Плотникова Мария Сергеевна : другие произведения.

Листопаднички

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Далекое будущее. В мире идет космическая война, а в одном из летных училищ курсанты, которых ласково называют листопадничками, живут и не знают, что готовит им завтрашний день. И им, и их командиру предстоит пройти через многое. Но останутся ли они после этого самими собой?
  Было время, когда ЗУБ ОсОта (как называли Звездное Училище боевых летчиков особого отряда "Стражи Космоса")славился на всю Галактику, и казалось, что оно будет стоять вечно. Но сейчас даже название его стерлось из памяти людей, и почему у его курсантов было такое странное прозвище, почти никто не помнит. Говорят, их придумал еще Всеволод Ндредо, один из самых юных, но в то же время талантливых руководителей ЗУБа. Тех, кто только поступил и еще не был даже на первом вылете, называли желторотиками, тех, кто летал самостоятельно, но не прошел боевого крещения - воробушками, тех, кто уже готовился к выпуску - стрижами. А вместе все - почему-то именно листопаднички.
  
  Впрочем, об этих прозвищах уже прочно позабыли. Да и сам "ЗУБ", казалось, перестал существовать целую жизнь назад. Он исчез с лица земли во вторую войну, и на его месте остались развалины, к которым давно уже боятся подходить люди. Боятся вполне справедливо, потому что там полно ловушек, сохранившихся со времен войны. Сам факт минирования школы давно никого не удивлял - враги развязали войну внезапно, и буквально за несколько недель от кадровой армии мало что осталось. Сдаваться на милость победителю не имело смысла - никто не был уверен в том, нужны ли пришельцам живые обитатели захваченных земель. О жестокости захватчиков ходили легенды, и единственным шансом на спасение была партизанская война. Потому в те дни сбегали все, кто мог бежать, а за собой старались не оставлять ничего. Вымершие города, наполовину превращенные в руины, которые никто не рискнет восстанавливать, стали привычной деталью пейзажа.
  
  Но сейчас девушке, которую называли Ольгой Алексеевной, было все равно. Ловушки? Она помнила их расположение с точностью до нескольких сантиметров - ведь сама же, перед отступлением, вместе с однокашниками устанавливала их в холодную жижу, в которую превратилась размокшая земля. Сколько им было? По шестнадцать? Были и постарше, были и ровесники. Младше - нет. Так вышло. В те страшные дни они из желторотиков в один миг превратились в стрижей. Первый самостоятельный вылет - и тот боевой, да еще и самовольный. Разве такое забудешь?..
  
  И те слова командира... "Ребята, мы эвакуируемся. Увозим все, что можем, местных жителей и их пожитки - в том числе. Космодром и наши служебные помещения оставлять нельзя. Пока идет погрузка - по двое человек на каждый корабль следят за погрузкой, дежурная группа проверяет технику, остальные - на минирование. Вопросы есть?". Вопросов не было, всех слишком оглушили эти новости.
  
  Сколько же лет прошло? Три года? Разве? А ей казалось - целая жизнь. И вот она снова тут. От себя не убежишь... И она снова бродит по развалинам старой школы. Почему ее не восстановили? Впрочем, глупый вопрос. Все ясно и так. Но где-то здесь должна быть вещь, ради которой можно рискнуть. То, что может предотвратить тот кошмар. Если повезет...
  
  Какое все-таки счастье, что враги поняли предупредительные знаки и не попытались сесть на космодром! И что главное здание уцелело. А если бы нет?.. Хотя кто сказал, что Оно еще там? Всеволод Николаевич, он же интар-эфо-Ндредо предупреждал, что планирует уничтожить его, сразу после их возвращения. А через неделю была первая бомбежка, и стало не до секретного прибора. Успел ли командир его уничтожить? И что делать, если успел?..
  
  Кстати, Ольге было очень интересно, откуда вообще в военное время так близко от линии фронта, там, где столько любопытных подростков, оказалась машина времени. Но ведь оказалась же! Да еще и действующая машина! Донед и Фио подтвердят, они ведь тоже побывали в прошлом - на другой войне. Среди обреченных, которых все-таки удалось спасти. И вернулись назад. Вот только почему все чаще и чаще стала закрадываться мысль о том, не было ли все подстроено? Не могли ли разработчики передать Всеволоду Николаевичу машину специально, надеясь, что он недоглядит, и кто-то ею воспользуется? И знали, что командир своих ребят откуда угодно вытащит, если будет хоть самый малый шанс на успех. Будь это все в современности - их бы еще и наградили, а так - за вмешательство в историю грозил трибунал. Но ведь командиру как будто специально не мешали, а потом дали выгородить своих, и не подняли шум из-за совершенно недопустимого вмешательства в историю. Ребятам-то тогда гауптвахта казалась вовсе даже и не страшной. Заслуженной - да. Но после того, что они тогда увидали... и если учесть, что им могло грозить по законам военного времени... Нет, история с машиной времени была очень странной и подозрительной. Хотя окажись машина времени в ее руках еще раз - она бы повторила все сначала.
  
