Год 1192 от Рождества Христова. В январе английский король Ричард занял город Аскалон и приказал восстановить его укрепления, которые были разрушены Салах-ад-дином. Весной этого же года переговоры продолжились, как и короткие стычки между противоборствующими сторонами. В то же время королю пришло тайное послание от бывшего рыцаря ордена тамплиеров (храмовников), в котором говорилось, что накануне гибельной битвы при Хаттине (1187), когда судьба Святой Земли была поставлена на карту и проиграна, он зарыл реликвию в песок, чтобы спасти ее от мусульман. Теперь он готов отдать реликвию королю Ричарду. Король отправил на встречу с тамплиером одного из своих лучших рыцарей и помощников, сэра Джона Ллойда, во главе небольшого отряда. Судьба этого отряда и самого сэра Джона осталась неизвестной, а встречи с тамплиером так и не состоялось.
Узнав о нападении Салах-ад-дина на Иоппу, король Ричард сломя голову поспешил на битву. Одержав победу, однако, он вынужден был прекратить дальнейший поход: из Англии приходили дурные вести о самовластных поступках младшего брата короля Джона (Иоанна Безземельного). Ричард с беспокойной поспешностью стремился домой, и это побуждало его к уступкам. По договору, заключенному в сентябре, Иерусалим остался во власти мусульман, Святой крест не был выдан; пленные христиане были предоставлены своей горькой участи в руках Салах-ад-дина, Аскелон должен был быть срыт рабочими с обеих сторон. Такой исход сводил на нет все успехи Ричарда, но делать было нечего.
Много времени спустя тот же тамплиер, оставшийся в живых, объявился у короля Иерусалимского Генриха Шампанского и сказал ему, что если ему дадут проводника до поля битвы, он всё же отыщет Святой Крест, который ранее закопал собственными руками. Король предоставил рыцарю проводника-сержанта, уроженца этой страны, и вместе они отправились на поиски. Но как ни искали они в течение трех ночей (чтобы избежать встречи с сарацинами), ничего не нашли. И хотя впоследствии турки хвастались, что обладают реликвией, все-таки, похоже, что Святой Крест остался навсегда погребенным в песках, где его спрятал тамплиер.
Часть 1. Кай
Ищущий
Живущий под кровом Всевышнего под сенью Всемогущего покоится,говорит Господу: "прибежище мое и защита моя, Бог мой, на Которого я уповаю!". Он избавит тебя от сети ловца, от гибельной язвы,перьями Своими осенит тебя, и под крыльями Его будешь безопасен; щит и ограждение - истина Его.Не убоишься ужасов в ночи, стрелы, летящей днем,язвы, ходящей во мраке, заразы, опустошающей в полдень.Падут подле тебя тысяча и десять тысяч одесную тебя; но к тебе не приблизится:только смотреть будешь очами твоими и видеть возмездие нечестивым.Ибо тысказал:"Господь - упование мое"; Всевышнего избрал ты прибежищем твоим.Не приключится тебе зло, и язва не приблизится к жилищу твоему;ибо Ангелам Своим заповедает о тебе - охранять тебя на всех путях твоих:на руках понесут тебя, да не преткнешься о камень ногою твоею;на аспида и василиска наступишь; попирать будешь льва и дракона."За то, что он возлюбил Меня, избавлю его; защищу его, потому что он познал имя Мое.Воззовет ко Мне, и услышу его; с ним Я в скорби; избавлю его и прославлю его,долготою дней насыщу его, и явлю ему спасение Мое". (Псалом 90).
Жара сводила с ума. По примеру своих рыцарей мужчина во главе отряда снял шлем, но даже это не облегчило мучений. Капли пота текли по высокому, бледному лбу, обрамлённому чёрными, как вороново крыло, волосами, собранными в хвост. Путник смотрел вперёд с глухой решимостью и отрешённостью человека, который не замечает препятствий перед целью. Жестокий был этот взгляд; твёрдый, как сталь, и безразличный, как орудие палача.
- Скоро вечер, - раздался тоскливый шёпот за спиной. - Похолодает...
- Хорошо, что командир разрешил снять кирасы, - так же негромко заметил второй голос. - В них мы бы попросту спеклись под вражеским солнцем...
- Зато в одних кольчугах нас нашпигуют стрелами, как перепёлок, если попадёмся...
Мужчина крепче стиснул зубы. Лицо его, открытое и волевое, казалось бы красивым, если б не колючий взгляд и жёсткие складки, осевшие у плотно сжатых губ. Сэр Джон не был молод. Тридцать восемь лет - именно столько исполнилось первому советнику Ричарда, его верному помощнику и одному из лучших рыцарей Англии. Свою жизнь он посвятил королю, находясь рядом и удерживая Львиное Сердце, насколько хватало возможности и влияния, от неразумных, недальновидных, порой сумасбродных поступков. Во многом благодаря сэру Джону удалось королю унять резню на Сицилии и восстановить порядок среди собственных войск, пустившихся в грабежи и насилие. И всё же влиять на жестокого, властного Ричарда оказалось лорду не под силу - оставалось лишь разгребать последствия.
После всего пережитого вместе с королём лорд Ллойд оказался единственным, кому Львиное Сердце мог поручить это задание. Сэр Джон разрывался на части. Он знал, что нельзя оставлять короля в грозящей ему опасности. Вспомнить хотя бы того ассасина из Акры. Проклятый убийца! И в то же время опытный рыцарь понимал, что никто не выполнит миссию лучше, чем он сам. Животворящий Крест Господень вернётся христианам, и это, пожалуй, станет единственной их победой на Востоке.
Сэр Джон дёрнул щекой, придерживая коня и пропуская отряд вперёд. Весь поход обернулся сплошным грехопадением, кровавой бойней, которую никак нельзя было назвать священной. Он знал это, отправляясь на войну с Ричардом, и видел это теперь своими глазами. И в то же время в своей любви к Богу и преданности королю он не мог оставить его, как это сделали многие.
- Отец? - к нему подъехал Кай, натягивая поводья, чтобы не обогнать командира отряда. Тихий голос сына, всегда ненавязчивый, очень спокойный, заставил прислушаться: Кай редко осмеливался обращаться к нему на людях. - Дальше нужно ехать осторожнее. В прошлый раз мы встречались здесь с сарацинами. Нельзя рисковать.
- Мы можем уповать только на Бога, - глухо ответил командир, не глядя на сына. - Скрыться тут мы не можем. Если нас найдут сарацины - вы все знаете, что делать.
Кай кивнул, пряча глаза. Он знал. Лорд Ллойд ещё в лагере запретил всем четверым вступать в бой, а при встрече с неприятелем следовало пришпорить коней и постараться уйти от погони. Но в гористой местности, куда их занесло, отступать некуда. Случись погоня... кони взмылены и устали, рыцари изнывают от жажды - они станут лёгкой добычей. Но отец прав. У них не оставалось выбора, кроме как, перекрестившись, проехать эту гряду.
Рыцарь с медными волосами обернулся, посмотрел на юного лорда. Сэр Джерольд, единственный товарищ молодого рыцаря, был на время похода почти единственным для Кая собеседником, не считая отца.
Дальше ехали молча. Скалистая тропинка, по которой стучали копытами их кони, обрывалась с одной стороны резко, являя отвесный, покрытый пустырной травой и валунами склон, ведущий, казалось, в самую бездну. С другой стороны их прижимали горы - стеной, надменно и безразлично взирая на пришельцев. Отсюда и полетели стрелы - внезапно, вдруг, оставив после себя лишь злой, беспощадный свист в воздухе.
- Засада!!! - дико закричал сэр Джерольд, и почти тотчас сверху раздались боевые кличи сарацинов.
- Вперёд! - гаркнул командир. - Вперёд, вперёд!!!
