Это старая сказка
Самиздат:
[Регистрация]
[Найти]
[Рейтинги]
[Обсуждения]
[Новинки]
[Обзоры]
[Помощь|Техвопросы]
|
|
|
|
Аннотация:
Взяв в руки книгу, которая вместо прочтения, позволит пережить вам тот или иной рассказ, никогда не знаешь, где окажешься. Особенно, если странный артефакт позволит просмотреть ваши прошлые жизни. Остается только пережить и найти подсказки, чтобы понять настоящее....
Этот рассказ не только мой. Увы, за прошедшие со времени его написания несколько лет связь с соавтором была утеряна. Выкладываю с глубокой благодарностью девушке, которая когда-то довела наши идеи "до ума". Возможно, вы его уже встречали где-то на других сайтах. Если же нет - приятного прочтения
|
ЛАРИОН
Когда Алан, ученик мага положил Книгу перед собой, душа его испуганно заметалась -- а стоит ли ее открывать? Конечно, воля учителя -- закон, но и самому тоже думать надо. Об этой Книге чего только не рассказывали! А вдруг он от нее умом тронется, или еще что похуже? Говорили, что у нее меняют чуть ли не десятую рассыпающуюся в прах обложку, а листы -- как новые. Говорили, что ее написал какой-то древний маг (какой же дурак помнит их всех по именам?), а написав, вложил в нее всю свою любовь, потому что ему некому больше было ее отдать. Говорили, что некоторые не могут понять в ней ни слова, а некоторые не могут от нее оторваться. Говорили, что она позволяет быть в тех местах, о которых рассказывает, и заглянуть в души людей.
Но это, наверно, -- просто романтические бредни. Реальностью было то, что если он завтра не расскажет учителю подробно содержание легенды об основании ордена красных магов, то его ждут большие неприятности. И время идет... "Черт с этими баснями, уж как-нибудь выберусь, в конце концов, я маг или где?", -- подумал Алан и открыл Книгу.
...Это было давно, так давно, что даже кости тех, кто мог бы рассказать об этом, стали прахом тысячелетия назад. Из тех, кто ходил по земле в те времена живы лишь древние вампиры, но они ничего не знают об этой истории, ничего кроме ее конца. Это было в те времена, когда рядом с людьми еще жили чудовища вроде шуажей (хотя говорят, что они есть до сих nop). Это было тогда, когда противостояние белых и черных магов еще только начиналось...
Вдруг исчезли пропитанные вековой пылью страницы, исчезла комната. Лишь пол мгновенья Алан еще цеплялся за реальность, а потом он перестал быть собой (душой компании, будущим владетельным герцогом, сыном, возлюбленным, учеником мага) и стал девушкой, которую звали Ларион...
Она вошла в дом, бревенчатый, большой, с потемневшими от старости стенами. Еще один дом, сколько их уже было за те девятнадцать лет, что она живет на свете? Отец же как всегда был полон энергии. Еще один дом означал еще одно задание курии, с которым он справится так же хорошо, как и с предыдущими, еще несколько десятков людей, в душах которых благодаря ему исчезнет Тьма и воцарится Свет.
Ларион восхищалась отцом, но его бесконечные поездки означали для нее новых людей, с которыми необходимо было находить общий язык, и которых она стеснялась, боялась, иногда -- хотела на них походить, и всегда -- быть одной из них. Странным было только то, что именно те женщины, на которых ей по-настоящему хотелось быть похожей, становились заклятыми врагами ее отца. И тогда Ларион казалось, что ее душа бьется, пытаясь лететь сразу в двух направлениях, и успокаивается лишь много недель спустя, застывая в этом безжалостно отраженном зеркалом теле.
Ларион в тысячный раз попыталась внушить себе, что может быть она не так уж некрасива, но зеркало совсем не обнадеживало -- она увидела в нем светло-серые
глаза (по ее мнению совсем крошечные, но так себя оскорблять -- это уж слишком). Может быть их подвести, хотя тогда отец точно оторвет ей голову, да и как она будет смотреться -- крокодил с макияжем, и только. Что еще? Бледное лицо, затянутые в косу волосы, да полноватая фигура. Вполне естественно, что при взгляде на нее люди испытывают отвращение. И если кто-нибудь когда-нибудь обратит на нее внимание, то этот человек будет по меньшей мере сумасшедшим, ну или таким же забитым существом как она сама.
Эта миссия, за которую отец взялся с совсем уж нечеловеческим рвением, к тому
же, не сулила ничего хорошего. На этот раз его послали успокоить жителей городка, в окрестностях которого видели шуажа, ну и заодно обратить их к свету. Ларион
усмехнулась -- в такой ситуации можно было лишь посоветовать им бежать подальше или прочесть лекцию о множественности жизней, а значит и о том, что смерть не более чем переход (от худшего к лучшему, разумеется, другого им знать не полагалось). Она обвела взглядом свою комнату. Жилье на этот раз было богатым -- на лавках лежали шкуры животных, в углу стояла кровать с матрасом, подушкой и одеялом, сшитым из беличьего меха, даже зеркало было. Значило это одно -- хозяева в панике бежали отсюда, побросав большую часть своих вещей.
Вошел отец, как всегда без стука. Ларион увидела в его глазах знакомый огонь, огонь служения своему долгу, который погаснет лишь тогда, когда миссия будет выполнена.
- Ну, как ты устроилась, дочь?
- Прекрасно, - ответила она, показав на мешок со своими вещами, небрежно брошенный в угол.
- Изволь привести здесь все в порядок.
- Хорошо, отец, -- Ларион склонила голову. - Скажи, а что ты собираешься делать с шуажем?
- Я собираюсь его прогнать. Мне сообщили, что в городе живет маг. Думаю, с его помощью мне это удастся, - Ларион почувствовала, что он лишь из вежливости
отвечает на ее вопросы. Возможно лучше всего было бы не мешать ему действовать, ведь план он продумал, наверное, уже по дороге, но она спросила:
- А убить его нельзя?
- Шуажа? Да ты хотя бы представляешь себе, что это такое? И потом, еще перед тем, как мы сюда поехали, я велел тебе прочитать книгу о шуажах.
- Но потом ты велел мне собрать наши вещи, отец.
- Я велел прочитать тебе книгу, девчонка! Ларион побледнела и отступила на шаг. - Впрочем, смягчился отец, -- на этот раз я тебе отвечу. Убить это существо может или выдающийся маг, или тот, кто решится принести себя в жертву. Впрочем, ты
подала мне неплохую идею. Этот местный маг, безусловно, поможет мне прогнать шуажа, но лучше было бы, чтобы он умер вместе с ним, ведь он -- черный.
- И это причина, по которой он должен умереть?!
- Если ты полагаешь, что этого мало, то в тебе говорит Тьма.
- Ты считаешь ненависть единственным чувством возможным по отношению к тем, кто не похож на тебя?
- Ты не поняла меня, доченька, -- голос его смягчился, -- я желаю ему смерти не потому, что в его душе Тьма, а потому что он желает смерти мне, и несет Тьму другим. Я же прислан сюда для того, чтобы не допустить этого. -- Почему он несет Тьму?
- Ты сегодня слишком любопытна, если не слишком глупа. Тот человек, в душе которого живет тьма, впрочем, его едва ли можно назвать человеком, не может не отдавать ее другим, иначе Зло его задушит, -- у Ларион возникло неприятное чувство, что отец пересказывает хорошо удавшийся ему когда-то кусок лекции. Внезапно его лицо озарилось. - Ты поймешь, что я имею в виду, и сегодня же.
