Язвительная Кислота : другие произведения.

Панки смотрят в небо

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Новое альтернативное будущее, где все осталось по-старому. И лишь идея анархии, зародившаяся в подсознании главных героев, способна положить конец устоям и правилам давно прогнившего циничного общества, семимильными шагами идущего навстречу закату своей эпохи...
  Пролог
  
  Перед глазами завораживающе кружится тьма, отрезая во мне всякую способность, что-либо видеть.
  
  Сквозь черную пелену в редких мгновениях промелькивают цветные всполохи. Вспышки, словно кто-то очень назойливый и юркий, прорвавшись через шеренгу моих конвоиров, наставил на меня объектив громоздкого фотоаппарата. Черная ткань, плотно опоясывающая голову, закрывает мои глаза. Она не дает мне, как следует оглядеться вокруг, оценить обстановку, осмотреть предметы и людей, меня окружающих.
  
   Вспышки, вспышки, кругом, отовсюду, со всех сторон. До моего восприятия, долетают яркие всполохи света. Я ощущаю их даже сквозь ткань. Мощные, слепящие всполохи матового света, совместно с гомоном народа создают видимый фон, во тьме, по которой меня ведут вперед. Ведут навстречу смерти, навстречу неминуемой гибели, что должна произойти в ближайшие несколько минут.
  
   Многочисленная толпа людей напирает со всех сторон. Они все абсолютно наплевали на ограждение. Я чувствую, как чьи-то невидимые руки тянутся в мою сторону. Кто-то в пытается схватить меня за одежду, сорвать черную повязку. Но вот, новый удар в спину и меня уводят подальше от толпы, на задний двор тюрьмы, где должен был исполниться мой смертный приговор.
  
   Я чувствую прицел автомата, направленного между лопаток. Иногда идущий позади полицейский с силой ударив меня прикладом оружия орет мне в самое ухо: "Пошевеливайся!", а я задыхаясь от подступающей дикой боли, по - прежнему иду вперед, чуть ускоряя шаг. Затекшие, онемевшие руки, скованные наручниками, скрещены за спиной.
  
   Хор тысяч голосов, одной сплошной кошмарной волной льется со всех сторон. Его неудержимый поток, заставляет цепенеть, лишая возможности двигаться дальше. Но все же он остается позади. Хотя я все еще прекрасно слышу его. Сколько там народу? Все они дожидаются своего часа за стеной, окружающей тюрьму строгого режима, где я должен был провести последние несколько дней жизни, после чего меня должны отвести на расстрел.
  
   Внешне я был абсолютно спокоен, вызывающе невозмутим, безразличен ко всему на свете. Но внутри с каждым шагом разрасталась настоящая огненная буря, всепожирающий смерч, состоящий из нахлынувших на эмоций и мыслей.
  
   Неистово колотящееся сердце, содрогаясь с каждым моим шагом, отсчитывало несущиеся секунды. Скаждым мгновением, мой пульс только учащался.
  
   Ноги, взметая густые, кружащиеся столбы пыли, упрямо несли вперед.
  
   Впереди двое полицейских, позади еще четверо. Они не спускают меня глаз, страшатся, презирают, будто пойманного дикого зверя, который в любую секунду может сорваться с цепи. Меня ведут будто преступника, серийного убийцу, самого последнего маньяка. Хотя, в общем - то я и есть преступник. Революционер. Анархист. Отброс этого цивилизованного прекрасного общества.
  
  Оно уже никогда не познает истинной свободы. Она никогда не станет доступной для понимания таких людей, ради которых мне суждено было бороться. Да и не только ради них. Я боролся для тех, кто заслуживает ее больше всего, кто достоин ее как никто другой. И так паршиво осознавать, что все к чему я стремился, все ради чего я пожертвовал своим временем, силами и собственной жизнью в одни лишь считанные секунды потерпело крах.
  
   Кстати, если говорить о секундах...
  
   Меня неожиданно оттолкнули в сторону и я, сделав несколько шагов в указанном направлении, прижался спиной к стене, остановившись и ожидая своей участи.
  
   Спинным мозгом я ощущал, кто мне осталось сжить считанные секунды. Я чувствовал прицелы автоматов, направленных мне в голову и ждал... ждал того, что должно было положить конец всему. Не знаю оттуда в мою голову пришла подобная мысль, но я точно знал; мне осталось жить порядка десяти секунд и это осознание неожиданно принесло мне странное облегчение.
  
  Я не смог сдержаться и усмехнулся дерзкой ухмылкой. Не очень-то умно устраивать подобные выкрутасы прямо перед лицом собственной смерти, но сейчас мне было абсолютно плевать на все. На тупую боль в спине, на онемевшие руки, на кровь, струящуюся из рассеченного лба. Она уже почти залила мне глаза.
  
  Я ощущал, как тяжелые капли, с быстротой прокладывают себе извилистую, тонкую дорожку вниз. И мягко падают на изъеденную трещинами землю, мгновенно зарываясь в горячий песок.
  
   Внезапный удар в солнечное сплетение заставил меня задохнуться. Согнувшись чуть ли не напополам, я принялся судорожно ловить ртом воздух. Боль разжижала легкие, скручивала органы в жутких спазмах. Меня рывком подняли на ноги, заставляя стоять прямо. Сжав зубы я, поднялся, стараясь не выказывать своего страха и смирения перед своей судьбой и будущим, которого на самом деле не было.
  
   Я знал, что отсчет уже пошел, и это знание приносило мне уверенности. Во всяком случае, я знал, что ждет меня сейчас и это что-то меня уже не пугало. Потому, что я уже смирился с тем, к чему был приговорен. Как же страшно и горько это звучит: смирился с тем, чего никак нельзя было избежать, отчего нет хотя бы малого, призрачного шанса откупиться.
  
   Но я не буду просить о пощаде. Не только потому, что это бесполезно, но еще и ради гордости, которую у меня не отнимут ни пытки, ни терпимые мною поражения, ни п отчаяние.
  
   Я буду терпеть все, что наугад подкинет мне судьба. Я вынесу все, что только может вынести человек, которому уже нечего терять.
  
  
   Беспощадное белое солнце неистово обжигает меня своими лучами. Я невольно стал думать о том, чтобы это все поскорей закончилось. Мне хватало мучений в своей жизни, и я не хочу терпеть их впредь, если за покой и мир уже невозможно бороться.
  
   В этот момент, я как никогда остро ощущал свое одиночество, а что еще хуже, беспомощность. По правде говоря, я никогда не был один. Всегда за моей спиной стояли те, кто был готов бороться со мной бок о бок. Наравне, ради лучшего, значимого будущего для себя и для тех, кто был им дорог.
  
   Я уже был порядком одурманен жарой. В моей памяти стали проноситься все те дни и мгновения, в которых мне довелось по-настоящему узнать, что такое "жить". Жить бок о бок с друзьями, понимающими, поддерживающими во всем. Сподвижниками, идущими вслед за мной и моими идеями. В отрицании давно сгнившего правительства, вершившего несправедливость, беззаконие. В этом рассыпающемся на глазах хрупком мирке, который держит на своих плечах миллиарды толп людей. Все они и по сей день отгорожены от правды.
  
   Я вспоминал, каково это было: жить бессмысленными, но прекрасными мечтами. Я вспоминал, каково было жить с ней... С девушкой, которая навсегда стала для меня единственными и неповторимым олицетворением того, к чему я стремился и чего мне так и не суждено было достигнуть.
  
   Отсчет пошел, но я еще успею вспомнить то, что вскоре будет безвозвратно мною забыто. Я переберу в памяти все, что будет утеряно. Всё накопленное в темноте моего зря пройденного пути по огненной, невыносимо печальной и пустой дороге в ад...
  
   Кстати, совсем забыл сказать. Я - панк.*
  ____________________________________________________________________
  
  * Панк (англ. punk - перен. разг. "нехороший", "дрянной") - молодёжная субкультура, возникшая в конце 1960-х - начале 1970-х годов в Великобритании, Канаде и Австралии, характерными особенностями которой являются критическое отношение к обществу и политике.
  
  10 секунд
  
  Серое бескрайнее небо, бесконечной полосой тянется вдоль горизонта. Оно зарождается из крыш многочисленных небоскребов, устремленных в скопления темных туч. Именно там оно и берет свое начало. А затем уходит вдаль, куда - то за неясную, расплывчатую черту моря. Его черные, загрязненные нефтью и отходами мертвые воды, бьются о берег. Они словно заходятся в крике прибоя, который ежедневно должен выслушивать этот город. Если вам посчастливилось хоть раз побывать здесь, то вы наверняка поймете, что именно он из себя представляет. Злачное скопление высотных домов и наполовину затопленных дамб, пронизанных ветром. Этот проклятый умирающий город, в котором светит иное, совершенно чужое солнце, и в котором всегда либо идет дождь, либо град. Но снега здесь невозможно дождаться. Этот хрупкий мирок, находится на последнем издыхании.
  
   Но все же, кто - то даже находит в себе достаточно наглости, чтобы с неподдельной гордостью заявить - мы живем в альтернативном будущем. Что по мне, так это просто самая обычная, занюханная альтернативная помойка, в которой существуем мы.
  
   Город, называемый Нотез, полностью соответствует своему названию. Огромный мегаполис, со всех сторон омываемый бездушными, водами ледяного, бескрайнего моря. Живя в таком огромном городе, посреди водных простор, ты понимаешь, насколько жалок и немощен в столь огромном мире. Здесь миллионы неоновых огней каждую ночь заменяют для тебя звезды. И действительно, этот худший из миров и его гигантский город поработил нас. Он запер нас в своей собственной горящей неоновой сети. В этой гребаной необъятной пучине, где день за днем назревала угроза гражданской войны.
  
   Беззаконие, уличные стычки, хаос, антиутопия.
  
   Вот чем живем и дышим мы каждый день. Всю жизнь, боясь выйти на улицу, боясь иметь право голоса, боясь существовать.
  
   Вот оно альтернативное будущее, о котором мы так мечтали и которое наконец настало.
  
   Если тебе по какой - то причине довелось хоть чем-то отличиться от других, то ты сражу же можешь считать себя врагом общества номер один.
  
   И если ты не побоишься бросить власти вызов, если не станешь трястись при каждом упоминании о нарушении правил, если тебя не пугают служители "закона и порядка", то можешь смело считать себя одним из нас.
  
   Именно такие как мы и поныне бросаем вызов обществу, лишенному морали и смысла существования. Начиная с начала семидесятых, уже ушедшего в историю двадцатого века, и заканчивая сегодняшним днем.
  
   Мы - панки, сподвижники идеи Анархии.
  
   Среди панков альтернативного будущего больше нет моральных отбросов и позеров. Те давно уже вымерли, исчезли, сгинули из наших рядов. Не вынесли всеобщей травли. А мы остались. Как говорят, все сдадутся, мы - останемся.
  
   Из - за туч вырываются первые белые лучи. Попадая в глаза, они заставляют отворачиваться, жмуриться от боли. Когда же, заместо радости и тепла этот свет стал приносить лишь боль?..
  
   ***
  
   Белый фабричный дым неясной дугой смутно вырисовывается на фоне темноты вечерних небес.
   Каждая улица, закоулок, закуток живут своей отдельной от других, скорбной жизнью.
   Любой дом, постройка, ограждение, или даже отдельно взятый кирпич может поведать о себе целую историю, какую не сможет придумать ни один вконец очерствевший, сгнивший ум. Этот город буквально дышит, вдыхает в себя все собранные за все свое существование истории. Не нужные, опостылевшие всем на свете, значимые только для него одного и для тех, кому не безразлична его судьба.
  
   Дома высятся над широкими улицами. По ним будто зеркала, разбросаны лужи. Заместо воды в них словно налита отражающая мир тоска. Вечное черно - белое немое кино с мрачным, невеселым сюжетом.
  
   Парень, находящийся сейчас на одном из самых верхних этажей девятиэтажного дома, свесил ноги с балкона. Балкон имеет даже намека на ограждение. Парень немного апатичен и серьезен на вид. Он устремил взгляд куда то вдаль, намного дальше лабиринтов улиц и дорог, высотных домов и низеньких забегаловок, клубов и кафе. Туда куда уходят черные болезненные тучи, туда где по его мнению должна быть воля.
  
   Близко, незаметно, будто черная кошка, вынырнувшая из темной комнаты, подкрался вечер. Он начал постепенно скрывать очертания парня.
  
   Вцепившиеся в бетонную плиту руки, покрыты татуировками в виде рукавов. Они изображают цветной, сюрреалистичный орнамент. Черная, рваная футболка, украшена изображением черного флага в белом круге. *
   Штаны в черно красную клетку, увешанные цепями.
  
   Неподвижно устроившись на такой опасной, головокружительной высоте, он беззаботно, даже наплевательски свесил вниз свои ноги в мартенах.*
   _____________________________________________________________________________
   *Однородный чёрный цвет флага символизирует отрицание всех опрессивных структур. Простой чёрный флаг - это почти антифлаг (государства, как правило, используют красочные флаги). К тому же, белый флаг традиционно является знаком сдачи на милость победителя и, таким образом, чёрный флаг можно рассматривать как полярную противоположность капитуляции. Предполагается также, что чёрный цвет флага символизирует скорбь по товарищам, погибшим за идеи анархизма.
   *Мартены ( или мартинсы) - вид обуви, наиболее популярный у панков и сопутствующих субкультур.
  
  
   Небрежно поднятые торчком волосы , зафиксированы в странном вертикальном положении. Они выкрашены в яркий красный цвет, треплемые порывами леденящего ветра.
  
   Тем парнем был я сам. Да, это я, странный, внешне непохожий на других человек. Но в отличии от прочих, я каким-то боком до сих пор умудрился оставаться человеком. В моральном смысле.
  
   Краем уха я уловил удаляющийся вой и стенания сирены полицейской машины. Лишь слегка нахмурил проколотые в двух местах брови. Но в остальном ничем не выказал своего недовольства. По крайней мере, внешне.
  
   Головокружительная высота волновала меня не меньше, чем состояние моих волос или же одежды. Я давным давно привык к таким мелочам. Ведь человек - существо, умеющее адаптироваться и привыкать чуть ли не лучше других живых существ. Человек, будто насекомое, какой - нибудь мелкий домашний таракан, вызывающий омерзение при одном только своем виде, по-настоящему умеет привыкать. Ко всему. Практически. К одному никогда не сможешь привыкнуть. К воле, или же ее отсутствию.
  
   Медленным, скучающим взглядом темно серых глаз я провожаю белый, солнечный диск. Он безмолвно скрылся где-то за домами.
  
   Наконец, мне уже порядком наскучило сидеть на этом подобии балкона. Надоело подражать мраморным статуям или горгульям на крыше собора. Поднявшись, я направился обратно в квартиру, слегка пригнувшись прежде чем переступить порог и закрыть за собой обшарпанную дверь.
  
   По большей части половина дома, которая уже начинала потихоньку обрастать мхом, напоминала древние руины. И для всех его случайных обитателей, было обыденным удивляться тому, почему местные власти до сих пор не снесут эту обитель крыс, пауков, людей и прочих тварей.
  
   Заслышав скрип, двое других парней, на миг отвлеклись от своих занятий. Они мельком взглянули на вошедшего товарища. Я прошествовал вдоль помещения, не обращая на внешнюю обстановку особого внимания. Опустился в ближайшее кресло, вопросительно посмотрев на своих гостей.
  
   Первый развалился на древнем диване, прогнувшемся, практически до пола и потерявшем всякий вид. Длинные ноги, обутые в берцы, закинул на спинку. Звали парня - Дикобраз. Кличке своей этот тип вполне соответствовал. Более чем необычная внешность его одновременно отталкивала и притягивала. Но особенно он славился своим импульсивным, совершенно непредсказуемым дурным характером. Он успешно поддерживал свою репутацию совершенного неуправляемого, больного на голову бунтаря, отпетого беспредельщика и настоящего панка.
  
   *Берцы - употребляемое в разговорной речи название военных ботинок.
  
   " Я был, есть и буду панком до тех пор, пока меня вперед ногами не вынесут" - была одной из его излюбленных, знаменитых цитат.
  
   Черные рабочие джинсы, того же цвета продырявленная, кое - где скрепленная английскими булавками футболка. Она украшена изображением человеческого черепа с красноречиво скрещенными под ним ножом и вилкой*. Руки, в кожаных мотоциклетных перчатках, непонятного темного цвета, непринужденно держали старые, барабанные палочки. Они отбивали на старом столе приятный слуху ритм. Длинный, прямой нос, яркие глаза, отливающие синевой неба прошлого века, странная, полусумасшедшая разбойничья улыбка. Она вновь застыла на бледном вытянутом лице, украшенном пирсингом.
   _______________________________________________________________________
   *Символ "Ешь богатых"
   Символ "Ешь богатых" ("Eat the Rich") - вариация Весёлого Роджера, существует с 1980-х годов. На первый взгляд он выглядит как Весёлый Роджер, но скрещенные кости заменены на вилку и нож. Это, по большей части, символ анархо-панка.
   Слоган "Ешь богатых" был популяризирован среди анархо-панковского общества благодаря одноимённой песне Motörhead, выпущенной в 1987 году, написанной для одноименного фильма Питера Ричардсона, а также одноимённой песне группы Aerosmith с альбома "Get a Grip" (1993).
  
  
  
  
  
   Даже сейчас он улыбался. Казалось, эта улыбка стала неотъемлемой его частью. Чем-то совершенно обыденным и привычным, как туннели в ушах. И как скрытые под футболкой многочисленные шрамы от уличных драк, разборок на концертах, и уже практически затянувшихся ран, оставленных полицейскими патрулями.
  
   Кожаная, увесистая косуха* покоилась рядом со своим хозяином на старой, засаленной диванной подушке. DIY* было одним из его любимых занятий. По его одежке это сразу было заметно.
   ______________________________________________________________________________
   *Косу́ха - это короткая кожаная куртка с зауженной талией и молнией наискосок. Именно от этой косой "молнии", именуемой в молодёжном жаргоне "трактором", куртка и получила свое название
   * DIY - Сделай сам (англ. DIY, D.I.Y.; ди ай уай, от англ. Do It Yourself - "сделай это сам") - способ постройки, ремонта или модификации каких-либо изделий без участия экспертов или специалистов. В научных исследованиях "Сделай сам" описывается как поведение, в рамках которого "используются природные материалы и полуфабрикаты, а также комплектующие для производства, преобразования, или реконструкции материальных ценностей, в том числе в применении к природной среде (например, ландшафтный дизайн и озеленение)". [1] "Сделай сам" может иметь различную мотивацию, в том числе и повышение собственного мастерства (развитие каких-либо ценных навыков), улучшение пользовательских качеств изначального продукта, поиск единомышленников, получение уникального продукта [2], хотя ранее считалось, что мотивация "Сделай сам" относится исключительно к рыночной и экономической категориям (выгода, недоступность необходимого товара на рынке). Существуют неформальные движения (субкультура), использующие такие принципы.
  
   Со всеми атрибутами она была малость тяжеловата, но только не для моего панковского товарища. А своей косухе он щеголял и зимой и летом.
  
