Написано на базе зарюмных баек Шуры Алешина. Серьезный хохмач.
Максим Каблуков
Как и когда прилепилось к кузнецу Кириллу Бренинг прозвище Кирпок, уже не установить. Происхождение клички недостоверно, как впрочем, и большинства других деревенских кличек. В юности его звали просто Керя - на одесско-семитский манер. Среди односельчан, жителей волжского села Рыбушка, Кирпок выделился тем, что недавно обклеил свою избу изнутри и снаружи тремя слоями советских сотенных купюр. Чем, признаться, немало удивил рыбушанцев, ибо прежней скромной жизнью кузнец не давал поводов заподозрить в своем нутре подпольного миллионера.
Максим Каблуков в то время как раз гостил в деревне. Из любопытства он посетил кузнеца. Максим взбирался на высокое крыльцо дома контрреволюционера, а со всех сторон с розовых бумажек на него косились обесцененные Ильичи. Прежде чем постучать, Каблуков поддел ногтем одну купюру - настоящая. Кирпок ждал Максима за столом с непочатой бутылкой водки. Видно было - только что достал, заметив гостя в окно.
- Привет Максим. - такими словами встретил городскую птаху кузнец - Понимаю твой интерес. Пришла пора мне, старому дураку, про жизнь рассказать.
И прорвало кузнеца - начал рассказывать, мешая водку со слезами. Вот что Максим узнал: еще до рождения Кирпок зарекомендовал себя как феноменальный жизнелюб и везунчик. Показывая Каблукову правую руку, на которой вместо большого и указательного пальцев торчала несерьезная шишка свекольного окраса, он говорил:
- Мама-то не хотела меня породить, абортировать задумала, но я не дался.
Получилось так, что его мамаша, обремененная семерыми детьми, опять, что называется, понесла. Позвала она повитуху и поставила ей законную поллитровку за аборт. Однако, у плода на этот счет были свои соображения.
- Видимо, - это одно из любимых слов кузнеца. "Видимо", как он считает, придает его матерной окающей речи научность и светский лоск - Видимо, когда тетя Груня меня вычищала, я поглубже забился, остался в основном цел, вот только пальчики и выскребла, уродина. А матке сказала: "Нет теперь твоих переживаний. Стругай детишек дальше". Матка, глупая, поверила, зазря только самогон на нее перевела. - неожиданно посетовал Кирпок.
Роды после аборта пришли вовремя, к вящему удивлению роженицы. Отношения кузнеца с роковой тетей Груней впоследствии были нестабильными: то дружили - не разлей вода, то повздорят на какой-нибудь гулянке. Всю жизнь Кирпок провел в сомнениях: то ли раздобрилась баба - пощадила его, то ли проявила халатность и профнепригодность.
В интернате, куда он был отдан по причине перенаселенности семейного очага, ему жилось хорошо.
- Этот, блин, сукинхыт ("second hand" - авт.), его Максим, не сейчас придумали! - просвещал городского Кирпок - Тогда еще, в интернате, мы получали старое обмундирование от американцев. Лично я, как самый шустрый, урвал из этого барахла летную куртку, джинсовые штаны и новую сталеварскую шапку. В шапке дырочка была прожженная, но на неприметном месте. Так и форсил перед девками: шапка войлочная, летный реглан, зеленые джинсы и трофейные румынские штиблеты. Куртку я ушил малость, в ней летчик полз к своим по японскому лесу, об ветки поцарапал чуток. Про то буквами было написано на подкладке. На пропитание не жалуюсь, кормили от пуза. - поджарый, как борзая собака, Кирпок похлопал себя по впалому животу.
Единственное, что юного детдомовца не устраивало в интернате - строгая дисциплина. Из-за нее Керя часто сбегал из заведения, мотался по стране. С изнанки посмотрел на обе столицы. Связался со шпаной, которая обучила его блатным ухваткам и воровскому минимуму. Правда, по причине броской внешности - реглана, ленд-лизовских джинсов и трофейных штиблет, мусора его всякий раз ловили и возвращали в Марийскую ССР, в родной интернат.
