Дед наступил мне на любимую мозоль. Знал, стервец, куда бить! Ведь всё, что касалось дел космических, было моей неизбывной страстью, тайной и ненасытимой! О космосе я мечтал с малых лет, с трепетом душевным прислушивался к торжественным и высокопарным сообщениям советской и зарубежной космонавтики. К науке астрономии у меня вообще было интимное отношение: вид ночного звёздного неба зачаровывал меня до изнеможения, и я всей душой стремился знать о нём как можно больше, собирая информацию буквально по крохам. Мечтал стать астрономом, видел себя бдящим ночи напролёт в холодной обсерватории высоко в горах подле гигантского телескопа, уносящего моё воображение в сокровенные глубины Вселенной. Стать космонавтом я не жаждал, как многие мальчишки моего поколения. Возможности современной мне космонавтики оскорбляли моё воображение, свободно порхавшее среди вселенских просторов от галактики к галактике, а самые совершенные земные таратайки пугливо жались к матушке Земле, изредка делая пробные забросы в направлении ближайших соседей по Солнечной системе. Утолить, хоть отчасти, жажду моих космических мечтаний в какой-то мере могла только литература фантастического жанра, страстным поклонником которой я оставался всю свою читательскую жизнь.
Увлечение фантастикой, астрономией, а чуть позже - астрологией, привели меня однажды к одному невероятному случаю, к которому у меня до сих пор сохранилось двоякое отношение, и о котором я хочу сейчас рассказать, поскольку потом для этого и места, да и времени уже не будет.
Произошло это однажды летом, где-то во втором часу ночи. Я тогда работал слесарем в локомотивном депо. Вторая смена закончилась, и я шёл домой. В то время ради потехи, да и вообще, в силу своей любви ко всему живому, я держал сирийских хомячков. Есть на свете такие забавные зверушки, от которых дети без ума, да и я, несмотря на возраст, от них не так далеко ушёл... Ну так вот, у меня к тому времени стало привычкой: в каждое своё ночное возвращение со смены я останавливался на углу возле соседнего дома под абрикосовым деревом и рвал для своих любимцев охапку молодых сочных листьев. Хомячки обожали их, а так как они - зверьки ночные, то пик их активности приходился как раз на время моего возвращения с работы. И надо было видеть, какую весёлую возню они затевали, когда я вываливал им в клетку очередную порцию сладких клейких листочков! Это всегда меня ужасно забавляло.
Вот и в ту ночь я, не изменяя своей привычке, остановился под тем самым деревом. И только я поднял руки к нижней ветке, как вдруг почувствовал себя не в своей тарелке. Вроде как из меня вынули стержень, и я сразу превратился в безвольную тряпичную куклу. Вдобавок сильно село зрение, чего со мной отродясь не бывало. Но я не испугался. У меня даже на это сил не осталось. Руки мои безвольно опустились и я краем глаза - не то, чтобы увидел, а буквально ощутил - присутствие рядом с собой какого-то тёмного силуэта, возникшего ниоткуда, поскольку за секунду до этого я оглянулся: нет ли кого поблизости? Я всегда это делал чисто рефлекторно, поскольку боялся, что хозяева дерева застукают меня за таким занятием и по головке не погладят. Так вот, за секунду до этого в пределах прямой видимости никого не было! Хоть и стояла глубокая ночь, но, вследствие того, что наш городок являлся узловой станцией, вся территория прилегающего к ней участка железнодорожной паутины ярко освещалась прожекторами, видимость была, как днём. А дерево стояло чуть в стороне от железнодорожного полотна.
"Нам надо задать тебе несколько вопросов", - прозвучало у меня в голове. Мысль была явно не моей.
Меня чуть приподняло над землёй и неизвестная сила, лишив мои подошвы контакта с земной поверхностью, развернула меня параллельно ей, и я, всё так же держа руки по швам, вплыл головой вперёд внутрь дисковидного аппарата метров пяти в диаметре, по периметру которого пульсировало голубое сияние. Сам аппарат, тоже непонятно откуда взявшийся за моей спиной, двоился и троился в моих разом ослабевших глазах, о его форме и размерах я догадался, лишь чуть прикрыв один глаз - это единственное, на что у меня в тот момент хватило сил.
Дальнейшее я помню, как в сумбурном сне. Не знаю, сколько продолжалось моё пребывание внутри аппарата, но запомнилась мне лишь страшная усталость от "нескольких", как выразился силуэт, вопросов. Усталость и крайнее раздражение. Вопросы шли лавиной. Не успевал я ответить на один, как задавался следующий. Я открывал рот, чтобы ответить на него, но уже звучал другой. И так - до бесконечности. Казалось, что меня допрашивали несколько суток подряд, при этом ужасно раздражало, что ответы-то мои, по сути дела никому не были нужны, хотя сами вопросы звучали требовательно и настойчиво. Да и самих спрашивавших я не видел, всё плыло в изумрудном тумане, сновали какие-то расплывчатые тени, безусловно, имеющие человеческие очертания. Глаз, чтобы осмотреться, я повернуть не мог, а сами силуэты явно старались не попадать в поле моего искажённого зрения.