   И наконец нестандартный, неформальный образ благополучно завершали волосы. Ярко зеленого, кислотного цвета. Сумасшедшего, приковывающего взгляд. Они торчали из его головы, словно иглы из спины ежа. Необыкновенный, цвет ядерных отходов, феерично зеленый, поистине безумный оттенок.
  
   Второй парень, расселся прямо на полу. Он лениво перебирал пальцами струны электо гитары. Раз за разом повторял один и тот же звенящий аккорд, совместимый с дробным бойким ритмом барабанных палочек Дикобраза. Панка с электрогитарой звали простым, незамороченным именем Лука, но его товарищ с зеленым ирокезом, толи из - за каких - то своих особых принципов, или же просто из - за вредности называл его Луком. И было понятно почему. Это был местный гитарист, играющий в самых различных группах. Его Дикобраз притащил сюда буквально на днях, с одной единственной целью - играть в группе, которой как раз не хватало соло гитариста. В этой же группе выступали двое других парней и как раз в эту ночь, мы обязаны были быть в сборе с условленном месте. Хотели дать очередной дикий, бесбашенный концерт.
  
   Лук был каким - то неприметным, мало заметным, невыразительным даже для панка. В любой компании или тусовке, его можно было посчитать каким - нибудь слегка вычурным предметом интерьера и не более того. Стандартная кожаная куртка с парой нашивок, с намалеванной на спине буквой "А" в круге*, была небрежно накинута на узкие, худые плечи. Белая, уже помятая, майка, была накинута поверх темно синих джинсов. Некоторое время, еще немного побренчав на струнах гитары, панк принялся крутить на пальце усеянный шипами ошейник.
  
   Дикобраз, которому, тоже надоело отбивать ритм барабанными палочками, принялся от скуки сдирать со стены поблекшие обои.
  
   - Скорп, ну и долго мы будем здесь тухнуть? - обратился он ко мне: - На концерт когда пойдем? А то я заколебался уже сидеть в этом хламосборнике.
  
   "А" в круге - один из символов Анархии.
  
   Я, задумавшийся было о чем - то своем, словно очнувшись от кратковременного транса, перевел взгляд на барабанщика.
  
   Мы знали друг друга с тех самых незапамятных и давних пор, когда еще пешком под стол ходили, когда только обрели себя, свои точки зрения, осознали себя как личностей. Иным словом столько, сколько себя помнили.
  
   Мое имя - Скорпен или же сокращенно Скорп*. Знаю, дуратская кличка, но она уже настолько ко мне приелась, что сумела заменить настоящее имя. Мне оставалось только и делать, что в основном вытаскивать Дикобраза из различных передряг, порой мимоходом оказываясь в них и самолично. На протяжении всей своей жизни, мы сумели создать себе репутацию двух отчаянных, сумасбродных пофигистов, окончательно забивших на всё.
  
   Мне было совершенно неважно, в какой истории или ситуации, в ближайшие несколько минут я окажусь вместе с товарищем, зная только одно, что в чем бы друг не увяз по уши, я вытащу его любой ценой или же увязну бок о бок с ним.
  
   Дикобраз в свою очередь, помимо того, чтобы создавать проблемы, стоял за меня горой. Вмешивался в любую ситуацию не задумываясь, если видел, что у меня назревают неприятности. Будь то группа полицейских патрульных, или же кучка скинхедов.
   *Скорпены (лат. Scorpaena) - род морских лучепёрых рыб семейства скорпеновых отряда скорпенообразных. Общая длина тела от 4-5 см (S. annobonae, S. ascensionis) до 50 см (S. elongata, S. scrofa). Распространены в Тихом и Атлантическом океанах и морях их бассейнов.[1]
  
   В то же время, мы оба любили обменяться парой, крайне нелестных выражений в адрес друг друга. Постепенно это стало совершенно обыденной частью наших разговоров.
  
   Но ни смотря ни на что, дружба, была для нас большим, чем слова, которыми в новом веке имеют привычку разбрасываться направо и налево.
  
   Поднявшись с кресла, я взял свою прислоненную к нему электрогитару:
  
   - Да, думаю уже пора собираться, - я на миг задержал взор на Дикобразе: - Поднимай свою колючую пятую точку и шуруй за инструментами.
  
   - Почему я опять самый рыжий оказываюсь? - нехотя поднимаясь во весь свой немалый рост, панк раздраженно указал в сторону гитариста: - Пускай Лук идет, все равно он и так никогда ни...
  
   - Ты не рыжий, ты - зеленый, - фыркнув, я остановил поток подступивших жалоб и предложений в мой адрес. Я вышел из комнаты, предоставив этим двоим самим разбираться с тем, кто что возьмет из своих инструментов.
  
   А мрачное небо, постаревшее на несколько сотен лет, уже давно подернулось легкой, невесомой поволокой ночи. В лабиринтах, закоулках и подворотнях уже принялся скапливаться редкий, рваный туман.
  
  9 секунд
  
  Город сияет неоновыми огнями, которые все же едва способны затмить окружающую серость и уныние.
  
  Три смутные, неясные фигуры, вышли из мрачного, темного зева подъезда. Сию секунду они исчезли под пеленой ночи. Темные силуэты, неспешно, неторопливо, двигались в направлении сумрачных городских окраин, которые, в отличие от самого цента, уже полностью скрылись в белесых сгустках тумана. Отбрасывая длинные, угловатые тени, рождаемые светом фонарных столбов, парни невозмутимо направлялись к назначенному месту сбора. Они то и дело, переругивались, подшучивая и всячески подкалывая друг друга.
  
  Не смотря на все свои размеры и количество проживающих в его черте людей, мегаполис являл собой запустение и потерю, присущую заброшенным опустевшим деревням и селам, которые на сегодняшний день окончательно и бесповоротно прекратили свое существование.
  
   Панки, общаясь между собой на слишком повышенных тонах, смеялись. Внешне веселые и беззаботные, но как никто другой они видели подлинную картину всего происходящего. Как бы не был со стороны груб, резок с окружающими и невыносим хоть один из них, он понимал ситуацию намного лучше, чем кто либо из обитающих здесь гражданских.
  
   Идущий впереди всех, не на шутку раззадорившийся Дикобраз, выхватил из кармана косухи баллончик из под краски. Затем направился к ближайшей, рушащейся на глазах стене одного из домов, на которой и без того не осталось свободного места от многочисленных слоев граффити. Я и Лук, лишь пожав плечами, направились за ним.
  
   - Тебе, что, делать нечего? - одернул друга я, скептически осматривая стену. Она была размалевана надписями и выражениями от стандартных, разящих пустой банальщиной признаний в любви, которой в этом мире просто не было места, до пестрых и красноречивых воззваний и призывов к восстанию против власти, закона и прочего кала. Имелись на этой стене и изображения знака пацифистов, и криво намалеванных свастик, наравне с анархистскими и прочими сваленными в одну кучу символиками. *
   _________________________________________________________________________
   *Пацифи́зм (от лат. pacificus - миротворческий, от pax - мир и facio - делаю) - идеология сопротивления насилию ради его исчезновения.
   *Сва́стика (символ "卐" или "卍", )- крест с загнутыми концами ("вращающийся"), направленными либо по часовой стрелке, либо против неё. Свастика - один из самых древних и широко распространённых графических символов.
   _______________________________________________________________________
   - Завязывай ныть, Скорп, - отмахнулся Дикобраз, размашисто выводя на стене, какой - то свой, понятный только ему одному символ: - Никуда твой концерт не денется.
  
   - В таком случае мне будет совершенно пофигу, если Шнур вздумает тебе самолично башку оторвать за срыв, - продолжая настаивать на своем, я не оставлял попыток вразумить увлеченного своим занятием друга. Но завидев, что он вновь включил то самое состояние крутого, упертого барана, которого убить мало, я понял, что это не может предвещать ничего хорошего. Из этого состояния его было крайне трудно вывести.
  
   - Да чхал я на твоего Шнура, - нанося последний штрих, продолжал огрызаться Дикобраз: - Что он мне сделает? В том и то и дело, что ничего. Он же мне в пупок дышит, гном хренов.
  
   - Может все таки поторопимся? - подал голос Лук. Он неотрывно следил за ближайшим углом, из - за которого доносились приглушенные звуки шагов.
  
   Художник от слова "худо", хотел было ответить мне парой колких, не слишком лестных фраз, но остановился на полуслове. Уловил краем глаза группу неясных фигур, расплывчатых на фоне тени, отбрасываемой зданием.
  Я тоже развернулся в том направлении, куда смотрел Лук.
  
   Звуки докерских Monkey Boots * раздавались в зловонном, мрачном переулке подобно раскатам грома. С первой секунды, стоило только мне как следует прислушаться к шагам неизвестных, мне не стоило труда догадаться, с кем нам в ближайшее время предстояло иметь дело. Мои товарищи, я так понимаю, были озадачены и сбиты с толку не меньше меня. Дикобраз, немного сощурившись, внимательно следил за углом. Как всегда он встал в свою излюбленную боевую позу, которую принимал как раз тогда, когда чувствовал, что дело клонится к драке. Одна рука держит злосчастный баллончик с краской, чуть подрагивает, однако скорее от негодования и предвкушения скорой разборки, чем от страха и находится на уровне груди. Другая с виду расслабленно, непринужденно опущена вдоль тела. Сжата в кулак. Ноги на ширине плеч, голова слегка наклонена в бок. Мой друг настороженно прислушивался к быстро приближающимся посторонним звукам, определяя на каком именно расстоянии находятся неизвестные.
  
   Я перевел взгляд с Дикобраза на Лука. Тот держал свою гитару на манер биты, выжидающе наблюдал за тем местом, откуда должны были появиться наши новоявленные враги.
  
   Я прекрасно понимал, что бежать или же прятаться для нас нет особого смысла. Все описанное происходило в течении нескольких секунд, и если бы мы предприняли попытку к бегству, неясные тени, вынырнувшие из - за дома наверняка не смогли бы удержаться от преследования. Это было чревато либо скорой поимке и жестокой расправе, либо шансу наткнуться на ближайший полицейским патруль. Он всегда дежурил в самых злачных районах этого города. Например таких, в котором как раз находились мы. К тому же... у панков нет такой особенности, как сломя голову в страхе бежать от скинхедов*. Они как раз появились в нашем поле зрения, тут же направились к нам.
   ____________________________________________________________________________
   Monkey Boots - вид ботинок.
  
  
   Кучка разряженных по манеру своей субкультуры скинов, лишь завидев нас, резко остановились. Бросив в нашу сторону недружелюбные, даже враждебные взгляды, они спокойно, без доли смятения, продолжили свой путь, остановившись в четырех метрах от нас. Посчитали, наверно, что при раскладе трое на пятеро, могут нас не опасаться.
  
   Один из них, здоровый, выше остальных, если учесть то, что остальные были далеко не карлики, рослый кабан, с бритым под ноль, лысым черепом, видимо был кем-то вроде главного. Разодетый в измятую байковую рубашку, синие, выцветшие джинсы, с накинутой на плечи бейсбольной курткой. Он решил первым подать голос, и показать лишившимся инстинкта самосохранения панкам, кто здесь самая главная шишка:
  
   - Эй, товарищи, а я то думал, что мы уже давно вышвырнули всех попугаев и петухов из этого района? - низкий бас мгновенно нарушил тишину.
   ____________________________________________________________________________
   *Скинхе́ды, разг. скины́ (англ. skinheads, от skin - кожа и head - голова) - собирательное название представителей молодёжной субкультуры, а также нескольких её ответвлений.
  
   - Вы че здесь забыли? А ну выметайтесь отсюда, пока последних мозгов не лишились.
  
   Смотря в глаза этому вконец обнаглевшему скинхедовскому уроду, я прекрасно видел, что он нагло и беспросветно лжет. Во-первых, панки сами чуть было не пинком под зад отправили их "гулять лесом" на другую, еще более злачную часть города. И кто уж знал об этом, как нельзя лучше нас? Для меня осталось странным, как эти пятеро оказались в именно этой части города, там где панков больше всего. Во-вторых, выметаться явно было слишком поздно. Скины ни за что не позволили бы нам так просто, спокойно уйти. Тем более если видели что нас меньше. И поэтому "выметаться" мы в ближайшее время не собирались, ведь пути назад не было. Что по мне, так я лучше получу битой по голове, чем побегу от скинов. Судя по выражениям лиц Дикобраза и Лука, я понял, что они целиком и полностью разделяют мое мнение. И поэтому я первый решил ответить на резкий выпад главаря этой шайки, но Дикобразу, вопреки всему, удалось меня опередить:
  
   - Кого ты тут петухом назвал?! - мой друг резко подался вперед. Я едва успел преградить ему путь. Выглянув из-за моего плеча, Дикобраз добавил: - Я тебе все зубы пересчитаю, крыса скинхедовская!
  
   - Ты видимо не догоняешь, панк, - в разговор вклинился еще один скин со странно подстриженной по бокам густой шевелюрой каштанового цвета: - Нас пятеро, вас трое. Что вы вообще против нас сможете, задохлики? - как бы в подтверждение своим словам он небрежно закинул на плечо внушительную железную биту. Она наверно способна была раскроить череп любому, кому только прилетит по голове.
  
   - Да вы всего навсего самое последнее сыкло, - сжав в руке баллончик с краской, Дикобраз едва сдерживался, чтобы не запустить им в ближайшего к нему скина: - По-вашему если нас меньше, то вы легко можете...
  
   - Дик, успокойся, - шепнул я, еле разжимая губы. Но друга уже понесло.
  
   - Вы всего лишь сборище скиновских, стриженных отбросов! - рычал товарищ, прямо таки заходясь в затмившей его сознание ярости. Он всегда достаточно быстро выходил из себя и так же легко успокаивался, но нашим хмуро молчавшим, злобным врагам до этого было глубоко пофигу. Если учесть то, что им сейчас приходилось от Дикобраза выслушивать: - Ничего себе! Я не догоняю! Что я должен догонять от таких как вы!? Вы даже не скинхеды! Вы просто сраная, нацистская пародия на них! Жалкая кучка расистов! И нам надо бояться таких как вы!? Да я скорее сдохну чем это произойдет!
  
   Я мимоходом бросил взгляд на Лука. Тот уже был готов к самому худшему, что только могло произойти, а произойти могло все что угодно. Было вполне вероятно, что помимо этих пятерых поблизости шатается еще человек десять или двадцать скинов. Они по большей части ходят большими группами, гораздо большими, чем панки, и даже сам шанс, что мы окажемся среди скопища злых, разъяренных "расистов" не внушал мне никакого оптимизма.
  
   А притихшие, совершенно сбитые с толку "нацисты" , по окончании фразы моего друга, еще секунд пятнадцать приходили в себя. Видимо никак не могли решиться, как им поступить. Наконец, следующая фраза одного из них положила конец всему:
  
   - Да ты совсем, что ли ох...
  
   Сразу осознав, что драки нам троим не избежать, я решил вставить хоть одну фразу и произвести эффект неожиданности:
  
   - Да пошел ты! - прыгнув вперед, и оказавшись в метре от ближайшего ко мне скина, я направил свой кулак в лицо одного из них. Метил прямехонько в перегородку носа, которая при прикосновении с моими костяшками издала оглушительный, смачный хруст. Отвратное эхо разнеслось по всему переулку.
  
   Моя футболка, с изображением черного флага на белом фоне вмиг окрасилась темными, тяжелыми каплями, но мне было глубоко плевать, ибо руки испачкать я никогда не боялся. Это были мелочи, по сравнению с тем, что произошло потом.
  
   Время, как будто приостановленное на миг, неожиданно пришло в движение. Как будто сработал некий важный переключатель, заставивший двигаться в ускоренном темпе. В воцарившейся суматохе, мгновенно переросшей в бойню, совершенно невозможно было уследить за тем, что предпримет тот или иной ее участник в следующую секунду. Однако мне, привыкшему бывать в подобных ситуациях чуть ли не каждый день, не удалось растеряться. Я расчетливо, уверенно контролировал каждый свой шаг, мимоходом успевая оценивать действия и своих товарищей.
  
   Захлебываясь в потоках собственной крови, брызнувшей из носа, скин отскочил назад. Но тут же, отплевываясь и осыпая меня завуалированными оскорблениями, подобно танку неотвратимо попер ко мне. С каждым шагом он все, набирал скорость. Я прекрасно видел его затуманенный яростью взгляд, и мне не стоило особых усилий добить его, подставив подножку. Он рухнул, завалившись боком на испещренный трещинами тротуар, будто подкошенный десятибалльным землетрясением высотный дом.
  
   Орущий благим матом Лук, угрожающе, но бесполезно размахивал перед собой своей гитарой. В ускоренном темпе он пятился назад, пытаясь огреть ею медленно подступающего к нему "нациста". Тот держал в руке армейский нож. Сам не зная, что делает, мой товарищ загонял самого себя в тупик, к стене, но помочь ему я ничем не мог. У меня самого уже стали вырисовываться новые проблемы.
  
   Краем глаза я успел заметить Дикобраза, на которого напали сразу двое. Однако ему удалось таки мгновенно ликвидировать первого, рванувшегося к нему "нациста", Он распылил свой несчастный баллончик из под краски прямо в лицо противнику. Заорав, тот в истерике схватился за глаза и принялся слепо натыкаться то на стены, то на своих же. В итоге он был свален ударом гитарой по голове гитарой.
  
   С другим же нападающим Дикобразу справиться не удалось. Это был тот самый скин с железной битой, которой он и вмазал моему другу прямо по его зеленой панковской черепушке. Дик, на секунду оглушенный ударом, шатаясь, привалился к стене. Затем он сполз на землю, выронив свое псевдо оружие. Я двинулся было к нему, чтобы хоть чем - то помочь, но дорогу мне преградил тот самый амбал. Наверняка он мог и троих голыми руками уложить, не то, что меня одного. Скрепя сердцем, я уже приготовился было разбить свою электо гитару, о бритую, ненавистную башку скина. Но только стоило мне замахнуться, как иной, посторонний звук внезапно остановил меня. Я узнал бы его из тысячи подобных, и никогда не перепутал бы его ни с чем другим. Даже по прошествии всей моей жизни. Приближающийся визг, услышав который однажды, просто невозможно забыть. Оглушающий, гулкий вой полицейской сирены.
  
  Панки и скины, мгновенно позабыв, друг о друге, и на пару секунд встали как вкопанные. Все прислушивались к приближающимся, жутким звукам патруля. Звукам, несущим с собой еще большие проблемы. Я же прекрасно понимал, что если прямо сейчас мы отсюда не уберемся, то в ближайшие несколько месяцев придется сквозь зубы терпеть допросы в одиночке. Все это мы проходили, причем не раз, и вновь сталкиваться со служителями "закона и порядка" в мои планы не входило.
  
   Скины так же прекрасно понимали, чем грозит встреча с патрульными. Быстро, даже не взглянув в нашу сторону, они отступили, прихватив с собой своих раненных. После растворились во тьме переулка.
  
