Политыко Марина Борисовна : другие произведения.

Другие годы

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:

Обложка []


 [Marina Minaker]

Оглавление
   Часть первая Часть вторая Часть третья Часть четвертая Часть пятая


  

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

  
  

   Спрессованная стопочка листков,
   билетов именных и пропусков
   на право беспрепятственного входа
   под своды наступающего года,
   где точно обозначены уже
   часы восхода и часы захода,
   рожденья чей-то день и день ухода
   туда, где больше нет календарей...
  
   ...И снова первый лист перевернуть -
   Как с берега высокого нырнуть
   в холодное бегущее пространство.
   Ю.Левитанский

ГЛАВА 1

  
   Я так боюсь, что всех, кого люблю, утрачу вновь,
   Я так теперь лелею и коплю людей любовь.
   О.Берггольц

  
   Объявили посадку. Пассажиры рейса Минск - Тель-Авив, подхватив свой ручной багаж, поспешили к выходу, где их ждала дежурная аэропорта с непроницаемым выражением лица. Женя не торопилась. Она и в той, прежней жизни, никогда не торопилась занять место в очереди, а сейчас тем более. Да и как может торопиться человек, который не живет, а перемещается в пространстве: само это слово не предполагает скорости, а лишь ее имитацию.
   Три с половиной часа в полете. Она знала, что она их не заметит, погруженная в свои мысли. Когда самолет пошел на снижение, и пассажиры в своем большинстве прильнули к иллюминаторам, Женя продолжала сидеть с закрытыми глазами. Вот и закончилось это благословенное время, когда она принадлежала только себе, зная, что не услышит ничьих вопросов о ее самочувствии и настроении, не будет ловить на себе сочувственных взглядов: она была среди чужих. Тогда зачем она прилетела сюда? На этот вопрос она не успела ответить: надо было двигаться к выходу.
   Она впервые в Израиле, но естественное любопытство первых минут пребывания в новом месте не возникло у нее, лишь краешком сознания отметила, что тепло (в Минске было холодно и пасмурно) и пахнет по-южному: нагретой землей и незнакомой зеленью.
   Паспортный контроль прошла на удивление быстро: она ожидала большего количества вопросов и более дотошной проверки. Водрузив сумку на тележку, отправилась за своим скромным багажом. Глубоко вздохнув, как будто собиралась с духом перед тем как тянуть экзаменационный билет, направилась к выходу. Почти сразу увидела Марину. Они не виделись два месяца. Всего два или целых два? И этот вопрос остался без ответа, потому что и Марина ее увидела и бросилась к ней. Обнялись, и вдруг на Женю сошло какое-то успокоение. Значит, по крайней мере, вопрос "зачем она сюда прилетела?", возникший в самолете, не повис в воздухе.
   Обычные при встрече после длительной разлуки объятия, поцелуи, восклицания, достаточно беспорядочные, но эмоциональные. Материализовавшийся вдруг Володя подхватил ее багаж. Вопросы - ответы:
  -- Как прошел полет? Устала сильно? Голодна? Пить хочешь?
   И вот они в машине и едут в Ришон-ле-Цион. Квартира оказалась на последнем пятом этаже, с выходом на крышу, которую им за отдельные деньги разрешили обустроить. Они и обустроили: первым делом установили огромный парусиновый зонт, под ним - обеденный стол и стулья. А вокруг - цветы, цветы, цветы. В ящиках, горшках, кадках. Там, на крыше, и прошел первый израильский обед. Если не считать хумуса и салата из баклажанов, называемого здесь хацелимами, все остальное было достаточно традиционным: запеченные телячьи ребрышки, много свежих овощей и обязательные на южном столе - зеленые и черные маслины. Традиционным было и поведение друзей: Володя был, как всегда, многословен и говорил громкой скороговоркой. Марина, как всегда, сдержанна, спокойна, улыбчива. И внешне трудно найти более разных людей: он высокий, по-спортивному подтянутый, бритый почти наголо. Она невысокая, полноватая, очень женственная, с копной медно-рыжих кудрявых волос и большими зелеными глазами. Но на этом различия заканчивались, и начиналось сходство: сходство отношения к жизни и людям. Здесь была полная гармония и единодушие. Вот если бы еще Женя могла по достоинству оценить Володины шутки и Маринины рассказы... Но она не могла, хотя и старалась, насколько позволяли силы, не портить им обед, который супруги с такой видимой любовью готовили и подавали.
   Вечером Марина зашла к ней в комнату и сказала:
  -- Этот разговор не буду откладывать в долгий ящик: у нас не так много времени. Я тебя уговорила приехать не для того, чтобы развлекать - это бессмысленно да и безнравственно. Не для того, чтобы помочь тебе забыть твое горе, этого никогда не случится. Но можно и нужно научиться с ним жить, чтобы оно тебя не раздавило. Со временем тебе станет легче, воспоминания об Андрее не будут такими болезненными и обжигающими, но до этого времени нужно дожить. И не задавай вопросов: "Для чего?" Ты знаешь ответ: ради Ани.
  -- Моя задача, - продолжала Марина, - заставить тебя разговориться, заплакать, освободить душу. Если это произойдет, будешь жить дальше и с горем справишься.
   Та поспешность, с которой Марина вышла из комнаты, дала понять Жене, что в данном случае это не было приглашением к разговору. Разговор откладывался.
   Без лоривана Женя не спала уже несколько месяцев. Его, кстати, прислала Марина. И сюда, в Израиль, приехать настояла Марина. Тогда, в том черном феврале, это предложение приехать Женя сначала восприняла как неудачную шутку. Но Марина была настойчива, а затем к ней присоединились родители Андрея. И Женя сдалась. К тому же она была уверена, что ей не дадут визу, но визу дали, как всегда, когда не очень-то и хотелось.
   Сегодня, как и все последние недели, ей снился Андрей, живой, здоровый, деятельный. Эти сны были всем хороши, но после них надо просыпаться. И этот миг осознания, что это сон, и только сон, а Андрея нет и уже никогда не будет, был самым страшным в ее теперешней жизни. Хотелось выть, кричать, кусаться, но только не жить. А жить предполагало - вставать, одеваться, разговаривать, кушать, ходить на работу, читать лекции, проводить практические занятия, общаться с людьми - короче - "держать лицо". А как его удержишь, когда все защитные функции ушли, исчезли, испарились, как будто их никогда и не было.
   Смерть Андрея сделала несчастными многих людей, но четверо самых обездоленных оказались под одной крышей. Они были бессильны помочь ему, когда он заболел. А теперь они были бессильны помочь друг другу в той катастрофе, которая разразилась два месяца назад. Впрочем, катастрофа началась гораздо раньше, в августе, когда они узнали страшный диагноз. Просто катастрофа, чтобы задеть их сильнее и нанести большие разрушения, была не одномоментной, а растянулась на полгода.
   Страшный "принцип домино": падает одна кость, а тянет за собой всю конструкцию. Умер один человек - остались родители, жена, дочь, друзья. Как жить теперь, зная, что никогда (НИКОГДА!) он больше не войдет в дом, не выйдет утром на кухню, не поздоровается, не улыбнется, не ответит ни на один вопрос и ни одного вопроса не задаст. Как жить с этим знанием?
   Любому человеку Женя в подобной ситуации могла бы помочь, не зря же психология была ее специальностью. Но не себе - здесь она оказалась профнепригодной. И общее горе не только не объединило ее с родителями Андрея и c собственной дочерью, а заставило уйти в себя и в этой раковине безумной черной безысходности затаиться, почти не дыша и существуя лишь физически.
   Обе подруги, и Аня, и Марина, прилетели к ней в Минск. Одна из Москвы, вторая из Израиля. Аня успела на похороны, Марина прилетела через неделю после них. После семьи - это два самых близких человека в жизни Жени, их присутствие рядом всегда было для нее большой радостью. Но не сейчас. Она даже не уверена, что разговаривала с ними, когда они приехали. И вот тогда Марина предложила ей приехать в Израиль, взяв в союзники родителей Андрея и тем самым заручившись их поддержкой.
   Марина - тоже психолог, они вместе учились в МГУ. Но вот уже 7 лет, как они с мужем живут и работают в Израиле. Марина сумела подтвердить свой университетский диплом и сейчас даже имеет свой кабинет психологической помощи. Маринка - молодец, всегда отличалась умением цепко держаться за жизнь и не давать ей взять верх над собой. В борьбе кто - кого счет пока был в пользу Марины. И при этом ни-кому не дано было узнать, сколько душевных и физических сил уходило на тре-нировки перед каждым решающим боем на лидерство.
   Даже больше того: создавалось у всех устойчивое впечатление, что никакие силы и не затрачиваются - просто она такой везунчик, баловень судьбы, которому все легко дается. Детей нет? Ну, за все ведь надо платить.
   Близко знающие Марину люди ее решение работать именно практикующим психологом восприняли как должное: уж кому, как ни ей помогать решать чужие проблемы и находить выход из безвыходного положения - со своими-то вон как справляется.
   Вот почему родители Андрея поддержали ее идею о поездке Жени к ней в гости: Марина как специа-лист и как друг могла ей помочь вернуться к жизни. Им всем была нужна помощь, всем четверым, но начи-нать надо было с Жени, поскольку именно она была связующим звеном в их семье, большой, дружной и счастливой. Счастливыми им уже не быть, но жить нужно.
   И вот она здесь.
   Утром за завтраком Марина сказала Жене, что у нее сегодня прием во вторую смену, и она предлагает им начать беседовать прямо сейчас. Подруги прошли в маленькую комнату, где по-мещался только компьютер, два кресла и стеллаж с книгами. Рукой Марина показала на одно из кресел, на второе села сама и попросила Женю откинуть голову и закрыть глаза.
  -- Расскажи мне о самых счастливых событиях в твоей жизни.
   Женя задумалась. Невеселая улыбка появилась на ее лице:
  -- Если вычеркнуть последний год, это будет почти вся моя сознательная жизнь.
  -- Сознательная? А что, в детстве у тебя не было детства?
   Известная чеховская фраза, несколько перефразированная Мари-ной, заставила Женю досадливо повести плечами. Но Марина не дала ей ничего на это ответить и напомнила о задании.
  -- Если придерживаться хронологии, то это, во-первых, появление в моей жизни Ани и ее бабушки, Анны Казимировны. Во-вторых, поступление в университет и дружба с тобой. Знакомство с Андреем, замужество, рождение Ани, переезд в Минск, преподавание. И, конечно, обретение вторых родителей в лице Ольги Петровны и Станислава Андреевича.
   Марина молчала и ждала продолжения, но в комнате воцарилась полная тишина, нарушаемая лишь негромким тиканьем настенных часов.
  -- Женечка, это лишь перечисление событий, а я просила тебя рассказать. Начинай с первого заявленного счастья.
  -- Мне было шесть лет, когда родители получили новую квартиру в районе Измайловского парка. Выйдя во двор в один из первых дней после переезда, я увидела рядом с подъездом девочку примерно моего возраста. Она первая подошла ко мне познакомиться. Но когда я назвала свое имя, удивленно спросила: "А разве девочек так зовут? Это же мальчишеское имя - Женя. У нас в саду есть мальчик Женя Логинов, а девочки Жени нет ни одной".
   "Но вот я же есть", - несколько растерянно ответила ей я.
   Видимо, мой довод показался ей убедительным, она кивнула.
   Вот так мы познакомились с Аней, и так она вошла в мою жизнь.
   У нее родители тоже были заняты только работой, но ей повезло больше: у нее была бабушка, совершенно замечательный человек: умная, добрая, с очаровательным чувством юмора, очень принципиальная. Аню назвали в ее честь, и я, став постарше, поняла, что эти слова можно иногда понимать и буквально. Анна Казимировна получила образование в тридцатые годы, была, как и ее муж, инженером-строителем, строили Московское метро. Если помнишь фильм "Добровольцы" - это про них. Потом его арестовали, а ее с трехлетним сыном выслали из Москвы в Казахстан на строительство электростанции под Чимкентом. И она считала, что ей еще очень повезло: и в лагерь не сослали, и с сыном не разлучили.
   Анна Казимировна прекрасно знает Москву, устраивала нам с Аней экскурсии очень интересные и познавательные по городу, по музеям, когда подросли. Ходили вместе в театры, в кино. Дружили втроем. Она как-то сразу приняла меня в свои "внучки". А когда мои родители уезжали в командировки, я даже переходила к ним жить полностью.
   А Аня стала мне даже не подругой, а сестрой. И много лет никого ближе у меня не было. Пока Андрей не появился. Но это совсем другое - он ни Ани не вытеснил, ни места ее не занял. Это совсем другое.
   Марина ждала продолжения, но его не было. "Ты устала? Хочешь отдохнуть?" - спросила она подругу, но Женя покачала головой.
  -- Тогда попробуй сосредоточиться и постарайся мысленно пред-ставить фотографию людей, о которых ты мне только что рассказывала. Получилось?
  -- Да, - очень тихо ответила Женя.
  -- Помести ее на любое место на стене, но чтобы она была в зоне видимости. Висит?
  -- Да, - еще тише подтвердила Женя.
  -- Ну, и хорошо, а теперь рассказывай об университете.
  -- Я была там очень счастлива, даже думаю, что это был самый счастливый период в моей жизни. Я с первого раза поступила туда, куда хотела, мне было безумно интересно учиться, я чувствовала себя на своем месте.
   Скупо улыбнувшись, Женя добавила:
  -- С тобой познакомилась...
   Марина тоже улыбнулась:
  -- И не только со мной.
  -- Да, не только. Андрей тоже относится к университетскому периоду.
  -- Я хорошо помню тебя в то время. По-моему, если не ошибаюсь, это было на втором курсе?
  -- На третьем.
   Марина не дождалась продолжения. Она внимательно посмотрела на подругу и увидела, что у той по щекам текут слезы. Марина помолчала, потом с вопросительной интонацией сказала:
  -- На сегодня закончим?
   Женя молча кивнула.
   Марина вышла из комнаты, оставив Женю одну.
  

ГЛАВА 2

  
   За ужином Володя сказал, что в выходной они поедут в Иерусалим.
   В машине Женя сначала не смотрела в окно, но потом ее удивил сильный странный запах, похожий на хорошую парфюмерию. Она обернулась к Марине:
  -- Ты открывала сейчас духи?
  -- Нет
  -- А что это за запах?
   Марина недоуменно принюхалась, но уже в следующее мгновение весело рассмеялась:
  -- Это пахнут апельсиновые деревья во время цветения. Посмотри в окно.
   Женя повернула голову и увидела высаженные вдоль дороги апельсиновые деревья, действительно, в цвету, но удивительно было то, что среди цветов висели и оранжевые плоды. Марина наблюдала за ней и, увидев выражение недоумения на лице подруги, весело подтвердила:
  -- Ты не галлюцинируешь. Именно так: плоды и цветение одновременно. Сюрпризы Израиля.
   Под Иерусалимом они попали в пробку. Володя недовольно проворчал: "Как обычно". Но где-то через полчаса им удалось тронуться с места и со скоростью почти пешеходной въехать в город. Машину оставили на какой-то автостоянке и дальше отправились пешком. Женя, чтобы не обидеть друзей, смотрела по сторонам, кивала, даже делала вид, что слушает и услышанное производит на нее сильное впечатление. Но постепенно она поймала себя на том, что действительно слушает и смотрит, и увиденное ее захватывает.
   Из задумчивости ее вывели слова Володи, который негромко пропел: "Под небом голубым есть город золотой" и добавил:
  -- Это про наш Иерусалим. Видишь, здесь при строительстве используют специальный желтый камень и под солнцем, которого здесь много, ощущение действительно золотого города. Это я тебе как ювелир подтверждаю.
   Они прошли к старому городу, походили по его узким улочкам и вышли к Стене Плача. Володя пошел налево, в мужскую часть, а женщины - направо. Прежде чем подойти к Стене, Марина достала из сумки два шелковых платка, один надела себе на голову, второй протянула Жене. У самой Стены было много женщин, некоторые молились. Вся стена белела записками, торчащими между камней, а в каждой из них - мольба ко Всевышнему. Марина приблизилась вплотную, положила обе ладони на стену и прижалась к камням головой. Женя машинально повторила, ощутила тепло нагретого камня, и вдруг какое-то необъяснимое волнение охватило ее, даже дрожь прошла по всему телу. Она закрыла глаза и теснее прижалась ладонями и лбом, как бы желая вобрать в себя как можно полнее те волны тепла и особой энергии, которые исходили от этих древних святых камней. Сколько она так простояла, неизвестно. Наверное, достаточно долго, потому что когда Женя повернула голову в сторону Марины, ее рядом не оказалось. Женя оглянулась и увидела супругов у края площади. Они помахали ей оттуда рукой, и Женя, глубоко вздохнув, пошла к ним. Марина собиралась что-то у нее спросить, но, посмотрев на ее лицо, передумала.
   Вернулись к машине, и Володя повез их в западный Иерусалим в синагогу, где в двенадцати ее окнах были витражи Марка Шагала "Двенадцать колен Израилевых". Впечатление было сильнейшее, особенно от ярко-синего витража "Беньямин", зеленого "Гад" и желтого "Нафтали".
   Синагога была маленькая, при больнице, и это только усиливало впечатление.
   Оттуда поехали в музей Яд ва-Шем.
   По дороге заехали пообедать в пиццерию у входа в какой-то парк. Обслуживала их молоденькая девочка, лет шестнадцати. Марина пояснила, что наверняка школьница подрабатывает. Здесь это принято.
   Принесли огромное блюдо с шестью разными секторами пиццы, несколько салатов, пиво и "Спрайт". Друзья рассказали Жене о музее Яд ва-Шем, его истории и назначении.
   Оказавшись на месте, прошли по аллее праведников, в которой каждое дерево было посажено руками тех, кто спас в годы Катастрофы хотя бы одну еврейскую жизнь. Музей встретил прохладой и тишиной, хотя посетителей было немало. Вскоре их пригласили присоединиться к русскоязычной группе. Женя была потрясена увиденным и услышанным. И, честно говоря, она не была готова к этому потрясению ни физически, ни морально. Но разве она не знала об этих 6 миллионах погибших, о трагической истории еврейских гетто, в частности, Варшавского? Но здесь, в этом месте, она как будто прикоснулась ко всей этой трагедии лично, открыла свое сердце и впустила в него все увиденное и услышанное. После детского зала уже казалось, что дышать ей придется учиться заново: та-кой комок стоял в горле и не давал продышаться. Выйдя из этого темного зала с тысячью огоньков, символизирующих полтора миллиона погибших еврейских детей, Женя отошла в сторону и присела на первую попавшуюся скамейку. Подошли Марина с Володей и молча сели рядом.
  -- Наверное, это была не самая лучшая идея - везти тебя сюда в твоем состоянии. Возьми, попей.
   Женя взяла протянутую бутылочку с водой, пластиковый стаканчик и жадно выпила.
   Уходя с территории мемориала, они видели небольшую лодочку, на которой датские рыбаки спасали евреев, увозя их из оккупированной фашистами Дании. Остановившись посмотреть на это утлое суденышко, Володя рассказал о короле Дании, который после приказа оккупантов носить евреям желтые звезды на одежде, стал носить такую же звезду, пояснив, что раз его подданные вынуждены выполнять такой приказ, он как король не может оставаться в стороне от своего народа. Жене почему-то вспомнились строчки: "Я была тогда с моим народом, там, где мой народ, к несчастью, был".
   На обратном пути Женя села сзади, откинула голову и закрыла глаза. Она не просто устала - она была выпотрошена. И единственное желание владело ею, чтобы ее никто не трогал. Друзья оказались достаточно деликатны, чтобы это понять. Дома Женя сразу прошла в комнату, которая на эти две недели стала ее, и легла на диван.
   Живет себе человек, достигает вполне осязаемой гармонии с этим миром. Ему уже настолько хорошо, что он теряет бдительность, расслабляется, еще немного - и ляжет на спину, начнет радостно болтать ногами в воздухе, демонстрируя себе и окружающим, как ему хорошо, как он счастлив. И именно в этот момент - не раньше и не позже - жизнь подкрадывается к нему и со всей имеющейся в запасе силой бьет наотмашь. Иногда так сильно, что не подняться. А если и поднимешься, то от преж-него оптимизма, желания жить и сил для претворения этого желания в жизнь ничего не осталось. Только растерянность, слезы, заменяющие вопль и не приносящие облегчения, невыносимая боль в груди, бессмысленность дальнейшего существования и вечный вопрос "почему именно я?"
  
  

ГЛАВА 3

  
  -- Расскажи о своих свекрах.
  -- О, это уникальные люди. Когда я познакомилась с ними, я сразу и бесповоротно влюбилась в Ольгу Петровну. Мне нравилось в ней все: внимательный взгляд исподлобья и как она слегка наклоняет голову вбок, если чем-то удивлена и даже слегка приоткрывает рот, как ребенок. А характер! Легкий, веселый. Вот почему-то слова "балагур" и "весельчак" не имеют женского рода, как будто отказывают женщи-нам в этих качествах. А она именно такая: душа компании, говорунья, хохотушка, гостеприимная - душа нараспашку. Кто бы ни переступил порог ее дома - всегда желанный гость, все выставляется на стол. Если уж совсем кто-то не вовремя придет, она за спиной сделает такую смешную детскую гримасу с закатыва-нием глаз, но уже через минуту хлопочет, смеется, расспрашивает так заинтересованно, как будто только этого незваного гостя и ждала.
   А Станислав Андреевич совершенно другой: замкнутый, сдержанный, молчаливый. Она - вся порыв, он несуетлив, скуп в словах и движениях. Я его сначала очень боялась и стеснялась, он мне казался эдаким сухарем, педантом. Боялась его пристального взгляда: я там все иронию видела, вопросы его меня смущали, все скрытого смысла искала. Но когда поближе познакомилась (это уж после замужества по-настоящему получилось), поняла, какая это неординарная личность. И доброта в нем есть, и отзывчивость, но самое главное - мудрость, а за внешней неторопливостью - фантастическое умение найти самое правильное решение и сделать самый верный вывод. Когда я думаю о них, мне почему-то всегда приходит на ум такое сравнение: он - воплощение рассудочного ХУШ века, эпохи Просвещения, когда разум превалирует над чувствами, когда ум, образованность, широкая эрудиция руководят поступками и эмоциями, когда поступать непорядочно - неприлично, потому что не по-божески. А она, конечно, дитя эпохи романтизма, с его сердечностью, эмоциями, порывами чувств, неуспокоенностью, пылким интересом к жизни.
   Вот такие это люди. Ну, и самое главное: они так разительно отличались от моих собственных родителей, которые жили только для работы. Журналистские расследования, командировки, статьи, их обсуждение и новые командировки - в этом и только в этом вся жизнь. Причем, если мама и по сути своей человек неэмоциональный, рассудочный, сухой, то ведь папа-то - добрый, мягкий человек. Но на меня эти его достоинства почти не распространялись: ему все некогда было по-настоящему уделить мне внимание. Так и росла без родительской любви и ласки, получая это в квартире этажом выше - у Анны Казимировны. Ее доброты и ласки как-то хватало на нас обеих. А было бы еще два-три обделенных ребенка, она бы и их приютила.
   Когда я стала приходить в дом к Дашковичам, в семью Андрея, меня там все удивляло, поражало и радовало: и как они радуются, когда видят друг друга, и как уютно сидят за столом, и как умеют красиво поздравить, и даже то, как у них пахнет в квартире - вкусной едой, цветами, которые разводила во множестве Ольга Петровна, дорогим трубочным табаком Станислава Андреевича и... любовью. Я теперь знаю, что она тоже имеет запах.
  -- Ты можешь поместить их на фотографию? Сделай это и мысленно повесь где-нибудь на видном месте. Получилось? Хорошо, тогда на сегодня хватит.
  

