Плехт Наталья : другие произведения.

Казадойч

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Оценка: 7.90*10  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    История Дмитрия Генриховича Штольца, человека, снайпера и казадойча. От автора: все события и герои вымышлены, имена и совпадения случайны. Огромная благодарность Марии "Маус" Дубинской за консультации о порядке получения паспортов в Германии и других реалиях жизни эмигрантов.
  Первые четыре года жизни - до переезда в Казахстан - Дима помнил смутно. Частный дом, зелень какая-то во дворе, вечерняя тишина. Маленький городок с праздничным названием Рождественский одарил его лавиной новых, врезавшихся в память впечатлений. Их семья - мать, отец и две младшие сестры - переехала в комнату в заводском бараке. Много позже Дима услышал песню Владимира Семеновича, и кивнул, подтверждая строчки: "...система коридорная, на сорок восемь комнаток всего одна уборная". А тогда, оглушенный переездом и обилием дверей, не мог понять, куда их забросила судьба. Барак казался Диме лабиринтом, населенным чудовищами - за тонкими перегородками рыдали, смеялись, дрались, деля последнюю чарку. Появление семьи Штольц не порадовало соседей, мечтавших расширить жилплощадь за счет освободившейся комнаты.
  Отцу, как переведенному на ремонтный завод инженеру, полагалась служебная квартира. По приезду неконфликтный Генрих Яковлевич обнаружил, что предназначенную ему площадь отдали какому-то ветерану, выслушал обещание: "В следующем доме, к Новому году получите!" и согласился на барак - не снимать же жилье? Не принято, да и деньги на это надо тратить изрядные.
  Это Дима понял много позже, повзрослев, сложив обрывки разговоров. Знание ничего не изменило - детство было прожито и закончилось - только укрепило уверенность, что рассчитывать на отца или советоваться с ним нельзя. Будет, как обычно, мямлить или отмахнется от проблемы, ожидая, что она решится сама.
  Междоусобная война, разгоревшаяся в бараке, отца почти не задела - он днями и вечерами пропадал на заводе, в дрязги не вникал. А вот мутер, пребывавшая в декретном отпуске, охотно ввязалась в череду сражений. Она сразу подчеркнула социальную пропасть между собой и остальными обитательницами барака: "Вы - шалавы цеховые, а я - жена инженера!" и получила ответную порцию криков: "Фашистка недобитая, гитлеровская подстилка!" Нельзя сказать, что мутер впервые столкнулась с оскорблением по национальному признаку. И раньше бывало. Но не в бараке же, не от шалав такое выслушивать! Мутер нацепила нарукавники и принялась строчить жалобы участковому, требуя прекращения травли уважаемых людей. Она вызывала соседей на товарищеский суд, наслаждалась дворовыми собраниями, выставляла детей в качестве свидетелей. То одна, то другая соседка деланно каялась, а через день мутер получала очередное оскорбление и двигалась по кругу.
  Вести хозяйство в антисанитарных условиях у мутер не хватало ни времени, ни сил. Дима варил кашу для себя и сестры, выгадывая моменты, когда соседей не было на общей кухне. Быстро научился мыть коридорные полы и туалет - жильцы убирали барак по очереди. Мутер, дохаживающая срок с огромным животом, изредка хвалила Диму за трудолюбие. Громко, при соседях, вплетая немецкие слова и подчеркивая, что аккуратность и пунктуальность - свойство великой нации. Мутер и ругалась по-немецки. Дима половины слов не понимал и ни капли не расстраивался. Он не хотел говорить на языке, от которого одни неприятности - мутер произнесет речь и уйдет, а ему потом мусор из каши вылавливать. Жизнь заставляла держать ухо востро. Дима привык пробираться в туалет и за водой, не привлекая к себе внимания, во дворе отсиживался под пожарной лестницей, потому что пацаны кидали в него камни и обзывали гестаповцем, и мечтал о школе - днях, заполненных учебой и занятием спортом, а не бесцельным заключением в захламленной комнате и сварах за ее порогом.
  Иллюзии разбились на третий школьный день. Классная руководительница выслушала девочку с бантами, взахлеб рассказывающую, что Дима - немчура, и мать его фашистской кличкой со двора зазывает: "Дитрих! Дитрих!", и рассмеялась.
