Сборник Троицкой Поэзии. Сборник Троицкой Поэзии

ЧАСТЬ 1

ОТКРОЙ В СЕБЕ ЗАВЕТНЫЙ МИР

Башкатов Александр Дмитриевич

Судить я не берусь

С времен былинных русская земля

Не ведала от недругов покоя,

Враг доходил до самых стен Кремля,

В жестоких битвах кровь лилась рекою.

На смену власти шла иная власть

Под звон клинков и тяжкий гул орудий,

И снова кровь невинная лилась,

О если б наперед все знали люди!

Не знал народ, что кумачевый флаг

Окрашен в кровь совсем иного рода,

Расстрелы, пытки, сталинский ГУЛАГ.

И слезы оскорбленного народа.

Признаться, не легко поверил я

В существованье сталинского ада,

А кто не верит - Бог тому судья,

Того за это осуждать не надо.

И в наши дни смятение народа,

И кровь опять людская пролилась,

Как в Октябре семнадцатого года.

Не дай нам Бог опять сойти с ума,

Делиться вновь на белых и на красных,

История рассудит пусть сама,

Довольно уже людям жертв напрасных.

Устал народ от суеты и зла

И взоры обратил с надеждой к Богу,

Теперь в почете храмы и кресты,

Паломники, идущие в дорогу.

Спасет ли нас религия теперь,

Вернутся ль нам опять в забытый терем?

Туда давно захлопнулася дверь,

И ключ при коммунистах был утерян.

А в старину слыла святою Русь,

Все веру чли, на теле крест носили.

Есть Бог иль нет, судить я не берусь,

Но только он несправедлив к России.

Дай лапу, друг...

Дай лапу, друг, поговорим с тобою,

Друг друга понимали мы всегда.

Казалось нам - мы связаны судьбою

На все твои собачьи года.

Но как судьба поступит дальше с нами,

Не знали мы, не ведали о том.

А ты, все смотришь умными глазами

И шевелишь доверчиво хвостом.

Но время повернуло все иначе,

Не пожелать такого никому,

Как сохранить нам жизнь твою собачью?

Тут впору хоть бы выжить самому.

Уж третий год живет страна во мраке,

Анафеме предали коммунизм.

Текущий год зовется год собаки,

И строится опять капитализм.

Идет реформа захудалой клячей,

Не ладятся, не клеются дела.

Пусть будет называться год собачий,

Но лишь бы жизнь собачьей не была.

Спасибо, друг, ты лаешь вдохновенно,

Стараешься себя не осрамить,

Но вот скажу я честно, откровенно:

"Тебя сегодня нечем покормить".

НЛО

К нам в село прилетел НЛО,

Опустился средь белого дня.

Он с собою не взял никого,

Почему-то лишь выбрал меня.

Ощутил я стремленье-полет

А потом, как пропал. Забытье.

Может час миновал, может, год,

Помутилось сознанье мое.

Вновь очнулся я как от толчка,

В теле свежая бодрость была,

Подняла меня чья-то рука

И куда-то с собой повела.

Меня вывел на свет мой кумир,

НЛО наш стоял на лугу,

И увидел я сказочный мир,

Что представить себе не могу.

Было все неземной красоты.

Разливался сиреневый свет,

А вокруг расцветали цветы -

В нашей жизни подобного нет.

Я увидел невиданных птиц,

Райский голос их сладостно пел,

А среди непорочных девиц

Я смущения скрыть не сумел.

Он сказал на смущенье мое:

"Позабудь про болезни свои,

Не стесняйся, бери, все твое,

Наслаждайся и вечно живи".

Я сказал: "Мне не нужен покой,

За отказ мой меня ты прости,

Не привычен я к жизни такой,

Бога ради, меня отпусти.

Ты не можешь представить себе,

Но мне рай будет вечной тюрьмой,

Я за все благодарен тебе,

Отпусти меня просто домой.

Заждалась меня дома жена..."

Он сказал с огорченьем: "Иди".

Я проснулся от дивного сна,

Гулко сердце стучало в груди.

Боль ветерана

Он был в бою смертельно ранен в шею.

И кровь его алела на снегу.

Упал солдат в холодную траншею.

С тех пор его забыть я не могу.

Была война и уносила жизни,

Калечила и мучила людей,

И погибали в ней сыны Отчизны

За веру в справедливость их идей.

Сжимались скулы и хрустели кости,

Враг наседал, но нет назад пути.

У нас ведь было, кроме лютой злости,

Еще желанье - Родину спасти.

Свою решимость мы вершили делом,

Когда нависла страшная беда,

Мы закрывали амбразуру телом

И под откос пускали поезда.

И час настал. Мир восхищался нами,

Нам ни огонь не страшен, ни вода,

Мы пронесли с победой наше знамя.

Была Варшава, и Берлин, и Прага,

И был парад Победы у Кремля.

Везде прошла российская отвага,

Все вынесла российская земля.

И креп Союз, и с ним Россия крепла,

И поднялась, у мира на виду,

И возродилась из руин и пепла,

Но не ждала грядущую беду.

Мы испытали выдержали стойко

И доказали всем, что Русь жива,

Но появилось слово "перестройка",

У лидера вскружилась голова.

И заслоняясь оливковою веткой,

Под сению высокого поста,

Он, как Иуда с дьявольскою меткой,

Россию нашу предал, как Христа.

У нашего народа не спросили,
Слетелись, словно стая воронья,

Разграбили Россию, растащили,

И нищей стала Родина моя.

Иуда жив. Злорадствует Иуда.

Ему решать никто не запретит,

Но на Руси, изменник жив покуда,

Ему народ измены не простит.

Иуда жив, пусть Бог его осудит,

Коль недоступно нам его судить.

Но что же дальше, что с Россией будет,

Кому дано Россию возродить?

Соединиться с матерью-Россией,

Как дочь родная, хочет Беларусь.

Россия-мать, ошибки ты прости ей,

Переживем мы вместе боль и грусть.

Политики нам объяснят едва ли,

Но хочется кричать во все концы:

"Скажите нам, за что мы воевали,

За что сложили головы отцы?"

Лишь наступает памятная дата,

И я невольно вспоминаю вновь

Того в бою убитого солдата

И на снегу алеющую кровь.

Козлов Борис Иванович

Синее море шалфея

Годы и люди уносятся в даль,

А память живет не старея,

Гляну - и снова наводит печаль

Синее море шалфея.

Годы-секунды - жестокая прыть,

Мчитесь, меня не жалея.

Сделайте так, чтобы смог я забыть

Синее море шалфея.

Впрочем, не нужно. Зачем упрекать

Солнце, что радостно грея,

Нас увлекало любовь познавать

В синее море шалфея.

Боровлянка моя, Боровляночка...

Встала Русь на дыбы

взбудораженной новью,

В грязь летели короны

с Двуглавым Орлом,

Умывалась Россия

вся потом и кровью,

Не гадая, не зная, что будет потом.

И в Приобских лесах

заиграла тальянка,

Паровозный гудок разрывал тишину.

Среди светлых озер

пожила Боровлянка,

Добрым лесом снабжала

Алтай и страну.

Комаров, паутов - вдосталь

круглые сутки

И кастрюлька картошки - семье на обед

Но в запасе всегда -

малосольные шутки,

Словно не было всей этой

горечи бед.

По натуре своей мы всегда азиаты,

Только русских веселых горячих кровей.

Наши деды и прадеды

вольностью святы,

Все мы дети сибирских

бескрайних полей.

Фуфайчонку забыла моя Боровлянка.

Соблюдает во всем сногсшибательный стиль.

Но осталась навечно грибная полянка,

Да на дальних дорогах песочная пыль.

Все сейчас позади, улетело далеко.

Зарастает поселок травой-муравой.

Поседевшие избы глядят одиноко,

Умываясь дождем,

как горючей слезой.

Надо ли...

Надо ли прошлое наше ругать,

Всю правду раскрыть потомкам?

Или по-прежнему жуть воспевать,

Лить слезы по тем потемкам?

Кипела в те дни у нас юная кровь,

Мы были тогда молодые.

Просилась в полет молодая любовь,

А годики были лихие.

Мы с песнями перли навстречу беде -

Доверчива наша порода...

В застенках "по линии энкавэдэ"

Стреляли "врагов народа".

И снова об этом громко молчать?!

Забыть навсегда былое?

А если кошмары вернутся опять?..

В Росси бывает такое...

То Грозный, то Ленин,

То черт с хвостом

По пьяни престол занимает

И бьет по России жестоким хлыстом -

Весь русский народ страдает.

Сегодня в России - тысячи зон,

Где рушится все к чертям.

Все громче звучит колокольный звон -

Колокол

Звонит

По нам.

Мечте конец

Мне надоело век бродить

В дырявой обуви по лужам,

Старался верно Вам служить,

Чтоб стать для вас десятым мужем.

Готов был пятки Вам лизать

И одевать по зимним стужам...

Мне всей душой хотелось стать

Хотя бы Вашим сотым мужем...

И вот мечте пришел конец,

Я одиноким волком вою:

Вы снова встали под венец...

А как же быть теперь со мною?

Наверно, лучше - утопить,

Сейчас я Вам совсем не нужен!

Слез обо мне не надо лить:

Ведь я ж не стал сто пятым мужем.

А как хотелось угодить!

На ночку стать бы Вашим мужем!

Мне надоело век бродить

В дырявой обуви по лужам.

Как без России...

В России - грустные поля

Да редкие дожди косые...

Россия будет без меня,

Я не смогу жить без России.

Зимой в степи белым-бело,

И нету края этой сини.

С родной сторонкой повезло:

Я не смогу жить без России.

Живем сейчас среди жулья,

Чего не знали, не просили...

Россия будет без меня,

Я не смогу жить без России.

Люди возьмут стихи

Опостылит "Купи-продай",

Не всегда же мы будем глухи;

Замолчит автоматный лай -

Люди в руки возьмут стихи.

Перебрав поэтический хлам

На помойке рифмованных слов,

Натолкнутся на мой бедлам

Под фамилией "Бэ Козлов".

Я испил всю печаль до конца -

Загрустит гробовая доска.

Обожжет молодые сердца,

Как крапива, моя тоска.

Верю - будет вселенский рай.

Выжить людям поможет смех.

Расцветет мой Алтайский край...

Станут п е с н и

Важны

Для в с е х.

Ожогин Борис Дмитриевич

Познай себя

Лишь сумасшедшему под стать

ночей неделями не спать,

себя в извилины впускать

по зернам истину искать,

чтоб пару строчек написать.

Затем прочтешь средь бела дня,

воскликнешь: "Господи! - фигня:

совсем не то, совсем не так;

все - в дым, а угольев - пустяк!"

И снова ночи напролет

заснуть тревога не дает.

Коль интерес - давай вдвоем

с тобою в этот мир войдем,

в мир тайных грез, без зла и лжи,

без слез, угроз, душевной ржи,

где все сияет чистотой

И поражает красотой,

Где легкий вздох - не звук пустой.

Прозрачен, зыбок, невесом

хозяин мира, дух-фантом,

оберегает от обид,

лавинный камнепад дробит,

тепло и доброту хранит

заботливый и чуткий гид.

Тот мир имея, не ропщу,

упрямо будней воз тащу,

слепой жестокости не мщу

и в нем спасения ищу.

Своей душе ты - ювелир,

и царь, и бог. Кто твой кумир?

Пока один, ты слаб и сир.

Открой в себе заветный мир!

* * *

Сквозь мрак и вечный лед

Без тропок и дорог

Размашисто идет

Неумолимый рок.

Лук жизни на спине,

Изящный и тугой,

И стрелы в колчане

Лежат одна к одной.

Им не по нраву гнет

И мягкая постель.

У всех в мечтах полет

И выбранная цель.

Вот и моя стрела

Сорвалась с тетивы,

Хватив добра и зла,

Коснулась синевы.

Уж позади зенит,

Земля недалеко...

Стрела пока летит,

Неужто "в молоко"?

Связь времен

По планете детства деревушками

Проезжал знакомый пимокат,

К возу бубенцами-погремушками

Собирал и взрослых и ребят.

Шерсть сдавали - взвешивал на кантыре,

В фунтах вес записывал в журнал,

Валенки прощупывал: прокатаны!-

И счастливым людям раздавал.

Брал расчет картошкой да пшеницею,

Кто-то доставал и гаманки,

Ребятне, скользящей вереницею,

Он дарил свистульки и манки,

По-над селами потом свистели рябчики,

Перепелки гнали спать средь бела дня,

Нежно щебетали в небе ласточки,

Надрывалась кряква, селезня маня.

Разбежались, чуткостью возвышены,

Лишь остался мальчик на крыльце

С карими огромными глазищами

На недетском бледненьком лице.

