- Ух ты! Светает! Вот заспал так заспал! - Никифор потянулся - рядом застонала и перевернулась на другой бок Алёна.
- Спит! Умаялась! - хмыкнул под нос Никифор и спрыгнул с сеновала на пол. Выглянул сторожко наружу - никого нигде. Только петухи начали голосить. Выскользнул из сарая и, пожимая широченными плечами, пырснул по росистой тропинке на огород. Там через прясло рухнул на луговую сторону и побежал к реке. Река вздымалась паром и растекалась туманом по прибрежным кустам. Домой пришёл, когда почти что рассвело. Посреди двора стоял отец Глеб ПанфилычЛаднов и с вожделением теребил добротные ремённые вожжи.
- Здорово, батя! - хотел Никифор промелькнуть в хату.
- Нет ты постой! Не рано ли по жалмеркам бродить зачал? А придут казаки с лагерей - и чё они тебе изделают? Совесть-то есть? А ежели б твою жонку (кабы была она у тебя, у шалопая), таскали бы кто ни попадя! И добро, что тебе Настасья отказала! А ну иди сюда, шалопут чортов!
Отец схватил сына за шею шершавой, корявой от работы рукой и хлестнул вожжами по упругому заду парня.
"Не сильно бьёт" - думалось Никифору -"значит добрый сегодня. Видно на рыбалку поедем"
Хлестнув для видимости ещё пару раз, Глеб отпустил сына.
- Иди собирайся дюжей! Щука с язём пошли - заосенело уж. Поедешь что ль?
- А то как!
- Так давай пошустрей, мать там всё приготовила, а я запрягу. Вон козаки уже подходят, а мы с тобой всё с бабами вошкаемся.
К воротам Ладновых подъехали на подводе братья Зябликовы Антон и Алексей и верхами ещё три козака.
- Долго зорюете, суседи дорогие! - растянул в улыбке щербатый рот Зябликов Антон. - Небось снова учил Никишку своего? - Антон кивнул на валявшиеся вожжи. - Надо, надо! Я вон своего молодшего тоже сегодня за ухи оттаскал. Иш ты, бабники какие! Женилки почти что не видать, а туда же!
Вершники все были знакомые с того конца станицы: Степан Сухорук, Пантелей Селезнёв и Роман Бубнов.Все были с ружьями.
- Вы что , козаки - на войну собрались, чи как? Что с ружьми-то?
- Ружжо не помеха, могёт пригодиться, алаши балуют, да и сайгу можно взять. - ответил Роман.
- И нам взять что ль? - засомневался Ладнов.
Ладновы быстро запрягли гнедую пару в большой зелёный тарантас, Никифор набросал душистого сена. Поехали.
- Блёсны взял? - спросил отец.
- А то!
- Лессы парные, тройные?
- А то!
- Пироги-то? Мать наготовила.
- А то! И чё ты, бать, привязался? Чё я малой, чи шо? Ты ж меня с Ганькой не ровняй!
- Ну ладно, ладно. Взял - и ладно.
Дорога от станицы Лагутинской шла на юг к Тургаю мимо Песковатки, что на той стороне Тобола, мимо аула Сарбай - здесь казахи были мирные, их давно приучили уважать русских. С ними торговали, гостевали, гуляли свадьбы. Многие казахи знали по-русски. А некоторые шалопутные козаки и в дом казашек брали - их ребята всё равно козаками вырастали, а девки ещё и красивше русских выхаживались. Иметь казашку в жёнах было не зазорно.
Дальше к Тургаю степь была тревожная. Банды молодых баев мотались по степи, набегая друг на друга и на приграничные русские сёла. Людей особо не обижали, а скот уводили. Потому-то и ружья козаки взяли с собой.
На второй день к вечеру приехали в аул Тургай. Остановились у знакомого казаха Балташа, сказал он, что где-то тут неподалёку банду встречали. Открыли самогонку. выпили-поели, переночевали, поехали.
Дороги уже не было никакой. Ехали по степной целине вдоль речки Тургай, заросшей по берегам тальником и камышём. Путь держали на озеро Ояк-Коль. Говорили, кто там бывал, что там рыбы в воде, что комаров в воздухе.
Ещё вёрст 50-60 и - вот он Ояк-Коль. Озеро было обширное, с одной стороны огорожено скалистым высоким берегом, а с другой к воде подходил голый степной берег, кое-где прерываемый камышёвыми зарослями.
Расположились в двух палатках, стреножили коней, сварили уху из пяти язей, которых успел до темна изловить Алёшка Зябликов, выпили, поели и разлеглись спать. Комаров почти что не было, так - пискнет один-другой над ухом, хлопнешь по нему лодошкой и снова спишь.
Уже утром тот же Алёшка сам поймался на щуку: когда он, поднявшись раньше всех, умывался в озере и мыл руки в воде. за руку его хватанула здоровенная щучара, ободрала кожу с руки и чуть было не откусила палец. Алёшка заорал - больше от восторга, чем от боли и побежал рассказывать и палец показывать.
