Еще пока мы внепланово вращались в утробах наших прабабок.
Нет нет. Со мной все вроде бы в порядке. Я только есть хочу. Всегда и везде. Есть все. Хочу, но не могу. Не лееезет. меего. Это же фанаты они очень удивляются, потому что у них не магическое мышление, не мифическое, не мифологическое. Проще простого - Walter Meego - это Alter Ego W\Me. with me. within me. Without me. nevermind. у мменя низкий коэффициент интеллекта, я безнадежный дебил, слюни текут от этого, и не надо совать мне в рот пальцы, пожалуйста, больше никогда. Наверное - я разучился разучать различился различать людей и всех покосил бы без разбору, стар и млад накормил бы свинцом сполна, если бы. Побыстрее, пожалуйста. Еще быстрее. Быстрее. А теперь пошел вон с водительского. Дверь слева от тебя, не скромничай, вали на трассу к ебеням - далее я сам. Я буду дурашливо и с Шакирой в наушниках, быстро и недолго. Это неважно. Неважно, мне не разбить голову об это лобовое стекло, что бы ни случилось - она не открывается, вероятно там ничего нет, но что же тогда там круглые сутки щелкает и болит. Если я обрею голову, на затылке наверняка обнаружу надпись CE. Почему, кто подсказывает. Кто посмел. Кто пытается наклеить на меня эмохимеру из киборга и бесшабашного мотоциклиста.
А они
носы прячут
в бескрайних
пепельных
степях
а я так не умею. уж-я-то-к-ней-всегда-готов, слишком обеззаражен. римский папа разбил все иконы и сам взорвал Ватикан. мучая зрение иищет знамение и
Слепое знамя пирогов. Нет нет. Как обходиться без обобщения, когда при любом раскладе все равно остаешься на дне дна дна дна, в пустоте под водной гладью. Ну да, никто сюда не забирался, даже я - я был изначально.
Уходят в подполья, в прибранные чистенькие кухни, одноэтажные залитые холодным солнечным светом строения. Все, сука, как у себя дома даже в чистом поле, никто не замечает треклятой трансильванской тоски ситцевых занавесок. Окно бы хоть закрыл - так и сидит, прибитый к широкому лакированному подоконнику, рядом с пепельницей, полной темных ароматных окурков. Доябывается, доябывается, доябывается - у меня режим "похуй" слишком быстро приходит в негодность, аки найденная в укромном уголку неуязвимость в думе изнашивалась. До свиданья, милый-милый. Его передергивает всякий раз, как я захлебываюсь слюнями - неистощаемые ассоциации с даунами, вероятно - вот и доябывается в желании отыграться. За это, отыграться. Отыграйся, шовинистский ублюдок. Годен до.
- А п-по-китайски г-говорили, небось, д-да-да.
Меня не контузило - я стучу зубами от холода, от тридцати девяти шариков ртути в градуснике и усталости. В него не встроено ни жалости, ни эмпатии - мне не надо нахуй ни эмпатии его, ни тем более жалости, я всего лишь не хочу его бесить, но во всей мешанине из симптомов разных отклонений в самочувствии гайморовы пазухи прочно забетонированы вместе с носоглоткой, так что дышать я могу только через рот и от этого захлебываюсь слюнями в три раза чаще, чем обычно. Может это, правда, от голода. Или от холода. Не знаю.
На вопрос он не отвечает. Это и не вопрос нихрена. Эй-ты-как-тебя-там. После очередного ввинченного в пепельницу бычка и трехминутной паузы. В глазах его я чувствую беду.
- Эй-ты-как-тебя-там. Подойди-ка поближе.
В уточнении не нуждается? Я недоуменно гляжу на него, он - на меня, хмуро и выжидающе. Стекло за его спиной с едва слышным стуком мало-помалу покрывается резкими росчерками дождя. Почти автоматически я делаю два шага от стены, которую подпирал, по направлению к нему. Медлю и шагаю еще раз. В раскрытую форточку слева от его макушки ветром доносит запах мокрого асфальта и ляпанье капель по желтым листьям торчащего под домом каштана.
Он фыркает.