Под мужской рукой, широкой, ласковой,

Потеплел волос курчавый шелк:

- Жаль, я все игрушки повытаскивал,

Что же ты ко мне не подошел?

Почесав в затылке озабоченно,

Что-то вспомнил, и рукой - в карман:

- На-ко, друг! Совенок незаконченный,

Не пищит, но будет талисман!

Что готовится нам в жизни - мне неведомо,

Будет лесть, и зависть и обман,

Но всегда хорошее от вредного

Отличит твой чуткий талисман.

Будут в разговоре с тобой искренни -

Он отдаст тебе твое тепло,

Если холодок пронижет искрами,

Значит говорит с тобою зло!

И пока походкою размашистой

Не ушел за дальний перевал,

Мальчик от его фигуры кряжистой

Благодарных глаз не отрывал.

Отзвенела юность романтичная

Зеркальце разбив в размахе глаз,

Осень повседневными привычками

Сединою в кудри улеглась.

Разбросало всех по времени безбрежному,

Боль утрат нещадно сердце жжет,

В маленьком совенке том по-прежнему

Теплота души его живет.

- Милый друг! Обязанность бессрочную

Для меня ты славно отслужил!

Внуку дед в ладошку непорочную

Мудрого совенка положил.

* * *

Сошлись в июльской темноте

вода и воздух,

на глубине и в высоте

мерцают звезды.

Средь звезд в безмолвии ночном,

витками пара,

скользя в дыхании одном

резвится пара.

Легки, изящны и быстры

в полете смелом,

прекрасны, нежны и чисты

душой и телом.

Рожок загадочной луны

дробят на части

два гибких тела - две струны

на арфе счастья

У них критерии свои

и нет кумира,

они - два атома любви,

они - два мира.

Надеюсь...

Не верую я, Господи, прости, -

Надеюсь на Великий Внешний Разум

Который наконец-то посетит

Империю, впустившую проказу.

Душа немеет, сердце кровоточит:

Без цели, без надежды, без руля,

Распахнутой бездонностью клокочет

Когда-то сверхнадежная земля.

На смену ледниковому застою

Пришел потоп проныр и челноков;

Как нам со дна попасть на судно к Ною,

Спасти хотя б детей да стариков?

Четвертый год вопросы без ответов,

Работа без оплаты, жизнь взаймы!

Создали Думу из кусков Советов,

Но что нам дали лучшие умы?

Разруху, нищету, вагон законов,

Засилье заграницы, беспредел,

Разбой, грабеж и горе миллионов!

Как всем нам этот список надоел!

Не сможет наше время повториться,

И боль души несноснее вдвойне,

Что нашим внукам выпало родиться

В униженной разграбленной стране.

Решетников Николай Иванович

Сентябрь

Сентябрь, сентябрь!

Природа, как девица.

С глазами чистых, голубых озер,

Подводит тени, берегов ресницы

Из тонких ив и красит губ узор.

Мешая краски золота и меди,

Раскинула цветные кружева.

К ногам берез - неотразимых леди -

Каймой легла пожухлая трава.

Сентябрь, сентябрь!

Торжественность земная,

Порывы чувств души. Но гибнет все,

Когда по миру воронье летает,

И туча думы мрачные несет.

И, как в грозу, бушующую рядом,

С сверкающим мечом над головой

Сам дьявол взбунтовался. Бога ради -

Не мы навязываем бой.

Красавица! Все в мире преходяще:

Твой блеск померкнет, воронье слетит.

Одно я знаю точно. Настоящее:

Ведь нас с тобой никак не отменить...

Когда уснет деревня

Не все замрет, когда уснет деревня,

Приятных снов тому, кто уже спит.

Мой мозг, как старый пес, лишь дремлет,

Диван расхлябанный скрипит.

А за окошком предосенний ветер

Качает тополя да провода.

Единственный фонарь ночами светит,

Да с неба падающая звезда.

Уж этот мозг! Все в чем-то копошится,

Изобличая сельский неуют.

Эстонцы ставят памятник фашисту...

Вот эти миру жизнь преподают!

Приятных снов тому, кто уже спит,

Кто счастлив и тому, кто молод.

Рассохшийся диван скрипит, скрипит...

А за окошком предосенний холод.

Не все замрет, когда деревня дремлет,

Всю наготу, прикрывши темнотой.

Профессией древнейшею из древних

Добудет колос хлеба золотой.

Комбайны лишь под утро тихо встанут,

Высоко шнеков рукава задрав,

Как будто руки дружбы к странам тянут:

"Эй, брат, держись меня! Я тот, кто прав".

Эстонец тот, ваятель монументов,

Подлец, не знает, как диван скрипит.

Прошел кошмар войны, а в документах

Чернило в строчках ужасом кипит.

Вы чувствуете мою боль и грубость,

Как с кем-то споря, что-то говорю...

Я мщу цинизму. Выживанью в трудность,

Единственному фонарю.

Еще не вечер

Еще не вечер. До заката

Не менее чем жизнь.

И все же

Я тороплюсь, спешу.

мне надо

Найти тот камень

придорожный,

Тот указатель на распутье

Дорог и судеб наших разных,

Чтоб кто-то - я, другой ли

путник -

Не прожил жизнь свою

напрасно,

Безжалостно потратив годы.

Иссякнет пыл,

осядет пыль...

У входа в вечность,

на пороге

Оставлю надпись:

"Я здесь был"

А жизнь как жизнь.

Идет, я вижу,

Что новый век сменил эпоху.

Теперь мы и звездам

стали ближе,

Но все же стали

ближе к Богу.

* * *

Я многого не знаю. Почему?

Хотя немного я конечно знаю.

Ты только улыбнись и я пойму.

Я доброту и нежность понимаю.

Я многого не знаю. Для чего

Бывают робость, грусть, недоумение?

Я понимаю, как нам нелегко

Взглянуть в глаза и побороть волнение.

Пусть год иль два. А может, много лет,

Любя, томясь и нежась в ожидании,

Не будем говорить друг другу "нет"

Зачем нам эти лишние страдания?

Ты просто пишешь...

Стихи - не таинство, читатель дорогой.

Я объясню тебе (секрет не сложен),

Что движет пишущей рукой

С потрескавшейся на ладонях кожей

Жизнь и мечта у каждого своя,

Хоть ты не гений, даже, недоучка...

Протестовать и противостоять

Приемлемы тетрадь и авторучка

Читатель мой, ты знаешь жизнь,

И ум не прост и скучен, будто точка в прозе.

На жизнь ворчу я, но не перегнул

Перчатку во Всевышнего не бросил!

Кто кем разгневан? Не судьбы ли происк?

Страна скрипит, как старый механизм.

Мы мечемся молекулой невстроенной,

Не вжившейся в суровый организм.

Проходит время бесконечным сном.

Но есть реальное - то, что непроходимо.

И, жалкая, ютится за окном

Обклеванная птицами рябина.

И оттого, что холод и зима

Душевной грустью заразясь невольно,

Уж не кричишь, что мир сошел с ума...

А просто что-то пишешь...

если больно.

Фадеева Тамара Валентиновна

Письмо к сыну

Ты сегодня от нас далеко

Ты, сыночек, на службе суровой,

И поэтому нашим подарком

Может быть только доброе слово.

В этом слове, немного грустном,

Но от сердца к тебе летящем,

Вера в то, что не будешь трусом

Ты не в будущем, ни в настоящем.

Жизнь солдата - не мед, конечно,

Знаем, что ты по дому скучаешь.

Посылаем привет сердечный,

Очень любим тебя - ты знаешь.

Пусть тебя не тревожит думы,

Как там дома -

У нас все в порядке.

А тебе и друзьям по службе

Мы желаем удачи солдатской.

Февраль

Люблю февраль. Он так непредсказуем:

То тих, морозен, с ясною луною,

То вдруг метелью яростно закружит,

То оттепелью грянет, с синевою.

Февраль сугробы выше подымает,

Взбивает их заботливой рукой

И поле крепким настом покрывает,

Чтоб не нарушился земли покой.

А если ты однажды на рассвете

Вдруг забредешь в лесные терема,

Остановись, услышишь - рядом где-то

Уж притаилась юная Весна.

Стихи любимому

Я как-то задумалась, милый,

Что тебе не дарила стихов.

А ты в день получки, счастливый,

Не дарил дорогих духов.

Вместо роз дарил мне ромашки,

Я рубашку - или носки.

Все равно наши будни и праздники

Для нас были так хороши!

Жду, когда ты придешь с работы,

Как морячка на берегу.

И, забыв про свои заботы,

Я подолгу с тобой сижу.

Я любуюсь твоими руками -

До чего же они умны!

Мастерят из металла и ткани,

Приготовят обед для семьи.

Эти руки теплые, нежные,

Приласкают детей и меня.

Иногда бывают небрежными,

Но жестокими - никогда.

Очень быстро уходит время,

Вот уже в волосах седина.

И частенько звучит фальцетом,

Все натягиваясь, струна.

Лишь в тебе нахожу опору,

Лишь в тебе, да в детях моих.

Ведь у них и улыбка, и руки

Так похожи на эти, твои.

Я не очень люблю подарки,

В них обязанность и суета.

Только были бы дни наши ярки,

И надежда от нас не ушла.

И поэтому стих мой весенний

Я тебе, любимый, дарю.

Скоро лето, лугов цветенье...

И я снова ромашек жду.

На лыжи!

Две дощечки две палки,

Штормовка и шапочка...

"На лыжню, на лыжню!"

Сердце сладко стучит.

И не надо дивана и комнатных

тапочек.

И нет мысли, что жизнь-то к закату

летит.

Лес притихший завален большими

сугробами.

Вы немного постойте в лесной

тишине

И поймете, как это чертовски здорово

Утром ранним скользить

По февральской лыжне!

* * *

Земля трудилась, создавала

Леса, и горы и моря...

Все так красиво получалось.

Нет лишнего, и все - не зря.

О, человек, дитя природы,

Ты должен землю украшать.

Не засоряй, и не уродуй,

И береги ее, как мать!

Черемнова Светлана Михайловна

Вся жизнь - борьба

Мы взращены на постулате:

"Вся жизнь - борьба, и враг кругом".

Он ухмылялся на плакате,

Грозил в журнале кулаком.

У нас ни в чем наполовину,

И с детства твердо знала я,

Что Франко и Броз Тито - крысы

На обреченном корабле.

"Все против нас, коли не с нами", -

Мы заучили, как пароль.

Являлись нашими врагами

Немецкий канцлер и Де Голль.

И я не мучилась вопросом,

Листая старый "Крокодил",

Чем этот дядька с длинным носом

Моей стране не угодил.

Слова: кулак, шпион, вредитель _

Всегда витали над страной,

Врагом был мой калмык учитель,

Да что там - даже дед родной!

Когда наш брат - великий кормчий

Вдруг в одночасье стал врагом,

Я удивилась, но не очень -

Таится враг, но он кругом.

Вся жизнь - борьба. Зачем? Так надо.

(Участвуй и не возражай!)

За власть, за званья, за награды,

За чистоту, за урожай.

Вся жизнь - борьба. Покоя нету.

И доблесть - голову сложить

В борьбе за то, в борьбе за это.

Ну, а когда же просто жить?

Я ее выпускаю

Я теперь рядовой читатель

И немножечко

где-то селькор.

Муж - подписчик,

лишь номер придет

(о, Создатель!),

Настоятельно требует

сделать обзор.

Я его понимаю: он так ждет

почтальона,

Для него это в мир

окружающий нить.

Заголовки прочту,

и о жизни района

По газетным страницам

он будет судить.

У того юбилей, а того уж

не стало,

Тот украл и сидит,

этот фермером стал.

Про надои-привесы ему

прочитала.

Что еще?

Да, повышен тариф.

Слава Богу, отстал.

А теперь...

Вот теперь номер заново

я открываю,

Шапки, рубрики, врезки...

Читатель,

тебе не понять.

Я его не читаю,

я снова его выпускаю.

Сколько лет еще буду

вот так выпускать?

Ах, какая удачная верстка,

Постаралась Надежда,

отметить бы надо...

Посмотрите: ну, просто

играет полоска.

А вот тут опечатка,

какая досада!

Что творит молодежь -

я тащусь от тебя,

"Зажигалка"!

Я так рада отметить,

что вырос тираж.

Не брюзжу, не ревную.

И все же, и все же,

так жалко -

Все прошло-отошло,

в новый век вы шагнули

без нас.

Это жизни закон,

я умом хорошо понимаю,

Только труд наш

и в ваших успехах

живет.

Чу, идет почтальон,

муж газету несет,

Я ее не читаю -

я снова ее выпускаю!

