Кто-то грубо и беспардонно тряс за плечи. И не кого-нибудь, а меня. Разверзнув набухшие веки, я не сразу сообразил, где и что. Неужто эта пьяная скотина Прескарен во что-то вляпалась? Во что?
А, понял. Этого-то нам только и не хватало!
В центре светлой комнаты громоздилась парочка пугал в жандармских мундирах.
- Подъем, сеньор бандит. - Приветствовало одно.
С полицией спорить - преступление, этому я учен с пеленок. Оттого не споря, спокойно собрался, но под бдительным призором. Повода придраться не нашлось.
Визуальный самодосмотр был скор и неутешителен: в номере не осталось и намека на соседство распрекрасной Аделины...
В префектуре мне радушно подставили табурет. Он был столь хлипок, что я дважды лишь чудом не спланировал на пол, так и не найдя точку равновесия. Но будем рады и такому знаку внимания.
Напротив, за клеенчатой конторкой, притулился взъерошенный старичина - коль не секретарь, то, верно, следователь. Долго, вдумчиво и с непонятным наслаждением он изучал мое потертое величие. Я молча играл в зеркало. Старик перестал улыбаться, я взаимно изобразил скорбь. Разлепив пергаментные губенки, дядечка гуняво проквакал:
- Ну-с, господин редкий наглец, может быть, соблаговолите сами во всем признаться?
Все-таки следователь! Ага. Уже что-то.
Невинно пожав плечами, я не издевался, - я, в самом деле, не понимал, чего от меня хотят. Но старец в упор не понимал, чего не понимаю я:
- Ну-с, в таком случае пригласим потерпевшего и свидетелей. - И звякнул в колокольчик. Дверь ржаво заныла, после чего префектуру наполнил гортанный рев:
- Он, он! Я вам ручаюсь. Он обчистил меня до нитки!
Место моей посадки огибал вчерашний кабацкий туз, правда, без драгоценных звезд и насекомых. Коровьи губы апоплексически выпыхивали смертоносный угар. Мне оставалось лишь изумленно свистнуть: уважаемый боров был в натяг запеленат в синее полотенце с желтыми полосками. Валики жира дрябло трепыхались меж складок.
Так! Еще кое-что. С грустной отчетливостью в мозгу слагалась версия прошедшей ночи...
- Как было дело, достопочтенный сеньор Кнуреллер? - Приторно разморщинился следователь, со льстецой двинув алкоголику стул. Паюсные глазки затерялись в меленькой сетке старческих одутловатостей.
- Все выложу, сейчас, сейчас, вот только... - рычал "полотенчатый Ротшильд", и даже следователь деликатно прикрывал клешневой лапешкой сизо-пористый носище. - Значит, того, вшёл я в ресторацию. Ну и кто ж смог бы, когда этот прохвост тамочки вдрызг, а меня посодют здесь... - ораторствовал толстяк. - А у него там же еще один, такой махонький, но благопородный по виду. Не то, что этот вот овощ, я имел сказать - фрукта. Ну, накачал меня дальше, значит, намешал чем-то где. Веришь, все было заранчато настроено? - После нового выхлопа газов следователь поверил сразу.
Я переводил глаза с одного на другого. "Бывают в жизни огорчения, а у природы - ошибки". Это? - насчет обоих.