Ехавшие впереди рыцари пришпорили коней, рванув в галоп, и хрип измученных животных прощальным эхом раздался в ушах Кая, когда в воздухе свистнуло - и плечо пронзила острая, жгучая боль, отбросив его назад. Конь под ним испуганно заржал, поднимаясь на дыбы - и Кай рухнул вниз, на тропу, не удержавшись в седле и выпустив из рук щит, подаренный когда-то отцом. Отчаянный крик Джерольда и яростный возглас лорда Ллойда были последним, что он услышал - юный лорд упал с обрыва, покатившись по каменистому склону, и от удара затылком о подвернувшийся булыжник мир завертелся ещё быстрее, ещё страшнее - и утянул его с собой в самое сердце воронки...
Кажется, прошла целая вечность, пока он падал вниз. Он запомнил только короткий всплеск ужаса при соприкосновении с воздухом, а затем - адскую машину, которая крутила его, ломала кости, царапала, рвала на части и с каждым ударом всё глубже вбивала раскаленные шипы ему в грудь. Самый страшный удар - последний. Точно со стороны наблюдал он, как собственное бессильное тело тяжело упало на дно ущелья и больше не шевелилось, - и лишь жгучая боль доказывала с каждым вдохом, что он жив.
Кай всё ещё смотрел на собственное неестественно изломанное тело сверху, когда почувствовал, как горит кожа. Медленно испаряется, будто вода в жаркий летний день, и позволяет жадным лучам чужого солнца пробраться к костям, пожирая их своей яростью. В его теле словно не осталось ни воды, ни крови; он попытался сглотнуть и не почувствовал своих губ. Наверное, под палящими лучами он давно превратился в песок, в прах, и лишь потому, что в этой жуткой пустыне нет ветра, он не разлетелся по её бескрайним и равнодушным просторам. Какой позор - умирать вот так... Так и не сумев выполнить миссию, так и не защитив своего короля, так и не увидев в глазах отца тепла...
Кай пришёл в себя, как только солнце докатилось до зенита, и слабо удивился: когда они ехали по дороге, оно клонилось к западу. Сколько времени он лежал здесь?
Крестоносец попытался повернуть голову, и ему это удалось с большим трудом, чем он предполагал. Кай осмотрелся - одними глазами, до боли напрягая ослабевшее зрение - и застонал. Он лежал на дне ущелья, в поросшей колючей травой канаве, а над ним возвышались горы - надменные и бесконечно высокие. Он никак не мог поверить, будто сам недавно упал с одной из этих тонких, словно человеческий волос, каменистых троп.
Что-то неприятно давило в левый бок; должно быть, рукоять меча, единственное, что осталось у него из амуниции. Шлем и щит он потерял там, наверху; кираса лежала в дорожных сумках на верном коне, который наверняка достался сарацинам, если его не зацепила неосторожная стрела.
Кай поднял руку - по сравнению с чугунной головой та оказалась лёгкой, точно пушинка, и такой же неуправляемой - и коснулся груди, там, где что-то мешало дышать. И застонал ещё раз - хрипло, тяжело, от пронзившей вдруг всё тело острой боли, накрывшей сознание кровавой пеленой.
Когда он вновь открыл глаза, то уже ясно осознавал себя. Тело, ранее бывшее таким невесомым, таким эфемерным, вдруг налилось расплавленным свинцом и взрывалось резкими толчками боли, которая волнами расходилась по нему, заставляя вновь и вновь переживать мучительный полёт вниз. Только в двух местах он не чувствовал боли: в левом плече и бедре, но, попытавшись до них дотянуться, Кай ощутил под пальцами осколок стрелы, и сразу под ней - порванную кольчугу, так и не сумевшую защитить хозяина. От прикосновения плечо пронзила дикая боль - похоже, стрела зацепила кость, чудом не угодив в сердце - но Кай, стиснув зубы, попытался вытащить её. Раз за разом он старался уцепиться за обломок стрелы, торчащий из груди, но пальцы, затянутые в кожаную перчатку от тяжёлой кирасы, никак не могли сомкнуться вокруг него, и каждое движение всё больше тревожило рану. Левая рука совсем не слушалась - Кай не стал и пытаться воспользоваться ею, ведь это означало потревожить засевший глубоко внутри наконечник. Вторая стрела попала в незащищённое поножами левое бедро; а ужасная слабость не позволяла рыцарю даже сдвинуться с места. Кай с трудом повернул голову в сторону дороги. Ему разбило голову - трава у глаз была тёмно-рыжей, и кое-где сверкала на солнце ярко-красным - рана не зарубцевалась. Он не мог осмотреть себя, даже поднять голову оказалось выше его сил. Слабость... проклятая слабость. Он шевельнул пересохшими губами, провёл по ним сухим языком - и хрипло застонал.
Умирать своей смертью оказалось мучительно... медленно. Медленно, медленно солнце чужой земли выжигало его ещё живое тело дотла, медленно уходили последние капли крови, и медленно, очень медленно он умирал.
Это длилось, казалось, уже целую вечность, когда чья-то тень закрыла его от жестокого светила, и Кай невольно расслабился, поворачивая голову к благословенной тени.
Сэру Каю Ллойду исполнилось восемнадцать лет. Долгожданная, достойная дата, отделяющая отрока от взрослого мужчины. Даже отец, лорд Ллойд, улыбнулся ему в тот день. Вспомнил, хотя многие потеряли счёт дням и месяцам на чужой земле.
- Сын мой, - жёсткие губы коснулись лба, и Кай замер, впитывая в себя тёплый отеческий поцелуй, - ты теперь мужчина. Служи честно тем, кому ты присягнул на верность, и храни в своём сердце христианскую веру. Слушай свою совесть, Кай, и никогда, никогда не спорь с ней.
Кай хорошо запомнил чёрные глаза отца, их взгляд, уверенный, властный, и в этот единственный миг - полный отеческого тепла. Лорд Ллойд сжал плечи сына, улыбнулся ему, не разжимая губ, и направился прочь, к шатру, где его распоряжений уже ждали командиры и лучшие рыцари королевского войска. Чёрные, смоляные, как вороново крыло, волосы блестели на солнце, и в который раз Кай пожалел, что совсем не похож на отца - красивого, высокого мужчину, опытного воина, талантливого командира, воплощение рыцарского долга и чести. Не досталось ему и сурового нрава сэра Джона Ллойда, неподкупной твёрдости, проницательности, непримиримости. Противников у лорда не имелось, а те, которые появлялись, надолго не задерживались.
Кай уважал и был безгранично предан отцу. Он бы многое отдал, чтобы лорд признал его равным себе. Сэр Кай старался, очень старался. Ему было, что доказывать. Его любви и послушания отец не замечал первые десять лет его жизни. Старый рыцарь-монах, воспитывавший маленького Кая, объяснял, что у отца есть более важная задача - воспитать своего старшего сына, Роланда, достойным человеком. И что до Кая очередь обязательно дойдёт. Но первыми дошли грязные, злые слухи...
Мать, леди Элис Ллойд, Кай помнил плохо. Ему едва исполнилось три года, когда её забрали из родового замка. Он помнил странное смятение, шёпот слуг, косые взгляды и вязкую густую тень, упавшую на поместье. И в тот же день в его памятьворвался отец - высокая, закованная в латы фигура на пороге, окровавленный меч, взгляд, полный ледяной ненависти, направленный на него, на Кая... Годы шли, и страшные образы притуплялись. А потом начались первые ссоры старшего брата Роланда и лорда Ллойда...
В день его восемнадцатилетия они вошли в Акру. Сэр Кай с ужасом смотрел на разорённый, разрушенный город, как и на все те селения, по которым они шли огнём и мечом. Он не мог смотреть на то, что происходило на святой земле. Сэру Каю уже доводилось участвовать в боях, и за три года военных походов его сердце загрубело, казалось, уже достаточно, чтобы привыкнуть к истинному лицу войны, её низости и лжи. Но равнодушию Кай так и не научился.
