Погожева Ольга Олеговна : другие произведения.

Часть 2. Чистилище. Город жёлтого дьявола

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
Оценка: 7.00*3  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Автор выражает глубокую благодарность Екатерине Шарко за неоценимую поддержку и помощь в написании второй части.
    Харизматичные итальянцы - её заслуга.

   ЧАСТЬ 2. ГОРОД ЖЁЛТОГО ДЬЯВОЛА
  

"Кто действительно боится Бога, тот не боится никого; кто не боится Бога, тому следует бояться всего".

Афанасий Великий

  
  
  
  
   Глава 1.
   Имейте нрав несребролюбивый, довольствуясь тем, что есть. Ибо Сам сказал: "не оставлю тебя и не покину тебя", Так что мы смело говорим: "Господь мне помощник, и не убоюсь: что сделает мне человек?". (Евр. 13:5-6).
  
   Чья-то рука крепко ухватила меня за локоть, и выдернула из толпы. Я раздраженно обернулся. Рядом стоял невысокий лысый мужичонка с водянистыми глазами. За его спиной переминались двое, вызывавшие исключительно славянские ассоциации на тему "двое из ларца, одинаковы с лица".
   - Мы здесь, чтобы проверить, что ты прибыл по адресу, - не слишком громко, но и не таясь произнес лысый. - Босс желает тебе удачи. Ещё он напоминает, чтобы ты не пытался исчезнуть из города до того, как дело будет сделано.
   Я промолчал, а неприятный собеседник продолжил:
   - Если мы узнаем, что ты покинул страну, мы двинемся следом. Второго шанса никто тебе не даст. Впрочем, ты уже всё знаешь, - внезапно оборвал себя он. - Вы с боссом, кажется, обо всем договорились, проблем не хочет ни он, ни ты. Но если они возникнут, придется их решать. Поэтому Сандерсон просто хотел предупредить. На всякий случай.
   Я снова смолчал.
   - Ты же не немой? - раздраженно спросил он, и парни за его спиной напряглись.
   - Нет, - ответил я.
   Он окинул меня долгим взглядом, открыл рот, собираясь что-то сказать, затем хмыкнул и махнул рукой своим конвоирам.
   - Что делать, ты знаешь. Адреса тебе передали, начнешь с них. Возникнут вопросы - звони Джулесу. Дальше разберешься сам. Ведь ты уже взрослый мальчик, так? - ухмыльнулся он.
   Я не ответил. Он помедлил, разглядывая меня, затем развернулся и пошел к припаркованной неподалеку машине. "Близнецы" одарили меня хмурыми взглядами, и поплелись следом.
   Я не хотел, чтобы за мной следили, поэтому тотчас направился к остановке такси и смешался с толпой. Поймать такси в Америке - занятие не для слабонервных. Бороться за место под солнцем я не привык, для меня подобное оказалось внове, и далеко не сразу я сумел заполучить ценный транспорт.
   Я обогнал нервного мужчину в деловом костюме, и уселся на заднее сидение желтой машины.
   - Куда? - поинтересовался водитель.
   - Ленокс-авеню, Гарлем.
   Это был один из четырех адресов в списке Сандерса. Глядя на пейзаж за окном, я жалел, что не интересовался Нью-Йорком раньше. Этот город манил многих, большинство голливудских фильмов так или иначе связывали этот город в умах зрителей с чем-то помпезным, величественным... такая настойчивость настораживала. Мне рассказывали, что притяжение этого города столь сильное, что перестаешь верить в собственное возвращение домой. В Нью-Йорке совершенно невозможно почувствовать себя туристом, ты с первого дня влезаешь в ярмо обитателя с его порывистыми чувствами и насущными мыслями -- поэтому вполне справедливо, что туризм тут не развит. Это не то чтобы бесконечно приятное, зато чрезвычайно захватывающее чувство -- город как бы всё решает за тебя. Я не испытывал желания побывать здесь, ничего не знал о городе, и теперь оказался совершенно беспомощен, ничего не зная о его районах, законах и обычаях.
   Водитель-араб по-английски говорил с трудом, но оживленно и жизнерадостно, и я помимо воли отвлекался на его непринужденную болтовню.
   - Ви уверен, что вам туда, миста? - с жутким акцентом спросил он, сверкая белозубой улыбкой.
   - Да.
   Таксист всё поглядывал на меня в зеркало, продолжая болтать, но я разбирал едва ли половину сказанного. То и дело по его лицу пробегала кривая весёлая усмешка, Наконец я не вытерпел.
   - В чем дело? - спросил я. - Почему вы на меня так смотрите?
   - Ви слишком бели, миста, - ответил водитель, - для Гарлем.
   Я вытащил из-под воротника куртки капюшон от рубашки и накинул его на голову.
   - Так лучше?
   Араб рассмеялся, качая головой. Хотел бы я посмеяться вместе с ним. Меня точило нехорошее предчувствие; я не мог уцепиться ни за одну радужную мысль - всё казалось мне мрачным и пустым. Не радовало даже небо за окном: ясное, яркое, голубое. Я решил начать со списка не только для того, чтобы успокоить Сандерсона. Просто не терял надежды, что мне удастся выбраться из страны, и без всяких последствий, но бежать вот так сразу я не решался. Странное дело - как только я начал бояться закона, я перестал бояться своей совести. Я уже не видел в каждом черном прохожем застреленного парня; гораздо больше я опасался копов.
   Была ещё одна причина, по которой я решил взяться за дело сразу, как только доберусь до Нью-Йорка. Если через информаторов Сандерсона мне удастся выяснить, где находится Спрут - я смогу держаться от него подальше.
   - Вам повезло, что сейчас день, миста, - продолжал болтать водитель. - Вечиром я в Гарлем не работаю.
   - Почему?
   - Гарлем - цивилизованный район, миста. Сависем ни то, что здесь творились в восьмидесяти. Но вечиром я здесь вси равно ни работаю.
   Я пожал плечами и уткнулся в окно.
   - Некотори говорят, Гарлем -- гниздо преступности. - Глянув на меня, продолжал трещать араб, видя во мне, очевидно, благодарного и отзывчивого слушателя. - А я скажу - весь Америка такой гниздо! Так что, хабиби, гуляи спакойно. Ялла, ми приехаль!
   Ленокс-авеню оказалась широким, застроенным невысокими зданиями проспектом, и понравилась мне с первого взгляда. Обычный проспект; смотреть не на что, но здесь я почувствовал себя свободнее. Араб ждать не согласился, я не настаивал. Расплатившись, я отправился искать первый номер в списке на 147-й улице.
   Вопреки предсказаниям водителя, никто не провожал меня долгими косыми взглядами. Я натянул капюшон ещё глубже, покрепче вцепился в лямку рюкзака, и уверенным шагом двигался в нужном направлении. После салона такси холод улицы показался мне пробирающим, и я поднял повыше воротник, закрываясь от порывов ветра.
   Я удивительно хорошо вписывался в общую картину района. Не то чтобы я казался здесь своим, но внимания на меня не обращали. В основном прохожие были, конечно, чернокожими. За несколько кварталов я встретил только одного белого мужчину, но, возможно, это потому, что я практически не поднимал глаз. Этому меня научил Хуан Вилья, который, несмотря на старания брата, всё время норовил прогуляться по чужим районам. При этом, хвалился юный кубинец, его никто не трогал. Секрет оказался прост: нужно выработать такую походку, посадку головы, манеру размахивать руками и бормотать на ходу, какую увидишь у местных жителей. Оденься неброско, котомку за плечи, глаза под козырек и вперед. В каждом районе, говорил Хуан, свои законы. Просто узнай их - и дело на мази.
   Мне пришлось уточнить дорогу у проходящей мимо женщины. Она подозрительно оглядела меня от капюшона до кончиков ботинок, но достаточно подробно всё объяснила. Я поблагодарил за помощь и направился в указанном направлении. В Гарлеме у меня были записаны два адреса, ещё один в Бронксе, и последний в районе Бродвея. Названия мне ничего не говорили, но я мог спросить дорогу у местного черного населения.
   Нужный мне дом оказался кирпичным двухэтажным коттеджем в стороне от дороги, с заколоченными на первом этаже окнами, и заплеванным крыльцом. Оглядевшись, я толкнул старую дверь и вошел внутрь. Узкая грязная лестница вела наверх, вдоль исписанных граффити стен. Я поднялся на один пролет и нерешительно остановился перед дверью. Подумал, нажал на звонок.
   Никто не открыл. Я позвонил снова. И снова. Наконец я просто зажал кнопку звонка, и простоял так минуты две, слушая заливистые трели за дверью. Я уже решил, что никто мне не откроет, и собирался уходить, когда дверь за моей спиной неожиданно распахнулась.
   - Какого дерьма тебе здесь надо? - прорычал мужской голос.
   На пороге стоял крупный негр в засаленной серой футболке. За его спиной я заметил темнокожую женщину, окинувшую меня настороженным и враждебным взглядом.
   - Я ищу Большого Бена, - ответил я.
   - Кто ты такой, мать твою? Что твоя белая задница делает здесь?
   - Я ищу Большого Бена, - как можно спокойнее повторил я.
   Мы посмотрели друг другу в глаза. Это я считал искусством, в котором меня редко кто мог превзойти. Спустя несколько секунд негр сдался.
   - Я по делу, - подбодрил я его.
   - Найдешь его вниз по улице, у парковки, - рыкнул он, с треском захлопывая дверь перед моим носом прежде, чем я успел задать ещё хоть один вопрос.
   Я медленно вышел из подъезда, посмотрел направо и налево, пытаясь определить, где здесь "вниз по улице". Поёжившись от ветра, я натянул перчатки, и в некоторой растерянности облокотился о стену. В незнакомом месте время бежит быстро: скоро начнет темнеть, а я так ничего и не решил. Постояв ещё некоторое время на месте, я поплелся в обратную сторону.
   На этот раз я не смотрел в землю; вместо этого я разглядывал каждого из встречных прохожих. Как выглядел Большой Бен, я не знал, но, должно быть, судьба надо мной смилостивилась. Идущий навстречу чернокожий мужчина с дредами чем-то привлек мое внимание. Я проследил за ним взглядом и увидел, как тот подходит к знакомому подъезду. Повинуясь сиюминутному порыву, я метнулся назад.
   - Большой Бен?
   Он поднял на меня глаза, слегка удивленно оглядел с ног до головы, но не ответил.
   - Я от Сандерсона.
   - А-а-а, - мгновенно расслабился Бен. - Да. Заходи.
   Я вошел следом, пропуская Бена вперед. Он зазвенел ключами, открывая свою квартиру, и почти в тот же миг дверь напротив распахнулась.
   - Бен, приходил белый ублюдок... - сосед увидел меня и дернул щекой. - Да. Вот он.
   Дверь захлопнулась, а я вошел в квартиру Бена, мысленно недоумевая. Вот как люди определяют, опасен человек или нет? Негр явно понял, что я безвреден, и совершенно не побоялся бы повторить про меня то же самое ещё раз. Стало слегка обидно.
   - Босс звонил мне сегодня. Рассказал о проблеме. Чувак, я просто не знаю, что могу сделать за такое короткое время! Я поднял на уши всех, кого мог, но найти парня вроде Спрута... извини, брат. Проклятый немец как сквозь землю...
   - Немец? - удивился я.
   - Так я слышал, - насмешливо сощурился Большой Бен. - Не проверял, мне лично похер. Дай мне несколько дней, я попробую сделать, что смогу. Но ничего не обещаю.
   - Телефон скажи, - коротко приказал я, доставая мобильник.
   Он продиктовал номер и пытливо глянул на меня.
   - Если Сандерсон направил тебя к Дэннису, то он тоже ничего не знает. Просто подумал, что тебе незачем и дальше шататься по району с такой рожей.
   - Спасибо, - искренне поблагодарил я. Человек по имени Дэннис шел вторым номером в списке.
   Когда я вышел на улицу, было ещё светло; воодушевленный приемом Большого Бена, я решил наведаться по третьему адресу, и только затем найти место для ночлега. Пожалуй, всё последующее оказалось закономерным уроком: нельзя кусать помногу - поди, подавишься.
   Я спросил у проходящей мимо парочки, где ближайшая станция метро. Чернокожий парень, обнимавший девушку за талию, напрягся, меряя меня настороженным взглядом исподлобья, но его спутница оказалась более разговорчивой. Следуя её указаниям, я быстро добрался до станции.
   Я немного задержался у карты метро: выяснял направление. По второй линии я проехал до остановки Вест Фармс-сквер/Восточная Тремонт-авеню, вышел на улицу и направился на юг. Дорогу я спросил у пожилой негритянки ещё в вагоне метро, поэтому особенно не беспокоился: мне казалось, я легко найду нужного человека.
   Так и оказалось. На город спустились густые сумерки, когда я, с надвинутым на лицо капюшоном, вошел в бар, название которого числилось в списке. Сидевшие за столиками обернулись ко мне, и я в полной мере ощутил пресловутую материальность взгляда. Не глядя по сторонам, я подошел к чернокожему, как и все находившиеся здесь посетители, бармену.
   - Где я могу найти Эда?
   - Кто спрашивает? - меряя меня недобрым взглядом, отозвался он. Сидевшие за стойкой чернокожие граждане Бронкса, как один, повернули головы в мою сторону.
   - Я от Сандерсона.
   - Жди здесь, - хмуро кивнул он мне, вытирая руки о полотенце.
   Я оперся о стойку. Бармен исчез за боковой дверью, и мне сразу стало неуютно. Я знал, что на меня смотрят, но глаз не поднимал, всем своим видом показывая, что не намерен вступать в переговоры.
   - У тебя здесь дела, белый? - обратился ко мне сосед слева.
   Мне пришлось посмотреть на него. Я понимал, что нужно действовать как можно осторожнее: нарваться на неприятности в баре чернокожих для меня, неместного, стало бы последней глупостью в жизни.
   - Дела, - ответил я.
   - Нравится райончик? - хохотнул сосед. Прислушивающаяся к нашему разговору компания за ближним столом взорвалась одобрительным гоготом.
   - Обычный, - я осторожно пожал плечами.
   Негр враз посерьезнел и сузил глаза.
   - Ты придурок, - заявил он, пристально глядя на меня. - Это не обычный район, белый. Тут живут такие, как я. Вы загнали нас в гетто, и единственное, чем мы здесь владеем - территорией. Теперь чувствуешь разницу?
   Бессмысленность разговора начала меня раздражать -- усталость давала о себе знать.
   - Я здесь недолго. Ещё не чувствую, - ответил я спокойно.
   - Ха! Могу помочь тебе, - хмыкнул негр. - Не обижайся, ты сам попросил!
   Он подмигнул своим, и они дружно расхохотались. Я веселья не разделял - тогда ещё не понял шутки. Через несколько секунд появившийся из боковой двери бармен сделал мне знак подойти.
   - Эд сказал, у него нет информации, которая нужна Сандерсону. Он не может копать в направлении того человека, которого ты ищешь. Слишком опасно. Эд считает, тебе незачем приходить ещё.
   Я молча развернулся и пошел на выход. Оставался последний номер в списке. Я не обращал внимания на взгляды, которыми меня награждали посетители, пока я шел к двери, просто старался смотреть в пол и идти своей дорогой. На улице я ускорил шаг. Надо было выбраться из Бронкса и найти недорогую гостиницу, и сделать это поскорее, если я не хотел ночевать на улице.
   Я снова вспомнил уроки Хуана Вилья: изменил походку, чтобы походить на местных, поправил капюшон, слегка сгорбился и прибавил скорости. И всё-таки этого оказалось недостаточно.
   Парень вынырнул из-за поворота так неожиданно, что я едва не натолкнулся на него.
   - Э-эй, - расплылся он в беззубой улыбке, - закурить есть, чувак?
   Я спиной почувствовал движение. Обернуться не успел - от удара по голове меня сильно качнуло, но сознания я не потерял. Били толстой доской, по затылку; нападавший отбросил её после удара, и подхватил меня подмышки, сцепляя руки "замком" на шее.
   - Теперь чувствуешь разницу? - прошипел голос над ухом.
   Голова разрывалась от боли. Я буквально заставлял себя стоять на ногах и не падать, усилием воли подавляя слабость, заставлявшую весь мир вокруг мерно покачиваться перед глазами.
   Я слышал голоса нескольких человек за спиной, и ещё одного, просившего закурить, видел своими глазами - только очень расплывчато и смутно. Именно он ударил меня первым - в живот. Затем к нему присоединился второй, и оба успели врезать мне несколько раз прежде, чем я сумел собраться и ответить.
   Я очень удачно двинул первого ногой в пах, откинув его на напарника, и резко наклонился, заставив третьего, который держал меня в захвате, перекатиться по моей спине и грохнуться на асфальт. Это оказалось легко - я был на голову выше, и низкорослому противнику оказалось нелегко удерживать меня. Как я успел мельком заметить, это и в самом деле оказался тот самый разговорчивый негр из бара.
   . Меня схватили за шиворот; я тотчас извернулся, оставляя куртку в руках у нападавшего, и отпрыгнул назад. Ребята быстро приходили в себя. Их оказалось четверо, и я понял, что всё действительно серьёзно, когда в руке одного из них блеснул нож.
   - Ну как, - осклабился мой сосед по барной стойке, - нравится райончик?
   - Райончик ничего, - с трудом ответил я, - вот только портят его уроды вроде тебя.
   - Что ты сказал, ублюдок?! - набычился негр.
   Я лихорадочно соображал, что делать. Перед глазами взрывались белые круги, я знал, что могу потерять сознание в любой момент. До метро оставалось два квартала, но я не был уверен, что смогу бежать - имеется в виду, бежать быстрее, чем они. Я посмотрел на свою куртку и рюкзак, который упал с моего плеча при нападении - их держал самый молодой из компании. По-хозяйски держал. Вот тут я начал приходить в себя: там, в портмоне, остались все мои деньги.
   - Отдай мои вещи, кретин, - сказал я медленно и раздельно. - Быстро.
   Парень посмотрел мне в глаза, попытался отвести взгляд, нерешительно глянул вокруг, но вновь обрел уверенность, когда раздался голос главного:
   - Иди, Пит. Иди.
   При этом он смотрел мне в глаза. Мы оба знали: я не смогу остановить его. Мне оставалось только смотреть, как мальчишка бежит вниз по улице с моими вещами, и скрывается за поворотом.
   - Ты же не возражаешь, придурок? - подмигнул негр. - А? Чего молчишь?! Обоссался?
   На соседней улице неожиданно завыла полицейская сирена. Компания дружно дернулась на звук, а я рванул с места так быстро, как только мог. За спиной я слышал крики и ругань, но гнаться за мной никто не спешил. На полицейских я не рассчитывал: судя по звуку, машина далеко, а обернувшись, я заметил, что меня никто не преследует. Остановившись, я внимательно осмотрел улицу - она казалась пустынной. Точно ничего не было минуту назад. Я даже сделал несколько шагов в обратном направлении, и снова остановился. Я услышал далекие голоса, и задумался. Вернуться? В этом районе я не справлюсь один. Догнать парнишку с моими вещами? Я усмехнулся сам себе.
   Развернувшись, я пошел в сторону метро. Наверное, только минут через пять, когда меня начал пробирать дикий холод, я начал верить в то, что произошло. Раньше я полагал, что принадлежу к той счастливой категории людей, которых не грабят на улице, у которых не воруют деньги, и кто никогда не нарывается на неприятности. Так оно и было - дома. С тех пор, как я прилетел сюда, вся моя жизнь оказалась перевернутой с ног на голову. Всё, что казалось правдой, здесь не ставилось ни в грош, всё, ради чего стоило бороться, здесь оказывалось пустым звуком, зло и насилие, исходящее от человека, определяли его социальное положение в обществе. Всё это было неправильно, это не могло происходить со мной!
   Дрожа от холода, я спустился в метро. Не считая нескольких человек, ожидающих поезда, и бомжа, с аппетитом поглощавшего вынутый из мусорного бака недоеденный хот-дог, станция была пустой. Внезапно я почувствовал, как сильно голоден: ведь я ещё ничего не ел с тех пор, как прилетел в Нью-Йорк. Я думал вначале наведаться к информаторам, затем найти недорогой отель и уже там расслабиться. Каким я был идиотом!
   Служащий в униформе на секунду отвернулся, и этого мне хватило, чтобы перепрыгнуть через турникет. Пробежав всю платформу, я остановился почти у самого её края, вслушиваясь в гул ветра в туннеле. Меня трясло от холода, боли, слабости и злости - я никак не мог прийти в себя. Пошарив по карманам, я нашел смятую десятку, и в отчаянии прислонился к стене, зажимая её в кулаке. Лучше бы я тогда поддался порыву и перевел домой все деньги! Моим родным они пригодились бы гораздо больше, чем этим... ублюдкам! Заметив обращенные на меня взгляды, я отвернулся. Капюшон упал, я даже не стал поправлять его. Что могло быть хуже? Я находился в чужом городе, враждебном районе, голодный, замерзший, избитый, без денег и малейшего представления о том, что делать дальше.
   Поезд вынырнул из тоннеля, пробежал вдоль перрона, и замер у края платформы. Внутри оказалось немногим теплее. Я забился в угол, снова натянув капюшон - на этот раз спасаясь от сквозняка - и сложил руки на груди. Рядом со мной сидела полная негритянка, и от неё шло такое уютное тепло, что я немедленно захотел подвинуться ближе. Вышло наоборот: подозрительно покосившись на меня, женщина пересела на другое место, а я остался один. Всё-таки меня заметно трясло: на её месте я бы тоже решил, что рядом уселся извращенец или психопат.
   Поезд пролетал станцию за станцией, но у меня так сильно разболелась голова, что я уже ни на что больше не обращал внимания. Закрыв глаза, я скорчился на сидении. Может, я уснул, может, потерял сознание - точно сказать не могу, но пробуждение оказалось не из приятных. Меня грубо встряхнули чьи-то жесткие пальцы, и утихшая в забытьи головная боль вспыхнула с новой силой.
   - Документы, - тусклый свет лампы над головой ударил в глаза, и я с трудом разглядел двух полицейских. - Документы.
   На миг я ощутил панический страх: Сандерсон всё-таки настучал копам, и меня уже нашли! Потом я успокоился. Что они могли мне сделать? Я чувствовал себя измочаленным, продрогшим до костей, и совершенно разбитым. Мне было всё равно.
   - Да, - хрипло ответил я. - Документы. Сейчас.
   Помню, что в тот момент я радовался. Документы я всегда носил в нагрудном кармане рубашки, а одетый поверх джемпер не дал им выпасть во время драки.
   - Вот, - прокашлялся я, протягивая паспорт и визу.
   Копы довольно долго и придирчиво изучали нехитрые бумажки. За это время я несколько раз закрыл и открыл глаза, борясь со сном.
   - О'кей, мистер, - нехотя признал один из них, возвращая мне документы. - У вас всё в порядке.
   - Я знаю, - я позволил себе слабую улыбку.
   Странно, что они не обратили внимания на мой потрепанный внешний вид, но затем я решил, что это к лучшему. Представителям закона я не доверял.
   Как я добрался до Манхэттена, не смогу вспомнить даже под гипнозом. Я просто вышел на одной из остановок, огляделся, увидел парк, направился туда и упал на первой же скамейке. Я просидел там какое-то время, пока не начался дождь, затем с большим трудом поднялся и побрел искать укрытие. Я предположил, что если зайти вглубь парка, меня не прогонят копы и не заметят поздние прохожие. Всё, чего я хотел - не шевелиться, чтобы хоть как-то унять колокольный звон в голове.
   Парк оказался огромным - наверняка тот самый Центральный, тянущийся от Бродвея до Гарлема, ещё одно искусственное американское чудо. Я шел быстро, но довольно долго, прежде чем заметил пруд и мост, достаточно высокий, чтобы можно было там укрыться от непогоды. Я уселся под мостом на груду листьев, обхватил себя руками и положил голову на колени. Я слышал, как капли дождя бьют по опавшей листве, по поверхности воды, по мосту и пешеходной дорожке, и эти звуки странным образом успокаивали меня. Спустя какое-то время мне стало легче.
   Что дальше? Мне нужны деньги, без них я здесь даже не человек. Обратиться в консульство, позвонить домой, попросить перевод? Да ни за что. Во-первых у родных и без того каждая копейка на счету, во-вторых если деньги и найдутся, то только на билет домой, а как я им объясню, что дома мне пока лучше не появляться - ради их же безопасности? И в-третьих, я просто не хотел их волновать. Те, кто любит свою семью, меня поймут.
   Веб-мани. На моем электронном кошельке лежали деньги, но взять наличные здесь, в США, наверняка окажется проблемой. Для этого мне потребуется перевести электронные единицы на свой счет в банке, и только потом я смогу получить их на руки. Вот только у меня не было счета в банке. Ни в американском, ни в международном, ни даже в украинском.
   Варианты заканчивались; я неуютно поерзал на мягкой листве. Мне стало неудобно, и я засунул руку в карман брюк. Мобильник!
   Я уставился на него так, словно увидел перед собой восьмое чудо света. Ну конечно! Если у старого мерзавца Сандерсона были свои люди в городе, то почему бы им не помочь мне?
   Дрожащей от холода рукой я набрал последний номер, с которого мне звонил Джулес. Судя по тому, что вызов пошел, деньги на счету ещё остались, и я обрадовался ещё больше.
   - Э-эй, русский! - зазвучал в трубке жизнерадостный голос мулата, чуть приглушенный из-за общего фона из музыки, голосов, и смеха. Я не сразу поверил, что слышу его здесь, под мостом, в Центральном парке Нью-Йорка так же отчетливо, как если бы Джулес находился рядом. - Ты ещё живой!
   Несмотря на свое крайне подавленное состояние, я усмехнулся.
   - Ты проспорил пари, Джулес?
   - Я, должно быть, идиот, но я поставил на тебя, русский, - очень серьезно заявил мулат. - Ну, по крайней мере, одну ставку на тебе я уже выиграл. День в Нью-Йорке прошел, а ты ещё ни на кого не нарвался!
   Я вздохнул.
   - Ты проиграл, Джулес.
   - Твою мать, русский!..
   - Какие-то уроды из Бронкса, - признался я. - Забрали все деньги.
   - Ой, как трогательно! - издевательски протянул мулат. - Все деньги? Ай-ай-ай! Ты же такой крутой, русский! Самому Спруту яйца открутить грозился! И что собираешься делать теперь?
   - Попросить денег у Сандерсона.
   - А то как же! Сколько тебе, сладкий? Миллион? Два?
   - Заткни пасть, Джулес. Передай боссу, что произошло. У меня в кармане ни одного бакса, а я должен как-то протянуть до того, как встречу... Спрута. Всё запомнил?
   - Всё записал, всё передам, - хмыкнул мулат. - Ты почему меня снова крайним делаешь? Да ты не парься, босс узнает. Когда ты уже сдохнешь, турист хренов?
   - Поверь мне, я очень стараюсь, - сухо ответил я и отключил телефон.
   Я пережил эту ночь. Когда дождь наконец прекратился, я поднялся с холодной земли и сделал небольшую пробежку, чтобы согреться. Пробежал Центральный парк до конца, вышел на Шестидесятой улице, прошел два квартала и повернул направо. Я замерз, был голоден и хотел спать, но понимал, что нельзя останавливаться, нельзя закрывать глаза.
   Нужно только пережить эту ночь. Одну эту ночь, и уже утром всё наладится.
   Я повторял это про себя в такт быстрым шагам, и, пройдя три квартала на юг, начал верить в это. Каждые семь минут я смотрел на часы - я это хорошо помню, потому что ждал рассвета так, как, наверное, не ждал никто в эту ночь. Меня только раздражали нависшие надо мной небоскребы: они заслоняли небо. Где-то там, на востоке, вставало солнце. Я очень хотел увидеть его.
   Это оказался хороший район - для тех, кто хотел бы посмотреть Нью-Йорк таким, как он есть. Здесь можно идти бесконечно - ноги сами несли по бесконечной Парк Авеню, уходящей куда-то за горизонт; я сворачивал просто потому, что мне понравилось здание или вывеска очередного бутика, и совершенно не думал о том, куда иду и зачем. Я шел по улицам, поглядывая на сторожевые вышки небоскребов, и вспоминал то, о чем говорил, кажется, Кеннеди. Он заметил, что все города -- существительные, а Нью-Йорк -- это глагол. Только многие почему-то полагают, что этот глагол -- "жить", совершенно забывая про однокоренной ему и несравнимо более сильный -- "выживать".
   Рассвет я всё-таки пропустил. Зато увидел знаменитый Импайр Стэйт Билдинг при свете дня. Обычный небоскреб, ничем не примечательнее других, уже примелькавшихся мне в Чикаго, и тех, которые я увидел здесь, в Нью-Йорке. Улицы преобразились, людей стало намного больше, на дорогах появились утренние пробки, и я вдруг остро почувствовал разницу между собой и спешащими по делам нью-йоркцами. Уж лучше бы я оставался в черном районе, там я казался бы более незаметным, чем здесь, среди хорошо одетых, деловых, уверенных в себе людей.
   Я дошел до Геральд-сквера и медленно двинулся по дороге, пересекавшей Тридцать четвертую улицу по диагонали. На углу Тридцать пятой толстый китаец продавал хот-доги с тележки; я долго смотрел на него, прежде чем подойти и протянуть свою десятку. Сдачу, не пересчитывая, осторожно положил обратно в карман, и почти благоговейно принял теплый, пахнущий кетчупом и горчицей хот-дог. Вначале я собирался найти скамейку, присесть и насладиться хот-догом как приличный американец, но вместо этого проглотил булку, почти не жуя, и тотчас пожалел, что не купил две.
   Впрочем, и после одного хот-дога жизнь показалась чуть-чуть лучше. Кажется, я даже мерзнуть стал меньше - меня согревало тепло в желудке. Я понимал, что это ненадолго, но что делать дальше, не представлял. Если бы я мог сидеть на месте и ждать, я бы так и поступил, но согреться я мог только одним способом - не прекращая движения.
   Звонок мобильного оторвал меня от созерцания бесконечной панорамы небоскребов и рекламных щитов.
   - Русский?
   - Что? - я насторожился: голос показался мне незнакомым.
   - В четыре у Брайант-парка, на углу Сорок второй и Пятой авеню. Посылка от Сандерсона.
   Я не успел ничего ответить - говоривший отключился. До Брайант-парка я добрался минут за десять. Ещё четверть часа слонялся вокруг, мучительно убивая время. До четырех ещё оставалось несколько часов.
   Я не придумал ничего умнее, как дождаться того, кто назначил мне встречу, слоняясь по городу, и изредка присаживаясь отдохнуть на скамейках. Последние два часа я просидел на станции метро, наблюдая за спешившими с поезда и на поезд нью-йоркцами, понемногу откусывая новый хот-дог, и запивая его горячим чаем.
   На встречу опоздал я, а не они, хотя я целый день кружил вокруг условленного места. Когда я увидел, кто меня ждет, мне захотелось немедленно идти назад, на уже знакомую станцию метро. Лысый мужик с водянистыми глазками расплылся в издевательской ухмылке, и мне захотелось провалиться сквозь землю. Стало стыдно - за то, что я оказался в таком положении, противно - за то, что нахожусь среди таких, как они, и неуютно - потому, что за его спиной, из припаркованной у обочины машины, выглянул один из уже знакомых мне амбалов.
   - И всё-таки ты недостаточно взрослый, парень, - хрипло рассмеялся лысый, когда я поравнялся с ним. - Садись в машину.
   Я молча забрался внутрь, и едва подавил в себе вздох, когда ощутил обволакивающее тепло салона. Пожалуй, я уже привык к зверскому холоду чужих улиц. И окунуться в теплый, комфортный мир снова... стало пыткой, какую я себе не мог даже представить. Хотелось закрыть глаза и заснуть. Совсем не хотелось смотреть на пистолет, которым поигрывал широкоплечий водитель. Его напарник сидел рядом с ним, а мелкий главарь, обойдя машину, уселся рядом со мной.
   - Босс звонил, - прикурив сигарету, проронил он. - Говорит, ты попал в трудное положение. Не повезло, да?
   Я молчал: он уже всё знал.
   - Послушай, мальчик, тебя ведь просили: разбирайся с делами сам. А ты распустил сопли в первый же день. - Он вздохнул, глядя на меня. - Хорошо, что ты оказался достаточно умен, чтобы не обращаться за помощью к копам. Если ты засветишься, дело об убийстве Джека Кондора сразу же пойдет в ход, тебя предупреждали.
   - Можно пропустить всё это дерьмо и перейти к делу? - грубо оборвал я. - Я всё прекрасно понял. Так получилось, что у меня нет денег. Мне они нужны - и срочно. Что там за посылка?
   На меня обернулись водитель с напарником, и, возможно, в другой ситуации я бы унялся. Но после всего произошедшего со мной я уже практически ничего не боялся, и мало задумывался над тем, к каким последствиям приведет тот или иной мой поступок. Мне казалось, я потерял достаточно, чтобы со мной могли сделать что-нибудь ещё.
   - Советую сменить тон, мальчик, - с глухой угрозой в голосе произнес лысый. - И слушать внимательно. У тебя есть ещё последний информатор в списке. Продолжай поиски, вполне возможно, - хмыкнул он, - тебе повезет на этот раз. Насколько я понимаю, оружие, что подарил тебе босс, ты оставил в Чикаго. Вот, - он кивнул водителю, и тот бросил мне на колени свой пистолет, - защита от негров.
   Телохранители дружно заржали, а я с отвращением уставился на рожу лысого. Тепло кондиционера больше не грело, мне захотелось обратно на улицу, вдохнуть ледяной воздух чужих улиц, прийти в себя: в салоне стало душно.
   - Деньги?
   Мужчина гнусно ухмыльнулся.
   - Деньги тебе не нужны. Сам потом поймешь.
   Я молчал. Каким же идиотом я был, ожидая помощи от Сандерсона!
   - Если всё-таки бабки понадобятся, с пистолетом найти их будет легче, - ухмыльнулся на прощание лысый. - В том же Бронксе. Впрочем, если ты совсем безнадежен...
   Он достал из кармана несколько стодолларовых купюр и протянул их мне.
   - Купи себе что-нибудь, - сказал он голосом, который я никогда не забуду. Пожалуй, в этот момент я ненавидел его так же сильно, как и Спрута. Я вспыхнул. Глянул на протянутые деньги, на ухмыляющиеся рожи, на оружие у себя на коленях...
   И промолчал.
   Взяв в руки пистолет, я положил его в карман, открыл дверь и вышел из машины. Я хотел как можно скорее убраться отсюда, уйти от этого позора, унижения и отчаяния. Много позже я думал: что бы я сделал, будь я чуть более голодным?
   Я спустился в метро и просидел там несколько часов, пытаясь привести мысли в порядок. Когда стемнело, я снова выбрался на поверхность. Глухой переулок здесь, в центре города, я искал долго. Нашел среди ряда ресторанов на одной из улиц ближе к Центральному Парку. У черных выходов рядом со стенами стояли ряды мусорных баков. Не доставая пистолет из кармана, я разрядил его, выкинул обойму в один из контейнеров, затем протер пистолет и выкинул его в соседний.
   Ещё какое-то время я побродил по городу, потом понял, что надолго меня не хватит: двое суток на ногах давали о себе знать. Я вернулся в Центральный Парк, нашел пруд и знакомый мост, забрался под него, сгреб все листья в охапку и уселся сверху.
   Это была ужасная ночь. Конечно же, я не сомкнул глаз, хотя виски пульсировали тупой болью, глаза горели от усталости, а ноги распухли в ботинках так, что пришлось ослабить шнуровку. Ещё болела шишка на затылке - там, куда били доской при нападении.
   В третьем часу пошел дождь. Меня трясло от холода, и может, поэтому я не замечал голодных спазмов в животе. Зато у меня осталась масса времени для того, чтобы подумать. С утра я собирался отправиться к последнему информатору. Теперь я действительно хотел найти Спрута. Неважно, чем бы всё это закончилось - но это бы закончилось. Я был готов на всё, только чтобы прекратить этот кошмар.
   Как только начало светать, я покинул свое убежище. Воровато озираясь, умылся прямо из пруда, хотя ладони при этом тотчас задубели от холода, размялся и сделал пробежку - разогнать кровь по жилам. Холодно мне почему-то не было, я даже вспотел; погода после дождя стала ясной, небо - чистым, и даже в своем жалком положении я обрадовался выступившему из-за вчерашних серых туч солнцу.
   Впервые за последние дни я задумался над тем, как выгляжу. Щетина росла у меня плохо и была почти незаметной, но в остальном я понимал, во что превратили меня двое суток на улице. Одежда стала грязной и смятой, волосы едва удалось пригладить и собрать в привычный хвост; но я перестал узнавать собственное отражение в витринах магазинов.
   Я почувствовал неожиданный прилив сил: точно к сети подключили резервный генератор. Я прекрасно понимал, что его действия не хватит надолго, и торопился. Как только в Парке появились первые прохожие, я отправился разыскивать последний адрес в списке - семьдесят третья улица, район Амстердам-авеню. Внезапно я поймал себя на мысли, что довольно легко ориентируюсь в центре города. Это, наверное, по принципу "утони или научись плавать" - я оказался предоставлен сам себе, и, не имея других вариантов, выбрал второе.
   Я действительно легко нашел кафе-бар, на котором не усмотрел названия. Пришлось, однако, собраться с духом, чтобы зайти внутрь.
   - Эй, мистер, - негромко произнес я, останавливаясь у порога. Спиной ко мне стоял бармен в фартуке, лениво орудуя шваброй. На моё обращение он обернулся, смерил меня взглядом и вопросительно приподнял бровь.
   - Мне нужен мистер Ленц.
   - Отто, хозяин? - уточнил бармен, снова окидывая меня долгим взглядом. - Его нет. Будет к полудню, не раньше. Ему что-то передать?
   - Нет, - ответил я. - Я зайду позже.
   Парень посмотрел мне вслед и вернулся к своему занятию. На меня вновь накатила волна отчаяния. Снова ждать! Сколько часов провел я, бесцельно шатаясь по проклятому городу или разглядывая пассажиров в метро?! Если я проведу так ещё один день, к утру попросту рехнусь.
   В кафе-бар я вернулся ровно в полдень. Внутри уже сидели посетители, и я отметил довольно приличную, даже уютную обстановку заведения. Это показалось мне несколько необычным: предыдущие информаторы Сандерсона ютились в плохих районах, и уж точно не были хозяевами подобных баров в богатых кварталах.
   На меня посмотрели странно, когда я появился в зале, но бармен, завидев меня, тотчас махнул мне рукой. Я подошел.
   - Я сказал хозяину, что его спрашивали. Он вас ждет, мистер.
   Я последовал за ним через боковую дверь по узким коридорам вглубь здания. Перед последней дверью, по бокам которой стояли крепкие ребята в кожаных куртках, бармен остановился.
   - Здесь.
   Стараясь не обращать внимания на поедавших меня взглядами телохранителей, я коротко постучал и провернул ручку.
   - Вот тот человек, который спрашивал тебя, Отто.
   За письменным столом сидел хорошо одетый мужчина. Он поднял глаза от ноутбука и внимательно посмотрел на меня. Я прикрыл за собой дверь, оставаясь на пороге.
   - Присаживайтесь.
   У Отто оказался неожиданно приятный, даже мягкий голос, с легкой, едва слышной хрипотцой. Внешность тоже впечатляла: копна волнистых темных волос обрамляла красивое лицо с аккуратно подстриженной бородкой; внимательный взгляд черных, как бусинки, глаз и тонкая серебряная цепочка на шее завершали картину. На вид я бы дал ему лет сорок - сорок пять, но у таких людей, как он, внешность могла быть обманчива.
   - Мне сказали, вы знаете, где найти человека по имени Спрут.
   Отто приподнял бровь, уголок губ его чуть дернулся. Очевидно, его позабавила моя постановка вопроса: я сразу взял быка за рога. Молчал мистер Ленц долго, затем улыбнулся чуть шире и слегка наклонился вперед.
   - Интересно. Вы пытаетесь найти его?
   - Ответ очевиден, мистер Ленц.
   Мне был противен собственный голос: негромкий, хриплый, бесконечно усталый. Рядом с хозяином заведения я чувствовал себя обнаглевшим бомжом, требовавшим номер люкс у менеджера отеля.
   - Интересно, - повторил Отто. - Позвольте спросить... зачем?
   У меня совсем не осталось сил продолжать разговор в таком стиле.
   - Вы знаете, где он находится, или нет?
   Мистер Ленц окинул меня долгим и странным взглядом. Мне стало не по себе: что-то было не так. Он...
   - Нет, - последовал медленный ответ. - Я не знаю, где находится Спрут. И никто этого не знает. Но если вы его ищете, то будьте уверены, он вас найдет сам.
   Я посидел ещё несколько секунд, затем поднялся.
   - Спасибо, мистер Ленц.
   - Рад был познакомиться, - снова улыбнулся хозяин. - Воочию.
   - Вам обо мне рассказывали?
   - О да. Русский из Чикаго, - Отто снова застучал по клавишам ноутбука. - Я о вас слышал.
   Развернувшись, я вышел из кабинета. Силы покинули меня, я вновь чувствовал пробирающий холод, безумную усталость, жестокий голод, и желание упасть и заснуть прямо здесь.
   Никогда мне не было так плохо, как в этот день. Третий день моего пребывания на улице.
   Что ж, я сделал, что мог. Теперь, чтобы не умереть с голоду, мне было необходимо найти работу. Здесь, в этом чужом городе, где всё его население жило по принципу "каждый сам за себя", я не рассчитывал на удачу и легкие победы. Но я и не собирался сдаваться.
   В кармане звенела мелочь, передо мной лежал величественный Бродвей, и у меня ещё оставались силы - совсем немного - чтобы бороться за себя. И я был намерен бороться до последнего вздоха.
  