  Ольга вздрогнула. Вот и то самое здание. Тогда, во время войны, оно казалось таким высоким, красивым... Белые колонны, тропинка, освещенная фонарями, ведет к большой площадке, на которой расположен сейчас пустующий флагшток. Тогда здесь развивалось знамя ЗУБа, а под ним стояли в почетном карауле щеголи-часовые. Ох, какими же они казались взрослыми и красивыми, эти семнадцатилетние юнцы в ладно пригнанной форме, с сияющими на солнце бляшками ремней и до зеркального блеска натертыми сапогами! На треугольном воротнике, похожем на старинный матросский, сияли звездочки за полеты. Стрижи, ведь тех, кто не летал, к знамени не подпускали. Считали плохой приметой.
  
  Их было четверо, считая саму Ольгу. Маленькая команда, ребята, которым едва сравнялось 16, чьи документы не принимал ни один военкомат. Теперь-то она понимала - жалели их, хотели уберечь. А они, глупые, обижались, снова и снова пытались пробиться хоть куда-то. Еще бы! Воспитанные на рассказах о подвигах отцов, о массовом героизме прошлой войны - разве могли они отсидеться в тылу? Они, с пеленок мечтавшие испытать себя, совершить хоть что-то героическое, просто не могли усидеть на месте, когда снова пылали города, и гибли люди, и прежний враг опять напал на Родину. Вот и шли - понимая, что такое фронт, и каковы шансы вернуться живым. Сюда ребят послали с десятой попытки. И еще крутили пальцем у виска: "Куда вас понесло, глупые? Это же самоубийство! Оттуда не возвращаются! Особым отрядом затыкают все самые страшные дыры, его представителей посылают тогда и туда, где можно положить целые роты - и без результата. Там смертники, ребята! Одумайтесь, пока не поздно!".
  
  Но факты говорили другое. Там, в ЗУБе, был Всеволод Ндредо, талантливый полукровка, одинаково хорошо понимающий и землян, и жителей десятков других планет. Несмотря на возраст, на него равнялись, его уважали. До них у интара-эфо-Ндредо было 150 выпускников, из которых 120 получили медали за отвагу, 95 героев. Пятеро пали в боях, получив награду посмертно. Пятеро покалечились так, что летать больше не смогут никогда. Хорошо хоть, выжили. А остальные - вернулись домой. Живыми и здоровыми. А трусов и предателей среди его учеников не было совсем. Ни одного. Его выпускники могли дать фору многим асам, их с радостью приняли бы в любом отряде, но он лично отслеживал судьбу каждого ученика. И отдавал их только проверенным командирам, и только туда, где ребята действительно смогут принести пользу. Сколько раз он едва ли не скандалил, защищая своих орлят, не позволяя даже адмиралам посылать их на смерть! Берег. Каждого ценил, каждого знал, как облупленного, и за каждого был готов бороться до последнего. Учиться у него было великой честью. И великим счастьем. Да только тогда она об этом еще не знала.
  
  Тогда они жались друг к другу поближе, оглушенные после уютной тишины своего ставшего уже почти родным кораблика гулом прогреваемых двигателей, скоростной стрельбой в тире, командами и песнями марширующих ребят. Все казалось таким чужим, таким жутковатым... А при словах "директор училища ЗУБ ОсОта" представлялся грозный адмирал, в крайнем случае - вице-адмирал, великан лет сорока, косая сажень в плечах, с солидной проседью, громовым голосом и обязательно строгий, суровый, и резкий. Они уже почти уверены были, что и отсюда их погонят прочь. Отовсюду гнали, с чего бы приняли здесь?.. Тем более - таких юнцов, да еще и с девчонкой-командиром? И кому какое дело, что они уже год как летают вместе, и у всех четверых за плечами уже солидный для их возраста опыт?.. Никто даже слушать не станет.
  
  А командир оказался совсем еще молоденьким. Лет 25 по земным меркам, не больше. Чуть выше среднего роста, однако любого из своих курсантов он был значительно выше и шире в плечах. Выправка военного, отточенность и четкость движений звездолетчика, внимательный прищур все замечающих карих глаз. Легкая, почти невесомая и бесшумная походка, удивительное умение успевать везде и всюду. Острый ум, удивительное красноречие, легкий характер - ему подражали все, его копировали и осознанно и нет. Его любили. За ним готовы были идти в огонь и в воду, за него готовы были умереть хоть здесь и сейчас, хоть потом, и в страшных муках. Такого авторитета, такого удивительного отношения к командиру со стороны всех поголовно курсантов ни сама Оля, ни ее товарищи еще не видели. Не увидели и потом.
  
