Течение размеренно уносит прочь от застав, плотин, угрожающего автоматного стрекота, человеческих воплей и оглушительных минных взрывов. Перетруженный мозг отказывается воспринимать детали дальнейших пейзажей; сознание не подчиняется инстинктивно сработавшей команде проанализировать ситуацию. Рифленый жестяной лист - в прошлом, кажется, крыша какого-то автомобиля - ритмично и дремотно покачивается на волнах, закованная в железобетонные плиты река плещет вокруг убаюкивающе, и с самого дна плавно поднимается несокрушимое забытье-недосон. Глаза остаются открытыми, так что сумбурные кадры ускользающего сновидения трамвайно сменяют друг друга прямо в необъятном охряно-бирюзовом небе. Усталость упорно наступает, с треском и грохотом снося последние баррикады самосохранения - отключаешься, кажется, всего минут на пять, без остатка растворившись в непроглядной безмолвной тьме. Всплеск ненавязчиво сменяется шорохом мели, салатовая трава мирно шелестит у самой макушки, издалека нарастает стальной, хриплый лязг; от ледяной металлической хватки беглый безымянный герой рывком возвращается в тело, загораясь моментальным сожалением о такой непростительной потере бдительности. Борьба против прочных фиксаторов бесполезна; единственный лампочный глаз зловеще загородившей небеса машины разгорается раздражающе красным, мигает; несколько лет назад сигнал сопровождался бы электронным комментарием - субъект неопознан, требуется маркировка - но теперь из динамика доносится лишь растерянный писк да прерывистый радиошум. Почувствуй, как старый, давно снятый с производства полуисправный охранный агрегат ебет твою глотку - цепкая механическая клешня до кости, наверное, вдавливается в скулы и подбородок; другая, поменьше, стискивает, оттягивая, язык - для облегчения задачи путем устранения рвотных позывов. Ржавое, раскладное щупальце-зонд рывками продвигается вглубь по пищеводу, царапая слизистую, вопль дохнет в перемкнувших бронхах - бллять, вскроет нахуй - сознание заново ускользает прочь от жалящей боли где-то у самого сердца, по бредовой изнанке мировосприятия вырисовывается крошечный безликий человечек и гигантских размеров богомол - стоп, нет, не богомол, иначе откуда бы у него взялся скользкий, блестящий хитиновый хуй; кислотно-зеленый стержень наполовину засажен в человеческий рот, лапки расставлены по судорожным конечностям. О ччерт, кто бы взял на себя заботу уничтожать ебаных маркировщиков, сигнал от вживляемых датчиков уже и принимать некому - здание соцрегистрации давно лежит в руинах и некому больше отслеживать-отлавливать вторженцев и нарушителей. Когда-то здесь и впрямь был запретный район, промзона, автоматизация и все такое, но ГЭС давным-давно угасла, а волнами канал обязан паре нескольких доживающих последние дни насосов. Огромное, багрово-пламенное солнце с шипением гаснет в ртутно-зеркальной водной глади, и, кроваво отхаркиваясь от нежданного изнасилования, он автоматически отмечает - красиво. Плещет прочь скрежещущей поступью выполнивший неактуальную задачу робот; откуда здесь мель? Должно быть, земли с травой насыпалось снаружи еще во время бомбардировки. Ноги едва держат; в желудке нестерпимо жжет, а на языке прочно обосновалось машинномасляное послевкусье. Не очень-то и мель: кое-как вскарабкавшись на вершину крутого холма, он обнаруживает по ту сторону шаткое переплетение наспех сколоченных пирсов, по тупикам увенчанных брезентовыми палаточными шалашами. Ах, так здесь еще и люди. В начале плавания его мучил голод, но последнее приключение что-то совсем отшибло всякий аппетит. Покрытый ссадинами, рахитичный всклокоченный ребенок увлеченно мастерит на искусственно образованном бережку некое подобие шлема от мистера Пирамид-Хэда; материалом служит разломанный железный контейнер для перевозки животных. Сперва шарахнувшаяся от незнакомца женщина цыганского вида, с ног до головы замотанная в клеенчатые лохмотья экс-плащпалатки, выслушав едва понятную его речь, расслабляется и награждает немилосердным хохотом:
- Н-да, не повезло тебе, парень, - сверкающие, жесткие кольца длинных волос перехвачены у затылка тонкой змейкой алюминиевой проволоки, мочки ушей оттягивают два пятнистых армейских медальона. - Чертова жестянка постоянно околачивается где-нибудь поблизости, но нас еще ни разу не побеспокоила.