  
  
   Глава 2
   Не мстите за себя, возлюбленные, но дайте место гневу Божию. Ибо написано: "Мне отмщение, Я воздам, говорит Господь". (Рим. 12:19).
  
   Вначале я бродил, не задумываясь о том, куда иду и зачем. От Коламбус-сквера я свернул направо, прошел пару кварталов и направился на юг. Я смотрел на витрины, пытаясь увидеть хоть где-нибудь объявление о работе, но, наверное, мне просто не везло. Я устал, зверски хотел есть, и окончательно замерз.
   В конце концов, после блуждания по улицам, у меня осталось только одно желание: оказаться в тепле и съесть что-нибудь горячее. Конечно, по поводу "съесть" я поторопился, но зайти в кафе, где наверняка окажется теплее, чем на улице, и выпить чашку чая я вполне мог себе позволить - хотя возможно, это станет последней роскошью в моей жизни. Я хотел этого всеми фибрами измученной души и каждым оставшимся в кармане центом.
   Именно поэтому я остановился посреди улицы и осмотрелся. Небольшой ресторанчик на углу показался мне уютным и дружественным, почти домашним. Надпись на вывеске я не сумел прочесть, язык оказался незнакомым. Возможно, я подсознательно искал что-то особенное, что-то национальное - любой страны, только бы не безликий американизм, выглядывающий с каждого рекламного щита. Знаете, бывают на свете места, которые обладают своим секретом притяжения; это оказалось именно таким местом.
   В животе заурчало, я невольно прижал к нему ладонь. Стеклянные витрины безжалостно показывали покрытое пылью, осунувшееся лицо с горящими глазами, и потрепанную, грязную одежду.
   Я проторчал снаружи, наверное, минут пятнадцать, разглядывая свое отражение, пока голод не пересилил стыд. Оправив на себе одежду и наскоро пригладив волосы, я зашел внутрь.
   Над дверью мелодично звякнул колокольчик, и мужчина за буфетной стойкой поднял голову. Отступать было поздно.
   - Шалом, - улыбнулся он.
   Только теперь я сообразил, что меня занесло в еврейский ресторан. Я слабо улыбнулся в ответ: похоже, хозяина не сильно смущал мой внешний вид. Я немного ободрился.
   - Чай, пожалуйста, - попросил я, не слишком уверенно усаживаясь за крайний столик. Вместо стульев под окном оказались широкие лавки с кожаными сидениями, вызвавшие у меня почти животное желание лечь и заснуть прямо на них. Они в любом случае выигрывали у ледяной земли и сырых листьев, на которых я провел две ночи подряд практически без сна.
   Хозяин занялся приготовлением чая, а я принялся разглядывать зал. Первая моя мысль, когда я глянул за окно, была эта - наконец-то я внутри, а все эти люди за стеклом - снаружи! Наконец-то не я с бессильной завистью смотрю на обедающих людей в теплых ресторанах! Глупая была радость, унизительная. Но я радовался в ту минуту.
   Кроме меня, ещё один стол занимал тучный мужчина в костюме, в тот момент не спеша намазывавший хлеб маслом; я поспешил отвести от него взгляд. Больше в ресторане никого не оказалось, и уютная тишина вместе с долгожданным теплом показались мне настоящим раем. Я вымученно улыбнулся сам себе, и снова наткнулся взглядом на мужчину в костюме. Голодный желудок предательски заурчал - слабо, без особой надежды - взгляд невольно задержался на уставленном блюдами столе.
   Никогда прежде я не видел с таким удовольствием обедающего человека. Я забыл обо всем на свете, как загипнотизированный уставившись на мужчину. Где-то в глубине души я понимал, что так глазеть неприлично, и меня сейчас попросту выставят вон, чтобы не мешал порядочным клиентам, которые заказывают не только чай - но ничего не мог с собой поделать. Я следил за пухлыми пальцами, отрывающими ножку цыпленка, смотрел на капли жира, стекающие с вилки, проклятье - да я завидовал каждому глотку вина, сделанному им! Цивилизация слетает с человека тем быстрее, чем он голоднее, подумалось мне, когда мужчина наконец заметил мой взгляд. Я вспыхнул и быстро отвернулся.
   - Чай.
   Хозяин подошел совершенно бесшумно, поставил передо мной большую расписную чашку на блюдце.
   - Спасибо, - проговорил я. - Может быть, у вас найдется... - под внимательным и понимающим взглядом мужчины слова застряли в горле; я так и не смог спросить. - Нет, ничего. Спасибо.
   Мы остались одни в зале, я и посетитель. Перекинувшись с ним парой фраз, хозяин - которого, как выяснилось из тихой фразы толстяка, звали Моше - отлучился на кухню. Я обхватил свою чашку ладонями и постарался как можно ниже опустить голову. Хотелось исчезнуть или провалиться сквозь землю. Это же надо, решиться спросить о работе перед другим посетителем! Я вел себя унизительно. Это на самом деле жестоко - показывать голодному, как ест другой. Я проклинал себя за то, что решился вообще зайти в глупый ресторан. Мне стало стыдно так, как никогда в жизни, даже слёзы едва не выступили. Я сконцентрировался на чашке чая.
   Спустя несколько минут кухонная дверь приоткрылась. Женщина в белом переднике пронесла мимо меня поднос с блюдами. От вкусного запаха закружилась голова; я отвел глаза и сделал глоток своего чая. Он оказался потрясающим, ещё горячим, сладким, и очень ароматным. Но не настолько, чтобы забивать запахи с соседнего столика. Я снова обхватил чашку руками, стараясь растянуть удовольствие.
   - Эй, парень.
   Для такого плотного мужчины у незнакомца был и голос под стать: глубокий и сочный. На вид я бы дал ему около шестидесяти, выпирающий живот и крупный, весь в прожилках нос уличали в нем любителя выпить. На безымянном пальце мужчины я успел заметить перстень с камнем, прежде чем взгляд темных, блестящих глазок не уперся мне в переносицу.
   - Можешь передать соль? - спросил он, поднимая над столом пустую пузатую бутылочку. - Моя кончилась.
   Он говорил с заметным акцентом, но очень бегло. Явно из иммигрантов, которому, однако, часто приходилось пользоваться родным языком. Выбравшись из-за стола, я прихватил солонку из маленькой корзиночки, и подошел к мужчине, стараясь не смотреть на заставленный едой стол.
   - Grazie, - улыбнулся толстяк, принимая солонку из моих слегка подрагивающих пальцев.
   Я должен был улыбнуться в ответ, и мне удалось это сделать, даже не посмотрев на разложенную на чужом столе снедь.
   - Выручишь старика ещё разок? После схуга, - мужчина кивнул на блюдце, заполненное чем-то, по виду напоминающим тертую зелень, - мало что чувствуешь, кроме адского пекла на языке. Кажется, - он пододвинул ко мне тарелочку с ровными золотистыми кусками, - они недосолены. Ничерта не чувствую, - он доверительно наклонился ко мне, - не хочу расстраивать Моше, Ханна, его жена, так старалась... Как на твой вкус?
   Будь я чуть менее голодным и чуть более гордым, я бы, наверное, отказал,.Незнакомцу просто нужен собеседник, уверил я себя, чувствуя, как рука помимо воли тянется к еде.
   Ханна и впрямь постаралась: куски оказались запеченной в сухарях рыбой; сочной, мягкой, ошеломляюще вкусной. Я слабо улыбнулся.
   - Очень... вкусно, - не узнавая собственного голоса, пробормотал я. - Вам понравится.
   Мужчина отодвинул стул рядом с собой, похлопал по сидению.
   - Садись, bambino, - сказал он, и я почувствовал, что краснею. Всё-таки не стоило так открыто поедать его глазами. - У Моше отличная кухня! Поверь мне, лучшая в городе. Какая гефилте-фиш! Сделай старику приятное: я угощаю. Здесь уже на двоих, - добавил он, кивнув на накрытые крышками блюда.
   Удушливый румянец, кажется, залил не только лицо, но и уши. Я попятился от стола.
   - Благодарю, но это лишнее, - сумел вытолкнуть из себя я. - Я не хочу... Мне пора.
   - Взгляд, - коротко обронил незнакомец. - Тебя выдал взгляд. Садись, парень.
   Знаю, что должен был обидеться. Но в тот момент я попросту сдался - а вы бы не сдались?
   - Когда-то и я был молодым, - вздохнул незнакомец, глядя, как я осторожно присаживаюсь рядом. - Старые, добрые деньки. Помню то паршивое чувство, когда в кармане последний доллар, а в голове ни одной мысли, кроме как где бы достать жратву. Сколько ты не ел, сынок?
   - Три дня, - тихо признался я, отводя взгляд. - Мистер?..
   - Вителли, - толстяк протянул мне крупную, мягкую руку. На запястье сверкали массивные золотые часы, а хватка оказалась неожиданно крепкой. - Джино Вителли. Не стесняйся, бамбино. В конце концов, люди должны помогать друг другу.
   Я отстраненно подумал, что за время моего пребывания в США мне не так часто встречались люди, которые хотя бы в теории полагали, что другим - ближним - нужно помогать.
   Джино оказался замечательным человеком - вначале он всё рассказывал мне о том, как любит еврейскую кухню, что ради неё ездит через полгорода, и что это того стоит; затем о том, какой Моше великолепный повар, потом что-то ещё - и говорил всё это только затем, чтобы дать мне возможность наесться. Или, точнее, утолить первый животный голод. Я бы мог съесть всё, что найдется в этом ресторане, но, по крайней мере, теперь желудок не терзала острая боль, а я ощутил невероятный прилив сил, и почувствовал себя вновь человеком, а не жертвой. Мне нравилось слушать его, улыбаясь, когда итальянский акцент становился особенно заметным, и чувствовать всё большее расположение к этому приятному, простодушному толстяку.
   Я потянулся за тарелкой с мелко нарубленными овощами.
   - No! - Джино перехватил мой локоть, и подтолкнул ко мне свою порцию. - Возьми эту. Ту лучше не трогать.
   - Почему? - спросил я, подозрительно рассматривая овощи. Выглядели они вполне обычно, как и полагается огурцам, помидорам и перцу, нарезанным кубиками.
   Вителли поднял пустую солонку.
   - Они немного, хм, пересолены, - ухмыльнулся он.
   Я не удержался от широкой улыбки: конечно, ни в одном ресторане вы не встретите внезапно заканчивающуюся соль или перец.
   Расспрашивать Вителли тоже умел. Хотя не буду врать, что стойко отмалчивался: я не скрытен по природе, а в этот момент любое участие расценивалось мной как высшая благодетель. Может, я и был излишне доверчив, но я пострадал из-за этой своей черты уже достаточно, чтобы навредить себе ещё больше. Джино мне казался стареющим бизнесменом, которого недавно осчастливила внуком единственная дочь, или же наоборот, одиноким дельцом, который за жизнь так и не создал своей семьи, и сейчас расслаблялся в любимом ресторане, а я просто попал под хорошее настроение.
   - И как тебя занесло в Нью-Йорк, парень?
   Я уже рассказал, как прилетел в Чикаго - Джино слушал внимательно, не перебивая - и что нашел себе сразу две работы.
   - Ты точно счастливчик! - сказал он.
   Я пожал плечами и неопределенно улыбнулся.
   - Не понравилось в Чикаго? - подмигнул Вителли.
   - Как вам сказать... - я замялся. - До какого-то момента очень нравилось. По крайней мере, - я усмехнулся, - лучше, чем когда в Нью-Йорке воруют все деньги, и приходится днями напролет ходить по чужому городу, не зная, к кому обратиться за помощью.
   - Так тебя ограбили!
   Я кивнул.
   - Занесло в Бронкс. Парней оказалось четверо. Пока я пытался дать отпор, один из них убежал с моими вещами.
   - А ты?
   - А мне повезло, - мрачно ответил я. - На соседней улице завыли полицейские сирены, они отвлеклись, и я убежал. Дальше ничего интересного, мистер Вителли. Я позвонил знакомым, но они... отказали мне в помощи. После этого я растерялся. Когда я переступил порог этого ресторана, я был уже на грани. Снаружи ресторан казался таким теплым, - я вдруг понял, что несу, и мгновенно замолчал, чувствуя, как предательская краска расползается по лицу. Это был бы хороший момент, чтобы поблагодарить Джино, но я почему-то замешкался.
   - Тебе не повезло, - хмыкнул Вителли, откидываясь на спинку стула. Я невольно залюбовался его уверенной позой, руками, уютно сложенными на животе, и дорогим костюмом, так удачно сидящим на его тучной фигуре. Вителли казался мне воплощением успешного и притом добродушного человека. - Чтобы увидеть Нью-Йорк, нужны деньги.
   - Не хочу я никакого Нью-Йорка, - слабо отмахнулся я. - Лучше домой, первым же рейсом.
   - Впервые вижу человека, прилетевшего в Нью-Йорк и не влюбившегося в него с первого взгляда! - Джино покачал головой. - Почему бы тебе не обратиться в посольство, бамбино? Они сообщат твоей семье...
   Я замотал головой.
   - Не хочу их волновать, - ответил я. - Ни за что на свете. Я справлюсь, мистер Вителли.
   Джино бросил на меня долгий взгляд, но в прищуренных щелочках глаз я не смог уловить их выражения.
   - Твои родители, должно быть, гордятся тобой, Олег.
   - Это американское выражение, - сказал я. - У нас говорят "любят".
   Вителли смотрел на меня на этот раз дольше. Пришлось сделать вид, что допиваю остатки чая в своей уже давно пустой чашке. Нет, в самом деле, я же не предмет какой и не удачное приобретение, чтобы мной гордиться. Неужели меня любили бы меньше, если я был другим?
   - Есть, где остановиться на ночь?
   Голос Джино вернул меня к делам насущным. Я помотал головой. Сказать словами почему-то не получалось. Вителли прищурился, побарабанил пальцами по столу, и наконец кивнул.
   - У меня есть знакомый, сдает комнаты. Я могу поручиться за тебя, он даст крышу над головой. Начнешь работать, отдашь долг.
   Я не поверил своим ушам. Мысль о том, что эту ночь я проведу в человеческой постели, в теплоте и уюте, показалась мне настолько трепетной, что я тотчас запретил себе об этом думать: не спугнуть бы.
   - Мистер Вителли... я был бы вам очень благодарен... я...
   - Потом, всё потом, - отмахнулся от меня Джино. - Устроишься, придешь в себя, и поблагодаришь. А теперь, думаю, пора отсюда двигать, - он подмигнул мне и ухмыльнулся. - Тебе не мешает хорошенько выспаться.
   После неожиданного ужина, щедро преподнесенного мне судьбой в лице Вителли, у меня и в самом деле оставалось только одно желание: лечь и уснуть мертвым сном. А потом... а потом посмотрим, кто кого.
   Джино расплатился за наш обед, оставив щедрые чаевые, и мы вышли из ресторана. На улице было совсем темно, уже горели мертвенным неоновым светом рекламные вывески, и люди торопились домой. Я мгновенно ощутил пробирающий холод, оказавшись на улице после теплого помещения, и это не укрылось от внимательного взгляда Джино.
   - Здесь недалеко, - сказал он, - сейчас свернем в проулок, выйдем на соседнюю улицу. Оставил своего малыша на стоянке. Додж, - пояснил Джино, перехватив мой вопросительный взгляд, усмехнулся и похлопал меня по плечу. - Много места занимает, не припаркуешь у ресторана. Не нервничай, сынок, здесь короткий путь. До Чайнатауна домчимся с ветерком!
   Я благодарно посмотрел на него и промолчал, послушно ступая шаг в шаг. Признаться, несколько странно доверять человеку, которого видишь первый раз в жизни, но в тот момент у меня не оставалось ни выбора, ни желания выбирать, как у щенка, послушно поспевающего за хозяином.
   Я уже совершенно уверил себя в том, что мистер Вителли - просто добрый подарок судьбы, и не прекращал улыбаться своим мыслям, когда почувствовал взгляд. Неприятный, чужой взгляд в затылок. Пройдя ещё несколько шагов, я не выдержал и обернулся.
   Джино остановился, посмотрел на меня, а затем - на троих парней, приближавшихся к нам.
   Они не были похожи на обычных грабителей. Глядя на каменные рожи, неотрывные, пристальные взгляды, и напряженные, не подрагивавшие в такт шагам руки, я понял - это за мной. Одного из них я даже узнал: Рокко, тот самый, который вместе с напарниками загнал меня в кубинский район в Чикаго. В его глазах читалась такая ненависть, что я понял: это конец, живым я от них не уйду. В Нью-Йорке не было ни Маркуса, ни Венустиано.
   - Твои знакомые, сынок?
   Люди Спрута! Но как? Как? Выходит, за мной следили! Видели, как я слоняюсь по улицам, как захожу в еврейский ресторан, разговариваю с Вителли.
   Дьявол!
   - Уходите отсюда, мистер Вителли, - заговорил я быстро и тихо, не отрывая глаз от приближавшихся к нам парней. - Пожалуйста, уходите.
   Они остановились прямо перед нами, в нескольких шагах. Я лихорадочно соображал. Мы находились в переулке между двумя оживленными, шумными улицами - парни хорошо подгадали момент. Но теперь за моей спиной стоял Джино, который не заслужил подобного приключения, и я не мог, не хотел рисковать его здоровьем, или - что вполне вероятно - жизнью.
   - В чем дело, молодые люди? - вежливо спросил Вителли.
   - Заткнись, старый кретин! - окрысился невысокий шатен справа.
   - Ты идешь с нами, - глядя мне в глаза, произнес тот, который стоял в центре. Это был не то метис, не то азиат с крепкой фигурой и жестким, уверенным взглядом. Лицо портила, пожалуй, только искривленная линия рта - словно его губы навсегда застыли в презрительной гримасе. Я сразу понял, что он среди них лидер, и шумно вздохнул, подбирая слова.
   - Хорошо, - сказал я. - Только дайте ему уйти.
   Азиат бросил ленивый взгляд на Джино.
   - Попутчик?
   - Да, - ответил я. - Мы только что познакомились.
   - Ублюдок зашел в ресторан, заказал чай, - подал голос Рокко, сверля меня яростным взглядом. - Старик первый обратился к нему, и он пересел к толстяку за стол. Похоже, что попутчик, Сет.
   Азиат вновь посмотрел на Джино.
   - Хорошо, - медленно проронил он. - Пусть валит отсюда.
   - Пошел вон, - процедил сквозь зубы Рокко, обращаясь к Вителли.
   - Полагаю, мы друг друга... - вновь начал Джино.
   Шатен, не двигаясь с места, ударил его ногой в живот. Вителли согнулся пополам, чудом удержавшись на ногах, не падая только потому, что его откинуло к стене дома.
   - Не трогай его, сволочь! - крикнул я, бросаясь наперерез уроду, занесшему ногу для второго удара.
   Я нанес ему точно такой же удар - страшный удар в живот, куда сильнее, чем пришлось испытать Джино, и определенно точнее. Он не удержался от крика, скрючиваясь у моих ног. В тот же миг мне на шею набросили удавку, и я вцепился в неё двумя руками, откинувшись назад, на грудь к напавшему.
   - Будешь рыпаться, - прошипел мне на ухо Рокко, - Сет всадит старику пулю в жирное брюхо.
   Я с трудом сконцентрировал взгляд на Джино: он уже оправился от удара и теперь, прихрамывая и держась за живот, отходил подальше от нас. Его никто не задерживал, и у меня немного отлегло на сердце.
   - Что Спрут нашел в тебе, русский? - презрительное лицо Сета закачалось перед глазами, и я захрипел, пытаясь выдавить из себя хоть слово. Он достал плоский серебристый пистолет и приставил дуло к моему виску. - Отто сообщает Спруту, тот сразу звонит мне... Я бросаю все дела, мчусь сюда - ради вот этого? Если бы Спрут не описал тебя так подробно, я бы подумал, что ошибся. Осторожнее, Рокко! - прикрикнул на напарника Сет. - Спрут хочет его живым.
   - Из-за гребаного урода, - сдавленно прошипел Рокко мне на ухо, - Спрут застрелил Виста. Вист не выполнил приказ, и Спрут разозлился. Из-за него, - удавка вонзилась мне в ладони, - Вист теперь мертв!
   Мои мысли вертелись с бешеной скоростью. Что там сказал Сет? Отто сообщает Спруту? Нью-Йорк... Но ведь это Сандерсон дал мне адреса информаторов, чтобы я смог... чтобы я...
   Догадка вспыхнула в мозгу так ярко, что я едва не задохнулся от обиды и понимания. Теперь всё вставало на свои места. Конечно же, я не мог убить Спрута, и старый ублюдок это знал! Он просто тянул время, выясняя отношения с бритоголовым мерзавцем - а затем попросту сдал меня! Вот откуда было удивление на лице Отто Ленца! Ленц вовсе не был информатором Сандерсона, он работал на Спрута!
   - Не... трогайте старика... - прохрипел я, думая теперь только о Джино. Со мной могло случиться что угодно, но невинные люди не должны страдать из-за меня. Вителли не должен здесь находиться, во всем виноват я! - Отпустите... его...
   Сет широко ухмыльнулся. Ухмылка так и застыла на его губах, когда раздался глухой хлопок, и в лицо ему брызнула темная, густая кровь. Удавка, сжимавшая мне горло, ослабла. Раздался ещё один хлопок, и Сет резко обернулся. Рокко за моей спиной грузно повалился на асфальт, а я тотчас рванулся в сторону. Ещё один выстрел заставил Сета вскрикнуть и согнуться пополам. Между пальцев, с силой впившихся в простреленное бедро, сочилась кровь. Я вжался в стену, расширившимися глазами глядя на Джино Вителли.
   - Пушку на землю.
   Я посмотрел на Рокко с дыркой во лбу - точно между закатившихся глаз - на шатена, корчащегося, хрипящего от боли, ещё живого - на спокойного Вителли, чья рука сжимала пистолет так же уверенно, как совсем недавно держала вилку. Мир снова переворачивался с ног на голову.
   - Сукин ты сын! - Сет поднял искаженное болью лицо, мельком глянув на своих напарников. Сложно сказать, кто из нас больше испугался, но он точно не рассчитывал на подобный поворот событий. - Что за...
   - Пушку на землю, - повторил Джино.
   Я вздрогнул: это был не тот человек, с которым я познакомился в ресторане. Во мне нарастала паника. Меня трясло. Я не мог спокойно смотреть, как стреляют в живого человека, как убивают на моих глазах. Я боец, но не убийца. Если вы думаете, что это страшно только в первый раз, вы ошибаетесь.
   Я не знал, что думать. Кто он? Кто этот мистер Вителли? Ещё один враг? Сколько можно погружаться в это проклятое болото? Неужели я ещё не достиг дна, неужели можно уйти ещё глубже?!
   - Кто ты? - озвучил мои мысли Сет, и я увидел, как напрягается его рука с зажатым в ней пистолетом.
   - Парень, - покачал головой Джино. - Я успею раньше.
   Похоже, Сета всё-таки пробрало. Перед ним стоял не толстый старик, а опытный и опасный убийца. И Сет сделал правильный выбор. Я бы тоже так поступил, учитывая легкость, с которой мистер Вителли всадил пулю Рокко в лоб.
   Сет молча отбросил пистолет. С трудом выпрямившись, но не отрывая руки от бедра, он метнул в меня быстрый взгляд, точно проверяя, на месте ли я, затем снова посмотрел на хозяина положения. Помню, в тот момент я успел подумать, что совсем неудивительно, как я не разглядел под пиджаком тучного мистера Вителли ни кобуры, ни оружия.
   - Вас послал Спрут, - спокойно уточнил Джино. Сет быстро кивнул, не сводя с него глаз. Губы его кривились, но больше ничем он не выдавал испытываемую боль. - Здесь чужая территория, но разумеется, ни ты, ни твои приятели об этом не знали. Просто кивни, сынок. Ва бене, - ровно, не повышая голоса, одобрил Вителли. - Я тебя не трону. Пойдешь к Спруту, передашь ему, что здесь произошло. Меня зовут Вителли. Он поймет.
   Я чувствовал, как по моей щеке стекает кровь Рокко - но даже не поднял руку, чтобы вытереть её. Я смотрел на Сета: его лицо исказилось после этих слов. Всё-таки он понял из этого монолога больше, чем я. Я был точно слепой в царстве зрячих: они знали правила своей игры, и только сила решала, кто из них окажется прав. Я же бил вслепую, не разбираясь, не надеясь уже что-либо понять.
   - Это всё, - закончил Вителли, по-прежнему держа Сета под прицелом. Я на всякий случай тоже не шевелился. - Теперь можешь идти.
   Сет бросил неуверенный взгляд на своего напарника. Должно быть, Джино выстрелил не глядя; парню раздробило нижнюю челюсть, и половину лица. Зрелище было не для слабонервных. Кричать он не мог, хотя наверняка испытывал ужасную, адскую боль, и лишь слабо корчился, издавая странные не то булькающие, не то хрипящие звуки. Ему просто не повезло выжить после такого ранения.
   - За него не беспокойся, - сказал Вителли. - Я позабочусь.
   Сет попятился, коротко глянул на меня, и, развернувшись, заковылял прочь, сильно припадая на раненую ногу. Я проводил его почти сожалеющим взглядом и снова посмотрел на Джино, не спеша отрываться от спасительной стенки.
   Вителли несколько секунд рассматривал раненого шатена. Затем поднял пистолет. Я отвернулся.
   - Упокой Господи их души, - пробормотал Джино, пряча оружие в кобуру под мышкой.
   Наконец мы встретились взглядами. Почему-то в тот же момент на меня очень некстати напала икота. Вителли шагнул в мою сторону, и я инстинктивно сжался, отводя взгляд. В моем представлении Джино оставался добрым стариком, который помог незнакомому человеку; он просто не мог оказаться убийцей, а я не мог воспринимать его как врага.
   - Олег.
   У него всё-таки был очень успокаивающий голос и мягкий, мелодичный акцент. Правда, ударение в моем имени оказалось почему-то на первый слог, но я не обратил на это внимания, борясь с икотой. Выглядел я, подозреваю, довольно жалко, потому что Джино попросту протянул руку, взял меня за плечо и сильно встряхнул - так, что я клацнул зубами.
   - Идем, - велел он, убедившись, что я смотрю на него.
   Я сдавленно икнул.
   - Послушай, парень, у меня нет времени на уговоры. Или ты идешь со мной, или тебя уговорит вот он, - Джино дернул плечом, под которым была пристегнута кобура. - Ты уверен, что на одной ноге тебе будет удобнее следовать за мной? Всё-таки я бы советовал тебе воспользоваться здравым смыслом и обеими ногами.
   Я торопливо закивал, не в силах издать какой-либо членораздельный звук. Зато, как ни странно, проклятая икота тут же прошла. Джино протянул мне платок.
   - Хорошо. Вытри лицо и иди вперед.
   Осторожно переступив через труп Рокко, я нетвердым шагом пошел дальше по проулку, навстречу главной улице, полной жизни и огней. Вителли шёл следом. Я слышал, как он позвонил кому-то. Он говорил на итальянском, быстро и тихо, и я понял, что с этого момента окончательно теряю контроль над ситуацией.
   Я совсем не собирался убегать. Знаете, мне к тому моменту до смерти надоело бегать. Я был даже рад, что теперь влип уже бесповоротно. По крайней мере, очень скоро всё прояснится.
   Наконец мы дошли до многоярусной стоянки, и вошли внутрь. У большого, тяжелого джипа Джино остановился, отпер дверь, и едва ли не впихнул меня на переднее сидение. Ремень я так и не пристегнул: конец с карабином выскользнул из пальцев, и я оставил жалкие попытки справиться с собственными руками.
   Заняв водительское место, Вителли завел мотор, перегнулся через мои колени, и выудил из бардачка плоскую фляжку.
   - Глотни, парень, - велел Джино, почти насильно всовывая её мне в руки. - Здесь коньяк. Поможет снять шок.
   Вкуса я почти не ощутил, только почувствовал, как коньяк обжигает желудок. Джино вырулил на улицу, одновременно набирая номер на телефоне. Разговаривал он снова на итальянском.
   Мы кружили по городу с полчаса. Иногда я украдкой смотрел на Вителли, и видел его крупные, белые руки, уверенно сжимающие руль. Машина плавно скользила вдоль тротуаров; я не знал, куда мы едем, где находимся, и сколько мне ещё осталось жить. Дно, с которого я так стремительно старался выбраться, внезапно оказалось намного ближе: улыбка фортуны превратилась в торжествующий оскал.
   Наконец джип свернул в малоприметный тупик. Вителли заглушил мотор и выключил фары.
   - Вы меня убьете, мистер Вителли?
   Джино не стал включать свет в салоне: в густой чернильной тьме я не видел выражения его лица, но слышал, как скрипнуло сиденье, когда он чуть развернулся ко мне.
   - Я должен был убить тебя ещё в переулке, - спокойно проговорил Вителли, - но я слишком стар, чтобы не позволять себе думать. Тобой интересуется Спрут, а я, так уж получилось, знаю о нем чуть больше, чем ты. Ты влип в крупные неприятности, Олег. Сейчас для тебя безопаснее оставаться рядом со мной. Видишь ли, сынок, люди, на которых я работаю, не верят в совпадения. И они очень не любят, когда отпускают свидетелей.
   - Не понимаю, - признался я, растирая лоб пальцами. От коньяка голова стала тяжелой, в ушах временами звенело.
   Вителли шумно вздохнул, словно борясь с одышкой, и терпеливо пояснил:
   - Слишком много совпадений, сынок. Мои хозяева непременно скажут: Джино, незнакомый парень привлекает твоё внимание в ресторане, видит, как ты убираешь двух болванов с пушками, рыдает у тебя на плече, и ты, старый, добрый толстяк Джино, отпускаешь его на все четыре стороны! Не выяснив, а не было ли это совпадение неслучайным? Они будут правы, сынок, даже если не ты, а я сам пригласил тебя. Отпустить тебя я не могу, - Вителли ослабил галстук, - убивать тоже не стану. Но прежде, чем я отвезу тебя в надежное место, ты мне расскажешь всё, с самого начала. Ты понимаешь меня, Олег?
   Я кивнул и слабо, вымученно выдохнул. Я уже понял, кем был Вителли, и не собирался делать глупостей. В любом случае моя жизнь зависела от того, поверит ли мне Джино.
   - Конечно, мистер Вителли, - сказал я. - Я расскажу.
   - Хорошо, - подбодрил он меня. - Начни со Спрута. Как ты с ним связался?
   ...Когда я закончил рассказывать, Джино курил третью сигарету, выдыхая дым в приоткрытое окно. Больше мне нечего было добавить: я выложил всё, от прилета в Чикаго до сегодняшнего дня. Неожиданная трель звонка заставила Вителли закашляться. Выругавшись, он вышвырнул сигарету и потянулся за мобильным.
   - Pronto.
   Джип приглушенно заурчал мощным мотором и плавно сдал назад, выезжая из тупика.
   - Слушай меня внимательно, бамбино, - заговорил Вителли, глядя в зеркало заднего вида. Мы как раз пересекали широкую улицу с яркими фонариками и вывесками многочисленных кафе, где движение, несмотря на поздний час, всё ещё было плотным. Мне стало немного легче: он снова называл меня так, как в ресторане. - Тебе придется переждать какое-то время. Босс велел привезти тебя в надежное место, там ты будешь находиться под присмотром, и Спрут до тебя не доберется. Уютное местечко, - ободряюще улыбнулся Вителли, - в Маленькой Италии. Выспишься, отдохнешь. Я заеду завтра, если получится.
   Дальше ехали молча. Я устал до такого предела, что почти не верил происходящему. Не боялся я и смерти. Там не могло быть хуже. Жаль уходить из этого мира так рано, не оставив в нем после себя ничего ценного, но если этого не избежать...
   У меня не осталось никаких последних желаний. Я только боялся, что сейчас отключусь прямо в машине Вителли: за прошедшие дни организм исчерпал себя до дна, больше ресурсов у него не осталось. В конце концов я уткнулся лбом в стекло, закрыл глаза и не открывал их до тех пор, пока джип не сбросил скорость, а затем и вовсе остановился.
   Джино выключил мотор, и тогда я открыл глаза.
   - Выходи.
   Там, снаружи, было холодно и темно. Как странно устроен человек - он начинает волноваться, только когда ему грозит немедленная опасность, и вспоминает об обыденных потребностях сразу же, как только внешняя опасность исчезает. Это как взрыв атомной бомбы, которого боятся, и как радиация, которой не замечают.
   Я вышел из машины. Ничего особенного я не заметил - аккуратные улочки, магазины, кафе. Мы остановились недалеко от небольшого ресторана, за углом. Нас уже ждали двое крепких парней в темных костюмах. Вителли перебросился с ними несколькими фразами, затем знаком велел следовать за ними. Мы обогнули ресторан, свернули в едва заметный проулок, который, как оказалось, вел в небольшой внутренний дворик - аккуратный, ухоженный, с чистыми мусорными баками -- наверняка черный ход с ресторана на улицу.
   Здесь конвоиры остановились, а Джино подошел к одной из двух ведущих во двор дверей, открыл её и кивнул мне. Я молча зашел внутрь, в пустой узкий коридор, откуда вела только одна лестница - наверх.
   Вителли поднялся первым, я - за ним. На втором этаже, где царила такая же тишина и пустота, как и на первом, было три двери. Джино достал ключи, открыл центральную и вошел внутрь. Я последовал за ним, итальянец захлопнул дверь,
   - Располагайся, - сказал Джино, включая свет. - Приведи себя в порядок. На улицу не выходи. Я зайду позже.
   Я осмотрелся. Это была скромно обставленная однокомнатная квартирка, в которой прихожая служила одновременно и гостиной, и спальней. В ней имелась ещё крошечная кухня и ванная комната, и при мысли о горячем душе у меня радостно ёкнуло сердце. Даже кровать, нормальная человеческая кровать, а не груда листьев на ледяной земле, не вызвала во мне большего восторга. Я вспомнил сакраментальную фразу о том, как мало человеку надо для счастья.
   - Спасибо, мистер Вителли, - произнес я, улыбнувшись на этот раз вполне искренне. По-прежнему слабо, но совершенно искренне.
   - Спокойной ночи.
   Дверь за ним захлопнулась, но звука проворачиваемых в замке ключей я не услышал. Я бы оценил вежливость со стороны Вителли, если бы не устал так сильно. Я никуда не хотел бежать.
   Шагнув в ванную, я включил горячую воду, подставил ладони под струю и несколько секунд стоял, блаженно улыбаясь, впитывая в себя драгоценное тепло. Потом я очнулся и принялся остервенело сдирать с себя одежду, всей кожей ощущая на себе вонь улицы. Из кармана выпал разряженный мобильный - я раздраженно отшвырнул его ногой, торопясь оказаться под теплым душем. В какой-то момент я поднял голову и увидел свое отражение в зеркале.
   Сложно сказать, какая мысль пришла первой. Наверное, всё-таки та, что человек, которого я вижу, мне незнаком. В день, когда я прилетел в Чикаго и разглядывал себя в прихожей нашей с Хорхе квартиры, я себя вполне узнавал. Слишком домашний, как выразился Салливан, и вполне уверенный в себе. Со мной ничего не могло случиться. У меня был дом, семья, самоуважение, друзья. С меня хватало "приключения" с чернокожим бомжом и баскетбола с латиносами. С тех пор прошло всего три месяца - и целая вечность.
   Я изменился так, как никогда не изменился бы дома. Моё тело было покрыто синяками, ссадинами, кровоподтеками, на левой руке всё ещё виднелся глубокий темно-красный шрам от пули - подарок покойного Рокко в кубинском районе. Болели почки - не от ударов; скорее всего, память о двух проведенных на холодной земле ночах. Но больше всего изменилось лицо. На нем поселилось незнакомое отстраненное выражение: губы плотно сжаты, а в волчьем взгляде лихорадочно горящих глаз недоверие и глухая решимость.
   Впрочем, не это поразило меня. Просто внешние перемены заставили заглянуть глубже. Я изменился куда сильнее, чем могло отразить простое зеркало. Я перестал замечать то, что так поражало меня, когда я только прилетел в Америку. Меня уже не оглушали картины жестокости, насилия, не изумляли проявления равнодушия по отношению к себе подобным, не раздражали давящие небоскребы и вывески реклам, от которых рябило в глазах, и не было спасения. Я ещё не ассимилировался, но уже привык.
   В тот момент я пообещал себе, что бы ни произошло, и сколько бы ни осталось мне жить - я не изменюсь. Я не изменюсь, не сломаюсь, не поддамся.
   - Меня зовут Олег Грозный, - сказал я своему отражению.
   Отражение улыбнулось. По крайней мере, улыбка оставалась прежней -- и кое-что ещё. Я по-прежнему не боялся встретиться со своим противником, кем бы он не оказался на этот раз. Бояться следовало как раз того, что я могу с ним сделать - после всего, со мной произошедшего, я за себя уже не ручался.
  
  
  
   Глава 3.
   Все мне позволительно, но не все полезно; все мне позволительно, но ничто не должно обладать мною. (1 Кор. 6:12).
  
