Аннотация: Конец второй книги ( вариант до отправки в издательство).
Глава 17. Тэнгэрин Утха.
Ицхаль была очень слаба. Они везли ее по зимней неприветливой степи, поочередно пытаясь отогревать потемневшие, будто неживые, бессильные пальцы. Иногда Илуге казалось, что ее лицо, видневшееся в обертке меховых одеял, белее самого снега. Он боялся не успеть. Стыдно сказать, еще он боялся, что все потери окажутся напрасными.
Новый шаман охоритов, Эрхидэй, дал им в дорогу трав и посоветовал поить больную по чуть-чуть, но часто, теплым бульоном. Приходилось часто останавливаться.
Нарьяне ключицу шаман вправил, и она сейчас уже могла ехать сама, Илуге ловил спиной ее наполненный состраданием взгляд, который вонзался ему в спину, будто вражеское копье. Еще четверых, раненых более серьезно, пришлось оставить у охоритов. Правда, после их возвращения, поглядев на измученное лицо Ицхаль, Кухулен все же оттаял:
- Понимаю я, что придут теперь ургаши в наши земли, - тяжело сказал он, глядя прямо в глаза пристыженному Илуге, - Но ведь и мать свою ты бросить не мог. Надо же, что придумали, стервецы белоглазые...Не переживай, сынок. Так, чтобы всем хорошо сделать, не бывает...
- Если ургаши придут в твои земли, позови, - наконец, смог сказать он, - я думаю, что сумею убедить хана Чиркена прийти к тебе на помощь.
- А как же, - молодо сверкнул зубами Кухулен, - Хан-то, я слышал, своим ханством тебе обязан. Так что он у тебя в большом долгу!
- А я - у него, - пожал плечами Илуге.
На этом разговор и кончился.
***
После Аргун Тайлгана по обычаю наступает аргун - месяц бога войны. В этот месяц запрещается вести войны, - да и кто их будет вести в самые снега и метели? Этот месяц посвящен поминанию павших воинов, великих предков, дням былой славы.
Павших в этот год в степи было столько, сколько не помнили и деды. У джунгаров шаманы объявили, что к концу месяца проведут общее поминание павших для всех степных племен. Дело неслыханное - но и потери были неслыханными тоже. Общее горе вроде бы должно было сплотить людей, - но многие со злости чуть не бросались на тех, кто не присоединился к злополучному походу.
" Если бы вы там были, мы могли бы победить!" - кричали одни в запале.
" Если бы вас не ослепила собственная жадность, все были бы живы!" - возражали другие. Мир в степи ушел, растворился. Наступили иные времена. Койцаги уже передрались со своими недавними соратниками ичелугами, обвиняя последних в своих неудачах. Увары напали на баяутов, которые не смогли оказать достойного сопротивления и потеряли лучшие табуны. Еще чуть-чуть - и снежный ком распри покатится, набирая обороты...
Чиркен снова, - в который раз! - созвал совет племени. Джунгары бурлили, как забродившее сусло, и немало раздавалось голосов, предлагавших то потрепать уваров, то набить животы ичелугским девкам.
Илуге после возвращения был слишком занят, чтобы обращать на все это внимание. Сейчас его больше волновала забота о матери, которая все еще была на волосок от гибели: она часто теряла сознание, порой не узнавала никого и выблевывала почти всю еду, которую ей удавалось проглотить. Онхотой находился при чужачке почти неотлучно, попеременно с Янирой и Илуге дежуря у ее постели. Кроме простых забот о выздоровлении, им следовало так же позаботиться и о защите от чудовищ, посланных князем по их следу. Илуге, признаться, было теперь спокойнее в присутствии шамана, да и Янира тоже, похоже, льнула к нему.
В день совета Чиркен неожиданно прислал за ним человека. Направляясь к ханской юрте, Илуге чувствовал, как сердце замирает у него в груди: сейчас, здесь, Чиркен должен назвать имя военного вождя всех джунгаров. Это все знали, и ждали этого уже давно: в такое время племени необходим военный вождь. Внутри, - невозможная, горячая, - распускалась надежда. Он, Илуге, в конце концов неплохо себя показал. В племени его уважают, особенно после возвращения, когда юнцы десятками стекаются по вечерам к его юрте, чтобы еще раз послушать немилосердно и красочно привирающего Баргузена. А что, если....
На этот раз присутствие Илуге ни у кого изумления не вызвало. Наоборот, он с удивлением обнаружил, что вожди родов наклоняют головы в знак приветствия. Так приветствуют равных. Илуге почувствовал, как лицо заливает краска.
Чиркен тоже подчеркнуто выказал ему уважение - усадил рядом, предложил архи из своих рук. Ничего говорить не стал - сидели в тишине, смотрели на пламя жаровни, дожидаясь, пока соберутся все.
Потом Чиркен поднялся:
- Я собрал Вас, чтобы сообщить джунгарам мою волю и назвать вам имя нового военного вождя, - без предисловий начал он. По тому, как недовольно дернулся в углу Буха, Илуге понял, что юный хан и не подумал обсудить с ним свое решение. Однако Буха вдруг расплылся в понимающей ухмылке.
" Надо же, и этот толстый сурок тоже в вожди метит! Хоть сам стрелой и в цаплю на охоте не попадет!" - зло подумал Илуге.
" А во что попадешь ты?" - ехидно прошептал голос откуда-то внутри, и Илуге захлестнуло обжигающей волной: неужели Орхой Великий?
Но нет, это он сам. Илуге понурился.
- Военным вождем я выбрал... - Чиркен сделал эффектную паузу, - Джурджагана.
Илуге вскинул голову. Он и вправду верил, что Чиркен назовет его, Илуге. Вожди зашептались, поглядывая на Джурджагана, который явно выглядел ошеломленным. Этот огромный рыжеволосый, словно заросший рыжей шерстью до самый ушей воин, - глава рода итаган-джунгаров, - на большинстве советов чаще помалкивал. Однако против воли Илуге вынужден был признать : ход со стороны Чиркена продуманный. Одного этого назначения будет достаточно, чтобы и итаган-джунгары,и горган-джунгары успокоились. Итаганы - оттого, что их соплеменника выбрали вождем, горганы - потому, что поняли, что они будут в меньшинстве в своем недовольстве недавней потерей своих позиций. Илуге исподволь оглядел лица присутствующих. Так и есть. Несмотря на разочарование ( многие, должно быть, как и он, и Буха, рассчитывали, что хан назовет их имя) ... но против возразить было нечего. Джурджаган достаточно зрелый, достаточно знатный, достаточно опытный. И достаточно разумный, чтобы не повести джунгарские сотни на гибель...