- Карма, - сипло отзывается герой, нервно отбрасывая с глаз спутанные грязно-бурые лохмы - некогда медно-рыжие, однако длительное путешествие по темным лабиринтам канализации и многократная необходимость передвигаться под обстрелом ползком изрядно повлияли на теперешний внешний вид. Консервированных ананасов у них - целый ящик, откуда достали - неизвестно. Женщина радушно делится баночкой, а ее кришнаитской наружности бритоголовый поджарый хозяин молчит, искоса разглядывает, окатывая настороженной неприязнью - нам беженцы с извечным перечнем прилагающихся к ним неприятностей отнюдь не нужны. На плече автомат; из кармана военного жилета кокетливо выглядывает запасной рожок. Напасть, что ли. Если неожиданно - перочинным по горлу. Женщину увести; ребенка бросить. Все еще ноющие челюсти расправляются с полувареными фруктами быстрее, чем их обладатель успевает почувствовать вкус; кисло-сладкий сироп нещадно разъедает свежие раны в глотке, и, не переставая торопливо запихаться содержимым ребристой банки, он болезненно, устало морщится.
с гулким эхом жужжит и высоковольтно потрескивает где-то высоко вверху источник ледяного электрического света. Прямо здесь, у меня перед носом, подвешенное на сверкающих нитях в воздухе меж трех рифленых ног ржавой металлоконструкции, глянцево блестит скользкое, лимонно-пламенных муаров ядро. ванильно-цитрусовый запах блокирует рецепторы, это так напоминает ощущаемый безымянный девайс в моем солнечном сплетении, небольших габаритов - вполне влезет в череп, если что. окружающая пустая тьма глядит безучастно, шею, неспешно сползая, щекочет капля жидкой слюны, меня волнует так мало, ты так терпеливо и долго выпихивал меня сюда по сплетенному из враждебных бредовых теней родовому каналу, а времени теперь - в обрез. здесь так мало тела и веса, что я - опять архвайл, не персонифицирующий ничего кроме голода, сводит челюсти, в предполагаемом желудке холодит и мешает незримый осиновый кол; я за тем и пришел, чтобы, увязая слабоповинующимся языком в густой, прозрачной анисовой слизи, вылизывать все выпуклости и впадинки, мельчайшие выделительные поры и едва различимые карминовые жилки податливо-упругой, тонкой и эластичной оболочки. судорожно одуряющий вкус, терпковатый, лекарственно-сладкий, с хрипом вышибающий из диафрагмы вдох, такая простая и нудная вещь как рекурсия - можно ли лишиться рассудка в результате лишения оного, контроль сыпется костяной мукой из уха, пульсация скорее всего - лишь отражение моей собственной, непреодолимо и биполярно манит тем не менее внутрь, чтобы я не преминул все испортить, покалывает на липких губах и подбородке, а я вжимаю в растяжимую ткань кончик носа и медленно стискиваю зубы, пока оболочка не собирается в ускользающую складку между клыков, и беспощадно рву на себя. по консистенции - масляная краска, опаляюще-оранжевого оттенка жидкость слегка люминесцирует, тугим напором выхлестываясь из пустячной рваной дыры прямо на меня, кислотно жжет по коже, обоняние отключается под натиском аромата горячей карамели, от пошло-приторного вкуса сжимает удушливым спазмом глотку - глотку? как разрастается, опорожняясь, соединительный огненный шар, бушующий водопад раскаленной, чистой сласти лихой штормовой волной опрокидывает, накрывает, сантиметр за сантиметром без остатка поглощая остатки полупрозрачной плоти, а потом с меня смывает глаза, почти совсем смывает последние следы меня в молекулярные решетки жаркого солнечного цунами несет в безграничный простор теплой рыже-кобальтовой гаммы, выше чем над. течение вертится в кисельном апокалиптическом танце увлекает в ходы переходы сумасшедшая мельтешащая скорость сменяется умеренностью схваткообразно поступательно гаснет всеокружающий свет лениво убегает бескрайняя широкая река в какую-то клаустрофобическую глубь, не надо здесь слишком холодно мы теряем температуру но магически сияющая стеклянной поверхности гладь непреклонно стремится во тьму ах черт ходы мельчают бронхиолами разветвляясь все теснее и теснее густеющий коктейль набегает растерянно плещет тормозя в предполагаемых складках горных пород блядь господи как это больно, леденея по атомам обретать себя изнутри - снаружи хруст локализуется где-то настойчиво нарушает идиллию почему вообще меня это беспокоит здесь вентиляторы ревут в легких а это снова мои глаза, отвратительный свет сорокаваттной лампочки со скрежетом пробегает по нервам граммофонной иглой это же знакомое непостижимо неподъемное тело, оно принадлежит мне, в ушах раздражающе тонкий кардиографический писк от этих же воплей наждаком дерет в глотке, бряцает-лязгает умело разогнанная конструкция послушно щелкает-хрустит, блядь господи как охуительно больно трещат друг об друга намертво сведенные стальной хваткой запястья разве каждый из рейсов стоит подобных возвращений,
Каблукасто клацая по металлической тьме тоннеля, неуловимо в рассеянном луче большого охранного фонаря раскрашенная барышня выплясывает, увиваясь в летнем платье, под прицелом увесистого табельного кольта.