   - Рresto, Олег! Presto! Папа в бешенстве, грузовик не разгружен!
   Я молча отставил швабру в угол, сорвал фартук, и выбежал вслед за Примо. На кухне, как всегда, царила полуденная суета. Ресторан открывался днем, но самый ад начинался вечером, когда посетителей становилось больше.
   Мы спустились во внутренний двор, пересекли его и вышли на улицу. Грузовик с продуктами стоял перед въездом, рядом маялся хмурый водитель в мятой кепи. Нам оставалось принять товар и разгрузить машину. Пока Примо подозрительно изучал накладные, я подхватил один из ящиков и двинулся в обратную сторону. Холодильные склады находились за кухней, и я успел сделать четыре ходки, когда работа встала.
   - Какого дьявола? - Зловредный итальянец не поленился проверить содержимое ящиков, и теперь размахивал бумагами перед носом у водителя. - Не подпишу!
   Кажется, чего-то не хватало. Я не слушал, моим делом было таскать груз.
   - No problemо, - согласился водитель, прижимая ящик огрубелой ладонью. - Не пишешь, не грузишь. Парень, ставь ящик на место.
   Я вопросительно поглядел на Примо, убедительно изображавшего человека, готового лопнуть от злости.
   - Нет, грузи! - не сводя с водителя пылающего взгляда, процедил он. - Олег, бери чертов ящик!
   Водитель пожал плечами, но руку так и не убрал. Пока оба спорщика мерялись взглядами, я привалился к боку фуры, гадая, сколько еще грузовиков придется разгрузить, сколько споров выдержать, и сколько пройдет отравленных бессонницей ночей, пока что-то изменится.
   Я работал в ресторане уже четыре дня. Наутро после памятной кошмарной ночи - остаток которой, впрочем, я проспал мертвым сном - меня бесцеремонно растолкал высокий худощавый парень в светлой рубашке и брюках, и, не дожидаясь, пока я окончательно соображу, где нахожусь и почему, принялся знакомиться.
   - Святая Мадонна, сколько можно спать?! - возмутился он. - Вставай, пока Папа не начал сердиться!
   Остатки сна окончательно испарились. Я смотрел на него, он, бесцеремонно и с интересом, как на редкий экспонат - на меня.
   - Привет, - ухмыльнулся незнакомец, - горазд же ты спать! Presto, день на дворе, приличные люди давно уже за работой! Тебя, спящая принцесса, как зовут?
   - Олег, - ответил я, поднимаясь на ноги.
   - Примо Манетта.
   Я пожал его руку, и тут же невольно опустил взгляд, почувствовав непривычную пустоту. На правой руке у Манетты не хватало двух пальцев, но хватка была - здоровый позавидует!Парень оказался подвижный, как молния, трещал почти без умолку, и был не прочь поболтать, но, по его словам, осталось совсем немного времени, прежде чем Папа начнет сердиться.
   - Папа? - уточнил я. - Чей?
   - Увидишь, - пообещал Манетта. - Сперва надо тебя привести в приличный вид.
   Примо принес мне комплект чистой одежды - светлую рубашку, джинсы и кроссовки - и велел одеваться быстрее, пока он ещё ждет.
   - Волосы собери, - ухмыльнулся мой визави, протягивая светлую резинку. - В таком виде тебя дальше порога не пустят.
   Я быстро привел себя в порядок. Манетта окинул меня удовлетворенным взглядом, и знаком велел следовать за собой. Я осторожно поинтересовался, не запрещено ли мне покидать комнату, на что парень, уперев руки в бока и сделав очень удивленное лицо - сама невинность - разразился долгой запутанной тирадой. Мол, русские горазды спать, и много о себе думают, если решили, что с ними будут сидеть дни напролет.
   - Будешь приносить пользу, piccolo!
   И я её приносил. По крайней мере, очень старался. В готовке я разбираюсь так же, как в бальных танцах, но меня и не подпускали к ней близко. Я наполнял солонки, протирал столы и стулья вместе с официантами, подметал и мыл пол, выносил мусор, в общем, был на подхвате. Ощущения оказались новыми. Грязной работой я раньше не занимался, и, насколько помню, не собирался, когда прилетел в Чикаго. Признаюсь, наступать на горло своей гордыне становится гораздо легче после двух ночей под открытым небом и нависшей угрозы жестокой смерти. Я чувствовал, что за мной следят, изучают, но относятся вполне мирно, даже дружелюбно. Я ни в чем не пытался разобраться и ничего не требовал. Я просто наслаждался ощущением безопасности. Я больше не умирал с голоду, находился в тепле и мог спать спокойно. Какое-то время, по крайней мере.
   "Папа" Дидимо Палермо, как почти весь работающий здесь персонал, был итальянцем. Вот только в отличие от живых и проворных помощников, сеньор Палермо оказался древним, как мир, высохшим стариком с ястребиным профилем и крайне раздражительным характером. Я спросил у Примо, сколько же ему лет, и оказалось, что девяносто два. Старик по праву считался самым старым членом семейного дела. Очень скоро, буквально в первые минуты своей "работы" в ресторане, я научился избегать контакта с ним так же, как все остальные. Нарваться на плохое настроение - а в хорошем старик никогда и не пребывал - шеф-повара никому не улыбалось. Кроме того, Палермо сильно хромал, и не расставался с длинной ореховой тростью, которой довольно часто пользовался в воспитательных целях.
   Мистер Вителли, как и обещал, часто появлялся в ресторане, и я старался не упускать возможности поговорить с ним. Мою судьбу мы не обсуждали - Джино ясно дал понять, что скажет сам, как только придет время. Мы говорили на отвлеченные темы, и с каждым разом общение становилось всё более раскованным.
   Иногда с ним появлялся незнакомый мне молодой человек, который постоянно сверлил меня мрачным взглядом, но он никогда не садился с нами за стол, дожидаясь Вителли на улице.
   В целом в ресторане мне нравилось. Ребята попались хорошие, официанты относились ко мне с пониманием, я мог позволить себе пошутить и посмеяться, и чувствовал себя почти как в большой, дружной семье. Конечно, я никогда не смог бы забыть обстоятельств, при которых попал сюда, и прекрасно понимал, что картина этой дружной семьи, если вывернуть её наизнанку, обернется ночным кошмаром. Планка моих требований к людям давно упала ниже критической отметки, и я абсолютно спокойно воспринимал всё так, как оно есть. Мне нравилось быть с ними, и даже странные придирки сеньора Палермо перестали выводить из себя. Старик, казалось, не спускал с меня глаз, и не проходило и часа, как он обо мне вспоминал, нагружая новым заданием или просто одёргивая по любому поводу.
   Со мной начали здороваться. Мне улыбались, я улыбался в ответ, и мне казалось, что я понравился коллективу. Я успел даже выучить несколько итальянских слов. В частности, узнал, что когда слышишь "даго", надо бить в морду, а на "гумба" можно и улыбнуться, ведь это значит, что меня принимают за клевого парня.
   Я продолжал разгружать машину, как всегда, быстро, не теряя ни минуты, и думал о мистере Вителли. Я должен был относиться к нему хуже после того, что увидел, но не мог. Я не знаю, как это назвать, но это тот случай, когда между совершенно разными людьми завязывается вдруг дружба. В тот момент мне оказалось сложно определить, что нашел во мне мистер Вителли, но для меня он был в те дни, пожалуй, всем. И я, как не старался этому противиться, находил всё большее удовольствие в общении с ним. Джино был стар, опытен, и знал жизнь куда больше, чем я. Я был молод, начитан, бескомпромиссен, и поэтому нам всегда находилось, о чем поспорить. Я пытался растолковать Джино то, как должно быть, а он объяснял мне, как получается в жизни. Обычно последнее слово оставалось за мной - я был заядлым спорщиком, а Джино вздыхал и выдавал неизменную фразу: "Ты прав, бамбино, но если не изменишься, долго не протянешь".
   Как-то Примо заикнулся, чтобы я поменьше спорил со стариком - сердце, сказал Манетта, у него не железное. С тех пор я начал относиться к Вителли с ещё большим вниманием, и даже соглашался с ним чаще - просто чтобы не волновать лишний раз. Я очень внимательно отношусь к людям с физическими слабостями, особенно после инсульта, перенесенного моим отцом, и инфаркта, от которого умер мой дед. Я переживаю за близких мне людей, и к замечанию Примо отнесся наверняка с большим вниманием, чем он на то рассчитывал.
   - Последняя? - деловито поинтересовался Примо, заглядывая на склад. - Отлично. Идем на кухню.
   Остаток вечера прошел спокойно. То есть, в привычном хаосе и спешке, но без неприятных инцидентов. Даже Папа не каркал на своих поваров, и, как ни странно, почти не придирался ко мне. Имела место занятная ситуация, когда в зале оставались последние клиенты, и мы с Примо расслабились за столом в кухне. Повара и сам сеньор Палермо тоже отдыхали, ожидая времени закрытия, когда в зал ворвался незнакомый мне мужчина и что-то коротко бросил Папе на итальянском. Старик ответил резко, и мужчина тотчас скрылся вновь. Через минуту, однако, мимо кухни стремительно прошли несколько вооруженных автоматами людей. Старик Палермо, до того расслабленно сидевший в своем кресле у двери в зал, выпрямился, свирепо сверкнув глазами. Темная трость преградила путь, а сам Папа, бросив быстрый взгляд в зал, шипящим от злости голосом осадил мужчин:
   - Через черный ход, болваны!
   Примо широко ухмыльнулся, глядя на поспешно ретировавшихся через заднюю дверь парней, и затем подмигнул мне.
   - Ребятки поехали порядок наводить, - улыбчиво пояснил он. - В Чайнатауне беспредел.
   Я кисло улыбнулся в ответ, тотчас поймав на себе пристальный взгляд Папы. Дождавшись, пока старик не переключит свое внимание на одного из поваров, уронившего на пол нож, я наклонился к Примо и тихо заметил:
   - Он на мне дырку прожжет.
   Примо прыснул и тотчас посерьёзнел.
   - Нет. Всё-таки за тебя сам Топор поручился. Папа просто присматривает.
   - Топор? - не понял я.
   - Мистер Вителли, - охотно пояснил Примо.
   Я вздохнул.
   - Не переживай, - убедившись, что Палермо вышел из кухни, ободряюще похлопал меня по плечу Примо. - Папа отлично разбирается в людях. Я сам слышал, как Папа говорил с Джино. Сказал, либо ты сумел обхитрить его, либо ты и в самом деле не лжешь.
   - Это как же он определил? - заинтересовался я.
   - Спроси у него, - посоветовал Примо. Мы глянули друг на друга и рассмеялись.
   На самом деле, я уже не ощущал всё происходящее как реальную жизнь. Смерть грозила слишком часто: я перестал воспринимать её всерьёз. Зато, похоже, я понял, почему так часто придирался ко мне сеньор Палермо. Он следил за моей реакцией на тот или иной вопрос, за моим поведением и общением с итальянцами, выстраивал гипотезы касательно меня и тотчас их разбивал. Мне нечего было скрывать, и такой хитрый старик, как Палермо, наверняка догадался об этом сразу.
   - Русский! - гаркнул за моей спиной Папа Дидимо.
   Мы с Примо подскочили одновременно. Я - от неожиданности, он - за компанию.
   - Вителли пришел, - буркнул Палермо, явно довольный произведенным эффектом.
   Я тихо ругнулся, на что Примо ответил широкой ухмылкой - видимо, смысл оказался понятен без перевода - и вышел из кухни. Это был уже всем известный ритуал - весь день использовать безотказного русского, чтобы вечером оставлять его в покое, когда в ресторане появлялся мистер Вителли.
   В зале сидела только одна молодая пара, тихо перешептывающаяся о чем-то в углу: через час мы закрывались.
   Джино сидел за своим столиком рядом с кухней, и увидел меня сразу, как только я появился из-за дверей. Он улыбнулся мне, но я сразу отметил темные тени под глазами, ослабленный узел галстука, и измотанный вид. Рядом с ним сидел неизвестный мне молодой мужчина, смеривший меня хмурым и неприветливым взглядом - тот самый, который обычно дожидался Джино снаружи.
   - Рад видеть вас, мистер Вителли, - поздоровался я.
   - Я тебя тоже, бамбино. Присаживайся, сейчас Лия принесет нам выпить.
   Я уселся напротив, искоса глянув на спутника Вителли.
   - Это Сэм, - познакомил нас итальянец. - Сэм, это Олег.
   Я хотел протянуть ему руку, но наткнулся на его предупреждающий взгляд, и просто кивнул, теряя к нему интерес.
   - Выглядите усталым, - сказал я Джино. - Тяжелый день?
   - Старость, - хохотнул итальянец. - Ничего особенного, рутина. Спасибо Сэму, он мне сильно помог.
   Парень сдержанно улыбнулся - точнее, приподнял уголки губ, не изменяя при этом выражения лица - и принялся сверлить меня взглядом.
   - Как ты? - поинтересовался Вителли.
   - Никто не обижает, - ответил я с улыбкой, - Топор.
   Джино хмыкнул, внимательно глянул на меня, и покачал головой.
   - Мне кажется, я знаю, кто тебе разболтал.
   - Это не Примо.
   Вителли расхохотался, хлопнув меня по плечу. Лия принесла нам бутылку граппы и три рюмки. Обычно Джино ужинал в ресторане, но сегодня он явно торопился. Мы посидели едва ли полчаса, когда он поднялся, заявив, что ему пора. Сэм встал вместе с ним, проронив, что задержится здесь ещё на минуту. Я не обращал на него внимания; Джино, занятый разговором со мной, тоже.
   - Вы заедете завтра, мистер Вителли?
   - Непременно, - подтвердил Джино. - Даже раньше, чем обычно.
   Он мне показался внезапно таким старым, уставшим, что во мне вспыхнула жалость и тревога. Сердце Вителли не железное, говорил Примо, и, кажется, в это можно было поверить. Я осторожно пожал ему руку.
   - Вам нужно отдохнуть, мистер Вителли, - негромко сказал я. Мне хотелось добавить что-то ещё, но я не знал, как подобрать слова на чужом языке так, чтобы выразить свою искренность. Впрочем, мне показалось, что Джино меня понял. Он внимательно посмотрел на меня, потрепал по щеке, и направился к выходу. У самых дверей Вителли задержался обменяться парой фраз с выглянувшим из кухни Папой, и затем покинул ресторан.
   Я проследил, как он садится в свой "Додж" и проезжает мимо окон ресторана, внезапно почувствовав себя очень одиноким. В частности, кроме Вителли, кому я здесь нужен? Передернув плечами, я развернулся, спеша оказаться в людной кухне, где не слышно собственных нерадостных мыслей.
   И наткнулся на Сэма. Обойти не получилось - слишком узким был проход.
   - Не торопись, - с сильным акцентом сказал он. - Я хочу внимательно посмотреть на тебя, русский.
   - Это ещё зачем? - спокойно поинтересовался я. Спокойствие моё заключалось в наличии широкоплечих охранников, сидящих за барной стойкой, и присутствии последних двух посетителей, только что потребовавших счет. Если Сэм хотел ссориться, то у него просто не получится сделать это здесь.
   - Хочу рассмотреть, - сквозь зубы процедил Сэм, по-прежнему сверля меня взглядом. Очень сложно презрительно смотреть на человека снизу вверх, но у него это неплохо получалось. - Откуда ты выполз, белобрысый? Из помойки? Ты ведь даже не итальянец. Скажи, как это у тебя получилось? Что ты сделал, чтобы Топор взял тебя к нам? Дай угадаю. Ты расплакался?
   Я вспыхнул. Было видно, что Сэм очень зол и с трудом сдерживает себя, но я ещё не понимал, в чем дело. Я видел его в первый раз, и даже не знал, как реагировать. Впрочем, моя вспыльчивость не оставила мне вариантов. Наверное, я всё-таки внутренне переживал все эти дни добровольно-принудительного заключения, и Сэм просто помог выпустить всё это наружу.
   - Ревнуешь? - в свою очередь спросил я.
   Он побелел от ярости, в глазах разгорелся злой огонь, и я понял, что мирно разойтись уже не удастся. Я попал в точку.
   - Не понимаю, что он в тебе нашел, - с трудом вытолкнул из себя Сэм, сжимая и разжимая кулаки. - Ничтожество, которое не может постоять за себя... giovane...
   - Бедный Сэм, - с гадкой улыбочкой произнес я, сравнивая счет. - Надеялся стать фаворитом? Все надежды на большое наследство крахом?
   С ещё большим удивлением я понял, что угадал окончательно. Понял я это в тот момент, когда Сэм мне врезал. Удар в подбородок едва не откинул меня на спину, но я удержался, зацепившись за стул. Стул перевернулся, но я сумел удержать равновесие, и почти торжествующе выпрямился, посмотрев на противника.
   Я ждал этого момента! Бить первым я принципиально не хотел: пусть запомнит, что русские первыми не нападают!
   Секьюрити тотчас оказались рядом, заслоняя нас своими спинами от глаз молодой пары, с интересом уставившейся на представление.
   - В чем дело, Сэмми? - спросил один из них. В обычном ресторане, уверяю, вы таких охранников не встретите - в костюмах и с пистолетами за пазухой. Впрочем, парни приходили только по вечерам, когда в зале собирались "важные люди".
   - Он не может ответить, - коротко улыбнулся я онемевшими губами и двинул своего противника ладонью по шее.
   Он охнул, сгибаясь пополам, а я ринулся вперед, подхватив его подмышки, и потащил за собой. Ногой распахнув дверь в кухню, я протащил его мимо изумленных поваров, шустро расступившихся в стороны, и замершего Папы к черному ходу, и пинком вытолкнул Сэма наружу.
   - Эй-эй, ребятки! - раздался за спиной голос Примо. - Вы чего?!
   Сэм уже поднимался на ноги, когда я спустился во внутренний дворик, и к моему появлению оказался готов. Он пошел на меня, как медведь, и, естественно, снова попал под удар: не меняя положения, я ногой толкнул его в живот, отбрасывая на прежнее место.
   На улице оказалось прохладно, мой пыл быстро улетучивался. На самом деле, я уже жалел, что позволил обиде взять вверх. Ссора разгорелась на пустом месте, и моя вина в этом тоже была.
   - Успокойся, - попросил я его, - давай поговорим.
   Он не хотел говорить. Он снова набросился на меня, так стремительно, что я едва успел увернуться. Удар Сэма пришелся по подоспевшему на свою голову Примо, ринувшемуся нас разнимать.
   Парень рухнул как подкошенный, а я наконец разозлился по-настоящему. Жалость - отвратительное чувство, особенно когда жалеешь противника. Сэм развернулся ко мне, и я со всей силой двинул его в челюсть. Упасть ему я не дал: подхватив тело молодого итальянца, я взял его в захват, развернув к себе спиной. Дальше он мог дергаться сколько угодно - вывернуться у него бы не получилось.
   - Успокойся! - я слегка встряхнул его, призывая перестать рыпаться. Сэм был явно слабее меня, и избить его чести мне не делало.
   - Ты... русский... - прохрипел Сэм, безуспешно пытаясь разжать мой захват. - Пусти...
   Я отпустил. Не потому, что Сэм попросил, а потому, что в этот момент кто-то ударил мне по голове. Несильно, не больно, но достаточно ощутимо.
   Я обернулся, потирая затылок, и в ту же секунду Папа Палермо двинул тростью Сэма - так же, как и меня, по голове.
   - Idiota! - гаркнул старик, останавливаясь между нами и размахивая тростью. Крепкое ореховое дерево прогулялось по нашим плечам и рукам, вскинутым для защиты, окончательно отделяя меня и Сэма друг от друга. - Какого дьявола вы сцепились?
   Сэм пробормотал что-то маловразумительное на итальянском. Я деликатно отвел глаза, посмотрев на Примо, которому уже помогли подняться и усаживали на ступени. В дверях кухни столпился любопытствующий народ, и на меня смотрели с новым интересом.
   - Так вы Вителли не поделили, - сделал откровенный вывод Папа, пристально рассматривая нас с Сэмом. Сэм покраснел, я, подозреваю, тоже. - Два болвана! Ты, - иссохшая рука старика ткнула в мою сторону, - что это здесь устроил? А ты, Сэм? Кретины, - пробормотал Палермо, тяжело опираясь на свою трость. - Выслушайте меня внимательно, мальчики, и запомните на всю жизнь. Когда в одной Семье начинаются внутренние разборки, это нехорошо. Очень нехорошо. А Вителли, - гаркнул Папа уже в сторону Сэма, - вправе поступать так, как сочтет нужным. Теперь пожмите друг другу руки. Я хочу это видеть.
   Молодой итальянец бросил мрачный взгляд в мою сторону. Я подождал несколько секунд и первым протянул руку. Сэм тоже подождал несколько секунд, и только затем медленно вытянул свою ладонь.
   - Вот так, - удовлетворенно крякнул Папа, наблюдая за нашим крайне коротким рукопожатием. - А теперь с глаз долой!
   Сэм, круто развернувшись, быстрым шагом пересек внутренний дворик, свернул в проулок, ведущий на главную улицу, и скоро скрылся за поворотом. Его никто не останавливал: парню требовалось время, чтобы всё обдумать. Народ постепенно скрылся в недрах кухни, Папа ушел последним.
   Я подошел к Примо. Парень, как всегда, дожидался меня. Он сидел на ступенях и потирал скулу. Из разбитого носа шла кровь.
   - Извини, - сказал я и улыбнулся. - Не думал, что ты полезешь меня защищать.
   - Тебя! - тотчас вскинулся Манетта. - Русский медведь! Варвар!
   - Пойдем, - не слушая возмущенных воплей, я потянул его за локоть. - Приведем тебя в порядок.
   Мы поднялись в мою комнату, и Примо плюхнулся в кресло, зажимая нос рукой. Я вздохнул и направился в ванную. Там я намочил два полотенца - одно приложил к своей скуле, второе отнес Примо. Парень с бурчанием принял его левой рукой, занявшись своим носом.
   - Пальцев лишился тоже так же? - решил поинтересоваться я. - Полез, куда не просили?
   Манетта хмыкнул.
   - Нет. Всё гораздо проще, русский. Пальцев я лишился в неудачной перестрелке: пистолет разорвало прямо в руке, указательный и средний пальцы спасти не удалось. Но я не сильно переживаю, - Манетта подмигнул мне, - у меня осталось ещё восемь.
   Я усмехнулся в ответ. Как у них всё здесь просто. Впрочем, Примо был прав, недостача пальцев не мешала ему жить. Стоило только посмотреть, что он вытворял с ножами! Я за эти дни так и не научился шинковать овощи так же умопомрачительно быстро, как он.
   - Твой телефон? - кивнул Примо на разряженный мобильный у окна.
   Я кивнул.
   - Почему не пользуешься? - снова поинтересовался он, запрокидывая голову так, чтобы кровь окончательно успокоилась.
   - Разряжен, - пояснил я. - А зарядки у меня нет.
   - "Самсунг"? Могу поделиться.
   - Здорово.
   Мы умолкли. Через некоторое время я отнес свое полотенце в ванную, Примо остался рассматривать потолок. Говорить расхотелось: напоминание о проклятом телефоне вызвало целую волну неприятных образов. Как не старался я не думать о прошлом, оно находило способ напомнить о себе. Сандерсон, "Потерянный рай", Спрут, Нью-Йорк, мафия...
   - О чем задумался?
   - О будущем, - откликнулся я.
   - Переживаешь? - догадался Примо.
   - Что твои боссы решат насчет меня? - ответил я вопросом на вопрос.
   - Боссы? - удивился парень. - У нас все дела решает только один босс, сеньор Джанфранко Медичи.
   Я удивился.
   - Медичи? - в мозгу вспыхнула целая череда исторических образов. - Из тех самых? Интересно... неужели из той самой династии пятнадцатого века?
   - Э-э-э... нет, не думаю, - признался Примо. - Вряд ли. Сам Змей не любит этого уточнять.
   Так я узнал прозвище главы Семьи. Когда мне довелось увидеть его в первый раз, я готов был поклясться, что это слово подходит ему на все сто процентов.
   В тот вечер мы долго не разговаривали. Манетта не стал успокаивать меня, но и каких-либо определенных ответов не давал, и мне это вскоре надоело. Я лег спать раньше обычного, и даже не спустился к позднему ужину, который обычно организовывали повара в конце рабочего дня.
   Спал я беспокойно. Мысли не давали уснуть, и я в который раз в своей жизни пожалел, что не умею курить. С другой стороны, я бы зависел в таком случае не только от воздуха, которым дышу, пищи, которой питаюсь, но и от никотина. Я ворочался с боку на бок, пытаясь хоть как-то утрясти мысли в голове. Получалось плохо. Я ничего не знал о своем будущем, не мог даже предполагать, не знал даже, чего теперь мне желать и чего опасаться. Я знал только одно - я не могу оставаться здесь. Наверняка об этом догадывались и другие.
   Звонок прозвучал так неожиданно и резко, что я вздрогнул в постели, не сразу сообразив, что происходит. Я почти заснул, близился рассвет, и мне показалось, что звонок я слышу во сне. Но трель продолжала звучать - противная и сверлящая, точно зубная боль.
   Я вскочил с постели и схватил мобильный, выдергивая шнур зарядки из сети. Высветившийся на экране номер был мне незнаком.
   - Я слушаю.
   - И слушай внимательно, напарник. Несколько часов назад я убил своего лучшего помощника. Кажется, вы были знакомы?
   Я молчал. Я узнал бы этот голос из тысячи. Я очень хорошо его запомнил в ту проклятую ночь, и не забыл бы уже никогда.
   - Сет проклинал тебя, когда я выстрелил. А ведь я предупреждал его. Предупреждал, что ты не такой пушистый, каким кажешься. Он не поверил. Ему некого винить, он сам наступил мафии на хвост. Мне пришлось загладить его вину перед сеньором Медичи, исправить его ошибку, наказать всех виновных, извиниться, доказать, что парни ошиблись...
   - Откуда у тебя мой телефон? - хрипло спросил я.
   Спрут коротко рассмеялся.
   - Мы с Сандерсоном решили все проблемы, и он оказал мне услугу. Можешь радоваться, напарник - с этих пор у тебя нет обязательств перед стариком. Ты теперь только мой. И позволь сказать, сладкий - у тебя нет шансов. Из-за тебя гибли мои люди. Из-за тебя я вляпался в Медичи, подставляя авторитет другого клана, чей заказ выполняю, - голос Спрута дрогнул. В нем исчезали человеческие нотки, уступая хриплому звериному рычанию. - Из-за тебя я стал объектом для насмешек, подмочил свою репутацию! Ты, сопливый ублюдок, оказываешься хитрее меня! Не думай, что ты такой уж везучий, урод. Медичи больше не придраться ко мне, я выполнил всё, что требовалось. Мы разошлись мирно, у меня нет врагов. А у тебя больше нет союзников. Я не дам тебе быстро умереть, напарник! Ты даже не представляешь, что я за человек. Ты не подозреваешь, сколько есть способов заставить тебя корчиться от боли и умолять о смерти... Да ты, наверное, даже не знаешь, что такое боль...
   Я отключил телефон. Наверное, полчаса я просидел неподвижно, уставившись невидящим взглядом в одну точку.
   Потом поднялся, забрался под одеяло с головой и уснул мертвым сном.
   Когда через пару часов я проснулся, уже совсем рассвело, и мне оставалось только одеться побыстрее, привести себя в порядок и спуститься вниз.
   Перемены я заметил сразу. На меня не обращали внимания. Обычно, как только я появлялся в кухне, в ответ на мое приветствие откликались сразу все; внимание ко мне позволяло думать, что я имею для них какое-то значение. Что им будет не всё равно, если меня вдруг не станет. Красивая была иллюзия, она делала уютным моё пребывание здесь.
   В этот раз мне ответили только двое поваров, да и то смято и неубедительно. Я с удивлением заметил, что промолчал даже Примо, умостившийся между холодильной камерой и дверью в кладовую. Манетта резкими, отрывистыми движениями перебирал овощи, сортируя их по разным ящикам. Правда, через полчаса на кухню заглянул Папа, смачно выругал парня на итальянском, и Примо молча поднялся, даже не огрызаясь, и принялся перетаскивать ящики в кладовую - чтобы не мешать поварам. Я вызвался ему помогать.
   На царившую вокруг меня напряженную атмосферу я попросту не обращал внимания, мои мысли занимал только Спрут. Как мало я о нем знал. Как мало мне о нем хотелось знать... Когда я жил в Чикаго, все вокруг говорили, что он псих. Теперь я не был в этом так уверен. Действовал бритоголовый убийца вполне трезво. Чем дальше, тем больше мне становилось не по себе - из-за меня уже гибли люди. Пусть подонки вроде Сета или Виста, но - люди... Сет, по словам Спрута, являлся его лучшим помощником. И Спрут его не пощадил. Но должно же быть и у этого татуированного подонка слабое место!
   - Что случилось? - спросил я у хмурого Примо, стремясь звуком своего голоса заглушить гнетущие мысли.
   Молодой итальянец ответил не сразу.
   - Босс приехал, - наконец прозвучал ответ. Глаз он не поднимал.
   - Это так плохо?
   Примо метнул в меня быстрый взгляд, и тотчас отвел глаза.
   - Ты совсем ничего не понимаешь? - негромко спросил он. - Не чувствуешь, что происходит?
   - Может, хочу, чтобы ты сам сказал мне, - спокойно ответил я.
   Манетта снова поднял на меня глаза, и в них блеснула злость.
   - А я надеялся, что ты догадаешься, - отрывисто сказал он. - Мы все надеялись, что будет по-другому. Тебя успели полюбить, Олег.
   - Ты говоришь так, будто я уже мертв, - ещё спокойнее произнес я.
   - Послушай, - Примо снова вернулся к своему занятию, спрятав глаза, - всю ситуацию, связанную с твоим дружком, давно и успешно разрулили. Тебя оставили только потому, что четких указаний на счет тебя не поступало, а Джино хотел, чтобы ты оставался в безопасности. Сегодня приедет сеньор Медичи. Босс удовлетворен извинениями, и знаешь, что это значит для тебя? Ох, да ни черта ты не знаешь! - внезапно разозлился Манетта. Он раздраженно замолчал, и я не стал больше трогать его.
   Мы проработали так до полудня, я в основном выносил становившиеся лишними после сортировки ящики и убирал мусор после нервных движений Примо - Папа терпеть не мог, когда работали неаккуратно. Я ещё подумал, что буду скучать по склочному старику. Как ни странно, к нему я привязался почти так же сильно, как и к Примо. Да и ребята в ресторане казались мне хорошими людьми: я неплохо провел с ними время и совсем не хотел их покидать. Но я знал, что очень скоро всё изменится.
   Дверь в кладовую приоткрылась ровно настолько, чтобы пропустить гладкую голову Энцо, помощника мистера Вителли. Я видел его всего один раз; нас не представили, но Примо в тот раз очень живописно его описал: Манетте Энцо почему-то не нравился. Примо энергично проворчал нечто малопонятное на местном диалекте, потирая изувеченную руку. Судя по экспрессии фраз, пожелание вряд ли отличалось приличием. Энцо быстро огляделся, и, заметив меня, расплылся в улыбке.
   - Олег, вот ты где, - протараторил он, втискивая между створками плечо, - идем скорее. Джино хочет тебя видеть!
   Я оглянулся на Манетту. Тот перебирал картофель, раздраженно швыряя овощи в ящик с таким видом, словно от этого неприятный момент мог отодвинуться в неопределенное будущее.
   Неопределенность - самое худшее из состояний. В моем случае можно было строить десятки предположений, и ошибаться в каждом.
   Вокруг происходили непривычные вещи: идя мимо кухни, я видел сочувствующие, даже траурные взгляды, несколько раз слышал быстрый шепот за спиной. Папа Дидимо раздраженно отмахнулся от меня, точно от надоедливой мухи. Они знали то, чего не мог знать я, и кажется, успели мысленно со мной проститься. Если так, я был готов. Мне слишком хорошо дали понять, кто такой сеньор Медичи. Присутствие незнакомых людей в темных костюмах в зале и коридоре, по которому мы шли, только усиливало атмосферу напряженного ожидания.
   Перед кабинетом для важных посетителей, вертя в пальцах изрядно помятую сигарету, ждал Вителли. Энцо незаметно отстал, так что к Джино я подошел в одиночестве. Вителли выглядел обеспокоенным - слишком уж крепко он приобнял меня за плечи.
   - Босс хочет видеть тебя, Олег, - негромко проговорил Джино. - Веди себя спокойно. Не говори, пока не спросят. В глаза Медичи не смотри, если только он сам не подаст тебе знак. Auguro buona fortuna, - пожелал он, хлопнув меня между лопатками. - Пора.
   За дверью оказалась погруженная в полутьму комната. Удивительно, учитывая, что на улице стоял солнечный, яркий день. Здесь, казалось, даже время остановилось. Отделанные деревянными панелями стены тонули в тенях. Единственным освещенным пятном оказался стол. Желтый круг света от низко повешенной лампы падал на зеленое сукно, концентрируясь на раскрытых папках с бумагами. Окна скрывали опущенные жалюзи, от табачного дыма воздух стал серым. Тяжело сопя, Джино протиснулся к незанятому стулу, устраивая грузное тело на потрескивающем сидении. Я остался один у двери.
   За столом сидели четверо мужчин. Пятый, бритоголовый, занял кожаное кресло у окна. В руках он держал развернутую газету. На подлокотнике висел сложенный пиджак, ярко выделялись светлые рукава рубашки под жилеткой костюма. Жалюзи на окне оказались приподняты, с улицы лился дневной свет, но черт лица я не разглядел: незнакомец сидел спиной к свету. Перевернув лист, он вернулся к чтению, отгораживаясь от остальной комнаты.
   Все четверо за столом курили, перед каждым стоял наполненный до половины стакан с виски. Лед ещё не успел растаять, значит, ждали недолго. Троим на вид было от сорока до шестидесяти, четвертый, молодой, с впалыми щеками и ямкой на подбородке, поглядел на меня с вялым интересом. Я мысленно усмехнулся, разглядывая дорогие шелковые рубашки и костюмы, идеально подогнанные по фигурам.
   Несколько минут ничего не происходило. Я стоял, заложив руки за спину, в классической позе секьюрити - опыт работы в "Потерянном рае" - и с деланным интересом разглядывал холёные рожи.
   Я не знаю, что меня всегда напрягало в таких людях. Но если вы присмотритесь, то тоже заметите разницу. У них даже лица другие. Как продажные женщины теряют свою красоту, так и их человеческие черты искажаются, и глаза теряют живой блеск. У них точно бельмо на глазах. Они смотрят на мир через него, как сквозь призму, видят его искаженным, и делают его искаженным.
   Где-то я читал, что такие люди рождены и воспитаны религией денег. Главным принципом религии денег является получение удовольствия от насилия. Она призывает бить слабого, обманывать ближнего. Этот принцип прямо противоположен христианству, это принцип антихриста. И если кому-то это кажется вымыслом или псевдонаучным бредом, стоит всего один раз встретиться с такими людьми в тяжелый момент своей жизни. Если вы потеряете свой статус, дадите слабину, хоть немного изменитесь, отступив от их законов - вы станете плебсом, навозом, удобрением, которое требует соответствующего отношения.
   Нет в этом ничего удивительного - у всех свои мерки мышления. Кто-то мыслит категориями добра и зла, чести и подлости, кто-то меряет мир и людей в нем по степени пользы, которую можно из них извлечь. Интересно, какую реакцию лично у вас вызывают слова "благородство, верность, честь"? Хочется надеяться, что не саркастическую усмешку. В моем родном мире ещё остались люди, для которых эти слова -- не пустой звук.
   О моем присутствии словно забыли. Итальянцы просматривали бумаги, лежавшие на столе, обменивались короткими фразами, пригубляли виски или раскуривали новые сигареты. От дыма у меня запершило в горле; я в очередной раз пожалел, что не курю: может, тогда было бы легче переносить эту вонь. Помня напутствие Джино, я выжидал, рассматривая мафиози: когда ещё мне доведется увидеть живых гангстеров, образом жизни которых я так восхищался в детстве? Ещё я пытался вычислить среди них мистера Медичи.
   Я остановил выбор на импозантном мужчине во главе стола. Густые седые волосы, зачесанные назад, придавали ему сходство с патриархом. В уголке плотно сжатых губ застыла тонкая сигарета, пронзительный взгляд буквально пробирал насквозь. Темно-серый костюм выглядел настолько строгим и одновременно элегантным, насколько может выглядеть очень дорогой костюм, притом так, чтобы это мог понять даже неискушенный новичок вроде меня.
   Мафиозо, сидевший по левую руку от мужчины, оторвался от бумаг, и, скользнув по мне ленивым взглядом, коротко бросил соседу:
   - Poppante...
   Я вспыхнул, в ушах зашумело от прилившей крови. Несколько раз в мой первый день работы на кухне этим словом меня обзывал Папа Дидимо. Я тогда заинтересовался, и Примо услужливо перевел. Сволочи! Эти холеные, уверенные в себе... мужчины оценивали меня точно бессловесный скот! Poppante... сосунок.
   - Захлопни пасть, - ровным голосом произнес я, и в комнате вдруг воцарилась абсолютная тишина. Этого ждали - что я сорвусь. Но явно оказались не готовы к тому, что заткнуть меня будет непросто. - Или выйди и докажи, что ты лучше меня. Сомневаюсь, что у тебя получится.
   За спиной у меня раздалось невнятное сопение - Джино нервничал. Я же пытался сосредоточиться на том, чтобы мой голос оставался ровным.
   - Вот видишь. Ты остался сидеть.
   Голос всё-таки дрогнул; ярость рвалась наружу. В лице побелевшего от гнева мафиози я видел всех тех паразитов, на которых успел насмотреться вдоволь за свою жизнь. Зажравшиеся недолюди. Глисты, пожирающие организм общества. Вот только они не знают, что червь точит плод, но сам дохнет до того, как ему удается оттуда выбраться.
   - И знаешь, почему? - пользуясь повисшей в комнате гробовой тишиной, продолжил я. - Потому что тебе нечего поставить против меня. Что у тебя есть? Только твой статус и твои деньги. И ты очень боишься их потерять. Ты зависим от них, ты без них ничто. Поэтому ты не решаешься поступать так, как считаешь правильным. Например, врезать мне. Потому что Змей не велел.
   Тут я хватанул через край: сзади раздался громкий кашель, Вителли отчаянно пытался привлечь мое внимание. Тщетно. Я ненавидел эти рожи, полные самодовольства и осознания собственной безнаказанности, неприкасаемости, превосходства... Я их ненавидел.
   - И пока ты ждешь команды своего босса... я могу говорить тебе всё, что угодно. Сделать с тобой всё, что угодно. Действовать так, как никогда не сможешь действовать ты. Потому что я, в отличие от тебя, свободен.
   Повисшую после моей тирады тишину можно было резать на тонкие ломти. Несколько секунд ничто в комнате не менялось. Затем с шумом отодвинулись стулья. Мафиози молча покидали кабинет, словно разом вспомнили о важных и неотложных делах. Я слышал, как тяжело, точно раненый, дышит Джино, но ни говорить, ни двигаться ещё не мог. Я буквально чувствовал, как в приступе гнева от лица отхлынула вся кровь, и сейчас медленно успокаивался, хотя по-прежнему не мог разжать сведенные за спиной руки. Говорить я тоже не мог: я и так сказал больше, чем требовалось.
   Я ошибся. Седой мужчина вышел последним, прикрыв за собой дверь. Бритоголовый в кресле неторопливо отложил газету.
   - Подожди за дверью, Джино.
   В голосе дона Медичи, как и в речи Вителли, слышался мелодичный акцент. Бархатный, как крылья бабочки, и острый, как прикрытый тканью стилет. Не знаю, что думал в тот момент Джино: на лбу у него пролегли глубокие складки, темные глазки беспокойно перебегали от босса ко мне. Бросив последний ободряющий взгляд, Вителли покинул комнату.
   - Возьми стул и сядь, - велел Медичи, указывая на свободный участок у окна.
   Позиция, выбранная им, позволяла видеть моё лицо, самому оставаясь в полутени. Поставив стул, я сел. Молчание затянулось. Я чувствовал взгляд, изучающий, пытливый, и решил нарушить ещё одно правило. Я посмотрел в глаза Змею.
   Они оказались синего цвета. Холодные, словно все льды Арктики. Глаза безжалостного руководителя, жестокого, опытного, не знающего поражений. Я знал, что между Медичи и Джино десять лет разницы, но с таким же успехом мог бы дать ему от сорока до пятидесяти. Несколько морщин пересекали лоб, жесткие, сухие губы были крепко сжаты. Я ощутил легкий прохладный запах парфюма. Отводить глаза я не стал: это стало бы проявлением слабости. Кроме того, во мне проснулся слабый интерес. Змей не вызывал отрицательных эмоций. Я не хотел думать о нем плохо. Да и что я терял? Уже ничего...
   - Чего ты ждешь? - неожиданно спросил Медичи.
   Вопрос застал врасплох. Я растерянно пожал плечами.
   - Ничего. Для меня и так уже сделали достаточно.
   Находясь один на один с итальянцем, я понял, почему остальные предпочитали помалкивать. Люди, подобные Джанфранко, излучают уверенность, спокойствие, и вместе с тем заставляют вас чувствовать себя на краю пропасти. Я не боялся: человеческий суд меня не пугал, а к высшему я был готов. Но сейчас, чувствуя на себе взгляд дона Медичи, мне почему-то жадно, до боли захотелось жить.
   - Мне рассказывали о тебе, - Медичи положил руки на подлокотники кресла, - Олег Грозный. Вителли поручился за тебя. Знаешь, чего он просил?
   - Принять меня?
   Медичи усмехнулся.
   - Семья, Олег, это большой, хорошо отлаженный механизм. Каждая часть на своем месте, каждая выполняет свою работу, не мешая остальным. Ты не будешь полезен.
   Я отвел глаза. Я всё-таки не ошибался. Такие, как Змей, оценивают стоимость человека по степени его полезности. Мне не оставалось ничего другого, кроме как сидеть и слушать. Что я мог сделать, если Медичи уже всё решил? Моя жизнь в это момент не стоила ничего.
   - Меня убьют.
   - Я бы так и поступил, - едва заметно кивнул дон, - ты слишком много видел. Свидетели мне не нужны.
   - Но я мог бы быть вам полезен, - криво усмехнулся я. Странное дело, можно не бояться смерти, и в то же время пытаться протянуть время, ухватить последний шанс. Или, по крайней мере, насладиться последними моментами своей жизни. - Кроме того, я не стану свидетельствовать против вас или любого другого из вашего окружения.
   - Предлагаешь поверить тебе на слово?
   - Вы разбираетесь в людях, мистер Медичи, - я пожал плечами, - вы знаете обо мне всё, и можете сделать многое. Я только могу повторить. Я не враг вам или мистеру Вителли.
   - Ты действительно мог бы быть полезным мне, - заметил Джанфранко. - Отличный боец, умный, уважающий традиции молодой человек. Джино будет расстроен; он готов отстаивать тебя вопреки здравому смыслу.
   - Это плохо?
   - Неправильно.
   Я усмехнулся.
   - В вашей власти принять то решение, которое вы посчитаете правильным.
   В тот момент я был почти уверен, что меня всё-таки убьют, и, наверное, на какое-то мгновение испугался. Грубость спасала меня от того, чтобы показать свой страх. Но мне показалось, что сеньор Медичи всё понял. И решил быть снисходительным.
   - Власть... - помедлив, проговорил он. - Люди готовы платить обожанием, если я дам им почувствовать себя защищенными.
   - У нас это называют "молодец среди овец", сеньор Медичи, - хотелось перед смертью сказать как можно больше. - Легко получить обожание стада. Или стаи. Попробуйте завоевать уважение равного себе. Власть ведь не в деньгах, не в силе. Сила - это ещё не власть. Власть - в доверии. Нет доверия, нет власти. Максимум, можно воспользоваться силой или деньгами. Но если нет доверия... власти тоже нет. Хотя вы можете подумать, что я слишком молод, чтобы судить об этом.
   - По-твоему, мне не доверяют? - Спросил Медичи. Вкрадчивые нотки, звучавшие в его голосе, скрывали другие, металлические, грозные, как ворочающийся вдалеке гром. - Чтобы прийти ко мне со своими бедами, люди должны знать, кому вверяют жизнь и благополучие не только самого себя, но и своей семьи. Разве без доверия, о котором ты так ревностно печешься, они бы стали просить такого, как я, Олег?
   - Я бы назвал это отчаянием, а не доверием, сеньор Медичи. Идти к такому, как вы.
   - Ты не итальянец, - усмехнулся Джанфранко, - у нас разные понятия о доверии и отчаянии. Но и в том, и в другом случае, я могу дать нуждающемуся защиту и поддержку.
   -  Какое имеет значение, итальянец или русский? - искренне поразился я, снова взглянув на Джанфранко. - Разница только в нас с вами, в наших возможностях. Вы... - я вдруг запнулся и улыбнулся - несмело, но искренне. Мне кажется, Змей тоже понял, что мы говорим на разных языках. И никогда друг друга не поймем. Не захотим понять. Он - в силу возраста и привычки, я - в силу непробиваемого максимализма.
   Я вторично нарушил рекомендацию Вителли. Вообще ситуация оказалась, конечно, глупой: обвиняющая сторона не знала, что на самом деле собой представляет сторона слушающая. Медичи смотрел на меня, словно ожидая дальнейшей реакции, а я смотрел на него.
   Между нами лежала пропасть. Дело было не только в возрасте или социальном происхождении. Каждый жил в своем собственном мире, поступая согласно своим законам и убеждениям. Джанфранко Медичи не привык слышать отказа, он не ошибался, и он не знал жалости. Более страшного врага я не представлял, но ещё меньше мне хотелось иметь Змея своим покровителем. Если от Сандерсона или Спрута я мог уйти, то путь Медичи для меня означал только одно: бездна.
   И он теперь видел, что я это знаю. Когда он заговорил, его голос звучал ровно, без единой эмоции.
   - С тобой возникнут проблемы. Не сейчас, в будущем. Ты слишком честен и прямолинеен, чтобы выполнять нашу работу. Ты не умеешь убивать, и беспрекословно подчиняться приказу тоже не будешь. Я знаю Вителли, он помогал бы тебе, покрывая твои промахи, но однажды ты откажешься выполнить поручение. Ты начнешь играть против меня. И мне придется тебя убрать. Система должна работать без перебоев. Мне не отказывают.
   - Понимаю, - тихо сказал я. - И что вы решили?
   - У тебя есть несколько минут. Можешь проститься с Вителли. Затем мой человек отвезет и высадит тебя в городе, в любом месте, где пожелаешь. Спрут не оказывал нам услугу, а я не намерен помогать Курту разыскивать тебя. Я не желаю тебе удачи - таким, как ты, она ни к чему.
   Лежащая на подлокотнике кисть Медичи дрогнула: мне указывали на дверь, давая понять, что подошел конец встречи.
   Курт. Спрут.
   Я помедлил секунду, затем поднялся.
   - Олег, - позвал Медичи, - Спрут найдет тебя. Держись людных мест, не бойся звать на помощь: он не осмелиться стрелять в тебя при свидетелях. Ему нужна месть, он постарается взять тебя живым. Обрати это в преимущество.
   - Спасибо, мистер Медичи, - улыбнулся я, берясь за дверную ручку. - Хотя сомневаюсь, что у меня есть преимущества в этой ситуации.
   Уголки губ Медичи чуть дрогнули. Я на всю жизнь запомню его лицо в тот момент. То, что заменяло ему улыбку. Самую настоящую человеческую улыбку, выраженную в едва заметном изменении мимики лица. По крайней мере, я сумел увидеть настоящего дона Медичи. Пусть и на один только миг.
   Вителли ожидал за дверью.
   - Что? - он заглянул мне в глаза, схватил за руку. - Что?
   - Я приду через минуту, мистер Вителли, - я отвернулся от него, - встретимся в зале.
   Он всё-таки увидел мои глаза. Скорее всего, поэтому отпустил мой локоть, позволяя мне уйти. Я слышал, как он открывает дверь кабинета - наверное, решил узнать у самого Змея, чем закончилась встреча. Я не оборачивался.
   Пройдя коридор с курящими в нем мафиози, проводившими меня долгими взглядами, я миновал служебные помещения и влетел в уборную, захлопнув за собой дверь. Не глядя на себя в зеркало, открыл кран, набрал полные ладони воды, и опустил на них горящее лицо.
   В ушах звенело, в глазах щипало. Я не понимал, что со мной происходит. Совсем не понимал. Я пытался прокрутить в голове разговор с Медичи и не мог. Что я там наплёл? Про доверие? Про власть? Идиот... Что мог подумать про меня Змей? Ничего хорошего. Только то, что заставить меня, кретина, подчиняться, можно будет только одним способом - заслужив мое уважение. Неконтролируемый. Не запугаешь, не заставишь. Не слишком ли высоко себя ценишь, poppante?
   Я мог бы остаться. Усмирить гордыню, подчиняться приказам. И как сыр в масле кататься под боком у Вителли. Джино...
   Я и не подозревал, как сильно привязался к проклятому итальянцу. Он дал мне почувствовать себя важным, нужным... защищенным, как в детстве. Всего через несколько минут я снова окажусь на улице, лицом к лицу со Спрутом, и на этот раз мне никто не поможет. А я не справлюсь один.
   Я захлебнулся водой и закашлялся, отплевываясь от попавших в горло капель. Наскоро вытер лицо и вышел в коридор.
   - Олег? - высунувшийся из кухни Примо бегло взглянул на ожидающего меня парня в черном костюме, на мою мокрую рубашку, горящие глаза. - Ты...
   - Покидаю ваш замечательный отель, мэтр, - широко улыбнулся я. - Благодарю за проведенное в этих стенах время! - я похлопал его по плечу, не давая вставить ни слова. - Попрощайся за меня с Папой. И с ребятами. Я буду помнить вас.
   - Уже? - Манетта посмотрел на моего конвоира. - Какого дьявола... прямо так?
   Он окинул меня взглядом. Я так и остался в светлых джинсах, рубашке и кроссовках, которые мне в первый день принес Примо. Документы я всегда носил с собой, только одежда моя осталась наверху, в комнате. Мне не хотелось за ней подниматься. Мне не хотелось задерживаться здесь больше, чем на те "несколько минут", что отвел мне сеньор Медичи.
   - Спасибо за всё, дружище, - улыбнулся я, пожал руку итальянцу и направился в зал. Мой конвоир пошел следом.
   Вителли ожидал меня на улице. Ресторан, как я заметил, закрыли для посетителей - наверняка по поводу приезда босса. Едва я появился, пожилой итальянец повернулся ко мне, беспокойно складывая мобильник в карман.
   - Что же ты натворил, бамбино, - с сожалением и горечью проговорил Джино.
   Я поёжился от холода: я уходил так же, как пришел, без куртки. Мне ничего не было нужно от них. Больше ничего. Меня уже ждали: темно-серая машина с затемненными стеклами припарковалась прямо у ресторана. От нового витка судьбы меня отделял всего один шаг.
   - Простите меня, мистер Вителли, - проронил я. Каждое слово давалось с трудом. Чья-то холодная, безжалостная рука стискивала мне горло, не давала дышать. - Надеюсь, у вас не будет проблем из-за меня.
   - Олег.
   Я посмотрел ему в глаза. Мне показалось, он хочет что-то сказать, но вокруг были люди. Люди Змея. Он промолчал, продолжая смотреть на меня.
   - Спасибо вам за всё, что вы для меня сделали, - сказал я, проглотив вставший в горле ком. Я наконец-то понял, как называется чувство, которое я испытывал. - Вы спасли мне жизнь, и я никогда этого не забуду.
   Порывисто я обнял его, и отвернулся - так же порывисто, не имея больше сил затягивать расставание. Так всё и должно было закончиться. Чего я ждал от мафии?
   - Стойте! Стой! Олег!
   Я обернулся. Выбежавший из кухни Примо подскочил ко мне и буквально впихнул мне в руки черную кожаную куртку. Это была его куртка, и я не хотел брать.
   - Возьми, - разозлился Манетта. - Черт бы тебя побрал, русский!
   Я посмотрел на Вителли, на куривших у входа парней в костюмах и наконец - на Примо. У него оказался невозможно пронзительный, очень живой взгляд, и я не смог его выдержать. Я потрепал парня по плечу, накинул куртку, и улыбнулся.
   Затем сел в машину и захлопнул за собой дверь.
   Водитель медленно отъехал от ресторана, и свернул на первом же перекрестке. И я больше их не видел.
  