Его голос звучал как угроза, и она невольно посторонилась. Отец ходил по комнате, заложив руки за спину. Интересно, что он планирует с ней сделать на этот раз? Только бы не гипноз, от него слишком болит голова. Ларион почти прошептала:
- Может быть не стоит? - но отец услышал.
- Почему же не стоит? Ты пойдешь со мной в таверну сегодня вечером, там ты увидишь сколько злобы в них и как... Впрочем, это уже неважно.
Он вышел из комнаты, оставив Ларион наедине разбросанными вещами, хотя, и мысли были в приблизительно таком же состоянии. Лучше бы она не затевала этот разговор. То, что ей предстояло перенести этим вечером, было сравнимо только с пыткой. Прийти в таверну, полную народу, где на тебя все смотрят. Ведь и так ясно, что все мужчины считают ее уродиной (и совершенно справедливо), значит лишняя демонстрация этого совершенно ни к чему. О, если бы можно было остаться здесь!...
Ларион понадеялась, как обычно, что раз уж ей удалось войти в таверну без приключений (слава Богам, на нее даже никто не посмотрел), то и дальше все будет хорошо -- она сможет сидеть где-нибудь в тени, и наблюдать за посетителями,
подмечать их реакцию на проповедь отца, чтобы потом рассказать ему обо всем, что он мог пропустить. Но именно в тот момент, когда она уже подходила к столику в самом дальнем углу, не освещенному ни свечами, ни пламенем открытого очага, за ее спиной раздался взрыв хохота. Ларион вся съежилась, пытаясь защититься, ей стало невыносимо стыдно. Ну конечно же, смеялись над ней, над чем же еще можно было смеяться в этой комнате? Отец в таких случаях советовал ей думать, что не она послужила поводом для столь бурного веселья, но в это было слишком трудно
поверить. Раз она такая неуклюжая, невнятная, некрасивая, несмелая идиотка, то не смеяться над ней мог разве что человек вовсе лишенный чувства юмора. Наконец, она оказалась за спасительным столиком, словно отгородившим ее от всего зала. Теперь у нее была цель -- наблюдать за всеми, находящимися в таверне, ничего не пропуская.
Это позволяло хотя бы на время забыть о себе, а это давало восхитительную иллюзию -- словно в комнате остается только ее взгляд, а ненавистного тела вообще не существует.
Первым, что привлекло ее внимание была веселая компания, занявшая лучший столик перед очагом -- четыре юноши, две девушки и один мужчина. Именно в нем было что-то, что заставило ее смотреть на него, не отрываясь, что притягивало, вызывало невольное восхищение, и чувство неизбежности -- он и ее отец, несомненно, станут врагами -- это был черный маг. Ларион усмехнулась, наконец-то ее отцу
попался, как он любил выражаться, "ярчайший образец безнравственности". Конечно же, мужчина был одет вполне прилично, хотя слишком облегающими были штаны, слишком длинными и нарочито небрежными -- разбросанные по плечам черные волосы, слишком ухоженными -- яркие черточки усов, слишком распахнута была его рубашка.
Но дело не в этом, даже если бы его удалось одеть в отцовскую, до самого подбородка застегнутую мантию небеленого полотна, черные глаза, глубокие, как два омута, и глядящие на мир настолько прямо, что это было похоже на вызов и насмешливая улыбка... Решительно, этот человек был неприличен...совершенно. "Хм-хм. Разглядывать его столь пристально было тоже неприлично, кстати говоря".
Ларион поспешно отвела взгляд, она не была уверена, что эта последняя мысль принадлежала именно ей. Говорили, что черные маги могут читать чужие мысли без разрешения... "Если о них думают настолько громко столь привлекательные девушки!" Нет-нет-нет! Этот человек, несомненно, прочитал ее мысли, это было ... "неприлично". Она облегченно вздохнула, когда незнакомец наконец-то отвел свой взгляд, шуаж бы его побрал! Она сама ужаснулась тому, что происшедшее совсем не показалось ей неприятным. Конечно, такое поведение недопустимо, но впервые в жизни кто-то назвал ее привлекательной девушкой...хотя он и совсем не в ее вкусе.
Хвала Свету, отец начал говорить. При первых же звуках его голоса Ларион
поняла, что на сей раз собравшимся здесь предстоит выслушать вполне заурядную проповедь. Впрочем, и народ подобрался вполне заурядный -- ремесленники,
крестьяне, оказавшиеся в городе, несколько купцов. Кстати о купцах, на них, по- видимому, ей и следовало сосредоточиться. Их, которые могли стать добровольными проповедниками Света в своих путешествиях, отец попытается обратить прежде всего ... если черный маг ему это позволит.
Хотя тому, по-видимому, не было никакого дела до купцов, как и до распространения своих идеалов. Он внимательно слушал... поразительно!... смешную историю, которую рассказывал его ученик (отец говорил, что его зовут Киан).
Странные у них были отношения. Ларион вдосталь навидалась самых причудливых переплетений дружбы, вражды, восхищения, желания подражать, зависти, покровительства, отцовских, сыновних, даже братских чувств в этой вечной паре учитель-ученик, но здесь было что-то еще, она могла поклясться. Ничего такого не было в рассказанной Кианом истории (о том, как он принял вполне обычного волка- переростка за оборотня и долго пытался одолеть его заклинаниями вместо того, чтобы просто залезть на дерево) что могло бы чуть приоткрыть чувственные губы под тонкими усами и так приковать к лицу юноши глаза его учителя... мужчины, словно ничего другого и не было на свете. Так вот в чем дело. Ларион презрительно пожала плечами. Так у вас, сударь, приступ черной похоти? И такое бывает. Она спохватилась, что думает слишком громко, но черный маг ее не слышал. Все-таки человек, охваченный именно "скотской похотью" (что за мерзкие выражения употреблял иногда ее отец), должен был бы вести себя не совсем так.
Впрочем, следовало вернуться к купцам. Они внимательно слушали, даже пиво пить перестали. Отец постепенно разошелся, его лицо раскраснелось, голос стал глубоким и теплой музыкой заполнил полутемную комнату. И хотя Ларион уже много раз слышала эти слова, сейчас они задели что-то в ее душе...
- Что происходит, когда Свет побеждает Тьму? Приходит утро, солнечные лучи сгоняют тени с лица земли, люди, птицы и звери просыпаются, принимаясь за свои дела.
"Вот бы однажды проснуться где-нибудь, где тебя никто не знает. И будет только солнечный свет, и роса будет постепенно высыхать на ветках сада, и не надо будет никого обращать, и сумерки будут мягкими, как обещание..."
- Что происходит, когда Тьма побеждает Свет? Наступают сумерки, а потом ночь. Ночью все достойные люди спят, -- купцы согласно закивали головами. -- Не спят только разбойники, те, чья совесть неспокойна, да еще развратники.
- Ах, как сладко развратникам не спать ночью! -- прозвучал неожиданно мягкий голос черного мага. - Не правда ли, друзья?
