Весна смотрела во все окна ольгиной квартиры, вливалась буйным солнцем, не оставлявшим в ней ни единого темного уголка. На пороге стояло лето; нет, не стояло, оно пришло, не принимая во внимание формальность человеческого календаря, зачем-то разделившего год на четыре равные части. По этому календарю весне еще отводилось какое-то количество дней, но природа не желала этого знать: лето наступило уже сегодня.
Придя с работы, Ольга стала производить смотр своих прошлогодних летних нарядов. Завтра надо надеть что-то летнее, потому что идти еще один день в своем дежурном комплекте юбка-блузка-жилет будет совсем неуютно и даже невозможно из-за жары, которая сегодня уже показала себя во всей красе, да и летнее настроение, наступившее и обступившее ее со всех сторон, желало иметь все свое, летнее.
Лето всегда заставало ее врасплох, и нынче произошло то же самое. Она до сих пор не подумала о новых летних нарядах и не помнила даже, что у нее осталось от прошлого лета. Она порылась в шкафу, вытащила с полок все, что попалось на глаза, разложила на диване. Да, негусто у нее с летней одеждой. Что же ей надеть завтра? Все ли она достала? Ольга еще раз посмотрела в шкафу. Ничего больше не найдя, она заметила в углу какой-то халат, который она не надевала уже бог знает сколько времени. Зачем он там висит? Она достала его, под халатом что-то мелькнуло нежно-сиреневым цветом. Что это? Бог ты мой, да это же платье! И какое красивое! Откуда оно?
Откуда-откуда... память это знала, она в то же мгновение подсказала ответ, и впору было начать вспоминать все-все-все... или не стоит? Спрятать платье обратно и забыть о нем. Нет, поздно... Ольга села на диван, машинально отодвинув в сторону разложенную одежду. Как странно и совсем с неожиданной стороны выплыли эти воспоминания, и никуда не деться теперь, нечего и сопротивляться, сесть только поудобнее, чтобы спиной к окну, чтоб не било в глаза солнце, забраться с ногами, прислониться к спинке дивана и туда, в прошлый год...
Прошлой весной ей исполнилось сорок пять лет, и она с недоумением размышляла, какое отношение должна иметь к ней пословица, в которой говорилось про "ягодку опять". Глупая устаревшая пословица не могла сказать про женщину ничего существенного в нынешние времена, когда женщина остается женщиной не то что в сорок, но даже в пятьдесят лет. Ольга после сорока лет нисколько не комплексовала по поводу возраста, не собиралась это делать и теперь, когда ей исполнилось сорок пять, тем более, что пословица сулила ей какие-то ягодки, не обещанные пять лет назад.
И особых причин комплексовать у нее не было. Жизнь шла как шла, в ней находилось место всему, в том числе и мужским вниманием она не была обделена, а вот еще и переписка, возникшая несколько месяцев назад... Они познакомились в интернете, где невидимый паук, сплетя невидимую сеть, соединил многих людей, сократив между ними расстояние и время. Эпистолярный жанр получил новое дыхание, и люди отдались ему с новым жаром. Никаких мучительных ожиданий почтальона, томительных дней между отправкой письма и получением ответа. Письмо получено адресатом через мгновение после отправки, и за день можно обменяться десятком писем.
Нет, они не обменивались десятком писем в день, они были не столь молоды и беспечны, чтобы забыть обо всем на свете, но переписка была приятна обоим. Ольга развлекалась мужским вниманием и с удовольствием плавала в его теплых волнах, ни на что особенное не претендуя; да и на что, собственно, могла она претендовать кроме как на внимание, если человек жил в другом городе, хотя и находившемся не так уж далеко от Москвы - ночь езды на поезде - но все равно в другом городе, в другой состоявшейся уже жизни? В этой жизни был второй брак, сын, интересная работа, разные увлечения, общение в интернете, и какой-то частью жизни была теперь переписка с Ольгой, а какой именно частью - большой или не очень - Ольга не знала, и ее это не сильно заботило.
Он тоже получал удовольствие от переписки, потому что Ольга нравилась ему, и она видела это по тысяче мелочей, как видит всякая женщина - по возне с ее фотоизображениями, которых она ему выслала немало и которые вдохновляли его на всякие компьютерные художества; по вниманию к ее словам и настроению, по маленьким лирическим эссе-отступлениям, которыми изобиловали его письма. Он умел красиво писать, без приторности и точными словами, не вызывавшими возражений. Ольга порой думала, что в нем пропал большой писатель.
Но кто уж точно в нем не пропал, так это поклонник и любитель женщин. Он сразу же ей объявил, что он ловелас и что женщины - его любовь и страсть, но тогда же и уточнил, что достаточно разборчив в выборе предмета этой любви. Так любитель и знаток вин не будет пить вино, если не уверен в его букете и качестве. Такой любитель не выпьет также вино одним махом, а будет смаковать каждый глоток, продляя и умножая удовольствие. В ее виртуальном собеседнике и в самом деле чувствовался такого рода знаток и любитель. Ольге нравилось, как неспешно он ведет переписку. Ей нравилось, что он не расставляет ей сети в виде ловушек-фраз, которые неуклонно вели бы его к определенной цели. И никакой цели, собственно говоря, видно не было. Переписка шла естественным образом согласно своей собственной внутренней логике. Его письма были лиричны и лишь чуточку эротичны, только самую малость. Более всего эротический оттенок звучал в эссе, где она могла его не замечать, ведь он не был направлен непосредственно на нее; то есть, не замечать в письмах к нему, хотя для себя замечала и отмечала. Он был мужчиной, ничто мужское ему было не чуждо, и это было приятно. Хотя что можно было поделать с этим приятным, находясь за многие километры друг от друга? И хорошо, с другой стороны, что они находились так далеко друг от друга! Ольга чувствовала себя безопасно и постепенно втягивалась в эту игру, хваля его лирические эссе, поощряя его легким флиртом, приятным и ни к чему не обязывающим. Однажды она согласилась на его приглашение пойти с ним в ресторан. Это вышло случайно: был какой-то поворот разговора, логически приведший к дверям ресторана. Да какой ресторан? Где ресторан? Ресторан, открытый во Всемирной Сети? Глупости какие-то.
Ольге почему-то не приходило в голову, что их отделяет друг от друга всего-то ночь езды на поезде. У них ни разу не заходила речь о том, что хорошо было бы встретиться, но вот однажды он сообщил, что едет в командировку в Москву, ловит ее на данном ею слове насчет ресторана и надеется, что она выполнит свое обещание. Ольга не стала отказываться. Дала слово - значит, дала. Опрометчиво, но что теперь! Где наша не пропадала! Да и что, собственно, в этом особенного? Она взрослая женщина, имеющая взрослого сына, сама себе хозяйка. Подумаешь, ресторан!
Он позвонил ей вечером в первый день командировки. Приглушенный голос с провинциальным оканьем спросил в трубке: "Можно Ольгу?" - и она обрадованно ответила: "Это я!" Голос оживился и церемонно представился, на что она весело сказала: "Да я уж догадалась", - и разговор далее пошел безо всякого напряга, словно они сто лет были знакомы и сто лет только и делали, что разговаривали по телефону. Правда, ей порой казалось, что он немного робеет. Он неожиданно всхохатывал посреди фразы, пытался рассказать, что именно привело его в командировку, бросал этот рассказ на половине, но Ольга, хотя вообще-то не была безмерно компанейским человеком и находить общий язык с людьми для нее порой было не так уж просто, о чем она, кстати, когда-то честно сообщила ему в одном из писем, сегодня легко и уверенно вела разговор, который ее не тяготил, был ей в самый раз, как хорошо сшитое платье. В конце разговора у нее появилось едва уловимое ощущение власти над этим человеком, власти, которая ее не так уж сильно интересовала, но ощущение было приятным. Это ощущение назавтра могло либо исчезнуть, либо усилиться. Завтра предстоял поход в ресторан.
