Аннотация: Скучно живущий Джереми попадает на закрытую вечеринку, где встречает странную личность. Что же может связывать обыденную серость с купающимся в красках художником?
Вы когда-нибудь бывали на закрытых вечеринках? Да, там, где море алкоголя, травы и секса.
Недавно я побывал на такой вечеринке. Как и положено лабиринт комнат был наполнен множеством обнаженных тел. А воздух почти густой из-за сигарет и травы, даже через тусклый свет был виден извивающийся дым от десяток сигарет, кальянов и самокруток.
Это место, где срываются маски, не важно, кто вы вне него, здесь вы становитесь самим собой.
Как сам не свой я брел по комнатам, переходя из одной в другую. Везде занимались сексом, здесь были и женщины, и мужчины, рамок не было.
Я видел женщину и пятеро мужчин, много парочек и разношерстных групп. Неважно кто, неважно с кем, парень с парнем, девушка с девушкой, хоть втроем. Все казалось не настоящим, одурманенным, и сквозь этот туман естества все плыло.
Похоже это была не совсем обычная вечеринка, главное правило на ней - чтобы все были как минимум в трусах, а лучше без ничего. Я же не смог расстаться с шортами, так что среди множества обнаженных, разгоряченных тел я был похоже самым одетым.
Но что удивило меня больше всего в этом месте беззакония и разврата, так это он. Парень сидел посреди комнаты, в его руках был деревянный планшет для рисования, а напротив него трое абсолютно голых мужчин занимались сексом. Я настолько был поражён таким поворотом событий, что даже остановился.
Увлеченные жарким соитием они как будто не замечали его. Их тела блестели под тусклой лампочкой. Один из них, меньшей комплекции, находился между двух других. Пока один вставлял сзади, спереди второй, на чьих коленях все это происходило, играл с членом парня, пока тот стонал и извивался между ними.
Сам же художник как ни в чем не бывало, сидя как должно в одних трусах, срисовывал их. Когда я взглянул на эскиз, я вдруг осознал себя словно в другом месте. Его легкий набросок, несмотря на то, что на нем парни были в другом положении, впечатлял. Тела, изгибы - все просто дышало тем, что находилось на самом деле передо мной.
В начале я постеснялся стоять долго за его спиной и смотреть, как он рисует. Так что я пошел дальше и вернулся в эту комнату где-то через пол часа, захватив с собой выпивку, без алкоголя я не мог смотреть на этих веселящихся людей. Когда я подошел к нему снова, он уже подрабатывал тени, смелой рукой скользя по изгибам нарисованных тел.
Я засмотрелся и не заметил, как и ко мне подошел какой-то мужчина. Без всяких церемоний он просто прижался сзади, я аж чуть не подавился. Конечно же, это разозлило меня, так что в ответ он получил пару кило мата и в конце вежливый отказ. Как видимо, он не был особо трезвым и наглым, так что кинув извинение, ушел.
Я повернулся, понаблюдать еще за рабой художника - он смотрел на меня. Его взгляд был скорее заинтересованным, чем возмущенным. Я извинился, мне было жутко неудобно отвлекать его от работы, а он лишь слегка кивнул головой.
Его открытая дружелюбность подстегнула меня спросить: "Почему ты здесь рисуешь?"
Этот вопрос просто вылетел из меня, я, конечно, был удивлен, но спрашивать такое даже не собирался, а уж тем более обратиться к нему на "ты". А он лишь снисходительно хмыкнул, это было слышно даже через распространяющуюся по всем комнатам музыку, и отвернулся к своему рисунку.
Я уж думал не ответит, как вдруг он заговорил:
- Видишь того мужчину посередине? Он главный бухгалтер в одной немаленькой фирме. А тот слева тоже какой-то клерк. Что сзади, я не знаю кто, но, наверное, тоже не из рабочих. Понимаешь? Они скрывают себя, на людях они такие, какими их хотят видеть окружающие, с их узким прожженным миром. А здесь... Ты только посмотри, как он наслаждается, вот это и есть правда и иллюзия.
Он проговорил свою тираду спокойным голосом, завораживая меня, а я смотрел на эту тройку. Они не поменяли положения, но теперь вставляли оба, это мало меня задело, тогда я думал только о словах художника.
- Да и с другой стороны, - продолжал он, - где еще можно найти столько натурщиков?
- Но здесь же темно?
- Конечно же, лучше в светлой мастерской, но подобное можно найти только здесь.
С этим я не мог не согласиться, где еще находилось столько много голых людей в одном месте.
- А ты что тут делаешь? - этот вопрос застал меня врасплох.
- Я с другом пришел, это он притащил меня сюда, а сам, бросив тут же, ушел веселиться.
- Ну, что ж, и ты развлекайся, - произнес он, все так же сидя ко мне спиной.
Я сказал что-то еще в ответ, мне не хотелось ему мешать, так что я решил снова побродить по комнатам.
Повернувшись к нему спиной, я даже не заметил, как он посмотрел на меня, я просто физически не мог видеть, с каким жадным интересом он разглядывал меня.
Не сказать, что вся эта атмосфера и полуголые сексуальные люди не привлекали меня, а тут и правда был фейсконтроль, потому что все, включая и тех, кого рисовал художник, и сам он, были как минимум неплохи собой.
Возможно, я даже был возбужден, но это место меня чем-то отталкивало, хоть ни случайный секс, ни все остальное, не особо напрягало - это было нормально для взрослого человека.
Я не мог отвлечься и все думал о той картине, так что через какое-то время решил опять вернуться и хотя бы издалека за ним понаблюдать.
Но я стал свидетелем совсем иного действа: видимо он закончил работу, и она была отложена, а сам он занимался мастурбацией. Он сидел на том же стуле перед теми же парнями и дрочил, как будто находился у себя дома. Я так и не осмелился зайти и просто наблюдал за ним. Я понимал, что это нормально, что возможно у него давно уже стоит и все такое. Но больше всего меня удивило другое: я не мог оторвать взгляд, как и тогда от его картины. За этот вечер я видел десятки голых трахающихся людей, но привлек меня дрочащий парень. И тут я понял, что это меня и возбудило.
Я все же досмотрел до конца, чуть ли не цепляясь за косяк, и после смылся делать не менее похабные вещи, но не при всех, а в туалете.
После этого я уж точно больше не мог его видеть, мне было бы просто стыдно, но проблема в том, что, чтобы уйти отсюда, мне нужно пройти мимо него. Так что я попытался пробраться тихой мышью по краю небольшой комнаты, где уже не было тех троих, а художник собирал свои вещички. Но он все же обратил на меня внимание и даже слегка улыбнулся, что немного заставило понервничать, будто он читал мои самые глубинные мысли.
На самом деле он всего лишь хотел попросить меня кое о чем, парень умасливал побыть ему натурщиком в его мастерской. Я удивился, но не смог отказаться, тогда как бы подтверждая нашу сделку, он протянул мне руку. Эта была та же самая рука, которой он дрочил буквально минут десять назад. Но от мысли, что он трогал себя, у меня вспотели ладони, и все же я ответил на пожатие.
