Орбитальных лифтов на Брилианге по-прежнему не было, поэтому Мовану пришлось пережить тошнотворную посадку станционного челнока. Молодой учитель вышел за ворота посадочной зоны, слегка пошатываясь и стараясь проглотить обратно вставшие дыбом внутренности. Впечатление не из приятных. Впрочем, ничего другого он от бывшей родины и не ждал.
Мован огляделся и вздохнул. Порт находился далеко за пределами столицы. Служебные помещения представляли собой низкие малопривлекательные здания, которые строители когда-то обшили ярким защитным пластиком. С тех пор никому и в голову не пришло хоть раз обновить покрытие...
Пространство на километры вокруг казалось выжженным: до самого горизонта - мертвая земля, почти лишенная растительности; из элементов ландшафта - только бугры да колдобины. Словом, за годы отстутствия Мована на Брилианге мало что изменилось.
Даже аэробакли остались такими же. Правда, гроздь качающихся в воздухе разноцветных машин выглядела довольно живописно среди унылого пейзажа. На некоторых из них можно было прочесть рекламу товаров, которые уже давно никто не покупал в большом федеральном сообществе, отделенном от Брилианги всего несколькими днями космического пути. Под скоплением аэробаклей бродили их водители и лениво поглядывали вокруг в ожидании клиентов.
К небольшому ободранному причалу подвалил аэробакль покрупнее, и Мован со всех ног бросился к нему. Он и сам горько удивился, как быстро проснулись в нем прежние привычки. Правила, по которым он жил последние двенадцать лет, отличались от здешних, как небо от земли.
Он заговорил было на лингвате, но выражение лица водителя его остановило. Раздражение Мована возросло в десятки раз. Ну что мешало этим туземцам выучить всеобщий язык за прошедшие двенадцать лет? На собственной родине чувствуешь себя последним идиотом - и это вместо умиления и сентиментальных детских воспоминаний!
- Брисабанаги? - мрачно буркнул он, чувствуя, как лицо само складывается в нужную гримасу. Водитель тут же оживился.
- Всего восемь ды, - сообщил он. - По делам ездил? Я было принял тебя за одного из этих... - он кивнул на кучку людей, только что вышедших из посадочного шлюза. Те недоуменно оглядывались в попытке понять, куда же их занесло. Это были работники всевозможных служб, процветающих во внешнем мире, которых их начальство отправило улаживать какие-то дела с жителями этой Богом забытой планетки. Зная характер своих бывших соотечественников, Мован испытывал к приезжим острое сочувствие. Ему самому потребовалась целая минута, чтобы вспомнить, что нигде раньше он с водителем не сталкивался, а просто таковы брилиангские обычаи: любой встречный может обратиться к тебе на улице и поинтересоваться, кто ты, куда и зачем идешь. И будет только доволен, если ты отплатишь ему той же монетой.
Заметив столичный аэробакль, приезжие неторопливо двинулись к нему. Ими руководила привычка к самоуважению и прочие, мало понятные для здешнего люда предрассудки.
- Не торопятся! - возмутился водитель, с силой нажимая на педаль звукового сигнала. Резкий вой потряс окрестности. Кое-кто из бредущих по полю людей подпрыгнул от неожиданности. - А мне еще надо забросить посылку в одно местечко. И заправиться, и пообедать, и... Проверь-ка, там все загрузились? Ну, сейчас помчимся. А то как же я успею завезти посылку?!
***
Чиновник местного министерства образования был радушен сообразно этикету. Большинство чиновников жили на Брилианге временно, прибывая сюда из федеральных ведомств и страстно мечтая поскорее в них же вернуться. Сюда отправляли тех, кому, по мнению высокого руководства, следовало научиться лучше ценить те блага, которыми они пользовались в большом мире.
Господин Анамна, возможно, являлся редким исключением. Трудно было представить, чтобы человек с таким цепким взглядом и решительными манерами не пригодился в более приличном месте. Его кабинет был убран в скупом федеральном стиле, не допускавшем разночтений по части ранга и субординации. Лишь крошечная вазочка с каким-то хрупким цветущим растеньицем трогательно напоминала о том, что у хозяина этого помещения имелись свои вкусы и такой орган чувств как сердце. В воздухе витал благородный аромат дорогого сенсокондиционера.
Усадив посетителя и разобравшись с рекомендательными письмами, чиновник Анамна гостеприимно улыбнулся.
- Рад вас видеть здесь, уважаемый учитель Мован! Как вы находите свою родину после стольких лет отсутствия?
Молодой человек с сожалением покачал головой.
- Здесь мало что изменилось. Разве что еще больше обветшало и облезло.
Анамна сочувственно покачал головой.
- Именно. Я здесь уже восемь лет - с самого начала проекта по включению Брилианги в федеральное сообщество. До этого у меня был опыт подобной миссии на Кватанузе. Там процесс шел гигантскими шагами! За три года нам удалось добиться больше, чем здесь - за все время. Мы долго не могли понять, что именно тормозит наши усилия, и лишь недавно пришли к выводу, что...
- Язык?