Назавтра же в ночь он и уезжал, командировка была недлинной. Рабочий день у нее был удачно коротким, и она прямо с работы отправилась в условленное место встречи. Он выловил ее у схода с эскалатора, освободив от труда смотреть по сторонами и искать назначенное место - то ли газетный киоск, то ли цветочную лавку - преподнес ей цветы, и наступила минутная пауза, когда они взглянули друг на друга, сверяя друг друга с теми виртуальными образами, которые сложились у них за время переписки. Сверка оказалась удачной с обеих сторон. Перед Ольгой стоял мужчина чуть выше ее ростом с короткими седыми волосами и такими же седыми усами, под которыми пряталась... нет, почему пряталась?.. которые не скрывали улыбку удовольствия, освещавшую его лицо и делавшую его очень приятным. Он был рад ее видеть. Пожалуй, он был даже интереснее, чем на той единственной фотографии, которую ей когда-то выслал. Он уверенно взял ее за локоть и привел в солидное кафе с швейцаром на входе, расположенное неподалеку. Хорошо все-таки, что не в ресторан; это было бы слишком.
В этот достаточно ранний для вечерних заведений час в кафе не было никого кроме них, и они выбрали самое уютное место. Он сел с правой стороны стола, а Ольга с торца, спиной к стене. "А почему не здесь?" - спросил он, показав на место рядом с собой. "Так удобнее разговаривать, в глаза можно смотреть", - отговорилась она, хотя для нее важнее было иметь между ними некоторую дистанцию. Все-таки она пришла сюда с небольшим букетом разных опасений, одним из которых было опасение, не будет ли он банально приставать к ней. К счастью, очень скоро от всех ее опасений не осталось и следа. Он уверенно дирижировал ситуацией, со вкусом и тщательно, советуясь с ней, выбирал блюда в меню, попросил официанта принести вазу для цветов, сказал, чтобы тот принял заказ пока на то, что они назвали, а дальше видно будет - одним словом, он был тут как рыба в воде. Ольга с удовольствием осознала, что ей не о чем беспокоиться, все будет предусмотрено. Начало вечеру было положено, и он обещал быть приятным.
Свое обещание этот вечер выполнил сполна. Ольга была в ударе: весела, оживленна, слегка кокетлива, разговорчива. "Ты говорила, что тебя бывает трудно разговорить, пугала меня - а на самом деле все не так! Ты прелесть!" - сказал он ей, когда вечер был в самом разгаре, и с удовольствием повторил: "Ты прелесть!" Оказывается, и у него были свои опасения, которые она благополучно развеяла. Она видела, что и в самом деле прелесть, это читалось в его взгляде. В глазах его горели огоньки восхищения, а рот сам собой растягивался в улыбку, когда она смотрела на него, потягивая через соломинку свой излюбленный коктейль - мартини с апельсиновым соком. Улыбка дрожала в углах рта, словно он сдерживал ее, готовую расплыться до ушей. Хорошая у него была улыбка, и глядя на нее, тоже хотелось улыбаться в ответ.
Увидев, что мартини у нее кончился, он сказал, заглянув в меню:
- Тут есть коктейль с текилой, а что если нам его попробовать?
- С текилой? А текила - это что такое?
- Это водка такая, ее делают из кактусов.
- Из кактусов? Вот это да! А иголки кактусовые из нее вынимают? Если иголок не будет, я согласна.
Сегодня Ольга, никогда не бравшая в рот водки, была отважной до безрассудства. Пить какую-то неведомую текилу! Она не узнавала себя.
Текила была горькой гадостью, не идущей ни в какое сравнение с ее обожаемым мартини, но оказалась незаметно выпитой под разговор, которому не было конца.
Но конец все-таки приходит. Он достал фотоаппарат и сказал, что надо непременно сфотографироваться. Она не возражала. Щелкнув ее несколько раз, он попросил официанта снять их вместе, придвинулся к ней под этим уважительным предлогом и обнял ее за плечи. Когда сеанс фотосъемок был закончен и официант ушел, он и не подумал убрать руку с ее плеча, что ее нисколько не удивило. Она повернула голову и взглянула на него. Он улыбался, глядя на нее, а в глазах продолжали гореть те же самые огоньки. Она улыбнулась в ответ, и некоторое время они смотрели друг другу в глаза. Она знала, что сейчас он ее поцелует, и ей было приятно, что он не торопится, что он так явно наслаждается каждой минутой и смакует ее, что поцелуй для него вовсе не самоцель, а только одно из удовольствий в длинной и разнообразной их цепи, начиная с удовольствия смотреть на нее и улыбаться. Когда он наконец стал приближать свои губы к ее лицу, она слегка отвернула голову, чтобы поцелуй пришелся в щеку.
Этот человек все делал со вкусом и удовольствием. Он с удовольствием поцеловал ее каким-то нескончаемо длинным вкусным поцелуем, отстранился на мгновение, снова стал целовать... Ольга не помнила, каким образом это закончилось, текила давала о себе знать, - она ли это прекратила или он сам, нацеловавшись, отстранился от нее и сел на свое прежнее место. Интересно, а ведь он за весь вечер ни на дюйм не придвинулся к ней с того места, где сидел, и лишь теперь... Он ей нравился все больше и больше.
Они сидели уже несколько часов, в кафе появились другие посетители, заиграла музыка, появился певец, пробующий голос. Уют их почти интимной обстановки стал растворяться, исчезать в шуме, да и ему пора было на поезд. Они стали собираться.
- Жаль, что я не могу проводить тебя до дома, но я посажу тебя в такси. Ты уж извини, что так получилось, - сказал он ей.
- И так все прекрасно, - сказала она, - не за что извиняться.
- И чего я, дурак, не предложил тебе встретиться вчера? Никуда бы не торопился, проводил бы... - сказал он сокрушенно.
"И в самом деле, почему не вчера?" - подумала Ольга. Но что делать, вчера было вчера, а сегодня - это сегодня.
- Я ведь могу уехать и на метро, тем более оно рядом, - сказала она на всякий случай.
- Что ты, ни в коем случае! Чтобы женщина, с которой я провел вечер, ехала домой в метро! Мне это было бы просто неприятно. Если я даже не могу с ней поехать, как вот сейчас, я плачу за такси и отправляю ее одну. Ты и не думай даже про метро!
- Ладно, не буду, - ответила Ольга. Она его понимала, безнадежного оптимиста и неисправимого романтика, как он охарактеризовал себя в одном из писем, и ей лишь оставалось с удовольствием ему подчиниться.
Они вышли из зала. Он шел сзади и в каком-то коридорчике между залом и фойе, совершенно пустынном, неожиданно взял ее за плечи, притянул к себе и стал целовать шею. Она удивилась, замерла и заслушалась...
- Хватит, Саш! - сказала она наконец, почувствовав, что конца этому поцелую не будет. Сторож, который сидит в каждой женщине, уже тихонько взял ее за рукав и некстати шепнул, что стоят они в коридоре, через который в любой момент кто-то может пройти, и будет неловко. А почему, собственно, неловко? - возразила она сторожу. - Маленькая она, что ли? Но слова ее уже прозвучали - еще раньше ее возражений собственному сторожу.
- Нет, не хватит! - ответил Саша. Его сторож, если он существует у мужчины, говорил совсем о другом. Он говорил, что этот пустой коридор - самое подходящее место, чтобы осуществить желание, которое он испытывал еще тогда, когда они сидели в зале, другого места просто не будет, а жаль.
Неизвестно, чей сторож был прав; наверно, оба, потому что из фойе вдруг выскочил швейцар и задал дурацкий вопрос:
- Вы уже уходите?
Да, они уходят, кто в этом может сомневаться? Из коридора в фойе вело несколько ступенек, и, поднимаясь по ним, Ольга ступила неловко и схватилась за перила, чтобы не упасть. Саша подхватил ее за локоть и даже швейцар, отчего-то заинтересованно за ними наблюдавший, сделал движение, чтобы ей помочь. "Неужели это текила и я так пьяна? - подумала Ольга, - Не может такого быть. Или голова закружилась от его поцелуев?" Этот вопрос она так и не смогла для себя решить ни в пользу текилы, ни в пользу поцелуев. Голова до сих пор у нее была крепкая и от поцелуев не кружилась, а считать себя пьяной тоже не хотелось.
Подавая ей пальто, швейцар задал вопрос, который, видимо, уже давно его интересовал:
- Вы какое-то событие отмечали?
Ольга не поняла вопроса. Какое событие?
- Вы отмечали что-то? - не отставал любопытный швейцар.
- Да, отмечали, - ответила наконец Ольга, не зная, что сказать. Ей подумалось, что они наверно, похожи на супружескую пару, решившую отметить здесь юбилей свадьбы. Никому и в голову не может прийти, что в их возрасте можно просто так - романтически - провести вечер вдвоем в кафе.
