- Господин ученый, эй! Слышь, выдающийся субститутор? Извиняюсь за вторжение, его высочайшее мудрейшество ждет вас. - Пронзительный баритон вдребезги разнес куколку сна. Давя ком недовольства, я сотворил губную радугу донышком вниз. Уродливый бородач в зеленой ливрее, закрыв окошечко кельи, с отсутствующим видом выпыхивал обручи дымогана. Дисциплинка ж у тутошних лакеев! Пробуем не морщиться и лепим восторженного обалдуя.
Я подошел к умывальнику, которым служили кувшин и полочка без памяти о мыле, зубной щетке и бритве. Какое счастье, что вы, Прескарен, предусмотрительный путешественник.
Я разложил туалетные причиндалы и, освежаясь трехнедельной жижей, попытался отвлечься. Это удавалось лишь при условии долгой задержки дыхания...
- Пожалуйте в кареты, - глотая миазматические клубы, пробубнил посланец принца. Усомнясь в том, что мне дали поспать, я глянул на часы. Так и есть. Стрелки на пяти! Ну и режим у верховного заборщика! Зевая, я продолжил изгнание хмури болотной водой и, надо сказать, на редкость успешно. Сонливость потеснилась тошнотой.
Замшелыми ступенями монастырской лестницы я спустился к ветхой колымаге и кое-как протиснулся сквозь намертво раскрытую дверцу: она проржавела всей боковиной, ни туда и ни сюда. В темноте нащупал фляжку-выручалочку и приник. Пара полномерных глотков взбодрила, по жилам и извилинам заметались импульсы. Дернувшись с места, развалюха бабусечно заохала, разболтанно залязгала. С горечью пришлось констатировать, что тележанс ночной феи в разы выигрывал у кудахтающего, как клушка, королевского "дурандулета".
Раздвигаю серые занавески. Однообразие заоконного ландшафта никак не умиряло мозг, изморенный недосыпом и чепухою. Но стоически перенеся все, мы были доставлены...
Мы, в самом деле, героически перенесем и эту визуальную пытку, будьте спокойны, ваше мудрейшество! К вящему удивлению, тележанс, грохотнув, застыл не у ворот дворца, а перед входом в архитектурную рептилию, нареченную Академией здешних наук. Что ж, хоть какая-то новизна ощущений!
Я, разумеется, догадывался, что маяк марцилонской мудрости слегка отличается от зарубежных "сестричек", но и близко не подозревал, сколь он экстравагантен! Безликое вместилище скуки походило на толстенный штык, воткнутый в грязь и щебень, и, прямо скажем, не впечатляло. В полости капитального и продолговатого чулка было не больше цивилизации, чем в чуме, яранге и юрте, взятых хоть вместе, хоть порознь. Брр... Нокаутирующий запах олифы, подгнившей стружки в сочетании с ассорти, наверное, самых вонючих веществ планеты. Лужи засохшей краски уподобились кладбищу затонувших крыс. И повсюду - останки мебельного апокалипсиса, кишечных катаклизмов, завалы реек и плинтусов, рулоны полустертых чертежей и формуляров, циновки крошенного гравия и стекломозаики...
Но коль без пыли и трухи, пустота академии "с ног сшибала"! Наружная величавость готики, устремленной ввысь как бы для посрамления небозема, стопроцентно нивелировалась убогостью нутра. Ах, ты ж, долгоносая обманка! Если под всем твоим мусоронагромождением подразумевается академическая атрибутика, то я, верно, сам архитектор ложи Пустого Шпиля. Однако смирись, бакалавр, так надо, так и должно быть. Ша, проезжий!
Лбу отпустили прежестокую "пиявку". Чьему? Моему, черт побери! Резко развернувшись, я нанес серию увесистых джебов на радиус рук, но натыкался лишь на жирафьи вороха пакли, рогожи и дерюги. Кто вы, сеньор шутник? На виду один лишь провожатый, но, судя по фэйсу, любые подозрения в юморе тут неуместны. Ко всему прочему я умудрился его потерять. Западня?