- Стоять, - в сотый раз доносится из динамика - локализуется, кажется, где-то между моих легких. Пленку зажевало, что ли, и кто посмел встроить его в мою грудную клетку, пользуясь очередной бессознанкой. - Стоять. Вы арестованы.
- Как часто вы насилуете вашу жену? - раскатистым эхом доносится звонкий голосок. Изящные щиколотки мелькают в ритмичном танго, едва слышно пощелкивают пальцы. - И как давно это впервые случилось?
- Сколько раз повторять, - отвечаю я, устало икая очередным "стоять". - Я не женат. Сдавайся, сука узкоглазая, кому говорят.
- Когда это случилось в последний раз? - прокатывается по ушам; танцующий шаг назад, и, поднимая фонарь, улавливаю протянутую вникуда тонкую руку. Пальцы касаются моего затылка - да, точно, свет неожиданно выхватывает из пролегающей впереди глубины городской кишки мою собственную спину, стоять, вы арестованы. Вздрогнув от неожиданно ледяной царапающей хватки на шее, машинально спускаю курок - ковбойский бах мешается с двумя щелчками ее шагов; пошатнув меня сильным толчком, раскаленный свинец впивается глубоко в позвоночник. Едкое жало тоненько сверлит в спинном мозгу и, безуспешно сопротивляясь накатившей слабости, я медленно-механически валюсь лицом вперед.
- Как вы смеете так обращаться со своей женой? - с шипящим хихиканьем раздается откуда-то сверху, подводя итог пожирающей пространство отстраненности, из горла - ржавый лязг и хрип, последние фрагменты от "вы арестованы", и поворот головы требует слишком больших усилий.
- Как давно это впервые случилось?! - хлопнув по столу, выкрикивает средних лет женщина, и он, вздрогнув, просыпается. Несмотря на многочасовое, старательное мытье с применением широкого спектра действия средств - от шампуней до отбеливателей, стекольной жидкости и даже стирального порошка - отмыть волосы от токсических отходов так и не удалось, хотя, вероятно, цвет всегда был грязно-бурым, а медно-рыжий всего лишь привиделся в очередном бессюжетном повороте нескончаемых служебных мытарств. Неважно - эти лохмы нужны специально для того, чтобы скрывать стеклянно-болотный взгляд от коллег по работе. По спине ползет холодок приснившегося огнестрельного ранения, и, тщетно пытаясь, наконец, сориентироваться, капрал зябко передергивает плечом. Нависающая над ним женщина, видимо, воспринимает это как сигнал к действию, и, грозно нависая над хромированной столешницей, склоняется ниже, к самому его носу. - Как часто вы насилуете вашу жену?
- Ежедневно, - угрюмо отвечает капрал, подавив пробудившееся желание зевнуть. С видимым усилием заставляет себя оторваться от стула, выпрямляется и потягивается. - Несмотря на то, что я не женат.
- Когда это случилось в после..
- Присядьте, - перебивает он с приглашающим жестом; рыщет по карманам затертых джинс в поисках сигарет. - В конце концов, роль следователя отведена на данном допросе мне, из чего следует, что и вопросы в этой комнате должен задавать я. И ради бога, для начала перестаньте так шуметь.