Саша поймал частника, заплатил ему и посадил ее в машину. Они сказали друг другу какие-то необязательные слова "спасибо, прекрасный вечер" - необязательные хотя бы потому, что все было ясно и без них. Вечер был прекрасный, и вот он закончился уже насовсем, ее спутник остался на тротуаре, она уехала.
Водитель оказался лихачом, то и дело перестраивался из ряда в ряд, в одном месте даже срезал угол по тротуару, но благополучно довез ее до дома. Дома она сразу же села писать письмо и сказала, что водитель оказался лихачом, но тем не менее благополучно довез ее до дома, что все было великолепно, что она до сих пор улыбается и никак не может остановиться, что еще раз говорит ему спасибо...
Он отвечал, что заслугу в удаче вечера нужно разделить на двоих, что она была замечательно раскрепощена, что ему очень понравились бесенята в ее глазах, что он помнит ощущение нежной кожи на ее шее, что не хватает ощущения вкуса ее губ, но зато есть о чем мечтать.
И колесо их переписки покатилось дальше. Она стала более интимной и доверительной. Легкая эротика и чувственность теперь витали в каждом его письме, он вывел ее из резерваций-эссе и посвящал непосредственно Ольге. Ольга осторожничала и слегка притормаживала его, когда ей казалось, что он слишком увлекался, но что же делать! ей это нравилось. Хотя она питала стойкое недоверие к заочному развитию отношений, обаяние его слов не могло не действовать на нее. Ее умный собеседник не гнал лошадей, он чутко понимал грань того, что допустимо сегодня и что станет допустимым лишь завтра. Правда, порой в его словах внимательной Ольгой улавливалась тень обиды от ее торможения, ведь в мыслях он был уже очень далеко, хотя никак не давал это почувствовать Ольге, и она старалась тормозить аккуратно, чтоб их общая повозка не свалилась в канаву и не погребла их под собой.
Над ними витал дух прошедшей встречи, и дух будущей встречи бродил где-то неподалеку. Они не говорили о ней, но ясно было, что она будет. У него, как выяснилось, командировки в Москву бывали очень часто, практически каждый месяц.
И новая командировка заявила о себе, не прошло и месяца. Была середина мая. В этот раз он повел ее после работы в парк Горького. Этот парк Ольга не любила и была в нем в последний раз лет десять назад, запомнив в нем толпы народа и бестолковую толчею, когда пришлось вести сюда приехавшую из провинции гостью, которая изъявила желание увидеть эту достопримечательность столицы. Ольга вообще не любила мест большого скопления народа, но оказалось, что в этот будний день в парке на удивление безлюдно и тихо, а кроме того, за десять лет в нем многое изменилось и было неожиданно уютно, что Ольгу с ним примирило. Впрочем, главным было не место, где они были, а то, что они были - были вместе. Ей опять стало легко и весело, как в прошлый раз, он хорошо умел создать такую атмосферу. Он уже поцеловал ее пару раз: один раз в щеку, а другой - как бы невзначай в шею, словно подтверждая свое право на завоеванные позиции. Ольга знала, что этим не должно закончиться, весь вопрос был только в том, когда и как...
Почему-то им вдруг захотелось покататься на автомобильчиках, Ольга так и не знает до сих пор, как называется этот аттракцион. Точнее, предложил он, а Ольга отважно согласилась, хотя ни разу в жизни не садилась в такое средство передвижения. Все-таки никак нельзя оспорить тот факт, что ее спутник каким-то непостижимым образом будил в ней авантюрный дух, спавший в ней крепким сном. Вся площадка была в их полном распоряжении, Ольга ехала куда глаза глядят, то и дело тормозя и слегка взвизгивая от полноты ощущений, безуспешно стараясь при этом держаться подальше от стен, а он лихо крутился вокруг нее и объехал круг несколько раз пока она с грехом пополам пыталась вырулить на оперативный простор. Ее автомобиль почему-то очень тянуло к стенам, и в конце концов неизбежная встреча произошла: Ольга потерпела аварию с классическим диагнозом "водитель не справился с управлением", ее автомобиль ударился о стену, а Ольга сильно ушибла колено. Бесславно сойдя с автомобиля, она тем не менее бодро пошла дальше, хотя колено немного ныло и обещало хороший синяк. Колено - это пустяк, не стоящий ничего, когда рядом человек, у которого все внимание занято тобою. Странно все-таки, что в парке так мало народа; можно сказать, что никого. Хотя и будний день, но отчего так безлюдно?
Они дошли до набережной и пошли вдоль парапета, зашли в ротонду, оказавшуюся на пути. Ротонда выступала за парапет, они зачем-то перегнулись через нее и посмотрели на мутные воды Москвы-реки, в которых не было ровным счетом ничего интересного, но вскоре стало ясно, зачем: он обнял ее за плечи, потому что так было явно удобнее смотреть на воду, а когда они, насмотревшись вниз, выпрямились и отвернулись от реки, Ольга оказалась в его объятиях. Он притянул ее к себе, а его поцелуй пришелся в щеку, потому что Ольга опять слегка повернула голову, чтобы не подставить губы, но на этот раз он был настойчивым и не захотел удовольствоваться предложенным, он взял ее за плечи так крепко и так тесно обнял ее, что Ольге было уже некуда деваться, хотя она и попыталась все же отвернуть лицо. "И что я в самом деле отворачиваюсь? - наконец подумала она - Глупо так себя вести, будто я девица шестнадцати лет." Ольга перестала сопротивляться и отдалась воле и желанию своего спутника.
Вспоминая сейчас все это, она уже не могла понять, отчего сопротивлялась тому, что, знала она, должно было произойти обязательно. Понять и в самом деле трудно, потому что не поставишь уже себя в состояние неведения о будущем, которое было тогда, когда будущего еще не произошло, и которое ей сейчас хорошо известно. Тогда она была беспечна и никуда не торопилась, ей было с ним хорошо и этого было достаточно. А целоваться в губы ей не хотелось... и причина была. Она не могла отдаться этому поцелую так, как могла бы, чтоб забыть себя и плыть на волнах удовольствия, потому что такое возможно только наедине. А так это будет эрзац-поцелуй...
Поцелуй вопреки ожиданию был вовсе не эрзац, но сторож Ольги не дремал и портил ей удовольствие. Она краем глаза отмечала проходивших людей. Прошел мужчина, даже не взглянув в их сторону, через некоторое время прошла женщина с коляской, тоже не посмотрев на них, как будто в ротонде они были как в шапке-невидимке.
- Слушай, тут народ ходит, неудобно, - сказала она все-таки, когда они наконец оторвались друг от друга.
- Пусть ходит, - ответил он и снова приступил к делу.
- Сколько можно? - сказал ей спустя некоторое время ее зануда-сторож, - Ведь могут как назло какие-нибудь знакомые увидеть.
- И пусть увидят, - ответила она ему независимым тоном, - я взрослый человек и ни перед кем не отчитываюсь. А целоваться в парке приятно. Да и нет никого, пусто все.
- Это тебе кажется, - не отставал сторож.
Сторож сторожем, его можно и не слушать, да только поцелуй был чересчур приятен, и последствия у него могли быть серьезные. Надо было уходить из этой коварной ротонды.
- Слушай, ну неудобно же, люди ходят, я так не могу. Пойдем куда-нибудь отсюда, - сказала она быстрым убеждающим голосом. Он взглянул на нее взглядом, еще не проснувшимся от поцелуя, взял под руку, и они отправились прочь от набережной и от ротонды.
Потом они сидели на какой-то веранде рядом с прудом, где под крышей летали воробьи, а прямо около их ног плавали утки. Он купил ей мартини, а себе сто грамм водки, и они долго сидели, потягивая каждый свое. Собирался дождь, но не собрался. Слегка начинало смеркаться.
- Из парка пора уходить, пожалуй, скоро темнеть будет, - сказал он, - сейчас выйдем и поищем какое-нибудь кафе. Что-то я уже проголодался, а ты?
- Я тоже проголодалась, - ответила она.
Они пошли, не торопясь. Он хотел ее обнять за плечи, но она взяла его под руку, потому что так было удобнее идти. Ушибленное колено уже сильно давало о себе знать, она даже слегка прихрамывала. "Вот теперь мы точно похожи на благонравных супругов, - подумала она, - сейчас бы сюда того швейцара, порадовался бы, какие бывают хорошие семьи."