К шестнадцати годам Кирпок виртуозно выражался на фени, но, кроме воровских навыков, знал еще основы строительного ремесла и кузнечного дела. Он научился шить береты и домашние тапочки, прочел книгу о правилах хорошего тона, профессионально жарил на гармони, имел тягу к странствиям и приключениям. Разбирался в картинописании. Усатый вождь был выколот на его груди справа по его же эскизу. Словом, к тому моменту, как его поперли из интерната, Керя был совершенно готов к автономной, взрослой жизни.
Вернувшись в отчий дом, Кирпок стал зарабатывать на хлеб и самогон игрой на гармони и кладкой печей. Печь, причем, строилась не вдруг. "Сразу не топите, подождите немного, до завтра. - говаривал молодой печник при обмывке свежего сооружения - Дымить будет, придете за мной, разберусь". Ушлый Кирпок наверняка знал, что придут, ведь он заранее побеспокоился перекрыть трубу изнутри куском стекла. На следующий день хозяева, наглотавшись дыма, шли за ним, умоляя помочь. Кирпок незаметно устранял якобы дефект - разбивал стекло, и второй раз присев за угощение, философствовал: "Людям завсегда помогать надо, мы же все свои - из народа мокша пошли, за это и выпьем".
Только раз бывший детдомовец вновь попал в поле зрения карательных органов - когда спер с фермы два мешка отрубей и вывозил их на велосипеде, в подпитии. Тогда Керю повязали и направили в район, где продержали в КПЗ месяц, но потом все-таки отпустили - в стране начиналась политическая оттепель. Ментов, после отсидки в камере, Керя панически боялся.
На сельских вечеринках Кирпок, с неизменным мундштуком в уголке рта, (передние зубы он выбил этим же мундштуком, когда налетел на столб, убегая на велосипеде от участкового - авт.) наигрывал на гармошке, веселя молодежь. Тогда в ходу была такая забава: перед плясками гармонист сотоварищи посыпали половицы танцплощадки молотым перцем. В разгар танцулек девки, с визгом и с нестерпимым жжением в причинном месте, под жеребячье ржание женихов, опрометью выбегали из клуба вон. Что сказать -- в те времена нижнего белья в деревнях у женщин не было. В общем, бесхитростная сельская жизнь шла своим чередом, пока Кере не пришло письмо от дяди из Горького: "Натурально меня поляризовало, приезжай, племяш, навести".
- Продал я тогда гармонь и велосипед. - вздохнул Кирпок - За взятку выхлопотал у председателя паспорт и наладился в Горький. В городе зашел, конечно, в ресторан - денег еще немного оставалось. Смотрю, за соседним столиком мужчина выпивает: представительный такой, морда, как у завсклада. Одет в китель. Что ж оказалось? Родня! Тоже к дяде соболезновать ехал - дядин шурин, Васян.
Племянник Васяну чем-то понравился: "Жаль мне, Керя, твой велосипед с гармонью, и тебя тоже. Могу пособить насчет дальнейшей судьбы - в дело взять". "Грабить не пойду. - отрезал Керя - Я из-за нашего мусорного участкового чуть навек воли не лишился, Понимаю, что такое лагерная жизнь!" "Дурак! - обиделся родственник - Я всю жизнь в руководстве, а ты меня за урку принял. На непыльную работу тебя возьму. Хочешь колбасу спиртом протирать?" Посмеялись.
- Шутки - шутками, но, дядя Васян устроил меня по слесарному делу в танковый полк. - торжественно резюмировал Кирпок - Полк стоял под Горьким на консервации. Какую должность дядя занимал, я не знаю, а только даже армейское начальство к нему относилось трепетно, как к пахану. Танкистов в части не было, одна только бронетехника. Мы ее ремонтировали потихоньку.
"Ты, Керя, не все воруй, а только экипажные часы вынимай, да триплексы из башен, они денег стоят. - учил слесаря дядя Васян - Что свинтил - отдавай мне, рублями поделимся. Да не бзди, долго здесь не задержимся: как из последнего танка часы вытащишь, сорвемся. У меня место хорошее припасено - начальником плотогонов. Тебя возьму кашеваром, заживем по-человечьи".