- Значится так - учил Глеб Никифора - блёсны ставь мелкие, на язя. Молодой язь блесну не возьмёт, а крупный - самое то. Могёт щучка взять- малую отцепи и в воду отдай, средненькую, что по локоть, бери и в соль её. А коли чурбак схватится, блесёнку оторвёт, бог с ней с блесёнкой - другую привязывай. У тех камней не лови - окунь замучает. Он и тут могёт взять. ты бери, отказываться грех. Иди, лови, бог тебе в помочь.
Никифор пошёл вдоль воды вправо от лагеря, бросая с руки малую жестяную блесёнку. Парную леску он на левую руку намотал кольцами, на конце лески был поводок в две четверти длиной из белого конского волоса. Под ударами крупной щуки поводок обрывался и жалко было свинцового грузила- блесёнку было не жаль, их было много.
Прошёл с полверсты, пришлось вернуться - рыба в руках не помещалась, а торбу не взял. Вернулся, рыбу бросил в бочку с солью, а заодно запасся поводками, где он свинцушки заменил на железные гайки.Пошёл снова. Рыба брала почти на каждый заброс. Мелкую щуку отпускал, язя и среднюю щуку брал. Одну блесну "чурбак"оторвал. Надоело. Вернулся.
К берегу причалила парусиновая плоскодонка, в ней сидели Глеб и Антон Зябликов. Стали выгружать рыбу - в основном был язь. Язи посверкивали розовой чешуёй, быстро снули, а щука долго трепыхалась, её убивали уколом шила между глаз. Подошли другие рыбаки - все были сильно огружны. Четверть бочки навалили сразу.
- Позавтракать нодо да отдыхать - решили козаки. - А вы, мальцы (это к Никишке с Алёшкой) давайте сгоняйте вон к тому лесочку, он хоть и невелик, а дровишек насобирать можно. Самогону вам не положено - молоды ещё.
К вечеру Никифор с Алёшкой пошли к камням, прихватив с собой удочки на крепких берёзовых удильниках. Наковыряли рыбьих глаз в тряпочку и пошли к камням.. Берег был обрывистый, вода прозрачная - камушки на дне видно, и тёмными тенями бородили взад-вперёд крупнющие окуни. Уселись. Насадили рыбьи глаза на самодельные крючки, закинули. Сразу оба поплавка встали торчком и дружно ушли под воду. Торбу набили полную за полтора часа.
- Вы этими окунями нам рыбу всю испаганите! - ругался Роман Бубнов. Не могите больше таскать эту пакось. А если есть охота, то поймал да отпустил. По-божески будет.
Скучно стало Никифору. Они с Алёшкой взялись вести немудрящее лагерное хозяйство: разжигали костёр, варили еду, смотрели за лошадьми, ездили в лесок за грибами. Им было поручено попотрошить уже пойманную рыбу и всё время потрошить вновь пойманную. Этим и занимались. Рыбью требуху бросали в воду, её тут же расхватывала окунёвая мелкота. Пару раз, катаясь недалеко от лагеря, видели небольшие стада сайги. Сайгаки проносились в клубах пыли вдоль озера, видимо к водопою. Хотели взять ружья, но старшие не позволили - не сезон сайгу бить - зимой будем баловаться.
Свист, крик, топот, выстрел - Никифор выскочил из палатки, в лицо ему жарко дохнула морда лошади, и тут же он был сбит с ног лошадиной грудью, вскочил и ощутил, как за шею и за плечи захлестнул волосяной аркан-курык, рывок - и Никифора поволокли. Он потерял сознание.
Очнулся, когда сбросили его с коня как куль. Руки-ноги были связаны ремнями, был он весь в грязи и в пыли. Мучительно хотелось пить. Подошёл молодой красивый казах, ткнул камчёй в подбородок:
- Урус! Как звать? - по- русски говорил почти чисто.
- Никифор. Никишка. Воды дайте!
Казах что-то крикнул кому-то. Молодой парнишка принёс кожаный бурдючёк. Дали напиться.
- Ноги тебе развяжем, на коня сядешь. Наконе ездить можешь? Видно, можешь - козак! - казах засмеялся. - сейчас скакать будем, надо уходить. И ночью скакать будем и ещё долго. Уйдём в степь, далеко уйдём, твои не найдут. Хорошо жить будешь!
- А тебя как зовут?
- Джантай!
Поели курт и лепёшку, попили чай, поскакали. Коня дали доброго. Никифор скакал без седла. Через пару вёрст переходили на шаг, ещё через версту снова скакали. Никифор без труда узнал в кабыле, на которой сидел свою Катьку - значит лошадей тоже угнали, надежды, что козаки догонят, отобьют, не было. Видно, казахи вначале растреножили лошадей, а потом налетели на лагерь.
Ехали до полудня. Кормили коней, закусывали сами, снова скакали. Скакали ночью. За 5 суток отмахали 400 вёрст, так сказал Джантай. Банда была всадников 20, все молодые, весёлые. Смотрели на Никифора с добром:
- Урус, урус! - говорили.
Только сейчас Никифор разглядел, что таких как он, бедолаг-пленников везут около десятка - потому и банда кажется большой. Все остальные пленники были казахи. Вооружены были всадники луками и соилами - дубинами из берёзового корня. Этим соилом можно было череп разнести с одного удара, у троих-четверых видны были короткие кривые сабли, курыки были у всех. На некоторых всадников были старые заржавленные кольчуги, на некоторых - кожаные бехтерцы.