Сойду на станции...

Сойду на станции, где нет травы по пояс,

(Так пелось хорошо под стук колес!)

Всего-то час пилил сюда мой поезд,

А не полвека в прошлое унес.

Здесь я найти пытаюсь день вчерашний,

Но память выдает из всех примет

Лишь монумент краснокирпичной башни

Да той же кладки привокзальный туалет.

Неузнаваем, белой плиткой облицован

Сам деревянный маленький вокзал,

И только скверик, словно заколдован,

Стоит, и даже будто бы узнал!

А дальше... Дальше - времени знаменье -

Ларьки-комки, которым нет числа.

Здесь выросло другое поколенье,

Где пепси, жвачка, пиво и попса.

Нет старенького клуба, где когда-то

Самозабвенно бацали фокстрот,

И верный паж, бессменный провожатый

Застенчиво топтался у ворот.

Ни тех ворот, ни милого крылечка,

Ни яблоньки под маминым окном...

Остаться здесь? Спуститься дальше, к речке?

А вдруг и речка поросла быльем?

Старушка-школа - грустное явленье,

А ведь казалась чуть ли не дворцом.

Благословляю вас, потертые ступени:

Вы - старт для оперившихся птенцов.

Все. Дальше не иду. Пора прощаться,

Душа струной оборванной звенит.

Был прав поэт: Не надо возвращаться

К тому, что память зыбкая хранит.

Примета

Я не верила приметам,

Гороскопов сторонюсь,

Но одну простую эту

Защитить не поленюсь.

Был апрель, весна сияла,

По деревне шла гульба,

В этот день роддомом стала

Деревенская изба.

Светлый праздник Воскресенья

Отмечал народ честной,

Когда матушке приспело

Разродиться тяжко мной.

Ищут бабку-повитуху

(Так рассказывала мать),

Но поди сыщи старуху,

"Мастерицу" погулять!

Разыскали, растолкали

Да просили поспешить.

Остальное все - детали,

Это можно опустить.

Что касается приметы:

Кто на пасху был рожден,

Будет счастлив в жизни этой,

Благодатью осенен.

Лет немало за плечами,

В жизни все познать пришлось:

И тревоги, и печали,

И обидного до слез.

Да иначе не бывает,

Жить - не поле перейти,

Только что-то помогает

Мне на жизненном пути.

Все дала судьба охотно:

Были верные друзья,

И любимая работа,

И счастливая семья.

Золотых палат не надо,

Вам открою без затей:

Высшей пробы есть награда -

Уважение людей.

Есть народная примета:

Кто на Пасху родился,

Будет счастлив в жизни этой.

Ставлю точку. Сказка вся.

Якубенко Владимир Алексеевич

Зловещий покой

Утро туманное,

Утро продрогшее

замерло возле села,

Как в ожиданьи чего-то хорошего,

помня былые дела.

Тихо заря за холмами проснулася

и освежилась росой;

пооглядевшись, тепло прикоснулася

к дедушке с мокрой косой.

но, озабоченный делом и знанием,

часто и хрипло дыша,

на обратил тот на ласку внимания

взмахивать старой литовкой источенной,

помнящей, кажется, все,

что содеяньем людским приторочено

к грустной истории сёл.

Вот уж и тень размахалась уродливо

по кошенине сырой,

будто напорник чрезмерно угодливый,

будто бы дед сам-второй.

Вот уж комар зазвенел растревоженный;

где-то кукушка свое завела...

Только не слышно того, что положено,

со стороны векового села.

Тишь и безлюдье. Ни мата, ни рокота

Теплого дизеля у мастерской... -

Будто в бараке - навалом и покотом -

Запер селянство п о к о й ...

* * *

"Не пережив беды, не помышляй о счастье", -

Сказал один дедок, когда я был щенком.

Теперь я многих бед активнейший участник,

А счастье... Хоть бы выдали пайком!

А, может, вышло так, что проскользнуло мимо:

То ль у костра в тайге, то ль в штольне,

В темноте.

А может быть, еще не все я беды мира

Успел перенести на собственном хребте?

Дедок, поди, не врал, безвылазно бедуя,

И тоже очень ждал... Теперь, поди, не ждет.

И все же слышу я: "Не торопи, иду я"

Не тороплю, Раз сказано - придет.

* * *

Куда ни кликнут - налетаем все мы,

только б погуще обещала власть.

И то готовим бомбу дяде Сэму,

то сами лезем дяде Сэму в пасть.

Не то творим, не то в запарке губим,

не то копим в хранилище души.

И день, и ночь над нами телебубен

сплетает плеть из всяческой лапши.

Да, мы - народ из гениев и пьяни,

в нас вопрошает вечное "куды?"...

Неужто мы - до сей поры! - древляне,

которых царь принудил стричь брады?...

Я живу на земле

Я живу на Земле, что пизанскому чуду подобно,

и не знаю, каким будет первый упавший кирпич.

И от этого мне некомфортно, совсем неудобно

и глупее порой, чем не вовремя сказанный спич.

Я живу на Земле, счастьем петой, несчастьем проклятой,

растерявшей в веках самых лучших своих сыновей;

на суровой земле, неприкаянной и неопрятной,

где за стылой зимой часто гонится злой суховей.

Я живу на Земле, где жестокою властью безмозглой

можно бога распять изуверски на первом кресте;

где взахлеб можно петь боль и стон лихолетий промозглых,

честь свою растеряв и трусливой душой опустев.

Я живу на Земле, где как будто господствует разум.

Только где его плоть - воплощенье разумных идей?

Вижу лишь нищету да растущих уродцев маразма,

да великий разброд в раскоряченных мыслях людей.

Я живу на Земле, ставшей чьей-то горячей ретортой.

Вижу пробку вверху. В пробке трубочка. В трубочке пар.

Если трубку заткнуть, станет тошно и богу, и черту.

Кто-то в космосе спишет неудачный один самовар...

* * *

Ты и я -

две радости, две боли;

две мечты надломами срослись.

Мы с тобой -

как две былинки в поле,

над которым ветры пронеслись.

Не они ли зноем опалили

хмель кудрей твоих до серебра?

Осушили душу не они ли,

поубавив ласки и добра?

Больше стало тягостных рассветов,

серых дней, отмеченных нуждой, -

В золотое время первоцвета

не о том мы грезили с тобой.

Грезы наши время освистало,

в одночасье осквернило их...

Может, наши дни от нас отстали

и живем мы в чьих-то не своих?

Отовсюду холод отчужденья,

равнодушье и надменный смех...

Господи, избавь от наважденья

и не дай возненавидеть всех.

Тринадцатый дом

(Дню пожилого человека посвящается)

Времечко-время... Тропинкой утоптанной

снова к погосту кого-то несут.

Все, что содеял, до капельки отдано

на человеческий праведный суд.

Под полотенцами шеи вздуваются,

пот заливает морщинистый лоб,

и мужики суетливо сменяются -

очень уж тяжек некрашеный гроб.

Тяжек не телом, не стружкой сосновою

и не свечою в руке восковой -

тяжек сиротством, судьбиною вдовою

и безысходной нуждой.

Тяжек годами, впустую прожитыми;

теми, что грядут, ничуть не полней;

тем, что подступит к вдове неожиданно

с неотвратимостью будущих дней...

И к обезлюдевшим избам прибавится

домик согбенный и чистенький двор...

В первую ж ночь в этом доме появится

обыкновенный бессовестный вор.

После начальство пришлет сюда плотника.

Тот, из забора надергав досок,

к окнам прибьет их крест-накрест и плотненько

дверь заколотит, почет висок

и на крылечке присядет задумчиво,

мысль поясняя себе самому:

"Все мы стремимся к чему-нибудь лучшему,

только приходим всегда к одному".

И, докурив не спеша папиросу, он

выправит старую спину с трудом...

Стоит ли спорить с безвестным философом

заколотившим тринадцатый дом?

Беленова Татьяна Алексеевна

Моя малая родина.

Пою любовь родным своим местам,

Где родилась и где живу я ныне.

Моей Песьянке, что в разводах тины

Лениво протекает по селу

И убегает, чтоб с Петровкой слиться.

Эх, дать бы волю лодке и веслу

И под луной по глади прокатиться!

И засмеяться тихо от того,

Что лягушачий хор поет нестройно,

Что мир ночной живет благопристойно

И я причастна к таинству его!

Я не стремлюсь бежать к большим морям -

Мне эта речка всех милей и краше!

Пою любовь букетику ромашек,

В предутренней росе седым полям,

Березкам на околице села,

Ведущими с осинками беседу.

Куда б меня судьба ни занесла,

А я к родным местам всегда приеду.

И от того, что вновь я близ рябин,

Оглушит радость колокольным звоном.

Я кланяюсь тебе с земным поклоном,

Мой мир берез, ромашек и осин.

Обитель одиночества

Одиночества страшный приют,

Как убого в твоей обители.

Здесь при случае в душу плюют,

Каждый рвется в твои попечители.

Здесь ни шагу ступить, ни вздохнуть

Повольней. Все с оглядкой, с опаскою.

Оступился - и жизненный путь

Мажут сплетницы черною краскою.

Здесь унылые песни слышны,

Счастье часто обходит сторонкою.

Даже диск охладевшей луны

Смотрит в окна с иронией тонкою.

Здесь и слезы рекою льют,

Только так, чтобы их не видели...

Одиночества горький приют,

Как убого в твоей обители...

* * *

Не предавай меня ни в памяти, ни в снах.

Оставь, как есть, как было в том когда-то -

Алмаз росы на травах и кустах,

И дым костра чуть-чуть прогоркловатый.

Теплом парящая весенняя земля.

С ее дыханьем вряд ли что сравнится.

И в мире были только ты и я,

И две любви в одну мечтали слиться.

Тот день далек. Подернут легкой дымкой...

Хоть любим мы и память все хранит,

Но почему-то шапкой-невидимкой

Наш путь друг к другу до сих пор накрыт.

Три свечи

Я не дрожу при мыслях о тебе,

Не загораюсь радостно от встречи.

Ты знаешь, как в моей лихой судьбе

Горели, да и вдруг погасли свечи?

Свеча Надежды таяла тихонько,

Старалась огонек свой удержать,

Но кто-то фитилек зажал легонько

И пальцы не старается разжать.

Свеча Любви горела ярко-ярко!

Горела так, что плавилась сама.

И оттого, что было очень жарко,

Не ведала, что близится зима.

Зима души... Ворвавшись лютой стужей

Задуть решила пламя сквозняком.

Растаяла потом холодной лужей,

Столкнувшись с непокорным огоньком.

Я за него безумно испугалась -

Ведь он потух, и фитилек чуть тлел.

Напрасно я огонь раздуть старалась,

Молила, но свеча не загоралась,

Фитиль, намокнув, сразу охладел.

Лишь Вера огонек свой берегла,

Чтоб поддержать в минуту испытаний,

Но и она, как видишь, не смогла,

Оставив горький след воспоминаний.

Так получилось, хоть теперь кричи,

Хоть плачь, хоть смейся, дико и безумно.

Но у меня погасли три свечи...

А снова зажигать их неразумно.

Лунный луч

Луна светила из-за туч,

И свет сей мерно разливался.

В реке купался лунный луч.

В реке купался...

Он с рыбками играл в пятнашки,

И сам был рыбкой.

Катался, словно на коняшке

По ряби зыбкой.

К кувшинке тихо подбирался

И нежно гладил.

На тальниках легко качался,

Скользил по глади.

Он лихо прыгал из-за туч

И забавлялся.

В реке купался лунный луч.

В реке купался.

* * *

"Я не люблю", - сказал мне ты.

И разом рухнули мечты

И этот замок из песка,

Что строили моя рука.

Песок я всюду собирала

И по крупинке отбирала.

Все лучшее, что в мире было,

Я в этот замок заложила.

Но дрогнула моя рука.

И рухнул замок из песка.

Дефицит добра

Однажды кем-то брошенная фраза

Запала в душу и в мозгах свербит:

"Гуляет в мире страшная зараза -

На доброту огромный дефицит".

Но в чем причина? Как тут разобрать?

Возможно аура людей вдруг стала уже?

Споткнется кто, чего уж тут скрывать,

Так мы его в грязюку втопчем глубже.

И ухмыльнемся, руки потирая:

Отмоется от грязи, или нет?

Живем мы по законам волчьей стаи -

У нас на милосердие запрет.

Нам жаль порой улыбки, жалко слова,

Чтоб поддержать кого-то, ободрить.

И невдомек нам, что душа готова

Не только зло, Но и добро творить.

Нам невдомек , что смех людской - награда.

Что чье-то счастье - лучший гонорар.

