Аннотация: Победитель конкурса психологической прозы "Бес сознательного 4"
Дверь, обитая черной кожей, с вычурным бронзовым номером и блестящим глазком, выглядела слишком солидно. Маша снова почувствовала робость. Она постояла минутку, собираясь с духом, потом коротко нажала на кнопку звонка. Ничего не услышав, уставилась на кнопку в сомнении. Это дверь такая толстая, или звонок не работает? Может, плохо нажала? Она потопталась на площадке, огляделась по сторонам, снова нерешительно потянулась к звонку.
Послышался глухой лязг замков. Дверь распахнулась, на пороге возник здоровенный шкафообразный парень в спортивных штанах и линялой растянутой футболке и окинул ее равнодушным оценивающим взглядом. Квадратная челюсть равномерно двигалась. Маша растерялась.
- Ну? Чё надо? - спросил детина, не прекращая жевать.
- Простите... я... может быть, это ошибка, - она в панике еще раз посмотрела на бронзовый номер на двери, - профессор Липатьев здесь живет?
- А, ты к деду, - теряя к ней интерес, процедил парень. Он посторонился и кивнул вглубь коридора. - Туда.
Маша бочком прошла мимо него и неуверенно двинулась по коридору.
- Дед, тут к тебе дамочка, - рявкнул за ее спиной парень и с грохотом захлопнул дверь. Гостья невольно втянула голову в плечи и ускорила шаги.
- Да, да, проходите, пожалуйста, - послышался из открытой двери слабый старческий голос.
Маша вошла в высокую светлую комнату и сразу почувствовала себя увереннее. Стены комнаты до потолка были заставлены книгами, в воздухе витал знакомый успокаивающий запах. Солнце, бьющее в окна, отражалось от дверец книжных шкафов, и пространство рассекали дрожащие завесы света. Маша не сразу разглядела сухонького старичка в инвалидном кресле, сидевшего перед древней печатной машинкой у затянутого зеленым сукном письменного стола. Стоящий в углу современный столик с выключенным компьютером выглядел в этой комнате удивительно неуместно.
- Никак не могу освоить, вы понимаете, - словоохотливо пожаловался, проследив за ее взглядом, хозяин. - Мне правнук уж давно эту технику подарил, а я все, вот, по старинке, с машинкой... Как-то привычнее. Да вы проходите, милочка, не стесняйтесь. Садитесь вот сюда, на диванчик. Добрый день, добрый день. Вас ведь Марией Владимировной зовут, я правильно помню?
- Здравствуйте, Андрей Николаевич, - невольно улыбнулась Маша, подходя к диванчику. - Можно просто Машей.
- И то верно. Вы для меня совсем дитя. Садитесь, дорогая. Значит, Маша? Очень рад, очень рад. Не часто меня в последнее время навещают такие очаровательные юные особы.
Маша села и нервно стиснула руки на коленях.
- Ну-те-с, вас, как я понял, интересует древняя каменная скульптура?
- Д-да. То есть, не совсем. Меня интересует только одна конкретная скульптура. Я нашла вашу статью 49-го года, посвященную фрагменту каменного идола, найденного в районе Застуденья...
- О-о! Замечательно! Это, действительно, была чрезвычайно интересная находка. Датировка скульптуры... Впрочем, вы читали статью, не буду повторяться. Рад, что ее еще помнят! Так что вы хотели узнать?
- Я хотела бы узнать, сохранился ли этот фрагмент? И где он находится?
- Хм, - профессор недоуменно поднял брови. - Любопытно. А зачем вам это, позвольте поинтересоваться? Вы надеетесь оспорить мои выводы?
- Нет-нет! Я вообще не археолог. Я... - Маша поколебалась. - Дело в том, что несколько энтузиастов из числа местных жителей... ну, вы знаете, сейчас многие интересуются историей, возрождением культуры малых народов. Там было городище на Ключ-горке, и мы хотим попытаться реставрировать...
- Городище? - удивился профессор. - Боюсь вас разочаровать, милая девочка, но на Ключ-горке у Застуденья никогда не было никакого городища. Там было капище. Вам понятна разница? А, кстати, с чего вы вообще взяли, что упомянутый фрагмент имеет отношение к Ключ-горке? В моей статье, помнится, ничего такого не говорилось.
- А он разве не оттуда? - Маша растерялась. - Я, собственно, только по описанию...
- О-очень любопытно! - Липатьев подался вперед. - Вы располагаете письменным описанием идола или свидетельством очевидца? Меня крайне интересуют любые свидетельства, потому что утраченные фрагменты чрезвычайно важны... Или, может быть, - его глаза молодо блеснули, - вы располагаете остальными фрагментами?
Маша, вжавшись в спинку дивана, судорожно перевела дыхание и попыталась вернуть себе инициативу в разговоре:
- Так значит, я правильно поняла, что ваш камень с Ключ-горки?
Профессор несколько секунд выразительно помолчал, потом разочарованно поджал губы.
- Да, он, действительно, с капища на Ключ-горке, - он снова откинулся на спинку своего кресла и окинул гостью критическим взглядом. - И, смею заметить, капище это принадлежало давно исчезнувшим племенам, проживавшим на этой территории задолго до любых ныне сохранившихся малых народов. Если вы читали мою статью, то должны бы это знать. Так чью культуру, милочка, вы собираетесь восстанавливать? Или вы из какой-нибудь секты так называемых сатанистов?
Маша тряхнула головой и постаралась взять себя в руки.
- Сатанисты тут ни при чем. Возможно, идол на Ключ-горке и принадлежал какой-то исчезнувшей культуре, но местные жители считали его хранителем светлых сил, хранителем местности. Некоторые до сих пор винят в последующих бедствиях тех, кто когда-то его разбил.