- Ближе, - говорит. Я не знаю, каким образом можно уточнить, зачем это надо - но если я не буду сбивать температуру, то мозги у меня расплавятся и покинут черепную коробку, положив конец всему происходящему, и уточнять это мне будет уже не надо. Я чувствую себя до такой степени не на месте, что мешает даже моя собственная тень - вероятно, опытному глазу это более чем заметно. Еще полуметра вполне хватает для того, чтобы оказаться в зоне его досягаемости - я останавливаюсь и не успеваю спросить "Ну?". Протянув левую руку, он цепко и быстро хватает меня за правый локоть, рывком подтаскивает к себе и ухмыляется. Почти вплотную, так что мы едва не сталкиваемся лбами и мои бедра оказываются между его колен. Я этому совсем не рад, что не мешает мне задавать себе вопрос - почему я не обороняюсь. Не обороняюсь даже тогда, когда он, вдавливая холодный металл кольца в мою сонную артерию, просовывает правую ладонь под ошейник и сжимает кулак. Блядский ошейник, я не могу даже ответить на вопрос, что он вообще забыл у меня на шее. Между лопаток поднимается неприятный шум, вместе с болезненной тошнотой в солнечном сплетении - как под проливным дождем, мне холодно, тошно и максимально растерянно, я только и могу молча глядеть ему в глаза. Он смотрит сосредоточенно, с видом бывалого озадаченного ученого. Отпускает мою руку, в следующий момент его указательный и средний тычутся мне в зубы.
- Ну, - бросает он и жмет. Из-за треклятой цацки на шее я не могу отвернуться, а когда вцепляюсь в его запястье - это нисколько не помогает, он даже не ослабляет хватки. Вероятно, Волков был прав насчет прямой зависимости физических сил от того, что ты жрешь. Не вероятно, а точно - я же не ем, спасибо.
- Ну, - повторяет он более требовательно. Вдохнуть через нос упорно не выходит, так что рано или поздно я все равно разжимаю челюсти, чуть-чуть - этого вполне достаточно, чтобы он, пользуясь моментом, всунул пальцы мне в рот. Мало того, что они холодные и настолько пропитаны эссенцией с фильтров его сигарет, что вкус на языке полностью вишневый с легкой примесью табака - они хрупкие и длинные, так что когда он вставляет их до предела, упирая костяшку четвертого мне в щеку, то подушечки утыкаются куда-то в мои гланды. Это было поступательное, а сейчас будет возвратное - что вообще за хуйня, я задыхаюсь, я откусил бы к ебеням пальцы всякого, кто посмел бы даже попытаться такое со мной провернуть. Всякого, но только не его, о чем он прекрасно осведомлен - щупает мой язык, пока, наконец, не находит вторую цацку.
- Вот это, - удовлетворенно ухмыляясь, отмечает он, сжимая между фаланг верхний шарик моей штанги, тянет чуть вверх, упирая в нёбо. С трудом сдерживаю рвотный позыв - хотя блевать в любом случае нечем, а было бы неплохо н.е.ч.а.я.н.н.о. так на него чем-нибудь за это наблевать. Радужки его зеленеют на глазах - наконец, еще раз фыркнув напоследок, чертов придурок разжимает правую руку. Отпрянув, с треклятым хрипом вдыхаю, успеваю въебать его куда-то в скулу, прежде чем получаю точную и заранее готовую пиздюлину в солнечное сплетение.
- Ну, она хоть не на ровном месте, эта чертова суперсаливация, - победно отмечает он, как обычно почти невредимый, пока я, согнувшись пополам, судорожно кашляю. Все это время единственное, что мне хочется у него спросить - what is this submission? но теперь воздуха в легких совсем не осталось для того чтобы я мог это сделать. Как обычно, блять - "ща-ас, всех вас тут отпидарашу, только для начала раздышусь". Это они все, видать, выебонами и кличут, но я в самом деле
- Какого хрена, блядский ублюдок?! - в самом деле треклятые тики накрывают меня вместе с идиотским хохотом, и, опускаясь на дощатый пол, чтобы не свалиться - вестибулярный аппарат подводит - задаю я лишь типичный для Сэнда вопрос.
- Я думал, у тебя бешенство, мать твою, - спокойно говорит Руд; он закуривает. Желание выкашлять легкие нахуй превалирует - этим я, глядя в дерево настила, и занимаюсь. - Хоть и подозревал, что ты будешь развлекаться подобным способом. А тебя спрашивать, так только этой твоей обычной хери и можно добиться вместо ответа, - продолжает он. - И сам посуди - я же не гей, чтобы проверять такие вещи языком.
Ща-ас, блядская ненормальная тварь, я тебя за это так отпидарашу, только для начала прокашляюсь и раздышусь - все традиционно, он покидает подоконник, выдыхает вишневый дым в потолок и уходит из кухни, а я так и остаюсь на блядском полу изнасилованным идиотом. Судя по всему ебучий ошейник вполне себе на месте, его вообще, скорее всего, нужно нахуй приварить, и ничерта это не забавно, и ни грамма не развлекательно, ебануться к хуям, только ебаному шизофренику и может придти в голову проделать нечто подобное. Я не могу удалить его к ебеням, я не могу удалить даже себя, ни один из способов не срабатывает. Я, блять, только захлебываться-материться-кашлять-дергаться и могу. Странно улыбается себе? Странно улыбается себе. Это тик, ссука ты, блять, белобрысая, и не более