Я шел по залитым ночным освещением улицам Москвы. Уже начались новые сутки. В эту ночь идти мне было некуда. Оставалось только прошататься где-нибудь до утра. Поэтому я шел не спеша, куда глаза глядят, стараясь только избегать темных улиц. Это оказалось не трудно, так как я находился в центральной части города.
Вокруг было практически безлюдно. Даже машины проезжали редко. Единственное, что меня сейчас беспокоило - это доносившийся откуда-то со стороны собачий лай. Я хотел выйти на более широкую улицу с большим автомобильным движением.
На мне была сравнительно теплая куртка поверх свитера. На ногах - зимние ботинки и теплые носки. Для начала ноября я оделся 'с запасом'. Правда, впереди меня ждала вся ночь, но, по крайней мере, сейчас мне было очень тепло. Единственное, что могло мне со временем понадобиться, так это перчатки.
В руке я нес пакет. В пакете была начатая бутылка с водой, которую я по понятным причинам старался много не пить. Еще там лежали остатки того, что я ел днем, кажется, пряники. Но больше всего места в пакете занимал толстый справочник по Москве. Когда я накануне покидал гостиницу, я попросил его у женщины из обслуживающего персонала, которой сдавал свой номер. Она сначала отказала, но затем сама принесла мне новый экземпляр, за что я был ей очень благодарен.
И теперь я время от времени доставал справочник из пакета и сверял по карте свое местоположение.
Улица, по которой я шел, называлась улицей Достоевского. Я шел вдоль ограды, мимо памятника и музея-квартиры Достоевского так, что они были по правую сторону от меня. Памятник стоял среди деревьев в тени и 'задумчиво смотрел' куда-то в сторону. Я уже имел возможность рассмотреть его днем, но теперь, лишенный солнечного света и света окружавших его с трех сторон домов, он открылся мне по-новому. Не лучше, не хуже, но иначе. Весь дворик как будто погрузился в сон, а он словно оберегал его покой, глядя не куда-то ввысь, а, напротив, сюда, на землю.
Я прошел всю эту улицу и повернул налево. В конце концов, надо было придумать, как убить ближайшие девять часов, раз мне предстояла бессонная ночь. Перспектива ходить по знакомым районам вокруг гостиницы представлялась пусть и более безопасной, но уж очень тоскливой. Сходить в кино на ночной сеанс (если еще не поздно), чтобы скоротать там два часа, было для меня, в общем-то, возможным, но дорогим удовольствием. Почти все деньги, которые я брал с собой в Москву, я уже успел потратить на важные покупки; на банковском счету тоже практически ничего не оставалось. Кроме того, я очень ценил представившуюся мне возможность погулять по Москве. Днем, бегая по своим делам, я мог увидеть только то, что было по пути, и часто мне не хватало времени, чтоб подойти и рассмотреть поближе то, что мне было интересно. Постоянные разъезды в метро, опять же, не давали мне возможности видеть город.
Но теперь, ночью, когда никакие дела уже были невозможны, я мог, пользуясь сложившейся ситуацией, с чистой совестью хоть немного восполнить этот пробел. Поэтому настроение у меня было довольно приподнятое. Атмосфера фантастического сна и возможность воспринимать его наяву будили мое воображение.
Мне снятся иногда такие сны: будто бы я нахожусь в каком-нибудь, может быть, даже знакомом месте и понимаю, что пространство вокруг неограниченно и, куда бы я ни пошел, мне все время будет открываться что-то новое. И я, либо осознавая, что это сон, либо действуя по памяти тех снов, в которых я это осознавал, иду, куда глаза глядят, и понимаю, что впереди может быть все что угодно. И если изначально место, где я находился, и было мне знакомо, то нет никаких гарантий, что мне будет знакомо также и то, что будет дальше. И если я вернусь назад, то совсем необязательно должен буду увидеть там то, что видел прежде. Когда понимаешь, что исследуешь не просто какую-то местность, а собственную фантазию, тогда становится важно уже не направление движения, а само движение.