Оттолкнув стол из круглых плоских деревяшек и пробуя нащупать утерянный брод, я предпринял удачный бросок к кулю с прелой листвой. В ту же секунду мой тыловой "Памир" выдержал новый натиск - теперь в виде пинка и гаденького хи-хи. Но в этот раз я был начеку: согнутая рука, спружинив, описала дугу и смахнула шалашик из тряпья по левому флангу. "У-уй"! - стиснуто выдал кто-то. Кровожадно осклабясь, я вознамерился отпустить вигваму привет уже с оттягом. Однако лохмотная гать зашевелилась, густейшие пылевые бомбы атаковали пространство. Жмурясь, я закхекал, а когда вулкан успокоился, увидел всклокоченную и запыленную рожицу. Монарх без короны тщетно боролся с челюстными судорогами и кривил фальшивый ухмыл, я бы даже сказал: гнусно щерился.
Вашему покорному слуге ничего не оставалось, как изваять метафору дежурной благодати.
- А, ваше высочество, долгие леты и многие года! - чеканю молодцевато и с поклоном.
- А, Прескаренушко, я рад и счастлив! - не растерялся принц.
- Чем обязан чести ранней побудки?
- Будет вам. Не преувеличивайте степени моей милости к не моей особе. В графике утреннего подъема придворных я не деспот, а демократ. Бужу всех и враз: главное, чтоб до петухов.
Вот чего нам только и не хватало! А вслух со смехом:
- Распоряжайтесь Прескареном, он ваш душой, телом и bewels, - я ни минуты не сомневался, что в английском марцилонский демократ сведущ не больше, чем я в тольтекском. Секундная растерянность в очах "Де Мола" быстро потеснилась хамоватым торжеством:
- Обожаю латунь, в частности, Еврееклида. Однако, милейший Прескарен, хочу предложить вам составить нам общую компанию в академическом президиуме. Сегодня ежегодный день замещения вакансии в моем, научно выражаясь, скромном Монблане.
- Как можно? Такая честь! Не приму, не просите, - из такта ломаюсь я. - По какому праву смею я претендовать на почетный шезлонг под светилом вашего благоволения? - а вот это уже, кажется, лишку.
- Полноте, уройте конфузы. Вчера вечером моим личным ордонансом вас унесли в списки почетных иностранных членов моей академии.
- О, принц светочей и светоч принцепсов...
- Тихо-хо, тихо-хо. Это не все. Откроюсь по секрету, после Копейника, Авиасцены и еще... вот черт, имя... ну да ладно, вы третий, ах... раз, два, пять на ум... вы четвертый из пришлых гениев, кого я удостоил такой чести.
- Не смея верить ушам, верю вам. Чем же я заслужил это, прямо не знаю, что?
- Все элементарно, ибо гениально. Наше королевство, будем честны, не так чтоб велико, да и в среде туристов не того... не пойму, почему. Поневоле приходится всех заезжих светильников отслеживать, подвешивать и оформлять в почетные члены. До вас таковых было ровно три. Двух не задержалось, а третье любезно приняло наше подданство, автоматически сделавшись действительным... Однако, мы увлеклись. Признайтесь-ка лучше, что согласны?
- Для простого смертного просто дьявольский соблазн, простите, и не дуйтесь. - Устав от дутой риторики, я не могу удержать вздоха.
- Ценю и помню. В связи и на десерт: вечером вы приглашены на бал по случаю сорокадевятилетия нашего ИО канцеляришки. Ступайте и не оступайтесь. Кстати, как вам моя академия? Верно ведь многовато хламу?
Его высочество высек искру самокритики? Ого!
- Уникальная смесь хлама науки с музеем. - Выворачиваюсь я. Это совпадает с могучим зыком принцевского лба. Мудрейшество пребольно ткнулось во что-то за отпихнутым пуком соломы.
- Вот и пришли. - Морщась и тря пришибленное место, скрипнул принц и толкнул дверь на веревочных петельках.
Жаль, подумалось мятежно, что чей-то лобик покрепче ребер и заборов.
...Обочь худо струганных дверей неподвижно торчали два стражника с "алебардами БУФФ" - БУтафорическими из Фольги и Фанеры. В унисон гулкому хлопку церемониймейстера створки разлетались, пуская в залу очередного мудреца. На засыпанном мелом и известкой подоконнике восседал "Де Мол", нога на ногу, с поминутной сменой. На венценосной головке бумажная шапочка цвета "сажа в фиолете" - сирень отлива резко уходит в грязь. В ногах великого притулился писарь-регистратор - на коленках замызганный свиток, в черных пальцах огрызок грифеля.