   Сбросив с себя оцепенение, я прошмыгнул в свете фар патрульной машины. Подскочил к Дикобразу. Тот уже пытался подняться с земли.
  
   - Быстрей, быстрей, они уже близко! - к нам подбежал Лук.
  
   - Скорп, мы их уделали? - Дикобраз тряхнул взлохмаченной головой. Внезапный, болезненный свет ослепил его, и он невольно зажмурившись, все таки нашел в себе силы встать на ноги.
  
   - Уделали, блин, уделали! - раздраженно зашептал я, поддерживая товарища, в попытке не позволить ему завалиться в ближайшую кучу мусора: - Не умеешь ты язык за зубами держать, придурок!
  
   - Да пошли они, - просипел, Дик, еле переставляя ноги.
  
   Лук плелся позади, все время нервно оглядываясь назад в поисках колесившей поблизости патрульной машины.
  
   Потихоньку, не спеша, прячась в тени высотных зданий, обходя стороной сгустки света, мы окольными путями, все же добрались до места сборища нашей братии.
  
  А тем временем, ночь уже почти оккупировала окраины.
  
  8 секунд
  
  Завернув в очередной переулок, входящий в бесконечный, городской лабиринт, мы, торопливо перебежали улицу. Еще некоторое время шли в молчании. Лишь иногда его нарушал отдаленный гул полицейской сирены. Мы, сгруппировались и шли вдоль неприметных, однотипных домов. Шли совершенно спокойно и с виду расхлябанно, уже давно не заботясь о том, что могли опоздать.
  
  Да пофигу.
  
   Мне абсолютно не хотелось никуда торопиться. Немного пройтись по этим безлюдным, тихим, опутанным сетями теней улицам. Нервишки пощекотать. На окраинах всегда было более тоскливо, чем в центре. Сейчас я чувствовал ребенком, попавшим на жуткий аттракцион. В комнату ужасов. С виду страшно, но на самом деле почти безобидно.
  
   Лук же, как и я, с виду был совершенно спокоен, даже невозмутим. Он шагал по тротуару легкой походкой, однако стараясь быть поближе к стене. Он все время оглядывался назад, словно каждый раз ожидал увидеть там патрульную машину.
  
   А Дикобраз... о нем вообще и говорить нечего. Вышагивает будто по летнему парку санатория или зоны отдыха, да присматривает подходящую стену. Ищет, куда можно было бы применить свои творческие способности. Как со стороны посмотришь, так ничему человека жизнь не учит. Хоть убейся.
  
   Но в основном наш маршрут, больше не удивлял нас никакими сюрпризами и прочими выкидонами. Разве что под самый конец пути прямо нам под ноги бросилась облезлая, слегка потрепанная черная кошка. Местная, так сказать, городская фауна.
  
   Пройдя вдоль разбитых витрин магазинов, мы остановились перед небольшим, приземистым зданием, ничем не отличающимся от других. Не смотря на то, что оно стояло совсем рядом и с другими строениями, создавалось впечатление, будто оно стоит чуть поодаль, жмется подальше, сторонится других домов, рвется как можно дальше от суматохи и суеты. Какое - то дикое, облезлое, старое. Слегка обветшалое и рассыпающееся на глазах, как и все остальное вокруг. Нелюдимое, никому не нужное, почти заброшенное...
  
   "Прямо, как та кошка" - внезапно пришла мне в голову мысль.
  
   Остановились напротив двери, которая выглядела не слишком надежно. Со стороны вроде хлипкая, расшатанная, но на самом деле просто так ногой ее никак не выбьешь. (Дикобраз уже пытался, после чего в итоге сломал палец, а дверь как стояла на прежнем месте, так стоит и по сей день.)
  
   Держа в одной руке гитару, Лук постучал первым.
  
   Некоторое время мы стояли молча, выжидающе прислушивались, но в ответ не услышали ничего. Я нервно стал оглядываться по сторонам. Обычно, стоило только постучаться, как нам открывали сразу, а теперь... может быть кому- то не шибко умному, вдруг взбрело перенести встречу в другое место? Но вот только куда?
  
   Я вновь, быстро пробежался взглядом вдоль улицы и вновь устремил глаза на вход.
  
   Тогда почему же нас не предупредили об этом вовремя? Неужели наше место тусовок обнаружил полицейский патруль? И мы сохранили свои панковские шкуры, лишь придя пятью минутами позже?
  
   Я был не в силах и дальше терзаться догадками. Сам с силой забарабанил кулаком с содранными, разбитыми в кровь костяшками. А Дикобраз для пущего эффекта со всей силы наподдал берцем, из-за чего дверь жалобно, конвульсивно содрогнулась, но как всегда устояла.
  
   Вдруг, щель между деревом и косяком слегка расширилась. На фоне света показалась знакомая, небритая физиономия.
  
   - Шнур! Открывай, медведь пришел! - раздраженно бросил я.
  
   На улицу хлынула оглушающее такая родная и знакомая музыка, мгновенно разогнав в подворотни и закоулки пугающую, неуютную тишину, мгновенно оживив безрадостный, темный переулок.
  
   "Нормальная у них там звукоизоляция" - подумал я, вспомнив, что минуту назад не слышал совершенно ничего.
  
   - Давай, резче будь, - Дикобраз уже начал было раздражаться: - Сколько можно тянуть? Тут поблизости патруль должен быть, а ты нас на улице держишь!
  
   - Сейчас, подожди и не суетись, - донеслось с другой стороны: - Все с замками никак разобраться не могу.
  
   - Да что там у вас? Охранная система что ли? Нафига столько замков? - Лук удивленно вперил взгляд в проем.
  
   - Да если бы, - продолжал оправдываться Шнур, шебурша цепями и всевозможными замками: - Ну все, заползайте.
  
   И после его "заползайте", около тридцати секунд не происходило вообще ничего, только слышны были возня, дребезг и стук, доносившийся по ту сторону.
  
   Как только дверь, на манер лифта, судорожно, урывками отъехала вбок, мы все трое разом ввалились внутрь, чуть было, не сбив с ног нашего незадачливого собеседника.
  
   Оказавшись по ту сторону, я, ослепленный потоком неонового света мощных ламп, еще некоторое время привыкал к нему, невыносимо яркому, светящему белизной. Когда мои глаза адаптировались, я смог разглядеть весь хаос и беспредел, как обычно творившийся в старом ветхом здании.
  
   Мы оказались в тесном, мрачном помещении, являющем собой такое нереальное, невозможное запустение, что порой казалось, что если бы я не знал о нем столько, сколько знал каждый из нас, то наверняка подумал бы, что в нем не было никого около века. Внутри творилось примерно то же, что и снаружи. Пыль, обшарпанные стены, в углах свалявшиеся комья паутины и всевозможного мусора от пивных банок до бесцветного рваного тряпья. Куски штукатурки, стен, еды на полу.
  
   Я встретился взглядом со Шнуром. Что представлял из себя этот тип? Да ничего особенного. Самый обычный, закоренелый панк. Черная футболка, с намалеванным на ней непонятным зеленым рисунком. Темные джинсы, слабо звенящие цепи. Высокая панковская обувь неопределенного вида. Со стороны посмотришь вроде на берцы похожи, хотя нет, больше на камелоты, а может и мартены. Непонятное, странное несочетание, хаос во всем.
  
   На голове ирокез "гвозди" цвета перезрелого апельсина. Мелкая и трудоемкая работа, на которую можно убить кучу времени. Шнур окинул нас взглядом, не сулящим ничего хорошего взглядом. Лук внезапно стал задумчиво осматривать свою гитару, в поиске повреждений. Дикобраз устремил взгляд в стену, осматривая необычный, ни с того, ни с сего заинтересовавший его мелкий узор из трещин, вмятин и останков отлетевшей штукатурки. Наш вокалист угрожающе молчал. Видя, что разборки за опоздание не избежать, я двинулся мимо него, в направлении хлипкой лестницы, но вдруг из-за его спины выскочила маленькая фигурка.
  
   - Это они? - спросила девушка, которую я вначале даже не заметил. Девушки-панки альтернативного будущего встречаются в своей среде чуть реже, чем парни, однако все же встречаются. Кожаная мини юбка, черные, порванные на коленях чулки в крупную сетку, под стать юбке черный топ, всевозможные шипованые браслеты, на шее какие-то цепочки, брелки, ошейник. Склонив голову, украшенную ярко синим, высоким ирокезом, она обвела нас взглядом темного янтаря. Осмотрела сначала Лука, потом меня, и наконец остановилась на Дикобразе. Тот чуть смотрел куда-то поверх головы Шнура, в сторону лестницы. Веселье уже было в самом разгаре.
  
   - Приперлись, - недовольно бросил в ответ Шнур: - Чуть двери, сволочи, не выбили. Психопаты, блин.
  
   - Может быть мы и сволочи, но точно не психопаты, - огрызнулся Лук.
  
   - Ой, все! Лучше молчи, огрызок!
  
   - Думаешь, мы специально опоздали? - поддержал я соло гитариста: - Да мы сначала со скинами в переулке разминулись, потом еще от патруля едва отделались. И теперь еще и ты нас на улице чуть ли не пол часа продержал. Конечно, тут любой психанет!
  
   Шнур немного смягчился, услышав оправдание. Махнув на нас рукой, он, развернулся, и не сказав ни слова, направился в сторону лестницы. Мы всей гурьбой последовали за ним.
  
   Спустившись, он вместе с Луком и девчонкой, кинувшей многозначительный взгляд в сторону Дикобраза, тут же сгинул среди разношерстной толпы. Мы с Дикобразом, то и дело озираясь остались стоять на месте, решая, куда первым делом податься. Но мой друг, по видимому уже давно решил все за себя. Буркнув что - то нечленораздельное, он направился было к импровизированному "бару". Но я был вынужден остановить его.
  
   - Ты куда? - мне пришлось слегка притормозить, но к сожалению не остановить друга. Пытаться остановить его, когда он уже учуял выпивку, было сродни попытки остановить локомотив.
  
   - Я сейчас, быстро, пять минут буквально! - даже не посмотрев в мою сторону, мой товарищ, будто заправский водолаз, нырнул в толпу. Некоторое время я еще видел его немного светящийся ирокез, но затем и он пропал из виду.
  
   Здесь за Дикобразом обычно нужно было следить вдвое внимательней. Так как чаще всего именно он являлся виновником драк и разборок на концерте. И если же он первым делом, придя на тусовку мчался к бару со словами " Я сейчас! ", то можно было сказать с уверенностью о том, что эта ночь явно будет веселей обычных и лицо моего друга украсит новый фингал под глазом. Хоть мой товарищ и был старше меня чуть ли не на год, и внешне был двадцатишестилетней, двухметровой, шпалой, он по-прежнему в душе оставался ребенком тех лет, когда я встретил его впервые. К тому же, судя по его своеобразному поведению, что-то в нем еще осталось от тех прежних псевдо панков прошлого, и это не могло ни удивлять, ни обескураживать, ни раздражать одновременно. Да и к тому же, кто в здравом уме и твердой памяти откажется тяпнуть прямо перед самым выступлением? И если это будет Дикобраз, то я признаю, что вообще не разбираюсь в жизни.
  
   Однако, хоть он и был отпетым дебоширом и творил хаос везде, где только не появлялся, он вносил и свою лепту в сферу тусовки, словно оживляя ее, наполняя чем-то чего в ней особенно недоставало, непосредственно втягивая в свои проблемы заодно и меня. Но... не на этом крепится дружба?.. По крайней мере наша. Дикобраз, только ворвавшись в мою жизнь внес в нее что-то особенное, чего не было у других, что-то дикое, невообразимое, ненормальное. И этим чем-то были все те приключения, все то разнообразие, все ситуации, которые не давали мне и окружающим спокойно жить своей жизнью.
  
   Да пофиг.
  
   Уж лучше такая жизнь, чем та, которой живут обычные люди.
  
   Вздохнув, и поудобнее перехватив гитару я направился в толпу, в противоположную от "бара" сторону. Туда, где пестрела сцена с оставшимися еще с нового года редкими обрывками потускневшей мишуры.
  
   Куда бы я не кинул взор, куда бы не посмотрел, на что бы не обратил внимание - все для меня было родным, привычным, совершенно обыденным. Со всех сторон меня окружали мои знакомые, все с кем я общался, дружил, спорил или когда либо сталкивался. Иным словом я целиком и полностью находился в своей родной среде. Примерно так, как плавает в воде рыба я проталкивался сквозь таких же как я. Здесь меня знал каждый и в любой нашей группе меня всегда принимали за своего. Кивком и обычным рукопожатием я приветствовал любого, кто находился в поле моего зрения, и мне отвечали тем же.
  
   Взобравшись на сцену, под приветственные крики и возгласы, я, найдя свободное место, подключил гитару к усилителю. Подойдя к самому краю возвышенной платформы не сильно, для пробы ударил по струнам. Тут же волной разлился оглушающий, яростный, знакомый аккорд. Звучание еще не успело стихнуть до конца, как его заглушил захлебывающийся визг и одобрительный гам. Шнур бросил в мою сторону одобрительный взгляд. А Лук слегка кивнул. Обычно, обязанность выводить из транса толпу относилась ко мне, и я прекрасно справлялся со своей задачей. Я хотел было уже начать играть по-настоящему, но вдруг замер на месте, посмотрев в сторону ударной установки. Туда, где должен был находиться Дикобраз. Вся проблема заключалась в том, что его не было на своем законном месте, и я уже начал раздражаться всерьез. Где только носит этого придурка? Он уже давно должен был возвратиться и кривляться на сцене. Я уже хотел положить гитару и спрыгнув со сцены начать искать нерадивого барабанщика. Но тут в толпе разнесся резкий, дикий взрыв хохота. Повернувшись туда, откуда доносился захлебывающийся, веселый смех, я буквально остолбенел. Сам я даже не знал что делать, злиться на себя, Дикобраза и всех подряд, или же принять участие во всеобщем веселье.
  
   Мой друг, как обычно возвышаясь над толпой, шагал в направлении сцены, жутко шатаясь и грозясь свалиться на пол в любую минуту. Отчасти из-за алкоголя, отчасти из-за повисшей на нем той самой девчонки с ярко - синим ирокезом. Панкуха цепко обхватила его шею руками. Так же вероятно была еще одна причина. Возможно, по дороге ему уже довелось упасть пару раз. Он уже ощутимо прихрамывал, но это была уже тайна покрытая мраком.
  
   С горем пополам добравшись до сцены, он посмотрел в мою сторону мутным, веселым взглядом. Хотя мне самому уже явно было не до веселья:
  
   - Оба-на! А я тебя везде ищу! - он попытался взобраться на сцену. Обычно он проделывал этот трюк без особых усилий. Но здесь мне пришлось прийти к нему на помощь. Взяв друга за шиворот, я не без труда затащил этого тяжеленного увальня на возвышение: - Это - Махач, - он указал куда-то позади себя, указывая в неизвестном направлении. Видимо, говорил о той самой девчонке, которой удалось прицепиться к нему в "баре" или по дороге оттуда.
  
   Выписав ему пару ласковых, я чуть ли не пинком отправил его в направлении ударной установки. К ней он, уже приполз. И не без помощи Шнура, вовремя подтолкнувшего его в нужном направлении, предотвратив падение Дикобраза со сцены.
  
   Чуть было не завалившись на барабаны, он сделал корявый пируэт и приземлился точно туда куда было нужно. Опять же с трудом отыскав барабанные палочки, выразил полную боевую готовность. Пару раз наотмашь ударил по тарелкам. Их звук мгновенно слился с хохотом и диким свистом слушателей, дожидающихся начала. Хорошо хоть я мог не париться за его состояние в этот момент. В пьяном угаре Дикобраз одинаково умел как улепетывать от патруля, как и держать барабанные палочки.
  
  Кивнув Шнуру, я ударил по струнам. Под своды низкого потолка взмыли первые аккорды. Лук тут же подхватил начало. Дикобраз дополнил ритм гулкой дробью, а затем наотмашь ударил по тарелкам. Толпа у сцены ликовала и высоко подпрыгивала. Лук мгновенно подхватил ритм моей гитары, создав гремящие, неразделимые, многочисленные цепи аккордов, слившиеся в одно целое. Дикобраз влившись в наш ритм, с силой ударил палочками по барабанам. Те мгновенно издали гулкий, низкий рокот, вперемешку с дрожащей, одержимой симфонией ударных тарелок. Шнур, слегка качнувшись в сторону толпы, одной рукой взял микрофон и настроив его поудобней, пропел несколько первых строк одного из своих творений, знакомой всем, кто был здесь:
  
  - Идя по ночному городу,
   По самым злачным закоулкам,
   Я постепенно привыкаю к холоду,
   Царящему в темных переулках.
  
   - Граффити на безликих стенах,
   Лужи бензина и сгустки крови,
   Я не хочу искать никакой замены,
   Тому, что вижу, мечтая о доме.
  
  В одно мгновение все здесь преобразилось в хаос. А Шнур тем временем заливался во всю, как и я не видя ничего перед собой:
  
   - Находясь на вершине Эвереста безумия,
   Я сижу в углу своей собственной клетки,
   С глазами потерянными и немного мутными
   Я вспоминаю,
   Как в далеком детстве ковырял вилкой в розетке.
  
   В какой момент я перестал понимать то, что происходит вокруг меня и одновременно осознавать текст десятки раз услышанной песни Разве, что только тогда когда впервые увидел ее. Девушку, улыбающуюся мне в ответ, на мою игру. Как я смог увидеть ее в толпе, среди подобных мне самому обуянных музыкой, песней, голосом, криками? Как я смог увидеть ту, которую не должен был, не мог увидеть? Как, каким образом мне удалось распознать, разглядеть островок безмятежности и покоя? Она была не такой как другие. Во всех смыслах этого слова. Иначе сказать, она не являлась панком. Она вообще не относилась ни к одной из известных мне субкультур. Самая обычная из окружающих ее людей. Но, как я выяснил вскоре, в душе она была еще более не похожей на тех, к кому относилась - обычных людей. И это было одним из качеств, которые я вскоре признал, и полюбил в ней. Как она выглядела? Зачем описывать, то чего не передать словами? Здесь я пожалуй дам волю разгуляться вашему воображению, сказав только одно. Она была красива, нет... просто прекрасна для меня и душой и внешностью. Казалось в этом мире, в этот момент, в эту минуту, и в последующие несколько лет для меня не существовало никого прекраснее на свете, кроме нее... Хотя, может именно так и говорят влюбленные? Но прежде чем вы представите ее образ, прежде чем он надолго и навсегда укоренится в вашей памяти, я хочу добавить один немаловажный факт, относящийся к ее внешности.
  
   Ее глаза...
  
   Эти глаза я первыми заметил среди десятков беснующихся пар других. С одной стороны спокойные, рассудительные, нежные, с другой горящие огнем. Признаться, я впервые в жизни видел такие глаза. Желтые. Настоящие и нереальные одновременно.
  