Руки пленникам уже давно развязали, уже не опасались, что сбегут - догнать и поймать беглеца в этой степи было нетрудно.
Кони были одной масти - гнедые, добрые кони с нечёсанными гривами и хвостами. От сильной скачки кони сильно сдали в теле, хотя кормили их отменно - овсом и ячменём. Трудно было всю дорогу с водой, но казахи, видно, хорошо знали дорогу - днёвки и ночёвки делали всегда возле маленького озерца или у затерянной в степи речки.
Большой аул Корасук-Казах из рода Аргынов раскинулся у большой, широкой реки, это было на полдороги до Шимкента. Остановились на 2 дня, оставили в ауле всех пленников и поехали в сторону от реки, сопровождали Никифора четверо, с ними был Джантай. Ехали до полудня. Съехали в глубокую и широку балку к небольшому светлому озеру. Немного поодаль виднелось другое озеро, поросшее по берегу тальником. Здесь было разбросано десятка полтора юрт, бродили собаки и куры, людей видно не было.
- Это наш Су-Кок! Слезай, приехали! Вот твой дом.
Никифор спешился возле большой просторной юрты, стоял разминал ноги.
- Это юрта моего старшего брата, убили его русские в прошлом году. Жена старая, родить не могла, а теперь уже не сможет никогда. Молодую жену брал - мальчишку родила, подрос он , а брат погиб. Выкупили мы его, здесь похоронили. Ещё надо родить. Будешь мужем обоим бабам. Надо, чтобы Айша ещё родила. По закону я должен взять весь дом брата на себя, но у меня своих 3 жены и детей 8 штук - вот мы и добыли тебя. Сделаем так, чтобы ты не сбежал - подщетиним тебя- не сбежишь. А Айша баба молодая,
сильная. Родить может, любить тебя будет. И старуху не обижай. Ей тоже раз в 10 дней мужика надо. Работы много, хозяйство большое, я дому брата поиогать буду. Я же сказал "хорошо будешь жить". Когда Айша родит сына и станет ему20 лет, мы тебя отпустим домой.
Пока Джантай это говорил, из юрты вышли: пожилая женщина в зелёном солопе и белом тюрбане, молодуха и пятилетний мальчуган - босый, голопузый в короткой юбчёнки вместо штанов.
- Старуху зовут Айна - продолжал знакомить Никифора Джантай, а пацана Джанибек.
К юрте собрался весь аул. Стояли, пересмеивались, указывали пальцами. В толпе было много молодых женщин, много детей. Подъехало несколько всадников.
- Сделаем маленький той по случаю моего возвращения и моей добычи, барана зарежем на твоих глазах, чтоб знал - свежиной тебя угощать будем. У меня и огненная вода есть - у русских за коня выменял. Свой айран есть, кумыса много. Бабы хорошие, хорошо жить будешь. Сегодня на цепи посидишь, щетинить тебя завтра будем. Пойдём посмотришь, как барана для тебя зарежем. У нас это по-старинному, джунгары научили.
Всем кагалом двинулись за аул в степь, здесь было много ещё зелёной травы, преобладала полынь, а дальше, куда только глаз доставал, был сплошной ковыль. Местность была добротная, одно озеро,видимо, было на ключах - не высохло за лето. И второе не высохло, хоть и было оно снеговое. Видно снега много зимой в балку наметает. Никифор и раньше бывал в казахских аулах, но порядок в этом ауле его удивил: весь аул был огорожен неглубоким рвом для сбора грязной весенней воды. Из рва вода отводилась каналом далеко за аул и накапливалась в отстойнике летом вода в отстойнике высыхала, и жители растаскивали грязь со дна на свои огороды, огороды были у всех. Всё это Джантай рассказал Никифору, пока они шли за аул.
Приволокли большую овцу. В 2 минуты остригли шерсть, связали ноги, пожилой казах Кират схватил левой рукой овцу за горло, у той выпучились глаза, придавил коленями её ноги и коротким кривым кинжалом полоснуловцу поперёк живота, овца жалостливо смотрела в небо своими светло-голубыми глазами, из глаз текли слёзы. Кират засунул руку под грудину овцы, нашёл сердце и сжал его в кулаке. Овца дёрнулась и умерла, глаза её закрылись. Никифор плакал.
- Ничего. Ничего! -уговаривал его Джантай. Привыкнешь. Хорошо жить будешь.
На той тоже собрались всем аулом, здесь же за аулом наложили на траву овечьих шкур, сели человек 10 мужиков, бабы и молодые стояли поодаль. Все всё принесли из своих домов: кумыс, лепёшки, курт,чик-чиги. Мужики пили айран, бабы и детишки - кумыс, все смеялись и галдели, гвалт был, как на русской свадьбе. Пожилые женщины посмеивались, глядя на свою товарку Айну.
Никифор напился "огненной воды", сделался пьяный и ему всё нравилось.
Его отвели в юрту, уложили спать со старухой, надев на ногу медный браслет привязав цепью за кол, который за юртой стоял.