ГЛАВА 4

  
   В дверь комнаты постучали. Женя удивилась, что не услышала, как в квартиру кто-то пришел. На пороге комнаты на приглашение войти стояла Марина, вид у нее был взволнованный:
  -- Я так испугалась, когда открыла дверь в квартиру - такая тишина стояла, а чем ты занималась, что не услышала, когда я пришла?
   Женя молча показала ей книгу
  -- А, Гари. Да, это интересно. Ты ничего его не читала? А я раньше освободилась и поспешила домой, хочу вывести тебя в магазины - надо же какие-то подарки привезти Ане, родителям. Я сейчас быстренько перекушу и пойдем. Приходи на кухню.
   Последняя фраза звучала уже из коридора. Женя покачала головой и улыбнулась: подруга совершенно сознательно не дала ей возможности ни ответить, ни возразить. Наверное, так и надо, а то бы сейчас здесь развернулась многочасовая дискуссия на тему: "Так жить нельзя".
   Марина не взяла машину.
  -- Здесь недалеко, пройдемся. У нас, конечно, не Арбат, но тоже есть своя пешеходная зона - бульвар Ротшильда, там много магазинов, в них и отоваримся.
   В магазинах Марина не дала Жене достать кошелек, за все покупки расплачивалась сама. Выбирала с азартом, с явным удовольствием и интересом. Выйдя из последнего магазина, она взяла Женю под руку и доверительно ей сказала:
  -- Ты знаешь, я так всегда хотела девочку, именно для этого: покупать ей платьица, заплетать косички, делать вид, что я сержусь, когда она станет примерять мои вещи и таскать мою косметику... Но Бог не дал. А вот сегодня я получила удовольствие на все сто, когда выбирала вещи для твоей Ани.
   А сейчас с чувством выполненного долга мы с тобой зайдем в парк, там есть маленькая кафешечка, выпьем кофе, посидим, посмотрим на праздную публику и сами приобщимся к ней.
   Парк оказался очень симпатичным, хотя, конечно, никакой не парк по размерам, а сквер. Но если исходить из размеров самой страны, то не будет преувеличением назвать и это место парком. Тем более что место оказалось очень даже примечательным: в конце девятнадцатого века здесь нашли воду, барон Ротшильд дал денег на возделывание земли - разбили огороды, а когда через некоторое время сюда привезли пальмы с Канарских островов, разбили парк. Красавицы-пальмы, фонтаны, много причудливой зелени, обустроенные детские площадки с копошащимися на них малышами. Женя с удовольствием шла по аллейкам среди немногочисленной отдыхающей публики.
   Домой вернулись поздно, но все равно раньше Володи, который никогда не приходил из своей ювелирной мастерской раньше одиннадцати вечера.
   Когда Женя захотела выразить сочувствие по поводу большой занятости хозяина дома, друзья засмеялись и сказали, что это замечательно, когда много работы. Гораздо хуже, когда ее нет. Но сейчас он поздно приходит не из-за большого объема работы, а потому, что есть срочный заказ.
   Пошла вторая и последняя неделя пребывания в Израиле. Жене не хотелось возвращаться домой: было страшно войти в их с Андреем спальню и не увидеть его там, открыть шкаф и обнаружить не нужные ему теперь вещи. Но и избавляться от них пока рука не поднималась. Даже по Ане она не скучала так, как раньше, если куда-то уезжала из дома. Марина через день набирала номер ее домашнего телефона, и Женя разговаривала с дочкой, слышала ее родной любимый голос, расспрашивала ее о делах, о школьных новостях, о бабушке и дедушке. Аня отвечала обстоятельно, всегда радостно реагировала на ее звонки. Но вот ответную радость Жене приходилось из себя выдавливать.
   В организме ощущался явный дефицит радостных эмоций. И поделать она с этим ничего не могла.
  

ГЛАВА 5

  
  -- Мне кажется, ты сидишь неудобно. Расслабься. Соберись с силами: сегодня у нас все-таки пойдет разговор об Андрее. Нам никуда от этого не уйти, тебе надо научиться с этим жить. Пусть медленно, мучительно, но возвращаться к живым, к тем, кто тебя любит и ждет. Чтобы тебе было легче сейчас, посмотри на твои фотографии на стене и выбери кого-то из них себе в помощь. Выбрала? Мы назовем условно этого человека Мастером. Пригласи его сюда, посади рядом с собой, пусть возьмет тебя за руку. Ты готова? Рассказывай об Андрее, все, что хочешь, в любой последовательности.
  -- Он очень хорошо и заразительно смеялся - это у него от мамы, а уж если они смеялись над чем-то вместе, не хохотал рядом с ними только глухой. А еще он меня очень удивил, когда сказал, что хотел бы, чтобы была дочка. - Но ведь все отцы мечтают о сыне. - Нет, это они хотят сына, а мечтают о дочке, потому что никто не будет их так любить, как дочка.
  -- А тебя что, мало любят? - А разве этого бывает много? И вообще я хочу, чтобы меня окружали три самые близкие женщины: мама, жена и дочь. Это же здорово!
   Он очень любил Анечку, придумывал ей разные смешные имена, прозвища. Только расстроился, когда стало видно, что она похожа на него, даже еще больше на его маму - блондинка с голубыми глазами, только волосы вьются - непонятно в кого. А он мне признался, что мечтал, как из его малышки, как из кокончика бабочки, будет постепенно вырастать вторая я. - Представляешь, люди бы у меня спрашивали: "Это ваша жена? А это дочь? Как похожи! И какие обе красавицы!" И начинал хохотать, так что я уже и не очень-то понимала, серьезно ли он это говорил, хотя звучало красиво и притягательно. - А ты тщеславен, Андрей Станиславович! - О да! Если это касается моих близких. Он вообще с близкими был особенный: общительный, заразительно веселый, компанейский. Но таким он был только в семье и с друзьями. Для посторонних - "вещь в себе": замкнутый, холодноватый, отстраненно вежливый. Наверняка сослуживцы считали его "сухарем" и занудой. А ведь он знал столько стихов наизусть, музыку очень любил, хорошо пел. Уже будучи очень больным, прочитал мне однажды стихотворение. Оно меня потрясло, а он так спокойно, так выношенно его читал. Прочитал и заснул или сделал вид, что заснул. Он быстро уставал. Я потом перерыла много сборников, но нашла это стихотворение. Это был отрывок из стихотворения Юрия Левитанского. Теперь и я его знаю наизусть:
  
   И когда я уйду от вас в некий день,
   В некий день уйду от вас, в некий год,
   Здесь останется легкая моя тень,
   Тень моих надежд и моих невзгод.
   Будет тень тихо у вас гостить
   И неслышно в ваши дома стучать,
   И за вашим скорбным столом грустить
   И на вашем шумном пиру молчать.
   Лишь когда последний из вас уйдет,
   Навсегда закончив свой путь земной,
   Моя тень померкнет, на нет сойдет,
   И пойдет за мной, и пойдет за мной.
  
  -- Он все понимал. - Голос Жени дрогнул, и она замолчала.
   Марина встала с кресла и подошла к стеллажу. Давая возможность подруге успокоиться, она стала что-то искать и через несколько минут радостно воскликнула:
  -- Я недавно перебирала старые фотографии - смотри, что я нашла. Тебе будет интересно.
   Женя вытерла мокрые от слез глаза и взяла в руки несколько черно-белых фотографий.
  -- Господи, Маришка. Это же мы с тобой на демонстрации. А почему у меня такой нет?
  -- Чем бы я тебя тогда удивила? Это на первом курсе, на первомайской демонстрации. Рядом Захаров с Виктюренко, а фотографировал Вовка Мальцев, он вечно таскался со своим "Зенитом". Помнишь?
  -- Да-а, припоминаю. Ой, какие же мы смешные.
  -- Не вижу ничего смешного, по-моему, симпатичные.
   С фотографии на них смотрели две молоденькие хохочущие девчушки, примерно одного роста, только Марина слегка полнее. Даже на черно-белой фотографии видно, что у Жени значительно светлее волосы и пострижены модной тогда прической "сэссун", а у Марины ее рыжеватые кудри завязаны в пышный хвост. В руках у девчонок - бумажные цветы, которые они старательно всовывали в кадр.
   На второй фотографии - веселая компания на берегу реки.
  -- А это где мы?
  -- На Истре, по-моему; судя по записи - это июнь 1978 года. Видимо, после экзамена поехали. Тут пол нашей группы - узнаешь?
  -- Кого-то узнаю. Вот это, кажется, Зоя, да?
  -- Похожа. А эту не помню.
  -- Это Лида Чайкина.
  -- А, точно.
  -- А мы с тобой ничего такие, фигуристые. Но купальники какие смешные!
  -- Ну, да, бикини тогда не носили.
  -- Так, что на следующей?
   На фотографии - небольшая круглая беседка, в ней за столом трое: молодая пара и женщина средних лет. Мужчина серьезен, обнимает за плечи обеих женщин. Они слегка позируют, нарочито склонив головы ему на плечи, и чуть заметно улыбаются. Женя перевернула фотографию: "Мариша, привет из Белоруссии. Это наш дом, представляешь? Собственный дом, собственный сад с собственной беседкой в нем. И я с собственным мужем и с собственной свекровью. Привет от собственников. Свекор тоже тут - фотографирует собственным фотоаппаратом. Собственная дочь в коляске под деревом - честное слово, она там, и спит. Нам очень хорошо здесь! Июль 1982 года".
   Женя долго молча смотрела и негромко сказала:
  -- Представь себе, у нас нет такой фотографии. Как хорошо, что я ее увидела. Все так ярко вспомнилось.
   С родителями у Андрея отношения были замечательные: с мамой доверительные, а с папой они были большими друзьями и единомышленниками. Никогда не стеснялся при всех поцеловать их или взять за руку или обнять за плечи. Это летом, после рождения Анечки; мы все впятером поехали в Белоруссию, на родину Станислава Андреевича, в Новогрудок - маленький городок на западной границе. У него там жил дедушка, Дмитрий Никифорович. В том году ему исполнилось девяносто четыре года. Жил один, лишь время от времени к нему наезжала невестка из Минска, мать Станислава Андреевича, и ежегодно две недели из своего отпуска внук проводил у него. Большой двухэтажный дом, во дворе фруктовые деревья, ягодные кусты, цветы - это уже, конечно, дело рук Ольги Петровны. И он за всем этим великолепием ухаживает сам и само собой и себя обслуживает. Правда, у него много добровольных помощников есть, потому что полгорода - это его ученики или дети и внуки его учеников. Дмитрий Ни-кифорович и его жена, Надежда Ивановна, - учителя, пятьдесят лет проработали в школе: он директором, а она - преподавателем пения и рисования. И вот я увидела три поколения Дашковичей, точнее - четыре, просто одно звено из этой цепи, дед Андрея, оборвалось во время войны. Невестка так замуж и не вышла, своими родителями считала свекров и возила к ним на все каникулы внука Стасика, любимого и единственного. И он их обожал, а деда так просто боготворил. Я такое удовольствие получала, наблю-дая за ними. Они не похожи между собой, только что все трое довольно высокие, даже дедушка в свои девяносто четыре не был согбенным, а вполне крепким стариком. Но их сближало не внешнее сходство, а, скорее, - характеров. Вот эта беседка во дворе - самое любимое место всех. Ну, может, только горящий камин может поспорить с ней за пальму первенства. Этот камин на месте печки Станислав Андреевич вместе с печником новогрудским складывал и очень гордился этим уютным новшеством, которое привнес в горячо любимый и ценимый им дом. В беседку был проведен свет - так там даже и поздно вечером можно было сидеть. И наши мужчины любили там втроем посидеть, побеседовать неспешно: Станислав Андреевич свою трубку посасывает, часто даже и незажженную - дед никотин не переносит, и видно, как им хорошо вместе, какой они ловят кайф от того, что имеют возможность вот так рядом посидеть и поговорить обо всем на свете. Дмитрий Никифорович и газеты читал, и новости по радио слушал - был в курсе всего, что происходило в мире. И я видела, как мой муж просто лопается от важности, что он допущен в этот кружок избранных, что он тоже достоин быть среди них, таких умных, сведущих, несуетных мужчин. И как он старался даже в мелочах угодить своему прадеду: выслушивал его "секреты" садовода с самым заинтересованным видом, садился с ним смотреть девятичасовые новости и с тем же заинтересованным видом выслушивал соответствующие моменту комментарии, копался в домашней библиотеке и каждый раз оттуда что-нибудь вытягивал, что требовало сиюминутной консультации деда. Думаю, что и Дмитрий Никифорович понимал, что правнук подыгрывает ему, он был очень умен, но и ему нравилась и доставляла удовольствие эта невинная и такая трогательная игра.
   А я радовалась, глядя на внука и прадеда и думала: "Как здорово, у них такая прекрасная наследственность - вон сколько дедушка живет и какой бодрый".
   Марина поняла, что больше она уже ничего сегодня не услышит после этих слов. И, посмотрев на лицо подруги, убедилась в своей правоте.
  -- Мастер с тобой, не ушел еще? Если ушел, позови. Возьми его за руку, прислушайся, где-то недалеко шумит водопад. Постарайся его услышать. Иди на его шум. Ты видишь перед собой водопад, огромный, мощный, искрящийся на солнце, от шума падающей воды ничего не слышно. Вода сплошной стеной падает вниз, от брызг - серебряный туман, а дальше вода несет потоком свои богатства. Вот туда, в самую стремнину, ты подходишь и выбрасываешь свои проблемы, свою боль, свое горе, свои слезы. И это все уносится вместе с водой, все исчезает. А остаешься ты, здоровая, молодая, и с тобой остаются те, кто тебя любит и кого любишь ты.
   Получилось? И вот с сегодняшнего дня ты будешь с этим "водопадом" ложиться и вставать, то есть начинать и заканчивать день этим заклинанием, как молитвой.
   А, да, сегодня Володя придет раньше, и мы съездим, погуляем по вечернему Тель-Авиву.
  
   Вечер выдался чудный: тихий, теплый. Они прошли по старому городу и вышли на набережную. День будний, а гуляющих, праздно шатающихся, как и они, было много. Кто-то сидел прямо у воды, кто-то в маленьких беседках на набережной, кто-то коротал вечер в прибрежных многочисленных кафе и пивбарах.
   Они подошли к памятнику кораблям, которые в разные годы кто удачно, а кто совсем наоборот, подходили к этим берегам, чтобы выпустить на них очередную партию евреев-беженцев, рвущихся к новой жизни на земле обетованной. Только бы подальше от Европы, которая их предала и легко, без борьбы отдала на съедение нацистам.
  

ГЛАВА 6

  
  -- Алло! Я вас слушаю! Алло! Да, да, это я. А, здравствуй, Аня. Да, давно, 7 лет. Ничего, спасибо, все, слава Богу, хорошо. Как ты? А твои домашние? Да, замечательно, всегда приятно слышать, что у кого-то все хорошо. Наслушалась тут про твою бабушку, прямо завидки взяли, повезло тебе. Ну, от кого, от кого - от Жени, конечно. Ты ведь из-за нее и звонишь? Ну, ничего, ничего - жить будет. Да, сейчас позову.
   Но Марина не успела позвать - дверь комнаты резко распахнулась, и в салон вбежала Женя, на ходу натягивая халат.
  -- Да, да, Анечка, это я. Нет, не разбудила. А, нет, здесь на час раньше, как в Минске. Я очень рада тебя слышать.
   В трубке жил, слегка подрагивая от волнения, родной любимый голос:
  -- Я звонила вчера вечером тебе в Минск, поговорила с Анечкой, Ольгой Петровной. Но тебе уже решила перед сном не звонить, не будоражить. Они мне рассказали о своей жизни, о тебе, как ты тут проводишь время, что Марина с тобой занимается. Не буду спрашивать, есть ли успехи, уверена, что будут. Тебе безумно сейчас тяжело, но будет легче. По счастью, человек именно так и устроен - забывать плохое и помнить хорошее. В противном случае люди больше уми-рали бы от горя, а не от болезней...
  -- Спасибо, родная. А почему ты звонишь утром? Или ты не дома?
  -- Нет, нет, я, конечно, из дома звоню: в больнице у меня такой возможности нет. Я приболела, схватил неожиданно, но очень ощутимо радикулит. Так скрутило - Лева на руках меня в туалет носил два первых дня. Но вот вчера стало легче, так что уже можно говорить, что пошла на поправку.
  -- Это хорошо, что на поправку. Дома в остальном все в порядке? Передавай привет Женечке, Леве и, конечно, Анне Казимировне. По-прежнему много гуляет? Ну, тогда действительно, все в порядке. Я сразу по приезде домой позвоню тебе и обстоятельно обо всем поговорим. Целую, спасибо за звонок.
   Женя зашла на кухню, где Марина хлопотала с завтраком, и молча опустилась на стул. Задумавшись, стала негромко отбивать пальцами по столу в ритм своим мыслям
  -- Знаешь, Аня заболела тяжело, радикулит у нее, как она считает - неожиданно. А я теперь думаю, это оттого, что я ее позвала стать моим Мастером, взвалила на нее такую нагрузку и ответственность.
  -- Думаю, ты права, скорее всего, это так. Но что делать, это такая плата. Это ведь только кажется, что нельзя помочь другу, когда у него горе. Даже просто рядом находиться - уже помощь.
   Если бы ты попросила ее об этом или решила узнать ее мнение: согласна ли она стать твоим помощником в наших сеансах, уверена, она бы ответила согласием, не задумываясь. Так что переживать - переживай, но себя не вини. Мы рады, что можем быть с тобой рядом и помочь, чем можно.
   Все готово, можно завтракать, а затем займемся делом.
  

ГЛАВА 7

  
  -- Мы в прошлый раз не закончили, прервались, продолжи, пожалуйста.
  -- На следующее лето мы с Андреем и Анечкой не поехали в Новогрудок: родила моя подруга дочку, назвала Женечкой, так что у нас пошло подрастать второе поколение Ани и Жени. И Аня предложила нам вместе поехать к ней на дачу и там провести лето с детьми. Ну и Андрей не поехал: во-первых, у него отпуска не было летом: он после диплома не отработал свои одиннадцать месяцев, а во-вторых, нужно же было возить нам с дочкой продукты из Москвы. Вот наши мужья и занимались обеспечением нас едой.
   А то лето было последним в жизни Дмитрия Никифоровича. Следующей весной он умер во сне.
   Станислав Андреевич очень горевал. А вскоре после возвращения из Новогрудка собрал нас всех и сказал, что предлагает нам всем переехать в Белоруссию.
  -- Конечно, в идеале я бы мечтал видеть нас всех в фамильном доме Дашковичей, но понимаю, - эгоистично этого требовать. Вы молодые, вам хочется жить не в захолустье, а в большом городе. По-этому предлагаю компромиссное решение: в течение года живем в Минске, а на лето будем уезжать в Новогрудок. Не надо цепляться за огромный город: здесь треть жизни проходит в транспорте и очередях, здесь невозможно не чувствовать себя винтиком в огромном, раз и навсегда налаженном, механизме. Все вращается, вертится, и ты вращаешься и вертишься с той же заданной, а не твоей личной, скоростью. Само собой, я не настаиваю - вы можете не ехать с нами и остаться здесь, в Москве. Только я спрошу вас: "Вы очень любите этот город? Вы не мыслите своей жизни без него?" Задайте себе этот вопрос и в зависимости от ответа принимайте решение. А мы с мамой уже приняли.
   Честно говоря, меня ошеломило предложение Станислава Андреевича: вся моя жизнь прошла в Москве, правда, в школу и университет мне уже не ходить здесь все равно. Но здесь Аня, правда, у нее своя семья, и видеться мы стали гораздо реже, даже можно сказать редко. Разговаривать по телефону можно и из Минска да и приехать недалеко: ночь в поезде "Москва-Минск" - и ты на месте. В любой другой нормальной семье можно было бы переживать, что здесь остаются родители, как я без них и как они без меня. Но это в нормальной, а в моей ситуации как раз родители уезжают, и как мы без них и как они без нас. И, в общем, мы стали собираться. Сборы растянулись почти на год. Обмен квартир, отправка багажа. Родителям было проще: они пенсионеры, подали заявление об уходе - вот и свободны. А Андрей должен был отработать три года как молодой специалист. Я работала в редакции журнала "Педагогика и психология" на полставки, меня там, конечно, никто не держал. Так что нам нужно было только дождаться Андрюшиного увольнения. Родители поехали раньше, и мы прибыли в Минск, можно сказать, на все готовое.
   Андрею сделали перевод в военную прокуратуру, Станислав Андреевич через некоторое время стал преподавать в закрытой школе в Броневом переулке, передавать свой богатый опыт молодому поколению разведчиков, Ольга Петровна через соседку по лестничной клетке устроилась в издательство переводчицей с французского. И только я одна никак не могла устроиться на работу: не нужны были в Минске психологи, даже с дипломом МГУ. Какие-то подработки были, частные консультации, но постоянной работы не было. Я была просто временами в отчаянии, так жалела себя: и училась-то я хорошо, можно даже сказать, лучше многих, и блестящую профессиональную карьеру-то мне прочили, а я вот здесь сижу и никому-то я, горемычная, не нужна. Ну, это я сейчас вроде как шучу, а тогда мне было не до смеха. И длилось это три года - ни много ни мало. А потом пришли другие времена, и психология стала изучаться во всех вузах, и почти в каждую школу стали направлять психологов и социальных педагогов. И стали организовываться разные курсы, где меньше чем за год лепили на скорую руку этих самых, вдруг востребованных, психологов. Ну и тут уж мой престижный диплом сыграл свою роль: меня взяли преподавателем на такие вот курсы по быстрому выпеканию специалистов - психологов. И почти сразу нашлось место на кафедре в театральном институте. Объявили конкурс под меня, я его благополучно прошла и влилась в небольшой, но дружный коллектив под руководством Жанны Георгиевны. Блестящего специалиста и не менее блестящей женщины, которая сменила первого мужа - полковника - на второго, генерала, уведя его из семьи, несмотря на угрозу военного начальства лишить его погон. Но он не испугался, готов был пойти и на это, а в итоге и при погонах остался, и при Жанне. Вот такая роковая женщина. Капризная, властная, хищная собственница, не красавица, но при этом чертовски притягательная. Причем, в зоне ее притяжения оказывались как мужчины, так и женщины. И все за честь считали числиться в ее друзьях. Ну, и конечно, бесконечно умная, эрудированная, блестящий специалист. Вот под таким началом я стала работать и продолжу, когда вернусь.
   И жизнь, товарищи, была совсем хорошая... До прошлого лета.
  -- Женечка, я тебе хочу напомнить классика: жизнь не кончена в тридцать один год. И тебе не на много больше - тридцать восемь. И сказано это было, когда герой пережил много горя, в частности, жену потерял.
  -- Да, и был в плену, и разочаровался в кумире. Все так. Но только князь Болконский никогда не любил свою жену. Согласись - это разная степень горя.
  -- Соглашаюсь. Но зато к его горю примешивалось чувство вины, и уже такой коктейль - невыносимая тя-жесть.
  -- Ну, с чувством вины и у меня все в порядке: постоянно думаю о том, все ли мы, я, сделали, что можно было.
  -- Женя, ну что же вы могли сделать, если медицина бессильна. Ведь и операция была, и лечение. Да и все так скоропалительно произошло - меньше чем за полгода, если не ошибаюсь?
  -- Не ошибаешься. Но от общей правоты и общего бессилия все равно нисколько не легче.
  -- Конечно. Женечка, у тебя огромное горе. Я знала Андрея и понимаю, какая это невосполнимая утрата. Но ты его любила, жила с ним, была счастлива, эти воспоминания всегда с тобой. Но твоя жизнь не закончилась и главное - в ней есть смысл и цель. С такой потрясающей семьей, как у тебя, можно горы свернуть. Ведь и его родителям безумно тяжело, и Анечке без отца, но вы вместе и только вместе, поддерживая друг друга, сможете идти по жизни дальше. Держись за них, а они за тебя - и вместе обязательно выплывете. А кстати, помнишь, как мы с ним познакомились?
  -- Да, на Дне МГУ. Но дата, кажется, была не круглая. Он образовался в 1775 году, а это был январь 1980. Сколько ж это получается?
  -- Двести пять лет, - ответила быстро Марина. Видимо, у нее с устным счетом было лучше. - Ты видишь, почти круглая. Наверное, поэтому тот концерт бывших студентов университета был организован.
  -- Но мы-то с тобой в основном из-за Никитиных хотели попасть.
  -- Да, даже с последней лекции сбежали, чтобы места в актовом зале занять. Чин по чину положили наши конспекты и пошли в туалет.
  -- Возвращаемся - одно наше место занято: сидит какой-то парень, второе, действительно, сторожат наши конспекты, сложенные аккуратной стопочкой.
  -- И такой нахал! Мы ему говорим, что это наши места, а он ни в какую: мало ли кто здесь тетрадки ненужные разбрасывает, а потом приходит и претендует на место. А докажите, что это ваши конспекты, а как вы убедите меня, что вы, действительно, Розовская и Северцева?
  -- И пришлось доставать студенческие билеты, и он очень внимательно их изучал.
  -- Особенно твой. Видимо, рыжие и кудрявые ему нравились меньше, чем те, у кого глаза и волосы ореховые.
  -- Выучив все данные, с самым серьезным видом вернул нам студенческие: "К сожалению, должен констатировать, что и конспекты, и припрятанные под ними кресла имеют к вам отношение, ... если, конечно, вы сами документы не украли и не подделали". - И тут мы его чуть не поколотили. А потом даже потеснились и сидели втроем.
  -- А помнишь, как мы удивились, что он почти все песни Никитиных знал наизусть и тихонько им подпевал.
  -- Да, и у него это очень неплохо получалось. И никто не шипел и не просил помолчать, потому что, мол, не его пришли слушать.
  -- И вышли вместе, и гуляли до ночи. Но только я уже в первый вечер поняла, что я там третья лишняя. Хотя гулялось очень хорошо, и Андрей был мил и внимателен к обеим. Но меня не проведешь - психолог все же.
  --

