Я греб лихорадочно и, как показалось, прытко. Добрый гений, к счастью, не отлучался. По крайней мере, минут пять спустя, совершенно выдохшемуся, мне повезло уцепиться за доску мимоплавного забора. На большее сил не достало. Еще четверть часа несло, как прищепку на "юте" плотика. Отдыхал, отдыхивался, аж члены затекли. А это, друзья, чревато судорогой. Представляю, с какой страдальческой гримасой - помесь Сизифа и Прометея - карабкался я на склизкий пролет. К общему фарту, плот в судоходстве был дитя - где-нибудь, верно, с обеда, потому и не расползся на двадцать восемь струганных дощечек. И на том спасибо. Ему от меня... и мне от него! Изрядно притомясь за этот день, я, если и думал о чем, так это о сне. Поэтому моментально с ним подружился, и он милостиво избавил от кошмаров. Правда, пару раз за ночь я просыпался, но до конца не осознавал, где... Да и вообще мало что мог разобрать...
Утренний холодок донимал, и не первый уж час, но даже ему не удавалось спугнуть дрему. Уже порядком засветлело, когда щеку как бы лизнуло мокрое и прохладное. Тьфу, не дай ты, пиявка! На этой гипотезе мозг со сном и раздружился. Открыв глаза, обмер - на меня глазела мохнатая и ушастая морда.
Волк?!
- Гау-гау! - приветливо сказал "волк" и свесил набок добродушное вместилище собачьих мозгов.
- Ну, здравствуй, - произнес я и робко потрепал пса за ухом. Да, Прескарен, похоже, проклятые треволнения превратили тебя в тряпку. Пора становиться человеком, тем более в глазах "брата меньшего", притом, что этот "меньший" не меньше, чем на дюжину фунтов, превзошел двуногого светоча.
Полчаса спустя мы плыли в обнимку. И если учесть, что утро не баловало избытком тепла, все вышло недурно и даже кстати. Хорошо б еще дня через три нам не скушать друг друга, благодарно думал разносчик разума, нежно глядя на милую мордаху твари божьей. Жаркий попутчик был вполне определенных, даже внушительных размеров, но куда менее определенного, можно даже сказать, слабо угадываемого происхождения. И надо отдать должное, как и положено более крупному и великодушному существу, во взгляде его не было пессимизма. Я замирительно погладил животное. Пассажир в шубе завыл.
"Опасность?"
Моя проницательность была подкреплена новым "У-у". Осмотрелся, насколько позволила предрассветная полутьма. Везде вода. Берег, на глаз, одинаково далек от любого "борта". Впрочем, нет. Да-да-да, черт, вон там - далеко впереди - русло перегородило что-то темное. Сумка расчехлена, труба наизготовку, и вот наведенный окуляр приближает россыпь одноэтажных домиков с дымящимися трубами. Остров инструментальщиков! Не проскочить бы.
- Ну-ка, подвинься, Прынц, - я не слишком церемонен. Пес нехотя подчинился, отполз и доверчиво уставился на меня, чуть скашивая глаза. С немаленьким трудом я отломил крайнюю доску и пустил в дело нож. Так появилось, пусть и мало эстетичное, но вполне годное весло. Еще часа полтора плот подчинялся воле реки, но потом путем подручных загребельно-рулевых средств я начал вгонять стихийно прямой курс в плавную траекторию со вполне заданной целью. И снова незадача - чуть спустя слабенькое течение резко ускорилось. Сперва вдвое, потом втрое. Наконец, нас стало забирать резко вбок. Никакие расчеты и выправительные усилия не помогали.
Беда, однако! Или что там, в конце концов? Водопад либо какой-нибудь водоворот, порог, каскад?..
Зверь, случайно нареченный Принцем, вторил упадочному настрою человека горестным, гнетущим скулежом. В ярости человек рубанул по борту веслом. Переломилось! Слезы брызнули из глаз. Это всё! Пес пособил в у-у-у-унисон.
Я прощался с самым дорогим. Дорогого было так много и, в сущности, так предательски мало... Взгляд примагнитился к мчащимся, растущим и засасывающим бурунам, в них гасились все круче всхолмляющиеся волны. Все-таки водопад!