   Завороженный этим мгновением, я даже не заметил, как Дикобраз, отбарабанив свою завершающую роль в песне, резко поднялся, картинно отбросил в сторону многострадальные барабанные палочки. Как заправский бегун на дистанции с препятствиями он перепрыгнул через барабаны. Толпа зашумела, загомонила, взорвалась очередным диким хохотом сразу после того, как мой друг, чуть было не сбив с ног бедолагу Шнура, с разбегу, подскочил к самому краю сцены. С силой оттолкнувшись, он прыгнул прямо на слушателей. Пролетев около двух метров, он благополучно приземлился прямо на поднятые вверх руки. Словно панки у сцены все это время дожидались этой его выходки. Они не позволили ему упасть на бетонный пол.
  
   Я насмешливо проводил моего друга, голосящего громче всех. Я по прежнему хорошо различал горящую зеленым огнем голову Дикобраза. Будто далекое, зеленое Солнце. Дикобраз был мастером вытворять такие фокусы с толпой. Среди нашей братии он был одним из многих, которые прыгали со сцены, умудряясь не упасть. Но на меня эта выходка не произвела никакого впечатления. Я мельком проводил взглядом своего товарища, которого разбуянившаяся толпа подталкивала, переправляла, перебрасывала, передавая в руки друг другу, куда-то в сторону выхода.
  
   Я возвратил взор туда, где по моим соображениям должна была находиться та самая незнакомка. Внезапно мне захотелось поддаться порыву и подобно Дикобразу, спрыгнуть со сцены.
  
   Но я так не успел совершить задуманное. Стоило мне только сделать шаг как до меня сквозь общий, дикий грохот и шум донесся отголосок фразы Дикобраза:
  
   - Ой, бл...
  
   Насколько я успел понять, Дикобраза все - таки умудрились уронить. Однако, судя по всему, не это было причиной гробовой тишины. После реплики ударника, она возникла мгновенно.
  
   - Шухер, пацаны! Патруль!
  
   И тут до нас донесся первый звук десятков пар ног обутых в тяжелые, армейские сапоги.
  
   Но как только первые несколько патрульных успели ворваться к нам, мы были уже готовы. Все без исключения. Каждый из нас, даже новички, смыслящие в этом деле меньше, чем матерые, бывалые панки со стажем прекрасно знали, чем грозит появление патруля и к чему это должно было привести.
  
   Ворвавшиеся по наши головы патрульные тут же слились с нашей толпой, раздавая пинки и удары направо и налево, оглушая электрошокером абсолютно всех, до кого только могли дотянуться.
  
   До меня долетали обрывки нечленораздельных фраз, отборный мат, стенания, крики боли и потоки животных воплей.
  
   Смотря на все это с возвышения, я с каждой секундой холодел все больше. Именно это и была война. Наша война: свободы и закона, справедливости и жестокости, эмоций и бездушной холодности. Именно та война, которую сами для себя создали люди, калеча себя и других, убивая и погибая в борьбе за право быть человеком.
  
  Я видел подобную, адскую картину неисчислимые десятки раз, но в первые в жизни увидел ее во всех подробностях, в цвете, в красках, более ярче, чем прежде.
  
   Вот какой-то панк, сжав зубы, изо всех сил допинывает конвульсивно корчащегося патрульного. Передние зубы выбиты с помощью кулаков и мартенов. Шлем отскочил сторону шлемом, на броне в месте солнечного сплетения заметная вмятина.
  
  А вот совсем другая картина.
  
   Целая свора патрульных всем скопом накинулась на силящегося подняться, еще незнакомого мне панка. Он как-то еще пытался отбиться, но вот дубинка полицейского с размаху опустилась ему на голову. Мгновенно обмякнув, он неживой грудой свалился им под ноги. Один из патрульных, призывая и других своих товарищей, подошел ближе, и уже принялся добивать несчастного. Но вдруг, сзади на него бросилась еще одна девушка-панк, возможно из новеньких. В руках у нее была бита, но не смотря на это ее быстро сумели обезвредить шокером. Вскоре ее постигла участь парня.
  
   Тут же, из всеобщего гвалта и хаоса вынырнул Дикобраз. Стащив со сцены микрофон с подставкой, он отбивался от подступающих к нему полицейских. "Служители закона и порядка" явно не могли так просто справиться с рослым панком, внушающим страх всем своим диким, неформальным видом. Тем более, если у того имелся микрофон, брызжущий искрами во все стороны.
  
  Спрыгнув со сцены, я стал пробиваться через всю эту мясорубку. Везде бледные, нет... белые, окровавленные лица, звуки борьбы, визжания и криков. Звуки ударов, падающих тел и мой собственный - бешеный звук моего сердца.
  
  Я нашел ее как раз вовремя.
  
   Один из полицейских уже направил на нее шокер. Да на таком близком расстоянии, от которого, не то что она, но и любой амбал мог смело отбросить концы. Я с быстротой оттолкнул девушку в сторону, предотвращая попадание электрического разряда. Со всего маху, замахнувшись, опустил гитару на голову нападающего, прикрытую шлемом.
  
   Конечно, нанести серьезных повреждений мне так и не удалось, все из - за того же шлема, однако вывести врага из строя, все же удалось. Пнув патрульного мартенами в живот, я развернулся и, перекрывая звон и низкий гул в ушах, отыскал незнакомку глазами.
  
   Девушка, оглушенная грохотом и звоном, все же как-то сумела не растеряться. Она машинально искала глазами выход. Подбежав к ней, я взял ее за руку. Бледную, практически белую и прохладную. Она мгновенно утонула в моей, покрытой татуировками, увешанной острыми, шиповаными, браслетами.
  
   Она подняла на меня взгляд. И в нем я прочитал целую книгу чувств, эмоций, противоречий, мыслей, сомнений. Так много они говорили мне сейчас.
  
   Улыбнувшись ей одними глазами, я произнес что-то одобряющее. А затем повел ее к черному выходу. Там уже виднелся знакомый ярко зеленый маяк. Маяк кислотного цвета ядерных отходов.
  
  7 секунд
  
  Пылинки летают медленно, как - то лениво, бесхозно. Искрятся в ярком, слепящем свете восходящего солнца. Оно тяжело, как бы нехотя поднимается все выше над серыми домами, омраченными смутными, предрассветными тенями. Пожелтевшие от времени и сырости лоскуты оборванных обоев слабо шевелятся при малейшем дуновении ветра. Он врывается в помещение из открытой настежь, когда - то белой, но теперь уже серой, покарябанной двери балкона. Обрывки подернутых плесенью штор, тщетно пытаются скрыть первые лучи, бьющие сквозь треснутые в некоторых местах, мутные окна. Лучи будят меня сразу после попадания в глаза, сквозь веки, задевая сетчатку.
  
   Некоторое время я лежал неподвижно, медленно обводя взглядом комнату. Мне нравилось смотреть на пыль. Видеть, как она кружит, серебрясь в ярком свете. Чем-то она напоминала мне песок вдоль морского берега. Такая же искрящаяся, мелкая, незначительная, рассыпчатая. Как ни странно, я всегда любил море. Не то, чьи мертвые воды были всегда покрыты тонкой пленкой разлитой нефти, переливающейся всеми цветами радуги. Нет, не эта губительная, черная красота привлекала меня. Меня манило к себе море прошлого. Чистое, синее, полное жизни. Кишащее живностью, а не отходами человеческого идиотизма.
  
   Лежа на своем старом, просевшем диване, погнутом и разорванном в нескольких местах, я не прекращал думать о том самом море, о котором всегда мечтал, но которого мне не суждено было больше увидеть ни в этой жизни, ни возможно даже в следующей. Пустая мечта, что вскоре пройдет, исчезнет, растворится вместе со мной. Думаю каждый из нас хоть раз имел ту самую мечту, что никогда не исполнится, как бы ты не хотел. Кто - то витает в облаках, желает парить в их тени, кто-то спит и видит свое счастье в виде бескрайних космических глубин, звездных скоплений и неизведанных планет. А я все думаю о море и его бескрайних неизведанных глубинах, вместо которых лишь пустота напоминает нам о том, что когда-то и где-то там была жизнь.
  
   Устав нагонять на самого себя тоску, я, уловил слабый, струящийся в воздухе приятный запах. Он доносился из кухни. Я перевернулся, и поднявшись с дивана, почувствовал ледяную поверхность сырого линолеума. Пол был настолько холодным, что у меня сложилось впечатление, будто я стою босиком на льду. Не удивительно - ведь никто так и не потрудился закрыть балконную дверь. Но я даже не посмотрев в ту сторону, начал оглядываться в поисках своих старых-добрых мартенов. Как выяснилось, спал я в одежде. Как пришел с концерта, так и свалился на диван без сил, только обувь моя сейчас сиротливо покоилась в углу. Натянув обувку, я, зевая и протирая глаза, направился было в сторону коридора. Но чуть было со всего маху не рухнул на пол со всей своей высоты. Запнулся обо что-то мягкое, скрючившееся в позе зародыша на грязном, ледяном линолеуме. Ведь пол был затоптан темными отпечатками берц сорок шестого размера.
  
   Бросив взгляд вниз, я обнаружил развалившегося, и глубоко спящего Дикобраза. Он безмятежно похрапывал и что-то бормотал во сне. Судя по всему ему было глубоко пофигу, что сейчас о него чуть было не запнулись т не наделали грохота. Переступив через друга, прилагающего колоссальные усилия в попытке притвориться ковром, я скрылся со тьме коридора. Меня влек слабый, но ощутимый запах чего-то съедобного. Повернув в сторону кухни, я пытался понять, кто бы это мог хозяйничать в моей квартире. Ведь кроме Дикобраза - наверное он умудрился со сне свалиться с кресла посреди ночи - я никого не ожидал увидеть. Но разве, что...
  
   По пути я заметил чью-то, скорее всего в спешке оброненную кеду. Судя по размерам, она не принадлежала ни мне и тем более ни моему другу.
  
   Честно сказать, я приятно удивился, обнаружив в помещении, которое, если верить планировке, должно было являться кухней смутно знакомый женский силуэт. Он маячил на фоне прямоугольника света, служившего окном.
  
   Но разглядев, кем на самом деле являлась девушка, стоявшая ко мне спиной, я встал в проходе, не в силах произнести хоть слово.
  
   Непроизвольно мне захотелось хоть как-то привести в порядок растрепавшиеся за ночь ярко красные волосы, поправить одежду, но я успел только продрать глаза и окончательно отогнать обрывки былого сна, прежде чем она обернулась.
  
   Это была та самая незнакомка, которую я увидел тогда в толпе, которая улыбалась там, только мне одному. И с ней же я ушел с концерта, сорванного полицией. Странно, но я думал, что все это было лишь сном, но нет...
  
   - О, привет, - и вновь эта теплая улыбка, от которой у меня ощутимо кольнуло где-то в области сердца: - Я уже хотела идти будить вас. А твой друг? С ним все в порядке? Он неважно выглядит.
  
   Она кивнула куда-то во тьму коридора, где раздавалось приглушенное сопение и слабая возня Дикобраза.
  
   - Не волнуйся, - я натянул на лицо непринужденное выражение. Неловко пробравшись к одному из старых стульев, приземлился за стол. По привычке я балансировал одной ногой, чтобы не свалиться с шаткой табуретки: - Ему уже не привыкать.
  
   Невольно я стал оглядывать место, служившее мне кухней, но это было всего лишь одно название. Круглый сплошь изрезанный стол, из желтой, тонкой пластмассы притащил ко мне Дикобраз. Помнится, я все никак не мог выпытать, откуда он его взял, но кроме "Я его, блин, нашел" так ничего и не смог узнать. Однако в глубине души подозревал, что мой друг мог "найти" его в одном из ближайших, придорожных ресторанов. Они всегда были закрыты брезентом. От дождя и солнца. Я тогда еще в шутку удивлялся, как же он заодно и брезент-то не утащил, но кто его знает... Вокруг столика расположились три шатких стула. Один из них был без ножки. У стены плита, с двумя неудобными для готовки конфорками. Одна из них вышла из строя. Некоторые места покрыты толстым слоем неотнываемого жира и копоти ( как-то раз Дикобраз, пребывая в очередном пьяном бреду, пытался приготовить на ней мидии по-португальски, но как видите ничего не вышло ). Слева виднелась отталкивающего вида замызганная раковина с заплесневелым краном. Из него никогда не переставала капать вода. К раковине никто из нас не смел приближаться на близкое расстояние из-за доносившихся из слива булькающих, устрашающих звуков. По ночам они звучали особенно жутко. Серые, голые стены, покрытые каплями жира, зеленоватыми кругами, кое-где темными пятнами от следов былого несостоявшегося пожара ( опять же из-за Дикобраза и его мидий ), ярко контрастировали с моей новой знакомой, которая к моему удивлению сумела привести в порядок плиту и сейчас от нее исходил приятный, благоухающий аромат жареных тостов, бекона и еще чего-то, чего я по запаху не смог распознать.
  
   Повернувшись ко мне, она ответила на мой вопросительный взгляд:
  
   - Я пыталась вас разбудить, но безрезультатно, как видишь. Я хотела дождаться, когда вы проснетесь...
  
   Я лишь пожал плечами. Я даже рад был тому, что она не ушла. Мне нравилось наблюдать, как она профессионально, со знанием дела крутится возле плиты. Для меня, каждое ее движение было идеальным, исполненным грации. Я неотрывно следил за ее силуэтом, постепенно восстанавливая в памяти все произошедшее вчера.
  
   Из транса меня вывел хриплый, приглушенный голос Дикобраза. Его помятая, заспанная физиономия внезапно возникла из тьмы коридора. Нет худа без добра. Так же и наоборот. Признаюсь, мой друг, как обычно выглядел довольно уставшим. Даже не побоюсь этого слова скованным. Это было видно по его спутанным, ярким волосам после драки превратившимся в странное подобие вороньего гнезда, несколько синяков и царапин, живописно украшающих бледное, разукрашенное в драке лицо. И без того рваная футболка превратилась во что-то на редкость сумбурное, к тому же судя по хромающей походке, сказывалось вчерашнее падение со сцены, но вряд ли я сам выглядел лучшим образом.
  
   - Эй, Скорп, блин, у тебя от головы, что-нибудь есть, а то я, кажется сейчас, сдо... - заметив, наконец, мою новую знакомую, он быстро сменил тему разговора: - Слушай, там в коридоре кроссовок валяется, не твой, случайно?
  
   По понимая, к кому конкретно обращается мой друг, мы оба отрицательно покачали головами.
  
   Притворно, тяжело вздохнув, Дикобраз, зевнул. Потер ушибленный мною бок:
  
   - Видимо, Махач оставила, наверно нужно пойти, вернуть.
  
   - А разве Махач с нами была?
  
   - Ну, когда вчера облава произошла, мы вчетвером ушли... - но вдруг, расплывшись в широкой, идиотской улыбке, заигравшей на разбитых в кровь губах, он подошел ко мне. Нагнувшись, он прошептал на ухо, однако довольно громко, отчего у меня закралось гаденькое чувство, что девушка могла услышать его слова: - Я верю в тебя, мужик...
  
   Потом он, резко выпрямился. Не обращая внимания на мой злобный, многообещающий взгляд, нарочито громко произнес:
  
   - Ну, я пойду, наверно, а вы это... общайтесь, - подмигнув мне, он поспешил откланяться. Нырнув во тьму коридора, исчез в дверном проходе. Только его и видели. Кроссовок он, естественно забыл.
  
   Порой я понимал, что Дикобраза иногда убить мало было, но сейчас он перешел все границы. Я никогда не подозревал, что творилось в мозгу моего шебутного друга, да и знать не хотел, подозревая, что это чревато для моей слабой, неустойчивой психики. Чем меньше знаешь, тем лучше спишь. И в этом отношении эта поговорка была подходящей.
  
   После того, как Дикобраз исчез, растворившись во мраке коридора, мы некоторое время смотрели куда угодно, но только не друг на друга. Внезапно я перевел блуждающий взгляд на окно. Там распространялся кровавый свет лучей восходящего солнца.
  
   В попытке сгладить тишину, я произнес, стараясь скрыть смутную неловкость:
  
   - Знаешь, а давай поднимемся на крышу. Сейчас такое время, да и восход... необычный, красивый.
  
   - Конечно, - ее улыбка развеяла все сомнения, и на душе стало заметно теплее. Спокойней что ли: - А разве можно подниматься на крышу?
  
   - А кто сказал, что нельзя? - нахально заметил я, мысленно благодаря Дикобраза за то, что он, наконец-то начал думать головой, а не пятой точкой...
  
   ***
  
   Город просыпается медленно, нехотя, словно огромный проржавленный механизм, населенный миллионами живых существ. Эти существа, что так гордо и цинично зовутся людьми, никогда не покидают пределы доступного. Им чужды границы неизведанного. Подобно дешевым, быстро увядающим цветам, они гибнут взаперти.
  За замками убеждения о том, что там за бетонными плитами, высотными зданиями и многочисленными километрами асфальтированных трасс и тротуаров нет и не может быть ничего другого, кроме как продолжения бесконечности. Город просыпается от тяжелого, мутного сна. Едва раскрывает свои бетонные веки. Вместе с собой он пробуждает и людей, своих микробов. Полуразложившийся труп по имени Нотез, в чьих внутренностях хозяйничают черви с человеческим разумом. Миллионник все больше наполняется новыми шумами. Дикие завывания, рокот полицейских сирен, бубнеж громкоговорителя, ругань, испуганный визг, отголоски машинной сигнализации. Все это сплелось в один непрекращающийся тенор, под который я так привык пробуждаться. Он действует на меня лучше всякого будильника. Каждый раз, каждое утро, всегда в одно и то же время. Под эту круглосуточную какофонию звуков просто невозможно заснуть, и так легко проснуться, но ... со временем привыкаешь... ко всему можно привыкнуть, по крайней мере, к этому.
  
   А тем временем небо над нами все ярче окрашивалось в алый, напоминая мне цвет... даже не знаю, что оно напоминало мне, ведь никогда раньше я не видел настолько яркой, насыщенной палитры цветов.
   Но казалось, видели эти мерцающие переливы и изменения лишь мы одни, а люди внизу даже не подозревали о том, что творилось у них над головами. Странно осознавать, что в какой-то момент ты становишься к небу намного ближе, чем другие, но все равно не можешь до него дотянуться, познать его, изучить, понять... Как бы близко ты ни был к чему-нибудь, все равно есть что-то что непременно отдалит тебя от этого, будь то расстояние, время или безразличие....
  
   Некоторое время мы сидели, молча, свесив ноги с не огражденного забетонированного карниза, слушая песню ветра, не знающего наших слов. Мы сидели на расстоянии вытянутой руки друг от друга. И это расстояние было для нас километрами, которые можно преодолеть одним прикосновением. Внезапно ко мне пришла запоздалая мысль о том, что мы еще даже не представились друг другу. Я хотел было заговорить, но она первой нарушила молчание:
  
   - Я Доминика, можно просто Ника. А тебя как величать изволишь?
  
   - Скорпен, можно просто Скорп, - улыбнувшись, отметил про себя то, что наши мысли в некотором роде совпадали. Но вероятно здесь не было ничего удивительного.
  