- Ведь, прикинемте, и поселёны мы в соседях зараз. - Выхрюкивал Кнуреллер. - Балкона обоюдное. Ну, после ресторации пойдем мы в отель. Я еще помню, и потом. С канальей этой итить опасаемся. Да вот... Так... Короче, мужчина я строгих приличий и воспитальных маневров. Меру в мере усилий блюдя. А тут, веришь ли, опоивши! В общем, пал я в дверях его, травленно. Тут меня этот гнида к себе заволоки, уж и пузырь занесло с убийством в сердцах. Кончить, знать, вознамерил. Да, бог поберег - силушку и разум возвертал. Вырвал я у супостата орудие для покушений и убийств, вылил в себя на пожарный - в случае удар слабже у пустой-то тары. Умно ведь? Вот и я... Порожнее оно не полные. Да... Понес я ноги руками кое-как придется, да отпер ко мне, стало быть. Вино сил, знать, придало, как бы лекарственно. А в коридоре одна милочка ко мне влюбившась, в ходе. Ну, это что мне умеючи-то... уметь?! Дамочек в себя влюблять-то... Короче, втрескатясь по ухо. Помогла в кроватю мне, компрессором дала по лбу. Я дремать - полегчало зараз. Зараза! Дверь вдруг с балкона кухырк - нараспашонку. Брр... Мороз и посейдон жилы дерет. А там вот этот мордокрут, я к егошному костюму еще в ресторации присмотрел - вторых таких лохмотов во всем городу найди! Хрен! Так вот, зверинча ентот на меня кинжалом давай шипеть: "Ша". Руки мне мои болезные вяжеть, а в рот полотенчику эту вот. Зачистил под нитку! И полотенцу изъять намыслил, да тянул начать, ему и поплошало. Срыгнул. Так вот... о-ё... А куда уж ту милочку дел душевную, вы баграми пошарьте. В канале. Так-то вот, пфу... - завершив легенду, речистый сказочник сел на стол. От его паров следователь резко подался влево, насквозь и наискось.
- Ну-с, что скажете? - старичок слегка прокашлялся, отечески ввертывая в мой лоб бур сентиментального каннибала.
- Что? То! Я спал. И уже поэтому не грабил. Потому как, если бы грабил, то уж верно не стал бы дожидаться под одеялкой прилета ваших индюков. - Моя улыбка точится медом.
- Довод несущественен. И не сметь на меня глядеть таким тоном! Попытками запутать следствие вы отягчаете свою вину. - Пригрозил правопорядочный, после чего мне осталось надолго заткнуться.
Власть распорядилась ввести свидетеля. Угодливо кланяясь налево-направо, вкатился... портье. Даже не глядя на меня, он подтвердил обвинения толстого воротилы. Как же-с, как же-с, он видел, как "этот лоб вел пьяного, пардон-те, бывшего не в себе-с, сеньора Кнуреллера, то есть, оно, конечно, это сеньор Кнуреллер вел этого отвратительного голодранца, тот ведь вяза не лыкал".
Нежданно освирепевший взгляд следователя заставил отельного слизняка склониться к его уху и зашептать, но так, что слышно было и в коридоре:
- Он сразу мне подозрение выказал, и видом, и то, что неотесан. Но что мошенник, я понял лишь, когда он заявил... такой поклеп... заявил, что в 66-ом номере водятся, простите за моветон, мыши. Мне пришлось даже оставить свой пост, чтобы...
- Минуточку. Попрошу свидетеля повторить, а следствие запротоколировать мои слова, - взвиваясь с табурета, я заставляю всю шайку вздрогнуть.
- Вот почти дословно... - занервничал портье. - Этот бандитствующий жилец сказал мне: "в номере 66 кошмар, наваждение, Брэд, мышь"...
- Кошмар! Бред! И после таких заявок вы шьете какой-то сговор?! - мне даже не пришлось разыгрывать возмущение. - "Бред, наваждение, мышь". Спасибо хоть не мышьяк, а то б загремел в отравители. С вас станется. Настаиваю: этот пресловутый портье был не в себе, а может быть, не в себе он с детства, а теперь, видите ли, выдает личные бредни за обвинительную версию. - В течение моей филиппики справно строчившее по бумаге перо следователя начало пробуксовывать, пока не пропахало лист. Вне себя от ярости, старикашка оторвал бумагу и скомкал.
- Мало сказать, что в комфортабельном отеле держат безумных портье, они еще оставляют свой пост ради больных фантазий... - Безжалостно стрекочу я.
- Молчать! - Гаркнул следователь и, вращая впервые завидневшимися глазами, обратился к портье. - Деньги с конторки пропали?
- Какие? - холуй совсем одурел.