Однако при всем этом я не мог не думать о том, что к утру могу начать мерзнуть, а главное захочу спать. А впереди мне предстоял еще один, пусть и неполный, день, в который можно сделать много важных дел, и при этом желательно быть в хорошей форме. Но меня утешало то, что в следующую ночь я смогу отоспаться в самолете. Заблудиться в городе при наличии карты мне не грозило, поэтому я мог идти куда угодно. Точнее, куда только можно дойти ногами, потому что на городской транспорт ночью рассчитывать не приходилось.
Хорошо было бы сразу поставить перед собой большую цель, а не размениваться по мелочам. Например, сходить на Красную площадь. Интересно, как долго до нее идти и в какую сторону? Я прикинул по карте. Времени у меня было хоть отбавляй: за ночь я мог спокойно сходить туда и обратно.
Я вышел на широкую улицу. Это была Новослободская. Я перешел дорогу и пошел по правой стороне улицы по направлению к Красной площади. По пути мне попался круглосуточный киоск, в котором продавали фрукты. Изнутри горел свет, освещая витрину и продавца, дремавшего на стуле. Мне пришлось разбудить его, постучав в окошко, чтобы купить пару бананов. Первый из них я сразу начал есть по дороге, и он оказался таким вкусным, что я сразу вернулся и купил еще штуки четыре.
Чего я так и не понял в Москве, так это куда девать мусор. Можно пройти очень долго и не встретить ни одной урны, но при этом на улицах достаточно чисто. Так что весь свой мусор мне приходилось подолгу носить с собой.
По пути на Красную площадь мне больше всего запомнился памятник Пушкину. Тот самый, про который когда-то рассказывали в школе на уроке литературы и по которому, помнится, даже писали сочинение. Сколько лет прошло с тех пор! Сколько несбывшихся ожиданий так и осталось там, в прошлом! А теперь я своими глазами видел то, что никогда и не загадывал увидеть. Словно какая-то невидимая связь протянулась в тот момент между мной и тем человеком, который когда-то, сидя за партой, описывал этот памятник по фотографии.
Стены Кремля ночью выглядели серыми. На пространстве перед ним, благоустроенном целым комплексом памятников и газонов, работали многочисленные дворники. Теперь, когда суета дня схлынула, наступило их время. Ночная жизнь Москвы мало походила на то, что я наблюдал днем.
Я вошел на Красную площадь со стороны памятника маршалу Жукову. Она оказалась несколько меньше, чем я ее себе представлял. Скорее всего, это объяснялось тем, что, когда я видел ее прежде, мне было двенадцать лет, и тогда она показалась мне больше, чем она была на самом деле. А в остальном, все было абсолютно знакомо по тем рисункам, фотографиям и телевизионным передачам, которые я мог наблюдать всю свою жизнь. И так же, как и по телевизору, справа был ряд тех самых знаменитых елей, но были ли они голубыми или зелеными, я не мог различить: источников света на самой площади не было, и свет проникал только со стороны соседних улиц.
По левую сторону площади велись ремонтные работы. Несколько человек трудились над фасадом, там же была какая-то техника, но никаких ограждений, никаких признаков капитальных работ и никакого особенного шума не было. По правую сторону, на некотором расстоянии от входа в мавзолей, стоял часовой; дальше, у входа в одну из башен, - другой. На самой площади время от времени можно было встретить машину милиции или отдельных представителей органов правопорядка. Прохожих то совсем не было, то было немного. Таким образом, площадь выглядела довольно безлюдной. Иногда бывало даже так, что все люди, работавшие здесь, и все прохожие покидали ее, и площадь становилась пустой, если не считать часовых.
Я дошел до конца и остановился перед собором Василия Блаженного. Пока я стоял и смотрел на него, неподалеку остановилась патрульная машина. Меня подозвали. Я подошел, можно даже сказать с охотой, потому что в тот момент меня больше беспокоили две уличные собаки, находившихся по левую сторону собора.
- Предъявите паспорт.
Я показал паспорт.
- Цель вашего визита?
- Командировка.
- Когда возвращаетесь назад?
- Завтра.
- Покажите содержимое пакета.
Я показал. На этом вопросы закончились.