Сбоку запиликало. Я обернулся. Наперерез нам неслась экзотическая посудина, внешне из стали. Посередке ходко крутилось колесо. Разметывая брызги и пену, точно из цистерны выстреливало талое мороженое. На борту ни одной фигуры. Но вот из невидимой щелки бакборта выскользнула веревка. Мне ничего не стоило дотянуться до нее.
- Без Принца не буду...
Горжусь, но я именно так и обусловил, это абсолютно точно! Иное дело, что условия мои никого не волновали. Из борта спокойно выросли два клыкосходственных зажима. Спустясь ниже ватерлинии, они очень точно и хватко крючканули плот под днище и на манер лифта въехали с ним на палубу. Расходившийся Принц, клацая, чуть не обломил об один из "клыков" собственный.
Едва не вписавшись в двухметровую взвесь пудры из взбесившейся воды, за которой кокетливо жмурилась бездна, судно развернулось и величаво покатило к далекому острову. Сумасшедшее течение было ему нипочем.
Очутившись на латунной, по виду, обшивке палубы, Принц бычился и рычал на коренастого дядю в необъятной зеленой фуфайке и глянцевитом фартуке. Не обинуясь, тот ухватил его за шею. Пес, не обинуясь, рявкнул, одновременно кусая дерзкую руку. После чего бессильно замотал лохматой морделью - порвать перчатку то ли из кожи, то ли из железистой материи не получилось. Зубы завязли, зато крепкая рука все глубже втискивалась в пасть, в глотку, зажимая нижнюю челюсть. Пара мгновений - и на моем спутнике защелкнулся намордник. Еще секунда - и толстую выю опоясал ошейник. Печально скуля, хвостатый увалень был уведен за единственную и, в общем-то, декоративную мачту. На ней слегка топорщился то ли парус, то ли флажок со стилизованным изображением раскрытых крылышек то ли курицы, то ли голубя. Выступившие невесть откуда другие спасители учинили хмуроватый осмотр - зрительный. Мой рот открылся для "спасибо-здрасьте", но тем и обошелся, ибо в спину толкнули: "Иди".
Повинуясь, - после шести или семи задержаний, арестов и узилищ за неполную неделю попривык, - я очутился в маленькой надстройке, где можно было только сидеть, да и то, поджав ноги под перекладину, служившую лавкой. Вход остался разневоленным, что будило искусы. Я и выглянул. Палуба была чиста и блескуча. Люди, а, то, и как знать, фантомы, опять исчезли. Наверное, мне тоже ничто не мешало покинуть темницу. Но рисковать не стал. Леса и долы за стенами Марцилона - это одно, а забортные кубокилометры бурной реки с водопадами - совсем другое...
И это называется путешествие: уже третий раз кряду я попадаю в классическое заточение. И в тот же раз ни за что, как и в первые два! Пора б и честь знать, господа.
Судно достигло удобной гавани, заполненной, по меньшей мере, дюжиной колесных скороходов. И опять, как час назад, отовсюду и враз возникли молчаливые... инструментальщики.
- Иди, - велел укротитель Принца.
Я сошел по сходням. За линией портовых построек раскинулся город. Дома на подбор одноэтажные: серьезные, каменные, с маленькими стеклянными окнами. Кругом массивы металлических приспособлений, механических организмов, обихоженных каркасов, крашеных труб... Лавинная демонстрация железорудной мощи и распоясавшегося техно-интеллекта. Ну, Марцилон! Край крайних контрастов!
Завели в ближайший дом. За узкой дверью лестница, она свинчивалась сразу и круто вниз.
- Иди. - Молвил сопроводитель. Ни капли угрозы. А если я и уловил чего, то безразличие, исходящее от спокойной уверенности в собственном могуществе и праве ничего не бояться. Сзади, из-за моих плеч вытянулась пятерня, сноровисто, едва не выдавив бельма, пришлепнула к глазам некую липкость.
