Здесь так любят рубить людям головы. Странно, что кто-то еще вообще уцелел!
Л. Кэррол
I
Заговорщики
В ночь с 30 на 31 января 1794 года в окнах дома на улице Сен-Клод горел свет. Несмотря на поздний час, обитатели дома не спали, а собравшись за небольшим столом, вели оживленную беседу.
Их было трое.
Начал разговор старший. Ему было лет тридцать пять - тридцать шесть, не больше. Среднего роста, слегка сутулый. Глаза маленькие, подвижные и хитрые, взгляд пронизывающий и властный. Нос крючковатый, губы тонкие, лицо худое, пальцы костлявые. Лицо было плохо выбрито, в одежде замечался беспорядок.
- Обстановка напряжена, - начал старший, - они подозревают.
- А в чем дело, Брут? - спросил его самый молодой среди присутствующих.
Внешне он походил на старшего, но по характеру был робок. Ему было лет двадцать.
- Операция под угрозой срыва, - начал Брут.
Средний, ему было лет двадцать шесть - двадцать семь, вопросительно посмотрел на него. Он был неразговорчив.
Старший сделал круг по комнате, в которой проходила беседа. Казалось, он задумался, но на самом деле проверял: не подслушивают ли их. Убедившись, что его опасения напрасны, Брут заговорил, но негромким голосом:
- Первая партия оружия перехвачена в Страсбурге.
- Досадно! - сказал молодой. - Прямо на границе.
- Да, Гракх, нам не везет.
- Как это произошло?
- Случайно. При проверке мешков ничего не обнаружили, оружие ведь было на дне и хорошо присыпано мукой.
- Я лично упаковывал.
- Все было надежно, но телега была так перегружена, что на повороте один мешок упал.
- И оно высыпалось?
- Нет, но когда мешок упал, раздался металлический лязг. Солдаты остановили телегу и рассмотрели мешки повнимательней. Вот тогда все и обнаружилось.
- А ты?
- Я убежал. В меня стреляли. Двоих схватили там же, в телеге. Двое других побежали за мной. Один из них был убит, другой, кажется, ранен. Я успел добежать до лесу. Деньги у меня с собой были. Я заночевал в трактире, утром купил лошадь и в несколько переездов вернулся в Париж.
- И те двое, которых схватили, теперь в плену?
- По всей вероятности да. И еще тот, что ранен.
- Им можно доверять? Не проболтаются?
- В том-то и беда. Они всего лишь наняты, чтоб их гильотинировали! Впрочем, это наверняка. Им ничего не стоит проболтаться.
- Они были частично посвящены в наши планы.
- Но о нас знали немного.
- Им было известно о наших связях с австрийцами, и они знали, куда мы везем "муку".
- Но они знали только наши лица.
- И местожительство.
- Все это грозит нам разоблачением и...
Брут ребром кисти руки ударил себя сзади по шее. Гракх содрогнулся. Средний промолчал. Он был задумчив.
- Надо бежать, - сказал Гракх.
- Но куда?
- Не важно.
- Это самое последнее средство.
- Благоразумнее будет воспользоваться им... пока не поздно.
- Спешка ни к чему не приведет, разве что к гильотине.
- Бездействие тоже.
- Поэтому нам и надо действовать.
- Бежим! - не унимался Гракх.
- Спокойствие, граждане, чтоб вас всех гильотинировали! Вы были бы обязаны бежать, если бы не ваш друг, который в данный момент находится перед вами, и не его голова, постоянно набитая идеями.
Средний внимательно посмотрел на него.
- Вы же знаете, - начал Брут, - что в наше время на гильотину попадают, в основном, честные граждане. Так пусть же "правосудие" свершится и на этот раз. Вы помните нашего старого знакомого, гражданина Огюстена?
- Брата Робеспьера?
- Да ну тебя, Гракх, чтоб тебя гильотинировали! А ты, Франсуа, помнишь?
Средний кивнул.
- Мы напишем на него донос.
- На какую тему?
- Мы напишем о его связях с австрийцами, о намерении переправить им оружие и тому подобное, чтоб запутать следы и завести правосудие в тупик.
- Гениально! - воскликнул Гракх. - Пиши.
Брут открыл свою дорожную сумку и извлек из нее вскрытый конверт. Из конверта он достал письмо и бросил его на стол.
- Узнаете?
- Письмо от австрийского правительства.
- Да, по поводу оружия. А это?