Я обошел вокруг собора, чтобы рассмотреть его со всех сторон. Сзади было открытое место, по которому проходили многочисленные автомобильные трассы, и веяло холодом от реки. Оказалось, что одна из собак была еще там, и какое-то время она лаяла мне вслед.
Я вернулся на площадь и решил подождать несколько минут, чтобы послушать, как куранты будут бить три часа. Это тоже была своего рода экскурсия в детство: когда-то я уже слышал, как они били двенадцать.
...Тогда, солнечным летним днем, все вокруг выглядело совершенно по-другому. На площади было полно народу. Огромная очередь тянулась к мавзолею. В сам мавзолей я не ходил, но, когда пробили куранты, я имел возможность наблюдать смену караула. Это было в июле девяноста первого...
Я покинул площадь, выйдя с той же стороны, с которой и входил, и пошел сначала направо, осмотрев, что находится по ту сторону Красной площади, а затем налево, по парку вдоль кремлевской стены. Дважды я приближался к стене. Первый раз это было, когда я подошел к могиле Неизвестного солдата, второй раз - немного дальше. Мне хотелось подойти вплотную к самой стене, и там было такое место: небольшая насыпь, на которой был открытый доступ к ней. Я коснулся кирпичной кладки, поглядел, как стена уходит вверх, влево, вправо, и затем отошел от нее.
Когда стена повернула к реке, вновь повеяло холодом. Аллеи парка закончились и впереди были большие автомобильные дороги. Но там, дальше, я увидел храм Христа Спасителя - самый большой храм из всех, что мне до сих пор доводилось видеть. Вот когда я меньше всего жалел о том, что провел эту ночь без сна! Я перешел дорогу в довольно трудном месте и пошел дальше, дойдя до ограды вокруг храма. Она была закрыта на ночь. Я обошел храм вдоль ограды со стороны обращенной к Кремлю и со стороны главного входа. Затем я немного вернулся назад к кремлевской стене, но, дойдя до того трудного перехода, не пошел опять к ней, а, перейдя дорогу, повернул налево к станции метро Арбатская. Меня влекло еще одно воспоминание из детства: Арбатская улица. Мне было не столь важно, что сейчас, посреди ночи, там никого нет - мне хотелось просто пройти по ней еще раз.
По пути мне встретился памятник, который я уже видел днем. Тогда, глядя на него издалека, я подумал, что это, наверное, Лев Толстой. Сейчас же у меня было время, чтобы подойти к нему поближе и узнать, что это еще один памятник Достоевскому.
Я вышел на Арбат и пошел прямо. Здесь я снова увидел дворников. Собирая мусор, они быстро обогнали меня, пока я не спеша переходил от одной стороны улицы к другой, разглядывая витрины закрытых магазинов и из любопытства пересчитывая длинные ряды матрешек.
Уже начинало светать, и на улице становилось холодно. Руки мерзли в карманах куртки, и я пожалел, что, когда собирался в Москву, не взял с собой теплые перчатки. Чтобы хоть как-то согреть их, я вынужден был растягивать рукава нового свитера.
По пути мне попался магазин, который в это время работал. Я зашел в него, чтобы согреться, положил свой пакет в камеру хранения на входе и направился в просторный торговый зал. Это оказался дорогой магазин, но мне хотелось привезти своим какой-нибудь небольшой гостинец из Москвы, а здесь было из чего выбрать.
Пока я разглядывал бесчисленные шоколадные конфеты, ко мне подошел охранник и сказал:
- Вы зашли сюда, чтобы что-нибудь купить или так, погреться?
- И то, и другое.
- Тогда определяйтесь скорее: вы стоите здесь уже двадцать минут.
Я немного помолчал, думая, что ему ответить.
- Пожалуй, я уже определился. Где здесь выход?
Он довел меня до другого конца зала к выходу. Здесь он обыскал меня, проведя руками по карманам поверх одежды.
Оказавшись на улице, я поспешил вернуться к той двери, через которую входил в этот магазин, чтобы забрать из камеры хранения свой пакет.
