'Вглядитесь в века и увидите, насколько гармоничны Писания' Августин Блаженный
'Библия - это не та книга, которую мне хотелось бы перечитывать... Я совершенно искренен. Я понимаю, если бы Библию написал Бог, я бы тогда склонил голову. Но эту книгу написали люди. Такие же, как мы с вами. Почему я им должен верить?' Евгений Дога
'Разумеется, фанатизм тысячекрат гибельнее, ибо атеизм не внушает кровавых страстей, фанатизм же их провоцирует, атеизм не противостоит преступлениям, но фанатизм их вызывает' Вольтер
Голос из виртосферы. 'Только нефтевышки. Да еще новые церкви, строящиеся с маниакальным упорством. Церкви, построенные зачастую на бандитские или ворованные деньги. Церкви, наполняемые больным народом, стариками и лицемерами. Церкви посреди пепелищ и кладбищ. Церкви вместо домов культуры. Церкви вместо дворцов пионеров' (Максим Калашников).
Внук предка. Начнем с того, кем завершили, ибо предыдущий этап дискуссии напрямую подвел нас к вопросам веры и неверия. У Андрея Кураева есть такие грустные для церковного человека слова: '...в романе просто нет положительных персонажей. Ни Воланд, ни Иешуа, ни Мастер, ни Маргарита не вызывают восхищения Булгакова и не заслуживают восхищения читателей и режиссеров. Свои несогласия, сатиризмы, отрицания Булгаков вкладывал в уста этих своих персонажей. Но свою веру им он не доверил'. Как известно, церковь не жалует Михаила Булгакова. Самое распространенное клише среди православного клира: писатель извратил все каноны Библии и занимался пропагандой сатанизма. А почему не сатирой на сатанизм? Не было ведь в истории лучших критиков церкви и разрушителей веры, нежели ее служители. Так зачем искать соринку в чужом глазу, не вытащив бревно из собственного? 'Официальное православие... в течение веков позорило христианскую религию союзом с господствующей формой государственности, унижаясь до роли атрибута этой государственности и прямо полицейских средств'.
Поп. Протестую. Это форменное неравноправие. Вы, как авторы и устроители проекта, в вольную лепите желтые фишки участникам, а сами, получается, вне критики за любую крамолу.
Внук предка. Начнем с того, что мы авторы, и этим все сказано. А которые за свободой без границ, так им в другую очередь - к Познеру и Швыдкому. Уязвлены по части толерантности? Пишите Сванидзе. В продолжение темы: мы, если смотреть не в кривое зеркало, все-таки демократичны и караем строго за вопиющие глупость, неправду и зло. Однако даже мы не можем покарать мертвых за то, что вам представляется крамолой. Возмутивший вас приговор официальному православию вынес один из самых уважаемых наших богословов Сергей Булгаков, родной дядя Михаила Александровича. Поэтому нам кажется нелишним продолжить цитату человека, несравненно более близкого Богу, чем миллионы скороспелых неофитов веры, таких как вы, бывший научный атеист: 'резкое противопоставление социализма атеистического и христианского касается исключительно их идейного фундамента и не должно переноситься целиком на отношения между людьми, поселяя в них нежелательное обособление и взаимное озлобление. Живые люди вовсе не так цельно и последовательно воплощают известные идеи, чтобы можно было целиком характеризовать их этими последними, затем люди часто бывают в добровольном или невольном ослеплении, после которого из Савлов получаются Павлы. Кто может так глубоко проникнуть в душу человека, чтоб определить, какова ее подлинная природа, а что является только наносным и посторонним влиянием!' (Сергей Булгаков 'Христианский социализм').
Чекист. Павлы-Савлы, ученики-апостолы, евангелы-апологеты. Для верующей паствы всё лица священные, неприкосновенные, но я слышал, далеко не все питают к ним такое же подобострастие.
Инженер. Скажем больше: есть и такие, кто не питает никакого уважения, а видит, наоборот, большой вред. И такого вот не вызывающего ни уважения, не симпатии, но превознесенного молвою субъекта Булгаков вывел в образе Левия Матвея. Именно подобные типы позволили Елене Блаватской в свое время сказать: 'Поклонение мертвой букве Библии - это лишь еще одна форма идолопоклонства, ничем не лучше других'. В окончательном тексте романа Левий Матвей ведет свою хронику на свитке пергамента, а этот материал, в отличие от долговечного папируса, никак не мог долго сохраняться. И это уже выпад против евангелической роли Матвея. Булгаков показывает, что не стоит придавать серьезности этим текстам на козлиной шкуре, где проповеди Иешуа смешались с этнической кулинарией и налоговыми расчетами мздоимца Левия Матвея.
Чекист. Был такой евангелист. Слышали.
Эрудит. Здесь нет прямых аналогий. В своих объемистых опусах Борис Соколов предпринял генеалогическое изыскание по этому персонажу. Согласно Соколову, при разработке характера Левия Булгаков заимствовал прозу Владимира Зазубрина, подлинная фамилия Зубцов (1895-1937). Смотрите, в романе Зазубрина "Два мира" (1921) про гражданскую войну в Сибири есть такой герой. Он, подпоручик белой армии, наблюдая страдания и гибель отступающих офицеров и беженцев, проклинает перед иконой Бога-отца: 'Ты видишь? Видишь наши муки, злой старик? Как глуп я был, когда верил в мудрость и доброту твою. Страдания людей тебе отрада. Нет, не верю я в тебя. Ты бог лжи, насилия, обмана. Ты бог инквизиторов, садистов, палачей, грабителей, убийц! Ты их покровитель и защитник' (Борис Соколов 'Булгаковская энциклопедия').
Инженер. Мелковато. Есть мнение, что в пародийной фигуре Левия Матвея отразились противоречивые взгляды Михаила Булгакова на графа Льва Толстого. Наиболее обстоятельно эту версию отделал Барков.
Мачо. Притом что сам Толстой не менее основательно отделал евангелистов и апостола Павла.
ВС. Как сущность учения Христа (как всё истинно великое) проста, ясна, доступна всем и может быть выражена одним словом: человек сын Бога, - так сущность учения Павла искусственна, темна и совершенно непонятна для всякою свободного от гипноза человека.
Сущность учения Христа в том, что истинное благо человека - в исполнении воли отца. Воля же отца - в единении людей. А потому и награда за исполнение воли отца есть само исполнение, слияние с отцом. Награда сейчас - в сознании единства с волей отца. Сознание это дает высшую радость и свободу. Достигнуть этого можно только возвышением в себе духа, перенесением жизни на жизнь духовную.
Сущность учения Павла в том, что смерть Христа и его воскресение спасает людей от их грехов и жестоких наказаний, предназначенных Богом теперешним людям за грехи прародительские.
Как основа учения Христа в том, что главная и единственная обязанность человека есть исполнение воли Бога, то есть любви к людям, - единственная основа учения Павла та, что единственная обязанность человека - это вера в то, что Христос своей смертью искупил и искупает грехи людей.
Как, по учению Христа, награда за перенесение своей жизни в духовную сущность каждого человека есть радостная свобода этого сознания соединения с Богом, - так, по учению Павла, награда доброй жизни не здесь, а в будущем, посмертном состоянии. По учению Павла, жить доброй жизнью надо, главное, для того, чтобы получить за это награду 'там'. С своей обычной нелогичностью он говорит, как бы в доказательство того, что должно быть блаженство будущей жизни: 'Если мы не распутничаем и лишаем себя удовольствия делать гадости здесь, а награды в будущей жизни нет, то мы останемся в дураках'.