Ближе к утру Айна подвинулась к Никифору ближе, горячей опытной рукой ощупала своего нового мужа, потом, ловко извернувшись, оказалась под ним, снова нащупала, вставила и застонало-захрипела-задёргалась. Отвалившись, Никифор почувствовал себя обгаженным, он отвернулся и тихонько заплакал. Он почувствовал, что жизнь его закончилась. что нет и не будет больше отца с матерью, не будет Алёны, не будет синего Тобола, а будет только смердящая перекисшим молоком старая баба, которая теперь гладила его по спине и лепетала: урус, урус....
Пришли 4 мужика, навалились, ноги вытянули, держали. Вчерашний Кират тонким острым ножём надрезал кожу на ступнях: по 2 надреза на пятках и один посреди стопы от пятки к пальцам, в надрезы вставили короткую щетину из конского хвоста, замотали ноги тряпьём и шкурами. Айша подтёрла кровь с пола.
Никифор лежал на спине, крепко зожмурившись, стонал тихонько.
Джантай уговаривал:
- Ничего, ничего. Молодец Никишка. Батыр будешь. Терпеливый. Вон Айна вся слюнями изошла - довольна баба. Слышишь, Никишка, вот, что я подумал: брата у меня нет, значит только Джанибек мой родной племянник в этой юрте, а ещё Айша родит - не родные мне будут. Хочу большую родню. Привезу тебе свою сестру, будет тебе третья жена. Ей уже 14 лет, родить может. Зовут её Ажар. Хорошая, горячая. А тебя кормить хорошо будем, чтобы детей делал.
Никифор слушал своего мучителя впол-уха, ноги горели огнём. Он весь горел. Замахал руками, чтобы все ушли.
Через неделю он попробовал встать на ноги и закричал от острой боли в ступнях. Ходить он не мог. Мог только ползти наколенях и на руках. Он приспособил на колени тряпочные с кожей нашлёпки и так тмог передвигаться возле юрты. Кормили его жёны хорошо. Видать второго барана зарезали. Мясо хранили в колодце со льдом. Пил козье молоко, пил кумыс и почувствовал, что толстеет.
В доме командовала Айша,а старуха была всегда чем-то недовольна, она всё время бурчала, а однажды побила маленького Джанибека и замахнулась на Айшу деревянным половником. За месяц Никифор худо-бедно научился говорить по-ихнему, а понимал уже всё. Двор у Никишки считался богатый: 2 жеребца, 3 мерина, 5 кобыл, один ишак, десяток кур и 3 десятка овец. Вся эта скотина, склады с фуражём и с продуктами находились под крытым двором. Стены двора были из плетней, обмазанных глиной и навозом, крыт двор был лёгкими жердями в перемежку со шкурами и войлочными полстями. За хозсйством смотрели работники отец и сын Турдиевы. Это были пленники-узбеки, их взяли под Ташкентом. Неугомонная Айна пользовала 17-летнего парня (звали его Иркин) для своих взрослых утех - приходила, брала за руку и уводила в коморку , где работники жили.
Кроме того в хозяйстве были две делянки: одна с ячменём, вторая с овсом - пшеница в этих местах родила плохо. Это узбеки догадались сеять ячмень для людей и овёс для скота.
Быстро наступила осень, а в ноябре уже насовсем лёг снег и замёрзли оба озера.
Никифор приспособился ездить на ишаке, он держал ишака рядом с юртой в пристройке, где кур держали, взбирался на него с помощью Айши, а иногда и сам и потихоньку ехал или скотину проведать, или на рыбалку. Казахи рыбу не ловили и не ели. Никифор изладил лессы из конского волоса, загнул проволочку, которую выдернул из старого ослинного седла, привязал крючёк, рядом с крючком привесил обломок детской ложечки (игрушки для Джанибека привезли 2 года назад из Карасук-Казах) - получилась блесна, на четвереньках выбрался на лёд, пробил топором лунку и в первую же рыбалку выдернулоколо десятка больших и маленьких щук. Пойманных окуней отпустил обратно в лунку. Айна ходела выбросить рыбу за дверь, но Никифор рявкнул на неё, а она потом , когда Айша сварила похлёбку , ела жмурилась и говорила " яхши". Джанибеку очень понравилась "уха" - это Никифор научил своих новых родичей новому слову.
Чтобы Айна не ворчала Никифор с Айшой уходили в крытый двор и там в коморке работников совершали своё молодое дело. Реденько перепадало и Айне. Ближе к весне стал у Айши подрастать живот. Айна быстро сообразила в чём дело но Никифор побил её камчёй - она рада была.
Джантай сдержал слово и в какой-то один ясный морозный день привёз у себя в седле молоденькую девушку - свою сестру. Она не хотела сходить с коня, схватилась за брата и плакала в гллос. Джантай снял её с седла и что-то говорил - видно уговаривал. Из юрты вышла Айша, взяла девочку за руку потом обняла, что-то ласковое говорила и повела в юрту.
- Пусть живёт. - проговорил Джантай. - не обижай её и Айне не давай обижать. Спать с ней будешь, она мне потом всё расскажет. Айша, я вижу, подтолстилась немало. Молодец Никишка!