- А развратницам и подавно, - промурлыкала одна из девушек за его столом. Мелодия рассыпалась. Вся проповедь теперь казалась бессмысленной, а таверна
просто надрывалась от хохота. Отец побагровел, а Ларион невольно засмотрелась на "эту бесстыжую шлюху", иначе бы отец эту женщину не назвал. Она, несомненно, была и бесстыжей, и шлюхой. Но сколько веселья было в широко распахнутых ореховых глазах, так свободна была поза, так заговорчески она подмигнула черному магу, который не ответил на ее улыбку.
- Грех сладок, но так ли сладка будет расплата? -- загремел под низким, закопченным потолком голос ее отца, -- Просто так ли у вашего города появился шуаж? Ведь он -- создание тьмы, которой вы поклоняетесь, так отчего же вы ничего не можете с ним поделать?
- Киан, тебе не кажется, что он бредит? -- заботливо осведомился черный маг.
- Кажется, - юноша положил руку на спинку его стула и приблизил губы к его уху. То, что он сказал своему учителю было, скорее всего, оскорблением ее отца, но Ларион испытала лишь безграничное изумление. Происходящее никак не укладывалось в ее голове -- черный маг покраснел, когда рука ученика легла на его плечо. Если здесь кто- то и бредит, то это она, уже галлюцинации начались!
- BbI не смогли прогнать шуажа, потому, что ваша темная магия бессильна, потому, что его может изгнать лишь Свет, и я сумею это сделать!
Гомон стих, все застыли. Ждали, наверное, что ответит черный маг, а может подумали, что отец сказал правду. Хотя от правды в его словах были только уверенный тон и грозный взгляд. Ведь никуда не спрячешь самую страшную историю о шуажах- как двое из них пообедали монастырем белых. Молчание затягивалось. Черный маг так ничего и не ответил, он, похоже, вообще не интересовался мнением окружающих. Что касается его, Ларион уже ничему не удивлялась, если уж он способен влюбиться в собственного ученика, не будучи его любовником... Ее внимание привлек странно не соответствовавший напряженной атмосфере таверны жест. Человек, закутанный в посеревшую от времени мантию, зевнул. Она до сих пор не обратила на него внимания только потому, что он почти неподвижно сидел на другом конце полутемного зала, попивая какой-то отвар... и потому, что она не видела его глаз.
С комнатой начали твориться странные вещи, ее стены сначала почти сомкнулись, навалившись на плечи, а потом отошли куда-то в невозможную даль, в которой
замерли голоса, растворились лица, все, кроме одного. Его лицо было прорезано морщинами, осенявшими тонко вырезанные крылья носа и уголки узких, обветренных губ, подчеркивавшими ровную линию бровей, сеточками лежавшими у висков. Под глазами были тени, но сами они светились теплым пламенем -- серым, нежным и обжигающим одновременно. Ларион смотрела и смотрела в них, у нее было такое чувство, словно она просыпается от глубокого сна. Она встала, и пошла через весь зал к нему, и ей было совершенно наплевать на всех, кто был в таверне, включая отца.
Лишь опустившись на стул напротив незнакомца, Ларион поняла, чего ей стоил этот путь. Она не просто встала и пошла сквозь набитый людьми, полный их дыханием и взглядами зал, она первая подошла к мужчине и... не чувствовала никакого смущения.
- Ты не очень-то вежлив, зевать в самый разгар спора и отвлекать меня от наблюдений, -- о боги, неужели она действительно это сказала, может быть с ней и в самом деле что-то не в порядке?
- Я и так был слишком терпелив. Мне нужно было поговорить с вами, точнее с тобой, раз уж ты решила перейти на "ты", а я ждал почти целый вечер, - его голос словно обволакивал ее невидимыми нитями, тянул к себе, и в то же время удерживал на расстоянии; не низкий и не высокий, чуть хрипловатый он заставлял кровь быстрее бежать по жилам, и бешеный ритм отдавался в висках, мешая сосредоточиться.
- И что же ты хотел?
- Не думаю, что таверна -- лучшее место для разговоров, серьезных, я имею в виду. Прежде всего, меня зовут Рэгольд, и я -- маг, как ты уже успела заметить. А поговорить с тобой я хотел о моей, то есть нашей профессии.
Мысли никак не желали подчиняться ее воле. Единственное, что было совершенно ясно -- это то, что он несет какую-то чушь. При чем здесь магия, в самом деле? Или он хочет сказать, что ему есть дело только до ее якобы имеющихся магических способностей?
- В чем дело? Короче и яснее.
- Видимо я что-то сделал не так, приношу свои извинения. Я хочу сказать тебе, если действительно быть кратким - ты зря тратишь время, прислуживая собственному отцу, у тебя ведь огромный талант, а он всего лишь удачливый ремесленник.
- А больше ты ничего не хочешь мне сказать? -- ЧТО, ЧТО ОНА ГОВОРИТ!? В принципе можно связать себе руки, но язык?!
- Не хочу, - он откинул капюшон, его волосы были почти совершенно седыми, но не успело пламя очага осветить его голову, как она выдохнула:
- Это не важно.
- Я болен, я скоро умру, -- что-то зазвенело в воздухе, и на миг стало нестерпимо холодно, но она улыбнулась.
- Это ничего не меняет.
- Я проклят.
- Это не имеет значения.
- Ты не в себе...
- Это ты не в себе!!!
Она вдруг вспомнила, вспомнила то, что ни один человек помнить не должен -- свои прошлые жизни. Она встречала его прежде два, нет... три раза. Ларион твердо знала - он не был ее второй половиной, но это ничего не меняло. Неприятно бороться с волей богов, но что поделаешь, если боги неправы. Какого лешего они определяют, кому можно быть вместе, а кому нельзя? Видите ли, их любовь нарушает законы мироздания! Впрочем, это действительно не имело значения. Что там, какое-то проклятие? Мелочи, так же как и обычное наказание после очередной жизни, прожитой против их желания. Мелочи по сравнению с костром, в котором она сгорела в первый раз на его глазах; по сравнению с тем, как он умирал на ее руках во второй; по сравнению с тем как их разорвала толпа в третий. Мелочи потому, что тогда ей до безумия хотелось жить, а когда проклятие придет после его смерти, ей будет все равно.
- Я искала тебя тысячу лет, а когда мы, наконец, встретились, ты говоришь о каких- то проклятиях. Если ты узнал меня, ты должен помнить.
- Я все помню, -- его голос дрогнул. -- И я не хочу этого для тебя больше.
- Я сама решу, что мне нужно, ладно? -- Ларион зло усмехнулась.
- Сюда идет твой отец.
- Ну так наплети ему свою магическую белиберду, он и уши развесит, -- Рэгольд улыбнулся в ответ.
До чего же это было приятно -- как будто бы он сжал ее лицо в ладонях, и Ларион, поддавшись иллюзии, ждала, когда его дыхание коснется ее губ. Вместо этого Рэгольд сказал:
- Грубиянка... Я позволили себе, сударь, злоупотребить вниманием вашей дочери лишь потому, что увидел в ней способности, почти столь же блистательные, как ваши.
- Ну-ну вы мне льстите, -- отец поклонился, но до чего же фальшивым, заученно-любезным было его лицо.
Солнечный луч падал на стол между ними, в нем кружились пылинки, медленно- медленно, пританцовывая, садились они на страницы, покрытые магическими знаками. Этот завораживающий танец был красив, но мешал Ларион смотреть в его глаза, и она задернула штору.