  И тем страшнее было вспоминать тот трижды проклятый астероид. Пещеру, в которой стоит развороченная взрывом красавица "Заряница", присыпанный снежком каменный пол. И командира, устало привалившегося к стене. Расползающуюся по полу теплую красную лужицу. Бледное-бледное, несмотря на загар, лицо, на котором вдруг проступили все старые царапинки и шрамы, и тихий, но страшно-спокойный голос: "Уходи! Мне-то конец, а ты живи. Ты - последняя осталась, остальным не осилить. Уводи ребят. Слышишь? Об одном прошу - доведи. Прощай...".
  
  Век бы не вспоминать тот глубокий, по колено проваливалась, снег. И ветер - пронизывающий, с ног сбивающий, выдувающий последние крохи тепла, и сдувающий их все дальше от звездолета. Всеволод Николаевич тяжелый, и приходится двигаться рывками, каждый раз, чуть-чуть, на шаг, протащив его вперед, отдыхать, пытаясь отдышаться, и снова... Тащить приходится за поясной ремень. Так, чтобы под рукой была расстегнутая кобура. Чтобы, если появятся враги... она была уверена, что выстрелила бы. Тогда - точно. И плевать-то, что не была она еще в настоящем бою и убивала никогда, даже сбитых ею летчиков потом брали в плен. И неважным казалось то, что она боялась оружия, и командирский бластер совсем другой системы, и тяжелее ее собственного раза в два. И удержала бы, и попала. И не жалела бы ни о чем. Но никто не появился. А дальше был трап. Всеволод Николаевич был без сознания, да оно и к лучшему. Десять ступенек, потом еще двадцать шагов по скользкому полу до медицинского отсека. Аптечка на местном языке, а из головы словно разом вылетело все, чему учили в школе. Оставалось только одна мысль, бьющая в виски, как молотком: "Успеть бы! Только бы успеть!". Она знала - на то, чтобы покинуть планету, у них есть всего три часа. Не успеют - все. Оборонительно-боевая станция с такими защитниками просто никого не спасет. А там люди. Слишком много людей.
  
  Нет-нет, не вспоминать! Нельзя вспоминать медпункт, и белые, накрахмаленные простыни, и бледное лицо командира, и его руку, которая едва заметно сжимает ее ладонь: "Рубильник включен? Не молчи! Я должен знать. Ты успела?". Он бредит. Не приходит в себя уже которые сутки. И повторяет одно и то же. Успели ли уйти? Все ли целы? Включена ли система самоуничтожения для построек? И никто не знает, доживет ли он до линии фронта. Эх, знать бы заранее... И зачем, спрашивается, отдала раненых в тот госпиталь? Ведь можно было дотерпеть до "Сизой Гавани", там врачи замечательные! И ждать оставалось неделю. А так... Не думать! Только не думать об этом!
  
  Лучше вспоминать прибытие. Хотя и это - слишком больно. Перед глазами стояло прежнее великолепие - как на кораблях, здесь очень трепетно относились к чистоте, и все, что можно, драили до блеска. Ни пылинки на паркете, прозрачные настолько, что их не видно-то почти, стекла. Жужжащие в воздухе макеты, которые запускают желторотики, проверяя, правильно ли они собрали двигатель. Везде - жизнь. Курсанты сидят на подоконнике и зубрят, перебирают модели звездолетов, фехтуют, полосу препятствий проходят, чистят и перебирают оружие... Везде люди. Везде - голоса и смех. И песни. Как ребята пели... А вечерний перепляс по этажам? Собирались во дворе, кто-то брал в руки гармонь - и все желающие начинали выкидывать самые затейливые коленца. Как заразительно они смеялись, как умели разрядить обстановку парой фраз...
  
  Как-то само собой вышло, что селились в основном "командами", а общались - по специальностям. И хотя ближе своей команды у нее все равно не было друзей, вспоминала сейчас Оля не их. Перед глазами, как живые, стояли 17-летние Донед Трондоффе и Фиодрес Атьядо. Фио и Да-не-тот. И она, Несмеяна. Троица, постоянно влипающая в неприятности. Капитаны звездолетов "Зеркало", "Туман" и "Витязь".
  