- Чушь! - фыркнул профессор. - Последующие бедствия - это, видимо, коллективизация, да выселение, да война - верно? И во всем этом виноват несчастный разбитый идол? Жители вашего медвежьего угла, если они в самом деле так считают, безбожно себе льстят! А вам стыдно повторять такие глупости, вы же ведь, наверное, комсомолка! По крайней мере, были комсомолкой. Неужели вы верите в подобную ерунду?
- Если вы знаете, что это было до коллективизации, - глядя в пол, медленно сказала Маша, - может быть, вы и в курсе, при каких обстоятельствах идол был разбит?
- Разумеется! Я при этом присутствовал... - Липатьев осекся. - Ну-ка, ну-ка, что вы там говорили насчет местных жителей? Там еще кто-то это все помнит?
- Действительно, странно, да? - Маша подняла голову и посмотрела прямо в бледные выцветшие глаза на сморщенном личике, окруженном сияющим в яростном солнечном свете нимбом пушистых белых волос. - Так значит, вы были в составе того продотряда? Дедушка рассказывал, что в ту зиму, после вашего визита, вымерло полдеревни.
Старик нахмурился.
- Вы пришли меня обвинять? Мне тогда было семнадцать лет, я был рядовым бойцом, и мы выполняли приказ! Кстати, сколько лет вашему дедушке?
- Восемьдесят шесть.
Он прищурился, подсчитывая.
- Это не тот ли пацаненок, внук знахаря, который от нас тогда сбежал? Так-так, кажется, картина проясняется, - профессор заговорил язвительным тоном, отточенным на множестве несчастных диссертантов. - Значит, вы с ним собрались восстановить древнее капище? И дальше что? Кур перед идолом резать?
Маша покачала головой.
- Кур там и раньше не резали - я же говорю, Ключ-горку считали светлым местом. По правде говоря, я не верю в мистическую связь каменного идола с историей страны, это вы верно заметили. И никого не хочу обвинять. Просто пытаюсь сделать, что могу, для близкого мне человека, раз уж для него это важно. Он до сих пор считает, что после... смерти его деда на него легла ответственность, с которой он не справился. Хотя как бы он мог справиться, ребенок, с военным отрядом? Но, может быть, хоть теперь... Неужели вам самому не хочется что-то исправить? Мертвых не оживить, но ведь вы же историк, вы уничтожили предмет древней культуры - почему бы не помочь его восстановлению?
- Мы уничтожили? - возмутился старик. - Да если бы я не забрал тогда с собой голову идола и не написал статью, об этом вашем предмете культуры вообще никто никогда бы не узнал! Это там все пропало, в ваших болотах, в невежестве и дикости, - у него мелко затряслась голова, в голосе прорезались визгливые ноты. - После войны я даже был с экспедицией в тех местах - так уже и следа не осталось! А если бы удалось найти недостающие фрагменты, ваш идол занял бы достойное место в музее, и, может быть, стал бы основой новой теории... Война все смела! Или это ваш дедушка припрятал? - он подозрительно уставился на гостью горящим пронзительным взглядом.
Маша сжалась, ошеломленная этим неожиданным взрывом.
- Впрочем, теперь уже все равно, - профессор вдруг бессильно ссутулился в своем кресле, из глаз исчез блеск, и сразу стало заметно, как он стар и немощен. - Лет сорок... нет, даже еще лет двадцать назад я бы вас так не выпустил - а теперь я устал. Пусть теперь другие... Пусть делают, что хотят. Никому не надо... Пусть... - его голос слабел, голова опускалась, и Маше показалось, что он вот-вот заснет.
- Простите, - испуганно пискнула она, - я вовсе не хотела вас расстроить. Я просто хотела узнать... Вы мне так и не скажете, что стало с тем камнем?
- Да что с ним стало? - старик с усилием вновь поднял на нее помутневшие глаза. - Лежит себе в запасниках музея, как положено. Под номером, дай бог памяти... - он взглянул куда-то за ее спину. - Сереженька, мальчик мой, будь любезен, достань картотеку.
Маша вздрогнула и оглянулась. Шкафообразный Сереженька, оказывается, никуда не делся, а подпирал дверной косяк, с любопытством прислушиваясь. Сейчас он лениво отлепился от косяка и подал деду ящик, заполненный обычными библиотечными карточками. Липатьев дрожащей птичьей лапкой безошибочно вытащил из ящика нужную карточку, исписанную мелким старомодным почерком.
- Вот, пожалуйста, это не секрет. Объект хранения номер 813 в отделе дохристианской истории. Вам записать или запомните? Попробуйте, обратитесь с письмом, что ли, я не знаю, сейчас каких только чудес... Что там объекты хранения, целые храмы вон церкви возвращают, по просьбе общественности.
Он говорил усталым равнодушным тоном, не глядя на Машу. Она торопливо вскочила и сбивчиво забормотала слова благодарности, пятясь к двери.
- Да ради бога! - птичья лапка брезгливо отмахнулась. - Бегите. Хватайте. Растаскивайте. Все было для вас, вот и жрите, - его голос становился все тише, превращаясь в неразборчивое бормотание.
Маша виновато посмотрела на внука и вздрогнула, встретив хладнокровный взгляд тупой жующей хари. Ничего больше не говоря, она бросилась по коридору к выходу.
***
Закрыв за визитершей дверь, Сергей прошел на кухню, налил полстакана воды и вернулся в кабинет. Как он и предполагал, дед уже шарил в тумбочке с лекарствами.
- Сереженька, - воззвал он слабым плачущим голосом, - валокординчику...