В этот момент мне показалось, что я прикоснулся к чему-то чужому, почти сокровенному, но это мало колышало, как ни странно. Еще тогда меня поразил взгляд художника - не помню цвет глаз - он просто гипнотизировал. Парень не изучал меня в этот момент, он как будто играл, и вдруг захотелось поучаствовать в этом.
- Грэг, - произнесли его губы, а я не отреагировал. - Мое имя Григорий.
- Джереми, - от его имени пахло дерзостью и таинственностью - с какой-то дурости подумал я. Мое имя точно не такое.
Руки расцепились и его лицо уплыло от моих глаз. Я понимал, что странно встретить подобную фигуру с деревянным пластом подмышкой и удивительно спокойной спиной в таком месте.
После этой вечеринки я зарекся, что больше не буду участвовать в подобном. Один раз сходить, это да, но постоянно захаживать - нет. Увольте, больше не тянет.
Когда я оказался подальше от того пропахшего грешниками места, все произошедшее начало расплываться в моих мыслях и в итоге превратилось в одурманенное видение. Его номер, покоившийся в моем телефоне, пару раз манил меня, зазывал нажать зеленную кнопку вызова, но любопытства было малова-то, чтобы идти на встречу с художником Ню.
Грэг позвонил сам через пару недель, его грубоватый голос заставил меня встряхнуться.
- Помнишь, ты обещал побыть моим натурщиком?
- Да вроде было подобное.
- Плачу обедом.
- Окей, теперь ты подловил меня, - засмеялся я в трубку, сердце встревоженно ёкнуло где-то под ребрами.
- Тогда встретимся?
- Да, конечно.
- Завтра в пять.
- Отлично.
После непродолжительной паузы я положил трубку. Как-то странно было после этого звонка. Возможно, наконец, ваш верный друг смог сделать что-то из ряда вон выходящее. Обычно живешь так всю жизнь скучно и мирно, и друзьям даже нечего рассказать. "А я тут вчера в магазин сходил..." - очень интересно. Может из-за этого я и ищу себе приключений?
Из чего можно сделать вывод, что перед вами человек скучный, домовитый и имеющий мало друзей. Обычная работа, надеюсь, временная, ведь сложно после института сразу же найти подходящую. Маленькая квартирка в шумном районе. В общем, средний законопослушный гражданин.
В подобном городе, в котором я живу, множество таких, я никогда не задумывался особо о всех этих сотнях тысячах людей, но тот художник был другим, может именно поэтому он так привлек мое внимание.
Я некоторое время думал о нем, эти мысли не желали выходить из моей головы.
Мы встретились, когда было еще светло. На улице и в одежде Грэг казался не таким таинственным, каким был в дымном клубе, джинсы легко облегали его длинные ноги, вельветовая расстегнутая куртка показывала долговязую фигуру, и на груди покоится шарф. Тогда меня как будто отрезвил этот его вид, и легкая усталость скопилась по всему телу, казалось вечер закончиться не очень интересно.
Но все изменилось, когда я приблизился на расстояние шага, его глаза захватили мое внимание, а улыбка, появившаяся на его губах, обезоружила.
- Здравствуй, - стоило ему открыть рот, как голос с легким акцентом залег глубоко в мое сознание.
- И тебе доброго времени суток, - мне стало неловко, а вот его это рассмешило, и он снова улыбнулся.
Мы немного погуляли по городу, теперь все места, до селе известные мне, стали совсем другими, будто мы прогуливались в параллельной вселенной. Наш разговор был поверхностным, но не глупым, хотя я уже и не вспомню, о чем он был, в моей голове отпечаталось лишь лицо парня, расплывчато так, будто я был под колдовством.
В конце нашего пути был небольшой трехэтажный дом, даже снаружи он выглядел, как обитель творческой личности, не похожий на серые коробки, из которых в основном состоит город. На подоконниках стояли цветущие растения, а на лестнице мимо нас прошел дружелюбный сосед со своей кудрявой милой собачкой. Наверняка его соседка снизу была жизнерадостная старушка, приносившая ему в выходные пироги, когда он работал.
Когда мы были уже у его двери, меня накрыло легкое волнение, ведь сейчас меня впустят в потрясающий внутренний мир художника, в его мастерскую, где рождается самое невероятное, что могло родиться у человека в голове.
Легкий бардак в коридоре придавал лишь больше шарма этому месту, нежели вызывало отвращение и желание убраться. С первого вздоха чувствовался запах различных веществ, происхождение которых сложно было только представить.
Грэг не стал проводить экскурсию по дому и просто сразу повел меня в мастерскую, вдоль стен на полу лежали багеты, деревяшки и упакованные картины. Шурша упаковочной бумагой, мы зашли в дальнюю комнату. Казалось, даже солнце здесь светит по-другому, оно в удивлении заглядываю в окна и желтыми пятнами расплывалась по полу. Всюду: на стенах, у окон и на полу висели, стояли и лежали картины. На удивление, здесь порядок был почти идеален, шкафы с красками, растворителями и другими баночками с непонятными веществами, стояли, усыпанные ровными рядами предметов, все было на своих местах. На полу ничего не валялось, даже капель красок не было видно. Но все это я увидел уже потом.
Первое время я просто не мог оторваться от разглядывания всех этих картин, что в бесчисленном множестве пестрили по всей комнате. Здесь были радостные сцены, в ярких оттенках, расплывшиеся в хаотичное месиво, или же темные сюжеты, но все это было потрясающе. Портреты, пейзажи и абстракции, видно художник пробовал все.
Честно, я не так себе представлял его картины, после встречи в клубе, но тем не менее увиденное поражало не меньше.
Опомнившись, я поднял челюсть и собрался с мыслями. Все же было неприлично, вот так молча пялиться.
Но Грэга видно не волновала моя застенчивость и восхищенность, я не мог подобрать слов, так что просто молчал. Художник хмыкнул и расплылся в довольной улыбке.
- Мне очень приятно, когда гости вот так молчат, это лучшее, что они только могут сказать, - после паузы добавил. - Да, все художники немного эгоцентричны.
Расслабившись от его шутливого тона, я начал рассматривать всю его мастерскую.
- А где же та самая картина и подобные ей? - мне очень хотелось посмотреть окончательный вариант.
Он, до этого стоявший у окна, обошел меня, направляясь в дальний угол комнаты. Там среди стоящих боком к зрителю стеллажей он вытащил среднюю и показал мне.
Я не ожидал, что увиденная раннее картина, но только при свете, так впечатлит меня. Поддержав немного, художник отдал ее в руки. В полу расплывчатых мазках читались изгибы тел, вблизи я видел незаконченные линии и небрежные пятна, но в целом все просматривалось до мелочей.
- Это более личные картины, которые я не стал бы показывать в открытую. Не все люди понимают. Посмотри, какая сокровенность человеческого существа. Тут главное не лица, за них говорят их тела, - Грэг стоял ко мне почти спиной и говорил будто со стороны, а я гладил линии словно пытаясь проникнуться настолько же сильно, как и человек, написавший это. - В обществе принято говорить о любви и дружбе, раскрывая эту тему с завидным детализмом, но они забывают или даже, скорее можно сказать, остерегаются говорить о самом человеке, среди этих сотен правил жизни они боятся показывать правду. Вот это правда, - он резко развернулся, горячо взмахнув руками. Эта тема завладела им.
