Я скажу вот что: никогда вы не видели настоящей красоты. Красота привычного мира слишком предсказуема, чтобы рождать в сердце восхищение. Пейзажи скучны, люди тоже скучны и примитивны, музыка однообразна. Вас нельзя винить, ведь, мне все это тоже казалось красивым. До того, как я увидел призрачный город. Он не на Земле, он гораздо дальше. И это правильно - будь он на Земле, он был бы таким же скучным. Раньше я думал, например, что мой дом прекрасен, я любовался им, вдохновлялся жизнью вокруг. Мое творчество было пропитано умиротворением, моя музыка была тем, что все вкладывали в это понятие. Это была хорошая музыка, но она ничего не рождала, то есть по большому счету не имела ценности. Как и мой мир кстати.
Подумать только! Мне хватило всего доли секунды, чтобы понять, что такое истинная красота, чтобы ощутить ее, окунуться в глубины моего разума и увидеть там нечто такое, что заставляет сердце трепетать в немом ужасе. Вот страх по-настоящему красив, особенно страх, пронизывающий все существо - этакая красота, вызывающая неподдельные эмоции. Искусство без страха чересчур условно, я это понимал и до города. Закат, например - с городом его даже не сравнить. Стоит мне восстановить в голове образ призрачного города, как внутри что-то пробуждается. Может, чакры как-то связаны с этим? Именно тогда я чувствую себя по-настоящему живым, цельным и самодостаточным. Целый город!
Впервые я увидел его во сне. Сам сон мне плохо запомнился, кажется, он был кошмарным и наполненным множеством неприятных вещей. Беспорядочные, разорванные образы сменялись один за другим, в голове играла какая-то громоздкая музыка. А затем все неожиданно замолкло, все исчезло, глупые цвета рассеялись, и я увидел бескрайнюю темноту. И где-то далеко в ней вырисовывались прозрачные, бестелесные шпили города с яркими огнями. Не знаю, как долго продолжалось это видение; когда я проснулся на следующий день, я был весь в поту. И в голове постоянно вертелся этот странный образ. Тогда он еще не завладел мной, но уже порядком въелся в память. Весь тот день я был нервным; помню, что было тяжело сосредоточиться на работе. Хотя тогда я еще не сильно обращал на это внимание.
Мой город всегда со мной. Он находится под сердцем, а иногда еще вокруг мозга, и я думаю, нечто подобное есть в каждом. Это действительно страшно, поверьте. В тот момент, когда я обнаружил на самом дне своего разума беспроглядную пропасть, мне стало страшно. Из этого следовало, что в один день я могу упасть в нее. Что это означает, я не знаю, но звучит вполне обоснованно. Как говорил учитель, сила логики не умаляет силы игры слов. Я просто представлял, как в один прекрасный момент замыкаюсь в себе без возможности вернуться обратно.
Город часто навещал меня во снах. По началу, вдали виднелись только его башни, но затем меня притягивало к нему все сильнее. Я стал замечать толпы прозрачных людей; они стояли посреди улиц, замерев на площадях и мостах, перекинутых через провалы. Сияющие глаза людей были направлены на меня, они терпеливо ждали, когда я займу место среди них. Этот город и площадь, полная людей, были символами планомерного исхода моей жизни, все прямые шли через него. Над людьми возвышалась огромная башня, мой путеводный страж, а на ее вершине за мной наблюдала крылатая тварь с такими же сияющими глазами. Она тоже ждала, когда я окажусь под тенью ее крыльев. Они все недвижимо стояли и ждали, а я медленно подплывал к ним, каждый раз все ближе. Каждый раз возвращаться назад было все тяжелее.
Да, я хранил этот город, но он не принадлежал мне. Он был чем-то вечным. После того, как мое тело истлело, он остался, он все еще здесь. А я в нем. Среди этих прозрачных фигур сейчас, возможно, тоже смотрю на кого-то, неспешно плывущего к нам. И тень ящера с вершины башни прячет меня от солнца. И в голове у меня отсутствие мыслей, а в руках - скрипка, мое проклятие. Она свела меня в могилу при жизни, она продолжает преследовать меня после смерти. Ее вид мне отвратителен, я не могу спокойно держать ее в руках, но все же почему-то делаю это.
Тени обступают сцену. Окружают меня, подкрадываются со спины. Я взмахиваю смычком и провожу им по струнам. Это не та музыка, которую я играл когда-то. Здесь все по-другому. Всего несколько нот, и тени отступают, оставляют меня на некоторое время. В зале очень грязно, хотя я давно привык. С потолка свисают нити паутины, пол в пыли. Работать в такой обстановке тяжело, но я работаю. Ведь я - житель призрачного города, на меня возложены обязанности. Здесь свои законы, свои правила, свои надзиратели. Моя задача - играть на скрипке для моего тюремщика, и я буду это делать. Большего от меня не требуется, и меня это устраивает.
Кто бы мог подумать, что однажды я окажусь там, куда попадают изгои общества. Я говорю не о подземном мире, хотя может это он и есть, просто хорошо замаскированный. Когда город впервые явился ко мне во сне, я и подумать не мог, к чему это приведет. Я не был готов к подобным испытаниям. У меня была своя жизнь, может и не слишком яркая, но я любил ее, как и всякий, конечно же. Не то чтобы я был очень счастлив, скажем, не счастливее кого-то другого, но в целом я был доволен. Я был хорошим человеком, как мне кажется, и очень неплохим скрипачом. Говоря простым языком, я пока не выделялся, но усердно готовился к этому, готовился к партии соло. Со мной была моя Люси, которая всегда поддерживала меня, за что я ей очень благодарен. И даже стоя сейчас в тени, я все еще благодарю ее, хотя едва ли имею на это право. Тогда все было отлично. Но призрачная башня, зависшая в пустоте с ящером на вершине, врезалась в мой мозг. Она звала меня, и я был не в силах противиться ее зову.
После того, как город впервые посетил меня, его образ на некоторое время выветрился из головы, превратившись просто в интересный сон. Я был поглощен своей жизнью, музыкой, Люсьеной. Все это действовало весьма отрезвляюще, если можно так выразиться, времени погружаться в собственные мысли совсем не оставалось. Те дни были довольно непростые, я по двенадцать часов неотрывно занимался на скрипке. Тяжело описать то напряжение; Вивальди, Паганини и Моцарт стали для меня именами нарицательными, а глаза порой сами собой скашивались на невидимые ноты в полуметре от меня. Репетиционная студия практически заменила мне дом, разве что я не оставался там ночевать. То были непростые дни, но они мне хорошо запомнились какой-то внутренней беззаботностью. Я четко понимал, что мне нужно, и шел к этому. И Люси помогала мне, как могла. Да, она прекрасно понимала, какую нагрузку я испытывал. Кстати, это было очень мудро с ее стороны мириться с моими капризами, которые иногда овладевали мной. Но об этом позже, прошлое уже никуда не денется.