Там, где Христос говорит, что люди не должны ждать наград и наказаний в будущем и должны, как работники у хозяина, понимать свое назначение, исполнять его, - всё учение Павла основано на страхе наказаний и на обещаниях наград, вознесения на небо или на самом безнравственном положении о том, что если ты веришь, то избавишься от грехов, ты безгрешен.
Там, где в евангелии признаётся равенство всех людей и говорится, что то, что велико перед людьми, мерзость перед Богом. Павел учит повиновению властям, признавая их от Бога, так что противящийся власти противится Божию установлению.
Там, где Христос учит тому, что человек должен всегда прощать, Павел призывает анафему на тех, кто не делает то, что он велит, и советует напоить и накормить голодного врага с тем, чтобы этим поступком собрать на голову врагу горячие уголья, и просит Бога наказать за какие-то личные расчеты с ним Александра Медника... Павел говорит: 'Всякая душа да будет покорна высшим властям: ибо нет власти не от Бога; существующие же власти от Бога установлены', (Римл. XIII, 1, 2). Христос говорит: 'Взявшие меч от меча погибнут'. Павел говорит: 'Начальник есть божий слуга, тебе на добро. Если же делаешь зло, бойся, ибо он не напрасно носит меч, он - божий слуга... отмститель в наказание делающему злое' (Римл. XIII, 4). - Л.Н.Толстой. 'Почему христианские народы вообще и в особенности русский находятся теперь в бедственном положении'.
Поп. Лев Николаевич Толстой был большой писатель, классик. Но вера его ниже дара его художественного, а душа - посредственнее интеллекта.
Мачо. Тогда вам, наверное, небезынтересно будет узнать, что сказал о вере другой классик, толстовский современник, один из самых парадоксальных и дерзких умов мира. Право, это полезные слова, отче: 'Человек веры, 'верующий' всякого рода, - по необходимости человек зависимый, - такой, который не может полагать себя как цель и вообще полагать цели, опираясь на себя. 'Верующий' принадлежит не себе, он может быть только средством, он должен быть использован, он нуждается в ком-нибудь, кто бы его использовал. Его инстинкт чтит выше всего мораль самоотвержения; все склоняет его к ней: его благоразумие, его опыт, его тщеславие. Всякого рода вера есть сама выражение самоотвержения, самоотчуждения... Пусть взвесят, как необходимо большинству что-нибудь регулирующее, что связывало бы их и укрепляло внешним образом, как принуждение, как рабство в высшем значении этого слова, - единственное и последнее условие, при котором преуспевает слабовольный человек, особенно женщина, - тогда поймут, что такое убеждение, 'вера'. Человек убеждения имеет в этом убеждении свою опору. Не видеть многого, ни в чем не быть непосредственным, быть насквозь пропитанным духом партии, иметь строгую и неуклонную оптику относительно всех ценностей - все это обусловливает вообще существование такого рода людей. Но тем самым этот род становится антагонистом правдивости,- истины... Верующий не волен относиться по совести к вопросу об 'истинном' и 'неистинном': сделайся он честным в этом пункте, это тотчас повело бы его к гибели. Патологическая обусловленность его оптики из убежденного человека делает фанатика - Савонаролу, Лютера, Руссо, Робеспьера, Сен-Симона, - тип, противоположный сильному, ставшему свободным духу. Но величавая поза этих больных умов, этих умственных эпилептиков, действует на массу, - фанатики живописны; человечество предпочитает смотреть на жесты, чем слушать доводы'...
Поп. По бесновато скачущему стилю узнаю язык Ницше. Эта голова не есть предмет почитания, удостаиваемый солидной контраргументации в среде братии моей.
Инженер. А вот Мартин Хайдеггер считал иначе: 'Ницше, без сомнения, последний великий мыслитель западной метафизики'. А уж на что был голова.
Чекист. Короче, под анафему - и Ницше, и Хай-не-хай этого диггера, и все тут. Всё так же, как и с графом.
Поп. Толстой был лишь отлучен. Анафема - поздняя выдумка.
Чекист. У поздней выдумки вот такие же, знать, ранние, да толстые корешки.
Мачо. Боги, боги мои, как важно глядит наш преподобный. Извините, святой отец. Вот недавно было опубликовано интервью Феофила - вашего, а кому-то и нашего регионального владыки. Оно по ряду пунктов сходится с обсуждаемой темой. Если позволите, я приведу выборку цитат, а вы сообщите о своем отношении к точке зрения своего духовного начальства:
'Корреспондент. Вы называете бога всемогущим и на этом основании не сомневаетесь в его правде. Но как и где можно узнать об этой правде?
Феофил. Мысля бога всемогущим, я подчиняю ему себя всецело, ибо рядом с величием его возвышенность иных тварей - ничто. Я твердо и неусомнимо верю всему, что повествует о нем Святое писание, и так же твердо - что все его обещания сбудутся, ибо для его воли возможно все без изъятия, хотя бы человеку и казалось неисполнимым. Так я проникаюсь недоверием к собственным силам и уже целиком завишу от него, который может все. Созерцая его мудрость, я уже ничего не оставляю на долю собственного ума и верю, что бог все вершит самым правильным и справедливым образом, хотя бы человеческому пониманию многое представлялось бессмысленным и несправедливым.
Корр. И, по-вашему, этого достаточно?
Феофил. Ни в коем случае! Все свои упования и всю надежду я искренне полагаю в нем одном, Сатану же, и любое идолопоклонство, и всяческую магию отвергаю! Ему одному поклоняюсь; ничто не ставлю ни выше, ни вровень с ним - ни ангелов, ни родителей, ни детей, ни супругу, ни президента, ни богатство, ни почести, ни наслаждения; готов отдать жизнь ради него, ежели он велит...
Корр. Как возможно, чтобы одно лицо было и бессмертным богом, и смертным человеком?
Феофил. Тот, для которого все возможно, учинил это без труда. И по причине божественной природы, той же самой, что у Отца, все величие, мудрость и благость, какие я признаю за Отцом, признаю и за Сыном; и все, чем обязан Отцу, тем же самым обязан и Сыну. Разница лишь в том, что Отец соизволил все даровать и уделить нам через Сына.
Корр. Почему бог попустил такому падению всего человеческого рода? И почему, попустив, не открыл иного пути к нашему исправлению?
Феофил. Не человеческий разум, но вера убеждает меня, что никаким иным образом это не могло совершиться лучше или же с большею пользою для нашего спасения.
Корр. Почему распятие он предпочел всем прочим родам смерти?
Феофил. Потому что в глазах мира этот род смерти был самым позорным; потому что казнь распятием жестока и продолжительна; потому что она-то и подобала Иисусу, который обрек свое тело всем мукам мира, чтобы все народы призвать к спасению, чтобы людей, погрязших в земных заботах, обратить к небесам. Для того, наконец, чтобы напомнить нам о медном змее, которого некогда утвердил на шесте Моисей, дабы всякий, ужаленный змеею, возводил к нему взор и исцелялся; и чтобы исполнить слово пророка, который предрекал: 'Скажите народам: господь царствует с древа!'
Конец цитаты...
Внук предка. Кажется, парад цитат затянулся, а богословские тонкости не слишком проясняют суть дела.
Поп. К своему стыду сознаюсь: сие интервью пропущено было моим вниманием. И это большое упущение, большое. Но, предполагаю, оно было опубликовано вне епархиальной прессы.
Мачо. Спешу вас успокоить, оно вышло в почти желтой газете в тот же день, когда его преподобие сильно занедужило. И все мысли вашей братии были совлечены к его здоровью.