Стрелки из лука казахи были никуда не годные. Камышовая стрела хоть и летела далеко, но не оперённая, лёгкая сносилась ветром и куда она прилетит, понять было невозможно. Прицельно стрелять было нельзя, можно было только навесной стрельбой стрелять, куда бог пошлёт. Никифор взялся это дело повернуть к хорошему. Он стал делать свои тяжёлые стрелы: пробивал в камышине перегородки, насыпал внутрь сухой песок или наталкивал мокрую глину. Одна треть такой стрелы была тяжёлая, оперение не требовалось, потому что "рулила" лёгкая часть стрелы. Дальность полёта возрасла ,и стрелу уже ветром не так сносило, можно было прицелиться, и пробивала такая стрела даже двойной кожаный панцырь. Убить такой стрелой не убьёшь но беды наделать можно было много. Надо только наконечник ковать подлиннее.За этими стрелами даже из Карасук-Казах батыры приезжали, заказ делали, баранов привозили. Никифор изумлённо ухмылялся " неужто сами догадаться не могут, почему стрела тяжёлая и воевать такой стрелой способнее".
У козаков в Лагутинской мальчишки уже давно не стреляли из луков, а стреляли из самострелов - можно хорошо прицелиться, стрела летит далеко, даже сайгу подбить можно. Никифор сказал Джантаю, чтобы тот добыл где-нибудь доски, можно даже горбыль. Джантай привёз 4 большие вязанки хорошего горбыля и сгрузил в крытом дворе, поговорил с сестрой - она отводила глаза в сторону, краснела и теребила свою длинную косу.
- Молодец Никишка - засмеялся Джантай и ускакал к своим юртам - их у него было три.
На первый самострел у Никифора ушёл целый месяц. Для ложа он использовал доску, для тетивы плетёный конский волос , а для лука - вымоченные в солёной воде тонкие берёзовые жерди. За жердями приходилось скакать или к самому Тургаю или наоборот - к Шимкенту. Бурундай-бий, голова Карасук-Казахского аймака, попробовав стрельбу из самострела, решил вооружить ими своё воинство, хотя всаднику воевать самострелами было неудобно: лук добром не натянешь и прицельность не та, что у пешего бойца. С самострелами бродили по степи безлошадные араты, добывая то пару зайцев, то волка, то сайгу. В своём ауле Су-Кок Никифор вооружил всех, кто хотел, острыми айбалтами, которые делал из тонкой сосенки, тяжёлыми соилами, мощными луками, тяжёлыми стрелами, сплетал из ивняка круглые небольшие щиты, делал кожаные шлемы и панцыри.
Такая работа давала не малый доход. Банда из Су-Кока выгодно отличалась от банд соседних аулов. В каждом ауле было 20-30 всадников. Бурундай-бий собирал иной раз до 300 воинов. Каждый воин должен был в своём ауле овладеть конным и пешим боем, тренироваться по 10 дней в месяц во всё летнее время, а из лука все умели стрелять сызмальства. Если батыры какого-то аула не были добром подготовлены в воинском деле, то у головы этого аула отбирали половину всех баранов, а самого наказывали палками.
В Су-Коке и в других соседних аулах пацаны предпочитали самострелы - сусликов и сурков подбивали тупыми стрелами, а по весне и осенью били на озёрах перелётную птицу.
Отшумели февральские пурги, пахнуло с юга теплом, осели сугробы, опоясовшие за зиму крытый двор, многие ярки окотились, обе коровы отелились, кобылы принесли троих жеребят, Айша стала совсем толстая и ходила ,переваливаясь с боку на бок, как утка. За хозяйством смотрели все: работники Турдиевы, Айша, Ажар, (дажеАйна кур щупала и яйца собирала) и Никифор. Он взялся обихаживать лошадей, а их было 10 штук, т.е. по-казахски 40 копыт. Никифор кормил коней грубым сеном, 2 раза в неделю давал овёс, поил чуть подогретой водой, повычесал все репьи и мусор из грив и хвостов, укрывал в морозы войлочными попонами, вместе с узбечёнком Иркином раз в неделю прогуливали коней: скакали с этим маленьким табуном по 25 вёрст в одну и в другую сторону.
Айша родила мальчика, Ажар забрюхатела, Айна злилась и била моленького Джанибека. И случилась беда: в пылу злобы и ярости старуха опрокинула чугунок с кипятком на голову шестилетнего мальчика, к вечеру он умер. Обезумевшая от горя Айша накинула на шею старухи аркан, выволокла её из юрты и, забросив свободный конец себе за спину, поволокла её вокруг юрты и проволокла 2 раза - остановилась только, когда Айна перестала дёргаться и извиваться - она померла. Суд, прискакавший утром из Карасук-Казах постановил похоронить обеих в одной могиле.
Айша висела на шее у Никифора:
- Не дай помереть маленькому Айбеку, не давай его в обиду, научи ездить на коне, пусть будет джигитом! Дайте я его в последний раз покормлю.
Она вынула большую смуглую грудь и сунула розовый, брызжущий молоком сосок, в ротик младенца.
