Белая как мороженое птичка прыгала по верхней грани толстого стального листа, весело блестевшего в солнечных лучах. Лучи падали так, что Стив видел пыль, клубившуюся в рваных дырках. Лист был порван и покорежен, однако остался гладким. Благодаря этому в нем как в зеркале отражалось местное светило, в каждом изгибе - по-новому. Это все - птичка, дыры, жизнерадостные блики, было в такой гармонии друг с другом и со всем миром, что казалось, разрушительная рука человеческой цивилизации не касалась этих мест много лет.
Однако птичка прыгала по стальной грани только пятый день. Немного жуткие, но так сочетающиеся с ней прорывы в листе образовались, когда под действием направленной плазмы стенки шахты начали надуваться как дрожжевое тесто и, в конце концов, не выдержали и стали отходить. В огне шахта обновилась, сбросив старую стальную одежду, показала свое истинное бетонное нутро. Заклепки из особо прочного сплава честно выдержали испытание, первыми лопнули стальные листы.
На второй час атаки шахтная ракетная установка орбитальной защиты со всеми забытым серийным номером и звучным прозвищем Акелла прекратила свое существование, что несколько огорчило командира полка, радовавшегося за лучший в части расчет, входивший в десятку самых метких взводов орбитальной обороны планеты.
Расчет помянули двумя секундами молчания, а бесполезную, уже насквозь прожаренную дырку накрыли защитным полем. Оно уничтожило бы первое живое существо, попытавшееся проникнуть в шахту. Какое значение имела защита, уничтожающая безмозглого кролика и отключающаяся? Да никакого. Только со времен отлова вражеских шпионов на разбитых блоках Красной крепости, когда поля ставили постоянные, сохранилась такая традиция. Вроде как в память о погибших там. Горечь сослуживцев была недолгой - еще через час вслед за установкой исчезла и сама воинская часть, даром что гвардейская.
Сейчас по стальной грани мирно скакала местная летающая органическая форма жизни, выделяющаяся характерным белым окрасом короткого оперения, не представляющая опасности и лучше других ассимилировавшаяся с человеком, пристрастившись пить некоторые виды переработанной органики, а именно - пиво. Так про птичку гласила статья в полковой стенгазете. На самом деле - воробей воробьем, только белый и на "Оболонь" их слетается как пчел на мед.
Сержант Стив Далтс, регулярно организовывавший среди вверенных ему бойцов ознакомление со стенгазетой, это прекрасно знал. Того, как он сумел выжить в кошмарном бреду раскаленной шахты, сержант не ведал. Атака застала его не на боевом посту, а в холодильной установке. Что именно она холодила, Стиву никто не говорил. Чинить поломку вместо заболевшего специалиста пришлось именно Далтсу, получившему на гражданке соответствующую профессию.
Нету еще такого холодильника, что защитил бы человека от направленных плазменных потоков, обреченно падающих с орбиты как кара Господня. Тем не менее, весь расчет установки был мертв. Стив каким-то чудом сумел очухаться в починенной им, но снова - теперь уже навсегда - испорченной системе охлаждения. Трубу, в которой он оказался, завалило с обеих сторон, зато открылась щель непосредственно внутрь ствола шахты. Там оплавившаяся и покореженная сталь не могла больше держаться сама и опустилась отдохнуть на бетонные выступы. Что-то говорило Стиву, что, как и холодильники, легла она навсегда.
Вместе с защитником планеты в шахте чудом уцелели две таскавшиеся им с собой канистры - с неочищенной водой, предназначенной для технических целей, и с пивом "Оболонь", предназначенному к заморозке - на пробу.
Когда Стив пришел в себя и выбрался в ствол шахты, была уже середина следующего за атакой дня. Удалось ли отстоять планету и не допустить высадки десанта, он не знал. Из шахты Стив видел только местное солнце - желтое, как на Земле, стенки шахты - шелушащиеся, как старая луковица, только вовнутрь. По этим стальным листам, когда-то гладким как щека младенца, теперь можно было легко подняться хоть на самый верх. Всего до бетонного барьера, куда уже осыпалась земля, оставалось подняться метров пять. За полметра до желанного выступа сержант вспомнил, что как раз там должно проходить защитное поле. Оно ни за что не выпустит его на свободу. Далтс резко остановился и вгляделся в небо, как будто там был ответ на так и не сформулированный вопрос.
Стив с тоской посмотрел на бетон и медленно соскользнул обратно в трубу охлаждения. До самого вечера он излазил завалы, не дававшие ему воспользоваться нормальным выходом. Его могли забыть закрыть, но все усилия сержанта оказались тщетны. Трубу намертво заблокировало с обеих сторон, выползти во внутренние помещения установки не представлялось возможным, рассчитывать можно было только на помощь извне. С одной стороны, если к шахте никто не подошел в течение первых часов, то уже и не подойдет. Судьба полка была Стиву вполне очевидна, но битых два часа он надрывал свою луженую глотку в попытках докричаться до кого-нибудь.
