Аннотация: История в процессе. Странно, неужто расчехлились мы :)
На старенькой, но чистой плитке деловито посапывал чайник. Пузатенький и яркий, как увеличенная елочная игрушка. Зевнув и поежившись, Аля приблизила ладошки к расписанным пестро бокам. Стояла так, впитывая с удовольствием исходящее от чайничка тепло, оглядывая по кругу нежданно приютившее жилище. Ночные события вспоминались эпизодами, но мысли о родителях и Васе она взашей гнала. Не хватало только здесь и сейчас снова в отчаянье впасть и эту непонятную прострацию. Когда собой не владеешь и можешь только наблюдать - немым свидетелем со стороны.
'Неправда. Сама приказала'. - Возмутился обиженный шепот. Аля вздрогнула, ойкнув, уронила ладонь на разогретый металл, отдернула, затрясла. Открыла кран, сунула под воду. Глядела расстроено на красный полумесяц, вспухающий прямо на глазах. Замечательное начало замечательного дня - теперь еще несколько часиков зенки на лоб ползти станут.
'А ты ее убери'. - Посоветовал тот же шепоток. Аля столбом застыла.
- К-каак? - Наконец промямлила, вытащив руку из-под воды.
'Скатай и выбрось'.
- Боль?!
'Пов-реж-де-ни-е! Сидит в тебе, пока разрешаешь. Не хочешь терпеть, избавься'.
- А что... можно хотеть?
'А люди разве за боли свои не держатся? Не только держатся, но и лелеют их, и растят. Душевные чаще, правда'.
... Ладонь перед глазами. Ты взглядом обводишь пятно. И взглядом же красноту от границ притягиваешь к центру. Наблюдаешь, как светлеет кожа, испаряются жжение и жар. В воздухе над ладонью струится крохотный пламенный язычок. Преобразуется в шарик, соединенный с рукой оранжевой пуповиной-ниточкой. Ниточка разрывается. Шарик летит к плите. Шлеп! Чайник заходится свистом, в одно мгновение закипев. Подоспев, газ отключаешь. Оглядываешь руку вновь - на ожог ни намека, кожа гладкая, бархатистая. Для сравнения изучаешь вторую. Эта осталась обветренной, пальцы шершавые и сухие. Силишься в обалдение не впадать и облегченно отвлекаешься на скрипучий ласковый тенорок, позвавший тебя по имени из отгороженной дверью прихожей.
- Сашенька? Проснулась, детка? Вот хорошо, обедать станем тогда...
Она уже сильно в возрасте, эта смутно знакомая женщина, а старухой не назовешь. Худощавая, почти сухая, осанку держит с трудом. Но чувствуется в ней основа, вот как у ивовой гибкой лозы. Такая гнется под ветром, стелется до земли, но чуть затишье и солнышко - готова подняться вверх. И вновь шелестеть листочками, тянуться к свету и теплу, радоваться каждому прожитому часу.
Тебе рядом с нею уютно. Не хочется задумываться, переживать. И ты как можешь ощущения эти длишь. Гладя ладошками толстостенную глиняную пиалу, смакуя по глоточку с привкусом мяты чай.
- Сашуля, не помнишь меня?
Смущенно пожимаешь плечами, отмалчиваясь. На ум почему-то просятся картинки. В них взрослых нет. Но есть ребенок. Кудрявый щупленький мальчик. Худое бледное личико и карие лучистые глаза.
Хозяйка встает, кутаясь в шаль, проходит к комоду. Вынимает фото в простой коричневой рамке, молча тебе подает.
Ты гулко вздыхаешь, сдвигаясь под спинку плетеного кухонного креслица. Впитываешь жадно глазами, разбирая по черточкам повзрослевшее, но по-прежнему родное лицо.
- Вы Славика бабушка? Какая же я балда!
И поражаешься себе - такое забыть умудрилась! Хотя... времени достаточно ушло. С тех пор как этот ласковый и светлый мальчуган на одно удивительно доброе лето сделался закадычным твоим дружком. Тебе было восемь. Ему - едва четыре набежало.
* * *
Он гостил на каникулах. Из Прибалтики приехал, издалека. И ни с кем во дворе не водился. Не потому, что не хотел - родители не позволяли. Запрещали бегать, танцевали над каждым синячком. Чуть не на поводке, в стороне от сверстников выгуливали. Соответственно, местная ребятня мальчишку сразу невзлюбила.