ГЛАВА 8

  
   Женя собирала чемодан. Завтра, в субботу, они едут в кибуц на Мертвое море к друзьям Марины и Володи. А послезавтра она уже улетает. Так что сегодня нужно все сложить, чтобы потом не хватать все в последнюю минуту.
   В дверь кто-то позвонил. Женя подождала несколько секунд, но потом вспомнила, что она одна в квартире, а супруги уехали в магазин за продуктами, чтобы заполнить холодильник и забыть об этом на целую неделю. Она открыла дверь. Перед ней стояла немолодая женщина с гладко зачесанными русыми волосами.
   Про таких говорят: "Со следами былой красоты на лице", подразумевая, что носительница былой красоты не первой молодости. Но в данном случае этот штамп был неуместен: красота была и продолжала оставаться на этом лице, несмотря на далеко не юный возраст посетительницы. Женщина улыбнулась:
  -- Здравствуйте. Меня зовут Татьяна, я соседка ваша, живу напротив. Женщина сделала непроизвольный жест рукой назад, видимо, предполагалось, что квартира именно там, за ее спиной. А вы Женя, мне Мариночка рассказывала о вас, очень ждала вас в гости.
  -- Да, заходите, пожалуйста.
   Женя посторонилась и пропустила гостью в квартиру. Соседка сразу понравилась Жене, было в ней что-то моментально располагающее к себе. Татьяна села, не дожидаясь приглашения. Сидела она прямо, слегка откинув голову назад, как будто густые волосы, собранные в тяжелый узел на затылке, оттягивали ее.
  -- Женечка, у меня к вам просьба. У меня в Минске живет внук. Его мать, моя дочь, умерла, когда ему было одиннадцать лет. Пока мы оставались в Белоруссии... Да, да, мы земляки, только мы из Добруша, это Гомельская область. Так вот, пока мы оставались в Белоруссии, он приезжал к нам на все лето каждый год. Он чудный мальчик, мы с дедом его просто боготворим. Он и сюда к нам приезжал уже трижды. И вот в этом году мы тоже его приглашаем. Это его последнее студенческое лето, он ведь учится у нас в радиотехническом институте. Учится хорошо, молодец. Увлекается компьютерами, в шахматы играет, музыкальную школу закончил. Очень хороший мальчик.
   Татьяна замолчала. Молчала и Женя. И это не было тягостное молчание, когда не знаешь, что сказать дальше и судорожно соображаешь, о чем еще сказать или спросить, чтобы тонкая непрочная ниточка разговора не оборвалась совсем. Это было солидарное молчание двух женщин, которые пережили в жизни страшное горе. И этим молчанием сейчас они выражали и сочувствие друг другу, и соболезнование, и полное понимание.
  -- Вы о чем-то хотели меня попросить?
  -- Да. Если вас не затруднит, возьмите, пожалуйста, приглашение для него и деньги на билет. Не откаже-тесь?
  -- Нет, конечно, не откажусь. Передам с удовольствием.
  -- Спасибо большое. Вот здесь, - женщина протянула конверт, - записан их номер телефона и имя. Его зовут Саша.
  -- Хорошо, я все сделаю, не волнуйтесь.
  -- Еще раз спасибо. А как вам у нас в Израиле, понравилось?
  -- Конечно. Красивая страна, самобытная. А вы здесь давно?
  -- Семь лет, как и ваши друзья. Большая алия девяностых. Мы здесь с младшей дочкой и ее семьей. А Сашенька там остался, со своим папой. Очень мы все по нему скучаем, но какие мы имеем на него права? Никаких. Хорошо, что зять не женился до сих пор, а то, может быть, его новая жена не разрешала бы Саше с нами видеться.
   И вдруг Татьяна рассмеялась и укоризненно покачала головой:
  -- Ну, теща есть теща, даже и бывшая. Молодой мужчина уже десять лет один, сына хорошего вырастил, а у меня вот такие слова. Ничего лучше не могла придумать. А на самом деле он замечательный отец и человек хороший. И вообще... Это, конечно, эгоизм чистой воды то, что я сейчас скажу, но скажу, раз уж сама завела этот разговор. Я ему так благодарна, что он не как другие мужики: один остался и в панику - кто мне рубашки стирать будет. Он не привел мачеху к Сашеньке. Хотя и понимаю, что не дело это - быть молодому мужчине одному. Но они очень хорошая пара была. А это не так-то просто - найти достойную замену.
   Татьяна вытерла тыльной стороной ладони глаза:
  -- Вы меня простите за глупости - старею, видно.
  -- Ну, что вы, что вы. Да и не осуждаю я вас, права такого не имею.
   Татьяна покивала головой, но больше ничего не сказала. И видно было, как она буквально на глазах постарела. Соседка тяжело вздохнула и поднялась.
  -- Спасибо, что не отказали мне. Счастливо вам долететь, Белоруссии привет. На словах скажете Сашеньке, что у нас все в порядке и очень ждем его. Впрочем, я ему обо всем написала.
   Женя закрыла за гостьей дверь и задумчиво прошла к себе, к своему еще не собранному чемодану. Это посещение взволновало ее. И эта красивая немолодая женщина ей понравилась, вызвала симпатию, и жалко ее было. Но еще более жалко ей было того мальчика, которому она повезет деньги и приглашение навестить бабушку с дедушкой. А папу тебе его не жалко? Ведь это твой собрат по беде. Да, конечно. И то, что за десять лет так и не нашел себе достойной спутницы жизни, в одиночку сына растит - это о многом говорит и уважение вызывает. Но все равно мальчика жальче. Недаром говорят, без отца остался - полусирота, без матери - круглый сирота. А он круглый сирота с одиннадцати лет.
  

ГЛАВА 9

  
   День для поездки на Мертвое море выдался не самый удачный - слишком жаркий. Ехали через пустыню, и вид светло-коричневых гор производил одновременно и сильное впечатление, и гнетущее: не хотелось бы здесь оказаться вне машины, их убежища на колесах. Женя даже содрогнулась при мысли, каково это - стать пленницей этого безмолвия, величия и безжизненности.
  -- Что, жутковато? - усмехнулся Володя.
  -- Не то слово.
  -- Тогда для разрядки напряженности включим музыку. У меня для тебя сюрприз. Ты про хор Турецкого слышала? Нет? Ну, просвещайся и получай удовольствие. Это мужской хор из десяти человек, официальная их прописка - Московская синагога. Но несколько человек даже в Большом поют. Приезжали с концертом сюда, мы с Маринкой ходили, получили колоссальное удовольствие. Да, жена? Там, на концерте, и купили кассету с их песнями. Сначала будут старые еврейские песни, несколько литургий, а потом - шлягеры.
   Сильные красивые мужские голоса заполнили весь салон, но им здесь было тесно: такой мощи была эта музыка и это звучание. Голоса то опускались, то взвивались высоко, перетекая как бы из одного сосуда в другой, дополняя друг друга, догоняя, опережая и снова сливаясь в унисон.
   Женя буквально растворялась в этих божественных звуках. И никакого значения не имело, что она не понимала слов: голоса и музыка были здесь определяющими.
   Проехали мимо эвкалиптовой рощи, мимо кокосовых пальм, посаженных как будто по линейке. А вот и море блеснуло слева.
  -- Хочешь подойти к воде? - спросил Володя. Женя молча кивнула.
   Через несколько минут они остановились и вышли из машины. Близость пустыни добавила еще несколько градусов к той жаре, которая набирала силу в этот день с каждым часом.
   Это соленое море имело какой-то маслянисто-серый цвет, волн не было абсолютно - полный штиль. И к себе почему-то не тянуло, входить в него не хотелось, в отличие от Средиземного. Прошлись немного и вернулись к машине. Еще полчаса - и показался указатель на кибуц Айн Геди. Машину оставили на стоянке и дальше пошли пешком. Володя громкой скороговоркой заправского экскурсовода вещал:
  -- Вы находитесь на территории самого большого и красивого кибуца Израиля, здесь производят питьевую воду под тем же названием, что и кибуц - Айн Геди. Считается, одна из лучших в стране. Если вы по-смотрите вперед, то увидите баобаб. Этот кибуц знаменит именно ими, своими огромными баобами. С вашего разрешения, дамы, мы здесь с вами остановимся и сфотографируемся, чтобы осталось документаль-ное подтверждение твоего, Женя, пребывания в этом достопримечательном месте.
   Их фотографирование на фоне баобаба-исполина прервали радостные возгласы приветствия: к ним приближалась молодая пара.
  -- Знакомьтесь. Это Женя, моя подруга по университету, а это наши друзья, Дина и Миша, мы вместе учились в ульпане. Здесь они преподают в школе. Дина - английский, а Миша - физику и информатику.
   Молодая пара просто-таки излучала здоровье, доброжелательность и оптимизм.
  -- Первым делом мы пройдемся в наш зоопарк, а потом в столовую на обед. Там уже обо всем договорено.
   Здесь, среди густой зелени, на тенистых аллеях, было нежарко. Территория кибуца оказалась на удивление большой, а зоопарк - на удивление маленьким. Огромные черепахи; небольшие, около метра в длину, крокодилы. И не зеленые, как это принято считать, а песочного цвета, под стать этой выжженной земле. Вольер с антилопами и вольер с птицами. Козочки. Около животных возились какие-то девочки. Было любопытно, но не больше.
   Столовая, большое помещение, была пуста. Их гостеприимные хозяева пояснили, что время официального обеда еще не наступило, но их покормят. Подошли с подносами к столам, где стояли салаты, холодные закуски, вода и соки.
  -- Набирайте все, что на вас смотрит. Это без ограничений. Порции начнут считать, когда подадут горячее.
   Сели за стол, вокруг которого стояло шесть стульев. Еда была немного непривычная. Какие-то травы, приправы, придающие традиционным овощам незнакомый вкус. На горячее принесли отбивные из филе индейки. Это было бы совсем вкусно, если бы не крошки, в которых было обвалено мясо. Особенно привередничать Жене показалось неудобным и, несколько принуждая себя, съела почти все.
   После обеда снова пошли гулять по красивой, ухоженной территории кибуца, увидели еще несколько баобабов, плантацию самых неожиданных по форме и размеру кактусов: маленьких и круглых, как бочонки; высоких и узких, похожих на миниатюрные кипарисы, и огромных, совершенная копия деревьев, только вместо ветвей - все те же мясистые колючие лопасти. И затем ребята повели их к себе в домик. Их двухкомнатная квартирка была на втором этаже. Там их встретила прохлада и полумрак. Дина предложила фрукты, стали рассматривать фотографии: супруги ездили осенью в Германию. Гамбург, Мюнхен, Берлин, Кельн. Соборы, ратуши, большие и маленькие площади, с фонтанами и без, и на их фоне - улыбающиеся, смеющиеся, жизнерадостные Дина и Миша с небольшими рюкзаками за спиной. Когда отзвучали последние возгласы и комментарии, Володя встал и потер руки, как будто в радостном предвкушении:
  -- Ну, а теперь, может, и не самое главное, но самое приятное: Миша, возьми гитару, уважь гостей.
   Миша не ломался. Со своей неизменной доброжелательной улыбкой взял гитару, настроил, проверил струны, тронул их рукой. И Женя поняла, что имел в виду Володя, говоря о самом приятном. Гитара в руках Миши стала их продолжением, одним целым. И это целое плакало, жаловалось, страдало. Песни были грустными, лирическими, очень понравились "Облака" А.Галича. Но когда Миша запел веселые, сатирические, шутливые песни, почему-то не смеялось. Душа закрылась. "А вот Андрею бы понравилось. Вот здесь бы он стал подпевать: он эту песню знал и любил. И постукивал бы ногой в такт, и покачивал бы головой, солидаризируясь с главным исполнителем". И Женя вдруг поняла, что думает о нем впервые с февраля месяца спокойно, без надрыва, без спазм в горле, без накипающих сразу же у глаз слез.
   Ребята вышли их проводить, уже когда почти совсем стемнело. Впрочем, темнело здесь довольно рано и очень резко, как всегда на юге.
   В машине, когда выехали за ворота кибуца, Володя хотел что-то спросить у Жени, но Марина тронула его за руку и незаметно покачала головой. Женя видела ухищрения подруги и оценила, как всегда, ее деликатность. Говорить, действительно, не хотелось, было сильное желание сохранить эту умиротворенность. А еще хотелось поскорее оказаться в "своей" комнате, закрыть дверь, лечь и заснуть, чтобы не расплескать это состояние покоя. Его так давно, даже теперь не вспомнить, когда, не было у нее. Но дорога оказалась какой-то безумно долгой и утомительной.
  

ГЛАВА 10

  
   Последнее утро.
   - Надо еще сложить пижаму, халат, туалетные принадлежности и проверить документы. Боже, куда же дела чужие деньги, ничего не помню.
   Женя вскочила, как ужаленная, и бросилась к столику у окна. Фу, лежат. Взяла конверт и положила его в сумку.
   Последний завтрак.
   Марина стала собирать на стол, Володя вышел из кухни и вернулся через несколько минут с небольшой продолговатой коробочкой.
  -- Это тебе от нас. Штучный вариант. Авторской копии не имеется.
   На черном бархатном ложе лежало тонкое, изумительно изящное ожерелье из белого и желтого золота и такие же серьги.
  -- Ребята! - только и могла выдохнуть совершенно потрясенная Женя. - Боже, какая красота! Так вот о каком срочном заказе шла речь! Володя, неужели ты такую красоту делаешь сам?
   Довольный произведенным эффектом, Володя вытянул вперед обе руки и важно подтвердил:
  -- Вот этимы самымы пальцамы.
   Смущение последних минут исчезло в радостном взрыве смеха. Отошла и обязательная неловкость таких минут, все снова стало на свои привычные места.
  -- Володя, Мариночка, огромное вам спасибо. И за подарок, и за прием, и за помощь.
  -- Ну, ты еще скажи - "за дружбу". А мы тебе ответим: "Пожалуйста, пожалуйста, приходите к нам еще, у нас ее много, дружбы то есть".
   Последние часы вместе.
   Дорога в аэропорт. Оформление багажа. Беседа со службой охраны. Невеселые улыбки друзей. Прощание. Эскалатор вверх. Не надо оглядываться. Проверка ручного багажа. Пограничный досмотр. Девятый терминал.
   Вот теперь можно перевести дыхание. Еще один этап жизни закончен.
   В самолете подумалось: неужели прошло только две недели? Как много увидено, пережито, пересказано. Как она благодарна друзьям за их помощь, деликатность, ненавязчивое внимание. Удалось ли Марине то, о чем она говорила в первый день: заставить ее заговорить, освободить душу, чтобы жить дальше? Безусловно. По-прежнему безумно тяжело и безнадежно, по-прежнему не дышится в полную силу, но все-таки самую маленькую капельку стало легче.
   Женины мысли прервало появление стюардессы с обедом. И Женя даже попросила вина.
   Минский аэропорт встретил полумраком и холодом. Долгое стояние в очереди к пограничнику. Заполнение декларации, формальный осмотр багажа. И вот уже можно обнять дочкины худенькие плечи, и вдохнуть родной запах белокурой головки, и поцеловать заплаканные щечки. Господи, и это к ней ты не хотела возвращаться, по ней тебе казалось, ты не соскучилась?
   Нет, нет, это была не я. Это просто не могла быть я. Или я, но потерявшая временно рассудок. Говорят, так бывает.
  -- Здравствуйте, здравствуйте, Ольга Петровна, Станислав Андреевич! Да, да, все в порядке, полет прошел легко. А как вы тут?
  -- Скучали. Марина звонила из дома, рассказала, что таможенный досмотр прошел без осложнений, вылет не задержали и чтобы не забыли встретить тебя. Пришлось встречать, неудобно все-таки перед твоими друзьями. А вообще-то не собирались.
   С этими словами Станислав Андреевич подхватил чемодан и пошел к своему старенькому " фольксвагену". А через пятьдесят минут они уже переступили порог квартиры.
   В прихожую бесшумно вошла белоснежная ангорская кошка, пушистый хвост трубой, пышный воротник, штанишки до колен. Молча постояла и вдруг с громким мяуканьем бросилась к Жене. Под общий смех раздался насмешливый голос Станислава Андреевича:
   Жалуешься своей любимице, коза-дереза? Не кормили, не поили тебя здесь без нее, обижали все, да?
   Женя разделась, подхватила кошку на руки, прижалась щекой к шелковой невозможно ароматной шерстке:
  -- Касенька, красавица моя, умница. Соскучилась?
   И шутливо добавила:
  -- Опять тебя моими лучшими духами поливали и в самых дорогих шампунях купали, а, ароматная?
   Кася уже не мяукала, уложила обе передние лапки на плече и, под-рагивая носиком, стала осторожно обнюхивать Женю. Убедилась, что это она, окончательно успокоилась и уютно затихла на плече.
   С кошкой на плече Женя прошла в ванную комнату помыть руки, затем на кухню:
  -- Ох, как чаю хочется.
  -- Будет тебе и чай. Ты все-таки зайди к себе, тебя там сюрприз ждет.
   "Да не нужно никакого сюрприза. Почему они такие нечуткие? Аня заговорщицки улыбается. Ну, что же, все равно ведь надо будет зайти туда. А может, переночевать хотя бы сегодня у Анечки? Тем более, что мы так обе соскучились друг по другу".
   Но вот уже Аня с улыбкой тянет ее за руку в комнату. Распахивает дверь, включает свет. "Не хочу, не хочу ничего видеть. Мне страшно".
  -- Мамочка, ну посмотри же, как тебе тут бабушка с дедушкой сделали. Я, конечно, тоже помогала, но в основном они все сами.
   Это была не ее комната. Другие обои, другая мебель, даже шторы и лампы другие. Женя подошла к кровати и осторожно села на покрывало. Провела рукой по его шелковистой поверхности. Перевела взгляд на дочку и увидела в родных любимых глазах такой страх, такое ожи-дание приговора, что следующее движение - скорее обнять, прижать к себе, успокоить, сказать, что она им безмерно благодарна. И поплакать теперь можно, это уже другие слезы. Не бессильной злости на жизнь, а слезы облегчения и взаимопонимания.
   Женя все ждала, что родители войдут к ней, но потом поняла, что они дают им возможность побыть одним. Уже за ужином только она смогла их поблагодарить.
   А потом была раздача подарков: джинсовый сарафан и кофточки - Ане, ей же серебряные украшения. Две блузки и косметику с минералами Мертвого моря - Ольге Петровне. Бутылку коньяка и рубашку - Станиславу Андреевичу. И уже для всех - маслины, хумус, печенье, конфеты, вино из монастыря Латрун.
   Общее "Ах!" раздалось, когда Женя показала ювелирную фантазию Володи. Пришлось тут же надеть.
   Засиделись далеко за полночь. Ольга Петровна зашла вместе с ней в комнату:
  -- Я Андрюшины вещи убрала пока в чемодан. Ты потом посмотришь, что захочешь отдать, а что оставить.
  -- Мама Леля, дорогая, как я вас люблю, как я счастлива вас всех видеть. И как хорошо дома!
  -- Мне Марина сказала по телефону, что ты молодец, сильная, и значит, со всем справишься. Как хорошо, что ты все-таки согласилась и поехала к ней. Нам еще нужны силы, и в первую очередь тебе: у нас ведь Анечка. Ну, ложись. Все разговоры оставим на завтра. И не забудь завтра позвонить в Израиль.
  -- И не только в Израиль. У меня поручение от их соседки: надо передать деньги и приглашение ее внуку. И Ане хочу завтра же позвонить, она мне звонила туда, я пообещала перезвонить уже из Минска. Спокойной ночи, мама Леля. Я уже не буду выходить, вы передайте папе еще раз мою благодарность и пожелание спокойной ночи.
  -- Конечно, дорогая. Доброй тебе ночи.
   Женя разделась и легла. Она знала, что быстро не заснет. Даже когда очень уставала, сон все равно не спешил завладеть ею, давал время подумать, повспоминать, подытожить. А сегодня, когда она переполнена впечатлениями, сон и вообще не будет торопиться - ведь чтобы уложить все впечатления на подходящие для них полочки, нужно время, и немалое. Вдруг тихо приоткрылась дверь, в комнате показался темный силуэт, который бесшумно подошел к кровати, нырнул рядом под одеяло и материализовался в Анюту.
  -- Мамуля, я ведь знаю, что ты еще не спишь. Можно мне полежать с тобой, я ужасно соскучилась.
  -- Женя подвинулась, повернулась на бок и обняла дочку. Та уткнулась ей носом в шею и шумно засопела.
  -- Тебе же завтра рано вставать или ты собралась проспать школу?
  -- Нет, я встану, не волнуйся. Да и дедушка не даст проспать: он будит очень настойчиво.
  -- Ты хочешь о чем-то поговорить?
  -- И это тоже, но уже не сегодня. А сейчас просто полежим рядом, я так тебя люблю. И так скучала без тебя.
  -- И я очень-очень тебя люблю. Но мне казалось, что не особенно скучаю. А вот когда увидела вас всех в аэропорту, поняла, что соскучилась безумно и хорошо мне может быть только с вами, насколько это вообще возможно сейчас.
  -- А хорошо мы придумали, поменять у тебя все? Первым об этом сказал, конечно, дедушка. Какой он у нас все-таки умный.
  -- Да, решение замечательное. И странно, что мне это самой не приходило в голову - вроде решение лежит на поверхности. Может, ты останешься у меня ночевать?
  -- Я бы с удовольствием, но ты так чутко спишь - я тебя завтра рано разбужу, а тебе надо выспаться. А в институт ты когда пойдешь?
  -- Занятия у меня в среду, но на кафедру я уже послезавтра подойду. Ну, иди спать.
  -- Да, пойду. Спокойной ночи, мамочка.
  -- Спокойной ночи, девуля.
  --

ГЛАВА 11

  
   И опять ей приснился Андрей. Он шел по улице, но какой-то странной, больше похожей на аллею. Шел своей обычной размашистой походкой. А она хотела его догнать, обязательно. И бежала, и звала, но ноги были какие-то ватные. А Андрей все уходил и уходил, не оглядываясь. А потом вообще это все разорвалось на клочки сна и улетело.
   Почему он не захотел даже оглянуться? Так он ей еще ни разу не снился.
   Жене стало тревожно, и вспомнился урок Марины. Представить водопад - представила. Услышать его шум - услышала. Увидеть его мощные струи - увидела. И совершить все действия по порядку... "Я выбрасываю свою боль, свои тревоги, свои проблемы..."
   Надо позвонить Марине и рассказать про сон. Он очень важный, она это чувствует. Но сначала дело, потом удовольствие. Где это чужой конверт?
   Женя набрала номер, на том конце провода довольно долго не отвечали, затем женский немолодой голос произнес "алло".
   Здравствуйте, Сашу позовите, пожалуйста.
  -- Саши нет дома, он на занятиях. Что ему передать?
  -- Передайте, пожалуйста, что я привезла ему из Израиля приглашение и деньги от бабушки. Запишите, по-жалуйста, мой номер телефона, пусть Саша мне позвонит, когда освободится.
   Ну, вот, теперь можно и Марине позвонить, пока она не уехала на работу.
  -- Ну, что, очень страшно было входить в комнату?
  -- Они все-все поменяли: и мебель, и обои. Представляешь?
  -- Да, замечательно. Ты спала?
  -- Спала. Правда, мало. Мне снился Андрей, он уходил от меня и не отзывался на мой крик, и не оглядывался. А мне так хотелось его догнать, взять за плечо, повернуть лицом к себе.
  -- Знаешь, Женечка, я ведь не расшифровываю сны. Но уверена, что это хороший сон. Он с тобой в памяти, но не хватает тебя за руки. Понимаешь меня?
  -- Кажется, да. Во всяком случае, мне не было утром так жутко, как обычно, когда он снился.
  -- Я очень рада за тебя. Всем привет, Анечку поцелуй. Будем созваниваться.
  -- Счастливо, Мариша, мне было хорошо у вас. Еще раз спасибо за все. Володе привет, его штучный товар все оценили по достоинству.
   Женя положила трубку и вышла, наконец, из комнаты. В квартире никого не было. Она прошла на кухню, на столе лежала записка: "Евгеша, доброе утро. Мы со Стасом в издательстве: надо сдать работу. Анечка в школе. Завтракай, нас не жди. Будем ближе к обеду. Обед готов, но без нас не садись - хочется пообщаться за столом, как раньше. Целую, люблю. Мама Леля".
  

