"Ситуация абсурда неописуема, ее можно лишь передать гротеском, смехом. Язык добра и зла, мужества и трусости к ней не относится" Мераб Мамардашвили
"Значительная и едва ли не самая увлекательная, причем не только для специалиста, часть современных научных исследований в разных дисциплинах обращена к реконструкции прошлого по некоторым, иногда скудным следам" Вяч. В. Иванов
"Ничто так не радует сочинителя, как новые прочтения, о которых он не думал и которые возникают у читателя" Умберто Эко
...В ершалаимской реальности...
Музыка Глюка, Глинки, Бородина, Свиридова.
Вирто-версия "Евангелие от Михаила, или парад апокрифов"
Рукопись N 1.
"...Рим да пребудет вечно... Да здравствует Гений Императора...
...по свежим следам предпринял это изыскание, велев с максимальной исторопностью доставить мне людей, представлявших интерес для Цезаря, Сената и Народа Римского по делу бродячего проповедника "ИНРИ" (далее предпочту называть его И.) и смуты, произведенной в те дни его речений, ареста и казни (?)... Боги видят, что сей труд был проделан по личному промыслу еще задолго до вызова меня в Каприйский дворец...
...уже очевидно, непозволительно доверился Афранию...
Прискорбным является тот факт, что я слишком поздно услышал об этом незаурядном человеке. Еще больше жалею, что своевременно не уловил связи его проповедей с действиями могущественной секты в К., ибо его слова и претензии таковы, что могли принудить правителя Иудеи Ирода усомниться в его праве вершить судьбы этой провинции... Ибо сей мессия И. выводит свое древо из глубин местной династической почвы, от корня царского...
Сей мемуар я пишу сугубо для личного успокоения и утешения совести, возбужденный чересчур необычными казусами, сопровождавшими пребывание и таинственное исчезновение... (а, может быть, даже)... смерть проповедника мессии, известного под именем И. и прозвищем "Сын Отца"...
Началось после встречи с начальником тайной службы...
Как только на мой вопрос: "Кто из ваших помощников руководил этим?", - Афранием было доложено: "Толмай", мои предшествующие сомнения усугубились. И стоило Афранию покинуть мрачную экседру* с приказом вызвать ко мне Толмая, я кликнул центуриона Марка. В центурии "Крысобоя" был маленький, но абсолютно преданный мне отряд выборочных телохранителей из верных антесигнанцев. В германскую кампанию мы по семь раз спасали жизнь друг другу... Им я доверял безоговорочно и даже больше, чем несравненному Афранию, а в ловкости, логике и силе они не уступали лучшим его агентам, что было тайно и не раз удостоверено мною при оказии. Я велел Марку выслать троих антесигнанцев с заданием: опередив Афрания, секретно захватить и доставить сюда Толмая...
Марк доложил о том, что Толмай взят и привезен... Я велел запереть его на крепкий замок в нижней палате с зарешеченными окнами. Тотчас доложили о приходе Афрания.
Афраний по своему обыкновению предпочел для своего визита такое раннее утро, что я даже не успел вздремнуть. Впрочем, не сам ли я распорядился принять его немедленно по прибытии? И снова, как уже не раз в этом страшном дворце, у меня разыгралась сильная мигрень. Я слышал шаги Афрания, и горячий морок заливал нутро моего черепа, медной молотилкой бухая по вискам и немеющей затылочной кайме ...
Увидав его в одиночестве, я выразил недоумение. О, кто бы знал, каких усилий, трудов и жертв стоила мне эта игра? Но я старался в меру сил. На мой вопрос Афраний с сокрушенным видом сообщил, что Толмай был внезапно похищен, по его предположению, либо сообщниками И. из его секты, либо зилотами-сикариями...
...Подозрения усилились... Сдержавшись, я миролюбиво попросил Афрания доставить Вар-Раввана. С тем же сокрушенным видом Афраний ответствовал, что Вар убит ножом рыболова... - запах рыбы, чешуя на лезвии... - и тоже с чрезвычайным искусством!
- Скажи, Афраний, отчего так много крови вокруг мирного бродячего философа с его голубиной проповедью о царстве справедливости, света и добра? - не выдержал я.
Афраний, слегка откинув назад наклоненное чело, метнул на меня свой редкий прямой взгляд и задумчиво произнес:
- Все объясняется тем, игемон, что вокруг этого дела завязались и переплелись интересы многих, очень многих, и это, боюсь, способно вынести его за рамки нашей забытой богами периферии. И за такой итог я переживаю более прочего. Уверяют, что он - прямой потомок туземного царя по имени... что-то вроде, Девий. Этот Девий правил здесь еще до основания Рима, во всяком случае, так гласит их предание. Исполняющий же обязанности верховного жреца Каиафа упорствует во мнении, что Га-Ноцри - рядовой сириец. Между тем, не одни уши слышали, как главный иудейский авгур Анна обмолвился, будто он... - Тут Афраний назвал Его по имени И. - он - лишь сын плотника-единоплеменника, хотя пресловутый Га-Ноцри в словах для одних стирает грань между племенами и человеками...