  - Дитрих? - осмотрев Диму с головы до ног, фыркнула она. - Фу-ты, ну-ты, прямо как актриса. Марлен Дитрих.
  Так у Димы появилось сразу две клички "актриска" и "Марленка", и новый горький опыт: на заднем дворе школы всемером били крепче, чем втроем под пожарной лестницей. Жаловаться было некому. Вмешивать мутер в школьные дела и ввязываться в череду товарищеских судов Дима не хотел. А с отцом что советоваться? Он всегда занят.
  Дима попрощался со школьной мечтой и быстро научился отстраняться от реальности: проходил сквозь строй насмешек по коридорам, обсуждая прочитанные книги с воображаемым другом. Друга он называл Дым - потому что тот мог развеяться под порывом ветра, а иногда смешил язвительными замечаниями до сдерживаемого смеха, до слез, выедавших глаза. Дым давал дельные советы, и Дима разрушил очередной воздушный замок, отказавшись от футбола и записавшись в секцию бокса. Играть в коллективе все равно бы не получилось, а бокс научил правильно переплавлять обиду в удары. Одноклассники поутихли, после того как Дима справился с троими и ушел домой с рассеченной бровью. Почти сбежал - кровь залила рубашку, надо было срочно замочить в холодной воде. Иначе мутер выйдет из роддома и голову оторвет за порчу хорошей вещи.
  Переезд в отдельную квартиру - отец все-таки получил на заводе служебную, после того как мутер с младенцем на руках сходила в партком - принес некоторое облегчение. Больше не надо было таскаться с бидоном мимо соседей, когда сестра просила пить, из-за стены не орали на каждый шорох: "Да чтоб вы сдохли, фашисты!"
  К сожалению, отдельная кухня пробудила в мутер страсть к кулинарным экспериментам. К двуязычию и немецким именам, которые вызывали нездоровый интерес у окружающих, добавилось швабское меню. Дима давился фруктовым супом - кипяченым компотом с мучной затиркой; с трудом глотал вареники с кашей и никогда не радовался воскресному блюду - гороховому пюре с рулькой. Все национальные рецепты не стоили пирожка с ливером из школьной столовой. Жаль, что шесть копеек им с Дымом удавалось скопить нечасто - мутер педантично пересчитывала сдачу из магазина и неохотно выдавала деньги на проезд.
  Закончив восемь классов, Дима решился на бунт. Он потребовал от мутер называть его на людях только паспортным именем Дмитрий, и сам отнес документы в другую школу. У него появилась новая мечта, которую одобрял Дым - поступить в институт в областном центре, выучиться на инженера или технолога, и уехать в Москву, где можно раствориться в толпе, где не будет диковинкой фамилия Штольц и отчество Генрихович.
  Два года зубрежки обернулись крахом на вступительных экзаменах. Дима проработал лето и начало осени грузчиком в универсаме, получил повестку, прошел комиссию в военкомате и отправился на смотр, где "купцы" выбирали подходящих призывников. Ни морпехам, ни десантникам он не сгодился, хоть и вымахал под два метра, косая сажень в плечах.
  "Наверное, не берут фашистов в космонавты", - усмехался Дым, провожая взглядом очередного купца, на этот раз летчика.
  "Я губу и не раскатывал", - мысленно отвечал Дима и приваливался спиной к стене, замирая на жесткой лавке.
  За ним вернулся полковник из ВДВ. Пригласил в отдельную комнату, спросил, хочет ли Дима пойти подготовку в школе снайперов с дальнейшим прохождением службы в ограниченном контингенте советских войск в Афганистане.
  - У тебя стопроцентное зрение, ты флегматичный, не введешься на подначки, по часу сидишь без движения. Это не залог успеха, но у тебя есть исходные данные, с которыми можно поработать.
  - Я немец, - немного невпопад, повинуясь подсказке Дыма, напомнил Дима.
  - В Афган и даги, и узбеки едут, - усмехнулся полковник. - Немец лишним не будет.
  Дима с Дымом согласились, почти не раздумывая: снайпером быть всяко лучше, чем стройбатовцем. И подумали: уж не сыграла ли внешность свою роль в выборе? Дмитрий Генрихович Штольц ни капли не походил на истинного арийца: был темноволос, темнобров, черноглаз. Такому в толпе душманов затеряться - раз плюнуть.