Отец никогда не обсуждал с ним короля и его жуткие приступы безумия, ничего не говорил и о самой войне, но Кай чувствовал, что лорд недоволен. За годы молчаливого наблюдения за отцом юный крестоносец изучил его бесстрастное лицо, привычки и характер, и понимал отца так, как не понимал никто. Он знал, о чём тот подумает, как посмотрит, о чём заговорит, едва ли не до того, как отец сам понимал это.
Не раз Кай ловил на себе его странные взгляды - не то грустные, не то виноватые. Встретившись глазами с сыном, лорд Ллойд тут же отворачивался - и чёрные глаза застывали, превращая красивое лицо в неподвижную маску.
И всё же отец научился если не уважать, то ценить своего младшего сына. У Кая оказалось врождённое чутьё на опасность, а цепкость ума и проницательность заменяло тихое, ненавязчивое внимание, которое он оказывал собеседнику. Мягкость, с какой он относился к людям, и неподдельное участие, расслаблявшее человека настолько, что юного лорда переставали воспринимать как угрозу, позволяли молодому рыцарю увидеть гораздо больше, чем он считал нужным говорить вслух. Его мнения спрашивал порой даже отец. И за эти исключительные моменты внимания Кай был благодарен. Он любил отца до безумия и отдал бы ему всю свою жизнь, без остатка. Лорд Ллойд знал это, и оттого чувство вины в нём разгоралось ещё больше.
- Кай, - молодой рыцарь вздрогнул, открывая глаза, и резко обернулся.
В приоткрывшуюся дверь сунулась знакомая голова. Увидев стоявшего на коленях перед образами друга, сэр Джерольд слегка смутился.
- Молишься? Я позже зайду.
- Нет, Джерольд, я просто... я закончил, - Кай поднялся с колен, шагнул к грубой постели, присел на край, растирая уставшие глаза. - Заходи.
Друг скользнул внутрь, опасливо косясь на коридор. Сэр Кай ночевал в одной с лордом Ллойдом келье, и присутствию сэра Джерольда командир бы не обрадовался. Лорд вообще не одобрял их дружбы.
- Завтра будет казнь шпиона, которого мы поймали в лагере, помнишь? - в свете свечи медные пряди Джерольда отливали почти кровавым блеском. Молодой рыцарь перешёл на шёпот: не хватало ещё, чтобы их слышали. - На площади...
Кай кивнул.
- Ты придёшь?
- Как велит отец, - тихо и невыразительно ответил рыцарь.
Джерольд задержал взгляд на друге. Лорд Ллойд и сэр Кай были непохожи так разительно, что об этом не уставали судачить в войске. Крупный, черноволосый лорд - и невысокий, светлый Кай. О супруге лорда, леди Элис Ллойд, было известно очень мало. Как и о старшем брате Кая, Роланде, который исчез два года назад и больше никогда не появлялся в Англии. Весь их род, тайна фамилии, вызывали не одну волну сплетен и слухов. Задавать вопросы хладнокровному, опасному лорду не решился бы никто и никогда. Но и на первый взгляд мягкий, уступчивый Кай оказался для шпионов не лучшим информатором. Ни один охотник до сплетен не мог вытянуть и слова из юного Ллойда, и спустя какое-то время обсуждать то, разгадку чему добыть всё равно не получилось, перестали.
- Твой отец уйдёт с его величеством, - снова зашептал Джерольд. - Я точно знаю, я слышал. Они собираются в обход ещё до рассвета, и казнь будут наблюдать с балкона, вместе с капитанами.
Кай не ответил, и Джерольд подавил вздох. Он ни разу не видел, чтобы друг улыбался, и никогда не слышал его смеха. Кай не завязывал разговора первым, уклонялся от рыцарских забав, безумств, бесчинств. Молодого рыцаря не очень любили, но и открытой неприязни к нему никто не испытывал. Джерольд привязался к нему по-настоящему после битвы под Иоппой, когда его лошадь завалилась набок, намертво придавливая рыцаря к земле. В момент отступления крестоносцев он оказался почти в тылу противника. Сэр Кай заметил, повернул коня, спрыгнул наземь, упёрся плечом в тяжёлую тушу...
И Джерольд понял, что те, с кем он делил брагу на привале, боевые товарищи, с которыми он грабил небольшие посёлки втайне от командиров, давние друзья, - все бросили его погибать, и только странный, отрешённый сын лорда вернулся за ним.
Но дружить с молчаливым Каем оказалось не так интересно, как с теми, кто не отказывал себе в развлечениях. Окончательно сэр Джерольд изменил своё мнение, когда после очередного набега лежал в шатре с разбитой головой, а лекарь всё не шёл, потому что раненых оказалось очень много. Кай появился будто из ниоткуда. Промыл рану, наложил мазь, перевязал, не уставая шептать неслышные молитвы. Джерольд смотрел на него, на светящееся внутренним светом лицо с внимательными зелёными глазами, на руки, лёгкие, прохладные, и со страхом понимал, что боль исчезла напрочь, словно Кай её рукой снял. С тех пор Джерольд не отказывал себе в общении с нелюдимым молодым рыцарем, и - чего греха таить - каждый раз надеялся на исцеление. Порой Каю стоило лишь положить ладонь поверх раны - и боль утихала, забиваясь вглубь, оставляя хотя бы на время ослабевшее тело. Джерольд стыдился корыстных своих побуждений, но отказать себе в общении с юным рыцарем не мог.
- Кай, - вкрадчиво начал Джерольд, - а я на площади книжную лавку видел.
- Правда? - Кай поднял глаза, и Джерольд с удовольствием закивал: нащупал наконец ахиллесову пяту непробиваемого рыцаря.
- А то. Выберешь, что душе угодно. Наверняка всё на арабском, но ты у нас учёный...
Кай задумчиво глянул на друга. Учёным он не был, но арабскую речь за год блужданий по чужой земле научился понимать. Читал Кай на арабском ещё плохо, сказывалось отсутствие книг и учителей, но он честно пытался разобраться. Отец оказался снисходителен к его слабости, если только Кай не занимался чтением в ущерб тренировкам и службе.
- Хорошо, - сказал он, - если я не понадоблюсь отцу, отправимся с тобой на площадь...
...На площади было грязно и людно, и они с Джерольдом держались вместе, поближе к помосту. Кирасы и шлема не одели, ограничившись кольчугами и мечами. Вдоль стен выстроились крестоносцы, перед виселицей уже шумела толпа.
- Кай, - шепнул Джерольд, рассматривая смуглые, чужие лица, - дождёмся конца, и ускользнём потихоньку, пока нас не хватились. Успеем забежать в книжную лавку...
- Ведут.
К виселице уже подводили шпиона. Король Ричард и лорд Джон Ллойд наблюдали казнь с невысокого балкона над площадью, под ними высилась плаха. Кай посмотрел на отрешённого отца, но тот не ответил на взгляд сына, и рыцарь отвернулся.
Казнь началась. Шпион не вырывался, не упирался, только дрожал мелко-мелко и прятал ненавидящий, горящий взгляд.
- Жители Акры! Христиане!..
Кай опустил слезящиеся от ветра глаза, не глядя на взявшего слово проповедника. Сэр Джерольд покосился на друга: Кай опустил веки, и лишь безмолвно шевелящиеся губы доказывали, что тот всё слышит.
Засмотревшись, сэр Джерольд пропустил момент, когда от толпы метнулась быстрая тень, и дикий крик:
- Ассасин! Убийца!..
Тяжело вооружённые крестоносцы не успели оказаться на плахе, и потому первым, кого встретил убийца, прыгнувший на помост, был сэр Кай. Низкий капюшон всколыхнулся, человек на миг замер, и рыцарь сумел рассмотреть смуглое лицо с холодными синими глазами. Ассасин оттолкнул его, прыгнул вверх, подтянулся, забираясь на дыбу, и, почти не задерживаясь, метнулся вперёд и вверх, на балкон.