Поп. Фу, это многое объясняет. Отец Феофил такой человек, который знает, что говорит, дай бог всякому.
Мачо. Вот и славно.
Внук предка. Все это чем-то напоминает спор Берлиоза с незнакомцем о доказательстве существования бога и их апелляции к Канту. В этом пассаже Михаил Булгаков вложил в уста литературного персонажа однозначный вывод: кантовские рассуждения могут удовлетворить только рабов.
Чекист. А может кто-нибудь где-нибудь и когда-нибудь хотя бы бегло перечислить эти самые доказательства Канта?
Поп. Я. И буду краток. Первые два могут быть сведены к идеям 'Причинности' и 'Перводвижителя'. Суть такова: во-первых, всякое явление имеет причину, эта причина имеет свою причину, вызвавшую первую и прочее в том же духе. Однако это можно делать до бесконечности. Поэтому Кант предложил...
Диссидент. Назначить...
Поп. ...единую первопричину, иначе говоря - перводвижитель, у которого уже не может быть причины. Этот перводвижитель и есть, согласно Канту, Бог. Это второе. Третий аргумент зиждется на 'балансе возможного и невозможного, случайного и обусловленного'. То есть разум человека обнаруживает во всей совокупности вещей такие, которые есть, и такие, которых нет, но они возможны: были уже или будут еще. Но для всех невозможно допустить их существование всегда и, в таком случае, можно допустить, что они появились случайно. Но тогда нарушается причинная обусловленность. Мы не можем допустить случайности чего бы то ни было. У необходимого должны быть свои причины, которые, как мы уже договорились, не могут черпаться из бесконечности. В связи с этим Кант допустил некую необходимую сущность, которая не имеет внешней причины своей необходимости. Она, эта сущность, сама по себе составляет всеобщую причину, необходимую для всех иных. И это Бог. Далее Кант вывел 4-е доказательство под вывескою 'Идея степеней совершенства'. Известно, что у разных явлений, предметов, благ и объектов могут быть разные качества, уровни или степени их совершенства, красоты, истинности, правильности и т.д. Вопрос в том: как точно зафиксировать меру этого совершенства? Очевидно, необходим некий высочайший эталон, высший эквивалент, идеальная сущность. Такою сущностью Кант преложил считать Бога. 5-е доказательство заключено в 'идее целесообразности'. Понятно, что в мире, в природе, на земле, в небе, в воде все и всё устроены целесообразно. Температура, влажность и общий уровень экологического порядка на Земле на протяжении последних миллионов лет таковы, что здесь повсеместно живут живые организмы. В то же время нельзя допустить, что природные явления настолько разумны, чтобы искусственно и постоянно поддерживать эти условия, руководствуясь своим сознанием и волей. Некто могущественный и мудрый должен все это обусловить, направлять, контролировать. И это делает только одна сила - Бог.
Чекист. Я еще не забыл теорию академика Опарина. Он исходил, может быть, из не самой удачной мысли, но мне лично более понятной: жизнь не зародилась там на Марсе или еще-нибудь на Плутоне, а именно на Земле только потому, что здесь сложились подходящие условия. Все это дело случая, и случай облагодетельствовал третью планету по имени Земля. Появились микробы и бактерии, ползуны и троглодиты, растения и рыбы, птицы и звери, а потом и человек. Он-то и ударился в поиски, как же это все содеялось и наткнулся на самое удобное объяснение из трех букв. Я тут о Боге, конечно.
Инженер. Не велик же выбор, оставленный Кантом. Где 'да', там только 'нет' - альтернатива. И мало кому удастся нащупать новый путь. По прочтении книги изумительного физика Стивена Хокинга 'Краткая история времени' выносишь не слишком утешительный вывод: Бог задал толчок всему движению и 'умер', став природой. То бишь неорганикой. А ведь у Канта были предтечи. Один из самых благородных, честных и смелых умов человечества - Боэций, первый министр готского короля Теодориха. На опасном сгибе между античностью и темными веками сей певец добра, свободы и достоинства человека сделал все возможное для сохранения философской мысли предшественников и создания мостка через средневековье. За что поплатился своею головой. Для шестого века, да плюс в ожидании собственной казни Боэций весьма толково рассуждает о том, кто предопределяет наше будущее.
ВС. Каким же образом Бог предзнает это неопределенное будущее? Если допустить, что Он может помыслить, будто должны иметь место в грядущем те вещи и события, которые могут и не быть, Он заблуждается. Но допустить такое не только недостойно, но и дерзко. А если Его предзналие таково, что Он, определяя будущее, предполагает, что нечто может как произойти, так и не произойти, то что же это за знание, которое не содержит в себе ничего твердого и определенного? И чем тогда оно отличается от вызывающего улыбку прорицания Тиресия: 'То, что предсказываю, то ли сбудется, то ли нет'? Чем божественное Провидение отличалось бы от человеческого мнения, если бы Богу, как и людям, не было бы известно, произойдет ли то, что Он предвидит?
Божественное знание предвосхищает все грядущее и призывает к его осуществлению. Оно не отделяет, как ты думаешь, одно от другого, но все-таки предзнает и то, и другое, одним взглядом охватывая изменчивые твои желания, предвидя и содержа их в совокупности. Бог есть наличность всего сущего, и Его предвидение происходит не из-за того, что произойдет в будущем, но вытекает из его собственной непосредственности. - Боэций 'Утешение философией'.
Поп. Это был добрый христианин. Увы, далеко не все усвоили его урок, который сводится к следующему: мы свободны в своем выборе, пока не выбрали, а когда уже выбрали, наша свобода перешла в необходимость и канула в вечность. Но все-таки и возможность выбора, и способность управлять своими стремлениями у человека сохраняется, даже если то, что мы изберем и что пожелаем, заранее известно Богу, ибо от того, что кто-то наблюдает за моими действиями, они не перестают быть моими, а наблюдает за нами и опекает нас сам Бог, создавший нас разумными, а значит, и свободными по своему образу и подобию. Из всего этого следует, что человек предопределен к свободе, и поэтому сам творит свою судьбу, и ничто не может сделать его несчастным, если он живет по правде и творит добро (Г.Г. Майоров 'Судьба и дело Боэция').
Эрудит. Но шестой императив Канта, моральный...
Инженер. Он высмеян Берлиозом.
Поп. Не Берлиозом - Булгаковым. В романе просмаковано мнение Шиллера, что 6-е доказательство Канта удовлетворит только рабов. В итоге, Иешуа не был признан сыном бога, а повешен на кресте, как один из тройки разбойников. Точнехонько по Шиллеру, чья лучшая драма называлась как?
Диссидент. 'Разбойники'.
Поп. Далее. По словам Берлиоза, философ Штраус смеется над доказательством Канта. Зато музыкант Штраус с удовольствием дирижирует на бале у сатаны, где голова Берлиоза превращается в чашу! А глумление над Евангелиями!!!
ВС. Булгаков не знал, что существует пятое Евангелие от Иуды, оно не так давно найдено в Египте и теперь исследуется учеными и готовится к публикации. Там Иуда становится философом предательства, утверждает, что акт выдачи Христа римским воинам был внушен ему "высшей божественной силой". Этот великий вечный грех апостол взял на свою душу ради великой цели. Без страданий Христа мир было невозможно спасти, утверждал ученик-предатель.