Все творческие люди знакомы с неприятным ощущением собственной бездарности. Если человек не проходил через это, он только любитель, не более. Примерно в тот период у меня как раз происходило что-то вроде творческого кризиса. Обычно это чувство навещает меня, равномерно чередуясь с чувством восхищения собственным талантом. Но тогда отчаяние заполонило собой все мое жилое пространство, даже дурацкую уборную. Конечно, это было просто объяснить. Меня ждало выступление в городской капелле. Название конкурса стерлось из головы - ненужные воспоминания мне теперь ни к чему. Конкурс был престижным и очень важным. Настолько важным, что я отказался от своего места в оркестре, надеясь продвинуть сольную карьеру. Другого я не хотел. Волнение было колоссальным, поэтому нет ничего удивительного в том, что я подвергал свою игру жесткой критике. Мелодия... она порой казалась не мелодией, а чем-то отрывистым, ненастоящим. На определенном этапе мое восприятие попросту дало трещину. Я пробовал себя даже в роли композитора, но ничего дельного не создал, все-таки новичку в этой сфере безумно сложно. Неизвестно, сколько бы продлилась эта странная неопределенность, но город вновь посетил меня.
Бог мой... Можно сколь угодно долго описывать темноту, в которой он витал. Эта темнота дарила небывалый покой. Но вместе с тем пугала. Город парил в ней, покачиваясь, словно на ветру. Его огни притягивали. И эта огромная башня и два огромных глаза, наблюдающие за мной. Они остались в моей памяти навечно.
Проснувшись той ночью, я некоторое время недвижимо лежал на кровати, выпученными глазами глядя в потолок. Сердце бешено билось в груди. Я не мог поверить в то, что видел. Вид этого города... он был невероятен. Он зародил во мне что-то новое, простой, но очень отчетливый образ. Все еще находясь под впечатлением, я поднялся с кровати и отправился в ванную. Умывшись холодной водой и кое-как почистив зубы, я скинул пижаму, надел футболку со свободными штанами. Затем привычными движениями настроил скрипку. Минутное дело, но где-то через четверть часа я обнаружил, что так и не закончил его. Город не вылезал из головы, и стоило замереть всего на пару секунд, как он тут же вставал перед глазами и неумолимо начинал плыть прямо на меня. И не могу не признаться - мне это нравилось. Город дарил странный покой; я прекращал думать о предстоящем конкурсе, как о трудности, я смотрел на него совсем по-другому. Так, как нужно было с самого начала, то есть рационально.
Простая истина заключалась в том, что помимо меня в капелле будут выступать лучшие скрипачи со всего мира. То есть не со всего мира, проклятье, я даже не знал, кто именно там будет, но был знаком по крайней мере с несколькими, весьма солидными людьми. До этого мне казалось, что единственный выход - переиграть их всех, но теперь для меня стало очевидным, что надеяться на это попросту глупо. Я отличный скрипач, но я не лучший. Это просто как дважды два. Более того, никто не лучший. Тот, кто победит, сделает это случайно, потому что другие допустили нелепую ошибку или просто не впечатлили судей. Как одержать победу - вот вопрос, который раньше вгонял меня в тупик. Я блуждал в лабиринте долгое время, но теперь, похоже, обнаружил единственно верный выход.
Поразить всех. Выделиться. Поделиться с ними моим городом. Такая идея пришла мне в голову, и она сразу же там прижилась. Да, я проделал титаническую работу, но порой не остается иного выхода, кроме как с честью прервать ее, и начать все заново, с чистого листа. День сразу показался мне другим, солнце за окном, моя квартира, я сам. Я осознал, что в этот самый момент во мне происходит какой-то сдвиг, и это придало мне сил. Единственное, чего я боялся, что это волнение, это осознание вещей такими, какие они есть, исчезнет без следа и вновь сменится однообразием мысли. Я буду помнить о себе в данный момент, но этот я уже покажется мне странным, а его действия - слишком амбициозными.
Я долго сидел со скрипкой в руках на неубранной кровати, рассуждал о чем-то, черт знает о чем. Из забвения меня вывел телефонный звонок в соседней комнате. Я медленно поднялся и, положив скрипку на кровать, направился к телефону. Это была Люсьен.
-Привет, милый.
-Привет.
-У меня вчера было много дел. Я до последнего надеялась, что успею приехать к тебе, но работы было невпроворот, и я осталась у Лили. Прости, что оставила тебя одного.
-Мне было очень одиноко, - проговорил я. - Я спал один в холодной как лед постели. Незавидная участь, должен признаться. И в голову лезли всякие мысли.
-Какие мысли?
-Странные.
-Ладно. - Я почувствовал, как она непонимающе улыбается. - Ну уж прости. Больше постараюсь так не делать.
-Хорошо, - ответил я, почесывая в затылке. - Ты сегодня приедешь?
-Да, думаю, да.
-Ладно. Это здорово.
-Здорово? - Она рассмеялась.
-Да. - Я ухмыльнулся. - Здорово, я очень рад. Передай привет Лили от меня. И скажи ей... хотя ладно, обойдемся без колкостей.
-О, это очень мудро с твоей стороны. Пока, любимый.
-Пока.
Люсьен, Люсьен. Любовь всей моей жизни. Как знать, может, ей было бы приятно, узнай она, что я пронес ее образ через тьму забвения в этот безумный город. Может она улыбнулась бы, узнав, что ее фигура также стоит посреди прозрачных призраков со светящимися глазами. Вот только...
Я закончил ненадолго играть на скрипке и в полном безмолвии положил ее на край сцены. Пройдя пару шагов, я щелчком пальца зажег свечу и не без трепета в душе оглядел полутораметровую тряпичную куклу. Ее зовут Люси. Я сделал ей весьма выразительные глаза, слегка подкрасив их красными чернилами. И нельзя не признать - ей придают некоторый шарм два старых гвоздя, которые я прикрепил ей вместо зубов. Люси встречает меня в этом заброшенном зале каждый день, и с ней мне гораздо приятнее играть для надзирателя.