Чиркен, полуприкрыв веки, тоже обвел всех взглядом и, удовлетворенный, кивнул:
- Я рад, что мой выбор ни у кого не вызвает возражений.
Буха раскрыл рот, чтобы что-то сказать, но промолчал. Бэлгудэй хитро ухмыльнулся, косясь на родича. Вождь горган-джунгаров угрюмо опустил голову, сминая расшитую ткань своего халата.
- И еще одно, - медленно добавил Чиркен, - Много сейчас раздается голосов, что стоит пойти в поход. Я хотел бы выслушать всех здесь и сейчас перед тем, как принять решение!
- Увары тут же объединятся с койцагами. Много потеряем, и добычи чуть! Идем на мегрелов! Мало их потрепали! А теперь и тэрэитов можно подмять! - горган тоже оживился, глаза его заблестели.
- К чему соваться к тэрэитам! Мы уже с них все, что могли, взяли! , - пожал плечами Буха, - Нет ! На ичелугов! Это будет легкая добыча! Да и животы ичелугским девицам набьем! Они, поди, только рады будут! - он неприятно и довольно хохотнул.
Илуге брезгливо поежился. Нет ничего противнее, чем трус, дорвавшийся до власти.
Однако высказанная им мысль, видно, пришлась многим по вкусу.
- Да, идем на ичелугов!
- У них еще добра навалом, поди и лханнские камешки где запрятаны! - все больше раздавалось голосов. Двое-трое вождей, склоняясь головами, уже принялись оживленно обсуждать, с какой стороны удобнее будет вывести воинов - на границе с уварами или по Лханне от озера Итаган.
- А ты что скажешь, Илуге? - неожиданно спросил Чиркен.
" Вот оно! - что-то внутри него жарко и яростно полыхнуло, - Это уже не твоя месть. Это просто выгода. Просто набег. Другие готовы пойти в него просто так, из жадности или азарта, - а ты чем хуже? Иди, возьми с ичелугов если не за Лоссу, - то хотя бы за рабский ошейник на своей шее! За Яниру!"
- Я скажу словами твоего мудрого деда, которые он сказал мне как-то, - медленно ответил Илуге, - Не много чести добивать тех, кто уже и так стоит на коленях.
***
- Нет больше в степи мира, - сказал шаман баяутов Дерге, толстый медлительный старик с длинными вислыми усами, - И нет больше в степи чести. Увары напали на нас, обессиленных ургашской неудачей. Увели лучшие табуны. Где справедливость?
Шаман уваров вскинулся, потряс длинными седыми патлами, покрывавшими его спину, будто плащом.
- Не благословлял этот поход! Сами пошли! Как будто баяуты никогда табуны не уводили!
- Охо-хо! С самой весны как потянуло из охоритских земель... - пробурчал Эмэшхэ, шаман ойратов. Его все происходящее не радовало, хоть ойраты и жили на самом востоке великой степи, и в сварах племен по большей части не участвовали.
Эрхидэй, в обиде за племя, хотел было ответить что-то резкое, но благоразумно промолчал.
Поднялся тэрэит Бойтог. Помолчал, позыркал глазами. Сказал медленно:
- Когда одни племена так ослаблены, а другие так жадны - не миновать в степи раздора. По одному пальцу на руке переломать легко, - а попробуй сломай кулак? Мир в великой степи лежит за ее пределами.
- Объясни, - проронил Тэмчи.
- Хоть и неудачен был наш поход, - ответил тэрэит, - А шесть племен забыли ради него свои распри. Сейчас те, кто остался жив, пьют горькую чашу унижения. А те, кто засматривается на соседские табуны, не прочь обобрать соседей. Как примирить и тех, и этих? Пойти на общую войну!
- Снова залезть в эти колдовские горы? - вскинулся Эмэшхэ, - Мало вам оказалось!
- По весне мы ждем ургашские войска, - сказал Эрхидей, - После того, как джунгары выкрали свою женщину оттуда, они это так не оставят. Сейчас перевал засыпали снега, так что до весны там никто не пройдет. Но весной они обрушатся на нас.
- Куаньлины тоже ждать не станут, - добавил Дерге, - И наши земли падут первыми. А за ними - ваши.
Земли баяутов лежали ближе всего к Трем Сестрам - первый удар куаньлинов придется на них.
- Мелкие стычки нам и впрямь ни к чему, - сказал Онхотой, щуря светлые глаза, - Хорошо бы выставить на все перевалы объединенное войско!
- Передерутся раньше, чем воткнут врагу в задницу хоть один меч, - бросил шаман уваров.
- Племенам нужен угэрчи - военный вождь всех племен, - нехотя сказал Заарин Боо, и все головы повернулись в его сторону, - Бойтог и Онхотой правы. Если не объединимся - будем легкой добычей. Куаньлины пришли в степи, приглашенные принцами. А потом предали, перейдя на сторону Ургаха. В Ургахе стоит куаньлинский гарнизон. Не значит ли это, что оба соседа объединятся против нас и разобьют нас, беспомощных, поодиночке?
Повисло долгое молчание - каждый осмысливал услышанное.
- Вожди племен не станут подчиняться, - наконец, сказал Эмэшхэ.
- А вот это наша задача - заставить их принять наше решение, - веско произнес Заарин Боо, - Потому выбор угэрчи должен быть действительно освящен небом. Сами боги должны недвусмысленно указать на избранника.
- В степях еще такого не бывало, - недоверчиво сказал Эрхидэй.
- Ты еще совсем мальчик, - снисходительно проскрипел шаман ичелугов, Енгууд. Он был так стар, что другие седовласые шаманы рядом с ним выглядели молодо. Поговаривали, что Енгууд, хоть и достиг всего четвертой степени посвящения, а прожил на свете не меньше ста зим.
- Не помнишь ли ты подобного, Шэрэтэ Боо? - почтительно обратился к ичелугу Онхотой.
- На моей памяти нет, - покачал тот уже не сивой - абсолютно белой головой, - А вот дед мой, шаман, сказывал, что великий багадур Баян стал угэрчи, когда привел с Полей Аргуна белого коня - небесного тэнгэрина.
- Непросто это и шаману, - подумав, сказал Заарин Боо.
- Непросто, - хихикнул старик, - Непросто оттого, что взнуздать коня-тэнгэрина можно только уздой из трех волос. Волос, - хе! - дочерей самого Эрлика.