- Ладно-ладно, - добродушно пробурчал внук, завладевая флакончиком и привычно отсчитывая капли, - нечего тут передо мной прибедняться. Это ты девушек пугай - вон она как дунула, видал? А, кстати, ничего чувиха, правда? Ее бы одеть поприличнее, да подмалевать, как положено - и получилась бы телка вполне. Как думаешь?
- Сергей! - сразу окрепшим голосом отчеканил дед, возмущенно выпрямляясь. - Я неоднократно просил тебя воздерживаться в моем присутствии от этих... этих...
- Помню, помню, вульгарностей, - Сергей ухмыльнулся и плюхнулся на край стола. Стол жалобно скрипнул. - Так что это за таинственная история с разбитым идолом? Я и не знал, что ты имел отношение к каким-то продотрядам.
Дед мрачно на него покосился и, болезненно морщась, выпил лекарство.
- Ты, знаешь, не очень-то об этом распространяйся. Время сейчас не то. Это раньше я был герой гражданской войны, лучший гость пионеров - а нынче этим дерьмократам только повод дай, ославят на старости лет каким-нибудь... душителем экономической свободы.
- Эк ты загнул, - покачал головой внук. - Черт с ними, с демократами, ты мне расскажи!
- Да что там рассказывать? - дед отставил стакан, но продолжал хмуро морщиться. - Война есть война. Мы еще на общем фоне... Тогда, знаешь ли, целые крестьянские восстания кровью заливали. Вон Тухачевский на Тамбовщине...
- Дед!
- Ну что дед? Ну да, расстреляли мы в Застуденье какого-то местного не то шамана, не то знахаря. Свои же его, кстати, и сдали - активисты, так сказать, из бедноты. Мол, подбивал крестьян хлеб прятать. Авторитетный был старик, его там вся округа слушалась. Между прочим, если бы такие, как мы, хлеб тогда не выбивали, в городах еще не столько бы вымерло...
- Да ты меня за советскую власть не агитируй. С идолом-то что?
- А шаман этот жил в лесу как раз возле Ключ-горки и, вроде как, за тем капищем присматривал. Я, знаешь ли, еще в гимназии очень историей интересовался, и страшно был удивлен, что у нас в глуши такие языческие культы до сих пор сохранились. Кто бы мог подумать? Пытался заикнуться насчет ценности для науки, да куда там. Комиссар и старика лично шлепнул, и не поленился, на горку слазил, чтобы уничтожить рассадник вредного культа. Тысячу лет православия этот идол как-то продержался, но революции не пережил, раскокали. Очень необычная была фигура, вытянутая такая, как апостолы Эль-Греко, я ни до того, ни после ничего подобного не видел.
- Так ты что, как я понял, какой-то кусок оттуда забрал?
- Идол-то был невелик, меньше метра. Хотя надо мной тогда бойцы смеялись, конечно, - старик усмехнулся воспоминанию. - А зря смеялись, между прочим. Я уж потом, после университета, понял, с каким уникальным явлением столкнулся. Это был артефакт какой-то совсем неизвестной культуры, если бы удалось сберечь его целиком, это могло бы в корне перевернуть современные представления об истории всего региона. А так... - он устало махнул рукой.
- Что, одной головы для сенсации не хватило?
- Я, знаешь ли, пытался, еще до войны, сделать об этом идоле доклад и остальные части по памяти нарисовал. Так меня сразу обвинили в подтасовках, - дед потер лицо руками, потом виновато улыбнулся. - Тогда такое время было - чуть что, шили идеологические диверсии. Я, признаюсь, струхнул поначалу, покаялся, отрекся... Меня это, правда, спасло только временно.
Он вздохнул.
- Все мечтал организовать раскопки в тех местах, что-то доказать... После войны такая возможность появилась - да без толку. Там бои прошли, железа всякого неразорвавшегося в лесу было больше, чем грибов. И не нашли ничего, и двое из партии на мине подорвались. И нет бы мне, дураку, на этом угомониться - так я ту статью написал. Хоть и гораздо осторожнее, чем раньше, но свои предположения высказал, подверг, так сказать, сомнению общепризнанные научные выводы. В общем, все равно потом получил по полной.
- А что сейчас?
- Да ничего. Статью ту благополучно забыли, камень валяется в хранилище под номером 813, никому не нужный, и никакой научной ценности, по общему мнению, не представляет.
- А денежной ценности?
- Денежной? Тем более. Если бы идол был целиком, он бы, возможно, еще кого-то заинтересовал. Даже наверняка заинтересовал бы... И все-то ты, Сережа, на деньги теперь сводишь! Я в твои годы...
- Ну, ладно, ладно, ворчать, - фыркнул внук. - Ты в мои годы героически коммунизм строил, а мне теперь героически строить капитализм. Новое время, новые песни.
- Да уж, - старик понуро ссутулился. - Что-то я, мальчик мой, устал. Надо мне, пожалуй, прилечь.
- И то верно, - согласился Сергей и покатил кресло с дедом в его комнату.
***
Дверь открылась только наполовину, так что Маша едва протиснулась. Коридор был загроможден двумя чудовищными клетчатыми сумками. Костя приехал. Она поспешила на кухню.
Муж, серый от усталости и небритый, сидел за столом, тяжело облокотившись на локти. Свекровь радостно хлопотала у плиты. На столе уже красовались бутылка "рояля", кувшин с водой и блюдце с парой соленых огурцов.
- Явилась! - неприязненно сказал Костя вместо приветствия. - Где это ты шляешься?
Маша, уже потянувшаяся было его поцеловать, отшатнулась.
- Ты же знаешь, я в библиотеке еще мою, после закрытия. Ты ведь был не против, чтобы я подрабатывала?
- Это если подрабатывать, а не дурью маяться! Сколько платят в твоей библиотеке, хоть так, хоть за мытье - так дешевле дома сидеть!