Винтовыми завивами, счет им потерял очень скоро, спускаемся вниз. Однажды я оступился и кубарем ухнул по железу. Кабы не реакция и тренированные руки провожатого, цена бы моей шейке копейка. Остаток пути меня поддерживали под локоть.
Кажется, пришли. Наглазные тянучки отчмокнуты так же аккуратно - с половиной ресниц. Мы в подземной зале. Размеры аховые. Всюду снуют инструментальщики - взад-вперед, вверх и вниз по множеству таких же лестниц. Очевидно, каждая соединяет наземные жилища или конторы с просторными цехами подпольных заводов. Инструментальщиков даже на вскидку - сотни. И хотя бы одна женщина! То же с детьми. Такое впечатление, что это страна мужиков. Непонятно! Как, впрочем, и все в Марцилонии. Но я опять не уверен, имею ли право на вопросы людям, которые обошлись со мной без намека на привет...
Посадили на треногий табурет. Таких здесь понатыкано, почитай, по штуке на три-четыре станка. Для роздыху, видать, попеременке. За ближайшим колдовал пожилой мастер. Насуплен и горестен. Лицо одутловатое, волосы слизнуты от макушки до ушей, глаза навыкате, подозрительные, чуть что - утопают в пленчатых мешочках, как у хамелеона. Губы - две напитых пиявки - обвислые. Речь: перловая каша с пересвистом.
Шаги за спиной свидетельствовали, что проводник нас покинул. Я снова ни черта не мог понять. Перманентный балда - вот идеальное состояние приезжего в этой стране. Единственное желание: знать бы еще, чем ты, бедолага Прескарен, провинился перед миром - тем, большим, и этим - малым? Тебе Нигде не везет. Ты Везде лишний. Нездешний. Не свой. Приезжий...
Молчание инструментальщиков в кой уж по счету раз подтверждало: ты - чужой. Да и чего ты хочешь, чудак. Тебя что - убивают? Нет. Вот и сиди-помалкивай, дуй-радуйся в платочек. Очевидно, все-таки я болтанул это вслух. Во всяком случае, мастер приостановил работу, проутюжил меня недоверчивыми зыркалами и, меся слюни, сварливо забубнил:
- Тут ни кого не убивают. Запомни, брат. Это пошло из Марцилона. Принц боится убивать, лишать жизни, потому что смертельно боится смерти. Потому что боится сделать решимо, резко, круто. Ибо единичный пример решительности, он, не дай бог, пробудит вал резкости - во всех и каждом. Впрочем, есть тут и такой резон: ни один преступник в государстве просто не заслуживает смертной казни вследствие трусости и неспособности к настоящему злодейству, к самостоятельному поступку.
- Спасибо.
Прослезившись, я смыл остаток отодранных ресниц.
- За что? - придирчиво сощурился мастер.
- За то, что словом одарили правым. Честное слово - знатный подарок, особенно в вашей стране.
- Спасибо. Но ты плохо про нас подумал. Мы молчим не по злобе и не из гордыни. Мы молчаливы по натуре. Молчание - золото. Не понял?
И хотя я уже заранее кивнул, мастер упрямо гнул:
- Объясню. Ты успел заметить, что у нас чего-то недостает? Насколько у нас тихо? Речь не о заводском шуме. О живой речи.
- Да-да, у вас не слыхать глаголицы человеческой. Не скрою, очень все это странно. Так с первой минуты я и подумал: "Слышь, брат Прескарен, это ведь самое странное - молчание людей". Вы же труженики, а труженики, есть такое мнение, должны быть веселыми, общительными и довольными.