- Это невыполнимо для смертного! - Эрхидэй вскочил с места, - Даже не для каждого шамана выполнимо!
- Так говорят, - невозмутимо тянул свое Енгууд.
Заарин Боо пожевал губами, обежал глазами собравшихся.
- Что ж, да будет к нам милостиво небо, ибо воистину нет другого выхода. Пусть каждый из вождей племен назовет нам одного человека, который согласится на испытание. И не скрывайте, насколько оно невыполнимо. Воистину согласятся лишь храбрейшие из храбрых.
***
- Илуге, - незнакомая зеленоглазая женщина, чье прикосновение легче перышка, с несмелой улыбкой провела пальцем по его щеке.
- Я знаю только твое имя. Ицхаль Тумгор, - отрывисто из-за переполнявшей его неловкости сказал Илуге, - Элира сказала, что ты - моя мать.
К его удивлению, она поняла. Правда, она обратилась к нему на языке косхов, но степные языки похожи между собой.
- Да. Я совершила страшное преступление против своей веры, когда нарушила обет, и еще одно - сохранив тебе жизнь и тайну твоего рождения.
- Откуда ты так хорошо знаешь язык степей? - удивился Илуге.
- Был один человек. Очень давно, - по односложным ответам Илуге понял, что ей не хочется об этом говорить.
Она еще поднималась с трудом. В светлых блестящих волосах появилось ужасающе много седины. Однако на высохшее лицо возвратились краски, и только болезненная худоба напоминала о том, что ей пришлось пережить.
- Я жил у косхов, - сказал Илуге, чтобы заполнить паузу, - Убежал от них. Теперь я - джунгарский воин.
Она кивнула.
- Здесь ты в безопасности, - продолжал Илуге, - Джунгары - сильное племя. Мы защитим тебя, даже если снова появятся гхи.
Последовало долгое молчание.
- Я думала, что мне показалось, - с трудом сказала она, наконец, - У меня все время все плыло перед глазами, - Ты ведь не убил того куаньлинского мальчика, что приходил с чашкой?
- Нет, - поморщился Илуге. Воспоминания об этом были ему тоже неприятны, - Думаю, никто не умирает от пинка в колено. Он и вообще, похоже,собирался нас отпустить с миром, если бы не глупость Баргузена...Этот куаньлин - твой друг?
- Нет, - ответила Ицхаль, - Мы всего лишь один раз поговорили.
- Возможно, князь...твой брат... казнил его, - Илуге вздохнул.
- Даже скорее всего, - ее улыбка была грустной.
- А я потерял Элиру, твою прислужницу, - с новым вздохом сообщил он, - Она вдруг куда-то пропала, и времени ее искать не было. Если бы она выбралась - она бы вышла в воротам. Я ждал ее. А она не появилась.
- Я знаю, сынок, - мягко сказала Ицхаль.
- Откуда? - удивился Илуге. Неужели она помнит и это?
Голос Ицхаль неожиданно зазвучал в его голове.
" Я всегда хотела обладать Совершенной Мыслью, - так мы называем умение читать мысли других. И мне никогда не удавалось, даже тогда когда мне это было нужно так сильно, как никогда. А вот сейчас я обнаружила, что получила этот дар. Как всегда, не ко времени. Так что я уже давно знаю про Элиру, мой мальчик, и скорблю вместе с тобой. Знаю, что ты потерял на перевале своего красавца-коня. Прости меня, если сможешь."
Илуге мучительно покраснел.
- Мать дороже любого коня, - хрипло сказал он, - Даже самого лучшего.
Пауза вышла неловкой для обоих, но тут в юрту зашла Янира. Она с перепугу держалась с Ицхаль Тумгор столь почтительно, что даже говорила в ее присутствии только шепотом.
- Илуге, - прошептала она, - Кажется, к нам гости...
Илуге не успел спросить ее ни о чем, так как полог откинулся, и зашел Онхотой. Илуге расплылся было в улыбке, но из-за спины шамана появился Чиркен, и улыбка сменилась неподдельным изумлением: хану племени не пристало запросто заворачивать к простым дружинникам. Третий их спутник удивил его еще больше - им был Джурджаган. Илуге старался убедить себя, что Чиркен был прав, сделав такой выбор. И даже скорее всего, Чиркен был прав. Но все равно, Джурджагана Илуге недолюбливал.
- Мой хан, - он очень вежливо поклонился из своего сидячего положения. Янира, розовая от смущения, спешно убирала с войлоков разбросанные в беспорядке вещи, - Мой вождь. Хэсэтэ Боо.
- Я хотел бы поговорить с твоей матерью, - неожиданно сказал Чиркен. Его лицо было хмурым и сосредоточенным. Присев у постели больной, он почтительно наклонил голову. Ицхаль заинтересованно приподнялась.
- Я слышал о тебе, как о принцессе, сестре правящего князя Ургаха, - без обиняков спросил Чиркен, - Это правда?
- Правда, - кивнула Ицхаль, - У нас называют - княжна.
- Значит, твой сын и мой воин Илуге - еще и ургашский...как это...княжич? - хохотнул Чиркен, - А я ведь до конца не верил. Впридачу ко всем твоим прочим подвигам это просто удивительно! Или ты и вправду колдун? Что, в Ургахе, все такие?
- Не все, - ответила Ицхаль, - Хотя правящая семья считается отмеченной богами. Скорее, это зависит от того, как человек развивает свои способности.
- Ну, Илуге у нас прославился и без своего ургашского наследства, - хитро улыбнулся Чиркен. Брови Ицхаль удивленно взлетели вверх.
- О да, - продолжал Чиркен с прежним весельем, - Мой дед, хан Темрик, любил говаривать, что этот чужак способен на невыполнимые вещи.
В глазах Ицхаль появилось какое-то странное, отсутствующее выражение.
- Ты решил продолжить дедовы традиции, великий хан? - не без яда спросил Илуге. Ему стало ясно, что такие люди без веского повода на пороге не появляются, - Да только не знаю, справлюсь ли?
- Шаманы объявили Тэнгэрин Утха - Небесное Испытание. Кто пройдет его - будет избран духами степей и станет угэрчи - военным вождем всех племен.
Внутри него ударил гонг. Время свернулось в тугую спираль и отбросило его назад, в день своей победы на скачках, когда - разгоряченный, счастливый, в первый раз в жизни узнавший, что такое разделить радость победы с друзьями, - он услышал слова Онхотоя.