  Фио был невысок и кряжист, и, пожалуй, на взыскательный взгляд даже некрасив. Слишком резкие черты лица, немного угловатая фигура, и сам он казался слегка неуклюжим. Медвежонок, как в шутку называла его Оля. Братишка, который с первого дня как будто взялся ее опекать. Знакомил с правилами училища и с товарищами по учебе, и с самим Всеволодом Николаевичем, как называли они командира. Эх, Фио-Фио... Если бы не он, сколько всего могло пойти иначе... их могли завернуть назад, из лучших побуждений, а тогда все четверо могли они еще куда-нибудь сунуться, и попасть в самую мясорубку. В ушах опять прозвучал спокойный голос отвернувшегося к окну командира.
  
  - Послушайте, курсант Атьядо, вы чего добиваетесь? Понимаете, что если девочка останется тут, ее потом отправят в самые опасные точки? Да вы о нагрузках вспомните, молодой человек! Вы уверены, что она выдержит? Чисто физически - не надорвется? Я не хочу, чтобы дети учились убивать. И еще меньше хочу посылать на детей похоронки. Тех, что уже посылал - на всю оставшуюся жизнь хватило, и поверь, Фиодрес, ей самой будет лучше, если она уйдет. Пока не стало слишком поздно.
  А Фио убеждал. Говорил, что здесь хотя бы есть шанс научиться выживать. Напоминал про каких-то курсантов. Оля не слушала толком, все было как в тумане. Было ли страшно? Да. Очень. Хотела ли остаться? Несомненно. И не верила, что это возможно. Она осталась! И Фио по-прежнему держался где-то поблизости. И по-прежнему аккуратно поправлял, если она ошибалась, и защищал. Он сразу поставил вопрос ребром: если кто-то ее обидит - будет иметь дело с ним. Потом признавался: о сестренке всегда мечтал. О такой как она.
  
  А был еще и Донька. Осот-да-не-тот, Донед Трондоффе. Красавчик, первый сердцеед училища, и первый ас. Он казался таким вечным двигателем, постоянно придумывал какие-то розыгрыши, какие-то развлечения. Прекрасно танцевал, был талантливейшим художником, красиво пел. Актер. Как он умел рассказывать о разных происшествиях! Слушатели хохотали до колик в животе! Не унывал никогда. Душа компании. И ведь при этом далеко не поверхностный человек. Просто не показывал это никому, все старался изобразить простака. Ох, и поругались же они в самом начале знакомства! А сам виноват! Нормально надо было начинать знакомство!
  
  И почему сейчас перед глазами так отчетливо встал тот вечер? Широкая лестница, ведущая на второй этаж, туда, где расположен кабинет директора. Ольга старалась не замечать, что она покрыта толстым слоем пыли и насыпавшейся с потолка штукатурки. Тогда она блестела. А на ступенях живописно расположились около десятка мальчишек. Те, кого называли "желторотиками". Новички. И один - "стриж", а точнее - "орленок", потому что звездочка за полет была не серебристая, а золотистая. Боевой вылет. Парень явно рисовался. Картинно сдвинутая набок фуражка, небрежно расстегнутая верхняя пуговица воротничка, довольно-горделивое выражение лица - "полюбуйтесь, я - лучший, и знаю это!". А молодежь смотрела ему в рот.
  
  - И вот, выхожу я с орбиты. А тут навстречу - четыре кисты! Эх вы, не знаете! Киста - это вражеский звездолет системы "реконкиста", наш главный противник. А я - на скачке! Ну, стандартном катере для чрезвычайных ситуаций в космосе. Спасательная капсула, проще говоря. Нужно-то было просто на разведку слетать! А пропускать эту нечисть нельзя ни в коем случае! Они же разбомбят все, что можно, и что нельзя заодно! Ну, я из туч с хвоста как выскочу - и по гашеткам. Раз - сбил одного. Задымил, зараза, и вниз на парашюте. Ну, думаю, там-то его наши и примут, как полагается. Обратно в облако. Второй раз выхожу - а на меня одна из конкист в лоб поперла! Ну, думаю - все, спета песенка. И гашетку, как назло заело. Ах так, думаю! Ну в лоб - так в лоб! И сам навстречу, да на полной скорости. А, была не была! Таран - так таран! А у того, в кисте, нервы не выдержали. Вильнул, брюхо подставил. Ну и тоже вниз закувыркался. А их, зараз, еще двое! И ведь прут и прут к нашим тылам! Ну я, значит, бочку крутанул, и к ним! А тут...
  
  - А тут навстречу черная дыра, да? А впереди - восемь метеоритов? Ты ври, да не завирайся, парень! Про бой этот вчера в новостях рассказывали. И летчиком тем был совсем не ты. Так что осот, да не тот!
  