- Капрал, ваша дочь на второй линии, - по секущей подбегая, выкрикивает некто короткостриженый и тощий, в обтягивающей полицейской юбке, не успевает он, привычно зажимая в зубах горячий фильтр гаснущей сигареты, хлопнуть за собой стальной дверью следственного изолятора. Капрал облокачивается о прохладную стену, поджимает ногу и, мельком оглядывая подчиненную, нервно тянет намотавшийся на ботинок обрывок кабеля.
- У меня нет дочери, - без особой надежды произносит он - забытый окурок падает, искря, на полосатый линолеум пола.
- Она звонит вам уже второй час, - укоризненно пищит в ответ; из-за роста и комплекции кажется шестиклассницей. - Я думаю, вам следует подойти - вдруг дома что-нибудь случилось?
- У меня нет дочери, - машинально повторяет он. Избавившись от раздражающего атрибута, швыряет его мертвым ужом у ног и рассматривает собеседницу повнимательней. Прибавляет, предугадав попытку доложить обстановку в третий раз. - Не хотите стать моей женой?
Существо в милицейской юбке взволнованно прижимает к груди серую папочку и с обидой хмурится.
- Н-но, шеф..
- Хотите стать моей женой? - терпеливо повторяет капрал; шагает по направлению ко льющемуся со стороны лестницы солнечному свету. В коридоре снова темно. Неотъемлемый антураж. - Я вас насиловать буду. Ежедневно.
- Н-но.. Дело в том что, - растерянность в тоне после долгого вдоха сменяется отчетливым возмущением. - Я же ведь парень, шеф!
На ходу закуривая новую, капрал косится на ноги сопровождающего и без малейшего удивления замечает вместо ожидаемых форменных туфель военные ботинки. Фыркает и жмет плечом.
- Какая разница, - затягивается посильней, ускоряет шаг и едва не скрежещет зубами от внезапно пробудившегося бешенства. - Какая разница, сука ты узкоглазая.
masochist of decadence?
универсальная машина. Здесь игры пошли совсем другие, и запахи страха тоже, когда ты все еще универсальная машина, так же снисходительно глядишь в сторону, а во глубине на удивление четких для бесноватого зрачков притаилось. Погода прекрасна, высота десять тысяч пятьсот. На меня глядит ревность к моим же собственным мечтам и это ужасает намного больше любых, даже самых изощренных угроз, а почему - контроль заливается глубже чувств. Пилоты молчат, смотрят на звезды, задание выполнено успешно, все улыбаются. неужели ты не ловишь, как на самом деле отвратно от меня веет металлическим запахом трусости, а все остальное тебе кажется, но я из тех тварей, что вполне справляются с удержанием в руках собственных проекций, гоняясь за твоей. универсальная машина. универсальная машина. на самом деле все еще проще, такой технофил, как я, будет в абсолютном восторге от покупки риал-долл, но шесть тысяч баксов пора находить на дороге, я застрял здесь в этом тумане и безработице, я застрял в раскаленном асфальте и не могу избавиться от размышлений про силикатный клей. если ртуть разлить по какой-нибудь формочке с ровным дном а потом залить силикатным клеем и дать ему застыть. жидкое стекло, жидкие гвозди, жидкие мозги, куда подевалось всякое вдохновение, не разводи.ди. ди. ди здесь иди вперед с винчестером наперевес. на меня глядит воплощение ненависти к моей впаянной в кожу мечтательности, что ставит меня в очередной немой тупик, неужели ты думаешь что моя психика не в состоянии вытянуть каркас, который я действительно на себя беру. универсальная машина меня недооценивает. я всегда вижу и понимаю чересчур много чтобы оставаться в живых, универсальная машина ты, никак не универсальная машина я, военно-воздушные силы и камуфляжная расстановка боевых единиц фишечками по карте как все это сладко остается за спиной призрачными узорами несуществующего. универсальная машина -ты, уберменш, так же сильно несоответствующий действительности, потому что ты умеешь переакцентировать действительность под соответствие себе, а я не имею места нету места между действительностью и мечтами, и свет в мягких посеченных волосах, рука на затылке. сфера особого внимания ввс. универсальная машина. универсальная машина безо всяких ролевых игр, очищенные от примесей господство и подчинение, милитари-стаааайл, так точноо господин универсальная