Все было напрасно, никто не появлялся на обгоревшей поляне, чтобы послушать дикие и все менее и менее человеческие крики, раздававшиеся из странной дырки. Она недавно появилась посреди поляны, но уже успела подзасыпаться землей и подзарости травой.
Стив сел на карниз, образовавшийся при высунувшейся в ствол шахты трубе, охватил голову руками и обреченно завыл, мерно раскачиваясь из стороны в сторону. Только сейчас он окончательно понял ситуацию, в которую его угораздило попасть. Сержант умел монтировать и чинить охладительные системы, управлять некоторыми периметрами защиты установки, на которой служил, командовать солдатами и стрелять из личного оружия. Его учили умирать за страну в любом месте, где придется, грудью встречать удар превосходящего по силам врага. Стив не знал, научился ли двум этим наукам, он прилежно старался, но ни разу не пробовал.
Умирать от безысходности, беспомощности и жажды во всеми забытой ракетной шахте под когда-то грозным, а сейчас - дурацким названием "Акелла", его никто не учил. Бывшее когда-то ловушкой для шпионов защитное поле, сейчас осталось традиционной одноразовой игрушкой. Сержант понимал, что выхода нет, так как нет входа, но такой ответ на лихорадочные запросы инстинкта самосохранения подсознание упорно не принимало и заставляло опять озираться в поисках непонятно чего.
- Умирать медленной ритуальной смертью, да каким же богам меня приносят в жертву!?
Внезапный отчаянный вопль Стива остался без ответа, только с высока раздался какое-то щебетание. Он поднял голову и произнес угрюмо
- Ну вот, уже ангелы мерещатся.
Однако, несмотря на некоторое внешнее сходство, в потоках солнечного света, действительно придававших ему некоторый мистический шарм, кружил вовсе не ангел, а местный белый воробей. Ничтожная птичка, улетевшая далеко-далеко от шахты, когда шла атака, теперь вернулась в места гнездовий. Вся ее родня была раздавлена упавшей антенной.
Стив так и слышал в щебетании воробья "Где мои дети, пришелец со звезд? Где мои дети?". Он не знал ответа на этот вопрос, как птичка не знала ответа на вопросы Стива, насчет богов. Сделав несколько кругов, абориген этой полянки присел на бетонном козырьке - совсем рядом с тем местом, где должно было проходить защитное поле.
От ожидания чего-то, какого-то внезапного откровения, у Стива сперло дыхание. Вот сейчас, еще немножко, воздух наверху зальет мерцающей синевой, как на дискотеке... Только ничего не происходило - птаха попрыгивала на месте и сердито верещала на сержанта. Тот обернулся, вставая, и вдруг заметил истинную причину недовольства белого ангелочка. Рядом со щелью, ведущей в трубу охлаждения, лежала канистра, и пиво вытекало через неплотно запертую крышку, стекало по калеченным стальным листам вниз, туда, куда пришелся фокус удара вражеского корабля, где все спеклось в однообразную серую массу.
Идея родилась в сержантском мозгу быстрее, чем рождалась брань на солдат, нерадиво читающих стенгазету. Он бросился к емкости и поднял ее. Оставалось около четверти канистры обожаемой местными мелкими пернатыми жидкости. Этого хватило бы на огромную стаю воробьев, но должно было заманить в шахту только одного. Только один белый комочек, устремившийся вниз, и сержант свободен.
Стив поднял канистру над головой и потряс. Воробей взволнованно пискнул и, совершив один круг над отверстием шахты, уселся на прежнее место.
"Чует поле, скотина", - подумал Стив, а вслух сказал:
- Иди сюда, пташка. Видишь, какая вкусная, питательная Оболонь. Все твое дурацкое племя тащится от нее как сержантский состав моей установки тащился от молоденькой жены майора. Лети сюда, дура!
"Дура" прочирикала что-то осуждающее в ответ, смешно подпрыгивая на своих воробьиных лапках. Весь ее вид выражал "Ну же, ты и так труп, кидай сюда канистру, она тебе все равно не нужна.
"Конечно", - снова подумал Стив. "Ужрешься человеческим пивом, поживешь среди железа, так не то, что защитное поле чувствовать будешь, свое начнешь генерировать".
- Ну ладно, хитрая тварюга. Сейчас я дам тебе немного, чтобы ты не сомневалась.