- Заблуждение! Мы сами так думали с первых шагов. Но, пару раз споткнувшись, стали плакать, а потом из мужества и честности просто замолчали. Дело в том, что у нас нет жен и детей. - На мое недоверие он возвысил ноту. - Тут надо все-таки понимать, все-таки... Понимать! На остров большинство из нас, пойми, бежало тайком, оставив семью на материке. Потому как была и надежда скоро вернуться. Но затворничество затянулось, и открылась немыслимая вещь: когда мужчины много лет живут одни и в однообразии труда, то очень скоро им становится не о чем говорить. А минет пара лет - глядь, уж и общаться-то друг с другом невмочь. Мужчины начинают исподлобья таращиться друг на друга, потом косятся на весь мир. Как-то так, волей неволей и сама по себе, община наша превратилась в однополый орден. И отличительной чертой членов ордена стало что? Правильно, угрюмость, а вдобавок склочность. Иной раз достаточно лишь искры, чтоб разгорелся костер всеобщей свары. А уж уйти от свары - одно пока средство придумано - молчанка. Правда, есть у мужского отъединения и оборотная, хорошая, сторона. Без женщин, без их соблазнов и всяких лукавых штучек, у мужчин появилась возможность углубиться и отточить до совершенства свое ремесло. В колонии нашей фактически каждый член - он и универсальный умелец на все руки, и, в то же время, уникальный дока в узком знании. Ну, вот возьмем меня для примеру. Самый признанный специалист по трем "Г" - гальванике, геологии и - гордость гностика - геометрии!
Началось! Я в изнеможении прикрываю глаза.
- Под стать и имя. Меня зовут Мастер Г. - выдающийся гностик, как ни в чем не бывало, разбалтывал кисель во рту. - Что до металлургии, которой я занят сейчас, - то уж в силу производственной необходимости...
- Позвольте, у вас, что, действительно, хм, нету, извиняюсь, женщин?
- Женщины... - будто лакнув коктейля из зависти, горечи и грёз, мастер трех "Г" и опьянел, и скривился. - Н-да, женщины! Как уже я сказал, далеко не каждый, драпая из Марцилона, успел прихватить подругу. А кто успел, от того она сама драпанула... После. Понимаешь, есть одна такая и, наверное, самая ужасная беда, которую принес этому народу режим лысца, этого проклятого узурпатора без короны. Принц отравил мозги всему этому народу, поголовно, и женщинам, хранительницам очага, наперед вторых. Гражданское поголовье этой страны привыкло ничего не делать, а только - болтать о пустяках, да славить его-не-его высочество, превозносить его не мудрость, его не гениальные начинания. Ради гарантированной подкормки за официально разрешенное безделье они привыкли даже хлеб жрать из отрубей, забыли о нормальной пище, о железных инструментах, о спичках... Мораль у всех одна - гори все синим пламенем, главное, что мы живем в придуманном благополучии. Никто уже не хочет замечать, как все разъедает ржа лени и вечная ее приживалка - равнодушие. И некому уже рассуждать о своей вине перед потомками, которым не останется ничего, кроме заброшенных заборов и трухи во дворцах, академиях и институтах. Мысли о будущем просто не могут зародиться в головах этих... - мастер не смог подобрать определения, - ну вы понимаете, этих, живущих сегодняшним днем. Известно ведь: куда проще поклоняться одному идолу, ни о чем не рассуждая, поскольку все за тебя давно и навсегда продумано уже. Кем? А не тебе, собаке, про то знать дадено. На то есть власть. И не надо, да и не дано тебе, огрызок, рассуждать: кто и по какому праву дал эту власть этой власти, не говоря про то, по какому праву эта власть имеет право на власть и на право тебе эту власть навязывать. Пешкой быть удобно. - Мастер тройного "Г" разошелся, да и я, осмелев, начал открыто уклоняться от фонтана его слюны. - А случись потом, в будущем, предстать перед судьей и отвечать на вопрос: "А где ж ты был во время этих безобразий и как же лично ты попустил такое?"... о, тут уж благонамеренный наш обыватель воскликнет: "А что, я выполнял волю непогрешимого принца". И оттого эти люди не хотят и никогда не захотят его ниспровержения. Он тюремщик их совести, а совесть - она узница самая ленивая, но и самая благодарная. Эта узница редко думает о воле. Никто не любит отвечать за свою лень. Принц обеспечил народу право на безответственность. И себе - первее вторых. Однако я кажется, увлекся. - Мастер уровнял словесный фарш, долго сплевывал и сморкался на пол. - Так вот наши бабы стали самыми первыми жертвами этой заразы. Они ею отравились еще до мужнего исхода сюда, на остров. Брехня, похвальба, суррогаты, муляжи... Вся эта ложь стала для них искомой истиной...