   - Интересно. Прямо как подводная лодка.*
  
   Я молча кивнул, пытаясь унять сердце, отбивающее бешеный ритм.
  
   - Если честно, я впервые общаюсь с настоящим панком, - она вновь одарила меня теплым, изучающим взглядом. Я с трудом подавил очередной порыв хоть как-то привести в порядок ирокез: - Вы и вправду все такие?..
  
   - Если ты имеешь в виду моего друга, то он исключение из правил. А так мы вполне себе спокойные...
  
   - Нет, - она покачала головой, подыскивая нужное слово: - Я имею ввиду... смелые? Неплохо вы вчера от полиции отбивались, я даже не ожидала, что вы сможете дать такой отпор.
  _______________________________________________________________________________
  
   *Подводные лодки типа "Скорпен" - серия новейших французских подводных лодок, строящихся на экспорт, так как ВМС Франции отказались от дизельных подводных лодок в пользу атомных. Эти лодки стоят на вооружении ВМС Чили и КВМС Малайзии, а также строятся для Бразилии и Индии.
  
  
  
   - Нам не привыкать, - я лишь пожал плечами, совершенно сбитый с толку. Ведь для нас штурм полиции стал обычным делом, которое даже не принято обсуждать: - По сравнению с маршем протеста или экстремистским бунтом это все туфта, о которой даже говорить не стоит.
  
   - Неужели ты можешь так спокойно говорить об этом? - она смотрела на меня с недоверием. Я лишь усмехнулся в ответ.
  
   - Ко всему со временем привыкаешь, даже к такой жизни как наша...
  
   Мы сидели на крыше древней, трансформирующейся в руины девятиэтажки. Мы говорили абсолютно обо всем, о чем только можно было говорить двум одиноким, но таким похожим душам. Говоря с ней о чем-то интересном нам обоим, я все больше разубеждался в теории о том, что противоположности притягиваются. Может быть, это и относится к физике, но никак не к реальной жизни. Даже не подозреваю, что за идиот придумал такую нелепость. В любом мире, в любом обществе, в любом сознании ты ищешь того, кто сможет понять тебя, разделить с тобой твои мысли, того кто сможет постичь тебя и твою душу, ведь люди для того и ищут друг друга, чтобы открываться, осознавать, меняться. Даже такие закоренелые панки как я, ищут себе спутника из своей среды, однако слишком рано я понял, что в этом роде я стал исключением, но это не помешало мне любить. Странное слово, от которого я отвык, разве что потому, что слишком редко произносил его вслух. Не то, что вслух, даже в своих мыслях.
  
   - Эй, голубки - голубочки! - тишину разорвал идиотский смех Дикобраза.
  
   Я от неожиданности отпрянул от карниза, запоздало осознав, что до появления моего ( гребаного ) друга, мы уже держались за руки.
  
   Легкое, практически невесомое, неосязаемое прикосновение.
  
   - Да ладно тебе, Скорп! - Дикобраз попытался увернуться от моего пинка: - Засмущался, кавалер, - этот нахал одарил нас обоих обворожительной улыбкой. Он все же еще не пытался рисковать приближаться ко мне на опасное расстояние: - Собирайся уже, скоро собрание наше панковское начнется, тебе нужно на нем быть! - а затем, когда мы уже покидали крышу, он все таки не удержался, чтобы не шепнуть мне в спину: - А на свадьбу-то позовешь? Можно я свидетелем буду? А Махач свидетельницей...
  
   И вновь он вовремя увернулся до того, как я успел дать ему под дых.
  
   Я благоразумно промолчал о том, что до собрания осталось еще достаточно много времени. Я непроизвольно кинул взор на настенные, повешенные в коридоре, древние часы, отсчитывающие время уже около четверти века... Четверть века. Звучит так невообразимо долго, но на самом деле для нашей вселенной и нашего мира, ничтожно мало.
  
  6 секунд
  
  Обрывки тумана скрывали наши тени. Они мелькали в предзакатных последних лучах на фоне серых однотипных зданий. Неясный остов луны время от времени выныривал из-за облаков.
  
  Помнится, давно была такая игра. А начиналась она так: "Город засыпает, просыпается мафия". К чему я вспомнил о ней? Разве что потому, что мы как раз сейчас играли в нее. Только в несколько ином, реальном масштабе. Но по прошествии времени правила изменились. В лучшую сторону, в худшую ли, не мне судить, и звучит она так: "Город засыпает, просыпаются панки". Последние слова изменили. Ибо времена сейчас другие. Мафия больше не в силах править миром, которого нет. А какой интерес править его останками?
  
   Я с замиранием сердца наблюдаю за растущей, гигантской луной. Ее сфера величественно, печально медленно возвышается над всем нашим городом. Мы шли по крышам. Я взял Нику за руку. Ее теплые, горящие пальцы мгновенно переплелись с моими. Холодными, испещренными шрамами, совместно с мозаиками татуировок.
  
   В некоторых местах в крышах зияли устрашающие, темные обвалы. Пропасти, дыры, окантованные крошащимся от времени бетоном. В темноте в них можно было угодить легко, сделав лишь один неверный шаг. В любой момент мы рисковали сломать себе шею. Наша колонна, состояла из меня, Ники, Дикобраза, Лука, Шнура и Махача. Мы перепрыгивали крошащиеся обвалы, окольцованные выбитыми кривыми досками и остовами проржавевшей арматуры. Время от времени мы перестраивались. Наши силуэты то и дело обгоняли и отставали друг от друга.
  
   Лишь раз, я краем глаза заметил сутулую фигуру Дикобраза. Он сверлил мне спину недоуменным взглядом. В тьме городской ночи он, как и я, не видел ничего, двигался наугад. Махач вопреки всему увязалась с нами. Она все время, уподоблялась назойливому насекомому. Думаю, вы поняли какому. Она крутилась вокруг моего друга. Изо всех сил пыталась обратить на себя его внимание, поговорить с ним, вывести, но Дикобраз лишь отмахивался от нее, как от нерешенной проблемы. Даже не пытался найти к ней решения, в надежде на то, что все пройдет само.
  
   ***
  
   Вскоре, впереди возникла наша конечная цель. На вид самый обычный, ничем неприметный чердак. Отсыревшие, прогнившие доски, с ржавыми, кривыми гвоздями были разворочены и разбросаны в беспорядке. Значит, несколько наших уже добрались. И мы были одними из последних, кто сейчас направлялся к чердаку. Путь к нему мы выбрали не менее опасный чем, если бы вздумали идти по ночным улицам нашего города. На крышах же способов навернуться на неприятности было не меньше.
  
   Мы остановились на краю девятиэтажной пропасти между домами
   Раньше пройти по ней можно было по узкой, шаткой доске. Она была приготовлена как раз для этой цели. Но она одиноко тоскливо была прислонена к бетонному ограждению на другой стороне пропасти. Та была длинной примерно с небольшую комнату в моей квартире. Подойдя к самому краю, Дикобраз сосредоточенно взглянул в низ. Медленно поднял взгляд от самого дна пролома до другого конца пропасти. Да с таким видом, словно высчитывал что-то.
  
   - Только не говори, что ты собрался отсюда прыгать, - предостерегающе бросил Лук, обратившись к Дикобразу. Тот отвернулся к нам спиной и уже встречался взглядом с воспаленным глазом луны.
  
   - Я и не говорю, - ухмыльнувшись, прохрипел мой друг. Медленно, не торопясь, он отошел подальше от зияющей пасти обвала. За моей спиной раздался шумный, счастливый вздох облегчения. Видимо Махач уже успела воспринять порыв Дика всерьез. Рано радуешься, слишком рано...
  
   - Как перебираться будем? - я обратился к остальным.
  
   - Может крикнуть им? Вроде не далеко, должны услышать, - выдал идею Шнур: - Эй, вы там! Чердачные жители! Доску на другую сторону перекиньте, мы пройти не можем!
  
   Но даже сильный голос нашего вокалиста не возымел нужного эффекта. Лишь эхо разнеслось над нами и некоторое время спустя смолкло. Из ближнего окна выглянула парочка смутных силуэтов, и тут же скрылась во мраке квартирных штор. Вскоре последние кричащие отголоски растворились в ночной тиши.
  
   - Может кинуть туда что-нибудь? - предложил Лук.
  
   - Вряд ли докинем, но надо попробовать, - кивнул Дикобраз и подобрав среди обломков бетона и ржавой арматуры, какой-то камень со всей силы запустил в сторону злосчастного чердака.
  
   Мы все последовали его примеру, но, к сожалению заколоченные досками гнилые чердачные окошки были слишком далеко от нас и докинуть до туда хоть что-нибудь было просто невозможно.
  
   - А ты уверен, что мы точно туда пришли? - нахмурившись, я в упор посмотрел на Шнура. Он ответил мне, с энтузиазмом покачав головой:
  
   - Да ты что, Скорп! Я столько раз тут был! И яму эту чертову тоже помню - это наш основной ориентир, мы пришли куда надо, это даже не обсуждается.
  
   - Вот и вышел боком твой ориентир, - буркнул недовольный Лук: - Короче, пацаны, я сваливаю отсюда, пойду по другому пути, а вы сами решайте что делать!
  
   - Да что ты вечно соскакиваешь на пустом месте, - одернул его Шнур: - Сейчас что-нибудь придумаем, и не из таких ситуаций выкручивались.
  
   Я уже не слушал их препирательств. Мельком оглядевшись, я вдруг застыл на месте. Дикобраза среди нас нет. Я резко развернулся вокруг своей оси и с ужасом узрел, как мой друг изо всех сил вцепившись ногтями в крошащийся бетон, уже висел над пропастью высотой около тридцати метров.
  
   - Дикобраз, твою дивизию! - заорал я, подскочив к самому краю обрыва: - Ты какого... тут творишь?!
  
   - Да не парься, Скорп, - донеслось до меня с другой стороны: - Я просто подтянуться не могу, руки соскальзывают! Все путем будет, не кипишуй! Перелезу!
  
   Мой двухметровый товарищ мог бы перепрыгнуть это препятствие. Но я даже не подозревал, что он на полном серьезе решит предпринять такую попытку.
  
   Лук и Шнур, услышав нас, перестали препираться и спорить. Подскочив к самому краю пропасти, они молча наблюдали за тщетными попытками Дикобраза, забраться за ограждение.
  
   Замеревшая на месте Ника и побледневшая в испуге Махач с ужасом устремили взгляд на другую сторону пропасти, причем последняя из девушек, едва сдерживала подступающую истерику.
  
   А сам Дикобраз уже только сейчас начал понимать, что происходит. Зацепившись пальцами за край карниза, он только сдирал руки в кровь и с яростью скреб берцами по стене.
  
   Я мельком оглядел своих друзей. Они застыли в тихом ступоре.
  
   Поняв, что никто из них не решается помочь, я сделал шаг. Никто из них, даже не попытался остановить меня. Я кинул решительный взгляд в сторону Ники. В ответ она одарила меня блеснувшей в глазах искрой надежды. Это предало мне даже больше уверенности чем мне было нужно. Вэтот момент мне казалось, что я не только могу спасти Дикобраза, но и горы свернуть. Разбежавшись, я изо всех сил оттолкнулся от края карниза и прыгнул во тьму...
  
   Мое падение длилось считанные секунды, однако за все это время я успел вспомнить всю свою жизнь. Я не мог допустить, чтобы мой единственный друг, который был мне дороже родного брата, погиб так глупо и так бессмысленно. И шагнув во мрак, я даже не задумывался, сделал ли я правильное решение. Я просто прыгнул, и все. Подо мной проплывали вялые обрывки тумана. До сих пор, этот момент снится мне в самых жутких кошмарах. И по сей день, для меня до сих пор остается загадкой, как Дикобраз мог найти в себе смелости первым прыгнуть в эту пропасть? А как я мог прыгнуть за ним, не было ничего загадочного. Как говорится, дружба познается в беде. Вот и весь ответ.
  
   Наконец, я ощутил под ногами твердую поверхность. Однако я не успел сгруппироваться. Но вовремя и оттолкнувшись ногами от крыши, кубарем пролетел еще несколько метров вперед, оставив позади себя зияющую пропасть и орущего благим матом Дикобраза. Я завалился в ближайшую кучу строительного хлама, чуть было не встретившись лбом, с торчащей из бетона арматуриной.
  
   Вскочив, и даже толком не успев прийти в себя, я заковылял в сторону пропасти. Опустившись на четвереньки, прополз еще пол метра вперед. Я принялся на ощупь шарить во тьме, ища своего горе-товарища. Он голосил на всю округу, уже не заботясь о конспирации.
  
   В итоге моя рука, обнаружила яркую, густую копну волос. Рука рванулась ниже и я, схватив Дикобраза за шиворот, со всей силы потянул на себя. Мой друг, почувствовав, что кто-то тянет его к спасительному карнизу, начал сильнее биться у меня в руках. Совершив последний рывок, он смог перекинуть одну ногу через карниз, а затем уже залез полностью.
  
   Забравшись на крышу, он отполз дальше от опасного края. Привалившись спиной к груде строительного хлама, он обвел пространство мутным взглядом, на миг, остановив его на мне:
  
   - Блин, Скорп, капец, я так пересрался, что аж хавать захотел. Вот бы сейчас пельменей навернуть. Как думаешь?
  
   Я отвернулся, и не сказав ни слова, принялся восстанавливать сбившееся дыхание. Я даже не знал, что мог ему ответить.
  
  Как некстати вспомнились слова давней песни:
  
  "...А панки вновь играют с костлявой в салки..."
  
   ***
  
   Удушливый чердачный воздух не шел в никакое сравнение с промозглым, уличным ветром.
  
   Легкий порыв ветра, рвавшийся из прорех прогнивших досок и узких полуоткрытых отсыревших ставень трепал мой ирокез и без того превращенный в нечто. В маленькое тесное помещение было окутано слабым полумраком. Пыль кружилась под потолком пылью. Чудом уцелевшие концертные лампы слабо высвечивали небольшие участки в толпе собравшихся.
  
  Может быть, кто-то из обычных людей и не подозревал о том, но на моей памяти подобный полицейский штурм происходил не в первый, и наверняка не в последний раз. И после того, как они накрыли последний из наших засекреченных мест для тусовок, все поняли - с этим надо что-то делать.
  
   Честно сказать, власти уже давненько потеряли всякий страх и совесть. Мы с Диком и остальными моими знакомыми, вроде того же Лука или Шнура, стали отмечать такие разительные перемены уже около трех лет назад.
  
   Я внимательно наблюдал за небольшим возвышением, куда уже взобрался Шнур. Он принялся настраивать аппаратуру и микрофон за тем, чтобы первым начать вещать прямо со сцены.
  
   Махач, Дикобраз и Лук тоже куда-то сгинули. Я остался вместе с Никой. Она держалась рядом со мной и настороженно обводила глазами помещение. Эту частичку мира панка.
  
   Среди пестрых силуэтов, я высмотрел Дикобраза. Тот как обычно возвышался над всеми. Он тоже сосредоточенно искал кого-то, но как я мог догадаться, конечно же не меня. Наконец, углядев в толпе именно того, кого искал, он с обрадованной миной выловил из столпотворения маленькую фигурку с ярко синим ирокезом. Конечно же. Я и не сомневался.
  
  Оттащив упирающуюся, озлобленную Махач подальше от толпы, он отошел вместе с ней подальше. И достаточно долго что-то объяснял и втолковывал. Видимо, пытался извиниться. Значит, после того случая на крыше, до этого дурака, наконец дошло, что все мы все не бессмертны. Я, усмехнувшись себе под нос, отвернулся от них и принялся обозревать "сцену". Шнур уже закончил возиться с микрофоном. После полицейской облавы аппаратуру удалось спасти лишь чудом.
  
  Над помещением раздался высокий, скрежещущий звук. Как будто кто-то провел по шершавой, кирпичной стене, тупым тесаком.
  
   - Друзья и товарищи панки! Братья и сестры! Дамы и господа! Сеньоры и сеньориты! Торжественно объявляю наше шестьсот шестьдесят шестое по счету собрание официально открытым! Пендельские шляпы и строгие фраки девятнадцатого века можете оставить в гардеробе, которого у нас нет.
  
   - Завязывай фигней страдать, Шарапов! - донеслось с одной стороны помещения под сбивчивый, гогочущий смех.
  
   - Да, мы тут не на выкрутасы твои пришли смотреть, на концерте будешь выёживаться! - вторили с другой.
  
   - Ну и отлично, - шумно вздохнув, шутник небрежно развел руками: - Раз уж хотите услышать новости о событиях прошлого вечера, я их, так уж и быть, озвучу! В общем, легавые уже в конец охренели!
  
   И тут по помещению прошел одобрительный, густой гомон. Он мгновенно перекрыл дальнейшую речь Шнура. Поэтому он должен был терпеливо ждать, пока зал окончательно не угомонится.
  
   - Нужно уже что-то решать, потому вчера они перешли черту, нафиг! Если власти считают, что могут контролировать нас и заставлять прятаться по подворотням, то они крупно лажают! Потому что с этого момента, анархо-панки выходят против властей в открытую! Эта война, ко всем херам!
  
   Со всех сторон помещения посыпались предложения, что можно будет предпринять в следующую очередь. Но все выкрики были бесполезны. Что на сегодняшний день значат для власти марши протеста? Что значат митинги? А публичные выступления? Все впустую. Нас просто разгонят, с применением силы и человеческими жертвами. Причем не малыми. И опять же со стороны нас. Знаем мы все это, уже проходили. И урок усвоили. Но если власти не желают честной игры, мы опустимся до их уровня.
  
   Я еще не осознавал, что делаю, а ноги, на автомате, уже несли меня по направлению к возвышению.
  
   Кинув беглый, быстрый взгляд, в ту сторону, где я был секунду назад, я встретился глазами с Никой, которая молча, без слов, одобряла, и поддерживала мой немой, яростный порыв к неизведанному. Вскочив на сцену, и уже не думая ни о чем, кроме как о цели. О посетившей меня идее. Я прошел к середине возвышения. Вопреки всем моим ожиданиям, народ застыл вместе со мной. Меня лишь сверлили десятками пар взбудораженных, беспокойных глаз.
  
   - Толкай же речь, Скорп! - донеслось до меня с задних рядов.
  
   Я кинул взгляд туда. Отыскав крикуна, увидел что он уже стоит, в полусогнутом состоянии, из-за обвившей его шею девушки и счастливо, с энтузиазмом машет мне рукой. Даже согнувшись, чуть ли не в двое Дикобраз и так умел выделяться из общей толпы.
  