ГЛАВА 12

  
   Женя с удовольствием занималась уборкой. В гостях Марина почти ничего не давала ей делать, до отъезда она не помнит, что она делала и делала ли вообще что-то. А вот сейчас хорошо так пошло, в охотку.
   Звонок в дверь. Это мальчик за конвертом, он звонил ей сегодня утром, что заедет в обед. Женя вытерла руки и пошла открывать дверь. Она не смогла скрыть удивления: на пороге стоял далеко не мальчик. Невысокий мужчина, светлые волосы, высокие залысины, за современными очками голубые внимательные глаза.
  -- Извините. Вы Женя? Я Сашин отец, он сам не смог вырваться из института, как планировал, и попросил меня. Я все равно еду сейчас по делам на проспект Машерова.
  -- Вы проходите, пожалуйста. Я сейчас принесу конверт.
  -- Да вы не беспокойтесь, я здесь постою. У вас ведь уборка в разгаре.
   Женя вспомнила, что она в старых вытертых джинсах, в футболке, волосы собраны в хвост на затылке. Тот еще вид. С другой стороны, он не в гости пришел, а она, как он правильно заметил, уборкой занята. Женя быстро сходила в комнату за конвертом и передала мужчине.
   Закрывая за посетителем дверь, она с подумала: жаль, что не пришел Саша сам - хотелось бы на него посмотреть.
  

DrGodyPart2 [Marina Minaker]

  

ГЛАВА 1

  
   Париж для того, чтоб ходить по нему,
   Глазеть на него, изумляться,
   Грозящему бездной концу своему
   Не верить и жить не бояться.
   Б.Окуджава.
  
   Женя достала ожерелье и серьги из футляра и подошла к зеркалу. Целый год они пролежали, запертые в своем бархатном домике, ни разу не использованные по назначению. Для деловой одежды слишком нарядно и красиво, а другой одежды она не надевала, потому что никуда не выходила, кроме работы, в течение уже полутора лет.
   Сегодня выпускной вечер у Ани. Выросла дочка, школу закончила, получает аттестат. Какой это был бы праздник в семье, если бы был жив Андрей. Без него меркнет даже свет дневной, что уж говорить о настроении. Но у девочки должен быть праздник: сегодня особенный день. И они, взрослые, должны если не создать его самим, то хотя бы не испортить.
   Какая все-таки красивая вещь, рукотворное чудо. Женя вздохнула. Разве можно такую красоту надевать с таким настроением? Ведь предназначалась она, чтобы дарить радость, по крайней мере, хорошее настроение. Ожерелье изящной змейкой обвилось вокруг шеи, серьги мягко качнулись в мочках. Женя бросила последний взгляд на отражение в зеркале и вышла из комнаты, надев на себя не только украшения, но и улыбку.
   Бабушка с дедушкой стояли, уже готовые к выходу. Ольга Петровна держала в руках роскошный букет ярко-желтых шарообразных хризантем для любимой внучкиной учительницы по русской литературе, Полины Матвеевны.
  -- Анюта, тебе помочь?
  -- Спасибо, мамуля, не надо. И не заходи, а то не будет нужного эффекта.
  -- Ладно, ладно, интригуй дальше.
   Наконец, из дочкиной комнаты вышло чудное виденье в длинном темно-синем платье без рукавов, плотно облегающем тоненькую изящную фигурку. В тон платью открытые туфельки на небольшом каблучке. К каблуку были отдельные требования: он не должен быть высоким, потому что предстоит гулять целую ночь. Светлые вьющиеся волосы, специально отращиваемые для этого дня, подняты в высокую нарядную прическу. На нежном тонком личике чуть заметный макияж. И завершает все это великолепие жемчужное ожерелье и такие же сережки - подарок мамы, бабушки и дедушки к окончанию школы.
  -- Хороша! - выдохнули восхищенные родственники.
   И действительно - хороша! Изумительное сочетание уже взрослой женственности и очаровательной юности.
   Скрывая смущение и радостное возбуждение, Аня покрутилась, чтобы красота была оценена со всех сторон.
  -- Ну, что, Наташа Ростова, едем на бал? - пошутил взволнованный и гордый за красавицу-внучку дедушка. И все вышли из квартиры.
   После торжественной части и небольшого концерта, подготовленного выпускниками, Дашковичи-старшие, забрав у Ани аттестат и грамоту по французскому языку, вернулись домой.
  

ГЛАВА 2

  
   На следующий день Станислав Андреевич повез внучку подавать документы в педуниверситет на факультет психологии с иностранным языком. То, что французский станет делом ее жизни, это было известно и понятно давно: бабушка с самых первых лет жизни Анечки говорила с ней по-французски, вводила специальные "французские" дни недели, когда говорить по-русски категорически за-прещалось, разучивала с ней стишки и песенки по-французски. Не стояло вопроса, в какую школу отдавать: конечно, с углубленным изучением французского. Первой самостоятельно прочитанной книгой на французском была сказка А. Экзюпери "Маленький принц", следующей - сборник новелл Андрэ Моруа "Фиалки по средам". А потом Бальзак и Мопассан, Виктор Гюго и Ромен Роллан, Франсуаза Саган и современные детективы. Книг на французском в доме было много: Ольга Петровна постоянно пополняла ими свою библиотеку, а некоторые из них она еще и переводила для издания на русском языке.
   Решение стать психологом пришло Ане уже в десятом классе. Мотивация была простой: "Хочу быть, как мама". Но не выбрасывать же на обочину жизни иностранный язык, которым владеешь свободно - значит, психология с иностранным.
   Вступительные экзамены должны были начаться двадцать пятого июля. До этого времени Женя с дочкой оставались в городе одни: бабушка с дедушкой уехали в Новогрудок. Женя была в отпуске и занималась только Аней, а та в свою очередь занималась у репетиторов. К экзаменам в Минск вернулись и Стас с Ольгой: сидеть в родном доме, но далеко от родной внучки оказалось занятием для них невозможным.
   Первым экзаменом было сочинение по русской литературе. Когда за Аней захлопнулась дверь, Женя сразу бросилась к телевизору и включила Белорусскую программу: без десяти девять будет трансляция озвучивания тем сочинений для централизованного вступительного экзамена. Было совсем рано, но пусть телевизор работает. Когда она вернулась в гостиную, там уже сидела свекровь с листком бумаги и ручкой, чтобы записывать темы. Женя села рядом. Через несколько минут в комнату вошел свекор, тоже держа в руке листок бумаги и ручку. Посмотрев друг на друга, все трое рассмеялись. Наконец, на экране появились официальные лица тех, кто даст добро на сегодняшний письменный экзамен. Аню преподаватель, который готовил ее к этому экзамену, настроил на первую тему: по классической литературе. И сейчас все внимание было сконцентрировано именно на ней, первой теме. Ну, наконец-то: вскрывается конверт, зачитываются темы. Первая звучит так: "Поиски счастья и смысла жизни Григорием Добросклоновым в поэме Н. Некрасова "Кому на Руси жить хорошо". Ольга Петровна тихонько ойкнула:
  -- Женя, какая трудная тема!
   Женя несколько минут приходила в себя, потом вдруг вскочила и бросилась в Анину комнату. На столе лежала тетрадь с сочинениями. Лихорадочно перелистывая страницы, Женя нашла то, что искала. Не показалось - действительно, дочка писала, готовясь к экзаменам, очень близкую тему. Женя, радостно помахивая тетрадью, вернулась в гостиную.
  -- Я вдруг вспомнила, что слышала очень похожую формулировку, когда она занималась литературой. Вот ее сочинение: " Поиски счастья и смысла жизни в поэме "Кому на Руси жить хорошо". Так что ей еще и легче: сочинение надо не расширить, а сузить.
   День тянулся медленно. Но всему приходит конец, пришел конец и их нервному ожиданию. Вернулась Аня. Измученная, бледная, но вполне довольная. Конечно, она сразу вспомнила ту тему. Да, она знала, что все сочинение использовать не надо, а надо сосредоточиться только на главном герое. Нет, конечно, книгами пользоваться не дали, но она помнила две стихотворные цитаты, сейчас проверит, насколько она точно воспроизвела их. Дедушка снял томик поэм Некрасова и подал внучке. Аня быстро нашла нужные отрывки и, прочитав их, удовлетворенно кивнула головой: все правильно.
   По сочинению Аня получила четверку, по биологии - тоже четверку, по обоим французским, устному и письменному, - пятерки. В итоге ей не хватило одного балла для поступления на бесплатное отделение. В доме царило уныние. Аня не выходила из своей комнаты. Пока к ней не зашел разъяренный дедушка и не спросил ее громовым голосом, не предвещавшим ничего хорошего:
  -- У тебя какое-то горе? Кто-то из близких заболел? Что это за вселенская скорбь? Или ты еще не поняла, что такое настоящая беда, когда ничего нельзя сделать, ничего нельзя исправить и изменить?
   Аня, лежавшая до этого молча, разрыдалась. Несколько смягчившись, Станислав Андреевич, присел рядом с внучкой, погладил ее по плечу, потом по светлым кудряшкам, снова коротко подстриженным, и заговорил мягче и спокойнее:
  -- Твое самолюбие задето? А почему оно задето? Ты ведь сдала экзамены точно на те баллы, на которые знаешь эти предметы. Это хорошие оценки, но их оказалось недостаточно, чтобы поступить: очень высо-кий конкурс, хорошая подготовка абитуриентов. Но сейчас есть возможность учиться на платном отделе-нии, и это замечательно. Когда твои родители поступали, такого варианта не существовало. Вашему поколению больше повезло, меньше будет стрессов и сломанных судеб. Так по какому поводу твоя скорбь? Вот если бы мы тебе сказали, что не будем оплачивать твою учебу, мне было бы понятно твое поведение. Но, если меня не подводит память, у нас такого разговора не было?
   Аня вытерла глаза и порывисто обняла деда за шею:
  -- Ой, дедушка, какой ты у меня замечательный, самый лучший дед на свете.
  -- Да, таких только два в мире, причем, второй в Сибири, - усмехнулся Станислав Андреевич.
  -- Дедуля, но у нас же нет таких денег. Ты же знаешь, что на моей специальности самая высокая плата.
  -- Ну, это не твоя забота. Твоя - учиться, а наша с мамой и бабушкой тебе в этом помогать, устраняя материальные препятствия. Что мы и будем делать.
   Но если Аню легко успокоили дедушкины слова, то Женя, реально оценивая ситуацию, понимала, что на весь период платного обучения их денег не хватит. Помощь пришла с неожиданной стороны. Когда позвонили ее родители из Москвы узнать, каковы результаты вступительных экзаменов внучки, Женя сжато объяснила ситуацию. И тут же в ответ услышала:
  -- Только не вздумай расстраиваться из-за этого. Она поступила - это самое главное, а деньгами мы, конечно, поможем. Сколько ты сказала, стоит обучение за год?
   Женя не успела ничего такого еще сказать, но послушно произнесла довольно внушительную цифру.
  -- Ну, это сущие пустяки на фоне московских вузов. Половину берем мы с папой на себя.
  -- Спасибо, мамочка, не буду даже из вежливости отказываться.
  -- И не надо, а теперь позови Аню, мы хотим ее поздравить с поступлением. Она у нас молодец.
   Женя взяла трубку радиотелефона и отнесла Ане в комнату. Притворив тихонько за собой дверь, Женя прошла к себе. Мама остается верна себе: деловита, неэмоциональна, говорит правильные слова, предсказуема. Да, она очень скупа на ласку, теплые слова и вообще на проявление каких-либо чувств, но что касается чувства долга, - с этим всегда было все в порядке. Вот и сейчас она поступила, как и должна была поступить родная любящая бабушка.
  
  

ГЛАВА 3

  
  -- Женечка, можно к тебе?
  -- Заходите, Ольга Петровна.
  -- Женя, мне нужны ваши с Анечкой паспорта.
  -- ?
  -- Это сюрприз, который мы со Стасом давно готовили для вас. Но тебе скажу: мы вам присмотрели поездку в Париж на восемь дней. Правда, в самом Париже только четыре дня, остальное - дорога, но зато с ночевкой в мотеле на территории Польши, так что только одна ночь будет в автобусе, а на обратном пути - восьмичасовая остановка в Берлине. Мы вчера ходили в турагентство, узнали все подробности, по-смотрели план поездки, а сегодня надо принести паспорта для французского посольства и деньги.
  -- Мама Леля, вы чудо. Представляю, как обрадуется Аня. Но деньги? Нам же
   платить за учебу!
  -- К учебе это не имеет никакого отношения, это наша давняя идея с дедом: дать Анечке возможность съездить посмотреть Париж. И деньги давно отложены для этой цели. Но почему ты сказала, что рада будет Аня, а ты? Разве ты не мечтала побывать в Париже?
  -- Да, конечно. Но Аня просто бредит им. Как чеховские сестры рвались в Москву, так ей подавай Париж. А насчет меня... У меня уже не осталось никаких желаний, тем более острых. А когда-то да, хотела и мечтала, но Андрей так лю-бил отдыхать в Карелии, а у нас так редко совпадали отпуска: ему почти никогда не давали летом, что грешно было тащить его любоваться красотами Европы, а одной ездить не хотелось - это неинтересно: не с кем радостью поделиться.
   Ольга Петровна порывисто притянула к себе невестку и крепко обняла. Обе женщины замерли, черпая силы друг в друге.
   Первой отстранилась Ольга Петровна.
  -- Давай, Женя, паспорта, нас просили занести не позже десяти.
   Женя протянула их и поцеловала свекровь. - Спасибо!
  

ГЛАВА 4

  
   Ярко-синий двухэтажный автобус едет по направлению к Бресту. Дорога скучная: голое шоссе, по сторонам то негустые рощицы, то поля - никакой жизни. В автобусе тихо, пассажиры пытаются додремать - выезд из Минска был очень рано, а встать надо было еще раньше. Аня тоже хватает последние дремики: свернулась калачиком в кресле, под голову положила маленькую подушечку, глаза закрыты. Женя не спит, хотя глаза тоже закрыты.
   Хотелось ли ей ехать? Если совсем честно, то нет. "Все приходит слишком поздно" - всплыла в памяти строчка Ирины Снеговой. И у нее же:
  
   Не надо приходить на пепелища,
   Не надо ездить в прошлое, как я.
   Искать в пустой золе, как кошки ищут,
   Напрасный след сгоревшего жи-лья.
  
   Но как не возвращаться в прошлое - это же ее жизнь. И там она была по-настоящему счастлива. Какой парадокс: в той, прошлой жизни, все было хорошо, а вспоминать об этом невыносимо тяжело, обжигающе больно. Но куда деться от воспоминаний? Вот она тогда произнесла перед свекровью слово "Карелия", и воспоминания, вопреки ее желанию, нахлынули на нее.
   Многочасовая поездка в поезде, пересадка в Ленинграде, прогулки по Питеру, всегда такие желанные и завораживающие. Они оба, и Женя, и Андрей, были буквально влюблены в этот город. И у них были свои, особенно любимые места: Летний сад, Елагин остров, Петроградская сторона, Царское село или Пушкино, кондитерская на Невском "Норд" с ее тающими во рту эклерами, маленькая забегаловочка в полуподвальном помещении недалеко от Витебского вокзала, где все-гда можно было вкусно и недорого перекусить.
   А вечером снова в поезд, и уже прямо к цели: в Карелию, в ее столицу Петрозаводск. Там служил друг Андрея по юрфаку - Юра Окуневский. И впереди - две недели упоительного отдыха в палатках у озера. И каждый новый приезд означал знакомство с очередным озерным шедевром: Сямозеро, Кончозеро, Бабье озеро, Светлое озеро. Главное очарование дня, которое ни в коем случае нельзя пропустить - это раннее вставание. Вылезаешь из палатки, над водой легкий туман, солнце только-только начинает пригревать, как бы пробуя свою силу - хватит ли на целый день. Воздух такой, что кажется, вздохнешь побольше - и легкие не выдержат такой кислородной нагрузки. И пахнет в этом дивном свежем воздухе одновременно всем: хвоей, травой, цветами, покрытыми мхом валунами, отсыревшими за ночь, отголосками самой ночи и радостью, граничащей с восторгом, от предстоящего дня.
   Юра был распределен в Петрозаводскую прокуратуру, но женился на местной, карельчанке, и так и осел в этих краях. Впрочем, безотноси-тельно очень ему полюбившихся. Жена его, Света, врач-педиатр, поражала воображение безукоризненной красотой лица. Но когда восхищенный взгляд опускался ниже, как правило на лице собеседника появлялось несколько обескураженное выражение: тело явно предназначалось не для этого совершенного творения. Оно было небольшого роста, приземистое, коротконогое. Но это внешнее несоответствие верха и низа полностью искупалось, во-первых, невероят-ным обаянием владелицы красивого лица и тяжелой неженственной фигуры и, во-вторых, ее легким, очень веселым характером. Увидеть ее раздраженной, сетующей, кого-либо осуждающей, читающей нотации мужам или детям-погодкам, Мише и Полинке, Дашковичам ни разу не пришлось. Ни в Карелии, когда они приезжали к Окуневским, ни в Москве, а позже и в Минске, когда те приезжали к ним с ответным визитом.
   Юра был заядлым рыболовом, может, еще и поэтому эти озерные и речные края так пришлись ему по вкусу. Андрей был достаточно равнодушен к этому классическому мужскому увлечению, но посидеть вместе с другом в лодочке, подремать, почитать, негромко поговорить обо всем на свете - это всегда с удовольствием. Чистить рыбу Юра никому не давал: чисто мужское занятие. И даже следить за приготовлением ухи или жаренной по-карельски рыбы тоже никому не доверял: весь процесс - от добывания рыбы до ее подачи к столу - был под его жестким профессиональным контролем. Женщины не сетовали и не обижались, их более чем устраивала такая ситуация. Свободные от рыбы, они могли пова-ляться на траве с книгой, поболтать обо всем на свете (по многим вопросам они оказались единомышленницами), на скорую руку соорудить салат из овощей и ждать мужей с добычей, как правило, очень неплохой. Дети Окуневских были младше Ани: Миша на три года, а Полинка - на четыре, поэтому подчинение было полное, с обожанием и подражанием во всем. Но и Аня относилась к ним трепетно, хорошо могла их занять и увлечь, так что всем троим было очень весело и интересно. Самое замечательное время наступало вечером. По-настоящему белых ночей в это время уже не было(ездили они в основном в июле), но сумерки, которые спускались на землю, были не густыми, а будто перламутрово-серыми. Дети к вечеру натаскивали сухих веток, шишек, взрослые разжигали костер, мужчины брали в руки гитары. И... начиналось... Песни из их студенческой жизни, туристские, серьезные и шутливые, хулиганские и лирические - все было в этих импровизированных концертах. Жены иногда подпевали, если знали слова, но чаще просто слушали. Дети, закутанные в куртки, сидели, замерев, и с восторгом слушали папины песни. Андрей был очень музыкальным, в свою маму, у Юры голос был послабее, но вместе, дуэтом, у них получалось замечательно.
   Однажды они жарили на костре шашлыки. Те уже были практически готовы, когда хлынул сильнейший ливень. Накрыв приготовленную еду клеенкой и положив камни по углам, чтобы ее не унесло ветром, все бросились спасаться в палатку. Дождь быстро прекратился. Можно приступать к еде. Женя ела стоя, так как найти сухое место было невозможно. И тут ее взгляд упал на мужчин: друзья сидели на бревне под деревом, прикрытые плащ-палаткой от обильных брызг, которые слетали с веток при малейшем дуновении ветра, у каждого в руке было по самодельному шампуру-прутику с нанизанными кусками мяса, колечками лука и кружочками помидоров, другой, свободной, рукой они заботливо поправляли плащ над головой друг друга. При этом вид у них был совершенно серьезный, даже отрешенный и очень сосредоточенный. Это было так комично, что Женя громко расхохоталась, а когда она показала эту картину Свете, та тоже поддержала ее, а за ними дети, хотя, скорее всего, они смеялись просто потому, что заразительно смеялись мамы, а им, детям, просто было очень хорошо.
   А жизнь, товарищи, была совсем хорошая.
   Женя судорожно вздохнула, украдкой посмотрела на Аню - нет, ничего не видит, слава богу, спит. Быстро вытерла глаза и даже встряхнула машинально головой, как будто это могло помочь оттолкнуть воспоминания.
  