- Это? Это мне неизвестно.
- Прочти.
Гракх внимательно прочитал вслух письмо. В нем рассказывалось о событиях в Страсбурге.
- Я хотел его отправить в Австрию. Написал еще вчера, но, как видите, не подписался.
- Ты умеешь подделывать его подпись?
- Мастерски.
И Брут подписал: "Огюстен Брельо".
- Ловко, - согласился Гракх.
- Но это еще не все, - сказал Брут, - надо составить донос.
Он дал Гракху лист бумаги и перо.
- Пиши: "Как скромные граждане, мы не указываем своих имен, но, как честные граждане, считаем своим долгом сообщить о заговоре с австрийским двором. Некий гражданин Брельо и его сообщники пытаются вывезти оружие из Франции в Австрию. 2 плювиоза сего года первая партия была задержана в Страсбурге, но контрреволюционеру удалось бежать. В доказательство прилагаем перехваченные документы.
Враг народа проживает по адресу: улица Сент-Антуан, дом 6. Возможно, он уже бежал за пределы Франции. Примите меры". Все, с них хватит, чтоб их всех гильотинировали!
Он запечатал письма в конверт и подписал: "Прокурору революционного трибунала А.-К. Фукье-Тенвилю". Затем позвал служащего (слуг в то время уже не было) и сказал:
- Отнеси по указанному адресу.
И когда тот вышел, сказал собравшимся:
- Будем ждать. А пока наше собрание заканчивается.
Он вышел. Гракх последовал за ним. За столом остался один Франсуа. Он был по-прежнему задумчив и все еще держал в руке перо. Затем Франсуа взял лист и написал:
"Гражданин Брельо!
Срочно бегите из Парижа. Еще лучше покинуть Францию. В противном случае, вы узнаете, что такое "предбанник смерти".
Франсуа Неро".
"Он был моим другом и должен поверить мне", - подумал Франсуа. Затем он запечатал письмо в конверт и вышел на улицу. Служащий уже ушел. Поэтому Франсуа подозвал к себе юношу лет шестнадцати, который проходил мимо, и сказал ему:
- Ты знаешь, где живет гражданин Брельо?
- Нет.
- Улица Сент-Антуан, дом 6. Отнесешь ему этот конверт, передашь в руки. Получишь двадцать су, половину сейчас, половину после. Идет?
- Идет.
Юноша взял письмо и деньги и отправился выполнять поручение. Он шел по ночной улице, освещенной фонарями. Вот недалеко прошел патруль. Вот группа каких-то клоунов в красных колпаках, распевающих "Карманьолу"...
"Что за чудесная песня "Карманьола"! - подумал юноша. - Какая рифма! Какой смысл! Поистине, она рождена, чтобы быть детской считалочкой!"
Не прошел он и ста шагов, как заметил толпу. Он подошел поближе, чтобы узнать причину этого собрания, и остановился на минуту.
Из толпы раздавались призывы и лозунги. Некоторые из собравшихся были вооружены саблями, многие вилами, другие держали пики, на большинство из которых были насажены окровавленные головы "врагов народа". Посередине на нагромождении ящиков стоял какой-то человек в белой рубахе, опоясанный красным поясом.
"Кажется Демулен, - подумал юноша. - Да, он".
- Граждане! - говорил тот. - Вы знаете какая сейчас обстановка в стране! Повсюду контрреволюция! А что же правительство? Оно казнит тысячи ни в чем не повинных граждан!
- Правильно! - закричал кто-то из толпы. - Долой Фукье-Тенвиля! Я из-за него Сцеволе луидор проспорил, потому что вместо Жана казнили Антуана.
- Долой максимум цен! - продолжал Демулен.
Народ, всегда любивший покричать, поддержал его.
- Долой войну с Англией! - не унимался оратор. - Мы хотим мира!
- Ага, а то мне уже по ночам Питт снится!
- Даешь конституцию 1793 года!
- Конституцию 1793 года! Мы хотим конституцию 1793 года!
- Народ! Лишь ты один велик! А что они?! Узурпаторы! Тираны! Встань, народ! Сокруши оковы! Уничтожь тиранов! Уничтожь контрреволюцию!
И он сделал взмах рукой, казалось сокрушая ею все вышеупомянутое. Толпа невольно обернулась в ту сторону, куда указывала рука оратора, думая увидеть там разбитые оковы, павших тиранов или что-либо подобное, но увидела всего лишь одиноко стоявшего юношу лет шестнадцати.
