я заговариваюсь, упускаю на пол сигареты. она стучит каблуками по дощатому полу мансарды, вопит, как взбесившаяся дикая кошка, швыряет вещи. повсюду разбросаны деньги - в сердцах, мной, когда она заявила, что уйдет, несмотря ни на что.
мне делается вдруг очень страшно. мое сознание насильно абортируют.
- не уходи, не уходи, не уходи, не бросай, не уходи, - больше ничего я промолвить не могу, я хватаюсь за ее прекрасные щиколотки, ловлю за платье, прижимаюсь лбом к коленям. а она стоит, курит, заплаканная, смотрит вникуда. я хочу пропитаться ароматом ее духов. я хочу быть заколкой в ее волосах.
- я люблю тебя, - она садится рядом по-турецки. - ты самый хороший, - говорит речитативом, глядя в одну точку. я знаю, что за этим последует. - ты, черт побери, не знаешь. ты не зна-аешь, мать твою, а мне как жить. я, мать твою... - ей не хватает воздуха, адреналин перекрывает дыхательные пути и она замолкает с яростным блеском в глазах. скоро, скоро я услышу очередной вопль. очередного содержания.
мы ссоримся. в первый и последний раз. мне ужасно грустно, я чувствую себя так, будто больше никогда не увижу солнца. она уезжает завтра. на собственную свадьбу. с другом ее семьи. а я остаюсь здесь. глядеть на зиму.
- потому что, мать твою, сейбл, у нас был чертов ребенок, и я его, черт возьми, потеряла! - запредельная высота. больше ни одна женщина в мире не умеет так кричать, я уверен.
режет по уху. смысл сказанного доходит до меня не сразу. я впадаю в состояние артиста на съемочной площадке, который проебал сценарий, не выучил слова и с горя напился пьян. а режиссер того и гляди щелкнет пальцами и скажет "следующий". я переспрашиваю. какой еще выкидыш. какая еще беременность. и почему я ничего не знал.
потому что все так вышло.
она дожидается полной тишины в маленьком промокшем от дождя помещении. глядит мрачно, собирается уходить.
- постой, - я протягиваю ей черный маркер. поспешно сдергиваю колпачок, протягиваю снова. - на. напиши.
она медлит секунду, соображая, затем вспоминает, улыбается и роняет сумку на пол. подходит с ритмичным цоканьем - как же я люблю эти красные туфли на шпильках - и берет протянутую вещь. я зажмуриваюсь в ожидании давным-давно испытанного ощущения - прикосновения маркера к своему лбу - но ничего не чувствую и вновь открываю глаза. она пишет на себе мое имя, на лице, криво - на щеке, каракулями - на правой руке, потом сдирает яростно с себя свитер и пишет на груди, на животе. она улыбается.
потом мы трахаемся на полу, отчаянно, загоняя в кожу занозы, кусая друг друга до крови. и когда она, наконец, уходит - она уходит, она все же уходит, ибо ее решение непоколебимо и так было всегда - тогда я умудряюсь расплакаться. дождь барабанит по крыше. зачем. зачем я.