ГЛАВА 5

  
   Аня проспала до самой границы. Наверное, спала бы и дальше, но автобус остановился, и громкий голос их сопровождающего объявил, что автобус нужно освободить, но просьба ко всем не разбредаться и держаться по возможности вместе.
   Женя с удовольствием вышла из автобуса - приятно было размяться после трех часов езды.
  -- Ма, ты не спала?
  -- Нет, не смогла заснуть.
  -- Так разбудила бы меня - не так скучно было бы. Или ты читала?
  -- Нет, ты же знаешь, мне тяжело читать в транспорте. Но я не скучала. Смотрела по сторонам, думала.
  -- Вот как раз думать тебе противопоказано.
  -- Да нет, ничего, я думала о хорошем: вспоминала наши поездки в Карелию.
   Аня улыбнулась: эти воспоминания и для нее были одними из самых теплых.
  -- Кстати, тебе дедушка передавал, что дядя Юра звонил позавчера?
  -- Да, конечно, наш дедушка ничего не забывает.
  
   На белорусско-польской границе скопилось много транспорта, но экскурсионных автобусов было только два, а их пропускали без очереди. Значит, есть надежда, что через пару часов они пересекут границу Польши.
   Вдруг около них очутилась невесть откуда взявшаяся рыжая кошка. Она походила кругами вокруг и, неожиданно осмелев, стала тереться о Женины ноги.
  -- Безошибочно угадала в тебе страстную кошачью поклонницу, - рассмеялась Аня.
  -- А может, и Касин запах почувствовала.
  -- А что, у вас дома кошка есть? - услышали они у себя за спиной. Женя, обернувшись, увидела невысокого улыбающегося мужчину, который показался ей смутно знакомым.
  -- Не узнаете?
  -- Простите, нет.
  -- Я был у вас дома год назад, даже уже больше, забирал конверт, который вы привезли из Израиля для моего сына. А я вас сразу узнал, когда увидел в автобусе. Это ваша дочь?
  -- Да. Знакомьтесь - Аня. А я Женя.
  -- Очень приятно. Олег.
  -- А сын ваш воспользовался тогда приглашением, слетал в Израиль?
  -- Да, да. Был очень доволен. Мы в эту поездку, как и вы, планировали вместе поехать, но я в июле не мог, а он сейчас не может, приступил к работе, он в этом году закончил институт.
  -- Да, я вспоминаю, что его бабушка говорила, что прошлое лето у него последнее студенческое.
   Они прогуливались по строго заданному маршруту, постоянно держа в поле зрения свой автобус, и негромко переговаривались на обычные нейтральные темы случайных попутчиков.
  

ГЛАВА 6

  
   Место Олега оказалось сразу за ними. Соседом его был молодой парень, который пришел к автобусу в Минске позже всех, буквально за пару минут до отъезда. И Женя обратила на него внимание, потому что он был практически без вещей: за спиной болтался только фотоаппарат и небольшая сумка на длинном ремне, с такими обычно студенты ходят на занятия. Парня звали Николай.
   Дорога через Польшу напоминала видеофильм, снятый через окно машины, для Клуба кинопутешественников: кукольные домики, ухоженные чистенькие дворики с садовыми скульптурками и аккуратными палисадничками. - А почему с иронией? С каких это пор чистота и ухоженность перестали быть достоинством? Да нет, конечно, это хорошо. Скорее всего, это говорит обида за оставленные позади белорусские виды: либо голое неинтересное шоссе, либо бедные, даже сиротливые деревни. И почему-то обязательно с доминирующим темным мрачным цветом. А здесь вон как все ярко, цветисто, празднично, все радует глаз.
   В автобусе была кофеварка и запасы чая, кофе и сахара. Пассажиры один за другим подходили к стойке и наливали себе кипяток, не забывая захватить кто чай, кто кофе.
  -- Ма, неужели у них у всех нет своего чая или кофе?
  -- Есть, конечно, в такие поездки никто без запасов еды не едет, но свое же никуда не уйдет. А дармовым надо успеть воспользоваться.
   Аня прыснула:
  -- Не будем и мы отставать от товарищей по партии.
   И с этими словами, взяв две чашки, пошла к общественной кормушке.
   Ближе к вечеру показали фильм "Человек дождя" с Дастином Хофманом и Томом Крузом. Это был один из самых любимых фильмов Жени. И она почему-то подумала, что это хорошее начало будет иметь продолжение.
   Ночевали в мотеле почти на границе с Германией. Приняв душ и расположившись в уютном номере, обшитом деревом, вытянувшись на удобных кроватях после семнадцати часов езды в кресле автобуса, Женя с благодарностью и теплотой подумала о свекрах: "Какие они молодцы, что выбрали именно такой маршрут". Преподавательница с ее кафедры в прошлом году ездила с семьей в Ис-панию, дорога в одну сторону заняла трое суток, и все трое суток - в автобусе, где даже ноги вытянуть по-настоящему нет возможности.
   Завтракали в пиццерии при мотеле, заказав пиццу с шинкой и ананасом. Женя разговаривала с официанткой по-польски (спасибо Анне Казимировне за эти уроки), и та обслуживала их с особой симпатией, предложив взять большую пиццу с собой. Так с большой коробкой в руках они и вошли в автобус. Путешествие продолжалось по территории Германии, но, в отличие от Польши, дорога была скучная: одни бетонные барьеры с обеих сторон.
  

ГЛАВА 7

  
   Границу Франции пересекли на рассвете и вскоре остановились, доехав до большой автостоянки. Женя практически не спала в эту ночь и поэтому она с удовольствием вышла из автобуса. Заодно можно дать возможность Анечке поспать, хоть немного вытянувшись на двойном сиденье. Женя отошла в сторону и увидела красивую территорию, ухоженную, засаженную деревьями и декоративными кустами, где-то там, впереди, светились огни какого-то строения.
  -- Не спится? - раздалось сзади.
   Женя оглянулась - ее догонял Олег, на ходу протирая очки и снова надевая их.
  -- Плохо сплю в автобусе.
  -- Я тоже. Погуляем?
   Они пошли по слабо освещенным аллейкам в сторону высокого здания.
  -- Смотрите, кролик!
   Женя посмотрела в ту сторону, куда указывал ее спутник: действительно, под кустом сидел небольшой светлый кролик. В темноте трудно было определить, какой именно расцветки было это пушистое длинноухое.
   Здание оказалось гостиницей, холл которой был ярко освещен, а вот окна практически все были темные. Они обошли гостиницу и увидели вход в кафетерий. Женя прочитала на дверях, что откроется оно в шесть утра.
  -- Если Аня проснется, придем сюда позавтракать.
  -- У вас есть франки?
  -- Нет, но я думаю, что здесь есть обменник. Давайте зайдем в гостиницу и посмотрим там.
   Они вернулись к центральному входу, вошли в холл, но пункта обмена валюты не нашли.
   Женя огорчилась: она уже предвкушала, как они с Аней придут сюда, сядут за столик, закажут еду и поедят не в тряском, пусть и комфортабельном, автобусе, а в цивилизованных условиях.
   Олег тронул ее за локоть:
  -- Не расстраивайтесь. У меня есть франков двадцать. Даже если при кафетерии не будет тоже обменника, их должно хватить на завтрак.
  -- Я не ориентируюсь в ценах. Даже на три завтрака хватит?
  -- Конечно, если без изысков.
  -- Да бог с ними, с изысками, просто чего-нибудь горячего хочется и главное - в нормальных условиях.
  -- Это я вам обещаю.
   На обратном пути к автобусу, их пристанищу на колесах, стало почти совсем светло. Но фонари еще горели, создавая какую-то нереальную картину. Около автобуса стояло несколько человек, но большинство спало, в том числе и шоферы, и сопровождающий их группы - Алексей.
   Женя прошла на свое место, подвинула крепко спящую дочь и села в кресло. Удивительно, но она незаметно для себя заснула и проспала почти два часа. Когда она поднесла руку с часами к глазам, она удовлетворенно отметила, что уже почти семь часов. Женя причесалась и провела тыльной стороной ладони по дочкиной нежной щеке, теплой и розовой от сна. Аня тотчас открыла глаза, как будто только и ждала этого знака внимания от матери, и улыбнулась.
  -- Я так хорошо поспала. А тебе удалось?
  -- Немного, с часов пяти. Но зато я нашла здесь кафетерий, который уже должен работать. Мы сейчас сходим туда в туалет, умоемся, приведем себя в порядок и позавтракаем.
  -- Ты поменяла деньги?
  -- Нет. Но Олег обещал одолжить на завтрак, у него есть немного франков. А может быть, и обменник будет работать. Но при гостинице его нет.
   Выходя из автобуса, Женя бросила взгляд на сиденье сзади - Олега там не было. На обоих сиденьях спал его молодой сосед, Николай. Олег же стоял недалеко от автобуса и разговаривал с молодой женщиной в ярко-красном костюме, не очень подходящем для поездки в автобусе, а тем более - ночевки в нем.
   Увидев их, Олег улыбнулся и громко сказал:
  -- Мы уезжаем отсюда в восемь, так что у нас почти час. Поспешим?
   И, повернувшись к собеседнице:
  -- Лариса, мы идем завтракать. На что-то основательное я вас, к сожалению, не могу пригласить, но на кофе с бутербродом - запросто. Присоединитесь?
  -- С удовольствием.
   Олег в окружении трех женщин направился по уже знакомому маршруту в сторону гостиницы. Кафетерий уже работал, и даже были ранние посетители. Но обменного пункта валюты не оказалось и здесь. Точнее, он был обозначен, но не работал без объяснения причин.
   Денег Олега хватило на три яичницы с ветчиной, четыре кофе и ку-сок пи-рога, который они честно разделили на четыре части.
   Повеселевшие женщины горячо поблагодарили своего благодетеля и, заметно посвежевшие после умывания и горячего завтрака, бодрой походкой вернулись к автобусу. Оставалось еще часа три-четыре - и Париж.
  

ГЛАВА 8

  
   За окнами автобуса проплывали дома и улицы Парижа. Именно проплывали, потому что их автобус, как огромное животное, еле помещалось на узких улицах города. При очередном повороте сжималось сердце: вдруг он сейчас не впишется в поворот и собьет маленький магазинчик цветов на углу или вот тот от-крытый прилавок с фруктами и овощами. Но все закончилось благополучно, они без приключений добрались до отеля, где их уже ждала гостеприимная хозяйка.
   Номер оказался крошечной комнатой, большую часть которой занимала двуспальная кровать. Около окна - тумбочка-холодильник, на нем - телевизор. Маленький столик и два стула - вот и вся обстановка. Санузел под стать комнате - тоже миниатюрный. Но это все ерунда, кто же на такие мелочи обращает внимание? Они ведь в Париже! И только это важно.
   В три часа все собрались внизу, там уже их ждал высокий молодой человек с темными волосами, собранными в небольшой хвостик.
  -- Я ваш экскурсовод на все эти четыре дня. Зовут меня Сергей. Сегодня у нас с вами пешеходная экскурсия по левому берегу: Собор Парижской Богоматери, университет Сорбонна, Пантеон, Люксембург-ский сад и так далее. Завтра я приеду к вам в девять часов, и мы на автобусе проедем по Елисейским Полям, погуляем по правому берегу, а вечером у нас прогулка по Сене. В воскресенье - поездка в замки Луары. А последний день, понедельник, у вас свободный, вы сможете провести его так, как захотите.
   На левый берег добирались на метро, которое оказалось очень скромным, конечно, ни с Московским, ни даже с Минским не сравнить. Но зато очень функциональное.
   Нотр Дам встретил их полумраком и прохладой. Женя с Аней сели на темную, отполированную тысячами одежд, скамью и просто внимали этой тишине, этой старине и отголоскам тех трагедий, которые разыгрывались в этих стенах в течение пяти веков.
   Те полчаса, что они провели до закрытия в Люксембургском саду, нельзя назвать посещением, но все же почувствовать его атмосферу и немного посидеть на металлических стульях, заменяющих здесь скамейки, удалось.
   Экскурсия по левому берегу проходила вдоль реки, мимо Дворца Правосудия, Сорбонны, Пантеона, памятнику Генриху IV и до бульвара Сент Мишель. Это уже был глубокий вечер, и казалось, что в ресторанчики самых разнообразных национальных кухонь, собрался весь Париж - столько здесь было народа.
   Сергей спросил, кто хочет вернуться в гостиницу, а кто продолжит ночное гулянье по Парижу. Женя уговорила Аню поехать отдыхать, чтобы завтра быть в форме - все-таки за спиной два дня в дороге. Их гид объяснил оставшимся, как они должны будут добираться в гостиницу, а остальных повез сам. В метро Аня заговорила с ним по-французски, и уже через несколько минут молодые люди очень оживленно вели беседу, в которой Женя почти не могла участвовать: на таком уровне язык был ей недоступен. Но она с удовольствием сидела молча, отдыхая и еще раз пропуская через себя впечатления, на которые был так богат этот день.
   Но следующий день оказался еще насыщеннее, не говоря о том, что он был и намного длиннее: из гостиницы они выехали в начале десятого, а вернулись почти в полночь. Когда они проезжали Вандомскую площадь, Сергей обратил их внимание на памятник в ее середине - колонну, установленную в честь военных побед Наполеона.
  -- Кроме военной славы, она имеет еще и трагическую историю, - это негромко сказал сзади Олег. Аня живо повернулась к соседу и попросила уточнить.
  -- Художник Курбе, будучи министром культуры после победы Парижской коммуны, подписал приказ о демонтаже этой колонны как символа милитаризма. После падения коммуны Курбе эмигрировал из страны, но и там его догнали последствия его решения: ему прислали счет на триста тысяч франков для восстановления пресловутой колонны. У художника не было, конечно, таких огромных денег, и его отцу пришлось продать свои виноградники для покрытия долга любимого сына. От пережитого потрясения Курбе тяжело заболел и умер на руках отца, который приехал успокоить сына, что он уже не пленник металлического монстра.
  -- О, как интересно. Спасибо за рассказ.
   Олег молча кивнул головой и улыбнулся. Когда Сергей поставил всю экскурсию в очередь за билетами для посещения Эйфелевой башни, Женя сразу предупредила дочку, что та пойдет туда одна:
   - Ты же знаешь, я не переношу высоты, так что никакого удовольствия я не получу. Я здесь погуляю и подожду тебя.
   Аня пошла к очереди в кассу, откуда ей уже махал рукой Николай. И когда она подошла к нему, он пропустил девушку перед собой. Женя видела, что Олег, стоявший рядом с Николаем, что-то спросил у Ани. Выслушав, он сказал им несколько слов, вышел из очереди и огляделся по сторонам. Женя поняла, что он ищет ее и пошла ему навстречу.
  -- Что-то случилось?
  -- Нет, ничего. Просто решил составить вам компанию. Одному как-то было неловко отказываться, а вдвоем - это уже коллектив. Не возражаете?
  -- Нет, конечно.
   Они перешли через мост и присели на скамейку в небольшом сквере, где на детской площадке играли ребятишки. Они сидели молча, говорить о пустяках не хотелось, а для беседы серьезной они были слишком мало знакомы.
  -- Бастовать так бастовать, - неожиданно произнес Олег.
  -- Что?
  -- Я решил не ехать завтра в замки Луары, а сходить в музей Орсэ. А потом просто погулять спокойно, без экскурсий, по городу. Надо пообщаться с Парижем наедине, а то не останется нужного впечатления.
  -- Меня тоже Аня просила не ехать завтра, но я не знаю, можно ли отказаться.
  -- Конечно, можно. Надо только предупредить Алексея и Сергея, что мы не едем.
  -- Мы?
  -- Ну да, мы. Или вы имеете что-то против?
  -- Нет, не имею. Даже больше того: буду просить вас взять нас собой в Орсэ.
  -- С удовольствием. Но может быть, у Ани были другие планы на этот день, когда она просила остаться в городе?
  -- Планов конкретных не было - тоже хотела спокойно погулять по городу, посидеть в кафе, зайти в магазины. Короче, подышать этим воздухом.
  -- А как вам воздух Израиля? Мой сын просто влюблен в эту страну. Говорит, что нигде не чувствует себя таким защищенным, как там. "Если ночью ко мне подходит шумная компания и просит прикурить, то я совершенно спокоен, потому что точно знаю: именно для этого они и подошли".
  -- Я до такой степени не сумела узнать страну: и времени не хватило, и гулять по ночам одна я никуда не ходила. Но звучит здорово. Страна, конечно, понравилась. Многое очень трогает, даже умиляет, например, отношение к солдатам, мальчикам и девочкам. Мне кажется, нам уже пора идти?
  -- Да, можно потихоньку двигаться.
  
  

ГЛАВА 9

  
   Экскурсия по Сене сопровождалась литературно-музыкальной композицией, которая звучала из трубки, внешне похожей на телефонную. Бойкая переводчица оттараторила на нескольких языках объявление, на какую кнопку нужно нажать, чтобы слушать сопровождающий текст.
   Теплоход медленно двигался по неширокому водному коридору, по обеим сторонам которого возвышались здания, почти все тем или иным знаменитые: вот в этом доме жили Жорж Санд и Фредерик Шопен, а вон в том, на углу, находилось полицейское управление, куда в течение мно-гих лет ходил на службу прославленный комиссар Мегрэ. А сейчас мы проплываем под мостом Александра III, по-строенного в честь дружбы России и Франции. Дружба столь сильна, что мост выделяется из всех ка-менных перешейков Сены своей красотой и даже некоторой помпезностью. А в уши льются песни в исполнении Шарля Азнавура, Ива Монтана, Эдит Пиаф. И проплывающий мимо теплоход-ресторан, где за столиками сидит нарядно одетая публика, почти не вызывает зависти, потому что каждому свое. Аня прижалась к матери и негромко шепнула:
  -- Мамочка, как хорошо, правда?
  -- Да, замечательно.
   Когда они развернулись в обратном направлении, стало резко темнеть, по бортам зажглись мощные прожектора, которые освещали берега, и гранитную набережную, и старинные дома; и зрелище стало просто фантастической красоты. А впереди сияла огнями и яркими цифрами, оповещающими, сколько дней осталось до конца ХХ века, башня инженера Эйфеля, ставшая символом этого умопомрачи-тельного города. Скольких он сводил с ума, влюбляя в себя, очаровывая и делая пленниками если не на всегда, то на долго. Город-история, город-культура, город-праздник.
   Теплоход слегка развернулся к левому берегу, чтобы пришвартоваться, и создалась полная иллюзия, что он плавно входит под нижние сваи сияющей огнями Эйфелевой башни.
   -- Красота какая!
   Совершенно ошеломленные увиденным, полные впечатлений, экскурсанты сошли на берег почти в полном молчании. Сергей встретил их в автобусе c улыбкой заговорщика, которая как бы говорила: "Я знал, что вам понравится, что вы будете потрясены. Да, это Париж, но это всего лишь его маленький кусочек, пусть и прекрасный".
   А вслух гид сказал им просто и прозаично:
  -- На этом наша сегодняшняя встреча должна была быть закончена, но я не могу вам не показать Монмартр. Нет Парижа без Монмартра. И по-этому сейчас мы едем туда.
   В автобусе радостно зааплодировали. Сергей шутливо склонился в полупоклоне.
   На площади Пигаль все вышли из автобуса и поспешили за стремительно двигающимся экскурсоводом вверх по узкой крутой улочке. Все выше и выше мимо магазинчиков и освещенных кафе, мимо людей, сидящих внутри их и за столиками прямо на улице, смеющихся, поющих под аккордеон. Сергей остановился возле огромного, темного в это время суток, собора Сакрэ Кер, на ступенях которого сидело много молодежи. А внизу расстилался город, справа виднелось знаменитое варь-ете "Мулен Руж".
   Сергей, дав необходимые пояснения, разрешил им погулять полчаса самостоя-тельно.
   Аня, подхватив маму под руку, повела ее назад, туда, к смеющимся людям, к освещенным кафе, звучащему, как маленький оркестрик, аккордеону.
   Женя искоса посматривала на дочь: давно она не видела ее такой радостно возбужденной, сияющей. От нее так и исходили волны счастья. Вот бы и ей, Жене, уметь так радоваться обстоятельствам, красоте, впечатлениям. Точнее, не уметь, а научиться заново, как и научиться жить и дышать полной грудью.
   Если после прогулки по Сене все вернулись в автобус умиротворенными и молчаливыми, то сейчас, после вечерней прогулки по Монмартру, людьми овладело какое-то радостное веселье и возбуждение. Все громко разговаривали, смеялись, а когда услышали, что шофер стал напевать себе под нос какую-то песенку, стали шумно требовать петь громче. И он, немного смущаясь, запел приятным несильным голосом что-то популярное, народ дружно подхватил. И ярко-синий двухэтажный автобус катил по почти пустынным улицам ночного Парижа под русское хоровое пение.
   Возле отеля все бросились жать руки и благодарить Сергея за восхитительный день. А Олег подошел к Жене и напомнил об их решении не ехать завтра в замки Луары. Они вдвоем подошли к Сергею, подождав, когда он останется один, и предупредили, что они останутся в городе. Потом то же они повторили и Алексею.