Кай резко обернулся, увидев, как узкое лезвие скользнуло по щеке Ричарда, как короля закрыл собой отец, и закованный в сталь кулак лорда Ллойда ударил по незащищённому лицу убийцы. Не удержавшись, тот взмахнул руками, падая вниз. Кай отступил на шаг, но ассасин перекатился, тут же поднимаясь на ноги, и метнулся в толпу. Крики и вопли горожан только усилились, когда вслед за ним устремился отряд крестоносцев. Сэр Кай отпустил судорожно сжатую рукоять меча и обернулся.
Отец заслонял собой короля Ричарда, глядя на сумасшествие, развернувшееся на месте казни. Король морщился, прижимая руку к рассечённой щеке.
- Заканчивайте, - бросил он палачу и покинул балкон.
Лорд Ллойд обернулся, встречая взгляд сына, и коротко кивнул. Сэр Кай тотчас заторопился, покидая помост. Он нужен там. Отец был прекрасно осведомлён о его умении снимать боль, и, конечно, королю Ричарду это сейчас очень бы пригодилось...
Он умирал, казалось, уже целую вечность, когда чья-то тень закрыла его от жестокого светила, и Кай невольно расслабился, поворачивая голову к благословенной тени.
Вода коснулась его губ, и Кай жадно распахнул их, принимая божественную влагу. Собственное горло отказалось служить -- он не мог глотнуть, захлёбываясь, давясь, дрожа от жажды и невозможности её утолить.
- Ссох, ссох*, - сказал чей-то голос.(*араб. - Тише, тише).
Кай безумно захотел увидеть говорящего, но не мог раскрыть глаз. Кто-то поддержал его голову, помогая воде просочиться в непослушное горло. Кажется, он сделал всего несколько глотков -- а затем безжалостная рука отняла флягу от его губ.
- Будет больно, - предупредил тот же голос.
Кай едва расслышал его из-за адского звона в ушах. Плечо обожгла боль, но юный лорд даже вскрикнуть не сумел; лишь зажмурился, чувствуя, как по щеке скатилась одинокая слеза.
- Ещё.
Боль вспыхнула вновь, в левом бедре, и на этот раз от неожиданности Кай открыл глаза.
Солнце ударило слепящими лучами; серо-голубое небо и высокие горные хребты казались далёкими, невозможно чужими -- и на их фоне смутно знакомое лицо человека, склонившегося над ним. На миг их взгляды встретились -- блуждающий, ищущий Кая и острый, пронзительный незнакомца -- а затем молодой рыцарь закрыл глаза, позволяя сознанию рухнуть в небытие.
Во внутреннем дворике царили тишина и прохлада. Кай ожидал отца, отправившегося на встречу с информатором, готовым поделиться сведениями о недавних беспорядках в городе. Кто-то собирался отравить все источники воды в городе, а нынешней шаткой власти Ричарда это не могло не навредить. Кто бы мог подумать, что им не будут рады даже христиане, мирно сосуществовавшие с арабами в Акре до прихода крестоносцев. Отец ничего не говорил, но Кай видел сам -- Ричард отменил все льготы, заставил мирное христианское население снабжать его армию провиантом и припасами, поставил их в состояние войны с соседями-арабами, и это никому не нравилось. Отравление источников могло стать той последней каплей, которая переполняет чашу народного терпения.
Лорд Ллойд делился тайнами с младшим сыном неохотно, но достаточно спокойно, зная, что Кай, несмотря на юный возраст, не страдал пустословием. Сын не настаивал, не выпытывал, но лорд всё чаще делился с ним своими мыслями, делами, которые планировал совершить, и рассуждениями, которые скрывал от всех прочих. Младший сын оказался той бессловесной, но беззаветно преданной поддержкой, какую сэр Джон искал и не находил в других, порой гораздо более зрелых людях.
Блаженный покой -- редкие минуты без муштры, тренировок, палящего чужого солнца и бесконечной агрессии. Сэр Кай прислонился спиной к колонне, откидываясь на каменной скамейке. Отец не позволял ему ходить безоружным или же без доспехов, и Кай подчинялся беспрекословно. Бывали в Акре случаи, не один и не два, когда расслабившихся крестоносцев резали, как собак, в подворотнях и узких улицах, и молодой рыцарь считал требование отца справедливым.
- Держи, держи его!!!
Кай оторвал голову от колонны, вслушиваясь в крики на улице. Шум погони прокатился мимо двора, дальше по кварталу, и рыцарь вновь расслабился, скрещивая руки на груди. Не было сил даже молиться, поэтому подниматься юный лорд не спешил.
Молитва -- то единственное, что не мог ему запретить даже отец. Порой сэр Кай ловил себя на мысли, что скучает по жизни в монастыре, куда его отправил сэр Джон в неполные семь лет, и он где провёл почти столько же - семь лет, наполненные молитвой, постом и долгими тренировками под руководством сэра Кеннета, монашествующего рыцаря, заменившего ему в те годы семью. Кай скучал по любимому брату Роланду, скучал даже по лорду Ллойду, но там, в монастыре, в каждой молитве, на каждой службе он чувствовал такую бесконечную божественную любовь, такую близость к Господу, какую ни разу не ощутил здесь, на Святой земле. Быть может, это оттого, что он стал недостаточно усерден в молитве, делал себе попущения в постные дни, и лишь один раз сумел попасть на службу -- уже здесь, в Акре, приняв Святое Причастие...
- Куда он делся?!
- Проверь соседнюю улицу! Живее, живее!
Кай, не отрываясь от колонны, повернул голову в сторону улицы, вглядываясь в сновавших по проулку стражников, горожан, спешивших по своим делам и настороженно обходивших крестоносцев стороной.
Отделившийся от людского потока человек, припадая на одну ногу, проковылял через арку, проходя во внутренний двор. Сэр Кай подобрался, насторожился. Человек был одет в простую одежду - такую здесь носили ремесленники и мастера - а на голове торчал грязный тюрбан, ткань с которого свисала на лоб, закрывая пол-лица.
- Стой, - потребовал сэр Кай, поднимаясь. - Кто такой? Здесь проход запрещён.
- Я гончар, мессир, - пробормотал мужчина, пытаясь обойти крестоносца. - Работаю тут... неподалёку... простите... простите меня, мессир! Думал сократить путь... я уйду, мессир, простите... да благословит вас Бог...
- Постой, - напряжённо велел Кай, делая шаг ему навстречу. - Стой. Твоё лицо... кажется знакомым. Я тебя знаю?
- Что вы, мессир, что вы! - всплеснул руками человек, продолжая делать осторожные шаги. - Как можно! Никто из благородных не удостаивал меня своим августейшим вниманием! Я делаю простую глиняную посуду, мессир... всего лишь скромный ремесленник...
- Ремесленник, - медленно повторил юный Ллойд, опуская глаза на смуглые руки гончара. - Ремесленник...
Мысль сформировалась быстро.
У гончаров не бывает такой гладкой, чистой кожи. И свежую кровь на сбитых костяшках у них не часто встретишь.
Кай вскинул глаза, встречаясь взглядом с мужчиной, и мгновенно выхватил из ножен меч. Потому что таких синих, как море, глаз на умном, слишком умном для простолюдина лице, он не встречал у здешнего арабского населения. Кроме одного-единственного случая.
- Я видел тебя! На площади, во время казни. Ассасин! Убийца...
Синие глаза блеснули, и мужчина сразу стал другим. Да, теперь Кайбы не ошибся. У ряженого гончара даже осанка изменилась, и рыцарь безошибочно определил, что уже через секунду они сцепятся в смертельной схватке. Но в следующий миг со стороны улицы послышались злые голоса, бряцание доспехов тяжело вооружённых стражников, и на лице загнанного в каменную ловушку убийцы отразилась злость. Ассасин подался вперёд, и Кай понял, что теперь, прижатый к стенке, он не уйдёт, не забрав с собой хотя бы одну жизнь. Даже если его самого защитит стража -- здесь и сейчас разразится бойня, и погибнут люди...