машина, у меня давно заклинил затвор и iddqd. здесь жидкие кайфы я нуждаюсь в большем количестве стимуляторов и кофе давно застрял в венах, мешая будничной расстановке по капиллярам обычного бензина. когда я в последний раз выражался с такой пугающей ясностью, я уж и не помню, перестань думать об этом блядь перестань смотреть на это блядь, перестань снить это блядь, перестань думать об этом блядь, перестань думать об этом где моя универсальнайяя машинаа. универсальная машинаа. из носу капает flammable. сквозь критический разрыв изученной обстановки плавно протискивается темная улица изношенного мегаполиса, запахи техники въедаются в бетон, а белый мех воротника - в шею, я криво стою на выгибающейся спине магистрали и гляжу в фары мимо проезжающих автомобилей безо всякого желания следовать дальше. бесконечные нагромождения этажей и женщины с пластмассовыми лицами воспроизводят речи давно умерших хозяек плохими динамиками, а мне нужен всего лишь еще один грамм за которым я волком путаясь в собственном пальто крадусь по кварталам, выслеживая хоть какого-нибудь богатенького порошком ублюдка, пока не наткнусь на целую группу оных, и далее последует еще десять минут напряженного диалога. я не понимаю ни слова из мною произносимого, будто в иностранном кино, и заперевшись с драгоценным в барном туалете, приукрашу чистеньким накрахмаленным адреналином собственное отражение в зеркале, откуда на меня глядит помесь из безумного пророка, потасканной шлюхи, отощавшего зомби и нефилим, в очередном припадке декомпенсаторного нарциссизма заходясь слюнями и за ними подозрительно наблюдая. за углом пальцы лихорадочно погружаются в силикон, десять падений в чужую секрецию, запах вишневого варенья. запах вишневого варенья. запах вишневого варенья от этой четноволосой, которая высовывает длинный малиновый язык и исследует мою двумерную в зеркале шею, пока я погружаю пальцы наматываю волосы на кулак и глядя из собственного отражения в ее восточно черные глаза вставляю с размаху очередную обойму, отчего нано-размеров человечки всполошившись все разом вздрагивают в моем хромовом черепе, где стенки отражают одна другую, зеркало скрывается под выбившейся из-за уха прядью, магнитное притяжение изнутри ее выжатого метом тела прощупывающиеся под ладонями позвонки и соски, главное гляди и не зажмуриться, не то под алыми в искусственном свете веками воскресает образ престарелой проститутки с сосками вместо глаз, зубы скрипят и хрустят, отколовшаяся пломба улетает в бронхи, давясь и судорожно кашляя я сбиваюсь с ритма и кончаю на полпути к центру ее ускоренной вселенной, я кашляю кашляю капая жидкими слюнями ей на спину я кашляю кашляю и хохочу, насколько же это just pathetic, и где здесь зарыта ваша многократно упомянутая элегантность, с которой я кашляю кашляю кашляю путаясь в собственных джинсах конечностях волосах и шумных сбивчивых вопросах это стриптизерская раздевалка с лампочками по стенам, где здесь упрятана моя пресловутая изысканность, кроме как в накатившей тошноте и неспешной раскадровке флешбека о гоосподи гооосподи маленький кусочек фотополимера выпадает из моего рта на темный искрящийся пол, а прямо слева свисает ее блядское боа, и стук ее каблуков ритуальными танцами овивает меня уткнувшегося лбом в кафель собственные колени хохот и не затормозить эти чертовы вопли вызывай неотложку сучара ты уедешь на ней отсюда, не я, пальцы путаются в ширинке и пуговицах рубашки, из кармана выпадает что-то важное, с угрюмой невменяемой целеустремленностью лезу в затемненное окно, забыв о том, что первый этаж, и лишь больно ушибаю не в меру чувствительную спину об асфальт, сопровождаемый хохотом вдогонку о да, тики и психи это очень смешно, мне тоже смешно, мне так смешно, щеки холодит рефлекторными кислотными слезами, здесь все смешно и все давно в цикле между самсарой внутри самсары, метрополитеновый уроборос окружающей действительности носится вокруг меня с оглушающим грохотом, я ору и не слышу что, я кашляю от воплей и хохота и безуспешно иду домой, домой, домой которого у меня не было отродясь, как на войне, ты не предоставляешь мне иного выхода, кроме как