ГЛАВА 10

  
   Утром в их маленьком отеле было непривычно тихо. Когда Женя с Аней спустились в столовую на завтрак, который традиционно состоял из круассана, масла, повидла и кофе или чая, в столовой сидел только Олег и за угловым столиком - две пожилые дамы из провинции. Олег привстал, здороваясь.
  -- Итак, мы свободны и можем своим маленьким коллективом прини-мать самые смелые решения.
  -- Наша смелость не идет дальше согласия полагаться в принятии решений на вас.
  -- Тогда план действий таков: сразу после завтрака мы едем в музей Орсэ, там смотрим работы импрессионистов: все посмотреть мы все равно не в состоянии. Затем обедаем, и вперед - на Елисейские Поля покорять магазины. План принимается?
   До музея они добрались на метро, отстояли длинную очередь в кассу и под-нялись на четвертый этаж в зал импрессионистов.
   Женя не первый раз видела своих любимых художников в подлинниках: в детстве их с Аней водила в Изобразительный музей имени Пушкина Анна Казимировна, потом подруги ходили и самостоятельно, в студенческие годы и позже они ходили по музеям с Андреем, а когда приезжали в Ленинград, посещали Эрмитаж. Однажды во время очередного визита в Эрмитаже была выставка импрес-сионистов из частных европейских коллекций. Тогда уже с ними была и Аня. И хотя дочке было всего 13 лет, она с огромным интересом смотрела картины великих французских мастеров и слушала мамин рассказ о выставке "Отверженных" в 1863 году, о картине К. Моне "Впечатление" ("Импрессьон"), которая и дала на-звание целому художественному течению и запоминала эти притягательно звучащие фамилии: Моне и Мане, Ренуар и Писсарро, Сислей и Сезанн, Ван Гог и Гоген.
   Вот и сейчас очарование и магнетизм их работ, все эти полутона и зыбкость изображения, таящие в себе недосказанность, а значит, тайну - все это притягивало к себе и полностью покоряло. В очередной раз поразили картины Поля Гогена: насколько в иллюстрациях его герои казались грубыми и статичными, а сами полотна крикливо яркими, настолько в подлинниках все это приобретало совершенно иные, почти идеальные, формы и краски.
   Иногда подходил Олег и негромко делал кратенькие, но очень емкие комментарии, выдающие в нем профессионала. Неудивительно, что первый вопрос, который задала ему Аня, когда они после четырехчасовой экскурсии присели отдохнуть в холле, был:
  -- Олег, вы художник? То-то вы нам рассказывали о трагической истории того художника... Забыла его фамилию.
  -- Курбе. Нет, я не художник, я архитектор. Но я действительно очень люблю живопись и, надеюсь, и знаю неплохо. Занимался в художественной школе, хотел поступать в театрально-художественный институт, но папа отговорил, сказал, что в таком деле планка очень высока и вряд ли у меня хватит сил и таланта, чтобы ее перепрыгнуть, не сбив и не разбившись самому. Надо получать прикладную специальность. И я выбрал архитектуру, как самую близкую спутницу живописи.
  -- Не жалеете? А вдруг в вас умер великий художник, например, второй Дега? Вон как вы смотрели на его работы.
  -- Анечка, вы прелесть, - весело рассмеялся Олег. - Никто во мне не умер, потому что некому было умирать. Если бы, действительно, я был очень талантлив, то не было бы ни этих папиных слов, ни моих сомнений. Художник я был бы средненький, а вот архитектор из меня, скажу без ложной скромности, получился неплохой. Но раз уж мы заговорили о профессиях, то мне тоже было бы интересно узнать, чем вы занимаетесь в свободное от поездок в Париж время?
  -- Мама, ты сама о себе расскажешь или позволишь мне приоткрыть наши семейные тайны?
  -- Рассказывай уж, - усмехнулась Женя. Ее радовало и удивляло настроение дочери. Неужели это Париж так на нее действует. Вот уж, действительно, праздник, который всегда с тобой.
   Она так задумалась, что прослушала начало Аниного рассказа и услышала уже:
  -- ...ну и я решила идти по маминым стопам и поступила на психологию с иностранным языком.
  -- И я даже знаю, какой это язык: видел, как вы легко общались с нашей хозяйкой в гостинице и с Сергеем, явно доставляя ему этим удовольствие. Еще подумал, что студентка иняза.
   Аня, польщенная, засмеялась:
  -- Такие планы тоже были, но потом я решила, что язык я благодаря бабушке и так знаю хорошо, а надо получить, как вы сказали, прикладную специальность.
   Вторая половина дня прошла не так интеллектуально, но не менее приятно. Они пообедали в кафе "Хлеб и яблоко", взяв не только еду, но и бутылку "Бордо". И затем от самой Триумфальной арки двинулись пешком по Елисейским Полям, заходя по пути в магазины. В двух они задер-жались особенно долго: в парфюмерном, выбирая духи Ольге Петровне, но осо-бенно в книжном, где Аня села прямо на пол, взяв пример с других покупателей, удобно расположившихся внизу у стеллажей с книгами. Женя понимала, что она не сможет купить дочери модные парижские вещи - на это просто нет денег, но отказать ей в покупке книг на ее любимом французском она не могла. К тому же, может быть, что-нибудь пригодится и Ольге Петровне для перевода. Да даже если и нет, она просто будет рада прочитать что-нибудь из французских новинок. Пока Аня рылась в художественных книгах, Женя и Олег рассматривали альбомы по искусству. В доме Дашковичей было много альбомов, купленных в разное время и родителями, и ею, и Андреем. Но вот такого роскошного альбома Пикассо у них нет, а жаль. Очень хотелось бы иметь, но роскошный альбом и стоит роскошно, а предметы роскоши не вмещаются в ее кошелек. Подошла Аня, держа в руках три книги: "Современная французская новелла", "Современная французская пьеса" и "Поэзия ХХ века во французских переводах".
  -- Мама, мама, посмотри, какая прелесть: здесь много стихов русских поэтов: Цветаева, Ахматова, Маяковский в переводе Арагона. Так здорово, я уже немного почитала, хочешь послушать, как звучит цветаевское "Мой милый, что тебе я сделала?"?
  -- Анечка, немного тише, пожалуйста, на тебя оглядываются. Но прочитай, конечно.
   Зазвучали хорошо известные интонации любимого всей их семьей стихотворения. Женя понимала через три слова на четвертое, но слушала завороженно, тем более, что содержание она хорошо помнила. Олег тоже слушал внимательно, но потом признался, что стихотворения этого не знает и попросил перевести. Аня тут же исполнила просьбу. Слушая, он снял очки и провел по глазам двумя пальцами, соединив их на переносице, как будто тем самым снимал усталость. Без очков его голубые глаза выглядели по-детски беззащитно, как у всех, кто очки носит постоянно. Но вот он снова надел свои модные очки, и лицо приобрело обычное выражение вежливой внимательности.
   Когда они рассчитывались у кассы, Женя обратила внимание, что Олег купил-таки тот альбом Пикассо, который и ей так приглянулся. Еще он купил две книги по архитектуре. Уже выйдя из магазина, он, обращаясь к Ане, полушутя-полусерьезно сказал:
  -- Без вашей помощи, Анечка, мне не обойтись. Могу я на вас рассчитывать?
  -- Лучше на мою бабушку: она профессиональный переводчик.
  -- Да? Это замечательно. Сразу по приезде в Минск я стану ее заказчиком.
  -- А что, архитекторы так зарабатывают, что могут оплачивать личного переводчика? - не без ехидства спросила Аня.
  -- Архитекторы в государственной структуре - не думаю, а я работаю в частной фирме. Заказы есть и будут, людям свойственно обзаводиться жильем.
   В отель они вернулись в первом часу ночи, пожелали спокойной ночи своему спутнику и прошли к себе в номер.
  -- Господи, как я устала, но до чего же хорошо. Правда, мама?
  -- Правда, зайка.
  -- Мам, а Олег - он что, разведен?
  -- Почему ты так решила?
  -- Ну, помнишь в Бресте, когда он подошел к нам и сказал, что собирался ехать с сыном, но не получилось. А сегодня в парфюмерном магазине даже не подошел к прилавкам с духами и женской косметикой.
  -- Ты наблюдательная. У него, действительно, нет жены: он вдовец, вот уже 11 лет.
  -- Ой, мамочка, извини! - Аня прижалась к матери и обняла ее. - Ты только ни о чем таком сейчас не думай. Хочешь, я тебе сказку расскажу.
  -- Хочу, но ты же устала.
  -- Нормально. Слушай. Это сказка для взрослых. Жил-был кузнечик по имени Георгий и прыгал, как и все кузнечики, коленками назад. И очень его это огор-чало и решил он обратиться в кузнечную больницу к кузнечику-хирургу:
  -- Доктор, я вас умоляю, сделайте мне операцию по перестановке коленок не назад, а вперед. Я всегда ощущал себя каким-то другим, не похожим на своих братьев. А когда познакомился впервые с человеком, понял - вот оно, мое, я тоже должен, как и они, ходить коленками вперед.
  -- Это вызов природе кузнечиков! - возмущенно закричал доктор. - Это противоречит всей кузнечиковой морали. Представьте, как будут расстроены ваши родители, как отвернутся от вас друзья, как будут стесняться вас ваши братья и сестры. Я даже догадываюсь, почему вам пришла эта идея: уверен, что в детстве ваши родители ставили вас в угол лицом и даже шлепали по коленкам - отсюда такой глубоко укоренившийся комплекс, который имеет научное название "коленос противос моралис".
   Кузнечик опустил в порыве покаяния голову: вот она, его страшная тайна, которую он хранил в себе столько лет, но проницательный доктор вытащил ее наружу.
  -- Значит, я прав. Ну, что ж, это многое объясняет. Конечно, ваш внешний образ и внутренняя сущность вступили в неразрешимое противоречие, делая вас глубоко несчастным кузнечиком, который уже не может прыгать коленками назад, но еще не может прыгать коленками вперед. Придется вам помочь. Я согласен на операцию.
   Операция состоялась в тот же день, была под общим наркозом и длилась не менее четырех часов. Выписываясь из больницы, Георгий с коленками вперед горячо благодарил врача, подарившего ему жизнь во всей ее полноте:
  -- Доктор, теперь меня будут звать Жора. Я слышал, что у людей так зовут Георгиев.
   Кузнечик Жора вернулся домой, но там его ждал холодный прием: отец демонстративно молчал, сидя с газетой, братья и сестры не принимали его в свой круг, шептались за его спиной, отпускали двусмысленные шутки, типа: каково тебе, неполноценному кузнечику, жить среди полно-ценных? А мама тихо плакала и незаметно вытирала слезы, слезы раскаяния и стыда.
   И кузнечик Жора ушел в шоу-бизнес, только там могли принять как своего кузнечика с нетрадиционными коленками. А в шоу-бизнесе много всяких экземпляров, ярких индивидуальностей, которым тяжело дышать в жестких рамках обывательского быта и узкого, зашоренного сознания. И здесь кузнечик Жора стал необходимым и нужным членом общества, достиг больших творческих высот, стал выступать с большим успехом даже по телевизору. Отец демонстративно не смотрел эти передачи, сидя с газетой, часто даже перевернутой вверх ногами. Братья и сестры продолжали шепотом обсуждать его выступления и отпускать двусмысленные шутки, типа: удобно ли коленками вперед справлять малую нужду. А мама тихо плакала и незаметно вытирала слезы любви и гордости за сына.
   Женя слушала Аню и улыбалась в темноте: "Кусочек мой родной, поплавочек, не дающий ни себе утонуть, ни мне. Спасибо тебе".
  -- Мамуля, ну как тебе сказка?
  -- Замечательно. А главное - я поняла, что выбор тобой профессии - это не слепое подражание маме, а совершенно осознанный выбор. И эту твою сказку вполне можно вставить в первую же курсовую по специальности.
  -- Эх, Евгения Анатольевна, я к вам со всей душой, а вам бы все шутки шутить.
   Женя поцеловала дочку и нежно прошептала: "Спи, мой любимый сказочник".

ГЛАВА 11

  
   Утром, выйдя из ванной после душа, Женя застала Аню, лежащую в постели и страдальчески глядящую в потолок.
  -- Ты еще не встала? Мы же опоздаем на завтрак.
  -- Я не хочу вставать, я не хочу принимать душ, я не хочу завтракать, я ничего не хочу. А главное - не хочу уезжать из Парижа.
  -- А, вот оно в чем дело!... Я разделяю твое горе, но давай позавтракаем все же: будет больше сил для скорби.
  -- Ладно, уговорила.
   На завтрак они спустились позже всех. К ним подошел Николай и после приветствия спросил:
  -- Олег сказал, что вы сегодня идете в Лувр? Можно к вам присоединиться?
  -- Что за вопрос, конечно.
  -- Тогда сбор через полчаса у входа в отель.
   Около дверей собралась небольшая группа, жаждущих общаться с прекрасным: та девушка, Лариса, в красном костюме, не предназначенном для многочасовых поездок в автобусе, правда, сейчас она было в желтом костюме, но и он мало подходил для длительных переездов на сиденье автобуса. Но может быть, она рассчитывает переодеться перед дорогой. Рядом - ее высокая подруга-брюнетка, кажется, ее зовут Зоя. Николай и Олег. Ну, и они с Аней. Все вооружены фотоаппаратами. Можно покорять Лувр. По дороге договорились, что наполеоновские планы вряд ли осуществятся - слишком мало времени, поэтому нужно составить задачу-минимум, но она должна их познакомить с лучшими работами, выставленными в Лувре. И к ним в первую очередь относится, конечно, Монна Лиза. В музее они купили путеводитель, отметили все художественные ценности, достойные их взгляда, и пошли по длинным темноватым коридорам бывшей резиденции французских королей, стены которой видели столько страсти, столько тайн, интриг и даже...смерти. У одного окна в коридоре Аня вдруг остановилась и громко вскрикнула:
  -- Мамуля, посмотри, как отсюда хорошо виден Сакре Кер.
   Собор сейчас, при свете дня, смотрелся эдаким исполином. Его серые очертания слегка позолотили лучи еще горячего августовского солнца, и собор выглядел очень величественно.
   В зале с портретом "Монны Лизы" толпились люди, особенно много было японцев. Подойти ближе к портрету за пуленепробиваемым стеклом не было возможности. Да и зачем, и так все видно. Многовековой шедевр, созданный руками одного человека, по-прежнему невозмутимо взирал на всех со своей недосягаемой высоты. И смотреть на это некрасивое, но такое самодостаточное лицо было при-ятно и даже волнующе. И опять Женя увидела этот жест Олега: двумя пальцами сильно потереть глаза, соединив их на короткий миг на переносице. А потом снова надеть очки и приобрести за этими модными стекляшками по-прежнему спокойно-невозмутимый вид.
   После Лувра компания любителей искусства не рассталась и продолжала совместное покорение Парижа. Мимо фонтана Стравинского прошли к центру Помпиду, но заходить не стали. Зашли в симпатичный кафетерий, который им еще в субботу порекомендовал Сергей. Здесь можно было пообедать в очень уютной обстановке, причем, как дорого, так и недорого, но все равно вкусно и сытно. На этом, последнем, обеде Женя решила не экономить: кроме разнообразных салатов, соленого лосося, оливок и сыра "Бри", она взяла два бокала красного вина, черный кофе, творожный торт и десерт. Вшестером они сели за большой круглый стол, ели, пили вино, шутили. Николай был в ударе, ухаживал за всеми женщинами подряд, подливал им и себе вино, острил, иногда удачно; рассказывал анекдоты, иногда смешные. Лариса и Зоя громко смеялись, откровенно кокетничали с мужчинами. Олег был вежлив и предупредителен, смеялся над шутками своего соседа, сам рассказал несколько смешных историй. Но Женя видела тот же взгляд, который удивил ее еще тогда, при первой встрече у нее дома: улыбающееся лицо и совершенно серьезный взгляд пытливых глаз. Что-то его гложет. Вдруг Олег поднял лицо и столкнулся со взглядом Жени. Он кивнул вопросительно головой, что означало: "Что-то не так?" Женя молча покачала головой: "Все в порядке, не обращайте внимания". Вдруг Жениного слуха достигли слова Ларисы: "Не знаю, чего все сходят с ума по Парижу - ах, Париж, ах, Париж. Город как город. Есть и покрасивее: например, Прага, Вена, Барселона".
  -- Вы знаете, Лариса, - неожиданно для самой себя эмоционально заговорила Женя, - по Парижу сходят с ума не из-за его архитектурных красот. Вы правы, в Европе есть города не хуже. Просто в Париже для человека читающего любое название - это либо история, либо литература: Дюма, Золя, Гюго, Сименон, Хемингуэй. Помните, в субботу мы останавливались у огромной каменной головы, и Сергей рассказывал о рынке, который убрали из центра Парижа из-за его криминогенной обстановки и антисанитарии. А ведь об этом рынке и его обитателях писал еще в девятнадцатом веке Золя в романе "Чрево Парижа". И это только один пример...
  -- А если эти примеры множить, - вступил в разговор Олег, - то Париж, например, для художников ХХ века стал столицей мира. И не только потому, что здесь зарождались все художественные течения, а еще и потому, что для многих он стал родным домом: и для испанца Пикассо, и для голландца Ван Гога, и для белорусского еврея Шагала. Их всех влекла художественная Мекка по имени Париж.
  -- Сдаюсь, сдаюсь, - кокетливо приподняв руки, чуть ли не пропела Лариса. - Можно сказать - убедили.
   После обеда той же большой компанией зашли в магазин сувениров: там были очаровательные шелковые платки, Женя увидела умоляющий взгляд дочки и купила ей и еще несколько в подарок: подругам, Ане и Марине, и молодой соседке Диане, которая еще девочкой была так влюблена в Андрея, что даже пошла учиться на юридический и потом по протекции того же Андрея была принята на работу в прокуратуру. Надо сказать, она оказалась достойной ученицей и прекрасно работает до сих пор на этом непростом, особенно для женщины, поприще. На бульваре Капуцинов они зашли в магазин "Дом шоколада" и накупили несколько шоколадных наборов: традиционных, черных, и белых, очень красиво оформленных.
   К шести вечера они должны были уже быть у отеля. Время поджимало, и поэтому дорога назад не доставила удовольствия, это был просто бег с покупками в руках по пересеченной местности.
   Автобус уже стоял, большинство пассажиров уже сидело в нем, рядом с авто-бусом стоял Сергей, разговаривая с шоферами и Алексеем.
   Женя с Аней бегом поднялись на свой второй этаж, переоделись в удобную для ночевки в автобусе одежду, подхватили сумки, на ходу засовывая сегодняшние покупки, и, бросив последний взгляд на свой маленький гостеприимный номер - не забыли ли чего - бросились вниз. Сумки в багаж, пледы, подушечки и еду - с собой. Все, можно садиться. Подтянулись опаздывающие, и автобус опять медленно и неповоротливо стал выворачивать из этих старых узких улиц, где, того и гляди, сбросишь, столкнешь, раздавишь что-то на своем пути. Сергей обратился ко всем пассажирам со словами благодарности за их терпение, вежливость, дисциплинированность и откровенный интерес к великому городу, с которым он, Сергей, связал свою жизнь и счастлив этим.
  -- А на прощание я хочу вам показать новый район Дефанс. Исторические здания вы посмотрели, а теперь увидите, что французы могут и модерн интересно и смело строить.
   Дома, действительно, впечатляли: разной геометрической формы, с дырками-арками, в одну из которых мог бы поместиться весь собор Нотр Дам.
   Они покидали Париж. В автобусе было очень тихо: каждый мысленно прощался с этим удивительным городом. Аня прильнула к окну и не отрывалась от него, пока автобус не выехал из Парижа.
  -- Грустно, правда, мама?
   Эта ночь была снова в автобусе и снова почти без сна. А утром они уже въезжали в Берлин, где им предстояло провести восемь часов.
  

ГЛАВА 12

  
   В Берлине автобус остановился в самом центре города на площади ZОО. Мужчины вышли из автобуса, дав женщинам переодеться и привести себя в порядок. Алексей объявил им, что отъезд назначен на шесть вечера.
  -- Ма, а куда мы пойдем, мы же ничего здесь не знаем.
  -- Погуляем по центру, пообедаем где-нибудь, сходим в магазин - купим кофе и вино, они здесь дешевые.
  -- Эта программа на три-четыре часа - не больше, а у нас целых восемь.
  -- Что-нибудь придумаем, можем спросить у нашего сопровождающего, может быть, он что-нибудь нам подскажет.
  -- Да, он подскажет, - ворчливо протянула Аня. - У него только одна забота: где и что выгодно купить.
  -- Ну, не ворчи, не ворчи.
   Они вышли из автобуса почти последними и очень удивились, увидев Олега, явно поджидающего их.
  -- Я жду вас, чтобы спросить, какие у вас планы на эти восемь часов? И предложить вам свою компанию. Сейчас сюда подъедет мой бывший одноклассник, и он с удовольствием покажет Берлин: его хлебом не корми - дай рассказать и показать город, в котором он живет.
  -- Нет, что вы. Спасибо, конечно, за предложение, но это неудобно: столько лет не виделись с одноклассником, хочется пообщаться, а тут нас надо развлекать.
   Олег рассмеялся:
  -- Я с этим одноклассником вижусь по несколько раз на год: я проектировал ему дом, приезжал к нему, а он в свою очередь довольно часто приезжает в Минск, навещает отца. Я приглашаю вас абсолютно искренно и абсолютно бескорыстно.
  -- Большое спасибо. Мы с радостью принимаем ваше предложение, потому что как раз не знали...
   Женя не успела закончить фразу: прямо за их спиной кто-то громко объявил:
  -- Сталица абъяднанай Германии вас чакае и жадае абняць.
   Все трое повернулись на этот зычный голос. Высокий полный блондин широко улыбался и протягивал руку:
  -- Алик, мы же договорились встретиться у аквариума.
  -- Извини, Паша, задержался: уговаривал моих спутниц присоединиться к нам - они в Берлине впервые и ничего здесь не знают. Ты не возражаешь?
  -- Что за вопрос - почту за честь. Претензии снимаются, знакомь нас.
  -- Знакомьтесь - Женя и ее дочь Аня, а это Павел.
  -- Очень приятно.
  -- Ну, тогда, друзья мои, слушайте программу действия. И поскольку среди нас гостьи, не знающие Берлина, я вношу в свой прежний план коррективы.
   Эти слова произносились уже на ходу. Походка Павла была легкая, размашистая для такой крупной фигуры. Он подвел их к ярко-красной "Ауди", открыл дверь со стороны водителя, сел в машину, после чего открылись и остальные двери. Олег сел рядом с другом, а остальные - на заднее сиденье. Павел вырулил со стоянки и покинул огромную, наводненную автомобилями разных марок и раз-меров, площадь.
  -- Итак, дорогие гости, сейчас мы проедемся по Берлину, точнее, по его центру, сопровождаемые моими комментариями. Затем мы позавтракаем в одном симпатичном месте и поедем в Потсдам, в парк Сан-Суси, погуляем и там же пообедаем. Как вам мой план? Принимается?
   Павел посмотрел в зеркало и вопросительно улыбнулся.
  -- Нас любой вариант устраивает. Спасибо.
  -- Пока не за что, но очень надеюсь, что действительно заработаю благодарность.
   Машина ехала по широким прямым улицам, Женя с Аней смотрели в окна по сторонам и слушали своего словоохотливого гида:
  -- Мы с вами проезжаем по Западному Берлину. С этого года он стал фактически столицей объединенной Германии. Рейхстаг отреставрирован, туда переехало правительство из Бонна. Вот мы проезжаем через Бранденбургские ворота и справа вы увидите Рейхстаг. Слева по ходу движения - церковь, которая пострадала во время войны. Ее решено было не восстанавливать, оставить как па-мятник, а рядом построили новую.
   За окном машины был виден сгоревший церковный остов и рядом нечто высокое, стеклянное, очень современное, менее всего похожее на культовое здание.
  -- Сейчас мы направляемся в сторону Восточного Берлина, туда, где была печально известная стена. Когда ее снесли, образовалось огромное пустое пространство, на застройку которого власти города объявили конкурс. Победили две компании: "Мерседес" и "Сони". Напротив друг друга выстроены два огромных комплекса с магазинами, кинотеатрами, ресторанами. Теперь Берлинский фестиваль проходит в одном из этих кинотеатров. Сейчас мы выйдем, вы посмотрите то, чем так гордятся берлинцы, там же мы позавтракаем и поедем в Сан-Суси.
   Огромные строения из цветного стекла впечатляли размерами и модерном. Павел провел их в комплекс "Сони". Невероятной высоты и сложнейшей конструкции потолок, по периметру ярусами расположены этажи, а здесь, внизу, был красивейший фонтан и вокруг него - маленькие уютные кафе и магазинчики. В одно из таких кафе Павел и завел своих гостей. Все расположились на кожаном круглом диване вокруг стола. Подошел официант, положил меню. Но Павел отрицательно покачал головой и что-то негромко сказал. Официант согласно кивнул и отошел, забрав меню.
  -- Я взял на себя смелость предложить вам завтрак на свой страх и риск. Сейчас нам принесут десерт-карту, и вы выберете себе горячий пирог по вкусу. И, конечно, пить будем чай. Алик, тебе придется потерпеть пока без кофе.
  -- Легко. Сегодня я в полной твоей власти, мне это даже нравится.
   Десерт-карта состояла из цветных фотографий кондитерских изделий с описанием каждого сладкого соблазна.
  -- Открываем раздел горячих пирогов и выбираем.
   Женя с Аней несколько растерянно перелистывали глянцевые страницы: как выбрать из этого обилия вкуса самое-самое и не ошибиться?
  -- Предлагаю обратить внимание на струдель, на яблочный пирог, а на сладкое - вот эти медовые пирожные.
  -- Вы хорошо разбираетесь, - рассмеялась Женя, - и с двумя первыми предложениями я согласна, а вот от медового пирожного откажусь в пользу вот этого, и она показала на пирожное, все покрытое крупной малиной и взбитыми сливками. - Выглядит очень аппетитно. А ты, Анечка?
  -- Конечно, яблочный пирог, твое пирожное и медовое. Раз Павел предлагает, думаю, это того стоит.
  -- Умница девочка, понимает все правильно, - одобрительно хохотнул польщенный Павел. Алик, ты же сладкоежка, - выберешь себе все с медом и шоколадом?
  -- Да, и сверху еще полью вареньем и сгущенкой. У них есть сгущенка?
  -- Вряд ли, но у меня в машине лежит, припас специально к твоему приезду. Сбегать?
  -- Да сиди уж. Я потом в машине вскрою банку и съем на закуску. А еще лучше заберу с собой, чтобы ночью в дороге подсластить себе автобусное пребывание. Буду лизать сладкую сгущенку и смущать пассажиров довольным урчанием.
   У них взяли заказ, и уже через несколько минут на столе стоял большой заварочный чайник, чашки и вся та дразнящая вкусовыми радостями красота, которую они выбрали под чутким руководством Павла.
  -- Я знаю, что Алик в Париже был впервые, а вы?
  -- Тоже.
  -- Конечно, в восторге?
  -- Не то слово. Как известно, Париж стоит мессы, и ничего за эти столетия не изменилось, и ожиданий он не только не обманывает, а даже и превосходит во многом.
  -- А я наблюдал за вами обеими в машине - Берлин вам не особенно приглянулся. Я прав?
  -- Да. Показался обыкновенным. Изюминки нет. Но, возможно, мы ошибаемся, и такое впечатление сложилось из-за того, что мы только что из Парижа и буквально переполнены впечатлениями.
  -- Расскажите немного о себе. Про него, - Павел ткнул пальцем в Олега, - я все знаю. Боялся, что проскучаю целый день в его обществе, а тут такой сюрприз - новые лица, да еще к тому же такие симпатичные. И как вас только муж и отец в одном лице отпустил?
   Женя почувствовала, как кровь отлила от лица, и краем глаза заметила расстроенную дочь, готовую броситься на защиту. Женя положила надкусанный кусок на тарелку, вытерла салфеткой рот, сделала глоток обжигающе горячего (а может, только показалось, что горячего?) и, глядя в уже не-сколько растерянно улыбающееся лицо Павла, негромко и спокойно сказала:
  -- У меня такое же семейное положение, как у вашего друга - я вдова. И после небольшой паузы добавила:
  -- Ровно полтора года.
  -- Я всегда говорил, язык твой - враг твой. - В голосе Олега прозвучали металлические нотки.
  -- Женечка, простите меня, пожалуйста. Простите старого болтуна. Анечка, и вы простите. Я видел, что вы готовы вцепиться мне в волосы - и были бы правы. У вас было хорошее настроение, а я все, дурак, испортил.
  -- Перестаньте посыпать пеплом голову. Откуда вы могли знать? Так что обижаться нам надо на жизнь, на обстоятельства, но не на вас.
   Некоторое время завтрак продолжался в тишине. Павел время от времени бросал на обеих виноватые взгляды, потом стал перебрасываться незначащими фразами с Олегом и вдруг сказал:
  -- А давайте я вам расскажу, как меня после девятого класса в школе не узнали.
  -- Расскажите, конечно.
  -- Мы с Алькой были в классе самыми маленькими, и нас посадили на первую парту. Так и повелось, где-то только в классе шестом, ты не помнишь? - нас пересадили на вторую и там мы тоже застряли надолго. Росли, конечно, но медленно и рослых своих одноклассников никак догнать не могли. А летом после девятого я как маханул - и сразу на пятнадцать сантиметров: длинный, худой, нескладный, руки болтаются, чуть ли не до колен достают - в общем, тот еще красавец. Даже ходил вначале не очень уверенно: земля где-то очень далеко. И вот прихожу я на общешкольную линейку перед началом учебного года, как на мой вкус, так самый лучший день: повидались, пообщались с одноклассниками, померились, кто вырос больше, и можно снова расходиться - дальше уже все известно и неинтересно. Уроки, учителя, домашние задания, дневник с замечаниями, который неизвестно, куда прятать от родителей - короче, все это уже было. Прихожу, все стоят по классам во дворе, потихоньку последние подтягиваются. Я прохожу мимо классной параллельного класса, она у нас математику вела, я у нее в любимчиках ходил. Здороваюсь. Официально так отвечает, без имени, без какой-то минимальной теплоты. Удивляюсь. Иду дальше - к своему классу, подхожу к классной, здороваюсь. Ба, а она мне по плечо, глаз упирается в верхнюю пуговицу рубашки, а выше не видит - слишком близко стоим друг к другу. Она мне: "Здравствуй, здравствуй, а я уже нервничаю, где ты - вдруг опоздаешь, будешь нас искать по всей школе. Становись пока в конце строя, в классе определимся". Думаю, чего это она так обо мне беспокоится и с какой стати я бы их искал: наш класс уже третий год занимал одно и то же помещение. Короче, только после того, как меня признал Алька, выяснилось, что меня ни один человек не узнал - им просто в голову не приходило поднять глаза выше - меня там, по их мнению, не должно было быть. А классная решила, что это новенький пришел, фамилию которого она увидела в списке класса. Вот так мы расстались с Олегом, с которым просидели за одной партой восемь долгих лет. Но разница в росте не помешала нам дружить и дальше, да и Олежка подтянулся, хотя, конечно, как был шкет, так шкетом и остался. Ну, что, немножко развлек? Тогда в путь, нас ждут великие дела в Потсдаме.
  