   - Я, конечно, не блещу ораторскими способностями, но постараюсь донести свою мысль как можно ясно и кратко. Насколько это возможно. Мы - панки, всегда были, есть и будем идти против того, что сковывает, угнетает, разобщает нас. Против того, что лишает силы бороться за свою свободу. Я говорю о власти, являющей собой ни что иное, как кучку жалких буржуйских, капиталистов, сидящих ровно на своей пятой точке, в то время как обычные, гражданские люди вязнут, утопают в том хаосе, которую оные именуют законом. И смотря на то, что время сделало с нами, во что оно превратило нашу борьбу, я понимаю, что такими способами как мы ведем свою войну сейчас, бороться бесполезно. До всего этого мы бились с властью в пол силы. И по сравнению с тем, какой пинок под зад мы можем дать правительству, взявшись за него всерьез, все это просто детский лепет. На протяжении стольких лет борьбы, правительство так и не смогло уяснить, что нас, сподвижников свободы и идеи всеобщего равенства нельзя искоренить, сделать брендом, взять измором и вытравить, подобно самым последним, низшим тварям. Нас невозможно вывести из игры, какие меры ты не предпримешь, и какой закон не введешь. Ты не сможешь убить свободу в душах тех, кто боролся за нее столько сколько помнил этот мир, с самого его начала, - на секунду прервавшись я кинул взгляд на притихших собратьев. Только двое присутствующих здесь не были удивлены тому, что доносилось со сцены сейчас: - Настало время изменить этот мир, изменить его к лучшему! Мы слишком долго терпели несправедливость! Мы больше не можем позволить умереть ни одному из нас. Настало время решающих, смелых действий, которые смогут положить конец войнам и осточертевшему, обманчивому закону, что наживается на наших смертях, болезнях и войнах. Наша братия слишком долго терпела всю ту грязь и ложь, что ежедневно сыплется на нас со всех сторон, отовсюду, откуда только можно. Но то время, когда мы дружно забивали на всех и каждого, живя своей жизнью, ушли в никуда. После того, как вершины власти отрезали нам путь к нашей свободе, настало новое, наше время забить гвоздь анархии в черепную коробку закона! Да будет независимость, равенство, справедливость, да будет Анархия! Истинная, единственная мать всеобщего, мирового порядка!
  
   Я остановил свой взгляд на Нике, и ее глаза ответили мне: " Ты сказал о том, о чем думали в этот момент мы все. Ты выразил, то, о чем пытался сказать каждый из них, но не мог. Ты воззвал в их памяти ту сплоченность, которой им не доставало в этот момент больше всего. Ты справился, Скорп. И я в тебя верю." Ободренный этим взглядом, я улыбнулся. Не знаю, сколько еще могла бы продолжаться тишина. Но когда я уверенным шагом уже пошел прочь со сцены, мне в спину ударил возглас:
  
   - Да, свободу попугаям! - донеслось до меня, и среди нагнетающей тишины эта выходка была еще более нелепей.
  
   Но не в этот раз. Потому что как только фраза дошла до ушей каждого из нас, народ чуть было не разнес в щепки наше последнее убежище. Хор собравшихся голосов наверняка был слышен на другом конце города:
  
   - Мы не сдадимся так легко! - громогласно скандировала одна часть толпы, которой мгновенно вторила другая:
  
   - Панк не сдох - панк жив! - гомон и шум, крики и вопли скандировали одновременно, надвигаясь на меня несокрушимой волной. Шнур провожал меня восторженным взглядом.
  
   Дикобраз исчез где-то в водовороте лиц, рук и множества пар глаз.
  
  Меня окружили. Пожимали руку, одобряюще хлопали по плечу, отпускали возгласы одобрения.
  
   В ту ночь, я был, как будто сам не свой. Не в своей шипованой шкуре. Как будто в совершенно другой жизни. Пораженный новой идеей, к которой мне следовало идти и дальше, вплоть до конца своих дней.
  
   Я просидел на крыше, весь остаток ночи, наблюдая за тем, как восход берет власть над небом.
  
   Не смотря на внешнюю усталость и незначительную сонливость, мой мозг уже успел выработать следующий решающий план действий. Он являлся достойным отпором вчерашней выходке полицейского патруля. А и в дальнейшем всей власти в целом. Первый шаг на трудном, нелегком пути, к которому мне суждено было идти годами...
  
  5 секунд
  
  Вспышки молний всполохами промелькивают перед взором. Они пронзают болезненно серое, побледневшее небо, словно охваченное огнем жаркой, предсмертной лихорадки. Облака вяло, как будто нехотя уползают вдаль, ветром уносимые за крыши домов.
  
   Наплевав на плохую погоду, я невидящим взглядом провожал этот пасмурный день.
  
   Ника жила в другой части города. Улучшенной, но не менее опасной ночью. Я узнал это, провожая свою подругу домой. Перед глазами до сих пор, слегка расплываясь, обозначаются черты ее лица. В тот момент, когда она стояла на самом краю карниза, крепко держа меня за руку. Всю ночь мы гуляли по крышам домов. Наблюдали за сновавшими далеко внизу прохожими. Они казались нам пришельцами с другой планеты. Крохотными, микроскопическими.
  
   Внезапно из моей квартиры раздался гул. Он был сравним с предсмертным, глухим криком больного животного. Старые настенные часы подавали свой голос. Я вздрогнул, нахмурившись. Вошел с улицы в комнату. Как обычно слегка пригнулся, чтобы не зацепить головой верхний косяк двери. Я всегда ненавидел эти старые, пыльные часы
   Они наверняка были еще старше меня самого в десятки раз, но все никак не могли спокойно, в безмолвии и пыли дожить свой век, не издав ни звука. Можно сказать раритет, но мне было на то совершенно все равно. Эти ежедневные, заунывные звуки всегда вгоняли меня в тоску.
  
   Остановившись на пороге, я встретился взглядом с Дикобразом. Мой друг, наконец, соизволил явиться навестить меня. Он неизвестно где пропадал уже третьи сути. Иногда, когда ему требовалось хоть где-нибудь отсидеться, он первым делом материализовывался в моем коридоре. А в остальное время вел себя, немного привольно. Как тот самый кот, что гуляет сам по себе.
  
   - Давай выбросим нафиг это старье, - Дикобраз раздраженно, кивнул в сторону часов. Те продолжали спокойно отсчитывать свои последние минуты.
  
   Я молча кивнул. Мой друг прямо таки прочел мои мысли. Именно так, как читают открытую книгу. Но удавалось это немногим.
  
   Мы вдвоем протащили двухкилограммовый механизм к балкону. Он был не тяжелый, но достаточно громоздкий. Подернутый саваном паутины. Мы не без труда, выволокли его на балкон.
  
   В следующее мгновение, я с размаху швырнул часы. Описав широкую дугу, они скрылись в сплошных, одичавших зарослях. Кусты немного смягчили их падение и поэтому мы проделали это без лишнего шума. Таким образом мы убили время. Некоторую его чась. Именно так оно и летит. С полуразрушенной девятиэтажки, сквозь листья и отзвуки далекого грома.
  
   ***
  
   Сидя на балконе, мы с Дикобразом наблюдали муравьиную суету людей далеко внизу. Я опасно балансировал на самом краю балконной плиты, беспечно скрестив руки на груди. Мой друг, привалившись бетонной стене, свесил ноги вниз. Он пребывал в каком-то странном состоянии, не свойственном ему. Будто старец, повидавший все в этой жизни. Очевидно, в мыслях он был слишком далеко отсюда.
  
  После того "небольшого" происшествия на крыше, я думал, что охотка находиться на высоте выше десяти метров, разом отпадет у моего друга, но и здесь я как всегда ошибался в нем. Иногда я делал выводы о том, что либо учить Дикобраза хоть чему-то уже слишком поздно и поэтому он и пускает жизнь на самотек, либо ему просто-напросто уже нечего терять. Второй вариант казался мне самым правдоподобным.
  
   Отвернувшись, я проследил взглядом за хищным силуэтом патрульной машины. Патрульные вновь вышли в ночь, на свою городскую "охоту". Угрюмый, громоздкий и практически бесшумный, он шарил вокруг себя слепящим светом фар. Этот свет тут же отпугивал редкие тени запоздалых прохожих. В страхе те замирали вдоль стен в надежде, что их не заметят. Вскоре, улицы опустели совсем.
  
   - Ты сказал, что у тебя есть решение, - на миг оторвав взгляд от неба, он посмотрел на меня: - О том, что ты говорил, и как ты поступишь дальше. Так что ты будешь делать, Скорп?
  
   Я беспечно откинулся назад, прислонившись к стене здания.
  
   - Бегать, - при этом я слегка потер уставшие глаза. Наверняка покрасневшие и воспаленные из-за недосыпа. Пока я не решался посвятить никого в свои задумки. Много еще чего нужно было доработать, много изменить и столько же исправить. А я всегда любил рассуждать в одиночку. Поэтому я предпочел сменить тему.
  
   - Как у тебя с Махачем?
  
   - Да так, - Дикобраз неопределенно пожал плечами. Его худая тень незамедлительно повторяла за ним все движения: - Я проторчал у нее дня два, примерно. И за это время она разбила о мою голову весь набор посуды.
  
   - Странные у вас отношения. А почему ушел? Выгнала?
  
   - Да нет, - Дикобраз принялся с интересом разглядывать свои невзрачные ботинки: - Просто заскучал по старому другу. Ну и еще потому, под конец накинулась на меня со скалкой. Вот я и скрылся по-тихому. Хотя вроде и не сказал ничего такого.
  
  Зная Дикобраза, я понимал, что сказать этот дуралей мог все что угодно. Поэтому не стал заострять на этом внимания.
  
   - А как у тебя дела с той девчонкой? - мой товарищ пощелкал пальцами, в попытке вспомнить имя Ники: - Не помню, как ее звали...
  
   - Доминика, - подсказал я: - Я... кажется, люблю ее.
  
   - Я и не сомневался, - Дикобраз задумчиво кивнул каким-то своим мыслям: - Она ничего такая, хоть и не панк.
  
   Мне же было совершенно по боку, являлась ли Ника панком. Поэтому мое молчание было ему ответом.
  
   ***
  
   С каждой минутой толпа уплотнялась и нарастала. Она прибывала со всех уголков и окраин, в самый центр города. Именно туда, где сейчас находились мы.
  
   Между домов лишь на долю секунды сверкнуло солнце, и тут же скрылось за тучами.
  
   Я краем глаза посмотрел на Дикобраза. Он стоял немного правее меня. Как обычно он выделялся из общей массы, однако на этот раз благодаря лишь своему немалому росту. Вопреки своему обычаю, сегодня он не надел свою любимую косуху, снял с лица весь пирсинг и одел обычную, "гражданскую" одежду. Подходящий размер он с огромным трудом смог найти у меня дома. Он был одет в старую, красную толстовку, которая была ему явно мала, светлые, застиранные джинсы, и черную кепку. Козырек он надвинул на глаза, пытаясь скрыть свое лицо от любопытных взглядов. Не смотря на маскирующий головной убор, моему другу с трудом удавалось скрыть пряди кислотных волос, торчащие из-под бейсболки. Я тоже был разодет как и все. И чувствовал себя при этом не очень уютно. Со стороны мы оба выглядели как обычные студенты по обмену.
  
   Кроме Дикобраза в толпе сновали Лук и еще двое из нашей братии. Но они уже успели затеряться среди людей, прошмыгнуть поближе к сцене. Там, где мэр Нотеза должен был толкать свою речь. Это известие произвело большой фурор среди горожан. Вскоре на центральной площади было уже не протолкнуться.
  
   Многочисленные вспышки фотоаппаратов, долетали со всех сторон. Со стороны возвышения был слышен звук настраиваемого микрофона. Пафосный и бессмысленный гимн нашего города, что раздавался из громоздких колонок у сцены, словно ножом резал мои уши.
  
   Вскоре косолапой медвежьей походкой вышел тучный, плешивый человечек невысокого ростика. В строгом сером костюмчике. Он сидел на нем так, будто пуговицы могли лопнуть в любой момент и отлететь кому-нибудь в глаз. Передвигаясь тяжело и неуклюже, он остановился у микрофона. Рожа красная, глазки заплывшие, водянистые, нос картошкой. Только глядя на него, я уже испытывал отвращение. А он еще даже не начал говорить. Мне с трудом верилось, что это заплывшее жиром создание способно управлять нашим городом. Однако, как водится в нашем худшем из миров, человека встречают по одежке. Посмотрим же, что он скажет, если вообще сможет что-нибудь сказать до того, как его хватит сердечный приступ. При появлении этой безобразной туши в сером костюмчике, народ начал постепенно замолкать.
  
   Я обернулся, чтобы проверить, как поживает Дикобраз. Без особого удивления отметил, что мой друг уже ненавидит взобравшегося на сцену оратора. Это частенько с ним случалось. Всегда, когда ему доводилось участвовать в подобных мероприятиях. Я попытался отвлечь его, дернув за козырек его кепки, но он даже не обратил на то внимание. Его взгляд был неподвижен и намертво прикован к сцене:
  
   - Друзья мои, - начал вещать "серый человек". Он беспрестанно поправлял душащий его галстук: - Я рад приветствовать сегодня, здесь и сейчас всех жителей этого города, собравшихся за тем, чтобы обсудить самый главный вопрос, тревожащий умы каждого из нас. В том числе и меня, - хоть низенький человечек и смотрел прямо перед собой, я все таки видел, что он время от времени опускает беглый взгляд вниз, на кафедру. Я невольно усмехнулся. Этот идиот даже не удосужился выучить текст: - Не так давно, в среде моего окружения возник вопрос, - продолжал мэр, стараясь не замечать явных помех в микрофоне. Его речь была сбивчивой и время от времени прерывалась, среди шумов аппаратуры: - Наверняка, все вы уже знаете о том, что пару дней назад группа ночного патруля задержала притон неформальной группировки, готовящейся совершить восстание против представителей власти.
  
   При этих словах я чуть было не рассмеялся вслух. Но дикий истерических смех так и застрял у меня в глотке. Что он сказал? "Притон неформальной группировки?" Интересно, что у них в голове вместо мозгов? Да и что там вообще творится, если панков в наше время стали называть группировкой?
  
   - Эти неформалы, страдающие наркотической зависимостью, и бредовыми идеями о полной и абсолютной анархии, являются прямой угрозой нашему обществу, - продолжал вещать вошедший в раж мэр: - Я, как представитель власти нашего города не потерплю отбросов в нашем городе и их бредовых идей, не стоящих ничего, как и они сами, ведь наше будущее зависит от ...
  
   Я больше не мог просто так стоять и терпеть этого "представителя власти", пока он, спокойно стоя на сцене поливает нашу братию грязью. Подняв руку и помахав ей над головой, с целью чтобы меня, наконец, заметили, я перешел в контратратаку:
  
   - У меня есть свое мнение по поводу того отстойника, который вы сейчас несете, - не обращая внимание на застывшую на лицах людей открытую злобу и негодование, я продолжал: - Вы, как мэр нашего города, должны учитывать то, что у других людей есть свои взгляды на жизнь, свои мысли, свои желания и цели. Ни один здравомыслящий человек не позволит отнимать свою свободу, по крайней мере тот человек у которого есть своя голова на плечах. Вы, воспользовавшись своим положением мэра, гребете у народа деньги лопатами и поднимаете бредовые вопросы, касательно так называемых "неформальных группировок". Вы пудрите людям мозги. Вы умышленно оставляете их в неведении, когда думать нужно совершенно о другом, - Я в упор смотрел в его испуганные, поросячьи глазки: - Вы считаете опасностью панков, в то время как опасность находится совершенно с другой стороны. В упор не видите стоящей перед нами проблемой в загрязнении окружающей среды и разрушении домов на улицах вашего города. Вы говорите об опасности неформалов, и идете по асфальту, который осыпается прямо у вас под ногами. Вы говорите о нас, как о преступниках, находясь под домами, которые могут в любой момент рухнуть прямо вам на голову. И если бы вы хоть раз осмелились вытащить свою задницу на улицы Нотеза ночью, то наверняка поняли бы, где находится настоящая опасность. Вы говорите о возможности назревающей гражданской войны, самолично создавая ее руками тех, кто лишен свободы, но не лишен желания бороться за нее. Вы хотите анархии? Вы мечтаете о революции? Вы говорите о опасности со стороны панков? В таком случае мой вам совет, - под всеобщие вздохи толпы, я показал ублюдку средний палец: - смотрите за собой, прежде чем указывать другим.
  
   Все взоры были устремлены исключительно на меня. Я чувствовал на себе прицелы репортерских камер и профессиональных фотоаппаратов. Я не сомневался, что в ближайшие дни моя речь выйдет в эфир, но на это мне было абсолютно по боку. Я совершал свою часть плана, разработанного мною. И пока он проходил вполне удачно. Народ устремил глаза на меня. Я ощущал их тяжесть на себе и понимал, что наконец смог задеть их за живое.
  
   Полицейский патруль, стоящий позади мэра, устремил в мою сторону прицелы автоматов. Они были готовы выстрелить в меня, как только я посмею сдвинуться с места. Мэр весь побелел, съежился, оплыл еще больше. Я чувствовал на себе лазерные прицелы оружия, но вопреки всему меня это не пугало. К этому-то я как раз и стремился - обратить все внимание на себя.
  
   И когда, наконец, безмолвие достигло пика, Дикобраз выступил вперед. Сорвав с головы свою кепку, он явил миру свои кислотные волосы, как всегда стоящие торчком. Он был достаточно близок к сцене, чтобы швырнуть головной убор в лицо человеку в сером костюме, и попасть. Мэр отшатнулся от постамента и предпринял попытку отступить за спину охраны. Но его неуклюжесть и неудобный костюм сыграли с ним злую шутку.
  
   - Этим городом правят отбросы, - сквозь зубы прохрипел Дикобраз, доставая из запазухи самодельный коктейль Молотова: - Но нужно же когда-нибудь начать выносить мусор.
  
   И с этими словами он зашвырнул взрывчатку на сцену.
  
  4 секунды
  
  Промозглый, дрожащий ветер, подгоняет вперед редкие скопления облаков. Они стадами шествуют навстречу домам, сгрудившимся в тесной компании. По дорогам снуют машины. Гудя, они выбрасывают в атмосферу серые клубы выхлопов.
  
   Сидя на берегу моря, мы провожаем взглядом бесконечные потоки автомобилей. Они все же сумели преодолеть пробку.
  
   Расположившись посреди огромного пустыря, состоящего из бесконечной полосы крутого песчаного берега, мы с Никой, проводим часы своих жизней то в разговорах, то в сонливом молчании. Думаем каждый о чем-то своем. О чем она мечтает, о чем грустит, для меня остается загадкой. Но становясь ближе ко мне, меня она с легкостью читает без слов.
  
   Прямо, как Дикобраз.
  
   И вряд ли мне удастся даже предположить, как им удается так легко угадывать, что творится у меня в душе. А творилось там, не разбери что, даже для меня самого.
  
   Иногда к нам присоединялся и сам Дикобраз. Он находил нас всегда, когда хотел. Даже не смотря на то, что мы всегда выбирали новое место для встреч.
  
   Растянувшись во весь рост и оперевшись руками в рассыпчатый, блестящий песок, мой друг обычно пристраивался между нами и сразу же портил всю романтику. Появляясь, как является снег на голову, он не переставал всячески докучать нам. Меня это крайне бесило. Ника же только посмеивалась про себя.
  
   Спокойствие, тишина, идиллия и Дикобраз - совершенно чуждые друг другу понятия.
  