" Вскоре после того, как твой конь умрет, ты станешь угэрчи - военным вождем. всех племен. Я видел, как за твоей спиной колыхались их бунчуки. И я был с тобой там, белоголовый чужак, полный неожиданностей, как собака - блох Я видел перед тобой великий выбор, и от этого выбора зависит судьба Великой Степи".
Да он сказал это. И еще сказал:
" Но , - скажи, - разве тебе стало легче оттого, что ты знаешь это? Тебе все равно придется пройти весь путь, своим потом и своей кровью, своим упрямством и своим мужеством. И все равно до конца не знать, сбудется ли обещанное..."
Он поглядел на Онхотоя. Молодой шаман был невозмутим, только его голубые глаза,казалось,превратились в два остро отточенных клинка,буравящих душу.
" Ну что, белоголовый, - казалось, говорили они, - Вот все и сбылось. Станет ли тебе легче сделать новый шаг к грядущему? Прибавится ли веры?"
- Шаманы сказали, как будет проводиться Тэнгэрин Утха, - по мере того, как слова срывались с его губ, Чиркен мрачнел, - Избранный воин должен привести небесного коня с полей Аргуна, и взнуздать его уздой из волос трех дочерей Эрлика...
Илуге почувствовал, что у него зашевелились волосы на загривке. По своей воле разыскать Эмет Утешительницу и взять волос с ее головы? Посмотреть в голубые глаза Исмет Тишайшей - той, что приходится увидеть лишь один раз, на вдохе, перед тем, как умереть на выдохе?
- Тебе не стоило говорить это при его матери, - поморщился Джурджаган, и Илуге уловил в голове рыжего итагана сочувствие, - Парень сам должен решиться.
- Отчего же? - Ицхаль безмятежно улыбнулась, - Мой сын - воин. Не нужно меня жалеть.
***
Да, его мать оказалась сделана из твердой породы. Как, впрочем, и Нарьяна. Она все еще носила повязку, но, услышав, что Чиркен посылает Илуге в столь почетное путешествие ( подробности он постарался опустить, а в ушах других они звучали просто красивой сказкой), не пожелала ничего слушать.
- Если не возьмешь - поеду следом одна, - отрубила она однозначно, и Илуге знал, - ведь поедет же.
Правда, хоть Янира, к его облегчению, вняла его уговорам, что об Ицхаль будет некому позаботиться. Она вообще стала какая-то грустная после того, как они вернулись. Сначала обрадовалась, кинулась на грудь, плакала от счастья, гладила по лицу, будто слепая. А потом вдруг внутренне отшатнулась, стала сдержанной и тихой. Должно быть, завидует, - он все-таки чудом обрел свою мать, а у нее, получается, ни одного кровно близкого существа не осталось. Илуге старался быть с ней поласковей, насколько ему это удавалось, но девушку это, похоже, только еще больше злило.
" По весне пойду к Эрулену в жены!" - заявила она как-то, чем привела Илуге в растерянность и бешенство одновременно. Что это с ней происходит?
Мать вышла проводить их с Нарьяной. Одетая в одежду степняков, - кожаные штаны, поверх платье на поясе и нагрудник, - она, тем не менее, резко отличалась от всех, - узкой прямой спиной, горделивой посадкой головы, изысканным бледным лицом, не загрубевшим на степных ветрах. Белизной тонких пальцев. Глазами - огромными зелеными глазами на худом бесстрастном лице. Ицхаль Тумгор не стала голосить, как бывает, голосят женщины, провожающие сыновей в поход. Не стала плакать. Стояла и смотрела, неотрывно, невыносимо.
Илуге отвел глаза. Он еще не привык, что есть кто-то, кому он настолько небезразличен. Это порой даже пугало.
Путь на Пуп был, хоть не слишком длинен, а не сказать, что приятен. Зимой по степи можно идти только там, где снег по сопкам сдует, - в оврагах и долинах он лежит плотно, и лошади могут пораниться и сильно устают. Должно быть, важное дело затеяли шаманы, думал он, глядя, как перед ним ползет цепочка всадников. Чиркен, Джурджаган, Онхотой, - поехали все. Еще два десятка воинов - больше шаманы брать запретили, еще драка вспыхнет. О том, что именно Илуге - избранный Чиркеном кандидат, хан,судя по всему, не особенно распространялся. Однако,судя по коротким,острым взглядам, ощутимо царапавшим лицо, все и так догадались. Слишком многие события последних дней были так или иначе связаны с ним. Нарьяна старалась держаться в тени. Илуге отправил ее саму проситься на Тэнгэрин Утха - и вернулась она, улыбаясь до ушей, с согласием хана. Теперь и возразить было нечего.
Пупом степные племена называли ровную, почти идеально круглую долинку между пяти высоких округлых холмов, похожих на курганы неведомым воителям прошлых времен. Здесь сходились границы пяти племен, и с незапамятных времен кто-то объявил Пуп местом мира. Здесь торговали, устраивали замирения, если опасались нападений. Здесь шаманы проводили свои сборы. Здесь сватали приглянувшихся девушек из других племен. И рабами торговали - тоже здесь. Илуге помнил Пуп. Помнил свою ярость. Его напоили каким-то одурманивающим снадобьем, чтобы мальчишка не так рвался в своих веревках.
Сейчас долина была почти пуста, хотя весной походные юрты и табуны выставляемых на продажу лошадей заполняют ее всю - яблоку негде упасть . Каждому племени на Пупе отводилось свое,четко обозначенное место. Однако там, где вставало до сотни юрт, сейчас стояло всего лишь полтора десятка, и оттого долина казалась пустынной. Илуге огляделся. Еще не прибыли охориты и тэрэиты. Остальные подошли.
В центре долины стояла большая юрта, разрисованная причудливыми узорами - такую ставят на шаманский сбор.
Джунгары подошли к занимаемому ими северо-западному углу, отгороженному потемневшими от времени покосившимися слегами, и сноровисто принялись ставить юрты. Онхотой ушел. Чиркен и Джурджаган, наблюдая за работой других, неспешно разговаривали. Чиркен, надо сказать, на глазах преображался: ушли его быстрые движения, привычка вскидывать голову, горячась, выпаливать колкие слова. Он сейчас изо всех сил старался говорить медленно и весомо. Как дед. Получалось временами очень похоже. Рыжий Джурджаган возвышался над ним, как башня. Итаган выглядел как настоящий военный вождь, - высокий, с широченной грудной клеткой, огромными ляжками и ручищами, - такой, пожалуй, мог бы помериться силой и с Темриком в его хорошие времена. Однако, похоже, задиристым нравом не отличался. Илуге внутренне постыдился своей неприязни, - завидовал ведь. А теперь все дурные мысли враз куда-то испарились.