ГЛАВА 13

  
   Через полчаса они уже шли по центральной аллее парка Сан-Суси мимо дворца Фридриха Великого, перед которым террасами поднимались высаженные виноградники. Мимо чайного китайского домика, очаровательного, как все восточное, перенесенное на европейскую землю. Мужчины шли впереди, негромко переговариваясь. Аня хотела догнать их, но Женя не дала:
  -- Пусть спокойно поговорят, мы же не дали им пообщаться наедине. Да и я хочу просто походить в тишине, подышать воздухом, полюбоваться красотой, а то за разговорами и не увидим ничего, а я столько слышала про этот парк.
  -- Мамуль, ты знаешь, как переводится сан суси? Без хлопот.
   Женя рассмеялась:
  -- Верю, что существование у него здесь, действительно, было бесхлопотное. Насколько я помню из истории, он был большим эстетом и интеллектуалом: играл на флейте, занимался философией. Это, правда, не мешало ему любить своих собак больше, чем домочадцев.
   Гуляли долго, иногда присаживались отдохнуть, часто фотографировались, но на предложение Павла сходить на экскурсию в сам дворец, все трое категорически отказались.
  -- Паша, мы сыты впечатлениями, давай просто отдохнем - нам еще больше суток в автобусе ехать, - озвучил общее мнение Олег.
   Обедать Павел повез их в китайский ресторан, где провел в зал для некурящих. Подбежала юная официантка-китаянка, вежливо поприветствовала их и подала на подносике всем по рюмочке аперитива:
  -- Это вам от заведения.
  -- Павел заказал фирменное блюдо "Утка по-пекински", на что Олег усмехнулся:
  -- Широко изволите жить, барин.
   На что Павел, разведя руками, сказал:
  -- Однова живем. К тому же мне очень хочется произвести хорошее впечатление.
  -- Тебе это уже удалось.
   Но Женя видела, что их гостеприимный хозяин и впрямь очень огорчен. Она дотронулась до его руки и сказала:
  -- Павел, пожалуйста, перестаньте себя казнить, а то я уже начинаю чувствовать себя виноватой. И подскажите мне, где я могу купить табак в подарок моему свекру. Он курит трубку, и он очень любит, когда ему привозят табак из разных мест. Для него - это лучший подарок.
  -- Конечно, Женечка, я вас отвезу в магазин, но предупреждаю, что это здесь недешевое удовольствие, тем более - хороший табак. Я когда сюда приехал, экономил на всем, так не покупал сигареты, а покупал папиросную бумагу, табак и делал самокрутки. К этому привыкаешь быстро и даже находишь в этом определенный кайф: самому скрутить и со вкусом затянуться.
   Принесли утку на горячей подставке и четыре бокала темного пива: два побольше и два поменьше.
   Еда была просто восхитительной. Впервые за последнюю неделю они ели горячее. И это горячее оказалось к тому же совершенно изумительным на вкус. И здесь Павел собирался расплатиться сам, но Олег, посмотрев на цифры счета, принесенного услужливой и улыбчивой китаяночкой, решительно сказал, что он входит в долю, и это обсуждению не подлежит.
   В табачном магазине Женя с помощью Павла купила небольшую коробочку табака, который был ей рекомендован как самый лучший из недорогих. Рядом оказался большой продовольственный магазин, где и Женя и Олег довольно долго и придирчиво выбирали продукты для Минска. В итоге она купила кофе "Якобс" в большом пакете, греческий коньяк "Метакса", любимый коньяк свекра, и несколько бутылок белого полусладкого вина. Одну из них, подороже, она сразу у выхода из магазина преподнесла Олегу со словами:
  -- Это вам от нас с Аней на память о поездке и с благодарностью за ваше неформальное отношение.
   Презент был принят сразу и просто, что очень понравилось Жене.
  -- Спасибо. Когда будем дома пить, вспомню с удовольствием нашу поездку. Я тоже взял бутылку вина для мамы, она у меня любит именно такое: легкое, вкусное, белое. А сыну везу немецкое и ирландское пиво, а то он меня не поймет, если я его оставлю без местного пива.
   Взяв еще и еды в дорогу, нагруженные пакетами и пакетиками, отправились к машине, где их ждал Павел, углубившийся в чтение немецкой газеты.
  -- Отоварились? - спросил он, складывая газету. Ну, что теперь? К автобусу?
  -- Павел, - неожиданно спросила Аня, - а кем вы работаете? Кто ваша жена, чем занимаются дети? Мы целый день вместе, а ничего про вас не знаем.
  -- Я инженер, специалист по электричеству. Жена - музыкант, работает концертмейстером в Берлинской филармонии. Старший сын - философ, преподает в университете, младший пошел по стопам мамы - учится в консерватории по классу трубы.
   - Паша, ты все-таки себя реабилитировал своей нечеловеческой скромностью. И что особенно ценно - она ведь никогда не была твоей отличительной чертой. Вношу коррективы, потому что не могу молчать и видеть эту несправедливость. Этот скромный специалист по электричеству - ведущий инженер фирмы "Сименс". А сын-трубач - лауреат международного конкурса, получающий именную стипендию как юное дарование.
  -- Кла - а - а - сс! - Восхищенно протянула Аня. А Женя добавила:
  -- Остается только посетовать, что все это оказалось не нужно той стране. Она всегда легко расставалась со своими людьми.
   Павел ничего не ответил, лишь неопределенно пожал плечами.
   Их дом на колесах стоял с гостеприимно распахнутыми дверями. Большинство вернувшихся уже сидели на своих местах, но несколько человек, в основном курящие, докуривали перед длинной дорогой в компании с обоими шоферами.
   Женя попросила открыть багажное отделение, положила туда берлинские покупки и вынула один из наборов парижского "Дома шоколада".
  -- Павел, это вам как истинному ценителю и гурману привет из Парижа.
  -- О, нет слов. Большое спасибо. Это не только я оценю по достоинству, но и мои домашние.
  -- И от меня прими тоже парижский сувенир - настоящий "Наполеон" из настоящей Франции. - С этими словами Олег протянул другу небольшую темно-коричневую бутылку знаменитого коньяка.
  -- Ну, ребята, и это все за один день удовольствия от общения с вами - здорово. Приезжайте почаще.
   Все засмеялись, несколько смущенные ситуацией и предстоящим прощанием. Олег попросил Ларису, продолжающую курить, сфотографировать их компанию. Девушка охотно выполнила просьбу.
   Склонив голову, Павел поцеловал руку сначала Ане, потом Жене и очень серьезно, глядя ей в глаза, сказал:
  -- Был очень рад познакомиться. Очень! И все будет хорошо. Не как раньше, по-другому, но хорошо - я уверен.
  -- Спасибо, Павел. Всего вам доброго. Это был замечательный день.
  -- Ну, счастливо, друг. Привет передавай Елене Аркадьевне и Саше. Звони.
  -- Обязательно. Спасибо тебе. И тоже передавай привет Инне и мальчикам. Кстати, когда твое холостячество кончается?
  -- Гастроли до десятого сентября, так что еще долго. Хорошо, что Димка у меня такой хозяйственный, несмотря что музыкант, а то я от кухни помер бы без анестезии.
   Они зашли в автобус, и практически сразу за ними закрылись обе двери, автобус тронулся, а они втроем смотрели в окно: Павел недолго постоял, глядя им вслед, а затем, засунув руки в карманы, слегка ссутулившись, быстрой своей походкой отправился прочь.
  

ГЛАВА 14

  
   В Минск автобус въехал поздно вечером и сразу направился в сторону вокзала. Еще на подъезде к городу Олег спросил у Жени, не надо ли их подвезти домой - за ним приедет на машине сын. Женя поблагодарила и ответила, что не нужно - за ними приедет Анин дедушка.
   Автобус остановился. Все повскакивали со своих мест и стали судорожно запихивать последние мелочи, не убранные еще в сумки. Никто уже не разговаривал друг с другом: все мысленно были уже за пределами автобуса, встречались с родными и предвкушали радость от предстоящей встречи и эмоционально переданных впечатлений. Олег негромко окликнул:
  -- Женя, задержитесь на секундочку. Сейчас мы расстанемся, и мне бы хотелось попрощаться здесь, а не в сутолоке.
  -- Да, конечно. Я тоже хотела попрощаться здесь. Спасибо вам огромное за все и всего доброго.
  -- И вам спасибо. И не могу не сказать вам, как мне было приятно с вами обеими общаться. Анечка, вы прелесть, а мама у вас замечательная, берегите ее.
  -- Обязательно. Я уже от Сергея получила такой же наказ - буду стараться его выполнить. До свидания, Олег.
  -- До свидания. Счастливо.
   Станислав Андреевич стоял у самой двери автобуса, сразу подхватил внучку и невестку, забрал их вещи из багажного отделения, и они поспешили к машине.
  -- Девчонки, ни о чем не спрашиваю. Во-первых, не место, а во-вторых, бабушка мне не простит этого, если вы мне первому начнете рассказывать.
  -- А почему бабушка не приехала с тобой нас встречать?
  -- Она целый день готовила, пекла к вашему приезду - очень переживала, как вы целую неделю без ее обедов жили, пережили ли эту сухомятку. И прилегла отдохнуть на полчасика - заснула, конечно. Я не стал ее будить - пусть поспит, пока мы приедем - разговоров же на полночи будет.
   Квартира встретила запахом пирогов и еще чего-то вкусного гастрономического.
   В прихожую на звук открываемой двери одновременно вышли Ольга Петровна и Кася. Надо отдать должное обеим вернувшимся путешественницам, они все же первой обняли бабушку, а потом уже взяли на руки пушистое ушастое создание, трущееся с требовательным мяуканьем об их ноги.
   Легли под утро, когда от усталости стали слипаться глаза и заплетаться язык, наговорившись, наобщавшись и накушавшись тех вкусностей, которые приготовила к их приезду соскучившаяся бабушка.
  
  
  
  

DrGodyPart3 [Marina Minaker]

И это все в меня запало,
И лишь потом во мне очнулось

Д. Самойлов

ГЛАВА 1

  
  -- И последнее: страх притягивает к нам то, чего мы боимся. Боимся нищеты - будет нищета, очень боимся какой-то болезни - заболеем ею. Какое оружие самое действенное в борьбе со страхом? Любовь. К ро-дителям, детям, друзьям, любимому человеку. Нет альтернативы любви. Только она одна защищает нашу душу от зависти, ревности, мелочности, гнева. Защищает и не дает раз-рушаться.
   Женя замолчала и обвела взглядом аудиторию - будущие актеры и режис-серы внимательно смотрели на нее. Звонок уже прозвенел, но они не выражали не-терпения поскорее сорваться с места. Женя улыбнулась:
  -- Лекция закончена. Следующая наша встреча через неделю. Всего вам доброго. До свидания.
   Второкурсники зашевелились, заговорили друг с другом. Женя за-крыла конспект лекции, положила его в сумку и вышла из аудитории.
   До заседания кафедры еще полчаса, если поспешить, можно еще успеть пе-рекусить. Но буфет оказался закрыт. Раздосадованная Женя поднялась на кафедру, где не было еще ни одного преподавателя, и только за компьютером работала сек-ретарь Наташа.
  -- Евгения Анатольевна, вам звонил какой-то мужчина, спрашивал, когда вы освободитесь. Так что он вам должен перезвонить с минуты на минуту.
  -- Спасибо, Наташа. Он не представился?
  -- Нет. Хотите кофе? Чайник недавно вскипел - горячая вода есть.
  -- О, с удовольствием. Наш буфет почему-то сегодня не работает.
  -- Обычное дело: начало учебного года - никак не войдут в рабочий ритм.
   Женя сделала себе кофе, взяла печенье, которое у них всегда лежало на такой вот экстренный случай, и присела в кресло у окна.
   Зазвонил телефон. Наташа подняла трубку:
  -- Кафедра психологии. Да, она освободилась. Можно, пожалуйста.
   И, прикрыв трубку ладонью, негромко позвала:
  -- Евгения Анатольевна, вас. - И, понизив голос, добавила: "Он".
  -- Слушаю вас.
  -- Женя, здравствуйте, это Олег говорит, ваш попутчик по Парижу.
  -- Здравствуйте, Олег. Очень приятно. Но как вы вышли на меня здесь?
  -- Я знал, где вы работаете - Аня рассказала. А остальное - дело техники, упорства и желания. Женя, вы уже освободились полностью?
  -- Нет, у нас еще будет заседание кафедры.
  -- А когда оно закончится?
  -- Часа через полтора. Олег, не интригуйте меня. Скажите, пожалуйста, чего вы хотите?
  -- Как чего? Увидеть вас. Согласитесь, что в этом желании нет ничего странного.
  -- Вот тут я не могу с вами согласиться. Но если надо - значит, надо. Где, когда?
  -- Для меня желательно сразу после работы.
  -- Запишите мой номер сотового телефона и позвоните, как только освободитесь. Я работаю недалеко от вас, дорога займет буквально несколько минут. Вас это устраивает?
  -- Да. Я позвоню. Диктуйте.
  
   Женя подошла ко входу в метро "Академия наук". Здесь они договорились встретиться с Олегом. Он увидел ее первым и сейчас шел навстречу, широко улыбаясь.
  -- Еще раз здравствуйте, Женя. Очень рад вас видеть.
  -- Добрый день, Олег. Итак, что случилось?
  -- Случилось, но не сегодня, а ровно сорок девять лет назад. Я родился.
  -- У вас сегодня день рождения? Поздравляю.
  -- Спасибо. Но поздравление будет неполным без подарка. Женя! Не смотрите на меня так - я не пьян. Я очень хотел вас увидеть, но терпел, не звонил: знал, что вы не согласитесь. Но сегодня я решил, что могу рискнуть - вдруг вы согласитесь сделать мне такой подарок ко дню рождения и встретитесь со мной.
  -- Ну, вот я уже встретилась, хоть и не знала, по какому поводу. Но, честно говоря, я просто решила, что у вас какая-то ко мне просьба.
  -- Просьба, конечно, просьба, причем, униженная: провести со мной хотя бы пару часов - в качестве подарка, если я не покажусь вам очень нахальным и назойливым.
   Женя рассмеялась:
  -- Показались бы непременно, если бы я вас немножко не узнала в поездке. Хорошо, давайте пройдемся, только мне надо позвонить домой, предупредить, что я задерживаюсь.
  -- Возьмите мой телефон, - с этими словами Олег протянул ей миниатюрную телефонную трубочку. Пока Женя говорила, он деликатно стоял в стороне.
  -- Олег, я закончила! - И когда он приблизился, добавила:
  -- В какую сторону идем?
  -- У меня за углом машина, давайте пройдем к ней и подъедем куда-то, где можно погулять в тишине.
  -- Может быть, в ботанический сад? В сентябре там очень красиво.
  -- Отличная идея. Я там не был лет пятнадцать.
   Машина ждала их на автостоянке за кинотеатром "Октябрь", это была "Хонда" бежевого цвета.
   Несмотря на будний день, в ботаническом саду было довольно многолюдно. В основном это были молодые мамы с колясочками и бодрые старушки, сидящие на скамейках с вязанием или книгой в руках.
   Они прошли к высаженным на большой площади георгинам.
   Налюбовавшись на цветы и выяснив, какие из них нравятся каждому из них больше, пошли дальше. Женя взяла на себя руководство прогулкой, так как часто приезжала сюда с Аней: они обе очень любили здесь гулять, особенно ранней весной, когда цвели нарциссы и знаменитые чер-ные тюльпаны - экзотика сада; и в сентябре, когда из цветов оставались только георгины, но зато сам сад становился, как цветник, горя и переливаясь под последними теплыми лучами зелеными, желтыми и багровыми листьями. Было в этом саду место, особенно любимое обеими: японский садик, расположенный справа от главной аллеи. Вот туда Женя и вела сейчас Олега. Найти его, не зная, было затруднительно.
  -- Нравится? - спросила Женя, когда они проходили под зеленым сводом, соединившихся вверху деревьев.
  -- Да, очень. Я, честно говоря, не особенно рассчитывал на то, что мне здесь будет интересно. Я вообще отвык так отдыхать.
  -- А сейчас я проведу вас к пруду с лебедями.
  -- О, это единственное, что я помню из посещений тех давних лет: сын очень любил их кормить и мог стоять там бесконечно долго.
   Возле пруда было гораздо многолюднее. Родители сидели на скамейках, расставленных вокруг всего водохранилища, дети резвились, как правило, у самой воды. Олег предложил присесть, и они стали с удовольствием наблюдать за детишками, бросающими куски хлеба уткам и белым и черным лебедям, главным персонажам этого водяного хозяйства.
  -- Как сейчас хорошо одевают ребятишек, - неожиданно заметил Олег. - У меня в их возрасте были две пары шароваров, сатиновые и байковые. И не столько от бедности, а просто такая была униформа. Ну, и конечно, обязательный матросский костюмчик на выход с родителями в гости или кинотеатр "Детский".
  -- Кинотеатр "Детский"? А где он сейчас?
  -- Сейчас это малая сцена театра Янки Купалы, а до этого - кинотеатр "Новости дня". Бог мой, я уже информирую, как патриарх.
  -- Нет, - рассмеялась Женя, - разница у нас не в целое поколение, а всего в десять лет. Просто я не минчанка.
  -- А откуда вы?
  -- Из Москвы.
  -- И родители москвичи?
  -- Нет, они приехали в Москву учиться в МГУ. Папа с Урала, а мама из Чехословакии.
  -- О, как интересно. А можно поподробнее?
  -- Папа - сирота, детдомовец: отец погиб на фроне, мама умерла в эвакуации от пневмонии. Он после техникума отслужил в армии, а потом приехал поступать на военную журналистику.
   Олег слушал молча, не перебивая и не задавая вопрсов. Как будто собираясь с мыслями, Женя помолчала и через несколько минут продолжила:
  -- У моей мамы детство закончилось в шесть лет, когда началась война. Отец ее сразу ушел на фронт, а они с мамой попытались уйти из Смоленска пешком, но попали в окружение, были взяты в плен и отправлены на работу сначала в Германию, а потом в Чехословакию на завод. Там на бабушку, мамину маму, которой было в сорок третьем двадцать девять лет, обратил внимание один рабочий, чех. Стал помогать, подкармливать. Удивительно то, что он, будучи в заводском антифашистском комитете далеко не последним человеком, сумел дожить до победы, до освобождения. И тогда предложил бабушке выйти замуж за него и остаться. И она осталась. Видимо, не верила, что муж выжил в этой мясорубке. И права оказалась. Это уж потом, в Москве, узнала моя мама, подавая запросы и прошения в разные инстанции. Погиб, в том же сорок первом под Волоколамском. Меня назвали Евгенией в память о нем. Отчим не обращал на падчерицу никакого внимания, хотя жену свою, мою бабушку, любил сильно. От матери тоже не очень много доставалось тепла и любви. И росла моя мама одинокой и неприкаянной, мечтая о своем папе, который ее обязательно найдет и заберет к себе. Родился братик. Вот кто единственный был по-настоящему к ней нежно привязан. Но и это не смягчило ее, не примирило с действительностью. И поэтому когда после окончания школы у нее появилась возможность поехать учиться в СССР, и не куда-нибудь, а в МГУ, как дочери партийного функционера и отличнице, мама уехала, не задумываясь. Главное - сбывалась ее мечта: она сможет отыскать отца. И начнется совсем другая жизнь... Так что союз моих родителей - это одиночество, помноженное на второе одиночество.
  -- А чем они занимаются?
  -- Мои родители - довольно известные журналисты. Начинали в газете "Красная звезда", а потом перешли в "Известия", откуда и ушли на пенсию два года назад, точнее, их ушли. Они такие одержимые, еще бы работали и работали.
  