Маша почувствовала, что он уже приложился к "Ройялу": на столе между его локтей стоял пустой стакан.
- И нечего коситься! - окрысился Костя, поймав ее взгляд. - Я тут один вкалываю за всех, так имею право!
- Но ведь я же... - робко попыталась возразить Маша.
- Что ты же? Что? Да я на проезд больше трачу, чем ты там "зарабатываешь"! - муж привычно повысил голос. - А сколько мы теряем на перекупщиках? Говорили же не раз! У Гены вон жена сама на рынке стоит, так они на каждой партии вдвое имеют! Что ты так цепляешься за свою библиотеку?
- А она интеллигентность бережет, - враждебно вставила свекровь, подавая сыну дымящуюся тарелку макарон по-флотски, - боится ручки торговлей запачкать.
Костя щедро залил макароны краснодарским соусом и принялся жадно есть. Маша потихоньку глубоко вдохнула, стараясь успокоиться. У нее уже щипало в глазах.
- Ты же знаешь, - сказала она в наступившей тишине предательски дрожащим голосом, - если я возьмусь на рынке торговать, меня только ленивый не обманет. Ты больше потеряешь, чем сэкономишь. А я стараюсь заработать тем, что могу. Не только полы мыть - я переводы делаю, когда подворачиваются. В прошлом месяце, помнишь, диссертацию Костылеву набирала. Реферативные журналы...
Костя фыркнул.
- За тот диссер тебе, помнится, до сих пор не заплатили. А уж про реферативные журналы я вообще молчу, - он плеснул себе еще спирта, разбавил водой и залпом выпил полстакана. Захрустел огурцом. Маша потерянно молчала, по-прежнему стоя в дверях кухни, как провинившаяся школьница. Анна Петровна села за стол рядом с сыном, хмуро глядя на невестку.
- Я все понимаю, Маша, - уже спокойнее сказал Костя, - думаешь, мне самому не хотелось бы, как раньше, в институте стоять за кульманом? Чертежики рисовать куда приятнее, чем челночить. Но времена изменились, и сейчас, если мы хотим выжить, надо делать то, что приносит деньги, а не то, что приятнее.
Он отодвинул тарелку и удовлетворенно откинулся на спинку стула, продолжая назидательно говорить:
- Не могу, не мое - это все просто отговорки, и те, кто за них цепляется, в новом мире просто погибнут. Ты до сих пор интеллигентствуешь в своей библиотеке только потому, что я за двоих ишачу, разве нет? Но мы больше не можем себе этого позволить!
Маша опустила голову. Она не могла не признать, что муж прав - но и согласиться с ним не могла, поэтому просто молчала.
- В конце концов, - смягчился Костя, - если уж тебе так в лом на рынке стоять, могла бы, по крайней мере, со мной ездить. Вместе мы бы больше привезли, и вообще вдвоем безопаснее... - он выжидательно смотрел на нее.
- Но... как же я оставлю дедушку? Он нуждается в помощи, - Маша посмотрела на свекровь, надеясь на поддержку. Та поджала губы.
- По-моему, твой дед далеко не так дряхл, как хочет казаться. Кстати, он ведь до сих пор не согласился тебя в своей квартире прописать, не так ли? Старик просто водит тебя за нос!
- Я... - растерялась от внезапной смены темы Маша, - мне неудобно настаивать. Он так это болезненно воспринимает...
- И хрена ты тогда на него время тратишь? - поддержал мать Костя.
- Ты с ума сошел? - возмутилась Маша. Она все-таки не сдержалась, и из глаз брызнули слезы. - Ты что же думаешь, я ради квартиры к нему хожу? Он одинокий старик, у него никого больше нет! Как ты можешь!
- Ладно, ладно, - смутился муж, - не шуми. Я, конечно, понимаю твои благородные чувства, но и дед твой мог бы о нас подумать. Так что ты ему аккуратно намекни... - он неловко встал и с болезненной гримасой выпрямился. Машу, уже открывшую было рот для возражений, снова захлестнули угрызения совести. Эти тяжеленные сумки не доведут до добра. Она сглотнула и промолчала.
- Я там в ванной бросил грязное. Мне послезавтра снова уезжать, надо бы...
- Конечно, я сейчас постираю.
Она была искренне рада убраться из клубящейся неприязнью кухни и заняться простой и нужной работой, гарантированно приносящей всем очевидный материальный результат. И только запершись в ванной и склонившись над тазиком с бельем, сообразила, что так и осталась без ужина. Свекровь забыла ей предложить, отвлекшись разговором - или это был сознательный демарш? Кто не зарабатывает, тот не ест? Предполагается теперь, что она должна просить? А раз ушла, не попросив, значит согласна, что не заслужила?
Маша еще и не обедала, но не чувствовала голода. Ее, наоборот, слегка подташнивало, как всегда, когда она сталкивалась с болезненно неразрешимыми вопросами. Ей было хорошо и спокойно только на работе: длинные стеллажи, заполненные концентрированной мудростью веков, давали иллюзию опоры, надежной системы координат, в которой она всегда знала, что нужно и что правильно. Но стоило выйти из-под защиты древних стен, покрытых лишайными пятнами осыпавшейся штукатурки, как словно земля начинала расползаться под ногами, а незыблемые, казалось, вечные ценности текли, как кисель, расплываясь бледным туманом.
Костя, наверное, прав, она зарабатывает слишком мало и живет за его счет. Она бесполезная и бестолковая, и проваливает все, за что берется. Вот и с идолом этим дедушкиным, с тайной мечтой его жизни, тоже ничего не вышло. Нечего и думать, что камень удастся выцарапать из музея - по крайней мере, не ей. И как ему это сказать? Заранее тошно. Да еще и снова просить о прописке, чтобы заполучить квартиру, как стервятнице, после его смерти. Еще тошнее. А ведь Костя недвусмысленно намекнул, что или-или.