   С улыбкой до ушей и непонятным блеском в глазах, он по своему обыкновению принимался с упоением рассказывать бесконечные и, по его мнению, смешные истории. Истории из нашей с ним панковской жизни. Эти приукрашенные россказни не редко заставляли улыбаться или даже смеяться мою подругу.
  
   Иным словом, эти двое довольно быстро нашли общий язык.
  
   Порой, вместе с Дикобразом заявлялась и Махач. И мы вчетвером, устроившись по парам, провожали в последний путь новый закат. Он всегда был сопровождаем взрывами нашего смеха и взрывами поджигаемых на автостоянках машин. Как-то раз я взял на себя смелость обучить Нику паре аккордов. Вышло не плохо. Но до идеала, конечно, далеко.
  
   Когда я играю сам, она, в свою очередь, берет на себя смелость для того, чтобы спеть:
  
   - Увлеченный потоком одичавшей толпы,
   Держа в руках своей свободы флаг,
   С сердцем вырванным из груди,
   Не боюсь показать гнилому закону "Fuck"...
  
  Пение ей дается гораздо лучше, чем басуха. Что не мудрено.
  
   За все это время, я невольно и не раз вспоминал нашу с Дикобразом выходку. Она принесла после себя определенные результаты.
  
   И плохие и хорошие.
  
   Хорошие заключались в том, что горожане, наконец, смогли прозреть. На следующий день после произошедшего, я не слишком удивился, узнав о том, что меня действительно показывали в вечерних новостях. Но для меня это было не так важно, и я даже не удосужился взглянуть повтор. Я и так прекрасно знал, что произошло там на самом деле. А зная то самое СМИ альтернативного будущего, мог с уверенностью сказать, что меня объявили главарем "неформальной группировки" сумасшедших. Это и было вторым результатом - плохим. На панков началась настоящая охота со стороны властей, но для меня это было вполне ожидаемо. Я прекрасно понимал, что представители мэрии не остановятся, пока не подавят назревающее восстание. Так же как и то, что вскоре мне придется почувствовать это на своей собственной шкуре.
  
   И я почувствовал.
  
   Около трех дней спустя...
  
   ***
  
  Вспыхивая множеством искр, костер лениво пожирал остатки сухих досок.
  
   Дикобраз, как всегда пребывая в веселом расположении духа, принимал на себя роль рассказчика. Накинув на голову капюшон одолженной у меня той самой толстовки, вывернутой наизнанку, он вещал очередную, выдуманную им "до дрожи кошмарную", но на самом деле смешную историю. Не получалось у него страху нагонять, хоть убей. Каждый раз, глядя на его физиономию, я не сдерживал улыбки. А девчонки и подавно покатывались со смеху. Но рослого неформала это отнюдь не смущало.
  
   - ... и представляете, он заставил сожрать его битое стекло, приправленное острым соевым со-о-оусом! - заунывно протянул мой друг.
  
   - И в чем мораль всего этого? - без особого интереса осведомился я, подбрасывая еще несколько досок в огонь.
  
   - А в том, что кто ходит в гости со своим бухлом, тот поступает мудро!
  
   - Ну и сказочка, - фыркнув, Махач раздраженно ткнула Дика локтем под ребра: - Ты прямо как тот панк - Василий из анекдота. Сходство стопроцентное.
  
   - Не гони пургу, мать, - хохотнул мой друг уворачиваясь от очередного тычка: - Я же не такой кретин...
  
   Так переругиваясь и подшучивая друг над другом, мы проводили часы последних летних дней. С моря, нам в спины дуло промозглой, мутной сыростью. На небосводе появилась парочка еле заметных звезд. Среди огней мегаполиса, они казались нам стертым карандашным наброском. Почти незаметны, но след виднеется.
  
   Вдруг, одна из них, сорвавшись со своего небесного постамента, рассекая мглу и небеса прочертила над городом узкую линию.
  
   - Давайте быстрее, звезда упала, нужно загадать желание! - Махач указала в небо.
  
   - Да брехня это все, - Дикобраз безразлично проследил взглядом за упавшей в море звездой: - Неужели ты в это веришь, Синька?
  
   - Сколько я тебе говорила, чтобы ты прекратил меня так называть! - с притворно обиженной миной напустилась на него Махач. Я же, прекрасно зная о пристрастиях друга давать всем и каждому немного обидные, но запоминающиеся клички, с улыбкой на лице думал о том, что скорее он сам загадает желание на упавшую звезду, чем прекратит дразнить ее из-за ярко-синего ирокеза.
  
   Вдруг, я что-то уловил. Сквозь раздраженное ворчание Махача и глумливое хихиканье Дикобраза, был слышен отдаленный шорох. Преодолевая расстояние песчаной косы, он двигался к нам. Шуршание шин, слегка приглушенных песком.
  
   Их шин.
  
   Ника, неожиданно резко, молниеносно схватила меня за руку. Она сжала тонкие, побелевшие пальцы, на моем усеянном татуировками запястье.
  
   - Это они? Это они, Скорп? - волнение в ее глазах перешло в ужас.
  
   - Ребят, вы чего? - Дикобраз, как и мы, перешел на свистящий, сиплый шепот.
  
   Но до того, как нам удалось хоть что-то сообразить, из темноты вынырнул отблеск света габаритных огней. Хищный, мрачный силуэт громоздкого автомобиля приблизился к нам.
  
   - Твою Анархию! Что это!? - вскочив, Дикобраз в панике сделал шаг назад.
  
   - Не что, а кто, - поднявшись на ноги, я развернулся на месте, и принялся отходить от костра: - Патруль, сматываемся скорее!
  
   Но прежде чем я успел договорить последнюю фразу, прямо у моих в воздух резко поднялся миниатюрный песочный гейзер. Затем еще один. И еще.
  
   Не стоило труда догадаться. По нам открыли огонь.
  
   Предупреждение прозвучало чуть запоздало:
  
   - Не с места! - раздался голос из мегафона: - Если вы, неформальные сволочи, только попробуете удрать, мы откроем по вам огонь!
  
   Я бросил быстрый взгляд на Дикобраза, и тут же все понял.
  
   Секунду спустя, он спас всех нас. Мой друг попытался взять ситуацию в свои руки и отвлечь патруль на себя:
  
   - Да пошли вы! - показав законникам "фак", он бросился наутек. Перепуганная насмерть Махач, не подумав, кинулась за ним: - Беги, Скорп, я их отвлеку!
  
   ***
  
   Пробегая по неосвещенным улицам, я ожидал, что вот-вот и мрак разгонит свет фар, сопровождаемый диким гулом полицейской сирены. А за ним последует неминуемая гибель, в виде точного выстрела в голову.
  
   Но ничего не происходило. Улицы и лабиринты проулков по-прежнему продолжали хранить безмолвие.
  
   Завернув в очередной проулок, я заглянул за угол. Тщетно пытаясь успокоить стучащую в висках кровь, я все еще не отпускал руки Ники. Я зашел вместе с ней в незнакомое ответвление улицы. За ним оказался глухой тупик в виде серой стены. Свержу до низу разукрашенной "настенными рисунками". Она была трехметровой высоты, и перебраться через нее мог разве что только Дикобраз. Но его, к сожалению, сейчас поблизости не было.
  
   Остановившись, я хотел было развернуться обратно. Вдруг до моих ушей долетел отдаленный выстрел полицейского оружия.
  
   Мы с Никой замерли на месте, прислушиваясь к стихающим отголоскам пальбы.
  
   Обшарив взглядом примыкающие к тупику заброшенные дома, я отыскал темнеющую пасть, ближайшего окна, с раскуроченной, рамой. Подойдя ближе, и выбив оставшиеся в нем стекла, я помог Нике взобраться в заброшенный дом. Пару секунд постояв на месте, и собираясь с мыслями, я развернулся и хотел отправиться в ночь.
  
   - Ты точно уверен, Скорп?
  
  Я обернулся.
  
   - Я должен найти Дика. Побудь здесь, скоро вернусь.
  
   В последний момент она вновь остановила меня, приблизив свое лицо к моему. Окружила, опутала меня запахом алых роз, что распустились в ожидании весны.
  
   Когда мы, наконец, расстались, на душе у меня сквозило абсурдное чувство окрыленности и какой-то смехотворной, ненормальной храбрости. С помощью нее я мог не только спасти Дикобраза. Эверест вверх ногами перевернуть. Странное чувство, бредовое, но заставляющее ощутить себя счастливее.
  
   Если честно, за Дикобраза я волновался не больше, чем за себя самого. Ведь я знал прекрасно и не понаслышке, что мой друг, даже будучи в пьяном угаре мог с легкостью дать фору любому. Прекрасно ориентируясь на знакомых с детства улицах, Дик в легкую мог оторваться от полицейского патруля. Даже учитывая наличие у последних машины. Но услышанные мною звуки борьбы заставляли меня действовать. Даже одна мысль о том, что моего товарища могут поймать, связать и отправить за решетку, а то еще хуже, всадить несколько пуль в лоб за неповиновение властям, вселяла ужас.
  
   Когда я добрел до центрального перекрестка, мои легкие уже готовы были сдаться. Но я сдаваться не собирался. Превозмогая усталость, я отскочил в тень ближних серых зданий. Я увидел слепящий, мощный свет. Он распространялся вдоль противоположных стен домов и исходил из переулка, что вел в тупик. Оттуда доносились выкрики из полицейского мегафона. Вблизи был припаркован знакомый патрульный автомобиль.
  
   Я перебежав дорогу, и прокрался вдоль стены с бездонными проемами выбитых окон первого этажа. Добравшись до угла, я осторожно выглянул из укрытия.
  
   Явившаяся мне картина ничем не обрадовала. Абсолютно.
  
   Двое полицейских загнали моего друга в тупик, прижав его к железной, проржавевшей сетке. Дикобраз застыл на месте с приставленным к виску пистолетом. На одну его руку был надет наручник. Другой его конец к своей руке уже пристегивал один из легавых. Арестант невидящим взглядом смотрел куда-то в бок, видя то, чего не видели служители "закона и порядка". Выглядел он так, словно собирался в любой момент сорваться с места. Я устремил взгляд туда, куда смотрел Дикобраз. Объектом внимания моего друга было разбитое окно первого этажа. Туда он мог бы проскользнуть за считанные секунды. Я невольно поразился стойкости и выдержке моего товарища. Даже будучи пойманным, с наручниками на одной руке, и с дулом пистолета у виска, он продолжал думать о побеге. Похвально. Вот, что называется "думать, как панк".
  
  Тем временем один из представителей власти, держа оружие уже у подбородка моего друга уже праздновал победу:
  
   - Быстро же ты бегаешь, придурочный, - он с размаху ударил неформала в челюсть. Голова моего друга резко дернулась, ударившись о сетку: - Но, к сожалению, не достаточно быстро. Сейчас ты направишься прямиком под суд, парень. Скоро мы всех твоих дружков переловим, вот увидишь.
  
   Дикобраз, сжав зубы, направил взор в сторону. Прямо в тот угол, где как раз скрывался я. Завидев меня, он нахально улыбнулся. Я без особого удивления отметил, что у него уже нет переднего зуба. Удивления во мне не было. Вообще ничего не было, кроме вспыхнувшей ярости. Я с остервенением принялся шарить взглядом вокруг. Найдя у себя под ногами кирпичный обломок, я поднял его. Довольно увесистый, слегка заостренный камень. Думаю, сойдет. Взвесив подобранное оружие на руке, я убедился, что нашел то, что мне нужно. Вновь выглянув из-за угла, я принялся ждать. В том деле, где замешаны легавые, торопиться нельзя. Медлить тоже.
  
   Дикобраз, перевел взгляд с меня на полицейского. Тот упорно держал его на мушке:
  
   - Играл когда-нибудь в игру? - сплюнув темный сгусток крови прямо на лакированные, с иголочки вычищенные ботинки патрульного, мой товарищ посмотрел на него в упор. Я такого вполне ожидал, но полицейский выпал в осадок: - "Догони меня кирпич" называется.
  
   - Чего? - тощий, худощавый патрульный, пристегивающий Дикобраза наручниками перевел взгляд на пойманного панка.
  
   - Не "чего", а "что", скотина неграмотная! - в нужный момент, выскочив из-за дома я, со всей силы запустил обломок в полицейского. Того, что был ближе ко мне.
  
  Кирпич смачно соприкоснулся с затылком патрульного. Тот даже не успел обернуться в мою сторону. Полицейский мгновенно осел на землю, оставляя после себя широкие дорожки медного цвета, источающие пар. Дикобраз, воспользовался секундным замешательством второго. Он с такой силой рванул на себя наручники, что здоровенный полицейский не устоял на ногах. Запнувшись о своего коллегу, он проехался носом окровавленному тротуару.
  
   Не теряя времени, Дикобраз, с незастегнутым до конца наручником, бросился к оставленной машине.
  
   - Мама Анархия! Ключи! - мой товарищ поспешно завел автомобиль. Пораженный его прыткостью, я, не раздумывая, забрался следом.
  
   Как я выяснил позже, мой друг всегда мечтал угнать полицейскую машину, но в тот момент мне было далеко не до его мечтаний.
  
   - Где Махач? - спросил я двадцатью минутами позже, как только нам удалось покинуть центральную часть города и приблизиться к окраинам. Там где я оставил Нику.
  
   - С ней все нормально, - стараясь сохранить спокойствие, Дикобраз резко вывернул руль на очередном повороте. Иногда поглядывая в зеркала заднего вида, он каждые пять минут вытирал кровь. Она все еще продолжала сочиться из уголка его рта: - Я лучше сам, добровольно бы им сдался. Но не оставил бы ее им, - он красноречиво кивнул в зеркало.
  
  Визжа шинами, мы как угорелые мчались по городу. Точнее, угорелым был только Дикобраз. Я же, то бледнея, то зеленея, старался не смотреть на дорогу. Не взирая на то, что мой друг едва не высмеял меня, я не жалел, что пристегнулся ремнями безопасности. Чувствую, если он продолжит так гнать и дальше, они скоро нам понадобятся. Не знал, что мой друг водит машину. А если и водит, то не умеет делать этого как следует. Вдавив в пол педаль газа, он едва успевал выкручивать баранку на очередном повороте. Дома проносились мимо нас настолько стремительно, что вскоре превращались в размытые пятна. То то наши удивятся, когда узнают, что нам удалось угнать полицейскую тачку. Если честно, я и сам с трудом в это верю.
  
  3 секунды
  
  Опять я стою на сцене. Перебивая знакомые струны, я играю свою роль басиста. Наплевав на все запреты и нововведенные законы, мы продолжаем выступать на сцене. Под всеобщие, одобрительные взрывы хохота. Под возгласы визга и гвалта, которые доносятся со стороны публики. Вместе с нами она не унывает никогда.
  
  Шнур бодро скакал вдоль сцены. Даже стоящая в помещении жара и слепящий свет прожекторов не смогли сломить боевого духа нашего вокалиста:
  
   - Вчетвером мы сидим у костра,
   Ветер с моря продувает насквозь,
   На песке пляшут смутные тени,
   отскочит искра,
   Эта ночь необычно тиха,
   Облака, обнажая луну, разбегаются врозь.*
  
   Думаю, идея песни не останется для вас тайной. После того происшествия с полицейским патрулем, Дикобраз, ясное дело, разболтал о нашем побеге. Естественно, и угон машины не забыл присовокупить. Шнур в свою очередь до последнего не желал выдавать своих противоречивых эмоций. Все думал, что ударник врет. Однако при виде патрульного автомобиля, припаркованного у входа, чувств своих сдержать не мог. Как и свой творческий порыв. Но я был немало сбит с толку. Не думал, что наш вокалист снизойдет до того, что бы написать такую песню. Песню о нас.
  
   Но здесь не чему было удивляться. Ведь панк-рок тем и отличается от прочих музыкальных жанров, что поет о жизни без фальшивых, ярких красок. Ибо он всегда поёт голосом правды.
  
  Таким образом, с помощью песни Шнура, мы с Дикобразом вошли в легенду.
  
  Хотя пофиг.
  
   Для меня, главное было оставаться самим собой.
  
   После того, как долгий двухчасовой концерт, был окончен, и толпа побрела на выход, я подошел к краю сцены. Опустился, положив гитару рядом с собой и свесив ноги, практически достающие до пола. Ненадолго прикрыл глаза.
  
   Вдруг кто-то взял меня за руку.
  
   - Вы отлично выступили, Скорп, - губы Ники тронула улыбка: - Ты был на высоте.
  
   Я просто кивнул, не желая тратить силы на слова, прекрасно зная, что она поймет меня и так.
  
   - Слушай, Скорп, - ко мне подошел Дикобраз с Махачем. Та как всегда, намертво приклеилась к нему. Даже смех пробирает при виде этой парочки. Ходячая шпала и мелкая кнопка: - Я, наверно, сегодня не приду. У Синьки останусь.
  
   Она, шутя, попыталась оттолкнуть его, но он не дал ей этого сделать. Грубо говоря, просто из вредности.
  
   - Как хочешь, - спрыгнув со сцены, я побрел к выходу.
  
   На улице мы расстались с Дикобразом и его подругой. Они направились в противоположную сторону, мгновенно скрывшись за занавеской из плотного тумана. Такой туман всегда порождает только неприятные сюрпризы.
  
   ***
  
   Сейчас я пребываю в полном, гордом одиночестве. Просто сижу на своем псевдо-балконе, стеклянным взором глядя вдаль. Сейчас я похож на сломанную игрушку, которую поливает мелкий кислотный дождь. Разлагаюсь. Гнию, уходя в землю. Точно так же сейчас меня поливает время.
  
   Я прекрасно помнил то, что произошло всего несколько часов тому назад. Но мне казалось, что с того момента, когда мир для меня изменился безвозвратно, прошли века. Мне казалось, что я прожил так долго, что уже не мог вспомнить того, что случилось со мной пять, десять, пятнадцать лет назад. Но в памяти навсегда застыло белое, покрытое красноватыми пятнами лицо Шнура, когда я пришел на свой последний концерт.
  
   Я, не придавал особого значения тому, что Дикобраз не являлся уже вторые сутки. Я просто вновь возник на пороге. В новом месте для репетиций. Я все надеялся встретить своего друга уже стоящим на сцене. С бутылкой портвейна в одной руке и с барабанными палочками в другой. Постучавшись, стал дожидаться, когда мне соизволят открыть.
  
   Когда двери медленно, (как мне показалось даже подозрительно медленно ), со скрипом отворились, в проеме возникло слегка помятое, как будто заспанное лицо Шнура.
  
   - Что с тобой? - с насмешкой я с трудом протиснулся мимо него. Пройдя вдоль помещения, вперил непонимающий взгляд в сторону сцены. Там собрались абсолютно все, кто состоял в нашей небольшой группе. Все, кроме моего товарища. А ведь он имел привычку приходить на репетиции раньше всех, и бесцельно, ритмично отбивать дробь на барабанах, пока не появлялись другие участники группы.
  
   - А где Дик? - Оглядевшись в поисках моего друга и не найдя его на положенном месте, я сурово взглянул на вокалиста: - Что-то ты его совсем распустил. Он же раньше не опаздывал.
  