- Что значит для одних? - не понял я.
- Это значит, что для других он говорит иные слова - слова власти. И, сдается, игемон, всех перехитрить хочет Анна, а с ним... Впрочем, это личное мнение, которое недопустимо для человека службы.
И тогда я ответил:
- Но Каиафа торжествует, Афраний, а коллега его Анна пребывает в тени, будто все это его не очень затрагивает. Даже больше, Анна ничему не препятствовал, никого не понукал.
- Внешне - да, - проваливаясь ликом во мрак, согласился Афраний. - Я и говорю: Анна всех переиграл. - (...Не так ты говорил, Афраний. Больше того, так ты не говорил вообще. Передергиваешь, начальник службы, и не впервой...). - Переиграл. И, может быть, на годы.
"На эпоху", - усмехнулся я и постановил для себя взять Афрания не только на подозрение, но и на слежку...
Горячая волна нахлынула так сильно, что ухода Афрания я не заметил.
Время спустя полегчало, и я задумался глубоко и печально. И чем больше думал, тем безысходней и тоскливее становилось... Похоже, в эти кости нам выпали сразу 4 пса**...
От следа к следу, от умозаключения к умозаключению я все тверже укреплялся в мысли, что Афраний ведет недостойную игру. И я еще больше пожалел о том кратком диалоге в затененной комнате после вынесения приговора на площади...
Тогда, когда толпа потребовала казни Сына Отца, я имел неосторожность конфиденциально передать Афранию несколько своих поручений. Сейчас я не мог отчетливо восстановить в памяти их последовательность и дословность. К прочему, у меня ужасно раскалывалась голова.
- Очень хорошо. - Сказал я Афранию, сойдя с лифостротона, но перед этим пожал ему руку и, всецело доверяя этому безукоризненному манипулятору, незаметно вложил в его ладонь записку. Ее я составил загодя на случай неблагоприятного исхода голосования на площади. Там были такие слова: "Надо спасти Сына Отца. Если начнутся беспорядки, это будет сделать проще. По нашему закону он невиновен, и мы должны его спасти. Имитация смерти, да ведь? Пусть солдаты отрежут его от всех, кто его знает, содержа за пределами различения. И дурман... Дурман дайте обоим... Я солдат, не палач. Мятежник, попав на крест по ошибке, по злобе чужой, достоин легкой смерти. Один цел, двое умрут легко"...
Каким-то волшебным образом, Афраний, даже не разворачивая записки, ухватил суть, и мы очень тихо обменялись несколькими фразами, из которых сейчас я помню пару смутных слов, и не в силах схватить причины этого беспамятства...
...Очевидно, Марку удалось развязать Толмаю язык без крови. Толмай ровным счетом не отличался ничем особенным. Бесцветен, как Афраний. У них все такие что ли? Толмай рассказал мне об агенте по имени Низа.
Низа, гречанка, жена торговца коврами, по-своему уникальными. Там есть коронные сцены, вышитые блестящими прядями, повествующие о похождениях Селены, рапортовал Толмай. Низа никогда не любила Иуду, координатора самой большой сети меняльных лавок, отделения которой есть и в одном из дворов Дворца Каиафы, и вблизи Антониевой башни. Низа познакомилась с Иудой недели за полторы до всей этой истории. Иуда был хорошим специалистом, при его посредничестве осуществлялись серьезные операции, но крупных денег лично он никогда не имел и, вообще, считался человеком умеренного вкуса. Мне самому до последнего было не совсем понятно, зачем сребролюбивая гречанка с ним зналась? Такое впечатление, игемон, что некто нарочно свел их для близкой цели, понуждая Низу поддерживать эту связь. Зная ее тягу к роскоши, тратам, можно было догадаться, что гречанка поощряла любовника к растущей поживе. Совершенно равнодушное, непривязанное существо, она была, тем не менее, ценным, расторопным и исполнительным порученцем. Афраний всегда выделял ее и подчеркивал, что на Низу можно положиться даже тогда, когда мужчина отступит, и что нет такого дела, за которое она не возьмется...
"Отсюда я заключаю, что Афраний пользовался сам (и в полном объеме) арсеналом услуг Низы, и только он мог быть тем человеком, кто принудил ее к столь тягостному и неблагодарному союзу с Иудой", - вывел я.
"Игемон, мне затруднительно судить о помыслах такого большого начальника". - Скромно отклонился Толмай. Но я был начеку:
"А скажи, красноречивый Толмай, тебе давно ли приходилось иметь дело с искусством такого большого начальника как Марк Цицерон, он же Центурион Крысобой?"
Бледность залила щеки Толмая, и тогда я благосклонно предложил ему все хорошенько припомнить, соединить и связно изложить.