- А танков этих штук триста стояло. Вот и прикинь - чиним их целый год! Дядя Васян ревизии очень любил. Сколько комиссий перепоил - не сочтешь. Потешался он над приезжими генералами по-своему: то в пойло капель плеснет - с них голова потом гудит, как корабельная рында, то девку заразную на ночь подсунет. После проверки каждому из чинов дядя лично по бутылке армянского коньяка выдавал - от души. Шишки уезжали в Москву довольными. Рисковый дядя был человек, головастый. Я маленько с ним прибарахлился, аккордеон дорогой трофейный приобрел, от самогона отвык. "Столичной" водкой все больше баловался. А детдомовские джинсы, хотя мазутом запачкал, но так и носил бессменно, ждал, когда дырки появятся.
Одним ранним утром дядя сунул мне две пачки червонцев, вышли мы с ним за ворота части, и - айда на Волгу, плоты сплавлять с северных мест. Идем. У меня аккордеон за плечами, а у дяди Васяна - фотки его родителей в кармане, да вещмешок без имущества. Правда, мешок деньгами под шнурки набит. Тяжеленный, помню, был мешок. Я его несколько раз на вес в руки брал, но дядя мужик здоровый: "Не надо, говорит, племяш. Не тужься, сам понесу".
На новом месте к дяде Васяну опять отнеслись с уважением, видно было - не впервой он здесь. А из-за него и Керя тоже не в шестерках ходил. Дядя в отдельной каюте на буксире "Живучий" прохлаждался, а Кирпок в должности шеф-кока на камбузе чуфан готовил.
- В подсобниках на буксире у меня был малой. - гордо заметил Кирпок - Имел руководство. Тянули плоты огромные, почитай, километр с лишним длинной. Часто от берегов люди на лодках подплывали и торговались: бревен им хотелось, на постройку. Мы кому продавали бревна, а кому нет: осторожность нужна. Засланными могут оказаться. Дядя Васян их как рентгеном насквозь просвечивал. В случае чего говорит подозрительному покупателю - "Будешь приставать, заявим, куда следует". А потом мне рассказывает - "У него на лбу наколка "Мусор"! Смеется, конечно, не было никакой наколки. Под Самарой однажды причалила к плоту лодка, а в ней бабенка, ладная такая, с косой, Аленушкой звали. Дядя ее к себе в каюту на деловой разговор потянул, а я чую - не деловой это будет разговор. В иллюминатор зырю - точно. Уж больно бабенка мне понравилась, иначе я бы не подсматривал. Гляжу, и обидно мне: кому-то судьба красавиц окучивать, а кому-то - на камбузе пережаркой дышать. К слову, я еще девок не знал, нравственность, что ли, была в то время. Однако, тут все наглядно происходит. В жар меня бросило.
Аленушка прижилась на буксире. Несколько дней ходила капитаншей, миловалась с дядей Васяном, посмеивалась над робеющим Керей. А потом вдруг сама заглянула к нему на камбуз и поцеловала, дрыгнув ножкой, повалив на кучу ветоши, в углу.
- В самом конце процесса на камбуз заходит дядя Васян. - продолжил Кирпок - Видимо, офонарел. Как так бывает? Но себя сдержал. Велел нам ради справедливости пожениться. Для убедительности достал пистолет "Вальтер" - махонький такой. "Разврат, говорит, чинить не позволю. Это уж слишком". Нет, думаю, дудки. Изловчился, я сунул Аленушке три сотни рублей - уматывай с буксира как хочешь. Так она вплавь сиганула, пока дядя бревна продавал, и исчезла с глаз. Хорошо, туман стоял над Волгой-речкой. Тут дядя затосковал-запил. Продал он весь плот вместе с буксиром на Усть-Курдюмском деревообрабатывающем комбинате, под Саратовом. Выдал каждому матросу по пачке денег, а мне, как родне - три пачки и распустил команду. "Дальше, говорит, сами как-нибудь". Я к нему прилепился. Он в Саратове по кабакам неделю горевал, и я с ним за компанию. Во что бывает с человеком из-за бабы.
Дядя с племянником много тогда говорили о жизни. "Влюбился я, - признался дядя Васян - а ты, сученыш, все испортил. Но -- живи". Раз отошел он в ресторанный туалет. Тут услышал Керя: шум, крики из сортира, потом стрельба. "Капут, подумал, дяде". Подхватил неподъемный дядин чемоданчик и бросился бежать из ресторана. В мыслях Кирпок похоронил благодетеля. Устроился кузнецом в Рыбушке, женился. Только через много лет местные мужики вспомнили, что он когда-то плоты гонял.