Этой богословской, философической апологии предательства у Булгакова, конечно же, нет. Но молодой чернобородый красавец Иуда, его безмерное самолюбие, не меньшая любовь к деньгам и удовольствиям жизни, его темный, завистливый взгляд на Иисуса Христа в романе есть. Художественная догадка русского писателя заполняет пустоту евангельского мифологического сюжета, отчасти творчески реконструируя неизвестную ему книгу-апокриф апостола-предателя.
Булгаков-романист ощущал необходимость Евангелия от Иуды, создав свое краткое емкое жизнеописание предателя-ученика. Важна сама четко обозначенная в романе связь корыстолюбивого апостола с мрачным мстительным Каифой и таинственным всесильным Синедрионом (кто уничтожил в булгаковской рукописи важнейшую сцену заседания этого судилища, решившего судьбу Иешуа?), получение им при дворе первосвященника иудеев "проклятых денег" - тридцати сребреников за работу тайного агента. Но мы не поймем этот ключевой образ булгаковского романа, если будем смотреть на него глазами читателя канонического Нового Завета. И не только в апокрифах дело.
Булгаков создает шестое Евангелие - гениальную творческую догадку земного человека об Иисусе Христе как о личности - и делает это в полном соответствии с шестым доказательством Канта о существовании Бога, где о Творце говорится как об установившем высший нравственный порядок... В этом портрете богочеловека и эпохи много точно найденных и отобранных исторических деталей. Евангелие перерастает в роман, но не уходит из него, это один из его художественных уровней, объединяющий эпохи и людей.
В жестокий век автор "Мастера и Маргариты" напомнил всем, что христианство - не государственная идеология и не эзотерическое учение, это человечная, гуманная мировая религия, видящая все зло мира и все же верящая в добрых людей. На реальную жизнь и неидеальных людей нисходит свет Священного Писания. Добрый Бог помогает слабому человеку установить необходимую гармонию между высшей нравственностью и личным счастьем и вносит в беспорядочную, бренную земную жизнь высокое понятие нравственного закона и возмездия. Шестое Евангелие от Михаила Булгакова человечно и обращено к людям, оно взывает к терпимости, единению и взаимопониманию, отделяя Свет от Тьмы и добро от зла. Ибо каждому будет дано по его вере. - Всеволод Сахаров 'Шестое Евангелие от Михаила Булгакова'.
Поп. Да уж, в чем ему не откажешь, Булгаков изощреннейшим образом глумится над каноническими евангелиями и вписывает собственное, которое прикрывает именем позднейшего евангелиста Иоанна II Понырева, чье имя отнюдь не случайно совпадает с именем последнего из канонических, 4-го, евангелиста - Иоанна I. Вектор непрост, витиеват: во-первых, Иоанна II (Понырева) с первым каноническим евангелистом Левием Матвеем (Матфеем) должен бы связать Марк, второй по счету библейский евангелист. Вспоминайте ж, как Воланд угощает Ивана папиросами 'Наша Марка'.
Аннушка. Не совсем сходится: между вторым, Марком, и последним, Иоанном, должен быть еще 3-й евангелист - Лука.
Поп. Правильно. Это и есть посредник, предлагающий своего Марка ('Нашу марку') Иоанну. У посредника Воланда есть же и другое - каноническое - имя. Люцифер - LUC-ifer! Незримый евангелист, присутствующий на балконе Пилата и у старика Иммануила...
Эрудит. Хм...
Диссидент. Затейник, однако, и шалун вы, овечий пастырь...
Поп. Тихо! Самое ярое кощунство романа - не в этом. Оно - в седьмом доказательстве от Воланда.
Эрудит. Извольте изъясняться яснее.
Поп. Даже язык не поворачивается.
Инженер. Разве что мне взять грех. Воланд предъявляет седьмое доказательство Берлиозу и, убив его, уже мертвому дает шанс осознать это доказательство, торжествуя и, изгаляясь над бессильным мертвецом, над его головой. Что может быть беспомощней, чем живая голова в чьих-то руках? Глумление над головой, даже мертвой, всегда выглядело верхом подлости, низости, коварства и жестокости. И после этого находятся воландеры и воланд-югенды, восторгающиеся всесилием, величием, благородством, мудростью и даже милосердием Воланда и шкодливых воландят! Теперь попробуйте осознать, насколько же мелок этот якобы могучий тип, если все это им устраивается ради показательной зрелищности доказательства ? 7.
Чекист. Но в чем же оно, черт побери?
Инженер. Да в этом самом, мой друг. В 'черт побери'! Ради этой повседневной идиомы князь тьмы и устраивает шоу на Патриарших, в нехорошей квартире и даже на балу 100 королей, где Марго из черепа Берлиоза причащается иудиной кровью - кровью, давно проросшей в виноградную лозу Гефсиманского сада. 'Терпеть нет сил! Умри же, Маргарита! Твой муж скорбит, что ты еще жива'. Воланд старается убедить всех, что обыкновенный человек не властен даже над самым ближайшим своим будущим. Но поскольку будущее всегда есть, даже через секунду, значит, кто-то должен управлять им. Но раз уж бог управляет миром добра, кто же ведает Злом? В главе 'Седьмое доказательство' ответ на этот вопрос дает отрезанная голова усомнившегося Михаила Берлиоза.
Поп. Короче, манихейские штучки.
Внук предка. Стоп, стоп. Давайте вернемся к спору Берлиоза с Воландом. Повторюсь: в этом отрывке Михаил Булгаков однозначно припечатал, что кантовские рассуждения могут удовлетворить только рабов. Дело в том, что в каждой исторически сложившейся религии - своя система моральных (нравственных) ценностей (что 'хорошо', а что 'плохо'), которые именем Бога провозглашаются абсолютными. После чего такой конфессионально-'канонический' нравственный 'абсолют' воспринимается людьми за совесть, к которой их призывают всякий раз, когда нужно за что-то сагитировать именем Бога. На этом держатся все существующие системы идеалистического атеизма и многоликий толпо-'элитаризм' - тысячелетняя общественная пирамида, где элита избранных правит псевдо-элитой 'верхов' и толпарей-низов. В диалоге Воланда и Берлиоза есть главное: все интеллектуально-рассудочные доказательства, а равно опровержения бытия Божия - вздорны.
ВС. Могут возникнуть вопросы: почему такую важную информацию М.А. Булгаков художественно вложил в уста Сатаны? Неужели нельзя было вложить в уста Бога, ну хотя бы Иешуа, раз образа Бога в романе не существует?
Ответ очень прост: Сатана, прежде чем заговорить с Берлиозом и Бездомным, убедился в их безнадёжном неверии (атеизме) - и только лишь после этого, поблагодарив, вступил с ними в диалог. Спрашивается: кого ещё могли услышать атеисты? Бога? - Бога для них не существует. Атеисты могли услышать только того, кого они и представляют своими персонами на Земле. Вот он и пришёл. Но и Сатане они не поверили. А ведь даже он милостиво давал им последний шанс...
Весь роман 'Мастер и Маргарита' пронизан этими мыслями: Сатана вербует себе на службу лишь тех, кто сам к нему просится своим неверием в Бога (а не то что Богу) и своим злонравным поведением на Земле, в общем - негодяев. Это и Римский и Варенуха, и Николай Иванович и даже паразитка по жизни Маргарита, втянувшая безвольного и сломленного системой Мастера в афёру Сатаны. - 'Сравнительное богословие'.
Диссидент. Я всегда полагал, что 'М и М' - это памфлет. Другие доказывают, что это один из самых ярких и вдохновенных гимнов любви, здесь же роман превращают в богословский трактат.
Глава проекта. Одно другому разве мешает? Где же тогда диалектика?