"Игемон, поверь, я боюсь не достопочтенного Марка". - С усилием промолвил Толмай.
"Афраний до тебя не доберется. - Отрезал я. - Об этом позабочусь я, префект Иудеи Понтий Пилат - "Аурум Пелум"*** армии Германика. До Афрания доберемся мы".
"Это правильно. Потому что в правилах змееокого Тифона**** - опережать. Всегда. И всех. По этой причине вам уже не посчастливится допросить Низу. Однако, если не мешкать, то на пути из Цезарии можно добыть ее мужа, торговца лунными коврами".
"Тифоном вы зовете Афрания? Ласково. Не знал", - я даже качнул головой и понял, что Толмай, несмотря на свои доблесть и ум, - жертва, смертельно боящаяся Афрания, с одной стороны. А с другой, - он не в себе от счастья, что его изолировали от бывшего начальника. С этим человеком можно работать и, вероятно, будет сподручнее обойтись без педагогических приемов Крысобоя...
При скорой встрече с Афранием я поинтересовался, где находится дом Иуды из меняльной лавки. Афраний сразу закогтил нить:
"Я в твоей власти, игемон. Сегодня я могу сделать это мучительное для меня признание - мучительное оттого, что оно способно занести в твое сердце искру недоверия ко мне. Но я делаю признание и предаюсь воле твоей, ибо теперь можно с уверенностью сказать, что нам удалась выдающаяся комбинация, о которой я поклялся молчать до тех пор, пока дело не выгорит. А теперь, игемон, ты волен поступать со мною так, как сочтешь нужным. Но об одном прошу: выслушай...
...Дом Иуды-менялы располагается в глухом переулке и смотрит окнами во дворик, а двор переходит в глубокий и широкий овраг, - повел рассказ Афраний.- Я давно внес этого менялу в список дублеров одного своего сценария по нейтрализации Иуды - главаря и финансового мешка сикариев, важнейшего соратника и соперника Симона Зилота, больше известного по кличке "Волхв"...
Когда в этом мятежном городе объявился проповедник... - Афраний снова употребил имя И., - я внимательно послушал его нотации, проследил его действия, вплоть до попытки сокрушения рядов во дворе Храма, ему там крепко намяли бока...
Лишь после этого я решился провернуть сложную комбинацию, делая упор на распространенность у иудеев имен, начинающихся с "И": Иосиф, Иуда, Исаак, Иов, Иеремия, Иоанн, Иона, Иаков, И., или, если нравится, Иешуа... Очень скоро мне стало известно, что радикальный вожак ессеев Иуда входит в секту так называемого Га-Ноцри, чьи устные манифесты представляют компиляцию ветхих заветов самого строгого из иудейских преданий о пришествии мессии - августейшего лидера этого народа. И что самое замечательное - этому мессии предначертано прийти вот-вот, ибо сбылось несколько предзнаменований древних пророков. Помнишь, усечение головы кУПЕльщика Иоанна? Или раздутую молвой репрессию Ирода Великого, якобы вырезавшего тысячи младенцев? Это все ступени одной лестницы в небеса. И последней ступенью к небу должна стать оговоренная ритуальным писанием смерть мессии-искупителя на кресте. О, если б ты видел, игемон, как заведенный народ буквально алкал крови агнца невинного, ибо - предписано... Я внимательно присмотрелся к нашему... - он снова назвал это имя И.,- и увидел, что в его благонамеренных речениях многое до слова совпадает с прорицаниями их гениев. Еще глубже копнув, я понял, что этот И. не благостный юродивый, а имеет прямую связь с сектой Иуды и Симона, которые сложной иерархией полулегендарных титулов и генеалогий связаны с вождями саддукеев и фарисеев, Анной и Каиафой. Он не зря в одной из проповедей восклицал, что не мир, но меч принес с собой. Меч - жезл военного главаря, да при этом царственного! Чуешь, игемон, какие шелка прядутся в маленькой Иудее? Но я, не утвердившись досконально в оправданности своих подозрений, не смел тревожить ими тебя и бросать тень на самых высокопоставленных персон этого беспокойного народа. Вперед всего я выяснил, что в этой могучей шайке чрезвычайно значима, но старательно запудрена роль Иуды казначея, который, как оказалось, одно лицо, что и Иуда Сикариот!"...
"Секта И. и Иуды? Ты разумеешь о том, что говоришь? - я был потрясен этими признаниями, несмотря на то, что голову ломило не меньше, чем в предыдущую встречу с Афранием. Перекручивая боль, я изо всех сил впился глазами в нос величайшего плута. - И. - игрок? Возможно ли"?