С геологическим долготерпением изучая стены, я вдруг поймал себя на мысли, что так и не узнал имя наследного.
Впрочем, как выяснилось, из претендентов никто не знал главу марцилонской науки даже визуально. Поэтому, вступая в пределы отборочной залы, всякий терялся: кто ж из выводка расфуфыренных образин, раскинувшихся на подоконниках, скамьях, ящиках и чурбаках, тот самый принц заборов? А ведь в этом-то и заключалась первая испытательная уловка - на проницательность.
Первым вломился тучный великан с седой мочалкой до пупка. Под мышкой домкрат и гербарий. Растерянно лизнув багровым глазом ученое сборище, он загарпунил портрет принца в пропорции 2 к 1.
- О, верно ль, я обрел счастливый шанс улицезреть великого монарха всех заборов и оград? Хотелось бы... - тонко заблеял толстяк, на что живой принц лишь покривился и, не дослушав тирады, желчно извергнул:
- О, как он тривиален, как непостижимо туп! - характеристику довершил щелчок ногтями. Тотчас парочка наиболее дряхлых академических приживал в магистерских колпачках подхватила неудачника под пудовые локотки, третий дедушка навесил ему на спину табличку "тупой", и все это многоголовое пугалище, кряхтя и покачиваясь, выкатилось в двери... Принц грустно тряхнул гривкой:
- Тоже мне канцерагент. Сами видите изволить. Из таких вот спробуй-кась собрать проекцию на протекцию для балансии на вакансию. То ж стада безголовых тупиц, болото непролазных серостей. Эха, следующего подавай!
Пожаловал докторальный суфий Дырочно-Прорехинской социопатологии Абелдым Болуа. Чудо в чалме, больше смахивающей на скройку поношенных рейтузов.
- Вы принц! - с апломбом от порога не столько вопросила, сколько утвердила чалма, выстреливая в его мудрейшество юркие молнии из азиатских глазниц.
- Вы сомневаетесь? Или тут что, кто еще, де мол, кроме зваться достоин принцем, мол де? - заволновался и разом взорвался владыка. - Раздутый пенек. Вон, вон, вон!
Вереница конкурсантов походила на шутовской язычок: только выплюнуется из проема, как тут же сглатывается вспять...
- Профессор Копчено-Ушского колледжа, творец фундаментального опуса "Борзотура моя натура" Буллион Биточка! - объявил писарь.
Мелко кланяясь, в залу пронырнул долгоногий и крючконосый заморыш в котелке. Выбрит гладко - до болячек и царапин на полированной коже. Признак иностранца!
- Мой принц, я к вам вторично, а не примусально. Не прошел в прошлую вакансию, семь лет тому, - задорно возвестил носастенький профессор, не только ушами, но и всем обликом будя ассоциации с коптильней. - Но повторение, как известно, мать учения, - и лихо почесал животик.
- Известно, - усмехнулся наследный, парируя копченоушский фольклор. - Только не следует спешить. Как говаривал мой родитель, уходя от жены ко сну: тише бредишь, дольше будешь.
- Дальше будешь, - тише мыши пискнул регистратор.
- Дальше блудишь, - как ни в чем не бывало, поправился принц и вдруг взбеленился. - Да какая разница? По мне "дольше" - важнее, чем "дальше", тем более, "дальше", в смысле "длиньше", мне уже не светит.
- А я в президенты и не мечу, - нашелся рыжий претендент.
- Если вы к нам просто покакашничать, то рады напоить вас вашим же какао, ха-ха, - резвился принц. - Не худо чтить девиз: "Незваный гость хуже таракана".
- А у нас считают: "Хороший гость не ждет приглашения в гости", - угрем выкрутился Буллион.
- Также как приглашения из гостей, - капризничал марцилонский монарх.
- Вершинная глубина мысли. Гость приходит, когда захочет, и уходит, когда разрешат. Кажется, так учил премудрый Фалестрина.
- Обормот. Наглый копченый обормот. - Жизнерадостно навесил принц, качая головой, но в его тоне не было осуждения. - Занесите в столбик справившихся с первой испыткой. Кто там дальше?