Аннушка. Я считаю, раз Булгаков так писал о великой любви, значит, он лучше всех понимал Бога, ибо Бог - это любовь.
Внук предка. Уважаемые стольники, видимо, обратили внимание, что Версификатор перестал штрафовать дорогую Морену Гренадовну за один из караемых в этой студии грехов. В противном случае мы бы уже исчерпали лимит наказаний. Но по большому счету это не ее грех, это трагедия всего человечества. Люди никогда не знали мира и, стало быть, Бога, а по мере сил утилизировали и адаптировали их к уровню своих знаний. Таким образом, не столь познавался мир, сколь искусственно изменялось сознание человека, ему навязывалось удобное избранным понимание мира и Бога. Поэтому Булгаков, ставя вопрос о возможности нового Евангелия, очень рисковал, даже больше, чем, если бы занимался завуалированной критикой тогдашнего строя Советов. Советы 1930-х со всеми их язвами в концептуальном смысле - тьфу перед двухтысячелетними догматами христианской веры, а, в перспективе, перед вечной концепцией элитарного господства над неусомняющейся толпой. Булгаков, пря против страшных табу, посягал на самое сокровенное, на то, к чему не допускались массы - на авторитет власти тех, кто правит, правил и должен править, невзирая на все перевороты и революции, и на этом уже основании всегда прав, если перефразировать Ивана Андреевича Крылова. Понятно, что это не конкретные правители или даже династии, это истинные Теневые властители мира. Христианство, как церковный институт, - один из идеологических оплотов этой власти. И, следовательно, Булгаков обдуманно и выверенно наносил удар. И вот в этом развенчании замаскированных пут Гулливера - его главный подвиг.
Глава проекта. А я скажу вот что: ваши слова - дым. На деле как раз наоборот, христианство - честная, истинная прозрачная и, главное, чистая вера, противостоящая закулисе зла?
Инженер. Справедливый посыл. В самом деле, давайте разберемся. Как известно, сильный, правый и честный правды не боится, он допускает и критику, и диспут с оппонентом. А если ты прав, как всем о том глаголешь, то за 2000 лет тебе пора стать сильным, как никто другой, на примере своих великих подвижников навербовав миллионы просветленных адептов и являя тем самым всему миру образец нравственного совершенства и бескорыстного служения Господу. Будучи великим и непогрешимым в своем искреннем стремлении к Богу, ты не убоишься в рамках диспута подвергнуть обсуждению самые скользкие темы, допустим, плюсы или минусы того же Евангелия от Михаила - его романа 'М и М'. Увы, мы видим несколько иное: церковь вот уже 2 тысячи лет упорно отстаивает подлинность четырех канонических Евангелий. Но одно дело толкования, другое - спор, в котором рождается истина. Монополизируя свое право на абсолютную мудрость, непогрешимое знание, на неоспоримую истину без нужды в доказательствах, церковь тем самым признает себя верным цербером закулисья.
Мачо. Атеистом быть труднее. Это, если исходить из известного опыта и ретроспективы, большой труд и еще бОльшая неблагодарность. Проще склониться и (или) сделать вид, что склонился, но тогда ты уже просто фарисей. Слепо бредя в серой массе за пастырем, ты не берешь на себя большую ответственность и не несешь ее персонально. В толпе под маркировкой 'святой простоты' куда легче укрыться за авторитетом иерарха и за отмазкой 'а что я? - я как все'.
Поп. Такой взгляд связан с эгоизмом и ограниченностью интеллекта индивидуума (на ВС проецируется следующий текст, оратор, отрываясь от блокнота). Ах, да оговорюсь. Это фраза Ивана Ильина: 'Христианство учит, что Божественное выше человеческого и духовное выше материального и земного. Но Божественное не противостоит человеку в недосягаемом удалении; оно таинственно вселяется в человеческую душу, одухотворяет ее и заставляет искать подлинного совершенства на всех земных путях. Что бы ни делал христианин, он ищет, прежде всего, живого единения с Богом. Он ищет Его совершенной воли, стараясь осуществить ее как свою собственную. Поэтому жизнь христианина не может быть ни бесцельною, ни страстно-слепою: он во всем обращен к Богу, поставляя Его выше всего прочего, подчиняя Ему все и в себе, и в делах своих. Его внутренняя направленность - оказывалась религиозною; его религиозная направленность становилась - всепроникающею. Вот это-то религиозное настроение и вносило в общение людей и в процесс общественной организации дух нового, христианского правосознания' (Иван Ильин 'Путь духовного обновления').
Эрудит. Смею заметить, пастырь стольный, что, если дело касается веры, а не голой политики, то благозвучный богослов всегда находится в более выигрышном положении, чем жесткий критик религии.
Инженер. Здесь я с вами солидарен. Паства легче внимает мягкой проповеди, становится на сторону человека в рясе, благообразным видом своим уже показывающего: 'Я ближе вас всех к Нему'. Ведь сознающий свою греховность невежда с радостью готов прильнуть к тому, кто возьмется его принять, прикрыть и простить от имени Бога. И никто не спросит мандата у этого дарителя надежды, лишь бы не утруждаться тягчайшими сомнениями, они же требуют огромной личной ответственности и работы мысли, а это чревато разочарованием и посрамлением добровольного 'спасителя'. Невежда покупает индульгенцию вслепую, он старается подкупить любого человека в рясе - любого, кто часто ссылается на священное писание, даже не затрудняясь усомниться: а тот ли он, за кого себя выдает и достоин ли судить и прощать от имени Бога?! А неверующий, открыто сознающийся в своем неверии, но неверии не столько в бога, сколько - общепризнанному и общенавязанному идолу, этот 'безбожник' для прильнувшего к пастырю превращается в предмет гонений во имя собственного искупления, которое дарует батюшка, а также в объект отложенной мести за собственную греховность. В критику и даже избиение еретика фанатик и фарисей вкладывает удесятеренные массовым психозом толпы стыд, злость и ненависть к своему невежеству, своему растленному прошлому, к своему бессилию противостоять пороку и как бы в оправдание за все это.
Чекист. Короче, нашли крайнего за все, и мочи его, орава!
Инженер. Примерно да. Но психологически такие 'христиане' ничуть неотличимы от иудейских пастырей и их паствы, затравивших Иешуа так же, как ничуть неотличимы от Игнатия Лойолы, папы Александра VI, жидовствующих, патриарха Никона, и очень многих современных иерархов. Поэтому я всегда готов встать на защиту атеиста, пусть заблуждающегося, но правого в силу его отважного одиночества и сознательно привлеченного к себя ярого гнева толпы.
ВС. Слепая и безотчетная религия обидна, прежде всего, для своего предмета, для самого божества, которое не этого требует от человека. Как безграничное Благо, чуждое всякой зависти, оно хотя дает место в мире и бесам и животным, но радость его не в них, а в 'сынах человеческих'; и чтобы эта радость была совершенною, оно сообщило человеку особый дар, которому завидуют бесы и о котором ничего не знают животные. - Владимир Соловьев 'Жизненная драма Платона'.
Отпадение многих образованных людей от церкви объясняется постепенным понижением христианства до уровня такой простоты, которая сделала его учения доступными для наиболее неразвитых людей. Протестантские богословы утверждали во всеуслышание, что не должно быть никаких учений, которые не были бы понятны для каждого человека, что главное достоинство евангелия в его просторе, благодаря которой и ребенок, и человек, не получивший никакого образования, в состоянии понимать и применять его истины в жизни. Это верно, если под этим подразумевать, что существуют религиозные истины, доступные для всех и что несовершенна та религия, которая оставляет самых неразвитых и самых темных людей вне сферы своего Возвышающего влияния. Но в высшей степени ложно, если этим хотят сказать, что религия не имеет никаких истин, которые были бы недоступны для необразованных и темных людей, что она настолько бедна и ограничена, что не может научить ничему, превышающему уровень понятий и нравственности самого неразвитого и темного человека.