"Контрреволюционер!" - разнеслось по толпе, и она лавиной обрушилась на него. "На пику его голову!" - кричали в толпе. Юноша пустился бежать куда глаза глядят. Толпа хлынула за ним. Тщетно Демулен останавливал народ, уверяя, что юноша не виноват: его уже никто не слышал. Он остался один, слез с ящиков и пошел прочь.
II
Государственные люди
Как уже говорилось, шел девяноста четвертый год, и революция, если только она не кончилась 10 августа 1792 года, подходила к концу. За последние годы произошло много перемен: там, где стояла Бастилия, теперь танцевали; Тронная площадь была переименована в площадь Свергнутого трона. Прошли времена, когда друзья народа на словах обвиняли друзей народа на деле. Теперь у народа не осталось друзей. Остались только враги народа и "враги народа".
Уже миновали дни 14 июля 1789 года, 10 августа 1792 года, 2 июня 1793 года; близилось 27 июля 1794 года (что ни говори, а революция вершилась летом!)
Якобинский террор был в полном разгаре. Ежедневно его безотказная "мясорубка" принимала по сто и даже более "клиентов". Девять десятых из заподозренных "контрреволюционеров" были обречены. Народ терял надежду, что "ca ira".
Несколько позднее якобинцы, чтобы припугнуть недовольных, нашли крайнего и казнили Эбера. Еще через некоторое время они и сами были гильотинированы.
А пока революция шла своим стремительным ходом, и постепенно сбывалось предсказание: "После нас - хоть потоп!"
Рано утром 31 января прокурор революционного трибунала Антуан-Кантэн Фукье-Тенвиль просматривал папки с личными делами арестованных "контрреволюционеров", и, надо сказать, дела их были неважны. Этот общественный обвинитель и неутомимый поставщик гильотины, будучи теплокровным животным, в спорах с нижестоящими обладал, однако, известным хладнокровием. Чтобы упростить себе работу, он держал при себе помощника.
В этот день Фукье-Тенвиль был возбужден и очень спешил. Подобное поведение он объяснил своему помощнику следующим образом:
- Месяц подходит к концу. Если мы сегодня вынесем смертных приговоров... хотя бы двести, то перевыполним месячный план уже на... четыреста смертных приговоров, и тогда сможем надеяться, что Неподкупный повысит нам жалование.
И они, не теряя времени даром, принялись за дело. Помощник зачитывал Фукье-Тенвилю личные дела, а тот выносил приговоры.
- "Вчера, - начал читать помощник, - задержана гражданка Руже. Она продавала лилии".
- Роялистка!.. Убежденная. Но закона на этот счет я не припоминаю.
Фукье-Тенвиль достал из стола игральную кость и со словами "Пусть свершится правосудие!" бросил ее. Выпало число 6.
- Число четное, - сказал он, - ей повезло. Смертная казнь заменяется пожизненным заключением в Тампле.
- Там уже мест нет.
- Тогда в Тюильри! Хотел бы я встретить того, кто первый крикнул: "На Бастилию!"
- В Тюильри еще есть места.
- Так, виновна...
И он написал на папке: "Виновна. Тюильри".
- Далее: "Гражданин Безмо покушался на гражданина Бертье и его имущество".
- "Не причиняй другому того, что нежелательно тебе самому", - изрек Фукье-Тенвиль. - Виновен. К смерти.
- Далее: "Обнаружен сообщник роялиста Лерона".
- Кто это - Лерон?
- Не помню... Ах да! Гильотинирован в прошлом году.
- За что?
- Не помню.
Фукье-Тенвиль полез в стол.
- Так, посмотрим, - сказал он. - Это во втором ящике... "Мадам Вето обещала перерезать весь Париж..." Это доносы... Ах вот! Так... Ясно. Этот роялист в прошлом году при народе крикнул: "Да здравствует австриячка!" Это был двойной приговор: ему пришлось бежать не только от полиции, но и от роялистов. Но мы его все-таки поймали... Сообщник виновен. К смерти.
Так они перебрали еще с полсотни личных дел, пока помощник не зачитал донос на гражданина Брельо.
- Я что-то слышала об этом заговоре, - сказал Фукье-Тенвиль. - Кажется, читал в газете "Монитер" о событиях в Страсбурге. Виновен... Э, да тут еще о каких-то сообщниках! Нужно его допросить. Это будет прибыльно. Приведи арестанта.