Руки протягивать боялись, а вот насмешничали наперегонки. Больше между собой, конечно. В лицо - когда родители не слышали. Мама на защиту сыночка коршуном прямо кидалась, а угрюмый молчаливый отец одним видом на расстояние отгонял. Но диверсии порою удавались. Мимо пробежав, пихнуть, или раздавить ногой игрушку. Дразниться, когда взрослые отвлеклись, и вообще всячески подчеркивать презрение к комнатному 'мамкиному сынку'. А Але мальчуган понравился, ее тянуло к нему.
Она, во-первых, внимание обратила на правильно поставленную речь и необычное в его возрасте поведение. Мальчишка складно изъяснялся. Легко и к месту употреблял слова, с которыми одногодки даже не знакомились еще. Держался странно по-взрослому, смотрел проникновенно и ясно. Але казалось, этот философ маленький осведомленнее и мудрее не только своих родителей, а всех ей известных людей. Ему такое ведомо, что им постичь не дано. Еще или вообще. Но эти познания радостными не назовутся.
А во-вторых, он Але ее саму напоминал. Тоже виделся одиноким корабликом в бесконечном туманном океане. Который грезит о большой земле, о настоящей разноцветной жизни. И на жизнь эту надеется. Вопреки предписанной судьбе.
Она продумывала подходы, откровенно побаиваясь стоящих на страже нянек. Но случай позволил встретиться без свидетелей. С тех пор Аля частенько задается вопросом - так ли все случайное случайно как мы это видеть хотим?
Она улизнула из дому с утра, подальше от нотаций и воркотни. Перебралась через забор в детсадовскую старую беседку. Разложила листочки с набросками на дощатом пыльном полу. Осмотрелась напоследок, не подглядывает ли кто, приготовилась к удовольствию рисовать. И тут, вдруг, услыхала.
Рядышком плакали шепотом. Именно шепотом, тщательно звуки гася. Аля подумала, что ослышалась, но за стеной завсхлипывали вновь.
Сложила листики стопкою, придавив кирпичом, крадучись отправилась выяснять. Обогнула упавшие подпорки и увидела забившегося в карман между выступом веранды и виноградными лозами малыша. Точнее, спину горбиком и макушку в клетчатой панамке. По панамке Славика и признала. Хотя разницы ей в тот момент не было. Она на чужое горе своеобразно реагировала - без раздумий спешила помочь, часто-густо зарабатывая на орехи уже себе. Прибегавшие следом взрослые в неприятностях, приключившихся с их отпрысками, автоматом незадачливую спасительницу и обвиняли. Мол, сама 'толкнула, уронила, ударила', а теперь прикидывается, не наказали чтоб. Вдохновленно рыдающие чадушки теорий не опровергали, Аля тоже молчала - не поверят же все равно. И продолжала ловить грабли с почти фанатичным упорством.
Присела рядом, втиснувшись под стенку, похлопала легонько по плечу. Мальчишка вскинулся, но молча. Обернувшись, смотрел в глаза, сведя напряженно светлые бровки. Понемногу личико смягчилось.
- А я тебя знаю. - Прошептал. - Не говори им, пожалуйста, а то меня заберут.
- Куда?
- В больницу. Я не хочу в больницу. Она не помогает. - Скривился и снова всхлипнул. Развернулся к Але неловко, поддерживая правой рукой левую, прижатую к груди. Сев на землю, зажмурился. По щекам стекали слезинки.
- Ты упал и ушибся? Сильно?!
Он замотал головой, затих, будто к чему-то прислушиваясь. Потом вздохнул и попросил, расстегивая ветровку:
- Поможешь снять?
И Аля помогла. А когда увидела, что прячется под фланелевым плотным рукавом, чуть сама сиреной не завопила.
Курточку он на майку надел. И сейчас вся рука на виду оказалась. От запястья до плеча раздутая как свежесваренная сарделька. В красных пятнах и разводах.
- Ой, мамочки! - Вырвалось у Али писком. - К доктору надо! Скорей!
- Я сказал, нет! - заголосил мальчик. - Не поеду в больницу! Мне там больно все равно. А они только ходят и смотрят. И велят, чтобы не плакал... Я устал. Так устал!.. Не могу больше... - Последние слова выдавил с безнадежным равнодушием и сразу как-то сник. Пересилив страх, Аля опухоль пощупала.