- Вот-вот. Кое-чего мы, конечно, достигли: первый этап внедрения федеральной культуры почти завершен. Помимо школ, где преподавание ведется на лингвате, уже открыты магазины, спортивные залы, закусочные и развлекательные комплексы. Но интерес ко всему этому у местного населения неустойчив. Поначалу, брилиангцы, конечно, клюнули на новизну, но уже через пару месяцев кривая потребления федеральных благ резко поползла вниз. Такое ощущение, что у здешних людей вообще нет потребности в таких вещах! И вот, наши специалисты решили, что правильнее всего будет подключить к этому делу лингвистов.
Анамна вздохнул. Мован почувствовал стыд за Брилиангу и был благодарен, когда чиновник сказал:
- Надо отдать должное брилиангскому языку: он уникален. Эта многооттеночная мимика, эта метасмысловая жестикуляция, эти тончайшие переливы интонации, богатство словобразовательных средств, синтаксические нюансы... Нигде в Галактике, а может, и во всей Вселенной, нет ничего подобного. Но именно это и мешает вашим соотечественникам достичь того уровня жизни, который уже давно стал нормой для всех федеральных планет. Излишняя сложность восприятия окружающего мира не дает брилиангцам приспособиться к дарам цивилизации и научиться получать от них удовольствие... А поскольку язык является прямым отражением такого восприятия, то этим отражением нам и следует заняться вплотную. Результаты, конечно, появятся не завтра, но уже через годик-другой мы увидим серьезные изменения к лучшему...
Он чуть наклонился вперед, доверительно глядя Мовану в глаза.
- Надеюсь, вы сознаете, дорогой Мован, как много зависит от вас лично? На Брилианге сейчас действует около четырехсот школ, где обучение ведется на лингвате. Все богатства галактической цивилизации, от которых ваши соплеменники пока отделены языковым барьером, откроются им, как только они начнут говорить, а затем и мыслить на нашем универсальном наречии. Ваша помощь как высококлассного педагога-лингвиста, который, к тому же, знаком с обеими культурами, для нас просто неоценима!
Мован был и польщен, и угнетен одновременно. За годы, проведенные в большом мире он прочно забыл, в каких плачевных условиях живут обитетели его родной планеты. То, что он успел увидеть здесь за последние пару часов, сильно пошатнуло его оптимизм.
- Я постараюсь оправдать ваше доверие, уважаемый господин Анамна. В какой школе мне предстоит работать?
Чиновник ласково кивнул.
- Думаю, вам придется совмещать преподавательскую деятельность с административной. Как вы смотрите на то, чтобы курировать проект в целом? Ваши данные нам вполне подходят. Что касается школы... Подождем несколько минут, пока компьютер выдаст приемлемые варианты. А пока - не хотите ли чего-нибудь прохладительного? Вашим рейсом мне доставили большой запас ганги...
- Если это вас не затруднит.
Ничто не могло оказаться "затруднительным" в кабинете, так напичканном комфорт-техникой. Из-за искусственного водопада, лучившегося мирным голубым светом, вынырнул зеркальный поднос на воздушной подушке и, сделав мягкий пируэт, остановился перед жаждущими, поблескивая высокими прозрачными тубами с искристой зеленоватой жидкостью.
Ганга расплылась у Мована во рту знакомым холодноватым облачком, приятно покалывая язык и нёбо, обволокла гортань. Над поверхностью напитка плясали крошечные "призраки" - в каждом сосуде свои. Мовану достались пухленькие наяды, прикрытые только собственными волосами. Анимация, хоть и примитивная, будоражила воображение. В тубе у Анамны посверкивали цветными огоньками крошечные взрывы сверхновых. Мован с тоской подумал, что о ганге, как и о многих других изысканных удовольствиях, на ближайшие несколько лет придется забыть.
Деликатно пропел динамик, на столе перед чиновником включился горизонтальный экран.
- Вот и ваше направление на работу! Аги-анхо - населенный пункт неподалеку отсюда. Там уже работает один учитель лингваты - Дарнег Хорк, очень перспективный специалист. Он, правда, приезжий и испытывает кое-какие трудности... Надеюсь, вы его поддержите. Сейчас Аги-анхо - городишко так себе, но лет через пять мы сделаем из него мощный центр по вторичной переработке. Мы почти убедили в необходимости такого центра брилиангский совет старейшин. Теперь дело за горожанами: бедняги никак не могут понять, какие выгоды им сулит это преображение. Поможете нам?
- Конечно. Для этого я здесь.
***
Дарнег, напарник Мована по аги-анхской школе, в изнеможении откинулся на спинку кресла. Было жарко, а из напитков осталось только какое-то местное газированное пойло, примитивное, как вода из крана - ни музыкальных фрагментов, ни хоть какой-нибудь завалящей анимации. Одно голое утоление жажды.
- Мне еще никогда не случалось сталкиваться с таким трудным материалом! - пожаловался Дарнег. Его круглое лицо лоснилось от пота, а на рубашке под мышками, несмотря на мощную обработку антиперспирантами, проступали влажные пятна.
Дарнег Хорх жил на Брилианге второй год. Благодаря новым средствам обучения, которые позволяли преподавателю сразу говорить со своими подопечными на лингвате, он так и не выучил брилиангский язык, обходясь минимальным набором фраз. Его ученики сносно болтали на всеобщем языке, но личностная связь между ними и наставником не устанавливалась. Они просто не находили точек соприкосновения ни в чем, помимо уроков.