Сержант Далтс забрался на самый верх, насколько позволяла его осторожность, и плеснул немножко жидкости через край. Оболонь образовала небольшую лужицу, но, так как ссыпавшийся на бетонный козырек земляной покров лежал под уклоном, то она начала медленно стекать вниз.
Воробей сразу оживился и начал тыкаться своим клювиком в землю, куда попала жидкость. Они пили воду совсем по другому, не так неуклюже, и никто не знал, почему так получалось. В это время Стив стащил со своего потного тела рубаху защитного цвета с сержантскими знаками различия на рукавах и, хорошенько размахнувшись, кинул ее вперед и вверх, за бетонный барьер, туда, где белая птичка стучала по пропитанной украинским пивом земле.
Рукава рубахи остались у него в руках, и Стив, забросив ее, тут же дернул обратно. Без результата. Воробей не забыл об осторожности и, лишь только почуял опасность, резво отпрыгнул в сторону и взмыл в воздух.
- Чертова дрянь! - Крикнул Далтс и взмахнул рубахой, как будто мог исправить неудачу и достать летающий и встревожено щебечущий белый комок, вновь принявший нарезать круг за кругом над жерлом уничтоженной шахты.
Наступил вечер, сержант еще дважды повторял свои попытки, но все с тем же неутешительным для последнего представителя орбитальной защиты этой планеты результатом. Тот неизвестный Стиву факт, что вражеская атака завершилась полным поражением его страны, сержанту был абсолютно фиолетов. С каждым часом ему все больше и больше хотелось наверх. Просто - наверх, не к людям, не в родную часть, не к маме. За этот день весь смысл жизни, вся мировая мудрость сконцентрировалась в этом желании - наверх, сейчас и сразу.
Стив думал попытаться изловить птичку и затянуть ее к себе сквозь поле ночью, когда, быть может, ее чуткость ослабнет. Однако с приходом темноты силы покинули измотавшегося за день сержанта, и он прилег поспать, хлебнув перед сном грязной воды, раз уж больше пить и есть было нечего. Сержант не хотел тратить пиво на себя. По крайней мере, сейчас.
Наутро Стив посмотрел наверх, так и есть. Птичка сидела на своем бетонированном месте, как будто никуда на ночь и не улетала. Увидев Стива, она прочирикала что-то ободряюще.
"Давай, мол, уже. Я заждалась, выкидывай сюда Оболонь и можешь дальше честно помирать", - такие образы рождали издаваемые воробьем звуки в голове сержанта. Он (сержант, не воробей!) подумал, что белая птичка сидит на своей грани как на посту. Эдакий дневальный по установке.
- Слышь, пернатое, хочешь пива? Чирикай, не чирикай, так знаю, что хочешь. Его есть у меня, слышь чего говорю, пернатая дрянь? Сейчас поднимусь, налью.
Стив взял канистру и пополз вверх, ловко цепляясь за стальные выступы. Птичка молча наблюдала это, подпрыгивая на месте от нетерпения. Когда сержант забрался так высоко, как мог, оказалось, что она наотпрыгивала уже с полметра и так легко ее снизу не достать. Сержант ловко пристроился на верхней грани отошедшего от бетона листа и осторожно налил Оболони в крышку, чуть-чуть, на самое донышко.
- Ну что, птица, лови. - Сказал он и плеснул наверх.
Воробей чирикнул что-то, но не приближался. Сержант не видел этого за козырьком, но чуял своей военной шкурой.
- Боишься меня? Правильно боишься!
С этими словами Стив плеснул еще немного, но осторожно, так, чтобы Оболонь пролилась на самый край бетонной окружности и капала потихоньку вниз. Довольный собой, он спустился обратно, следя, чтобы не облиться пенной жидкостью.
На верху послышалось осторожное чирикание, перебиваемое стуком клюва по бетону. Вот над козырьком уже показалась беленькая воробьиная головка, еще мгновение и она склонится над шахтой, преследуя ускользающие капли. От волнения глаза Стива чуть не выскочили из своих орбит, но нет, птичка удержалась и, довольно чирикнув, отскочила назад, оставив остатки пива стекать вниз.
- Ты не получишь больше не капли, дрянь! - Взревел сержант.
От неожиданности птичка подпрыгнула на месте раза в два выше, чем прыгала до этого, и на всякий случай отлетела от края карниза. Через пару минут сержант успокоился, на него нашла вчерашняя обреченность, он сел на край трубы и снова тихо завыл. Воробей опять оказался наверху, почирикивая что-то в такт стонам Стива.
Прошло еще четыре дня с того момента, как сержант орбитальной обороны, запертый защитным полем внутри ствола шахты, увидел белую птичку, свой ключ к спасению, свою надежду. Свет местного Солнца отражался от покореженных стальных листов под самыми неожиданными углами, и в мозге потенциального наблюдателя могли возникнуть причудливые неземные картины.