Так не скупись на доброту, не надо?

Ведь доброта - наш Богоданный дар.

Косарев Владислав Николаевич

* * *

Из запоя в запой

Ухожу, словно в бой,

В небытие, как в разведку.

Ты Россия прости,

Я не подданный твой.

Не меняю я флага расцветку.

Я привык к цвету флага,

Что алый, как кровь.

Мне трехцветие душу стегает.

На погосте изъятая

Старая новь

Возмущает меня и пугает.

Я из тех, из потерянных,

Кто не привык

Жить законом курятника грубым,

Кто не может издать

Устрашающий рык,

Кто не может оскаливать зубы.

Я в России сейчас

Оказался изгой -

Мест наивным нет в нынешней яви.

Захлестнуло Россию

Петлей долговой.

Не до нас ей. К чему тут лукавить.

* * *

Не нов урок -

Взведен курок.

Еще с адамовых времен

Не в холе доброта росла,

И не склоняют силы зла

Своих знамен.

Вот потому для патриота

Не долог путь до эшафота.

Как на закланье богу лжи,

Прикрывшись именем закона,

Всех патриотов непреклонно

Ведут сановные мужи.

Солдаты-призраки

Их ад не принял.

В рай их не пустили.

Земля украдкой

Приняла тела.

Когда-то их

Для жизни породили.

Судьба военная

В безвестность увела.

Солдаты-призраки

Опять уходят в бой,

Опять бегут,

В атаках задыхаясь.

Их плащ-палатки

В дымке голубой

Висят лохмотьями,

Едва не рассыпаясь.

Их автоматы

Сталью вороной

Давным-давно

Под солнцем не сверкают,

Но каждый день

Все тот же бой,

И каждый день

Все в ту же цель стреляют.

Солдатам-призракам

Кольцом замкнутый путь

Пропавших без вести

Коварным роком дан,

Ни шага в сторону

Уже им не шагнуть

Из "без вести"

До Страшного Суда.

Их ад не принял!

В рай их не пустили!

Заклинание

Не отнимай мою мечту

Пусть она будет, как и прежде!

Не отнимай мою мечту

Дай жить, хоть маленькой надежде!

Не отнимай мою мечту

Тревогой слов твоих неясных!

Не отнимай мою мечту

Я без нее душой погасну!

Не отнимай мою мечту

Я только ею сильный, смелый!

Не отнимай мою мечту

Я без мечты угасну телом!

Не отнимай мою мечту

Не дай во мраке сердцу биться!

Не отнимай мою мечту

Найди возможность дать ей сбыться!

Штрафники

Ко мне приходят сквозь года

Воспоминанья о сраженьях,

Хоть меня не было тогда

(Я поствоенного рожденья)

Но помню, словно я там был,

Как штрафники в атаку шли,

Заградотряд штрафбату в тыл

Всегда готов к команде "Пли!"

Несли потери штрафники,

Как никакие батальоны,

А за их смерть тыловики

Ловили звезды на погоны

Мой батальон полег в бою,

В живых остался один я.

Кто испытал ту боль мою,

По духу, крови мне родня.

Давали б звание Героя,

Хотя б посмертно штрафникам,

Героев было б больше вдвое...

Я ставлю точку. Был я там!

Апокалипсис

Кромсали в клочья тучи

Молний жала,

Гремел, не умолкая,

Адский гром.

Земля в испуге

Мелко задрожала,

Чтоб замереть

От ужаса потом:

Могучий ветер

Злобным великаном

Ровнял с землей

Деревни, города.

Проснулись разом

Спящие вулканы,

Разверзлось небо,

Хлынула вода

По бывшим улицам

Ручьи неслись, как реки.

Забыли реки

Свой обычный нрав.

За все, что совершили

Человеки,

В отцовском гневе

Бог был трижды прав.

Не ливни с неба лили,

А потоки,

Хлеща о Землю

Поперек и вдоль,

С нее смывая

Скверну и пороки,

За все века

Накопленную боль.

Пришла оплата

Векселей обмана

Под всем живым

Подведена черта.

Умертвлена

Неиссякаемость фонтана,

Всему и вся.

И все. И пустота!

Пестов Гельман Андреевич

* * *

Наш поселок собой невелик

И на картах больших не отмечен,

Но к нему я, как к другу привык -

Мне он кажется лучшим на свете.

Нет у нас исторических мест

Не открыты музеи и парки...

Мы строителям родины лес

Шлем во все города, как подарки.

Нам работа в тайге по плечу,

А тайга покоряется смелым.

Славить труд лесорубов хочу,

Как большое и важное дело.

Нет у нас исторических мест

Не открыты музеи и парки...

Принимай мать-Отчизна, наш лес-

Сыновей-лесорубов подарки!

Сиреневый костер

Опьянен ароматом сирени

Распустившейся вдруг под окном

Не тревожь его ветер весенний,

Пусть он входит хозяином в дом.

Я открыл ему окна и сени

И как друга хорошего жду;

Разгорайтесь кострами цветенья

Все сирени в моем саду...

Не могу перекинуть взгляда

От куста на другой предмет,

Словно он за труды награда

Этот первый сиреневый цвет.

Не желаю вам, ребята

Когда я слышу Левитана

Мне вспоминается война...

И, как растравленная рана,

Опять душа моя больна.

Рожденным в год пятидесятый

Моей тревоги не понять.

Я не желаю вам, ребята,

Войну не по экрану знать!

Пусть некогда не слышат дети

Тревожных строк информбюро.

Я против всяких войн на свете

И против зла мое перо.

Пирчюпская мать

Стоит она, прижав рукою,

У горла скомканную шаль -

Не изваяние какое -

Сама литовская печаль.

Уму ее непостижимы

Фашистской нечисти дела:

За что, сожженные живыми,

Погибли жители села?

Ее иссохшими глазами

Мир жизнелюбия глядит.

Крепка народов наших память,

Как этот памятный гранит.

Слезу не выдавишь из камня,

Слух не уловит крик души.

Пирчюпской матери страданье

Попробуй, время, заглуши!

Стоит она, прижав рукою

У горла скомканную шаль...

И нет ей каменной покоя -

Тревожно смотрит,

смотрит вдаль.

Не своди с него глаз

Отгремела войны канонада

Двадцать лет с небольшим назад.

Мир хранить от военного смрада

Ты поставлен на пост, мой брат.

Слышишь? Голову поднимает

Недобитый фашист-солдат,

Тот, кто встал на колени в мае

Двадцать лет с небольшим назад...

Встал, чтоб новую взяв дубину

Замахнуться еще на нас;

Ждет, когда повернешь ты спину -

Не своди с него глаз!

Знаю, ты не громил Берлина -

С небольшим тебе двадцать лет.

Береги мир для счастья сына,

Если даже его еще нет!

Сыроежкин Александр Васильевич

* * *

Заплакал старый фронтовик

Давно незрячими глазами.

Гудящий зал мгновенно стих

И в чутком ожиданье замер.

Какой-то юный доброхот

Плеснул вина в пустую кружку.

Да лучше б грудью лечь на дзот

Или ГУЛАГ на всю катушку!

А искаженное лицо

Белей стены, белее ваты.

Мгновение - и он рванет кольцо

Воображаемой гранаты!

На миллионы шел отсчет

В той замятии лихой, кровавой.

То перелет, то недолет,

То слева смерть, то снова справа...

В атаку роту он поднял,

Творя греховную молитву.

Но взрыв - и в темноту провал.

И по глазам как будто бритвой.

Седая голова на стол

Упала, и катились слезы...

А он сквозь гарь и дым все шел

К той, миной срезанной, березе.

И снова рыжий смерч огня,

И жизнь качнулась, как в тумане.

И ночь... Не будет больше дня.

Лишь к непогоде в старой ране

Предательский осколок вдруг

Заговорит, и боль проснется,

И времени жестокий круг

Опять надолго разомкнется.

Он плачет, старый фронтовик,

Уже не вытирая слезы.

Как будто навсегда приник

Щекой к поваленной березе...

Художник

Выцвел холст, замерзает подрамник,

Краски стынут который день.

Он ушел предрассветною ранью

Навсегда в беспросветную темь.

Печь не топлена, иней на стенах,

Ватман пылью покрылся давно,

И на холст прорываются тени

Сквозь распахнутое окно.

Нет хозяина. Пес лохматый

Воет с вечера на луну

И, махая хвостом, как лопатой,

Сотый раз подбегает к окну.

Не тревожь по-напрасному память:

Твой хозяин спит в царстве теней

Пусть затянет февральская замять

Окаянность ушедших дней.

Пусть картины, в мазках оживая,

Попытаются рассказать,

Как любил он, рыданья скрывая,

Непутевую Родину-Мать.

Как он падал и вновь поднимался,

Как безумствовал, как чудил,

Как встречался и вновь расставался

Как терял и опять находил.

Как утрами, зарей приневолен,

До рассвета этюды писал.

Знал давно, что смертельно болен,

Просто виду не подавал.

Он уснул. И пусть солнце светит

Прогревает земную твердь.

Стонет ветер, февральский ветер,

Проклиная слепую смерть...

* * *

Надоело... Все мне надоело,

Что ж - петля? И путь короткий в ад?

Вообще - кому какое дело,

Был я в чем иль не был виноват.

Виноват, конечно, что родился,

Виноват, что грезил наяву,

Виноват, что до сих пор не спился

Виноват, что все еще живу.

Виноват, что подлецом я не был

Виноват, что был я подлецом,

Виноват - коптил я это небо

И терял, терял свое лицо.

Как найти его теперь, Всевышний?

Как прийти, припасть к твоим стопам?

Как не быть на этом свете лишним?

Что об этом... Ты не знаешь сам.

Николаю Рубцову

Тебе хоть после жизни повезло:

Смерть над тобой уже не властна, Коля,

Слезами росными умылось поле,

И ты ушел в бессмертье, словно в море,

Да не коснется тебя больше зло!

Что слава... Яркая заплата...

Ты Пушкина боготворил.

Ты был - поэт.

И сколько б ни промчалось горьких лет,

Передо мной всегда задумчивый портрет:

Шарф, как удавка, мятое пальто,

Снег на ветвях, как будто вата...

В руках любимой - смерть...

За что такая плата?

Ответит кто

И объяснит нам кто?

От плеска ржи пьянели клевера

Пылил задумчиво проселок,

И лапы постаревших елок

В щетине матовых иголок

Поникли... Кончена игра.

Кружился лист. Темнело. В поле

Густой туман струился по стерне,

По старенькой картине на стене

Ползли клопы, и в бесконечном сне

Качалась палуба и злилось море.

Ты вскакивал от нестерпимой боли,

Плясала ручка, лист дрожал в руках,

Но билась нервная строка,

Чтоб жить и прозвенеть в веках!

Бессильна смерть, а жизнь - всесильна, Коля.

Размышления

На заре, перед рассветом жизни,

Когда сердца и души нараспах,

И от дождей черемуховых брызги

Не высыхают долго на устах,

Когда звезды мерцание тревожит,

Манит к себе и отгоняет сон,

Когда от взгляда мельком дрожь по коже

И ты до помрачения влюблен, -

Тогда ты счастлив. Помни этот миг.

Пройдут года - заилится родник...

Фельдбуш Людмила Георгиевна

О Вечном

(Из цикла "Позиция")

Призываю к мысли, что уйду,

Потому так бережно ласкаю

Взглядом загоревшую звезду -

Может быть, моя? О том не знаю.

Потому так бережно ловлю

Полной грудью воздух ароматный,

Потому неистово люблю

Каждый миг, упрямо невозвратный

Потому, проснувшись поутру,

Больше я уже не засыпаю.

Улыбаюсь своему двору,

Радуюсь заливистому лаю.

Потому, склонившись над цветком,

Молча разговариваю с ним я

И, окинув взглядом все кругом

Собираю трепетные снимки.

Потому в себя хочу вобрать

Все, что вижу, слышу, осязаю,

Что с собою невозможно взять,

О мое, мое, пока жива я.

Потому и счастлива душа,

Что таким богатством я владею.

Как любить, как чувствовать, дышать...

Только зависть власти не имеет.

Потому настойчиво хочу

Я понять мотивы озлобления,

И, упрямо губы сжав, молчу

И не принимаю зова мщения.

Потому стараюсь оправдать

Чью-то беззастенчивость и черствость.

И предпочитаю отдавать

И свою будить почаще совесть.

От Волги до Берлина

Узнал бы ту девчонку неокрепшую,

Любовью насладиться не успевшую,

На счастье лишь еще не овдовевшую.

Туда, туда, где дым вставал багровый,

Где юные, припав к земле сердцами,

Подумать успевали лишь о маме.