  Подготовка оказалась интересной. Диму научили стрелять из разных положений - лежа с упором и без упора, сидя, стоя, с колена. Устранили технические ошибки: моргание в момент прицеливания, неправильную задержку дыхания. Посвятили в тонкости маскировки и оборудования позиции, до седьмого пота гоняли на тренировках в составе подразделения. Отвечая на позывной: "Дым", Дима ненадолго становился цельным, единым. А потом со страхом ожидал: "А ну как друг детства исчезнет и не вернется?"
  Вдвоем они легко одолевали новые задачи: стрельбу с оптикой, ночные засады, оборонительные бои и наступление. Невидимое присутствие Дыма помогло выиграть снайперскую дуэль. И переход от тренировок к службе прошел безболезненно. Позывной и мысленные разговоры отгораживали Диму от грязи реальности. Он не убивал, не охотился. Он поражал заданные цели.
  Они с Дымом охотно остались на сверхсрочную. Возвращаться в Рождественский к блюдам швабской кухни и работе грузчиком им не хотелось. На армейском пайке, с регулярными физическими упражнениями, Дима заматерел, приобрел осанистость. Откликался он на позывной, а рядовые теперь козыряли: "Товарищ прапорщик, разрешите обратиться!" Актриска и Марленка ушли в прошлое.
  Служить бы да радоваться, так и тут мутер подгадила. То есть, вначале подгадил меченый генсек, позволивший подписать Женевские соглашения и начать вывод войск из Афганистана, а следом за генсеком - мутер, которая решила воссоединиться с исторической родиной, и отправила в посольство заявление с просьбой разрешить выезд в Германию ей и членам ее семьи.
  Диму демобилизовали без скандала и без сочувствия. Времена невозвращенцев прошли, однако предателям родины в армии было не место.
  И снова всё рухнуло. О чем бы Дима ни мечтал, на что бы ни надеялся, всё шло прахом. Карабкаешься-карабкаешься, а судьба дает пинка, и падаешь в пустоту.
  Пришлось собрать тренированную волю в кулак и двинуться по очередной дороге. Жизнь в Рождественском, который уже переименовали в Кабамбайбатыр - и не только там - становилась всё хуже и хуже. Дима с Дымом решили, что чем за копейки мешки носить или на рынке стоять, лучше попытать счастья на исторической родине.
  Эмигрировала семья Штольц легко и без препон. Однако на пути к счастью обнаружились пренеприятные обстоятельства. Оказалось, что немецкий, на котором так блестяще разговаривала мутер, и которым владело все остальное семейство, был устаревшим швабским диалектом. В посольстве с ними беседовал специальный переводчик, восхищенный тем, что кто-то в совершенстве владеет языком времен создания сказок братьев Гримм. Писать Дима не умел, разговаривать пришлось учиться заново, и это бы полбеды. На исторической родине "русскими" звали всех эмигрантов из СССР: евреев, украинцев, немцев Поволжья. И только казахских и узбекских немцев выделяли в отдельную группу. На этот раз Диму припечатали словом "казадойч", казахский немец. Разговорное выражение звучало как ругательство, таковым, по сути, и являлось.
  В ожидании гражданства Германии Дима с Дымом поняли - таким, как они, нет места нигде. Ни в Рождественском, ни в Кабамбайбатыре, ни в городе Мюнхене и его окрестностях. Всегда лишний, всегда второй сорт, хоть сколько раз отжимайся и стреляй с оптикой с поправкой на ветер, а все равно твой шесток - грузчик в магазине. Потому что казадойч.
  Мутер получила гражданство почти сразу по приезду. Остальные ждали чуть больше года, и это еще повезло, могли и три года промариновать. Дима с Дымом как в прошлое вернулись - Штольцев поселили в семейное общежитие, с общей кухней на восемь комнат, общим душем и туалетом. Мутер привычно цеплялась к соседям, нарывалась на скандал, однако крика: "Подстилка фашистская!" ни от кого так и не дождалась. Дима с Дымом терпели, не вмешивались, уходили гулять, исследуя турецкие и арабские кварталы. Там кипела жизнь, витал запах гашиша, в гаражах разбирали на части краденые машины. Дима всерьез прикидывал, кем лучше пристроиться - дилером или автомехаником, а Дым одергивал: "Не спеши".