Многих наверняка интересует вопрос, как можно попасть из приевшегося обыденного мира в мир хаоса, в Город Безумцев, не подчиняющийся никаким законам логики. Это место что-то вроде загробного мира. Так что попадают сюда вполне естественным путем, но только те, кто при жизни уже видел город. Заглядывал хотя бы мельком, чтобы лишний раз окунуться в водоворот эмоций, ощутить полет мысли, нареченный безумием. Многие даже не замечают, что живя своей непримечательной жизнью, они уже здесь. Делая шаги в этом мире, они делают те же шаги вокруг огромной башни с допотопной ящерицей на вершине. И ничто уже не сможет вернуть их назад. Лично я постепенно привык, в конце концов, это такой же город, пусть и немного экстраординарный. Здесь тоже живут люди, люди, не похожие друг на друга только на первый взгляд; они тут все одинаковые, по сути. На самом деле мир безумия не так уж и сильно отличается от обычного мира. Уж не знаю, по чьей вине.
Здесь тоже все закручено на работе, на бесхитростном труде. В центре города выстроена огромная мануфактура, по размеру сопоставимая, пожалуй, с небольшим населенным пунктом. В ней множество помещений, в каждом из которых кипит работа. Безумцы не знают отдыха. Правда, мы, как и обычные люди, после своего рабочего дня уходим в свои лачуги и забываемся во сне. Но это лишь формальность, чтобы ощущать близость с прежним миром. Мы не нуждаемся в пище или во сне - всего лишь очередные воспоминания. Мы стали подобными теням, ползущим по этому залу. Ничто более не волнует нас, в частности собственное существование. Но я отвлекаюсь. Я всего лишь скромный слуга, и у меня весьма простая задача.
Снова поднявшись на сцену, я взял скрипку и медленно провел смычком по струнам.
Дни и ночи я проводил за написанием собственной композиции. Город слишком сильно проник в мою голову, он полностью перестроил мое музыкальное восприятие, и мне оставалось надеяться, что судьи оценят новый подход. Я изменился. И все мои знакомые это замечали и, конечно же, списывали на счет предстоящего выступления. Хотя, кто знает, возможно, оно и повлияло так сильно на меня.
В день, когда несравненный каприс был завершен, я долго сидел перед окном, никак не решаясь попробовать полностью его проиграть. В душе было какое-то нервозное волнение, и я никуда не мог от него деться. В голове настойчиво билась мысль, что я создал откровенную чертовщину, и сам этого не замечаю. Ужасное чувство. Сзади ко мне молча подошла Люси и, положив руки на мои плечи, стала легонько массировать их.
Я молча отстранился от нее и склонился над нотами. Люси некоторое время изумленно смотрела на меня, затем пожала плечами и ушла. С того дня она постепенно переставала понимать меня. Я пытался объяснить, какую усталость чувствую, какая внутренняя борьба ведется в моей голове каждую минуту. Но она не могла понять, как бы сильно ни старалась. Чем меньше времени оставалось до выступления, тем меньше мы с ней общались. Пару раз мы даже ссорились, чего раньше никогда не случалось. Я утешал себя тем, что как только вся эта круговерть окончится, наши ссоры останутся в прошлом. В принципе, так и вышло. Даже теперь, когда вокруг только тени, и не слышно ничего кроме мерного стука, доносящегося из глубин мануфактуры, я все еще сожалею. Я искренне скучаю по тем дням, скучаю по Люси. Но мое сожаление никого не волнует. Мне самому уже тошно от него.
В тот день погода не задалась с самого утра. Такси довезло меня и Люси до городской капеллы. Мы вышли и оказались в толпе людей в черных плащах и с зонтами наготове - на небе было очень облачно. Она взяла меня за руку и негромко сказала:
-Не волнуйся так. Все хорошо. Я знаю, ты выступишь лучше всех.
-Откуда ты можешь это знать?
-Знаю и все.
Я не мог удержаться от саркастичной гримасы. Капельдинер в красной униформе показал Люси, где вход в зал, а меня отвел в гримерную с другими участниками. В ней мне встретились знакомые лица: некоторых я видел по телевизору, с некоторыми были совместные концерты. Участников было очень много, и было бы просто ужасно опозориться перед ними всеми, перед всем миром. Но я старался не думать об этом, а сосредоточиться на предстоящем выступлении. Пока остальные собирались с мыслями, я досадливо водил рукой по небритым щекам и пялился на себя в зеркало. У меня были тонкие, аккуратные усы, едва заметные на далеком расстоянии, но вместе с щетиной они смотрелись ужасно. И долгое время я не мог свыкнуться с мыслью, что забыл привести себя в порядок. Люси конечно же знала, но почему-то сочла нужным не тревожить меня.
Но наибольший страх мне внушили судьи, сидящие перед сценой. Всего их было трое, и мне показался странным тот факт, что я нигде не видел их раньше. Я спросил у одного знакомого, кто они, но тот лишь покачал головой в недоумении. Достаточно было просто взглянуть на этих троих, чтобы понять: это необычные судьи. Судьи, повидавшие на своем веку множество побед и множество позорных поражений. Их невозможно удивить, они цепляются к каждой мелочи, подмечают ее. Это не люди, а машины. Со сцены казалось, что они даже выглядят одинаково: одно и то же морщинистое лицо, одни и те же бритые волосы, один и тот же серый костюм. Приглядевшись, правда, можно было понять, что и лица, и костюмы немногим различаются, но все равно такое сходство было пугающе поразительным. Один за другим участники выходили на сцену, и вкладывали всю свою жизнь в эти несколько минут. Судьи же равнодушно наблюдали за их стараниями. Изредка скрипачи допускали ошибки, едва заметные искушенному слушателю. Как только это происходило, морщины на лицах судей углублялись, и что-то подсказывало мне, что шансов у выступающего уже нет.
Большинство исполняло сонаты Моцарта или собственного сочинения, некоторые сыграли Вивальди. Я с замиранием сердца сидел в небольшой гримерной, наслаждаясь прекрасной игрой. Переиграть столько мастеров разом у меня бы не было шансов. Я повторял себе это так часто, как мог, но затем неожиданно понял, что быть одним из лучших - это тоже неплохо, это достойно уважения. Я мог бы добиться этого, не ввязываясь ни в какие авантюры, не сочиняя сумасбродного каприса, которую сможет воспринимать только какой-нибудь умалишенный. Эта простая истина открылась внезапно, и мне вдруг стало невыносимо страшно.
-Сосредоточься, - прошептал я себе. - Не волнуйся за каприс. Просто играй.
Ведущий объявил чье-то имя. Человек, сидящий неподалеку, поднялся и, подхватив скрипку, направился к выходу.
-Удачи! - проговорил кто-то.
-Удачи!
-Удачи тебе!
-Удачи, - рассеянно пробормотал я, оглядывая свою скрипку. Кто-то легонько тронул меня за плечо. Я обернулся и увидел знакомое лицо, только никак не смог вспомнить, где встречал его раньше.
-Тони, ты играешь свою композицию?
-Да, вроде того.
-Ты, кажется, говорил, что будешь играть Вивальди.