- Деньги, которые могли лежать у вас на конторке, когда вы бросили свой пост и побежали искать мышей из своего бреда! - дедушкины зрачки являли свирепый пинг-понг.
- Нет... Не пропа... Стоп! Ага! - Наконец-то уразумел самородок. - Да, у меня... как же, как же... сто... двести франков... долларов... там... оставатись! Как же, как же? Я, само собой... Утверждать не возьмусь, что он их... Не видел... Но тю-тю валюте! Он!!!
- Протоколируем! - пел следователь, разглаживая следующий лист, и пригнулся к бумаге. Весело подергивались в такт писанине бурдючковые припухлости и морщинки. - И что там насчет мышек, в шестьдесят шестом?
- Фу... - Невкусно скривился портье. - Такой, знаете, срам. В номере о той поре столичный херр майор с супругой деликатным дельцем... того. А тут я того... с мышами. Чтоб их того!
- Так, так, какого рода дельце-то? - закусил губу сыщик. - А, вспомнил. Оно, конечно, молодость не старостие... Однако трюк с мышами делан не с проста так. Бандит ввел вас, таким маневром, в заблуждение, послал по адресу бреда и тем самым отвлек от служебного местоназначения. За ваше отсутствие он успел наводнить гостиницу сообщниками. - Сходу раздувал дедуля экспромт-версию. - У-у-у, юный мой друг, как не прискорбно, а придется и вас арестовать за... - он заскрипел медленней, любовно и тщательно выговаривая каждое слово, - за "непредумышленное потакание преступным помыслам". Впрочем, - его левый глаз точечно стрельнул в портье, - может статься, и очень даже предумышленное, - от собственной догадки оба уже глаза вспыхнули порохом.
- За что? - тошно зарыдал портье, удерживая сердце и ловя селезенку.
- Уймитесь, голубчик, - ласково поморщился сыщик. - Вам точно неведомо, что все люди - одно из двух: они либо сидят в тюрьме, либо гуляют на свободе, но опять же до той поры, пока я их туда не упрячу? Это так просто!
- Нет! - настырничал отельный идиот.
- Да! Просто это так, и так просто. Скажите лучше, а как, в принципе, сей тип ухитрился проникнуть в ваш презентабельный отель? - с мармеладным привкусом загубошлепил сыскарь.
- Сейчас, сейчас, все объясним. Минуточку... - сбираясь с мыслями, портье лихорадочно, но тщетно уталкивал их в голову и под язык. - Клянусь тетей, я б и к порогу не подпустил этого оборванца со следами всех пороков на мерзкой ха..., пардон, личине. Но дело в том, что намедни к нам издалёка, из Греции, пожаловала жена одного миллионера. Афина Френдифинталлес...
Вот тут, я, простите, и захохотал. А что еще-то оставалось простачку, угодившему на крючок отъявленной аферистки Аделины ибн Френдифинталлес? Оправдывайся, не оправдывайся, - капут и аллес!
- Угу, - не по доброму истолковал старичок, усердно скрипнув пером, - неуважение к следствию.
Новый накат-нокаут смеха заставил меня пустить слезы. Тучный удар жандармского кулака умерил восторг. В районе шеи. Прочее тело продолжало и дальше меленько всхихикивать.
- Слушайте, портье, а зачем мы такой бледный? - с искренним участием поинтересовался сыщик. - Нам, может быть, не хотеть в тюрьму?
- Неа... - еще искренней выдал тот первое свое честное признание!
- Ну знаете... Это же в порядке вещей, - заслуженный следак развел руками, как бы рисуя схему мирозданья. И было видно, как огорчен он и потрясен. В самом деле, эгоистический скепсис портье ставил под вопрос весь смысл бытия слуги закона, дожившего до возраста, в котором уже не принято сомневаться в личной правде. - Ладно, продолжайте, - обратился он к свидетелю, по мере старческих сил игнорируя мои ужимки. Правда, для этого ему пришлось всосаться в стакан с жидкостью. Подозрительно прозрачной.