Раскинули юрты, и Нарьяна с ходу взялась готовить, чем вызвала дружелюбное поддразнивание. Она вообще мгновенно освоилась в мужском сообществе, и Илуге оглянуться не успел, как уже игралась с мечом против Азгана - и ( это против опытного воина!) держалась на удивление долго. Остальные столпились вокруг, оживленно обсуждая приемы и раздавая советы, некоторые из них были весьма откровенными. Илуге, сказать по чести, было не до веселья. Не хотелось никому признаваться, но его грыз страх. Одно дело - идти в бой с человеком, а совсем другое....
К вечеру прибыли охориты, - слышно было, как они возятся, раскидывая свои юрты рядом.
Илуге не хотелось ни с кем обсуждать предстоящее испытание, и он притворился спящим. Нарьяну, впрочем, он обмануть не смог. Она без всякого стыда устроилась на ночлег рядом с ним, подвернулась под руку и уютно устроилась на плече. Илуге лежал,смотрел на мерцающие угольки, на искорки,улетающие в темное небо, на спины сидящих, которые по случаю балагурили вовсю. А потом все это стало куда-то уплывать...
Утро возвестил хриплый звук маральего рога, пронесшийся по котловине. Едва только светало, когда разноголосая толпа собралась у входа в шаманскую юрту. Рога прохрипели еще дважды, когда из юрты один за другим появились одиннадцать шаманов. Илуге не доводилось многих видеть, и он только сейчас понял, как молод Онхотой - больше половины были в его представлении глубокими стариками, а остальные - стариками наполовину. Даже Заарин Боо на их фоне выглядел молодым.
- Пусть начнется Тэнгэрин Утха, - сказал он просто, ударив в снег своим посохом. Костяная голова на набалдашнике скалилась насмешливо и жутко.
Илуге, приготовившийся к длинной затейливой речи, опешил: избранные воины один за другим уже начали выходить вперед. Он споткнулся, замешкался, и Нарьяна даже слегка толкнула его в спину. Одиннадцать воинов одиннадцати племен вышли в образованный остальными круг.
Илуге посмотрел на тех, с кем предстоит состязаться за право стать вождем всех племен. Все как один - воины. Большинство - бывалые бойцы, украшенные шрамами еще старых племенных войн, до последнего малого мира. Один, из ичелугов, - одноглаз, и , судя по свежему шраму, глаз он потерял где-нибудь на перевале Тэмчиут. Было еще трое молодых, - ойрат, тэрэит и увар, и Илуге мысленно вздохнул с облегчением. Старшие косились на них с некоторым пренебрежением, - ишь, юнцы сопливые, а туда же - в вожди! Однако, судя по характеру испытания, воистину выбирать будут духи.
Однако в первый день ничего не произошло. Всех выбранных воинов провели через обряд очищения - паровую баню, - и отправили по юртам. Илуге был даже разочарован - ему не хотелось провести еще ночь, изнывая от ужаса неизведанного. Пить арху им тоже было запрещено, и Илуге провел этот нескончаемый вечер, играя с Нарьяной в кости и безнадежно ей проиграв.
На второй день шаманы принесли жертвы и вымазали их кровью жертвенных животных. Это делается для того, чтобы запах их тел не выдал их на полях Аргуна, объснил Онхотой. Духи любят старую кровь, потому им надлежало провести следующую ночь в уединении, завернувшись в меха и ни с кем не разговаривая. Илуге думал, что никогда не заснет, но, как ни странно, провалился в сон сразу.
Ему приснилось, что он умер в Ургахе, и монахи выбросили его тело на плоскогорье. Над его головой закружились огромные белые птицы.
" Они - падальщики" - в бессильном ужасе думал Илуге и удивлялся, как он может думать, если он мертв. Грифы спускались все ниже, пока два из них не сели прямо рядом с ним. Илуге ничего не чувствовал, - ни боли, ни ужаса, - только безмерное изумление, когда птицы разорвали его на куски. А потом, когда они сорвали с него плоть, оказавшуюся ненужной и тяжелой, он почувствовал, что может взлететь, что сам превратился в грифа, и теперь все небо принадлежит ему...
Чья-то рука потрясла его за плечо. Онхотой. Рассвет еще не наступил, когда они вышли из юрты по поскрипывающему снегу, направляясь к шаманской юрте. Онхотой был серьезен и напряжен. По усталым складкам у его губ Илуге догадался, что несколько предыдущих ночей он провел без сна.
Юрты была полна запахов, какие остаются после камланий - резкий запах сгоревших костей, трав, чего-то кислого. Изнутри стены покрывали звериные маски, смотревшие пустыми дырами на месте глаз неуютно и грозно. Одиннадцать шаманов, вводя каждый своего испытуемого, снимали с него всю одежду и усаживались по краям юрты. Руки Онхотоя уложили его головой к огню. Все молчали.
Наконец, неровно задребезжали колокольцы на посохе Заарин Боо. Руки Онхотоя поднесли Илуге к губам чашу с дымящимся напитком. Вкус был горький, грибной.
К колокольцам прибавился звук бубна, а через какое-то время - старчески хриплый голос. Потом еще один, еще... Шаманы один за другим вступали в песнь, подхватывая ритм своими бубнами, рассыпая его на каскады неритмичных звуков - и собирая снова. Илуге почувствовал, что его зрение распадается вместе с этими звуками, перед глазами поплыли пятна. Он откинул голову, задыхаясь и стараясь глядеть прямо вверх, где фантастические полузвери-полулюди, казалось, улыбаются ему с потолка. Потом они ожили, сплетаясь вокруг него во все убыстряющийся хоровод.
Сквозь рокот бубнов пробился длинный хрустальный звук, ударивший по обнаженным нервам. Скользнув вместе с ним в темноту, Илуге оказался под небом Эрлика. Низкое черно-красное небо с железными гвоздями звезд почти касалось его головы, откуда-то дул горячий ветер, какой дует из раскаленного горна. Куда идти? Где искать искомое?
Илуге сделал шаг, потом другой. Теперь перед ним лежала только одна тень, и отсутствие второй ощущалось, будто дыра на месте камня в драгоценном кольце. Илуге невольно подумал о том, в каких мрачных глубинах этого мира бродит сейчас душа Орхоя Великого, подарившего ему жизнь ценой собственного небытия под всеми небесами. Уна, - неотвратимость, - двигала ими.