- Похоже на синяк. Только... большущий и огнем горит. И будто там внутри...водой накачано. Очень больно?
- Нет. - Он шмыгнул носом, утерся, подперев голову, внимательно следил за мнущими легонько локоть тонкими пальчиками. - Теперь легче... намного. Почти не болит, когда трогаешь.
- Нужно повязку наложить. - Авторитетно заявила Аля. С чего ей так представилось, ответить бы не смогла. Но никто и не спрашивал. Славик с энтузиазмом согласился, очевидно целиком ей доверившись. Аля завела его в беседку, усадила на лавочке, велев подождать, и отправилась за 'перевязочным материалом'.
Материал она подбирала по принципу 'на глаза попалось', но и логику по-своему блюла. Нащипала у забора крапивных листьев, вспомнив, как мама однажды заваривала их и пила - 'чтобы почистить кровь'. Потом взялась додумывать, чего примочке не хватает. В поле зрения заметилась бадейка с остатками глиняной болтушки - в садике шел ремонт, рабочие этой замазкой штопали трещины и плитку равняли. Недолго думая, Аля утянула из песочницы игрушечное забытое ведерко. Нагребла в него глины. Из оцинкованного бака под водостоком пригоршнями долила воды. Вымешивала, пыхтя, двумя руками, пока содержимое не стало блинное тесто напоминать. Оттерла наскоро ладошки, поволокла добычу к пациенту.
Мальчик спал. Калачиком, придвинув острые коленки. Свесил больную руку, а здоровой за уголок цепко держал одну из Алиных карандашных зарисовок. Остальные листочки тоже были тут. Славик переложил их под лавочку и снова камнем придавил. Аля поинтересовалась, что за картинку выбрал Слава. Невольно расстроилась - самую удачную, конечно. На фоне звездного неба, тонконогая и воздушная, с птичьими сложенными крыльями, кошка. Сидит на краю утеса, парящего над мраком узким заостренным языком, смотрит через плечо зелеными лунными глазами. Над этими глазами Аля целых два дня трудилась. Пока до совершенства довела. Благодаря им весь рисунок ожил. А еще получился интересный эффект - с какой стороны на изображение ни глянь, кошка на тебя в свою очередь смотрит. Больше того - за твоими передвижениями следит.
Может, выйдет с мальчиком 'сторговаться', предложить другую картинку взамен, объяснить, что эту отдать не может, не готова?..
- Она приходила. Ночью. И точно такая же была. Красивая и добрая... Как ты!.. Ты мне подаришь ее, правда?
Аля подавила вздох, заглянула внимательно в полнящиеся надеждой распахнутые карие глаза, кивнула коротко, смиряясь. Скомандовала сухо, чтоб тему перевести:
- Руку давай. Лечить тебя будем.
Разминала крапиву, расчесывая зудящие ладошки, прикладывала, обмазывая поверх клейкой кашицей, ждала пока затвердеет. Сверху бумажными листами обвернула. Нашла обрывок шпагата, перетерла о стекляшку, кусочками обвязала. Устало подытожила, оценивая замурзанного, но страшно довольного парнишку, снова облаченного в заляпанную глиной курточку:
- Готово. Теперь домой, не то твои родители точно меня прибьют.
- Нас. - Серьезно поправил Славик.
Не прибили. Но шуму было! Начать с того, что мальчика весь двор уже искал, не только взрослые, а и дети, которым посулили щедрое вознаграждение. Славик, оказывается, не просто погулять вышел, а целенаправленно сбежал, не дождавшись вызванной скорой. И теперь округа суматошно сбивала ноги. Даже насмешники недавние. Непонятное и грозное слово - гемофилия, всполошившее старших, мимо детских ушей не прошло. Сути не поняли, но звучало страшновато, плюс воспринялось как захватывающая игра - отыскать беглеца и жизнь ему спасти. Ну и кинулись охотиться в восторге. А убедившись, что противная Алька умудрилась всех опередить, от обиды чуть не затоптали.
Славик будто почувствовал, вцепился в руку и не выпускал. Когда окруженные вопящей ребятней, словно живым щитом, к дому его продвигались. И когда выбежавшая навстречу мама целовала потерю со слезами, отворачивался и лишь на Алю смотрел. Повернулся к хмурому отцу, заявил резко:
- Прогонишь, снова убегу. На камни с дерева спрыгну! Или с балкона.