- Готовься к смерти, крестоносец, - раздался незнакомый, так непохожий на блеяние гончара,злой насмешливый голос.
...А ещё он почувствовал отражение чужой боли, так явственно, так остро... Взгляд выхватил окровавленную штанину, полускрытую длинной рабочей рубахой, и Кай одним движением убрал меч в ножны.
- Сюда, - он не позволял себе думать, иначе вся решимость могла испариться. - Уходи через эту дверь. Она ведёт на ту сторону квартала, тебя не успеют догнать. Я захлопну её за тобой.
Ассасин замер, и на смуглом лице мелькнуло удивление. Рыцарь не трусил -- в любой миг во двор могли ворваться стражники, и всё, что ему нужно сделать -- просто позвать на помощь...
- Быстрее, - позвал Кай, - уходи!
Ассасин не заставил упрашивать себя трижды. Метнувшись к указанной двери, он дёрнул створку за себя, оглянулся.
- Ступай, - сказал Кай. - Иди с миром и не возвращайся.
- Я запомню твою доброту, - отозвался ассасин, и глубокий голос эхом отразился от каменных стен подземного коридора. - И отблагодарю. Мы ещё встретимся, крестоносец!
Кай захлопнул дверь, уронил тяжёлый засов, бегом возвращаясь к своей скамейке. Никогда он не сможет оправдать себя, никогда! Правильно ли поступил он, подарив жизнь тому, кто забирал её безжалостнои безразлично, за назначенную убийце меру золота? Кай не знал.
Как и не знал он, что сказать отцу, когда тот, вернувшись в окружении рыцарей, зло мерил внутренний двор быстрыми, порывистыми шагами. Лорд Ллойд нашёл своего информатора мёртвым. В нескольких кварталах от внутреннего дворика, где отдыхал его сын, и где скрылся спасённый им от погони ассасин.
Каю снился сон. Они снова были вместе -- отец, Роланд и он. Сэр Джон улыбался Каю ласково и тепло, как никогда не делал в жизни, а старший брат держал его за руку и что-то говорил. Кай попытался вслушаться, понять, но тут отец рассердился, и они с Роландом развязали ссору -- одну из многих, виденных им с детства. Кай обращался то к одному, то к другому, но они не слушали, а голоса становились всё громче, громче...
И Кай вдруг понял, что уже не спит, а голоса -- мужские, незнакомые -- оттого непонятны, что говорят на чужом языке. Он уже неплохо понимал и говорил на арабском, но этот диалект слышал впервые. Приоткрыв глаза, рыцарь увидел недавнего спасителя и пожилого араба-бедуина. Оба спорили, и говорили о нём, о Кае. Он понял это инстинктивно и попытался приподняться, чтобы прекратить спор. Сознание всё ещё помнило отца с Роландом, а их ссор Кай просто не выносил.
- Ты ещё слаб. Лежи, - спаситель опустился на корточки, и рыцарь с запозданием понял, что покоится на шкурах в шатре, а неприветливый бедуин сидит у выхода, буравя их взглядом. - Что?
- Спасибо... я хотел сказать... спасибо, - с большим трудом, коверкая арабские слова, произнёс Кай.
Человек не отозвался, разглядывая его, и Кай не мог отделаться от ощущения, что они уже встречались раньше. Он носил светлый арабский балахон с монашеским капюшоном, на ногах красовались мягкие кожаные сапоги, за голенищами которых Кай разглядел рукояти небольших кинжалов. У пояса висел длинный меч, полускрытый широким красным поясом, грудь охватывали кожаные ремни, удерживающие ряд метательных ножей. На вид ему было около тридцати, хотя он мог оказаться как старше, так и младше. Мужчины, достигшие такого возраста здесь, на Востоке, почти поголовно носили бороды, но лицо незнакомца было гладко выбрито, хотя на щеках и подбородке кожа казалась намного темнее -- растительность, хоть и уступала бритвенному ножу снаружи, изнутри портила цвет и без того смуглого лица. Лишь глаза, синие, как море, выдавали в мужчине далёкую примесь европейской белой крови.
Кай всё-таки сел, покачиваясь, опираясь правой рукой о каменистый пол. Повязка на левом плече была грубой и неудобной, а ногой Кай и вовсе не мог пошевелить.
- Я же сказал -- мы ещё встретимся, - усмехнулся спаситель.
И тут Кай понял, где видел этого человека. Как он мог забыть!
- Ассасин! Ты -- ассасин...
Помедлив, тот кивнул.
- Мы уйдём отсюда до заката, - проговорил он. - Здесь оставаться небезопасно. Тебе нужно набраться сил перед переходом. Вот, поешь.
Он поставил перед Каем глиняный кувшин с водой и плоскую тарелку, на которой лежал кусок подсохшего хлеба и горсть фиников. Кай не отозвался, в растерянности глядя на своего спасителя, - да и спасителя ли? Судя по всему, они находятся глубоко в тылу у сарацинов, вот и араб-бедуин глядит от входа искоса и недобро -- но молчит пока...
- Ешь, - повторил ассасин. - Ты очень слаб, а мы должны проделать большой путь до утра.
- Куда? - ещё больше растерялся сэр Кай, подтягивая к себе кувшин.
- Подальше отсюда, - усмехнулся ассасин, глядя, как крестоносец неловко поднимает кувшин одной рукой, делает первый судорожный глоток. - Такие, как ты, тут не ходят. После появления вашего отряда сарацины переполошились; шагу не ступить. Ты не выберешься отсюда в одиночку.
Рыцарь вновь бросил тревожный взгляд на притихшего бедуина, тряхнул головой, отгоняя остатки тошнотворной слабости.
- Не беспокойся о нём, - мотнул головой Сабир. - Тебя не тронут, пока ты -- гость, таков их закон. Но как только ты шагнёшь за пределы шатра, могут запросто перерезать горло.
- Как я здесь оказался? Ты меня сюда принёс? Почему? Почему ты помогаешь мне?
- Ты жив, тебе этого не достаточно?
Сэр Кай молча покачал головой, продолжая глядеть на нежданного спасителя. Ассасин вздохнул, не размыкая губ, провёл рукой по лицу.
- Ты помог мне, - сказал он наконец. - Теперь я помогу тебе. Моя благодарность -- это мой долг, крестоносец.
Рыцарь помолчал, не веря услышанному. Долг? Благодарность... убийцы?
- Кай, - решившись, проронил он наконец. - Меня зовут сэр Кай.
- Позже, - опередив вопрос, нетерпеливо оборвал его ассасин. - Поговорим позже, если выживем, крестоносец.
Сэр Кай не стал спорить. Воду он выпил едва ли не залпом, осушив глиняный кувшин до дна, и отломил кусок пресного хлеба, привычно осеняя себя крестным знамением перед едой. И только проглотив пищу, поднял глаза на арабов. Ассасин сидел, скрестив ноги, и наблюдал за ним с усмешкой, в открытую; а бедуин так и вовсе побелел от ярости, глухо выкрикнул что-то себе в бороду, взмахнул руками и выбежал из шатра.
- Я чем-то обидел его? - запоздало спросил Кай. - Мне... не следовало...
- Тебе не следовало, - подтвердил ассасин, - осквернять его жилище нечестивыми знаками неверных.
- Я не подумал, - виновато признался молодой рыцарь.
- И не думай, - пожал плечами спаситель, поднимаясь на ноги. - У каждого из вас своя правда. Хотя на самом деле вы оба заблуждаетесь.
