В первый выходной ноября я была записана на приём к дерматологу. Я и моя мама встали в девять утра, а в половину десятого уже сидели в машине. Небо над Москвой в тот день было ярко-голубым, даже синим, и мне не верилось, что это та самая столица, с её бесконечными пробками, смогом и грузными иссиня-серыми тучами. И вот мы тронулись с места. Солнечное утро не рабочего дня, никто ещё и не думал выходить из дома, а потому мы пронеслись с бешеной скоростью по проспекту Мира под стать ледяному ноябрьскому ветру. Уже по-настоящему зимнее солнце висело низко на чистом небосклоне и слепило меня, отчего мне пришлось повернуть голову вбок. Пред моим взором проносились сталинки, на первых этажах которых располагались банки, рестораны, магазины. Под лучами яркого холодного светила на облицовке прослеживались маленькие трещины. Довольно часто я подмечала следы клея, на котором когда-то держалась уличная реклама. Неужели нельзя было хотя бы в центре города за этим следить? Доехав до Олимпийского, мы свернули на улицу Дурова, миновали строящуюся мечеть, повернули направо и пронеслись мимо Армянской церкви. Светофоры, будто чуть завидя нас, меняли сигнал на зелёный. Так мы домчались минут за пятнадцать до поликлиники, где во время приёма у врача мне пришло смс от Полины:
"В Пушкинском музее выставка японского искусства. Подгребай к 14:00".
Конечно же, я пошла с ней. Огромная очередь начиналась далеко за пределами внутреннего двора музея, поэтому мы решили просто прогуляться по центру. Мы прошли по Красной Площади, свернули в сторону Библиотеки имени Ленина, потом немного поплутали по пустынным улочкам, и в конце концов забрели в кафе. Взяв себе кофе, мы поднялись на второй этаж заведения, где никого не бывает в это время дня. По телевизору передали об очередном подорожании доллара.
--
И чего все так переживают по этому поводу? Курс, может, и падает, но на нашей-то жизни это никак не отразится, - сказала Полина.
Я поперхнулась своим напитком. Откашлявшись, я посмотрела на неё настолько выразительно, что Полина несколько вжалась в спинку своего стула.
--
Это ещё как влияет на твою жизнь! Я в шоке, если честно, что ты этого не понимаешь. Обесценивание рубля прямо пропорционально твоему обнищанию. Работодатель продолжает платить твоим родителям столько, сколько прописано в договоре, но купить они могут уже значительно меньше вещей в магазине.
--
Почему это вдруг они могут купить меньше?
--
Потому что магазины закупают товар заграницей, и своим иностранным партнёрам они платят в их валюте, из-за падения курса, они платят больше, чем раньше, соответственно цены на эти товары растут. Ты серьёзно хочешь поступать в Школу Экономики?
Полина расстроилась и замолчала на какое-то время. Я же отходила от услышанного из её уст. Как можно было этого не знать? Неужели наша система образования настолько загнила? Ладно бы Полина была заурядной двоечницей, но ведь она шла на золотую медаль. Этот инцидент поразил меня до глубины души.
Мы сидели молча. Она разглядывала картину на стене, а я смотрела в окно.
--
Пойдём со мной на дополнительные уроки по праву, - прервала молчание она.
--
Куда? Когда? Зачем?
--
В мою гимназию. Занятия по четвергам, я договорюсь о твоём присутствии.
Я согласилась. Эти уроки были и не уроками вовсе. Нас не заставляли читать скучный учебник, зубрить определения, писать эссе, нас скорее учили думать, воспринимать, анализировать. Но об этом будет рассказано позже, а пока мы с Кристиной вышли на тихую улочку. Стемнело, в городе уже зажгли фонари. Этот слабый, неяркий свет навеял на меня лютую тоску. А может, я разочаровалась в Полине? Или нет, может, я разочаровалась в людях вообще?