  Паспорт СССР Дима сдал осенью и написал заявление на получение аусвайса. Можно было оговорить и оставить строку отчество, но они с Дымом дружно решили не выделяться из толпы. Внезапный, короткий, быстро вспыхнувший и погасший приступ бешенства случился, когда чиновник предложил поменять имя Дмитрий на созвучное.
  - Вы можете выбрать имя Дитер или Дитрих.
  Школьное прозвище едва не сработало, как спусковой крючок. Дима сжал подлокотник пластикового стула - до хруста, до боли. Прислушался к успокаивающему шепоту Дыма и буркнул:
  - Нет. Дмитрием родился, Дмитрием и помру.
  Паспорт гражданина Германии Дмитрий Штольц получил незадолго до Рождества. И, не заботясь о подарках, отправился к мутер - сообщить, что уезжает в Дюссельдорф, и высказать давно накипевшее и наболевшее.
  Дым помог - Дима удержался от крика, говорил ровно, не повышая голоса. Напомнил мутер тысячу мелочей: мытье полов в коридоре барака, которое она считала ниже своего достоинства, и перекладывала на него, "приучая к реальной жизни"; чертовы вареники с пшенной кашей с куском маргарина; слезные просьбы не звать его со двора, выкликая имя "Дитрих"; картошку с гарниром из макарон; вечную позу отверженной; демонстративное празднование католического Рождества и Пасхи с гороховым пюре; свары с соседями, школьными учителями, отцовскими сослуживцами, где в каждом слове выискивалось оскорбление по национальному признаку.
  - Дальше без меня, - сообщил он.
  - А кто же будет перевозить вещи на новую квартиру, Дитрих? - удивилась мутер.
  - Грузчиков наймешь, - скрипнув зубами, ответил Дима, подхватил заранее собранный вещмешок и ушел прочь.
  
  Почему Дюссельдорф? Название понравилось. Дима ни на что не рассчитывал - хватит уже, намечтался. И, как только побрел наобум, само в руки пришло. Познакомился с белорусами, те посоветовали к тетке-еврейке ткнуться - в школу, мол, охранников набирает. Дима пошел, ожидая, что его пошлют далеко и надолго, да не на ту тетку попал. Сара Абрамовна, хозяйка частной школы и по совместительству жена ювелира, накормила его ватрушками с творогом, приговаривая: "Кушай, деточка, что же ты худенький такой!", как-то незаметно расспросила про жизнь, нахмурилась и охарактеризовала блюда швабской кухни коротким русским непечатным словом. Дима съел все ватрушки, честно сказал Саре Абрамовне, что никаких документов о квалификации у него нет: диплом спортшколы остался в Кабамбайбатыре, а военный билет с отметками о местах службы забрали при выезде. Сара Абрамовна отмахнулась: "Димочка, деточка, да я и так всё вижу!" и пообещала накормить его настоящим одесским борщом.
  Уже за одно это Дима мог бы охранять еврейскую школу, как цепная собака, а Сара Абрамовна еще и деньги платила.
  Вторым охранником был армянский еврей, Яков Аветисович, замкнутый мужчина средних лет, потерявший всю родню в Спитакском землетрясении. Говорил он по-русски хорошо, но редко. Разговоры не удавались: Яков сожалел, что ему некуда и не к кому вернуться, Дима никуда возвращаться не хотел.
  Два года промелькнули быстрее, чем в армии. Дима в Дюссельдорфе вроде бы и прижился, отъелся не только борщом - тетя Сара баловала и котлетками с пюре, и умопомрачительной жареной скумбрией, а по праздникам всегда дарила судок оливье и судок селедки под шубой. Оказалось, не только в еде проблема крылась. Еврейские девицы с Димой флиртовали, но даже за ручку не позволяли себя брать: замуж только за еврейского мальчика, остальные не ко двору. С немками тоже не срасталось. То ли и вправду пылало клеймо "казадойч", то ли Дима себя накручивал. Только невест от этого не прибавлялось. Школа начала утомлять: дети галдели, родители желали, чтобы Дима вел кружок самообороны, и так, чтобы за три занятия сделать из размазни Брюса Ли.