"Что ты бередишь мои порезы" - мрачно подумал я. Только сейчас до меня дошло, что на предварительном слушании я играл Вивальди, и самовольная замена в программе могла крайне не понравиться организаторам.
-Мне показалось, что собственное произведение даст мне больше шансов.
-Написать его за такое короткое время... Хорошая работа!
-И никакого риска. Это отличная вещь.
-Что ж, удачи тебе.
-Удачи, Тони.
-Удачи!
-Удачи.
С некоторым испугом я понял, что ведущий произнес мое имя. Боже, предыдущий же выходил пару секунд назад! Или же нет?
В комнату вошел прошлый участник, весь потный и покрасневший, но с сияющим от восторга лицом. Я медленно, словно во сне, проплыл мимо него и вышел на сцену. Грянул оглушающий гром аплодисментов, мне даже захотелось зажать уши от шума. Людей было очень много, просто невероятно много, и все они неотрывно смотрели на меня. И камеры, камеры тоже были, скрюченные одноглазые жирафы, развешанные по всем углам. Где-то здесь сидела Люси, но искать ее глазами было бы бесполезно. Я встал на край сцены. Здесь меня уже ждали мои судьи, мои Минос, Радамант и Эак, они приготовились вынести приговор. Аплодисменты, наконец, смолкли, и когда этот шум исчез, мне показалось, что я оглох. Это никакое не преувеличение, я был уверен в этом! Конечно же я испугался. Я не знал, как играть на скрипке глухим, я далеко не Бетховен, тем более, специализируюсь по большей части на струнных инструментах. Не знаю, почему так, все-таки в детстве отец учил меня играть на пианино. Что-то потом повернулось в моей судьбе видимо. Или я сам повернул, уж не знаю, это как посмотреть. Иногда ее действительно приходится поворачивать самому, проявлять инициативу. По-разному в жизни бывает.
Вот сейчас, например, мне, будучи глухим, придется играть на скрипке. Очень ответственное дело, к которому нужно ответственно подойти. Я медленно выдохнул, поднимая смычок, и к своему изумлению услышал этот выдох. Это было настоящим облегчением, но радоваться времени не оставалось. Выступление началось.
Я медленно провел смычком по струнам, выводя ровный, чистейший звук. Это было началом моего великолепного каприса. А затем я начал играть. Играть, что называется, как в последний раз. Смычок неустанно скользил по струнам. Глядя на него, а не в зал, я был абсолютно спокоен. "Продолжай, Тони, - подбодрил я себя. - Все хорошо". Все действительно шло хорошо, я исполнял каприс совершенно, ни единой ошибки в нотах. Идеально. Так, как должно быть. Медленно, словно боясь нарушить это хрупкое равновесие, я перевел взгляд со смычка на зал. Лица людей ничего не могли мне сказать, они были скрыты тенью. Но вот лица судей... даже не знаю, как описать мои чувства, когда я взглянул на них. Что я увидел? Отвращение, ярость, накрытые паутиной глубоких морщин, которые прорезались будто до самых костей. Что бы вы чувствовали, если б люди, от которых зависела ваша судьба, вот так вот морщились при виде вашего лучшего творения? Ничего я полагаю. Ну разве что... вы бы вяло улыбнулись. Вот и я вяло улыбнулся, но как-то чересчур вяло; улыбка напоминала складку на холщовом мешке. Она мне понравилась, я улыбнулся еще раз. Затем понял, что ужасно хочу есть. Я решил побыстрее доиграть и сбегать в закусочную через дорогу, немного перекусить. Все-таки тяжелый был день. Да, очень тяжелый.
Каприс окончился. Я криво поклонился и повернулся к выходу. Послышались скудные неуверенные аплодисменты. Наверное, со стороны мое выступление очень напоминало клоунаду, но меня это больше не волновало. Мне еще папа говорил, что я стальной человек, я могу пережить все, что угодно, и остаться таким же веселым и непринужденным. Главное, не падать духом!
В комнате меня встретили изумленные взгляды моих коллег. Я улыбнулся им, слегка взмахнув смычком.
-Удачи, кто там следующий. Удачи, удачи, удачи.
Я вышел за дверь и быстрым шагом направился к выходу из капеллы. В голове в это время бренчал мой каприс, ускоренный в несколько раз. Я старался ступать ногами в такт ему, но это было непросто, приходилось постоянно ускоряться. Быстрее, быстрее, вот я уже перехожу на бег. На улице уже потихоньку накрапывал дождь, все ходили с зонтами. Люси нигде не было видно, наверное, она досматривала представление. У меня было немного времени сходить в закусочную. Подойдя к обочине дороги, я огляделся в поисках безопасного перехода, но нигде его не заметил. Закусочная была всего в десяти шагах от меня, а есть хотелось нестерпимо. Движение было оживленным, машины ехали на большой скорости, и долгое время не появлялось возможности перебежать. Наконец, выбрав момент, я дошел до середины дороги, боязливо прижимая к себе скрипку со смычком, и уже собрался идти дальше, как вдруг прямо перед моим носом пронесся серый мерседес, чуть не отправив на тот свет.
-Твою мать, с ума сошел, что ли?! - крикнул я и торопливо перебежал дорогу. Переведя дух, я вошел в закусочную, стряхнул капли воды с одежды и без лишнего промедления направился к прилавку. Меня тут же встретила молодая женщина в клетчатой жилетке - поначалу ее лицо зажглось отрепетированной приветственной улыбкой, но в следующую секунду я ощутил странную натянутость в ее выражении.
-Я очень хочу есть, - пояснил я. Не знаю, как выглядел со стороны в тот момент, но ее явно не тянуло на разговор со мной.
-У нас широкий выбор... - неуверенно пробормотала она.
Я улыбнулся, так как во рту невольно потекли слюнки.
-Сэндвича будет достаточно. Самый большой.
Продавщица тоже облегченно улыбнулась и кивнула. Через пару минут она принесла мне огромный сэндвич, завернутый в белую салфетку. Все это время я не сходил с места в ожидании, одной рукой я держал скрипку со смычком, другой потирал щеки. Наверное, люди вокруг глазели на меня, я не помню уже.
-Приятного аппетита, - пожелала продавщица, вручая мне здоровенную булку, напичканную овощами с майонезом. За свою жизнь мне довелось их съесть штук пять, не больше. Подумать только, как сильно я запирался в своем мире: столько всего прошло мимо! Я решил, что лучше поем его у входа в капеллу, на случай если Люси выйдет пораньше. Выйдя из закусочной я, героически прикрывая телом свой обед и скрипку, перебежал через дорогу, снова чуть не попав под колеса. Проклятые автомобилисты хотели моей крови. Пальцы сжимали податливый хлеб стальной хваткой, причем я нес его так, чтобы ничего ненароком не вывалилось. Голод крутил мной как хотел, но зато какое удовольствие я испытал, когда, с предвкушением оглядел свой аппетитный сэндвич. Есть его было неудобно, так как помимо него я держал в руках скрипку и зажатый меж пальцев смычок.