Нет, шантажировать деда своей помощью немыслимо. Уж лучше пожертвовать библиотекой. Может, у нее все-таки получится торговать, чтобы не уезжать? Люди же как-то справляются. Надо, наверное, взять себя в руки и решиться попробовать.
И все-таки что-то во всем этом не так.
Слезы бесшумно капали в пену.
***
- Здрасте, дядь Миша. Что это вы так по-зимнему? - Сергей аккуратно водрузил пухлую спортивную сумку на край письменного стола. Сидящий за столом пожилой лысый мужчина в потертой овчинной душегрейке поднял голову от какой-то миски в круге света настольной лампы и близоруко сощурился.
- Сереженька, ты? Добрый день. Холодно у нас, стены толстые. Сейчас еще что, вот прошлой зимой в шубах сидели, когда отопление отключили. Что это ты принес?
- Дед экспертным заключением разразился и ваши черепки назад прислал, - Сергей расстегнул молнию сумки, вынул сначала тонкую папку с бумагами, потом принялся доставать бесформенные шерстяные свертки. - Он полшкафа опустошил, заворачивал, так что, надеюсь, все цело. Если, конечно, ваш сержант на входе не побил, пока рылся.
- Рылся? - недоуменно переспросил дядя Миша, уже уткнувшись в папку.
- Должно быть, бомбу искал, - Сергей сверкнул веселой улыбкой. - Он тут у вас новенький, что ли? Я ему говорю, ты бы, мол, то, что выносят, обыскивал, кому надо ваш занюханный музей взрывать.
- Чего это занюханный! - обиделся дядя Миша. - Наш музей, между прочим, в позапрошлом году...
- Знаю, знаю, слыхал неоднократно, - добродушно махнул рукой Сергей, извлекая из первого объемистого свертка маленький черепок.
- Э-э... Это бы надо сразу на полку, - неуверенно промычал дядя Миша, с ужасом оглядывая заваленный тряпками стол, и закряхтел, пытаясь подняться.
- На полку? Что же вы сразу не сказали? - удивился Сергей. - Да сидите, я помню, где это было, сам поставлю.
Он споро загрузил свертки с черепками обратно в сумку и, насвистывая, углубился в лабиринт стеллажей. Дядя Миша с облегченным вздохом вернулся к чтению, приглушенно бормоча:
- О, вот это отлично!.. Мне тоже так показалось... Нет, это, я бы сказал, спорно, хотя...
- Ну, я пошел, - опять нарисовался у стола Сергей, - я там все назад поставил.
- Погоди-погоди, - всполошился дядя Миша, - ты же не рассказал ничего! Как Андрей Николаевич себя чувствует? Торопишься, что ли?
- Да нормально, спасибо. Вы бы лучше заходили к нам, дядя Миша, он будет рад. А я сейчас, действительно...
- Ну беги, беги, все нынче торопятся...
На выходе Сергея никто не пытался обыскивать. Он дружелюбно помахал охраннику, пообещал билетерше передать деду привет и благополучно покинул музей.
Через два квартала Сергей остановил джип в тени уже розовеющих кленов и вытащил из сумки закопанный в куче старых одежек продолговатый камень, объект хранения номер 813. Повертел в руках. Действительно, забавная каменюка, чем-то напоминает пресловутых идолов острова Пасхи. Он уронил камень на колени и задумчиво уставился вдаль.
Ну что ж, дружок, вот ты и перешел Рубикон, переступил тонкую грань, отделяющую обычного российского коммерсанта от банального вора. И совсем не больно. И соображение, что объект для музея большой ценности не имеет, уже не утешает. Скорее, наоборот. Как-то даже глупо губить, так сказать, свою бессмертную душу, воруя что-то никому не нужное. В хранилище наверняка есть множество куда более ценных вещей. И вынести легко. Лиха беда начало.
На душе было погано. Сергей заставил себя встряхнуться и решительно засунул камень обратно в сумку. Хватит рефлексии! Чтобы успешные ребята принимали тебя за своего, мало выглядеть и вести себя, как они - надо научиться думать, как они. Без этого настоящих больших денег не сделать. Какая там нафиг этика? Этика - совершенно лишний камень в шестеренках экономики, и чем скорее это печенкой усвоить, тем будет лучше.
Кстати, о камнях. У меня пока только половинка товара, и если не добыть вторую, все эти танцы вообще будут зря. Сказав "А", уже теперь поздно хлюпать. Пора говорить "Б".
***
Осень, почти весь сентябрь лишь кокетливо дразнившая горожан, чуть трогая то тут, то там зелень яркими красками, вдруг будто спохватилась. Невесть откуда взявшийся холодный ветер в несколько часов затянул небо сплошной серой пеленой, и с обеда зарядил унылый мелкий дождик. Пассажиры автобуса безуспешно пытались подбодрить себя и друг друга, обсуждая, что вот теперь-то, наконец, грибы пойдут.
Маша, глядя в непроглядное от дождя автобусное стекло, по которому догоняли друг друга серые капли, с тоской вспоминала счастливые прежние времена, когда они с дедушкой ездили по осени в Застуденье. Тогда в деревне еще оставалось целых три жилых дома, и три чахлые старушки встречали их, как манну небесную. Первые два-три дня они с дедушкой только что-то пилили, строгали и поправляли, и только потом уходили в лес.