  
  
   Глава 4.
   Он избавит тебя от сети ловца, от гибельной язвы. Перьями Своими осенит тебя, и под крыльями Его будешь безопасен; щит и ограждение - истина Его. Не убоишься ужасов в ночи, стрелы, летящей днем, Язвы, ходящей во мраке, заразы, опустошающей в полдень. Падут возле тебя тысяча и десять тысяч одесную тебя; но к тебе не приблизится. Только смотреть будешь очами твоими и видеть возмездие нечестивым. Ибо ты сказал: "Господь - упование мое"; Всевышнего избрал ты прибежищем своим. (Псалом 90:3-9).
  
   - Куда?
   Я безучастно посмотрел на водителя.
   - Вези куда хочешь. Я не знаю города.
   Рядом со мной сидел крепкий парень в костюме и плаще - я мельком посмотрел на него и отвернулся, уткнувшись в окно. Они перебросились парой фраз, затем водитель чертыхнулся и свернул на главную улицу.
   Ехали молча. Как я чувствовал себя? Побитой собакой, сломанной игрушкой, отработанным материалом. Я не хотел думать о Вителли плохо, но обида душила меня, разъедала душу, как соль рану. Захотелось поиграть в великодушие - подобрали. Не сложилось - выкинули на улицу. Лучше бы я сдох тогда. От голода. Или замерз наутро второй ночи. К хорошему быстро привыкаешь, и слишком мучительно потом вырывать из сердца добрые чувства.
   Вспомнились вдруг - так болезненно точно - слова бессмертного Грибоедова. Избавь нас, Боже, пуще всех печалей и барский гнев, и барская любовь! Вот уж точно! Я постарался улыбнуться, но вместо этого почувствовал, как в горле встает предательский ком, и закрыл глаза.
   Спустя несколько минут я снова посмотрел в окно. Мы проезжали мимо какого-то парка, и вспомнился вдруг тот мост, который стал мне приютом в первые две ночи моей уличной жизни. Я едва не обратился к водителю, чтобы тот изменил маршрут, но затем передумал. Во-первых, на сырой земле было чертовски холодно, а почки у меня всё ещё болели. А во-вторых, безлюдный Централ-Парк меня теперь пугал. Да и до Амстердам-авеню от него рукой подать, а я совсем не хотел случайной встречи с Отто Ленцом.
   Я махнул на всё рукой и смотрел в окно, разглядывая улицы, дома, клубы смога и огни реклам. На город опускался туман. В куртке Примо было гораздо теплее, но не настолько, чтобы не замерзнуть после нескольких часов на улице. Конец ноября выдался холодным, порой по утрам я замечал снежинки. Зима приближалась - зима в чужом городе.
   Меня высадили в западной части Нью-Йорка, в Хобокене, недалеко от причала. Я вышел из машины, следом выбрался мой сопровождающий.
   - Тебе что-нибудь нужно?
   Я покачал головой.
   - Тогда удачи.
   Спрятав руки в карманах, я быстрым шагом пошел прочь. Меня ничто не держало. Скорее уйти от их взглядов, спрятаться за ближайшим поворотом... Я и в самом деле уходил от них так же, как пришел - голодный, одетый не по погоде, и без гроша в кармане. Наверное, стоило быть благодарным - всё могло окончиться хуже. Если бы не Вителли...
   Вспоминать о старике оказалось больно; я всегда тяжело расставался с теми, к кому успел прикипеть душой. Я ускорил шаг.
   Вскоре я свернул на параллельную улицу и пошел вдоль неё. Куда идти, я не представлял. Слева от меня тянулся причал, и я мог видеть небоскребы Манхэттена на Центральном острове. Я прошел едва ли квартал, когда услышал позади визг тормозов. Инстинктивно я оглянулся: из остановившейся прямо посреди улицы машины выскочили четверо; водитель тоже не остался на месте.
   - Стой, ублюдок, - приказал один из них, в то время как остальные приближались ко мне.
   Я попятился. Наверное, парни не стреляли только потому, что было ещё достаточно светло, по улице ходили люди, ездили машины, и где-то близко могли находиться копы. Здесь, среди обычной городской суеты, я чувствовал себя как в аду.
   И мой дьявол стоял передо мной.
   - Ты слышал его, - повторил парень с рыжим ирокезом, подступая ближе. - Не шевелись.
   Я медленно отходил назад, не сводя глаз со Спрута. Он не проронил ни слова, но молчание испугало меня больше, чем вся его тирада по телефону. Я вдруг заметил, что у него голубые глаза. Серо-голубые, если быть точным, почти бесцветные, но почему-то в тот же момент я вспомнил Медичи. И отчаянно захотел обратно в прокуренный зал, повернуть часы вспять, вернуть наш разговор, и повести его совсем по-другому, чтобы он разрешил мне остаться в ресторане, остаться с ними... потому что я оказался не готов встретиться со своим врагом.
   - Олег.
   Собственное имя из уст противника прозвучало почти как ругательство.
   - Курт.
   В его глазах вспыхнула знакомая дикая искра.
   Я развернулся и побежал. Я не привык бегать, и прекрасно знал, что это заведомое поражение. Слушая топот за спиной, я вспоминал слова Хорхе: "Начну бежать - дам сигнал, чтобы меня ловили". И я дал им такой сигнал.
   Я мчался в сторону причала, не разбирая дороги, мимо стоянок и старых зданий. Летел в ещё большую глушь, не видя возможности свернуть. Мимо, едва не сбив меня с ног, промчалась машина, и я свернул с основной дороги, перепрыгивая на другое шоссе. Оно напоминало мне трассу для контейнеровозов в нашем одесском порту - нырнув под эстакаду, я побежал вдоль неё между опорных столбов. В тот же момент я понял, что меня догоняют, попытался бежать быстрее, едва не упал, и оглянулся.
   Спрута среди преследователей я не увидел, и на какой-то миг успокоился. Я остановился, с трудом восстанавливая дыхание, быстро огляделся, подхватил валявшийся у опоры камень. Первым бежал парень с ирокезом, сразу за ним - плотный брюнет в короткой куртке. Я даже не целился. Просто метнул камень вперед..
   Если бы кто-то тремя месяцами ранее сказал, что я на такое способен, я бы только рассмеялся. Я, своими руками, в трезвом уме и здравой памяти, раскроил человеку голову.
   Брюнет рухнул как подкошенный. Кровь хлынула на асфальт, залила глаза, ладони, которыми он закрыл лицо, потекла по подбородку. "Ирокез" оглянулся, не добегая до меня нескольких шагов, его лицо исказила гримаса ярости и страха. Брюнет стонал, не пытаясь подняться, а я застыл, только сейчас поняв, что натворил.
   - Ублюдок! - взревел парень с ирокезом, потянувшись к поясу.
   Он ещё не успел вытянуть пистолет, когда я сорвался с места. Первый выстрел пришелся в столб, за которым я скрылся, а потом я свернул с трассы. Я бежал, не разбирая дороги, в ужасе от того, что только что сделал, и когда впереди увидел реку, понял, что дальше бежать некуда.
   Я обернулся. Меня не преследовали - должно быть, "ирокез" остался с брюнетом. Слава Богу, значит, он ему поможет, а я...
   - Вот он!
   Я побежал, ещё не разглядев толком, откуда появился противник. Кажется, это был водитель, который в начале погони исчез вместе со Спрутом. А значит, сам бритоголовый тоже близко.
   Я остановился, тяжело дыша. Водитель остановился тоже. Мы находились на набережной; неподалеку на двух скамейках сидели люди, у берега прогуливались пары. Мы посмотрели друг другу в глаза. Я не знал, что делать дальше. Он не тронет меня здесь, пока я на виду у прохожих...
   Внезапно что-то изменилось. Я глянул в глаза водителю, и увидел злое торжество охотника, нагнавшего жертву. Всё ещё с трудом переводя дыхание, я обернулся.
   - Плохо бегаешь, напарник.
   Выбросив руку вперед, Спрут схватил меня за куртку и притянул к себе. Я только сейчас понял, что мы одного роста, и за короткий миг смог рассмотреть его лицо. Я хорошо помнил эти острые черты, пустые глаза, но татуировку в виде осьминога смог рассмотреть лишь сейчас. Между багровыми щупальцами спрута, напоминавшими старые шрамы, кожа была мертвенно синего цвета. Голова осьминога, очевидно, была наколота на затылке Курта, и от неё в восемь сторон света, точно два наложенных друг на друга креста, расползались щупальца.
   Я вдруг понял, что изображала татуировка Спрута. Искаженный, уродливый флаг Великобритании. Немец? Теперь я сомневался и в этом тоже. Всё, что я слышал про этого человека, рано или поздно оказывалось ложью. Я никогда не справлюсь с ним, хотя бы потому, что ничего не знаю о нём, и вряд ли когда-либо узнаю.
   Я дернулся, пытаясь отстраниться.
   - Не стоит, - одними губами прошипел Спрут, вдавливая мне в живот дуло пистолета. Расстегнутые полы куртки скрывали оружие от чужих глаз. Редкие прохожие прогуливались вдоль воды, и на то, что творилось за их спинами, внимания почти не обращали. Ну стоят два идиота друг напротив друга. Слишком близко, но мало ли в этой стране извращенцев?
   - Этот ублюдок покалечил Рэя, - услышал я голос водителя. Он говорил негромко, но и не особо таясь - звуки заглушал шум волн. - С ним Фанк...
   - Я разберусь, - не сводя с меня взгляда, бросил Спрут. - Думал, тебе всё будет сходить с рук? - Приблизив лицо так, что я ощутил его дыхание, спросил он. - А я ничего не забыл. Все твои долги, с самой первой встречи. Я их помню. Везучий сукин сын... Неужели ты думал, что Сандерсон действительно нанял тебя пришить меня? Сопляк... Не стоило тебе переходить мне дорогу, сладкий. Я умею договариваться со своими противниками. А ты - нет.
   Схватив меня за локоть, и подталкивая дулом в бок, Спрут потащил меня за собой. Водитель шел следом, прикрывая нас спиной.
   Идти пришлось недолго. Мы удалились от набережной, и оказались среди ржавых труб и гниющих от влаги и старости прибрежных строений. Уже начинало темнеть; людей встречалось всё меньше. Возле одного такого покосившегося здания их не оказалось совсем, и, быстро оглядевшись, Спрут сделал знак водителю. Тот отпер дверь, пропустил нас внутрь, и зашел следом.
   Окна в здании забили листами железа и досками, и если бы не свет, проникающий сквозь многочисленные щели в стенах, мы бы оказались в кромешной тьме. Скорее всего, раньше здесь была электрическая подстанция, которую переоборудовали на складские помещения, а затем и вовсе приготовили под снос, но часть аппаратуры осталась - какие-то стальные боксы, металлические стойки и обитые железом ящики.
   Об один из таких ящиков меня и ударил Спрут. Мы едва зашли внутрь, когда он резко потянул меня в сторону. Я споткнулся, и Спрут, схватив меня за волосы, с размаху двинул меня лицом об угол. В голове зазвенело; на какое-то время я потерял способность двигаться, кулем свалившись на пол, и прижимая руки в разбитому носу. Кажется, я застонал; Спрут присел рядом и широко ухмыльнулся, отводя мои ладони от лица.
   - Знаешь, красавчик, почему Отто тебя отпустил? Ведь ты же сам пришел... Сам! О, как я разозлился, когда узнал об этом! Ленц испугался. Сказал - не мог он прийти один, что-то тут нечисто, слишком спокойным он выглядел... и дал тебе уйти. Но догадался посадить тебе на хвост ребят. А потом тебе крупно повезло. Ты встретил Вителли. Подгони машину! - резко бросил застывшему водителю Спрут. - Чего ждешь?!
   Я всё ещё не мог прийти в себя. Это только в фильмах актеры прыгают даже после того, как им отстрелят почки.
   - Ты идиот, - внезапно очень спокойно проговорил Спрут, наблюдая за моими попытками подняться. - Я долго не мог понять, кто ты, и что из себя представляешь. Вначале ты втерся в доверие к Сандерсону, затем решил играть по-крупному и перетянуть на свою сторону нью-йоркскую мафию... я даже немного испугался. Неужели, подумал я, маленький ублюдок сумеет настроить их против меня? А ведь ты, будь у тебя немного ума, мог бы.
   Я наконец пришел в себя, и даже сумел приподняться. Не меняя положения, Спрут коротко, без размаха ударил меня. Опять в лицо; не иначе, нащупал слабину. Я стукнулся затылком о бетонный пол и снова приложил дрожащие ладони к лицу. Нужно собраться, мы здесь одни, у меня есть шанс...
   Спрут придавил меня к полу коленом, сместив весь вес своего тела, и я едва не задохнулся, дернувшись под ним. Дуло пистолета вжалось мне в висок, в свободной руке Спрута сверкнуло лезвие.
   - Ты хорошо видишь моё лицо? - прошипел он, склонившись ниже. - Шрамы тоже видишь?
   Я видел. Шрамы, которые мастер, наносивший татуировку, замаскировал под щупальца осьминога. Я слабо мотнул головой; у меня оставалось совсем мало времени, прежде чем вернется водитель.
   - Я хочу сделать тебе такие же. У нас будет время...поверь мне...будет время...
   Лезвие скользнуло по моей щеке к виску, зацепилось за кожу, порезав скулу. Я зашипел, и Спрут нажал сильнее.
   - Не тронь меня, сволочь! - не выдержал я. Этому психу ничего не стоило вырезать мне глаза, если ему вдруг взбредет это в голову, а сила, с которой он давил на нож, начинала пугать. - Слезь! Слезь с меня!
   - Кричи, - ухмыльнулся Спрут, и от этой отвратительной гримасы мне стало дурно. - Кричи громче, сладкий!
   Я дернулся, начиная паниковать. Способа вывернуться я не видел - Спрут был профессионалом и прекрасно знал все положения, из которых я мог бы его достать. От прямого удара он бы легко уклонился, скинуть его, лежа плашмя на полу, я никак не мог, дергаться тоже не спешил - кончик ножа маячил у меня перед глазами.
   - Как? - выдохнул я, пытаясь оттянуть время. - Как ты меня нашел?
   - Ты один такой на весь Нью-Йорк, - криво усмехнулся Спрут. - Мало кто на твоем месте искал бы защиту у макаронников. И Вителли-Топор в Нью-Йорке только один. Мои люди дежурили в Маленькой Италии. После того, как мне удалось решить вопрос с Медичи, нам следовало только подождать. Я не поверил своему счастью, когда увидел, что тебя вышвырнули из ресторана. Нам оставалось только поехать следом...
   - Отпусти меня, - выдавил я.
   - Отпустить тебя?! - поразился Спрут. - Отпустить?!
   Рука, державшая нож, дрогнула. Я мгновенно дернулся в сторону, отшатываясь от разящего лезвия, одновременно перехватывая руку с пистолетом. Перехватил неудачно: я слишком сильно сжал его кисть, и тотчас громко хлопнул выстрел. Пуля свистнула мимо уха, и на несколько секунд я оглох. Я сумел схватить Спрута за второе запястье, но и только. Перекатиться я не мог: он сидел сверху, и от увеличивающегося давления в груди я начинал терять дыхание. Наша борьба продолжалась недолго, когда на улице раздались какие-то звуки. Спрут и не подумал останавливаться: он пытался скрутить мне руки. Зато во мне вдруг вспыхнула безумная, ошалелая надежда на спасение.
   - Помогите! - хрипло крикнул я. - Помогите!
   - Эй? Есть кто живой? - раздался приглушенный голос снаружи.
   Спрут выругался и резко вырвал из моего захвата обе руки, метнувшись к выходу. Кто-то ходил у двери, явно прислушиваясь к происходящему внутри. Я вскочил на ноги, и Спрут мгновенно вскинул руку с пистолетом, призывая меня оставаться на месте. Он бы вряд ли убил меня, но вполне мог прострелить, например, колено, чтобы обезвредить. Я остался на месте.
   Несколько секунд мы стояли в полной тишине: если кто-то и был снаружи, то наверняка уже ушел, решив не ввязываться в криминальные разборки. Пользуясь случаем, я попытался нащупать в темноте хоть что-то, что могло сойти за оружие. К тому моменту, когда Спрут перестал прислушиваться, и развернулся ко мне, я его нашел. Кусок стальной трубы - не самый лучший вариант снаряда, но я вложил в бросок все силы, которые во мне оставались. Никакого вреда осколок причинить не мог, но на секунду Спрут пошатнулся, и мне этого хватило. Метнувшись вперед, я толкнул его к стене, выбил из ладони пистолет, и одновременно ударил коленом в живот.
   Он сдавленно зашипел и согнулся, а я нащупал дверной замок, провернул щеколду, и буквально выкатился на улицу. Мир вокруг пошатнулся, но я не останавливался. Спруту потребуется всего пара секунд, чтобы подхватить пистолет и выбежать следом.
   - Русский! - позвал меня незнакомый голос. - Стой!
   Мельком обернувшись, я заметил мужчину в костюме, спрятавшегося за углом старого склада, но не узнал его, и не остановился. К черту!
   - Стоять!!!
   А вот этот голос я уже узнал, и припустил ещё быстрее. Я понимал, что если Спрут сейчас меня догонит, то уйти уже не получится: он меня просто убьет. От побоев у меня кружилась голова, отчего я петлял, шатаясь из стороны в сторону: наверное, поэтому две пущенные вслед пули ударили об асфальт в сантиметре от моих ног. Потом стрельба прекратилась, и я понял, что меня догоняют. Я круто свернул за угол, промчался мимо череды полуразрушенных зданий, причала, и, не разбирая дороги, побежал по тротуару мимо прогуливающихся парочек, отшатывающихся в стороны при виде меня. Подбородок заливала кровь из разбитого носа, но я даже не попытался её вытереть. Я выбежал на небольшой мостик над автомобильной стоянкой, и оглянулся.
   Я увидел бегущего в сотне метров Спрута, а за ним - незнакомца в костюме. Уже мало соображая, что делаю, я перенес ноги через перила и спрыгнул с моста вниз.
   Приземление оказалось неожиданно мягким: я свалился на голову проходившему под мостом мужчине, опрокинув его на асфальт.
   И услышал под собой сдавленный, яростный, и самый отборный русский мат, который мне когда-либо доводилось слышать в жизни.
   Меня бесцеремонно спихнули наземь, и я увидел перед собой мрачное славянское лицо с чистыми зелеными глазами, смерившими меня злым и одновременно удивленным взглядом.
   - Вот дерьмо, - выдохнул мужчина, первым поднимаясь на ноги.
   Я вцепился в рукав его куртки, не давая отстраниться.
   - Помоги мне, - попросил я на русском, глядя ему в глаза. - Помоги...
   Он посмотрел на меня непонимающим взглядом, затем глянул поверх головы, и его лицо переменилось.
   - За мной, - коротко бросил он.
   Наверное, именно в этот момент я понял всю широту и отзывчивость русской души. Не задавая лишних вопросов, не раздумывая ни секунды, он одним движением вздернул меня за шкирку, поставил на ноги, и, потянув за рукав, помчался вдоль рядов машин. Я бежал следом, даже не оборачиваясь: я слышал, как сзади тяжело ударился об асфальт Спрут, и понял, что у меня остается всего несколько секунд до того, как этот чертов маньяк догонит меня. Людей на стоянке оказалось немного, но теперь я был уверен: Спрут бы прикончил меня даже посреди многолюдного Бродвея. Я слишком сильно разозлил его.
   - Сюда! - мужчина остановился у старенького "Фольксвагена", одним движением повернул ключ в замке и открыл дверь. - Быстрее!
   Я нырнул в салон; мужчина запрыгнул следом, включил зажигание и захлопнул дверь. Обернувшись, я увидел Спрута, остановившегося в нескольких шагах от машины. Мой сосед дернул рычаг на себя и резко сдал назад, едва не сбив его с ног. Спрут отскочил, не отрывая глаз от "Фольксвагена", и так и застыл с перекошенным лицом, когда машина, взвизгнув тормозами, выехала со стоянки и понеслась по шоссе.
   Я смотрел в зеркало заднего вида; я всё ещё мог видеть его, но не видел незнакомца в костюме. Кем он был, тот мужчина? Ясно, что не помощником Спрута - без него я не выбрался бы со склада. Кому ещё я оказался нужен?
   - Блин, мышцу свело, - буркнул мой сосед, потирая шею. - Сколько ты весишь, манна небесная?
   - Не знаю, - я растерянно повернулся к своему неожиданному спасителю. - Спасибо...
   - Да уж... - скептически заметил мужчина.
   Он был одного роста со мной, или может, чуть выше, но определенно шире в плечах и гораздо плотнее. В "дутой" зимней куртке он казался вообще огромным, как медведь; на суровом лице жили, казалось, только глаза, зеленые, проницательные, с той хищной искрой, которая заставляет думать, что этот человек знает о жизни всё.
   Мужчина протянул мне носовой платок; я поблагодарил и принял, наскоро обтерев кровь с лица и приложив его к носу. В голове гудело, мир по-прежнему плавно покачивался перед глазами, но главное - я был жив!
   - Где тебя высадить?
   - Не знаю... подальше отсюда...
   - Я так и думал.
   - Послушай, - я повернулся к нему всем корпусом, вкладывая в интонацию всю оставшуюся во мне искренность. - Ты же мне жизнь спас! Я...
   - Хватит, - поморщился мужчина, и я послушно заткнулся.
   Мы выехали из прибрежной зоны и поехали по шоссе на запад, по незнакомым мне улицам и чужим районам. Мой водитель явно торопился, поминутно поглядывая в зеркало заднего вида. Я, заразившись от него тревогой, тоже порой посматривал назад, но погони за нами так и не заметил: Спрут не успел бы добраться до своей машины.
   - Куда мы едем?
   Мужчина хмурился, явно обдумывая случившееся, и я не стал ему мешать: у меня хватало своих мыслей. Мы свернули на параллельную авеню и поехали вдоль неё на север. Зазвонил мобильный, высветился знакомый номер. Я отключил его, бросив обратно в карман. Я не мог позволить себе выбросить его. Пока Спрут знает, что в любой момент может со мной связаться, я знаю, где его искать. И когда мне стоит снова бежать.
   Через несколько кварталов мы свернули и припарковались на небольшой стоянке. Водитель заглушил мотор.
   - Кто этот парень, что гнался за тобой? - спросил он, не глядя на меня.
   Я слегка растерялся. Кто он? Я и сам толком не знал.
   - Он хочет убить меня!
   - Я не спрашиваю, чего он хочет. Коню понятно, что он с тобой сделает, когда поймает. Как его зовут?
   Я изумился.
   - Какая разница?
   Мужчина достал пачку сигарет, вытянул одну и закурил. Несколько секунд мы оба сидели в тишине, затем я вдохнул глубже и признался:
   - Я знаю его как Спрута.
   Водитель поперхнулся дымом, выбросил сигарету в окно, и ругнулся сквозь зубы.
   - Ты веришь в судьбу? - спросил он меня.
   - Не знаю... - совсем растерялся я.
   - А я не верю. Хочешь сказать, что ты - просто совпадение? Свалился, как стопудовый снег на голову, забрался в мою машину, и всё это именно тогда, когда я надумал лететь домой? А, чтоб тебя!
   Мужчина выбрался из машины, громко хлопнув дверью. Я выбрался следом. Если я ещё не сошел с ума, то это только благодаря тому, что все дурные мысли из меня периодически выбивали. Пошатнувшись, я оперся о крышу "Фольксвагена", глядя, как, обогнув машину, ко мне стремительно приблизился новый знакомый. Я открыл рот, чтобы спросить его, в чем дело, но тут же почувствовал, как меня хватают за плечо и, развернув лицом к машине, швыряют на дверцу. Меня быстро и профессионально обыскали, затем развернули снова.
   - Кто тебя подослал?!
   - Убери лапы, - наконец возмутился я, отталкивая незнакомца. - Никто меня не подсылал. Я здесь ни при чем, у меня свои проблемы! Я безумно устал от этой травли, и хочу только выжить! Я не виноват, что ты разгуливаешь под мостами!
   Мы стояли друг напротив друга, оба злые, готовые вцепиться друг другу в глотки. Я ещё подумал - какого черта мы, славяне, не можем договориться друг с другом? У тех же итальяшек всё получалось куда проще...
   - Чёрт, - сплюнул наконец мужчина. - Хрен с тобой, белобрысый. У нас совсем нет времени. Будем считать, что я тебе поверил. Идём.
   - Куда это? - недоверчиво поинтересовался я.
   - Хочешь остаться здесь?
   - Нет!
   - Тогда пошли. Я должен убедиться...
   - Что это судьба? - съехидничал я, застегивая куртку.
   - Что ты мне ничего не сломал.
   Мы перешли дорогу и вышли на соседнюю улицу. Идти пришлось недалеко, но я всё равно едва успевал за своим проводником. В ушах звенело, кровь из носу лилась ручьем, да ко всему меня глодали тревожные мысли. В мозгу всё перемешалось: Чикаго, Нью-Йорк, Вителли, незнакомец, Спрут...
   - Сюда, - буркнул мужчина, сворачивая к одному из подъездов.
   Дома в этом районе были невысокими, до четырех этажей, зато лепились плотно друг к другу, составляя идеальные прямоугольники кварталов. Обычные американские трущобы, где из каждого окна, двери, проезжающих машин, прохожих веяло такой безысходной тоской и одиночеством, что лично я никогда не смог бы тут жить.
   Мы поднялись по узкому коридору на последний этаж, где мужчина открыл единственную дверь, и вошли внутрь. Я остановился у порога, ожидая, пока он не закроет за нами дверь, затем вопросительно посмотрел на хозяина квартиры.
   - Ванная, - указал на одну из дверей он. - Я жду на кухне.
   Я даже не подумал разуваться: похоже, в квартире давно не убирали. Из прихожей вело три двери, и я догадался, что квартира однокомнатная, кроме того - малогабаритная, и, кажется, совсем ещё необжитая.
   Ванная оказалась куда более страшной: ржавые трубы, грязное зеркало, и развешанное на веревках белье. Наскоро умывшись, я смочил полотенце и приложил его к носу. Затем пригладил волосы, собрал их в хвост, и языком проверил зубы. Мне повезло: все оказались целы. Надо признать, раньше меня так не били. Дело было даже не в оглушающей боли - скорее, я переживал глубокое унижение. Теперь я понимал, что мне придется многому научиться, если я хочу жить дальше.
   Я вышел из ванной и открыл дверь в кухню. Новый знакомый, уже без куртки, сидел за столом. При моем появлении он поднял глаза, и кивнул на стул напротив.
   - Садись.
   Я сел.
   - Рассказывай.
   - Слушай, - не выдержал я, - нас тут никто не найдет в ближайшие пару часов?
   - Не думаю.
   - Тогда дай мне что-нибудь поесть.
   Есть хотелось действительно сильно, несмотря на онемевшие после ударов губы. Я не ел накануне вечером, не ел сегодня целый день, и неизвестно, когда вообще мне представилась бы такая возможность. Несколько секунд мужчина смотрел на меня, потом молча поднялся и открыл холодильник. На столе появились колбаса, сыр, масло и хлеб. Он заварил чай, и я улыбнулся, забирая у него горячую чашку. Потом протянул руку.
   - Меня зовут Олег, - сказал я. - Грозный.
   Он помедлил, глядя на меня. Выражение прищуренных зеленых глаз не изменилось, когда он медленно пожал мою ладонь.
   - Ник, - ответил он. - Николай Ремизов.
  
  
   Глава 5.
   Ибо нет ничего тайного, что не сделалось бы явным, ни сокровенного, что не сделалось бы известным и не обнаружилось бы. Итак наблюдайте, как вы слушаете; ибо, кто имеет, тому дано будет; а кто не имеет, у того отнимется и то, что он думает иметь. (Луки 8:17-18).
  