-Где футляр? - спросил я у сэндвича. Прокрутив в памяти последние события, я понял, что оставил его в комнате для выступающих. Такого со мной никогда не было - забота об инструменте прежде всего. Придется вернуться и забрать его. А возвращаться совсем не хотелось, снова эти недоуменные взгляды, мы такие ранимые, зачем ты нас пугаешь? Я послал их всех и твердо решил сначала основательно перекусить.
-Тони?
Люси все-таки отыскала меня и теперь смотрела, как на какого-нибудь преступника.
-Ох. Я решил немного поесть, пока ты досматриваешь. Очень проголодался.
-Решил перекусить?
-Да... нет, я сказал поесть, вообще-то. Знаешь, сто лет не ел сэндвичей. Подумать только, - с ухмылкой добавил я, откусывая немного.
-А где футляр?
-Он... я забыл его... сейчас...
Я попытался переложить смычок в другую руку, потому что пальцы уже устали, и в этот момент сэндвич выскользнул из моих рук и упал на мокрый асфальт. Булки развалились, открыв взгляду листья салата, пару ломтиков ветчины, огурцы, приправленные майонезом.
-Твою мать! - выкрикнул я с необычайной злостью. Люси испуганно отступила. Я помотал головой и взял себя в руки.
-Смотри, что ты наделала...
Я вздохнул и озабоченно склонился над этим сэндвичем, словно полицейский над трупом.
-Тони... - Люси едва сдерживала свои эмоции. - Какого черта ты вытворяешь?
-Я не хотел ни над кем смеяться, - огрызнулся я. - Если не понимаешь, то лучше уж молчи. Я захотел поесть, что здесь такого? Это так странно, а? Как по мне, ничего странного.
Я вдруг вспомнил обо всех этих бессмысленных часах репетиций, и кулаки непроизвольно сжались в гневе.
-Боже, как же это было непросто. Все время, каждый момент я истязал себя. Смотри, я даже побриться забыл!
В доказательство своих слов я продемонстрировал ей щетину.
-Этот твой фарс на выступлении... а потом ты идешь в закусочную, как ни в чем не бывало! Тони, по-твоему это смешно?! После всех мучений просто взять и наплевать на всех?! Зачем ты так со мной?
-Ого, я тебя задел? Подумай для начала, каково мне сейчас, хорошо? Ты не видела их лиц, ты не знаешь, о чем говоришь. Да, и называть мое выступление фарсом никто тебе права не давал... по-моему ты поторопилась с выводами, милая.
Она замотала головой и отступила назад.
-Тони, ты чего? Я перестаю понимать тебя.
-Да, я знаю. Знаю, что ты не понимаешь. - Меня вдруг охватила тоска, захотелось обнять ее и забыть о глупом конкурсе. Захотелось играть в городском оркестре. - Этого никак не объяснить. Это выше нас с тобой. И здесь нет твоей вины, Люси! Я просто... - Я судорожно вздохнул. - Люси, по-моему, часть меня стремилась к независимости, и отсюда все эти недоговорки. Такого больше не будет.
-Часть тебя?! Это что... как же это? Твое выступление...
-Хватит повторять, отличное выступление! - вскричал я. Кто-то у входа в капеллу показал на меня пальцем, и это почему-то добавило мне смелости. - Прости, не сдержался. Люси... Люси, Люси, я очень люблю тебя. А если и ты любишь меня, то просто поехали домой, или, если тебе тяжело, поезжай к своим друзьям, просто не надо этого взгляда!
-Что?
-Убери этот взгляд, высунь его из себя как-нибудь, милая! Да не смотри ты на меня так!
-Я бросила работу, чтобы помочь тебе, - тихо шептала она. - Я стольким пожертвовала, а ты... Тони, что с тобой, я, наверное, сошла с ума.
-Никто не сошел с ума, просто уйди. Нам обоим нужно переждать!
-Что вообще происходит, Тони посмотри на себя, что ты говоришь! То, что ты творил на сцене, ненормально! Все это поняли, кроме тебя...
В голове вдруг что-то пронеслось с умопомрачительной скоростью.
-Мой каприс, - не своим голосом прохрипел я. Одной рукой я швырнул в нее смычок, хотя бросок вышел неудачным, и он просто долбанулся об асфальт. А затем я гневно сверкнул глазами, взмахнул второй рукой и ударил Люси по лицу скрипкой. Не очень сильно. Честно. Должно быть, в последний момент капля благоразумия все-таки позволила мне удержаться от тяжких последствий. Она отстранилась, изумленно глядя то на меня, то на кровь на ее руках, капающую со щеки. Я видел, что она силится что-то сказать, но не находит слов. Она не понимала, как такое могло случиться. И я тоже не понимал. Не понимал, как у меня вообще поднялась рука на нее, на ту, которую я любил больше всего.
-Прости... - выдавил я. Скрипка выпала из рук. Я развернулся и побежал прочь оттуда, обратно к спасительной закусочной с сэндвичами. Каприс заиграл с бешеной скоростью, и я все еще старался бежать в такт, быстро переставляя свои ноги. Я даже не особо удивился, когда на огромной скорости в меня врезался серый мерседес, отбросив на заливаемый дождем асфальт.
-Странные были деньки, - задумчиво проговорил я, прекращая играть. Прошлое осталось прошлым. Моя смерть, моя любовь и все прочие чувства теперь забыты. Со мной осталось только это настоящее. И еще вина. Как же забавно, все ушло, а вина осталась. И этот город, эта мануфактура и зал заступили на смену.
Подозрительная тишина в мануфактуре настораживала. Тени начали окружать меня, цепляться друг за друга, выстраиваясь в странные фигуры.
-Смерть, - послышался шепот у меня из-за спины.
-Смерть... - тихий голос где-то под сценой.
-Смерть, - за шкафом, стоящим у кирпичной стены справа.
Я спустился со сцены и, положив скрипку со смычком в футляр, приблизился к выходу. Дверь в длинный темный коридор беззвучно открылась сама собой.
-Смерть, - едва слышно донеслось из него. Пару секунд я вглядывался в темноту, надеясь выхватить из нее что-то, или боясь... но были видны лишь очертания стен.
-Надо бы пойти проверить, - неуверенно проговорил я, переминаясь с ноги на ногу. Затем шагнул вперед, закрыв дверь за собой. Беспроглядная тьма.
2.Джордж и точки зрения.
-Джордж! - негромко позвал надзиратель. Джордж отвлекся от своих мыслей и медленно повернулся к нему, ожидая поручений.
