Странная томность; обыкновенная температурная слабость и бессонная индиффирентность. Вдвоем идем мы за сигаретами - большой стеклянный лифт в конце концов омуляжился, так что мы долго и механически спускаемся по темной лестнице вниз с десятого этажа. Когда я сплевываю в очередной раз, Руд нарушает молчание философской констатацией - у тебя бешенство.
- Бешенство - характерно для семейства собачьих, - задумчиво продолжает он, когда мы, распахивая тяжелые створки парадного входа, выходим наконец на улицу. - Лисы переносят бешенство.
Мне нечего ответить - лисы переносят бешенство, у меня бешенство, у семейства собачьих бешенство. Бешеные псы. Ветер гоняет по ночным, залитым светом йодистых фонарей влажным улицам последние осенние листья; воздух обжигающе, по-зимнему холоден. Руд шагает, руки в карманах, на шаг впереди - это правило дозволено нарушать разве что Винтовскому и, изредка, Волкову, которые не умеют ходить медленнее, чем им хочется. Навстречу нам движется шумная компания полупьяных представителей среднего класса. Коренастая, некрасивая и переборщившая с косметикой крашеная блондинка оживленно что-то рассказывает, кричит на всю улицу с высоким истерическим надрывом - редкостный тембр голоса, секунды хватает чтобы пробудить во мне зверя, и я едва сдерживаюсь, чтобы не переебать ее, когда она, бойко жестикулируя, проходит мимо.
- Пиздец, - не успевая уследить, говорю я. Руд фыркает.
- Да, это он, - неожиданно соглашается.
Он сворачивает с тротуара на узкую полоску газона, соседствующую с булыжной мостовой. В молчании, прислушиваясь к шуршанию сметенных в сугробы листьев под нашими ногами, доходим мы до магазина.
Пачку капитана блэка, пачку давидоффа, пачку еще чего-то ментолового для кого-то из наших; молоденькая стройная кассирша таращится на нас с пристальным недоумением. Держа деньги в руках, Руд некоторое время смотрит на выложенные на стойку сигареты, потом без комментариев отходит к витрине со спиртным и застывает минут на пять, выбирая виски. Девушка на кассе изучает меня; я завороженно гляжу, как искрится блеск на ее губах под ярким искусственным светом лампы у нас над головами. С уличного холода здесь совсем душно; я заплатил бы за курево и вышел, если бы у меня были хоть какие-то деньги. Наконец полковник возвращается к нам, ожидающим, и добавляет к покупке поллитра Джека Дениелза в квадратной бутыли.
Выходим; мороз опускается на город с каждой минутой все интенсивнее. От холода ломит пальцы и дышать приходится с усилием, но он не спешит и я следую за ним, соблюдая расстояние. Тянет курить - сигарет у меня нет, в руках только бутылка виски, в кармане лишь связка ключей да зажигалка, а просить у полковника
Просить у полковника.
- Дай сигарету, - нечто, от чего сразу делается не-в-своей-тарелке и устало-тоскливо. Он не реагирует вначале, упрямо дожидаясь, пока я не добавлю "пожалуйста". Снова фыркает и, порывшись в одном из глубоких карманов, протягивает мне запечатанный давидофф.
Дым жжет в вымерзающих легких; тепло слишком непродолжительно, чтобы успеть его зафиксировать. Обратный наш маршрут пролегает по подворотне, под домом мимо чужих подъездов. Из очередного темного уголка под старым козырьком входной двери в спины нам неожиданно доносится сопровождаемое гиеньим хохотом "Пидарасы". Ленивое раздражение разом поднимается в глотку, но это полусонное состояние и холод мешают мне выйти из растерянности и некоторое время я еще машинально шагаю за Рудом, до тех пор, пока он не останавливается резко и решительно.