Пока помощник выполнял поручение, общественный обвинитель осудил еще девять членов общества и, благодаря "кубику правосудия", двоим даровал жизнь.
Вошел помощник. За ним шли четыре солдата, которые вели арестанта. Фукье-Тенвиль начал допрос.
- Твое имя?
- Огюстен Брельо.
- Кто ты?
- Художник, и честный гражданин.
- Что тебе известно о заговоре?
- Каком заговоре?
- Заговоре с австрийским двором.
- Каким двором? В чем меня обвиняют?
- Не притворяйся, что ничего не знаешь, иначе не избежишь гильотины.
- Гражданин, покажи мне донос.
Фукье-Тенвиль понял, что с ним обращаются, как с равным.
- Назови своих сообщников, - потребовал он.
- Каких сообщников?
- Кончай спрашивать, роялист! - вскричал Фукье-Тенвиль. - Здесь спрашиваю я. Вот и отвечай! - он изобразил на своем лице кривую улыбку: - Будь так любезен, сударь, - с притворной вежливостью сказал Фукье-Тенвиль, тогда как глаза его метали молнии.
Огюстен, в точности скопировав его мимику и даже голос, ответил:
- Только после вас, гражданин.
- Молчать! Виновен...
Фукье-Тенвиль остановился и, властно посмотрев в глаза Огюстену, сказал:
- Но правосудие не только справедливо, но и милосердно. Оно согласно смягчить приговор, если ты назовешь своих сообщников.
- У меня нет никаких сообщников, - медленно проговорил Огюстен, делая ударение на каждом слове, словно объясняя непонятливому ребенку простейшую аксиому.
- А что ты на это скажешь? - скопировал его Фукье-Тенвиль, правда весьма неумело.
И он подал Огюстену донос.
- Скажу, что ты пошел на уступку и показал мне донос.
Огюстен посмотрел на письмо... и побледнел. Но тотчас он взял себя в руки и внешне остался почти спокоен.
- Донос не подписан, - сказал Огюстен.
- Речь сейчас не о том. В доносе говорится о твоих сообщниках.
Огюстен улыбнулся.
- Послушай, гражданин, я не менее милосердный, чем правосудие. Я согласен простить тебя и забыть, что по твоей вине мне пришлось потерять зря три часа моей жизни... Ах нет! Уже четыре. Но довольно! Это ложный донос, и ты ошибся. Я прощаю тебя. Прощай.
И он повернулся с явным намерением удалиться.
- Наглец, - процедил сквозь зубы Фукье-Тенвиль.
К счастью, это было сказано так тихо, что Огюстен не расслышал. В противном случае могло бы произойти непоправимое.
- Стой, - остановил его Фукье-Тенвиль.
- Что еще?
- Что ты можешь сказать по поводу этого?
Фукье-Тенвиль подал два документа, которые были посланы вместе с доносом.
- Это письмо от австрийского двора не понять кому. Здесь не указано имя. Наверно, тебе, правильно?
- А другое письмо?
- Кажется, ответ на первое.
- Там стоит твоя подпись.
- Это еще ничего не значит. Она подделана, - невозмутимо отвечал Огюстен.
- А почерк, которым написан сам текст письма, разве не твой?
- Почерки похожи лишь с первого взгляда. В действительности они совершенно различны... Однако... мне знаком этот почерк!
- Чей же он?
- Он принадлежит гражданину Бруту.
- Кто это?
- Один мой знакомый.
- Назови его адрес.
- Улица Сен-Клод, дом 20.
- Хорошо... Допрос пока окончен.
- Наконец-то.
- Уведите арестанта.
Когда Огюстена увели, Фукье-Тенвиль сказал помощнику:
- Попроси гражданина Анрио срочно явиться ко мне.
Помощник удалился. Фукье-Тенвиль продолжил строчить приговоры.
Тем временем помощник направился в Конвент.
В Конвенте "рельеф" был весьма однообразен: "болото" пересохло, над всем царствовала "гора". Здесь уже не бриссотировал Бриссо, зато по-прежнему ораторствовал Робеспьер. Неподкупный, как выходец из Национального собрания, в совершенстве владел "верховой ездой": за время своей политической карьеры ему доводилось "объезжать" не только жирондистов.
Помощник подошел к гражданину Анрио и сказал ему пару слов, после чего они вместе покинули помещение.
Франсуа Анрио было тридцать три года. Он занимал должность начальника Парижской национальной гвардии и по своим убеждениям был левым якобинцем.