Шагнул прямой, как жердь, приват-доцент из Града Просветленных. Мудрилу портил маленький дефект: лицо заросло черными джунглями, из которых смутно проклевывались рысьи глазки.
- Простите мое невежество. Я только могу гадать. Его высочество это вы? - комариком сфальцетил просветленец и сходу допустил еще одну ошибку. Шагнув вплотную к наследному и высясь над ним головы на три, он зачем-то нагнулся над августейшей макушкой, как бы исследуя ее на предмет, страшно разозливший верховного экзаменатора:
- А кто же еще-то? Невежественный жираф!
...Крайним, постукивая суковатым посохом, влез хилый дедок в посконном рубище и с бельмами по зрачкам.
- Ма-а-ла-дой че-э-ло-ве-эк, - могильно заквакал он, - я сле-эп. Не-э по-одска-ажетеэ...
- Да принц я, принц, вот он я весь и сразу, - его высочество заметно растратило и терпение, и достоинство. - А вы по какой специи, дедуль?
- Офф-таль-мо-ологи мы, батюшка. - Отрекомендовалась слепота. - Владеем все-эм вековым зна-анием по глазным не-эдугам. Признан-но-лу-учший теэ-оретик. А побо-оочно, не оо-очно, а побо-бочно ло-о-огопе-педом могу.
- Браво! Нет цены безглазому окулисту, беспалому хирургу и безногому скороходу. - Обрадовался принц. - Впрочем, почему бы нам не взять его лектором для моих ученых левреток и болонок? Они обожают почивать под заунывное ло-ого-го-пе-пе-гау-гау-ква-ква. - Принц критически осмотрел притязателя. - А на большее не годен.
Академический консилиум диагноз президента одобрил страстно и единогласно.
- Еж-ежель я ве-ерно уразу-зумел, у ва-ва-вшей муд-муд-рости есть даже ш-школа собачей офф-тальмо-ологии? - уцепился слепой глазник. - Это много-го-гое обещает. Ново, ко-конечно, но мы не привыкли отступать. Вперед и только впер-вперед. - Старик агрессивно закружил посохом, вспугнув принца.
- Поди, поди отсель! Утомил. - Возопило первое лицо государства. - Всё! Баста, амба, атас и полундра на сегодня! Устал я. На завтрак! - принц резко подпрыгнул и штурмовал дверь. Следом, на перегон и на абордаж, ринулась свора околозаборных Омов и подзаборных Паскалей. Переждав три беспорядочных натиска, в итоге я чуть не задохся от пылевых струй. И чтобы откашляться, малость застрял в аудитории.
Когда пыль разлеглась по вековым отсекам, а я уже пересекал нижнюю границу проема, как... чу... Я напряг слух и унес ступню назад...
- Ну вот, я так и знал, сызнова меня бросили, - тучно проныло в пустоте.
Откуда бы? Шагнув на звук, я едва не налетел на подобие паланкина с носилками, устланными свалкой из тряпья, войлока, опилок, сена и мятого куска серой клеенки. При моем приближении в клеенке прорезались две щелки. Я нагнулся и был тотчас вознагражден ядреным ароматом прелой кожи. Зато дошло: свалка одухотворена и, больше того, на носилках возлежит его величество "хомо эректус". Сиречь: человек прямоходящий, притом, что его позиция напрочь опровергает это самое "эректус". Оставалась крохотная надежда, что оно хотя бы - "сапиенс"
- Вы кто? - глупо спрашиваю я.
- Академик Невер. - простонала нежить.
- Ничего себе! - это все, что я осилил изречь по поводу собственного - и подлинно исторического - открытия. - Легендарный вождь мифического племени маргвиников собственной персоной. Если я верно разобрал.
Реликт вздрогнул:
- Господи, мой слух мне не врет? - с наглядной мукою в клеенке разверзлась еще одна трещинка и приняла очертания "о". - Неужто и сюда добрались? Кто, кто может помнить о проклятых маргвиниках? - и сколько в этом голосе яду!
- Сюда нет. А отсюда - еще как. В Европе эти кто-кто сотрясают своды университетов, и плоды их дискуссий чудовищны.