Полковник разворачивается - на лице его написано лишь хладнокровное мрачное недружелюбие - и, задевая меня плечом, направляется обратно к столбу, поддерживающему козырек. Зная, что за этим последует, я ставлю виски на асфальт - не годится разбить его в скучной, ничем не выделяющейся уличной драке. Куда приятнее будет хлопнуть стольник, когда мы вернемся.
- Повтори-ка, - спокойно приказывает Руд, быстро определяя, кто из троих типичных для подъездного времяпрепровождения обывателей осмелился на подобную выходку. Они не городские; они наезжают сюда из деревень. Они скот, все определяющий ярлыками, так что всякий, чьи волосы длиннее, чем у них, по их разумению окажется пидарасом. Понимаю умом, отчего менее вяло-раздраженно не делается.
- Ну, а кто же еще? - скалится в ответ скот. - Пидарасы..
Не колеблясь, Руд уверенно и точно бьет в челюсть, снизу, слева. Сильно; жертва отшатывается и, не удержав равновесия, неуклюже падает назад, задевая товарищей. Те, возмущенные, включаются в процесс, ступают к нам, пока повинный вновь встает на ноги.
- Фас, - ухмыляется Руд, бросает через плечо, обращаясь ко мне. Это. ччерт. Бешеные псы. Нащупываю в кармане связку ключей, улыбаюсь ближнему ко мне представителю скота:
- Ты труп, парень, - не удержаться. Нет, это не называется "мы деремся". Мы просто пиздим их, они младше, глупее, неопытнее и намного наивнее, не говоря уже о недоступной им стальной ярости. Разбиваю все ебало, одному, другому, падаю и поднимаюсь, несильно получив в нос. Руд действует беспощадно. С наслаждением, тяжелыми пинками бью лежачего. По лицу, в грудь и в живот. И еще раз. И еще один раз. Руд оттаскивает меня за локоть, самостоятельно поднимает с земли Джек Дениелз. Полковник невредим; сосуды у меня из-за кокаина ни к черту, так что я с отвращением заливаюсь кровью из носу, вытирая лицо рукавом, в остальном же и на мне более ни царапинки. Погнувшийся о крепкие кости плебейского черепа ключ от подъезда снова нуждается в рихтовке. Вся связка в чужой крови. На ходу закуриваю, размышляя о том, что нет, это все-таки недостойно того, чтобы марать в него руки, и три выстрела в таких случаях позволяют обойтись куда большей чистотой. Хотя чего тут обдумывать, когда стрелять больше не из чего.
В молчании доходим мы, наконец, до так называемой городской штаб-квартиры на десять этажей; для того, чтобы попасть в подъезд, приходится воспользоваться ключами полковника. О, этот чертов стеклянный лифт - жаль, мне так нравилось ебаться в кабине с Региной - омуляжившись, он обеспечивает нам двадцать пролетов пешего подъема. Запыхиваюсь с холоду быстро, моментально, до кислотного жжения дыхалки; Руд без устали, как машина, размеренно идет вверх. В чем дело - не знаю, но автоматизмом от него веет куда сильнее, чем от меня, что для него необычно. Замечая головокружение, я сплевываю и спрашиваю, чтобы не упасть с лестницы в обморок:
- Что с тобой?
Он косится на меня сверху вниз со следующего пролета внимательно и серьезно.
- Сегодня я киборг, - не тормозя, заявляет Руд. Обхожу перила и оказываюсь у него за спиной. - Не знаю, нормально ли это.
- Если недолго, - координируясь с собственным опытом, сообщаю я. Он отзывается коротким хохотом.