Девчонка незаметной легкой птичкой

Незаменимой стала всем сестричкой.

Боец был каждый для нее за брата.

Она ж была сестрою медсанбата.

Какие силы ей земля давала.

Когда ребят спасала из завалов.

Когда, освобождая их от боли,

Крик подавляла лишь усильем воли?!

Не девичьим глазам бы это видеть.

Когда любить?! Здесь только ненавидеть!

Здесь только мстить отчаянно и смело.

Во имя Родины вершить святое дело.

И, женское в себе забыв начало,

Слезам девчонка воли не давала.

И лишь дойдя с любимым до Берлина,

Вдруг потеряла силу исполина.

И горестно назад вдруг оглянулась

И ахнула в душе и ужаснулась.

Теперь девчонке только стало страшно,

Как выжила она средь миллионов павших?!

* * *

От того предательски

Полнятся глаза.

Так не счастье светится -

Так блестит слеза.

Снова вальса вечного

Мелодия плывет.

А девчонку бережно

Муж ее ведет.

Ах, как горько-радостно

На душе у них!

Ах, так нежно-сладостно

Замерли на миг!

Ах, как им не хочется

Вспоминать войну!

Ах, сердца как просятся

В мирную весну!

Но куда от бремени

Тех военных лет

Деться? Поколений ведь

Даже следа нет.

Вот с какою ношею

К ним пришла весна...

Только припорошена

В памяти война.

Годы, словно ласточки

Промелькнули вдруг.

Выращены дети -

Краток жизни круг.

Тишина на улице.

В доме тишина.

Только старой женщине

Снова не до сна.

Разлетелись дети.

Умер муж от ран...

Но приходят весточки

От однополчан.

Ей друзья по юности

Сердечный шлют привет...

Боевого братства

Крепче в мире нет.

* * *

Разбросала нас жизнь во все стороны:

Кто-то в городе, кто-то в селе.

Над одним уж кружатся вороны,

Кто-то держится крепко в седле.

По волнам океана безбрежного

Мы в суденышках утлых плывем.

То мелодии слышатся нежные,

То рокочет проснувшийся гром.

Отблистала уж юность звенящая,

Отсмеялась, отпела, ушла.

Вездесущая младость пьянящая

Уж смиренно сложила крыла.

Для кого-то жар-птица не пойманной

Отоснилась в заветных мечтах.

Для кого-то уж большее пройдено.

Кто-то с сердцем своим не в ладах.

Все идет чередой и проносится

У природы свои права.

Что же сердце так в юность просится?

Просто юность всегда права.

* * *

Писать стихи совсем не просто.

Есть Пушкин, Блок и Маяковский,

Есенин есть и Пастернак.

Писать стихи не просто так,

А чтоб душа жила в них вечно,

Чтоб жизнь казалась бесконечной,

А суд людской наградой был.

Мне всех поэтов не назвать,

Но всех хотелось бы понять.

За каждой крошечной строкой

Тревог, сомнений целый рой.

У каждого свой мир особый.

Я сверху вниз на всех гляжу

И места для своей особы

Я среди них не нахожу.

Но те стихи, что неумело

Слагала я и даже пела,

Становятся мне все дороже,

Хоть и сужу я их все строже.

И, хоть изъянов вижу много,

Отчаиваться не спешу:

Меня ведет моя дорога,

И лучшее я напишу.

Чернышов Юрий Алексеевич

Бабье лето

Опять с погодой нам не повезло,

А говорили, дескать, распогодится,

Но их прогноз, как правило, не сходится

И даже в бабье лето, как назло.

То моросит до вечера с утра,

То сильный ветер, то похолодание...

Поэт был прав: "очей очарование" -

Действительно, унылая пора.

Нет ни души ни рядом, ни окрест,

И лишь вдали, почти на горизонте,

Порой мелькнет усталый серый зонтик,

Чтоб из подъезда заскочить в подъезд.

Дождь погасил буквально на глазах

После второй затяжки сигарету.

Ну, что поделать, если бабье лето

Замешано сегодня на слезах?

19 свечей

Все живое старается спрятаться в тень

Очень жарко сегодня в Кабуле.

Ты прости меня, мама, что я в этот день

Не сумел уберечься от пули.

Мы нелепо попали в капкан басмачей,

Нам пришлось до последнего драться.

Ты сегодня зажжешь девятнадцать свечей,

Мне сегодня как раз девятнадцать.

Пусть подольше их слабое пламя дрожит,

Отражаясь, как в зеркале, в рамах.

Я еще постараюсь немного пожить,

Чтоб проститься с любимою мамой.

На груди остывает кровавый ручей,

(На мгновенье хотя бы подняться).

Зажигай иногда девятнадцать свечей,

Мне теперь навсегда - девятнадцать.

А сегодня любимое платье надень,

Моя милая мама, мамуля.

И прости мне родная, что я в этот день

Не сумел уберечься от пули.

Смерть уносит меня от палящих лучей,

Больше нам никогда не обняться.

Ты сегодня зажжешь девятнадцать свечей,

Девятнадцать свечей, девятнадцать...

Убитая память

Ракеты с шумом выпорхнули вверх

И, осветив окрестности, сгорели.

Перед войсками крепость Кенигсберг

В распутице военного апреля.

Неудержимый свет прожекторов,

Ночную тьму в мгновение прорезав,

Нащупал цель: водой залитый ров,

За ним холмы бетона и железа.

А на войне в чести один талант:

Убить врага, все остальное - к черту.

Безусый скороспелый лейтенант

Вел полувзвод на штурм Шестого форта.

Навстречу густо сыпало свинцом,

Плясали тени дьявольскую пляску.

Он не дошел, он рухнул вниз лицом,

Прикрыв рукой простреленную каску.

Лечила раны травами земля

И присыпала пухом тополиным.

А для него госпиталя, госпиталя,

Где жизнь и смерть правы наполовину.

Немало дней он был в сплошной ночи.

Уже парада марши отгремели.

Когда ему вернули жизнь врачи...

А память - нет, а память не сумели.

Прошло полвека. Он больной старик:

И прошлое, и нынешнее стерто.

Лишь иногда привидится на миг,

Как он идет на штурм Шестого форта

Давно уже по-русски говорит

Трофейный город, давший миру Канта,

И в праздник факел газовый горит

Там, где убили Память лейтенанта.

Случай в дороге

Темнеет. Капает с небес.

Вокруг сплошной кисель из грязи.

Из пункта "Б" до пункта "С"

Ползет устало старый "ПАЗик".

Мотор натружено гудит.

Дорога вся из рытвин-ссадин.

Мы разместились впереди.

И только двое сели сзади.

Она и Он (сюжет не нов).

Гитара с ним, мотив не сложный.

Слова простые, про любовь...

Короче так: роман дорожный.

Ночь опустилась, дождь хлестал.

Колеса грязь назад швыряли.

Автобус дернулся, и встал.

И стало ясно, что застряли.

"Придется, граждане, помочь". -

Мы виноватый голос слышим.

И все покорно вышли в ночь,

Парнишка только тот не вышел.

А нас как будто нагишом

Стоять под душем наказали.

Мы взялись дружно, и пошел

Автобус наш под "раз-два-взяли".

В салон бежим, не счистив грязь

(Домой быстрей бы, не до жиру)

"А это что еще за князь?" -

Ворчат сердито пассажиры.

Всех пропустив она зашла

Из этой темени дождливой,

Парнишку взглядом обожгла

И губки дернула брезгливо.

Через окошко в грязь и слизь

Девчонка смотрит напряженно.

И мы невольно напряглись,

Как будто рядом прокаженный.

А сзади звук раздался вдруг,

На что-то давнее похожий.

Знакомый звук. Тревожный звук.

Парнишка шел - скрипела кожа.

И сразу в сердце пустота...

А этот жуткий скрип протезов

Все нарастал и нарастал

И в уши бил, и души резал.

Гитара, тощий рюкзачок,

Не по сезону тонкий свитер.

Шофера тронул за плечо

И попросил: "Остановите".

Качнувшись, будто невзначай,

В карман ему засунул "трешку",

Кивнул попутчице "Прощай"

И неуклюже слез с подножки.

И снова "ПАЗик" наш в ночи

Ползет на третьей передаче.

Мы все потеряно молчим.

Водитель зол. Девчонка плачет.

Паршиво, что ни говори.

В себя приходим понемногу.

Девчонка бросилась к двери.

"Остановите, ради Бога!"

Водитель крикнул: "Не бузи!"

Окурок, сплюнув, матюгнулся.

Рванул рычаг, притормозил

И ювелирно развернулся.

Фигуру, высветив вдали,

Переключил на "дальний" фары...

Двадцатилетний инвалид

Шел, опираясь на гитару.

По крыше дробью дождь стучал,

Грозя насквозь пробить железо.

Как часто рубим мы с плеча!!!

Под самый корень, по протезам.

ЧАСТЬ 2

СРЕДИ ТЫСЯЧ МИРОВ

Сергей БУРНАШОВ

* * *

Я стану мечом в каждой битве со злом,

А если ты ранен, живою водою -

Крылом парусов над твоим кораблем,

И в море судьбы - путеводной звездою.

Я голос, который ты слышишь с небес

И твой верный конь, на котором ты скачешь.

Я ангел-хранитель, небесный отец,

И радость, и слезы, когда ты заплачешь.

Запомни, что я у тебя навсегда,

С тобою везде, до скончания света.

Я небо и воздух, огонь и вода,

Я солнце и звезды, любовь и победа.

* * *

Весна одевает в холодную зелень,

Чтоб осени платье сорвала зима.

И жди, после счастья, возможно, беда

Опять постучит в твои старые двери.

Восходы, закаты: не видно различий,

Кто пьян или честен, кто просто дурак.

Ни день и ни ночь, лишь одно безразличье,

Обычный удушливый призрачный мрак.

Не верь в чью-то истину, все преходяще,

Ударившись мордой о свадебный стол,

Что встал между будущим и настоящим

Петлею и ядом, ножом и стволом.

А что же любовь - долгожданное чудо?

Погасла таблеткой в зеленом вине.

Быть может, она приходила ко мне,

Да, только ушла в никуда, ниоткуда.

А я закурю - огонек хоть немного

Согреет холодную Душу мою.

Придумаю песню себе и спою,

И снова хоть к черту, и снова в дорогу.

* * *

Мои окна устали смотреть в темноту,

Мои двери устали держать засовы.

Снова ночь, все попрятались в теплые норы,

Только мне эти норы невмоготу.

Мои ноги упрямо идут напролом,

Мои голоса о чем-то поют,

Моими глазами все наоборот,

Мои руки кого-то бьют.

Моим языком изложен план

Моими шагами измерен путь,

Моею правдой погублен обман.

Моею жизнью найдена суть.

* * *

Синтез дней и ночей, постоянство движенья,

Кто же это движенье задал всему?

Что же большее в жизни имеет значенье?

Что же я до конца никогда не пойму?

Вечный двигатель времени, место пространства,

Кто же смог так запрятать начала концы?

Что не могут никак до сих пор докопаться,

Никакие ученые и мудрецы.

Нас опять загоняет упрямая полночь,

Отражением звезд в отражение глаз.

Не предложит никто запоздалую помощь,

И никто не спасет, заблудившихся нас.

Две земли есть под, нас обжигающим, солнцем,

Слишком много пространств, окружающих нас.

Мы же бьемся в них будто мы в тесном колодце,

Как ненужный воде одинокий балласт.

* * *

Открой откровенье несчастий мгновенья,

Вези невезенье ошибок мораль.

Последним по саду, по белому снегу.

По звездам, по солнцу в тревожную даль.

Где золотом колос и волосом голос,

Где песни под небом текут родником.

Одно на роду у народа - тревога,

А счастье и радость всегда на потом.

И снова убого мы ходим под Богом,

Бежим то к Любви, то бросаемся прочь.

Проложена ложью шальная дорога,

Упавшая падалью в черную ночь.

* * *

Нас быстрые ветры разносят по свету,

И слякоть дорог облепила нам ноги,

И прошлое прах, настоящего нету,

Кого же молить, если умерли Боги.

Воскреснет ли мир, если люди, как звери,

Восстанет ли жизнь, если смерть за плечами?

Закрыты Душе добродетелей двери,

Осталась Любовь, да и та лишь ночами.

Но купол небес бережет свои звезды,

А звезды ревниво хранят чьи-то Души.

Но будет ли лучше и будет ли проще

Глазами смотреть, коль заложены уши?

Осиновый кол, забивая в реальность,

Посыплю золой и плюю в объективность.

Нужна ли уроду его гениальность?

Грехом и соблазном утешу невинность.

Ночами по свету умершие боги,

Нам дарят тоску, обрывают нам руки.