  Дым все чаще выслушивал жалобы - вечером, перед телевизором. Одергивал Диму, напоминал: бывало гораздо хуже. Дима и слушал и не слушал. Жизнь вокруг блестела, кипела, и только он оставался где-то за дверями, прислушивался к чужому смеху и звукам праздника.
  Масло в огонь подлили две встречи с бывшими сослуживцами, знакомцами по Афгану. Первый, Вова-Лесоповал, зашибал неплохие деньги где-то у бармалеев, в составе разведывательно-диверсионной группы, второй, Леша-Космодром, брал редкие и дорогостоящие заказы в городах. Подзаработать - "у тебя глаз-алмаз, ценить будут" - Дима отказался. После этих разговоров пару раз какие-то мутные типы подкатывали, обещали горы денег. Дима на посулы пока что не велся, да и Дым его остерегал: "Не вяжись, тухло".
  Самый обидный удар - в спину - нанесла женитьба Якова. Тот познакомился с испаночкой на пивном фестивале, закрутил бурный роман, и отбыл на ферму, выращивать апельсины и плодить черноглазых детей. Диме аж тошно стало: тут ищешь - и никого, а Яков не искал, само в руки упало.
  В этот шаткий момент к Диме подвалили с интересным предложением. Подвалили бармалеи, из кварталов, пропитанных запахом гашиша. С приветом от Леши-Космодрома. Заказ был плевый - застрелить комнатную собачку. Закавыка крылась в том, что собачка принадлежала бабке-королеве. Королеве в отставке, мамаше одного из нынешних королей европейских государств. Что-то бармалеям от короля потребовалось - мужик не просто корону носил, рулил церковью и вооруженными силами. Вот и решили намекнуть незамысловатым способом.
  За собачку платили хорошо, только не в деньгах дело. Соскучился Дима по стрельбе с оптикой. Справную винтовку дешево не купишь, и взаймы не возьмешь. А если и дадут, что, по деревьям в лесу палить? Глупо.
  Обсудить бы странный заказ, а не с кем. Дым нашептывал: "Берись, попробуем". Яков, поселившийся в Испании на ферме у жены, в советчики не годился. А при тете Саре Дима о бармалеях и заикаться не смел: она арабов на дух не выносила, даже не пытаясь прикрыться толерантностью.
  Дима взял срок на раздумья, потянул до каникул, и решился пошалить. Сразу предупредил бармалеев, что стрелял давно и в городе почти не работал. Может накладочка выйти. Бармалеи посовещались, десятку накинули. Дима забрал винтовку и съездил за город, пристреляться. Тетя Сара почуяла неладное и испекла "Наполеон". Торт Дима съел безо всяких угрызений совести и попросился в отпуск на неделю - Европу посмотреть, с девушками познакомиться. Тетя Сара повздыхала и отпустила, посоветовав не делать глупостей.
  Какие глупости, когда заказ? Дима трижды проверил лежку, наметил пешие пути отхода - бармалеи должны были машину подогнать, но береженого бог бережет. В назначенный день вытянулся на крыше с винтовкой, посмотрел на дворцовый парк, бабку и собаку в прицел. Сегодня старушка чапала по аллее с внуком, солидным таким дядей, который за короля в дни болезни рулил. Собачонка топтала травку, за бабкой с внуком, держась в отдалении, шли два телохранителя. Дима помедлил, разглядывая псину - старая уже, с проплешинами и куцым бантом - решил, что бабку кондратий может хватить, если жучку на глазах шлепнут, и плавно сместил прицел. Головка газонного разбрызгивателя улетела прочь, высвобождая чахлый фонтанчик воды. Телохранители заметались, а Дима начал споро разбирать и укладывать в футляр винтовку. Хватит с бармалеев такого предупреждения.
  "Быстрее!" - прикрикнул Дым. Дима и сам чуял - что-то изменилось. Словно в отдалении зазвенел тревожный звонок. Спустя пять минут стало ясно: не звонок - сирены. Машины, которая должна забрать с места, и близко не было. И винтовка на руках.
  "Уходим! - Дым помог стронуться с места, одернул. - Только не беги".
