Надвигаю шляпу пониже на глаза, опускаю голову. С преувеличенно-показным усердием тяну из высокого стакана через соломинку колу. Гадость, конечно, редкостная. Но на что не пойдешь, лишь бы сбить "наводку" любимого чада.
- Мам, ну посмотри же!
Настырная Дишка теребит меня за куртку. Бросаю осторожный взгляд - мельком, чтобы, не приведи Бог... - в небо, где под самым куполом чернеет какая-то ерундовина. Рассматривать, пытаясь понять, что это - или кто?! - нет никакого желания. И без того двух секунд хватило, чтобы закружилась голова, а где-то внизу живота противно засосало. Сжимаю ладонью пальчики дочки - сильно, еще чуток - и Дишка пискнет от боли и обиды, - заговариваю о каких-то пустяках и увожу из парка - под крышу торгового центра. И вот уже дочка восторженно тискает мягких медведей и толстолапых пушистых щенков, а я буквально падаю на скамью, запрокидываю голову и смотрю на потолок - такой надежный и внушающий спокойствие.
Черт бы побрал эту страсть к небу! Если бы не извечная мечта человека летать, я бы не боялась выходить на улицу, не носила бы дурацкие широкополые шляпы, чтобы создать иллюзию крыши над головой. Черт, черт, черт!!!
...А начиналось всё очень красиво. Один молодой и безумно талантливый ученый - кто сейчас хочет помнить его имя? - изобрел чудодейственные пилюли. Стоило проглотить блестящую голубую горошинку - и человек переставал подчиняться законам гравитации. Он мог свободно парить в небе, раскинув руки-крылья, подобно большому летучему змею. Он мог отдаться воздушному потоку или же непокорно лететь навстречу ветру. Всего час-полтора - и потом ощущение веса постепенно возвращалось, и вот уже человек снова касался ногами твердой почвы. Но вскоре снова начинало тянуть в небо - туда, где не было границ, где даже птицы смотрели с уважением на бескрылых покорителей воздуха. Стоили эти волшебные пилюли не очень дешево, но и не так чтоб слишком дорого. Однако за сбывшуюся мечту не жаль было никаких денег. И люди начали летать. Сначала осторожно, с недоверием воспринимая все новое. Потом - с ненасытностью азартного игрока: к хорошему привыкаешь быстро.
...А Дишка увлеченно перебирает карнавальные костюмы. Вот что-то привлекло ее внимание. Сейчас потребует оценить находку. Так и есть:
И снова - ледяным ножом по сердцу... Летучая! Что-то часто меня сегодня накрывает...
Это было похоже на эпидемию. Тот, кто однажды поднялся в небо, стремился вернуться туда снова - вместе с родными, друзьями, любимыми. Стремился - и возвращался. Очень модно стало играть свадьбы в воздухе. Я видела когда-то в старой хронике: невеста в белоснежном брючном костюме, многометровая фата развевается на ветру; жених в черном фраке с белой манишкой похож на быстрокрылого стрижа; пестрая стайка гостей... Одним словом, фраза "браки заключаются на небесах" перестала быть простым афоризмом.
В самый разгар эйфории наступило горькое похмелье. Оно было тем более страшным, что его никто не ожидал. Чудо-пилюли не имели побочных эффектов. Их принимали даже сердечники и язвенники. Прямого вреда здоровью от них и не было. Просто однажды пилюли переставали действовать. Человек, еще минуту назад свободно паривший в небе, вдруг камнем летел к земле. Самым странным было то, что у каждого этот катастрофический момент наступал по-разному: один в тысячный раз безнаказанно взмывал к облакам, а другой разбивался, едва разменяв вторую сотню полетов.
Сначала это были неясные слухи на уровне "одна бабка сказала", им почти никто не верил - до тех пор, пока в разгар праздника в центре города у всех на виду вниз не сорвался молодой парень. Шок у невольных свидетелей трагедии был настолько сильным, что никто не успел среагировать, никто даже не попытался прийти на помощь. Это была страшная правда, прятаться от которой было уже невозможно. Количество желающих летать резко уменьшилось. А у "золотой молодежи" появился новый вид экстремального развлечения, нечто наподобие "русской рулетки". Собирались группками, принимали пилюли и взлетали, снова и снова ожидая, на ком "сломается" действие препарата. Игра со смертью щекотала нервы. После того, как в этой нелепой браваде разбился единственный сын высокопоставленного чиновника, полеты запретили. Пилюли изъяли из продажи и уничтожили. Разгромили завод, который занимался их производством. Но у кого-то, по-видимому, остались запасы запрещенного средства. Пилюли продавали из-под полы, за бешеные деньги. И то здесь, то там люди продолжали гибнуть.