На самый верх, на десятый, в наш чертог. Рано или поздно мы оказываемся, в конце концов, у необходимой двери. Рано или поздно мы, повозившись с ключами, открываем и захлопываем эту дверь за собой. Девочки, видимо, что-то готовили - воздух здесь теплый и влажный, как в бане; пахнет едой, жареным мясом, отчего солнечное сплетение привычно отзывается болезненным, заебавшимся меня терзать голодом. Встречать нас выходит Ина; Ина, Ина приехала. Она делает вид, будто впервые меня видит, и забирает наши пальто с холодной сдержанностью служанки. Руд, не мешкая, проходит в большую столовую, по совместительству кухню - я от тепла и духоты выпадаю в конечный тошный полуобморок и машинально иду за ним. Небрежно сунув бутылку на шкафчик у двери, он с грюканьем отодвигает единственный стул, разворачивает спинкой к центру комнаты и садится наоборот, слева от круглого, странно нарядного из-за яркой скатерти кухонного стола. Я мою руки - вода в кране горячая, отчего просыпается ощущение, будто по пальцам ебанули молотком - стираю с лица следы прекратившегося носового кровотечения.
- Эй ты, как тебя там, - привычно обращается полковник, когда я вешаю полотенце обратно на торчащий из стены близ мойки гвоздь и в очередной раз закуриваю. Молча обращаю на него взгляд в ожидании дальнейших указаний. Некоторое время он смотрит на меня с непонятной пристальной презрительностью, что ли, после чего наконец говорит. - Сготовь ноль семьдесят пять.
По его сегодняшнему мнению мне, видимо, следует таскаться с карманными лабораторными весами - не говоря уже о том, что Руд ставит грамм, и я не знаю, где его взять. Не давая мне полюбопытствовать, он разрешает последнюю проблему - протягивает мне ключ, коротко комментирует:
- Там, в столе.
Комнату, в которой означенный стол расположен, и столовую разделяет длинный, похожий на коммунальный, коридор с рядом дверей. Единственным источником света здесь служит на сиротливой гостеприимной петле свисающая с потолка лампочка без плафона; ее навязчивое сияние до боли режет глаза, оставляя на сетчатке засвеченные пятна. Я ненавижу искусственный свет; иду медленно и большими зигзагами. От перепада температур делается раздражающе жарко, так что по дороге я незаметно для себя теряю свитер, раздеваясь до пояса.
В комнате у него нет ничего за исключением письменного стола да одинарной солдатской кровати - хозяин помещения явно проводит здесь мало времени. Открыв верхний ящик, обнаруживаю, что Руд по-прежнему шикует - помимо медицинской перетяги и канонического стеклянного шприца на пять квадратов, в наборе с клоком ваты и парой игл лежащего в проржавевшем стерилизаторе, на стопке неизвестного предназначения тетрадей ожидает своего часа горка чеков из белой офисной бумаги. Достаю один и осторожно разворачиваю - расфасованы по грамму. Вновь открываю ящик, вынимаю жгут и стерилизатор, а после, помедлив, еще один грамм.
Возвращаюсь в кухню; Руд курит, скучающе облокотившись на спинку стула и стряхивая пепел в коричневого стекла щербатую чашку. Вместе с перетягой и гулко лязгающей в железной коробке машиной кладу на стол оба чека - предъявляю, что воровать у него дрянь я не намерен. Молчание, следующее за осмотром принесенных предметов, служит мне знаком согласия. Разжигаю газ со второй спички, ищу столовую ложку - оной в инвентаре для нас не приберегли, так что приходится воспользоваться этим половником. На самом деле разливной ложкой, но непоколебимая жажда называть этот предмет половником осталась с детства, хоть он и слишком мал для половника габаритами. Чуть-чуть не досыпаю с развернутой бумаги - ноль семьдесят пять же - и, налив воды из-под крана, готовлю над газом. Из ваты наворачиваю на одну из двух игл петуха, выбираю, меняю струну. Поршень стеклянно-стального шприца скользит приятно и мягко - несмотря на риск, от которого до конца даже при кипячении не избавишься - жаль, что таких больше не делают.
Руд не берет, когда я протягиваю ему готовую машину - вместо этого, не торопясь, по-прежнему молча закуривает новую, осторожно кладет ее на край стола, закатывает левый рукав белоснежной рубашки и перетягивает, что примечательно, собственным ремнем, презрев медицинское оборудование. Смыкает челюсти на черной коже пояса и смотрит на меня с насмешливым ожиданием.