- Ага. Так вот, - воодушевился портье, цепляясь за соломинку, - эта милая миллионерша сказала, что боится одною ночевать за пустом номере. И попросила меня при оказии подкатить ей соседа, мужчину, но непременно скромного, пускай и бедного, главное, чтоб внушало доверие... И, главное, чтоб этот джентльмен не ведал, что в номере проживает дама.
Стоит ли говорить, что ваш покорный слуга буквально ужался, чтобы не взорваться от хохота. Кто же ты, старина Прескарен? Скопище пороков, оборванец или внушающий доверие джентльмен?
- С кем работать приходится! - Тяжко вздохнул пенсионер сыска. - И где сейчас греческая дамочка?
- Покинула гостиницу засветло и в дикой досаде: "Кого вы ко мне подселили? Нахал, охальник, хамло, хамелеон"...
- "...Это быдло, этот чумазый хрен напоролся в стельку, домогался ко мне, всю ночь скакал по балконам"... Вот в каких красноречиях негодовала благородная леди из Греции, а я алел за престиж родимой матушки моё...
- А, чего? Какой еще к черту матушки? - разволновался следователь.
- Гостиницы! Она мне как мама. - Судя по всему, портье адресовал реверансы работодателям, заочно. - А мне, вам не понять, как худо и как тяжко. Сменщик болен. Без сна, но за двоих-их, - облился слезами служака.
- Так-так, а скажите, эта миллионщица не покидала, случаем, своего номера, а? - с чего-то оживился сыщик.
- Нет-нет, ни разу. - Замотал головой смышленыш.
- И такой еще вот пунктик, если позволите. Откуда взялся и куда девался юноша, пивший с вами в ресторане? - следователь оборотился к жертве грабежа.
- А, ну так это... Мне почем узнать? - Сеньор Кнуреллер был отменно любезен. - В отель не входя. Но впечатление наведя импо-зон-тажное.
- Все одна шайка! - с нежданной злобой шикнул портье.
- Без паники! Минуту внимания, - пергаментный дедок порылся в ящичке и вынул бумагу с профилем... маленькой и подленькой доньи Аделины из Картахены, я не сомневался в том ни мгновенья. - У меня вопрос: никому из преступствующих, пардон, присутствующих не знакомо это лицо?
- Та самая - из Греции, - уверенно признал портье.
- Та сама - для компрессии, - не растерялся и кабацкий кабанчик.
- Ничего конкретного, - собственной воле вопреки выдаю я невнятно.
- Как такое может быть, это ведь она, она ведь делила с вами номер? - изумился дряхлец.
- Вы, верно, были с нами и даже между нас? - торжествую я. - Тогда вы большой свидетель. А лично я не большой любитель, а не маленький нелюбитель смазливых ножек и стройных личек.
- Вы нарочно путаете и слова, и следствие, и церемонию? - вскипятился старик.
- Нам ли, чумазым, равняться с сеньором Кнуреллером в Цыц-иронии? - парирую я. - А что касается соседа или, будь по-вашему, соседки, я с ними даже словом не обмолвился? - и почто я выгораживаю эту шкодницу?
- Они, кто они? - следователь приподнялся совместно с прилипшей клеенкой.
- То ли сосед, то ли соседка, то ли он, то ли она... Множественное число, стало быть, они. - Я сама доброжелательность.
- Всё ясненько. Вы едина банда, - со сладенькой, нежной, сенильной улыбкой заключил следователь. - Главарь - знаменитая ворюга Гортензия Хват. А вы, - он персонально ткнул пальцем в меня и побуревшего портье, - вы - ее приспешники, мелкие шестерки, оставшаяся в дураках шантрапа, поелику всю добычу умыкнула миссис Хват. И, стало быть, вами полакомимся мы - Правосудие и Мораль Человечества! По справедливости! Больше я с вами возиться не стану. Смыслу нетути - Гортензия здесь не объявится года три, само мало. От вас же, олухи, толку, как от моли пуха. В кутузку их. Суд сыграем на днях, на неделях или, как знать, на месяцах, годах... хх... Хрр-хр, - с чувством исполненного долга добряк доверил лицо слипшейся клеенке.
