Прочно уцепившись за мое предплечье прохладными тонкими пальчиками, волочет она меня все глубже и глубже в недра старого, странного, явно промышленного и до костей проржавевшего здания - вроде завода. Уверенно и молчаливо, гулко ступая по железному полу, ведет сквозь хитросплетения труб под полутемными зарешеченными яркими лампочками. свет растворяется в индустриальном полумраке, изредка застревая в облаках зеленоватого пара, клочьями выплескивающихся между лопастями больших вентиляторов. Мерно и ритмично выполняют свою работу, с тихим и настойчивым хлоп-хлоп-хлоп; она не обращает малейшего внимания, и я молчу, позволяя любопытству отключить остатки здравого смысла, ибо все происходящее объяснению не поддается. Из шлюза ныряем в шлюз, сквозь заставленные железными стульями, пропитанные раскаленным металлом, звенящие в ответ на наше появление цепями с лебедок большие покинутые помещения - сор на полу, гвозди, гайки, инструменты. Пахнет больницей, формалином, немного медсестрами. Здесь неуютно и мертво - она быстро шагает, почти не глядя под ноги, распахивает тяжелые, скрипучие, массивные двери одну за другой с решительностью гостеприимной хозяйки. Я знаю ее; знаю, в лабиринтах совместных галлюцинаций мне не раз доводилось встречаться с этим хрупким черноволосым чертенком в клетчатом платье в кокетливую складочку на подоле - это Девочка, Девочка Маленькийхелл, и хрупкая кисть в моей руке в очередной раз подтверждает ее реальность. Десятью минутами ранее, при встрече в дверях, на удивленные мои расспросы она ответила лишь - возможно все, мы же здесь, не где-нибудь. Неопределяемый, переменчивый цвет глаз; по-моему, она пахнет подсолнухами. Настойчиво тянет в обжигающее морозом холодильное помещение - закутанные в целлофан неизвестного происхождения туши на крюках, справа и слева, между которыми приходится лавировать, чтобы достичь следующего прохода, кажутся почему-то смутно знакомыми. Наконец, после длинного пустого зала, заваленного мотками стальной, отзывающейся раздраженным лязганьем, проволки, она открывает последнюю дверь, тормозит и ослабляет хватку, давая понять, что мы пришли. В конце полутемного помещения - зарешеченное окно; неподалеку - небольшая сталеплавильная печь, на вид кажется, давно уже не эксплуатируемая. Рядом с ней, по-домашнему - стол, накрытый скатертью в красно-белую полоску; два стула с резными спинками, небольшой шкафчик и гора разноцветного тряпья на полу. Девочка молча, улыбнувшись мне, прикрывает дверь и проходит к столу. Отодвигает стул и жестом приглашает меня садиться. Ставит передо мной пепельницу, как в баре, когда я следую ее приглашению; кладет рядом с ней пачку вишневого блэк стоуна и улыбается еще раз, шире, демонстрируя острые клыки.
- Что выбираете, майн фюрер?
Я закуриваю и поднимаю на нее взгляд.
- А что предлагаешь?
Странно неуловимые черты; некоторым образом рассмотреть ее в деталях не удается, лишь черные волосы крупными кольцами, большие глаза, дьявольские и цыганские, смуглую бледность и вызывающе красный рот. Девочка жмет плечом; с легким скрипом растворяет дверцы шкафа и достает оттуда термос, прихватив также два граненых стакана. Ставит на стол передо мной и отвинчивает шуршащую розовую крышку; нахмурясь, осторожно льет в один из стаканов флуорисцентно малиновую полупрозрачную жидкость с резким фруктовым запахом.
- Ну, есть это, - она смотрит мне в глаза, опускает на столешницу термос, а потом, ловко проскользнув в узкую щель между столом и печью, останавливается и с усилием отводит свод - насколько мне известно, обычно это делают для загрузки в печь сырья. Неизвестно откуда она обзаводится небольшим эмалированным ковшиком, осторожно лезет в печь и, зачерпнув, вынимает посудину полной вязкой зеркальной жидкости. Сосредоточенная на том, чтобы не расплескать, обходит меня широкой дугой и до краев наливает в пустую емкость на столе.