Нахуй. Бешеные псы. В центряк я даже не лезу - он не прорисовывается под тонкой бледной кожей полковника вообще. Ставлю в оборотку поближе к запястью, сразу вознаграждаемый контролем. Спинка стула мешает, и потому для того, чтобы вмазать полковника, мне приходится опуститься на колени слева от него. Пир доминации, блять. Он убирает из-под левого локтя правый кулак; разжимает зубы и тянется за сигаретой, пока я плавно ввожу теплый раствор ему в вену. Потом, когда на предплечье его медленно расцветает алая капелька крови в месте инъекции, он затягивается, медленно облизывается, сразу приобретший знакомую томность, лениво снимает с руки ремень, швыряет его на стол, неспешно поправляет рукав и, прищурясь, полуулыбаясь, бросает на меня сверху вниз еще один изучающе-пренебрежительный взгляд - зрачки сужены, глаза зелены. Жмурясь, улыбается шире и замирает разморенно, оперевшись спиной о стену. Мне разом делается неприятно и одиноко - и куда херовее становится, когда до меня доходит, что другого шприца нет, ходить и просить его у обитателей штаб-квартиры я не буду, а стеклянную машину кипятить - она Рудова, Руд сам ее кипятит и заниматься этим начнет не раньше чем через час. Некоторое время я раздумываю, сидя возле него на полу.
Да ну его к ебеням. Меры предосторожности соблюдались мной раньше, да, когда у меня была должность, ответственность и обязанности. И коль скоро все это пошло проебом - то почему бы предосторожности не пойти проебом вслед за ним. Что же касается всех тех блядей, которые рискуют вслед за мной - кажется, они рискуют с остальными своими партнерами не меньше, так что переживать особо не за кого.
Поднявшись, я кое-как промываю его машину водой из-под крана. Ссыпаю в половник содержимое нетронутого чека, потом остатки распотрошенного - дозировка входит в отправляющиеся к ебеням меры предосторожности. Добавив воды, подношу ко все еще горящей синим цветком конфорке - стул снова грюкает у меня за спиной, но я не оборачиваюсь. Вздрагиваю, едва не расплескав содержимое разливной ложки, когда Руд подходит неслышно сзади и кладет холодную ладонь на мою голую спину, между лопаток, но не оборачиваюсь. Без единого слова он медленно ведет руку вверх, отмечая каждый позвонок, до самого ошейника. Потом выше; запускает пальцы мне в волосы и т.р.е.п.л.е.т. по затылку, как это обычно делают с собаками. От потери сознания из-за резкого припадка сдерживаемой ярости меня удерживает лишь содержимое половника, которое лишь бы не расплескать. Разражаясь типичным для себя злорадно-ненормальным хохотом, полковник веет торжеством и возвращается на свое место. Молча. В забитом бешенстве мои челюсти сводит. Жаль, я думал, он коня уйдет менять - эта привычка чуть что покидать помещение неискоренима - так что хоть мои поиски на руках места, в которое можно было бы бахнуться, останутся без свидетелей. Но он с нахальным выражением на лице следит за мной, курит, не произнося ни слова и не предлагая помощь; вся его машина в моем контроле, так что в очередную попытку попадание я могу лишь почувствовать - в багровой мешанине из крови и раствора увидеть это уже невозможно.
Индиффирентность. Слабость. Индиффирентность. Растекается по позвоночнику из затылка. Продирает в ребрах, заставляя судорожно громко сквозь зубы вдохнуть - а после остается лишь онемелая тупость, почти ступор под теплой пыльной батареей у кухонной плиты.
Открываю глаза - полковник цинично усмехается, наблюдая за мной от стола.
- Эй ты, как тебя там, - снова бросает он хрипло. Я молчу, потому что отзываться лень - да и нет необходимости. - Сготовь-ка кофе с виски.