Аннотация: Что могло быть, если бы не война, что потеряли, о чём жалеем.
Был 2002-й год. В популярной нашей газете "Горожанин" появилась рубрика "Ностальгия", люди присылали свои письма, вспоминаяо прошлом, что было, что потеряли,о чём жалеют. Три женщины поделились воспоминаниями о счастливом детстве, которое пришлось на военные и послевоенные годы. Письма трогательные, искренние, совпали с моими представлениями, так что я готова подписаться под каждой строчкой. Никто не причислил себя к "детям войны". Вам не нравится? Мне тоже. Но кто-то же придумал! У войны не может быть детей, война искалечит каждого, к кому прикоснётся,, там безвозвратно что-то теряется. Сказать немолодому человеку "дитя войны" - это подчеркнуть неуважение, кощунствок тем людям, которые состоялись, несмотря ни на что. Отправивсвой отзыв в газету, с искренним желанием быть услышанной, я приложила к тому же собственный пространный рассказ,наивно полагая,редактор сам вырежет лишнее, и стала ждать. Но рубрика вдруг закрылась, появилась другая, а у меня сохранились старые записи. Мы не "дети войны", иных уж нет, а те далече! - война меняет понятия. И свой рассказ я назвала иначе.
ДЕТИ ВОЕННОГО ПОКОЛЕНИЯ
Мне было полтора года, когда началась война. Мне было четыре, когда война для меня закончилась. Говорят, человек начинает помнить себя с пяти лет, но я помню раньше, война успела наложить отпечаток. Может, кому-то страшно идти в темноте, а мне по дороге в лунную ночь, когда мелькают тени.
Родилась я в городе Днепропетровске в конце 1939 года. Дом "на Амуре", в котором поселились мои родители, был на окраине города на левом берегу Днепра, в районе с усадебной застройкой. Принадлежал до революции архиерею, потом видному деятелю герою гражданской войны. Переезжая в Киев, он вручил ключи моему отцу.
Мой отец, инженер-механик первого выпуска Киевского авиационного института, их называли "орлятами", проработав несколько лет в Иркутске, там проводились испытания самолётов в северных погодных условиях, потом переведен был в Одессу, а затем начальником аэродрома в Днепропетровск. Уроженец здешних мест, он в детстве здесь гонял голубей, до лётного поля в степи можно было идти пешком. Усадьба родителей была поблизости. Может, с тех пор в нашей семье привилась папина поговорка: "что не идёт, то к лучшему".
Что нужно человеку для счастья?
Над степью кружили самолёты, молодые авиаторы осваивали технику, учились летать. Мама работала в речном пароходстве инженером-мелиоратором. Мне взяли няньку. За моим пятилетним братом присматривали дедушка с бабушкой, очень озорной ребёнок, ещё неизвестно кто за кем присматривал, успевал повсюду. Что нужно человеку для счастья? - А потом была война.
- А потом была война.
В эвакуации, мы жили в посёлке близ Саратова рядом с авиационным заводом, на котором работал отец. Было голодно, холодно, свирепствовал тиф. Заболел брат, потом мама. Хорошо, что братик поправился раньше и смог ухаживать за мамой, хотя был старше меня всего на пять лет. А от меня толку не было. Моя мама родила сестричку, в жару и в бреду, они чудом выжили. Не забывали о "приезжих" наши саратовские соседки, заглядывали приласкать нас, детей. А папа был всё время рядом, но мы практически его не видели, пропадал на заводе. Стране нужны были самолёты. Работали круглосуточно. Шла Сталинградская битва, и немцы бомбили завод, но работа не останавливалась. Тогда они стали бомбить посёлок.
Не помню, не слышу взрывов, всё происходило, как в немом кино. Вижу маму с сестричкой на руках, и ещё мамину юбку, и я бегу за ней в толпе. Вот-вот ухвачусь - ухватилась! - и тогда бегу, закрыв глаза. И чувствую метнувшуюся в сторону тень. Открываю глаза и вижу всегда одно и тоже - мальчика! - как он убегает в степь, пряча лицо ладошками.
Потом было возвращение. Появились новые чувства, новые запахи. Наверное, я стала старше.
Новые запахи странным образом были связаны с запахом чеснока.
Мы ехали в товарняке, наскоро переделанном, с широчайшей полкой на половину вагона. На ней спали люди. Вповалку. А когда поезд стоял на разъезде, все выбегали с примусами и кастрюлями, чтобы что-нибудь сварить поесть. Никто не знал, когда поезд тронется, и при малейшем его движении, примусы и кастрюльки бежали назад. Но мой папа всегда успевал нарвать ещё букет цветов и прыгал с ним на ходу.
В букете были жёлтая кашка, белые ромашки, васильки и лиловые шарики чеснока. Было лето сорок четвёртого, и все радовались, что войне конец. Я была худенькая, но на голове был красивый венок, и лицо моё казалось круглым. Мне все улыбались.