  Дима пошел по заранее проложенному маршруту ровным шагом. Нырнул в проходной двор, миновал сквозной подъезд, сел в автобус, опасаясь брать такси - запомнят, заметят. Конечной точкой маршрута был парк. Дима купил пакет горячих булочек и побрел к пруду, размышляя, не утопить ли винтовку. "Жалко, - вздохнул Дым. - Отличный ствол". Дима сидел на лавочке возле пруда до сумерек. Поделился парой булочек с утками, бездумно смотрел на воду. Мимо прошли двое полицейских - не приблизились, документы не спросили. И все-таки видом напомнили: надо куда-то выбираться. Со своей машиной, оставленной возле гостиницы, Дима уже попрощался. Если бармалеи сдали его с потрохами, у тачки засада ждет. Что делать? Сесть на поезд, вернуться в Германию? А если в поезде или дома под белы рученьки с винтовкой?
  От дум его отвлекло появление дамочки с ребенком. То есть, дамочек с детьми, как и мужиков, в парке гуляло навалом, это не диво. Только дамочка из толпы выделялась: опиралась на трость, подволакивала ногу. И ребенка вела странно ковыляющего - тот через два шага на третий запинался. "Дура!" - буркнул Дым. "Ты чего так?" - удивился Дима. Не замечал он прежде у лучшего друга привычки глумиться над калеками. "На ботинки у ребенка посмотри! Правый на левой ноге, левый на правой. Обуть дитё нормально не может. Как есть дура". Ребенок в очередной раз запнулся. Дима встал с лавки и вежливо окликнул дамочку: "Прошу прощения, фройляйн! Извините, но ботинки у вашего сына..."
  Оказалось, что у дамочки, которую звали Кристиной - прямо как Орбакайте! - уволилась и нянька, и прислуга по дому, а сама она учится заново ходить после сложного перелома ноги. Общались на смеси немецкого и английского, понимая друг друга с пятое на десятое. Дима пацана на лавку усадил, переобул - и не к такому привык с двумя младшими сестрами - и предложил Кристине помощь. Донести, к примеру, покупки из магазина. Дым нашептывал, что это отличная маскировка, полиция ищет одиночку, а не пару с ребенком. Дима же думал, что маскировка-маскировкой, а Кристина в разводе и симпатичная. Куда как симпатичней, чем Орбакайте.
  Покупки, винтовку и уставшего Ульриха Дима к Кристине домой донес, и так там и остался - дамочка и вправду была бестолковой, кашу варить нормально не умела. А Дима, натренировавшийся на сестрах, умел.
  За две недели он обжился в гостевой спальне маленького коттеджа, по утрам бегал и занимался с гантелями, днем подыскивал работу - тетя Сара расстроилась, но ругалась не сильно - а по вечерам увлеченно собирал с Ульрихом яркие пластиковые конструкторы. У них уже целый город с автомобилями и строительными кранами на полу в гостиной образовался. Винтовка лежала в антресоли, заваленная пакетами с детским барахлом, никому не мешала. Кристина улыбалась, пыталась ходить без трости. Дима держался рядом - подхватить, если запнется, а по лестницам частенько носил ее на руках. На третьей неделе случилось событие, изменившее плавный ход дел. В спальне завелась мышь, и Кристина, немного смущаясь, попросила Диму что-нибудь сделать. Он с размаху подвинул платяной шкаф, чтобы проверить, нет ли дыр вдоль плинтуса, посмотрел на ровную стену, красивую кружевную сорочку Кристины, разобранную постель, и вернул шкаф на место. Что интересно, мышь в спальне действительно завелась - Дима пришиб ее в два часа ночи метким ударом тапка. Дым и Кристина смеялись хором. Дима принимал похвалы, и ему было приятно.
  Счастье свалилось внезапно, и - как Дима и заподозрил - ненадолго. Через три дня пришли люди в серых костюмах. Спасибо, не к Кристине в дом вломились - она-то ни в чем не виновата - на пробежке подошли. Одна машина перекрыла беговую дорожку сзади, другая впереди, и трое прохожих внезапно остановились, уставились на Диму выжидающе. Можно было рвануть сквозь кусты, попытаться слинять из страны, оставив на волю судьбы Кристину, Ульриха и винтовку. Дима рыпаться не стал - пошел к машине с приоткрытой дверью, плюхнулся на заднее сиденье, удивляясь, что до сих пор не закован в наручники.