"И. Га-Ноцри - рваный хитон на белоснежной мантии потомка царей из колена Девия, мессия и меченосец многоголовой секты ессеев, который мечтает вернуть престол, провозглашает очень странные принципы и распространяет на избранный народ старую, по их чаяниям, правую веру! Из его принципов мне приглянулся один, который примирял иудеев с нашей властью, одновременно расшатывая позиции Синедриона. И тогда у меня созрел план - заманить И. в дом Иуды Сикариота, рассекретив обоих и арестовав. Это давало нам шанс опорочить самого грозного и непримиримого из сикариев, приписав ему тягчайший грех - предательство! Мессия И. был мне, если честно, как игрок безразличен, скорее, даже выгоден в качестве проповедника добра и смирения перед властью.
Впрочем, последнее - больше легенда, которую придумали и внедрили про этого решительного и дерзкого Мессию. Но для того, чтобы заранее извещенные нами синедрионцы могли взять Иуду и И. с поличным, мне нужен был пресловутый явочный домик Иуды Сикариота. И обязательно - с окнами на улицу, чтобы был виден условный сигнал для недремлющей стражи... Все шло по плану. Но внезапно, игемон, ты застал меня врасплох, спросив про Иуду: "ведь он старик?"...
И я, хотя работал во благо Рима, чувствую себя премерзко, как это и случается с благонамеренным гражданином, вынужденным ради благоприятного исхода юлить, допускать подозрительные недомолвки и утайки, то есть действовать в урон собственной репутации. Но это издержки моей службы, игемон. А ради успеха операции я готов пойти на смерть. Итак, мне пришлось напрячь свою память, и это напряжение, если помнишь, не было долгим, благо в Иерусалиме Иуд не меньше, чем в Риме Гаев.
Дело облегчалось и тем, этот Иуда был у меня в те дни на слуху. Так вот и был обречен и приговорен молодой Иуда из Нижнего города, ни в чем не повинный меняла. Но калибр имперской задачи заслонил микрон персональной потери"...
...Несколько времени я не мог уравновесить свое дыхание. Гнев, разочарование душили меня. О, Афраний - циничный продукт наследия великого и грешного Сеяна*****, которому я, разумеется, тоже кое-чем обязан. Но сердце никогда не может привыкнуть ко лжи...
...И все-таки у меня не было ни одного стоящего козыря против Афрания, слишком поздно я раскусил его игру, и червь законного обвинения еще не вылупился из кокона спорных подозрений. Хуже того, в памяти моей выткались вдруг фразы загадочно забытого диалога у лифостротона - гаввафы, как называют этот каменный помост иудеи. Диалог - перед отправкой И. на казнь после оглашения приговора о распятии:
"Он. На его кресте будет кто?
Я. Сын Отца.
Он. Сын Отца - Га-Ноцри, Иешуа?
Я. Сын Отца, Иешуа.
Он. У нас есть зверь покрупнее. Иуда Сикариот.
Я. А этот...
Он. Я обещаю: ягненок на привязи будет молчать, он будет безопасен"...
Такой вот разговор. Я тогда устыдился своей недоверчивости, недогадливости, мелочности и спросил:
"- А вечный стыд за подмену?
Афраний. Иуда будет повешен на кресте, предназначенном для И., а И. - на его место. Иуде дадим напиток, он не будет сильно мучиться.
Я. А И.?
Афраний. Сделаю все возможное, чтобы избавить его от смерти и от мук, переместив на крест Гестаса.
Я. Гестас разве станет молчать?
Афраний. Ради легкой смерти? О, да"...
...По правде, я в тот миг не вник в столь сложную расстановку. И времени не было, нас могли видеть чьи-нибудь любопытные, въедливые писцовые очи. И голова раскалывалась. И волновался как никогда. Терзали смутные предчувствия...
Вот и получается, в ту пору у лифостротона мне ничего не оставалось, как положиться на гений Афрания...
Когда в памяти всплыло все это, я не нашел ничего лучшего сказать:
- Твои старания, Афраний, соответствовали намерениям, а намерения тайной полиции никогда не должны расходиться с интересами императора. Не смею задерживать тебя, офицер в сером плаще и с белыми руками.
Его северное лицо затмил румянец, а потом скрыл длинный колпачный воротник. Афраний отступил в темь...
Моей же голове грозило мощное помутнение, от которого выручил Банга. Я потребовал чашу самого легкого аметистоса, с наслаждением окунул в нее лоб и нос, вытянул все до капли, промокнул лицо тогой и поднял к лицу щит. В надраенную овальную медь скутума****** смотрело утомленное лицо старика. В Долине Дев оно выглядело втрое моложе. Это не беда для воина, но и не радость для префекта.
Втроем - с Бангой и коротким пелумом в золотом ободке - я проследовал в комнату к Толмаю с зарешеченным окном, отомкнул замок. Жадно жующий офицер явно не ждал визита.
- Быстро говори, кто висел на месте Гестаса? - с порога щелкнул я, как плеткой. В его глазах застыл ужас, точно он узрел Орка*******.
- Иешуа.
- А Вар-Равван? Убийца?