На этот раз под небом Эрлика не было ни моста, ни пропасти. Река слез шумела где-то совсем близко и Илуге, скорее машинально подошел к ней. Река текла между красных сухих берегов, не оставляя ни грязи, ни влаги, - черный маслянистый поток, не нарушаемый всплесками резвящихся рыб и игрой воды на перекатах. Илуге подошел ближе и почувствовал печаль, море печали, поднимавшегося от воды, словно неощутимый запах. Его сердце сжалось. Казалось, все страдание, которое он пережил, вернулось снова и обрушилось на него. Отчего в жизни столько боли? Отчего она так не выносима и кто делает ее такой невыносимой? Илуге забыл, куда и зачем он шел. Не было ничего важнее ответа на этот вопрос, и он сел, окунув пальцы в темную воду.
Круги по воде от его пальцев разбежались, всколыхнув гладкую поверхность реки. Вода, - он знал, что на вкус она горько-соленая, - мягко обтекла его пальцы, завораживающий холод потек вверх. Должно быть, так замерзают в степи насмерть, Илуге доводилось слышать, что людей охватывает такое вот сонное безразличие, такая же непостижимая, нескончаемая усталость.
По воде прошла рябь, и Илуге увидел идущую к нему женщину. Черные одежды стекали с ее тела, будто вода, и без плеска стелились по столь же темной воде. Черные волосы, обрезанные с одной стороны лица, падали до колен с другой. Черные глаза, блестящие, будто обсидиан, смотрели на него с таким понимающим страданием, что у него против воли слезы навернулись на глаза.
- Здравствуй, Айсет-Вестница! - прошептал он, узнав ее.
- Здравствуй, человек, сосуд печали, - прошелестел в ответ голос, - Ты ведь знаешь, кто я и кому дано видеть меня. Зачем ты по своей воле пришел ко мне?
- Мне нужен волос с твоей головы, о Старшая Дочь, - сказал Илуге, стараясь подавить струящиеся сквозь него волны печали, - Для Тэнгэрин Утха, Небесного Испытания.
- Знаешь ли ты, человек, отчего я живу в Реке Слез, и отчего меня еще называют Хранительницей Печали? - спросила Айсет-Вестница, и ее лицо осветилось слабой, болезненной и невыразимо прекрасной улыбкой, - Ответь мне на этот вопрос, и я поверю, что ты достаточно мудр, чтобы принять мой дар и то, что он принесет.
Илуге думал долго. Она не торопила, стоя перед ним, и ее черные одежды слабо шевелил невидимый ветер.
- Я думаю, ты печальна оттого, - наконец, сказал он, силясь совладать с голосом, - Что тебе назначено извещать людей о смерти и страдании, - наконец сказал он.
- И это тоже, - кивнула Страшая Дочь, - Но не это - главное.
- Ты видишь страдания человека, который не понимает, что сам является причиной своих страданий. И своей смерти, - твердо сказал Илуге, - Должно быть, очень редко, ты приходишь и к тем, кто воистину уходит по воле богов, но их, наверное, так мало...
Айсет еще раз улыбнулась своей пронзительной страдающей улыбкой.
- Я рада, что в Срединном мире есть люди, понимающие это. Моя ноша станет легче оттого, что ты сказал мне сейчас. Возьми, - узкая бледная ладонь протянула ему длинный черный волос.
- Ты мне понравился, смертный человек, и я дам тебе совет, - женщина уже уплывала по беззвучной реке, - Не смотри в глаза моим сестрам.
- Благодарю тебя, Старшая Дочь, - сказал Илуге, сжимая в руке невесомый волосок.
- Не благодари. Айсет - вестница Печали, и печаль не минует тебя, - голос звучал уже еле слышно.
Илуге встал. Куда идти, было совершенно неясно. Там, куда река унесла Айсет-Вестницу, казалось темно и сыро. Там, откуда текла Река Слез, клубился, собираясь в непроницаемую стену, густой туман. Илуге направился к нему.
Испарения от реки были горькими и солеными тоже. Тело Илуге покрылось влажной испариной, и запах старой крови, которой он был вымазан, вернулся. Он двигался в густом тумане, не очень понимая, куда идет, и ориентируясь только на кромку черной воды, еле различимой под ногами. Туман казался осязаемым, живым, душным, словно бы тянущим к нему длинные беселые щупальца. Внезапно Илуге ощутил страх. Страх был так силен, что он едва не повернул обратно: только мысль, что этот ужас, пришедший из тумана, может вцепиться ему в спину, удержал Илуге. Он остановился, озираясь и вглядываясь в окружающий его красновато-серый сумрак.
Она стояла у него за левым плечом, маленькая, хрупкая фигурка в белом. Взгляд Илуге упал на ее макушку, светлые, как у матери, волосы, выхватил из тумана светлое пятно лица.
" Не смотри им в глаза", - сказала Айсет-Вестница, и он с усилием отвернулся, уставившись на полы длинного белого одеяния, отливавшего жемчужным блеском.
- Здравствуй, Тишайшая, - не поднимая глаз, сказал он.
- Здравствуй и ты, - нежно донеслось в ответ, - Если так могу говорить я, Отнимающая Жизнь.
Ее голос был невозможно мягок, - голоса всех земных женщин покажутся рядом с ним грубыми и визгливыми.
- Не подаришь ли ты мне волос со своей головы, о Исмет Тишайшая, - произнес Илуге.
- Так мало? - зазвенел хрустальным колокольчиком голос, - Обычно меня просят о поцелуе...
- Это было бы слишком дерзко с моей стороны, - пробормотал Илуге. Ему не хотелось смотреть на собственные колени - они наверняка трясутся, как у новорожденного жеребенка.
- Тот, кто посмотрит мне в глаза, об этом не думает, - завораживающе пропел голос, - В моих глазах больше блаженства, чем во всех сокровищах мира. И страх покинет тебя.
- Только мертвые не испытывают страха, - сказал он.
Он осмелился чуть поднять взгляд, - до самой белоснежной шеи. Ее тело было самым прекрасным из всех, что он мог бы себе представить. Все его существо так и тянулось коснуться ее.
- Тогда возьми то, что просишь, - в ее хрустальном голосе проскользнула еле уловимая насмешливая нотка.
Илуге протянул руку к серебряному потоку волос, наброшенному на грудь. И остановился.
" Левой рукой. Орхой Великий сказал - бери их левой рукой".
В левой руке у него был зажат волос Айсет, и теперь он было потянулся правой. Опустив правую руку и не выпуская черного волоса, он легонько коснулся шелковистый прядей, потянул...