- Вот те ба! - академик был поражен, о чем я судил по дрожи в стоне. - Выходит, в этой варварской стране у людей больше здравого смысла.
- У кого короткая память на чушь, у того все здоровее. Но что здесь вы-то забыли, ваша прыткая прелость?
- Помираю, - глухо прокряхтел Невер.
- А, так это, случаем, не за ваш ли академический табурет весь этот турнир на крепость лбов и задниц?
- Вы угодили в небо. Я помираю двадцать третий год, в силу чего замещать мою вакансию - худая примета, - скорбно мямлил академик Невер. - Все академики, коих вы видели, стали членами этого небоскреба невежества после того, как врачи приговорили меня к смерти в ближайшие дни. А что касательно нынешнего конкурса, так то искали замену академику Пыфу, он три, нет - четыре уж будет года, как скончался, а продержался здесь все пятнадцать, подолее прочих, опричь меня, естественно.
- Неестественно, - участливо бормочу я. - И кто ж мы в таком разе? - продолжаю допрос мумии.
- Ученый секретарь, - на выдохе скромно изрек профессор моего профессора.
- Очень похоже, - умилясь, я предпринимаю фланговый обход. - Свежий, подвижный, кузнечик, а не секретарь. И когда ж, простите, мы осчастливим? Иль пост нам драгоценней славы? Впрочем, и слава-то давно того, тю-тю, а мы все преем. А мы, верно, не уверены, что молодым соискателям достанет должного усердия и присущей нам живости, каковых требуют функции секретаря, - с каждой секундой я все больше ненавидел шершня, изнасиловавшего историческую науку в особо извращенной форме.
- Околонаучные прощелыги. Да всех марцилонских академиков вкупе заменит годовалое дитя. - Он, похоже, делал все, чтобы смягчить мой гнев.
- Дитя? Как я погляжу, тут и старики играют в прятки. Один вот замаскировался! Профессор-невидимка и его голова!
- Ученый он всегда невидимка. Никто не видит, как работает ученый, зато все кушают его блюда и у школьной доски передоказывают его теоремы. У колледжа, приличного колледжа, не должны торчать уши, тем более копченые. Да, все слышали про Невера. Невер! Как же, это имя. Или уже фантом? Кто, ну кто, скажите, видел его последние лет тридцать? Далее вопрос: а был ли он вообще, академик Невер - этот громкий... я бы сказал, пусть этого слова еще и нет... этот громкий симулякр, эта копия, у которой не было и нет оригинала?
- Как же? Я сам учился, зубрил, своими ушами слышал. Да что слышал, уши прожужжали...
- А что именно слышал? Припомни-ка! Витает в ученых кругах легенда, де мол, некий Невер прочитал лекцию про неких маргвиников. А, возможно, и не читал лекцию, а заявил, что было такое племя: маргвиники. Всё! Вот и выходит, что был некий Невер, невидимый троповод прогресса.
- Ничего себе прогресс! Это вы лихо приладились, батенька, аферу, блеф, шарлатанство прогрессом величать!
- Раньше, было, думал, что отродясь не было, а теперь вижу, что даже осталась малость.
- Так почите ж в бозе да пошустрее.
- Сию рекомендацию я расцениваю не иначе, как понукание и даже катализ процесса...
- Вы не по возрасту резво схватываете мысли, даром что академик.
- Пыл сей напрасен. Моя смерть ничего уже не изменит. Да и... да будет мне дозволено чуток хвастнуть, я, веришь ли, за годы умирания постиг сущность этого процесса. И об одном прошу, не слушай ходульных и, особенно, физиологических объяснений этого состояния. Отдай предпочтение свидетельству человека, испытавшего все стадии умирания на невольном практическом опыте, объектом коего стал его организм. Человек, милый отрок, умирает сразу, как только отделяет свое "я" от ихнего "мы". Именно сразу за этим начинается тлен в личном гробу, как не пыжься его украсить и облагородить. Если не брезгуешь, подыми дерюгу, убедишься, что ноги мои давно истлели. Я это чувствую, то бишь я их давно не чувствую...
Чем же ты, интересно, производишь дерьмо, или дерьмо - давно и есть ты сам, и никому уже не отчленить первое от второго?