Её оторвали от мужа и повели за аул, туда, где резали праздничную овцу, Айша встала на четвереньки, тот же самый Кират, встав над ней, хлёстко ударил её соилом в висок. Айша упала. Тело завернули в войлочную полсть, взвалили на храпящую белую лошадь и повезли к приготовленной могиле, возле которой лежало тело несчастной Айны. Айну посадили в выдолбленную нишу, вставили ей в руки пиалу с кумысом, заложили нишу досками, потом свалили в могилу труп Айши, засыпали могилу землёй и разбрелись по своим юртам.
Дома с малюткой на руках голосила беременная Ажар.
- Не грусти, Никишка ,не плачь! Такой закон! Ребёнка Ажар выкормит. Я тебе на помощь свою тётку привезу, она у меня молодая, мужа недавно сайга убила, будет тебе ещё одна жена. Если всё хорошо будет, ещё жену дам. У меня три, у тебя тоже будет три. Мне надо много родни.
Вторую жену Никифора звали Алтын. Это была молодая, миловидная, всегда молчаливая женщина, она была немногим старше своего нового мужа. Она появилась с двумя своими детьми, в юрте сразу стало тесно и шумно.
Жёны управлялись с детьми: Алтын няньчила маленького, Ажар кормила, ругала и ласкала своих беспокойных маленьких двоюродных братьев. Никифор учил мальчишек ездить на коне, они вместе ходили на рыбалку и охоту. Скота стало много, и Джантай прислал ещё отного работника, джунгара по имени Чогул.
Шло время: лето-зима, зима- лето и так дальше. Старики помирали, дети нарождались. Степь весной покрывалась разноцветными тюльпанами: красными, синими, фиолетовыми розовыми и даже белыми и чёрными. Потом летом степь делалась белая от ковыля, а зимой покрывалась неглубоким снегом. Балку, в которой находился аул Су-Кок, зимой заносило снегом - не пройти. Зато всё лето в балке была зелёная трава, даже когда степь выгорала от жары. И озёра были полны воды. Скот поили только из снегового озера. Снеговое озеро было полно карасей и карпов, а ключевое - щуки и окуней. Перелётная птица предпочитала снеговое озеро. Здесь её поджидали мальчишки с самострелами.
Ажар родила мальчика и двух девочек, Бахыт родила мальчика и девочку. Никифор начинал путаться кого как зовут. От третьей жены он отказался. Поставили вторую юрту, наняли работницу из местных бедных казашек - она приходила на день, а на ночь уходила. Приходила тоже со своей девочкой. Дети все играли вместе. Никифор с работницей не баловал.
Он теперь редко вспоминал свою станицу и свою родню - некогда было - жёны, дети, хозяйство, заботы. Уже 3 года, как Ажар "разула" Никифора - сама острым ножём прошлась по старым шрамам и выдернула всю щетину. Никифор поболел недели две и стал потихоньку ходить: сначала в юрте, потом вечерами за юртой, потом на коне уезжал в степь и там много ходил и мог уже бегать. Как-то и внимания не обратили, что не на ишаке он к крытому двору едет, а своими ногами идёт, что бегает он с ребятами возле своих юрт. Никифор решил в этом году съездить в Карасук-Казах на сабантуй, который ежегодно устраивали казахи в конце августа перед зимой. В этот же сабантуй голова аймака делал смотр джигитам - готовы ли в случае войны, готовы ли к хорошему набегу.
Приехал Джантай и говорит:
- Ай какой Никишка хитрый - уже своими ногами ходит и разрешения не спрашивал, сам от щетины освободился. Но это ты правильно сделал - ты мне сейчас уже не пленник, ты мне брат. Наши джигиты молодые и глупые, будешь их учить, я скажу отцам, чтобы их сыновья каждое утро к твоей юрте поъезжали - будешь учить наших джигитов, а то сами они ленивые.
Никифор с ватагой молодёжи скакал в степь, он отобрал четверых, которые на сваих конях будут участвовать в байге. Все стреляли из лука и из самострелов на 100 шагов, учил рубить саблей, но получалось плохо: две сабли сломали, один парень вывихнул плечо, только трое добром осваивали эту мудрую сабельную науку, все с успехом действовали соилами, с особым удовольствием парни боролись друг с другом. Занимались до обеда. Отцы сердились что молодёжь от хозяйства отлынивает. Ходили жаловаться Джантаю, но тот был неумолим.
Было Никифору в это время 34 года, старшему сыну (от Айши) Айбеку было 13 лет. "Это же мне больше сорока будет, когда меня обратно в Лагутинскую отпустят" - думалось ему - "Отец-мать, видимо, помрут, меня не узнает никто, и не нужен я там никому, там забыли уж про меня. Да и как осиротить здесь восьмерых детей - шестеро своих да два Алтынкиных. И жёны у меня хорошие и хозяйство доброе".
Уже давно мулла из Карасук-Казах приставал, чтобы обмусульманить Никифора, но тот взял нож, приставил его себе к горлу и сказал, что зарежется, если его будут обрезать насильно. Он крестился сам, научил креститься всех у себя дома, правда, крестились все по-разному : кто справа налево, кто наоборот. Никифор и сам не знал, какая в том разница.