Грибы у Ключ-горки не ждали унылых серых дождей, задорно выглядывали из травы веселыми крепенькими семейками. В буйных зарослях у развалин лесной избушки еще осыпалась перезревшая малина, а на склонах горки между камней было красно от брусники. Среди зелени блестели теплой медью стволы сосен, под ногами мягко пружинила хвоя, и все это, даже в ненастье, было словно подернуто дрожащим золотым флером, сбрызнуто кружевным светом, будто солнцем сквозь листву. Светлое место, светлое. Там это не нуждалось в доказательствах. И лишь тягостное чувство упадка и безвозвратного разрушения, стылой водой заполнившее вымирающую деревню, словно бросало тень на сияющее ликование древнего леса. Светлое место, утратившее хранителя...
Маша протерла рукой запотевшее стекло и попыталась что-то разглядеть. Автобус уже ехал по убогим новостроечным кварталам, беспорядочно заставленным одинаковыми панельными девятиэтажками. Она вздохнула и принялась протискиваться к выходу.
Автобус выдавил на остановку порцию сплющенной человеческой массы, брезгливо фыркнул выхлопом и уехал. Маша, конечно, не догадалась взять утром зонтик и вообще оделась не по погоде. Съежившись, прикрыв голову пестрым пакетом, она вприпрыжку помчалась к дедушкиному дому, безуспешно пытаясь перескакивать через лужи.
Принятые меры не очень помогли, Маша добралась до нужной двери насквозь промокшей, дрожа и стуча зубами. И все равно ей пришлось сделать над собой привычное усилие, чтобы позвонить. По правде говоря, в последние годы дедушка стал совершенно несносен - капризен, груб и нетерпим. И кто бы этому удивлялся, когда свежий ветер перемен и собственные больные ноги навсегда, до конца жизни, заперли его, дитя светлого леса, в этом унылом доме, в этом грязном вонючем подъезде? Можно понять. Нужно простить.
Но трудно смириться.
Маша глубоко вздохнула и нажала кнопку звонка. Дверь непривычно быстро рывком распахнулась, и она испытала пугающее чувство дежа-вю. На пороге стоял Сергей, квадратный внучек профессора Липатьева. В полном ошеломлении Маша застыла, не понимая, что происходит. Парень, похоже, тоже был несколько не в себе. Он растерянно сказал:
- Извините, я думал, это скорая...
- Скорая? - Маша очнулась. - Что с дедушкой? Что вы с ним... - не договорив, она ринулась в квартиру. Сергей шарахнулся в сторону, влипнув в стенку.
- Я ничего с ним не делал, - жалобно сказал он ей вслед, - я только пришел поговорить!
Влетев в комнату, Маша с первого взгляда поняла, что скорая уже не поможет. Обвал противоречивых чувств и мыслей в первый момент заставил ее попросту окаменеть. Тупо глядя на обмякшее в кресле тело, она бессильно опустилась на стул у двери.
Дедушка умер, и окончательно кануло в прошлое детство. И не осталось родных, кроме мужа и его матери. И уже не надо будет сюда ходить, заставляя себя выдерживать дедушкино вечно дурное настроение. И нечем больше оправдываться перед мужем. И теперь не светит дедушкина квартира. И можно забыть о чертовом идоле...
Осторожное движение сбоку заставило ее повернуть голову. Потерянно разбредшиеся мысли и взгляд, наконец-то, сфокусировались на одной цели.
- Бандит, - ровным голосом сказала Маша. - Вы его убили.
Накачанный, с характерной короткой стрижкой, детина, стараясь двигаться аккуратно, как слон в посудной лавке, присел перед ней на корточки и на удивление осмысленно взглянул снизу вверх.
- Послушайте, это не так. Клянусь, я ничего плохого ему не делал, просто хотел поговорить. Возможно, он расстроился... Ему стало плохо, и я сразу вызвал скорую. Пытался сам найти тут что-нибудь, но... В общем, когда я отыскал нитроглицерин, было уже поздно. Но я ни в чем не виноват, честно!
- А что вам от него было нужно? - тем же отстраненным тоном спросила Маша, глядя поверх его головы.
Сергей опустил глаза.
- То же, что и вам от моего. Я всего лишь хотел узнать, где остальная часть того идола.
- "Я только поднял пистолет", - прошептала Маша.
- Да нет, - досадливо поморщился он и вновь взглянул на нее исподлобья, - я ему вообще никак не угрожал. Честно хотел купить каменюку, предлагал хорошие бабки...
Удивление заставило Машу немного прийти в себя и снова взглянуть на него.
- Вы готовы платить деньги, чтобы профессор Липатьев смог написать еще одну статью? - недоверчиво спросила она.
- Дед? - еще больше изумился он. - Да бог с вами. Дед ничего об этом не знает. Я хотел сделать бизнес, загнать вашего идола. Знаете, какие бабки зашибают черные археологи? По отдельности две половины идола ценности не имеют, но вместе могут очень неплохо потянуть. Я навел справки... Между прочим, ни вы, ни ваш дед никогда бы не смогли его продать, а у меня есть связи, я знаю, как это сделать. Чего было так орать? Ни себе, ни людям! - Сергей встал и сразу, казалось, занял полкомнаты, но по-прежнему смотрел на нее ясными невинными серыми глазами.
Теперь Маша отчетливо представила себе всю картину. С отстраненным любопытством натуралиста она рассматривала парня, словно представителя какого-то неизвестного науке вида.
- Но ведь голова идола в музее?
Сергей смутился.
- Ну, я хотел найти остальное, а там я бы как-нибудь эту проблему решил, - он отвел глаза.
Наступившую тишину взорвал резкий звонок. Приехала скорая, и в комнате стало шумно и тесно. Медики, по-хозяйски расставив на столе свои чемоданчики, с деловитым спокойствием констатировали факт смерти пациента, куда-то звонили, кого-то еще вызывали. Обнаружив в лице Маши ближайшую и единственную родственницу покойного, дали ей подписать какие-то бумаги. Маша, все еще не отойдя от шока, соображала с трудом. В конце концов ей накапали успокоительного и оставили в покое, ведя все дальнейшие переговоры с Сергеем как с более вменяемым из присутствующих. Никто не поинтересовался, кто он такой и как сюда попал.