- Мы уже достаточно позанимались сегодня, не кажется ли тебе, что пора отдохнуть? -- она попыталась заставить свой голос звучать как можно более непринужденно. Рэгольд расправил затекшие плечи, провел руками по лицу.
- Я чувствую себя вполне бодрым.
Ларион кошкой скользнула к нему на колени, ее пальцы погрузились в слишком рано поседевшие волосы, гладили его шею, виски...
- Если ты так бодр, может быть займемся чем-нибудь еще?
- Нет, я объяснял тебе это много раз, забудь меня, -- Рэгольд до боли стиснул ее запястья.
Но на этот раз она почувствовала не боль, а ярость, бурым маревом заслонившую от нее комнату. Милые боги, да вы еще не придумали такой пытки, чтобы заставить забыть его, да и под силу ли вам это? Вас, верно, зависть гложет, вот вы и отговариваетесь соображениями миропорядка, серафимов там разных посылаете?! Она подняла лицо к потолку, пытаясь дотянуться туда, ввысь, до неба, Олимпа, Асгарда или как его там называют и еще назовут:
- У вас ничего не выйдет, никогда... ни-ког-да!
Ее зубы были сжаты, руки напряжены, она могла перевернуть весь мир, и вдруг почувствовала себя слабой, как новорожденный котенок. Рэгольд улыбался, он обнял ее за плечи, и вот уже его губы на ее губах.
- Я люблю тебя, девочка моя, очень люблю.
Она прижалась лбом к его щеке, было так хорошо, что за одно это мгновение не жаль было отдать все будущие жизни... если в них не будет его, конечно. Постепенно ей стало казаться, что его руки почти не касаются ее тела; она целовала его шею, щеки, губы пока все не поплыло перед глазами.
- Возьми меня.
- Что?
- Займись со мной любовью, слышишь?
- Слышу, но не уверен, что так будет лучше.
- Ты опять!? Милый, то, что ты любишь меня важнее того, будем мы спать вместе или нет... с точки зрения богов, я имею в виду. Поэтому, - она неторопливо расстегивала платье, - мне хотелось бы надеяться...
- Философ несчастный, - его голос был хриплым, а руки крепче обвили ее плечи, когда он приник губами к ее груди. Ларион мгновенно запуталась в застежках. Хотя... это уже не имело значения, платье он все равно порвал.
...Пылинки кружились в солнечном луче также как два часа назад, только сам луч стал оранжевым, только солнце уже заходило, только совсем не хотелось двигаться, ведь каждая секунда была долгой и сладкой как мед. Она приподнялась на локте, чтобы лучше видеть его лицо, лицо, которое скоро уйдет от нее на еще одну тысячу лет, а может быть и больше. Рэгольд спал, и во сне еще резче стали его морщины, и тени гуще легли под глазами и на висках. Сколько им осталось? Несколько дней, неделя, месяц? Вряд ли больше. Он открыл глаза.
- Любовь моя, я хотел с тобой поговорить.
- Если ты снова...
- Нет, не имею ни малейшего желания с тобой бороться, -- он нежно погладил ее лицо, - через несколько дней, когда ты будешь свободна... Ты не должна оставаться возле своего отца, он не только плохой маг, но еще и фанатик, да и дуб порядочный. Поезжай в столицу, тебе нужно поступить в школу магов, если тебя туда возьмут, конечно.
- Почему это меня туда не возьмут?
- Не возмущайся так, они могут не пожелать учить человека, более талантливого, чем они сами. Впрочем, альтруисты еще не совсем вымерли, я о них еще недавно слышал.
- Ах ты о них слышал, а я так даже вижу одного такого перед собой. Не смей говорить о том, что будет после... тебя! Там же просто ничего не будет!
- Это не так, но я не собираюсь разговаривать с тобой на эту тему.
-Хм!
- Хм-Хм-Хм. Не хочешь учиться магии -- не надо, поучу тебя чему-нибудь другому... если хочешь.
- Хочу.
Этот день с самого начала был похож на кошмар, но было ясно, что проснуться ей уже не удастся. Вот только шуажа им и не хватало, именно сейчас он был особенно кстати. Тварь поганая, богами забитая, в Бездну запихнутая хвостом вперед! Рэгольду становилось хуже с каждым днем. Может быть еще неделя... А теперь приходилось оставить его и решать чужие проблемы, хотя и свои тоже. При таком благоволении небес рассчитывать, что именно их дом шуаж не тронет, было бы просто глупо.
Ларион стояла рядом с отцом на опушке леса. С ними был только деревенский знахарь -- остальные (те, кто живыми встретили рассвет) разбежались. Кусты вдалеке уже начинали трещать под тяжестью огромного тела, ползущего не разбирая дороги; да и на черта ему дорога, если для него деревья что трава. Ветер донес невыносимый запах гнили, болота, смерти, страха наконец. Интересно, где сейчас этот черный маг? Улепетывает отсюда вместе с друзьями?
Ее нервы были так напряжены, что она едва не подпрыгнула на месте, увидев именно его, черного мага, в конце улицы. Он почти бежал к ним, почти, потому что его шатало от усталости. Прядь потных волос прилипла ко лбу, а голос сорвался, когда он спросил:
- Вы не видели Киана?
- Никто из нас его уже не увидит, -- ответил ее отец бесцветным голосом.
- Он ... умер? -- маг побелел, его пальцы рванули воротник плаща так, что пряжка отскочила, но звука ее падения уже никто не слышал.
Кусты пригнулись, подломились, пропуская что-то, чему не было названия. Ларион не могла оторвать взгляда от головы шуажа, хотя знала, что встретиться с ним глазами значит умереть. Ноги подкашивались, а из горла рвался безумный крик, еще немного, и она действительно закричит... Умереть, умереть, но не приближаться к нему. Он был высотой с ближайшую хижину, а шириной с дорогу, на которую выполз, большую проезжую дорогу. Как там в энциклопедии? "Шуаж -- огромная змея с уплощенным телом...". Боги, всемогущие боги -- это не змея, это... Его брюхо было совершенно плоским, треугольная голова непонятно где переходила в также грубо срезанное на боках, с выпирающим хребтом тело такое длинное, что хвост еще на появился на поляне. Кожа была толстой, скользкие складки перекатывались при каждом движении; омерзительный, трупно-желтый цвет, вонь, почти осязаемая. Это существо не могло, не должно было существовать, но оно жило, жило где-то столетиями, чтобы приползти сюда. Издалека его невозможно большие для змеи глаза казались пустыми, но сейчас, когда он смотрел на людей, в них разбухала злоба, ненависть беспричинная и жестокая, яд. Огромная пасть раскрылась, обнажив буро-розовую глотку и тупые костяные наплывы вместо зубов, словно напоминая, какова была участь тех, кто не встретил этот рассвет. Шипение и скрежет -- крик змеи -- смели все звуки, играя на обнаженных нервах, будто выворачивая их из тела. Ему ответил другой крик - человеческий - крик боли и отчаяния, крик черного мага. Он медленно пошел к шуажу..
- Кэр, если вы решили умереть, то заберите эту тварь с собой, -- отец вскинул руку, чтобы привлечь его внимание, маг обернулся:
- Это возможно? -- в его глазах не было уже никаких чувств, только вопрос.
- Возможно, только нужно произнести все заклинание до конца, -- отец медленно, раздельно произносил слова, в которых пока еще не было силы, -- вы запомните?
- Я запомнил.