- Полюбуйся! Хочу отправить это в аналитическое бюро. Пусть знают, с какими придур... Прости, сложными детьми нам приходится работать!
Дарнег щелкнул тумблером, и на экране возникла одна из обучаемых групп - восемь юных брилиангцев в возрасте от девяти до тринадцати лет. Одного мальчугана Мован знал: это был Куруи, сын того самого водителя, с которым Мован встретился в первый день своего приезда на Брилиангу. Куруи и Дарнег говорили на лингвате.
- Мой отец иметь свой один аэробакль, - бодро докладывал Куруи. - Он ездить на нем в порт возить пассажир...
- Стоп, стоп! Перестань строить гримасы, это же лингвата, а не здешний диалект. В языке, который мы изучаем, спряжение глаголов передается с помощью окончаний, а не обезьяньих ужимок. Оттого, что ты лишний раз высунешь язык, время в предложении не изменится. Повторяй за мной: "Мой отец имеет собственный аэробакль"...
- Мой отец имеет...
- Он ездит на нем в порт...
- Ездит...
- Когда я вырасту, я куплю себе еще два аэробакля...
- Я куплю... А зачем мне столько аэробакля?
Дарнег на экране поморщился: ему не хотелось отвлекаться.
- Аэробаклей... Затем, что ты сможешь взять кого-то в долю и заработать больше ды.
- Для чего? Нам и так хватать.
- Ну... Для того, чтобы купить еще аэробакли. Тогда у тебя будет целый аэропарк.
- А зачем мне парк?
- Чтобы получать прибыль и жить безбедно.
Остальные ученики внимательно слушали. Их интерес казался почти священным: они не понимали, о чем речь, но внушенное с младенчества почтение к взрослым не позволяло им думать, что учитель может нести чушь.
- Наставник Хорк, мы не бедствовать. Все наши родня тоже жить хорошо. Куда же я деть такую кучу ды?
- Дурацкий вопрос! - Дарнег уже злился, так что даже не стал поправлять ошибки. - Когда ды есть, то всегда найдется, куда их деть. Поедешь путешествовать, купишь себе много красивой одежды. Будешь есть все, что хочется и сколько хочется. Перестанешь работать.
- Да, но что же я тогда делать?
- Вот бестолочь... Развлекаться, жить в свое удовольствие, отдыхать...
- От чего? Ведь я уже не работать!
Настоящий, неэкранный Дарнег выключил запись. Щеки его пылали.
- Видел, да? Разговор с глухим. У здешних дика... прости, аборигенов такое наплевательское отношение к собственной жизни, что никакой лингват тут не поможет. Мы зря терять... тьфу!.. теряем время!
Мован вздохнул. Он и сам замечал, что, хотя почти все его юные подопечные успешно усваивали лингват, язык этот оставался для них чужим и бесполезным. Они с удовольствием говорили на лингвате в классе, но едва заканчивались занятия, отбрасывали его, как рабочую одежду, и мгновенно возвращались в дебри родных интонаций и мимических оттенков. Ни учебные сенсофильмы, ни гипнопесни, ни голографические комиксы не могли ничего изменить. Дети с интересом следили, как на экране вырастают сверкающие колонны орбитальных лифтов, а вокруг, у их подножия, сияют живым электричеством гигантские мегаполисы; как возносятся в небо и погружаются глубоко в землю ярусы эстакад, и по каждому, словно расплавленное золото, текут потоки всевозможных наземных машин; как распускают стрекозиные крылья аэрокары в воздухе, пронизанном разноцветной иллюминацией; как бойкие автоматы выбрасывают длинные ленты с яркими пакетами еды и прозрачными тубами напитков... Но каждый раз Мовану казалось, что кроме изумления и восхищения этим красочным, кишащим людьми и машинами миром, он читает на лицах своих учеников что-то еще. Недоумение, что ли, а порой и скуку...
- Ты прав, Дарнег. Среда вокруг них остается бедной на реалии внешнего мира. Того, что уже сделано - магазинов, спортзалов и закусочных, - мало. Брилиангцы должны активно пользоваться языком, нужно вынудить их составлять новые слова по его законам, вникать в его логику. Рядом должно за короткое время появиться достаточно много новых реалий, для которых в брилиангском имен нет. Напитки, ткани, одежда, пищевые блюда, новые марки аэробаклей и каров, бары и кафе, где все устроено по-федеральному, магазины безделушек, салоны комфорт-техники... Словом, все то, что и должно достаться Брилианге после того, как она войдет в состав всеобщей цивилизации. Только при условии такого "обрушивания" этой самой цивилизации на брилиангцев у них будет стимул говорить на универсальном языке и придерживаться универсальных правил. Словом, пришло время поторопить Анамну с переходом на второй уровень.
У Дарнега заблестели глаза.
- Ты прав! Напишем научное обоснование, подберем аргументы. Министерство наверняка поощрит нашу инициативу. У меня уже наклюнулась пара идей... Не волнуйся, я на тебе мертвым грузом висеть не буду. Главное - убедить Анамну, что все, чего мы просим, нужно для дела, а не для облегчения нашего пребывания в этой задни... в отрыве от цивилизованного мира.