  Оля сама не знала, зачем это ляпнула, но все дружно расхохотались. Потом оказалось, что парень подписывался как Донед Т. Трондоффе, если быть точным. Ох, и обиделся он тогда! Чуть на дуэль не вызвал! Будь она парнем, точно бы поколотить попытался бы! Хотя она же одна не ходила. То Фио был где-то рядом, то ребята из команды. Так что не было бы драки.
  А вот неприятности - были. Соревнование пошло по всем параметрам. "Зеркальников" сравнивали с "витязями" на полосе препятствий, в лабораториях и на лекциях. Соревнование шло с переменным успехом, но уступать не хотел никто. Оба словно "на слабо" стремились стать лучшими. И то, что Оля по идее еще считалась желторотиком, а Донька стремительно приближался к выпускному, их ни капли не волновало. "Витязи" уходили вперед все с большим отрывом. И по выучке, и по летному мастерству, и по дисциплине. Их догоняли "туманцы" под предводительством Фио, а "зеркальники" становились третьими. И это было слишком больным ударом по самолюбию. А значит, напряжение росло, и это не могло кончиться ничем хорошим.
  
  А жизнь в училище была далеко не сахар. И за те месяцы ребята - все, кто учился в ЗУБе без исключения - успели не раз раскаяться в том, что пошли служить, тем более - сюда. Техника была морально устаревшей, и очень многое из необходимого приходилось собирать своими руками из имеющихся запчастей. Перегрузки были страшные, но Всеволод Ндредо прекрасно понимал, что эти ребята все равно попадут на фронт. Их не удержать, и все, что он может - это научить их хотя бы выживать. А еще - задержать здесь, в безопасном месте, как можно дольше.
  И он делал все, что мог. Спокойная жизнь курсантам даже не снилась. Их поднимали на ночные марш-броски и по тревоге, а так подъем был в четыре утра. Днем и ночью происходили различные диверсии и нападения. Им приходилось брать и защищать укрепления, ходить на разведку и брать языка, ловить диверсантов и шпионов (в училище постоянно было два условных лагеря, которые ежедневно перетасовывались и тот, кто вчера был союзником, сегодня становился шпионом и наоборот). Их учили растворяться в любом обществе, перевербовывать и сопротивляться вербовке, выживать в условиях дикой природы, плена и боя. Учили, что делать при стихийных бедствиях, при ранениях, несчастных случаях, травмах. Как распознать яд и приготовить противоядие, вести допрос, чтобы человек рассказал то, что нужно, без пыток, и вести себя во время допросов. И это - не считая матчасти по звездолетостроению, летному мастерству, планетологии и много-много чему еще. Отбой был поздний, и ребята едва доползали до коек. Хотелось одного - в тыл, домой. И тех, кто не выдерживал отпускали. Естественно, с принятием мер по охране тайны. Но много было тех, кого еще просто не имели права призывать, добровольцев, которые мечтали принести пользу отечеству. И кто-то мог. А кто не справился - их не винили.
  
  У тех, кто выдержал, была особая походка, техника стрельбы и пилотирования, особый взгляд и манера говорить. Их было видно сразу. И новички смотрели на них, как на сверхлюдей, не думая, что станут такими же. Впрочем, уже не станут. Те, кто прибыли одновременно с Олей, стали последними, прошедшими полный курс обучения в ЗУБе. Остальные просто не успели и уже не успеют никогда. Некому и негде стало их учить.
  
  Впрочем, не о том речь. Донька однажды во время занятий химией подсыпал ей в экспериментальное топливо какой-то мусор. Произошел взрыв. Небольшой, их даже не отбросило, но обоих срочно вызвали к Всеволоду Николаевичу. А он тогда был с другой группой, показывал что-то на космодроме. Пришлось ждать в кабинете. Донька возмущенно мерил кабинет шагами, Фио тревожно следил за обоими. А Оля... она увидела лежавшие на столе часы. Взяла в руки - посмотреть, что это. Донька попытался вырвать их из рук, Фио рванулся их разнимать... Хлопок. И тишина. И они уже не в кабинете, а на какой-то не то поляне, не то на краю поля. Тишина. Деревья прожжены бластерными лучами, в высокой траве видны отчетливые следы выгоревшей под двигателями звездолетов земли. Где-то далеко тяжело ухнул взрыв. А на часах - дата двадцатилетней давности.
  
  Тогда они попали на другую, предыдущую войну. И как раз подоспели к одному из самых страшных ее событий - осаде Эгистьено-Ньасто, Звездной Академии. Хотя академия - это, конечно, слишком громкое название. Лицей - будет точнее. В том здании учились ребята-подростки, которых еще только готовили к тому, чтобы они стали офицерами. Примерно ровесники самих "трех капитанов". Вот только судьба им была уготована намного страшнее... Пока гости из будущего шли пешком в сторону Академии, они успели окончательно помириться, и договориться действовать сообща, хотя бы пока не выберутся из этого времени. И поделились воспоминаниями о том времени и месте, куда попали.
  