- Вот, или это, - она небрежно швыряет ковшик на пол через плечо, и остатки жидкости медленно, нехотя растекаются по каменному полу. Девочка пододвигает оба стакана ко мне поближе и глядит выжидающе. Помимо отчаянного фруктового запаха от малинового сиропа улавливаю еще один, карамельно-сонно-сладкий, теплый и манящий - видимо, от содержимого сталеплавильной печи.
- Ты угощаешь меня ртутью? - выбор мелочен и непрост, хотя в детстве мне не раз случалось бороться с искушением разбить термометр и попробовать на вкус эти юркие, будто живые, зеркальные шарики. Она смеется.
- Нет, это не ртуть, - желая доказать мне безопасность напитка, Девочка тянется за стаканом и без колебаний отхлебывает приличный глоток. Облизывается, ставит тару на прежнее место и вновь уставляется на меня, ожидая дальнейших действий.
Как новая разновидность кавказской рулетки, стальное лакомство манит меня куда пуще его конкурента. Поразмыслив недолго, я решаю - терять все равно нечего, даже верноподданные зайцами по странной стране растерялись - и принимаю приглашение. Хотя стакан прохладный, жидкость в нем - горячая, как свежесваренный кофе, и опять-таки неуловимого, но до боли знакомого вкуса. Карамель - не карамель, шоколад - не шоколад, не приторно, но сладко, томно и немного проспиртованно, мягко скользит по глотке. По мере того, как жидкость перетекает из емкости в мой желудок, меня все более и более накрывает характерной дезориентацией. Девочка, подавшись вперед, внимательно и напряженно следит за тем, как я пью, и не может сдержать торжества, когда я опускаю на стол пустой стакан.
- Браво, майн фюрер! - восклицает она и вскакивает - не обращая внимание на то, как раздвигается и оживает пространство вокруг нас, я слежу за ней. Да, точно. Она оставляет в воздухе следы себя, как будто кто-то по кадрам прокручивает заснятые на пленку ее движения. Она непрерывно меняется - я понял - приобретая сходство то со своим первоначальным обладателем, то с Райдером, то с Региной, то со мной самим, то еще с кем-то неизвестным мне, она кружится, чертовка, радуясь моему выбору.
- Браво, майн фюрер, - повторяет с наслаждением. - А теперь пошли, терять нечего. Пойдем, пойдем отсюда, - Девочка подбегает ко мне и, сцапав со столешницы сигаретную пачку, опускает в декоративный вышитый цветочками кармашек на груди. Тянет меня за плечо; когда я встаю, обнаруживаю, что все пространство вокруг меня прошито зеленоватым формалиновым мерцанием, дышит помещение, приподнимая диафрагмой потолок. Мне лениво и забавно, голова немного кружится, и я покорно следую за своей проводницей, когда она ведет меня к маленькой неприметной двери в самом темном углу комнаты.
Там, в коридоре, прохладно и ветрено - вспыхивают и вновь гаснут по стенам замысловатые кислотные узоры, по-прежнему сказочно мерцают светляки в воздухе, мы идем куда-то вперед, пока не достигаем лестницы, спускаемся куда-то вниз - мимо нас проскальзывает проход в помещение, в котором манекены, прилежно сидя за партами, со щелканьем искусственных суставов записывают что-то прямо на дерево отлаженными движениями. Винтовая, каменная, сырая лестница; один за другим распускаются на стенах яркие, двумерные, фрезовые цветы, освещая наш путь. Снова дверь, и еще одна захлопываются за нашими спинами, мне бессвязно и весело. На очередном повороте почти автоматически я торможу, тяну ее к себе за узкую руку. Она легкая, лишь ненамного ниже меня - она выросла. Сперва порывисто и торопливо запрокидывает голову, когда я, проведя пальцами по ее шее, целую в сонную артерию, но потом отстраняется, она качает головой с выражением колдовской строгости - только не здесь.