Что самое обидное, я не запомнил ни одного вопроса из тех, что мне были заданы, осталось только ощущение, что их интересовали всё какие-то пустяки, наподобие: "С какой стороны затачивается лезвие?" или "Что мягче - курица или стог сена?" Я не ручаюсь, что задавались именно эти вопросы, но совершенно чётко запомнился мне ответ, прозвучавший на мой единственный вопрос, который я успел задать, лишь только ужасный допрос был окончен. Я спросил: "Где я?", на что получил короткий ответ: "За Луной". И моё сознание тут же отключили.
Очнулся я от холода, лёжа в высокой траве, мокрой от росы. Стуча зубами, я сел и огляделся.
Кругом расстилалось бескрайнее поле, дул довольно свежий ветер и гнул траву. Одежда моя промокла и чувствовал я себя довольно неуютно. Я попытался подняться и зацепился за что-то ногой. Этим "чем-то" оказался доверху набитый рюкзак, при внимательном осмотре оказавшийся моим собственным. "Что за ерунда?" - подумал я и заглянул вовнутрь. Содержимое рюкзака оказалось ещё более странным, чем его загадочное появление: три буханки хлеба, две пачки соли, десяток магнитофонных кассет, штук двадцать коробков спичек, два набора цветных карандашей и тёплое шерстяное покрывало.
Покрывало оказалось очень кстати, я сразу же в него закутался. Стало теплее и я уже не чувствовал себя таким несчастным и брошенным.
Пока я возился с покрывалом, под ногой что-то звякнуло. Я наклонился и вытащил из густой травы длинную ребристую арматурину, расплющенную с одного конца на манер копья.
- Бред собачий! - сказал я и зашвырнул "копьё" подальше. Из травы испуганно вспорхнула стайка птиц.
Я снова огляделся. Равнина вспучивалась едва заметными холмами. Вдалеке, у горизонта, по правую руку виднелась тёмная полоса. Я мучительно напрягал зрение, которое, кстати сказать, вновь обрело своё обычное состояние, пытаясь разглядеть, что из себя представляет эта полоса, когда мои сомнения развеял свисток тепловоза, и я сообразил, что это железнодорожная насыпь. В подтверждение появилась длинная вереница вагонов во главе с тепловозом, издалека казавшиеся игрушечными.
- Господи, куда же это меня занесло?! - воскликнул я и тут же сообразил, что самым разумным в моём положении будет двигать поближе к железной дороге. Рано или поздно попадётся кто-нибудь и можно будет всё выяснить.
Местность была мне незнакомой. Это угадывалось с первого взгляда, так как в нашем городке и его окрестностях, куда ни пойди, отовсюду видны горы, а здесь равнина разнообразилась лишь лёгкими возвышениями, которые и холмами-то назвать язык не поворачивался. Меня занесло явно куда-то севернее. Это было ясно, как день. Но вот куда?
Солнце лениво простирало лучи из-за горизонта, утро только занималось, и определить направление на юг можно было лишь приблизительно. Да и что бы мне это дало? Требовалось срочно определяться в пространстве.
Завязав рюкзак и кое-как взвалив его на спину, чему очень мешало согревавшее меня покрывало, я направился в сторону железнодорожного полотна. Что интересно, я даже не задался вопросом, откуда у меня эта несуразная ноша? Он у меня возник, лишь когда рюкзак основательно доконал меня. Я прошёл только половину пути, а сил тащить его уже не осталось. Но не выбрасывать же? Ладно, в крайнем случае, выбросить можно спички (хотя, в теперешнем моём положении это просто глупость), ладно - соль (да и это тоже не показатель великого ума), в конце концов, хлеб подъестся (голод-то - не тётка!), но что делать с кассетами? На кой чёрт (и, главное, - когда?) я их складывал в рюкзак?! Если даже я и сам собирался в это путешествие. Во что я ни капли не верю: уж не настолько я тупой, чтоб так бездарно экипироваться!
Ну, то, что меня "почтили" своим вниманием ребята-инопланетята, это я сразу усёк. Ещё в самом начале. Кто у нас ещё на "тарелках" разъезжает и запанибрата с гравитацией? Но почему меня не положили туда, где взяли? Промашка вышла? Или злой умысел? Хорошо бы побыстрее выяснить, насколько они "промахнулись"?
Я вздохнул и стал сворачивать ставшее уже ненужным покрывало. Солнце к тому времени поднялось высоко и порядком припекало. Взвалив рюкзак на загривок, я продолжил путь к намеченной цели.
Через час, обливаясь потом и поминая "ласковыми" словами организаторов моего вынужденного марш-броска, я, наконец, дополз до железной дороги. За это время в обе стороны проследовали три товарных поезда и один пассажирский. Я стоял на рельсах и прикидывал, в какую же сторону податься? Солнце уже позволяло определить южное направление и я тронулся в путь. Не буду описывать, чего мне это стоило, скажу лишь, что ближайшего населённого пункта я достиг часа через два. Прыгнуть на подножку обгонявшего меня попутного товарняка я не решился: скорость его для меня была всё же велика, а насчёт своей ловкости я иллюзий не питал. Рюкзак уже мотал меня из стороны в сторону, и я бы точно промахнулся и угодил под колёса.