- Афраний велел повесить его в середине.
- Ты уверен?
- Целиком. А что?
- Удачной трапезы...
Нахлынуло безумие. Я присел на какой-то выступ. Сколько длился приступ, не помню. Помню только рыкливое соло Банги...
В соседней комнате, ничем не отличимой от тюремной камеры, взору предстал полнокровный, довольно молодой человек, которого портили глаза. Они были полны ужаса.
- Как твое имя? - меня притягивала веселая прядь, завитая в стружку по центру его лба.
- Дион.
- Ах, ну да, могло ли быть иначе? Продаешь ковры?
- Да.
- Твоя жена Низа?
- Кхм... Да.
- Ты знал, где служит твоя жена?
- Левою рукою Пана.
- Кто этот Пан?
- Мы знали его так.
- А меня как знаешь?
- Претор... Игемон... Аурум пелум...
- Зачем ездил в Цезарию?
- Мне надлежало удалиться.
- Это я понял, не будь глупее, чем есть. Зачем?
- Перед этим я привозил ковры огороднику.
- Этот огородник живет...
- В Вифании.
- Зачем? Подумай и постарайся сберечь мое время.
- Моей задачей было дать особые весенние баккуроты этому злобствующему дурню с козлиным свитком.
- Как? Это ты вывел... Левия?
- Кажется, пророк звал его так.
- Кто такой огородник?
- Не знаю. Его срочно вызвали в город вместе с пророком. Я отправился следом. Но еще по пути в город огородник оторвался. Мне показалось, он вычислил меня. Это опасно - их сики остры. Насколько сейчас известно, я ошибся и, к счастью для себя, не запаниковал. Огородник, на самом деле, отбыл в Гефсиманский сад, где...
- Собрал всю шайку, то есть всех последователей. Чтоб их взять, понадобился...
- Целый спейран. Такого большого захвата за годы торговли в этих местах я не упомню.
- Для торгаша ты осведомлен недурно. Значит, был и там?
- Это называлось "Цезарией".
- А в реальности?
- Кумран.
- Как ты мог оказаться в Кумране, это два конных перехода?
- Если вскачь - вдвое быстрее. Но я не мог быть в Кумране. Там были огородник и ваши люди. Я был с пророком. И звали меня Иуда из Кириафа. Я встретил пророка на площади у Храма.
- Он снова громил ряды торговцев и менял?
- Не в этот раз. В этот раз ему было не до того. Здесь у него была условлена встреча с другим человеком. Но им стал я.
...Поскольку уже не первый месяц я особо пристально следил именно за опасной сектой ессеев в К., то знал, что в "Гефсиманском саду" - К. - была шумная потасовка. Некто Киф (кажется, по-ихнему это то ли "Глыба" то ли "Утес") даже отрубил ухо храмовому стражнику. Он и еще, кажется, двое из секты проспали приход когорты. Клянусь, я до сих пор не уловлю, зачем И., буде он вождь этой организации, предпочел уединение в Иерусалиме, если почти все его ученики собрались в К.-"Цезари"? Или там был начальный очаг для мятежа, а в Иерусалиме осели резервы? Или он - И. был фикцией, приманкой? А царь прятался в "Цезарии"-К.? Или это - звенья многоходовой игры Афрания? Теперь уже не узнать.
...Я больше никогда не видел Афрания.
Вскоре расследование шло полным ходом, я лично руководил им, не передоверяя никому. Помогал мне Толмай! Не слишком надежная кандидатура, но иного выбора у меня не было. И надо отдать должное, Толмай оказался толковым малым. Оправдывает свой оперативный псевдоним - Свет. Он оперативно доставил важных свидетелей из тех, кого не успел убрать Афраний. Мешал Синедрион, и лично Каиафа, за несколько месяцев инициировавший сто три доноса на меня.
...Я никогда не рассекречу всех результатов, ибо детали могли бы повредить тайной службе. Но самое существенное из того, что удалось выяснить, - здесь.
Во-первых, мы узнали, что муж Низы - ковровый купец Дион - был самым выдающимся из агентов Афрания. Он побывал "Иудой из Кириафа" - "Иудой Сикариотом", который заманил И. в дом со свечами, откуда тот угодил в руки синедрионцев и etc. Причем, связь между И. и воинством Иуды и Сифа-"Глыбы" была так законспирирована, что я получил о ней приблизительное представление только сейчас и очень жалею, что мы отпустили эту секту в К., практически поголовно попавшую тогда в наши руки. Но что теперь до этого? Все кончики интриги остались в пальцах Афрания и, видимо, навеки.
Кроме того, Дион сыграл роль палача с черной повязкой на носу, которого с ужасом узнал на миг очнувшийся И. на кресте как бы Гестаса. Даже сильная доза дурмана не смогла затуманить глаз человека при виде того, кто сдал его синедрионцам! Через Диона же Афраний вступил в сношения с Иосифом Аримафейским, по наводкам агентов, братом пророка. Иосифу Афраний передал через Диона:
"Ваш брат или, скажем, учитель, - тот, что на кресте, будет спасен, наверное. С его телом или трупом можете поступать по собственному усмотрению. Для меня главное - чтоб не было домыслов и слухов, вредящих Риму".