- Такого не может быть. Кто-то обязательно прав, - вяло возразил Кай, откидываясь назад: ослабевшее тело всё ещё плохо ему подчинялось.
- Так вас учат думать, - хмуро кивнул ассасин. - На самом деле ничто не истинно, и всё дозволено. Возможно, и ты когда-нибудь убедишься в этом.
Слова убийцы показались Каю бессвязными, но переспрашивать он не стал.
- Отдохни, рыцарь, - велел ассасин. - Скоро выступаем.
Откинув край полога, он вышел прочь, оставив Кая в полном одиночестве.
Они покинули шатёр, когда вечерние сумерки спустились на землю. Ассасин разбудил его, помог подняться и накинуть поверх рубахи и штанов длинный серый балахон, похожий на тот, который носил нерадушный бедуин. Хозяин шатра так и не появился, чтобы проститься с ними, но у входа их ждал вороной скакун, привязанный около жилища. Соседствующий с ним верблюд равнодушно причмокивал губами, не обращая внимания ни на незнакомцев, ни на пригарцовывающего товарища.
- Где мы?
Ассасин проследил за растерянным взглядом рыцаря. Пустыня и каменистые холмы ничего не говорили чужеземцу. Один, без соратников, на вражеской земле, он бы ни за что не выжил тогда, на горячих песках, истекающий кровью, умирающий от жажды. Вряд ли бы добрался до своих и теперь, не слыша шёпота пустыни, помогающего найти дорогу.
- К востоку от Сайды, - отозвался он, поддержав пошатнувшегося крестоносца. - Я направлялся в Тир, когда встретил тебя.
Кай неловко переставил забинтованную ногу, тревожно глянул сперва на темнеющее небо, затем на странного спасителя. О судьбе собственного вооружения юный лорд спрашивать не стал: кольчуга наверняка пришла в негодное состояние, как и поножи. Зато меч, тот самый, пожалованный Ричардом отцу, с королевским гербом на рукояти, и который лорд подарил сыну на день рождения, висел в ножнах вместе с походными мешками, переброшенными через седло скакуна. Ещё у пояса ассасина молодой рыцарь заметил свой кожаный кошель -- сумма золотых, находившихся при нём, была довольно внушительной: отец доверял ему хранение личных средств, зная, что Кай не возьмёт ни единой монеты без разрешения. Но этот человек спас ему жизнь. Он имел право взять свою мзду в качестве вознаграждения. Просить убийцу вернуть имущество Кай не стал -- если отец погиб, это золото вряд ли пригодится, а если нет, то у лорда Ллойда найдутся деньги для продолжения ставшего таким опасным похода.
- Мне очень повезло, что ты оказался рядом, - сказал Кай. - Правда, спасибо тебе.
Ассасин качнул головой, отводя глаза, кивнул на коня.
- Придётся ехать вдвоём. У бедуина только верблюд, а ты вряд ли хороший наездник.
На верблюдах Каю и впрямь ездить не приходилось. С трудом взобравшись на коня и перекинув больную ногу, рыцарь стиснул зубы, вцепившись в раненое плечо. От усилия перед глазами вспыхнули звёзды, к горлу подступила тошнота. Ассасин легко вскочил в седло, не дал ему упасть, обхватив за пояс.
- Прости... прости, - собственный голос казался не громче пустынного ветра. Кай сделал усилие, сел ровно, тут же вздрогнув от боли. - Я... кажется, не могу...
Голова закружилась, и рыцарь вцепился в вороную гриву, пытаясь удержать равновесие.
- Можешь, - отозвались за спиной. - Можешь и должен. Или ты умрёшь.
Ехать ночью оказалось ещё сложнее, чем Кай предполагал. Как его спутнику удавалось выбирать дорогу среди каменистых холмов и узких тропинок вдоль бесконечных оврагов и расщелин, крестоносец даже не представлял. Время от времени от неизбежной тряски Кай терял сознание, не сваливаясь с коня только потому, что сидевший за ним ассасин крепко держал его за пояс. Растревоженные раны безжалостно терзали измученное тело, а поднявшийся вскоре жар лишил его последних сил.
Несколько раз ассасин сворачивал с тропы, оставлял ложные следы, пережидал, пока не смолкнут далёкие и непонятные крестоносцу звуки, пускал коня то шагом, то рысцой, и почти не обращал внимания на то и дело впадавшего в забытьё рыцаря, не перекинувшись с ним ни словом до самого утра. Прижимал к себе, впрочем, крепко, за что едва державшийся в седле Кай был ему очень благодарен.
Рассвет в горах падает неожиданно.
Когда Кай в очередной раз пришёл в себя и оторвал голову от плеча сидевшего за ним ассасина, они подъезжали по узкой тропе к одной из горных пещер, и солнце уже стояло высоко в небе.
- Приехали, крестоносец, - раздался голос его спутника, впервые за эту ночь.
Он спрыгнул на землю, придержал пошатнувшегося Кая, с трудом перебросившего больную ногу через седло.
- Сюда.
Многословным назвать его спутника точно было нельзя: убийца говорил только в случае крайней необходимости, не тратя ни сил, ни слов попусту. Сэр Кай вошёл в пещеру, ощущая прохладу каменистого грота, прислонился к стене, изо всех сил стараясь удержаться на ногах. Ассасин оставил его -- ненадолго, только чтобы завести внутрь коня и привязать его к сталагмиту. Затем его спутник занялся походными мешками, освобождая верного скакуна от тяжести поклажи, но Кай не стал следить за быстрыми приготовлениями ассасина и устало прикрыл глаза. Должно быть, рана на ноге воспалилась -- под грубой повязкой жгло огнём, кровь пульсировала часто и толчками -- и поднявшийся ещё в дороге жар давил на виски, затруднял дыхание, лишал остатков сил.
- Крестоносец! - голос, окликнувший его, звучал резко и неприязненно. - Не спи! Открой глаза! Нельзя...
Кай вздрогнул от оклика, но нарастающий гул в ушах заглушил звуки чужой речи, и пошедшие перед глазами белые пятна окончательно лишили его всякой связи с внешним миром: всё тело налилось свинцом, погребая под своей тяжестью стремительно угасавшее сознание.
Ему показалось, что он тут же пришёл в себя, но царивший в пещере полумрак убедил его в обратном: стояла глубокая ночь, освещаемая лишь здесь, в пещере, тлеющими углями от кострища, разведённого, должно быть, его спутником. В бликах почти погасшего костра Кай сумел разглядеть дремавшего в противоположном углу ассасина -- он лежал с закрытыми глазами, подложив под голову один из походных мешков и скрестив руки на груди.
Кай попытался приподняться, и ему это с трудом, но удалось. Он оказался укрыт одеялом, почти раздет, со свежими повязками на груди и ноге; и хотя жар всё ещё ощущался, чувствовал молодой рыцарь себя намного лучше. Настолько, что сумел даже прочесть несколько благодарственных молитв, прислонившись спиной к каменной стене. Странным образом его молитвы помогали другим людям, нуждавшимся в исцелении, но для облегчения собственных ран он едва ли мог что-либо сделать. Вот если бы рядом был кто-то, кто сумел помолиться о нём...
- Долго же ты спал, - раздался хрипловатый голос ассасина. Кай присмотрелся: тот не открывал глаз, даже позы не переменил, чтобы посмотреть на очнувшегося крестоносца. - Если бы ты не пришёл в себя до утра, то не выжил. Пришлось бы оставить тебя здесь.
- Ты помог мне. Спасибо, - в который уже раз поблагодарил Кай. - Мне гораздо лучше. Сможем выйти на рассвете...
- Нет, - отрезал почти невидимый в темноте пещеры собеседник. - Мы никуда не выйдем на рассвете. Придётся дождаться темноты, чтобы пройти к окрестностям Тира без неприятных встреч. Ты ведь не хочешь отправиться вслед за своими друзьями?