Дарнег вскочил и в возбуждении забегал по комнате. Пот лил с него ручьями, одежда липла к его крупному телу, но он этого не замечал, только изредка машинально смахивал со лба капли, чтобы они не попали в глаза..
- Вот что, Мован, не будем откладывать! Такие вещи делаются быстро и напористо. С тебя - общая стратегия, с меня - практическая часть и договоренность с Анамной о личной встрече. Скажем, на следующей неделе. Успеем подготовиться?
- Думаю, да.
- Отлично! Извини, ты меня так взбудоражил, что я просто не могу сидеть на месте. Пойду займусь этим сейчас же. Да и ты не теряй времени! Покажем брилиангцам, что такое федеральная мощь!
Дарнег ушел стремительно, что при его габаритах смотрелось забавно. Но Мован не смог улыбнуться. Ему вообще почему-то было невесело, и никакой радости от собственной инициативы он не испытывал.
Он прислушался к себе, пытаясь разобраться, что именно его настораживает, но ничего не уловил. Может, все дело было в том, что он еще не научился разбираться в своих чувствах как следует, потому что там, в блистающем, стремительном потоке цивилизованной жизни, где каждую секунду перед глазами мелькало что-то новое и яркое, у него никогда не возникало в этом потребности. Только здесь, на тихой и отсталой Брилианге, Мован вдруг обнаружил, что совсем разучился понимать самого себя. И от этого вдруг сделалось тревожно.
Он проследил, чтобы автоматика тщательно навела порядок в школе, и вышел из здания.
Не все его ученики разошлись по домам, несколько ребятишек играли на школьном дворе и при виде Мована радостно заулыбались. Он неплохо ладил со своими подопечными. Маленькие забавные лица были перепачканы: напротив школы находилась федеральная закусочная, где в изобилии продавались дешевые сладости. Их названия теперь регулярно проскальзывали в речи брилиангских детей, как и названия новых игрушек и нарядов, но Мован понимал, что этого слишком мало, чтобы изменить что-то в детских головках.
Одна из девочек, ее звали Йата, подбежала к нему и бойко сообщила на лингвате:
- Наставник Мован, мы придумали про ваши уроки песню!
И тут же запела по-брилиангски. Остальные дети подхватили, сперва несмело, потом, видя, что Мован не собирается их прерывать, громче. Молодой учитель слушал песню и смотрел на подвижные детские мордашки, на жесты маленьких рук. Ему вспомнилось, что на Брилианге существует только один вид письменности - "бесстрастное письмо", которым фиксировались документы и события, не требующие от читателя эмоционального отклика. Художественной литературы, а тем более поэзии, в письменном виде здесь не существовало: для изображения оттенков чувств, которые устно передавались мимикой, интонацией и жестами, потребовалось бы слишком много значков. Стихи и истории пелись или многократно пересказывались на разные лады, одни утрачивались, другие становились всеобщим достоянием...
В этой бесхитростной песенке рассказывалось, как добрый и справедливый наставник Мован учит детей полезному языку, на котором говорят в красивом и далеком мире, куда дети попадут, если будут стараться и хорошо слушать наставника. Что-то в этом роде, наивно и без прикрас. Но выражение лиц, движения и переливы голосов маленьких исполнителей передавали такое доверие, открытость и преданность, что у Мована защемило сердце.
- Очень хорошо, - сказал он на лингвате, когда дети кончили петь и выжидательно воззрились на него. Собственный голос вдруг показался ему суховатым, фразы - бесцветными. - Мне очень по душе ваша песня, спасибо. Я рад, что вам нравится учиться здесь.
Они засмеялись и начали прощаться. Мован понял, что они ждали его, чтобы порадовать, и ему почему-то стало еще грустнее.
***
Ночью ему часто снились большие города. Мован плыл над ними в прозрачной капсуле аэромашины, между гигантских световых столбов орбитальных лифтов, внутри которых, как горошины, перекатывались по вертикали пассажирские челноки. Внизу все было залито светом: многие ярусы бурной и непрерывно мелькающей жизни, электрические, неоновые и флуоресцентные слои гигантского пирога. Вверху небо тоже полыхало огнями, но это были не настоящие созвездия, а правильные габаритные многоугольники орбитальных станций, медленно скользящих вокруг планеты. Было видно, как от них отделяются гигантские лайнеры, прочерчивая небо мигающими цветными пунктирами...
Меню брилиангских ресторанчиков казались смешными человеку, который много лет провел в крупных центрах галактической цивилизации, где еда давно перестала быть просто физической потребностью, а превратилось в вид изощренного наслаждения. Многочисленные добавки "для поднятия настроения" или "повышения работоспособности", активаторы вкуса и запаха, стойкие консерванты, заставлявшие мороженое не таять в самый знойный день, красители, от которых блюда сверкали и переливались всеми цветами радуги - ничего из этого мощного арсенала на Брилианге не было. Когда Мован впервые сел за столик местного кафе, принесенная еда показалась ему малопривлекательной на вид и пресной. Привыкший к деликатесам желудок не сразу научился отзываться на неяркие естественные запахи.