Однако в тот же час Каиафе было сообщено, что не исключены манипуляции и спекуляции с покойником уже в склепе. Этой уловкой Афраний давал козыри обеим сторонам - левою рукой. И этим же лишал козырей всех - правой рукою.
По свидетельству Толмая, был момент, когда рассматривался вариант подмены тела И.: во время похорон использовать бы труп Иуды из меняльной лавки. Видать, запало в душу Афранию одухотворенное (сравнение Толмая) лицо убитого иудея. Но этот умысел таил слишком большой риск. К тому же сияющее лицо зарезанного не гармонировало с обезображенным муками и мухами лицом повешенного.
Позднее к телу влюбленного Иуды из лавки подбросили хлебный нож, украденный Левием. На шею убитому накинули шнур, что породило смутную молву о его самоповешении и, одновременно, усилило и усложнило версию о ритуальном, с волнами крови, умерщвлении зилотами - подлинными последователями мессии И.
Еще одним несомненным, хотя печальным для меня откровением... и очередным из бессчетности разочарованием... стал расклад распятых. Толмаем точно установлено, что вместо Гестаса повесили Иуду Сикариота - военного и денежного распорядителя назареев. На своем месте оставался только Дисмас. И. попал на место Иуды, и его тело, действительно, исчезло во время тьмы. Лицо Иуды Сикариота было искусано до неузнаваемости. А глаза выколоты, как и у Дисмаса.
Вопрос: а что же стало с Гестасом? Проблему частично разрешило открытие Толмая: Гестас был спасен еще у Гаввафы-Лифостротона! Это был ведущий оперативник службы Афрания по кличке "Как", внедренный в ряды зилотов. По этой-то причине разбойник Дисмас столь грубо переговаривался с соседом по кресту - Иудой Сикариотом, принятым другими за Иешуа. Кинжальщик Иуда был для головореза Дисмаса типичным разбойником, ни кем иным...
...Постскриптум. Прошу прощения за то, что имя главного персонажа пишу в виде одной заглавной буквы. Ибо допусти я личный промысел ошибочно либо по неразумению, унижен будет мессия, царь, пророк и Сын Отца. Я же доныне не уверен в истинной ипостаси И. Зато моя супруга Клавдия - ревностная его прозелитка, свято верящая в его божественную сущность. Ей проще... Она - фемина. Явоин с копьем.
Да пребудет вечно гений императора. Аве, цезар"...
Этот пергамент, найденный в одном из швейцарских архивов подписан всего двумя буквами: РР.
* Экседра (антич.) - полукруглая глубокая ниша в здании или отдельное полукруглое полуоткрытое сооружение.
** 4 пса - полная неудача при игре в кости.
***Пелум у римлян - копье, аурум - золото.
**** Тифон - стоглавый хтонический (подземный) монстр у древних греков.
***** Луций Элий Сеян (около 20 г. до н. э. -- 31 г. н. э.) - всесильный начальник преторианцев при Тиберии, казнен по обвинению в заговоре против императора.
****** Скутум - римский ростовой щит.
******* Орк (Orcus) - в римскоймифологии божество смерти, а также само царство мёртвых.
Зная с какой щепетильностью ты воссоздаешь случившееся и предупреждая возможный вызов на допрос к трижды проклятому хвостику Льва, я хочу изложить наиглавнейшие пункты дела.
Как ты и предполагал, о Отец, Афраний отреагировал на менялу, любовника Нисы, принявшей на себя удел малой Юдифи, причем ставка в этой игре едва ли не выше. Афраний не знал, что это я, ребе, встретил Сына Отца у Храма, когда нам удалось разлучить его с Сикариотом и бесноватым Матфеем, не имеющим отношения к колену Левитов.
Сикариот был спешно направлен в Кумран для сборов повстанческой армии и устройства общего восстания. Не исключаю, что во время этого восстания Сикариот обрел бы жезл вождя, сместив мессию, который неплохо изображал доброго проповедника не от мира сего. Сын Отца, Отец рыбаков шел в засаду не сознательно. Он должен был представиться человеку, который обеспечит ему тайное жилище в Иерусалиме, где он будет спокойно дожидаться исхода Кумранского восстания, которое бы перекинулось в Иерусалим, после чего у него оставались два очевидных пути.