-Помоги мне идти, - сказал надзиратель Холлис, кашляя и содрогаясь всем телом. Джордж кивнул и подставил надзирателю плечо. Таким нелепым образом они поплелись по тускло освещенному коридору мануфактуры. Подобных было в ней бесчисленное множество, словно туннели червя в огромном яблоке.
-Я не знаю, где ваш кабинет, - проговорил Джордж, переводя дух.
-Коридор приведет к нему.
Джордж медленно выдохнул. Его лоб покрылся испариной, а дыхания не хватало. Собственный живот, выбивающийся из штанов, мешал ему идти.
-Ты о чем-то думал, верно?
-Нет, надзиратель, - ответил Джордж.
-Да ладно тебе. Расскажи, поделись, со мной.
Они дошли до поворота и неожиданно столкнулись с высоким, статным человеком с длинными волосами и козлиной бородкой. То ли он специально поджидал их за углом, то ли оказался здесь по воле случая, но как бы там ни было, он явно порадовался испугу Джорджа.
-Надзиратель, - проговорил человек с легким поклоном. - Простите, что не встретил вас у мануфактуры.
-Ничего, друг мой, Генри довел меня до вестибюля. А здесь, как видишь, Джордж помогает немного. Везде по чуть-чуть, как я люблю выражаться. Ну что, может, сменишь его?
Человек решительно отстранил Джорджа, подхватил руку Холлиса и зашагал вперед. Приглядевшись к нему повнимательнее, Джордж узнал его. Это был помощник надзирателя, вечно следующий за ним по пятам и продвигающий сумасбродные реформы, из-за которых многие безумцы его возненавидели. Человека звали Оскар, такое вот звучное имя дали, пожалуй, самому противному безумцу на свете.
-Спасибо за помощь, Джордж, - проговорил Оскар, странным образом выделяя его имя. - Вы свободны.
-Зачем так грубо? - изумился надзиратель и громко закашлял. Оскар терпеливо подождал, пока кашель пройдет, чтобы Холлис продолжил свою мысль.
-Джордж... - Холлис еще раз прокашлялся и произнес:
-Не покидайте нас. Мне очень приятно ваше общество.
Джордж улыбнулся.
-Я вас не покину, - ответил он.
-Тогда продолжим. Продолжим наш путь, а? Скорее, Оскар, чем быстрее мы дойдем до моего кабинета, тем лучше.
Вместе они побрели по пустынному коридору. Джордж шел чуть позади, чтобы не задевать их своим животом в тесном пространстве. Он чувствовал себя неуютно наедине с такими важными людьми, но все же был рад, что надзиратель позволил ему остаться.
-Вы так и не сказали, о чем задумались, - напомнил Холлис. Джордж промолчал, не зная, что ответить. Надзиратель будто понял это каким-то внутренним чутьем. В его жизни было не так уж много игр и интересных загадок, поэтому он всегда решал их с большим удовольствием.
-Мы с тобой не так уж много общались, - проговорил надзиратель Холлис, неожиданно переходя на ты. - Но я знаю, что вся твоя жизнь сопровождалась насмешками. Даже ее последние мгновения.
-Вы что-то знаете обо мне?
-Да, так положено. Ты работаешь под моей опекой, а я, само собой, интересуюсь своими работниками.
-Это не слишком-то логично, - произнес Джордж. - У вас очень много дел, почему вас я интересую?
-Как раз-таки все логично, - возразил Холлис. - Меня интересует производительность, верно? А производительность напрямую зависит от моих служащих, тебя в частности. Тебя что-то волнует, это может сказаться на всем механизме. Нет, мне правда интересно, над тобой смеялись до самого конца?
-Вы имеете в виду мою смерть, - догадался Джордж с широкой улыбкой.
Тесная комнатка с занавешенными окнами, пропахшая потом и отбросами. Повсюду раскиданы вещи и объедки. По центру - продавленный зеленый диван с пятнами соуса и горчицы. На нем развалился Джордж, задрав грязную майку кверху. На столе рядом лежали пончики в глубоком блюдце. Он протягивал запачканные жиром руки и по одному отправлял пончики в рот. Ему было очень плохо. Невероятно плохо от всей той еды, смешавшейся в его необъятном животе, но он все равно продолжал есть. Он даже не помнил, когда начал, вполне возможно, что продолжалось это несколько дней. Входная дверь была открыта, в квартиру заглядывало несколько соседских мальчишек, глупо улыбающихся при виде толстяка. Они звали своих друзей, показывали пальцем на Джорджа и несдержанно хохотали при виде его пуза. Джордж заметил их и тоже рассмеялся. Глядя на них, он засунул себе в рот еще один пончик и комично проглотил его. Оборванцы рассмеялись, тыкая в него пальцем. Это было странно для него, очень неприятно, и в то же время Джордж ощущал некую необходимость в своих действиях. Он слабо улыбнулся и закинул себе в рот еще один пончик. В следующую секунду Джордж к собственному удивлению обнаружил, что не может дышать. Он попытался прокашляться, но горло свело в судороге, как от жесткой удавки. Джордж оттолкнулся от дивана и опрокинулся на пол, словно беспомощный жук, перевернутый на спину. Дети угорали от смеха. Джордж тоже усмехнулся своему нелепому положению и, поперхнувшись в последний раз, обмяк.
-До ужаса нелепо, - с отвращением пробормотал Оскар. Джордж молча кивнул, широко улыбаясь.
-Веселить людей до последнего, да, Джордж? - спросил Холлис. - Мне кажется, у тебя неспроста такие устои.
Джордж бесстрастно пожал плечами.
-В школе над тобой тоже смеялись? - спросил Оскар.
Естественно. Эта вся его жизнь - жизнь смеха. Над ним смеялись повсюду, и он не был против, даже наоборот. Он кривлялся, шутил и гримасничал. Более того, он прекрасно понимал, что смеялись не над его шутками, а над ним самим.
-Люди достойны того, чтобы смеяться, - сказал Джордж. - Почему бы не повеселить их лишний раз? Не продлить им жизнь? Я обожаю смешить и смеяться сам. Симбиоз, и им, и мне - выгода.
-Вот только ты явно в дураках остался, - добавил Оскар.
-Тебе эта идея пришла в определенный момент, не так ли? - спросил Холлис. Джордж улыбнулся, но на его лбу пролегла едва заметная морщинка.
-Я бы не хотел об этом говорить. Пусть во мне останется какая-нибудь тайна. И вообще, я думал, вы знаете все о тех, кто живет в Городе Безумцев.
-Ни в коем случае. Кто-то здесь наверняка знает, но не я. Я всего лишь человек, я не могу упомнить так много.