"Лукавая ложь - ласковое ложе и... ловкая ложа". - Это я точно про себя. То есть: не о себе, а сам, но не вслух.
- Вроде все и искали, а нашел принц. - Захлебывалась "Г-троица". - Словом, пришлось нам на этом острове все начинать с нуля. Город этот так и называется Нуль, и Орден наш тоже Нулёвый. Как и положено, и без того немногочисленные наши бабы не выдержали... да и рванули все - оптом, то есть скопом, для этого угнали пару кораблей. В нашей Нулёвой хронике есть такая скорбная дата: день повального бегства жен. 8 марта. Но самое печальное - бабы прихватили с собой и жидехонькую поросль - редехоньких наших детушек, дорогоньких наследничков. Так в одночасье остались мы и без будущего, при полных, как говорится, нулях...
- Какова участь беглянок?
- Бродяжат, побираются, чаще - табунами, но есть и индивидуалки, в смысле, одиночки: так сказать, пошатухи нищенского фронта. В Марцилон-то им путь заказан - там все давно схвачено-скручено, поделено-переделено.
- В голове не укладывается... Имея такую силу, такую технику, такую экономику, вы сносите этого недоучку на троне! - я возмущаюсь, и на этот раз без капли иронии. - Вы, построившие металлургические заводы и овладевшие чудо-кораблями, коим позавидуют Ливерпуль и Детройт! Ах, вы, верно, выжидаете? У вас стратегия... Однако не забудьте простую вещь: время коварно. Как бы ваше завтра не стало ихним вчерашним сегодня, потому что сегодня - всего лишь завтрашнее вчера. Вы завтра станете стариками, на острове у вас ни будущего, ни перспективы. А наследники... если одни из них уже будут, а другие - вас еще вспомнят... наследники ваши настолько выродятся и обленятся, что не захотят, да и не смогут усвоить, воспринять и применить ваши навыки, знания и открытия. И когда не станет вас, тут же не станет ни Острова Ноль, ни Города Ноль, ни Ордена Ноль. Останется Нуль, один огромный, круглый и сплошной Нуль! А чуть позднее, без вас, обнулится и Марцилон. Воленс-ноленс, но уж так. Рано или поздно.
- Очень, очень точно. Сразу видать, приезжий. Но у нас, такое вот дело, вождя нет...
Я внутренне весь подобрался: "Э, как бы и эти не произвели тебя в какие-нибудь магистры-гроссмейстеры". Ремарка Мастера Г успокоила:
- Правильно сказать, вождь как таковой есть. И даже уже на примете. Но за этим вождем нет той укоренившейся идеологии, какою за последние лет тридцать принц напичкал марцилонцев. Нет за ним и этой сокрушительной, как ее, харизмы. И программы цельной нету. Есть только сила, за ним которая, вернее, снизу его подпирающая. Он-то о ней, подозреваю, и не подозревает, не догадывается даже. И, в общем-то, вся проблема переворота в том, как бы, раздавив одного клопа, не предать власть пиявке.
- Ну-ну, ждите-пождите, глядишь, и некого будет спасать. Весь народец завалит загнившими заборами.
- Не поверишь, того же боюсь. Лично я - сторонник активных действий, - мастер слюняво жевал кашу, а я с затаенным скепсисом позыркивал на его унылую фигурку. - К сожалению, Орден братьев так и не завершил прений. Ни тайный плебисцит, ни открытый референдум не принес победы ни одной стороне. Лично я за решительное свержение, но есть у нас и достаточно людный левый фас - либералов, которые против всяких революционных мер и узурпаторских утеснений. А еще есть центровое болото колеблющихся. Левые не способны ни на что, кроме ученых разговоров и немыслимых прогнозов, "Болото" же ни в жизнь не всколыхнется в сторону переворота. Но все это, на мой взгляд, временно - до тех пор, пока за принцем стоят три твердыни, три святыни, перед которыми трепещет и преклоняется толпа. Дворец, Заборный Институт и Академия наук.
- Академия сгорела. Дотла, - буднично, всего лишь констатируя, перебиваю я, - между прочим, в ее поджоге обвинен злодей, стоящий перед вами.