Вывернулся из материнских объятий, пошагал, насупившись, в подъезд и Алю за собой потянул. Она вырываться не посмела, не хотела грубиянкой выглядеть. В результате оказалась в гостиной, ждала, пока в соседней комнате закончится осмотр. Доктора уехали, Слава ее позвал.
Во время ожидания с бабушкой, Нилой Азаровной, и познакомилась. Только выглядела та - вовсе не как сейчас. Статная, элегантная, по виду едва за сорок. Лицо начальственное, строгое. Но строгость в момент улетучилась, стоило ей заговорить. Расспрашивала приветливо и подробно, особенное внимание кустарному лечению уделила, но ни словечком не укорила девочку в неправильности действий или вреде. Несколько раз заглядывал Славин папа, вид у него был настороженный. Собеседница, обернувшись, неизменно кивала на дверь. Мужчина молча уходил. А привыкшая к безоговорочному отцовскому авторитету Аля поражалась - в этой семье главенствовала женщина. Фантастика, чудо из чудес.
Закончился день благополучно. И для мальчика, и для Али. Импровизированную лангету, конечно, сняли, но Слава радостно рассказал: доктора заявили, что рука отлично заживает, госпитализация не нужна. И по этому поводу бабушка предложила утроить им с Алей маленький праздник, отвести на детское шоу в кафе. Аля уверовала тогда, что каким-то чудом в сказку попала.
И сказка продолжалась. Все лето до самого сентября. Они были со Славою неразлучны. Гуляли, держались за руки и разговаривали, разговаривали. А на дразнилки про жениха и невесту улыбались насмешникам в лицо.
Алины родители в восторге от дружбы не были. Но как ни странно обошлись без запретов. Хоть отец и бурчал, что дочка в добровольные сиделки записалась, но высказываниями и ограничивался. И мама не пилила, так, иронизировала иногда:
- Любишь ты убогих подбирать, Алька. Ходячая скорая помощь. И, главное, без пользы вообще. Вот уедут, забудут как звать, помяни мое слово, наплачешься.
Аля и точно боялась Славиного отъезда, но не заговаривала о нем. Предпочитала представлять, как будет замечательно, когда он следующим летом возвратится. Тем более, Слава сам о том же мечтал, обещая непременно приехать уже на зимних каникулах. Аля в такие моменты, если рядышком его родители присутствовали, отчетливо ловила на себе их напряженный, словно даже испуганный взгляд, но стоило повернуться и напрямую посмотреть, ничего подобного не замечалось.
Слава за лето вытянулся, окреп. Чаще бегал, подтягивался на турниках, не страшась нечаянно расшибиться. И случавшиеся царапины с синяками заживали у него так же быстро, как у любого другого ребенка. Особенно если эти царапины ему Аля залечивала сама.
В сентябре он уехал, вместе с родителями и бабушкой. И не вернулся больше никогда. Ни той зимой, ни следующим летом.
Сказать, что Алю дразнили, это ничего не сказать. Ей прописные гонения устроили. Оторвались по полной за временное благополучие и защиту. Она на все насмешки молчала, или молча давала сдачу, когда становилось невмоготу.
А сама ждала, ничем окружающим не показывая, так ожидает хозяина брошенная на вокзале дворняжка. Она не скулит и не мечется, как потерявшиеся породистые псы, не заискивает перед прохожими, не впадает в отчаяние и тоску. Всем видом демонстрируя независимость, крутится деловито у мусорок, на солнышке, отогреваясь, лежит. Но без конца провожает поезда внимательными грустными глазами и не прекращает верить, что исчезнувший друг в один волшебный день вернется. И уже никуда не уйдет.
Она ждала, насколько хватило сил. А потом запретила себе о Славике думать. День за днем повторяя: ничего не было, совсем ничего, а Слава ей просто приснился. В конце концов убедила себя и забыла. А теперь эти воспоминания в ее жизнь стучатся опять.
* * *
...Нахлынула дикая злость. Как будто грязью ошпарила. Змеящейся черной гарью вползает внутрь пустота. Зачем ты здесь? К чему это просчитанное участие? Она лжет сейчас и заискивает. Ей от тебя опять что-то нужно. Им всем от тебя что-то нужно, когда становится невмоготу. А потом разворачиваются и уходят. И уже не видят в упор. Они не достойны жалости. И помощи недостойны!