В тот вечер я встретила Константина в метро. Он был в прекрасном чёрном пальто, которое дополнял синий шарф. На коленях у него лежала какая-то книга, которую он сосредоточенно читал. Я подсела к нему, но он не обратил на меня внимания. Я ничего не стала ему говорить, а просто сидела рядом и смотрела в окно на чёрные стены туннеля. Вдруг я почувствовала, как он взял меня за руку и положил свою голову мне на плечо. Он тяжело вздохнул. Спустя несколько станций Костя отпрянул от меня, будто его окатили ледяной водой, посмотрел мне пристально прямо в глаза и прошептал: "Ты мне нравишься". Двери вагона закрылись - нужно говорить сейчас, если хочу, чтобы он услышал. "И ты мне" - едва слышно сказала я, но этого было достаточно, чтобы он опять взял меня за руку и успокоился. Я чувствовала, как мои щёки заливаются краской. Как много произошло за эти полчаса! Полина разочаровала меня, предложила мне ходить с ней на дополнительные занятия, а Константин испытывает ко мне чувства. Константин! Моя душа расцвела, запела, закружилась в безумном, неистовом танце. Наконец-то можно перестать страдать от одиночества!
Я не люблю ноябрь: голые деревья широко размахивают унылыми ветками под гнётом ледяного осеннего ветра, с небес льётся допотопный дождь, не дающий хоть на секундочку выглянуть негреющему солнцу, и даже самые весёлые и жизнерадостные мои друзья погружаются в зимнюю хандру и апатию. В выходные уже не хочется выходить в этот мокрый ноябрьский холод, поэтому всё свободное время я провожу у себя в комнате за книгой и чашкой горячего шоколада. Порой и книжные миры с прекрасной и тёплой погодой надоедают, и тогда я принимаюсь сочинять сама. Чаще всего ничего путного не выходит, и в конце концов я нахожу себе какое-нибудь временное увлечение. Я называю это "ноябрьским хобби". Чего я только не перепробовала за эти годы! Вот самые толковые из моих осенних занятий: вышивание крестиком, увлечение орнитологией, изучение звёздного неба и коллекционирование троллейбусных билетиков. Да-да, билетики, которые я потом аккуратно наклеила на картон, вставила в рамку, а моя тётя, будучи дизайнером, повесила это "произведение современного искусства" в кафе одного начинающего бизнесмена.
Ох, ноябрь! Этот серый безликий скучный месяц будто моя никчёмная жизнь, воплощённая силами природы. Каждый ноябрь я впадала в депрессию, жаловалась на жизнь и искала ответ на главный русский вопрос, но только не в тот, когда Константин признался мне в любви, когда счастье ответных чувств вскружило мне голову, когда я была так счастлива, что любые препятствия и невзгоды казались мне пустой незначительной мелочью. В ноябрь, когда я и Константин были вместе, для меня исчезли грязь и слякоть с улиц, прояснилось вечно хмурое небо, запели сладкими голосами райские птицы, а лютый ветер, бьющий в лицо, казался лёгким морским бризом.
Весь ноябрь мы с Константином были неразлучны. Мы садились за одну парту, вместе проводили все перемены, вместе ели в столовой, а после занятий вместе шли ко мне домой. Я всегда думала, что отношения мешают учёбе, но в нашем случае всё было наоборот: мы оба стали показывать лучшие результаты. У нас проскальзывал некоторый соревновательный момент, который стимулировал к достижению высоких баллов. Что-то подсказывает мне, что это большая редкость.
Помимо Константина, в моей жизни стала играть значительную роль и Полина. Мы часто болтали по телефону, ходили на дополнительные занятия, пару раз я даже приглашала её ко мне домой с ночёвкой. Она приходила ко мне в пятницу вечером, мы включали музыку, заказывали пиццу или суши, болтали о всякой ерунде, выкладывали свои фотографии в интернет, писали истории, снимали мини-клипы, и уже глубоко за полночь ложились спать - короче говоря, веселились от души. В один из таких вечеров я рассказала о Косте Полине.
--
Самая хреновая затея, - сказала она, - это встречаться с парнем из своего класса, поверь мне.
--
Но он не просто парень из класса, он - мой друг детства, - ответила я.
--
Тогда эта затея не просто хреновая, она архихреновая.