Между прочим, ребе, вожди в "Гефсимании" близ Кумрана вкусили хорошую порцию вина, впав в транс. В этом состоянии один из лучших наших магов начитал им большую молитву, а из иллюзорных и бредовых впечатлений впоследствии сложилась противоречивая, но неприкасаемо величественная легенда о важном молебне, более ныне популярном за формулировкой "Тайная вечеря". На самом деле трапеза была, но незадолго до молитвы, и мессия соблюл ее по старым правилам пресловутых ессеев. После этого он и отбыл в Иерусалим, ибо срок его помазания на престол истекал неумолимо. Трапеза с ним и молитва без него слились в одно священное действо, и никому теперь небезвредно разубеждать народ в ином.
У храма же, как и говорил, Сыну Отца, искавшему человека с кувшином, попался человек с ведром, и он представился тем, встречи с коим искал мессия. То был я, ребе.
Тотчас к нам приблизился так называемый Иуда из меняльной лавки, на деле грек Дион, муж якобы Нисы, прозелитки иудейства.
Выбор был редкостно удачен. Когда мы сдали мессию трижды злокозненному пиковому акуму из Цезарии, что носит идолов на своих стягах и имеет в женах нечестивую Клодину - ярую защитницу рыбацкого пастыря, то сразу же представился шанс поквитаться и с Сикариотом.
Афраний вышел на Нису, с которой имел любовную связь, и повелел ей срочно совлечь с пути Иуду-менялу. Ниса без промедления направила нам своего голубя-вестника, и мы встретили эти события во всеоружии.
Далее история развивалась так. Молодой Иуда в вечер праздника Нисан посетил двор Каиафы, где в языческом секторе снял навар с удачной операции. С этого ему полагалось порядка 30-40 шекелей. При желании можно уточнить у облагодетельствованной стороны. Афранию я позднее честно доложил, что гонорара Иуде не давали. Мне и лукавить-то не пришлось, так что все шито очень чисто.
Совсем иной момент тревожит и удручает меня, ребе. Когда нам подбросили пакет, отнятый у Иуды, меня посетил в тот же час Афраний, и могу уверить: он произвел на меня чудовищное, магическое внушение. Впав в состояние бреда, я не помню последовательности и ясности событий на протяжении многих часов. Этот Афраний - кудесник, не уступающий Симону Волхву...
Радует другое: Зилот не просто уничтожен, он проклят на века. Конкурент же уничтожен, но и возвышен, а с ним и Власть, ребе. Мир!".
Отчет проштампован: "Маркефант, казначей. Для НН".
Рукопись N 3.
"Иосиф Аримафей, Мария и я выполнили миссию, которая оставила в заблуждении Пилата, Каиафу, Анну, Симона...
Мы сберегли царскую кровь Давида, чьего потомка погубил римский Голиаф. Этим Голиафом был я. Сила гнозиса и гипноса Афрания таковы, что Пилат последовательно принимал его за Толмая, Диона и etc. Но Пилат слишком мощная личность, чего не скажешь о казначее Храма Маркефанте. Пилата Афраний долго обманывать не мог, на меня же энергия Афрания не действовала вовсе. Я был единственным, кто видел все, но не поддавался ничему еще с Германской. Ничему, кроме короткой речи этого бродяги...
Когда Афраний в своей игре против моего благодетеля зашел слишком далеко, я нанес удар. Он не уловил начала, ибо я отвлек его куплетом воинственного баррия, его я навеки запомнил в сечу при Долине Дев в ту же Германскую. И Афрания не стало. Тут же! Вообще, как будто и не было! Даже тени...
Все было кончено, как только воскрешение состоялось. А оно состоялось после того, как испуганные и брезгливые синедрионцы бежали из Аримафейского склепа от мумии, не удосужась даже сделать элементарный досмотр тела. Вот что значит суеверие. И все-таки сдается мне, Анна, первосвященник, все подмаслил, помазав сговором мятежника на тысячелетнее царствие, так доложил при мне Афранию наш человек в Синедрионе. Когда-нибудь обо всем этом стоит рассказать обстоятельнее.
"В 29 годе фзяли и павесили аднаво ис прарокаф от ниво взяли име Иешуа Чириз нескако лет кажиця в 31-м был исчо адин Звали Иуда у тово было много приумново Ево пабили камнями а потом сказали што павесился над кручей и сарвался...
Я снова раздался как пирекормлиная мальками мурена Пора перихадить на бакуруты".
Из "козлиного манускрипта" библиотекаря префектуры в Цезарии (датировка позднейшая).
* * *
Музыкальный ряд из Форе, Альбинони, Сарасате, Шапорина.
Когда свет вернулся, там, где была вирто-сфера, в самом сердце сине-красного атолла столешницы, возвышался крест. На нем в том виде, какой и положен распятому, висел забывшийся священник. Даже в обмороке лицо его точили страх и страдание. В изножье валялся бело-голубой, исшрамленный Деланюк-Разладский. Совершенно бессмысленным, затравленным взглядом он уставился на стольников. Впрочем, и стола уже не стало...