- У меня механически двигаются пальцы, веки, губы. - Академик как будто читал завершающую лекцию. - Но как только я прекращу ими двигать, то незамедлительно покину этот мир. Так что не торопи, я того не стою.
- Но ведь за... задержался, дедуля.
- А то не знаю. Зажился, зажился! Верно, Невер? Уговорил. Покину. Завтресь и помре. Без шуток. Не мне шутить. Жил я скверно, это уж как без того? Но, открою секрет: и старый маргвинолог изведал одну радость. Ее с собой и унесу, ни с кем не поделюсь. Хотишь знать, какую? Мне нынче не жалко, владей, хоть докторскую пиши: "Последний секрет академика Невера" или там "Великая тайна Невера", а то и так пойдет: "Завещание основоположника клинической маргвинистики". Внимай же, отрок, раскрываюсь: Невер умирает самым сильным человеком на планете Земля! - от пафоса дистрофик пустил слезинку.
- Вона как?! - оптимистически роняю я, косясь на мослы под прокисшей клеенкой.
- Да уж так уж! Верь не верь, а Невер непобедимый зверь! Ни разу ни один силач меня не поборол. А почему? А потому, что я не дал никому такой возможности, даже повода, даже намека. Никогда, усвойте, никогда и ни с кем Невер не вступал в борьбу... Открыто! - ученый секретарь марцилонской академии приподнял голову, в глазных щелках что-то даже вспыхнуло. - Вот и получается, отрок, что я самый сильный и неодолимый человек в мире. - Иссохшая пленка на костяной рамке затряслась от раскатов каркающего хохота.
- Логично. Тема для нового ребуса по софистике.
- Дарю! - залихватски свистнуло его великодушество.
- Обойдемся, соловья баснями не кормят. Время закусить, а ваше пышноцветие аппетиту не содействует. Так что до встречи в раю. - Я трогаю край кепи.
Мне вдруг сделалось тошно. Страшно. Сосущая ржавая жуть проползла по жилам, отстреливая ледяными ежикастыми бляшками в грудь и пальцы. Я вдруг отчетливо понял: мне это до чертиков знакомо. Я уже знаю это. Нет, видеть, наверное, не приходилось, но я знаю, что... это... Брр...
- Всего лишь миг. Один, - взмолился Невер. - Грех не исполнить последнюю просьбу умирающего.
- Валяйте. Чего не сделаешь для ускорения.
- Вы, я вижу, из-за кордона. Так вот, нет ли у вас обыкновенных людских спичек? Тридцать лет в руках не держал!
- Вот коробок, там что-то должно остаться. Тешьтесь, ровесник лженауки.
...Весь день, кутая скуку заказною живостью, я принимал участие в национальных спортивных соревнованиях. Кандопопушки - за этим ласковым словом скрывались ручные стрельбы тухлыми помидорами по мишени, которою состоял злополучный Ыйеяар. В состав судейской коллегии я был включен по благосклонной протекции мудрейшества. И в качестве арбитра сходу вляпался. По причине здравомыслия. Как только пришел черед определять победителей, я отдал пальму чемпиону по числу попаданий, "серебро" - за второй результат и т.д. Но как только я огласил свой расклад коллегам, все посмеялись, громко и злоехидно. Я долго не мог понять, чем же так развеселил уважаемое жюри, пока не подключился сам принц. Захлебываясь от смеха, "Де Мол" объяснил:
- Дорогой Прескарен, у вас, простите, на редкость извращенная система дележа призов. У вас побеждает сильнейший, а у нас принято все то же, но кувырком: победа присуждается за минимум попаданий, слабейшему.
- Для данного вида состязаний это, наверное, мудро и даже гуманно. - С радостью признаю я свой огрех, а еще больше - первый по-настоящему разумный принцип здешней морали. - Но, если хотите знать европейский стандарт, то победу в спорте присуждают за лучший результат, - впервые за два дня угодничества я проявляю твердость.
- Что это вам взбрело? Изволить шутите? - насмешливо, но напряженно поинтересовался патрон академика Невера.
Это ты шут с унитазным кругом на месте короны! Но вслух я сказал не это. А вот это:
- Это взбрело в голову первым устроителям бойцовских турниров.
Я смотрел на принца, не мигая, шлифуя слова и начисто игнорируя судейство.
