мы все разборные послойно, кэп давно уже в ахуе. пространство вокруг меня теряет заряд, когда ты перестаешь меня трогать. я больше не могу говорить или даже моргать в те периоды, когда ты перестаешь меня трогать. это перестает покидать меня, когда ты перестаешь меня трогать. я выхожу из-под контроля, когда он перестает меня трогать. какая странная сложилась ситуация, гелиографически круглые линзы застряли друг об друга внизу живота, куда их скатывалось изо дня в день все больше, каждый последующий шар все тяжелее и жарче, блокируют вдохи, выдохи и мысли, хорошо только что под рукой ничего кроме набора отянутых кожей костей, что в комнате темно, хоть глаз выколи, что под языком ничего кроме такого же оторванного от себя огнедышащего манекена со своими демонами, своими-моими моими демонами, на моем месте все эти косточки давно бы уже просели под этими-самыми-демонами этими-самыми-остро-отточенными-зубами, самое неблагодарное что только может происходить, отчего хочется наблевать ей на сиськи, но я путаюсь в старой драной серой рубашке и не сразу нахожу сиськи, а когда нахожу - уже не до блева, больше всего это напоминает детские игры с сознанием во тьме с серебряной проседью лунного света, под которым зажигался и шевелился на стене голографический портрет чужого арлекина, выползая далеко за пределы рамы, оскаливаясь, оплывая, теряя глаза и выпучивая их вновь в самых неожиданных местах, показывая номера куда пострашней своих коллег, чего-либо вообще, хуже бывало только в шкафу или под диваном, но арлекин не мог быть с ними сравним, когда растворялся в своем жабо для того, чтобы выползти на клетку обоев из собственного рукава и широко раскрыв рот, пялить на меня белые плошки глаз в непроглядной, ослепительной темноте. проклятые анимации доводили меня до таких невыносимых глубин ужаса, что взгляда не отвести, пальцем не шевельнуть до самого рассвета, проблемы самогипноза, это в той же степени похоже на стандартные игры в солдатиков, машинки и куклы, которые проводишь автоматически, внутри нее слишком глубоко и сухо, во рту языком, слишком глубоко, слишком сухо, вам доводилось иметь дело с солдатиками, которые вышли из-под контроля, слишком другой запах, ощупь, вкус, цвет, мне хотелось придти в аптеку и заказать средство для обезличивания людей, купи себе баллончик со нервно-паралитическим газом, придурок, но я предпочел бы лучше горький цветочек дурмана, если бы у меня был большой и новый дом я позволил бы разползтись по стенам только дурману, вьюнковое же, одуряющий запах, вовсе не сладкий, похож на тебя, когда в комнату просочится то забрезжит шанс заснуть и не проснуться, ядовитые пары датура страмониум - словосочетание, которое я уже где-то писал, заставляют людей скатываться с холма и нападать на чужих растаманш, заснуть и не проснуться, так не пойдет, слишком другое, я хочу отвлекаться сильнее, солдатики плохая аналогия, я переворачиваю ее на живот, лезу сверху, внутренняя сторона этих бедер совсем не такая нежная, как moonflower, в котором хочется осесть пыльцой на тычинках, застрять намертво в узком белом дуле, ладонью затыкаю ей рот, шумные выдохи слишком другие, особо небрежно и стильно считается в определенных кругах играться солдатиками, взяв по одному в каждую руку, а руки заведя за спину, сам сидишь с самокруткой в зубах и глядишь в потолок, будто это кто-нибудь другой забавляется, только здесь нет ни зубов уже, ни самокрутки, потолка так тем более, i can't hardly waait, если только уткнуться в чужие слишком другие слишком чужие волосы и не издавать ни звука, или зубами в лопатку а потом выше в плечо, через десять минут еще пожалеешь, вкус - слишком другой, солдатики - плохая аналогия, здесь куда ближе к теме кони, которые понесли, чужеродный запах душит до кашля, в этой токсично-непроглядной среде остается только махать, чувствуя, как неправильно прогибается во встречном векторе позвоночник, чтобы не разбиться, когда кони понесли - нужно крепко зажмуриться и представлять дорогу там, где тебя давно уже подбрасывает на болотно-полевых кочках, и мой болт чужой в чужом нутре, мои руки - не те руки на чужих ребрах, блядская перламутрово-сиреневая арлекинная гамма тянет меня назад, рано или поздно я окажусь на спине, жидкое стекло капает с тупого конца того вектора, который колом застрял у меня в груди, в полете оформляется и дооформляется в новые и новые стеклянные шарики, падает в коллекцию с зубным стуком, но я не смогу я здесь ни разу по-другому, in my glass coffin, попробовал бы кто-нибудь из этих паршивых солдатиков-коммандос хоть раз примерить мыслительный аппарат обсессивного параноика, это напоминает винд-серфинг или паркур, чтобы извлечь из памяти то что хочешь представить в деталях, не отвлекшись при этом на бесконечно набрасывающуюся рать недооформленных черных тварей, это забытое вчера название улицы, а то - невыраженное мнение по поводу нового трип-хоп-альбома, это мой флэшбек, а вот - его руки, самое приятное, не твари и не черное, но не на данный же момент, а если я открою глаза, спина верткая, не такая как надо под рукой, выворачивается как кошка или порноактриса, стелется сосками вверх, ничего прежде не было так сильно похоже на глобальный строительный процесс со множеством усталых и замороченных рабочих, вбивание свай, коперы, нефтяные вышки, морские механизмы, что-то задушевное, до чего никому нет дела, каждый думает о своем, каждый хочет уйти домой пораньше и совместное одиночество ничуть не объединяет, называй меня, говорю я, чтобы она чужим именем, а я промолчу, чтобы сосредоточиться, многие из них действительно испытывают нужду называть желанных партнеров по именам, лучше чем да!да! хуже дыхания, отточенные электрически-синие ногти ударяются в мою спину крестец погружаясь прямо в те обнаженные нервы из которых соткана вся моя чертова кожа царапины останутся широкие и геометричные, больно приятно и звонко, лучшее за вечер, все чтобы отвлечь, чтобы отвлекаясь от отвлекания наконец вынырнуть в омут финишных прямых, чужая динамомашина под моим раскаленным стволом, черная тряпка устаревшего фотографа падает мне на голову сверху, темнота внутри темноты и только нащупать можно метафизически-переносицей единственно везде разыскиваемое, тридцать шесть часов подряд ты похож на дурман я давно утонул у тебя в зрачке, под моим дыроколом зубов чужое ухо и чужой писк здесь отслаиваться еще хуже чем при пулеметной стрельбе или вождении, здесь хрустит только моя расшатанная спина, или копыта коней которые понесли пока я соскальзываю в синевато-сумеречный оглушающе пряный гипнотически нежный на ощупь тоннель, дальше стебель, из пестика таращится мое единственное нефилим, куда который, до которого достаточно только слегка дотронуться, очень слегка касаться совсем везде куда технически возможно посмотреть, между глаз кончиками пальцев и вниз по носу сияние разгорается магниевой вспышкой фотографа на долю секунды засвечивая меня до несуществования, а все дальнейшее не может не быть сиро и стыдно и холодно, я никогда не спрошу куда затянуло эти чужие лопатки, не того цвета волосы, совсем неправильные глаза, она никогда не ответит моим слишком холодным рукам, слишком длинным волосам, слишком тихому голосу, слишком узким плечам, моей чужой коже, моим неправильным коленям и не тем из висельно цепких пальцев, никогда не спросит этот чужой набор, а я никогда не отвечу и больше всего эта сиротливая игра в самолетики под кроватью напоминает совместный бэд-трип, бэд не до конца, трип от начала, еще одно безразмерное предложение, бэд со вспышкой, перед которой померкнет всякий арлекин, трип с вызовом, детали не могут быть заменимы, общее не может быть заменимо, потолок там такой высокий и угрожающий, царапины саднят лихо и масляно, я не могу спать на животе, я не могу спать когда все так стыдно, я не могу спать если не дотянуться, я не могу спать, ничто не взаимозаменяемо, ничто не