Только сказав, подумал: нашел время и место самолюбие тешить. Но старый инструментальщик, подавившись на полуслове, шире и шире выкатывал желтоватые свои фары из-под войлочно-сволочных бровей.
- Сгорела? Кто? Академия? Надо же! - все-таки поверил. - А я ее, как говорится, воздвигал. Оранжерейный зал. Мой фундамент. Подумать только, какой-то чужестранец и... Впрочем, даже это не облегчает всей непосильной тягости задачи. Многие старейшины боятся идти на Марцилон, чтобы не заразиться миазмами скуки и разгильдяйства. Хм, и с чего это я вломился в такие джунгли? - спохватился он вдруг. - Вам-то что за интерес до наших передряг? То поджигает, то утопает, то агитирует...
- Простите, у меня все выходит ненароком, но не со зла. Кстати, что за штуку вы вытачиваете?
- А... - пеленая зенки, зарделся гальвано-геолог-геометр. - Длань великого человека, мученика этого народца. - Грустно продолжил он. - Много лет этот герой страдает за светлые идеалы человечества. Вот, если интересуетесь, уменьшенная копия его будущего памятника. Сразу после победы революции Торжества Света мы установим гигантский монумент этому сеятелю идей, этому аскету, стоику, борцу. - Мастер указал на чугунный отливок размером с ладонь.
Подле фигурки на полу лежала бесформенная железяка в полчеловека. Я узнал грубо отделанную... ладонь из бронзы. Но куда больше занял чугунный отливок. В нем легко угадывались очень характерные черты и детали. Наклонясь, я напряг зрение и... Икнул, узнавая в величественном пузане с горящим взором и выброшенной вперед рукой с обрывком цепи... Кого б вы думали? Ха-ха, то был он, острожный мой сосиделец, тюремный жорик... Ыйеяар! И главное, чугунную копию распирало такое благородство, какого в прообразе мне, признаться, наблюдать не привелось.
Дышать стало тесно. Но не стало смешно. Не по себе стало. Я больше ничего не стал говорить и даже не захотел ни о чем больше расспрашивать. Я плотно осознал, что приезжему, в самом деле, не стоит соваться в дела этой страны. И причина одна - приезжему просто не дано ничего понять в ее делах. Опыт соприкосновения учил: привычная тебе логика и действия твои, Прескарен, согласно логике постороннего, обречены здесь на неизменный крах, потому и оборачиваются непременным банкротством.
- Мы не задерживаем чужеземцев. Наша миссия на реке ограничивалась вашим спасением. Не более. Это уж я переборщил. Сейчас вас накормят и переправят туда, куда сочтете нужным. Нам это не труд. Всё. - Подытожил мастер.
Я кивнул и отвернулся.
- Э... - нагнал его окрик. - На память не побрезгуйте... Это... Персонально... От меня, - мастер несколько смущенно протягивал миниатюрную статуэтку марцилонского великомученика. - И не пытайтесь ответить тем же. Удивить не удастся. Я крепок в убеждении, что подземная техника Ордена Нуль не уступит самому совершенному аналогу вашего Закордонья. Так что не удивляйте нас, договорились? Так-то вот, приезжий. После обеда укажете дежурному лоцману маршрут доставки. Вас высадят везде и у всех, кроме - здесь и у нас. Договорились?
Наелся вдосталь, от пуза. За столько дней и сразу! Островитяне, ко всему прочему, сберегли рецепты прежних кулинаров. Яичница из пяти желтков на томате под сметанку, да полбуханки свежего хлеба, да рябчики под чесночным соусом, да полфунта домашнего сыра - и все это под литр столового вина! Рекордно быстро это все обратилось в воспоминание, ухнув в одно небольшое отверстие на лице, которое без малого неделю не столько потребляло, сколько извергало всякую нематериальную чушь.
Потом препроводили на моторную мелкодонку, где я не без труда пропыхтел, а может только показалось: "На вон на тот берег, ик... сильно обяжете"... Слабый жест обжоры относился к незнамой стороне реки.