Дедушку увезли. В квартире снова стало тихо и как-то пусто. Словно из картины убрали центр композиции, и сразу проявился незаметный раньше фон - убогая разрозненная мебель, неряшливо разбросанная ветхая одежда, духота и висящий в воздухе затхлый запах. Опустевшее человеческое гнездо. Маша потерянно бродила по комнате, не зная, за что приняться.
- Зачем? - удивился Сергей. К нему давно вернулся прежний нагловатый апломб. - Это не к спеху, ведь квартира к тебе переходит, да?
- Нет, - Маша покачала головой. - Дедушка не успел меня прописать. Квартира вернется государству. Впрочем, вы, наверное, правы, должен быть какой-то срок...
Она рассеянно выдвинула ящик письменного стола, достала кипу беспорядочно сваленных документов и квитанций и попыталась их рассортировать.
- Погоди, погоди, как это государству? - Сергей, похоже, от изумления на пару секунд потерял дар речи. - Ты что, с дуба рухнула? Ну и что, что не успел? Ты же в натуре единственная внучка, не чужая тетя с улицы? Подмазать паспортистку, и пропишут позавчера, чисто конкретно!
Маша подняла на него глаза, не зная, смеяться или плакать.
- Если я попытаюсь дать кому-нибудь взятку, меня в лучшем случае выгонят со скандалом. В худшем - посадят. Я даже пробовать не рискну.
Она отвернулась. Ничего не скажешь, талантливый мальчик. Два плевка наугад - и оба в больное место. Если бы еще Костя был дома, может быть, он смог бы что-то сделать - и то вряд ли. В любом случае, он вернется только через неделю, к тому времени все будет кончено. И похоронами ей сейчас придется заниматься одной. Говорят, это дорого. Придется просить денег у свекрови... Ох! При мысли, что она услышит, Машу опять затошнило.
- Свекровь меня убьет, - машинально пробормотала она вслух.
- Свекровь? - переспросил за спиной Сергей. - А что твой муж, тоже такой же лох?
- Муж в отъезде, - вздохнула Маша. - Он челнок, так что, может быть, и не лох. Не знаю.
Она отложила в сторону откопанные среди бумаг паспорт и пенсионную книжку и принялась выбирать из оставшейся кипы старые письма. Сергей внезапно вкрадчивым тигриным движением подошел к ней, крепко взял за подбородок и повернул лицом к себе.
- Послушай, детка, мне сейчас пришло в голову - а, может быть, ты и сама знаешь, где остатки идола, а?
Маша, опешив в первый момент от такой наглости, резко дернула головой, высвобождаясь, и попыталась отодвинуться. Ей помешал стол.
- Что вы себе вообразили? - возмутилась она, глядя на него, закинув голову. - Неужели вы думаете, что я сейчас начну продавать за деньги то, что мой дедушка считал святыней? - она сама услышала фальшь в этой пафосной фразе и почувствовала, как вспыхнули щеки.
Сергей, внимательно глядя на нее, сам шагнул назад.
- Так знаешь?
Маша перевела дыхание. На какой-то момент, не веря сама себе, она вдруг почувствовала совершенно неуместное сейчас возбуждение от близости сильного и властного мужчины и покраснела отчаянно, до слез.
- Ну, положим, знаю, - нехотя пробормотала она и закусила губу, чтобы успокоиться.
- Ага, - удовлетворенно кивнул Сергей и, отступив еще дальше, небрежно присел на край комода. - Тогда я предлагаю сделку. Если уж тебя так смущают деньги, пусть будет бартер, ферштейн? Я помогаю тебе, а ты помогаешь мне - все по-честному.
Маша молча непонимающе смотрела на него.
- Я берусь решить твою маленькую проблемку с этой халупой. И с похоронами ты тоже навряд ли справишься, верно? Короче, я берусь все устроить, и за свои бабки, а ты будешь только бумажки подписывать. Взамен ты расскажешь мне, где идол. Идет?
- Это далеко, - беспомощно сказала Маша. - В Застуденье. Даже не в самом, а в лесу...
- Вот и чудненько. Прокатимся вместе в Застуденье, и ты мне все покажешь. Там дорога-то есть?
- Раньше была, - неуверенно ответила она, - только там уже лет шесть никто не живет.
- Ну ничего, на джипе прорвемся, - жизнерадостно заключил Сергей. Он встал, шагнул вперед и сделал странное движение, словно хотел снова взять ее за подбородок. Маша напряглась. Прервав жест на середине, он просто протянул ей руку ладонью вверх. - Заметано?
С ошеломляющим чувством прыжка в холодную воду Маша ответила:
- Да, - и робко тронула кончиками пальцев твердую ладонь.
***
К вечеру дождь прекратился, но тяжелое небо, набухшее темными мокрыми тучами, по-прежнему угрожающе нависало над головой. Пробуксовывая по раскисшим останкам дороги, джип с натужным рычанием выполз на пригорок и остановился. Впереди и внизу, наконец-то, открылась пойма Студёнки и серые пятна деревенских домов на берегу. Слева за речкой местность медленно, перекатами, понижалась - на горизонте, под тучами, ослепительно горела золотая полоса заката. Поросшие бором холмы на ее фоне казались черными и колючими, а лесистый склон справа полыхал в золотом свете прощальным фестивальным буйством красок.