- Может этого не стоит делать? - наконец, я решился заговорить, - может лучше не надо открывать этот ящик людям.
Я думал, он накинется на меня с яростью дикого зверя, заваливая накопившимися у него размышлениями и мнениями, даже испугался, что зря открыл рот. Но Грэг таинственно улыбнулся, будто это был хороший вопрос, и взял из моих рук картину.
- Никогда не думал, что найду такого сообразительного натурщика, - только выдал он примирительно. - Думаю, мы достаточно поговорили, пора начинать работу.
А я уже и забыл зачем здесь.
- Начнем с набросков лица и тела, - он выскочил из мастерской с энтузиазмом, вернулся со стулом и в одной рубашке непонятного цвета. - Вот так.
Поставив стул полу боком к окну, в котором виднелось солнце, спускающееся к закату, он указал мне на него. Я пытался сесть как можно более непринужденно, но как только напротив поставили смешной тряпичный стул, на котором как видно любил рисовать художник, я начал ощущать нервозность. В руках парня были только альбом А3 и уголь. Я не знал куда деть взгляд, глаза так и бегали по сложенным рукам, полу и окну, временами натыкаясь на пристальный, изучающий взгляд. Руки вспотели, а волосы на голове запрели. Стул казался жестким и неудобным и, возможно, поскрипывал при каждом моем выдохе. Солнце светило прямо в глаза, хоть и не слепило, но так надоедало. Стало невыносимо жарко и в то же время дуло. "Это всего лишь волнение", - успокаивал себя я.
Пришлось прикрыть глаза, глубоко вздохнуть и выдохнуть. Когда я вновь открыл глаза, на меня глядели с интересом.
- Расслабься, можешь хоть чай пить, - его слова были призваны утихомирить мою нервозность, но я почти не слышал их. Мною вновь завладели его глаза. Он смотрел на меня, он разглядывал и изучал, а я больше не нервничал.
Взгляд скользил то по лицу, то по телу, то вылавливал линии и тени, а я ловил движение его руки. Мое сердце стало биться реже, я уже не слышал его настойчивый стук в ушах. Вот Грэг рисует линию бровей и подтирает пальцем, пачкая фалангу черным углем. А теперь он перешел на губы, его взгляд почти ощутим физически, я медленно выдохнул. Теперь скула, и на моей щеке появился румянец.
Художник начал увлекаться, он не слышал шума, исходящего из окон, не замечал покрасневшего солнца, что грозило уже зайти за ближайший дом. Мы не знали, сколько прошло времени, увлеченные друг другом до мелочей. Я готов был очень долго сидеть вот так, не шевелясь, пока он смотрит прямо и неотрывно. Но вечер все же наступил, и в мастерской стало темно, так что ничего уже не сделаешь.
Я захотел глянуть на "наброски", как он говорил, хотя на них он потратил, наверное, пол альбома. Но мне не удалось уговорить Грэга, мне их показать. Он назвал это подстраховкой, чтобы я точно пошел с ним на обед, хоть он и шутил, упрямца было не переубедить.
Мы распрощались у станции метро, к которой меня проводил художник. Мне было жутко не охота уходить из мастерской, где все было так непривычно и ярко, почти бунтарски, на самом деле ничего этого не было, но мне всегда казалось, что все живописцы бунтари, а уж в особенности Григорий. Но больше всего мне не хотелось расставаться с парнем, без его присутствия мир вокруг становился злым и скучным. Радовало одно, что скоро мы вновь встретимся, а со временем он научит меня, как видеть в этом эгоистичном мирке столь радостные вещи, похожие на те, что изображены на его картинах. Домой я ехал, как очевидно с улыбкой на лице, и мне это понравилось - провоцировать у людей отторжение и заинтересованность одновременно может быть увлекательным. Даже вид серой коробки, называемой домом, не смог ухудшить мое настроение.
Я с нетерпением ждал нашего обеда, мне жутко хотелось о многом поговорить с ним, да и просто побывать в непосредственной поблизости, ведь даже за метр от него разносилась потусторонняя аура. На подобном размышлении я пришел к выводу, что слишком увлекся.
На обед я подъехал вовремя в заранее обговоренный ресторан-закусочную, как называл ее Грэг. Когда моя нога переступила порог, я понял почему именно так. Ресторан, если он вообще мог так называться, был похож на гостиную бабули. Даже кружки подавали в вязанных подстаканниках. Опять он решил подурачиться, но место и правда было замечательным, а уж бесплатная еда так вообще всегда в радость.
Мы много говорили, мне нравилось слушать его голос и ловить его взгляд. Парень больше не рисовал меня, но по-прежнему пристально разглядывал.
После приятного обеда он все же пригласил меня к себе, посмотреть его вчерашние наброски. Этот вечер с каждой минутой становился все приятней. Мы, непринужденно общаясь, поднимались на третий этаж милого кирпичного дома, когда сзади нас толкнул какой-то мужчина лет тридцати, он прошелся прямо между нами, всем своим видом показывая, что это мы ему мешаем, но ни в коем случае не наоборот. Он большими шагами, преступая сразу через три ступеньки, поднялся тоже на третий и направился в противоположную по площадке квартиру. Громко хлопнув, мужчина исчез в своей обители.
Грэг лишь махнул на него рукой, мол, соседи. И мы вошли в дом художника. На улице было еще светло, и комната заполнялась алым свечением.
Художник дал мне свой немаленький альбом, и я с превеликой осторожностью взял его в руки. Открыв первый рисунок, я был страшно изумлен. Многого можно было ожидать от Грэга, но с листа на меня смотрел просто идеальный я. В восхищении пролистывая "наброски", я диву дивился, как можно такое нарисовать?
Когда я закончил осматривать, мне тут же захотелось поделиться своими чувствами, но тот оказался слишком близко, и от неожиданности я замолчал. В глазах Грэга, что были теперь такими большими, плавала словно дымка, он, не глядя, забрал из моих рук альбом и бесцеремонно кинул его на пол, я не успел и шелохнуться, как омуты захватили меня в свою немыслимую глубину, и наши губы соединились.
Он с легкостью пробрался мне в рот, так как у меня просто отвалилась челюсть. Всем телом я ощутил его близость, когда он прижимался ко мне в порыве желания. Я не мог двинуться, я чувствовал, как язык художника шарит в моем рту, а его рука гладит мои волосы на затылке. И все это окрашивалось в алый цвет заката. Наконец, оцепенение спало, и я оттолкнул парня от себя, чуть не наступив на альбом, валяющийся на полу.
Видно мои ошалелые глаза привели его в замешательство, и он молчал, не понимая, что же собственно не так.
- Я... я не из этих, - только и смог выговорить. Он поднял руку к лицу, совсем недавно мутные глаза стали испуганными. Я вытер губы рукавом, но все же не скривил лицо в отвращении, не хотел оскорбить друга.
Он отвернулся, явно не зная, что делать.