Не поднимая глаз, он каким-то образом увидел ее улыбку. По руке пополз холод. Илуге слабо вскрикнул, увидев, что его левая рука на глазах покрывается черно-серебряной изморосью до самого плеча. Он перестал чувствовать пальцы, сжимавшие два волоска.
- Ах да, я и забыла, что ты какое-то время был немножко мертвым, - с легким разочарованием прошелестела Исмет Тишайшая, Отнимаяющая Жизнь.- Быть может, это и продлит твое существование. Ненадолго.
Он услышал тихий смех, но не заметил, как она ушла, охваченный дикой болью в омертвевшей руке, на смену которой пришло ощущение холода.
Илуге затрясло. Закусив губу, чтобы не стонать, он медленно двинулся прочь от страшного места. В голове крутились обрывки мыслей, и основной было то, что теперь он, если вернется в мир живых - вернется не угэрчи, а безруким калекой.
Туман впереди начал редеть, и железное небо Эрлика снова нависло над ним, земля стала сухой и красной. Река Слез, стиснутая берегами, уходила все глубже, и Илуге пришлось карабкаться куда-то вверх. Он услышал отдаленный грохот, который уже слышал когда-то, - должно быть, дворец Эрлика, повелителя подземного мира, уже близко. Где-то здесь он впервые встретил великого предка косхов, чтобы унести его в своем теле в мир живых. Где-то здесь, должно быть, владения Эмет Утешительницы.
Она сидела на большом плоском камне, и наблюдала, как он поднимается к ней. На этот раз Эмет Утешительница приняла вид женщины, а не кошки. Ее рыжие волосы в багровых отсветах, полыхающих над этим миром, казались красными, как кровь, бьющая из раны.
- Какой храбрый, упрямый глупец, - промурлыкала она, когда Илуге, наконец, достиг вершины, - И везучий. Отделался потерянной рукой - и это после того, как повстречал мою очаровательную сестренку. Расскажи-ка, как тебе это удалось? Большинству смертных Исмет Тишайшая внушает непереносимый страх, - такой, что они готовы на все, что угодно, лишь бы избавиться от него.
- Есть существо, внушающее мне больший страх, чем Исмет Тишайшая, - задыхаясь, сказал Илуге. Он уже не мог быть ни вежливым, ни льстивым.
- Ах, неужели это я? - хрипловато, чувственно рассмеялась женщина. Илуге мог рассмотреть ее соблазнительные формы, прикрытые лишь узкими кусочками чего-то, напоминавшего тонкую кольчугу из червонного золота. Лицо у нее, должно быть, такое же соблазнительное,как и тело. Но Илуге ни за что бы не стал смотреть ей в лицо.
- Ты, сам не зная, польстил мне, маленький нахальный смертный, избежавший той участи, которую для припасла для вас обоих. Моя милая сестренка иногда бывает ужасно заносчивой. Как забавно! Тот, кому принесли жертву, пожертвовал существованием ради нее!
- Ты получила свое, кошка, - устало сказал Илуге, - Равновесие миров восстановлено. Чего ты еще хочешь?
- Я - ничего, - Эмет издевалась, - Это ведь ты пришел ко мне, чтобы я дала тебе волос с моей головы. Может быть, и дам. Сначала попроси.
- Дай мне волос с твоей головы, Младшая, - с трудом выговорил Илуге. Его страх медленно переходил в ярость - как тогда.
- Расчеши мне волосы, - с удовольствием сказала женщина- кошка, призывно растягиваясь на камнях, - Мне нравится, когда их расчесывают.
Ногти на ее руках были покрыты чем-то темным и блестящим, напоминая, что Эмет Утешительница вырывает недавно умершую душу из тела и несет ее к пределам Эрлика. Илуге сглотнул. Он взял металлический гребень из рук Эмет, - левой рукой, все левой. И опустился рядом с полулежащей женщиной на колени.
Расчесывать длинные сверкающие медные пряди одной рукой, не выпуская других волос, было очень неловко, но Илуге, стиснув зубы, старался не обращать внимания ни на это, ни на возмущенные понукания Эмет, требующей, чтобы он обращался с ней понежнее. Наконец, видимо, не достигнув того, чего хотела, Эмет вывернулась из-под его руки. Однако на гребне, оставшемся в его руке, осталось несколько рыжих волосков.
- Кто-то предупредил тебя, - прошипела Эмет, на глазах превращаясь в его вечный кошмар, выпуская металлические когти из рук, стремительно обраставших темной искрящейся шерстью, - Верни мне гребень и мои волосы!
Илуге умудрился намотать один из волосков на палец и бросил гребень наземь.
- Что ж, - мурлыкнула крылатая кошка, обходя его и облизывая клыкастый рот, - Не вышло. Однако так даже хорошо. Оставайся жить. Ты знаешь, что за гребень держал в руке? Это гребень, которым Младшая дочь расчесывает голову Эрлика. А когда она расчесывает , она, словно волосы, направляет пути живущих к смерти, к своему господину. Исмет Тишайшая сделала мертвой руку, - ту, которой ты посмел прикоснуться к ней. Это, право, несколько обыденно - кого удивишь безруким бойцом? Пожалуй, я немного усовершенствовала работу сестры. Ты будешь убивать этой рукой все, к чему прикоснешься. И очень скоро ты сам захочешь, чтобы я унесла тебя от твоих деяний и твоей памяти!
- Будь ты проклята! - тяжело дыша, выдохнул Илуге. Его рука перестала быть такой заледенелой, как раньше, но теперь она словно не принадлежала ему.
- Живи теперь долго! - засмеялась кошка и исчезла.
Илуге посмотрел на свою руку с зажатыми в ней тремя волосами. Он чувствовал себя больным.
Внезапно железное небо Эрлика задрожало. Послышался долгий вдох, потом удар, похожий на удар молота по наковальне. Один из огромных железных гвоздей прямо над ним зашатался и вывалился, едва не пришибив его. В образовавшуюся дыру ударил ослепительный свет.
Илуге и сам не понял, как он поднялся к нему. Он просто потянулся, - всем телом, всем существом. Воздух вокруг него закрутился в воронку, и , будто плотный восходящий поток, втянул его наверх.
Наверху все было белым и голубым. Илуге стоял по колено в облачно-белом тумане, купаясь в солнечном свете. Радость, - безграничная, слепящая радость охватила его. Он прошел подземелья Эрлика! Он получил все три волоса!
Словно в ответ, они сами соскользнули с его руки, свиваясь в тонкую черно-красно-белую нить. Илуге поудобнее перехватил это подобие уздечки и зашагал вперед.