Постепенно горячка прошла, все вздохнули с облегчением. Но тут оказалось, что пилюли были бомбой замедленного действия.
У тех, кто наслаждался полетами, кто играл свадьбы в поднебесье, подрастали дети. У кого-то раньше, у кого-то позже, но почти у всех наступал тот жуткий момент, когда ребенок, испуганно вскрикнув, терял опору под ногами и воздушным шариком поднимался над землей...
- Воздушные шарики, мама! - голосок Дишки восторженно звенит. - Какие они красивые, мама! Купи один, пожа!.. - а в синих глазенках - слабая надежда: слишком часто я отказываю дочке в таких невинных детских удовольствиях. Что я за мать? Почему ребенок должен страдать из-за того, что натворил когда-то один из его предков? Хватит и того, что за это всю жизнь расплачиваюсь я.
Зажав в кулачке несколько монет, Дишка мчится к продавцу воздушных шариков. А я закрываю глаза, чтобы не видеть натянутой над павильоном сетки, не дающей разлетаться ярким летучим игрушкам...
Такими сетками когда-то затягивали улицы на высоте двух-трех метров. Раскидывали сетчатые шатры над дворами школ и детских садов. Закрывали решетками балконы и окна. Родители "летучих" детишек отказывались селиться выше третьего этажа. Мамы боялись даже на мгновение выпустить детскую ручку. Но время шло. Свыклись и с этим. Жили дальше.
Дети вырастали, у них рождались свои дети. От поколения к поколению "летунов" становилось всё меньше. Ужас тех лет постепенно становился достоянием истории. О нем даже удалось забыть. Но не всем.
...Дишкин воздушный шарик сочного малинового цвета летит над нею на длинной нитке. Я вижу его отражение в витрине супермаркета. Слава Богу, мы почти дома. Вот-вот нырнем в знакомую подворотню, пройдем через двор-колодец и откроем двери подъезда. Только тогда я смогу, наконец, расслабиться.
А во дворе Дишка останавливается. Супит рыжие бровки.
- Мам, я хочу отпустить шарик.
- Куда?
- На волю. Ты будешь смотреть, как он полетит?
Я только виновато качаю головой - даже ради дочери я не могу заставить себя снова посмотреть в небо...
Всё это было давно. Таких, как я, сейчас рождается очень мало. Как говорит бесстрастная статистика - один на пять-семь тысяч. Нас мало, но мы есть. Немногочисленные друзья считают чудачеством мои большие шляпы, без которых я не выхожу из дому. Обижаются, когда на приглашение в гости я отвечаю вопросом: "А какой этаж?" О поездке куда-то на пикник за город со мной уже давно никто не заговаривает. А я прекрасно помню черные от ужаса мамины глаза, когда я, пуская радужные мыльные пузыри, потянулась за одним из них и повисла в воздухе. Папа лишь чудом успел схватить меня за конец длинного шарфика. Я была тогда немного младше Дишки.
Притяжение неба... Я научилась жить, не поднимая головы, почти не отводя взгляда от серого асфальта. Синева неба для меня - лишь отражение в больших лужах. И - в огромных, не по-детски серьезных глазах дочки. Ей нелегко со мной. Но она единственная, кто дает мне силы идти вперед.
Я научилась жить, не видя неба. Но кто сказал, что меня не тянет к нему?! Больше всего я боюсь, что однажды не выдержу. И тогда, подняв лицо к бездонному небесному колодцу, я оттолкнусь ногами от асфальта и рванусь ввысь, туда, где нет места колебаниям и страху, туда, где я, наконец, хоть ненадолго почувствую себя свободной! Рванусь - если в последний момент меня не схватят цепкие пальчики Дишки...