Населённый пункт носил ничего не говорящее мне название "Трусово", и, после осторожных расспросов малоразговорчивых и подозрительных путейцев, я выяснил, что это где-то под Астраханью.
"Ну ничего себе! - ужаснулся я про себя. - Меткие, однако, эти ребята - инопланетяне!"
Всласть поплевавшись в их адрес, я стал подыскивать попутный товарняк. Теперь я чётко представлял своё местонахождение по карте, благо, мои познания по географии прекрасно сохранились ещё со школы.
А в это время дома, пока я совершал свой "круиз", моя матушка подняла на уши всю милицию - подала во Всесоюзный розыск! А поводом к тому явилось не писанное мною, но оказавшееся неоспоримым фактом моего "помешательства", письмо, столь же нелепое, как и рюкзак с "копьём". Когда я мог его написать? Ума не приложу. Точно как и не знаю, когда это я так бестолково собирался в дорогу?
В этом, якобы писанном мною письме (почерк - мой на все сто!), я в самых радостных выражениях сообщал матушке, что вот, мол, мечта всей моей жизни исполнилась, сподобился, наконец-таки, узреть инопланетян, что, мол, вот они, стоят за моей спиной, ждут, когда допишу своё послание, и что они приглашают меня в гости на некоторое время. Короче, не волнуйся, мама, скоро буду. Число и подпись. Шутники, мать вашу!..
Ничего не подозревая о "своих" проделках, я, усталый, злой и голодный, добрался на следующее утро до дому и, едва коснувшись подушки, уснул, как убитый.
Что было потом?
А потом был поход в милицию, враньё, что, мол, уехал на рыбалку, а письмом решил подшутить над матерью (хороши шутки, не правда ли?).
Была толпа обеспокоенных родственников, сочувствующих и рассерженных, которые, выслушав отчёт о полёте на Луну, за моей спиной крутили пальцем у виска.
Был поход к психиатру по инициативе администрации депо - опять-таки с рассказом о "весёлой" рыбалке.
Было, в конце концов, увольнение с работы "по собственному желанию" с условием не возвращаться более никогда. Был ажиотаж вокруг моего имени по всему городку и слухи, один другого нелепее.
Была прочно прилипшая ко мне кличка "Космонавт", доводившая меня до белого каления.
И был Санька Другов, воистину оправдывавший свою фамилию. Он оказался единственным, кто поверил мне от первого до последнего слова. Он по-своему объяснил выбор инопланетян: "Небось, Ваху какого-нибудь не взяли..."
Так эта история и увяла, оставив в моей душе незаживающую рану столь неожиданного и неудачного прикосновения к космосу...
И вот теперь этот неказистый дедок тычет мне в нос каким-то невзрачным ремешком от часов и утверждает, что именно с его помощью Вселенная якобы ляжет у моих ног!
Вы бы поверили?
Вот и я тоже.
Хоть и очень хотелось.
Я сидел, оглушённый обилием информации, свалившейся на мою бедную голову за один этот вечер, а в мозгу, как заезженная пластинка, елозила одна и та же мысль, высказанная Настей по дороге сюда: "Переломный момент в твоей жизни... Переломный момент..." Я, кажется, уже достиг того уровня, когда утомлённое донельзя сознание воздвигает на пути новой информации своеобразный барьер из пустяков, чтобы ненароком "пробки" не повылетали. Очень уж быстро всё раскручивалось. Не привык я так. Я медлителен и основателен по своей сути. Всё должен пропустить через себя и что-то принять, а что-то (если есть чего) и отвергнуть. Но на анализ возникавших ситуаций совсем не хватало времени. Ведь каких-то три-четыре часа назад, когда я дал утащить себя на дискотеку, ни о чём таком я и помышлять не мог! А теперь? То ли влип, то ли счастье подвалило? Я никак не мог выработать своего отношения к происходящему. Над событиями я уже был не властен, они неумолимо вовлекали меняв свой водоворот. Моего согласия и не спрашивали, полагая заранее, что никуда я не денусь.
Конечно же, я вполне мог встать, вот, прямо сейчас, извиниться и сказать, что я, мол, в такие игры не играю.
Конечно, я мог бы.
Но не хотел.
У меня просто не хватило сил отказаться досмотреть этот интригующий спектакль до конца. Даже если всё окажется банальным розыгрышем, в чём я вообще не видел смысла. Да и к чему отказываться? Что я терял? Если всё - обман (во что, повторяю, не хотелось верить), так я первый же посмеюсь над своей наивностью. А если нет, так тут и без слов понятно: надо быть последним дураком, чтобы упустить такой шанс!
![[]](/img/p/plahotin_wladimir_pawlowich/04kosmonawt/04.kosmonawt.jpg)