Кай помолчал, положив руку на перевязанное плечо. Если бы только знать, что отец жив! Что ему удалось прорваться сквозь засаду, уйти от погони... или хотя бы попасться в плен, но живым! За эти годы Кай ни разу не принимал самостоятельного решения -- всё решал отец. Да что там -- он никогда даже не оставался один. И вот теперь...
- Я видел тебя в свите короля Ричарда, вместе с его телохранителем, - неожиданно вновь заговорил ассасин. - В Акре его называли лордом Джоном Ллойдом.
Кай удивлённо глянул на спутника, ожидая продолжения.
- Ты хорошо знаком с ним?
- С кем? - рыцарь рассеянно потёр больное плечо. - С лордом Ллойдом?
- Да.
Кай беспомощно огляделся, хотя никакой поддержки от каменистых стен, практически невидимых в полумраке, дождаться не мог. Врать молодой рыцарь не умел. Не научился в детстве, предоставляя право выпутываться из щекотливых ситуаций старшему брату Роланду, не сумел изменить себе в отрочестве, находясь под бдительным наблюдением настоятеля монастыря и пастырством монашествующего рыцаря, сэра Кеннета, отличавшегося крайней порядочностью и неподкупной честностью.
Выкладывать правду незнакомому человеку, убийце, арабу было в высшей степени неразумно, но, с другой стороны, что он терял? Он и так сейчас в полной власти своего странного спасителя.
- Он мой отец.
Ассасин удовлетворённо кивнул, открывая глаза, и Кай понял, что поступил правильно, честно ответив на вопрос: его проверяли.
- Чем ты так полезен королю, что вместе с отцом не покидаешь его окружения?
- Я... я не знаю... Послушай, - Кай тряхнул головой, отгоняя остатки тошнотворной слабости, - как тебя зовут? Ты знаешь обо мне так много...
- Можешь звать меня Сабир.
Ассасин едва заметно усмехнулся, глядя на растерянность молодого рыцаря. Жёсткие черты лица смягчились всего на миг, но Каю этого было достаточно. Его собеседник, возможно, был злейший враг из возможных, но здесь, на Востоке, Кай ценил каждое слово, обращённое к нему без ненависти.
- Сабир, - повторил Кай. - Ты сказал, что направлялся в Тир до того, как встретил меня.
- Я по-прежнему туда направляюсь, - подтвердил ассасин, усаживаясь и скрещивая ноги. - Только вместе с тобой. Можешь считать, что дорогу ты уже оплатил, - Сабир усмехнулся, похлопав себя по кожаному кошелю, изъятому у бесчувственного рыцаря. - Деньги я не возвращаю. Хочешь, идёшь со мной. Не хочешь, остаёшься здесь. Я и так задержался из-за тебя.
- Я иду с тобой, - поспешно согласился Кай.
Какой у него был выбор? Он совсем не знал местности, а даже если бы знал -- далеко бы сумел уйти, раненый, пеший, без припасов, к тому же, ежеминутно рискуя нарваться на сарацинов? Если кто-то выжил из их отряда, они либо вернутся к войскам, либо осядут в христианских городах, и Тир был первым на их пути. Что до отца... Кай знал лорда Ллойда достаточно, чтобы утверждать -- если он выжил, то доведёт дело до конца, чего бы это ему ни стоило. Он наверняка отправился туда, куда планировал -- на место встречи с тамплиером, обещавшим выдать карту поисков Святого Креста и даже сопроводить их в случае необходимости. Возможно, самому Каю следовало поступить так же, если он хотел оправдать отцовское доверие, стать хоть немного похожим на него. Встреча с тамплиером должна была состояться вблизи Иерусалима, где тот устроил тайное убежище, и Кай помнил дорогу. Оставалось только надеяться, что тамплиер дождётся этой встречи.
Ассасин принялся разводить костёр, чтобы подогреть воду, и тут только крестоносец запоздало понял, что спутник тоже ранен. Кай не ощущал его боли накануне: должно быть, рана была свежей.
- Вот, - Сабир протянул ему флягу, - выпей.
Кай сделал глоток, вглядываясь в смуглое лицо присевшего рядом ассасина. Нет, ему не показалось: Сабир был действительно ранен, хотя и держался невозмутимо, не выказывая своей боли. Но рыцарь ощущал её, почти так же, как чувствовал, должно быть, сам ассасин -- остро, неприятно, горячо...
- У тебя болит, - Кай протянул здоровую руку, почти касаясь груди ассасина, - вот здесь.
Сабир неприязненно покосился на крестоносца, дёрнул щекой.
- И что с того?
- Просто... я мог бы... если ты позволишь... - Кай говорил негромко, ненавязчиво, и Сабир невольно прислушался. - Мог бы...
- Что?
- Помолиться... о тебе.
Ассасин не сдержал широкой усмешки, фыркнул, блеснув белыми зубами.
- Это всё, чем ты можешь помочь? Я не верю в молитвы, крестоносец.
- Нет, - послушно согласился Кай. - Зато верю я. Ты позволишь?
- Ты не в силах помочь самому себе, - презрительно заговорил ассасин, разглядывая молодого рыцаря. - Позаботься прежде о своих ранах.
- О своих -- не могу, - вздохнул Кай. - Но если ты позволишь... я мог бы попробовать...
- Пустая трата времени, - отрезал Сабир, выпрямляясь настолько, насколько позволяла ему рана на груди. - Пустые слова! Я не верю басням христиан, той лжи, которую вы называете проповедью. Чтобы молитву услышали, нужно, что было, кому её слышать. За много лет я видел только зверства, творимые с именем Бога на устах. Самого Бога я не видел. И ты хочешь, чтобы я сейчас поверил, что твои молитвы чем-то мне помогут?
Вместо ответа Кай протянул руку, медленно и осторожно, чтобы ассасин не дёрнулся, не уклонился; коснулся напрягшейся груди вначале кончиками пальцев, затем накрыл всей ладонью, принимаясь читать молитву -- тихо, чтобы не раздражать своим голосом спутника, быстро, чтобы тот не очнулся и не вывернулся из-под его руки, и с большим усилием, преодолевая волны отвращения и неверия, исходившие от убийцы.
Сабир слушал -- недоверчиво, полупрезрительно, выжидающе. Голос молодого крестоносца оказался мягким, ладонь -- неожиданно горячей, и отстраняться совершенно не хотелось: одно только его прикосновение успокаивало разбушевавшуюся кровь. Более того, ассасин мог бы поклясться, что с каждым словом терзавшая его уже несколько часов боль становилась всё тише, всё слабее. Он усмехнулся своим мыслям и принялся с интересом разглядывать одухотворённое лицо молодого рыцаря. Кай прикрыл глаза, заканчивая молитву, и внимательно наблюдавший за ним Сабир отметил, что залегшие на его лице тени побледнели, возвращая измождённому лицу часть живых красок. Определённо, сейчас сам рыцарь выглядел намного лучше, чем накануне утром.
Кай открыл глаза, опуская руку. Внимательно вгляделся в лицо спутника, точно пытаясь отыскать в нём что-то, уловить оттенки ощущений в чужом теле.
- Легче?
Сабир не ответил. Боль и в самом деле утихла, точно юный лорд её рукой снял, однако это могло быть и мороком, внушением, с мастерством которого ему не раз приходилось встречаться. Он дёрнул плечом, тревожа рану, чтобы боль помогла ему прийти в себя: обычно только так и спасались от дурмана попавшие под власть одержимого люди.
- Не надо, - попросил Кай, наблюдая за ним. - Потом сильнее болеть будет. Позволишь мне осмотреть тебя? Боль я снял, но рану нужно промыть и обработать...
- Так ты лекарь, - задумчиво протянул Сабир, снимая с плеча перевязь метательных ножей и складывая её у едва тлеющего костра. - Вот оно в чём дело... А я всё гадал, что такой юный, неопытный рыцарь делает в ближайшем окружении Ричарда... Будь ты трижды сын лорда, но без своего дара ты -- никто! А вашему Ричарду дьявольски повезло -- держать такой реликт под рукой...