Невежественные и лицемерные остаются в ней... Покидая церковь, неудовлетворенные впадают в состояние пассивного безверия, или - если они молоды и полны энтузиазма - становятся активными врагами церкви, предпочитая открытое отпадение постепенному отравлению ума и совести по велению авторитета, в котором они не могут признать ничего божественного. - Анна Безант 'Эзотерическое христианство, или Малые Мистерии'.
Внук предка. Между прочим, есть мнение, что как раз тупая толпа 'верующих по указке' - и есть самые настоящие безбожники, атеисты. А неверующий в Бога в конкретной ипостаси - верующий в куда большей степени. Ведь его вера - продукт собственной нравственно-умственной эволюции. Тогда как лже-вера христосующихся безбожников - лишь попугайская инерция прилипалы к общественному мнению. Кажется, Умберто Эко попытался объяснить этот парадокс. Дескать, неверующие более сильны в вере и нравственной самодисциплине именно потому что убеждены: раз никто за ними не наблюдает с небес, значит и некому их будет простить за их грехи и безобразия. Осознав, что совершил зло, неверующий казнит себя в одиночестве, ужасно страдая из-за беспредельности своего сиротства, безнадежности смерти и невозможности посмертного прощения. В силу этакой специфики своих моральных страданий, неверующий обратится не к тайной исповеди, как любой верующий, а попросит публичного покаяния у людей. И это делает его искупление более искренним: публичное всегда труднее тайного, кроме разве что смерти. Да и на ниве поступков неверующий сделает гораздо больше верующего (тот поставит свечку, помолится, покается и баста: снова прощен). Неверующий страдает гораздо сильнее, ибо знает, что в случае греха его с небес простить некому, в отличие от верующего, после отпущения грехов духовником впадающего в самообман 'прощения'. По этой причине неверующий испытывает резко выраженные угрызения совести и, преимущественно, старается не грешить, стремясь быть предупредительно милостивым к миру. Сам Эко не является сторонником противопоставления так называемых неверующих в надличностное начало - тем, кто верует в ту или иную потустороннюю силу.
Чекист. Святой отец, стольник Терносливов, вот вы утверждаете, что христианство учит и всегда учило. Позволю себе усомниться. С 4-го века в истории не было гонителей страшнее, чем фанатики христианства. От растерзанной академической женщины Ипатии до астрономически образованного профессора Бруно.
Поп. Церковь признала свои заблуждения и отныне разногласия между христианством и наукой сняты.
Инженер. Необыкновенно мощная мысль!
Поп. Иронизируйте, иронизируйте, только автор не я, а Патриарх Алексий II. Его интервью газете 'Известия' так и называется 'Между наукой и религией вообще нет противоречий'.
Инженер. Оно, конечно, после такого просветления только и осталось, что облобызаться по братски Торквемаде с 11-ю тысячами сожженных им 'еретиков', а Галилею с Джордано умилиться дружбе ихней. С того света, на который они отправлены ЦЕРКОВЬЮ по, как теперь установлено, ошибочному адресу: 'АД'. Теперь сравните с толстовским: 'Законная цель наук есть познание истин, служащих благу людей. Ложная цель есть оправдание обманов, вносящих зло в жизнь человеческую. Таковы юриспруденция, политическая экономия и в особенности богословие'. Слова Льва Николаевича, между прочим, подтверждены исторически: не было на протяжении тысячелетий большего антагонизма, чем между церковью и наукой, когда за самый пустяковый опыт еретика могли сжечь на костре. А то что Дарвин или Ньютон были верующими, вовсе не свидетельствует о том, что столь же великую симпатию к ним питали попы и даже папы. Я читал это патриаршье интервью и не откажу себе в умилении напомнить, как верховный православный предстоятель, выходец из Прибалтики, отказывается осуждать молодежь за блуд, наркоманию, криминал. Боится попрекнуть даже тех, кто погибает в бесовских игрищах. Он всего лишь грустит: 'Нет, я ни в коем случае никого не осуждаю. Молодости не обойтись без стремления к развлечениям, состязаниям и вообще разным проявлениям творческого поиска себя' (Интервью Алексия II 'Известиям').
Чекист. Так и сказал?..
Инженер. Я потому и помню, что сам был буквально сражен. Но, люди добрые, разве это 'не осуждаю' - эти инертность, робость, чтобы не сказать большего - не есть великое попущение пороку со стороны человека, которому, казалось бы, доверен самый могучий духовный рычаг страны?! К прискорбию для всех, патриарх предпочитает не осуждать. И впервой ли? Это ведь он не воспротивился расстрелу Белого дома, не вышел вперед, не упредил, не остановил бойни. Это он дал карт-бланш творчески проявляться молодежи, склонной к развлечениям и поискам новых образов и форм, в том числе и под наркотическим дурманом. Это он не осудил, не ущемил, не сказал громко 'нет' свободе колоться, равно как и свободе тех законодателей, которые узаконили эту свободу, отменив уголовное наказание за употребление наркотика! А ведь это и есть свобода порока - 'не осуждаю'. Такого первоиерарх произносить не должен! А то ведь до чего наши попы скоры: Льва Толстого за одни только сомнения в праведности Павла отлучили, а молодого наркомана даже осудить вслух забоялись тогда, когда это еще не поздно было сделать! Лев Николаевич Толстой за Христом следом отнюдь не гладил церковников за возвышение, за титулы, саны и обряды. Да и где б это Иисус Христос звал кланяться себе, не говоря уж про надобность всяко-разных иерархов? Где прославлял культ епископов, прелатов и прочих кумиров? Лев Толстой и говорил отважно, не страшась отлучения, что 'истинное учение Христа стало неизвестно большинству и заменилось вполне тем странным церковным учением - с папами, митрополитами, таинствами, иконами, оправданиями верою и т.п., которое с истинным христианским учением почти ничего не имеет общего, кроме имени'.
Поп. Полноте напрягаться-то. Ну какой вес в пастве у Льва Толстого перед Алексием?
Инженер. Ну, насчет веса обоих затронутых - Алексия и Льва - не будем: время покажет (да и уже показало), кто больше потянет. Нам важнее, что высокородный граф, и тот, звал к простоте, отвергая всякие там сиятельства и высокопревосходительства, а вот бывший семинарист уж и сам зовется святейшеством. Князь церкви, право слово... Вот вам продукт Евангелической веры вместо никем не зафиксированных проповедей Христа. И это одна из поднятых тем, за которые Булгакову досталось вслед за Толстым и Ницше. Да разве только ему?
ВС. Евангелия неоценимы, как свидетельства уже неудержимой коррупции внутри первых общин. То, что позже Павел с логическим цинизмом раввина довел до конца, было лишь процессом распада, начавшегося со смертью Спасителя. - При чтении этих Евангелий нужно быть как можно более осторожным: за каждым словом встречается затруднение... Евангелия ручаются сами за себя. Библия вообще стоит вне сравнения. Чтобы не потеряться здесь совершенно, прежде всего, нужно помнить, что ты среди евреев. Игра в 'святое', достигшая здесь такой гениальности, какой не достигала она нигде в другом месте - ни в книгах, ни среди людей, - жульничество в словах и жестах, как искусство, - это не есть случайность какой-нибудь единичной одаренности, какой-нибудь исключительной натуры. Это принадлежность расы. В христианстве, как искусстве свято лгать, все иудейство, вся наистрожайшая многовековая иудейская выучка и техника доходят до крайних пределов мастерства...