- Прости... - его голос был хриплым, если бы не эта ситуация, я сказал бы, что он стал еще более необычным и фантастическим с этой хрипотцой. - Видно не так понял.
Он отвернулся, явно не зная, что делать. Эта ситуация не нравилась мне, наша начавшаяся было дружба летела в тартарары, и меня подобное не устраивало.
- Ты не против, если мы забудем об случившемся только что? - предложил я альтернативный вариант.
- Да, да конечно, это было бы очень хорошо, - с готовностью отозвался Григорий. Он тут же подобрался и стал выглядеть как человек твердой воли. Я даже побоялся представить, что было бы, если бы он продолжил напирать, возможно у меня не было бы возможности спастись.
- Оставим это как глупое воспоминание, - хотел отшутиться я, в то же время наклоняясь за рисунками.
Протянув папку ему, я пытался сделать вид, что произошедшее не напугало меня и во всем этом нет ничего страшного. Видно ему было чертовски неловко или же ужасно неприятно, могу себе представить.
- Слушай, они меня поразили. Я не верю, что это просто наброски, ты пытаешься меня надуть.
Улыбка вышла кривовато, но помогла делать вид уверенного парня. Освободив руки от альбома, я намеревался уже уйти, когда художник остановил меня.
- Ты хочешь остаться друзьями? - его серьезный тон напугал меня не хило, но после моего кивка Грэг облегчённо, хоть с нотками сожаления скривил рот на подобии улыбки и попрощался со мной кивком головы в сторону.
Мне было трудно оставлять друга в таком настроении, но причиной всего послужил я, так что это было бы не уместно.
То, что чувствовал я, после этого было неопределенно. Скажи мне раньше, что такое случится, я бы возмущался и поливал его грязью. Но сейчас я знаком с необычным человеком, и случившееся в меньшей степени вызывало отвращение. Скорее я ненавидел себя, ведь, значит, в моем поведении было что-то, что навело его на подобные мысли. Что художник по мальчикам, меня мало волновало, это его дело.
Было много неловкости и стыда, будто я сделал что-то запрещенное и грязное, но убеждал себя в обратном. В итоге, со временем это само как-то произошло, я не думал слишком много об этом пытаясь блокировать свою память, которая все время доставала это на обозрение.
Самые страшные мысли были, когда меня уносило в другую степь, и я вспоминая, какие были у Грэга губы, как он прильнул ко мне, чуть не прижимая за талию. Чужое доминирование должно было пугать меня, поэтому эти мысли были столь ужасающими. Временами я пытался представить, что может быть в голове у Грэга, что волнует художника. Но мало удавалось, я не мог понять столь не ординарную натуру. Его мысли были темной материей для меня.
Я все не мог принять решение, что же дальше делать. Так что оставалось просто ждать звонка. Самое страшное, что нельзя все спихнуть на обстоятельства, алкоголь или сильные эмоции, ведь ничего не случилось, он просто сделал это, а теперь я переживаю. Изначально было понятно, что эти взаимоотношения не пройдут так просто, но такого я точно не ожидал.
И художник вновь заполнил мои мысли, я сидел на скучной работе и думал совсем не о том, чтобы поскорее двигались стрелки часов.
Прошло несколько дней с того вечера, и я решился на довольно серьезный шаг - позвонить ему. Все медля, я ходил вокруг да около, не представлял с чего вообще можно было начать разговор или вообще, о чем говорить не представлял.
Под вечер я уже было забыл об этом решении, как вдруг телефон зазвонил, и на экране высветился Григорий. Я с задержкой взял трубку, от которой перед этим бездумно не отрывал некоторое время взгляда.
В этот момент страшно захотелось соврать и сказать, что нет, но я стоял на своей кухне с пультом в руке, так что это было бы неуместно.
- Да, конечно. Здравствуй, кстати, - я пытался не показывать виду.
- Хорошо, - радостно и более быстро проговорил собеседник. - Слушай, Джереми, ты же вроде не в обиде, а у меня незаконченная работа. Самое ужасное для художника - не заканчивать, - пока он говорил, все наращивая темп, мне становилось легче. Слышать голос моего нового друга было непередаваемо, его акцент уносил меня далеко от моей маленькой квартирки куда-нибудь в поле или в сказочный лес.
В общем, я заслушался и пропустил последнюю часть, после того, как он закончил, последовала, наверное, слишком долгая пауза.
- Что? А, встретиться? Конечно, буду рад поучаствовать в этом еще.
Дальше разговор потек сам, я игнорировал случившееся раннее, а он не принимал во внимание. Мы договорились встретиться еще, он обещал продать мне эту картину. На столь радостной ноте мы закончили. Я понял, что все позади и теперь вновь ждал встречи.
В эту ночь шел дождь, но я все равно спал, не просыпаясь, ведь совесть моя была чиста.
Когда мы увиделись вновь, я заметил, что Грэг держал дистанцию и остерегался делать двусмысленные вещи, на том и закончилась неловкость между нами. Я боялся, что в мастерской теперь находится будет трудновато, но это место было необычным и своей магией очищалось от глупых мыслей людей.
Меня вновь усадили на стул, только теперь приказы шли за приказами. Сядь прямо, нет облокотись. Так. Теперь ногу на ногу. Ноги на ширине плеч, да, хорошо.
Он оценивающе взглянул на то, как под его указкой я грациозно развалился на стуле.
- Сними рубашку, - последовали следующие слова, и я как-то застопорился, ведь иначе я буду сидеть по сути с голым торсом. Но потом вспомнил, что я все же мужчина, да и он уже видел и похуже.
Но я поздно осекся, когда сидел уже в одних джинсах, а художник, как он сказал, вновь принялся за наброски. Его взгляд казался мне другим, ведь он смотрит на меня не только как художник. Стало неловко, но профессионализм, с которым Грэг все делал, заставлял думать об обратном, тому все равно уже на меня, это была лишь легкая заинтересованность.
Я пытался держать форму, ту самую, с которой писались картины. Но я больше не мог растворяться в этом взгляде, не мог позволить себе иметь с художником столь тонкую связь. Мои глаза уперлись в стену, а его я игнорировал, словно он и не меня сейчас рисует.
Наброски были закончены, но встать или шелохнуться мне не разрешили. Так что я остался все так же и со своего места наблюдал, как он собирает приспособления для рисовки красками. Горы тюбиков, баночек и кисточек лежало на специальном стуле по правую руку, а между нами вырос мольберт на трех ножках.
Грэг услужливо спросил, не хочу ли я пить, ведь перерыв будет только через час не меньше, даже больше. Я отказался, уж час просижу - не засохну. И он зашуршал по холсту размером примерно метр на пол метра.
Сейчас он копировал с набросков, подбирая, где что будет находиться, так что почти не смотрел в мою сторону. Я чувствовал себя немного забытым, в конце концов, зачем я так сижу (а у меня все затекало со временем) если ему это и не надо. Но и не прошло и часа, как он открыл первый тюбик и выдавил содержимое на доску в руке.
Теперь началось настоящее волшебство, он грубым взмахами размазывал, смешивал и набирал краски, как виртуоз, играющий на скрипке концерт.