-Вы очень старый человек, - сказал Джордж.
-Да, это так, хотя поверь, я выгляжу гораздо моложе, чем есть на самом деле. И это не лучшим образом сказывается на моей памяти.
Джордж нахмурился, что-то прикидывая в уме.
-Вы ведь не умирали, верно? - спросил он. - Вы все еще живой. И стареете.
-Да, вроде того. Это очень запутанно.
-Расскажите мне, - попросил Джордж. - Как вы стали надзирателем?
-Давай так, Джордж. Я расскажу тебе это, а ты в обмен расскажешь, что же такого приключилось с тобой. Ладно?
-Я...
-Но предупреждаю, моя история не то чтобы очень трогательная и захватывающая. Возможно, ты пожалеешь о том, что согласился.
Джордж нахмурился и рассеянно махнул рукой.
-Расскажите мне, - попросил он. - Оно того стоит. Я буду единственным, кто знает секрет про вас, да?
-Еще я, - добавил Оскар. - И мне не придется даже тужиться для этого, толстяк.
-Нет нужды в оскорблениях, - пробормотал Холлис. - Оскар, давай чуть помедленнее. Мне тяжело дышать.
Оскар кивнул и замедлил шаг.
-Дело в том, - начал надзиратель. - Что в том мире я заслужил себе необычную репутацию. В детстве я был довольно впечатлительным юнцом, помнится. Как-то раз... кхм...
Он прокашлялся.
-В общем, попалась мне как-то раз в руки небольшая мышь. Мне было лет восемь, наверное. Я долго-долго смотрел на нее, в ее черные глаза и думал, что могу убить ее в любой момент. Что ее жизнь вся в моих руках, и мне решать, жить ей или нет.
-Вы убили ее? - спросил Оскар.
-Да... Придавил камнем. Это следует списать на мою детскую непосредственность. На самом деле в тот день я извлек для себя очень важный урок. Мир очень большой, мы в нем даже не мыши, а скорее муравьи, букашки. В любой момент на нас может обрушиться сапог и раздавить к чертям все наши планы и надежды.
-Ах, кажется, подобное я уже слышал, - кивнул Оскар, почесывая свою бородку.
-Да, я уже рассказывал ее, наверняка, - согласился Холлис. - Не помню кому. Многое исчезает из памяти. Но тот урок я запомнил на всю жизнь.
-И что из этого следует? - спросил Оскар.
-Из этого следует, что все наши старания не стоят и гроша, если в любой момент они могут быть втоптанными в землю. Все, кроме одних. Я понял, что в мире есть только одно дело, достойное нашей безысходной участи. Я захотел стать мышью, которая смогла бы увернуться от камня. Которая бы не попалась в руки к мальчику, потому что слишком умна для этого. Я много читал, очень много. Старые книги и рукописи, или просто любую литературу. Везде я искал способы избежать смерти, учился выживанию. Не описать, что именно я делал. Я просто знал, где нужно искать. Моя жизнь превратилась в партизанскую войну со смертью, и, как она ни старалась, она не могла поймать меня.
-Смерть пыталась вас убить? - спросил Джордж с любопытством.
-Да. Пожар в моем доме. Грузовик, чуть не сбивший меня лет в семьдесят. Смерть знала, что ей брошен вызов, и она с готовностью приняла его. Был даже наемный убийца. Естественно, его нанял какой-то человек, но все же, на самом деле он был лишь ее орудием. В итоге я все-таки одолел ее, отразил все ее нападки. Одержал победу над смертью. Я понял это, когда она сдалась. Мне было... девяносто или сто. Не помню точно. Последние двадцать лет моей жизни проплыли очень быстро. И все текло своим мерным чередом, пока мне не пришло письмо от нее.
-Письмо от смерти? - изумился Оскар.
-Именно. Оно было пустым, но я все равно знал, что это от нее. Слова не были нужны, все было ясно и без них. Она признавала свое поражение. И намеревалась прийти ко мне. Понимаете? Она сдалась. Я стал той мышью, что обхитрила всех вокруг. Не передать всего того, что я испытал. На протяжении всего того дня я недвижимо сидел на кровати и ждал ее. Я не знал, что мне делать, как ее встречать. Наверное, стоило... не знаю, подготовить какой-то прием, просто чаю налить хотя бы. Чай для смерти, вот это история была бы. Но я не решился на такой откровенный фарс. Боялся, что она сочтет это за неуважение. В итоге я просто сидел и ждал, накрывшись одеялом, словно маленький ребенок.
-Она пришла? - спросил Джордж.
-Конечно. Я же получил письмо, вы не слушали? Я понял, что в соседней комнате открывается дверь, совсем медленно. Стало ясно, что это она.
-И что потом? - тихо спросил Джордж. Холлис пожал плечами.
-Потом я стал надзирателем Города Безумцев. Бессменным надзирателем.
-Как? Что смерть сказала вам?
-Ничего. Я просто услышал, как открывается дверь, не более. Мне этого было достаточно, чтобы все понять.
Холлис снова закашлялся, содрогаясь телом. Джордж задумчиво опустил голову.
-Ну что, толстяк, - пробормотал Оскар. - Может, теперь ты поделишься?
-Конечно, я же обещал. Но позвольте предупредить, возможно, вы тоже огорчитесь. Это не очень интересная история, просто она очень... нехорошая. В мире много таких нехороших историй, которые лучше не рассказывать лишний раз.
-Давай, - поторопил его Оскар.
Джордж хорошо помнил тот день. Он еще был совсем маленьким, всего пять лет. Ходил с вечно надутым, обиженным лицом и ужасно негодовал, если что-то шло не так, как ему хотелось. Был жаркий летний день, и дома сидеть не было никакого желания. Поэтому он поскорее переоделся в свои шорты, футболку с Микки Маусом и отправился к маме, чтобы спросить у нее разрешения.
-Ма-а-ам, - протянул Джордж, оглядываясь по сторонам. - Можно я пойду, погуляю?
Мама выглянула из гостиной и бегло осмотрела внешний вид сына.
-Джордж, сначала пообедай. Сейчас, подожди.
Она ушла на кухню, а Джордж постоял некоторое время на месте и помчался за ней. На кухне шумел телевизор, стоящий на холодильнике. Джордж стал на стул и начал методично переключать каналы, но, не обнаружив ничего интересного, вернул все обратно. Мама в это время зачерпнула черпаком из кастрюли немного каши и положила на любимую тарелку Джорджа с рисунками мультяшных героев.
Джордж вздохнул и стал медленно черпать ложкой кашу. Он не любил кашу, особенно вязкую, облипающую тарелку, поэтому больше, чем на две ложки подряд Джорджа не хватало. Съев немного, он останавливался и задумчиво оглядывался по сторонам, болтая ногами. Мама улыбнулась и, подойдя к нему, отставила тарелку чуть в сторону.