   Я выбрался из машины, накидывая на плечи рюкзак и ёжась под порывами ледяного ветра. Свитер оказался на меня велик, но в нем я чувствовал себя гораздо уютнее. Вообще я не отказался бы и от шапки - жутко разболелась голова - но Ник не предложил, а я не попросил.
   Ник запер машину и обернулся. Я поймал на себе его тяжелый взгляд и тактично отвел глаза. Я его прекрасно понимал. У него только всё наладилось, как вдруг - я! Я бы на его месте тоже не поверил; но я-то был на своем, и уже привык, что вокруг меня, как в центре воронки, творятся порой весьма странные вещи. Может, это я их притягивал, может, судьба дарила мне неожиданные сюрпризы, желая не то проверить на прочность, не то убить, не то всё же сохранить жизнь. В любом случае, я на своем опыте убедился, что мир тесен, а Ник, похоже, начал верить в судьбу. Только ругался теперь гораздо чаще.
   - Здесь живет моя знакомая, - хмуро бросил он. - Место найдется.
   Я кивнул, следуя за ним к подъезду. В конце концов, моими стараниями он вновь оказался в болоте, из которого так мастерски в свое время выбрался, но предпочел всё же разрубить наконец гордиев узел, чем злиться на меня. Сбежать от проблем не получилось ни у него, ни у меня, и теперь нам предстояло разобраться со своими проблемами вдвоем. По крайней мере, так думал я.
   О чем думал мрачный, как Кощей, Ник, я не имел ни малейшего представления. Ремизов оказался не слишком разговорчивым, но и не очень скрытным. Он рассказал о себе, не дожидаясь расспросов. Николай родился в Нягани, и, хотя я паршиво знаком с географией Сибири, но помнил, что это где-то в Тюменской области. После смерти родителей Николай с сестрой перебрались в Тюмень к родственникам. Отслужив в воздушно-десантных войсках РФ десять лет, вернулся домой. Младшая сестра, Вера, к тому времени окончила училище и вышла замуж. Жили в однокомнатной квартире все вместе. Через какое-то время Ник начал подумывать, чтобы снова вернуться в армию, но тут подвернулась та самая дьявольская лотерея.
   О ней Ник вспоминал неохотно. Грин Кард он выиграл, по его словам, случайно: товарищи подшутили, послав его данные на конкурсный отбор. Впрочем, когда пришло уведомление, Ремизов долго не раздумывал. Вера к тому времени родила ребёнка, и места в квартире не осталось совсем. Воевать больше не хотелось, и Ник полетел в Америку.
   Бес попутал, подумалось мне. Я ведь прилетел сюда тоже из любопытства; но у меня, в отличие от сибиряка, срок пребывания ограничен, и решить проблемы здесь нужно раньше, чем меня найдут иммигрантские службы.
   - И много у тебя запасных вариантов? - поинтересовался я, поднимаясь по заплеванной лестнице наверх.
   - Я в Нью-Йорке почти год, - не оборачиваясь, бросил Ник. - Жду, пока меня окончательно забудут в Чикаго. Как думаешь, много я мест сменил, чтобы нигде не примелькаться?
   - Не знаю.
   Ник коротко ругнулся и позвонил в одну из квартир. Открыли не сразу, но когда я увидел хозяйку жилища, то с трудом заставил себя отвести глаза. Ею оказалась полуодетая немолодая женщина в прозрачном халатике и туфлях на шпильках. Густо наложенный макияж и сигарета в руке довершали лирический образ.
   - Ник, - женщина выдохнула дым и расплылась в улыбке. - Я думала, ты ушел навсегда.
   - Лоретта, - Ремизов позволил себя поцеловать в щеку и отстранился, - много у вас народу?
   - А, - женщина безнадежно махнула рукой, - похоже, скоро мы с девочками останемся совсем без работы. Нужен угол?
   - Для меня и моего друга.
   Лоретта окинула меня таким откровенным взглядом, что в душе я глубоко возмутился, а в жизни - густо покраснел.
   - Я выиграла спор?
   - Нет.
   - Нет? - женщина слегка наклонилась, чтобы рассмотреть меня лучше. - А чем он тебе не нравится? Очень красивый мальчик.
   - Лоретта.
   - Проходи, - махнула она рукой. - И твой друг тоже. Место найдется.
   Женщина повернулась к нам спиной и неторопливо направилась вглубь квартиры.
   - Эй, - я толкнул Ника в бок. - Что она имела в виду? Что ещё за спор?
   - Она думает, что я гей.
   - Что?!
   Ник не ответил, но я тут же вспомнил, как точно в таком же грехе подозревала меня Амели, когда я не обращал внимания на откровенное поведение девушек из "Потерянного рая". Я никогда не обижался: они не знали других мужчин, кроме бандитов и извращенцев.
   Внутри квартиры нас окутал сладковато-приторный незнакомый запах. К нему примешивались другие ароматы - духов, спиртного и табачного дыма - и мне едва не стало дурно тут же, на пороге. В голове, и без того раскалывающейся от боли, часто-часто застучала кровь. Я огляделся.
   Мы оказались в обширной гостиной, где на диванах в соблазнительных позах сидели ярко накрашенные девушки, при виде нас с Ником оживившиеся в предвкушении заработка. Лоретта бросила им несколько слов, и те мгновенно расслабились, повернувшись к нам спинами. Мы прошли по длинному коридору, объединявшему около шести комнат, и Лоретта открыла нам последнюю дверь.
   Ник протянул ей деньги.
   - Ох, дорогой, - женщина спрятала бумажки и улыбнулась. - Я безумно скучала! Где ты был всё это время?
   - Работал, - коротко ответил Николай. - Спасибо, Лоретта.
   - Я всегда рада тебя видеть, мой герой, - женщина широко улыбнулась, потянулась к щеке Ремизова, затем внимательно посмотрела на меня. - Спокойной ночи, мальчики. Надеюсь, вы хорошо проведете время.
   Когда мы оказались внутри комнаты, я не выдержал.
   - Что это она имела в виду? И какого черта мы здесь делаем? Это и есть твое безопасное место? Если бы я знал, в какой клоповник мы идем, я бы...
   - Закатил истерику? - спокойно закончил Николай.
   Я возмущенно замолчал.
   - Слушай, - Ник скинул с себя куртку и уселся на единственную в комнате кровать. - Я тебя в свою жизнь не звал. У меня всё было хорошо. Я собирался лететь домой и жить нормальной жизнью. Ты думаешь, мне не надоела эта американская клоака? Надоела. И я сделал всё, чтобы в ней не завязнуть. Но вдруг появляешься ты, и все мои планы летят к черту! Рассказываешь невероятную историю, и я тебе верю. Допустим. Твой Спрут вполне может просечь, кто я, и настучать нашему знакомому Сандерсону или, что хуже, его конкуренту, которому я должен ещё больше.
   - Прости, - вставил я. - Я совсем не хотел, чтобы тебе было плохо.
   - Конечно, - Ник достал сигарету и внимательно глянул на меня. - Не хотел. Я же сказал, Олег, я тебе верю. Вот только я понял, что от прошлого не сбежать. Придется развернуться к нему лицом и порвать в клочья, иначе оно будет гоняться за тобой всю жизнь. Садись, не стой на пороге.
   Я огляделся и нашел мягкое кресло у стены. Обойдя кровать, я уселся там, расстегнув куртку и устроив голову на спинке. Рюкзак я бросил в ногах. Я не знал, что Ник туда положил, и не особо интересовался: всё больше я утверждался в мысли, что в нашей небольшой компании моё мнение не станет решающим и даже, скорее всего, вряд ли будет вообще учитываться. А ещё я понимал, что завтра у меня по роже растечется синяк размером с ладонь, но не испытывал по этому поводу никаких эмоций. Я не мог выглядеть хуже, чем сейчас.
   - Так что же делать?
   Ник скинул ботинки, улегся на кровать и выпустил струю дыма в потолок.
   - Везучий ты, - задумчиво сказал он. - Прямо чемпион сюрпризов. Ты когда рассказывал, я считал. Первый раз тебя спасли кубинцы. Во второй раз подобрал старик...
   - Мистер Вителли, - суховато поправил я.
   Вспоминать, как меня выдворили из ресторана, было всё ещё неприятно, но думать о Джино плохо я не хотел. Ника я в детали не посвящал, и практически не называл имён, но не упомянуть Вителли не мог.
   - Макаронник, - отмахнулся Ник. - Теперь ты свалился на мою голову. Итого три раза.
   - Чего?
   - Ты исчерпал запас удачи, - усмехнулся Николай, удобнее устраиваясь на кровати. - На четвертый раз пуля всё-таки бьет цель. Так что приготовься.
   - К чему это? - насторожился я.
   На этот раз Ремизов молчал долго. Он скурил всю сигарету, а я разложил кресло так, чтобы в нем можно было улечься, и бесцеремонно стянул с постели одеяло. Я устроился неплохо, но от ощущения брезгливости, как и от головной боли, отделаться не смог.
   - Тебе хоть что-то рассказали об этом Спруте или бросили на амбразуры без пояснений?
   Я невесело усмехнулся.
   - Да ничего мне о нем не рассказывали. Я столкнулся с ним случайно.
   - И случайно вызвал его интерес? - Ник вздохнул, не разжимая губ. - Я не встречался с этим парнем лично до сегодняшнего дня, но много о нем слышал. Когда я работал на Сандерсона, у него как раз начались проблемы с мафией. Ему шепнули, что есть человек, который оказывает определенные услуги хозяевам заведений вроде "Потерянного рая", избавляя их от необходимости постоянно платить за крышу. У человека оказалось много знакомств, и отзывы клиентов понравились Сандерсону. Он решил воспользоваться услугами Спрута. Насколько я знаю, затем Спрут полез на его территорию; в конце концов, Сандерсон зависел от него, но молчал. Но всё это шелуха, так, детские игры по сравнению с тем, что я слышал.
   - Страшные истории? - неуверенно хмыкнул я.
   - Он убийца, - проигнорировал вопрос Ник. - Его нанимают для показательных разборок. Мясники вроде него всегда в цене.
   - Псих? - предположил я.
   - Псих - это ты, - обрезал Ник. - Молодой наивный псих. Спрут как раз нормальный. Вот только когда он до жертвы добирается, ему башню сносит. Мне рассказывали, что он с ними делает. Поделиться сплетнями?
   - Не надо, - поспешно заверил я. - Обойдусь.
   Некоторое время мы молчали. Потом я снова подал голос.
   - Ну так что делать-то?
   - Ты у меня спрашиваешь?
   - А у кого же ещё?
   - Я тебе что-то обещал?
   - Сволочь, - не выдержал я.
   - Когда я летел сюда, - спокойно сказал Ник, - я думал, что завязываю с войной. Но убивать всё-таки пришлось. И тебе придется. Разница в том, что я привык, а ты - нет.
   - И не привыкну! - огрызнулся я.
   - Как звали твоего итальянца?
   - Которого?
   - Старика.
   - Мистер Вителли.
   - Где его найти?
   - Зачем? - насторожился я.
   Сибиряк тяжело вздохнул.
   - Нас ждет война, Олег. Возможно, для кого-то -- последняя.
   - Первая и последняя, - мрачно поправил я.
   - Для кого-то, - согласился он. - И нам потребуется помощь.
   - От Вителли? - поразился я. - Никогда!
   Николай пожал плечами:
   - Я не смогу достать здесь, в Нью-Йорке, оружие. У меня не лучшие отношения с местными. А твой старик мог бы помочь.
   - Нет.
   - Подумай, - предложил Ник.
   Я подумал. Целую ночь думал, не в силах заснуть в чужом месте, под крики и стоны из соседних комнат. К утру я так ничего и не решил, но голова буквально трещала по швам. Чувствовал я себя отвратительно, и когда пришел рассвет, с готовностью поднялся, намереваясь поскорее уйти из этого места.
   Когда мы наконец оказались в "Фольксвагене", я смог по-настоящему расслабиться. Ненадолго: у Ремизова зазвонил мобильник. Какое-то время Николай слушал, не говоря ни слова, затем выдавил из себя дежурное "окей, сэнкс" и отключил телефон.
   - Нас искали, - сказал он, заводя мотор. - Парни в кожаных куртках. А до них, сразу после того, как мы смотались - парни в костюмах. Дороги назад нет, по крайней мере, для меня. Спруту, может, и плевать на моё прошлое, но чтобы добраться до тебя, белобрысый, он, похоже, на многое готов. Всё тайное становится явным... порой слишком рано. Чтоб тебя! - внезапно разозлился он. - Какого чёрта я снова стал популярен?
   - Как же они нашли твою квартиру? - рискнул спросить я.
   - Машина, - мрачно ответил Ник. - Я её взял напрокат, указал контактные данные. Места проживания я периодически меняю, но в прошлом доме у меня оказалась весьма дружелюбная соседка. Звонок от неё.
   Я отвел взгляд. Человек снова оказался в опасности из-за меня, и совершенно не обязан мне помогать. Но всё же он меня не бросил. Вы знаете, совесть - жестокая вещь. И ещё одно. Прошлое всегда найдет способ о себе напомнить, поэтому лучше оставлять после себя только хорошие воспоминания, и стараться жить с самого начала набело.
   - Хорошо, - с тяжелым сердцем обронил я. - Давай найдём Вителли.
   По настоянию Ника мы обменялись телефонами, и я всё-таки забрал у него шапку. Во-первых, головная боль только усиливалась, а в шапке оказалось теплее и приятнее. Во-вторых, я боялся, что меня заметят. Ник сказал, что мне можно и не маскироваться, с такой рожей меня вообще за негра примут. Посмотрев на себя в зеркало заднего вида, я поглубже натянул шапку на уши. Здоровенный синяк, расплывшийся по левой щеке и подбородку, красноречиво свидетельствовал о последствиях моей первой встречи со Спрутом здесь, в Нью-Йорке.
   Мы колесили по городу всю первую половину дня. Вначале нужно было избавиться от машины, затем - найти новую. Ремизов затащил меня на крошечную стоянку, забитую подержанными авто. Четверть часа спустя, чертыхаясь и проклиная белобрысого неудачника, Ник, за неприличную, по его словам, сумму, стал владельцем старенькой "Тойоты" с тонированными стеклами. Я осмотрительно промолчал: в конце концов, мы снова были в безопасности, и ехали к южной части Центрального острова, в Маленькую Италию.
   Я плохо помнил, где находится ресторан, поэтому мы потратили почти час, объезжая все перекрестки по нескольку раз, пока не выехали на нужную улицу, и я не узнал окрестности.
   Мы остановились за квартал от ресторана, так, чтобы видеть главный вход, и припарковались у обочины.
   - Дурацкая затея, - прорвало меня. - Сколько времени мы будем сидеть в засаде? Глупо сторожить его здесь! Да и где-либо ещё - тоже глупо...
   - Я за жратвой, - проигнорировал мою тираду Ник, - тебе что-нибудь принести?
   Я умолк. Если уж волею судьбы я втянул незнакомого мне человека в это болото, то придется, видимо, привыкать к тому, что этому человеку плевать на моё мнение.
   - Анальгин, - буркнул я, отворачиваясь к окну.
   Ник вышел из машины, а я остался, мучимый нерадостными мыслями. Может быть, Ремизов был прав? Вителли хотел помочь мне, но по собственной гордости или глупости я отверг его помощь - чтобы сейчас тайно вернуться к нему, опустить глаза, сгорая от позора, и признать, что нуждаюсь в его защите. Будь я на месте Вителли, как бы я отреагировал на такое явление? Скорее всего, брезгливостью. Я ни на что не надеялся, но, по крайней мере, мог быть уверен, что меня не убьют за попытку поговорить.
   К тому времени, как Ник вернулся с полным пакетом еды, я уже приготовился к долгой слежке: опустил сидение, так, чтобы видеть из своего окна вход итальянского ресторана, и одновременно полулежать, укрывшись курткой.
   - Вот, - Ник кинул мне на колени пластинку с таблетками. - Глотай сразу две.
   Я даже не прочитал названия - молча сделал, что сказано, и снова откинулся на сидении.
   - Тут на двоих, - снова нарушил тишину Ремизов. - Советую есть, пока теплое. Потом эта дрянь превратится в резину, и всё придется выкинуть.
   Я фыркнул. Какое-то время мы молчали, я - не отрывая глаз от входа в ресторан, Ник - пережевывая хот-дог и запивая его кофе.
   - У этого твоего... Спрута... странная татуировка, - сказал вдруг Ник. - Я толком не разглядел.
   - Осьминог, - мгновенно отозвался я. Головная боль почти прошла, и я был рад общению. - Багровые щупальца на синюшном фоне.
   - Восемь?
   - Восемь.
   - Как на флаге Англии, - хмыкнул Ремизов, доставая из пакета булку. - Империи зла.
   - Чего это? - заинтересовался я.
   - В политике разбираешься? Всю свою историю Англия была агрессором. А своим главным врагом всегда считала Россию. Почему? Огромная территория, "сердце мира", это наша Россия. Слишком лакомый кусок, чтобы оставить его в покое. Почитай Порохова, если тебе интересно, - пожал плечами Ремизов, откусывая сразу половину булки. - Ошобенно интерешно про евреев. И их вешные войны с арабами.
   - Хочешь сказать, тоже Англия постаралась?
   - Ты удивишься, узнав, что Англия практически в любой войне была инициатором, - проглотив кусок, неопределенно пожал плечами Николай. - Разжигать войны и вести их чужими руками эта страна умеет. Просто какое-то дьявольское гнездо! Славян она считает своими врагами и пылает к ним сатанинской злобой. Обманом или силой их обособленная элита заставляет весь мир жить по их законам, и только Россию покорить не удавалось. Пока не начали использовать метод посовременнее. Самый страшный - информационные войны.
   - Да, - согласился я. - Тут мы проигрываем раунд за раундом. И чего не хватает?
   - Власти, - хмуро ответил Николай. -.Власть стране нужна.
   - А как же Америка? - спросил я. - Ты живешь тут уже несколько лет...
   - Третий год.
   - Что скажешь?
   Ремизов вздохнул.
   - Жалко их. Одурманенный народ. США - империя паразитов. Как акула не может перестать жрать рыбу, так и США теперь не могут оставить хищничество. От честной жизни они обанкротятся. А мне кажется, американцы всего лишь ещё один уродливый эксперимент над людьми. Я думаю, мы следующие.
   - Откуда ты столько знаешь? - поразился я.
   - Тупому десантнику столько знать не положено?
   - Э-э-э... - не сразу нашелся я.
   - Можешь не продолжать, - поморщился Ник. - Считай, тебе повезло встретиться с начитанным тупым десантником.
   Я вздохнул и потянулся за своим кофе, вытянув из пакета ещё и хот-дог. Кусать приходилось осторожно - разбитые губы и нос норовили кровоточить при каждом неосторожном движении.
   - Домой хочу, - вдруг шумно выдохнул Ремизов.
   - По родным соскучился?
   - По бабам. Ты здесь порядочных женщин старше пяти лет видел? То-то и оно...
   Я вспомнил про Риту и Эти, но промолчал. Скорее всего, они уже улетели домой, и я даже улыбнулся при мысли о том, что малышка Эстер среди родственников, в безопасности, счастлива и всем обеспечена.
   - Ник, - вырвалось у меня, - ты уже старый. Почему ты ещё не женат?
   - Мне тридцать два.
   - Это мало?
   Ремизов скосил на меня глаза.
   - Для такого молокососа, как ты, конечно, много.
   - Сам дурак, - обиделся я и занялся хот-догом.
   Некоторое время мы молчали, наблюдая за уличной жизнью. Когда мимо машины прошла стайка молодых девушек с яркими пакетами, я загляделся на радостные, беззаботные лица. Они остановились посреди тротуара; одна вытащила из многочисленных пакетов какой-то зеленый шарфик, показывая его подругам. Раздались восторженные восклицания. Я невольно залюбовался лучащимися эйфорией мордашками, когда услышал мрачный голос Ника:
   - Чем больше ценятся вещи, тем меньше ценятся люди. Практика подтверждает теорию.
   - А если попроще? - поинтересовался я, провожая взглядом уходящую компанию. - У всех свой уровень мышления. Никого нельзя заставить думать о вещах, о которых человек даже не догадывается.
   - Я тут живу дольше твоего, - разозлился Ник. - Я такое постоянно вижу. Интеллекта на лицах ноль, зато нездоровый блеск в глазах при виде разрекламированной тряпки.
   - Ты слишком строг к людям...
   - А вот это не тебе судить, праведник!
   - Они живут по правилам системы. Что бы они ни делали, им её не изменить. Если будут сопротивляться - система их просто вычеркнет. Ударь систему - и попадешь в себя. Заставляет задуматься...
   - Мне хватает мыслей в голове, - обрубил Николай. - А теперь заткнись, будь добр. Лучше подумай, какими честными глазами будешь смотреть на своего старика, когда вы встретитесь. Уж постарайся, твой мафиозник - наш единственный шанс получить вид на жительство.
   Наверное, стоило обидеться, но мне почему-то стало смешно.
   - Думаешь, Вителли не видел честных, молящих, абсолютно преданных глаз, и уж тем более не всаживал прямиком между них же, честных и неподкупных, пулю?
   Ник раздраженно повернулся ко мне. Бывший десантник несколько секунд смотрел мне в глаза, сверля тяжелым взглядом, а потом шумно выдохнул:
   - Чтоб тебя! Любой на твоем месте уже бы сдался, а ты всё никак не захлопнешь варежку!
   - "Додж", - севшим голосом сказал я.
   - Что - "Додж"? - не понял Ник.
   - "Додж", - повторил я, не отрывая глаз от итальянского ресторана.
   Затемненные стекла "Тойоты" скрывали нас от окружающего мира, но не мир от нас. Чтобы не заметить здоровенный черный джип, нужно было постараться; у меня получилось.
   - Его тачка?
   - Другой такой ни у кого не видел, - растерялся я. - Как же это он... мимо нас?
   - Потому что смотреть нужно лучше, заноза!
   Я ничего не ответил: в конце концов, и тут я оказался виноват. Целый час мы с Ником следили за выходом из ресторана, прежде чем я заметил знакомую фигуру.
   - Вителли! - обрадовался я.
   - Уверен? - хмуро уточнил Ремизов.
   - Да, - улыбнулся я. На душе стало легко и радостно, точно вот сейчас все мои проблемы магическим образом разрешились, или, по крайней мере, перестали иметь значение. Черт побери, я соскучился!
   - Выглядит не очень, - скептически заметил Ремизов. - Толстый.
   - Ты, между прочим, тоже, - обиделся я за Джино. - Просто немного моложе.
   Ник расхохотался, заводя мотор. На самом деле, толстым он не был. Скорее, откормленным мужиком со здоровой массой мышц, но даже по сравнению со мной он казался огромным, хотя я себя худым никогда не считал.
   Мы следовали за черным джипом по городу. Джино не торопился: похоже, ехал домой. "Тойота" легко поспевала за неповоротливым "Доджем". Когда мы подъехали к Бруклинскому туннелю, Ник сел на хвост Вителли, пристроившись в том же ряду, сразу же за юркой "Митсубиси" и серебристой "Хондой".
   Неожиданности начались на выезде из туннеля. Лихач на расхлябанном "Форде" прошмыгнул прямо перед нашей "Тойотой", вклиниваясь на свободное место. Ремизов выругался, выкручивая руль. Багажник "Форда" качался из стороны в сторону, пока болван за рулем пытался прошмыгнуть на место "Хонды". Нам пришлось пропустить несколько машин, и, напрягая зрение, следить за габаритными огнями джипа. Наверное, нам следовало действовать осторожней -- Вителли был опытным водителем, и не мог не обратить внимания на происходящее в зеркале заднего вида - но мы боялись потерять "Додж" в общем потоке.
   Вскоре туннель остался позади, и теперь мы ехали по улицам, стараясь держаться от Джино на таком расстоянии, чтобы ни мы его не потеряли, ни он не заметил нас. Движение в этой части города было не таким оживленным, и Ремизов хмурился: мы стали слишком заметны. Так, сбрасывая скорость и стараясь не привлекать внимания, мы добрались до четвертой авеню.
   Здесь Джино нас и сделал.
   Джип метнулся из своего ряда через всю полосу в крайний правый ряд. Взвизгнули тормоза, заверещали клаксоны. Николай крутанул руль, вызвав очередной взрыв пронзительного воя: наша "Тойота" металась за "Доджем" по всем полосам, повиснув у тяжелой махины едва ли не на бампере.
   Мы промчались мимо улицы Вандербильт, оставили позади Гринвуд Авеню, и когда за окнами замелькала темная зелень Гринвудского кладбища, Джино развернулся. Дорога была пустынной, последние автомобили обогнали нас, сверкнув габаритными огнями. Не считая далеких точек в зеркале обзора, в свете фонарей обе наши машины выглядели почти одиноко.
   Взревев мотором, джип Вителли рванулся вперед, заложив крутой вираж. Николай перехватил руль, посылая "Тойоту" следом. Широкие покрышки "Доджа" заскребли по асфальту, оставляя черные полосы. Вителли хватило нескольких секунд, выигранных неожиданным маневром.
   Вцепившись в ручку двери, я смотрел, как бронированная громада разворачивается на дороге. Как пытается выровнять машину Ремизов, и не успевает. Широкая черная морда "Доджа" надвинулась, заливая салон режущим белым светом. Я успел вскинуть руки, прикрывая голову, и услышал, как сдавленно ругнулся Николай.
   От первого удара меня бросило на дверь. Бок "Тойоты" смялся, словно картонный стаканчик. Ремень безопасности больно врезался в грудь, в глазах потемнело: я ударился о треснувшее стекло двери головой. Рядом матерился Ремизов; яростно дергая карабин ремня, и пытаясь отодвинуться от прогнувшейся внутрь двери.
   От второго удара, вышвырнувшего нас с трассы, раскрылись подушки безопасности. В салон посыпались кусочки битого стекла, ворвался холодный ночной воздух. "Тойота" остановилась. Мотор ещё работал, под капотом что-то стучало, но Николай даже не пытался завести машину.
   Я пошевелился и болезненно вздохнул: ударился локтем об изломанный пластик. С трудом повернув голову, я увидел толстый ствол, плотно прижавший дверцу с моей стороны.
   Мы попали в ловушку: с одной стороны нас держало дерево, с другой запер тяжеленный "Додж".
   - Жив? - Прохрипел Ремизов, колотя по сдувающейся подушке безопасности.
   Я торопливо кивнул, прикладывая руку ко лбу. Голова кружилась, во рту стало солоно: подушка расквасила мне губы и нос.
   - Тихо! Слышишь?
   Снаружи глухо, как похоронный аккорд, хлопнула дверь "Доджа".
   Мы замерли. Кроме звука работающего мотора джипа, мы ничего больше не слышали. Ни ругани, ни звука шагов. Трясущимися пальцами я расстегнул ремень и, цепляясь за приборную доску, приподнялся на сидении. Фары джипа слепили, и я заслонился рукой, чтобы разглядеть, что происходит снаружи.
   Где-то неподалеку хлопнула дверь.
   - Боже мой! - заголосил высокий женский голос. - Нужно вызвать врача!
   Я поморгал, пытаясь разглядеть за стеной света Вителли, но не сумел. Я даже капот "Доджа" различал с трудом, не то, что догнавших нас машин, остановившихся на трассе, или тем более людей.
   - Наберите девять, один, один! - подсказал ещё кто-то.
   В ответ грохнул выстрел.
   Это был не едва слышный хлопок пистолета с глушителем, который, как я помнил, Джино носил под пиджаком. Ремизов, начав подниматься, откинулся обратно, всем весом прижимая меня к двери.
   - Черт тебя дери, - прорычал он, - твой старик нас угробит!
   Снаружи раздался визг шин: те машины, что остановились, при звуке выстрелов поспешили убраться прочь, и я их не винил: кому охота ввязываться в перестрелку?
   Ещё одна пуля, прошив салон "Тойоты", отрезала путь к заднему сидению. Джино надежно защищал "Додж", а тонированные стекла нам сейчас только мешали: Вителли не мог разглядеть в салоне меня.
   Николай, скорчившись на сидении, рискнул приподнять голову. Тишина могла означать только одно: Вителли подбирался к нам, перестав палить наудачу. Бог знает, какие мысли роились у старика в голове: из "Тойоты" ему не отвечали, и это могло означать что угодно. Вот только я почему-то был уверен, что Джино думает о ловушке.
   Здоровенная лапища Николая пихнула меня в бок.
   - Кричи! - приказал Ремизов, снова вжимаясь в кресло. - Пусть услышит тебя!
   Я заорал. Во всю мощь связок, захлебываясь холодным воздухом - клянусь, я никогда не кричал так отчаянно прежде.
   - Не стреляйте! Мистер Вителли! Не стреляйте! Джино! Это я, Олег! Не стреляйте!
   Секунды тишины показались мне пыткой.
   - Олег?
   - Да! Мистер Вителли! Это я!
   Ослепляющий свет погас. Широкая кисть Вителли ухватилась за искореженную дверь: блестящий глазок револьвера уставился в переносицу Николаю, следом за ним показалось лицо Джино. Маленькие колючие глазки бегло осмотрели Ремизова, остановились на мне.
   - Santa Madonna! - Брови Вителли поползли вверх. - Бамбино, ты в порядке?
   - Почти, - кивнул я.
   Пистолет кивнул в сторону Николая.
   - Это кто?
   - Друг, - поспешно заверил я. - Помогите нам.
   Джино думал не дольше секунды, сверля Николая тяжелым взглядом.
   - Не дергайся, - посоветовал он, убирая оружие. - Выбраться сможете? Хорошо, - получив наши торопливые кивки, одобрил он. - Я сдам назад, вылезете и сразу в джип, понятно?
   Когда мы вылезли из "Тойоты", я бросился к знакомому "Доджу", и сел на переднее сидение. Ник чуть задержался снаружи, отряхивая стекло со своей куртки. Джино дождался, пока в машину усядется мой спутник, затем выехал на шоссе и сразу набрал скорость.
   Я оглянулся на Ника: хмурый сибиряк уставился в окно, предоставив мне право объясняться. В принципе, его это действительно не касалось, теперь всё зависело от меня.
   - Мистер Вителли...
   - Потом.
   Я замолчал. Джино выглядел рассерженным, но что-то в его глазах давало мне надежду. Минуты три мы ехали молча, и тишина оглушала. Вителли не выдержал первым.
   - Почему ты следил за мной, Олег?
   - Я... - я растерялся. - Я хотел... попросить у вас помощи. В последний... раз. Теперь я понимаю, что это было глупо, - бормотал я всё тише, - с моей стороны. Извините, я не должен был...
   - Вот, - Джино перебил меня, доставая из кармана платок, - вытри кровь, бамбино.
   Я слабо улыбнулся, прижимая его к лицу. Знакомое обращение успокоило меня. Конечно, это не говорило о том, что Вителли мне поверил. Зато говорило о том, что он готов верить.
   За окном мелькали огни автострады. Спустя несколько минут мы свернули с основной трассы на боковое шоссе и поехали вдоль ухоженной аллеи к видневшемуся невдалеке поселку. У въезда на огороженную территорию дежурил охранник; заметив "Додж" Вителли, он тотчас поднял шлагбаум, пропуская джип.
   Машина заскользила вдоль роскошных особняков, каждый из которых был настоящим шедевром архитектурного искусства. Я едва не усмехнулся: мне бы жизни не хватило, чтобы заработать на такой же. Нику, наверное, и вовсе пришлось бы пятьсот лет служить в своих ВДВ, чтобы купить себе подобный домик.
   Джип остановился у ворот одного из домов, ворота медленно поднялись, и мы въехали внутрь. Проехали мимо шикарного коттеджа, утопающего в зелени клумб и тех деревьев, которые ещё не успели сбросить листву, и заехали в просторный гараж. Здесь стояли ещё два джипа, но я на них не смотрел. Джино вышел из машины, мы последовали за ним. Я попытался заговорить, но Вителли ясно дал мне понять, что нас ждет долгий разговор в доме.
   Дом оказался вытянутым, с двумя крыльями и обшитой деревом верандой. С неё был виден небольшой прудик, окруженный не слишком ухоженными плодовыми деревьями.
   У парадного входа я заметил двух охранников; внутри нас встретила женщина средних лет в скромном темном платье. Вителли негромко обменялся с нею парой фраз, и она тут же скрылась в недрах дома.
   - Ждите здесь, - распорядился он, и мы послушно остановились у порога.
   Джино отошел недалеко: я слышал, как он говорит по мобильному из гостиной, но не мог разобрать ни слова.
   - Кажется, я лишний, - хмыкнул Николай. - Слушай, Олежек, попытайся всё доступно объяснить своему старцу. Вижу, у вас с ним проблем во взаимопонимании нет, но я для него никто. Уж ты постарайся... чтобы меня не застрелили где-нибудь на свалке.
   Мне стало страшно, но я сумел выдавить из себя кривую улыбку.
   - Как поговорить, так "заткнись, молокосос", а как попросить, так "Олежек"?
   - Я предупредил.
   Я вздрогнул и повернулся: к нам подошел Вителли с одним из тех охранников, которых я видел во дворе.
   - Твоё имя, - обратился он к Ремизову.
   - Ник.
   - Ник, поедешь с моим человеком. Он отвезет тебя в безопасное место.
   - Куда? - спросил я. Ник был прав: Джино ничем нам не обязан, и ему ни к чему лишние свидетели.
   - Не бойся, - усмехнулся Вителли, потрепав меня по плечу. - Ему там ничего не сделают.
   - Созвонимся, - бросил Николай на русском.
   Охранник вышел следом за ним, мы остались с Джино одни.
   - Мистер Вителли? - снова начал я.
   Джино поморщился, распуская галстук.
   - Для начала, тебе стоит привести себя в порядок и переодеться.
   Я вымученно улыбнулся, трогая опухший нос и скулу.
   - А затем?
   - Затем, Олег, - Джино потер шею, - ты мне всё расскажешь.
  
  
  
   Глава 6.
   "Смерть! где твое жало? ад! где твоя победа?" (1 Кор. 15:55).
  