- Как мне легко с тобой, ты и не представляешь, - сказал ей ее спутник, - легко можно говорить, легко молчать. Иногда идешь с женщиной и любая пауза в тягость. Только замолчишь и сразу же лихорадочно ищешь, что бы сказать, и как назло в голову ничего не приходит.
- Значит, мы с тобой совпали, - ответила Ольга. - Мне тоже с тобой хорошо и просто, а это не так уж часто происходит. Мы с тобой настроены на одну волну.
- Удивительно все-таки. Наверно, нам обоим повезло.
- Да, повезло, - отозвалась она..
- Скажи, ты сможешь в следующий мой приезд отпроситься с работы на целый день, мы бы съездили за город? - спросил он после недолгого молчания.
Она помолчала, прикидывая, как бы она могла это устроить.
- Смогу, пожалуй, - ответила она, - я поменяюсь... в общем, смогу.
- Махнем тогда с тобой за город на целый день, будем одни, как хорошо! - сказал он.
"Здорово будет, если получится, - подумала Ольга, - и хорошо бы где-нибудь у реки. Наверно, можно в какой-нибудь дом отдыха на один день." Эта мысль ей понравилась, но развивать ее перед ним она не стала.
Выйдя за ворота парка, они сразу же увидели кафе.
- Давай зайдем, посмотрим, - предложил Саша.
- Давай, - согласилась она.
Кажется, их тут давно ждали, скучающие в фойе официанты немного оживились. В кафе было почти пусто. Из фойе был виден зал, где был занят только один столик. Из фойе же вела лестница на второй этаж. Зал Саше почему-то не понравился.
- Надо посмотреть, а как там, - сказал он, кивая на лестницу.
- Ты посмотри, а я здесь постою, чтобы зря не подниматься, - сказала она и объяснила смотревшему на нее официанту:
- Я ногу ушибла, по лестнице трудно идти.
- Годится, - сказал заглянувший на второй этаж Саша.
Второй этаж был галереей над фойе и выглядел приятно и уютно. У окна сидела мужская компания и никого более не было. Саша решительно привел Ольгу к столу, стоявшему в отдалении от компании и посадил ее к ним спиной, чтобы, как Ольга догадалась, ее не смущало их присутствие, а сам сел рядом.
Официант принял заказ и сказал, что придется подождать, пока будет готово.
- Ничего страшного, мы не торопимся, - ответила Ольга.
- А вина вам когда принести - сейчас или вместе с закуской? - спросил он.
- Принесите потом, - сказала Ольга, - мы подождем.
Официант посмотрел на нее и почему-то сказал:
- Хорошо, мы не будем вас беспокоить.
"Какой милый и предупредительный молодой человек", - подумала Ольга. Но что он имел в виду, когда сказал, что не будут беспокоить? Она вовсе ничего такого не подразумевала. Вот странно! Наверно, он что-то увидел в них такое, что они сами в себе не замечали. Вряд ли он счел их супругами, пришедшими отмечать юбилей свадьбы, не похожи они сейчас на супругов, скорее на легкомысленных студентов. Возраст вот только совсем не студенческий, а так что ж... вполне подходящее состояние души.
Сегодня их вечер в кафе был совсем не таким, как тот, месяц назад. Они были уже свои, близкие друг другу люди. В промежутках между блюдами в ожидании их он обнимал ее за плечи, гладил волосы или целовал. Сторож Ольги укоризненно качал головой, но не говорил ни слова. Правда, он заставил ее несколько раз оглянуться на мужскую компанию, чтобы проверить, не проявляет ли она к ним интереса. Мужская компания сидела к окну лицом, вела себя спокойно, увлеченная каким-то разговором, и ей до них не было никакого дела. Ольга успокоилась и забыла про них. Время от времени мимо их стола проходил официант - не тот, что обслуживал их, а другой - принося компании очередную порцию заказанного. Он проходил, не глядя на них - в общем, им никто не мешал, они были одни.
Разговор шел о разном, не говорили они только про их будущую встречу, потому что с ней было все ясно и обсуждать было нечего: он приедет и они встретятся.
- Хорошо с тобой, - сказал он, обняв ее в очередной раз, - так бы сидел и сидел, не двигаясь с места.
- Мне тоже, - ответила Ольга. Голова ее удобно лежала на его плече где-то рядом со щекой.
- Знаешь, о чем я думаю сейчас?
- О чем?
- Проснуться бы однажды, а твоя голова лежит на моей груди.
Вот и выразил он свое тайное желание! Неожиданно, точно и ясно, яснее не скажешь. Он был все время настолько сдержан, что Ольга грешным делом думала: может, в его увлеченности женщинами смакование всех оттенков развития отношений играет такую важную роль, что растягивается на неопределенно долгое время? Но нет, это не так, оказывается, и Ольге это тоже было приятно. Приятно, что он так умеет держаться, так хорошо и естественно сказать о самом интимном. Но какая бездна грусти в его голосе и в словах! "А ведь он и в самом деле не очень-то счастлив со своей женой", - подумала Ольга. О том, что он женат, он сообщил Ольге сразу, но она не придавала этому большого значения, да и глупо было придавать этому большее значение, чем придавал он сам. Они не затрагивали в письмах темы его семьи, лишь в самом начале он ей сказал, что с женой они давно ведут параллельное существование. Этим словам можно было верить и не верить, Ольга приняла их к сведению, а вот сейчас получила подтверждение...
Она ничего ему не ответила, она не знала, что ответить, чтобы было равное его словам по грусти и по желанию, поэтому лишь молча погладила его по руке, но этого, почувствовала она, было мало. Ей захотелось что-то еще сделать для него, сказать ему, что понимает, не сказав ничего. Она высвободилась из его объятий и обняла его за плечи. Рука сама нашла его щеку, подбородок, ласково провела по ним... Он взял ее ладонь и стал одну за другой целовать подушечки пальцев. Для Ольги это и сейчас, год спустя, было одним из самых приятных воспоминаний о том вечере. Она ощутила всю его ласковую нежность в этих осторожных поцелуях, больше о своем отношении к ней он не смог бы сказать и тысячей слов.
Как жаль, что все когда-то кончается! Уже все было выпито и съедено, но уходить не хотелось, они заказали еще выпить. Было около одиннадцати часов. Интересно, кафе закрывается в одиннадцать или позднее?
Скоро пришел официант и внес полную ясность в этот вопрос.
- Извините, но мы закрываем в одиннадцать, поэтому вынуждены вас попросить...
Официант был сама тактичность и предупредительность. Ольга и не знала до сегодняшнего дня, что в Москве есть такие приятные заведения, где персонал так хорошо относится к своим клиентам.
- Хорошо, мы сейчас уйдем, - ответила Ольга.
- Принесите нам счет, - попросил его Саша. - Надо же, сумма совсем смешная, - заметил он, заглянув в принесенный счет.
- Саша, давай я заплачу часть, - сказала Ольга.
- Не надо, Олюшка, - ответил он, - мне приятно заплатить, не лишай меня этого удовольствия.
- Ты на меня уже немало потратился и сегодня, и в прошлый раз.
- Ничего страшного, и еще с удовольствием потрачу.
- Ну, смотри, как знаешь.
Лишать его удовольствия Ольга и в самом деле не хотела, хотя не видела ничего предосудительного в том, чтобы поучаствовать в расходах. Он расплатился с официантом. Все дела были сделаны, надо было вставать и идти.
- Как не хочется уходить! - сказал ей Саша, не двигаясь с места. В их распоряжении было еще около пяти минут.
- И зачем они так рано закрываются? - пожаловалась Ольга. - Детское время еще.
Официант заглянул к ним в одиннадцать, они уже были готовы.
- Спасибо, у вас очень хорошо, очень приятно, - сказала Ольга.
- Пожалуйста, приходите к нам снова, - ответил любезный официант.
Как тепло на улице, какой прекрасный вечер, какое отличное кафе, какие хорошие существуют на свете официанты! Они постояли у кафе. Где-то за домами еще был свет от вечерней зари. Ольга взглянула на своего спутника. Он смотрел на нее, не отрываясь, во взгляде Ольга прочитала... многое она прочитала.
- Как ты хороша! - сказал он ей восхищенно. - Боже, как ты хороша!
Не ожидала Ольга такого восхищения, хотя комплименты ей были не в новость. Может, это уходящая заря сделала ее такой красивой? Эти слова встали в конец их вечера как восклицательный знак в конец предложения, и лежат до сих пор неизменными в копилке ее воспоминаний. Именно так он их сказал, именно так она их и запомнила.