Уже на борту выяснилось, что островной инструменталиат снабдил гостя провизией для дюжины пиров. Но меня куда больше радовало возвращение Принца, весьма отъевшегося и не менее ублаготворенного. Только теперь я разглядел, до чего же велик и мускулист этот скресток волкодава с водолазом.
Итак, извольте, сударь мой, вперед. Смело и решительно. Подумать только, впервые за всю жизнь ты обзавелся надежным защитником и поводырем с отменным нюхом на жизнь. Стоило ль читать так много, чтобы так долго не понимать: тебе нужен всего-то Принц. Но только и именно этот! А ведь стоило!
Взвалив сумку с провиантом на прихваченный в Нулевом Городе аршинный стальной стержень, я передохнул, переварил и переключился сначала на шаг, а потом на малую рысь.
Куда? Честно, не знаю. Хотелось одного - куда-нибудь. Да если и не хотелось, ничего иного не оставалось. Ведь ты приезжий, а если в точку, то просто чужак, никому не нужный нахлебник, захребетник, прилипала. И не только тут. Пожалуй, чужаком ты не был, как ни удивительно, лишь самому недолгому своему знакомцу - Принцу. Не тому лысому неучу, а вот этой лохматой животине с добрыми глазами.
Нам следовало идти. И мы делали это. Приятный ветерок обдувал лицо и морду, улетучивая слабый хмель: кому - от вина, а кому - от парного ливера. Лес заметно редел. И надо отдать должное Принцу - он держался какой-то одному ему ведомой тропы, мне же ничего не оставалось кроме как положиться на собачью интуицию. Помалу лес сошел на нет. Впереди стлалась степь с желтеющим взвысями. Уже легче. Серпом резануло сквозь облако солнце...
Как-то, взбираясь на довольно отвесный холм, я приметил, что пес тихо и встревоженно рычит. Проследив за его взглядом, я невольно задрал голову. Понятно. На соседней верховине торчит человек в поношенном фрачишке: руки в боки, ноги врастопырку. Молодцевато согнувшись в полупоклоне, еще издали он приподнимает шляпу.
- Мое почтение, Прескарен. Рад, что вы спаслись из этой клоаки невеж и балаболов, - глумливый тон показался мне смутно знакомым. Еще пяток встречных шагов разрешил и этот ребус.
- Вы, Скуттар? - я изумлен и неподдельно. - Или теперь уже ИО Скуттара?
- После вашего бегства не сподоблен такой чести.
- Р-р-р, гау! - порадушничал пес. Молодчина! Какой нюх на мерзавцев.
- Принц? И вы еще находите силы безучастно произносить это слово? - поморщился Скуттар. - Я так, ей богу, дай только в Европу выбраться, заделаюсь анархистом-террористом, объявлю бойню тиранам и перестреляю всех наследных принцев и королей, начиная с турецкого султана и по ранжиру до князьков Монако и Туамоту.
Поравнявшись, я с правой, хоть и безучастно, влепил бальному Казанове в ухо. Он разом сковырнулся, и глянь-ка улыбчиво подставляет уже горло встрепенувшемуся псу.
- Это вам, милейший, за то, что вы имели наглость гробануть казну, не соизволив упредить меня, хотя отлично знали, на кого падет подозрение, как только вы смоетесь, - я неспешно расшифровываю педагогический прием.
Все это время Принц пускал слюну на его горбатенький кадык. Осторожно покрыв ладошкою гляделки, хлюст виновато заголосил:
- Умоляю, Прескарен, не надо, умоляю... Это все придумал каналья Буллион. Его затея. Я ведь искренне надеялся в казне на что путное. А там.... Тьфу, барахло. И потом, клянусь здоровьем всех своих отпрысков... внебрачных, я был уверен, что вы аферист космической гильдии. Я ведь как мнил-то: Академию наук кто пожег? - узрев мой забелевший костяшками кулак, он заспешил реабилитироваться. - Ах, не вы? Верю и категорически извиняюсь. Но я ж решительно не знал. Я ж, в глубине, безвольный, доверчивый, хотя и недовоспитанный жуир. То есть дерьмо, конечно, но безобидное. Да, всех мерю по себе! Да, подставлю любого, но только не врите, что и маму родную. Вот ее, лапушку, я не подставлю сроду, потому как ее-то и не помню, родненькую. От роду. Все свое детство я месил песок для замков на пляжах Одессы. Слыхали? Такой есть городок в Америке. Спрашивать круто с меня - просто глупо. Не бейте меня. А то покалечите ненароком, лишив мир закоренелого республиканца и перспективного декабриста. - В ответ на мое бездействие он хамел на глазах.