Он то брал большую кисть и широко мазал по холсту, а то брал лопаточку и безжалостно водил по поверхности. Теперь его взгляд не отпускал меня из виду. Это была настоящая работа, он видел меня в цвете, в объеме и в проекции. Его глаза скользили по мне словно по волнам. Я вновь ощутил то единение, что было в первый день, и мое существо становилось большим, чем просто "я".
Его внимание было ощутимо физически, но только меня это почему-то не успокаивало, мне не сиделось на месте, нога зачесалась, но я игнорировал зуд. Потом стало неловко от пристального взгляда, который, как мне казалось в тот момент, нахально лапал мое тело. А когда он переместился на лицо, я вдруг вспомнил поцелуй, ведь в тот момент, как и сейчас, я ощущал его дыхание у моих губ. "Слишком близко", - пронеслось в моей голове, и я попытался мысленно отодвинуть его от себя, но физически это сделать было проще. Мне нельзя двигаться, как и нельзя показывать своей накатившей паники. В горле пересохло, и я пожалел, что не попил, когда предлагали.
Кажется, у меня покраснело лицо, и сердце стучало слишком громко. По шее тихо и непринужденно бежала капля пота, когда художник ласкал мой живот. "Я сейчас взорвусь", - только и мелькало в мыслях, больше не было мочи терпеть, хотелось вскочить и выбежать из комнаты. Но я понимал, что на самом деле ничего не происходит. Правда, это ни чуть не успокаивало, ведь прикосновения были столь реальны, что я мог схватить того за руку, хотя Грэг сидел в нескольких метрах от меня.
Дыхание почти прерывало, а в ушах появился писк, что-то грохотало в груди, хотя на самом деле, я не двинулся ни на миллиметр.
Наконец, Григорий опомнился, положил кисть и доску на специальный стул и потянулся, разминая затекшие чресла.
- Тебе надо тоже размяться, давай, пока перерыв... - он не успел договорить, как я уже вскочил и вылетел из комнаты, набегу ища ванную. Я нашел ее в дальней части квартиры и тут же умылся холодной водой. Мне было слишком жарко, казалось, от шеи идет пар, как и из ушей.
Сейчас Грэг никак не был в этом замешан, так что во всем виноват я, мои больной мозг все менял с обычного на пошлый манер. Мне пришлось принять чуть ли не душ, чтобы успокоиться и с непринуждённой улыбкой вернуться обратно. Пришлось оправдываться, что чуть не прижгло, он даже извинился. Хотя я знал, что тому не за что извиняться, так что мне стало не по себе.
Мы немного попили чая, прежде чем возвращаться обратно к работе. Я понял, что перерыв был сделан исключительно для меня. Ведь художнику так не терпелось продолжить, его переполняло вдохновением. Было чертовски приятно осознавать, что его музой являлся я.
Оставшееся время я сидел как на иголках, я держался изо всех возможных у меня сил, но горячее прикосновение от его взора жгло мою кожу. Я все время находился на грани возбуждения, а мои чувства бились между "Стой, хватит" и "Не смей отводить глаз от меня". И то и другое было нехорошо, и лучшее, что я мог сделать, это терпеть.
Иногда мы говорили, и тогда мне становилось легче, его голос хлеще взгляда умел на меня воздействовать.
Когда все закончилось, я был вне себя от радости, не терпелось уже глянуть, даже краешком глаза, но художник опять заупрямился. Мне казалось это нечестным, ведь он смотрел на меня несколько часов, а тут и секунды не дал. Хорошо хоть, что это просто закончилось. Распрощавшись с Грэгом, я направился домой, тяжелый непонятный груз обременял меня. Мне хотелось кричать и ругаться. Что еще за фокусы? Но стоило мне вспомнить то чувство невесомого прикосновения, и меня бросало в дрожь. Я не мог злиться, скулы мои краснели, и все, что было в голове, вертелось вокруг художника. Григорий, это необычное имя с привкусом буйной природы и послевкусием растворителя.
Я явно сошел с ума, и все сильнее в этом убеждался при наших дальнейших встречах, кода в основном мы просто гуляли и общались, где-нибудь прогуливаясь. Я ловил его взгляд на себе, даже когда он не рисовал, все равно эффект был таким же. Ох, как завораживали его глаза. Это настолько вклинилось во внутрь меня, что можно было вытащить только клещами, и я очень хотел бы это сделать.
Я отказался от подобной жизни, это было не для меня, всего лишь иллюзия настоящего. Сказка, которую я так хотел, но это его мир, а не мой. Я явно несоответствую дрескоду и не способен быть кем-то вроде Грэга.
Я не хотел обижать парня, и решил просто отдалиться от него. Редкие встречи и короткие разговоры по телефону с долгими паузами, именно так я представлял, как мы разойдемся с ним по разным дорогам. У меня своя простецкая, а у него своя - сказочная, где белый кролик говорит время и показывает дорогу.
Кто бы знал, как я хотел быть частью всего этого, но мир не хотел. Я искал различные предлоги, чтобы отказывать художнику, хоть и оставался дружелюбным. Отдалился я и мысленно, заставляя себя думать о работе, которую не любил, и о делах, которые ненавидел. Так что стойкое презрение к жизни лишь усилилось по сравнению с того времени, когда я еще не встретил Грэга.
Но парень был вполне настойчив, он звонил и просто так, чтобы поговорить. А я не мог слышать его завораживающий голос, в моем игноре не было бы смысла, если общение продолжалось. И я стал пропускать звонки и говорить, что занят. А сам в это время сидел дома и не знал, чем себя занять. Раньше я думал, у меня нет свободного времени, но как оказалось его даже слишком много. Тогда я пробовал читать или смотреть сериалы, от которых тащились мои знакомые. Но все надоедало, и я не в силах был продолжать.
При последних наших встречах, что были давно, я исполнил до конца роль натурщика и у нас больше не было явной причины видеться. Сам Грэг много писал разных картин, в том числе и на заказ, так что даже на протяжении того долгого времени, что я отдалялся от него, он не успел закончить ту самую картину. Наверное, это единственное, что держало от полного разрыва отношений.
Медленно все начало доканывать, мне все больше казалось, что происходящее вокруг одна сплошная ложь. И когда депрессия, а иначе это ничем другими быть не могло, достигла своего апогея, я взял упаковку пива, что уж там мелочиться, и засел дома в обществе алкоголя. Зря люди говорят, что выпивка не помогает, мне она очень услужила: я, наконец-то, расслабился и забыл о несправедливости жизни.
Когда градусы глубоко проникли мне в мозг, мой телефон брякнул своим писклявым голосочком. Нетвердой рукой я разблокировал его, чтобы узнать, что пришло сообщение. Возможно, я уже сильно опьянел, а может и по другим причинам, но мне и в голову не пришло, что единственный, кто мог мне написать, это Грэг. Но это и правда был он: "Привет. Мы так давно не виделись..." Мой размытый взгляд уперся в экран, я так и сидел, пока телефон не брякнул снова. Прежде, чем читать дальше, я глотнул еще своего пойла из теплой бутылки, ведь я не удосужился поставить пиво в холодильник.