Вечерами было скучно без привычных развлечений. Библиотеки здесь оказались крайне бедны, а брилиангское оборудование по доставке информации с других планет пребывало на ступени каменного века. Кончилось тем, что Мован стал, чтобы развеяться, бродить по улицам, разговаривать с брилиангцами, чаще всего совершенно ему не знакомыми, путешествовать по планете, вспоминая те времена, когда он сам жил здесь и был, до какого-то момента, вполне доволен своей участью...
Дарнег между тем развернул бурную деятельность. Видно, ему жизнь на Брилианге была совсем не по нутру, так он старался поскорее все изменить. Федеральное министерство образования, рассмотрев представленные документы, согласилось перейти ко второму этапу операции. За проявленную инициативу приятелям была перечислена премия, а в случае быстрого успеха их плана предполагалось и повышение потребительской категории, что сулило немало удовольствий, прежде казавшихся недосягаемыми. Дарнег сразу же заказал себе кое-какую провизию, уйму напитков и домашнюю виртуальную станцию с эффектом присутствия, которая давала ему возможность вечерами "выезжать" за пределы Брилианги. Мован тоже несколько раз присутствовал на этих сеансах, но они произвели на него неожиданно тягостное впечатление, как будто он смотрел на чужой мир, в непрерывном движении и холодном мерцании которого ощущалась агрессия вечно голодного хищника. Ему чудилась нарочитость во всем: в мельтешении рекламных искр, бесконечных сверкающих потоках машин, призрачном свечении воздуха. У людей, едущих и летящих в разнообразных аппаратах, было множество дел, связанных с карьерой, покупкой новых нарядов и яств, опробованием новых забав. Они могли четко и дельно объяснить, для чего им нужно то или это. Но вопрос, для чего они вообще живут на свете, наверняка показался бы большинству из них лишенным всякого смысла.
После пары таких сеансов Мовану стали сниться странные, малоприятные сны. В одном из них он опять летел над большим городом в аэрокаре, и в прозрачную обшивку машины, как назойливая механическая птица, стучался пищевой разносчик. Его аляповатые разноцветные крылышки быстро трепетали, из фигурного металлического клюва то и дело выскакивали порции фруктовых эмульсий - белые, ярко-желтые, зеленые, малиновые - и яркими кляксами растекались по наружной обшивке аэрокара. Потом разносчик непонятным образом проник внутрь, и как Мован ни отбивался, все стрелял ему в лицо вязкой жидкостью с резкими фруктовыми ароматами...
После этого сна Мован перестал вечерами ходить к Дарнегу.
***
Зато он навестил городок, в котором вырос. Тот мало изменился за прошедшие годы; немногие предметы федеральной цивилизации, которым удалось сюда проникнуть, смотрелись яркими заплатами на полинялом полотне здешней жизни, текущем, как река, в вечность. Питье, пища, свободное времяпровождение оставались здесь просты, как и двенадцать лет назад, хотя Вселенная вне Брилианги, казалось, за эти годы успела несколько раз полностью сменить кожу.
- А кем ты работаешь? - спросил давний знакомый, который искренне пришел в восторг, встретив Мована на улице.
- Я учитель.
- О-о! - почтительно сказал знакомый, и Мован порадовался, что выбрал педагогику, а не одну из тех призрачных профессий, которые позволяют "делать деньги" на перепродажах, финансовых операциях и прочих малопонятных для конкретного мышления вещах. Впрочем, радость его была недолгой. Учитель - это тот, кто учит, и во все времена в эти слова вкладывался хороший, уважительный смысл. А Мован уже не понимал, чему он учит своих подопечных. Еще недавно он умилялся, видя, что его ученики воспринимают жизнь внешнего мира как один большой фокус, а теперь сам относился к ней похоже, разве что никаких загадок и восторгов для него в этом фокусе не было.
***
Спустя три месяца Мован и Дарнег встретились с Анамной для обсуждения дальнейшей стратегии. Встреча проходила в уже знакомом кабинете, где по одной стене, облицованной рельефным пластиком в жалкой попытке имитировать скалу, струился ядовито-голубой искусственный водопад, воздух явственно пах синтетическим ароматизатором, а в прозрачных тубах с гангой мельтешили бессмысленные анимационные картинки.
- Поздравляю вас с успешным началом второго этапа внедрения в местную культуру, - сказал чиновник Анамна, и Мован, который виделся с ним не так уж давно, вдруг поразился бедности его мимики и интонаций. Создавалось впечатление, что эмоциональная жизнь Анамны вообще крайне скудна и охватывает, в лучшем случае, лишь то, что происходит в этих аппартаментах, включая тень привязанности к одинокому чахлому растеньицу с невзрачными цветками.
Дарнег же чувствовал себя в кабинете Анамны как рыба в воде.
- Да уж, наконец-то первый этап пройден! Как быстро вы планируете завершить второй?
- В течение шести-восьми месяцев. За это время закончат монтаж орбитальных и энергетических станций и электронных заводов: без них переход на третью ступень будет невозможен. Что касается бытовой сферы, то мы построили еще триста развлекательных городков, расширили сеть пищевых центров, салонов комфорт-техники и открыли несколько десятков крупных многоэтажных магазинов. Сейчас на очереди - игорные дома... Словом, движемся по опробованной модели.
