Когда Чакчилык, вождь семидесяти племён оказался неповоротливым увальнем, я обеспокоился. Когда маг Ульрих не смог ответить мне ничем, кроме патетических желтых лучей из пальцев, я разволновался. Когда Жемчужный дракон, увидев меня, струсил - я впал в отчаяние.
Я. Головка от шпиля ратуши внизу блестит как золотая монетка в сокровищнице мальчишки.
Я удалился на край земли, в самые опасные, в самые безлюдные Серые Горы. Нет золота в Серых Горах, а значит и нет вельмож, расспрашивающих охотников и шахтёров - не видали ли ветерана с обезображенным шрамами лицом, с бесценным доспехом, скрытым под купленной у старьевщика рваниной.
Но они искали. Меня. А я. Я отправлял всех гонцов восвояси.
Какой смысл искать битву, если я знаю её исход? Чакчилык не продержался и пяти минут, магия Ульриха - туфта, да и Жемчужный дракон - шмокодявка. А ведь от их имён сотрясались континенты.
Почему? Почему мир так прост и слаб? Что теперь в нём мне делать?
Я убил сотню алхимиков. Все они обещали отправить меня в параллельные миры, полные ужасов и опасностей. И никто не смог.
На сотом, Кукричикусе, я сдался.
Я удалился в Серые Горы, я выстроил себе Пандемониум. Мемориальный ансамбль для ещё живого героя.
Я сидел на балконе Пандемониума, прижавшись щекой к рукояти верного меча. Мой плащ бессильно свисал вниз или развевался тридцатифутовым вороньим крылом, когда налетал ветер.
Я скорбел.
Почему?! Почему всё так вышло?
Однажды, прошло лет триста с тех пор как я вонзил меч в мрамор Пандемониума, у подножия моей скалы появилась деревушка.
- Убирайтесь отсюда! - крикнул я вниз. - Куда катится мир. Уже и поскорбеть герою не дают спокойно.
Делегация крестьян бухнулась на голени. Посовещавшись, они закричали:
- Наш король послал нас здесь поселиться. Хотя здесь бедные и скудные земли, но нет никаких врагов. Позволь нам остаться, или мы прогневаем своего короля!
Я усмехнулся. Нет врагов. Естественно, нет.
- Ладно. Живите.
Однажды, когда я перебирал в памяти разрубленную мифриловую кольчугу подгорного короля, визжащего как собачонка Жемчужного дракона, внизу раздался шум.
Пьяные мужчины с мечами и ножами грабили мою, да, пожалуй мою, деревеньку.
Мой меч разил без промаха - что могли сделать эти сонные тетери, возомнившие себя разбойниками, против победителя Чакчилыка?
Наконец, половина наподдавших отдала богу души, половина, израненная и обезоруженная валялась в грязи. Крестьяне, связывая раненых разбойников в гурты на продажу, глядели на меня со страхом и подобострастием.
Вдруг их взгляды с кончиков моих сапог переместились на мою грудь. Да как они посмели! Но что это?!
Блестящее лезвие рассекает панцирь, рождаясь из глубины рёбер...
Я забыл. Я забыл проклятие, которым кузнец моего меча наделил меня, когда я его убил. Он просил меч однажды убить обидчика. Поэтому последним, что я вижу в жизни стали алчные зыркалки крестьян, их короткие грязные пальцы, тянущиеся к платиновым шпорам.
Я забыл. Я забыл, что могу быть счастлив. А я забыл.