  А информация была неутешительная. Через неделю к Эгистьено-Ньасто должны были подойти враги. Детей просто не успели эвакуировать, да и не думал никто, что произойдет подобное! Ну кто же воюет с детьми! А там учителей - шесть человек, и то женщины средних лет, остальные на фронте, да дети от десяти до 17 лет. А им предложили воевать на стороне противника. Именно, воевать. Делать оружие для врага, отдать свои помещения под место для допросов военнопленных, сдавать кровь для раненых. В обмен обещали не стрелять. Ребята отказались. Гордые, наивные, слишком благородные ребята... спрятали малышей в безопасное место, встали на стены... А дальше был штурм. А потом - бомбежка. И голодильно-моровой туман, то есть газовая атака, которая привела бы к эпидемиям, истощению и смерти от голода в считаные дни. Когда школу все-таки взяли, всех - и раненых, и погибших, и живых - погрузили в звездолет и выпустили в открытый космос. Через пять минут, когда корабль отошел от орбиты на достаточно большое расстояние, прогремел взрыв. Двери заклинило, двигателя у корабля больше не было, и возможности спастись у детей и взрослых - тоже.
  
  А пока до этого ужаса еще есть время. Еще можно предупредить, попытаться спасти. Хотя можно ли?.. Среди вещей, которые оказались у ребят с собой, кроме "неприкосновенного запаса" - то есть набора инструментов, сухого пайка и аптечки - оказалась еще сумка с учебниками. По истории как раз на днях изучали эту эпоху, так что можно попытаться предупредить. О том, чтобы спрятаться и переждать, пока их не найдут свои, ни Донька, ни Фио, ни Оля даже не думали. Если можно еще что-то сделать - они это сделают!
  
  И ведь сделали! Хотя никто сначала не поверил, и все пошло по-старому... Нет, все равно уйти ребята не могли. Они вместе со всеми участвовали в противовоздушной обороне и отражении штурма. И так же находились в осаде, ходили на разведку и за провизией во вражеский лагерь. Из такого похода Донед и Фио и не вернулись - прикрывали отход тех, кто тащил продовольствие и попали в плен. Ребята из Академии сочувственно вздыхали, но не находили слов утешения. Из плена в ту войну живыми не возвращались, а выпускать ее из школы на подмогу своим никто не собирался.
  
  Через три дня подземным ходом в осажденную академию вошел Всеволод Николаевич. И, узнав о ребятах, сам отправился во вражеский лагерь. Узнал о готовящемся штурме... В общем, выход был только один. Он открыл и удерживал ворота между прошлым и будущим около часа, пока все, кто оставался в Академии не перебрались на территорию ЗУБа. а потом вытащил из плена еще живых мальчишек. Враги вошли в пустую Академию, и не застали там никого - и ничего. Все ценное уничтожил пожар. А потом приехала проверка из Института Временных Аномалий. Что бы ни грозило ребятам за вмешательство в историю, Всеволод Николаевич сумел выкрутиться, отправить спасенных в тыл, а сами виновники происшествия отделались двумя неделями карцера и гауптвахты. Но разве же это было наказание?.. После того, что они увидели и пережили это был уже сущий пустяк. Хотя клятву о том, что больше они машину времени в руки не возьмут, все трое дали. Эх, Всеволод Николаевич, простите. Придется эту клятву нарушить.
  
  И кто же знал тогда, возвращаясь с войны, что мирного времени у них самих остаются считанные дни?.. Прошла неделя - и в ясный, безветренный день с неба впервые обрушилась беда. Шло очередное занятие, на взлетно-посадочной полосе было полно желторотиков, которым объясняли азы пилотирования. И вдруг из туч выскочили вражеские катера. Скачки. Такие же примерно, как и у союзников, только эмблема другая. Они пронеслись почти над головами, загромыхало, раздались первые взрывы. Кто-то закричал. Стало страшно. Очень. Еще чуть-чуть - и начнется паника. Тогда Всеволод Николаевич начал командовать в громкоговоритель, чтобы прятались в укрытие, установил силовое поле... Оля сама не знала, почему метнулась к звездолету. Инстинкт сработал, что ли? Она просто знала - надо отвлечь врага на себя. Одновременно с нею на старт выруливали "Зеркало" и "Туман". Одобрительно улыбнулся из-за стекла Фио, показал жестом: "Держись!" Донед. Что-то запрещающее кричал командир. Но она не слышала. Взревел двигатель, взлет...
  