- А что дальше? - спросил Мован, почему-то заранее холодея.
- Третья ступень предписывает нам открытие большого порта и орбитальных лифтов - для окончательного встраивания Брилианги в федеральное сообщество. На это у нас пока нет разрешения старейшин - местные власти почему-то упорно держатся за древние предрассудки вроде суверенитета. Если второй этап затянется, придется подключать ментальное воздействие. Пока мы стараемся избегать этого: брилиангцы, по оценкам наших специалистов, входят в группу риска сразу по нескольким параметрам, включая эмоциональную непредсказуемость. Возможен резкий всплеск числа самоубийств, скачок уровня преступности и подобные малоприятные отклонения. Нужно хорошо подготовиться к такому радикальному вмешательству. Надеюсь, вы оба понимаете, что это средство будет использовано только в крайнем случае?
Дарнег с готовностью закивал, потягивая гангу, над поверхностью которой прыгали ярко-сиреневые пауки. Мован же внимательно смотрел Анамне в лицо - и не верил. Человеку, привыкшему читать большую часть информации по мимике, жестам и интонации собеседника, не составит большого труда прочесть даже больше, чем тому хотелось бы...
***
При обучении лингвату в школе использовалась и методика "эмоционального погружения". Последняя срабатывала очень хорошо в силу развитости эмоциональной сферы у подопечных Мована. По сравнению с брилиангский, душевная жизнь носителей лингваты казалась, мягко говоря, бедноватой. В брилиангском языке было около двух сотен определений улыбки, около полутора сотен - печали. Шкала состояний между счастьем и отчаянием насчитывала тысячи мельчайших градаций. Скудные определения чувств, зафиксированные лингватом, ученики Мована усваивали почти мгновенно, при этом расцвечивая их разными выражениями лица, плавными или резкими движениями, голосовыми вариациями. Брилианга пока не собиралась говорить на лингвате, она ассимилировала его, перекраивая на свой лад, наполняла своей, кажущейся остальному миру парадоксальной, логикой, радужным богатством своих чувств.
Но так могло продолжаться лишь до тех пор, пока вкрапления лингвата были ограничены и слабо подкреплены внешней атрибутикой. Что будет, когда на Брилиангу хлынет настоящая лавина вещей, явлений и образов, для которых в здешнем языке аналогов попросту нет? Когда чужие фразы начнут диктовать непривычные связи между словами, навязывать готовые синтаксические конструкции, настойчиво прививать чуждую логику? Когда наряду с брилиангскими способами словобразования будут множиться другие - более простые, компактные, удобные в том стремительном течении жизни, который воцарится на этой тихой планете через годик-другой? Когда чужая речь и музыка, не несущие реальной душевной нагрузки, будут ежеминутно низвергаться с экранов, притворяясь искусством и одновременно настойчиво предлагая что-нибудь купить, надеть, съесть? И все это здесь, на планете, где население не может даже опереться на память прежних поколений, потому что у него нет письменной художественной культуры, а есть только живая жизнь, живые эмоции! Останется ли тогда в языке и в душе здешних жителей место для нынешних чувств, понадобятся ли им все те же двести наименований улыбки, сто с лишним названий для скорби?
Конечно, это случится не сразу, но уже нынешние дети Брилианги растут совсем другими, чем их родители и деды. Разрыв языковой, а с ней и ценностной преемственности давно входит в стратегию "присоединения" очередного народа к федеральному человечеству ...
Взволнованный этими мыслями, Мован вышел из дому и отправился бродить по улицам Аги-анхо. В голове его звучала детская песенка о том, как добрый и справедливый учитель ведет своих учеников в сказочный мир больших, сверкающих огнями городов.
***
Неожиданно все планы по вовлечению Брилианги в федеральное братство Галактики рухнули. Мован и Дарнег узнали об этом от Анамны, который позвонил в учительскую, где они обсуждали проведенные уроки. Сигнал "министерской" связи заставил приятелей вздрогнуть от неожиданности.
Лицо Анамны на экране, на первый взгляд, казалось безмятежным, но Мован мгновенно распознал за этой безмятежностью напряжение.
- Мне жаль сообщать вам эту новость, мои уважаемые ассистенты, но, судя по всему, наш проект будет закрыт.
- Как? Почему? - вырвалось у потрясенных учителей.
- Принято решение о создании первого пространственного тоннеля для сверхскоростных лайнеров. Он протянется от Жахабры до Адальгора и будет проходить вблизи здешней звездной системы. Все космические тела, способные вызвать заметные помехи в работе тоннеля, будут уничтожены. Мне очень жаль, но Брилианга в этом списке стоит первой. Население будет эвакуировано и расселено по федеральным планетам в течение ближайших трех месяцев. Дольше ждать невозможно: встречные энергетические потоки, необходимые для создания нужного напряжения, уже пущены. В силу того, что брилиангцы будут ассимилированы другими народами, наши с вами усилия по приспособлению их психики к внешнему миру, не пропадут втуне. Надеюсь, этим людям будет теперь легче адаптироваться в чуждой среде... Наш с вами договор о вознаграждении остается в силе.