Стив Далтс, человек в изодранных камуфляжных штанах и с сержантскими знаками различия на намотанной на голову рубахе, упорно карабкался вверх по толстым стальным листам, ему осталось до бетонного кольца, ограждавшего ствол шахты от засыпания землей, совсем чуть-чуть. За прошедшие дни оставшийся без пищи могучий сержантский организм уже не был способен преодолевать полосы препятствий с такой скоростью, как это было в училище. К штанам на ремень были подвешены две канистры - одна полупустая, с технической неочищенной водой, другая заполненная разве что на одну десятую пивом.
- Последний шанс, тварь. Последний твой проклятый шанс спасти меня.
Стив прохрипел это с уверенностью гвардии сержанта, не привыкшего сомневаться. Обозванная тварью птичка сидела наверху, привычно отлетев от края карниза при приближении Далтса.
- Пей! - земля на краю карниза потемнела, насыщаясь продуктами деятельности пришельцев, теперь уже почти исчезнувших.
- Пей! - и снова маленькая лужица потекла вниз, к краю и дальше - на дно ямы, бывшей когда-то стволом шахтной установки, а теперь - просто засыпающимся памятником самой себе.
Птичка осторожно начала клевать землю, Стив резким движением содрал с головы рубаху и, почти не готовясь, ударил ею по карнизу и по каплям Оболони. Белый воробей с громким злым чириканьем вылетел из под импровизированной ловушки и принялся носиться над шахтой, как будто человек должен был только напоить его, как будто в этом заключался смысл существования пришельца в этой дыре.
Рывок оказался слишком сильным, Стив не выдержал усилия, пальцы, вцепившиеся в грань стального листа, бессильно разжались, и его тело полетело вниз, страшно ударяясь о тут и там выступавшие обрывки металла, пока не упало с глухим шлепком.
Дно шахты спеклось в единую плотную массу, так интенсивно было воздействие плазмы в этом месте. Тело Стива, пролетев около семи метров, скатилось ближе к центру, выпавшая канистра лежала у края. Солнце стояло в зените, и вся эта площадка была залита яркими лучами света, многократно отраженными стальными стенками. Если бы сержант был в сознании, он мог бы подумать, что это снова, на этот раз персонально против него, проводится плазменная атака.
К вечеру он открыл глаза. Волшебная искорка жизни еще теплилась в теле Стива, которое теперь было приведено в окончательное соответствие с окружающим пейзажем. Стальные листы покалечили его, как будто завидуя, не слабее, чем плазма покалечила их самих. Сержант попытался пошевелиться и тут же тихо застонал. Внезапная боль была всеобъемлющей, она пронизывала его насквозь, но на громкие жалобы сил уже не хватало. Кому тут жаловаться?
Ныло плечо, болели обе руки и окровавленная голова. Но сильнее всего болела нога - в самой ее верхней части, где она уже теряла свое благородное название.
"Вот ведь получил по заднице", - подумал сержант с самоиронией трупа. "У бабушки так было", - пришли почему-то детские воспоминания. Она вот так пробиралась утром на кухню, осторожно, чтобы не упасть, опираясь на стенку. Бабушка была старая, но не любила ходить с палочкой, убеждала всех, что может ходить и так. По пути стена прервалась дверным проемом, обычно открытым. А тогда дверь была закрыта и подслеповатая старушка, не заметив ее, оперлась. Конечно, упала, громко кричала и после этого совсем уже не ходила. "Перелом шейки бедра", - сказал тогда врач. "Не лечится, практически не оперируется, само не срастается".
Стив подумал, что это - тот же самый перелом, теперь уж он точно никогда никуда не выберется. Он попытался перевернуться, но, ослепленный резкой болью в бедре, вернулся в исходное положение. Раненое место чем-то приятно холодило. Стив скосил глаза и обнаружил, что, шевельнувшись, пролил воду из закрепленной на поясе фляги - во время полета с нее сорвало крышку, но немножко влаги еще сохранилось.
"Есть вода, которую пьют, чтобы жить, и есть живая вода", - вспомнил сержант слова какой-то древней песни, весьма, впрочем, любимой его солдатами. Он со стоном пошевелил шеей, оглядываясь на другую канистру, с пивом. Из нее вытекли остатки, образовав маленькую лужицу. Рядом с лужицей валялся трупик воробья, местной летающей органической формы жизни, выделяющейся характерным белым окрасом короткого оперения. Теперь окрас был слегка зеленым, с синью, что указывало на воздействие на организм защитного поля.
На лежавшей посреди лужи канистре сидела родственница воробья и смешно стучала клювом по стальной запеканке с Оболонью.