  - Здравствуйте, Дмитрий Генрихович, - неприметный дядька в костюме говорил на чистейшем русском языке. - Вынужден прервать вашу пробежку. В качестве компенсации предлагаю вам поездку в уникальный спорткомплекс. Осмотритесь, подумаете, не хотите ли принять участие в состязаниях.
  Мелькнула мысль, что очередные бандиты. Оказалось - госзаказ. Дядька в костюме, которого звали Эйнар Якобсен, намекнул Диме, что выбор у него скуден - спорткомплекс или тюрьма. Продемонстрировал отличную осведомленность - перечислил Димины успехи во время службы; скупо рассказал о бармалеях, желающих освободить братьев по оружию, томящихся в европейских тюрьмах. По приезду выяснилось, что король-викинг собирается ответить на требования своеобразно. За городом был выстроен огромный макет-полигон, копирующий кварталы восточного города. Аналитики короля-викинга считали, что ликвидация трех главарей-бармалеев внесет разлад в дружные ряды и заставит позабыть о требованиях. Свято место пусто не будет, но на смену придут те, кому нет дела до заключенных.
  Диме предложили пройти полигон, поразить три мишени, одновременно скрываясь от десятка спецназовцев.
  - А по результатам мы с вами побеседуем подробнее, - пропуская Диму в оружейную комнату, сказал Эйнар.
  Богатство выбора и размах тренировочного центра Диму впечатлили. Дым согласился: "Круто", и велел: "А ну, примерь этот броник". Лишнего брать не стали, чтоб не перегружаться. Это не помогло: дистанцию Дима прошел хреново, только две мишени поразил в голову, одну - в корпус, а спецназовцев "живых" аж трое ушло.
  "Надо было больше гранат брать", - буркнул Дым.
  "Что же ты раньше молчал?" - огрызнулся Дима, разглядывая заляпанный краской бронежилет. Достал-таки спецназовец! Совсем они с Дымом потеряли хватку.
  - Впечатляет, - сказал Эйнар и потащил Диму к психологу. Время тикало, а психолог цеплялся с идиотскими вопросами: "Почему не убил собачку?" и "Зачем преследовал спецназовцев при поставленной задаче "скрыться"?". Дима объяснил, что собачка ни в нем не виновата, а спецназовцы на службе, отчего же не погоняться, если стволы заряжены краской, а гранаты светошумовые. Обещали ведь компенсацию за испорченную пробежку.
  На вопрос: "Не хотите ли вы вернуться на родину?" Дима с Дымом хором подумали: "Да щаз!", а вслух ничего не сказали.
  - Вы нервничаете, Дмитрий Генрихович, - отметил Эйнар, выполнявший роль переводчика.
  Дима сообщил, что ему давно пора домой. Он больше часа не бегает, Кристина, наверное, волнуется, а Ульриха в обед надо накормить супом.
  - Если Крыська суп сварит, потом генеральную уборку на кухне делать придется. Лучше уж я сам.
  Эйнар перестал тратить время зря и предложил Диме месяц тренировок на полигоне и участие в отборочных состязания. Победителю доставалась внушительная сумма денег и право ехать в далекий южный город - отстреливать настоящих бармалеев. За отстрел победитель получал просто-таки огромные деньги. Он сам, или его родственники, которые указаны в завещании.
  Кристине Дима соврал, что устроился работать водопроводчиком. Чтоб не волновалась и не придумывала глупости всякие. После первой недели тренировок сообразил, что надо пожениться, а то мутер непременно оспорит завещание, и вечером, во время мытья посуды, спросил, согласна ли Кристина заключить с ним брак. Согласие почему-то сопровождалось слезами. Дима решил в странности не вникать, вызвонил тетю Сару и Якова, и на третью неделю тренировок явился уже женатым человеком. Тетя Сара, кстати, еще до свадьбы странности объяснила - сказала, что хоть они с Кристиной и живут вместе, нельзя делать предложение без цветов. Дым сказал: "Да ты видел почем тут букеты?" Дима кивнул и пошел мыть посуду.