Я широко-широко улыбнулся - все, что и оставалось в условиях местной Фемиды, где каждое лишнее слово зачтется строкой приговора. Чью сторону примет суд, Пен-Юпишена или Кнуреллера, я не сомневался ни минуты. Патриарху сыска все мои терзания - как соль под занозу. Таким по жизни невдомек, что сыщутся подлецы, которым тюрьма не по вкусу. К тому же, пенсия не за горами, и по такому случаю старинушке, хоть разбейся, а преступника найди и выложь! Короче, я видел все его резоны для оперативного закрытия дела. В том числе подкравшуюся мигрень.
Оставалось поблагодарить судьбу за то, что этот следователь хотя бы не зол по части лексики и, тем паче, физики: всяких там ударных конечностей типа кулаков или ступней. В общем и целом, славный старичок, симпатичный, периферийный либерал, уездный лапушка.
Что поделаешь, дружок Прескарен, тебе не повезло в самом начале...
Вот так, подперчивая ненюханную радость дутым оптимизмом, я плелся за рослым конвоиром. Что до несчастного портье, то он свисал с ручищ второго стража порядка. И надо признаться, 2-му такой демарш быстро надоел. Не прошло и минуты, как жандарм волок подопечного за ворот, регулярно вколачивая кулак в его подбородок. Снизу и не со зла, а для вправления челюсти - у потрясенного "соучастника" рот раскрылся так, что скулы свело, вернее, развело намертво...
Знакомое лицо с застывшей ухмылкой проплывает мимо. Огромное лицо, можно сказать морда, над огромным же туловищем... Чье оно? Не все ли равно?
4. КРУТОЙ ИЗВОРОТ
Едем в неизвестном направлении. Мрачный экипаж с маленькими зарешеченными окошками. Пальцы щиплют брюки. Нервы. Добрались до кармана. Ага, что-то тут бугрится. Опа - пробка из-под шампанского. Шампанское! Стоп. Разберем по порядку. Шампанское? О, да. Его?.. Правильно, пили! Пили весь вечер. Вчерашний вечер. Я... И Она. Та, что сначала была Он. Шампанское подносил и наливал, ну да... кельнер. В камзоле с золотыми галунами. И с огромной, как у бегемота, ряхой. Вот, значит, чье огромное лицо на огромном туловище так ехидно ухмылялось мне у выхода из префектуры! Нам встретился кельнер! Или, скорее, кельнер встретился нам... а, возможно, даже, что кельнеру встретились мы?
Кельнер... У дверей... Префектуры. Что за нужда такая у кельнера в префектуре или у префектуры в кельнере? Куда не крути, не стыкуется! Под эти думалки я изучал кроны деревьев, несшиеся между решетками.
О-ё! Толчок был так силен, что карета споткнулась, а я боднул темечком пупок портье. Открытая пасть отравила воздух. И не только она. Э, парень, ты профессионально рискуешь: даже избегнув камеры, с таким букетом недолго прописаться на бирже труда. И надолго!
Карета застыла. И - странный звук. Типа клейкого поцелуя. Затем - глухой удар и второй удар помягче, но пообширней. Впечатление, что сначала ударили по голове, а потом ударилось все тело.
Наружный засов отдернулся. Я пинком добыл и свет, и волю. Никого. Если не считать объемистого кожаного свертка у колеса. Соскочив на мостовую, я оценивающе огляделся, - никого, - поднял и взвесил предмет. Сгодится. В поле зрения попал контур Италии, Апеннинского полуострова, а проще, - сапог. Сапог принадлежал, если вглядеться, жандарму, который, примяв густой куст паслена, приклонился к другому колесу. Глаза правоохранителя походили на два пузатых кулона с укосом к переносице. Из уголка губ игриво сбегала слюнка. На картузе - отчетливая вмятина. Второго детины и след простыл.
Я приглашающе махнул портье. Жалкий человечек, свесив язык, в ужасе мотал передом головы: "НЕТ!!!".