Дальше вниз, вглубь, в сырость, формалиновый пар сгущается, все плотнее увиваясь вокруг нас. Я резко отшатываюсь от какого-то из поворотов, откуда вдруг уставляется на меня нечто бесформенно-угрожающе-темное, множество горящих глаз раз моргает с выражением вялой враждебности, и, когда она утаскивает меня прочь, за нашими спинами слабо ощущается тихое движение.
- Не оборачивайся, майн херц, - бросает Девочка и глядит только вперед. Зеленоватый туман почти непрогляден; волной ужаса окатывает со спины, плохое место здесь и неживое. Единственный внушающий уверенность элемент - ее рука в моей, ее очертания в хирургической влажности. Пинком Маленькийхелл отворяет большую, двустворчатую, дубовую дверь, дергает меня в проем и захлопывает ее после вновь. Мы в большой комнате, пыльной, заброшенной, со сводчатым потолком и каменными стенами, со стрельчатыми окнами. Интерьер когда-то можно было назвать роскошным, но стулья разметаны по полу, все зеркала в трельяже покрыты паутиной трещин, лоскуты горелого бархата сиротливо свисают с карнизов, а полог с большой старинной кровати оборван, смято бордовое покрывало, посеревшим от времени пухом зияют вспоротые подушки. Перескочив через непонятного назначения механизм, стоящий около порога и сверкающий, будто облитый фосфором, моя спутница манит меня к трельяжу. Извлекает из ящика банку с завинчивающейся крышкой, ставит на резную панель - мы многократно отражаемся в осколках разбитых зеркал - и завороженно уставляется на емкость. Внутри - золотистое, нет, серебристое, нет - всеми цветами радуги переливающееся существо, окутанное сияющей дымкой, так что толком разглядеть не удается. "П." гласит сделанная черным маркером надпись на крышке. На дне банки плещется формалин.
- Мой, - полушепотом замечает Девочка; заглядевшись на существо, я вначале решаю, что она о П., но после, взглянув на нее, замечаю, что она пристально изучает меня.
Не раздумывая, целую ее, в алый рот - она отвечает, шершавым кошачьим языком проводит по моему нёбу; несмело кладет руки на мои плечи, и я жму ее к себе, одной рукой задираю подол, а другой ищу застежку платья на ее спине. Обнимая меня, она пятится к кровати, дышит в ухо, кусает в скулу. Зажмуриваясь, я доверяюсь ей, и когда она неожиданно толкает меня, высвобождаясь, в плечи - падаю на бархатное покрывало, поднимая облачка пуха и пыли из старого матраса. Мебель отзывается натужным скрипом. Девочка взбирается сверху и, упираясь одной рукой мне в грудь, удерживая в горизонтальном положении, пальцами другой сосредоточенно расстегивает пуговицы на моей рубашке. Дотянувшись, дергаю вниз язычок змейки и стаскиваю с ее упорных рук детский клетчатый лиф - обнажается в мое распоряжение нежная полудетская грудь, возле маленького отвердевшего соска отмечаю небольшую черную родинку.