Отмой эту грязь сумасшедшей тревоги,

Чтоб просто любить, забывая все муки.

Виталий ЖУКАВИН

* * *

Если хочешь не любить - не люби.

Если хочешь позабыть - то забудь.

Если хочешь погубить - погуби.

Если хочешь уходить - смело в путь.

Если хочешь быть одной - будь одна.

Если хочешь ты любви - то гуляй.

Если хочешь ты вина - пей сполна.

А не хочешь ничего - умирай.

* * *

Огрызнулось небо

Молнией и громом.

Грянул дикий вихрь

Судорог небес

Хлещет по глазам мне

Огненным изломом

Просится наружу

Тот кто в душу влез.

Отпущу его я

Пусть идет бродяга

Через сито-дождик

Не боясь огня

Где-то в подворотне

Лишь скулит дворняга

А внутри-то пусто

Словно нет меня...

* * *

Что нам ад, что нам рай

Мы безбожны с тобой

Хочешь жить - умирай

Ну а нет - песню пой.

Что нам рай, что нам ад

Ни кола ни двора

Пусть слова невпопад

Жизнь всего лишь игра.

Что нам нечет, что чет

Мы прошли все круги

Лишь осталось еще

Поменять сапоги.

Что нам верх, что нам низ

Где сомнения вновь

Мы шагнув за карниз

Вспоминаем любовь.

Что нам быль, что нам блажь

И следы на песке

Мы включаем форсаж

И уходим в пике.

Что начало конца?

Что конец всех начал

Лишь бы знали сердца

Где родимый причал.

* * *

Ни героев не осталось, ни злодеев

Настоящих, только шушера одна.

И никто не может "узел тот Гордеев"

Разрубить остались только имена.

Это время, время серых взглядов,

Низких потолков и плоских душ.

Безысходность сыплет листопадом

И играет похоронный туш.

* * *

Красным по белому

Бритвой по венам

Сердцем по шпалам

Как по судьбе

Быстро заделаем

Пусть неумело

Лишь бы горело

Что-то в тебе

Дикими красками

Танцем в присядку

Песней впритирку

Пулей в стволе

Местными ласками

Точно в десятку

Хоть и навскидку

Кровь на белье

* * *

Обжигающе-горелым пахнут листья под ногами

Ободряюще-несмелым вижу я закат над нами

Полыхающей зарницей, что над кромкой леса стынет

Перевернутой криницей, кровь багряная пустыни

Бога-солнца колесница громыхает где-то рядом

И небесная страница мне под ноги листопадом

И пожарище в полнеба потихоньку угасает

Эх, попасть туда и мне бы, но любовь твоя спасает.

* * *

Солнце достучалось до меня,

Значит непременно быть похмелью.

Здоровьем я уж точно не в коня

И голову как будто сверлят дрелью.

Но ты возьми и плюнь на это все

И двести грамм залей за плотный ворот.

Сделай все, как Мацио Басе

"...снегом убаюкан тихий город..."

Слово

А дождь зарядил, я боюсь уж навечно,

И мне остается из дел только ждать.

И снова на душу ложится беспечно

Недоброе слово "Едрит твою мать!"

А дождик все мелко и нудно канючит

Он силится все же немного понять

Когда это все мне порядком наскучит

И я заору: "Да, едрит твою мать!"

И эхо в лесу шуганется пугливо,

Я ж тихо по-прежнему буду звереть,

И скука мне вдруг улыбнется глумливо:

"Да чтоб тебя в душу, едрит твою медь!"

Андрей ГРИГОРЬЕВ

Я шел дорогою своей

Я шел дорогой избранной своей.

Быть может, слишком часто оступался,

Потратил на нее немало даней,

Подчас жалел, что с домом я расстался.

Хотел построить замок на века,

Чтоб жили люди в нем, не зная горя.

Но оказался замок из песка -

Разрушен был волной, пришедшей с моря.

Пытался строить чудо-корабли

Чтоб увезли мечту за океан.

Не смог я оторваться от земли:

Наверно, я неважный капитан.

Мой путь, он соткан был из неудач,

Как видно, я пошел не той дорогой,

Ведь был я слишком молод и горяч,

Шагал вперед, не ведая тревоги.

Излечит время боль душевных ран,

Скажу себе: "О главном не забудь".

Блуждал во тьме недавно, лишь вчера...

А завтра солнца свет укажет путь.

Пропала ты...

Пропала ты, а я тебя искал.

Но было поздно, солнце уже село

Тебя хотел найти я, но устал.

Устал идти до боли, до предела.

Я, отдохнув, пытался вновь идти.

Но кто же мне осветит путь мой дальний.

Я попросил луну: "Мне посвети,

Хоть свет твой и неяркий, и печальный".

Я долго шел, стоптались башмаки,

И до крови натер себе я ноги,

Я ветер попросил: "Ты помоги,

Подставь крыло и пронеси немного".

Я потерял тебя. Но где, когда,

Кто скажет мне, в каком краю далеком

Исчезла ты, умчалась в никуда,

Меня забыв, оставив одиноким?

Волк

Разбитое стекло, кровавые осколки,

Израненные пальцы, кричащая душа.

Опять не повезло, я одиноким волком

Брожу в полночной мгле,

От боли чуть дыша.

Пустынна и темна всегда моя дорога,

О, я покорен ей, она - моя судьба.

Нет отдыха и сна, без меры и без срока

Идет внутри меня с самим собой борьба.

Нет пищи для души, лишь разочарованье

От вечной пустоты, царящей тут и там.

Слепые миражи, бесплодные скитанья

Ослабили мой дух, он пищей стал червям.

В стремлениях своих не нахожу я толка.

Все серо и скучно, как раньше и всегда.

Я слабость затаил и тем же самым волком

Бреду из ниоткуда в никуда.

Отчий дом

Кто вернулся из далеких странствий,

Рад увидеть снова отчий дом.

Сколько бы по свету ни скитался,

Будешь помнить ты всегда о нем.

Был и я когда-то в дальних странах,

Видел я, как люди там живут,

Отдыхал на солнечных полянах,

Наблюдал, как реки вдаль бегут.

Ночевал под майским звездным небом,

Ночью слушал пенье соловья.

Есть хотел - меня вином и хлебом

Угощали добрые друзья.

Видел я и бури, и метели,

Что пытались сбить меня с пути,

Но они все мимо пролетели

Не мешая дальше мне идти.

Обошел я полземли, полмира,

А в дороге думал об одном:

Сколько бы по свету ни ходил я,

Буду рад увидеть отчий дом.

Ходил по России Христос

Ходил по России Христос

С печалью на добром лице.

Он видел лишь море из слез

И зверя в кровавом венце.

Здесь Библий уже не читают,

Заглохли дороги к церквям,

Здесь золото только считают

И служат иным богам.

Оскалены черные пасти

Лихих похитителей душ.

Они на вершинах, у власти,

Стремятся сорвать жирный куш.

Доносятся с дальних пределов

Чужие нам всем голоса.

Они управляют умело

Тобой, потерявшим глаза.

Ты болен, и болен жестоко,

Но вряд ли поможет здесь врач.

Душа твоя - бездна пороков,

Ты жертва, а кто твой палач?

И нет ни конца и ни края

Слезам и стенаньям людским,

И только лишь вера святая

Облегчит страдания им.

Ходил по России Христос...

Владислав ПАНТЮХОВ

Я знаю

Я знаю тех, кто верит в чудо,

И тех, кто был обманут им.

Я знаю жертву самосуда,

И тех, что были рядом с ним.

Я знаю ласковых и строгих,

Я знаю то, чего не знал.

Я знаю тех, кто любит Бога,

Кто душу Дьяволу продал...

И среди тысяч столкновений

Я понял то, о чем мечтал,

Что среди сотен разных мнений

Есть безупречный идеал.

И мир построен, как построен,

И не распутать нам узла.

Он так по-прежнему не ровен

Весь этот мир добра и зла.

* * *

Раздвоение мысли на уголь и мел

Очищает от Лжи,

Занимается Он сотворением тел

И вселением грешной души.

И проходят года через сито времен,

Оставляя какой-нибудь след,

И какую дорогу покажет мне Он,

Через столько случившихся лет?

Он откроет глаза и посмотрит на нас,

Кто мы есть мы не знаем, но Он

Нам покажет из наших же слипшихся глаз

Тот известный для каждого сон.

И что ждет за границею этого сна

Не увидим, но каждый поймет,

Что дорога прошедшая мной неверна,

И ничто мне ее не вернет.

А, вернувшись к началу, онемеет язык,

И память начнет новый путь,

И твой первозданный, безудержный крик

Сообщит о тебе что-нибудь.

Но кончится время и количество снов,

И души разделит Творец,

А жизнь в осмыслении всех мудрецов

Началом отметит Конец.

Праздник души

Вот скрипнула дверь и кто-то вошел

В мой дом обшарпанных стен.

Длинные волосы, сбитые джинсы,

И этим понятен мне мэн.

Мой дом - это сборище тех,

Кто хочет от чего-то уйти.

И в доме моем постоянно

Праздник счастливой души.

Праздник, как праздник бродит по дому,

Когда в нем много друзей.

Вечер, вино и все по-простому,

И праздник в душе моей.

Стой, подожди, ты успеешь уйти,

Мы не держим и не зовем.

С нами развейся от той суеты,

От которой мы все уйдем.

* * *

Не помню кто меня убил,

Стальным копьем пронзил мне тело.

Еще я что-то говорил,

Потом в глазах моих стемнело.

Прошли века с тех давних пор,

Неоднократно я рождался.

И вспомнил давний разговор,

И даже вспомнил с кем я дрался.

Но суть не в этом и не в том

Кто я и что со мною было.

Ведь жизнь не кончится потом,

Пусть даже вырыта могила.

Мы жизнь проходим, как урок,

Неоднократно возвращаясь.

Но мало пройдено дорог,

Но каждый раз навек прощаясь,

Уходим, чтоб вернуться вновь,

Чтобы ошибки все исправить,

Чтоб в сердце сохранить Любовь

И, уходя, ее оставить.

* * *

Сиреневый закат тихонько исчезает

И зажигаются ночные фонари.

И разум мою душу открывает

И закрывает с отблеском зари.

Ночная жизнь нам обнажает души

И у кого-то откровеньем полон взор.

И голос мой становится все глуше,

Когда веду я с кем-то разговор.

Ночь, ты открываешь тайны мирозданья

И ты пугаешь нас своею глубиной.

Далеких звезд небесное сиянье

Ты представляешь публике земной.

И кто-то потеряется с тобою,

А кто-то полон жизни и огня.

Но все идет своею чередою,

Как правило, за ночью все ждут дня.

* * *

Да! Я боюсь и в этом есть мой грех,

Но не единственный, а лишь один из многих.

Среди законов и канонов строгих -

Я грешен перед всеми и у всех.

Да! Я боюсь насилий и падений,

И нет свободы мне, и мне не дан покой,

И я смотрю на все с поникшей головой,

И кажется - не будет изменений.

Я одинок. И даже тот, кто рядом

Все ж не поймет души моей печаль,

Но я не требую, мне просто очень жаль,

А может все послать и отравиться ядом?

Но я боюсь за то, что оставляю,

За дом боюсь я, за жену, за дочь.

Но близится та роковая ночь,

Я не умру, я просто засыпаю.

И я не знаю - дадут ли мне приют,

Среди моих безудержных мечтаний?

И после всех мучений и страданий,

Приду ли я туда, где меня ждут?

Ирина ВЫРИНА

* * *

Опять в опале, снова носом ткнули,

И нервов звон как лука тетива.

В который раз бесцеремонно пнули,

А слабых в пепел разотрет молва.

А мне плевать, что скажет обыватель,

Какой интригой обрастет скандал.

Здесь суть в другом, здесь главное, приятель,

Не в том, что кто-то про тебя сказал,

А в том, что после, в месиве из сплетен

Калеченую истину спасешь,

Поднимешь высоко, как Данко светел,

И сквозь толпу, как знамя пронесешь.

И в зеркало смотреть не побоишься

Ты, зная, что лицо не потерял.

Напрасно мой обидчик веселиться

И крысий демонстрирует оскал.

Не уподобившись тебе, как раб амбиций,

Я гордо унижения терплю.

И, высоко взлетев над грешным кругом птицей,

Сквозь слезы жалости в глаза тебе смотрю.

* * *

А верхи по иному расклад не хотят!

Здесь и совесть, и принципы в полном порядке.

А низы недовольство и злобу таят,

И не в силах по старому жить, без оглядки.

Им плевать на мораль и благие мечты,

Если тем в виражи не вписаться крутые,

И они понимают, что ангелом ты

Здесь не выживешь, здесь все законы иные.