"Я сейчас дорисовываю картину с тобой, так что скоро сможешь ее увидеть".
Я хотел было что-то ответить, но не знал что, да и не попал бы по кнопочкам наверное, они же на сенсоре. Мой медленный, затуманенный мозг пытался сообразить, что это могло значить.
После некоторой паузы телефон забренчал снова и уже не замолкал.
"Думаешь, я не знаю, что происходит. Ты просто исчез, выдумывая всякие отговорки. Хочешь отдалиться. Я знал, что так будет, из-за этого гребанного поцелуя. Вот дурак..."
Я не читал, пока телефон пиликал на кровати, я уже натягивал на себя джинсы, может во мне говорил алкоголь, но говорил он очень громко, просто кричал. Сунув телефон в карман куртки, я выбежал на улицу. В кармане что-то блюмкало, а потом перестало.
Был не поздний вечер выходного дня, и я запросто поймал такси, назвав адрес одного трехэтажного кирпичного дома.
Я знал, что он в мастерской, фраза о рисунке явно говорила о том. В голове бушевала дурость, я понятие не имел, зачем иду туда, зачем эта встреча, но понимал, что так надо, а может это градусы меня подталкивали.
В дверях я столкнулся с его угрюмым соседом, и тот послал мне ругательство в след, когда я, толкнув его, пролетел мимо. Три этажа на бегу, и мое не тренированное тело потребовало отдышаться. Дверь была открыта, он маниакально не закрывал ее, его мастерская - проходной двор выставка двадцать четыре на семь. И я бесцеремонно проник в квартиру, видно мораль во мне тоже опьянела. Внутри было темно, солнце уже село и даже красного ободка не видно, но все же небо было еще светлым, и я смог, не ударившись, пройтись по заваленному коридору. В мастерской тоже оказалось темно, но на фоне светлого окна виднелся силуэт человека у мольберта. Он смотрел на меня, видно мой проход по шуршащей бумаге был очень громким.
- Кто здесь? - спросил художник, всматриваясь в темноту.
Я прошел в глубь комнаты, и, только подойдя так близко, чтобы тот мог меня разглядеть, ответил.
- Джереми.
Я привык к темноте, да и не так уж темно там было. На мои глаза попался рисунок. Там вырисовывался парень, развалившийся на стуле, и положивший руку на стол, на его лицо падал свет заходящего солнца. Хоть видел я не очень четко, внутри меня что-то стукнуло и вырубилось вовсе.
Грэг в удивлении глядел на меня. Несмотря на то, что уже стемнело, он все так же сидел на стуле, и рядом с ним лежали открытые тюбики и грязные кисточки. Ладони парня были в краске, я, не задумываясь ни секунды, наклонился и взял его ладонь в свою. Я всегда хотел знать, каковы они на ощупь, он целыми днями рисует, пачкает их в растворителе и красках, занимается с холстами и деревяшками, к тому же невозможно было представить, какие на ощупь руки, создающие столь прекрасные вещи.
Они были мягкие и слегка шершавые от пятен. Я был зачарован, его руки, голос, эта картина - меня просто переполняло, словно извержение вулкана в человеческом естестве. Я просто наклонился, и поцеловал его. Нет, я впился в его губы, словно вампир. Он боялся шелохнуться, а я перенес руку на его шею, все сильнее увлекаясь его ртом. Он стал отвечать мне, и я уже не мог остановиться, мой язык исследовал его небо, и рука шарила по телу. Тогда крышу сорвало и у него, своими красочными руками он начал сдирать с меня куртку, которая потом полетела куда-то в сторону.
Я хотел еще, теперь меня ничто не останавливало, я толкнул Грэга, попутно опрокинув его стул и подставку с красками. Мы оказались на полу, и я не сдерживаясь изучал его тело, пока его руки пачкали мою спину, пытаясь содрать футболку. Я гладил живот парня, его кожа сводила меня с ума не меньше его губ, которые уже ласкали мою шею. Он такой страстный, что это почти удивляет. Его стояк упирался мне в бедро, а мне было плевать. Я опустил руку к паху и сжал его промежность, вызывая у художника стоны. Меня ничего не смущало, я просто снял с него штаны, лаская оголенную грудь. Он обхватил меня бедрами, мешая себе же расстегнуть мой ремень. Его голос хрипел, и этот хрип удивительно напоминал мое имя.
Я толкался глубже, как он просил меня, я растворялся в страсти, даруемой его голосом. Теряя опору, я шарил рукой, пытаясь найти лучшее положение, и моя рука аккурат попала на палитру, ладонь теперь была в краске, аж через пальцы протекало. Но я не заметил, так что этой же ладонью и в пол уперся, и в бедро его впился. Мы кувыркались по линолеуму, пытаясь ощутить друг друга полностью, только сильнее вляпываясь, а пятна на телах окрашивали нас в яркие цвета. Ураган чувств сносил нас с обрыва здравомыслия. Алкоголь больше не мутил разума, его разносило что-то более сильное, греховное, мы оказались просто на другой планете, где притяжение и воздух были другими.
Так странно, после жаркого секса лежать на полу мастерской и ощущать еще горячим телом, ледяной пол через постеленную под низ куртку. Легкая истома наполняла меня всего, а мышцы подрагивали от неземного оргазма. Грэг придавил мое плече своей головой и шумно дышал мне в ухо. Мне хотелось что-то сказать, например, что такого у меня еще не было, что секс с художником был столь же потрясающим, как и его искусство, и еще многое. Но как и в первый раз тогда в мастерской я просто молчал, пораженный, восхищенный и обескураженный.
Это наверное, самое необычное, что я делал в своей жизни - всерьез начинал встречаться с подобным человеком. Теперь я был завсегдатаем его мастерской.
На следующее утро я все еще не мог поверить, что все это произошло. И говорить не приходиться, что нам пришлось оттираться с утра. Я понял, что даже лохматый и в пятнах он по-прежнему остается существом из другого мира. Мы завтракали на его кухне и смеялись, хотя нам нужно было еще и мастерскую убирать.
При свете дня и на трезвую при втором взгляде на картину стало ясно, что это искусство, я точно бы повесил ее у себя на стене, но художник утверждал, что она не доработана и лучше пока не смотреть. На что я схватил его за растрепанную макушку и неистово поцеловал в губы. Я боялся, что на трезвую не смогу так запросто кусать губы парня, но оказалось, что еще как могу до такой степени, что мы чуть опять раздеваться не начали.
Это был не единственный сюрприз на мою охмелевшую голову. На самом деле картин со мной было несколько, они разные по размеру, стилю и даже краскам: акварель, мелки и масло, и на каждой я был изображен так детально. Видно именно поэтому он всегда так пристально смотрит - пытается уловить мое настроение.
Мы проводили много времени вместе, даже когда он рисовал, я мог часами сидеть рядом и не произносить и звука, если ему так надо было. Я всегда с волнением наблюдал за тем, как он работает, а работал он очень много. Это ничуть не мешало нам, ведь даже после нескольких часов рисования Грэг мог еще и на меня выливать свое вдохновение. О, да, мы любили заниматься сексом, для нас это акт разделенных чувств, почти как картина, но только не сохраниться нигде, кроме наших воспоминаний.