Он нашел их по слуху : ржание небесных жеребцов, вольно мчащихся ему навстречу. Они неслись прямо на него, - табун белоснежных, грациозных, полных силы коней. Раздувая мягкие розовые ноздри, грозно размахивая копытами, они вихрем проскочили мимо. Илуге умел обращаться с лошадьми, умел взлететь на неоседланного жеребца на полном скаку, но эти кони мчались мимо со скоростью, далеко превосходящей обычную.
И тут один из них затормозил, оставив своих сородичей. Повернулся, прянул ушами, будто к чему-то прислушиваясь. Повернул голову...
- Арго-ол! - закричал Илуге, бросаясь к нему и размахивая руками. Белая масть у него или черная, это был Аргол, он не сомневался в этом, как и в том, что все это происходит на самом деле. Это был его Аргол, - живой и невредимый, настоящий!
Конь обернулся на звук и неторопливо потрусил к Илуге, изящно изогнув шею. Илуге бросился было к нему, чтобы обнять его, но вспомнил слова Эмет и на всякий случай спрятал за спину левую руку, прижался к теплой морде правой.
- Пойдем со мной, мальчик! - уговаривал он коня, остро ощущая, как должно быть, хорошо и вольготно Арголу здесь, на Полях Аргуна, - Пойдем домой! Я больше никогда не покину тебя, обещаю!
Конь ткнулся ему в плечо, переступил передними ногами: садись мол. Илуге одним махом взлетел ему на спину и они прыгнули, проваливаясь сквозь облака к стремительно приближавшейся земле....
....Илуге открыл глаза. Встал, покачнулся. Ему показалось, что он находится в шаманской юрте совершенно один. Все вокруг заливал белый слепящий свет.
"Аргол," - подумал Илуге и медленно двинулся туда, где, как ему помнилось, находился выход.
Щуря слезящиеся от яркого света глаза, он глядел на долину, на круг людей, которые что-то кричали, подбрасывая в воздух шапки. Рядом с юртой, косясь на них фиолетовым глазом, стоял его Аргол - белоснежную гриву лениво шевелил легкий ветером, розовые ноздри выдыхали в воздух облачка пара.
- Аргол, - счастливо сказал Илуге, протянул к коню правую руку и прижался к нему. Ему все еще не верилось, что все это - не странный, удивительный, прекрасный сон.
- Илуге-е-е! - из толпы вырвалась Нарьяна - легкая, гибкая, с сияющими глазами. Подбежала, улыбнулась сквозь слезы:
- Я верила в тебя. Верила! Как ты? - и прижалась к его плечу.
Левому. Запоздало развернувшись, отпустив коня, он успел только подхватить ее. За спиной, - или ему показалось, - раздался хрустальный смешок. А на лице Нарьяны распускалась, остывая, пронзительная нечеловеческая улыбка, широко раскрытые глаза смотрели в безоблачное небо, голова запрокинулась...
Илуге упал на колени рядом с девушкой, что-то неверяще бормоча. По щекам потекли обжигающие слезы.
Воины, увидев, что происходит что-то неладное, притихли, пока не воцарилась полная тишина. И в этой тишине они услышали, как Илуге, захлебываясь слезами, кричит:
- Будь ты проклята!
***
Десять шаманов сидели в первом круге, ближе к огню. Одиннадцать вождей - во втором. Заарин Боо стоял в центре, лицо его было мрачным, как и лица остальных. После долгого молчания шаман неохотно заговорил:
- Тэнгэрин Утха закончено. Четверо испытуемых прошли под небом Эрлика и вернулись ни с чем. Еще двое заблудились в тумане, что окутывает реку слез и я не знаю, сможем ли мы их отыскать. Трое вернулись с одним черным волосом, не будучи в состоянии пройти дальше. Еще двое - умерли, приняв поцелуй Исмет Тишайшей. И только один из них выполнил все до конца. Небо избрало его.
- Кто даст мне гарантии, что, когда я отдам под его начало своих воинов охранять перевалы, на нас не нападут с тыла? - спросил вождь баяутов, Зелиху, - Избранник Неба - одно, а безопасность племени другое. И потом, он из ургашей.
- Да, из ургашей, - поддержал баяута Сагаат, - А ургаши все колдуны. Он мог воспользоваться своим колдовством, чтобы выполнить Утха. Все видели, как он убил девку своим прикосновением! Это несправедливо!
- Никто не может воспользоваться колдовством, чтобы выполнить Утха, - сурово сказал Заарин Боо.
- Он слишком молод, - выкрикнул со своего места вождь ойратов, - Кто поручится за него? Кто пойдет за ним?
Снова молчание, - долгое, беспощадное, густое.
- Я, - наконец, сказал Чиркен.
- Он отказался от ханства в твою пользу, - недоверчиво пожал плечами вождь ичелугов Кавдо, - Ты пытаешься отдать долг. Благородно, но неубедительно.
- Нет, - Чиркен тяжело, совсем по-дедовски,глянул изподлобья, - Я - хан. В первую очередь я думаю о том, что мое решение принесет племени.
- Кто еще согласен отдать своих воинов ургашу? - спросил Сагаат.
- Я, - сказал Эрулен. На этом совете он присутствовал вместо своего брата, который неожиданно и некстати в эту зиму заболел.
- Готов подчиниться вашему бывшему рабу? - изумился ойрат.
- Орхой Великий избрал его, - коротко сказал Эрулен, - Сейчас Небо подтвердило этот выбор.
Поднялся Кухулен.
- Мое благословение с мальчиком. Он чист и силен. Я велю охоритам идти за ним. Духи павших требуют отмщения.
Удивленный гул прошел по рядам собравшихся.
- Мудрость Кухулена, - моя мудрость, - размеренно прогудел вождь кхонгов Мэргэн, один из старейших вождей - Я доверяю ему и словам моего Заарин Боо. Да будет исполнена воля Неба. Кхонги пойдут за ним.
- А мне понравилась та ургашка, что искала его, - сверкнул своей жутенькой улыбкой вождь уваров Цахо, - Мне понравилось, что мальчик прошел в Ургах, где целая армия потерпела поражение, и спас свою мать. Никаких колдунов не испугался. Может, он и колдун, но ,сдается мне, хорошо иметь такого колдуна на своей стороне. Увары пойдут за ним.
- Да, дело, достойное угэрчи, - кивнул и вождь койцагов, - Хоть он и по рождению ургаш, а сердце у него степной закалки.