Нельзя позволять вводить себя в заблуждение: 'не судите!' - говорят они, но сами посылают в ад все, что стоит у них на пути. Препоручая суд Богу, они судят сами; прославляя Бога, они прославляют самих себя; требуя тех добродетелей, которые как раз им свойственны, - даже более, которые им необходимы, чтобы вообще не пойти ко дну, - они подают себе величественный вид борьбы за добродетель, борьбы за господство добродетели. 'Мы живем, мы умираем, мы жертвуем собою за благо' ('Истина', 'Свет', 'Царство Божье'): в "действительности же они делают то, чего не могут не делать. Сидя в углу, ежась, как крот, живя в тени, как призрак, - они создают себе из этого обязанность: по обязанности жизнь их является смирением, как смирение она есть лишнее доказательство благочестия... Ах, этот смиренный, целомудренный, мягкосердый род лжи! - 'За нас должна свидетельствовать сама добродетель'...
Читайте Евангелия, как книги соблазна при посредстве морали: эти маленькие люди конфискуют мораль, - они знают, как нужно обращаться с моралью! Люди всего лучше водятся за нос моралью! - реальность заключается в том, что здесь самое сознательное самомнение избранников разыгрывает скромность: себя, 'общину', 'добрых и справедливых' раз навсегда поставили на одну сторону, на сторону 'истины', а все остальное, 'мир', - на другую... Вся дальнейшая судьба предопределилась тем, что в мире уже существовал родственный по расе вид мании величия,- иудейский: коль скоро разверзлась пропасть между иудеем и иудейским христианином, последнему не оставалось никакого иного выбора, как ту же процедуру самоподдержаиия, которую внушал иудейский инстинкт, обратить против самих иудеев в то время, как иудеи обращали ее до сих нор только против всего не иудейского. Христианин есть тот же еврей, только 'более свободного' исповедания...
Павел был величайшим из всех апостолов мести... Христианство стоит в противоречии также со всякой духовѓной удачливостью, оно нуждается только в больном разуме, как христианском разуме, оно берет сторону всякого идиотизма, оно изрекает проклятие против 'духа', против здорового духа. Так как болезнь относится к сущности христианства, то и типически христианское состояние, 'вера', - должно быть также формой болезни, все прямые честные, научные пути к познанию должны быть также отвергаемы церковью как пути запрещенные. Сомнение есть уже грех... 'Верой' называется нежелание знать истину. Ханжа, священник обоих полов, фальшив, потому что он болен: его инстинкт требует того, чтобы истина нигде и ни в чем не предъявляла своих прав. - Фридрих Ницше 'Антихрист. Проклятие христианству'.
Поп. Ницше сам был... ну, ладно.
Мачо. Есть менее скандальные гении: 'В первых письменных памятниках истории христианства уже возникает противоположность реалистического и идеалистического принципов в христианстве. Составитель евангелия от Иоанна воодушевлен идеями высшего познания и излагает их в качестве вступления к своему простому и скромному рассказу о жизни Христа; другие евангелисты ведут изложение в иудейском духе и украшают историю Христа баснями, которые были выдуманы на основе ветхозаветных пророчеств. Они a priori убеждены, что события этой истории должны были сложиться именно так, поскольку в Ветхом завете эти события были предсказаны применительно к Мессии; поэтому они добавляют: 'исполнилось писание', и, опираясь на них, можно сказать: Христос - это историческая личность, биография которой была составлена уже до ее рождения' (Фридрих Шеллинг 'Философия искусства').
Поп. Зараза тлетворна...
Инженер. А мне больше импонирует мнение гуманиста-космолога Николая Федоровича Федорова. Он, простите, более пространен. Великая заслуга Ницше, говорил философ-книгочей, всю жизнь проработавший в библиотеке, состоит в том, что он зовет к переходу за пределы добра и зла. Ошибка же его заключается в том, что вместо древа жизни он насаждал за этими пределами древо смерти. Он чувствовал необходимость для человека чего-то высшего и эту потребность думал воплотить в своем 'сверхчеловеке', который оказался, однако, лишь ничем не оправданным самопревознесением человека над себе подобными, и притом гораздо более ему подобными, нежели ему кажется; как Фауст, подмечая свои небольшие несходства со всеми смертными, Ницше принимает это ничтожное несходство за большое превосходство...
Поп. Все это басни и отвлеченности. Федоров со своими бред... утопиями по оживлению всего умершего человечества - это детство, благонамереннейшая, но наивность. Где факты? Где доказательства того, что Евангелия профанируют истину?
Чекист. Там же, где доказательства того, что они не профанируют ее?
Поп. Вы человек прямой... Ваши методы известны. Но есть наука. Пока же я наблюдаю слабые потуги к наукообразию, которые свойственны образованцам. Это не моя формулировка, а Солженицына. Но, кстати, есть и более аккуратная позиция человека, который мне ближе Александра Исаевича.
ВС. Настоящий ученый прекрасно понимает, что 'научная' картина мироздания все время меняется, все осложняясь, углубляясь, уходя в детали и никогда не давая ни полной ясности, ни единства. Достаточно вспомнить, как изменилась вся картина мира после того, как астрономическая система Птолемея была вытеснена системой Коперника, или - что дало науке и народам открытие электричества, или радия, или беспроволочной передачи, или раскопки доисторических городищ, или спектральный анализ. Настоящий ученый знает, что наука никогда не будет и состоянии объяснить свои последние предпосылки или определить свои основные понятия, например, точно установить, что такое 'атом', 'электрон', 'витамин', 'энергия' или 'психологическая функция'... О продуктивности науки не стоит спорить: за нее свидетельствуют вся современная техника и медицина. Но что касается ее теоретических истин и их доказуемости, то наука плавает по морям проблематического и таинственного.
Здесь проходит грань между ученым и полуобразованным.
Настоящий ученый знает, доколе простирается его знание, и потому он духовно скромен. Он ищет и пытается доказывать, он всегда добивается максимальной достоверности и доказательности, ясности и точности, но именно поэтому он знает, сколь трудно это дается, и всегда помнит, что полной достоверности у науки нет. Он всегда помнит, сколь ограничен объем того, что 'уже познано', и сколь сравнительно невелика сила и компетентность научной мысли... Настоящий ученый понимает все это и не переоценивает ни отвлеченную мысль, ни науку в целом. Вот почему он не верит в отвлеченные схемы и мертвые формулы и хранит в себе живое ощущение глубокого, таинственного и священного. Этим и объясняется то обстоятельство, что среди настоящих и великих ученых многие питали и питают живую веру в Бога: их взор не ослепляется тем, что уже познано и добыто, но оставался прикованным к тайнам мироздания и к скрытым в них богатствам, а созерцание этих тайн пробуждало в них тот внутренний, духовный опыт, от которого родится религиозное настроение и 'верующая' вера. Так, истинная ученость не уводит от Бога, а ведет к Нему.