На сабантуе Никифор поборол двоих, а потом и третьего - самого Нормухана. За годы, когда он ходил на четырёх, руки его накачались и стали сильные, как ноги. Никифор брал своих соперников левой рукой за грудки, правой - за мотню, приподнимал, левую руку отпускал и противник сам переворачивался в воздухе и становился на голову. Хотели уже дать Никифору барана за борьбу, но Нормухан потребовал чтобы Никифор с ним боролся. А был тот Нормухан и ростом выше Никифора на голову и животом своим толще вдвое. Джантай хотел отговорить Никифора от борьбы, но Бурундай-бий сказал, что надо.
Схватились. Оба держали друг друга за грудки, за халаты. Никифор чуял , что силён кыргыз непомерно, но сообразил быстро: рванул его на себя и завалился на спину, подставив обе ноги под брюхо противника, вытолкнул ноги вверх и Нормухан, взлетев, брякнулся всей тушей на траву. Никифор вскочил на ноги, а Нормухан встать не мог - он плакал. А потом крепко поцеловал Никифора и сказал ,что дарит ему барана из собственного хозяйства. Так Никифор два барана заработал.
Джигиты Су-Кока были не хуже других: и боролись хорошо, и стреляли добром, и соиламо били исправно, а саблями никто толком владеть не мог, но всё равно Никифоровы ученики лучше других рубили. Рубили лозу (видно у козаков позаимствовали) и глинянного идола. Идола никто срубить не смог, только Никифор, разогнавшись, зацепил лезвием сабли голову идола и тягой коня начисто срезал её - только срез блестящий остался.
Ещё одного барана завоевал Айбек, сынок Айши - он выиграл байгу на 20 вёрст.
Был той, все перепились, но не дрались, как это у русских бывает.
Взяли призы-баранов к себе в седло поехали потихонику в свой Су-Кок.
Быстрой птицей летела по степи тревожная весть: Джунгары! Джунгары! Большой жуз взяли! К Балхашу подходят! На конь, батыры!
Войско Бурундай-бия насчитывало около 400 воинов. Аул Су-Кок выставил 35 воинов. Все были вооружены луками, половина имела сабли, остальные имели соилы, айбалтами и курыками владели все. Айбалт это длинное деревянное копьё с обожжённым остриём, оружие в умелых руках смертельное. На всех было всего 4 ружья, а стрелять из них никто не умел. Говорили, что у джунгаров у всех ружья и даже пушки есть.
Джантай хотел оставить Никифора в ауле, чтобы за хозяйством присматривал, старикам помогал, работников гонял, но Никифор вооружился, сел на коня и встал в строй. Возле всадников крутились мальчишки. К Никифору подошёл его старший сынок 13-летний Айбек:
- Ата ты вернёшся? Там убивают. Ты вернёшся?Я не плачу, только апа плачет. Мы будем жить хорошо. В ауле оставались старики, женщины и дети, парни после 18 лет все были на конях. С Никифором уходил старший сын Алтын Касым.
Ватага Карасук-Казахского аймака ушла в степь. Шли небыстрой рысью, дарога была дальняя, надо было беречь коней. На следующий день и в последующие дни стали встречать отряды других аймаков, принадлежащих среднему жузу, потом их догнали воины младшего жуза. Степь, куда ни посмотри, была полна всадников. Шли от речки к речке от озера к озеру. Чтобы не сбивались отряды в одну неповоротливую массу часть их шла по ночам, уходила вперёд. Иногда ватаги ссорились между собой из-за места стоянки, из-за водопоя. По ночам вся степь на десятки вёрст кругом горела кострами. Во главе всего войска стоял опытный глава младшего жуза Алкен-батыр. Он был избран предводителем на общем совете старейшин в прошлом году, он сделал смотр всех аймаков и представлял, что общая численность его воинства должна составлять не менее 30 тысяч всадников. Алкен-батыр понимал, что надо быстрее встретиться с врагом и разбить его, пока не перессорились и не передрались плохо управляемые аймаки, где каждый хан и бий считал себя главнее соседа и подчас враждовал с ним.
Джунгары неудачно выбрали время для нападения - они выступили ранней весной, когда с водой и с травой для казахской конницы трудностей не было. У джунгар тоже была конница, но они больше надеялись огненным боем разогнать неорганизованные толпы казахов, они шли на северо-запад мимо Балхаша к границе с Россией, к местам обширных пастбищ и большого количества озёр и степных речек.
Подошли и переправились через быструю мутную реку Или. Здесь Бурундай-бий получил задание уйти вперёд с разведкой. Отряд уклонился вправо, обходя предполагаемое направление движения джунгар и через два перехода встретился с их следами-это были места стоянки большого скопления людей и конницы. Отряд был уже в тылу у джунгар. По количеству лошадинного помёта и людских испражнений, по остаткам от костров Бурундай-бий определил, что джунгарская орда была не менее 12 тысяч человек причём конницы было не более 2-х тысяч. Удалось поймать несколько отставших больных или раненных джунгар, сумели их допросить, соображения казахов подтвердились, выяснилось, что джунгары имеют десятка два пушек, их тащат верблюдами. Пленникам тут же отрубили головы.