Кэр отвернулся, он шел к чудовищу, которое не спешило нападать. Может быть,
шуаж был уверен, что человек не уйдет от него, может быть готовился к броску, может быть никогда не видел существа, приближавшегося к нему по доброй воле. Кэр остановился, слова медленно поплыли в воздухе тяжелые, острые. Шуаж встрепенулся. Вся та злоба, которая светилась в его глазах за минуту до этого оказалась ничем, перед этим леденящим потоком, взглядом, от которого содрогнулся воздух, потому что в нем не было ни жизни, ни смерти, ни света, ни тени, а только ложь, боль и страх. Змея метнулась, и на секунду стало видным ее зеленоватое брюхо, а потом тупые челюсти сжали человеческую руку, проглотив ее до плеча
- Дар реджис валь валэ-э-е-е-е-е, наривэ-э-е-е-е-е! Амен!!!
Как в тумане услышала Ларион слова отца: "Он это сделал, хвала Свету". Она не могла оторвать глаз от упавшей на колени фигуры в черном одеянии. Их глаза встретились, в его было столько боли, что Ларион пошатнулась. Она почувствовала, как судорожно бьется его сердце раз, другой ... и остановила его. Перед глазами плавал туман, она едва переводила дыхание от напряжения, и первый крик шуажа донесся до нее будто издалека. Потом еще и еще раз, в этом шипении была агония, мука, но она не чувствовала радости, только облегчение и пожелание скорого конца. Но вот огромное тело дернулось в последний раз, в судорогах вырвав хвостом несколько деревьев и затихло.
- Отец, надо приготовить погребальный костер для тех, кого удастся найти, - слова давались с огромным трудом. -- Этот мальчик, Киан, как он умер?
- Он не мальчик, он старше тебя на год. А почему ты решила, что он умер?
- Ты... ты же сам это сказал Кэру... отец?
- Я сказал, что мы его больше не увидим. Не переживай, я поговорил с ним, и он ушел. Я убедил его, что черная магия не для него.
- Что?! -- ее голос сломался. - Да как же ты мог, ты же белый маг!
- Послушай, девочка, если ценой жизни одного черного мага можно спасти людей и убить шуажа...
Он что-то еще говорил, но слова уже не имели значения. Ларион помнила только как жизнь ушла из его глаз, когда он услышал, что его ученик... его возлюбленный-- мертв. Там лежал темный маг, который умер потому, что любил, здесь стоял светлый, который остался жить, потому, что солгал. Все пути вели в никуда, а солнце снова ласково светило на землю, а на другом конце деревни медленно умирал Рэгольд.
Ларион осмотрелась, удивившись, что в глазах не было слез. Из ушей шуажа струилась кровь, значит, он был еще жив. Кажется, его кровь -- это яд. И тут она почувствовала, что где-то совсем рядом перестало биться сердце, которого не было для нее дороже. Все закончилось, что ей здесь еще делать? Она подняла с земли чашу, забытую кем-то из убежавших отсюда прошлой ночью. Ноги сами несли ее к почти мертвому чудовищу, которое было не страшнее, чем сами люди. Она подождала пока чаша наполнится до краев и поднесла ее к губам. Резкий запах гнилого железа ударил в ноздри, а горло сжалось, ощутив обжигающую горечь этой проклятой крови.
Мир качнулся перед ее глазами, в воздухе поплыли кровавые пятна... Почему же так долго, зачем она еще жива? Боль разрывала все тело, ее била дрожь. Ларион мучительно ясно ощутила как стоят на земле ее ноги, как ветер обвивает лицо, как умирает, наконец, чудовище в шаге от нее, как уходят в землю корни деревьев, как светит солнце, движутся звезды... Она не умерла, и мир остался таким же как был, только теперь она лучше его понимала. Ларион услышала крик отца:
- Что ты сделала, дочь, зачем?
- Я не твоя дочь...
...Она швырнула ему под ноги испачканную кровью чашу, и алыми как кровь были одежды ордена, который она основала потом, много лет спустя...
Алан схватился за голову, он сошел с ума? Вроде нет, и голова на месте, а... все остальное тоже было на месте, хвала богам. Книга была закрыта. Чтобы он еще хоть
раз подошел к ней ближе, чем на сто шагов? Хотя и сто -- слишком мало. Пусть какой- нибудь самоубийца прет эту несчастную заскорузлую груду листков обратно в библиотеку, а с него довольно -- и пальцем к ней больше не притронется. Учитель тоже моду взял, так и рехнуться можно, шуаж его раздери. Вот, он уже почти что рехнулся, цитатами выражается.
Ларион эта тоже хороша, да чтоб ей пропасть, совершенно чумовая девка. Нет, с этой магией надо завязывать, и на кой хрен она ему сдалась? Ни на кой, и правильно.
Только напоследок надо отвести душу и подробно рассказать учителю все, что он о нем думает. Только чтоб ничего уже не забыть, а напоследок в морду ему двинуть как следует. Если что -- папаша выручит. Напиться что ли? И даже выпить не хочется. Интересно, а что там дальше было?
ЭТО -- СТАРАЯ СКАЗКА
Летние сумерки опустились на землю как серая вуаль, и вид из окна стал таким же безрадостным, как ее мысли. Элен машинально прошлась по комнате и пару раз постучала кулаком в стену. Звук был глухой, сказать "войдите" -- некому. День-- сплошная нудятина, вечер, наверное, будет еще хуже. Это плохо. Надо бы конечно, магией заняться, но неохота -- просто страшно. В голове промелькнула сладкая мысль: "Вот если встать завтра пораньше, то завтра и позанимаешься...". Несколько минут она обдумывала эту блистательную идею, не находя в ней никаких недостатков. Затем, как всегда, включился тот неприятнейший голос, который, по-видимому, имел отдаленное родство с безвременно погибшей совестью. "Ты никогда не встанешь раньше, чем в десять часов, даже если нужно будет заниматься" -- произнес он наставительно. "В особенности если нужно будет заниматься" -- ответила она. Да, совесть замучила. Приходилось придумывать что-нибудь другое. Жалко, что Алан уехал домой на каникулы -- вдвоем заниматься заметно легче, а если -- не заниматься, так и совсем хорошо. Кстати, помнится, он оставлял ей какую-то книжку. Мерзкий преподаватель рекомендовал ее "только как дополнительное чтение и только для старших курсов"-- козел! Значит, хорошая книжка, может интересная даже.
Элен зевнула и с чувством глубокого омерзения открыла учебник. Раньше, как говорится сядешь, раньше и выйдешь. Что там у нас, Суд Света? Итак:
"Белые маги победили. Они создали Суд Света. Белые были терпеливы и не требовали от черных, чтобы те отреклись от своих убеждений, а хотели только, чтобы они не оскорбляли их законов своим поведением, точнее развратом. Виновные в этих нарушениях и представали перед Судом Света. Он проходил в огромном зале на вершине горы, насквозь пронизанном светом. Свежий ветер свободно проникал между колоннами, поддерживавшими невесомый свод. Преступник видел перед собой судей в широких и легких одеждах, мудрых и исполненных величия. Они были вольны карать и миловать, потому что владели Знанием и жизнь их была беспорочной. Если же душа грешника была черна, и он продолжал упорствовать, то его ждала смерть, а имя его становилось проклятием. Тогда никто уже не предавался распутству, на души снизошли мир и покой. Тайное становилось явным, и нарушитель совершал головокружительный прыжок в бездну с острыми скалами на дне -- настолько долгий, что у него оставалось время раскаяться..."