   Я грел ладони на горячей кружке с чаем, украдкой наблюдая за Вителли. Впервые за долгое время мне было по-настоящему спокойно на душе.
   - Всё в порядке? - заметив мой взгляд, спросил Вителли. - Тебе не холодно?
   Я помотал головой. Экономка забрала мою одежду в стирку; вместо неё в ванной комнате меня ждал банный халат чудовищного размера. В нём я утонул по самые уши, дважды обернув пояс вокруг талии. Мария ушла около часа назад, оставив нас с Вителли наедине, охранников я тоже не видел; в доме стояла мёртвая тишина.
   Джино занял глубокое кресло, сложил руки на животе, и затих. Я сел рядом, на диван. Чай остывал, а я всё не мог заставить себя первым начать разговор.
   Молчание затянулось.
   - Это сложно объяснить, мистер Вителли, - наконец сказал я. - На Спрута я нарвался сам. То, что произошло с ним... объяснимо. Но встреча с Ником... поверьте, мне он был совсем не рад. Он убрался из Чикаго не для того, чтобы благодаря мне снова засветиться. А я даже не знаю, что думать. Ник готов помочь: обратиться к вам было его идеей. Я ничего лишнего не рассказывал, - поспешил уточнить я. - Просто сказал, что вы спасли мне жизнь. Я совсем не хочу подставлять вас, мы справимся сами. Просто... я растерялся, мистер Вителли. Я никогда не был в таком отчаянном положении. Я... я просто не вижу выхода. После встречи со Спрутом... - я дёрнул щекой и невольно провел рукой по разбитым губам и носу, коснувшись пальцами пореза на скуле. - В общем... я не хочу, чтобы это повторилось.
   Джино тяжело вздохнул, поменял положение в кресле.
   - Тебя вёл Алекс, мой человек, - сказал он, - поэтому у меня нет причин тебе не верить. Алекс следил за тобой от самого ресторана, и видел, как тебя высадили в Хобокене. Пошел следом, увидел, как Спрут тебя взял.
   - Человек в костюме! - догадался я. Дьявол! Если бы тогда я послушал его и не убежал, я был бы у Вителли на день раньше. И не встретился бы с Ником.
   - Вы велели ему следить за мной?
   - Я хотел, чтобы Алекс привёз тебя ко мне, - пожал плечами Джино. - У Спрута больше опыта, и не забывай: он у себя дома. Тебя ждала нечестная игра.
   Я не нашёлся, что сказать. Я просто не решался поверить. Все дурные мысли оказались ложью! Джино не отказался от меня. Он не вышвырнул меня из своей жизни, как я подумал вначале. Он хотел помочь, несмотря на приказ. Выходит... ему не всё равно?
   - Тебе крепко досталось, бамбино, - внимательно посмотрев на меня, проговорил Джино. - Но это ничего. Теперь уже всё позади.
   - Вы так думаете? - с надеждой посмотрел я на итальянца. - Честно?
   Вителли помолчал. А затем улыбнулся - так, что глаза превратились в лучащиеся щёлочки - и, протянув руку, потрепал меня по плечу.
   - Не переживай, сынок. Я тебя в обиду не дам.
   Я перехватил его руку, сжал её двумя ладонями, вкладывая в этот жест всё то, что не мог сказать на английском. Вителли снова подарил мне надежду на жизнь. Благодарность переполняла меня. Здесь и сейчас я готов был на всё ради этого человека.
   - Спасибо, - сказал я, потому что не знал, что сказать ещё.
   Джино меня понял. Он пожал мне руку, и по-отцовски похлопал меня свободной ладонью по спине.
   - Ты голодный?
   - В последнее время, - улыбнулся я, - почти всегда.
   - Идём, - распорядился Вителли. - Обычно я не ужинаю дома, но Мария частенько оставляет что-то в холодильнике на случай, если мне захочется перекусить перед сном.
   Мы расположились на веранде, и я перенёс туда из кухни поднос с двумя чашками чая, печеньем, нарезанной ветчиной и сыром. Джино развернул кресла так, чтобы видеть пруд с разросшимися вокруг деревьями, и какое-то время мы молчали, разглядывая стремительно темнеющее небо. Я чувствовал себя необычайно легко - последняя неловкость прошла ещё там, в гостиной.
   - Мы смотрим на восток, - негромко проронил Джино. - Там твой дом?
   Я кивнул.
   - Никогда не хотел жить в другом месте?
   Я неуверенно пожал плечами.
   - Смотря где. Америка меня не привлекает.
   Джино грустно усмехнулся.
   - Да... жаль, что ты не видел Америку такой, какой её увидели наши предки, когда впервые ступили на эту землю. Ещё неиспорченная, ещё свободная. Я застал немного той старой свободы... Да, бамбино, ты слишком поздно родился. Тебе никогда не узнать, какими красивыми были прежние времена.
   - И какой же была тогда Америка? - заинтересовался я. Мне и вправду стало любопытно. Кто, как не Вителли, мог рассказать мне о тех временах?
   - Неужели тебе действительно хочется послушать воспоминания старика?
   - Вы не старый, - сказал я. Мне действительно казалось, что Джино ещё молод. В нем было столько жизни! - И я люблю хорошие воспоминания.
   - Хорошие воспоминания все любят, - согласился Вителли. - Знаешь, порой только они и спасают, когда становится особенно тоскливо.
   Я отвел взгляд. Только сейчас я понял, насколько одиноким чувствовал себя Вителли, и как сильно он ценил неожиданно обретенного названного сына. Сложив руки на животе, Джино надолго задумался, а когда начал говорить, я уже не вспоминал про чай.
   - Родственники моей семьи жили в Чикаго с тысяча девятьсот первого года, - начал рассказ Вителли, доставая из-за пазухи портсигар. - Мы редко получали от них письма, но почти в каждом дядя звал к себе. Родители так и не решились переехать до самой войны. Отец погиб в сорок четвертом, мне как раз должно было исполниться десять. Мать пережила его на девять лет. После её смерти на родине у меня не осталось ничего, кроме двух холмов на местном кладбище.
   Письма дяди сделали своё дело: я перебрался в Неаполь. Работал почти полгода в порту, разгружал суда, ешё полгода учился делать неплохие стулья в столярной мастерской, обтачивал шары для боулинга, копил на билет. В пятьдесят пятом я уехал.
   - Спустившись на берег, я почувствовал себя героем, - улыбнулся воспоминаниям Джино, - хотя в кармане звенела только мелочь, живот сводило от голода, и кроме собственных рук и силы мне нечего было предложить миру. А Чикаго! О, малыш, он пьянил не хуже вина! Дядя устроил меня на работу в лавке, дал крышу над головой. Мы жили в иммигрантском райончике, кругом говорили на родном языке, дела шли неплохо - на что жаловаться?
   Проблемы начались позже. Бернардино Полонья, компаньон дяди, захотел выкупить его долю. Италия у нас в крови, Олег: мы живем в Америке, но все наши привычки, кухня и традиции остаются прежними. Спорные вопросы решали тоже по старинке. Дядя мастерски обращался с лупарой, но это ему не помогло. Лавку закрыли, тетушка вместе с детьми переехала в Детройт. У меня оставался выбор: ехать со всеми, или работать на Полонью. Мне эта затея не нравилась.
   В Нью-Йорк я поехал, полный надежд на лучшую жизнь. Английского я почти не знал. Где мне было учить его? В Чикаго, в нашем районе, в доме у дяди - все говорили на итальянском. В лавку заходили, опять же, итальянцы. Всё, что я умел - довольно коряво изъясняться, путаясь в словах до тех пор, пока не заканчивался мой скудный запас знаний. Но мне повезло: грузчику не обязательно хорошо знать язык.
   В Нью-Йорке я жил третий месяц, но кроме порта и окраин рабочего квартала, нигде больше не бывал. В тот день выдалась короткая смена, и я решил прогуляться, но заплутал в улицах и переулках. В одном из них я и наткнулся на банду мальчишек самого разного возраста.
   Самому взрослому исполнилось девятнадцать, младшему - едва ли десять. Я был старше, сильнее, но в их глазах блестел опасный огонь. Эта стая молодых волчат могла растерзать меня, не чувствуя злости, не испытывая гнева, только из любопытства. И они не торопились. Кружили, подбирались ближе. Я видел их улыбки.
   - Вы могли убежать, - вмешался в рассказ я.
   - В те времена я был, конечно, намного стройнее, - насмешливо хмыкнул Вителли. - Но не настолько, чтобы играть в догонялки. Я выругался. Отпустил длинную, сочную тираду на итальянском, пообещав размозжить череп первому, кто посмеет сунуться ко мне.
   В те времена ещё можно было услышать сицилийский диалект посреди Нью-Йорка, а самоуверенности Джанфранко хватило бы на троих головорезов. Ему тогда исполнилось пятнадцать; два года он водил подростковую банду, и, как настоящий сицилиец, умел вытянуть из человека все интересующие его сведения. Мальчишка хотел знать обо мне всё: о моем детстве, о жизни в Нью-Йорке. Недолго думая, он привел меня в роскошное поместье его отца, дона Томаса.
   - Вас не выставили? - удивился я.
   Джино улыбнулся, и, раскуривая сигарету, продолжил:
   - Франко, - Джино закашлялся, выдыхая дым, - знал, чего хочет. Умел привязывать к себе нужных людей. Я хорошо помню, что он сказал в тот вечер. Он сказал: "Я завязываю отношения. А через несколько лет соберу урожай". Как он и рассчитывал, детская банда распалась. Кто-то попался на краже, кого-то посадили в тюрьму, кто-то вырос и не захотел иметь связей с прошлым. Но большинство осталось с ним. Знаешь, как они называли себя? "Нью-Йоркские змеи". Шайка малолетних шалопаев, но каких самоуверенных! Они его обожали. Джанфранко всегда удавались самые безумные, рискованные выходки. "Я о тебе позабочусь, - на прощание сказал он. - Мы должны поддерживать друг друга".
   Наутро меня отвезли в город, и наши пути разошлись на несколько лет. Дон Томас рекомендовал меня своему должнику: я получил неплохую работу, смог учить язык, снял квартиру. Франко навестил меня в моей скромной комнате под крышей на Малберри-Стрит. Мы расстались добрыми знакомыми. В следующий раз я увидел его почти три года спустя.
   Вителли заметно помрачнел, словно пропуская неприятные воспоминания, и заговорил немного быстрее.
   - Ему исполнилось восемнадцать. Он был уже совсем взрослый, поступал в Принстон. Спланировал свое будущее лет на десять вперед. У нас было немного общего: у него учеба, блестящее будущее, у меня не самый лучший период в жизни, - путано подвел черту под неприятным моментом Вителли. - Франко вернул мне вкус к жизни, дал надежду, и самое главное - свою дружбу. Многие считают его жестоким человеком, Олег, - проговорил Вителли, - но у меня никогда не было более близкого человека, чем Медичи.
   - Его помощь нельзя назвать бескорыстной, - заметил я. - Он помог вам, чтобы получить преданного помощника.
   Джино сделал глубокую затяжку.
   - Если кто-то обладает властью указывать остальным, что делать, то только потому, что они сами ему это позволяют. Ждут, что этот некто решит за них накопившиеся проблемы, обеспечит работой, поможет в трудную минуту...
   - И потом за это расплачиваются.
   - Да, - спокойно согласился Вителли. - Но я чувствовал себя обязанным. Скажи, - неожиданно спросил он, - что ты чувствуешь ко мне?
   - Ну... это... совсем другое, - растерялся я, хотя совершенно точно знал, что испытываю. Самую настоящую преданность, готовность сделать всё, что этот человек мне прикажет. Я не мог в этом признаться.
   - Разве? - сощурился Вителли.
   Я помолчал.
   - Вы - не он, - наконец тяжело проронил я. - Я никогда бы не смог довериться ему.
   - Ты не знаешь Медичи. Он поступает правильно.
   - Правильно, - усмехнулся я. - А как же поступаю тогда я?
   - Не сравнивай себя и его, - усмехнулся в ответ Джино. - Ты тоже поступаешь правильно. Просто действуешь так, как говорит тебе твоя совесть. Но даже если ты выживешь, ты не поднимешься высоко. Чтобы подняться, нужно действовать правильно по кодексу системы. Олег, я был таким же молодым и глупым, и мне никто не помог. Я не хочу, чтобы тебе пришлось стать на тот же путь, что и мне. Ты должен жить своей жизнью.
   За эти слова я многое готов был отдать. На душе стало легко и ясно. Почему раньше всё казалось мне таким сложным? Всё будет хорошо! Вителли поможет мне разобраться со Спрутом, я поеду домой, успокою родных, которые, наверное, уже с ума сходят, заберу Ладу в Одессу, мы поженимся - по-другому и быть не может - и прилетим к Вителли уже вдвоем. Всё будет именно так. Будем навещать его так часто, как сможем, мы станем ему семьей. Лада поймет. Она всегда меня понимала. А когда у нас появятся дети, Джино сможет почувствовать себя самым настоящим дедом, главой маленькой семьи. Черт побери, всё так и будет! Я обязан этому человеку жизнью, я полюбил его как родного отца, и я хотел, чтобы он был счастлив.
   Мы проговорили до полуночи. Вителли расспрашивал меня о моей семье, о невесте, о планах на будущее - так, точно у меня не осталось никаких проблем в настоящем.
   Джино смеялся, когда я рассказывал про свою кошку, которая считала главным призванием в жизни кидаться людям под ноги, про институт, после которого я скорее растерял силы, чем обрел их, про Черное море, которое на самом деле самое синее в мире.
   Осторожными расспросами я заставил Вителли признаться, что у него действительно больное сердце, но соблюдать щадящий режим, прописанный доктором, ему не позволяла гордость. Я с ним тогда согласился...
   - Баста, - хлопнул по подлокотникам Джино. - Пора спать. Пойдем, покажу твою комнату.
   Я не возражал. Тревожная последняя ночь у итальянцев, бессонная ночь в притоне, где мы с Ником ждали рассвета - я валился с ног от усталости. Побои тоже давали о себе знать - хотелось лечь и не двигаться, по крайней мере, неделю.
   - Мобильный не выключай, - посоветовал Вителли, - Спрут должен успокоиться. Пусть знает, что ты ещё здесь.
   Я не спорил. Только надеялся, что Спрут не станет звонить мне ночью - хотелось выспаться. Вителли дал мне зарядное устройство, я поставил мобильный на ночном столике, разделся, лег и уснул почти сразу.
   Звонок раздался в начале четвертого утра.
   - Будь ты проклят, Спрут, - выдохнул я, не открывая глаз, и протянул руку за мобильным. - Чего ты хочешь, урод, в такое время? - раздраженно выдавил из себя я, даже не посмотрев на высветившийся номер.
   - Твою мать, белый ублюдок!!! - заорал в ухо знакомый голос. - Русский, какого хрена ты это сделал?!
   - Джу-джулес? - зачем-то уточнил я, усаживаясь в постели.
   - Нет, мать твою, президент Соединенных Штатов! Ты, везучий сукин сын! Как тебя угораздило связаться с мафией?! Чтоб ты сдох, кретин!
   - В чем дело?
   Сон сползал с меня крайне неохотно; пришлось с силой провести ладонью по глазам, чтобы хоть немного стряхнуть с себя дурманящую пелену.
   - В чем дело?! И он ещё спрашивает, в чем дело! - возмутился мулат. - Я тебе скажу, русская сволочь, в чем дело! Сандерсон мертв, все его ребята мертвы! На "Потерянный рай" наехали макаронники! Откуда они узнали, что у нас нет крыши?! А я знаю, откуда! Все знают, что это ты их навел! Русский! Русский!!! Ты ещё там?
   - Джулес, - наконец окончательно проснулся я. - Сандерсон мертв?
   - Грохнули ещё утром! Мы с Дэвидом дежурили в клубе, нам повезло. Услышали новости и вовремя смотались оттуда. Признайся, русский! Это твоих рук дело!
   Я лихорадочно соображал. Что там говорил Ник? Спрут оказывал услуги...
   - Послушай, я ничего не знал...
   - Но трепался? Трепался, ублюдок, признайся?!
   - Может быть, - сдался я. - Но я не думал, что так всё выйдет!,.
   - Я охреневаю, русский! Ты откуда свалился на наши головы?!
   - Между прочим, это ты меня завербовал, - парировал я. - Сандерсон... сам виноват. Он меня обидел.
   В трубке поперхнулись воздухом.
   - Вы меня во всё это втянули, - воспользовавшись паузой, вставил я. - Нечего теперь меня винить. Кроме того, я действительно не знал, что происходит.
   - Теперь знаешь? - помолчав, спросил мулат.
   - Я спрошу, - тоже подумав, ответил я. Мне и в самом деле нужно было поговорить с Вителли, хотя я сомневался, что получу ответ.
   - Ты высоко забрался, да, русский?
   - Нет, - честно признался я. В трубке недоверчиво хмыкнули.
   - Устроил ты всем сюрприз, турист хренов, - протянул мулат. - И мне, и Дэвиду, и своему кубинскому другу, но самый большой - Сандерсону. Знаешь, а ведь никто не принимал тебя всерьез. Опасались, да, избегали, но не думали, что ты способен... а ты, оказывается, способен.
   - Погоди, - нетерпеливо перебил его я. - Маркус всё ещё в Чикаго?
   - А куда он денется? Когда всё это случилось, я по его роже видел, что ему это в кайф! "Потерянный рай" накрыли, ты живой, а я в глубокой заднице! И он очень рад, поверь мне на слово!
   Я промолчал. Джулес не мог знать о нашем с кубинцем разговоре на кухне. Выходит, Меркадо не сдержал своего слова. Patria o Muerte. Родина или смерть. Кажется, Марк сделал свой выбор.
   - Русский!
   - Что? - поморщился я: Джулес, казалось, находился рядом, и кричал в самое ухо.
   - Что будет с нами?
   Я удивился. Тон Джулеса казался почти заискивающим. Таким тоном мулат разговаривал с боссом. Неужели Джулес и в самом деле верил, что я могу на что-то повлиять? Мне стало смешно.
   - Я спрошу, - повторил я. - Как Джил?
   - Жива, - брезгливо фыркнул мулат. - Что ей будет? С ней Дэвид.
   - Спокойной ночи, Джулес.
   - Эй, чувак! - заволновалась трубка. - Не забывай про нас. Я не хочу сдохнуть, как Сандерсон! Никто из нас не хочет. Русский...
   - Я тебя понял, Джулес, - устало сказал я, снова откидываясь на подушку. - Не волнуйся.
   - Я тебе ничего плохого не делал, русский, - напомнил мулат. - И Дэвид тоже.
   - Я всё помню, - ответил я и отключился.
   Наверное, с полчаса я лежал без сна, растревоженный телефонным звонком. Проклятый мулат! Он всегда находил способ испортить мне настроение. Всё только начинало налаживаться...
   Кажется, с этой мыслью я снова уснул.
   Проснулся поздно. Комнату заливал яркий солнечный свет, и я какое-то время лежал, ослепленный им, ощущая тепло толстого одеяла, и совсем не хотел вставать. Я действительно чувствовал себя как дома, когда можно позволить себе поваляться лишний час в постели, и только воспоминание о ночном звонке заставило меня вскочить.
   Я проскочил в душевую, привел себя в порядок, оделся и спустился вниз. Джино сидел в столовой, с газетой и чашкой крепкого кофе.
   - К черту режим? - я кивнул на чашку.
   Вителли усмехнулся.
   - Как спалось?
   - Здорово, - признался я. - Я так крепко не спал с момента перелета в Америку.
   - Не помешал ночной звонок?
   Я вопросительно посмотрел на Вителли.
   - Наши комнаты рядом, - пояснил он. - Слышал трель через стенку.
   - Я заснул сразу же, как отключил телефон, - я подошел к кухонной стойке, налил себе чай и прихватил тарелку с булочками.
   - Спрут?
   - Нет, - я уселся напротив Джино и пристально посмотрел ему в глаза. - Звонил знакомый из Чикаго. Мистер Вителли, мы с вами говорили про "Потерянный рай".
   Джино легко выдержал мой взгляд.
   - Бизнес, - пожал плечами он. - Сандерсон нашел неплохой способ стать невидимым для больших акул. Проще один раз заплатить Спруту, и спать спокойно.
   Я заторможено кивнул. Конечно же, обо всем этом я уже догадывался, но невозмутимость, с которой Джино говорил, всё же выбила меня из колеи. Словно всё в порядке. Всё правильно. А убийства... ну что же, ничего личного, просто бизнес.
   - Олег, - позвал меня Джино. - В чём дело?
   - Человек, который мне звонил... он не мой друг, - поспешил заверить я. - Но я не хочу, чтобы бывшая команда Сандерсона пострадала. По крайней мере, не все из неё.
   - Имена.
   Я назвал Джулеса, Дэвида и Джил. В конце концов, я делил с ними общее прошлое. Я всего лишь отдавал долг своей совести, не больше. Вителли кивнул.
   - Окей, твоих приятелей не тронут.
   - Спасибо.
   Мы позавтракали, и Вителли поднялся, накидывая пиджак.
   - Слушай меня, Олег, - сказал он, застегивая пуговицы. - Тебе придется залечь на дно. Держи связь со Спрутом. Когда он успокоится, мы предложим ему встретиться и там же, на встрече, мы с ним покончим. Спрут не придёт один: я заранее расставлю своих людей на позициях, и они с легкой душой перестреляют всех, кто явится вместе с ним
   - А я?
   - Ты будешь сидеть смирно, пока я не покончу с ним, - предупредил Джино. - На встречу не пойдешь. Достаточно риска.
   - Вы же не пойдете без меня? - ужаснулся я.
   - Кто-то должен всё контролировать, - ответил Джино, направляясь к выходу. Я растерянно следовал за ним. - Не делай глупостей, сынок, - предупредил он напоследок, останавливаясь у двери.
   Я смотрел из окна, как он выезжает на незнакомом джипе из гаража - "Додж", похоже, был не единственной большой машиной в коллекции Вителли, - и исчезает за воротами. Ещё несколько минут я простоял у окна, затем угрюмо поплелся в столовую, уселся за стол, взял газету, которую читал Джино, и уставился в неё невидящим взглядом. На душе было тревожно. С одной стороны, Вителли решал все мои проблемы. С другой, я не мог смириться с таким положением дел. Я не хотел подставлять его репутацию, да и его жизнь, в конце концов, и уж точно не хотел сидеть у него на шее целую неделю, а то и больше.
   Когда мыслей в голове стало слишком много, я не выдержал, взял мобильный и набрал номер Ника.
   - Доброе утро.
   - У тебя только утро, - хмыкнул на другом конце связи Ремизов. - Хорошо спал.
   - Хорошо, - не стал скрывать я. - Как ты?
   - Квартирка ничего, - в свою очередь признался Николай. - Обычно мне приходилось ночевать в клоповниках вроде того, где мы с тобой побывали. Мы с хозяином договорились, я буду платить за аренду, и жить тут в свое удовольствие. В общем, я устроился. Судя по твоему голосу, смертная казнь мне как свидетелю ближайшее время не грозит, поэтому могу расслабиться, так?
   - Так. Послушай, Ник, - я вкратце рассказал ему предложенный Вителли вариант действий. - Что ты об этом думаешь?
   В трубке повисло молчание.
   - Ну? - поторопил я.
   - Идея разумная, - задумчиво согласился Ремизов. - Если только Спруту не придет в голову то же самое. Тут уж как повезет. А твой старикан не промах! Правильно, нечего с этими отбросами церемониться. Что ж, рад за тебя. В рубашке родился.
   - Ник, - перебил я, - у меня дурные предчувствия. Мне кажется...
   - Перекрестись.
   - Ник! Я не хочу, чтобы Вителли пострадал.
   - С чего это? - слегка удивился Ремизов. - Если его же собственные ребята его не подведут...
   - Всякое может случиться, - снова перебил я. - Мне было бы спокойнее, если бы я лично там присутствовал.
   В трубке уничижающе фыркнули.
   - Давно по морде не получал?
   - Ник, мы ведь хотели справляться сами.
   - С твоим Спрутом? Ну, если честно, я надеялся на что-то вроде того, что предложил твой старик. На крайний случай, конечно, пришлось бы идти на дело вдвоем. Но я как бывший военный одобряю план первый.
   Я помолчал. Ник был прав, но я не мог успокоиться, и чувствовал себя ужасно.
   - Кто такой Большой Бен?
   - Что? - не сразу понял я.
   - Биг Бен - это кто? - терпеливо повторил Николай.
   - Информатор Сандерсона, - растерянно ответил я. - Первый, к которому я обратился, прилетев в Нью-Йорк. Толковый парень, и, мне кажется, знает больше, чем говорит. Я пытался узнать у него о Спруте, но, наверное, я просто не умею выбивать из людей информацию. Погоди! Ты рылся у меня в телефоне?
   - Пока ты спал. Нужно же было проверить, кого сбросила мне на шею судьба.
   - Собака.
   - А то, - легко согласился Ремизов. - Ладно, брат, созвонимся позже. Я ещё ничего сегодня не жрал.
   Следующие несколько часов я отчаянно пытался убить время. Нервно расхаживал по гостиной, пытался читать, смотреть телевизор, но никак не мог успокоиться. Знаете, такое отвратительное состояние, когда не знаешь, за что взяться, и в то же время всё валится из рук. Всё происходило не так, как я это себе представлял. Я вроде находился в безопасности, но в то же время тревога разъедала меня изнутри, как серная кислота, доставляя почти физический дискомфорт.
   Когда зазвонил мобильный, я был даже рад.
   - Курт.
   - Где ты? - прорычал знакомый голос, и я вышел на веранду, рассматривая внутренний сад коттеджа.
   - Дома, - ответил я. - Волнуешься за меня?
   - Я лечу за тобой, маленькая сволочь, - с такой ненавистью выдохнул Спрут, что мне стало страшно. В первый раз за всё время я понял, что поступил правильно, оставшись в США. Если бы я привез свои проблемы со Спрутом в Одессу, этот маньяк не пощадил бы никого из моих близких, чтобы добраться до меня. - Ты пожалеешь, что тебе повезло вырваться. Ты тысячу раз пожалеешь...
   - Курт, - как мог спокойнее прервал его я. - Я всё ещё в Нью-Йорке.
   Спрут резко замолчал.
   - И я не собираюсь уезжать до тех пор, пока мы с тобой не решим нашу проблему.
   - У меня нет проблем, Олег, - медленно проговорил Спрут, и я невольно заткнулся, слушая хищный, завораживающий голос. - У меня есть только цель и задача выжить, чтобы её достичь. Моя цель - ты. Ты, везучий маленький сукин сын. Может, просто скажешь, где ты? Это решит твою проблему раз и навсегда, обещаю.
   - Нет, Курт, - вздохнул я. - Не могу. После последней нашей встречи мне нужно время, чтобы всё обдумать. Позвони позже, может, я что-нибудь придумаю.
   - Издеваешься, маленький ублюдок? - хрипло спросил Спрут. - Это хорошо. Это меня злит. Я вспомню всё, когда придет время. Сколько тебе нужно? Неделю, две?
   - Я позвоню тебе, Курт.
   - Не думай, что я буду ждать вечно. Я про тебя уже всё знаю, Олег. Кто ты, откуда, с кем общаешься...
   - Но не знаешь, где я, - решил съязвить я.
   Спрут помолчал.
   - Знаю.
   - Вот как? - усмехнулся я.
   - Ты у Вителли.
   Я остолбенел, и двух секунд ошеломленного молчания Спруту хватило, чтобы сделать выводы. Мы усмехнулись в трубку почти одновременно. Я - придя наконец в себя и желая разуверить Спрута в его догадке, он - вполне удовлетворенный собой.
   - Курт, ты меня удивляешь. Я по-прежнему могу быть где угодно
   - Только для тех, кто не знает, где искать, засранец, - без всяких эмоций проговорил Спрут. - На твоем месте я бы подумал и пришёл сам. Знаешь, почему? Потому что пистолет с твоими отпечатками всё ещё у меня. Нью-Йорские копы тупоголовые ублюдки, но федералы - совсем другое дело. Они с радостью вцепятся в кость, которую я им кину. Подумай малыш, что станет с твоим престарелым дружком Вителли? Обвинение в укрывательстве преступника само по себе тяжкое преступление, но тут у нас прямо джек-пот! ФБР хватит одной зацепки, чтобы взять его в оборот. Или ты думал, Вителли чист перед законом, и спокойно доживает деньки на пенсии? Ты влез в болото, о котором не имеешь представления, и знаешь, в чём разница между нами? Я знаю правила. Подумай хорошенько, и скажи: я стану ждать?
   Он отключился первым, а я медленно опустился в плетеное кресло, крепко сжимая в руке мобильный. Я не знал, как Спрут догадался, где я скрываюсь, но зато убедился, что не могу оставаться здесь и дальше. Каждая минута у Вителли грозила опасностью ему самому. Остаток дня я провел как на иголках.
   Вечером я выложил всю историю Джино. Тот выслушал внимательно, ни разу меня не перебив, и только когда я наконец умолк, Вителли закурил.
   - Спрут прав, - пуская дым, наконец изрек он. - Значит, придется назначить встречу раньше, чем я планировал.
   На этой риторической ноте разговор окончился. Я не сомневался, что Вителли знает своё дело, но всё равно не мог найти себе места. Джино со мной больше не говорил о предстоящей встрече, а у меня в голове запасных мыслей не оказалось.
   Следующие несколько дней тянулись мучительно медленно, хотя, если честно, я совсем об этом не жалел. Я терзался нехорошим предчувствием и ожиданием встречи со своим врагом - почему-то ни на секунду я не усомнился в том, что снова встречу Спрута - и бездельем. Я постепенно восстанавливал свои силы, растраченные переживаниями и последней встречей с бритоголовым, отъедался и почти узнавал себя в зеркале, хотя попорченное свежими шрамами тело вызывало весьма сдавленные эмоции.
   Джино позаботился о том, чтобы Джулеса, Дэвида и Джил благополучно забыли, но наглый мулат так и не перезвонил. Позвонил Дэвид. Бывший начальник охраны "Потерянного рая" поблагодарил меня - хотя я-то этого точно не заслуживал - и пожелал удачи. От взаимных расспросов мы удержались. Общее прошлое осталось позади, теперь каждый шёл своей дорогой.
   Я спросил разрешения у Вителли позвонить домой. Мне пришлось пережить настоящую бурю гнева, обвинений и слёз, но успокоить маму я всё-таки смог, и даже добился от неё согласия подождать ещё немного, пообещав рассказать всё дома. Что я мог изменить? Нельзя же, в самом деле, говорить, что я могу вообще не вернуться?
   Ладе я написал длинное электронное письмо. Содержание оставлю при себе, но это было самое нежное письмо, которое я когда-либо писал. Я отдавал все долги, и внезапно оказалось, что я многим людям должен на этой планете. Нет, я не хотел, чтобы всё закончилось именно так.
   Когда становилось совсем тоскливо в ожидании Джино, я звонил Нику. Ремизов на самом деле оказался не таким грубым неандертальцем, каким я его запомнил. Просто, наверное, мы познакомились в не самый лучший для нас обоих период в жизни. А потом Николай начал сам звонить мне - и так, день за днем, я коротал время в доме Вителли, подавленно ожидая судного дня.
   Однажды Вителли приехал не один. По правде, я был рад видеть Сэма - мне казалось, после нашей глупой драки мы легко найдем общий язык, и даже, быть может, вместе посмеемся над собственным идиотизмом. Но для Сэма произошедшее было чем-то большим, чем временное помешательство; меня он смерил по-прежнему тяжелым и неприветливым взглядом.
   Человеку нужно время, чтобы привыкнуть; хотя я действительно хотел убедить его, что не собираюсь занимать его место. Ко мне Вителли относился, наверное, всё-таки лучше, но именно Сэм стал для него незаменимым помощником, даже партнером, и мне казалось, парень зря беспокоился о своём положении. Всё это я хотел обсудить с ним, когда выпадет возможность. Поймав предупреждающий взгляд Сэма, я воспринял его как команду держаться подальше. И я решил подождать.
   Мы устроились в гостиной, и Джино выложил на стол телефон.
   - Бамбино, - сказал Вителли, и я заметил, как при этом у Сэма дернулся уголок губ. - Мои люди готовы. Вот что тебе нужно будет сказать...
   Нехорошее предчувствие, не отпускавшее меня все дни, вспыхнуло с новой силой. Я не хотел следовать чужому плану. И хотя моя роль в нем казалась минимальной, а я доверял Вителли, всё равно гложущее чувство того, что кто-то разбирается с моими проблемами за меня, не давало покоя. Я привык считать, что можно быть уверенным только в том, что делаешь сам. Некого винить в случае неудачи, некого благодарить в случае победы. Здесь оказалось не так.
   Я набирал номер медленно: впервые я сам звонил Спруту.
   - Курт? Нужно встретиться. ...-стрит, 12, завтра в полдень.
   - Боишься темноты, напарник?..
   Я отключил телефон и вопросительно посмотрел на Джино.
   - Всё хорошо, - уверил он меня.
   Мне захотелось взвыть. Я не хотел, чтобы наступило завтра, не хотел следующего дня, но всё решили за меня, и я не видел другого выхода.
   - Я не хочу, чтобы вы тоже ехали туда, - мрачно проронил я.
   - За меня не переживай, Олег, - коротко рассмеялся Вителли.
   Я заметил взгляд Сэма, направленный на меня, и на этот раз понял его. Сложно простить человека, который подвергает опасности жизни тех, кто для тебя что-то значит.
   Ночью я не спал. Чтобы хоть как-то отвлечься, я позвонил Нику. Ремизов, как оказалось, не спал тоже, и выдержал целую минуту разговора, прежде чем сказал, что у него есть планы на утро.
   - Советую тебе выспаться сегодня, - проворчал он на прощание. - Завтра будет не до сна.
   В конце концов, устав ворочаться с боку на бок, я спустился вниз, на кухню, заварил чашку крепкого чая, и уселся за столом, уставившись в одну точку. Тишина давила на уши, так что я едва не взвыл. Под потолком висел маленький телевизор; я включил его и, пощелкав кнопками на пульте, нашел образовательный канал. Звук я убавил, чтобы не разбудить Вителли, но всё равно слышал каждое слово. Шла передача про Вторую мировую. Конечно же, в ней американцев показали как героев, которые победили злобных фашистов и спасли невинных гражданских от советской оккупации. СССР, который в одиночку вынес все тяготы самой страшной земной войны, вопреки фашистской агрессии и преступной бездеятельности, даже откровенной подлости собственных "союзников", в этой передаче даже не упомянули.
   Подробнее всматриваться в мелькающие на экране картинки не хотелось: зрелище одновременно притягательное и неприятное. Вражеская пропаганда, опасное оружие. Кривое зеркало, которое злонамеренно искажает картинку, но как ни протирай его платком, четче не сделается. И инстинктивно хочется поспорить, но не с кем; не с мелькающими же кадрами на экране?
   Через несколько минут спустился Джино. Он посмотрел на меня, на телевизор, и, запахнув теплый халат, с кряхтением уселся напротив.
   - Не спится?
   - А вам?
   - Переживаешь, - Вителли понимающе улыбнулся в ответ.
   - Конечно.
   - Олег, - теплая, мягкая ладонь Джино легла поверх моей руки, - расслабься. У тебя всё будет хорошо. Человек с таким взглядом всё выдержит. Я просто помогу тебе не стать на ту же скользкую дорожку, по которой пошел когда-то я сам. Я сам так захотел, бамбино, ты здесь ни при чем. Просто... мне всегда не хватало в этой жизни одной вещи, Олег. И я готов заплатить за неё свою цену.
   Так получилось, что в этот момент я поднял глаза, и наши взгляды пересеклись. Я понял его слишком хорошо, чтобы суметь откреститься. "У вас будет семья, мистер Вителли. Я буду вашей семьей!", - хотелось крикнуть мне, но я смог только выдавить короткое "спасибо".
   Джино убрал руку, и отодвинулся от стола.
   - Пора спать, - распорядился он - Завтра будет долгий день.
  
  
  
   Глава 7.
   Говорю вам тайну: не все мы умрем, но все изменимся. (1 Кор. 15:51).
  