Дарнег, на языке которого, видимо, как раз вертелся этот вопрос, облегченно вздохнул. Он давно мечтал покинуть Брилиангу.
Мован спросил:
- Но ведь они могут не захотеть уезжать. Что тогда?
- Кто "они"? - изумился Анамна. - Брилиангцы? Как они могут не захотеть - они же иначе погибнут!
- Но здесь их дом. Здесь они жили веками. Почему никто не спросил их, согласны ли они пожертвовать своей планетой для тоннеля, который не имеет к ним никакого отношения?
- Пока не имеет, это во-первых. Переселятся в другие условия, научатся летать на лайнерах - очень даже будет иметь. Во-вторых, никому в наше время тотальной ответственности и в голову не придет, что кто-то может руководствоваться капризами "хочу-не хочу", когда речь идет о благе всей цивилизации. Вы представляете, сколько проблем решит этот туннель? Как приблизятся к нам дальние концы Галактики, насколько удобнее людям станет путешествовать между звезд? И что, ради этого нельзя отказаться от одной планетки, где нет ничего по-настоящему ценного - ни редких ископаемых, ни развитой промышленности, ни уникальных технологий, ни культурных памятников?
- Но у нас есть ценности! Причем, такие, которые везде в Галактике уже давно утрачены. Я имею в виду язык, сохранивший богатейший спектр чувств, эмоций - Брилианга обладает просто потрясающим сокровищем!
- Помилуйте, ну кому в наше время нужны эмоции! Это же просто какой-то тормоз, пережиток темных веков. Вот вами сейчас руководят именно эмоции, а не здравый смысл. Попробуйте рассуждать разумно. Как объяснить брилиангцам, что такое транспортный энергетический тоннель, если они даже к обычным орбитальным челнокам относятся с недоверием? Не надо эмоций, в таких делах нужен строгий расчет. Здесь проходит самый экономный маршрут. При малейшем отклонении потока затраты энергии возрастают в десятки и сотни раз. Чтобы бороться с помехами, понадобится обесточить несколько планет. Вы хотите, чтобы из-за вас кто-то остался без жизненно важных света и тепла?
- Я не хочу, но...
- Нет, все-таки как прочно даже в лучших из нас сидят местнические интересы! Дескать, мы не против пользоваться всеми благами федеральной цивилизации, но поступиться чем-то своим в ответ - ни-ни! И это я слышу от вас, Мован, человека, воспитанного на федеральных идеалах! Извините, у меня мало времени. Сообщаю вам эту новость заранее, чтобы она не было для вас неожиданностью. Надеюсь, вы сумеете донести до родителей ваших учеников, что разумнее будет повиноваться. Никто не собирается вступать с ними в споры. Те, кто не покинет Брилиангу добровольно, будут депортированы федеральными войсками. Никто не должен пострадать - у нас же гуманное сообщество!
***
Силовое поле, отделявшее стартово-посадочный сектор от общедоступного, переливалось всеми цветами радуги и тихо гудело. Казалось, в воздухе между людьми и маячившими далеко вдали орбитальными челноками дрожит мыльная пленка, готовая вот-вот лопнуть. Единственным проходом сквозь нее были пропускные шлюзы, где пассажиры садились в надежно защищенные от радиации посадочные шлюпки.
Люди, собравшиеся сейчас у одного из таких шлюзов, тихо переговаривались, ожидая, когда откроются массивные ворота. Людей было немного - гораздо меньше, чем рассчитывали чиновники федеральных ведомств, выделившие для эвакуации населения дополнительные челноки. Брилиангцев почти не было, в основном у шлюзов ожидали посадки специалисты, присланные сюда по служебной надобности и теперь стремившиеся оказаться на безопасном расстоянии от обреченной планеты. Вели они себя сдержанно, цивилизованно: не толкались, не плакали и не затевали ожесточенных дискуссий, кто прав, кто виноват. Для них это был лишь один из сотен миров, причем далеко не лучший. Временами эти люди посматривали в светло-голубое брилиангское небо, полинявшее от многодневного зноя, как будто именно оттуда кто-то невидимый должен был дать сигнал к отправлению.
Мован и Дарнег стояли чуть в стороне от общей группы.
- Когда ты собираешься улетать?
- Что? - Мован оторвал взгляд от радужной пленки силового поля. - Да пока не собираюсь...
Дарнег озабоченно покачал головой.
- Я бы на твоем месте не откладывал. Это только так сказано, что впереди еще три месяца. На самом деле, уже недель через шесть здесь начнет повышаться радиационный фон. Это может привести к выходу из строя техники и прочим опасным последствиям.
Мован не ответил. Челнок, на котором Дарнег должен был подняться на орбиту, находился очень далеко, но все же было видно, как возле него катаются туда-сюда разноцветные драже погрузочных автоматов.
Дарнег снова заговорил:
- Это правда, что старейшины Брилианги отказались покинуть планету?
- Правда. Они обратились в Федеральный Центр с просьбой найти другой вариант прокладки тоннеля. Им вежливо ответили, что отменить уже ничего нельзя. Тогда они заявили, что не намерены уезжать.