Морена Гренадовна, согнув колени, увалилась на боковину левой ноги с упором на ту же руку. Рядом опрокинулся торшер. Африк Симон расположился в позе лотоса. Афанасий Бебелимеринович, заложив руки за спину, смотрел вдаль - всем ветрам назло. Лев Брониславович покоился на заду, вздернув колени с возложенными поверх ладонями. Петр Антонович полулежал, облокотясь на правую руку. Перед каждым - ввернутый в землю герб...
Ни Руслана Вадимовича, ни Германа Петровича не было в помине.
Чекист. Надо б снять.
Инженер. А он простит?
Мачо. Вы на его лицо гляньте.
Голос Внука Предка. А, может быть, он заслужил эту казнь или, того больше, к ней шел?
Аннушка. Нет.
Голос Внука. А Иисус?
Диссидент. Нет.
Голос Внука. А Иуда меняла?
Аннушка. Тоже.
Голос Внука. А Берлиоз, а Майгель?
Аннушка. Нет.
Голос Главы Проекта. А Чикатило?
Инженер. Да.
Диссидент. Нет. У нас президентский мораторий на смертную казнь.
Инженер. Какая прелесть! Читайте, завидуйте: в образцово демократической ЭрэФиопии право на казнь стало сугубо односторонним и даровано оно исключительно... бандитам и убийцам. По президентскому добромыслию лишь эти господа вправе распоряжаться жизнью нормальных людей так, как "родненьким" заблагорассудится: хоть живьем сжечь, хоть распилить, хоть утопить... Слепо следуя примеру "цивилизованной Европы", Ельцин порешил: предстань тут хоть новый Чикатило "в квадрате", его не тронь, не замай! Не сметь карать! Ибо драгоценная шкура Чикатил и Михасевичей, Радуевых и Басаевых, людоедов и террористов, на чашах правосудия перевешивает сотни загубленных каждым из них душ.
Аннушка. Это все демагогия. Не судите, да не судимы будете. Никому не позволено присваивать себе божье право судить, осуждать и карать.
Инженер. Иисуса, например или Иешуа. А, может быть, спросим батюшку?
Превратясь в огненно-золотую крылатку, его гербовый дракончик заметался внутри кулона. А дальше... ничего.
Инженер(сипло). Получается, что бандит волен погубить самого хорошего человека, пускай он принес бесконечную пользу для Родины. Однако бандита трогать не сметь, его право на жизнь свято для президента, для закона и для бдительной двухголовой особы по имени "Ценность цивилизации и Лекс либерализма". И это, несмотря на то, что вся "польза" бандита в этой жизни укладывается а один (или не один) акт - уничтожение достойных и лучших. Вот так, для правящих нами свирепый вклад Чикатило, Михасевича, любого Потрошителя выше и дороже заслуг всех их светлых и безвинных жертв, положивших таланты и жизни на алтарь Отечества...
Диссидент. Чикатило, Михасевич... не вам, сударь, судить!
Инженер. Даже если такой милашка распотрошит вашего внука или изнасилует дочь?
Аннушка. Типун тебе на язык! Ирод, садист! Стрелять таких...
Инженер. Вот вам, пожалуйста, Чикатило они щадят и защищают, а мне язык готовы откусить. Логика общечеловеков! Спасибо, благодетели, за великодушный подарок криминалитету, за юридическое "добро" любителям кровавой игры в одни ворота. Никто и ничто отныне не остановит изувера и маньяка, которому захочется вдруг ТЕБЯ или МЕНЯ убрать со своего пути, просто - из развлечения - шлепнуть! Нет больше для убийцы сдерживающего страха перед справедливой и неотвратимой карой - страха смерти! Зато страх этот и реальная угроза смерти для каждого безмерно возросли и расселились среди законопослушных россиян и смиренных, кстати говоря, выборщиков гаранта этого моратория - президента РФ...
Чекист. Все ваши Потрошители и насильники - мелочь чешуйчатая перед государственными человеком, нарушающим закон.
Аннушка. Да у нас в кого не ткни, - все нарушают.
Чекист. Вот каждого и на плаху. Тогда бы жизнь наладилась. Вы не перебивайте, послушайте чуток: "Судья, предающий наказанию каждого, кто только нарушил закон, подобен полководцу, который предает грабежу завоеванные города, взятые приступом. Преступник-простолюдин чаще бывает полувиновен, а нередко и совсем невиновен по той причине, что не знает своих обязанностей. Самого строгого наказания заслуживают преступники высших классов за то, что подают дурной пример народу, и правительственные лица, не внушающие своим подчиненным учить народ. Снисхождение к таким преступникам есть несправедливость и криводушие. Казните, говорится в древних книгах, наказывайте смертью тех, которые заслуживают того за вину важную и сознательную. Сперва надо учить народ, и тогда уже в случае сознательного неповиновения наказывать его!"
Диссидент. Что за натура: медом не корми, дай тирана или деспота послушать.
Чекист. Этот тиран жил 26 веков назад. Имя его Конфуций.