Жарко, окон в вагоне не было, и папа в дверь вагона вставил панцирную сетку, чтобы всем было чем дышать, а детям смотреть на всё, что проплывало мимо: дома, поля, деревья, разбитая военная техника. Только там всё время стоял один мужчина, "как пришпиленный", - говорила мама. Он не курил табак, как другие, а всё время что-то жевал, и от него сильно пахло чесноком. Я его боялась, слышала, что всю его родню расстреляли немцы, он остался один, и теперь возвращался к "родным пепелищам".
И вот, как оказалось, мы тоже приехали на пепелище. Наш дом сгорел. Но бабушка и дедушка были живы. И я помню, как плакала моя мама, и как кричала моя бабушка:
- Навiщо менi дiвчат привезла! А хлопця ж як, такого гарного, загубила...
В Саратове дети привыкли к баланде с пшеном, заправленной степным зелёным луком, а кабаки, запечённые в духовке, были любимым нашим лакомством, и я долго приучалась к нормальной пище. Кто-то принёс нам курочку, и мама запекла её с пшеном и кабаками.
- Иначе дети не будут есть, - оправдывалась перед бабушкой.
Потом нашего папу направили на работу в Западную Украину, в город Черновцы. Мы поехали - красивый край, красивые люди. Мы объездили всю Буковину, жили летом в селе с мамой, а потом сами в пионерском лагере, в густом лесу. Мне повезло - я видела медведя в малиннике, но он оказался робким и удрал. А "бендеровцев" не видела, а страсти всякие слышала. Но много лет спустя, и далеко от тех мест.
В Черновцах я пошла в школу. Но с начала, в музыкальную. Мама учила меня петь "Катюшу", - тогда все её пели. Но на экзамене надо было петь правильно.
В нашей семье любили музыку. Дед играл на тубе - самой большой трубе в оркестре. Мои дядьки, его сыновья, на тромбоне и аккордеоне. Мама могла задать целый концерт с ложками и кастрюлями, а я не любила грохота и затыкала уши, а папа слушал эту "какофонию" и смеялся, но ему слон на ухо наступил. Зато у нас был патефон, и много пластинок. Мне разрешали его заводить, и я слушала всё подряд.
Я так боялась экзаменов, был большой конкурс, и все пели "Катюшу". Подошла моя очередь, и я, неожиданно для себя, страшным голосом запела: "Старый муж, грозный муж. Режь меня - жги меня! Я тверда, не боюсь - ни ножа, ни огня!"
Когда я закончила, мне сказали, - иди, девочка! Моя мама слушала, и была потрясена. В музыкальную школу меня приняли, только сказали - вне конкурса, потому что читать и писать я не умела. Я окончила школу с отличием, но музыканта из меня так и не получилось. Война закончилась давно, но глухие удары большого барабана напоминали о ней, - не люблю громкую музыку!
Кошмар, я не научилась кататься на коньках, и на велосипеде тоже! Мои сёстры были меньше меня, а катались, - я очень хотела научиться!
- Ты же не падаешь! Кто не падает, никогда не научится, - догадался один мальчик, который взялся меня учить. - Да, я не падала! - потому что падать было запрещено, иначе меня могли затоптать ногами, случайно, когда все бегут толпой, спасаясь от бомбёжки... Но, несмотря на все огорчения, здесь, среди прекрасной природы, я была счастлива. Помню мостик через ручей. Маму, смеющуюся на другом берегу. Как бегу к ней по круглым брёвнышкам, а под ними журчит вода, и мне немножечко страшно. Точно так вода журчала там,под шаткими мостками, в водосточной трубе, служившей нам бомбоубежищем, в том далёком Саратове. Мама как-то сказала, что, если бы только рядом упала бомба - мы бы вмиг вылетели все из трубы, как какой-то горох из стручка. Потом мне снилось тесное молчаливое стояние в этой огромной трубе, и что я жду, не дождусь, как бы скорее вылететь.
Наша семья вернулась в Днепропетровск, здесь я пошла в восьмой класс. Закончилось моё детство,я стала студенткой, получила диплом инженера-строителя, потом работала в проектном институте, вышла замуж, вобщем, как говорится, состоялась. Мой муж был родом с Тернополья или, как можно ещё услышать, "с бандеровщины". Но я-то знаю, что живут там такие же простые украинцы, добрые люди, как и здесь, в Днепропетровске, или в селе Могилёво, или ещё где-то, всё едино! Просто, я родилась в этом городе, а в Могилёве мои дети провели не одно лето на хуторе среди цветущего луга. Моя ностальгия, скорее грусть, о теплоте отношений, которых так не хватает нам теперь. Жить тяжело, устал, и оглядываешься назад. Но прошлое не вернёшь, и не всё хочется взять с собой. А радость - всегда бежит впереди. Так кому нужна, тоска о прошлом? Щасты вам! Будьте счастливы.
"Кто не хочет услышать прошлое, тому не дано узнать будущее". Сейчас эта тема актуальна как никогда. ИМХО.