Срочно с донесением на самых быстрых конях поскакали десяток джигитов.
Алкен-батыр бросил в обход джунгарского войска почти половину своих конников и приказал напасть на джунгар. Поняв, что они окружены, джунгары быстро и организованно заняли круговую оборону, напасть врасплох не удалось. Удалось только разгромить и рассеять немногочисленную конницу. Монгольские конники почти полностью были уничтожены. И хотя пехота оказалась в кольце, джунгары встретили казахов плотным залповым ружейным и пушечным огнём. Как оказалось джунгарские ружья бьют только на 200 шагов, а казахские стрелы летят на 300. кроме того стреляли джунгары с сошек, т.к. ружья были слишком тяжелы, и при стрельбе с рук прицельности не было никакой. Только пушки досаждали казахам. Алкен-батыр избрал очень остроумную тактику: вдоль всей обороны джунгаров постоянно день и ночь скакали казахские всадники осыпая их стрелами, они были недосягаемы для ружейного огня. Джунгарская пехота обессилила, находясь сутками в строю. По истечение третьей ночи на рассвете казахи с криками "алла" и "биря" всей массой со всех сторон атаковали джунгар. Избиение продолжалось до полудня. Даже не все пушки успели дать по одному выстрелу. Джунгары понимали, что пощады им не будет и отчаянно дрались своими неуклюжими ружьямии и короткими кривыми саблями, они не разбегались и не убегали. Но силы были слишком не равны. Джунгары погибли все, пленных не брали, раненных добивали.
Во время атаки Никифор видел, как упал с коня Джантай - попал под картечь. Картечная пуля пробила немудрящую кольчугу с ударила в сердце. Никифор полосовал саблей направо и налево, никли под его ударами монгольские солдаты, тут же взмахивали саблями приёмный сын Касым и сын Джантая Тауке.
После боя Никифор нашёл тело Джантая, оно стало уже остывать Везти тело друга через всю сепь домой - нечего было и думать. Втроём саблями вырыли могилу и похоронили Джантая - посадили в выдолбленную нишу дали в руки пиалу, досок не было нишу заложить - засыпали землёй. Везде куда ни посмотришь казахи хоронили своих земляков и родных - все друг друга знали. Братской могилы, как у русских, не делали.
Воинство уходило в свои аймаки. Гнали джунгарских коней и верблюдов, ехали кучами, ехали подвое-потрое, скакали поодиночке, это было уже не войско, а народ, который сделал своё дело и возвращался домой. Джигиты аула Су-Кок на третий день нашли друг друга, сгарбузовались вместе и ехали вместе. Останавливались на ночёвки, резали пленённых коней, допивали айран из похудевших бурдюков и ехали дальше. Не сговариваясь, отдали главенство Никифору - он выбирал направление движения, командовал ночёвку, командовал подъём, ехал в голове аула, выбирал, где рысью пройти, где проскакать, а где шагом. Аул плтерял пятерых бойцов, всех их похоронили по-хорошему.
В России в то время правили женщины: то императрица Анна, то императрица Елизавета. Казахи уже несколько раз просили русских царей взять их под свою высокую руку и наконец в степь был направлен отряд регулярного войска - полк пехоты при десяти пушках и сводный полк уральских и тобольских казаков. Отряд спешил на помощь казахам, но в этот раз помощи не требовалось. Казачий полк шёл впереди, а ещё впереди скакали казачьи разъезда. Такой разъезд набрёл в степи на стоянку воинов-казахов.
- Никишка! Ты что ли!? Вот где довелось увидеться! - к стоянке подъехало с десяток казаков, среди которых Никифор узнал Алексея Зябликова.- Ты-то откуда здесь?
- Воюю! А ты?
- Служу! Вот едем вас выручать от джунгар.
- Да мы вроде как управились. Ну ладно - выручайте дальше, их ещё много на нашей земле.
- Уж и земля это стала твоей? Домой-то собираешся? В станицу возвращаться думаешь?
- Это как жизнь покажет, как судьба повернёт.
- Неужто не вернёшся!?
- Я ж говорю - как судьба укажет.
- Держит кто тебя?
- Судьба держит. Люди вот эти держат, с какими я тут воевал.
- А за что ты воевал?
- За дом свой, за жён, за детей, за степь, за речки и озёра, за хозяйство своё.
- Что и хозяйство большое имеешь?
-Большое-не большое, а жить-то надо, везде люди живут. Как там наши?
- Отец с матерью твои померли, брат твой Ганька там наворачивает. Так вернёшся, чи как?
- Друга и, считай что брата, у меня тут убили, семья у него большая : жёны, дети - кто поможет? Свои должны помогать. Вот сыновья подрастут, обженим их, внуков дождёмся, тогда посмотрю - может смотаюсь в Лагутинскую.
- Ну, дык что ж? Езжай в свой аул. Как он хоть зовётся?
- Су-Кок!
- Езжай в свой Су-Кок!
Они расцеловались. Алёшка смахнул слезу и долго смотрел вслед уходящему отряду вольных и преданных друг другу людей.