   Я не находил себе места накануне, но всё равно умудрился проспать самое важное. Вителли уехал до того, как я проснулся. О завтраке я и не думал: мне кусок в горло не лез, поэтому, кое-как проглотив теплый чай, я уселся перед телефоном.
   По словам Джино, исключительно ради моей безопасности, со мной остались четверо надежных парней, следить за порядком в доме. Я сказал, что это смешно. Джино сказал, что лучше вначале смеяться, чем потом плакать.
   Ожидание - самая противная вещь на свете. Когда уже не здесь, но ещё и не там. Я бродил по дому, не находя себе места, избегая взглядов охранников, которых видел впервые, и наконец, устав ходить по кругу, уселся на той самой веранде, где слушал рассказ Вителли про старую Америку. Какое-то время я сидел один: Нику дозвониться не мог, русский не брал трубку, а кроме общения с Ремизовым, у меня в последнее время не было других занятий.
   - Можно?
   - Конечно, - не сразу среагировал я.
   Мужчина в темной рубашке уселся рядом, доставая из кармана сигарету. Я покосился на него. На вид ему было около сорока; зачесанные назад темные волосы придавали ему вид одновременно элегантный и опасный. У него оказалось одно из тех лиц, которые сохраняют свою красоту до глубокой старости, когда только глаза выдают возраст.
   - Ты Олег, - утвердительно произнес он, щелкая зажигалкой.
   - А ты? - поинтересовался я, разглядывая собеседника. Тот чуть поморщился, выдыхая дым, и отложил сигарету в пепельницу.
   - Джон.
   - Ты здесь за главного?
   - На следующие несколько часов - да. Куришь?
   - Нет.
   - Почему?
   Я пожал плечами, помолчал. С одной стороны, я был рад компании, тем более, мужчина казался непосредственным собеседником, легко завязавшим разговор, но с другой -- собственные мысли мешали говорить.
   - Я не умею.
   - Учиться никогда поздно, - усмехнулся Джон. - Я начал курить в тридцать пять.
   - Зачем? - искренне удивился я.
   - Моя жена ушла, и я решил, что с режимом покончено. Теперь я могу пить, курить и... всё остальное.
   - С режимом? - переспросил я.
   - Да. - Он поймал мой вопросительный взгляд и спокойно пояснил, - у нас не могло быть детей. Мы испробовали всё, что только можно. Это из-за меня, - Джон дернул плечом. - Бесплодие. Эмма меня любила, но она хотела ребёнка. Она ушла к тому, кто смог ей его дать.
   - И... как ты теперь? - осторожно поинтересовался я.
   - Теперь я могу пить и курить.
   - Нравится?
   - Нет, - ответил Джон. - Но я так и не смог придумать ничего лучше.
   Я не нашел, что сказать, и вместо этого принялся искоса разглядывать собеседника. Такие, как он, не делают тайну из своего прошлого, но что-то заставляет думать, что они не договаривают ещё больше, чем говорят.
   - Я тебя раньше не видел, - снова заговорил Джон. - Откуда знаешь Вителли?
   Я неопределенно пожал плечами.
   - Случайное знакомство.
   - Ни хрена себе, - вполне резонно высказался он. - Ты случайных знакомств с кем-нибудь вроде Буша не имеешь?
   - Нет, - после трехсекундного молчания решил я. - А ты? Почему он доверяет тебе охрану своего дома?
   - Не дома, - поправил меня Джон. - Тебя. Мне приходилось общаться с Джанфранко. Джино меня хорошо знает.
   - И доверяет?
   - Я не выдаю чужих секретов, - усмехнулся начальник охраны. - Просто делаю свою работу и жду.
   - Ждешь? - внезапно заинтересовался я. Болтать со случайным знакомым оказалось всё-таки лучше, чем в одиночку переваривать собственные мысли. - Чего?
   - Перемен, - усмехнулся Джон. - Мой товарищ хотел назвать сына в мою честь - я когда-то спас ему жизнь. Но у него родилась дочь. Теперь мне осталось дождаться, когда у него родится сын.
   - Так сильно хочешь, чтобы тебя помнили?
   - Я не тщеславен, - усмехнулся мужчина. - Я знаю, что умру неожиданно, так всегда случается. Хочется... чтобы она слышала моё имя, встречаясь с нашими старыми друзьями.
   - Ты всё ещё её любишь.
   - Любил.
   - Любишь.
   Мы переглянулись и улыбнулись почти одновременно.
   - А ты прикольный малый, - усмехнувшись, сказал Джон. - Теперь я лучше понимаю Топора.
   Неожиданный собеседник мне понравился. Я даже задумался, чем могу ему помочь. Назвать сына в его честь? Джон... это по-нашему как - Иван? Я едва не расхохотался. Иван Грозный! Будь я на месте своего потенциального сына, я бы себя убил. Мне-то что, а вот ему с таким именем жить...
   У Джона сработала рация, прикрепленная к поясу, и мужчина тут же вышел.
   Я подождал немного, прислушался, и понял, что не ошибся: со стороны двора доносился звук работающего мотора. На какой-то миг мне показалось, что вернулся Вителли, и я поспешил обогнуть дом, чтобы увидеть ворота.
   Закрыть ворота мешал чужой джип на подъездной дорожке. Водителя я узнал, и не могу сказать, что обрадовался. Если Джино прислал Сэма для поддержки, то он не угодил ни мне, ни Джону.
   - Какого дьявола? - услышал я голос Джона. - Убери машину.
   Осторожно высунувшись из-за угла, я увидел их. Джон стоял напротив Сэма, на верхней ступеньке крыльца. Один из парней Джино вышел следом за ним, и стоял чуть поодаль.
   - Я ненадолго, - услышал я ответ Сэма. - Вителли сказал, у него изменения в плане. Спрут должен увидеть русского. Тебе придется отвезти его в город.
   Джон задумался, а я почувствовал, как по спине ползет предательский холодок. Значит, план провалился?
   - Мне он не звонил.
   Сэм пожал плечами.
   - Не слишком удачная мысль, если знать, что затеял Топор. Дай мне поговорить с Олегом, Джон.
   Я поспешил скрыться за углом дома. Я надеялся, что Джон избавит меня от разговора с Сэмом - в прошлый раз мы не слишком удачно закончили выяснение отношений.
   - Только в моем присутствии.
   - О'кей, - согласился Сэм. - И набери Вителли. Он хотел, чтобы вы состыковались, прежде чем ты поедешь в город.
   Я поспешно отлепился от стены, вошел в дом и поднялся на второй этаж: не хотелось показывать, что я был внизу и слышал их разговор. Сверху я видел, как Джон с Сэмом вошли в дом. Джон на ходу набирал номер на мобильном. Я осторожно отодвинулся к стене.
   Я ожидал, что Джон окликнет меня, как только пересечет порог, но услышал совсем другой звук. Если бы в доме не стояла такая тишина, я бы мог легко его спутать со звуком захлопнувшейся двери.
   Но я уже слышал, как стреляет пистолет с глушителем.
   Сердце бешено забилось в груди, когда я подкрался к лестнице, и осторожно выглянул через перила.
   Джон лежал у нижней ступеньки, лицом вниз, в луже темной, почти черной крови, растекавшейся под головой.
   Меня прошиб ледяной пот. Сволочь, как же так... как же так...
   Я заметил движение на ступенях, и отпрянул от лестницы. У меня оставалось секунды две - я метнулся обратно на балкон, перебрался через перила, и спрыгнул вниз. Ещё в полете я услышал сухой треск у ворот, и сдавленные крики. Не теряя времени, я перекатился к стене и выглянул во двор.
   В доме оставался ещё один охранник - я слышал, как Джон приказал ему находиться в гостиной. Я надеялся, что он задержит Сэма, пока я...
   То, что я увидел во дворе, оборвало мысль. За воротами стоял ещё один джип с распахнутыми настежь дверьми. Двое охранников Вителли лежали на земле в лужах собственной крови, а двое выбравшихся из джипа головорезов перекрыли дорогу к воротам. Судя по звукам из дома, в джипе были ещё люди, которые поспешили на помощь Сэму.
   - Эй! - крикнул он, увидев меня.
   Я отпрянул назад слишком поздно. В доме раздался шум, я различил чей-то приглушенный вскрик, а затем черная дверь коттеджа распахнулась, выпуская наружу Сэма с помощником. Ещё двое прибежали со двора: я оказался окружен. За спиной был пруд, передо мной стояли четверо. Сэм сжимал правой рукой левое плечо, между пальцев текла кровь: охранник в гостиной промахнулся всего на пару сантиметров.
   - Как ты мог, сволочь? - выдохнул я.
   Из дома вышел последний из помощников Сэма, прикладывая мобильный к уху.
   - Мог что? - прошипел Сэм, крепче сжимая плечо. На его губах появилась кривая ухмылка. - Я приехал, увидел, попытался тебя защитить, был ранен. А они забрали тебя. Я не сумел им помешать.
   - А Джон? - с ненавистью вытолкнул из себя я. - Как же Джон?!
   - Джон стал на пути у Спрута, - Сэм дернул щекой. - Топор поймет. Я ему объясню... я найду слова, чтобы его утешить. От твоей смерти все выиграют, Олег. У меня не будет конкурента. У моего патрона не возникнет больше проблем с боссом. Спрут успокоится и оставит Нью-Йорк в покое. Ничего личного, Олег.
   Я не мог поверить своим ушам. Меня трясло от ненависти. Почему я пожалел его тогда, когда у меня была возможность пришить его?!
   - Господи, и ты поверил всему, что тебе наплел Курт?! Ты и в самом деле поверил в этот бред?! Как ты купился?! - Я стиснул кулаки, глядя в бледное лицо предателя. - Сэм! Я не умру. Я не умру, ты слышишь меня, подонок?! Я выживу, чтобы найти тебя!
   Один из помощников Сэма медленно поднял руку с оружием. Я замер. Это такое необъяснимое, бессильное, злое чувство - видеть, знать, что в тебя будут стрелять. И не иметь возможности увернуться.
   Раздался писк, что-то кольнуло меня в шею. Я инстинктивно потянулся к горлу - и отключился.
   Всё, что происходило со мной дальше, я помню плохо. Быть может, потому, что потратил слишком много времени, чтобы это забыть. У меня получилось - частично. Потому что те отрывки, которые вытравить из памяти не удалось, преследуют меня до сих пор.
   Сколько я провел без сознания, не знаю. Я пришел в себя довольно странно: вначале услышал стон, и только потом понял, что стон мой собственный. Я совсем не хотел открывать глаза: мне хватало звуков и запаха. Совсем близко от меня - я чувствовал движение - находились двое. Они переговаривались; я ощущал крепкий запах сигарет и едва различимый - спиртного. Я не хотел шевелиться, в какой-то жалкой попытке оттянуть реальность ещё хоть на секунду.
   Затем мне стало холодно, резко, вдруг, точно меня окунули в ледяную воду, и я понял, что окончательно пришел в себя. Содрогаться всем телом бесчувственный человек не может, держать глаза закрытыми и дальше было глупо.
   Первым, что я увидел, был стол. Длинный, очень пыльный, и заставленный предметами настолько специфическими, что у меня не возникло вопросов или иллюзий по поводу их назначения - разве что слабая ассоциация с кабинетом стоматолога. О том, для кого всё это предназначалось, я тоже знал. Я быстро отвёл взгляд, и только сейчас обнаружил, что связан, подвешен за руки к потолку, и полностью раздет - а мои надзиратели поняли, что я пришел в себя.
   - Ублюдок, - зло выдохнул один их них, и я его узнал, тотчас ощутив странную смесь облегчения и сожаления. Это оказался тот самый парень, Рэй, которому я раскроил голову в погоне по набережной. Он оказался жив - но очень зол. Я никак не мог его судить за это, хотя жалел сразу о двух вещах: о том, что не приложил его чуть сильнее, и о том, что вообще бросил тот проклятый камень.
   Я хотел ответить, и даже открыл рот, но в тот же момент получил коленом в пах - и едва не подавился воздухом, судорожно дернувшись на веревках. Ноги у меня оказались тоже связаны и прикручены к полу, и, очевидно, я висел так уже давно: лодыжки опухли от впившихся в кожу верёвок.
   - Молчишь, сукин сын, - с ненавистью выдохнул Рэй. - Ничего. Спрут заставит тебя кричать. Ты будешь кричать, ублюдок. Будешь кричать так, как не кричал никогда в своей долбаной жизни...
   Напарник Рэя, незнакомый мне мужчина в синей куртке, перекинул со спины винтовку и коротко, без замаха, двинул меня прикладом в челюсть.
   Когда я снова поднял голову, в комнате появился он.
   Я инстинктивно дернул руками, желая лишь одного - добраться до его горла. Добраться до него первым. Во второй раз не упущу. Не сейчас, когда я почти обезумел от ожидания, ненависти и страха.
   Спрут не сразу подошел ко мне. Он бросил на меня всего один взгляд, затем развернулся спиной и принялся перебирать инструменты на столе. Он ждал.
   Я не стал играть по его правилам, я продолжал молчать, хотя всё во мне кричало от нарастающей паники.
   Стараясь не смотреть на него, я бросил взгляд в сторону - и только тут сообразил, где мы находимся. Это был высотный дом, старый, видимо приготовленный под снос, и потому, наверняка, совершенно безлюдный. В стене слева зияла огромная дыра в соседний зал с сильно провисшим потолком, справа тянулся балкон, некогда застекленный, с остатками торчащих из рамы и двери стёкол. Я мог видеть пожарную лестницу на фоне серого неба - больше ничего.
   - Надеюсь, тебе здесь нравится.
   Курт обернулся, и мы встретились взглядами.
   - Ты ждешь от меня вопросов, - тихо сказал я. В горле пересохло, громче говорить я просто не мог. - Хорошо. Как ты вышел на Сэма? Почему именно он?
   - Всё просто, напарник. Вы с ним с самой первой встречи не поладили. Помнишь вашу драку в ресторане? Мои люди дежурили в ресторане почти каждый день и всё видели. Чтобы так ненавидеть, у Сэмми была причина. И ради этой причины он пошел на риск, лишь бы избавиться от тебя. Я это сразу понял.
   Я сглотнул. Я едва ли помнил всех посетителей в тот день, но если среди них были наблюдатели Спрута... Я бы многое отдал, только чтобы не поддаться эмоциям в тот день, вернуть всё назад.
   - Ты меня убьешь?
   - Что? - Спрут усмехнулся. - Чёрт тебя побери, маленький ублюдок, нет! Нет. Я хочу, чтобы ты жил.
   Он шагнул ближе, и теперь я чувствовал ещё один запах. Пожалуй, в тот момент я понял, как чувствуют себя звери на бойне.
   - Это было бы глупо, напарник, - он протянул ладонь к моему лицу, - дать тебе умереть.
   В его руке что-то щёлкнуло, и я вскрикнул - больше от неожиданности, чем от боли - когда лезвие вспороло мне щеку.
   - Ты молодой, - проронил Спрут, без выражения разглядывая меня. - Красивый. Я не стану убивать тебя, пока ты выглядишь именно так. Вот когда я сделаю из тебя жалкое уродливое ничтожество, тогда... тогда. Но ведь ты скучал по мне, правда? - он вдруг резко подался вперед, и я с ужасом понял, что подонок прижимается ко мне всем телом. - Не переживай, - горячо зашептал Спрут мне на ухо, и я дёрнулся, понимая, что уже никуда не уйду от него, - очень скоро ближе, чем я, у тебя никого не будет. Так происходит каждый раз. Никто не понимает жертву лучше, чем её палач...
   ...Я пришел в себя, когда в лицо мне плеснули холодной водой. Всё, что я смог при этом из себя выдавить - слабое мычание.
   - Просыпайся, - услышал я ненавистный голос. - Тебя к телефону.
   Я с трудом разлепил веки и уткнулся взглядом в потолок. Попытавшись пошевелиться, и медленно обведя взглядом комнату, я понял, что за время, которое я провел в беспамятстве, меня стащили с крюка и распяли на столе. От боли кипела в жилах кровь, взрывалась покрытая ожогами и волдырями кожа, шумело в ушах, и я уже не мог сдержать болезненных стонов.
   Очевидно, я провел без сознания не так долго, полчаса, может, час - Рэй и Лесли, помощники Спрут, по-прежнему сидели на своих местах, как в последний раз, когда я их ещё видел.
   - Ты плохо слышишь? Тебя к телефону, сладкий!
   Я наконец заставил себя посмотреть на то, что показывал мне Спрут - мой мобильник.
   - Хочешь поговорить со своим старым толстым другом? Кажется, он волнуется. Ну же, Олег, будь умницей. Поговори со стариком.
   Спрут прижал телефон к моему уху, и я услышал. Я услышал почти родной - по крайней мере, в Америке - итальянский акцент, до боли знакомый голос, и в этот момент почти сдался.
   - Олег? Олег! Бамбино? Ты слышишь меня?
   - Мистер Вителли...
   И не смог сказать ничего больше. Горло перехватило; мне стало нечем дышать. Спрут отключил мой мобильный, когда мы ехали сюда, так зачем он включил его снова? Что он хотел этим доказать? Что заставил меня страдать так, как обещал? Зачем ему понадобилось демонстрировать это Джино? Я не хотел говорить с мистером Вителли. Всё, что здесь происходило - это происходило не со мной. Джино... тоже не должен этого знать. Потому что я чувствовал боль, отвращение, стыд и страх. Потому что я слышал голос старого итальянца, но видел уродливую ухмылку Спрута. Потому что Джино ничего не сможет для меня сделать. Он опоздал. И я не хотел, чтобы ему было от этого хотя бы вполовину так же плохо, как мне.
   - Ну же, - Спрут щёлкнул зажигалкой, и я инстинктивно вздрогнул. Я слишком хорошо знал, что может последовать дальше. В прошлый раз я жарился минут двадцать, пока вонь горелого мяса не стала совсем уж нестерпимой. - Поговори с ним, бамбино.
   Я попытался овладеть своим голосом, но понимал, что у меня ничего не получится. Все страшные истории про Спрута - всё оказалось правдой. Всё оказалось слишком кошмарной правдой. Джино мог услышать от меня сейчас только дрожащее блеяние, и я захотел сохранить жалкую часть той гордости, что во мне ещё осталась.
   Я отрицательно мотнул головой. Спрут усмехнулся, откинул зажигалку и взял электрошокер. Я вздрогнул, пытаясь сжать колени.
   - Эй, - Спрут поднес мобильный к своему уху. - Он не хочет тебя слышать. Ему хорошо со мной. Подтверди, бамбино!
   Лавина боли взорвалась внизу живота, огненной волной разнеслась по телу, вырывая из горла дикий, животный крик - и даже когда разряд закончился, я не сразу умолк. Я знал, что этот мой крик, полный безграничной, сумасшедшей боли, рвал сердце Джино на части - но сдержаться не мог.
   Курт с ухмылкой смотрел на меня, держа мобильный у уха - полностью поглощенный жестокими судорогами, я не мог слышать, что говорил ему Вителли. Дав ему выговориться, Курт коротко вздохнул, не разжимая губ.
   - Это всё?
   Судя по лицу Спрута, это было не всё, но бритоголовый не стал слушать дальше.
   - Надеюсь, ты понимаешь, Топор, кто будет платить за каждое твоё слово?
   Я услышал шум закипающей воды и голоса Рэя и Лесли за спиной, и вздрогнул ещё раз - в прошлый раз кипяток выплеснули мне в лицо, но мне удалось зажмуриться и отвернуться - вода обожгла только правую щеку и часть груди. Но через несколько секунд я почувствовал запах кофе, и слабо удивился. Мне казалось, в этом новом мире ночных кошмаров нет места ничему человеческому. И от этого стало ещё страшнее. Потому что мир оказался всё-таки реальным.
   - На меня твои угрозы не действуют. Тебе меня не достать, а твоему боссу я пока что не нужен. Ты не захотел считаться со мной? Я - не пустое место, Топор! И я всегда получаю то, что хочу. Пришла пора делиться мальчишкой, и сейчас моя очередь!
   Я закричал, когда Спрут снова включил шокер, и это было последним, что услышал Джино. Спрут отключил мобильный, и, размахнувшись, выбросил его в разбитое окно.
   Я ожидал, что после этого пытки продолжатся, но Курт отложил шокер в сторону. Я мог только стонать, и, поскольку уже давно охрип, и каждый мой звук рвал горло на части, то пытался сдержаться, и наружу рвалось только животное мычание. Спрут пододвинул себе стул и уселся рядом, уткнувшись подбородком в сложенные на спинке руки. Он рассматривал меня, как кусок мяса, точно раздумывая, откусить ещё или оставить на потом. Я уже не чувствовал унижения: я был слишком поглощен физической болью.
   - Я недоволен своей работой, - вдруг сказал Спрут, и я едва сдержался, чтобы не вздрогнуть. - Твоя мордашка, напарник, по-прежнему узнаваема. Впрочем... у нас ещё есть время...
   Я не мог видеть себя со стороны, но мне казалось, Спрут себя недооценивает. Тело кричало от боли - множественные порезы, ожоги, кровавые следы, опухоли от ударов, жестокие судороги после шокера, и настоящий ад... Может, лицу и впрямь досталось чуть меньше, но мне не было от этого легче.
   - Я думаю, у нас есть ещё несколько часов, - Спрут прикурил, выпуская клубы дыма мне в лицо. - Старик хочет заполучить тебя назад, я сделаю ему такой подарок. Возможно, это будут даже несколько подарков -- я заверну для него каждый твой кусок по отдельности. Руки, ноги... В конце концов, кому-то нужно придумать, что делать с твоим телом. Похороны будут за его счет.
   Я безразлично посмотрел на него. Мы оба знали, что всё действительно будет так, как он говорит. Спрут не готовил сюрпризов, я знал, чего ждать, и был уже почти готов к этому. Видимо, я всё-таки умру здесь. Спрут победил, пора признать это. Внезапно меня охватила злость - слабая вспышка, которой хватило всего на одну фразу:
   - Кто... родил такого урода... как ты, Курт?
   Бесцветные глаза Спрута сузились. В первый миг мне показалось, что он меня ударит, но вместо этого Спрут выпрямился, и принял из рук Лесли дымящуюся кружку. Я напрягся; он сделал глоток.
   - Женщина, - он стряхнул пепел на один из моих глубоких порезов и сделал ещё одну затяжку, наблюдая, как я корчусь от боли. - Всё, что я о ней знаю - фамилия, наверняка вымышленная. Вряд ли в самом сердце Лондона можно найти хоть одну шлюху, которую бы звали Эрика Кальтенбруннер.
   Я видел, как догорает его сигарета. Осталась всего одна затяжка, и всё продолжится. Я вскинул на него глаза, лихорадочно придумывая что-то ещё, что оттянет страшное время... Я был готов умереть, но при этом мне безумно, жадно хотелось жить.
   - Тебя... воспитали улицы?..
   - Хуже, - хрипло рассмеялся Спрут. - Я рос в детском доме. Знаешь, какие там законы? Куда тебе, малыш... Ты рос защищенным и сытым, маленький ублюдок. Ты и понятия не имеешь, как можно провести детство. Я не дожил до выпуска - меня перевели в колонию строгого режима для малолеток. Оттуда - в армию. Начальник колонии постарался, чтобы меня взяли: старый кретин не мог дождаться, пока меня выпустят. С тех пор меня воспитывали уроды в военных формах. Старые добрые дни... по крайней мере, тогда я имел официальное право убивать.
   До меня очень медленно доходило то, о чем мне рассказывал Курт. Выходит, он стал убийцей ещё в детстве?! Хорошо, что Спрут не вдавался в подробности - я не хотел их знать. Я только хотел, чтобы время тянулось медленнее, чтобы боль утихла, и он больше меня не трогал. А ещё я знал - будь у меня возможность убить его, я бы не сомневался ни секунды. Передо мной сидело животное, которое должно умереть. Он никому не должен больше причинить боли.
   - Рожу... тебе разукрасили... в армии?.. - выдохнул я. В горле совсем пересохло, и каждое слово ножом резало гортань.
   - Граната, малыш, - Спрут сделал последний глоток кофе и откинул кружку. - Провалялся в лазарете, стал к военной службе негоден. Как только вышел, подвернулось выгодное предложение от старого знакомого. Улетел в Америку. На прощальной гулянке командир взвода предложил закрасить мои боевые шрамы. В армии шутили, что пути Англии - смерть всего мира. Мне понравилось.
   Спрут провел ладонью по багрово-синей татуировке и ухмыльнулся. Я понял, что разговор окончен, и слабо дернулся в державших меня путах.
   - А ты маленький хитрый ублюдок! - Спрут вдруг подался вперед: его рука впилась мне в горло, безжалостно сдавливая кадык. - Ты думал, сумеешь натравить Вителли на меня?! И как, получилось?
   Он сплюнул мне в лицо, отпуская шею, и я мотнул головой, отворачиваясь и стискивая зубы. Из-под губ всё-таки вырвалось утробное рычание, когда он потушил сигарету, ткнув её в рану у меня на груди - порезы и длинные, набухшие кровью рубцы тянулись у меня по всему телу.
   Когда я снова посмотрел на него, он держал в руках скальпель. Это не означало, что я умру немедленно - просто после первого его движения у меня не останется шансов выжить. Он уже приговорил меня, и казнь началась.
   - Я не хочу торопиться, - подтвердил мои догадки Спрут. - Начну снизу, и буду двигаться вверх. Не переживай, ты ничего не пропустишь. Я даже постараюсь, чтобы ты оставался в сознании. Не волнуйся, сладкий, я не трону твою мордашку. Я остановлюсь, когда дойду до твоей глотки, и оставлю голову нетронутой. Хочу, чтобы Топор посмотрел тебе в глаза. Они расскажут ему последнюю историю про нас.
   Нагнувшись надо мной, он сделал несколько быстрых, глубоких надрезов на стопах и икрах, и остановился, пометив колено. Я выдохнул сквозь зубы, бросая на него мутный взгляд.
   В его расслабленной позе было столько уверенности и беспристрастности профессионала, что мне стало дурно при мысли о грядущем расчленении. Я даже почти потерял сознание, чудом балансируя на грани реальности и небытия. Я уже хорошо знал этот изучающий, сальный взгляд, прикидывающий, сколько можно выдавить из жертвы до того, как она умрет. Я почувствовал, как мир качнулся перед глазами, и взмолился, чтобы Бог забрал мою душу. Сейчас, немедленно.
   - Отче наш, - хрипло, почти неслышно начал я, - иже еси на небесех...
   Спрут замер, вслушиваясь, но, конечно, не смог понять ни слова старославянской речи.
   - Заткнись, - приказал Курт. Я видел, что он начинает злиться, и ускорил темп. - Заткнись, твою мать!!!
   Он бы ударил меня, но в этот миг его позвал Рэй. Я закончил читать молитву, и закрыл глаза. Я слишком устал к тому моменту, чтобы сопротивляться неизбежному, и быстро терял последние силы. С трудом я различил голос Рэя, но не понял, что он сказал.
   - Проверь.
   Я услышал шаги и понял, что Рэй покинул комнату.
   - Неужели твой старик понял, где нас искать? - задумчиво проговорил Спрут, и я распахнул глаза, загораясь безумной надеждой. - Нет, вряд ли... только Отто знает, где я, а для этого надо его найти... Ну-ка, маленький ублюдок, - он сжал мои волосы, наматывая на кулак, - что ты рассказал Топору?
   Я рассказал Джино всё, но не называл имён информаторов, просто упустил их в рассказе, счел неважными. Нет, Джино никак не мог меня отыскать. Я сам отрезал себе пути к спасению...
   ...А потом всё произошло быстро. Лесли стоял спиной к соседнему залу, и автоматной очередью его снесло в сторону. Спрут отпрянул в сторону, к пистолету, лежавшему на стуле, и сделал несколько выстрелов в ответ - бессмысленных, бесполезных; стрелявший из соседнего зала был надежно скрыт половиной уцелевшей стены и грудами строительного мусора. Похоже, Курт это тоже понял, как и то, что, оставаясь в комнате, он становится доступной мишенью. Автоматная очередь прошлась по стене справа от меня, чудом не зацепив стола; стрелявший не собирался прекращать огонь, не давая Спруту и секунды передышки. Я не мог видеть своего палача, но был уверен, что мой неожиданный спаситель не даст ему уйти.
   Видимо, это понял и Спрут: я различил едва слышную из-за выстрелов ругань, а затем, когда автоматный ливень прекратился всего на секунду - хлопнувшую дверь балкона. Посыпались стёкла, раздался грохот на пожарной лестнице, и тот, кто находился в соседнем зале, прекратил огонь.
   Я успел увидеть огромную фигуру, увешанную оружием: человек прыгнул в комнату и метнулся к балкону. Я услышал несколько выстрелов, но впустую: Спруту удалось уйти.
   - Сука! - мужчина ринулся ко мне, забрасывая автомат за спину. - Трусливый ублюдок!!! Олег, ты живой?
   Совсем близко я увидел злые зеленые глаза. Николай беспрестанно ругался, распутывая веревки на мне, и я слушал его, даже не пытаясь как-то помочь. Он помог мне сесть, вглядываясь мне в лицо.
   - Ты...
   - Встать можешь? - перебил меня Николай. - Можешь идти?!
   Я посмотрел вниз, на отекшие, кровоточащие ступни, приподнялся, но тотчас повалился обратно. Ног я не чувствовал. Ремизов сообразил быстрее меня.
   - Не можешь, - сказал он. - Жди меня здесь! С места не двигайся, понял?!
   Ник так встряхнул меня, что я едва не упал назад, на залитый кровью стол.
   - Ты... один...
   - Я здесь один, - быстро подтвердил Николай. - Снял всех помощников Спрута. Вителли скоро подъедет. Сиди здесь, - снимая с плеча автомат, распорядился он. - Я пошел... за ним. Убить суку.
   Несколько секунд я просидел, слушая, как трясется пожарная лестница под весом Ремизова. Затем медленно опустился на пол - и на четвереньках пополз к своей одежде. В голове было удивительно ясно. После неожиданного появления Ника и избавления от дальнейших пыток на меня снизошло какое-то необыкновенное, сродни помешательству, нечеловеческое спокойствие. Я знал, что мне делать, и делал это без всякой спешки, последовательно и методично.
   Вначале я оделся. Перевернулся на спину, и, стиснув зубы, натянул на себя изрезанные джинсы и порванную рубашку, мгновенно пропитавшиеся красным. С трудом, не сдерживая стонов, надел кроссовки, не тратя времени на то, чтобы завязать шнурки. Лесли лежал рядом с моей одеждой; я забрал его автомат, и пополз в сторону балкона, туда, где исчезли Спрут с Ником. В доме стояла непроницаемая тишина, и я не мог понять, куда они делись. Оставаться на месте я не собирался: если Ник не догонит Спрута, тот вернется, а я хотел найти его первым.
   У стеклянной двери я решил подняться. Опираясь о створку повисшей на одной петле двери, я кое-как подтянулся на руках. Тело пронзила дикая боль, по позвоночнику вверх, и я вцепился в дверь, едва не повалившись обратно на пол. Дыхание перехватило, перед глазами поплыли белые пятна, осколки разбитого стекла впились в ладонь, но створку я не выпустил. Я знал - стоит мне разжать пальцы, я свалюсь на пол и уже не встану.
   Переждав несколько секунд, я медленно отстранился от двери. Сделал шаг. Боль вспыхнула с новой силой, и только жажда добраться до своего палача удержала меня на ногах.
   Я выбрался на пожарную лестницу и посмотрел вниз. Всё это время мы находились на шестом этаже; лестница вела наверх, и я начал подъем. Я не знал, куда побежал Спрут, и шел на крышу, чтобы оглядеться. Я поднялся вверх всего на два этажа, и выбрался на парапет.
   Крыша казалась безлюдной, я не слышал ни звука, но на всякий случай покрепче стиснул автомат, держа его одной рукой. Второй я всё пытался найти опору, но здесь, под низким, тяжелым небом, ухватиться было не за что. Трансформаторная будка, шахта лифта, несколько сломанных антенн и кучи мусора - Спрута тут не было. Как и Ника.
   Я медленно пересек крышу и опустился на колени, окидывая взглядом окрестности. Дом и в самом деле пристроился на окраине города, как я и предполагал: вокруг теснилось ещё несколько домов пониже, невдалеке виднелось шоссе, по которому носились автомобили, и ни один из них не сворачивал к этому блоку. К дому вела только одна узкая дорога, вдоль которой я не заметил ни одной припаркованной машины. Район явно приготовили под снос. Мне показалось, что я на острове, и ни один из проходящих мимо кораблей, автомобилей автострады, не замечал сигнальных огней о помощи.
   Я перегнулся через край, заглядывая вниз. Двор, окруженный заброшенными домами, казался отсюда каменным колодцем, и в самом его центре лицом вниз лежал Рэй.
   Я знал, что у Спрута несколько помощников; теперь, когда я увидел Рэя, мне стало понятно, что Ник сделал с остальными. Я даже не удивился, не задал себе вопроса, как он один мог расправиться со всеми.
   Из подъезда показалась голова Ника: русский метнулся за груду мусора, тут же сориентировался, что на крыше сижу я, а не Спрут, и, высунувшись, с яростью махнул рукой, приказывая мне сматываться.
   Для этого требовалось хотя бы подняться, а у меня почти не осталось сил. К тому моменту от непрерывного болевого шока в голове помрачилось, но когда от автострады к нашему кварталу на бешеной скорости помчались две черные машины, я сразу догадался, кто это.
   Джино всё-таки нашел меня. Я до сих пор не понимал, как у него это получилось, я не оставил никаких следов. Но он сумел это сделать, и, Боже, как же я был этому рад.
   Два джипа взвизгнули тормозами, заворачивая к нашему двору, и в тот же момент за спиной раздался голос.
   - Вырвался всё-таки...
   Я обернулся.
   Спрут забрался на крышу по той же пожарной лестнице, по которой поднялся я. Как ни старался Ник, он упустил его, и сейчас Спрут стоял передо мной, нацелив дуло пистолета мне в переносицу. Он пришел, чтобы убить меня, и я встал на колени, глядя ему в глаза. Я не надеялся выжить, только хотел забрать его с собой. Я поднял автомат.
   - Ты не сможешь... - оскалился он, и ухмылка примерзла к его губам, когда я спустил курок.
   Мне нечего было ему сказать, и я ничего не желал слышать. Очередью из автомата ему распороло бедро, и я успел заметить гримасу боли и злости на его лице. Спрут припал на колено, пытаясь зажать фонтанирующую кровь, и вскинул на меня перекошенное лицо.
   - Слабак, - прошипел он. - Ты не сможешь. На свалке... мне пришлось помочь тебе! Ты бы не спустил курок. Ты бы не смог! Но ты не лучше, чем я... ты мой напарник, красавчик. Ты такой же, как я...
   Я понял, что ещё секунда - и я действительно не смогу. Поэтому я спустил курок.
   И в тот же миг проклял создателей кольта М16, когда услышал глухой щелчок осечки. Острая боль в позвоночнике пронзила меня; я пошатнулся.
   Спрут метнулся вперед, выбивая автомат у меня из рук, и одним ударом опрокинул меня на спину, отбрасывая к краю крыши. Я окинул мутным взглядом каменный колодец двора. Там, задрав голову вверх, стоял Джино. Две машины с настежь распахнутыми дверьми были пусты; минута - и люди Вителли будут здесь, на крыше. Ник наблюдал за нами через прицел винтовки, и я понял, что они не дадут Спруту уйти. Даже если он успеет убить меня - он уже покойник.
   С этой мыслью я и обернулся.
   Спрут дотянулся до своего пистолета и вскинул руку с оружием.
   - Всё, напарник... - осклабился он, тиская рукоять. - Конец. Умрем вместе...
   Он выпрямился во весь рост, и это было его последней ошибкой. Ник увидел его, и выстрелил.
   Спрут пошатнулся, и пуля только обожгла мне плечо. Он начал заваливаться назад, попытался удержать равновесие, и рухнул вниз.
   Он не упал. Вцепившись двумя руками в бортик, он всё ещё боролся за жизнь. Я видел, как медленно, медленно сползают его пальцы с парапета. Если бы я мог встать на ноги, я бы отдавил эти проклятые пальцы, скинул бы его вниз -- но я был слишком слаб, и я боялся его. Курт запросто мог перехватить мою руку и утащить меня с собой.
   Мы посмотрели друг другу в глаза; Курт ухмыльнулся откровенно и грязно, будто я по-прежнему находился в его власти, и расплылся в уродливом оскале.
   Он не изменился, даже ощущая дыхание смерти. Он стал ещё гаже, ещё ожесточеннее, ещё страшнее. Страх липкими щупальцами опутал меня. Он вернется, он будет снова и снова пытать меня, он будет каждый день являться мне в кошмарах...
   Снизу раздались выстрелы; Спрут вздрогнул и разжал пальцы.
   Это были самые незабываемые мгновения в моей жизни. Я смотрел на падающее тело.
   Потом последовал удар.
   - Эй!
   Кто-то дернул меня за локоть назад, подальше от края, и я не удержался, рухнув прямо под ноги двум парням в костюмах.
   Один из них подбежал к краю, заглянул вниз, махнул кому-то рукой.
   Меня ухватили под локти, поставили на ноги, и я снова смог увидеть то, что было внизу. Ник что-то говорил Вителли, указывая винтовкой на бесформенную человеческую массу, лежавшую в нескольких шагах от них, и Джино медленно кивал, глядя вверх.
   - Идти можешь?
   Я отрицательно покачал головой.
   Силы оставили меня; перед глазами расплывались белые пятна, острая боль в позвоночнике и пульсация по всему телу занимали все мои мысли. Я хотел, чтобы всё кончилось.
   Ещё я хотел увидеть Спрута. Убедиться, что он мертв.
   Спуск занял несколько долгих минут - лифт в этом полуразвалившемся доме давно не работал, лестница не имела перил и покосилась. Я заметил трупы на нижних этажах; работа Ника или итальянцев. До самого выхода подручные Вителли почти тащили меня на себе, я едва переставлял ноги.
   - Олег!
   Парни, державшие меня под локти, деликатно отошли в сторону, и ноги тут же подкосились. Джино едва успел меня поддержать. Я увидел его лицо - потемневшее, напряженное, с глубоко залегшими складками на лбу, с часто пульсирующей жилкой у виска, и глаза - тревожные, блестящие, отчаянно злые. Я хотел сказать ему, что всё в порядке, но вряд ли бы он мне поверил. Белоснежная рубашка, которую мне когда-то подарил Примо, пропиталась красным, светлые джинсы потемнели, лицо и шея обожжены, волосы спутались и слиплись от запекшейся крови, я почти не держался на ногах. Хорошо, что он не видел того, что скрывала одежда.
   - Олег...
   Я попытался заговорить; наружу вырвался хриплый звук, и я оставил попытки. Отстранив Джино, я сделал несколько нетвердых шагов в сторону Спрута. Под телом расплылась лужа крови; Курт развалился на земле так же, как лежал я на залитом кровью столе.
   - Мертв, - проронил Николай на русском. - После такого не выживают.
   Я смотрел в открытые серые глаза и ничего не чувствовал. Я только боялся, что он сейчас встанет, и весь ужас повторится заново.
   - Люди Вителли зачищают периметр, - снова произнес Ник. - Хотя я не оставляю после себя мусор.
   - Как... вы нашли...
   Я говорил на английском: хотел, чтобы Джино нас понимал.
   - Вителли позвонил мне, - с молчаливого согласия итальянцев продолжил Ник. - И я сразу вспомнил про Большого Бена.
   Информатор Сандерсона! Проклятый негр, который ничего не сказал мне, но, как видно, раскололся на допросе Николая.
   - Я пообещал ему много денег, и он согласился встретиться. От него я получил адрес Ленца. Пришлось попотеть, но я узнал, куда тебя забрал Спрут. Потом направился сюда. Когда убедился, что тебя действительно держат здесь, предупредил Вителли. Пока я зачищал территорию, он уже ехал сюда.
   - Ты так и не сказал мне, - перебил Джино. - Почему не сообщил раньше? Мои ребята сделали бы всё быстрее, чем это сделал ты!
   Я оторвал взгляд от мертвого тела и посмотрел на Ника. Бывший десантник дернул щекой.
   - Я подумал, - медленно проговорил он, - что лучше не рисковать. Среди ваших людей мог быть предатель. Кто-то мог предупредить Спрута, что я нашел его, и иду за ним.
   Я вцепился в руку Вителли.
   - Сэм! - прохрипел я. - Это был Сэм! Он впустил их в дом... и убил Джона!
   Я заметил, как напряглись помощники Вителли, как сам Джино нахмурился, глядя мне в глаза, но никто не успел сказать ни слова: из парадной показались Энцо с тремя парнями в кожаных куртках. Заметив меня, Энцо на миг замер: должно быть, не сразу узнал. Потом осторожно подошел ближе, убирая оружие.
   - Всё чисто, - бросил он, не глядя на меня. - Больше никого.
   Ладонь Джино накрыла мои сведенные судорогой пальцы.
   - Это правда? - тихо спросил он. - То, что ты сказал?
   Я молча кивнул. Ярость при воспоминании о предателе вспыхнула с новой силой; Джино смотрел мне в глаза, и я молился, чтобы он мне поверил.
   - Хорошо, - не повышая голоса, проговорил он. - Хорошо.
   Вителли окинул меня взглядом, долгим, тяжелым, и мне захотелось умереть. Провалиться сквозь землю, исчезнуть. Я ненавидел себя. Всё это было так неправильно, так... больно...
   - Пойдем, - сказал Джино. Боковым зрением я заметил, как кто-то из итальянцев подходит к лежащему в центре двора Рэю, ногой переворачивая его на спину; кажется, тот ещё дышал. Энцо садился во второй джип, стоящий рядом. - Это только раны, бамбино, а они заживут. Садись в машину. Я...
   Грянул выстрел; Вителли пошатнулся и схватился за грудь.
   - Ник!!! - дико закричал я, подхватывая оседающего мужчину.
   Я вцепился в локоть Вителли, пытаясь удержать его на ногах. Мы оба упали рядом с джипом, и в натертой до блеска двери я увидел собственное отражение - совершенно чужое, жуткое, перекошенное лицо с безумными глазами.
   Энцо был уже рядом: он растерянно посмотрел на стремительно бледнеющего патрона, затем на меня.
   - Ник! - я вскинул голову, отыскивая среди склонившихся фигур знакомое лицо. - Сделай что-нибудь!
   Мои руки шарили по груди итальянца, дергали галстук, пытаясь распустить тугой узел. Вителли задыхался; его кожа приобрела землистый оттенок, глаза закрылись.
   - Олег!
   Я слышал, как меня зовет Николай, но всё искал и не находил следа от пули.
   - Кто стрелял?! Мистер Вителли! Джино! Не сейчас, пожалуйста, не сейчас! Почему я не вижу крови?! Всё кончено, только не сейчас! Вы! - Я вскинул голову, едва различая белые пятна, обступившие меня со всех сторон. - Сделайте что-нибудь! Вызовите врача!
   Ник наклонился ко мне, положил руку на плечо и встряхнул так, что я едва не клацнул зубами. Я умолк, затравленно вглядываясь в мрачное лицо Ремизова.
   - Олег, - глухо произнес он. - Никто в него не стрелял. Это сердце...
  
  
  
   Глава 8.
   Молитесь о нас; ибо мы уверены, что имеем добрую совесть, потому что во всем желаем вести себя честно. (Евр. 13:5-6).
  