  Теперь-то понятно, что в том бою они совершили все возможные ошибки. Никто не прикрывал, не видел рисунка боя и не понимал, что делать, и когда надо атаковать, а когда - защищаться. Им просто повезло, что никого не подбили, и отделались пробитым в нескольких местах "Туманом" (будь они в открытом космосе - это конец), подожженным хвостом "Зеркала" (та же история, потому что там снаряд взорвался бы ближе и разворотил весь бок) и только чудом ушедшим без пробоин "Витязем". Ребята отделались сильным испугом, синяками (тряхануло их несколько раз так, что чуть в иллюминатор не вылетели), да царапинами. Командир вовремя поднял свою "Заряницу" и разогнал стервятников. И даже не назначил им никаких взысканий. Видимо, понял, что ребята достаточно сами перепугались...
  
  А через неделю были проводы на фронт старших, орлят и стрижей. Уходили Донед и Фио, Олю командир не отпустил. Как чувствовал... "Кто желторотиков учить будет? Пусть хоть одна образцовая команда остается!". Проводили тогда ребят - и получили приказ уходить, пока не стало слишком поздно. Пока еще можно спасти хотя бы людей.
  
  Еще один кошмар Ольги. Здесь, на планете, стояла глухая осень. Лили дожди, развезло все дороги, а они пешком, в крайнем случае - на воздушных катерах объезжали территорию, и грузили, грузили, грузили все, что можно увезти. Документы, оборудование, карты, запчасти, установки и силовые щиты - все, что могло пригодиться врагу. А то, что не увезти - минировали. Учебные городки, корпуса и казармы, поле космодрома, мосты и дороги - все маскировали и ставили ловушки, минировали, ко всему устраивали полосы препятствий. Врага нужно было задержать. И ничего из того, что принадлежало раньше ребятам, он не получит!
  
  Возвращались усталые, грязные, мокрые и промерзшие до костей. А впереди - мычала скотина, подвывали собаки, причитали местные бабы и ревели уцепившиеся за материнские юбки ребятишки. Обозы, обозы, обозы... Новые и новые рейсы на перегруженном "грузовичке" на орбиту, где вращается оборонительно-боевая станция, и обратно. Погрузка, погрузка, погрузка... И все. Наконец-то все. Можно уходить, осталось только установить силовое поле. Устанавливать его пошел командир. Лично. И - не вернулся. Его не было два часа. Оля не выдержала. Она оставалась за главную, и имела право приказывать. Тогда, по идее, нужно было уходить. Но бросать командира?! Она полетела следом. И нашла командира на спутнике, в пещере, где был пульт управления силовым полем. У разбитого взрывом катера. И ранен он был, закрывая от пули ее. Не сунься Ольга тогда с непрошеной помощью, командир мог бы остаться в живых... Как же больно вспоминать...
  
  И та дорога к линии фронта. Ведь станция только называется неуязвимой! А на самом деле, нужно следить за тем, куда именно она летит, и нет ли поблизости врага. И постоянные попытки затаиться, уйти от погони, скрыться с глаз. А только треть курсантов может водить хоть что-то летающее, остальные - считанные дни как в ЗУБе. А курсанты - пятая часть тех людей, кто находится на станции. А всех надо чем-то кормить, где-то разместить. Как-то вахты распределить, всех чем-то занять. А разведка и расчистка дороги впереди? А многочисленные воздушные бои по дороге?.. И это не считая разрешения конфликтов, и постоянных визитов в больничный покой. Навоевались они за этот месяц на всю оставшуюся жизнь!
  
  Добрались до линии фронта, до первой же больницы. Думали - все, отвоевали. Как же, как же! Лучше бы уж дальше летели... Лучше уж та дорога и трепетная, робкая надежда, чем такое... Когда она услышала, что командир мертв, что-то оборвалось внутри. И это жгучее чувство вины, боль, разъедающая изнутри, останутся, похоже, навеки. А потом - передовая. И командовать пришлось летчиками, которые в отцы ей годились. А ребята - истощенные, усталые до невозможности, но живые, несмотря ни на что - живые - вернулись домой. Почти всех отправили в тыл, только нескольких стрижей отправили на фронт. Орлят, кроме команды "витязя" все равно больше не было, успели выпуститься. А больше выпусков не будет, потому что ЗУБа больше нет. И Всеволода Николаевича - тоже... И видеть бывших товарищей по училищу стало слишком больно. Они живы, вернулись домой, и даже не покалечились. Это - главное. Но видеть их, говорить, вспоминать - выше ее сил. Хотелось отгородиться от всего мира. Не думать о тех, кого потеряла. Сколько же их все-таки было?..
  