- Ты, педофил, - изображая женскую ненависть, прищуривается Девочка, тянет за подол вверх - остается лишь в темных чулках без пояса да красных кружевных трусах. Глаза ее сверкают; я трогаю подростковое тело, пока она заканчивает, наконец, возиться с пуговицами, и убираю со своей груди мешающую ладонь. Беру ее за талию и, целуя в выступающие под атласно-гладкой кожей ключицы, переворачиваю на спину, сам оказываясь сверху; она свежо пахнет дождем и тем самым, ртутным психоделическим напитком, она того же карамельно-манящего терпковатого вкуса. Я оставляю на ней чулки и школьные туфли, избавляю от трусов, пока она терпеливо снимает с меня рубашку. Лязгает пряжка моего ремня; Девочка накаляется на глазах, дышит громче и ярко сверкает темными глазами, она целуется умело и действует опытно, поэтому я вновь не раздумываю, вставляю в нее, влажную и узкую - она негромко охает, а кровать разрешающе скрипит. Острые ноготки впиваются в затылок мне и между лопаток; с каждым толчком проникаю глубже и глубже, до самого предела - она лишь немного мельче, чем надо - каждый раз она охает, ахает все громче и горячечнее, слабо подмахивает и, жмурясь, улыбается. Вылизываю и кусаю ее шею, уши, губы, скулы; туман вновь сгущается вокруг нас, окутывая стерильным химическим ароматом, погружая в искры - все плотнее и плотнее. Тесно, приятно, она стонет и стонами отзываюсь я. Еще и еще, застревая в формалине, во времени, в безжизненной заброшенности; а потом, ощущая, как до хруста выгибается она всем телом мне навстречу, я кончаю в горячее нутро ее, на что Девочка отзывается длинным, томным и хриплым взвыванием. С головой ныряю в короткий эйфорический предоставленный ею экстаз, темный, вязкий, сонный - она покрывает поцелуями мое лицо, до боли вжимая пальцы в затылок.
Открываю глаза. А? Мы на кровати, кровать на лугу - под открытым серым небом, на ржавого цвета пожухшей траве. Неподалеку из тумана виднеется лесополоса.
- Как это? - в недоумении обращаюсь я к Девочке; она, отыскав в подушках трусы, надевает их обратно лежа, после чего проворно соскальзывает в траву и возится с платьем, определяя подол.
- П, - поднимая на меня взгляд, говорит Девочка. Добившись от вещи желаемого, натягивает через голову на себя и поворачивается спиной. - Застегни.
Холодно; я, сбитый с толку и удивленный, застегиваю ширинку, потом ремень. Нахожу на кровати рубашку. Сажусь и, отыскав под ее волосами язычок змейки, веду от талии вверх до лопаток. Целую в острый подростковый локоть. Она смеется и снова поворачивается.
- На, - она протягивает темную сигарету. Закуриваю, застегивая обратно пуговицы. Оглядываюсь - на горизонте заметна лишь лесополоса и ничего более - только луг и чистый белый туман. Нет больше искорок, закончился формалин.
Вдыхая дым из моих легких, Девочка склоняется ко мне и целует куда-то под левым глазом.
- Ну, я пошла.
Это, пожалуй, наиболее ожидаемо, и в то же время наиболее неожиданно. Мне делается растерянно и грустно.
- Постой, - говорю я и поднимаюсь с кровати. Осенняя густая трава по колено; только Девочка, отступающая от меня пятясь с улыбкой на лице. - Куда же ты, - я не знаю, что мне следует говорить, чтобы она осталась. Впрочем, я нечасто знаю, что в таких случаях говорить.
- Туда, - она делает неопределенный жест в сторону лесополосы, не останавливаясь, и улыбается шире. Жмет плечом и добавляет дружелюбно. - Да ты не расстраивайся так, майн херц. Еще встретимся.
Она разворачивается и ускоряет шаг; я молча гляжу ей, удаляющейся, в спину - до тех пор, пока очертания хрупкой решительной фигурки не растворяются в тумане окончательно. Сажусь в траву возле кровати; снова оглядываюсь. На маленькой поляночке один и никого - вот только это, похоже, очень большое и холмистое поле. Голова по-прежнему кружится; на губах, помимо вишневой эссенции с фильтра, все еще сладкий вкус Девочкиной кожи. Прекрасно - она же, вроде как, вообще изначально была шизоидом покинувшего меня друга. Что же, куда же, в какую же теперь сторону и как далеко - поневоле я чувствую, как вместе с промозглой сыростью в хребет заливается омерзительный тяжелый озноб отчаянной растерянности.