Теперь меня больше беспокоила усталость, чем холод. Я не спал уже сутки. Проведя на ногах несколько часов без малейшего перерыва, я хотел теперь одного: найти место, где бы можно было сесть. Тогда-то я открыл для себя еще одну особенность Москвы: оказалось, что в ней на улице бывает совершенно негде сесть. Я посмотрел на крытую остановку городского транспорта: сиденье у нее было металлическое. Я не захотел отдать свое тепло холодному металлу и пошел к станции метро Смоленская.
Метро уже начало свой рабочий день. Я бы мог заплатить за вход, чтобы поискать скамейку на этой или какой-нибудь другой станции, а потом, когда наступит время, поехать по своим делам. Но меня отталкивала мысль провести несколько часов под землей, то есть в самом скоплении суетной жизни этого города. Я постоял какое-то время, прислонившись к колонне, потом посидел на перилах лестницы, надеясь, что имею вид человека, который кого-то ждет, и вышел обратно на улицу.
Я вернулся на остановку, и тут подъехал троллейбус, шедший по Садовому кольцу. Я уточнил у водителя, что смогу проехать по кругу и выйти на этом же месте; спросил, как долго ехать, и сел на сиденье у окна.
Из всех достопримечательностей Москвы, которые я предполагал наблюдать во время этой поездки, я в полудреме запомнил лишь две. Первая - это мост, по которому троллейбус проезжал над рекой (не могу даже сказать который из них). Вторая - это огромный детский развлекательный комплекс - тоже, в своем роде, попытка материализовать сны.
Когда троллейбус подъезжал к проспекту Мира, я решил, что лучше будет высадиться здесь. Я пошел вдоль проспекта, затем повернул на улицу Дурова и, наконец, остановился в небольшом сквере напротив главного входа в театр Российской Армии. Здесь я сел на деревянную скамейку без спинки и сидел, наверно, с час. Должно быть, выглядел я неважно, потому что работавшая в сквере дворничиха меня пожалела. Затем я встал и пошел по своим делам.
Между делами днем мне удалось передохнуть немного на одной из станций метро, сидя на деревянной скамье и прислонившись спиной к колонне...
Когда автобус увозил меня в аэропорт, я проводил взглядом этот город и сразу погрузился в сон, не думая больше ни о чем. Но в душе я уносил с собой сложное, противоречивое чувство, не похожее на то, которое я испытывал к этому городу прежде.
Даже теперь, по прошествии года, мне трудно описать это сильное подавляющее впечатление. Я нахожу в нем не только неизгладимый след той ночи, когда я увидел фантастический город, поразивший меня настолько, что мне потом несколько раз снилось, как я хожу по его улицам. Многое в этом впечатлении было взято и из дневной жизни Москвы и связано с осознанием огромных возможностей, которые открывались передо мной с наступлением каждого нового дня, проведенного в этом городе. Я чувствовал тогда, что нахожусь в самом средоточии жизни России, чувствовал на себе воздействие этой жизни. И хотя я не мог дать ей однозначную оценку, зная, что в этом городе в разные времена наряду с гениями превозносили и 'голых королей', и что вместе с истинно великим в нем прекрасно сосуществует и ничтожное, но уже самые масштабы этой жизни не могли меня не поражать.
Конечно, я, должно быть, законченный провинциал, но видел же я и другие города, и почти такие же большие как Москва (да и в самой Москве уже бывал не раз, хоть и очень давно). Но это о Москве мне с детства внушали думать: моя Москва, моя столица, столица моей Родины. И вот теперь я был в ней и понял, что это не мой город, и что у меня нет и не было на него никаких прав. В метро, на улицах, вглядываясь в людей и по тем или иным признакам выделяя среди них местных, я ощущал пропасть, которая разделяет меня и их, и чувствовал, что это их город, их столица, их Москва. И когда мне доводилось общаться с хорошими людьми из их числа (а таковых было немало), я понимал, что эта пропасть исходит от меня. Мне было тяжело от чувства зависти, которое я невольно испытывал к каждому из них. Ведь даже глядя на дворника на улице, я думал, что у него здесь гораздо больше возможностей чего-то добиться от жизни, чем у меня в моей глуши. Но я также знал, что никогда не будет зависеть ни от географического, ни от общественного положения человека его возможность добиться чего-то в самом себе.