А с уставом своим, да в чужой монастырь...

Что ж, ты смелая, гордая, - флаг тебе в руки.

Мнишь, что сильная? Разум тебе - поводырь.

Обреки свои чувства на вечные муки.

И не смей оступиться, шагнув в никуда,

За идею, за веру умри, улыбаясь.

И, сложив, как Иисус в поцелуе уста,

Смело в пропасть шагни, от себя отрекаясь.

А не сможешь... В ладони лицо уронив,

Упадёшь на колени не в силах подняться,

Отдохнёшь, снова встанешь и вспомнишь мотив,

Под который и можно и нужно смеяться.

Чужой

Перетянутых нервов скрип,

Мышц привыкших к борьбе боль.

Словно муха в патоку влип,

Вместо сахара только соль.

Соль из глаз, на руках кровь,

Черных кошек уже нет...

Просыпаюсь в поту вновь,

Понимая, что это бред.

Приговор выношу сам

За позорно проигранный бой

Здесь я всех и ничей там,

Я не свой, я уже твой.

Я за слабость не раз бит,

Потому на людей злой.

Одинокий волк еще спит,

Но бывает я слышу вой.

И людей сторонюсь как собак.

Я породы и веры иной.

Лишь во сне пес друг, а не враг,

Но ему я как всем чужой.

Что наша жизнь?

Твердите вы, что наша жизнь - игра.

Но эта кровь, что на сироп похожа

По цвету, не вишневая вода,

В ней правды вкус присутствует, тревожа.

Соленым раздражает крепость глаз,

Когда на сцене под аплодисменты

Игрой живут, обманывая нас,
А жизнь играют, путая моменты.

Красиво умирают на "Ура",

И воду из графина пьют как водку...

И конфетти там - дождь, снег - мишура,

А за кулисами, вцепившись в глотку,

Друг друга по дешевке продают

И лгут, клянясь в любви, а позже,

Гордясь цинизмом, в образа плюют,

Считая, - "правда зла", - "зло право" - схоже.

Да, наша жизнь игра, что тут сказать.

Пусть так, я и сама без крыльев,

Я потеряла их, когда училась лгать,

Предав свой путь, и путь попроще выбрав!

Претензия Богу!

Я не прошу. Просить уже устала.

Я требую: "Спустись, поговорим!".

Разверзнись, небо! Где ты? Время встало,

Сей миг пришел и он неотвратим.

Открой мне эти тайны мирозданья:

В чем правды соль, а что пустое - вздор,

Зачем живу, в чем суть существованья?..

Молчать не стану, справедлив укор.

Что, любишь наблюдать из поднебесья,

Смотреть, как корчится какой-то там народ?

Засветишься разок в сто лет, - мол - "Есть Я".

Простить никак не можешь Еве плод.

А времечко пришло, а время встало,

Миссию выпускай - пинка ему!

Греха, - непровернуться, тошно стало.

Жить в этом мире просто ни к чему.

Христу не привыкать висеть, он знает

Зачем рожден, за что умрет потом.

Он книгу знаний каждый день листает...

Ты просвети. И я пойду с крестом.

Надежда ПЕНЬКОВА

* * *

Согрев в ладони взгляд, я припаду к ногам твоим,

Забуду о богах, мой милый пилигрим,

Забуду о себе и брошу тень свою

К тому, кого люблю, кого боготворю...

И, сделав цепким рот, достану поцелуй

Из уст кого люблю, кого боготворю...

Я стану пеленой, окутаю волной,

Я стану у ворот и буду охранять,

Чтоб чей-то черный кот не смог тебя отнять!

Я сяду у окна и буду птицей петь

Тому, кого люблю, чей взгляд всегда ловлю,

Тому, кого люблю, кого боготворю...

Домовой

Сыро, серо, скучно в доме -

В тишине сидит один

Домовой в дверном проходе,

И глядит устало в дым.

Осень

Мне зеленой ночи мало,

Вкус рябиновый мне горек,

Как-то сумерки грустны.

И крадется с полусонок

Тень Минувшей

новизны. Маятник взболтнет

спросонок . Где-то песня...

Я ребенок Затянувшейся

весны. Ритма мало...

В паутинке жизнь теряется, не плача,

Где-то милый мне ребенок

Не родившийся не плачет,

А теряется спросонок.

А у осени косынка

Серого все больше цвета,

Где-то снежная слезинка

Затеряется с рассвета...

Мало,

Мало

Лета... Паутинка... Паутинка...

***

Когда выползают сомнения

слякотных дней в быту,

Я открываю сплетение рук

теплых, родных чистоту

Я выбираюсь из тени

глупых обид и ссор,

Я выбираю течение

тихих домашних озер.

Прощание

Поезд ушел, простучали колеса в жалость!

Что нам с тобой в эту слезную осень осталось?

Листьев осенних шорох предзимний колючий,

Да поезда крик - очень долгий, певучий.

Что на перроне? - Забытых речей уговоры,

Первые слезы - первых вестей разговоры.

В полночь и в полдень - забытые губы,

Жарких объятий - людей пересуды.

Олег ПОПОВ

Ностальгический вальсок

В ритме вальса нас кружит судьба.

Жизнь - непростое ремесло.

Многословесная городьба

Не пропускает в душу зло.

И если вам не повезло,

и если вы утратили слух,

Научитесь не сомневаться,

выбирая одно из двух.

Научитесь не ошибаться,

выбирая одно из двух.

Снова мне душу тревожат три четверти старого вальса,

Хочется стать вам знакомым, понятным, близким, родным.

И отогреть на груди у себя ваши зябкие пальцы,

И у лесного костра превратиться в сиреневый дым.

Не умеем мы вальс танцевать

И не умеем правильно жить,

Но может эта простая связь

Вам и поможет секрет раскрыть.

Не расплёскивая пригубить,

веры, надежды, любви букет,

Родниковой водой умыться

и удалиться на склоне лет,

Прихватив вязальные спицы,

пару галош и тёплый жилет.

Снова мне душу тревожат три четверти старого вальса,

Хочется стать вам знакомым, понятным, близким, родным.

И отогреть на груди у себя ваши зябкие пальцы,

И у лесного костра превратиться в сиреневый дым.

* * *

Хотелось бы забыть прошедшие утраты,

Печаль минувших дней забвенью подарить.

А боль отдать ветрам, слезу - дождям косматым,

Унылую тоску хоть с кем-то разделить.

Хотелось бы узнать грядущие невзгоды,

Превратности судьбы соломкой застелить.

Молчанием покрыть поток словесной рвоты,

Сучки ненужных фраз безжалостно спилить.

Не тут-то было, друг, и даже крепость рук

Не в силах отвести красноречивый кукиш,

Судьбою, без прикрас, направленный на нас,

Пока имеешь квас и корку про запас.

Раз многого хотел, терпенью научись - и все получишь.

Хотелось рассказать, о чем смолчать бы надо,

Рубаху разорвать и душу освежить.

Но сердце обожгло чужим холодным взглядом,

Хотел воды с ключа - пришлось вина испить.

Опять зеленый змей в сиянии огней

Свивает злые кольца, сосновый лес, околицу.

В ушах вороний грай, собаки сиплый лай,

Хлебнул - другому дай, упал, сынок, - вставай,

Не пей, иначе все тебе воздастся сторицей...

Вокзальный перрон

Стою на вокзальном перроне.

Стараюсь вовсю улыбаться.

А ты за окном в вагоне

Киваешь: "Давай-ка прощаться".

А мне прощаться не к спеху.

Мне славно, когда я с Вами.

Серьезно, но вроде со смехом,

Пишу в пространстве руками.

О том, что ждать буду очень,

О том, что уже скучаю.

И еще пишу, между прочим,

Что я в Вас души не чаю.

А ты с иронией смотришь:

У парня не все, вроде, дома.

Чего-то там машет руками.

Да что с него взять - кулема.

Я тоже, однако, не промах,

Хоть глупый, но все понимаю.

Прикидываюсь теленком,

Улыбкой тихонько играю.

Но вот подмигнули зеленым,

Гудок - и вагоны запели.

И в сумерки Вас умчали,

Качая в своей колыбели.

Стою на вокзальном перроне,

Стою, киоск охраняю.

Вы мне не спешите навстречу,

Но жду Вас, хоть все понимаю.

* * *

Вот и кончились зубы

Почти уже нечем вцепиться

Мне в хрустящий кадык

Чтоб за слабость свою заступиться

За чужую тем паче

Коль задняя лапа подводит

Замыкается круг

Хороводит меня хороводит

Может дело не в том

Просто старую шкуру теряю

Что-то нынче весною

Как старая кобра линяю

Что-то нынче не ладно

В большом королевствии Датском

Мне удобнее жить

В одеянии просторном солдатском

Мне удобнее плыть

Крокодилом стремясь по теченью

Жаль зубов уж нема

Замочу-ка я в кружке печенье...

Сергей КУВШИНОВ

* * *

Мир с тобой умирает, свет с тобой исчезает,

Утро ясное тает, желтизной опадая.

Улетая навеки, умираю с тобою,

Разливаются реки тишиной и покоем.

Нам с тобою, мать, скоро, остаётся лишь небо.

Я не злюсь, я не спорю, за окном потемнело.

Ты же веришь весною и трагичностью мира,

Я же слышу порою строй солдат, крики "Смирно!".

А сегодня мне утром пошептал что-то ветер,

Это крики наверно тех, кто в браке со смертью.

И не солнце им светит и не над головою,

Что-то холодно утром нам сегодня с тобою.

Мир с тобой умирает, свет с тобой исчезает,

Утро ясное тает, желтизной опадая.

Улетая навеки, умираю с тобою,

Разливаются реки тишиной и покоем.

* * *

Напоролся на охоте

Диким утром на капкан.

Раздробило кости мозга

Я налил себе стакан.

По душе ползли мурашки,

Руки тяжко поднялись.

Я забыл, не догадался

Отключить в квартире газ.

В раз схватил свою винтовку,

Побежал за сорок вёрст.

Не забыл про подготовку,

Подвели мой вес и рост.

Вот когда добрался всё же,

На лице людей прохожих

Ужас тех, кто мне дороже

Утра раннего. Но всё же

Улыбнулся дед усатый,

Подбивавший на охоту.

Вот такие сны дурные.

На часах уж восемь тридцать.

Вот такие сны живые.

Я заснул...

Мы уходим к весне...

Мы идем в тишине,

Нам луна - наш маяк.

И ударом во сне

Побеждаем моря

Мы идем в тишине

Наш последний отряд

Утопает в зиме,

Все редея в боях.

Мы идем в тишине

В незаконченный день,

И у нас за спиной

Чуть поблекшая тень.

Мы идем в тишине

Под ногами огонь,

Под ногами земля.

Забираем с собой...

Мы уходим к весне...

Сергей МИХАЛЁВ

* * *

Желтый ветер принес мне листвы,

А усталая ночь - холода.

И в соломе потухшей травы

Застоялась лесная вода.

Посеревшее дерево, звуки,

Крупные капли дождя

Потерялись в часах чьей-то скуки,

Тишиной, словно медью звеня.

Не спеша, потекли облака

По пылинкам мерцающих звезд.

В перекрестии темном окна

Гаснут светлые лики берез.

* * *

А было ли детство счастливым?

Была ли травою трава?

Известно ль заросшим могилам,

Что скоро начнется весна?

Начнется ли день и вернется

На землю пустынная ночь,

Как в песне начальной поется,

Как быстрые тени - прочь

От лиц ненавистных, истерик,

Кошмарного дикого сна,

Сомнений, гонений, еще раз истерик,

Гудящего мирного дна.

А, может, играя во что-то

Упали внезапно очки?

И мы разглядели кого-то,

Кто знал или знает почти,

Почти...но не знает, конечно,

О том, что мороз так суров,

О том, как белесые ветки

Роняют пушистый покров.

И было почти интересно,

И были все те же слова,

А было ли детство счастливым?

Была ли травою трава?

"Она была немного старше..."

Она была немного старше

И, стало быть, чуть-чуть старей.

Ее глаза блуждали вяло

На ветхом поприще идей.

Я - беспокойный потребитель

Чужих страстей, забот и слов,

Начистивши парадный китель,

Шагал в строю слепых бойцов.

Мы с ней увиделись глазами,

И, с губ ее слетевший "Fuck"...

Я лепетал ей предсказанья,

Сбивая всей колонны шаг.

Она вдруг дернулась всем телом

И, маской залепив лицо,

Ушла по улице налево,

Кончая все дела венцом.

А я стоял, завороженный,

Средь топающих рядом ног

И, видя зад ее нескромный,

Печали слез сдержать не мог.