Григорий ходил постоянно по собственному дому в одних штанах, которые были просто полностью покрыты красками, новые пятна ложились на старые. Иногда он оставался у меня, и тогда мне всегда удавалось придумать что-то интересное, чем ни он, ни я еще не занимались. А я почти жил на два дома, если мы хотели отдохнуть или уединиться, то моя квартира была подходящим местом.
Когда мы лежали вдвоем, я любил трогать его руки, всегда как в первый раз, будто прикасаешься к чему-то потрясающему.
Наш роман все сильнее развивался, вплетая нас в узор истинного счастья. Мы привыкли быть всегда вместе, рядом с ним и теперь навсегда я чувствовал себя другим человеком.
Был один из многих солнечных дней, раньше не замечал, что их так много бывает в этом городе. В этот раз Грэг ушел на встречу с заказчиком, как раз должен был вернуться в ближайшее время. Я выходил за кое-какими продуктами в ближайший магазин и заодно решил захватить почту. Одновременно жуя батон - с детства любил кусать свежие батоны - и в то же время перебирая корреспонденцию, я поднимался обратно в квартиру художника. Коряво открыл дверь занятыми руками - ключ я не применял, следуя привычке художника, я не закрывал дверь. Продукты были всецело запихнуты в холодильник, и все мое внимание теперь было к газетам, но среди обычных журналов и левой рекламы я обнаружил письмо. Я не любитель читать чужое, но это была записка, размером с тетрадь, присланная судя по всему из другой страны. Тут не было ничего странного, ведь Григорий был не отсюда, и ему могли прислать подобное. Некоторое время я разглядывал незнакомый язык, написанный красивым почерком, но все равно ничего не понял и отложил конверт.
Когда Грег вернулся домой, я уже во всю готовил обед, не то что бы я прям умел это делать, но все же этой кухней видно пользовались реже моей. Как приветствие он поцеловал меня, как-то затяжно. Мы поболтали, и только через некоторое время я вспомнил о письме, когда парень ютился рядом, дабы получить кусочек другой.
- Там тебе письмо, - небрежно кивнул я на стол.
Грэг улучшил момент и стащил из сковороды грибочек, а потом уже направился к письму. Я стоял к нему спиной, потом как раз отставил сковородку с готовыми грибами и обернулся сказать, что уже почти все готово. Но что-то было не так. Грэг посерел лицом, почти полуживой, в его руках находился распакованный лист из конверта, который он только что как видно читал. Его нетвердые пальцы комкали края. Меня встревожило его состояние, но на мои расспросы: что это; что случилось, он ответил лишь, что ничего не произошло, и чтобы я не волновался. Но это не помогло мне меньше переживать.
- Это из твоей страны? - уже за ужином вновь вернулся к теме письма.
- Да, какие-то политические глупости, - в этот раз более уверенно отмахнулся Грэг. Тогда я не особо обратил на произошедшее внимания, главное, что с парнем все было в порядке.
Но это был не единственный случай, дней через пять я вновь увидел, случайно правда, как Грэг читал такое же письмо, я точно знал, что это не то же самое что в прошлый раз, ведь то он порвал на куски и выбросил. Его взгляд был потерянный, никогда раньше я не видел у него подобного выражения лица, смешанный страх с болью. В этот раз пришлось промолчать, просто не решился на разговор. Но мой мир тихого счастья незаметно для меня начал рушиться. Вот казалось бы, все хорошо, ты столько отдал, чтобы оно таковым было, но жизнь опять тебя подставляет.
Стало совсем не по себе, когда однажды приехав к нему, я обнаружил, что он собирает вещи.
- Какого черта? - спросил я, пребывая в шоке.
- Мне нужно переехать, поменять мастерскую.
- А чем, тебе эта не нравиться?
- Многим, - после паузы ответил он.
- Значит так, просто, даже не сказав мне, ты берешь и переезжаешь, - он молча смотрел на меня, будто я тот еще дурак. - Как будто мы вовсе не пара. Делай что хочешь, - я начал закипать.
Я всплеснул руками и вышел, оставив его собирать свои картины. Меня не покидало чувство обманутости, он просто плюнул на меня, будто у нас нет никаких отношений. А самое обидное - он даже не понимает, что сделал что-то не так. А я был ужасно зол, приближалась катастрофа, и я чувствовал ее дыхание у моего уха. Наши отношения терпели поражение, мы не доверяем друг другу. Но я не хотел сдаваться так просто, вместо того, чтобы отдалиться, я принял решение о нападении.
Внешне дом оставался по-прежнему прекрасным, я не мог понять, как его можно применять на что-то другое, художники странный народ.
Поднимаясь к нему для серьезного разговора, я по привычке взял почту, торчащую из его ящика, и был страшно неприятно удивлен: письмо, что так пугало Грэга, опять было среди газет. Решив раз и навсегда разобраться с этим, я еще держался, чтобы не смять его в руке, и уже бежал наверх.
Дёрнув ручку входной двери, я запоздало обнаружил, что квартира закрыта. Но ведь Грэг дома, а он даже, уходя, ее не закрывал, иногда оставляя и вовсе нараспашку. Со всей злости я начал нажимать на звонок, за дверью слышалась настоящая дрель из звона.
Грэг поспешил мне открыть и явно был удивлен моим недовольным видом.
- Джереми?!
Я толкнул его в плечо, когда пролетел мимо в квартиру, на мое удивление после меня он закрыл дверь на засов.
- Что же происходит, Грэг?
- Ничего, что могло ввести тебя в подобное состояние, - его спокойный тон лишь сильнее меня раздражал, от его наглости я даже промолчал.
- Оно снова пришло, - наконец, чуть успокоившись, и всунул ему конверт.
- Его взгляд, брошенный на этот предмет, явно говорил о глубоких тайнах, что скрывал художник от меня. Он взял его, но скорее для того, чтобы его не было у меня, нежели потому что хотел.
- Зачем ты переезжаешь? - задал я главный насущный вопрос.
- Джими, прошу тебя, не вмешивайся.
- Не вмешиваться? Ты переезжаешь, даже не удосужившись сообщить мне об этом. Тебе приходят страшные письма, от которых у тебя кровь стынет в жилах, ты закрываешься на замки. И несмотря на то, что происходит вокруг, ты говоришь, что это меня не касается?!
- Ты преувеличиваешь, - махнул он на меня рукой. Это возмутило меня настолько, что я не смог ответить. Мой взгляд попал на письмо в его руке.
- Что в письме?
- Что?! Какое отношение тут имеет письмо.
- Скажи мне, что в этом гребанном письме, - я кричал на него, не в силах сдержать негодование.
- Успокойся, ладно, - состроил он нравоучительное лицо, а потом обхватив мою голову руками, собирался поцеловать меня, дабы закрыть мой рот физически.
- Нет, нет. Не уходи от ответа. Говори, что там написано, - я взял его руки в свои и грубо отвернулся от поцелуя. Мне страшно не нравилось, что он пытается отвлечь меня сексом, когда я хочу поговорить с ним.