- Цыц, всем стоять! - взъярился его высочество. - Значит, судят по-другому... там?
- По крайней мере, не как тут. Надеюсь, тут поняли? Вы? Вы? И Вы? - выкая разным, я упорно сверлю глазами одного - принца.
- Ах-ах-ах... А ведь вам я верю. Если не по лжи, я искони подозревал, что академик Пыф, царство ему там, заблуждался тут, когда расставлял баллы по минимуму попаданий.
- Пыф посмеялся над Марцилоном.
- Проклятье! Мы его... Подлец, он надежно укрылся от нашей немилости!
- О покойных либо хорошо, либо никак, - напомнил я.
- И о мошенниках? - распалялся принц.
- Ваше мудрейшество, в этом добре-то при вашем дворе-то... - улыбка не сходит с моих недоговаривающих уст.
Косо зыркнув, принц фыркнул:
- Гм, ладно, на нынче мы не будем мешать жюри. Для смены подходов нужен ордонанс, а для этого, как минимум, дебаты ученых, политиков и законорожателей. Кстати, повод и тема для всенаучной конференции...
- У-у... - я имитирую сочувствие, - переутомляться перед балом? А, в связи, давно хотел спросить ваше высочество, что вы дарите Булныдту по случаю именин?
- Вот еще, дарить! - засопел правитель. - У него их по дюжине на год. Так и разориться недолго. Весь лимит подарков имперской презентационной палаты был израсходован сугубо на милягу Булныдта уже на третий год его канцлерства. С той поры у нас прочно запамятован этот разорительный обычай разбазаривания всенародного добра. Хватит с лысого того, что день его рождения совпал с ежеквартальным балом.
Настроение у мудрейшества резко протухло, и я поспешил отвянуть. Рука случайно скользнула в карман, где ее охолодила гладь ножа. Как здорово и как кстати, что его высочество вчера заснул так здорово и так кстати! Отныне, брат Прескарен, пошлой милостыне - бой. Даешь прагматизм и сбережение карманного добра! Впредь твори добро с оглядкой на ресурсы.
Там далеко, над вязью эполет, высилась взъерошенная репа. Шер ами, как я соскучился по нормальным мозгам.
- Скажите, генерал, в вашей изобильной стране пироги именинникам дарят, со свечами? - приступаю я к допросу главкома. Прости, читатель, что обхожусь без ИО, оба мне до чертиков надоели! - Простите, ваше превосходительство, что обхожусь без ИО, они у меня уже - во, - я показываю, - где!
- Пироги... - мечтательно протянул штурмовой центр военной мысли. - Не травите душу гурмана. У нас позабыли, что это за фрукт. Что ж о свечках, тех и хроники умалчивают. Одни факела...
- Ото как! Тогда класс! - я потираю руки.
Путь преградила странная процессия. По лужам вытанцовывали десятеро в пестрых хламидах, отдаленно смахивающих на мундиры, все не по росту. Маршировали хромко, в разномасть. Дирижировал клоунадою господин с объемистой кадушкой южнее груди.
- Так я и подумал. Стало быть, доблестный капрал сей вышколенной команды - грандповар королевской кухни?
- Так точно. Только не капрал, а ИО бригадира, дерзость имею.
- Угу. Вот уж класс вдвойне... Минуточку, любезнейший. - Я припускаюсь к многомерно одаренному хомячку. - Будьте так милостивы, уделите мне пару минут...
"Повар ибн марш-инструктор" облегченно и всесторонне выпустил воздух, после чего, переваливаясь на кривых ножках, еще проворнее засеменил мне навстречу. Обняв за плечи, я отвел кулинара в сторонку, где мы секретничали долго, возбужденно и с нарастающим аппетитом...
Перед сном кольнула тревога. С недавних пор я заметил, что придворные, столь поначалу растерянные, испуганные и угодливые, как-то исподволь подхихикивают надо мной, что бы я не сделал и какую бы правду не сказал. К чему? Не то, что бы мне нравилась роль оракула, но смешки задевали.
Так поделом же, бакалавр бродячий. Ишь размахнулся.
Чем учинять дела, удумывать реформы и навязывать порядки обществу, чудному, чуждому к тому же, ты прежде бы навел порядок в собственной душе и голове.