  Сколько было всего на этой проклятой войне? И все то время в сердце жила отчаянная надежда: это не навсегда. Все кончится, кончится нашей победой! Иначе просто не может быть! И эта вера согревала в ледяных просторах космоса, и давала силы дышать, держаться, просыпаться по утрам, даже если до этого приходилось не спать по нескольку суток. Сколько раз поминала она добрым словом ЗУБ! Но каждый раз воспоминание было болезненным. Если бы не она, командир мог бы выжить... Однажды в госпитале она видела его жену - называть ее вдовой казалось предательством - и маленького мальчика, до слез похожего на Всеволода Николаевича. Они все еще ждут, надеются. А она не смогла сказать...
  
  Отгремел День Победы. Недоверчивая, и в то же время бьющая через край радость, слезы и смех, объятия совершенно незнакомых людей, подбрасывание в воздух своих солдат - это было? Песни и смех, а потом - сдерживаемые рыдания над могилами, молчаливое прощание и просьба о прощении - тем, кто не долетел, не дожил, не успел... А еще - попытки найти эту машину самостоятельно. Ей 19 лет. А кажется, что в два раза больше. Ну что же, такова цена. Простите, Всеволод Николаевич. Я не могу вас отпустить. И пусть даже самой придется броситься под тот луч. Все равно. Только живите.
  
  А вот и знакомый кабинет. Не мог он оставить машину времени там, где не оставлял даже компаса! А если забыл?.. Тайник за спинкой ступа открылся легко и на удивление мягко. Рука скользнула внутрь и дрогнула, нащупав прохладу маленьких часиков. Нет, это всего лишь обычные часы. Все зря. Хотя так и должно было случиться, ей ли не знать? На что она вообще надеялась, зачем это все? Чудес не бывает...
  
  - Вам сколько раз повторять, чтобы не трогали чужие вещи? - окликнул ее от двери знакомый голос.
  Она вздрогнула. Показалось? Он же погиб! Три года прошло! Оглянуться страшно, но она же летчик, выпускница ЗУБа ОсОта, такие не боятся!
  
  А у двери действительно стоял он. Ее командир. Всеволод Николаевич Ндредо. Виски совсем белые, по щеке заметный шрам. Кожа смуглая, на призрак не похож. Неужели?.. Ольга рухнула в кресло. Ноги отказывались держать. А командир тут же оказался рядом, теплая рука мягко придержала затылок, вторая поднесла к губам чашку воды.
  - Тише, тише, не реви... Живой. Да, живой. Прости дурака. Думал, вы иначе не уйдете из этого госпиталя, а его назавтра штурмовать должны были. А у нас и так перегруз. Знал ведь, что живого вы меня никогда не оставите в опасности, а значит - так бы и полегли там все. Вот и пришлось... думал, и так при штурме погибну. Какая разница, сегодня хоронить или послезавтра? А тут подмога подоспела, все обошлось. Лечился правда долго, но это ничего. Спасибо огромное и за ребят, и за то, что до корабля дотащила. И за то, что помнила. Прости. Виноват, знаю. Сама-то как?
  
  Но Оле сейчас было не до вины. Потому что только теперь, четыре года спустя, до нее наконец-то добрались залпы победного салюта. И наружу прорвались не только слезы. Хотелось говорить и говорить. Обо всех, с кем свела ее фронтовая дорога, о местах службы. Все, что хотела написать командиру, или рассказать, лилось сплошным потоком. Словно плотину прорвало, словно боялась - сейчас исчезнет, и так и не узнает о чем-то важном. И вдруг она остановилась на полуслове.
  - Погодите. А как вы - тут? Откуда?
  
  - А думаешь, я тебя не искал? Голубушка, да я всех наших уже нашел, и видел. И говорил. Тебя дольше всех искать пришлось, уж больно хорошо спряталась. Родителей вот напугала. Они уже невесть что подумали, когда узнали, куда ты полетела. Пожалей ты их, не лезь на минное поле! Отвоевалась, хватит. Все теперь будет хорошо.
  
  - Правда-правда? Обещаете? - Оля знала, что звучит глупо и как-то совсем по-детски, но слова уже вылетели сами.
  
  - Да, обещаю, - серьезно кивнул командир и подтолкнул ее к двери. - А теперь хватит мерзнуть, развалины - не лучшее место для беседы. А нас еще дома ждут. В гости-то заедешь? Да, чуть не забыл. Я всех наших собираю. Восстанавливать будем школу. И ловушки обезвреживать. Придешь?
  
  - Всеволод Николаевич, да как же я могу не прийти?!
   Она искренне возмутилась, а потом так же искренне рассмеялась, стоя на пороге школы и подставляя лицо внезапно хлынувшему летнему, теплому-теплому "грибному" дождю. Все позади. Теперь уже точно - война закончилась. А чудеса все-таки бывают. Она это теперь точно знала.
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"