  На отборочных состязаниях Дима вошел в тройку. Поделил первое место с каким-то викингом Ларсом. Расстроиться не успел - ехать в далекий южный город предложили именно ему, из-за масти и молодости. Ларс был безнадежно белес, выделялся бы на улицах как альбинос в стае, и возраст уже ого-го - целых тридцать пять лет. Правда, дуэль он у Димы выиграл, и это свербело досадой. Зато потом, в баре под минералку сказал, что надо бы еще как-нибудь повторить, потому что раньше не видел в Европе себе равных. Дима посостязаться согласился: "Если Бог даст".
  Кристинке пришлось наврать, что их бригаду водопроводчиков отправляют ликвидировать прорыв канализации в соседнем городе. Она почему-то заволновалась, спасибо, не плакала. Дима ни посуду мыть не стал, ни конструктор с Ульрихом собирать - перевел разговоры в спальню, заодно и попрощались.
  Улетел он сразу после Нового Года, в первых числах января. Вернуться рассчитывал через неделю. Планы полетели к чертям. Тренировки на макетах не могли заменить реальность, а живые, особенно перепуганные бармалеи, бегали, как не получится ни у одного манекена. Третий объект Дима ликвидировал аж первого февраля, и две недели жил в канализации, потому что город прочесывали частым гребнем. Выбрался из оцепления не рассчитанным аналитиками путем, а по знакомству: наткнулся на бригаду Вовы-Лесоповала, они его по дружбе и вывезли, подбросили в Испанию, к Якову на ферму. Там Дима отмылся и отъелся, и надумал начать новую жизнь. Если ему не соврали, то королевское величество за три объекта хорошо заплатит. За состязания Дима деньги уже получил, но они были не безбрежными. А теперь можно выкупить дом и на букетах не экономить.
  Кристине Дима звонить не решился, объясняться лучше лицом к лицу. Позвонил Эйнару, сказал, что жив-здоров, послушал сбивчивую - радостную и поздравительную - речь, и продиктовал номер рейса, которым прибудет домой. Перед отлетом Дима старательно выбрал букет белых роз для Кристины, купил коробку пирожных для Улафа, а Яков всучил ему на дорожку огромный пакет апельсинов и две бутылки белого вина. Дым ворчал, что глупости это, всегда без цветов обходились.
  Дима лучшего друга не послушал, и зря. В аэропорту его встретила взбешенная Кристина, которая не рыдала - отлупила букетом и нахлобучила коробку пирожных на голову. А тетя Сара - откуда ее черт принес? - зловеще сказала: "Прорыв, значит. Канализации. Приедем домой, я тебе такой прорыв устрою!" Эйнар помог Диме выползти из-за урны, отряхнул от крошек пирожных, и раскололся, что это он сообщил истинное положение дел Кристине и тете Саре. "Я поставил в известность вашу жену и душеприказчика, когда вы перестали выходить на связь. Это было месяц назад, Дмитрий Генрихович. Мы вас уже, извините, два раза похоронили!"
  "А бармалеев добрый дух отстреливал", - мрачно подумал Дима.
  "Ничего, - утешил его Дым, - бухло и апельсины уцелели. А с цветами... я же тебе говорил, не надо и начинать. Цветы, хрустальные замки и любовь-морковь - это не для нас, Дима".
  
   ...Новый соучредитель частной военной компании вызвал у сотрудников вполне понятный интерес - чего ждать, не попробует ли продавливать другие порядки? Слухов о Дмитрии Генриховиче Штольце ходило много, однако пересуды быстро угасли. В дела компании Дмитрий не лез, тренировал снайперов и телохранителей, частенько уезжал на полигон с Ларсом, устраивая восхищавшие молодежь дуэли. Женской половине ничего не обломилось - господин Штольц был женат, верен супруге и в равной мере баловал сына и пасынка. Странности у него, конечно, водились - а кто без странностей? Дмитрий Генрихович, прежде чем ответить на важный вопрос, замирал, словно прислушиваясь к невидимому собеседнику. А еще терпеть не мог розы. Особенно белые. Со стойки администратора пришлось убрать ежедневные букеты, а в остальном работа компании не претерпела никаких изменений.
Оценка: 7.90*10  Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"