Элен с треском захлопнула книгу и посмотрела в угол широко открытыми от удивления и омерзения душевного глазами. Это -- "Учебник?" А размножаться магам как -- почкованием? Или брать на то специальное разрешение, или по праведным дням только? Вот, блин! Хотя, разврат, это наверное сексуальные меньшинства там всякие, или те, кто животных любит... Оно, конечно поинтереснее, только вот белые в учебнике про то, за что конкретно кого со скалы сбрасывали разве напишут? Фиг с маслом из шуажевой селезенки, вот что!
Надоели эти белые, чтоб им пропасть! Одно достоинство -- конкурс к ним в полтора раза меньше, "Вот за природную лень теперича и мучаюсь", -- констатировала Элен. Надо переводиться. Миром посреди семестра не получится, значит будем не- миром. Надо книжку Аланову, для черных, прочитать и все это дело с чувством этак рассказать. Препод -- козел стародойный и подагрический, ясное дело, сначала будет блеять возмущенно и даже ежа родить попытается, но, замаявшись, попросту потянет ее к ректору. А ректор что, из отпуска вернулся, развлечений никаких -- поржет заодно, а потом либо выгонит в профилактических целях, чтоб быстрее ходила и лучше все делала -- все одно же осенью по-новой поступит -- ну, или переведет, только нотацию часа на полтора прочитает, а так -- это само то было бы.
Но лучше в хоть в таверне столы вытирать или гадалкой какой знатной дамы подвизаться, чем опять тягомотину эту читать. А уж видеть этих нравственных юношей, которые под стол залезть готовы от одного ее гневного взгляда, и хотя бы из-под того самого стола все же провожают ее вожделеющими глазами! Ну уж нет! А девушки чего стоят? Да ни одной нормальной! В монашки они готовятся, что ли? Либо глазки опущены, ручки сложены, пикнуть не смеют. Либо фанатки, лекции о нравственности читать любят. Вот засветить бы им как-нибудь поэффектнее... Впрочем, тогда точно выгонят, причем с любой кафедры, а жаль!
Элен вздохнула. Ну что же, приступим к чтению нормальной литературы. Алан, правда, предупреждал, что с этой книгой шутки плохи, но что бы в ней там ни было, хуже белого учебника ей уже не стать -- это точно. Она даже решила прочитать главу с начала и до конца:
...Это -- старая сказка. Многие скажут, что это -- неправда, или что так не могло быть. Но я-то знаю лучше всех -- все было именно так, потому что я был там, потому что я был одним из них, и я хотел бы забыть все это, забыть мою прошлую жизнь, потому что я и был тем молодым белым магом, Сиилом, и мне стыдно. Боги, светлые и темные, чего бы я не отдал, лишь бы вернуть это, и сказать тебе... Но ты ведь не захочешь слушать меня после того, что я сделал...
...Голос, этот голос так странно отозвался в ее сердце... словно давняя боль. Но он быстро смолк, слишком быстро, и Элен увидела себя черным магом...
Последнюю часть пути они должны были пройти пешком. Было жарко, нестерпимо жарко, и солнечные лучи тяжело ложились на спину, плечи и ее темные волосы. "Была бы я блондинкой, было бы легче" -- устало пронеслось в голове. И усталость ушла, оттесненная воспоминанием о светлых волосах. Эти почти белые пряди, похожие на лунный свет, такие шелковистые, пахнущие горьким степным ветром... Если бы не повязка на глазах, она могла бы смотреть на него.
Арна сжала зубы. Отсюда, наверное, открывается восхитительный вид. Странно, ей больше никогда не увидеть этот знаменитый пейзаж -- Сады Света, и ее лишают этой возможности, а стражники видели его тысячу раз -- им он интересен как школьный букварь, и их заставляют на него смотреть. И ветра нет. Впрочем, это даже хорошо, ведь так лучше слышно. Слышны легкие шаги у нее за спиной, на расстоянии вытянутой руки, не дальше, но и не ближе, и только руки связаны. О Боги, пошлите ему сил, мы идем так долго.
Подъем стал более отлогим, значит, они почти пришли. Шаги сзади прервались, и она почувствовала как Сиил споткнулся -- с завязанными глазами ощущение падения было мучительным. Арна мысленно подхватила его, плеть опустилась на плечо, но это было не важно -- Сиил снова стоял на ногах. "Это наш последний день вместе..."
-- Не колдовать! -- закричал конвойный.
-- Ну и противный же у тебя голос, приятель. -- Не разговаривать!
"Пес с тобой" -- подумала Арна. Уж с кем, с кем, а с конвойным общаться совсем не хотелось. Вытертые плиты дороги под их ногами сменились гладким мрамором. Значит, они уже подошли к храму. Подъем кончился, они стояли рядом перед входом, и Арна наконец перестала мучительно прислушиваться -- слышны ли еще эти легкие шаги. Никто и никогда не пропадал по дороге в Суд, но для Сиила с его безалаберностью такая мелочь -- не помеха. Арна улыбнулась, вспомнив бесчисленную разбитую посуду, пропущенные встречи... и его глаза, серые как... о, дьявол, пора бы и перестать!
С них сняли повязки и ввели в огромный зал, гулкий каменный пол которого украшало изображение белой змеи -- символа мудрости в этом храме абсолютного знания и истины. Откуда им было знать, что змеи становятся белыми в глубокой старости, когда у них все зубы выпадут. Недоучки! Стена была только одна -- северная, остальные заменяла легкая колоннада. Стрельчатый свод был бы почти невесомым, вот только колонны тонковаты, того и гляди переломятся. И так хочется оглянуться...мой дорогой. У северной стены -- помост, на котором восседают Судьи, а за спиной у них, в рамке окна -- далекие заснеженные горные вершины. Солнце играет на снегу, и небо над ними синее-синее, красиво, как во сне.
Их поставили точно в центре зала, и длинные тени грешников униженно протянулись к ногам Совета, неподвижного и величественного. Фигуры судей были озарены матовыми отблесками света, веером сходившимися к помосту. Легкий ветерок слегка шевелил длинные свободные мантии на Мудрейших, застывших в высоких' креслах. И только дурак стал бы искать в их лицах тепло -- надежду на спасение. Она посмотрела на своего друга, и увидела в его глазах благоговение и страх смерти, и еще то, что Сиил не смотрел на нее. Арна испугалась, но не судей (эти добродетельные стервятники могли терзать лишь тех, кто сам им это позволит) и не смерти, поджидавшей ее внизу, у черных скал, а этих последних минут. Под потолком пронесся ровный, хорошо поставленный голос председателя:
- Сиил, есть ли что-нибудь, в чем ты мог бы раскаяться?
- Да, -- белокурая голова устало опустилась, и Арна больше не видела его глаз.
- Признаешь ли ты, что отступил от принципов Света?
- Да.
- Сознаешь ли ты, как это дурно?
- Сознаю, -- голос его звучал все глуше.
- Раскаиваешься ли ты, дитя мое? -- зал окутала тишина, тянувшаяся, казалось, целое столетие. Арна боялась, что за ударами своего сердца не услышит ответа. Но когда губы Сиэла разжались, сердце остановилось, чтобы услышать...
- Да.