Они поймали частника, и в машине Ольга почувствовала, что слегка пьяна. Саша хотел обнять ее, но здесь сторож Ольги воспротивился и стал стоять насмерть. Можно было не обращать внимания на прохожих в парке и на официантов в кафе, но игнорировать водителя было невозможно. Неприятно иметь соглядатая даже если он спиной к тебе. И перед ним неловко, как будто его считают бревном без глаз и ушей. Она слегка отстранила своего спутника, сказав "подожди", словно озаботилась что-то ему сказать, и стала без умолку болтать, чтобы отвлечь его от крамольных мыслей, притворяясь более пьяной, чем была на самом деле. Он был разочарован и даже обижен, Ольга почувствовала это, хотя он ничего ей не сказал, сразу поддержав разговор, и ей пришлось срочно придумывать, чем восполнить его разочарование. Она засунула пальцы под рукав его рубашки и ласково погладила руку под манжетой. Его реакция была мгновенной и решительной. Он придвинулся к ней, положил руку ей на колено и другой рукой явно намеревался заключить ее в крепкие объятия со всеми вытекающими из этого последствиями. Вот черт! Ну, не может она получить удовольствие от поцелуя в пяти сантиметрах от спины водителя! И что он намерен делать с ее коленом? Ольга помедлила немного, чтобы не обидеть своего спутника, и решительно убрала его руку с колена, показав глазами на водителя. Саша отстранился, и всю оставшуюся дорогу они уже просто разговаривали. Ольге нестерпимо хотелось еще раз погладить его под манжетой, но она боялась, что тогда его будет уже не удержать или придется удерживать ценой большой обиды. Она не хотела ни того, ни другого, поэтому желание свое оставила неисполненным. Но ничего, все еще впереди, и он еще увидит, какой ласковой она может быть, как безоглядно она может пойти навстречу его желанию, отдавая ему взамен свое.
Может быть, именно этого несбывшегося ей было больше всего теперь жаль. Вспоминая сейчас все это, она спрашивала себя: могла ли она что-то изменить, если бы знала, как все сложится дальше? Может быть, не стоило противиться его желаниям? Но что от этого изменилось бы? Ничего, лишь произошла бы глупая возня за спиной водителя, урывание у судьбы каких-то крох. Хорошо все-таки, что нам неизвестно будущее. Вечер утратил бы половину своей прелести, если был бы лишен беззаботности, которая над ним витала.
Но он еще не закончился, этот вечер. Они подъехали к ее подъезду, он вышел вслед за ней, чтобы, знала Ольга, расцеловать ее на прощанье. И надо же быть такой незадаче - вдоль подъезда прогуливалась соседка. И чего ей не спится в двенадцать ночи? Ольга поздоровалась с ней, та ей приветливо ответила. Хорошая соседка на самом деле, но вот зачем она сейчас здесь? Саша потянулся к Ольге... как ей было жаль останавливать его! Она шепнула ему: "Тут моя соседка." - "Ну, что ж, тогда целуй", - ответил он, подставив ей щеку для поцелуя.
И они расстались.
В письмах они еще долго делились впечатлениями о том вечере. Им обоим более всего запомнилось одно и то же: тот момент возле кафе, когда он сказал ей: "Как ты хороша!"
Именно в те дни Ольга и купила это платье. Она ходила по вещевому рынку и увидела его, висящего на самом виду почти над проходом. Оно было красиво и она не могла его не заметить, только вот не могла теперь понять, каким образом ей пришла в голову мысль его купить. Оно было вызывающе обтягивающим и вызывающе открытым, она такие не носила даже в дни молодости. Только сумасшествие тех дней и могло объяснить эту сумасшедшую покупку. Перед глазами Ольги еще стоял восхищенный взгляд Саши, а в ушах те слова, и покупая это платье, она представляла себе его восхищение... оно будет продолжением старого и в то же время совсем новым, питаемым и этим платьем тоже.
Представлялось и другое: их летний день за городом. Они приедут в дом отдыха, наверняка можно приехать в какой-нибудь дом отдыха на один-два дня, придут в номер... Дверь будет закрыта и наконец-то не будет никаких вольных или невольных соглядатаев. Ее сторож уснет крепким сном, и тогда она по-настоящему ответит на его поцелуи, на его желание... А потом они пойдут к реке и молча будут сидеть, глядя на ее спокойную гладь. Или нет, сначала они, оставив вещи в своем номере, пойдут побродить по живописным окрестностям, а окрестности обязательно будут живописными, посидят у той реки, чувствуя, что все больше и больше тянет в номер, а потом окажутся в нем... Времени у них будет бесконечно много - до следующего утра. Рано утром они уедут - она пойдет на работу, он по своим командировочным делам.
Тем временем наступило лето и пошло себе без остановки день за днем. В начале июня Ольга съездила на две недели в отпуск, и после отпуска их переписка возобновилась. Они по-прежнему писали друг другу каждый день, и у их переписки выработался ритм. Он писал ей в середине дня, и Ольга знала, что к двум примерно часам письмо уже будет. Она отвечала ему обычно вечером, и он знал, придя утром на работу, что письмо его уже ждет. Он получал ее письма на работе. Ольга жила в привычной атмосфере тепла и внимания его писем, которые стали более нежными и более интимными. Он умел находить разные слова для выражения своих чувств, не повторяясь и не надоедая. Ольга поддерживала этот огонь как могла, и оба думали о предстоящей встрече и готовились к ней. В каждом письме пролагалась туда дорожка - новым поцелуем, новой откровенностью, постепенной, осторожной, но ведущей туда, туда - куда стремились оба.
В один из дней случилось так, что письмо от него не пришло, и Ольга извелась от ожидания и всяких мыслей. Ей было худо в тот день, и она назавтра почувствовала большое облегчение, когда узнала из пришедшего наконец письма, что его срочно отправили на один день в область с проверкой каких-то подразделений, что узнал он об этом только вечером дома и сообщить ей никак не мог. Она поняла тогда, как глубоко проникла в нее эта отрава - их переписка, вырвать ее теперь можно было только с кровью, с большими потерями для ее души. Впрочем, о "вырвать" речи быть не могло, ведь он писал ей: "А утром скорее, пораньше на работу, чтобы проверить почтовый ящик... получается, что спешу не на работу, а на свидание к тебе." Все было прекрасно, надо было лишь дождаться встречи, которая уже давно произошла в их мечтах.
А встреча между тем никак не наступала. Прошел июнь, в начале июля очередное совещание почему-то было назначено не в Москве, а в соседнем областном центре. Оставалось набираться терпения. А что еще делать? Иногда нетерпение прорывалось какими-нибудь словами, как бурный поток прорывается из-под льда где-нибудь на быстрине, но они старались гасить его, заговаривая словами, уговаривая, утихомиривая. "Я боюсь, что ты ко мне охладеешь из-за редких встреч, устанешь ждать", - написал он как-то ей, а она ответила успокоительно: " Ох, Саша, плохо ты меня еще знаешь. Да ведь мне и не семнадцать лет, нетерпеливости нет. Важно знать, что есть человек, который про тебя думает." - хотя была, была у нее толика нетерпеливости, да только что с ней делать? Зачем его расстраивать, если он и без того рвется в Москву?
Пришел август и принес вот такие его слова: "Даже как-то пусто стало от ожидания. Насколько все хорошо и спокойно внешне, настолько все наоборот внутренне. И хоть я хвалился своим умением ждать, ожидание иссушает душу и порождает отчаяние. У меня ощущение, что падаю в какую-то пропасть... медленно падаю... мысленно я хочу найти хоть что-нибудь, за что можно было бы ухватиться и задержаться..." Ольга испугалась слова "отчаяние" и всего тона его письма и осторожно спросила: может, он приедет в отпуск, если уж не получается в командировку? Он ответил, что это невозможно, жене никак будет не объяснить его желание провести отпуск одному и в Москве. Впрочем, он бы рискнул заслужить неудовольствие жены, чтобы получить радость встречи с ней, но сын... Он не хотел бы, чтобы сын стал плохо думать об отце, а это неминуемо случится, жена не будет держать за семью печатями его непонятный отъезд. Ольга все поняла и написала в ответ, что тема отпуска закрывается.
