Гуфельд Зэев


           ***

    Белым вихрем кружить. 
    Но осыпаться вмиг снежной мелочью.
    Старым корнем засохнуть. 
    Но снова побеги пустить.
    До безумия хочется жить. 
    Хотя, в общем-то, незачем.
    И поэтому хочется сдохнуть. 
    Но хочется жить.

* * *

Бьются в висок покрасневший шальные метели.
В Невской тоске полусонной опять не до сна.
Если меня до сих пор полюбить не успели, 
Может быть, в этом немного и ваша вина?
	Барышня-барышня! Вздрогнут продрогшие руки,
	Белая муфта не греет - увы, не честна.
	Как хорошо умереть от тоски, не от скуки!
	Как хорошо, что не скоро наступит весна!...
Сан-Петербург, ты недаром взял сан Петербурга!
Сон-Петербург, как попал ты в Израильский сон?
Невский в сединах. Два сердца стреляют друг в друга.
Нет победителей: каждый из нас побеждён.
	Кто секунданты? Сослать их немедля в реальность!
	Я за обоих. Сработал будильник-палач...
	Я же - еврей! Так откуда ТАКАЯ ментальность?
	(Ну и словечко) Я вроде бы, тёртый калач.
Древняя родина стёрла все старые чувства,
Знойный Израиль, как маленький ласковый ад.
Я - киевлянин! Безумен Андреевским спуском!
Пусть ленинградцам!... А впрочем, при чём Ленинград?
	Сан-Петербург.
	И на Невском - шальные метели.
	Девушка.
	В белом пальто. И опять не до сна.
	Если меня, дорогая, забыть Вы успели, 
	Может быть, в этом - немного - и ваша вина?
Барышня-барышня, дайте согрею Вам руки:
Белая муфта не греет, увы, не честна,
Как хорошо умереть
	от тоски, не от скуки,
Как хорошо, что не скоро 
	наступит весна...


* * *

    Смерть, как и жизнь, бывает всякою:
    Моя, прокравшись под окном,
    Скребётся в дверь кошачьей лапою
    И входит, обживая дом.

    Хоть поначалу недоверчива:
    Шипит, хоронится во тьме.
    Но мы вдвоём, и делать нечего:
    Прыжок - и ластится ко мне.

    И так маняще и шаманяще
    Мурлычет, млея под рукой,
    Как будто я её пристанище
    И неожиданный покой.

    И в благодарность снисходительно,
    Но запредельно свысока,
    Внушает, как же восхитительно
    Ласкать пушистые бока.

    Как безнадёжны, как исчерпаны
    Года, что были до неё.
    Как мы друг другу предначертаны.
    А всё моё - теперь её.

    И жить бы до пределов вечности!
    Вдвоём. Без страха и борьбы.
    Почти в нирване от беспечности
    От неизбежности судьбы.

    Но, не предчувствуя заранее,
    Проснусь однажды до зари.
    А смерть моя, как изваяние,
    Чернеет на моей груди.

    Напряжена. Готова броситься.
    Но это вовсе не подвох:
    Она играет. И охотится,
    Любя, на мой последний вздох.

***

- Скажешь мне "да"?
- Да.
- Скажешь мне "нет"?
- Нет.
- Что там в окне?
- Звезда.
- Что нам с того?
- Свет.
- Вот на стене...
- Тень.
- А в колыбели?
- Дочь.
- Завтра придёт...
- День.
- Ну а пока?
- Ночь.
- Ночью темно.
- Боюсь!
- А рядом со мной?
- Покой.
- Я постарею.
- Пусть.
- Может, и ты.
- С тобой.
- Ты для меня?..
- Звезда.
- Я для тебя?..
- Свет.
- Вместе навек?
- Да.
- Ты меня любишь?
- ...



         
   Санчо Панса
О хозяин, в могиле ты спишь без забот,
Но тебя не забыли и вечно живёт
Чей-то стон: "Помоги, Дон Кихот!"
	Я подвластен годам, я свой жир берегу,
	Но на мельницу там, на зелёном лугу,
	Я без боли смотреть не могу!

		Я обижен судьбою и Б-гом!
		Вечно в пасынках звёздного часа!
		Как мне хочется быть Дон Кихотом!
		Только имя моё - 
				   Санчо Панса.

Не полцарства - всю жизнь - я отдам за коня.
Мой осёл, не сердись, но мечтою звеня,
Всё бежит Россинант без меня!
	Ах, себя бы мне вздуть, я лентяй и кретин,
	И как раньше бы в путь, но теперь я один.
	Я боюсь! Извини, господин!

		Я обижен судьбою и Б-гом!
		Вечно в пасынках звёздного часа!
		Как мне хочется быть Дон Кихотом!
		Только имя моё - 
				   Санчо Панса.

Ах, как сердце болит, ах, как хочется выть,
Я тобою убит: мне тебя не забыть,
Но тобою мне, видно, не быть.
	Я как баба реву, я хочу быть в пути,
	Но в покое живу - трудно быть впереди,
	Но в покое покой не найти!

		Я обижен судьбою и Б-гом!
		Вечно в пасынках звёздного часа!
		Как мне хочется быть Дон Кихотом!
		Только имя моё - 
				   Санчо Панса.