- Ну и глупо! Теперь, глядя на них, половина аборигенов будет сидеть и ждать, пока энергетические потоки, встретившись, не оставят здесь даже пепла. Какой-то стадный инстинкт, уж извини за прямоту!
Мован молча смотрел на него. До Дарнега начало доходить.
- Уж не хочешь ли ты сказать, что и ты тоже... решил остаться?
- Да.
Дарнег застонал и изо всех хлопнул себя ладонями по бокам. Мовану даже стало его жаль: видимо, напарник действительно был к нему привязан.
- Мован, ты же разумный человек! Как ты можешь следовать за толпой, где твоя индивидуальность? У тебя блестящее образование, светлая голова. Ты способен начать с нуля на любом месте и добиться успеха. Что ты забыл в этом захолустье?
Мован улыбнулся.
- Видишь ли, я родился и вырос на Брилианге. Меня учили, что наши чувства - это не только страх или покой, сытость или голод, а также стремление ко всевозможным удовольствиям. Их гораздо больше и многие из них гораздо тоньше, прекраснее и важнее...
Дарнег с досадой отмахнулся. Мовану было видно, как за спиной приятеля от челнока отделились ртутные шарики посадочных шлюпок и двинулись по направлению к шлюзам.
- Красивые слова! Ты пойми, ведь за ними нет никакого смысла! Эмоции - это как раз то, что заставляет людей терять голову и делать глупости. Вот как тебя сейчас. И потом, пока ты жив, ты можешь проповедовать свои воззрения где угодно. Федеральные законы этого не запрещают. А если ты умрешь, кто скажет все это людям? Хотя бы такое соображение должно тебя останавливать!
Мован грустно усмехнулся.
- Видишь ли, за двенадцать лет я много где побывал. Но все, что я тебе сказал, пришло мне в голову здесь, на Брилианге. Потому что здесь все еще настоящая вода, настоящий ветер и настоящие чувства.
- Перестань! Как будто за пределами Брилианги ты не сможешь пользоваться натуральными благами!
- Я сказал, "настоящие", а не "натуральные".
- А какая разница?
- Ты прав: для человека, говорящего на лингвате - никакой. Вот и ответ, касающийся моих возможных проповедей - их просто не поймут. Ведь мне тоже придется говорить на лингвате. В этом языке много слов для еды, развлечений, науки и техники, и всего несколько - для обозначения чувств. А в брилиангском - только для улыбки их двести...
- Мован, ты идиот! Какая улыбка? Причем здесь вода и ветер? Тут скоро не будет ни того, ни другого - только мертвый космос! Чего вы добьетесь, оставшись? Вас все равно депортируют: наша цивилизация не разбрасывается человеческими жизнями. Что и кому вы докажете своим упрямством?
- А кто тебе сказал, что мы собираемся кому-то что-то доказывать? Мы просто хотим жить и умереть там, где считаем правильным. Вот не знал, что и это прописано в федеральных законах!
Дарнег открыл рот, чтобы разразиться новой страстной речью, но в эту минуту гудение усилилось и двери шлюза поползли в стороны.
- Не валяй дурака, Мован! Буду рад встретиться с тобой, когда все это закончится. Посидим, выпьем, прогуляемся по... Ну, мне пора!
Они пожали друг другу руки, потом обнялись.
- Счастливого пути, Дарнег.
***
Чем ближе становился роковой день, тем больше людей уезжали - со слезами и причитаниями, разрывавшими сердце. Потом явились депортационные службы - федеральное братство пеклось о своих новых, еще не вполне разумных членах. За несколько недель Брилианга была прочесана вдоль и поперек, и те, кто не покинул ее добровольно, были, после стремительно подавленного сопротивления, подняты на орбитальные станции и погружены в огромные межзвездные лайнеры. Им обещали новую, благоустроенную жизнь на богатых, развитых планетах, но Мован что-то не замечал у своих соотечественников большой радости по этому поводу. Потерявшие дом брилиангцы бестолково слонялись по кораблю, липли к иллюминаторам, то и дело, к раздражению военных и чиновников, взрываясь гневом или слезами.
Как-то само собой случилось так, что ученики Мована постепенно опять собрались вокруг него, как будто среди всеобщего несчастья и растерянности единственной незыблемой опорой для них оставалось привычное расписание уроков.
Молодой учитель обвел глазами свою поредевшую группу. Многие уехали раньше или находились сейчас на других кораблях, но звонкоголосая Йата и Куруи, любитель каверзных вопросов, были здесь. Едва началось первое занятие, как сын водителя портового аэробакля поднял руку.
- Наставник Мован! Это правда, что наша планета скоро вся погибать?
Он говорил на лингвате, и вопрос прозвучал сухо, как министерские документы, в которых содержался приговор Брилианге.
Мован посмотрел на обращенные к нему внимательные маленькие лица. По ним можно было прочесть больше, намного больше, чем было сказано...
- Правда, Куруи, - сказал он, сознательно переходя на брилиангский. - Ты молодец, что спросил: это сегодня самая печальная и самая важная для нас тема. И говорить об этом мы будем на нашем родном языке - потому что только на нем у нас найдется достаточно слов и для слез, и для улыбки.