К концу августа он ушел в отпуск, написав ей, что ждал до последнего, надеясь на какую-нибудь командировку. И надо же так получиться, что это лето оказалось столь бедным на командировки в Москву, хотя прошлым летом их было сколько угодно! Он был полон радужных надежд, помня о прошлом годе, и ему очень грустно, что они не сбылись.
Ольга утешала его как могла, хотя ей самой было грустно. Она осталась одна на две недели, осталась без его писем. Наступила разлука, странная виртуальная разлука внутри разлуки. Они и так были разделены расстоянием, а тут еще добавилась невозможность писать. Но эту разлуку можно было перенести, она была не навсегда. Ольга с головой ушла в работу, благо ее было невпроворот, и две недели прошли незаметно, словно вычеркнутые из жизни.
Ко дню его выхода из отпуска Ольга написала ему ласковое письмо, главным мотивом которого было слово "соскучилась". Он ответил коротко и странно, в его ответном письме не было никакого отклика на ее слова, словно ее письма не существовало. Ольгу это обидело, ведь она столько вложила в свое письмо! Она замолчала на несколько дней, не ответив, и он написал снова, тормоша ее и спрашивая, отчего она молчит, не случилось ли чего? Она ответила ему длинной тирадой, что письмо хотя и получила, но словно бы не получила, потому что то письмо словно бы написано не ей или написано не им, в нем она не нашла ни одной строчки, предназначенной ей. И даже не захотелось ничего отвечать.
Он ответил неожиданно сухо и отчужденно: "Я перечитал нашу переписку и понял, что, оказывается, мы плохо друг друга понимаем и не знаем друг друга, и вот от этих мыслей что-то сломалось у меня внутри, нет ни мыслей, ни желаний, полная пустота и апатия..." Ольга, прочитав это, впала в состояние, близкое к прострации, поняв его слова как разрыв их отношений, и сразу же написала все, что пришло в голову: о том, что она сильно соскучилась и ждала, что он отзовется на это; о том, что у нее были трудные утомительные дни, большая нагрузка; о том, что даже между самыми близкими людьми бывают размолвки; о том, что именно теперь, может быть, и надо узнавать друг друга... И неужели все это необратимо? Она горько плакала, когда писала, и не стеснялась этого. Пусть он знает про ее слезы; слезы - это слабость, но она может это себе позволить, потому что все равно она сильная, она выдержит... Выдержит и конец их отношений (она знала это), только лучше бы им не кончаться. Последнее она сказала не ему, а себе. Он уже так прочно проник в разные ответвления ее души, настолько врос в нее, что ей пришлось бы вырывать его с болью и долгим мучительным заживлением ран.
Ответ его опять был неожиданным. Какой разрыв, какая ссора? С ним случилась минутная душевная слабость из-за того, что в последние дни отпуска сильно прихватило сердце и врачи сказали, что пора серьезнее относиться к своему здоровью. Вот теперь у него и происходит ломка в душе, мысли всякие впопад и невпопад о том, что можно и чего нельзя, и о том, сможет ли он быть на высоте при их встрече... Всякое лезет в голову, и со всем этим надо разобраться. "Чтобы восстановить свою силу духа мне, видимо, нужно время... Попробуй понять, что сейчас со мной происходит..." - этими словами он закончил свое письмо.
У Ольги отлегло от сердца, хотя и не совсем. Самое главное, что это не был конец. Все остальное поправимо. Она написала ему, что такие испытания не проходят бесследно, после них люди либо отдаляются, либо становятся ближе друг другу, и ей хочется надеяться, что у них будет второе. Он ответил, что конечно же они стали ближе. Да, действительно, они сблизились после этого, и их переписка стала глубже и душевнее. Он еще в нескольких последующих письмах извинялся перед ней и корил себя за то, что причинил ей столько горьких минут. Как давно в прошлом было то время, когда их переписка представляла собой всего лишь приятный флирт! И каким глупым казалось ей мимолетное ощущение власти над ним, испытанное при первом телефонном разговоре! Во власти ли дело? Теперь это был разговор двух близких людей, которым нечего скрывать друг от друга. Они рассказывали о проблемах на работе, домашних делах, мимолетных впечатлениях жизни - обо всем, что в их жизни происходило.
За эти месяцы их не-встречи она многое узнала о его жизни. Он и раньше рассказывал ей про свою жизнь по частям, мимоходом, когда приходилось к слову между словесными ласками и поцелуями. Теперь же она узнала остальное. Он ничего от нее не скрывал. Он немало помотался по стране пока не осел в этом городе и не женился, бывал в горячих точках и понял, что "правы были Ремарк и Хемингуэй: война - это больше дерьмо". В годы всеобщего бизнес-бума пробовал заняться бизнесом, организовав в компании с двумя друзьями небольшую фирму, но скоро понял, что это не его стезя. Ему нравилось затевать новое дело, браться за него с нуля, и без сожаления оставлять его, когда все налажено, чтобы опять затеять что-то новое.
Ольге все это было очень симпатично. Назвавшийся ей когда-то в самом начале ловеласом, он вовсе не сводим был к этому слову, а был глубоким, тонко чувствующим человеком, и жизнь его вовсе не состояла только из побед над женщинами, хотя женщин в его жизни было немало. Узнав его глубже, она поняла: его любовь и пристрастие к женщинам, а точнее, если говорить о сегодняшнем времени, пристрастие к ней, к Ольге, - это как орхидея в петлице: красиво, художественно, но не весь портрет. И в этом было его главное обаяние.
И со всеми этими разговорами душу грело ожидание встречи. Она была так давно решена, разносторонне обсуждена, что ей оставалось только совершиться. Но при этом непонятно было, когда же она наконец произойдет? Командировок в Москву по-прежнему не было. Теперь, вспоминая те дни, Ольга думала: а может быть, он и тогда уже не очень-то хотел их встречи? Боялся, может быть? С его энергией и напористостью не организовать себе нужную командировку? Но это теперь она могла такое предположить, а тогда... Она с головой погрузилась в новый этап их отношений, и томило ее то несделанное, незаконченное, без которого нельзя было сказать, что они до конца принадлежат друг другу. Да хотя бы просто увидеть его, прислониться к его плечу, ощутить его губы на губах, на щеке... губы такие ласковые, умелые.
Отчего-то в те дни он написал ей: "Мне очень грустно и есть комплекс вины за то, что я закружил нас с тобой. Он особенно сильно проявляется сейчас, когда реальные встречи становятся такой большой проблемой." Она ответила, что правильно закружил, сто раз правильно. Она нисколько не жалеет о том, что случилось, и были две встречи, воспоминание о которых греет. Да и встретятся же они в конце концов когда-то? Неужели не встретятся? Плохо, конечно, что этого не произошло летом, но почему этому не произойти осенью или зимой? Какая разница? Последний вопрос она задала самой себе, не написав его в письме. Она и в самом деле не видела большой разницы. Правда, они не поедут за город... ну, что ж, можно и без этого. Он отозвался эхом: да, чудесные встречи; да, обязательно встретятся, он в этом уверен. И будет еще лучше, чем было... Но Ольга не знала того, что знал он: он знал самого себя и знал уже, что не свершившееся летом, прошедшим летом, на которое он возлагал столько надежд, не свершится уже никогда. Если что-то и произойдет, то будет уже совсем не то, что могло быть прошедшим летом. Он был тогда на пике ожидания, весь был устремлен к этому, и такой накал не мог длиться долго, он перегорел.
Их переписка продолжалась, он по-прежнему был ласков с ней и нежен, но что-то в нем стало неуловимо меняться, и Ольга чувствовала это. У него было много работы, он теперь охотно рассказывал о ней. Они оба работали в сфере информатики, хотя и в сильно отдаленных друг от друга ее областях, но Ольга могла понять то, о чем он ей рассказывал. Когда под его руководством произошел пробный запуск долго разрабатываемой системы, и запуск оказался удачным, он позвонил ей первой, чтобы поделиться радостью. "Я звоню тебе, потому что из всех моих друзей и знакомых ты одна можешь оценить по достоинству то, что случилось" - сказал он ей. Ольга горячо поздравила его и сказала, что ей очень приятно из-за того, что он поделился радостью именно с ней. У Ольги тоже были свои запуски и свои внедрения, о которых она ему рассказывала, получая в ответ сочувствие или пожелания успешного запуска - в зависимости от текущего момента.