Совсем иное дело полуобразованность. Такой человек не умеет исследовать и познавать, он умеет только 'понимать' то, что просто и плоско, и - помнить. Он живет заученными формулами, от которых в голове все становится плоско и просто, он принимает это за 'ясность' и поэтому воображает, будто все ему ясно и будто он призван все 'объяснять' другим. Вот откуда у полуобразованных людей эта безмерная притязательность и безответственность: добыв без труда свою плоскую ясность, не научившись в труде познания - ни ответственности, ни скромности, они смотрят не вверх, а вниз, не вглубь, а в отвлеченную пустоту, где все легко, легкомысленно и беспочвенно. Они не создают сами ничего, но заимствуют все у других, перенимая, подражая, подхватывая и повторяя. Есть немало людей, у которых и самое чтение книг получает такое же значение: по слову одного наблюдательного ученого, 'они и читают-то только для того, чтобы иметь право не думать самостоятельно'... Нередко они выбирают себе какого-нибудь одного человека, который становится их 'авторитетом', 'учителем' и 'вождем'. Тогда они начинают верить в него и в его формулы. Все, что не укладывается в эти формулы, - или вовсе не существует для них, или подлежит 'искоренению'; все несогласные с ними объявляются вредными лжецами и лицемерами. Такие полуобразованные фанатики верят своему 'учителю' с тою же легкомысленною неосновательностью, с какою они верят во всемогущество мысли и в свою мнимую 'науку'. - Иван Ильин 'Путь духовного обновления'.
Мачо. Прекрасные слова, справедливые. С благодарностью возвращаю ваш бумеранг. Или вы, правда, не хотите понять, что не только вы, настоящий ученый, достигли края познания, но и мы все здесь не погулять вышли, пыжась доказать, что Бог и Евангелия, а, тем более, институт церкви - не одно и то же. Что не надо замыкаться на мертвых формулах и догмах. Церковь - это дело рук людских, притом весьма и весьма нечистых и жестоких. В 325 году на Никейском соборе за божественность Христа проголосовали 217-ю голосами против 3. В том же веке титул папы впервые использовал епископ Рима Сириций, правивший в 384-399 году. И только 7 столетий спустя, в 1054-м, случилось дальнейшее распадение на западную (католичество) и восточную (православие) ветвь христианской веры. Наконец, за непогрешимость римского папы в 1870 году проголосовало 535 иерархов из 1084 обладавших правом голоса. За непогрешимость патриарха всея Руси и других, кажется, 13 автокефальных иерархов, не голосовал никто! Это факты! А вот вы, отец Феодосий, как раз не желаете расширять даже горизонты открытого знания, а наоборот всячески сужаете их, препятствуя познанию нового и обращению его на благо Истине.
Поп. Неправда. Сейчас на стороне церкви вся наука. Скажу больше, исторически и археологически установлено, что евангелист Лука был точным и профессиональным историком. Вот яркий пример: археологами найдено почти 40 записей, упоминающих о городских начальниках, скажем, в Фессалониках, как о том и писал Лука. Великий ученый-лукинист Вильям Рамсей путем археологических исследований сделал вывод, что Лука ни разу не ошибся, повествуя о 32 странах, 54 городах и девяти островах.
Диссидент. Но есть же и противоречия между евангелистами.
Поп. А как без этого! Великий историк становится великим именно по той причине, что вносит нечто новое и неизвестное в то, что, казалось бы, всем уже известно. В ином случае, зачем бы Татищеву, Карамзину, Соловьеву, Ключевскому, Платонову, Костомарову, Иловайскому, Покровскому писать свои курсы лекций по истории одной и той же страны? Да и мы разве различали бы их пофамильно, будь в их работах все одинаковое? То же с Евангелиями. Но есть и другой аргумент. От противного: представьте, кабы каждое Евангелие дословно повторяло одно и то же, тогда бы авторов, скорее всего, обвинили в конъюнктурном сговоре, и тогда пошел бы прахом как труд каждого, так и общее свидетельство. Если же пишут люди независимые и во времени, и в происхождении, и в воззрениях, и в приемах, то наверняка появятся те самые, искомые в каждом подлинном художнике, ну и историке, индивидуальные различия. Это то же самое, что и личностные расхождения. Но дело не ограничивается евангелистами. Самые значительные историки того времени не обошли вниманием фигуру Христа и его учение. Достаточно вспомнить Тацита, Плиния Младшего, Светония, Иосифа Флавия.
Инженер. 'Иудеев, постоянно волнуемых ХрЕстом, он изгнал из Рима'. Вот и все, что сказано великим Гаем Светонием Транквиллом о Христе! Всё! Учтите так же, что пишется это в разделе об императоре Клавдии, который начал править в 41 году, то есть минимум, через 8-10 лет после распятия Христа, если оно, конечно, было. И в данном контексте Хрест - это, скорее, обобщающий термин всего учения, всей смуты. Или, что вполне вероятно, христианский вождь - реальный на тот период и, значит, живой, или символический. И тогда Хрест - статусное понятие, такое же, как, например, Цезарь. Это не мои бредни. Столь конкретный материал для столь же конкретных трактовок нам дает корифей исторической мысли Светоний Транквилл. И делает он это, поверьте, не по злому умыслу, наглотавшись транквилизаторов, а благодаря мощнейшей фактической базе из жизни ХрЕста. Кого-кого, а Светония точно не упрекнешь в патологической скрытности, замалчивании и немногословии. Этого ученого отличает повышенная щедрость, как на интимные подробности биографий даже третьестепенных деятелей эпохи, так и на описание заурядных коллизий, тем более скандальных! И уж что-что, а такое судьбоносное событие, каким рисуют голгофские страсти теперь, ни за что не должно бы пройти мимо его обостренного внимания! Впрочем, Светоний не исключение. Аналогичную по обширности и конкретике информацию о Христе вы почерпнете у любого из историков, столь громко заявленных отцом Феодосием. И это лишний раз доказует одно: даже спустя десятилетия события в Иерусалиме и на Голгофе воспринимались, как ничтожный и небесспорный факт периферийного масштаба.
Аннушка. А подлинники? Дошли до нас подлинники рукописей Нового Завета?
Поп. Понимаете, вся тонкость...
Аннушка. Понятно. Не дошли.
Поп. Но дошло 5664 полных или частичных копий на исходном древнегреческом языке, не говоря про 32289 цитат из Нового Завета, что обнаружены в сочинениях ранних Отцов Церкви, писавших между вторым и четвертым веками...
Мачо. Скрупулезность похвальная, оттого и подозрительная. Поймите, никому не придет в голову подсчитывать все упоминания об Александре Македонском или Наполеоне, чтобы доказать реальность их существования. Кто был, тот нуждается не в биографии, а в разумности толкователей. Для того, кого не было, приходится придумывать саму биографию и толковать в ее пользу все, что звучит похоже.
Поп. Есть другие цифры, и ими оперирует наука.
Инженер. Наукой накоплено много чего. Взять хотя бы новейшие данные археологии. На сегодня существует океан уникальных документов времен раннего христианства и более ранних, которые позволяют совершенно по иному рассматривать не только фигуру Иисуса, но и источники его идей. К сожалению, не только церковь, но и официальная наука не желает расставаться с предрассудками и догмами. При таком подходе научных кругов весь массив этих данных, будь они хоть трижды доказательства истины, либо искусственно замалчиваются, либо преподносятся как нечто малозначимое. Или, что хуже, вовсе устраняются из научного обихода. Вместо благодарности и поддержки - дискредитация и козни ученых 'коллег'. Как горько и справедливо сетует один из самых читаемых ниспровергателей библейских догм Майкл Бейджент, 'если бы они не сделали этого тогда, пришлось бы переписывать все, что было сказано о ранней истории человека... Вот каковы были ставки. Под угрозой могли оказаться академические карьеры, построенные на давних и прочно вошедших в обиход, но ошибочных теориях... Их нужно было загубить. Их и загубили' (Майкл Бейджент 'Запретная археология').