- Встань на колени, - он исполнил приказание, и Арна почувствовала, что с наслаждением отправила бы в преисподнюю всех членов этого судилища... хотя бы за то, что Сиил пошатнулся. Арна внимательно посмотрела на эти лица, чтобы их запомнить. Вдруг, они встретятся в будущей жизни? Ее полный бешенства взгляд встретился с глазами одного из судей, тот вздрогнул и отвернулся.
- Поднимись, ибо ты прощен. И чтобы доказать свою верность вновь обретенной семье, ты должен будешь произнести приговор, если мы сочтем нужным его вынести.
Арна невесело усмехнулась, выйти отсюда живым мог только один, и только белый маг был способен сомневаться в этом. Ведь, по мнению Совета, у греха всегда должен быть виновник. Если так, то виновата именно она, соблазнитель. На миг, такой короткий, исчез этот проклятый зал... Зимняя вьюга выла за окном, и было темно...было... был только жаркий огонь камина, и огонь его губ, которых она впервые коснулась... И вдруг она услышала голос Сиила, развеявший воспоминания:
- Я отказываюсь, -- но этот голос дрожал.
- В таком случае ты будешь казнен, но казнен прощенным, - равнодушно произнес председатель. -- Но сначала подумай хорошенько. Ты ведь раскаиваешься, я знаю это. Зачем же умирать? Каждый должен идти своим путем, к Свету или во Тьму, но своим, понимаешь? Так ты поможешь правосудию?
- Нет.
- Я спрошу еще раз. Слушай не сердце, а разум. Так что же?
- Нет... да, - голос Сиила был таким тихим, что если бы не боль, поднявшаяся из глубины души, Арна бы так и не поняла, что тот ответил.
Плечи юноши накрыли плащом кающегося белого мага -- белым на красной подкладке. Жесткие складки почти совсем скрыли его фигуру, голова опустилась, и на лицах судей отразилось гордое сознание долга, выполненного до конца, сознание торжества справедливости, торжества белой магии. Сейчас должна была начаться самая интересная часть суда. Арна выпрямилась, хотя после двух дней пути и бессонной ночи между ними это было нелегко.
- А ты, Арна, есть ли что-нибудь в чем ты могла бы раскаяться? -- терять было нечего. Приговор был вынесен и одобрен всеми Судьями Света еще до того, как они увидели преступников. Преступников, ха! Арна вспомнила свет полной луны в серых глазах...я люблю тебя.
- Нет.
- Ты в этом уверена, не ослепляет ли тебя ложная гордость?
- Нет, -- Арна широко улыбнулась, - что-что, а гордость меня не ослепляет. Но вам лучше знать как это бывает, -- она расхохоталась, стараясь не смотреть в повернутое к ней бледное от ужаса лицо.
- Ты упорствуешь, но это тебе не поможет, -- председатель подождал ответа.-- Твое поведение, как и наше к нему отношение известно.
- Еще бы, не можете же вы судить нас, не приняв решения заранее. А что до поведения, так вы вряд ли его себе представляете, у вас же обет целомудрия.
- Берегись, ты можешь умереть не прощенной, и твое имя станет проклятием для твоих же потомков. Ты знаешь об этом?
- Да, -- на лице председателя, идеально-правильные черты которого всегда хранили властное и величественное выражение, отразилось удовлетворение. Ему удалось добиться полагающегося односложного ответа, а значит удастся добиться и мольбы о прощении. Совесть его была спокойна. Суд Света, сегодня избравший его своим председателем, милостиво снял с него ответственность за приговор, вынесенный вчера вечером.
- Возможно, в твоей душе еще осталось место для света мудрости и смирения?
- Нет!
- Ты не желаешь спасения!?
- Я должна на коленях молить тебя о помиловании, только за тем, чтобы ты мне отказал? А чести не много ли? Может мне тебя еще и светочем мудрости и милосердия провозгласить? Может, мне еще и белой стать?
- Нечестивица, никто не предлагает тебе столь великой милости!
- И в самом деле, ведь я уже трижды от нее отказалась.
- И ты ни о чем не жалеешь? -- раздался голос одного из судей, того, что отвернулся, встретившись с ее взглядом.
- Ни о чем. И о том, что стою здесь, и о том, что я здесь слышала, и о том, что будет, -- Арна отвернулась, чтобы не видеть взгляда своего друга.
- В таком случае, вот наше решение... друг мой, подойдите сюда, -- время словно остановилось, Сиил не двигался... один удар сердца, два, три...но потом фигурка в белом плаще сдвинулась с места и остановилась лицом к нему перед помостом,
- Наш приговор...
На зал опустилась тишина. Слышно было, как шумят деревья в саду храма, как ветер ласкает тонкие колонны. Арна смотрела на него, и не было ни боли, ни страха, только красная пелена перед глазами, которая мешала видеть его лицо... и ожидание. Внезапно картина прояснилась, и Арна отчетливо увидела, как побелевшие губы произнесли: "Смерть", но в этом мире уже не было звуков, и разделявшее их расстояние не исчезло, как прежде, когда он посмотрел в ее глаза.
- Идите, вы исполнили свой долг!
Арна больше не видела его глаз, когда Сиил проходил мимо. Шаги медленно удалялись. Чтобы выйти, нужно было пройти через весь зал, злобно повторявший каждый звук. И еще раз эхо звучало в сердце. Какого черта он так медленно двигается!
Это был точно рассчитанный момент, и судьи ждали, что она вот-вот бросится на колени, умоляя простить ее. Или хотя бы оглянется. Арна скрестила руки на груди и улыбнулся председателю, лицо которого потемнело от гнева... и улыбка погасла, когда хлопнула дверь.
- Мы предоставляем тебе последнюю возможность...
- Да пошли вы все к шуажу в брюхо! -- ее голос эхом прокатился под сводами, и судьи почувствовал, что еще не все потеряно. Он мысленно считал шаги: десять, пятнадцать... лестница уже кончилась, он не вернется, хватит!
- Милые мои, оставьте меня в покое; ну вы прямо как заезженная пластинка.
- Мы оставим тебя наедине с твоими мыслями на некоторое время, чтобы голос разума прозвучал в твоей душе сильнее гордыни... и оскорбленных чувств.
- Вы очень меня обяжете. Только одна маленькая деталь. Я -- грешница, и чувств у меня быть не может, таких, которые вы подразумеваете.
Председатель заскрипел зубами. Один из судей, тот самый, напряженно изучал свои руки. Наконец Мудрейшие медленно сошли со своего помоста и величественно направились к выходу. Что за дурацкая привычка -- двигаться как сонные мухи! Судьи могли бы просто исчезнуть, но эффект был бы упущен. Когда они уже были в дверях, Арна добавила:
- Всего хорошего.
Она вышла на балкон над пропастью. Внизу были скалы, дальше -- лес до горизонта, прорезанный узкой лентой реки. Арна не могла оторвать глаз от дороги, уходившей к северным горам. Через несколько минут по ней должен был проехать маг, спасший свою жизнь и душу от вечного проклятия. "Надеюсь, ты в это веришь, Сиил". Это также было частью хорошо продуманного плана. Продуманного глупцами. Увидеть его еще раз, последний, разве это -- пытка? Коршун в высоте заметил Арну и, спустившись пониже, принялся описывать круги у нее над головой.
- Конечно, я тебе достанусь, но подожди еще немного, пойдет? -- Арна засмеялась, и птица испуганно шарахнулась а потом снова поднялась ввысь, став похожей на точку.