Однажды он рассказал ей новость, которую назвал неприятной: у них скоро произойдет реогранизация, сливаются какие-то там отделы, в результате чего его скорее всего назначат начальником нового отдела, а по статусу этому начальнику не полагается ездить в командировки, потому что у него для командировок существует зам. Ольга восприняла новость со стоицизмом и даже сказала самоотреченно, что это не может быть неприятным, поскольку карьерный рост для мужчины - это не самая последняя вещь на свете. Он согласился с ней отчасти, сказав, что это хорошо хотя бы с материальной точки зрения, и карьера - дело тоже неплохое, но работа вряд ли будет более увлекательной, чем на прежнем месте. Чем выше положение, тем меньше возможностей для творчества. И к тому же, добавил он, очень уж многое теряет он при этом, ведь он до последнего времени все-таки надеялся вновь увидеть ее хотя бы для того, чтобы просто расцеловать, почувствовать ее в своих объятиях, посмотреть ей в глаза. И надо бы как-то все-таки постараться съездить в Москву до того, как эта реорганизация состоится.
Этими последними словами Ольга была сильно утешена. Она теперь нечасто позволяла себе говорить с ним о встрече. Упомянутое им когда-то сердце, погруженность в работу, которой не виделось конца-края... точнее, она все время ожидала, что аврал у него наконец-то закончится и тогда вдруг случится командировка... У Ольги было (да и теперь никуда не делось) не очень-то удобное для нее свойство характера: она хорошо умела проникаться чужими заботами и проблемами, совсем забывая про свои. Вот и тут... Ее желание подождет, вот разгребет он свои дела. И тут вдруг его слова как поглаживание по слегка ноющему. Значит, она не зря ждет. Можно бы и дальше ждать, вот только чего теперь? Он станет еще большим начальником, будет и дальше рассказывать ей про проблемы на работе и о том, как в выходной гулял с внучкой в парке, "работал дедушкой". Дедушкой его очень рано сделала дочь от первого брака. Она расскажет ему, как решила на работе свою очередную проблему, как надоело ей возиться с контрагентами, которые все делают из-под палки, как сшила наконец-то чехлы на диван и кресла, оговариваясь при этом, что ему как мужчине это женское дело, конечно, не очень-то интересно, а он ответит, что ему интересно про нее все, пусть обо всем рассказывает...
Как бы то ни было, а они были нужны друг другу даже и виртуальные, вернее, им так казалось в то время, когда надежда на встречу все-таки оставалась. Наступил новый год. Их не-встрече было уже более полугода. Авралы у него все не кончались, а тут еще сын заболел, обострилось что-то хроническое с почками... Появились рассказы про хождение по докторам, про анализы, лекарства и надежды, с ними связанные. Ольга сочувственно выслушивала эти рассказы, но все меньше чувствовала его внимание и смутно начинала понимать, еще боясь себе это сказать прямо, что рассказы про работу и проблемы со здоровьем его сына означают не что иное, как заполнение того пустого места, которое образовалось там, где раньше был интерес к ней.
А потом он забыл поздравить ее с днем рождения. Ольга ждала, что утром ее уже будет ждать виртуальная открытка с ласковыми словами, каких она за год знакомства получила немало, и письмо он напишет скорее всего тоже пораньше, чтоб создать ей праздничный настрой. Утром открытки не было, и время на работе шло час за часом, ее поздравили уже все, кто только мог - и виртуальные, и реальные знакомые и друзья, а письмо от него никак не приходило. Настроение ее мало-помалу портилось и никакие спасительные мысли, оправдывающие этот факт, не приходили в голову. Они и не могли прийти, ведь факт был необычайно гол и прост: он забыл! про ее! день рождения!
Он позвонил ей вечером, когда она, вернувшись с работы, вяло ставила в вазы букеты цветов.
- Олюшка, милая, я ужасно, кругом перед тобой виноват! Прости меня!
- Забыл, стало быть! - сказала она веселым голосом. Неизвестно, был ли голос на самом деле веселым, но она старалась.
- Забыл! - сказал он сокрушенно. - Завертелся в этой идиотской круговерти, будь она неладна. И ведь помнил еще позавчера. Надо же такому случиться!
- Что ж теперь делать? Ну, забыл, бывает.
- Я уже звонил тебе два раза, тебя еще не было.
- Ты же знаешь, как я работаю.
- Знаю. Но я боялся: вдруг ты с работы не домой. Думаю: а вдруг не смогу до тебя сегодня дозвониться? Слава богу, дозвонился. Олюшка, я стою перед тобой на коленях...
- Ну, что ты, Саш, какие колени? Позвонил - значит, вспомнил, все хорошо.
- Я знаю, что ты добрая женщина. Только голосок у тебя не очень бодрый. Не унывай! Ведь день рождения сегодня! Исправляй свой настроение.
Легко сказать! Ольга была погребена под случившимся фактом, который существовал независимо от их желания и отмене не подлежал.
- Ладно, исправлю, - сказала она, больше уже не стараясь сделать свой голос веселым. Ее голос правдивее ее слов, он не умеет притворяться. "А голос у него бодрый несмотря на нотки вины, - подумалось ей мимоходом. - Не похож он на замученного жизнью."
Положив трубку, она задумалась. Собственно говоря, о чем тут думать? Скоро все это закончится. Она не будет тянуть канитель переписки, если увидит, что их отношения исчерпали себя. Кажется, он остался недоволен ее голосом. Что ж... Она ли виновата? Но это неважно. Ничего уже не важно, потому что конец.
Да, это было начало конца. Они переписывались еще около месяца, но его письма все более превращались в отписки, хотя она старалась, очень старалась влить оживление, бодрость и веселье в их разговор. Она доделывала последнее, что еще требовала ситуация, она доводила ее до полной ясности, словно бы проверяла себя: а на самом ли деле все обстоит так, как она думает, в самом ли деле конец неизбежен и близок, в самом ли деле от нее тут уже ровным счетом ничего не зависит? Ей нужно было увидеть, что да, все - действительно конец. И она увидела. Наступил такой день, когда она, прочитав его очередное письмо, рассмеялась невеселым смехом и пошла занять себя первым подвернувшимся под руку делом, чтобы отвлечься и не думать об этом.
У меня сегодня много дела,
Надо память до конца убить.
Когда-то она думала, что Ахматова сказала именно про это - про мучительный период расставания с любимым человеком, забывания всего того, что еще вчера заполняло жизнь. Потом она узнала, что там было совсем про иное. Но не зря ей вспомнились эти слова, потому что предстояло именно дело - проживание часа за часом, дня за днем всего времени, которое понадобится для того, чтобы отвыкнуть и забыть. Отвыкнуть ждать письма. Поначалу каждое утро она будет вспоминать, что раньше в это время она ждала письмо, а в середине дня вспомнит, что в это время оно обычно уже приходило, а потом подумает, что ждать не надо... Отвыкнуть думать о нем. Отвыкнуть знать, что он о тебе думает. На одного человека с мире стало меньше, которому ты нужна. Пустота, которую надо чем-то заполнить. Она ее заполнит, конечно, это лишь вопрос времени. Она знала, что справится со всем этим. За свою жизнь ей не раз приходилось справляться с подобным, и чем старше она становилась, тем более технологичным был этот процесс. Она знала, что именно надо сделать для экономии времени и сил: четко понять, что конец наступил, и твердо решить прожить его - как пройти через бурный поток. Неприятно, но нужно, потому что на том берегу будет уже спокойно.
В технологию забывания входило занять себя делами, чтобы не думать, не вспоминать, не ворошить и не жалеть себя. За неделю она переделала уйму дел, которые в другое время так и ждали бы, отложенные в долгий ящик. В первые дни было труднее всего, но она знала, что постепенно станет легче, надо лишь пережить. Когда прошла неделя, она написала ему. Хотя ее собственное прощание с ним уже состоялось, надо было все-таки объясниться. Она написала, что его письма перестали приносить ей хотя бы толику радости, а потому нет никакого резона загружать интернет их перепиской. Она ни в коем случае не упрекает его, просто констатирует факт. Он готовно ответил: "... не бойся упрекнуть меня, поскольку, если быть честным до конца, ты имеешь на это право. Я осознаю, что такое окончание исключительно по моей вине; другое дело, что мотивы этого поведения, моих сомнений тебе до конца не ясны. Но сейчас я не готов о них говорить, впрочем, как и оценивать итог нашего знакомства..."