Кай вспыхнул, отводя взгляд. Сабир скинул с себя вторую перевязь, стянул через голову монашеский балахон, под которым оказалась кожаная кираса с металлическими вставками, отстегнул застежки, снимая броню, и скинул с себя тонкую нательную рубашку, пропитавшуюся кровью. Без одежды он оказался намного стройнее, чем Кай предполагал: смуглый, жилистый, подвижный, даже несмотря на тревожившую его рану, и, как оказалось, практически лысый -- здесь, на Востоке, это было редкостью и, возможно, даже бесчестием: мужчина, не носящий бороды, бритый наголо...
Впрочем, бесчестием как для арабов, так и для христиан считалось брать плату за чью-то смерть. Но для сторонников Горного Старца, или Шейха, чужое мнение имело слишком малый вес, чтобы обращать внимание на подобные предрассудки.
Этот человек отличался от всех, виденных им раньше, и Кай просто терялся в догадках. Кто же он на самом деле, и чего ждать от такого, как этот Сабир?
- Рана свежая, - проговорил Кай, рассматривая глубокий порез -- ассасина наградили тычковым ударом, против которого не существовало защиты. Если бы не кираса, убийцу проткнули бы насквозь, насадив на клинок, как дичь на вертел. - Когда ты успел её получить?
- Пока ты крепко спал, - с усмешкой отозвался спутник, наблюдая за лёгкими, уверенными движениями рыцаря. Кай быстро разобрался в чужих вещах: чистой, смоченной в воде тряпицей протёр рану, наложил свежую повязку, бинтуя раненого через плечо.
- Кто-то нашёл нас?
- Попытался, - помедлив, ответил ассасин. - Возможно, родственники нашего радушного бедуина, столь любезно снабдившего нас припасами в дорогу.
- Родственники? - непонимающе уточнил Кай, разглаживая ладонью наложенную повязку. Сабир напрягся и тут же расслабился: горячая волна от прикосновения ладони рыцаря разошлась по всему телу, забирая остатки боли с собой. - Что им нужно?
- Месть, - спокойно ответил ассасин, накидывая рубашку на себя. - И то, чем можно с нас поживиться.
- Месть? - переспросил Кай, и тут же осёкся. Вспомнился вечер их отъезда: бедуин ведь так и не вышел к ним, так и не показался! И этот балахон... тот, который Сабир велел одеть Каю, чтобы быть менее заметным среди пустыни и населявших её арабов, тот, который оказался так похож на носимый хозяином шатра...
- Что ты с ним сделал? - севшим голосом спросил Кай. - Ты... ты убил его?!
- Тише, - поморщился Сабир, разглядывая крестоносца. - Нам нужны были припасы: я не рассчитывал на двоих, когда отправлялся в путь. Пришлось заглянуть на огонёк. Он не дал бы нам уйти, созвал бы всех родственников для погони, и на этом наше путешествие окончилось. А так мы забрались достаточно далеко, чтобы они не сразу сумели выйти на след. Тех, кто всё же попытался, я устранил. Не переживай, крестоносец. Я сказал, что мы доберёмся до Тира, и мы туда доберёмся. И если наш путь и прервётся, то уж точно не из-за предрассудков одичавшего кочевника.
Кай беспомощно смотрел на убийцу, не зная, что сказать. Сабир казался очень спокойным, и, должно быть, для него и в самом деле не произошло ничего необычного: люди для таких, как он, лишь инструменты, средства, которые можно использовать на благо или во вред себе.
- Ты странный человек, - проронил ассасин, отвечая на его растерянный взгляд. - Я до сих пор ломаю голову: что побудило тебя помочь мне тогда, в Акре? Ты знал, кто я, и тебе требовалось лишь задержать меня на минуту или две, пока ваши воины не прибежали бы на шум. И вот теперь -- чёртов старик! Кто он такой, чтобы ты вспоминал о нём? Скажи, ты и вправду сожалеешь о смерти незнакомого тебе человека, который, не задумываясь, перерезал бы тебе глотку, как только ты бы ступил за пределы его шатра? Да что ты за человек такой, крестоносец? Поправь меня, если я ошибаюсь, но мне кажется, что ты очень долго умирал, чтобы дождаться меня.
- Я... всё это так, Сабир, но...
- И умереть, несмотря на свою звериную волю к жизни, из-за какого-то дикаря, в высшей степени глупо. Я плохо знаю тебя, но лично я привык действовать разумно. И раз я оказался рядом, ты должен радоваться тому, что и тебе хотя бы какое-то время придётся поступать так же.
Кай замолчал, кутаясь в одеяло. Первые лучи восходящего солнца уже пробивались в пещеру, и ассасин, одевшись, вышел наружу. Рыцарь устало откинулся на походные мешки, прикрыл глаза: утихший во время молитвы жар поднялся вновь, разрывая отяжелевшую голову пульсирующей болью.
Разговор с ассасином не давал покоя, но, несмотря на это, сон сморил его почти мгновенно, и Кай так и не услышал, когда Сабир вернулся в пещеру.
День прошёл трудно. Кай то проваливался в тяжёлый сон, то просыпался; даже, кажется, что-то ел; пил, когда чувствовал поднесённую к губам флягу, но даже приблизительно не мог сказать, сколько времени прошло, прежде чем в голове окончательно прояснилось, и он пришёл в себя. Терзавший его жар отступил, воспаление в раненом бедре постепенно проходило, и он мог только порадоваться тому, как быстро его тело справилось с заразой. Каю доводилось видеть, как умирали воины от вполне безобидных на первый взгляд ранений, от легчайших царапин, куда сумела проникнуть заразная хворь. Похоже, ему повезло чуть больше: к тому времени, как в пещере похолодало, и начали сгущаться первые сумерки, он уже смог встать и даже собрать вещи вместе с Сабиром.
Чувствовал он себя по-прежнему слабо, а потому старался говорить поменьше, чтобы не тратить силы перед дорогой. Сабир точно не отличался словоохотливостью, молча указывая рыцарю, что класть и куда -- но за раненым спутником наблюдал внимательно: дал выпить воды перед выездом, ещё раз проверил повязки, поддержал под локоть, когда Кай, пошатнувшись, попытался взобраться в седло. Если бы рыцарь чувствовал себя хоть немного лучше, такая забота его бы наверняка насторожила, но сейчас крестоносец хотел только одного: добраться до любого христианского города, и как можно скорее.
Ехали всю ночь, и этот раз показался рыцарю даже хуже, чем предыдущий: Кай пребывал по большей части в сознании и смог оценить всю прелесть подобной поездки. Темнота, непрерывная тряска, живая тишина, наполненная звуками, которые ему ни о чём не говорили, но которые заставляли его спутника сворачивать с тропы, и ни с чем несравнимое ощущение опасности, заставлявшее напрягать зрение, слух и усталые мышцы, быстро истощили скудный запас его сил.
- Скоро, - проронил Сабир, когда они взобрались на очередную вершину. Ассасин протянул руку, указывая вперёд. - Вон там.
После долгих часов тишины голос ассасина показался оглушающим, хотя говорил Сабир негромко, практически ему на ухо. Зато глаза, привыкшие к темноте, сумели различить то, на что указывал убийца -- далёкие всполохи огня, необычный отблеск, отражавший тысячи гаснущих звёзд.
- Море, - догадался Кай. И обрадовался. - Мы почти рядом...
Ассасин тронул поводья, понуждая коня спускаться с горной тропы. Если они уже так близко от города, выходит, давно миновали вражеские территории. Теперь опасность представляли, скорее, организованные отряды крестоносцев, совершавшие обязательные обходы окрестностей города. Сабир уж точно не жаждал встречи с ними.