-Так и быть, иди, - со вздохом протянула она. Джордж весело улыбнулся и побежал в прихожую. Там он надел свои зеленые сандалии и стал терпеливо ожидать у двери. Мама подошла к нему и нахлобучила ему на голову кепку с торчащими из нее мышиными ушами.
-Не снимай, - наказала он. Джордж кивнул и нетерпеливо подергал ручку двери. Мама придержала его за плечи и достала ключ.
-С кем хочешь встретиться? С Томом, да?
-Мне не нравится эта шапка, - объявил Джордж.
-Ну извините, сегодня ехать в магазин вы отказались, мистер. Так что, с Томом прогуляйтесь?
-Том уехал, - ответил Джордж. - Не страшно, мне и одному хорошо.
-Познакомься с кем-нибудь на площадке. Там всегда много детей гуляет. Дети замечательные, честное слово.
-Может, познакомлюсь.
-Ладно, - ответила мама, поглаживая его по голове. - Давай, иди. Пока, Джордж!
-Пока.
Выйдя из дома, Джордж сразу же направился к площадке, как и советовала мама. Вокруг росло множество кустов; по ним сновали ребята, играя в прятки. Джордж нырнул в заросли одного из них и достал оттуда ветку. Взмахнув ею пару раз, он пошел дальше, с интересом глядя на проходящих мимо людей.
На площадке было полно детей, скатывающихся с горок, качающихся на качелях и просто бегающих по кругу - ему тут же захотелось к ним присоединиться. Джордж выкинул палку и перелез через низкий заборчик с непонятными узорами. Вокруг медленно ходили женщины и наблюдали за своими детьми. Одни общались друг с другом; кто-то читал книгу или просто прохаживался с коляской. Джордж протопал мимо курящего мужчины в черной куртке (предварительно зажав нос, чтобы дым не попал в легкие) и подошел к горке, у которой уже столпилась целая очередь. Он терпеливо встал в самый конец, так как прекрасно понимал, что нет нужды торопиться. Сзади к нему подошел высокий мальчуган в грязных штанах.
-Мальчик, ты чего пришел? - спросил он у Джорджа.
-Я хочу покататься, - ответил Джордж.
-Тут очень много людей. Приходи в другой раз.
-Все хотят покататься.
-Уходи. Мы пришли первый раз, уйдем и больше кататься не сможем. А ты потом возвращайся и развлекайся, сколько влезет.
Джордж насупился, но в целом все казалось честным. Он молча отошел к забору и упер руки в бока. Дети продолжали со смехом скатываться и снова вставать в конец очереди. Он вдруг подумал, что их было не так уж и много, всего семеро ребят.
-Могли бы и пустить, - пробурчал он. Мужчина, стоящий рядом, видимо услышал это. Он выкинул сигарету и подошел поближе к Джорджу.
-Ты, я вижу, поумнее их всех, - ненавязчиво заметил он. Джордж удивленно поглядел на него. Ему не нравилось, что этот мужчина курил, и поэтому у него сразу сложилось плохое впечатление о нем.
-Ты здесь с мамой или папой?
-Нет... - Джордж развел руками. - Если б здесь был папа, он бы их всех разогнал и оставил бы горку одному мне.
-Да, твой папа, наверное, очень сильный. Пойдем со мной, парень.
Джордж слегка оторопел от такой неожиданности. Но с другой стороны никто и никогда не называл его так по-братски: парень. Это понравилось ему, и Джордж с готовностью последовал за странным человеком. Они ушли с площадки и направились к густым зарослям, мимо которых Джордж недавно проходил. Мужчина слегка подтолкнул его чуть вперед, в ближайшие кусты.
-Вот так... Сюда, ага. Молодцом.
Он говорил будничным, немного задорным голосом, но Джорджа это почему-то волновало. Пройдя немного вглубь кустарника, они наткнулись на мальчика, видимо прятавшегося от своих друзей.
-Привет партизанам, - поздоровался мужчина все тем же тоном. - Приятель, спрячься в другое место. Пожалуйста.
Мальчик послушно кивнул и в следующую секунду убежал. Оставшись наедине с этим мужчиной, Джордж уже не на шутку испугался. Он побрел было в сторону, но мужчина ласково придержал его рукой.
-Тихо, тихо. Вот так. Постой немного.
Мужчина наклонился чуть вперед, так, что Джордж мог чувствовать исходящий от него запах никотина. Его передернуло. Сразу вспомнились слова матери о том, что сигареты образуют в легких смолу. Человек наклонился еще ближе и слегка коснулся ноги Джорджа, немного ее поглаживая. Джордж вздрогнул. Рука поднялась чуть выше, продолжая поглаживать его кожу.
-Ты молодец, - пробормотал мужчина, аккуратно стягивая с него штаны. - Твой папа бы гордился тобой.
В этот момент Джордж заплакал, хотя и сам толком не знал почему. Просто ему вдруг стало очень грустно, и он, не сдержавшись, тихо заплакал. Штаны упали, запутавшись в ногах. Он шагнул вперед, но споткнулся и рухнул на землю, пачкая голые ноги в грязи. Кепка с мышиными ушами слетела с его головы.
-Ну что ты, - тихо произнес мужчина, неотрывно глядя на него. - Перестань плакать.
Его большая рука опустилась на голову Джорджа. Он начал медленно ее гладить, укладывая растрепанные волосы. Затем он поднял с земли кепку с ушками и водрузил ее обратно, заботливо поправляя козырек.
-Любишь Микки Мауса? - тихо спросил мужчина. Джордж, не переставая плакать, кивнул. Мужчина аккуратно взял Джорджа за бедра и поднял с четверенек.
-Представь, что я Микки Маус. И я доверяю тебе важный секрет. Ты ведь никому не расскажешь о нем? О нашем маленьком секрете?
Джордж нервно помотал головой, хотя у него не пропадало ощущение, что его хотят жестоко обмануть. "А как же Минни?" - с недоверием подумал он. Мужчина улыбнулся, его рука снова коснулась голой ноги мальчика.
-Вот и славно, - прошептал он, слегка закусывая губу.
Джордж вернулся домой через пару часов. Мать очень рассердилась, увидев его запачканную землей одежду. Она раздражено сняла ее и запихнула в стиральную машину, а самого Джорджа отправила спать. Но она не заметила перемены в нем самом, списав это на усталость Джорджа. Его лицо переменилось. Отныне с него не слезала глупая улыбка, пустая, совершенно неестественная, как будто у плохо нарисованного мультяшного персонажа. Позднее она поймет, что что-то в тот день произошло, но это будет уже очень не скоро.