- Слабо, говорят, Волгу переплыть? А я подвыпивши был. Да хрен там, слабо! - Кирпок сложил здоровой пятерней выразительную "фигу" - Даже без рук могу. Поспорили на ящик "Столичной". Любил я ее грешным делом. Выехали с мужиками в Саратов, на набережную. Я для большего куража выпил, в руки взял гармонь, и поплыл на спине. Мужики меня на лодке страхуют, подбадривают: "Поворачивай Кирпок, назад, а то утонешь". С полкилометра проплыл, пересекаю фарватер. Вдруг вижу: прогулочный пароходик на нас идет. "Не трамвай - говорят мужики - объедет!" На палубе любопытные. Я, знай, ногами загребаю и на гармони наяриваю. Пароходик кренился-кренился и - плюх! На бок завалился. Это потому, что все пассажиры на один борт столпились, на гармониста поглазеть. Ну -- вопли, паника. Хорошо, никто не утонул.
Пароходство подало на кузнеца в суд, началась тяжба.
- Я что ль, Максим, пароход перевернул? - запоздало закипятился Кирпок - Рассуди: во мне пятьдесят восемь килограммов живого веса, а в нем, почитай, двести тонн будет! А пароходство не колышет. Виноват, и все! Ищи адвоката.
Зашел Кирпок в городе в адвокатскую контору, и чуть не свалился с сердечным приступом: там сидел дядя Васян. Обнялись. Оказалось, тогда менты в туалете не его брали, а какого-то другого жулика, в розыске. Дядя даже помог при задержании, и после этого был настоятельно рекомендован руководством УВД на юридические курсы. В тот момент он вел прибыльную адвокатскую практику.
- Ну, думаю, мое дело в надежных руках. Дядя Васян на суде выступил так, что не плакал в зале один прокурор, да и тот, видимо, был глуховатый. Оправдали меня. С дядей Васяном я опять забыл про самогон. Он лично, хотя спор я мужикам проиграл, двинул мне ящик водки любимой марки. Выпиваем, тут дядя в интимном разговоре спрашивает: "Знаешь, Керя, а ведь в чемодане, который вместе с тобой в ресторане пропал, было два миллиона с лишком честными рублями. Я весь свой авторитет в фанеру перевел. У тебя чемоданчик?" И "Вальтер" снова достал. "Упаси Господь, говорю, дядя Васян. Как стрельба началась, я убежал из кабака без памяти. Другой мавихер чемодан срезал". Поверил дядя, убрал пистолет.
Дядюшка Васян с тех пор его не забывал, навещал в деревне регулярно. "Признайся, Кирюша, - каждый раз, после второй бутылки, выспрашивал старик Васян у престарелого племянника - Ты тогда мои сбережения грабанул? Зачем тебе деньги? Все равно применить не сумеешь". Кирпок упорно отнекивался. Правда, после третьей пол-литры он впадал в амнезию и, вперив в дядю Васяна бессмысленный взор, начинал с ним знакомиться: "Вас не Аленушка зовут?" Услышав ответ, что не Аленушка, Кирпок очень расстраивался.
- Так и прошла жизнь, Максим. - Кирпок махнул рукой перед сочувственным лицом Каблукова - Прав оказался дядя Васян. Не применил я деньги. А как их применить, если он, старый хрыч, все это время жив был, и меня пережить надумал? Помер дядя Васян только в прошлом году, царство ему небесное. Отрыл я чемодан... Вот они - миллионы!
Кирпок всхлипнул.
После ухода Каблукова кузнец достал из сундука ленд-лизовские джинсы свой юности, по-прежнему без единой дырки. Встряхнул, осмотрел, положил обратно. Потом залез в холодильник, взял бутыль уксуса, и залпом махнул граненый стакан эссенции. Недели две после этого самоубийца питался молоком, пропихивая его по пищеводу наподобие утоляющего жажду гуся, поднимая голову к небу. Любой на месте кузнеца скончался бы у холодильника в непродолжительных муках. Но не Кирпок.