Ольга расстроилась от этих слов, расстроилась самую малость, самую капельку. Значит, он берет вину на себя... Зачем? Какая вина? Мы не властны в своих чувствах. Прошло и прошло, что теперь? Но она правильно сделала, что прекратила эту канитель. У него в голове давно уже оформилось это окончание, он только не брал на себя труд оторвать насовсем эту ненужную обузу. Что-то он говорит про мотивы, сомнения... а, бог с ним, не будет она над этим ломать голову, и без того тяжко.
Она опять взялась за дела, и еще через неделю почувствовала, что боли уже нет. Не надо только прикасаться к болевшему, не надо вспоминать и ворошить. Она и не будет. Зачем? Забывание состоялось, ни к чему оглядываться назад.
С той поры прошло уже достаточно времени, чтобы жизнь Ольги вошла в спокойные берега, а вскоре наступило новое лето, заставившее ее залезть в шкафы, чтобы найти летние наряды, и вот сидит она теперь с этим платьем в руках и вспоминает...Среди этих воспоминаний прошлое лето зияет пропастью, в которой пусто, в которой нет ровным счетом ничего. Была жара, работа и ожидание. Лето прошло мимо, не задев ее даже краем своей одежды. Короткое, неповторимое, так много обещавшее лето, безвозвратно канувшее в никуда. Нет, она проведет совсем не так то лето, которое ждет ее впереди. Она ничего не отложит на потом, она будет смаковать каждый день, она будет жить его так, словно это лето последнее в ее жизни.
Но что делать с этим платьем? Уму непостижимо, как ей пришло в голову его купить! Так просто его не оденешь, надо купить что-то, чтобы надеть сверху и прикрыть смелый вырез и талию, которую оно нахально облегало. Может быть, жакетик? Она посмотрит на днях на вещевом рынке. Вряд ли удастся найти жакетик в цвет платья, проще всего купить белый.
Через несколько дней она зашла после работы на ближайший рынок, обошла все ряды и в одном месте увидела наконец подходящий белый жакет.
- Вашего размера нет, - сказала хозяйка торгового места, - приходите в понедельник, я привезу новый товар. Я езжу каждое воскресенье.
Ольга пришла в понедельник, но ее размера не было.
- Съездила я, - ответила продавщица на ее вопрос, - эти жакеты нарасхват, мне не досталось. Вот в следующий понедельник обязательно привезу, приходите.
Но в следующий понедельник ее размера снова не было. Продавщица ее уже узнавала и сказала про жакет, не ожидая ее вопроса.
- Что-то вы обещать обещаете, а привезти никак не можете, - сказала Ольга, - у вас готовый покупатель пропадает зря.
- Да я уж сама расстроилась, но никак не успеваю, все разбирают до меня. В следующий понедельник постараюсь привезти, приходите.
Но в следующий понедельник Ольга не пришла. Если бы знать точно, что жакет будет, а идти наобум жалко времени, и так она его зачем-то потратила больше, чем надо. Ольге было некогда этим заниматься. Лето катилось веселым колесом, Ольга держала данное себе обещание и проживала каждый его день, радуясь и смакуя его. Она ходила по городу, забираясь в неизвестные уголки, ездила в гости, ходила в шумные компании интернет-знакомых, съездила в Питер к подруге, пригласившей ее на белые ночи. Про жакет она вспомнила не скоро и однажды, вспомнив, зашла на рынок. К ее удивлению на этот раз был ее размер. Продавщица, с которой они почти сроднились на теме этого жакета, обрадовалась, пожалуй, больше Ольги.
- Что-то вас давно не было, а я вас поджидала.
- Дела всякие, некогда было, - неопределенно ответила Ольга.
Жакетик хорошо на ней сидел и оказался во всех отношениях подходящим, Ольга его купила. Правда, была одна маленькая загвоздка: его надо было чуть-чуть укоротить. Конечно, можно было надеть и так, но Ольга не любила в своей одежде никаких "чуть-чуть". Все должно быть так, как должно быть, и ни на чуть-чуть не так, тем более платье стоило того, чтобы к нему все было безупречно.
Легко сказать: укоротить, но когда? Некогда было Ольге в это лето, она проживала его одно за два, крутилась безостановочно в его круговерти, и не могла себя заставить сесть за нудное шитье, требующее кропотливости и внимания. Но где-то сидела заноза: лето давно перевалило за половину, и платье надо было надеть наконец - носить она его купила или не носить? - и в конце концов в один из выходных она села за шитье и за полдня перешила у жакета все, что надо. В понедельник она наконец наденет заждавшееся платье с этим жакетом на работу.
Понедельник был теплым и солнечным, как и все лето, за которое выпало совсем мало дождей. Сын, увидев ее утром в новом наряде, спросил:
- И где это ты отхватила такое? Очень симпатично.
- Где я могу отхватить? На рынке, конечно.
- Неужели на рынках такое продают?
- На рынках продают все и даже больше, - пошутила она.
- Ну-ну... А тебе идет.
Кажется, она с этим нарядом попала в точку. Ольга и сама видела, что вышло неплохо, а уж если сын похвалил... Ее сын не будет зря расточать похвалы.
Но радости от нового платья почему-то не было, она словно надела его по обязанности. Кто-то велел, и она надела. В переполненном метро ей удалось пробраться в торец вагона, ее любимое место, и она встала, уставившись в одну точку. Лето скоро кончится. "Скоро осень, за окнами август" - в августе ей всегда приходят на ум эти слова из песни. Простые слова, проще некуда, а в них все, что можно сказать про август. Скоро осень. На березах кое-где желтые пряди... Она неплохо провела это лето, есть что вспомнить. А то лето она не будет вспоминать, просто выбросит из головы.
На работе ее новый наряд почему-то не заметили, что было несколько странно. Девчонки из бухгалтерии никогда не пропускали ее новых приобретений.
"Ольга Александровна, какая у вас симпатичная блузка!"
"Умеете вы одеваться, Ольга Александровна!"
И как апогей восхищения: "Красавица вы наша!"
Сегодня она уже не раз заходила по делам в бухгалтерию, но никто ей ничего не сказал. Странно. И все остальные молчат, словно заговор какой-то. Что-то с ней не так? Она в который раз внимательно оглядела себя в зеркале... нет, все в порядке, и она даже сама себе нравится, что бывает не всегда. Нет, наряд ее был замечен. Когда она случайно оглянулась, то поймала на себе - или точнее, на своем платье - внимательный женский взгляд, брошенный вслед, но что-то все равно было не так.
Ольга не подозревала, что несла на лице совсем не то радостное и праздничное выражение, какое бывает у женщины-в-новом-платье, и которое, собственно, и заставляет окружающих обратить на него внимание, и не только обратить, но и сказать нечто приличествующее событию. Сегодня ее взгляд, устремленный в себя, отрешенный от суеты, называемой жизнью, останавливал всякого, кто захотел бы ей что-то сказать на тему ли платья, на иную ли тему, не относящуюся к конкретным надобностям, вызываемым работой. Она ходила весь день, внутренне недоумевая, и лишь в конце дня случилось так, что она, задумавшись, шла мимо зеркала и машинально в него взглянула, не приготовив себя к восприятию своего отражения, и тогда зеркало сказало ей все: она сегодня несла в себе то, что случилось с ней в течение года - с прошлой весны по эту весну - несла Несбывшееся, воплотившееся в этом платье. Сегодня Несбывшееся окликнуло ее и встало за плечом, говоря: я здесь, я никуда не делось и всегда буду с тобой. Как странно ведет нас судьба! Думала ли Ольга, когда прошлой весной легко и спокойно вступила в переписку, сулившую легкий, ни к чему не обязывающий обмен приятностями, что из этого выйдет история целого года ее жизни, и в этой истории будет радостное начало и грустный конец? И все равно если бы можно было повторить этот год, Ольга снова села бы в эту лодку и поплыла. А как иначе? Теперь невозможно представить букет ее воспоминаний о мужчинах, когда-либо случившихся в ее жизни, без этого яркого, удивительного и непонятного цветка.
На следующий день пошел дождь, стало холодно. Радиопрогноз сулил на ближайшую неделю продолжительные дожди и дальнейшее похолодание. Природа наконец-то решила сделать фаворитами дождь и холод, все лето бывшие у нее в немилости. Да и много ли оставалось этого лета? Тепла скорее всего уже не будет.
Ольга убрала платье в шкаф на прежнее место под тем же халатом.
До следующего лета?
Или навсегда?
(C)
Подузова Елена март 2004г.
|