Фукье-Тенвиль разбирал очередное дело, когда вошел помощник и доложил:
- Гражданин Анрио.
На это последовал машинальный ответ прокурора:
- Виновен. К смерти.
Однако не прошло и двух-трех секунд, как Фукье-Тенвиль опомнился:
- Ах, гражданин Анрио! Пусть войдет.
Вошел начальник Парижской национальной гвардии.
- Я слушаю тебя, гражданин, - сказал он Фукье-Тенвилю.
- Арестуй гражданина Брута, проживающего на улице Сен-Клод в доме Љ20, и приведи его прямо ко мне, на допрос.
Анрио кивнул в знак того, что приказ понят, и вышел.
III
Следствие
Гражданин Анрио шел по улице Сен-Клод во главе отряда, состоявшего из шести гвардейцев. Всю дорогу один из его гвардейцев оживленно и весьма красноречиво объяснял другому проект гильотины собственного изобретения, которая могла отсекать три головы одним ударом.
- Кончай робеспьерить! - прервал его Анрио. - Мы уже пришли.
Действительно, они стояли перед дверью дома Љ20. Анрио постучал.
- Кто там?
- Открой.
- Сначала назовись, а то не открою.
- Тогда ты будешь пойман в собственном доме и никуда уже не выйдешь.
- У тебя всё?
- А у тебя?
- Не всё.
Откуда-то сверху раздалось два выстрела. Одна из пуль пролетела мимо уха Анрио, другая ранила одного из гвардейцев.
- Теперь всё. Это было предупреждение.
- Назад... сыны отчизны милой! - скомандовал Анрио. - Он там не один. Нужна подмога.
И он крикнул на всю улицу:
- Ко мне патриоты! Остался там еще кто живой?
Из соседнего дома вышел полусумасшедший старик. Увидев гвардейцев, он воскликнул:
- О нет! Нет! Я не виноват! Я не контрреволюционер! Я истинный республиканец и враг монархии! Вот доказательство...
Он достал из кармана платок, длина которого заметно превышала ширину .
- Никто тебя не собирается арестовывать. Закрывай дверь.
- А я думал... - пробормотал старик, закрывая дверь.
- Капет тоже думал... - проворчал Анрио.
- Ну вот, остались без подмоги! - сказал один гвардеец другому.
- Слава верховному существу, если все обойдется! - ответил тот.
- Ты о Робеспьере?
- Кончай разговоры! - сказал Анрио. - Выламываем дверь.
- А, может, лучше окно?
- ...Пожалуй, ты прав. Окружить дом, чтоб они не сбежали, а вы двое - выламывать окно! - скомандовал Анрио.
Гвардейцы бросились выполнять приказ.
Тем временем, в доме царила паника. Трое заговорщиков отчаянно отстреливались от нападавших, однако понимали, что долго не продержатся.
- Я же говорил!.. я предупреждал!.. - не унимался Гракх.
- Спокойствие, - говорил Брут, хотя сам волновался не меньше.
Что касается Франсуа, то он молчал даже и теперь, только был немного бледнее, чем обычно.
Брут на секунду высунулся с ружьем из окна, а затем снова повернулся к своим товарищам:
- Они окружили дом. Франсуа, защищай эту часть дома. Гракх, иди за мной!
И Брут увел с собой Гракха.
Оставшись один, Франсуа занял место у окна. Вдруг он увидел трех гвардейцев, которые бежали к нему. Он выстрелил одному из них в ноги. Тот упал.
Двое других успели добежать до окна. Один из них ударил по нему прикладом ружья. Стекло разлетелось вдребезги.
Франсуа прижался к стене. Какая-то рука ухватилась за подоконник. Франсуа выстрелил. Раздался крик, рука исчезла.
Он услышал за окном слова, сказанные шепотом: "Чтоб ты провалился со своим окном! Я с самого начала был прав". Вслед за этим послышались удары в дверь. Франсуа попытался блокировать ее мебелью, как вдруг заметил, что кто-то снова начал лезть в окно.
- Отвлекающий маневр, - прошептал Франсуа и выстрелил.
- Черт! Во вторую руку! - послышался крик за окном.
Позади Франсуа послышались шаги. Он быстро обернулся. Это был Брут. В вытянутой вперед руке он держал пистолет. Прежде чем Франсуа успел что-либо сказать, Брут выстрелил в него в упор.