Не поднимая глаз, придаешь безразличие позе, отложив фото, сплетаешь пальцы в замок, чтобы дрожь в глаза не бросалась.
- Нила Азаровна, мне, пожалуй, пора. Я позвоню от вас, если можно?
- Ты не хочешь о Славике узнать? - обескураженность похожа на отчаяние, к такому она явно не готова.
- И так известно. - Невольно прорывается смешок. Не у тебя, у внутреннего жителя потустороннего. - Год с копейками тому, стало быть - прошлым летом. Мост, пьяный на встречке. Славу из машины выбросило. Но серьезных травм нет. А родителей в салоне зажало. И загорелся бензобак. - Зверь внутри оскалился недобро. - Мы, знаете ли, платим по счетам.
Захотелось заткнуть себе рот. В самом деле, какого она черта?! У Нилы Азаровны застывшее лицо будто припорошено мукой, в глазах разрастается ужас. Опомнись, дуреха, тормози!
- Простите, бога ради. Мне это не в радость совсем. Не спрашивайте только, откуда. Но вы должны понимать... я Славе плохого не хотела. И на вас обиду не держу. Просто законы существуют. Их тяжело объяснить - помолчала, подбирая нужное слово - логически, да. - Потянулась решительно, крепко охватила сухую холодную ладонь. Хозяйка вздрогнула, но руку не убрала. Смотрела на Алю побитой больной собакой, ожидая, как приговора в суде. - Ложную надежду... заведомо... бывает опасно давать. Я вам тогда глупо поверила. Поверила сильно чересчур. И так же сильно разочаровалась. Но я не хотела, чтобы других настигла моя боль. Наверно, не хотела недостаточно... А у Славы... У него все сложится хорошо.
- А я ведь к тебе приехала, Сашенька. И-и... за тобой.
Аля улыбнулась через силу, мазнула ладонью по столу.
- Не говорите дальше. Пожалуйста. Позвольте мне позвонить.
- Сашуля, выслушай меня. Ну дай хоть словечко вставить. Славик жил вашей дружбой. Дня не случалось, чтобы о тебе не говорил. Но мы боялись. Вот каюсь, как идиоты последние боялись, что если встретитесь, его болезнь опять к нему вернется. Не могу объяснить, что такое на нас нашло. Безумное какое-то суеверие. А потом навалилось. Смерти, нищета. Еле выкарабкались, голову подняли. Он в суворовское поступил, как мечтали тогда, ты помнишь?
- Да. Успокойтесь, Нила Азаровна. Слава больше не станет болеть.
- Но он так с тобою хочет увидеться. Грезил прямо. Чтобы ты приехала погостить. Или лучше... насовсем осталась... У нас места много, в пригороде большой дом, ты бы никого не стесняла... Саша, Сашенька, выслушай! - затрясла взволнованно руками. - Это правда, милая моя. Мы со Славой все продумали и решили. Я уговорю твоих родителей. Сначала на время. Потом, как захочешь сама. Ну что тебе здесь терять? - Сморщилась горестно, приложив ладони к щекам. - Ох, не так же... не с налету хотела...
- Нила Азаровна. - Как сухо произносятся слова. С трезвостью автомата и полным отсутствием чувств. - У Славика и вас все будет благополучно. И я благодарна за участие. Но мне необходимо позвонить. Это важно и откладывать нельзя.
- Телефон в тамбуре. - Потеряно выдавила Славина бабушка. Не дожидаясь дальнейших уговоров, Аля метнулась в темноватый коридорчик. Пришлепнула потертый аппаратик, как жука гигантского накрыла. Задержалась, зажмурив глаза и заставив себя ровно вдыхать. Осторожно приблизила трубку к уху. Слушая длящийся гудок, подняла растерянно плечи. Глупейшая ситуация. Обращаться в никуда, без адреса, это же дремучий бред...
- Краасс. Пожалуйста... Если меня слышишь, забери! - вырвалось стоном раньше, чем собраться успела. И сразу же хрипатое гудение сменилось звонкой тишиной, а тишина знакомым баритоном, скептично-благодушно возвестившим:
- Котеныш до срока соскучился. Неужели? Машина у подъезда, выходи.
Вернув трубку на рычаг, Аля крутнула задвижку и, притворив за собою дверь, пустилась по лестнице вниз.
'Не оглядывайся. - Прилипчиво стучало в голове. - Не оглядывайся, Алька и не думай...'