Дело ваше, наше - предложить. Задвинув засов: ему ж спокойней будет, - я дал волю соскучившимся пяткам. Кажется, эта нетренированная прыть у лошадей зовется рысью.
На стоянке дилижансов серела единственная развалина, но выбирать не приходилось. К тому же я и был тот, кого недоставало.
- Но-о! - с чмоком и оттяжкой возница сказал лошади "да", и колесное диво тронулось. Но! И вон из дивного города.
Я развернул сверток. Там была дорожная сумочка из непромокаемой кожи с ручкой и на шнурке. Ее можно было нести в руке или пристегнуть к поясу. Я расстегнул сумочку. Скупой свет редких фонарей, прорывавшихся в окно, выдергивал в беспорядке то, о чем мечтает любой путешественник: мой перочинный ножик, складывающаяся до пяти дюймов подзорная труба, плоская, но вместительная фляжка, компас, полдюжины спичечных коробков и записка: "Спасибо за все. Ада".
Отблагодарила! Знатно... и ладно! По крайней мере, для меня ты останешься не атаманшей Гортензией Хват и не миллионщицей Афиной Френдифинталлес, а просто крошкой Аделиной из Картахены, или Карфагена или все-таки из Катаньи...
Треволнения дня накачали дрему.
Когда проснулся, в дилижансе оставалось лишь два попутчика. Странная напыщенная матрона неопределимой дряхлости и мордастик с лорнетом, плутоватыми глазками и ушами в раскорячку. Он тотчас игриво подмигнул мне:
- Беглый?
- С чего бы?
- Логика: через границу кто ездит налегке?
- Уже за границей?
- За нею, родимой. Кстати, ребятки у заставы хотели вас задержать. Но я им: "Мужики, оставили б вы его. Приятель от любовницы, да так наклюкался, что перепутал экипаж. То-то будет смеху, когда очухается за кордоном". Они ржать: "А что? Пущай поостудится на чужбине. Вдругорядь подумает, опреж башку терять на стороне".
- Услужили, право. Сам бы не вывернулся.
- Экспромт. Не дрыхни вы, как дохлый мерин, я бы вряд ли сообразил про любовницу и попойку. Куда, собственно, если не секрет?
- На поиски.
- Все-таки, значит, секрет.
- Никакого секрета. Ищем то, чего, то есть, что есть у каждого, но что далеко не каждый в себе открывает и тем более способен развить в русле общеизвестной пользы.
- То я к тому, что можно ухлопать столько там, где никак. И никому.
- У вас координаты точнее? - Я почти заинтригован.
- А у вас какие?
- Душа. - И расшифровываю, чтоб без непоняток. - Это мир.
- Это понятно.
- Тогда какие еще вопросы?
- Ну, где б поближе?
- Есть, как не быть? Белый свет минус солнце, окрестные планеты, минус Антарктида, еще минус океаны с морями.
- Ну... - собеседник разил разочарованием. - Так и Гренландией поперхнешься на три жизни вперед. Но я, пожалуй, сообщу один объект поаккуратней. Всего-навсего микро-монархия, но там столько всего.
- Чего?
- Того, что давно списано в утиль странами высокой культуры. - Я ловлю на себе озорной взгляд.
- Интересно!
- Из вежливости, да? - оскорбился сосед. - Зря! Там любопытно. Правда, правда. Правит принц. Наследный. Весьма утонченный, бытует мнение, человек, преуспел во всякостях... Энциклопедист, реформатор, подвижник. Да что слова? Каковы дела! Представьте для примеру, он решил вымерить длину всех заборов своей родины!
- Подвиг! Полезный и высоконаучный.
- По указу принца за какие-то полгода были смерены все заборы. За титанический сей труд Академия ихних наук избрала его почетным президентом. До этого принц был просто президентом. Но, как водится, великая затея вошла в тупик, лишь только принц замахнулся на мировую протяженность заборов. За границей-то законы принца не в законе. Тем не менее, десятка три энтузиастов все еще размеряют заборы Европы. Так что не пугайтесь, если увидите где сосредоточенных старичков с рулеткой. Им заказана цель...