   - Он не опоздал, - Шнур смотрел куда-то мимо меня. Как мне показалось, он боялся встречаться со мною взглядом. И вдруг меня будто кольнуло током от плохого предчувствия.
  
   - Эй, Шнур, - я слегка встряхнул его: - Кто-то умер что ли? Ты лучше так не прикидывайся, - последние два слова я произносил с умоляющей надеждой в голосе. Она только возросла, когда вокалист отрицательно покачал головой. Значит, все в порядке. Дик жив, а это самое важное. Все хорошо, Скорп, все хорошо. Но... что же тогда случилось?
  
   - Они его взяли Скорп, - стеклянные глаза вокалиста смотрели в пустоту: - Они его взяли.
  
   - Что?
  
   - Его поймал полицейский патруль, - отвернувшись ко мне спиной Шнур стал судорожно настраивать полу живой микрофон: - Махач... она все мне рассказала... ей удалось сбежать, но вот Дикобраз...
  
  На тот момент я едва не задушил бедолагу, хотя по сути он ни в чем не был виноват. Но тогда в меня словно вселилась темная сущность, которая настойчиво требовала только одного ответа:
  
   - Когда? - схватив товарища за грудки, вновь с силой встряхнул. Мир вокруг меня постепенно стал размытым.
  
   - Вчера, - прохрипел в ответ Шнур.
  
  У меня больше не было сил оставаться там и я просто сбежал прочь, в нарастающую тьму городских окраин. В бессилии я плутал по городу вплоть до поздней ночи. Все искал кого-то... или что-то... Хотя нет. Не буду себя обманывать. Я до последнего отказывался поверить в случившееся. И поэтому все искал Дикобраза и отобранную у нас дружбу. Перед глазами все время всплывало его лицо, покрытое пирсингом и изъеденное щетиной. Улыбающееся лицо моего друга, которого мне никогда больше не удастся увидеть. И вопреки всему, у меня никак не хотела укладываться в голове мысль о том, что Дик навсегда останется для меня потерянным. Я никак не мог представить заместо его старой, звенящей косухи, тюремную, безликую робу. Не мог вообразить вместо зеленых волос бритый на лысо череп. Не мог смириться с тем, что знакомое, насмешливое выражение лица и ярый, огненный блеск в глазах, заменит опустошенная физиономия и глаза с потерянным блеском. Всё. Кончено. Я больше никогда не услышу его сипловатого, резкого голоса, не захочу дать ему пинка за очередную глумливую шуточку, не смогу поддержать, когда он, оступившись, будет падать со сцены головой вперед.
  
   Паршиво...
  
   Невероятно паршиво...
  
  
   Я винил себя, винил за то, что не смог помочь ему тогда, когда он больше всего во мне нуждался. Меня с ним не было, и это послужило роковой ошибкой, которую я вряд ли смогу исправить.
  
   Неожиданно, дверь в коридоре протяжно скрипнула. Практически бесшумно и мягко она тут же закрылась за собой. Словно в квартиру вошло привидение, под ногами которого раздавались заунывные скрипы отсыревших половиц.
  
   Я слишком поздно вспомнил о том, что даже не удосужился закрыть за собой двери, но сейчас мне было совершенно по боку. Будь то полицейский патруль или какая-нибудь незатейливая парочка скинхедов выследила меня. Мне было все равно.
  
   Я ожидал увидеть кого угодно, хоть героя из комикса.
  
   Но только не Махач. Без приглашения, она нетвердой походкой прошла мимо меня и устроилась рядом со мной на балконной плите. Она держала в руках что-то косматое, съежившееся. Существо с глазами, горящими бестолковым диким огнем. Таким огнем обычно горели глаза Дикобраза.
  
   Обернувшись, я разглядел небольшой, нелепый комок. Я знал ту самую черную кошку, которая встретилась нам в ту самую ночь, когда я впервые увидел Нику. Зверек, хищно урча, еще некоторое время пожирал глазами, мой силуэт. Убедившись, что от меня не исходит никакой опасности, он вырвался из ласкающих его рук девушки. Кривой, но в то же время грациозной походкой, приблизился ко мне, то и дело прихрамывая на переднюю лапу. Подобрался ближе и, сев между нам, стал тереться о меня своей облезлой (наверняка лишайной) мордой.
  
   - Дикобраз подобрал ее, - бесцветным, сухим голосом сказала Махач, конкретно ни к кому не обращаясь. Краем глаза я заметил слезы, застывшие в уголках ее янтарных, блестящих глаз. Выудив из кармана куртки недопитую бутылку портвейна, она, сделала несколько глотков. Затем продолжила свою сбивчивую речь: - Все время возился с ней... - она прикрыла лицо рукой.
  
   Смотря вдаль и не видя ничего перед собой, я попытался хоть что-то ответить:
  
   - Мы вернем его, Махач, вернем, вот увидишь, - сказал я ей, принимая из ее рук портвейн и отхлебнув прямо из горла. Вопреки всему я даже не ощущал его вкуса.
  
  2 секунды
  
  (3 года спустя)
  
  Первые бесцветные капли без предупреждения обрушились на окраины города. Они как всегда были подернуты легкой рябью тумана. Туман поглощал в себе все пространство вокруг пологого, невысокого холма, покрытого сухим, жестким ковром из примятой, пожелтевшей травы. Она сухими иглами тянулась в небо.
  
   Я, неподвижно, замер на небольшом островке тишины и покоя. Невидящим взглядом все смотрел в землю. Туда, где у моих ног распростерся невысокий, безликий холмик, который я просто не мог не узнать.
  
   Дикобраз первым услышал отдаленные звуки сирены полицейского патруля. Еще до того, как их успели заметить, оттолкнул Махач в ближайший подъезд. В свою очередь, он не успел спрятаться сам. Он, довольно долго гонял мчащуюся за ним патрульную машину. Но родные улицы, впавшие в комический сон, отказались ему помочь. Вскоре, мой товарищ был найден и пойман в одном из заброшенных зданий. По крайней мере, так мне рассказывала Махач.
  
   Стоя в полном одиночестве, я нарушал тишину лишь приглушенным звуком дыхания. Сжатые в кулаки руки покоились в карманах куртки. Они уже успели онеметь от холода и потерять чувствительность, но для меня это уже не имело значения. Как и то, что мои мартены утопали в вязкой, зловонной земле, превращенной в грязь.
  
  Где-то в этой земле сейчас лежит мой друг.
  
  Дикобраз умер в тюрьме спустя три года. Туда его сослали на пожизненное. Среди нашей братии постоянно ходили слухи, что он пытался разжечь бунт среди заключенных. И однажды ему это удалось. Пока осужденные пытались пробиться к воротам, зачинщик был внезапно снят пулей надсмотрщика. Я слишком хорошо знал своего друга, чтобы быть уверенным - всю жизнь им его не удержать. Силенок не хватит. Дикобраз все равно будет освобожден. Так и вышло. Теперь, после трех лет мучений, он, наконец, вышел на волю.
  
  Сначала я пытался создать свободу для тех, кто больше всего нуждался в ней, включая меня, затем чтобы спасти своего влипшего по самые уши, нерасторопного друга, а сейчас... Разве что ради мести. И ради свободы для тех, кто еще остался со мной. Для тех, кто еще не потерял смысл жить дальше. Но сейчас у меня не было сил даже на то, чтобы как следует попрощаться с тем, что осталось от того, кто раньше был моим товарищем. С бесхозной оболочкой без чувств, мыслей, эмоций, без того, что в простонародье именуется душой.
  
   Не знаю, сколько времени я стоял под дождем. Все подбирал слова для покойника. А мертвецы не любят спешки.
  
   - Знаю, слишком поздно просить у тебя хоть что-то... Но все же я хочу попросить у тебя прощения. За все. В том числе за то, что не успел...
  
  На этом моя краткая речь оборвалась. Больше я не находил нужных слов. Но зато, я прекрасно знал, что Дикобраз меня слышит. Всегда услышит, но уже не сможет ответить.
  
  Спускаясь с холма, я покинул обретенный моим другом новый дом, который стал его последней, самой неприступной на свете тюрьмой.
  
   ***
  
   Ника, чьи волосы еле заметно, мягко колыхались на ветру, хранила молчание, когда я, развернулся, встретившись с ней взглядом:
  
   - Сегодня мы организуем восстание, - она слабо, еле заметно кивнула, давая мне знак продолжать: - В случае чего... если вдруг я не смогу вернуться, ты знаешь что нужно делать.
  
   Ее лицо оставалось неподвижным, немым, совершенно бесцветным и бледным. Неживым. Но ее глаза, в которых спектром перекликались эмоции, были полны невыразимой печали, гордости и любви.
  
   - Да, я знаю, Скорп, - ее голос был совершенно чужим для меня. Опустошенным, блеклым, как и мой собственный: - Так же прекрасно знаю и то, что мне бесполезно уговаривать тебя остаться.
  
   - Я изо всех сил буду стараться вернуться к тебе и к нормальной жизни. Если такое когда-нибудь будет возможно, я ни за что не упущу такого шанса.
  
   - Мне достаточно верить в то, что все это творится не просто так, - она отвела взгляд в сторону. Туда, где темнели подернутые темной гарью остовы бывших домов: - Что вся эта Анархия, хаос, восстание и революция, к которым ты так стремишься...
  
   - Нет, - воспользовавшись тем, что она на мгновение перевела взгляд с меня, я незаметным, быстрым движением окунул руку за пазуху куртки: - Не зря.
  
   И с этими словами я извлек из недр внутреннего кармана свой прощальный подарок.
  
   Она опустила взгляд на то, что я держал в руке. Застыла в волнении, смешанном с удивлением:
  
   - Черная роза?* - она приняла из моих рук темный цветок, на миг, задержав свои сцепленные на стебле руки в моих: - Ты решил подарить мне черную розу...
  
   - Вместе с ней я подарю тебе нечто больше чем просто роза, - я наклонился к ее лицу: - Вместе с ней я подарю тебе свободу.
  
  Внезапно, один из темных, прохладных лепестков, оторвался от прочих.
  Подхваченный ветром, он неосязаемой тенью устремился ввысь. Улетая, он все продолжал блестеть в мелких вкраплениях росы.
   _____________________________________________
   *Чёрная роза малораспространенный анархический символ. Он происходит от английского перевода старинной ирландской баллады - "Róisín Dubh". Символ Черной Розы, как правило, используется в просветительских инициативах - книжном анархоиздате и журналистике, а также его наравне с красным крестом используют некоторые анархомедики. Одним из популяризаторов этого символа является Лиз Хайлеман (Liz Highleyman).
  
  1 секунда
  
  Небо, подсвечено мутными кровавыми отсветами полыхающих во мраке зданий. Оно еще хранит свое вечное, непоколебимое безмолвие, вопреки крикам и стенаниям людской толпы.
  
  Визг раскаленных, горящих шин автомобилей, которые, дымясь, проносятся по улицам. Вой полицейской сирены, превращенный в ультразвук. Распространяющийся огонь взрывов, гремит у самого подножия высотных зданий. Беснующаяся толпа медленно, но уверенно продвигается вперед, на встречу незащищенному, главному центру города. Захватив его, можно рассчитывать на абсолютную победу.
  
   Над моей головой проносятся пули. Они вырываются из всех стволов оружий полицейского патруля. Но из-за света фар, который бьет мне в глаза, я не замечаю практически ничего перед собой. Кровавая пелена перед глазами с каждым шагом все больше опускает свой плотный занавес. Но я все еще продолжаю продираться вперед.
  
  Где-то вдали раздался взрыв. Высотное здание, объятое дымом и гарью, надсадно, резко подломилось. Взметнув под собой тучи пыли и строительного мусора, оно вмиг ушло под землю, рушась прямо на головы людей.
  
  Я, превозмогая ноющую боль в боку, одной рукой закрыл кровавое, быстро расползающееся пятно. Другой со всей силой запустил битой в лицо наступающего на меня патрульного. Тот был вооружен дубинкой и включенным на полную мощность шокером. Всегда ненавидел эти штуки. Всегда.
  
   Народ вокруг меня бурлил, стенал, переворачивал на бок полицейские машины, в которых еще находились люди. В небо были подняты многочисленные флаги черно-красного цвета.
  
   Под дрожание земли под ногами, под свист пуль у самого моего носа, под звуки взрывов и спертый, удушающий запах крови могу торжественно объявить - Восстание началось.
  
   Я видел впереди себя непроходимую, сплошную стену. Она состояла из вооруженных до зубов патрулей, вконец озверевших во время схватки. Я даже представить себе не мог, как нам удастся прорваться сквозь эту живую, несокрушимую, бронированную преграду.
  
   Я чувствовал, что нас уже начинают незримо, безмолвно окружать патрульные, чтобы превратить восставших в кровавый фарш, перемолотый на несколько раз.
  
   Оглушенный отгремевшим взрывом одной из полицейских машин, я все еще бреду, еле переставляя ноги, двигаясь по прежнему впереди толпы, на чисто лишенный чувства страха и инстинкта самосохранения. Отныне для себя я уже давным давно мертв и бежать без оглядки уже просто не имеет смысла. Если я сделаю хотя бы шаг назад, меня тут же затопчет напирающая с задних рядов толпа. Хотя, даже если бы у меня и был шанс на спасение, я и не подумал бы отступить, просто потому что вдруг испугался собственной смерти. Пускай, я стал ходячим мертвецом. Однако все же я постараюсь утащить вслед за собой столько патрульных, сколько смогу.
  
   Внезапно, сквозь гарь, дым и пыль, поднятую ударной волной, я увидел ярко синюю мутную тень. Синюшным пятном она выделялась на фоне потрескавшегося, асфальта. В островках луж и пятен крови. На негнущихся ногах, я подобрался ближе к тому, кто лежал у подножия руин одного из рухнувших домов. Я привалился к уцелевшей стене, оперевшись об нее ладонью. Я с немым ужасом смотрел прямо одинокую девушке с синим, ярким ирокезом. Она лежала навзничь, широко раскинув руки. Ее кукольные глаза, превращенные в стекляшки, были устремлены в небо. В самом центре лба у нее зияла аккуратная, идеальная, рана, оставленная пулей.
  
   Обернувшись, я сталкиваюсь лицом к лицу с одним из патрульных. Он уже собирается кинуться в мою сторону. Вдруг резкий, болезненный разряд, заставляет мое тело занеметь, застыть, в слепом, упертом неповиновении. Мои ноги, обутые в старые, мартены и запекшиеся от крови - моей и чужой - слегка подкашиваются. Я резко, с размаху падаю на асфальт, разбивая колени и лицо в кровь.
  
  
   Эпилог
  
   Как же странно осознавать то, что моя жизнь заканчивается вот так... Эпилогом, немым послесловием. Незначительным продолжением к последней главе, подводящей конец краткому отрывку из небольшой истории моей жизни.
  
  Однако, наверняка такие как так и заканчивают свое существование - эпилогом. Может быть кто-то прямо сейчас, все это время незримо наблюдающий за мной, откуда-то совершенно из другого, чуждого мне мира, смотрит на меня сверху вниз с желчной, едва сдерживаемой усмешкой, возможно с немым упреком, или же тихим пониманием... Что думает обо мне тот, кто, наконец, узнав завершение этой истории, следит за тексом в ожидании последней, завершающей фразы? Этого я, увы, не знаю, да и вряд ли когда-нибудь узнаю вскоре, но... вы уже поняли, да? Мне на это попросту пофиг.
  
   Как пофиг и на то, что я всего навсего самый обычный герой самой обычной книги. В каком-то смысле мы все - герои своих собственных книг, создаваемых годами. И я не исключение.
  
   Я на миг замираю, думая о том, что те самые десять секунд уже давно истекли, а мою жизнь еще не спешат остановить. Руки, скрученные за спиной, окончательно онемели, кровь не поступает в намертво перекрученные проволокой кисти. Я не чувствую собственных пальцев, не чувствую дикой боли, пышущей жаром стене. Повязка на глазах окончательно задубела, намокла от крови. Я, молча, бесшумно опустил голову, вспоминая тех, кто был мне так дорог и кого довелось так скоро и опрометчиво потерять.
  
   Ника, Дик... даже Махач, Лук и Шнур которых я так и не смог узнать как следует. Но все равно, вскоре я встречусь с вами, ребята, вскоре встречусь...
  
  Эта мысль приносит мне успокоение. Не смотря ни на что, я по-прежнему остаюсь собой, даже после того как слышу щелчки снимаемых с предохранителей автоматов.
  
   Внезапно, я уловил тихий шорох. В мою сторону направлялись тяжелые подошвы армейских ботинок. Я так и не дрогнул, даже тогда когда у самого моего уха раздался грубоватый голос одного из моих конвоиров:
  
   - Твое последнее слово.
  
   Я усмехнулся, думая о том, что именно мог бы наговорить им всем. Всем кто меня окружает, и кто готов всадить мне десяток пуль в голову. Так же, я уже прекрасно был осведомлен о том, что перед расстрелом каждый имеет право на последнее желание. Естественно желание должно быть в пределах разумного. Вот такие наши власти - сама гуманность. Кто-то просит встретиться с близкими, кто-то покурить на последок. У меня не было ни родных, ни вредных привычек, ничего... Ничего, что могло бы удерживать меня в моей телесной оболочке. В один миг я потерял все, кроме одного. Желания обрести свободу. Но наверняка никто из них не смог бы выполнить того, чего хотел я больше всего. Поэтому, я сказал просто:
  
   - Развяжите мне глаза. Я хочу увидеть небо.
  
   Таким было мое желание.
  
  С меня сию минуту сорвали черную ткань. Еще некоторое время я не мог привыкнуть к хлынувший в глаза поток белесого света. Откуда-то с небес раздавались хриплые, унылые зачатки грома.
  
   Но не облака мне хотелось увидеть. За свою жизнь я достаточно успел на них насмотреться.
  
   Просто я не хочу умирать во тьме, вдыхая терпкий, удушливый, медный запах и довольствуясь лишь звуками.
  
  Перед смертью не надышишься. Перед смертью не насмотришься. Перед смертью ничего не успеешь.
  
   Я как-то не вовремя я вспомнил давнюю, излюбленную хохму Дикобраза.
  
   "Я буду панком до тех пор, пока меня вперед ногами не вынесут."
  
   Эх, Дик. Хоть в чем-то ты в кои-то веки оказался прав...
  
   Мы - панки. Те самые, новые панки, которые всегда остаются собой. И которые до самого своего конца, до последнего, смотрят в небо...
  
   31.10.14.
  
   ... 13 мая в ... году подошла к окончанию продолжительная, самая кровопролитная в истории нашего города война, между двумя противоборствующими сторонами, в виду сподвижников идеи Анархии и властей нашего города. На двадцать пятый день, после столкновения, гражданские, толпами высыпав на улицу, напали на представителей местных властей, встав на стороне анархистов. Движением руководила гражданка, установить личность которой пока что не удалось. Сподвижники идеи Анархии, бок о бок с присоединившимися к ним гражданскими сумели подавить сопротивление властей, которые вынуждены были уступить город полыхающему восстанию...
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"