Она старалась изогнуться,

Чтоб я, почтителен и строг,

Так и стоял в толпе снующих,

Но не мешающих сапог.

Она была немного старше

И, стало быть, чуть-чуть старей.

Глаза ее давно закрылись,

А в голове застывший клей.

Василий СЫРОЕЖКИН

Гримёр

Он никогда не работал за деньги,

Этот старый гример Евгений.

И когда покидал театр,

Его провожали лишь змеи.

Они колечками рядом крутились,

А он им слегка улыбался,

Ведь сошедший с ума Евгений

Думал, что это танцы...

Он работал в театре с рожденья,

Симпатичный гример Евгений.

Здесь его не учили думать,

Но учили жить в подчиненье.

И он делал шикарные маски

Себе и своим коллегам.

И о нем говорили в театре:

Этот странный гример Евгений...

Он действительно был с причудой,

Мог подолгу смотреть на тени,

А порой говорил с посудой,

Непонятный гример Евгений.

Но над ним никто не смеялся,

Уважая за важное дело.

Ведь никто так не делал маски,

Как умел их делать Евгений.

Он порой замечал детали,

Незаметные прочим людям:

Закрывался и делал маску

Без каких-то особых прелюдий.

Но его иногда осеняло,

Что все маски скрывают лица,

И Евгений подолгу плакал,

Считая себя убийцей.

А потом просыпался и снова,

Возвращался к точке отсчета,

Снова делал шикарные маски:

Понедельник...среда...суббота...

А в театре менялись актеры.

Год за годом летело время.

Пережил не одно поколенье

Престарелый гример Евгений.

Но однажды, проснувшись утром,

Он вдруг понял, что всё неправда

И что не было в его жизни

Никогда никакого театра.

Он увидел: пустую квартиру,

В полинявших обоях стены.

Ни людей, ни шикарных масок,

Ни кулис, ни широкой сцены...

А вокруг только змеи и крысы,

Только старый облезлый чайник.

И прозревший гример Евгений

Понял, что всё не случайно.

Он вдруг понял, что жизнь не театр,

Улыбнулся шипящим змеям,

Поднял с пола облезлую крысу,

Встав на сухие колени...

Когда его забирали в больницу,

Он смеялся, как злобный гений

И хватал санитаров за маски,

Полоумный гример Евгений.

Он кричал им, что жизнь - театр

А театр - всего лишь сказка.

Он кричал, что живое лицо -

Это только лицо без маски...

"Он никогда не работал в театре":

Объясняли потом соседи, -

"И в жизни не делал масок

Ненормальный сантехник Евгений..."

Одна

Одна уезжает в Томск, другая в Сургут на год,

Здесь ливни по крышам бьют, вода замерзает в лёд.

Деревья исходят смолой, жужжит насекомых рой:

Одна из Сургута на час, другая из Томска - домой.

Смурнеет мучнистая высь и мерзко исходит дождём,

Мы ждём из Сургута вестей. Из Томска уже не ждём.

Они к нам придут, смеясь, и так же легко уйдут,

Когда поезд объявят на Томск и самолёт на Сургут.

В душном мае...

В душном мае вам снятся метели,

Ну а мне сумасшедшие сны.

В них я будто участвую в деле

Построения новой весны...

Ни одной посторонней женитьбы,

Никаких развлечений в мае.

Мы по улице Унтер ден Линден

Как послушные зомби шагаем.

Мы несем разноцветные флаги

И несем непонятный бред.

Будто мы боевые ватаги -

Те, что знают на все ответ.

Но на самом-то деле мы пешки

В нам самим непонятной игре

Мы лишь ставим засечки-вешки

На суровой древесной коре.

Мы нужны, как расходное мясо,

Для прикрытия чьих-то нужд,

С каждым новым истекшим часом

Этот строй нам все более чужд.

Мы не можем идти в колонне,

И мы топчем цветные флаги.

Мы как будто воюем в Сайгоне

С максимальной отдачей отваги.

Наши массы сминают кордоны,

Мы несемся на штурм Рейхстага.

В магазинах томятся патроны -

И мы вновь боевая ватага.

Уже видно центральную площадь,

Всем охота смеяться до слез...

Но внезапно колонна ропщет.

Из Рейхстага выходит Христос.

Он идет без единого звука

Хочет руку нам всем протянуть.

Но одна сумасшедшая сука

Ему делает выстрел в грудь.

Дикий гул всю колонну колышет.

Все кричат: "Это Фани Каплан

"Иисуса убила, слышишь?!", -

И ватага меняет план.

Схватив близорукую Фани,

Все целуют ей руки, как богу,

Садят в самые лучшие сани

И дают револьвер на дорогу.

Она, ласково всем улыбнувшись,

Стреляет себе в затылок...

Я всегда ужасаюсь проснувшись,

Под слоем сухих опилок...

Ни одной посторонней женитьбы,

Никаких развлечений в мае...

И чем чаще мне все это снится,

Тем сильнее меня пугает.

* * *

Брось в меня камень,

Я увернусь и брошу в тебя топор.

И может быть, тогда разрешится

Наш бесконечный спор.

О добре и о зле, о целебных травах,

О пишущих крысах, суровых нравах,

О пахнущих мёдом губах,

Которые лижет змея.

О топоре, отразившем камень,

Чтобы попасть в тебя.

Евгений ВОРОНИН

Осенняя скука

Тихий шум дождя по крыше

Шепчет мне о разных тайнах,

И мелодией печальной,

Мотылек на ладан дышит -

Весь святой и нереальный...

Жалко осенью терять

Глупый, умиленный вечер,

С первотопленною печью

Мы ленивы. Нам дремать,

Философствовать бы вечно:

Чувства где вы?.. пора спать...

Царапает ладонь кора...

Царапает ладонь кора,

Цепляется, как кошка.

Я думаю, что мне пора,

Чуть подсушив свои дрова,

Сверять пути-дорожки,

Любуясь пламенем костра,

И вынув козью ножку.

Полешки лет, сучки недель

И дней, собрав в охапку,

Сожгу, и, как знакомый Лель,

Достану старую свирель,

Потертую тетрадку.

И тихо-тихо затяну я песенку-загадку

Про старый лес, а в нем апрель.

И, как положено в апреле,
В лесу туманятся осадки:

Не то капель, не то метель.

Лес поредел, злой душегуб,

Набив до верха санки,

Таращит к дому моему

Огромные вязанки.

И на вопрос: "Уж верно там

Остался один куб?" -

Лишь только смех слетает с губ,

И дергает меня за чуб

Незримый лесоруб.

Мол все, что есть на век твое:

Отлетник, плаха, дранки,

Сиди, кури и пей чаек,

Подохнешь спозаранки.

Что ж, я сижу. И мне сейчас

Дымок навеял время,

Когда мои товарищи

Со мной тянули бремя

Невзгод и радостей. Подчас

Мы их не различали.

Мы восходили на Парнас

И сверху вниз кричали:

- Эгей, проснись людское племя!

Вставай пришел! Пора в поход!

Вот, наконец, и наш черед

На землю бросить семя.

Но семена взошли не все,

Ни справа и ни слева.

Их не хватило нам совсем

До нового посева.

И удивившись: "Как же так?

Ну, как мы дали маху?".

Спустились вниз и стали пить,

А после лезли в драку.

Пред расставаньем обнялись,

В глазах горит слеза,

И потихоньку разбрелись

В чащобу, в глушь, в леса.

И нас грызут со всех сторон

То комары, то волки.

Над головой косяк ворон,

Лень дожидаться похорон -

Они свои иголки

Оттачивают, как Нерон,

Чтоб впиться в наши холки.

А я - побольше дров в костер -

Они его боятся.

Я жизнь люблю, я в ней актер.

Пусть бесятся и злятся.

И лесоруб хохочет зря,

И нету в ней секрета.

Преимущество есть у меня:

Я знаю - скоро лето.

Хоть лесу мало на поляне,

Меня с пути не сбить.

Я насажаю больше,

Чем может он срубить.

Владимир ПОЕДИНКИН

Две пули

Мы в окопах сидим, ты в своем, я в своем,

Между нами линия фронта.

Я махорку смолю, ты немецкий табак,

Не видать вдали горизонта.

С неба дождь моросит уже пятый день,

Но не нужно нам перемен.

Я слушаю песню про "Синий платочек",

А ты про "Лили Марлен".

Но солдатское дело в атаку идти,

И никто уж не спросит нас.

Мне налили наркомовские сто грамм,

А ты накатал свой шнапс.

Я на бруствер поднялся, впереди командир,

А жизнь-то как хороша!

Ты передернул затвор своего МП,

А я своего ППШ.

И к окопам твоим я бежал и орал,

Но не вышло, увы, ни шиша.

Меня пробила на вылет пуля МП,

А тебя из ППШ.

И мы рядом лежим в пяти метрах всего,

В мире столько глупых измен.

Спеть бы песню мне лучше "Синий платочек",

А тебе про "Лили Марлен".

Оба в небо мы смотрим, не видя его,

А могли бы курить не спеша.

Лучше б Гитлеру досталась пуля МП,

А Сталину из ППШ.

Вседержителю

Солнце ручьем, небо без дна,

Звезды в карманах брюк.

Хмурой зимою смеется весна

В пожатии пламенных рук.

Ветер в полмира, рожь, как река,

Утро шумит в волосах.

Грация ястреба, взлет мотылька

Песней в бездонных глазах.

И среди сотен тысяч миров

Вечные звуки любви.

Магия вечных, загадочных слов

Пронзает леса твои.

Подбросив мечты свои в небеса,

Ты можешь руками их взвесить.

Но если жизнь опять на весах

Я желаю ей перевесить.

Мысли посреди зимы

Сибирь. Зима. Поручик пьяный

Уcтало чистит пистолет,

А на стене рукой упрямой

Крестовый вывешен валет.

Что дальше, черт один лишь знает,

Щелчок взведенного курка,

Валет простреленный взлетает,

Рука еще пока крепка

За окнами метель взвывает,

Ему сегодня не до сна,

И, чуть подумав, открывает

Бутылку красного вина.

С чего-то сердце замирает,

Из-за лампад немой укор,

Стакан поручик наливает,

Анкор, анкор, еще анкор.

А днем охрана, служба, ветер,

Метель и солнца не видать,

Мороз до дрожи пробирает,

Как здесь не помянуть "про мать".

Позакрывали все бордели,

То Аракчеев дал приказ,

Эх, надавать ему б по шее,

Да не один, по больше раз.

Повесился знакомый пристав,

В пух разорили шулера.

Вчера пригнали декабристов...

И пили с ними до утра.

К утру естественно надрались

И речи вольные вели,

Но лишь поручик усмехались:

- Хоть закричись. Вокруг Сибирь.

Не до столичных конституций,

Лишь не замерзнуть до весны.

Подбросить в печку потеплее

Сухих поленьев из сосны.

Огонь свечи еще мерцает,

Поленья в печке все трещат,

Поручик снова наливает,

А за стеной храпит собрат.

Набрался, стало быть, изрядно,

От жизни строевой устал.

Спеть песню бы, да не с кем, ладно,

Лишь русский дух бы не пропал.

Уж спит и наш поручик славный,

Упал дуэльный пистолет,

А на стене рукой усталой

Пиковый вывешен валет.

Последняя заповедь

Глядя на войны, что одна, за одной,

Я спросить вас желаю больше всего:

Обнимал я крест иссеченной спиной

И дарил свои истины вам для чего?

Больше, чем я не делал никто,

И плевать я хотел на ваши обиды,

С таким грузом грехов не взлететь высоко,

Вам будет много второй Атлантиды.

И не нужно боли, мольбы и истерик,

Я всех вас безмерно люблю,

Я крыльями обниму Америку

И крыльями ее удавлю.

Сумасшествие действий на бедной Земле

Даром вам никогда не пройдет,

Вы все время вредите сами себе,

Знайте, кара моя вас найдет.

Вы не видите солнца, что я подарил,

По костям мертвецов вы водите плугом.

Я даю вам последнюю заповедь:

Да любите ж, вы, гады, друг друга!

Комментарии: 6, последний от 27/02/2025. © Copyright Сборник Троицкой Поэзии (centrzan@ab.ru) Размещен: 14/09/2005, изменен: 17/02/2009. 146k. Статистика. Сборник стихов: Поэзия Скачать FB2		Ваша оценка:
Аннотация: Сборник поэтов Троицкого р-на Алтайского края. Издан в представленном виде. Состоит из 2х частей: 1- стихи поэтов старшего поколения, 2- стихи молодых поэтов.

Сборник Троицкой Поэзии : другие произведения.

Сборник Троицкой Поэзии