- Тэк-с, а где же преподобный член сгоревшей Академии наук? Биточка Буллион который? - вопрошаю я, оттягивая Принца от пылеповерженного соблазнителя беспорочной Изомахильды.
- Поверите ли, сей бесстыдник, срамец и пакостник меня надул и, покуда я беспутно, безрассудно, но безвредно дрых, он со всем наворованным скарбом - фьюить! - усики авантюриста возмущенно встопорщились, само собой, не без помощи мизинца и ноздрей.
- Много нахапали?
- Где ей? Всяка ерундишка: глиняные шалопики, бычьи пузыри, клетки с вялеными мышами... На что, на что все это там? - чувствуется, его взмах был адресован Америке.
Не без сочувствия глядя на ловчилу, я не могу удержаться от комментария:
- Глупый, нечестивый Скуттар, вникни и пойми: лишив тебя твоей доли трофеев, хитроумный Биточка где-нибудь на периферии заделался, самое малое, туземным Ротшильдом. И плевать ему на то, что в дворцовых кулуарах о нем не будут травить завистливые басни, как, к примеру, вы о...
- Я совсем не имел в виду того барона, то есть имел в виду не того барона, тьфу, сиречь не барона вообще. - Попавшись и путаясь, Скуттар слегка порозовел, если такое сравнение применимо к меди этих щек. - Вы, признаться, совсем запутали меня своими перепадами с "вы" на "ты".
- Довольно. Вы не в Париже, не в Вене и даже не в Санкт-Петербурге. Здесь всё можно. Если не ошибаюсь, это ведь ваше кредо, когда исходит от вас - для вас, а не против вас.
- Вот именно, - со странно-затаенным смыслом отозвался он.
- Что?- я решаю уточнить.
- Да вот узнал от Биточки, что в Марцилонии, будь она неладна, есть некий загадочный родник мечты. В нем как будто бы течет вода везения, - возбудясь, выжига перешел на крик, чем взволновал собаку, и снова перетёк на полушепот. - Кто наберет этой жижи и выпьет, тот ухватит за хвост павлина фортуны, - меня морщило от его цинизма. - И тут уж не робей - шинкуй эту жар-птицу на какое хошь жаркое успехов, радостей и шансов. Это я вам, Прескарен, передаю то, что мне самому передал Биточка, которому передал это...
- Амба. - Не выдерживаю я. - Не давите на перепонки, Принц не оправился от нервных перетрясок.
- Про то тут все знают, - по-своему поняв мой порыв, он резко перешел на угодливо трусливый шепот. - Зато мало кто знает, как добыть эту чудную жижицу. А без нее и павлинчика... того... не сцапать. - Прицокнул пройдоха.
Я насмешливо смотрел на малодушное создание: "Да, братец, с тобой главное - чуток твердости, и лепи, что хошь. Нахалы почти все такие, лишь бы не слабить узду и смачивать глину". Вслух другое:
- По мне главное - где? А уж как...
- Э, не скажите. - Не сдавался Скуттар. - Тут-то и собака зарыта...
- Не обижай Принца. Он телепат. - Шучу я. Но прохиндей задом-задом опасливо отполз. Шага на четыре.
- Ты уж встань, пожалуй, Скутя, - прошу я. - А то простынешь ненароком. Итак, насчет чего там закопали... животное? - и на случай поглаживаю пса.
- Я... право... слушал как-то так вполуха, на Биточку понадеялся. А он, шельма, взял и упузырил. Одно лопотал, помню: что в деревне знают про это, про источник-то. Во дело какое...
Все это уже значило: не куда-нибудь, а ТУДА! В деревню...