   Я плохо помню дорогу. Джип мчался через город; светофоры, повороты - всё смешалось в одну размытую полосу за стеклом. Я ничего не замечал. Вителли полулежал на заднем сидении, воротник его рубашки был расстегнут, и я видел, как с трудом, рывками, поднимается и опускается его грудь. Кровь отхлынула от щек, губы посинели, кожа стала землистой и липкой на ощупь. Я держал его за руку, не проваливаясь в беспамятство только потому, что боялся: закрою глаза - и он умрет. От слабости и ужаса в голове помутилось; я говорил с Джино на русском, забыв, что итальянец не мог понять меня, просил его не умирать, и, кажется, даже плакал.
   Всё получилось так неправильно. Я вырвался, я выжил! Вителли не мог умереть сейчас, это против всех правил, это несправедливо! Звук от выстрела, которым итальянцы добили Рэя, до сих пор звучал у меня в ушах. Похоже, я начинал сходить с ума.
   Впереди, рядом с водителем, развернувшись к нам в пол-оборота, сидел Энцо. Николай ехал во втором джипе: так решил Энцо, и мы в тот момент не спорили. Водитель выжимал из мотора всё, на что тот был способен, не обращая внимания на светофоры и правила. И всё равно мы не успели.
   - Энцо... останови машину.
   Я вздрогнул и сильнее сжал кисть Вителли. Джино едва дышал: каждое слово давалось ему неимоверным усилием. Я видел, как кривились его губы, слышал, как рывками, с хрипом, он втягивает воздух - и ничем не мог помочь.
   Джип сбросил скорость, свернул к обочине и замер.
   - Enzio...
   Вителли говорил на итальянском. Едва слышно, с паузами, морщась от боли. Энцо подался вперед. Глаза его лихорадочно блестели, узкие, бледные пальцы накрыли руку патрона. Джино закрыл глаза и замолчал: последняя фраза лишила его сил. Меня трясло, как в лихорадке, и я едва почувствовал пожатие слабеющих пальцев Вителли.
   - Олег...
   Я смотрел в темные, помутневшие глаза итальянца, и не замечал ничего вокруг: ни кусавшего губы Энцо, ни побледневшего водителя. Не слышал, как хлопнула дверь остановившегося за нами джипа, не слышал встревоженных голосов итальянцев, приблизившихся к нашей машине.
   - Ничего не бойся, - опуская потяжелевшие веки, шепнул Вителли. - Всё... будет хорошо, bambino...mio bambino...
   Крупные, пухлые пальцы дрогнули у меня в ладони.
   - Santa Madonna... - Водитель перекрестился, закусывая костяшки пальцев. - Domine Jesu Christe, Rex gloriae, libera animas omnium fidelum defunctorumde poenis inferni et de profundo lacu...*
   *Часть католической заупокойной молитвы. "Господи, Иисус Христос, Царь славы, освободи души всех верных усопших от наказаний ада, от глубокого рва".
   Энцо пришел в себя первым.
   - Надо отвезти его к Риверсу, - чужим, хриплым голосом произнес итальянец. - Сообщить боссу.
   Мне было всё равно - я ничего не хотел, никого не видел, и переживал худший момент в своей жизни. Вителли не был праведником, и наверняка в его жизни случались поступки, о которых я ничего не хотел знать. Но для меня Джино навсегда остался внимательным, добродушным, отважным итальянцем, не оставшимся равнодушным к человеку в беде.
   Я не сразу расслышал, что спросил Николай.
   - Что он сказал?
   Энцо окинул меня странным, задумчивым взглядом.
   - Говорил о последней воле. Я должен передать её дону Медичи. Вителли, - Энцо снова посмотрел на меня, на этот раз чуть дольше, - говорил о нем.
   Ремизов нахмурился.
   - Обо мне ни слова?
   Энцо отрицательно качнул головой. Николай прислонился к джипу, рассматривая итальянца, словно решая, как поступить.
   - Значит, ваш дон убьет меня.
   Итальянец молчал: Энцо не обладал достаточной властью, чтобы решить, как поступить с Николаем, такие вопросы обычно решал Вителли. Рисковать головой и отпускать Ремизова Энцо тоже не стал. Подозвав водителя второй машины, он обменялся с ним несколькими фразами на родном языке.
   - Садись в машину, - обернувшись к Ремизову, сказал Энцо. - Тебя отвезут туда, где ты жил в последние дни. Парни останутся с тобой, на всякий случай. Не делай глупостей, - глядя в сторону, прибавил Энцо. - Дон не любит, когда с ним начинают играть в прятки. Сиди смирно, и я постараюсь сделать для тебя всё, что смогу.
   Мне вдруг стало страшно. Если из-за меня погибнет ещё и Ник - Ник, который не остался в стороне, когда земляку понадобилась помощь, и рискнул собственной жизнью, чтобы прийти за мной - я не смогу жить дальше. Я должен был умереть сегодня. Моя жизнь обходилась всем слишком дорого...
   - Позаботься о нем, - кивнув на меня, бросил Ремизов.
   Я не успел даже попрощаться: Ник сел в машину вместе с итальянцами, и они уехали.
   Наш джип медленно оторвался от обочины, проехал несколько метров и набрал скорость. За окном снова замелькали светофоры, огни машин и повороты. Энцо сделал несколько звонков; говорил на итальянском, быстро и тихо, но я безошибочно догадался, кому звонил помощник Вителли.
   До места мы доехали быстро; или, по крайней мере, для меня вся дорога промелькнула за один миг. Когда я поднял голову, водитель уже припарковал машину, и я сразу заметил разницу. Район, в котором мы оказались, отличался от того, в котором я провел целый день, настолько разительно, что казалось, будто мы на другой планете. Вдоль ухоженной аллеи высились двухэтажные, обнесенные изгородями частные дома. Почти все оказались кирпичными. Здесь, в Америке, это являлось признаком бесспорного богатства и предметом всеобщей зависти. Я снова опустил голову; я чувствовал, что сейчас мы с Джино расстанемся, уже навсегда, и напрягся всем телом, крепче стискивая холодные пальцы.
   - Олег, - рука Энцо впилась в плечо, пытаясь оторвать меня от Вителли. - Идем.
   Я помотал головой, и мутная пелена перед глазами доказала: я всё-таки плакал. За слезами я почти не видел Джино, и знал, что стоит мне отпустить его руку - и я больше его никогда не увижу. Энцо оставил попытки, и сделал кому-то знак. Меня подхватили под локти, буквально вырывая ладонь Джино из моей руки, и вытащили из джипа.
   Острая боль пронзила тело, снизу вверх, вдоль позвоночника, до самых шейных позвонков, и я слабо вскрикнул, обвисая в руках итальянцев. Сознание играло со мной в безумные игры, всё дальнейшее смазалось, утратило формы, потеряло смысл.
   Мы позвонили в звонок одного из коттеджей, и свет в гостиной включился почти сразу: нас ждали. Щелкнул дверной замок.
   - Мистер Риверс...
   - Где он?
   Я увидел пожилого мужчину в очках, который окинул нашу компанию быстрым взглядом. Вителли всё ещё находился в машине; Риверс глянул на меня, махнул рукой в сторону дома, и поспешил к джипу вместе с Энцо.
   Меня занесли внутрь, протащили по коридору, и втолкнули в комнату, явно служившую доктору операционной. Я упал на заправленную клеенкой койку, даже не пытаясь встать.
   Дверь комнаты захлопнули снаружи; я остался один. Я был уверен, что меня здесь заперли, только не знал, чего ждать дальше, и не сильно этим интересовался. В тот момент мне было настолько плохо, что я обрадовался бы смерти. Я только надеялся, что мистер Медичи не станет тянуть, и сделает это быстро.
   Снаружи хлопнула входная дверь, звук оказался похожим на выстрел. Я вздрогнул, закрыл глаза и увидел Джино. Я попытался заговорить с ним, и в тот же миг провалился в тяжелую, вязкую черноту.
   Пришел в себя от резкой боли. Кто-то рвал на части мое плечо, и я дернулся, открывая глаза.
   Надо мной склонился человек в очках, и я увидел окровавленный пинцет в его пальцах.
   - Тихо, - сказал он мне, и я подавил в себе болезненный стон.
   Риверс сделал ещё одно движение, и мне показалось, что от меня отрывают кусок мяса. Когда доктор выпрямился, в пинцете была крепко зажата пуля.
   - Больше в тебя не стреляли? - спросил он меня.
   Я не смог вспомнить, поэтому ничего не ответил. Мужчина отвернулся от меня, и я услышал тихий звон пули о стакан. Я не видел комнаты вокруг себя, только белый потолок с медицинскими лампами над койкой, на которой я лежал. Чуть провернув голову, я увидел заляпанный кровью пол, собственную безвольно повисшую руку, и тазик с кровавой водой, оставленный на стуле у входа. Риверс копался в медицинских инструментах, и сознание помутилось. Я вновь находился на столе в заброшенном доме, за спиной ходили Рэй с Лесли, Риверс превратился в Спрута, а звон инструментов показался мне скрежетом скальпеля. Всего минута, и он покромсает меня на куски. И мои глаза расскажут Вителли последнюю историю...
   - Стой!
   Риверс удержал меня в последний миг. Он положил мне на плечи обе руки, откидывая назад.
   - Примо! - резко позвал он через плечо.
   Кто-то обнял меня за плечи, удерживая на операционном столе, и я услышал горячий шепот над ухом:
   - Пожалуйста, Олег... не шуми.
   - Примо... - услышал я собственный хриплый голос. - Джино...
   - Я знаю, - поспешно заверил меня Манетта. - Я всё знаю. Помолчи.
   Я не хотел молчать. Как можно молчать, когда Джино мертв! Нет, Примо не понимал, он не знал, не мог знать, что Вителли больше нет, иначе не был бы так спокоен!
   Я дернулся ещё раз, и Риверс перехватил мою руку, с силой прижимая к столу. Я увидел, как блеснула игла; острие медленно вошло в вену.
   - Сэм! - зло крикнул я, понимая, что ещё несколько секунд - и я отключусь надолго, если не навсегда. Я хотел, чтобы они знали! - Это был Сэм! Примо, ты слышишь меня?! Это был Сэм!!!
   - Тихо, Олег, - умоляюще прошептал Примо. - Тихо.
   Я помотал головой, пытаясь вырваться из державших меня рук. Дверь в комнату открылась, на пороге стоял сеньор Джанфранко Медичи. Он мельком глянул на меня, затем повернулся к доктору. Риверс как раз вынимал иглу из моей вены, и Примо зажал мой кулак, удерживая меня на столе всем весом.
   - Это был Сэм... - как во сне, повторял я. - Убил Джона... пустил их в дом... вы должны знать... это Сэм... Вителли погиб... Вителли погиб!
   Последние слова я говорил уже на русском: комната мягко качнулась перед глазами, и серый туман поглотил и белый потолок, и звуки итальянской речи, и сеньора Медичи, и кровь на натертом до блеска кафеле.
   ...Сознание возвращалось ко мне медленно, толчками. Мне казалось, что я провел целую вечность в темноте, прежде чем мир начал светлеть, и обрел контуры - вначале мутные, размытые, затем всё более четкие. Я открыл наконец глаза, и впервые за много дней понял, что не хочу больше бороться. С первой же секунды пробуждения мне расхотелось жить.
   В доме стояла тишина. Я по-прежнему видел только белый потолок, но совсем не такой, как в операционной доктора Риверса. Тела я не ощущал, говорить не мог. Мир слегка покачивался перед глазами: я медленно отходил после уколов успокоительного и наркоза. Я почти ничего не помнил, только собственные крики, какие-то бесформенные кошмарные видения и - Примо.
   По крайней мере, сейчас меня оставили одного.
   Как мог, я осмотрел себя. Я лежал под одеялом, от вены на правой руке тянулась тонкая трубочка капельницы. На столике рядом с кроватью стояли бутылочки и банки с лекарствами, острый запах спирта витал в воздухе. В комнате не оказалось окон, единственная дверь находилась в трех шагах от кровати. В углу примостился шкаф, у кровати стоял стул. Снаружи звуков не доносилось, и я снова закрыл глаза. Я чувствовал себя униженным и раздавленным. Прогнуть чужой мир под себя не получилось. Я совершенно зря беспокоился о том, что ассимилируюсь: мир, к которому я начал привыкать, разбился вдребезги после встречи со Спрутом и смерти Вителли.
   Дверь отворилась с тихим щелчком, кто-то вошел в комнату.
   - Олег, - услышал я голос Примо. - Эй.
   Манетта уселся на стул рядом с кроватью и замолчал. Вначале я не хотел говорить, но затем мне захотелось спросить. Не открывая глаз, я с трудом выдавил из себя:
   - Где Вителли?
   Примо помолчал несколько секунд, затем вздохнул.
   - Риверс выписал медицинское заключение о смерти, тело забрали.
   Больше говорить было не о чем; я снова начал проваливаться в тяжелый наркотический сон.
   Сэм приехал через несколько часов.
   Кроме Примо, дежурившего у моей постели, и двух неразговорчивых охранников Медичи за дверьми моей комнаты, в особняке не оказалось ни души. Доктор Риверс работал в своем кабинете на первом этаже. Манетта, убедившись, что я не реагирую на попытки заговорить со мной, тихо вышел из комнаты, оставив дверь приоткрытой ровно настолько, чтобы услышать, если я приду в себя.
   Неожиданного визитера, таким образом, встречали за моей дверью все трое. Всё дальнейшее я знаю по большей части от Примо. И надо признать, будь я в добром здравии и трезвом уме, я бы никогда не простил его за безумную идею.
   Оба охранника положили руки на пояс, рядом с рукоятями пистолетов, но, увидев Сэма, тотчас расслабились. Выглядел тот неважно: бледный, с прилипшими ко лбу влажными волосами, под глазами темные круги. Левое плечо закрывала плотная повязка в несколько слоев. Свободная петля охватывала шею, поддерживая руку, прижатую к груди.
   Никто его не остановил. Охранники обменялись с ним кивками, наградили сочувствующими взглядами, и спокойно пропустили к моей комнате. Сэм был личным помощником Вителли, и статус свой ещё не потерял.
   Впрочем, Манетте на вопросы иерархии было плевать: когда он вызвался сидеть возле меня, он об этом, по его уверениям, не думал. Проверив, насколько плотно закрыта дверь в мою комнату, Примо повернулся к Сэму.
   - Как он?
   Манетта пожал плечами.
   - Жить будет.
   Сэм бессильно прислонился здоровым плечом к стене. Бледный и осунувшийся, он выглядел изможденным, как человек, переживший тяжелую утрату.
   - Он что-то говорил?
   - Ничего особенного, - махнул рукой Примо. - Ему здорово досталось. Джоэль накачал его транквилизаторами, будет спать до утра. Быть может, тогда он нам что-то расскажет.
   Сэм помедлил, словно борясь с желанием задать вопрос, и совестью, предлагающей оставить больного в покое.
   - Можно к нему?
   Примо скрестил руки на груди, и посмотрел на Сэма точно сиделка, искренне сочувствующая близким родственникам, но не собирающаяся забыть о профессиональном долге.
   - Сэм, ты вряд ли сейчас чего-то от него добьешься. Он пережил настоящий ад, у него шок, и нам едва удалось его успокоить.
   Сэм задумался.
   - Он был с Джино, когда тот умер.
   Манетта помрачнел. После визита Медичи в доме старались много не говорить. Особенно о произошедшем.
   - Держись, парень, - Манетта ободряюще стиснул локоть Сэма. - Это тяжелая утрата. Вителли все любили. Даже старик Палермо.
   Сэм потер раненую руку, поморщился, и сказал:
   - Отдал бы всё на свете, чтобы быть там.
   - Никто не знал, что так будет, - вздохнул Примо.
   Сэм молча кивнул.
   - Выпить хочешь? - предложил Манетта, отталкиваясь от двери. - От этих, - он кивнул в сторону охранников, застывших на своих стульях с невозмутимыми лицами, - помощи не дождешься. Вам принести? - поинтересовался у них Примо. Получив два одинаковых кивка, Примо устало растер ладонями лицо. - Надо промочить горло. Может, и в голове немного прояснится. Я скоро.
   Позже, когда все мы немного успокоились, Примо восстановил для меня по частям события нескольких последних, насыщенных событиями минут. Люди Медичи получили недвусмысленный приказ: охранять комнату, не подпускать к двери посторонних. Вот только Сэм не был посторонним. Никто не задержал его, когда он, беззвучно ступая по ковру, подошел к двери. Сэму сочувствовали; его пропустили повидать того, кто последним видел Вителли живым.
   Сэм вошел в комнату. Плотно прикрыл дверь, и стремительно подошел к постели. У него оставалось несколько минут, прежде чем вернулся бы Примо. О людях Медичи Сэм не беспокоился - послушные и страшные, они отличались выдержкой цепных псов, поставленных для выполнения единственной задачи.
   Будь у меня чуть больше сил, или хотя бы желания жить, Примо пришлось бы потрудиться, чтобы заслужить мое прощение. Затея, просочившаяся в легкомысленную голову Манетты, была столь же рисковая, сколь и эффективная. Она дала плоды.
   От удара дверь распахнулась настежь; Манетта ворвался в комнату. Одним взглядом он охватил всё: и мою опутанную трубочками капельницы кисть, и сгорбленную спину Сэма, нависшего надо мной, и пустой шприц в его левой руке.
   - Сволочь! - взревел Примо, бросаясь к Сэму.
   Тот болезненно зашипел, когда Манетта вцепился в раненое плечо, попытавшись отшвырнуть Сэма от кровати. Другой рукой Примо ударил по кисти предателя, и стиснул пальцы Сэма, выкручивая шприц. Не оглядываясь, тот коротко ударил локтем назад и вверх. Манетта захрипел, пошатнулся, и вцепился в перебинтованную руку убийцы, отшвыривая его от кровати. Шприц полетел на пол, а в следующий миг Сэма мощным рывком вздернули в воздух две пары дюжих рук, отрывая от жертвы.
   Один из охранников стиснул шею Сэма болевым захватом, второй быстро провел ладонями по его груди и поясу.
   - Чисто.
   Небольшой серебристый пистолет перекочевал из наплечной кобуры Сэма за пояс охранника.
   - Жив? - коротко поинтересовался тот, что держал Сэма.
   Не отнимая руки от разбитого носа, Манетта склонился над кроватью, быстро осмотрел меня, и утвердительно кивнул. Этот момент я уже помню относительно хорошо - мутное пятно, в котором я узнал лицо Примо, неприятное ощущение в правой руке, там, откуда бесцеремонно выдернули иглу капельницы, тошноту, и сильное головокружение.
   - Хорошо, - кивнул охранник. - Позови доктора.
   Сэм, казалось, потерял к происходящему интерес. Зажатый между двумя охранниками, он не пытался сопротивляться. Только взгляд, полный ненависти и страха, всё ещё был прикован к моей постели. Губы медленно и беззвучно шевелились, и я очень отчетливо запомнил его лицо, хотя ничего другого вспомнить затем не смог. Возможно, потому, что видел его в последний раз.
   Сэм знал, чем обернется его попытка в случае удачи, как и знал то, что в случае промаха ему не оставят ни единого шанса. Как сказал затем Манетта, стоило Сэму приехать чуть раньше, или же дону Медичи не задержать его, чтобы узнать, где находился верный помощник Вителли в тот самый момент, когда его патрон ехал на окраины города - я бы тихо скончался во сне, так и не узнав, кто поставил точку в конце моей истории.
   Сэма тогда увели; Джоэль Риверс вместе с непривычно серьезным Манеттой, зажимавшим кровоточащий нос платком, появились достаточно быстро, но всё дальнейшее я не помню. Скорее всего, я потерял сознание сразу же, как только они вошли в комнату.
   В следующий раз меня разбудил доктор Риверс. Мне требовалась перевязка и стандартные процедуры; пришлось вернуться в реальный мир. Лицо Джоэля в тот момент было на самом деле лучшим, что я желал бы видеть. Абсолютно незаинтересованное ни во мне, ни в моих проблемах, ни в моем существовании Я хотел, чтобы меня не замечали. Отвратительно ощущать себя беспомощным, не способным даже самостоятельно встать на ноги, чтобы пойти в туалет, терзаться муками физическими и душевными. Ни на миг меня не отпускало чувство вины и утраты. Я знал, что ничего вернуть нельзя, и дальнейшая жизнь казалась бессмысленной. После всего произошедшего она не могла быть такой же безоблачной, какой представлялась мне раньше.
   Примо находился тут же, в комнате, наблюдая за перевязкой. В очередной раз я подумал, как странно видеть его здесь. Казалось, Манетта ни на шаг не отходит от меня, и это вызывало легкое удивление. Сомнительно, что дон Джанфранко разрешил свободное посещение, особенно для такого низкопоставленного человека в их иерархии, как Примо.
   - Не вздумайте курить, - строго поглядев на Примо, заметил доктор Риверс.
   С перевязкой было покончено, Джоэль ещё раз молча осмотрел меня и вышел из комнаты, прихватив грязные бинты и инструменты. Я молчал: мне было всё равно. Я устал. Устал бежать, вырывая у смерти ещё немного жизни, покатившейся под откос, бороться... Дно, о котором я только думал, приехав в Америку и оглядываясь вокруг, но которое не воспринимал как что-то, относящееся ко мне, теперь оказалось у меня за спиной. Да, Примо спас мне жизнь, но легче почему-то не становилось. Я снова откупился, снова выиграл, но кто знает, не придется ли мне когда-нибудь платить по счетам так же, как платил сейчас Сэм?
   - Всё думаешь?
   Я снова не отозвался. Почти лишенный сил, оглушенный недавним покушением и успокоительным, я разглядывал потолок. Шприц, который принес с собой Сэм, оказался действительно пуст. Идеальное убийство, не оставляющее следов. Всего несколько грамм воздуха в крови -- этого достаточно для быстрой смерти. Осмотрев меня, Джоэль сдержанно похвалил Примо: не вцепись тот в Сэма, смерть наступила бы в течении нескольких минут.
   Манетта и не думал подчиняться приказу Риверса: достав из кармана кривую черную сигаретку, Примо закурил, сделал глубокую затяжку и старательно помахал рукой, разгоняя дым. Я невольно принюхался и слабо усмехнулся. Манетта мог придумать какой угодно безумный план, но именно ему я был обязан жизнью, и как ни старался, не мог заставить себя злиться на взбалмошного итальянца.
   А ещё я хотел знать, что сделают с Сэмом. Нет, это не было жадным желанием упиться местью - мне стало интересно, как поступают с предателем в таких случаях. А в том, что дон Медичи убедился в его вине, у меня не оставалось сомнений. Медичи знал про меня всё, и мог узнать ещё больше - от рождения до предполагаемой смерти. В моей биографии до сегодняшнего дня не было фактов, которые требовалось бы скрыть; информацию о Грозном из Одессы для таких, как он, получить оказалось наверняка несложно. Кроме того, оставался Энцо. Энцо знал все версии Сэма, он находился рядом с Вителли от начала и до конца, и мог сказать, как всё было на самом деле. Я мог думать о главе Семьи как угодно, но в его проницательности я не сомневался. В любом случае, я не мог, да и не стал бы, оспаривать его решения.
   - Жалеешь?
   Примо грузно опустился на край моей постели, матрас ощутимо просел под нашим двойным весом, а у меня защекотало в носу от дыма. Примо, на мою удачу, отличался легким нравом и удивительным для него тактом, чтобы сообразить, что мне сейчас будет легче слушать, чем говорить.
   - Сэм болван, - стряхивая пепел в ладонь, грубо сказал Манетта. - Не умеет думать. Слишком горячий.
   Я не удержался от усмешки. Примо дал бы фору и Сэму и обоим охранникам, так что заявление о горячности Сэма на миг выбило меня из депрессивной апатии. От Маннеты это не укрылось, и он охотно пояснил:
   - Реши Сэм расправиться с тобой сам, семья бы одобрила его действия. Когда убирают препятствие привычными методами, это нормально. Ты был для него сущей занозой в заднице. Кроме того, после вашей стычки в ресторане он понял, что такого соперника, как ты, в одиночку ему не одолеть. Но он упустил удобный момент. Сэму следовало выждать, убрать тебя, а потом постараться убедить Джино в собственной невиновности. Понимаешь, - Примо сильно затянулся, так, что сигаретка на миг ярко пыхнула огоньком, - никто не стал бы искать одного русского, случайно сунувшего нос не в свои дела.
   Это я прекрасно понимал. Манетта был прав - в чужой стране, где миллионы иммигрантов, я остался бы ещё одним нераскрытым делом без всяких шансов на оправдание собственного имени. И всё же мне стало неприятно. Обидеть могут только те, кому начинаешь доверять, чье мнение начинаешь уважать. Возможно, если бы я услышал эти слова от кого-то другого, не от Примо, к которому успел привязаться, я чувствовал бы себя менее паршиво.
   - Вместо того, чтобы подумать, - продолжал Примо, - этот недоумок запаниковал. Ты сидел под крылышком у Вителли, время работало против нашего маленького предателя. Тик-так, тик-так... Сэмми решил сделать грязную работу руками Спрута. - Манетта затянулся, едва не обжигая себе губы окурком. - Курта в Нью-Йорке только терпели; он успел заручиться поддержкой одной из семей. Твой вопрос давно уладили, так что Спрут, при должной сноровке, мог вытворять всё, что пожелает. Сэму просто не хватило опыта и уверенности.
   Манетта замолчал; мне показалось, что он задумался, и я решил окликнуть его.
   - Охранники...
   - Личная охрана Медичи, - широко улыбнулся Примо. - Я попросил их остаться. Считай, тебе повезло, Олег: старик не слышал и четверти из того, что ты пытался нам рассказать, пока Джоэль штопал тебя, точно рождественскую индейку.
   Я вспыхнул. Выходит, Медичи не слышал меня. Но я должен был сказать ему. Сказать, что безумно, невозможно сожалею о том, что мы с Вителли когда-либо пересеклись. Если бы не я, если бы не все эти события, если бы не больное сердце...
   Уперев дрожащий локоть в постель, я приподнялся. Знакомая боль в позвоночнике заставила вздрогнуть, я невольно закусил губу, чтобы не застонать.
   - Лежи, - всполошился Манетта, пытаясь удержать меня за плечи.
   - Я должен поговорить... с Медичи...
   Манетта заметно напрягся. Живые черные глаза уклонились от моего жадного, ищущего взгляда, словно итальянец пытался оттянуть неизбежный момент.
   - Олег, ложись, - мягко сказал Примо. - Успокойся.
   - Я...
   - Знаю, - непривычно покорно согласился Манетта; от грубоватой, приятельской интонации не осталось и следа, и я невольно насторожился.
   Я позволил уложить себя обратно, но как бы ни был я изможден, одна мысль всё не давала мне покоя, пока я слушал Манетту.
   - Энцо позвонил Папе Палермо, - сцепив руки в замок, заговорил Примо. - Мы приехали почти сразу. Ты лежал в луже собственной крови, бредил что-то о предательстве. Папа вытряс из Энцо всё, что тот знал, прежде чем приехал босс, а я узнал от тебя конец истории. Джоэль дал тебе немного химии, чтобы ты не чувствовал боли. Новомодная штучка, бьет по мозгам, но быстро выветривается. А чего только не говорит человек, отходя от наркоза. Было не так легко разобрать, ты путал английский с русским. Я слушал. Прости, - помолчав немного, добавил Манетта. - Нельзя действовать, не зная наверняка, с какими картами начинаешь партию.
   Гнев вспыхнул во мне внезапно, но так же быстро и погас. Я хотел считать Примо другом, и было больно осознавать, что я для него оказался только приманкой в ловко раскинутых сетях.
   - Ты хорошо всё спланировал, - с трудом проговорил я.
   Манетта не обиделся; немного откинувшись назад, он посмотрел на меня, прищурив глаза.
   - Со стариком тебе нельзя сейчас разговаривать, - заметил Примо. - Он любил Вителли.
   - Знаю. Они были друзьями. Джино рассказывал...
   - Вот как? - Печально усмехнулся Манетта. - Рассказывал, как босс спас ему жизнь? Как они начинали, и что для Джино не было друга ближе, чем наш старик?
   Джино рассказал мне не так много, но обо всём этом я мог догадаться и сам. Я не знал прежнего Вителли, но навсегда запомнил Джино, протянувшего мне руку, когда я больше всего нуждался в помощи.
   - Босс не станет с тобой говорить. И никто из нас не станет говорить с ним о тебе, пока Джино не будет похоронен.
   Манетта запнулся, и мне вдруг стало его жалко.
   - Почему ты?
   Всё-таки я задал правильный вопрос. Примо внимательно посмотрел мне в глаза.
   - Почему именно ты? - повторил я.
   Смутные обрывки воспоминаний и факты начали складываться в цельный кусок мозаики. В каждой её части присутствие Манетты, парня из итальянского ресторанчика, теперь выглядело для меня ещё более странным, чем когда-либо. Нет, я вовсе не подозревал Примо. Я знал о его действиях и их последствиях, но не понимал, почему Манетте, как Юпитеру, позволено всё, что не дозволено быку.
   Примо находился рядом со мной в операционной. Примо выслушал меня, уберег, насколько смог, от гнева Медичи. Примо, наконец, рискнул и расставил силки для Сэма, спасая мою жизнь, и рискуя навлечь на себя гнев Джанфранко.
   - Маленькая привилегия кровного родства, - не стал томить меня итальянец. - Мы не часто общались в последнее время. Я всё ещё не заслужил его доверия.
   Я ничего не понял, но Примо продолжил сам, не дожидаясь вопросов, ставящих людей в неловкое положение.
   Подняв перед собой изувеченную руку, Манетта чуть помахал ею, невесело осматривая оставшиеся три пальца.
   - Я сам виноват, - просто сказал он, - из-за моей невнимательности могли погибнуть люди. Крёстный отстранил меня от дел. Сказал, буду работать у Палермо, пока не научусь терпению. Пока не стану думать о других, как о самом себе. Мне едва исполнилось двадцать три, когда я начал у Папы. Сейчас мне двадцать пять, - Примо нервно провел рукой по волосам, - но я никогда не стану оспаривать решение крестного. Босс жесткий человек, но он всегда поступает правильно.
   Я промолчал.
   - Basta, - поднялся с кровати Примо. - Довольно на сегодня разговоров. Спи, дела решим завтра. Ну и кашу ты заварил, приятель, - вымученно улыбнулся Примо. - И умудрился выжить. Но я тебе обещаю, мы что-нибудь придумаем. Обязательно придумаем.
   - Примо, - окликнул его я.
   Манетта обернулся.
   - Спасибо.
   Мы посмотрели друг другу в глаза. Примо первым отвел взгляд, отрешенно кивнул и вышел из комнаты.
   ...Выздоровление проходило медленно и мучительно. Я раньше не подозревал, что в моем теле столько мест, которые могут причинять самую неудобную, отвратительную боль. Первые несколько дней я по-прежнему не мог встать без посторонней помощи и чувствовал сильнейшую апатию ко всему окружающему. Положение скрашивал только Примо. У него почти получилось разговорить меня, но я был благодарен за одно только его присутствие. От него я узнал, что с Ником всё в порядке, в свете происходящих событий о нем на время забыли. Я по-настоящему переживал за Ремизова - бывший десантник с криминальным прошлым мог вызывать подозрения. Манетта, как мог, успокаивал меня. В конце концов, Ремизов не успел увидеть ничего такого, что стоило скрывать, и почти постоянно сидел на квартире, которую снимал у знакомого Вителли. Всё же я сомневался, что Нику сделают скидку за хорошее поведение.
   Так прошло несколько дней. В один из них Примо мельком упомянул, что прошли похороны. Так тихо и незаметно ушли последние воспоминания о человеке, который сделал здесь, в Америке, так много для меня.
   На следующий день я проснулся с твердым желанием встать на ноги. Я поднялся сам, без посторонней помощи, и понял, что способен на большее. С того самого дня я начал приучать свой организм к новому режиму. Я прекрасно осознавал, что больше не буду таким же сильным, как раньше. Если какой-либо орган повредить, он уже никогда не будет служить так же, как прежде. Мне требовалось найти другие способы самозащиты, возможно, выработать другой стиль поведения. Я был слишком уверен в своей физической выносливости, чтобы бояться врагов, и часто вел себя самоуверенно, отвечая на каждый вызов. Я больше не мог себе доверять. Раз мне суждено жить дальше, я должен набраться сил и найти им другой выход.
   Мне понадобилось почти две недели, чтобы привыкнуть к жизни в новом теле. Множественные повреждения позвоночника требовали особого ухода, ожоги прошли, практически не оставив следов, перевязка занимала всё меньше времени, и стандартные ежедневные процедуры я мог делать теперь сам. Говорить, впрочем, по-прежнему не хотелось, но однажды я сам начал разговор.
   Я понимал, что скоро обо мне вспомнят, и у меня оставалось ещё одно желание перед тем, что уготовила судьба.
   - Примо, - сказал я, когда Манетта в очередной раз появился у Риверса, - я хочу увидеть Джино.
   Он бросил на меня задумчивый взгляд, точно прикидывая, как отговорить меня от опасной затеи.
   - Примо, - попросил я, - пожалуйста.
   ...Манетта сделал всё как нельзя лучше. Он подгадал момент, когда Риверса не было дома, и в буквальном смысле выкрал меня. Не забыл и об одежде, притащив джинсы и свитер. Куртка оказалась в самый раз, и я мысленно вздохнул - в прошлый раз вещи Примо поджимали в плечах.
   Охраны в доме не было. Вряд ли мне доверяли, но, очевидно, понимали, что бежать мне попросту некуда. На всякий случай мы вышли через черный вход, чтобы не светиться перед соседями, и, обогнув особняк Риверса, вышли на соседнюю улицу.
   Кладбище Маунт Хеброн находилось в Квинсе. Манетта вел машину, я сидел рядом, безразлично разглядывая пролетающие за стеклом кварталы. Меня ничто больше не удерживало в Америке: со смертью Вителли ко мне вернулось то самое ощущение гадливости, которое охватило меня в первые дни жизни здесь, и отпустило по мере привыкания. Я был слабым и беспомощным на чужой земле. Моей жизнью здесь распоряжались другие. Манетта не захотел говорить о крестном, а я не спрашивал.
   За окном промелькнула зелень Гринвудского кладбища. Мне показалось, будто я узнал место. Здесь Джино сбросил нас с Ником с трассы тяжеловесным "доджем". Мне казалось, будто с тех пор прошел целый год, целая пропасть дней. Никому не позволено вернуться в прошлое и что-то изменить. Да и что бы я изменил, случись такая возможность? Мы выбираем свое будущее, но и прошлое остается с нами до тех пор, пока мы живы, и не отпускает после смерти.
   Плотный зеленый кустарник и железная ограда кладбища остались позади, машина свернула на другую улицу. Через четверть часа мы оказались перед воротами Маунт Хеброн.
   Примо оставил машину у парковки, дальше мы пошли пешком. Американские кладбища я видел только в фильмах. Ровные линии одинаковых серых надгробий уходили вдаль, насколько хватало глаз, отчего чистое поле кладбища казалось размеченным на длинные сектора. Ни оград, ни цветов, только короткая пожухлая трава под ногами, и ряды маленьких камней с выбитыми на них именами.
   Совсем не так, как у нас, когда каждому почившему воздаются последние уважение и любовь со стороны родных и близких. Надгробия в цветах и венках, деревья и кустарники в сказочном цветении на проводах; распятия и свежеокрашенные оградки - здесь не было и тени той заботы, которую у нас оказывали усопшим. Хотя возможно, я просто привык к нашим традициям настолько, что, глядя на чужие, не признавал их.
   - Джино не хотел, чтобы его хоронили в склепе, - Манетта смахнул несколько сухих листьев с надгробия, плотнее запахнул куртку на груди и повел плечами, точно от озноба. - Я буду рядом, - негромко, словно извиняясь, проговорил Примо. - Вернусь к машине.
   В знак благодарности я сжал руку Манетты чуть повыше локтя. Мы мало говорили в дороге, и сейчас не нуждались в словах. Примо кивнул и исчез. Тревога омрачала его лицо, но, погруженный в собственные мысли, я не придавал этому значения. Я думал о прошлом, вспоминал Вителли, и заново переживал все отвратительные, болезненные моменты своей жизни.
   Я присел у надгробия, ничем не отличавшегося от череды безликих камней, перекрестился, и поцеловал холодный мрамор так, как было принято у нас. В сознании вспыхнул образ Джино, его отцовские объятия, и наше прощание у ресторана, в тот день, когда меня выгнал Медичи. Мы не должны были встретиться снова. Если бы этого не произошло, кто знает, может, Вителли остался жить. Как же сильно он привязался ко мне, если переживаний за меня, человека из ниоткуда, хватило, чтобы остановить его сердце навсегда.
   Я сглотнул, прикрывая глаза, положил ладонь на надгробие и сжал пальцы. Я видел перед собой лицо старого итальянца, его усмешку, прищуренные глаза. Всё должно было идти по-другому. Виноват никто, и все сразу. Я знал только одно средство помощи усопшим, и молился со всей страстью, на которую был способен. Я перемежал слова молитвы с обращениями к Джино, путал русский и английский, шептал всё то, что не мог и не успел сказать в машине, пока Вителли был ещё жив.
   После невыразимой скорби, которую испытывают только те, кто остался, на душе стало пусто и спокойно. Не знаю, сколько я так просидел. Камень под моей ладонью стал теплым, а я не двигался с места.
   Чувство, будто я не один, пришло внезапно. Я не слышал посторонних звуков или голосов, не появилось и пресловутого ощущения, словно тебе в затылок давит пристальный взгляд - просто я вдруг понял, что у могилы Вителли сижу не один.
   Я открыл глаза и обернулся.
   Должно быть, Манетта бежал, чтобы предупредить меня. Рядом с ним я увидел двух крупных широкоплечих мужчин в плащах. Бледный, запыхавшийся Примо стоял немного позади них, расширившимися глазами глядя на меня. Ещё двое в одинаковых, расстегнутых на груди плащах, замерли между надгробиями, рассматривая уходящие вдаль ряды могил.
   Рядом со мной стоял Джанфранко Медичи.
   Я видел носки его начищенных до блеска туфель и строгий темный костюм под расстегнутым дорогим пальто, и медленно поднялся, чтобы не сидеть перед ним на корточках.
   Примо нервно огляделся, решительно протиснулся между телохранителями, и подошел к крестному. Я видел, что ему не по себе, но он продолжал стоять, глядя перед собой.
   - Signor...
   - Вернись в машину, Примо.
   Я уже забыл, как звучал голос Медичи, но не забыл ощущение опасности, исходящее от этого человека. Примо лучше меня знал дона Джанфранко, и то, с каким трудом ему удалось удержаться на месте, вызвало у меня невольное восхищение. Манетта снова рисковал ради меня, а я ничем не мог ему помочь. Я мог только сочувствовать: сам я дона Медичи уже не боялся, а наша случайная встреча лишь ускорила развязку. Я только не хотел, чтобы Манетта пострадал, но мне не дали вставить и слова в защиту молодого итальянца.
   Медичи повернулся к крестнику.
   - Вернись в машину, - спокойно повторил Джанфранко. - Фрэнк и Луис, - Медичи сделал знак охране, - проводят тебя.
   Примо сник. Я видел: будь его воля, он бы послал к дьяволу Фрэнка, Луиса, и обоих безымянных охранников, наградивших нашу маленькую группу подозрительно цепкими взглядами. С доном, как когда-то упоминал Примо, не спорили.
   Я остался наедине с Медичи. Один на один, как в кабинете, и, как и прежде, не испытывая ни страха перед ним, ни трепета - только бесконечное внимание, поскольку с такими людьми нельзя себя вести ни неуважительно, ни заискивающе.
   - Твоё место дома, - не глядя на меня, заметил Медичи. - Зачем ты приехал?
   Я не сразу нашелся, что ответить. Вначале хотелось даже переспросить, какой дом он имел в виду - доктора Риверса или тот, далекий, после разлуки с которым прошла целая вечность. Я приехал в Америку без всяких видов на приключения, с одной только надеждой заработать и посмотреть мир. Говорить Медичи, что я обычный турист, означало покривить душой. Разве мог я себя так называть после всего, что произошло?
   - Я задаю себе тот же вопрос, сеньор Медичи.
   - Жалеешь?
   - У меня есть для этого все основания.
   Между каждым вопросом и ответом проходило не меньше секунды: дон Джанфранко не торопился с вопросами, я продумывал ответы.
   На этот раз молчали дольше. Поскольку Медичи не смотрел на меня, я последовал его примеру и перевел взгляд на надгробие.
   - Джино прожил лишние несколько минут только для того, чтобы обезопасить тебя, - проронил наконец Медичи. - Передать мне послание. Он никогда не оставлял незаконченных дел.
   - Вы сильно меня ненавидите? - помолчав, спросил я.
   Казалось, мужчина удивился. Он даже посмотрел на меня - я видел это боковым зрением - и едва заметно усмехнулся.
   - Я был зол, - ответил он. - Не только на тебя.
   Медичи помолчал ещё секунду, и я внезапно понял, что всё, что говорили про этого человека - правда. Страшный, бескомпромиссный человек. И, наверное, самый верный друг из возможных. Вот только я не хотел бы иметь такого патрона, как он.
   - Теперь я понимаю Джино лучше. Но он умер, последнюю волю я исполнил, всё уже в прошлом. Осталось расставить последние точки.
   - Что с Сэмом? - спросил я.
   - Сэма пришлось наказать, - Медичи по-прежнему не отрывал взгляда от надгробия, но я не выдержал и посмотрел на него. Меня интересовала судьба предателя. - Из-за его глупости пострадала семья. Ему некого винить.
   Ответ дона Джанфранко показался мне размытым, но мне хватило выражения его лица, чтобы понять: Сэм мертв. Так должно быть, чтобы у других не осталось сомнений в том, что ждет предателей. Семья Медичи должна оставаться сильной.
   - Он мертв, - зачем-то проронил я.
   - Ты тоже, - отозвался дон Медичи, и впервые за весь разговор посмотрел мне в глаза. Я не знаю, что он ожидал увидеть там, и чего не ожидал, но, надеюсь, я его не разочаровал. - Тебя тихо убрали, от трупа избавились. Твое настоящее имя никому неизвестно, а в Америке много пропадающих без вести иммигрантов.
   Я продолжал смотреть на Медичи, не до конца понимая, что он имеет в виду.
   - Но ведь я жив, - негромко заметил я. - Как вы всё это сделали?
   - Слухи - лучшая машина. Тем более, если они исходят от проверенных людей.
   Сеньор Медичи определенно обладал талантом отвлекать людей от всех насущных проблем, и создавать им новые, по сравнению с которыми прежние казались смешными. Я тоже на время забыл о своих.
   - А Николай? - внезапно вспомнил я. - Николай Ремизов, он спас мне жизнь. Вы позволите ему уйти?
   - Что мне его жизнь?
   - Если вам действительно всё равно, тогда позвольте ему уйти со мной, - заметил я.
   Дон Джанфранко снова усмехнулся.
   - Он этого не заслужил.
   - Но ведь он вам ничего не сделал, - не поверил я.
   - Твой друг далеко не чист, на него пали подозрения, и в отношении мистера Ремизова я не связан никакими обязательствами.
   - И это всё? - поразился я.
   Дон Медичи едва заметно качнул головой. Я замер напротив него; ужас сковал сердце при мысли, что Ник может пострадать из-за меня. Так не должно быть!
   - У нас людей за такое не убивают!
   - У нас тоже, - кивнул Медичи. - Им дают шанс сделать это самим.
   Я замолчал, опустив голову. Я был обязан Николаю жизнью, и, не задумываясь, отдал бы ему долг. Когда я заметил, что дон Джанфранко изучает меня, то поднял глаза, встречаясь с ним взглядом.
   - Ты не спросил, что будет с тобой, - негромко подсказал он.
   - Что будет со мной? - послушно откликнулся я.
   - Уезжай прямо сегодня. Чем быстрее ты покинешь Америку, тем лучше. Преследовать тебя не будут в память о Джино, но в другой раз, если ты вдруг окажешься здесь, я не могу ручаться за твою жизнь.
   Я промолчал. Ветер трепал полы плаща Медичи, холодил моё лицо. Я смотрел на могилу того, кто стал здесь, в Америке, моим отцом. Я прощался с ним. Я был виноват перед ним. И по-своему я любил его.
   - А Ник?
   Дон ответил не сразу.
   - Убирайтесь отсюда оба, - медленно проговорил он. - И хорошо запомните, что у нас длинные руки.
   Я посмотрел в его лицо, по-прежнему бесстрастное, лишенное всяких эмоций. Я вдруг почувствовал, что лишний здесь. Медичи приехал сюда не ради меня; наша встреча оказалась случайной.
   - Прощайте, сеньор Медичи.
   Я сделал один шаг и обернулся.
   - Простите меня, если сможете.
   Потом развернулся и направился вниз по тропе.
  
  
  
   Глава 9.
   Не знаете ли, что тела ваши суть храм живущего в вас Святого Духа, Которого имеете вы от Бога, и вы не свои? Ибо вы куплены дорогою ценою. Посему прославляйте Бога и в телах ваших и в душах ваших, которые суть Божии. (1 Кор. 6:19-20).
  
   Я прислонился к стене, позволяя Ремизову занять единственное свободное кресло в этом углу зала. Сидеть мне не хотелось; кроме того, Риверс предупреждал, что мне нужно стараться пребывать в строго вертикальном или горизонтальном положении -- из-за поврежденного позвоночника.
   С Примо мы попрощались у входа. Манетта был единственным, кто провожал нас в аэропорт, и отсутствие эскорта радовало: мы могли сказать друг другу всё то, что не смогли бы при посторонних. Мы прощались навсегда, и, даже если кто-то из нас сожалел, никто не решился произнести это вслух.
   Я прощался с трудом. Я успел привязаться к Манетте, и, мог бы поклясться, Примо чувствовал то же самое. В других обстоятельствах, уверен, мы бы обязательно остались друзьями. Наверное, поэтому расставание получилось слегка натянутым; говорить лишнее не хотелось никому. Всё было уже сказано дома и в машине. Жаль, что так всё получилось. Жаль, что наша дружба закончилась именно так, и жаль, что никому из нас не дали второго шанса.
   Вокруг бесцельно ходили люди, пытаясь сократить время до посадки. Некоторые из них подходили к киоску с прессой, выбирали яркие издания в глянцевых обложках, и довольные уходили прочь, обратно к своим креслам. Обычно такие журналы просматривались целиком ещё до начала посадки.
   - Ты обязательно вернешься, - услышал я звуки родной речи возле киоска. - Все возвращаются.
   Я чуть провернул голову, бросая взгляд на соотечественницу. Женщине было за сорок, отсутствие косметики на лице, короткая стрижка и мешковатая одежда сильно портили и без того несвежую внешность. Двигалась и говорила она с показательной уверенностью, запустив обе руки в карманы необъятных брюк. Стоявшая рядом с ней молоденькая девушка слушала внимательно, успевая, однако, просматривать витрины с манящими журналами, и иногда кивала, слегка заторможено, поддерживая видимость беседы.
   - Если бы не необходимость разобраться с наследством, ни за что бы туда не вернулась, - брезгливо говорила женщина, оглядывая витрины. - Да ты и сама увидишь разницу! Ты гостила у меня только пару недель, Юленька, но наверняка смогла сравнить, правда? Уровень жизни, уровень жизни! Да о чем ты говоришь! - Всё больше накручивала себя тетка, хотя эмоциональной реакции от Юленьки, кроме однообразных кивков, не следовало. - Все эти мифические идеалы, которые нам вбивали в детстве, весь этот допотопный советский быт, никакой свободы для человека с амбициями, где это всё сейчас? А они, - женщина снова поморщилась, точно воспоминания о соотечественниках доставляло ей физический дискомфорт, - только и умеют блеять, как стадо, о каких-то духовных ценностях! Где они, я тебя спрашиваю, где они были, когда я нуждалась в деньгах? Так тупо - а они за это держатся! Мне противно, Юленька, даже думать о том, как я жила раньше. Как в болоте! А они его хвалят, потому что, видите ли, оно им родное. Пора смотреть на всё по-новому! Я могу теперь позволить себе всё, что хочу, я живу сытой, уверенной жизнью, свободна предрассудков! Родина там, где хорошо живется, - убежденно твердила бывшая славянка, - я ни о чем не жалею!
   Юленька выбрала журнал кроссвордов, с интересом просматривая английский текст. Женщина, выговорившись, тоже повернулась к киоску.
   - Ты что купила? Кроссворды? А мне хочется чего-то будоражащего, скандального. У меня в последнее время депрессия, хочется себя встряхнуть, устроить эмоциональный взрыв. Психолог говорит, не нужно увлекаться антидепрессантами, но у меня в душе такая пустота после всего этого... хочется чем-то её заполнить. Смотри, Юленька! Свежие звездные сплетни! Как раз то, что нужно!
   Яркое издание тотчас оказалось в руках у женщины. Продолжая что-то рассказывать индифферентной Юленьке, та увлекла её за собой, и я вздохнул с некоторой долей облегчения.
   - Эх, Родина, - негромко пропел Николай. - Еду я на Родину... Пусть кричат: "уродина!", а она нам нравится... спящая красавица! К сволочи доверчива...
   Николай скосил на меня зеленые глаза и усмехнулся: выходит, он тоже слушал. Я грустно улыбнулся. Не знаю, о чем думал Ремизов, но мой гнев, против ожиданий, испарился, стоило мне услышать про пустоту в душе. Зато жизнь у неё сытая! Как страшно это прозвучало, но ещё страшнее, что она этого не заметила. Наверное, такие, как она, самые опасные наши враги. Ведающие или не ведающие, что творят...
   - Скоро посадка, - бросил Ник, следя за бегущей строкой на экране. - Нам пора.
   ...Я был очень умным, когда летел в США. Всем известно - чтобы увидеть гору, от неё нужно отойти. Приблизившись, многое упускаешь из виду, многое сознательно не замечаешь, и ещё больше прощаешь... становясь бесконечно малой частью этого великого, растворяясь в нем и подчиняясь ему. Где-то я читал, что честь в том, чтобы бороться с тем, что ненавидишь. Честь в том, чтобы знать: станешь бить систему, попадешь в себя. Поступаться меньшим ради большего или большим ради малого - неважно, всё равно не разберешь вовремя, что есть где.
   Чаще получается так, как со мной - я не смог ни сломать систему, ни хотя бы её пошатнуть, ни даже заставить её обратить на себя внимание. Я не мог победить, не мог сыграть вничью, не мог даже выйти из игры. У меня оставалось два пути - стать частью сети или попытаться сбежать. Я выбрал второе, хотя заранее знал, что сеть окутала собой весь мир. Где-то паутина была тонкой, где-то - толстой и густой, но она была повсюду. Если бы только хватило сил порвать её...
   Как это оказалось бы трогательно и до отвращения наивно - рассказывать родным свои приключения в Америке так, чтобы никому не захотелось повторить мой подвиг. Кажется, я так и намеревался сделать, ступив на чужую землю. Сделайте скидку на возраст: я не воспринимал ни своё путешествие, ни свою жизнь всерьёз. Мы часто думаем, говорим и поступаем глупо, но мне хватило одного раза, чтобы понять. Я не расскажу ни слова о моем пребывании здесь, как не рассказывают ночные кошмары людям, в опасении, что те сбудутся.
   Я понял ещё кое-что. Нет такого народа - американцы. Есть англичане, итальянцы, испанцы, кубинцы, немцы, русские, наконец. Не существует народа американского, нет у них общего корня. Американец -- это тот, кто забыл о том, к какому народу принадлежит. Это все те, которые поверили внушению, будто можно быть счастливыми и без того, чтобы помнить, кто ты есть. Это те, кто поменял сытое тело на пустую душу.
   Американцы - обманутая нация. Их заставили поверить, что можно забыть свой язык, родину, традиции, веру, в конце концов, - забыть без всяких последствий. Жить сегодняшним днем. Но это большой обман. Нельзя брать и не отдавать. Нельзя потребительски относиться к жизни. Нельзя не верить. Нельзя оставлять своим детям в наследие испорченный наркотиками и беспорядочными связями генофонд, культ тела, высмеивание духа, болезни, порножурналы, злые мультфильмы, жестокие правила выживания, и никакой надежды на светлое будущее.
   Нельзя сдаваться. Нельзя забывать о том, кто ты есть. Проходит всё, даже посмертная слава, но в своих детях человек заново проживает жизнь. И нужно обеспечить потомкам достойный мир, который примет их, и будет к ним чуть милосерднее, чем был к нам...
   Мне повезло. Я хорошо осознаю это и очень благодарен. Будь я чуть слабее или менее удачлив - я бы остался там, с ними, в качестве жертвы или палача. У меня возникло странное чувство - я ощущал себя другим человеком. Ушли желторотая наивность и юношеское самомнение, сгладился бескомпромиссный максимализм, из памяти стерлось гадливое отвращение черных воспоминаний, появилась спокойная уверенность в себе - то, чего мне не хватало с детства. Я замечал теперь намного больше, чем раньше, и был готов ко всему. Мне ещё подумалось, что одно и то же место, наполненное событиями, неодинаково действует на разных людей.
   Я прошел испытание, но знаю, что в этом нет моей заслуги. И за это я был тоже благодарен.
  
  
  
Оценка: 7.00*3  Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"