Сергей, чумазый и потный, в грязной футболке, выскочил из машины и прошел вперед, поеживаясь от резкого ветра. Сюда они добрались только благодаря лебедке, и теперь он с беспокойством пытался рассмотреть дорогу, круто нырявшую вниз, к деревне. Дорога выглядела не лучше, чем до сих пор, и даже зацепиться не за что.
Молча подошла и остановилась рядом Маша, зябко обхватив себя за локти.
- Там точно никто не живет? - кивнул на деревню Сергей. - Что-то меня туда не тянет. Нам вообще-то куда?
- Вообще-то туда, на Ключ-горку, - она показала направо. - Только на ночь глядя в лес тоже соваться не стоит. Я в темноте и дорогу не найду.
- Думаешь, там лучше? - Сергей подозрительно разглядывал покосившиеся темные дома. - Эта дыра выглядит как отстойник местных привидений.
- Запросто, - хмыкнула Маша.
- Знаешь что, - решительно заявил он, - ночевать в заброшенном доме тоже не сахар. Мыши, клопы и тараканы - оно нам надо? Лучше съехать вон туда, на опушку, и остаться прямо там. У меня спальник есть, а ты можешь в машине спать. Нормально.
- А дождь пойдет? - неуверенно возразила Маша. - В домах хоть печки есть...
Сергей критически посмотрел на тучи, потом махнул рукой в сторону пылающего заката.
- Ветер оттуда, разгонит. А насчет печки - так мы костерчик разложим. У меня даже мангал есть, все дела, - он задумался. - Правда, мяса нет, - и обезоруживающе улыбнулся. Маша невольно улыбнулась в ответ.
Действительно, полоса чистого неба потихоньку расширялась, на глазах сначала алея, потом багровея. В быстро тускнеющем трагическом свете едва успели набрать хвороста, пока окончательно не стемнело.
После заката чудесным образом стих ветер. Они незамысловато поужинали бутербродами и сосисками, жареными на палочках, и потом просто молча сидели у костра, завороженные древней магией огня. Длинной веткой Сергей подгребал откатившиеся головешки к центру, вспыхивающие языки пламени на мгновение освещали его задумчивое лицо. Маше казалось, что с той стороны костра сидит кто-то другой, незнакомый.
- Знаете, Сергей... - начала она.
Он вскинул голову.
- Слушай, давай, наконец, на ты. Что ты все выкаешь?
- Ну... хорошо, - она смешалась. Повторила с запинкой, - Знаешь, мне кажется, ты не тот, кем хочешь казаться. Потому что... Когда ты забываешь, какой ты крутой, начинаешь говорить совсем как нормальный.
Он хмыкнул, бросил ветку и прислонился к березе за спиной, растворившись в тени.
- И когда я сказала про пистолет - помнишь? Ты даже не удивился. Узнал цитату?
В наступившей тишине с треском рассыпалась головешка, выбросив фонтанчик искр.
- У меня мать - учительница музыки, - неохотно сказал из темноты Сергей, - она меня оперой с детства задолбала. "Пиковая дама" у нее любимая.
Маша затаила дыхание, боясь спугнуть этот приступ откровенности.
- А твои родители здесь? - осторожно спросила она.
- Нет. В Тамбове, - он помолчал. - Я сюда в десятом классе переехал, деду помогать. Ну и учиться тоже. Он мне, на самом деле, прадед, я его так просто для краткости зову.
- А где ты учился?
- В горном. Я, вообще-то, геолог. Был, - он насмешливо фыркнул. - А теперь потолками торгую.
- Я видела такие магазины, - задумчиво сказала она, - и всегда удивлялась, кто там может покупать?
- Ну, я, например, могу. Мои сотрудники, наверно... Я им неплохо плачу.
Она задумалась, потом нерешительно сказала:
- Тебе не кажется, что в этом есть что-то странное? Ты покупаешь у таких же, как ты, и тем самым даешь им возможность покупать у тебя. А нормальные люди ни у кого из вас ничего купить не могут. Что же поддерживает этот ваш замкнутый круг в воздухе, выше всех остальных?
Он снова взял ветку и поворошил гаснущий костер.
- Думаю, что здесь никакого фокуса. В конечном счете, наверное, нас держит то, что так или иначе утекает из бюджета. Ну а бюджет держат миллионы лохов, которые платят налоги.
- И ты считаешь, это правильно?
Широкоплечий силуэт окончательно слился с темнотой, остался только голос - умный, язвительный и горький.
- Какая разница, что я считаю? Не в моих силах изменить систему, я могу только выбрать, с кем быть - с лохами или с волками.
Маша съежилась, обхватив руками колени.
- Значит, ты поэтому притворяешься тупым бандитом? Чтобы с волками жить?..
- Я не притворяюсь, - серьезно ответил он. - Я в самом деле стараюсь измениться, стать таким, как те, кто добился успеха. Потому что тоже хочу чего-то добиться.
- Но ведь это бессмысленно!
- Ты думаешь?
- Я хочу сказать, ради цели можно многим пожертвовать, но бессмысленно жертвовать самой своей сутью. Иначе тот, кто добьется успеха - это будешь не ты...
Он помолчал.
- Я выбрал путь. Ты выбираешь другой - и как, ты своей жизнью довольна?
Это был меткий удар. Но она не хотела так легко сдаваться.
- Нет. Но ведь так плохо не может быть навсегда! Рано или поздно все должно прийти в норму. Вон на Западе давно капитализм - но они же не пожгли свои библиотеки? Это у нас временное такое... затмение. Его надо просто пережить, продержаться, не потеряв чего-то главного в себе. И я стараюсь...
- Желаю успеха! - зло бросила темнота. - Ты движешься в правильном направлении!
Маша уткнулась лбом в колени, чувствуя, как вспыхнули щеки. Вот теперь не в бровь, а в глаз. Она судорожно вздохнула и вновь подняла голову.