В его так любимых мной глазах была потерянность, он будто умолял меня не спрашивать его об этом. Под грудиной что-то стрельнуло болью, но я не собирался отступать, хоть и знал, что возможно пожалею обо всем.
Когда надежды больше не было, Грэг вывернулся из моих рук. Он стоял ко мне боком, а его печальные глаза уперлись в пол.
- Это повестка в суд, - произнес его бесцветный голос.
- В смысле?
- В моей стране меня разыскивают, я просто сбежал от всего.
- Ты не говорил, что противозаконник.
- Я и не собирался, я бы никогда тебе не сказал, - еле слышный севший голос.
Я открыл рот и хотел было что-то произнести, но вдруг забыл родную речь, Грэг не хотел больше говорить, и я просто ушел.
Понятия теперь не имею, что между нами, все рухнуло за секунду. Я готов был лишиться воспоминаний и никогда не начинать этот злосчастный разговор, но сейчас я отчетливо помню все до последнего слова, до последнего ножа, воткнувшегося в меня.
И теперь я вспомнил, почему так остерегался без башенной любви. Я изначально знал, что все кончиться дрянью, словно курортный роман с дьяволом. Искра, взрыв, и вот ты уже у развалин чувств, сгоревших дотла.
А чего я хотел? Люди эгоистичны, они любят, когда их любят. Закон этой гребанной жизни. Я был зол, но не на Грэга, на себя, на все. Рядом со мной любой предмет был в зоне риска, но рука не поднимала, а просто свисала тяжелым молотом, обременяя.
Я сказал себе, что все, покончили с безрассудством. Уже наигрался.
Возможно, я давно уже ждал конца, и вот он, глупость и бессмыслица. Мне стало тошно от себя самого, что лишь ухудшало мое состояние. Казалось, я даже рад тому, что все именно так, как и говорил мой бездушный мозг.
А ведь некоторым нравится строить из себя бедненьких, даже находясь в подобной же ситуации, я не начал понимать их лучше, на оборот, теперь я их ненавижу.
Я не убивался, не впадал в меланхолию, а просто запихнул себя в серый ад, от которого пытался сбежать.
Я понимал, что это глупость, дело даже не в письме, не во лжи, просто в тот момент мы оба поняли, что иллюзия кончилась, растворилась, потушили наш беспощадный пожар.
Парень позвонил мне через три дня, в дверь. Тогда я увидел его без привычной загадочной полуулыбки, без горящих буйством глаз. Я думал, магия исчезла, но ни его ложь, ни его преступления на родине, ни его печальный вид - ничего не уменьшило мои чувства к нему. В животе загорелся огонек, прожигавший меня изнутри.
- Зачем ты здесь?
- Я хотел забрать кое-какие вещи, если ты не против. Я не знал дома ли ты, но не решился позвонить, - он тараторил такую банальность, что противно было слушать, но я так любил его голос.
- Проходи, - я отошел от двери, оставив ее нараспашку. Ретировавшись на кухню, я старался не встречаться с ним даже в собственной квартире.
"Только бы он поскорее ушел", - мечтал я в своём убежище. Он шарил по комнатам, кидая в сумку, которую принес с собой, свои вещи. Через полчаса шум прекратился, я уже почти с облегчением выдохнул, как он появился у входа в кухню.
Неужели еще не все, неужели он хочет поговорить? Внутри все напряглось. Грэг подошел ближе и прошел мимо, за моей спиной он открыл верхний шкаф и взял кружку. Потом так же молча кинул ее в сумку и вжикнул молнией. Я был ошарашен, тот даже в глаза мне не смотрел.
Его взгляд больше не был прикован ко мне, тот больше не завлекал меня в мир иллюзий. Я уже не сходил с ума от наших встреч. В этот момент мне стало очень обидно, не за себя. Мне стало обидно от того, что художник передо мной, который так ценил правду, больше не был ее поклонником. Так много сил и словно потратил ради своей цели, и теперь он стал просто человеком, таким как все, как я.
- Нет, стой. Не может быть все так просто. У тебя ничего, никогда не бывает просто, - я опять нес чепуху, но я не мог терпеть его игнора.
- Ты понимаешь, что говоришь? - вдруг огрызнулся он, но не обернулся.
- Ты не можешь просто идти на поводу всего этого с катившегося в низину мира, - все равно, что говорить, главное обратить его внимание, главное, чтобы он посмотрел на меня. Я говорил чушь и внутри кричал: "Смотри на меня! Ну же смотри только на меня!". - Плевать, - я сдался, - мне все равно. Слышишь?! Плевать, что ты сделал. Твое преступление, я знаю ты не мог сделать что-то, что было бы против твоего мировоззрения...
- Ты даже не представляешь, на что я способен, - вдруг взорвался он, оборачиваясь.
Да. Он смотрел на меня, хоть его глаза и оставались печальны, в них уже появлялись искры. - Ты меня не знаешь, такое невозможно. В этом мире я самый худший из людей.
- Хм... Худший? Бессовестный - да. Эксцентричный - да. Беспардонный - да. Худший? Нет, - я издевался над ним, теперь я играл, как и он при нашей первой встрече.
- Что?!
- Ну, давай раскрой свои грехи, ты, мистер Худший-человек-на-земле.
- Чего ты придираешься? На меня заявил мой бывший парень.
- Вот как? Ну-ка, ну-ка.
- Я кинул в него утюгом. И меня теперь обвиняют в причинении особо тяжких. Я правда не попал, но доказать никак не могу.
- Надо же, как страшно, - я почти смеялся, он был зол и недоволен. Но его взгляд был прикован ко мне, и мое тело вновь дрожало от переполнявшего волнения, не важно от чего. Я приближался к нему, все напирая, а он отбивал сопротивление.
- Да, страшно, а будешь доставать и в тебя чем-нибудь кину.
- Ты сводишь меня с ума, - я совсем приблизился к нему, и уже шептал ему в губы. Его глаза горели вовсю яростным огнем.
Я поцеловал его со страстью, которой никогда еще не испытывал, словно мы не виделись месяцами. Его рот, его голос - я схожу с ума, сейчас, тогда и всегда буду.
Он схватил меня руками за шею, впиваясь пальцами в волосы почти до боли. Возбуждение скопилось в миг и взорвалось, подгибая мои ноги. Я желал его всем сердцем, невозможно было думать, что я смогу без него. Мои руки погладили его ребра, его талию, остановившись на потрясающей заднице. Задыхаясь от желания, я прижался своим пахом к его. Словно электрический заряд пронзил мое тело.
Этого явно было мало. Сумка падает на пол, его ноги уже обнимают мои бедра, я дрожащими от нетерпения руками поддерживаю его под ягодицы. Если я не смогу ощутить его прямо сейчас, то погибну.
Мы начали срывать с друг друга одежду, не вытерпев, я стащил только одну штанину и уже вошел.
Все было не так, наша связь должна была рухнуть, все кончено. Но мы продолжали гореть. Неистовый пожар пылал, как и наши тела.
Мне было все равно и ему, видно, тоже, да всему миру плевать на нас. И это прекрасно.