- Общечеловеческого значения, - понимающе киваю я.
- Да. Три года они трудились честно и одержимо. Но у казны есть свойство истощения. Порою, даже полного, как это и было в нашем случае. А тут еще выяснилось, что цель величественна, но неисполнима.
- Даже?
- А как по вашему? Смотрите: тут снесли только что замеренную, но изношенную изгородь, а вон там за вечер вымахала стена в целый квартал. И так ежедневно, ежечасно, ежеминутно... Гигантский проект потребовал расширения Географического филиала Академии, выросшего в Заборный институт. Уникальный, кстати... Тот, в свою очередь, занялся подготовкой заборных специалистов. Радости-то, радости! А более всего подданных радует, что принцу не прошибло голову вычислить площадь всех заборов. По периметру.
- Очевидно, вакансий в штат Заборного института ждать - до гроба.
- Если бы! Как только мечта дала течь, вся уйма заборных специалистов, попросту заборников, осталась не у дел. Институт в запустении, и никто не решится приспособить его под житейскую надобу. Впрочем, принц перенес этот удар молодцом, он нес его, пока не ухнул бюджет. Тогда лишь его высочество наставил гениальное многоточие: а именно взял и вывел приблизительную длину всех заборов и среднюю цифру ежегодного прироста. Вдобавок, принц воплотил приснившийся ему после обеда вердикт, который разрешает приостанавливать возведение новых заборов в недели всеобщего переучета. В итоге, с отечественным километражем оград он справился, классифицировав их на кирпичные, каменные, железные, деревянные, плетенные, навозные...
- Последнее, смею полагать, местный промысел...
- Я и говорю, что теперь в одном тюбике с мужами и парнишками, открывшими законы, формулы и теоремы, есть серенькая капелька по имени Ученый принц, который высчитал примерную протяженность всех заборов мира, плюс коэффициент ее увеличения. Такой вот мудрый монарх...
- То, что он корифей науки, не сомневаюсь. Но чем же наследный принц наследил, пардон, отметился в политике, ведь вы назвали его реформатором?
- Ничем, абсолютно ничем! Этого мало? Но будьте справедливы: другие государи знамениты выдающимися походами или там преобразованиями, другие - злодействами и пороками. Этот ни в чем таком не замечен. Я и говорю: редкий политик!
- Угол зрения хорош! Спешу присоединиться: действительно, редкий дар - не натворив ни добраЈ ни зла, влипнуть в историю полным нулем.
- Еще реже - дар взаимопонимания. Я рад, что понят.
- Боюсь, что я тоже понял. И даже, что могу тут стать энциклопедистом. Но я ищу не это. Это всю жизнь искал мой профессор. Выходит, и он до старости ковырял чужую делянку.
- Ваше разочарование не входит в мой план. Никогда не полагайтесь на чужие ремарки. Верьте родному опыту. И только.
- Зря вы. Я и не думал уклоняться от экскурсии.
- Чудненько! Рад в вашу пользу. Станция за бугром - моя. Там за там опять бугор, за ним - граница, а за нею - страна ученого принца. В ней стольный город Марцилон. Впрочем, вы легко опознаете по приметам...
- Это будут цифры на первых же заборах?
- Браво, экскурсия начинается, и гид вам без надобы... Вперед!
- Точно, только вперед. Кто идет вперед, за тем будущее и, значит, тот всегда впереди.
- Вы серьезно верите в это? - удивился попутчик.
- При чем тут вера? - мой черед удивиться. - Логика.
- Легко усомниться в такой логике.
- Попробуйте, - задорю я.
- Хоть сейчас. Вникайте: впереди нас ждет будущее, но вперед будущего и даже настоящего уже пропущено что?
- Прошлое. Хм, то есть это как же, в будущее можно попасть только через прошлое? А как же с настоящим? - теряюсь я.
- Настоящее - ничто, ноль, ежесекундно уходящий в минус.
- По-вашему, чтоб оказаться позади, надо пройти вперед?! Лихо! Возьмем на заметку, мерси!