Она стояла на краю пропасти, на дне которой были скалы - черные, острые как лезвие темного булата -- ее последний приют. От них поднимался жар, накопленный ими за весь этот бесконечно-долгий день. Солнце уже садилось, и все окутывала дымка, тонкая и золотисто-прозрачная. Эта земля и это небо были прекрасны. Под ними хорошо и жить, и умирать. Дыхание ветра пронеслось над лесами. Отсюда, с высоты, они были так похожи на те, в которых прошло ее детство. Там огромные дубы казались ей великанами, мудрыми и спокойными, готовыми открыть свои тайны, если их только хорошенько попросить. Например, принести им вкусных пирожных... Арна улыбнулась -- это было так давно, будто в другой жизни. Что же ты не едешь...так долго. Облака над головой были легкими и золотисто-оранжевыми. Таких никогда не бывает на севере, в ее родном краю. Небо там не такое синее.... и все вокруг утратило смысл, когда на светлом песке дороги показался всадник в белом плаще. Леший разбери эти деревья, из-за них так плохо видно! Арна смотрела, не отрываясь, на белый плащ с кровавыми всполохами подкладки, на склоненную светловолосую голову. "Так далеко, если ты оглянешься, я даже не увижу твоего лица... если оглянешься". Но вот и поворот, дальше дорога уже не видна. "Ты не любишь меня, и быть посему. Если бы у меня было время, я бы попыталась тебя возненавидеть... вдруг бы, да получилось?"
Арна улыбнулась коршуну, спустившемуся пониже, чтобы не пропустить захватывающего зрелища... ну и пищи, конечно. Доставить Судьям удовольствие столкнуть себя со скалы? Да ни за что на свете. Пусть Суд Света раскаивается в своих грехах, если они у него есть. Жалеть было не о чем. Она разбежалась и прыгнула в бездну, над которой невозможно было взлететь. Ветер пьянящей музыкой жизни зазвенел в ушах и в лицо ударил пряный запах хвойного леса в жаркий полдень. Они придумали этот последний полет, чтобы грешник успел раскаяться и ужаснуться, увидев скалы внизу? Какой бред! Это был последний взгляд на мир с высоты птичьего полета, на мир, который принадлежал ей весь, без остатка, как коршун, стремительно скользнувший вниз. Только... ты не закроешь мне глаза!
...Что я могу сказать в свое оправдание? Наверное, ничего. Разве что то, что мне было шестнадцать лет, что я очень боялся смерти и не понимал как сильно я тебя люблю. Прости меня, моя... Я не имею права тебе этого говорить.
Элен показалось, что она вынырнула из глубокого омута. Падать на скалы было очень больно, хорошо, что это было ни с ней... или с ней, но давно. И как-то пусто кругом, чего-то не хватает... или кого-то? Отвратительная книга. Что там говорил Алан? Слова в ней для каждого свои... свои для каждого...свои! А-ххх-хрр-р! Дьявол!!! Она кинулась к зеркалу, на ходу произнося заклинание, чтобы увидеть Алана. Он быстро подошел -- загорелый, довольный, каникулы у него!
- Элен? Как поживаешь?
- Кто написал эту книгу? - она потрясла фолиантом у него перед носом.
- Ты что?
- Кто написал эту книгу! Где это существо?!
- Что ты рычишь, оборотень несчастный.
- Где??!!
- У-умер, четыреста лет назад.
- Проклятье! - она устало опустилась на стул.
- Элен, ты чего? Ты вообще здорова?
- Я тебе перезвоню.
Она выключила зеркало. "Я всегда знала, что в любви мне исключительно везет" - констатировала Элен. Четыреста лет назад? А срок между реинкарнациями у нас какой? Впрочем, это можно выяснить позже, а пока надо пойти к ректору и попросить перевести ее на черную кафедру. И тема курсовой уже готова - про автора этой проклятой книги. Хорошо, что она старая -- портрет должен быть... тут где-то, в начале. Элен погладила тонкое лицо на старинной миниатюре: "Вечно ты от меня бегаешь, Сиил".
Было уже совсем темно... "и тебя почти не видно...". Элен закрыла книгу. В углу уже битый час звонило зеркало. Алан, наверное, надрывается. Она улыбнулась. Пора к ректору... переведет, никуда не денется, достаточно будет рассказать, что она смогла прочитать эту книгу, она, кажется, для старших курсов. Ну что ж, все к лучшему. "Теперь хотя бы ясно кого искать, а то снится что-то белобрысое... я люблю тебя"
КОЙОН
Пальцы уже привычно погладили старую обложку, будто почесывая за ухом пушистого зверька. Элен пришлось сделать над собой усилие, чтобы открыть книгу не в начале, где был портрет Сиила, а в конце. Оставалось прочитать последний рассказ, и от этого становилось не то, чтобы грустно, а как-то тошно даже. Почему-то на этот раз было страшно опустить глаза к ровным строчкам, черным, как дальний зимний лес между белым снегом и белым небом. Хотя чего страшно-то? Все ясно. Сиил не рассказал ей о себе почти ничего. Ну был роман в позапрошлой жизни, ну попросил он прощения за то, что тогда сделал. И все. Из этого же ничего не следует.
Было у них недавно хорошее упражнение - представить свой самый большой страх. Элен тогда тут же, живо так представила лицо Сиила таким, каким она его запомнила в позапрошлой жизни. Волосы светлые как взмах лебединого крыла, беспечная улыбка и серые глаза под длинными темными ресницами. А в глазах этих только недоумение - почему, мол, вы на меня так странно смотрите? А потом безразличное пожатие плечами, и он вовсе отводит взгляд. Вот только вторая часть упражнения у нее не вышла - надо же было выход из этой ситуации придумать, а нет его, выхода-то.
Нет, ну и хрен с ним. Теперь только не хватало впасть в пессимизм, посыпать голову пеплом, да, вот еще, рыдать начать. Элен со злостью хлопнула книгой по столу и начала читать.
...Ты прочел уже почти все, что я успел написать, и узнал обо мне - чуть- чуть, и много о тех, кто, наверное, меньше тебе интересен (я льщу себя такой надеждой). И теперь я хочу рассказать тебе, почему я вообще решил написать эту книгу. Я только прошу тебя - дочитай это до конца...
Дочитай до конца, ничего себе предисловие. Ничего, видно, хорошего не будет. Не будет... Элен попробовала оторвать взгляд от страницы, но сознание уже гасло, а наплывавшая на нее картина была ярка до отвращения. Заросший высокой травой склон... По траве ходили волны, и сама она словно светилась изнутри солнечно- зеленым. И на этот склон смотрел молодой белый маг.
Он пришел сюда, чтобы попрощаться с местами, которых никогда не покидал. Навсегда попрощаться... наверное. Конечно навсегда. Его посылали к черным, чтобы он убил Темную Владычицу. Если все получится, он спасет свою страну, и его никогда не забудут. Иногда Койон сомневался, хватит ли у него сил, чтобы убить Тираэль. Она ведь женщина, не старая и красивая к тому же. Конечно, ее красота - обман, созданный демонами. Конечно, она - воплощение Тьмы, и все же... Но теперь, когда он представил, что эти холмы могут быть залиты кровью, а белый храм над ними - разрушен... Он должен сделать это, иначе на что он потратил четыре года, зачем он вообще решил учиться магии?