--
Почему? - недоумевала я.
--
Представь, что вы расстанетесь. Тебе придётся каждый день видеть его на соседней скамье. А я уж по себе знаю, что разбитое сердце так не склеить.
Это был хороший совет, но весьма несвоевременный. Как говорится, alea jacta est.
--
Уже поздно что-либо менять, - сказала я.
--
Остаётся надеяться, что учиться вы закончите раньше, чем разойдётесь, - пошутила она.
Я ударила ей подушкой по бедру. Она засмеялась и ответила мне тем же. Так мы начали драку подушками, в результате которой количество пригодных ко сну подушек в моём доме сократилось на две единицы. Потом привезли мои любимые роллы из японского ресторана. Мы поставили на обеденный стол все свечки, которые нашли, зажгли их, выключили свет и принялись есть палочками. У меня выходило без труда, а у Полины возникли некоторые трудности. В конце концов, она чертыхнулась и попросила европейские приборы.
--
Но ты же не думаешь, что вы вместе навсегда? - спросила Полина за едой, - Так глупо думать, что в таком возрасте может получиться что-то серьёзное.
--
Конечно, я так не думаю, - соврала я.
Полина знала о Константине достаточно много, он же о ней - ничего. Она была сокрыта в той части моей души, которую я не готова так запросто открыть на обозрение. Полина была мне настолько дорога, настолько близка, что греховно было лишний раз говорить вслух о нашей связи.
Тот ноябрь пролетел быстро. На смену ему пришёл предновогодний декабрь, припорошивший грязь и опавшие листья первым снегом, превративший слякоть в гололёд и, конечно же, принесший страшный холод, расписавший стёкла морозным узором. Все вокруг кинулись покупать и вешать гирлянды, рубить ёлки, есть мандарины и делать оливье. Все, кроме, казалось, меня. Мне было чуждо ощущение приближающегося праздника, однако я и без того была счастлива. Я любила и была любима.
Как-то раз я и Костя возвращались домой очень поздно. На улице давно стемнело, уныло светили высокие фонари, и шёл крупный-прекрупный снег, словно с небес сыпались пушистые хлопья. Мы держались за руки, переплетя холодные пальцы.
--
Посмотри на прохожих, - вдруг сказал он, - они морщатся, строят уродливые гримасы, лишь бы только снег не попал им в глаза. Но что в этом такого? Если мне вдруг попадёт в глаз снежинка, то я просто моргну и всё. Незачем так бояться снегопада, ведь он прекрасен. Морщась, сутулясь, укутываясь в свои шарфы, люди не видят красоты окружающего мира.
Я задумалась; решила, что он прав. А как часто я сама вот так вот горблюсь, иду вперёд, сметая всё на своём пути и не глядя по сторонам? Я, кажется, всегда морщусь от снежинок.
--
А почему люди не гуляют под тёплым весенним дождём? - продолжал он, - Одним майским днём я попал под маленький дождик. Все разбегались, ютились под козырьками кафе и магазинов, боялись промокнуть, словно уличные коты. А я спокойно шёл до дома, наслаждался пустотой улиц, - засмеялся он.
По дороге домой мы зашли в нашу любимую пекарню. Костя купил нам кофе и какие-то пирожные, к которым мы так и не притронулись. Он насыпал сахар себе в чашку и что-то сказал мне, я не расслышала, но это было неважно - в следующую секунду мы уже целовались. Меня ещё никто и никогда не целовал с такой нежностью. Мне захотелось сказать, что я люблю его, но я решила не форсировать события и подождать, пока он первый это скажет. Стоило мне подумать об этом, как он отстранился и прошептал: "Я люблю тебя, Кристина".
Как только я пришла домой, я бросилась на свою постель. На моих глазах проступили слёзы радости, и всё, о чём писали сентименталисты, перестало казаться чушью. Былого юношеского цинизма не стало, на его место пришли мысли о нашем с Костей скором свидании.
Лат. - "жребий брошен". Фраза, которую произнёс Юлий Цезарь при переходе пограничной реки Рубикон.