   Женя посмотрела на часы - Олег огорченно спросил:
  -- Вам уже пора?
  -- Да, уже поздно. Мои не сядут ужинать без меня - так что надо поторопиться..
  -- Я отвезу вас?
  -- Только до трамвая.
  -- Это так надо?
  -- Да.
   Олег повез ее к остановке трамвая на улицу Козлова.
  -- Я могу надеяться еще на встречу с вами?
   Женя отрицательно покачала головой:
  -- Нет, Олег. Мне было приятно вас сегодня увидеть, но повторения не будет. Не обижайтесь, мой отказ к вам не имеет отношения - это я не готова ни к каким отношениям. Извините.
  -- Ну, что вы. Я все понимаю, наверное, как никто другой. И спасибо, что сегодня не отказали мне во встрече. Для меня этот день давно перестал быть праздником, а сегодняшний - исключение. Спасибо вам. Анечке привет.
  -- Передам. Всего вам хорошего. И еще раз с днем рождения.
  

ГЛАВА 2

  
  -- Мама, это у вас заседание кафедры задержалось или, как всегда, оно плавно перетекло в посиделки?
  -- Посиделки состоялись, но я на них не была: мне позвонил Олег на работу и попросил встретиться.
  -- Какой Олег? Из поездки?
  -- Да, у меня других знакомых Олегов нет.
  -- И что он хотел?
  -- У него сегодня день рождения, он попросил меня с ним немного пройтись.
  -- А что, ему отказали от дома?
  -- Анюта, зачем ты так? Конечно, его ждет мама с пирогом, как он сказал. Но он не отмечает уже давно этот день как праздник.
  -- А вот сегодня решил отметить в твоем обществе. И куда вы ходили?
  -- В ботанический сад.
  -- Еще и в ботанический сад, наше любимое с тобой место. Как будто в Минске негде больше гулять.
  -- Ну, хватит! - дед решительно хлопнул ладонью по столу. Много воли себе взяла - прямо допрос с пристрастием матери устроила.
  -- А чего он назойливый такой?
  -- Господи, Аня, у тебя к нему ни грамма благодарности нет, даже за Берлин, в котором ты так боялась провести невесть где восемь часов? Или Берлин - Берлином, а в нашу, хорошо защищенную от посторонних притязаний, жизнь просим не лезть со своими желаниями. Так? Или примерно так?
   Аня наклонила голову:
  -- Извини, мама.
   Но за этим внешним покаянием Женя не увидела ничего, кроме упрямой уверенности в своей правоте.
   Ужин протекал почти в полном молчании, которое лишь изредка прерывалось незначащими фразами, типа: подай мне, пожалуйста, сахар или: ты хочешь добавки?
   Женя знала, что своей сегодняшней прогулкой с Олегом принесет в их осиротевший дом нервозность и сумятицу. Вон Ольга Петровна несчетное количество раз помешивает сахар в чашке с чаем и даже не замечает этого. Перед Станиславом Андреевичем стынет нетронутый им чай, а он сосет незажженную трубку. И то, что Ольга Петровна не делает ему замечания "Стас, пожалуйста, не сиди с трубкой за столом", говорит о многом. Про Аню и говорить нечего: она уже достаточно определенно высказалась по поводу их прогулки. Жене не нужен Олег, не нужны их совместные прогулки и встречи. Ей вообще никто не нужен. Наверное, надо им об этом сказать. Но почему она в принципе должна оправдываться за не совершенные ею проступки?
   - Чтобы не возвращаться больше к этой теме. Я не сочла возможным отказать человеку, который был очень к нам с Аней внимателен и предупредителен, во встрече, коль скоро он об этом попросил. Но и ему я сказала, и вам повторю: "Продолжения не будет".
   Что-то подозрительно долго Ольга Петровна держит свою чашку у рта, закрывая ею поллица.
  -- Ой, Стас, у тебя же совсем чай остыл.
   С этими словами она вскочила со стула и, не дав мужу возможности ответить, взяла его чашку, быстро вылила в раковину содержимое и стала возиться у рабочего стола, повернувшись ко всем спиной.
   Женя уже давно закончила ужин, но ей не хотелось уходить из кухни, оставляя родителей расстроенными. А то, что они расстроены, не вызывало сомнения. Она встала, подошла к свекрови, обняла ее за плечи и мягко сказала:
  -- Мама Леля, садитесь. У вас у самой чай остыл. Я налью вам обоим.
   Ольга Петровна прижалась головой к Жениному плечу и послушно села за стол в ожидании горячего чая.
  -- Женя, погоди с чаем, а то опять придется выливать в раковину. - Станислав Андреевич говорил как всегда ровно, негромко, веско. - Думал, что не потребуется моего вмешательства, но тут столько ненужных эмоций скопилось, что я понял - вы нуждаетесь в крепком мужском слове. Во-первых, не заставляйте никогда близкого человека сожалеть о том, что он сказал вам правду. Во-вторых, ты, Анна Андреевна, оставь, пожалуйста, этот инспекторский тон в разговоре с мамой: ничего не изменилось - ты по-прежнему ее дочь, а не наоборот. В-третьих, это уже относится ко всем нам, и ко мне в том числе: Женя - молодая красивая женщина, тридцати девяти лет от роду. Пройдет какое-то время, она обязательно встретит человека, который скрасит ее одиночество. Я понимаю, что мы все, по разным причинам, но не хотим этого. Нам с мамой обидно, что на место нашего сына придет чужой человек, и Женя автоматически отдалится от нас. Аня заранее ревнует и не хочет, с одной стороны, делить маму ни с кем, а с другой - для нее любой мужчина даже в мыслях не может конкурировать с отцом, он ему однозначно проигрывает. Все это понятно и объяснимо, но это не значит, что это правильно. Мы семья, мы любим друг друга, и не может быть хорошо всем, когда хотя бы одному плохо. Торопить события мы не будем, все будет течь своим чередом. Но когда настанет такое время, а оно обязательно должно наступить, мы все порадуемся за нашу Женю. А Андрей?- Голос Станислава Андреевича чуть заметно дрогнул. - Ну, что, Андрей. Разве кто-то может покуситься на память о нем или на его место в наших душах? Он навечно там. Твоя мама, Анна, и наша дочка, а именно так мы ее называем между собой, прожила красивую счастливую семейную жизнь со своим мужем. К сожалению, не так долго, как им и нам хотелось - всего восемнадцать лет. Почему теперь, на каком основании мы обижаем ее недоверием и беспочвенными претензиями? И, наконец, последнее. Этот мужчина, Олег, о котором вы рассказывали с вполне объяснимой теплотой, и ты, кстати, Анна, тоже. Он вдовец, вырастил один сына, не женился до сих пор, а прошло больше десяти лет. Разве это нормально? Вы же не хотите и нашей Жене такой судьбы, как бы ни приятна была мысль, чтобы она осталась с нами навсегда и навсегда одинокой, дабы не делить ее ни с кем. И ничего предосудительного ни он, ни она сегодня не совершили. Одинокому мужчине понравилась, а еще бы не понравиться, наша Женя, и он попросил одинокую женщину встретиться с ним, просто пройтись в честь его дня рождения. Как бы вы оценили такую ситуацию, расскажи ее вам кто-нибудь, если бы речь шла о постороннем человеке? Однозначно одобрили. Но легко понимать и сочувствовать чужим людям, свои же требуют гораздо больших душевных сил и гораздо меньшего эгоизма.
   С этими словами Станислав Андреевич встал, подошел к Жене, поцеловал ее в висок, обнял Ольгу Петровну, потрепал Анины кудряшки и по-прежнему молча вышел из кухни.
   Первой прервала затянувшееся молчание Ольга Петровна. Покачав головой, она сказала:
  -- Да, задал нам жару отец. И главное - все по существу. Ты извини нас, Женя. И, стараясь разрядить обстановку, произнесла их любимую семейную шутку: "Все люди - эгоисты, все любят себя больше, чем меня".
   А Аня, довольная, что все снова смеются и смотрят друг на друга открыто, не пряча глаз, восхищенно протянула:
  -- Ну, дед наш - это что-то особенное. Правда, мама?
  
  

ГЛАВА 3

  
   Женя готовилась к практическим занятиям. Лекционный курс еще не закончился: он рассчитан на весь семестр, до января, но со следующей недели в расписании уже поставлены практические по психологии. За два месяца с начала учебного года начитан уже существенный объем, но нужно подумать, как лучше скомпоновать темы и вопросы для практических занятий, какую литературу порекомендовать студентам в первую очередь. Понятно, что весь список никто из них штудировать не будет - значит, надо отобрать самое-самое. Самое в данном случае - не лучшее, а наиболее доступное для понимания и небольшое по объему.
   Зазвонил телефон. Женя потянулась к трубке, но еще раньше по параллельному аппарату стала отвечать Аня. Голос напряженный, как обычно в последнее время. Разговор на кухне, дедушкины доводы не достигли своей цели: рассудок их воспринял, а сердце нет. Потому и хватает трубку первой, потому и напряжена в начале каждого разговора: кто там, на том конце провода, не этот ли человек, претендующий на ее маму, на какое-то место в ее жизни. А ведь с той сентябрьской прогулки прошло уже два месяца. Дочка защебетала - значит, кто-то позвонил ей. Женя аккуратно положила трубку.
   В комнату зашла кошка и, требовательно замяукав, повернулась к дверям. Ясно - надо идти за ней: нужна помощь. Кася прошла на кухню и остановилась у своей мисочки с водой - надо поменять. Но не успела она наклониться за миской, как кошка подцепила ее лапкой, перевернула, и вода разлилась по полу, замочив и беленькие лапки. Это надо видеть, как брезгливо Кася стала отряхивать свою лапку. Зрелище было настолько уморительное, что Женя засмеялась.
  -- Кася, Кася, ты неисправима. Зачем надо было выливать воду, я бы и так тебе ее поменяла.
   С этими словами Женя взяла мисочку и налила туда свежую воду.
   - На, пей, капризуля.
   Хлопнула входная дверь. Женя выглянула в прихожую - пришли родители. Надо быстрее вытереть пол, минута промедления - это уже будет делать Ольга Петровна.
  -- Что, мы забыли ей поменять воду?
  -- Я уже поменяла. Но чтобы впредь не забывала, меня примерно наказали.
  -- Стас, не заходи пока - Женя вытирает пол за Касей.
   Стоявший на пороге Станислав Андреевич тоже улыбался:
  -- Да, меня окружают только девушки с характером. Женя, мы с добычей: отстояли очередь, но взяли билеты на "Сибирского цирюльника" - в пятницу вечером идем. Надо Ане сказать, может быть, у нее другие планы.
  -- Не думаю. Тем более - она хотела его очень посмотреть. Она у себя, говорила по телефону.
   Нашумевший фильм Михалкова не понравился Жене: эдакий "а ля рюс", лубочная картинка с цыганами, медведями, драками стенка на стенку, повальным пьянством, красивым выездом царя верхом на лошади, трогательными сценами в духе Голливуда, призванными выжимать слезы у сентиментальных зрительниц. Фильм, рассчитанный на американцев и явно претендующий на их же награду.
   Дашковичи вышли из кинотеатра и, не торопясь, пошли домой пешком, обсуждая достоинства и недостатки нового детища Михалкова. Станиславу Андреевичу фильм не понравился, жена и внучка были не так категоричны.
   Они еще открывали дверь, когда зазвонил в квартире телефон. Аня бросилась к телефону, но ее опередил дедушка:
  -- Да. Добрый. Дома, пожалуйста.
   И, повернувшись к Жене:
  -- Это тебя.
  -- Алло.
  -- Женя, добрый вечер. Это Олег. Я видел вас сейчас в кинотеатре, но не решился подойти: вы были не одна.
  -- Здравствуйте, Олег. Как вам фильм?
  -- Женя, не хочется показаться вам невежливым, но я звоню не для того, чтобы обсуждать фильм. Женя, я вас увидел сегодня и понял, что мне не удалось вас забыть, как бы вам этого ни хотелось. Пожалуйста, давайте встретимся и поговорим. Я вас очень прошу.
  -- Хорошо, у меня как раз завтра нет занятий. И вы, видимо, тоже в субботу не работаете? Так что после десяти можем встретиться. Вас это устраивает?
  -- Меня устраивает любой вариант. Я подъеду к вашему дому в половине одиннадцатого. Я помню, где вы живете, буду ждать вас в машине во дворе. Спасибо вам. Спокойной ночи.
  -- Спокойной ночи. До завтра.
   Женя прошла к себе в комнату. Почему она согласилась встретиться с Олегом? Ведь она категорически отказалась встречаться с ним в дальнейшем и то же сказала дома, а сегодня даже не сделала попытки отказаться от встречи. Одна причина лежит на поверхности: ей очень не хотелось выяснять отношения по телефону в присутствии своих домашних. Но есть еще одна причина: Олег был ей симпатичен, тяжело наносить обиду, пусть и невольную, человеку, который не вызывает ничего, кроме симпатии.

ГЛАВА 4

  
   Олег вышел из машины и открыл дверь. Женя села:
  -- Доброе утро.
  -- Здравствуйте, Женя. Доброе ли утро - покажет время. Я предлагаю подъехать к озеру и пройтись вдоль него, но не с вашей стороны, а со стороны проспекта Машерова. Не возражаете?
  -- Пожалуйста.
   Олег завел машину, она мягко тронулась с места, выехала из двора и повернула налево.
  -- Сегодня вы тоже не расположены говорить о вчерашнем фильме?
  -- Нет, сегодня готов, пожалуйста. Но говорить в общем-то не о чем: он мне не понравился.
  -- Мне тоже.
  -- Да? - Олег удивленно посмотрел на нее. - Удивительно. Фильм, созданный по всем законам мелодрамы и рассчитанный, конечно, на женскую аудиторию как наиболее многочисленную и наиболее отзывчивую. И все там есть, чтобы за-воевать признание зрительниц: и любимец женщин Меньшиков, и роковая страсть, и поголовное благородство героев, возможное, по замыслу авторов, только в те времена, и красавец Михалков на красавце коне, и впечатляющие по размаху и тратам съемки.
   Женя улыбнулась:
  -- Никогда бы не подумала, что вы можете быть таким саркастичным. Меньшикова и я люблю - очень талантливый актер, и в этом фильме хорош, как и всегда. А в сцене объяснения - просто великолепен. Помните - эти глаза на весь экран, в которых и ужас, и боль, и изумление, и, несмотря ни на что - любовь. Но фильм рассчитан не на нашу русскую аудиторию, потому и вызывает отторжение, как всегда, когда Михалков снимает для Запада, как "Очи черные", например. И совсем иначе воспринимается "Механическое пианино" или "Пять вечеров" - это мои любимые фильмы.
  -- И мои. И это очень приятно слышать. Тем более, что вы намного младше меня. Я думал, что такие фильмы не нравятся молодому поколению.
   Женя засмеялась:
  -- Можно подумать, вы не со мной разговариваете, а с моей Аней. И то у нас с ней во многом совпадают вкусы. А у вас с сыном не так?
  -- У нас с ним совпадают не вкусы, а взгляды на жизнь, людей и обстоятельства. А что касается вкусов... - Олег помолчал несколько секунд, - пожалуй, да - не совпадают. Я много читаю - Саша только фанта-стику, музыка, которую он слушает, меня оставляет равнодушной.
  -- А что он любит слушать?
  -- Даже толком не знаю - что- то громкое.
  -- Я почему-то так и подумала: не то плохо, что он слушает, а то, что вы не хотите это слушать и попробовать понять, почему ему нравится именно такая музыка.
  -- Это нормально. Когда-то мои родители не понимали, что я нахожу в "Биттлз" или в том же Высоцком. Даже Окуджава вначале не нравился.
  -- Как все новое и непохожее на прежнее, свое, на чем они выросли и что любили. Дети любят расспрашивать, как жили раньше. И нам такой интерес кажется понятным и объяснимым: они той жизни не знают, нас молодыми, их ровесниками, никогда не видели, не общались. А наш интерес к их жизни часто поверхностный: сыты ли, здоровы ли, с кем дружат, не случилось бы чего. И не очень интересно, а то и вовсе не интересно, что и почему читают, слушают, смотрят. Но ведь они-то прислушиваются к нам, когда мы советуем ту или иную книгу, тот или иной фильм, спектакль. У наших детей со вкусом, как правило, тоже все в порядке, он просто другой, подкорректированный временем и их возрастом. И у них тоже есть чему поучиться. И уж совсем невредно знать их интересы. При удачном раскладе иногда удается даже их разделить.
   Олег восхищенно покачал головой:
  -- Ане вашей повезло. Вы такая умная потому, что психолог или просто такая мама хорошая? Шучу, шучу. Хотя только отчасти. Вы правы абсолютно, мне это как-то в голову не приходило. Точнее, некогда было об этом подумать. Тем более, что все эти одиннадцать лет, что я растил Сашу один, меня мучил постоянный страх, что я что-то важное упущу, не замечу со своим мужским глобализмом, когда нужна женская интуиция и прозорливость, внимательность к деталям, частностям. И эстетические вкусы сына, кстати, тоже относил к таким вот незначащим мелочам. Это вы правильно сказали - лишь бы был здоров, лишь бы в дурную компанию не попал. Ответственность-то не с кем разделить - и это очень страшно. Хорошо хоть, одна проблема была с меня снята благодаря маме - сыт ли.
   Женя слушала Олега, слегка повернувшись к нему. Слушала внимательно и думала, как иногда случайно найденная тема может вывести на такой серьезный разговор и дать возможность узнать очень многое о собеседнике. Она дотронулась до рукава его куртки, как бы подчеркивая важность и доверительность того, что сейчас скажет:
  -- Олег, вы простите меня за эту лекцию. Я не имела на нее права ни в каком отношении. Вы замечательный отец, я восхищаюсь вами. И тем больше моя вина, что я ведь все это знала. Но, как известно, от знания до понимания и использования этих знаний - часто большая пропасть.
  -- О, нет, нет, не извиняйтесь. Если вам показалось, что меня это задело, то это лишь отчасти верно: задело, потому что все правильно сказано. А что ж я сам никогда не дал себе труда об этом подумать? Потому что не считал это важным. А в отношениях с близкими ничего не может быть неважного. А я тешил себя тем, что парень у меня вырос умный, ответственный, отзывчивый. Упрямый, правда, но иногда это даже полезно.
   Хороший разговор получился, я очень рад. Правда, правда, не смотрите на меня так. В моем взгляде не недоверие, а удивление: я о том же думала, когда слушала вас - хороший разговор получился.
   Остаток пути прошел в молчании, но не тягостном, а в молчании единомышленников.
   Деревья в парке полностью потеряли листву. Стояли черные, мрачные, под стать дню - серому осеннему дню без единого солнечного проблеска, с небом, затянутым густыми облаками. Но было тихо и безветренно, и это уже хорошо для ноября.
  -- Женя, я повторюсь. Вчера, когда я увидел вас в кинотеатре, я понял, что не могу выполнить обещание, данное самому себе - не пытаться видеться с вами. Я много лет один. У меня, конечно, были женщины, но ни с одной мне не хотелось просто гулять и разговаривать, не хотелось обсуждать семейные дела, приводить к себе домой и тем более - знакомить с сыном и мамой. Впервые я почувствовал себя готовым для иных отношений только с вами. У меня проблемы на работе - я думаю, как бы вы отреагировали на них, какой совет дали. А если не совет, то просто - как слушали бы. Вечером прихожу домой - думаю, с какой радостью бы спешил сюда, если бы дверь открыли вы. Читаю что-то интересное, чувствую - не получаю полного удовольствия: не могу поделиться с вами, услышать ваше мнение. - Голос Олега стал глуше и тише. - Короче, мне очень трудно произнести те слова, которые и есть истина и та единственная причина, по которой я попросил вас со мной встретиться. В жизни не сложил двух рифмованных строчек, а эти вылились вдруг и сразу. Ничего не менял в них. Это, конечно, не стихи, да и нет к ним такого требования, но они помогут мне сказать самое главное. - Олег чуть помолчал, как бы собираясь с силами, и негромко прочитал:
  -- Жизнь бросает злые слова:
   "Она никогда не будет твоя,
   Она никогда не будет с тобой",
   А я упрямо трясу головой.
   А я упрямо верю в тебя:
   Зачем мне жизнь, если ты не моя?
   Без тебя - день без света,
   Как ночь темна, будущность без просвета -
   на что мне она?
   Чтобы верить - нужна опора,
   А у меня - пустота.
   Руками вожу в поисках счастья -
   Одна суета.
  
   Женя отвернулась и постаралась незаметно вытереть слезы. Все, что говорил Олег и прозой, и своими несовершенными, но такими искренними стихами, - это все про нее. Про нее и Андрея. Это она не спешит теперь домой, потому что его там нет и никогда не будет. Это она не получает удовольствия от книг, фильмов, спектаклей, потому что не может обсудить их с Андреем и уже никогда не сможет. Это она просыпается ночью и подолгу лежит в темноте и плачет, плачет, потому что ничего не будет, а она почему-то еще жива.
  -- Женя, я понимаю, что эти слезы не имеют ко мне никакого отношения. Я не хотел вас расстроить. Понимаю, что у вас все еще очень свежо. Но прошу вас, не отталкивайте меня. Может быть, эти мои слова покажутся сегодня вам кощунственными, но время пройдет - вы иначе их воспримете. Вы - моя судьба, подарок, на который я уже не рассчитывал. Я от вас просто так не откажусь и буду ждать столько, сколько понадобится. Что-что, а ждать я умею, и терпения мне не занимать.
   Женя хотела ответить хоть что-то, но понимала, что не сможет произнести ни слова - заплачет. Она молча повернулась и пошла в обратную сторону, туда, где они оставили машину. Дорога к дому прошла в абсолютной тишине, ничем не прерываемой. Когда подъехали, Олег вышел из машины, открыл ей дверцу и, глядя ей пристально в лицо, твердо сказал:
  -- Я буду вам звонить, я буду с вами разговаривать, я буду приглашать вас на прогулки. Даже если вы не будете соглашаться встретиться со мной, я буду снова и снова добиваться встреч с вами. Вы не можете лишить меня этого права - хотеть слышать ваш голос и видеть вас. До свидания, Женя. Не могу вам передать, как мне было с вами хорошо и как я вам благодарен за сегодняшнюю встречу.
  -- До свидания, Олег. Счастливо вам. - С этими словами Женя повернулась и медленно, опустив голову, пошла к своему подъезду.
  

ГЛАВА 5

  
   Женя протянула зачетку горе-студенту:
  -- Итак, я буду завтра на кафедре после десяти. Подготовьтесь и приходите.
  -- Спасибо. До свидания, Евгения Анатольевна.
  -- До свидания.
   Она не поставила ему незачет, разрешила прийти еще раз. Жалко мальчишку: все зачеты сдал, а из-за психологии не будет допущен к экзаменационной сессии. В ведомости она поставит ему зачет, подпишет и отдаст в деканат. Завтра последний день приема ведомостей от преподавателей, но не надо рисковать и оставлять на последний день, мало ли что. Она же все равно про себя решила, что поставит ему зачет, но пусть еще подучит: летом экзамен, должен чувствовать ответственность.
   Женя взяла ведомость и уже от дверей окинула взглядом стол - не забыла ли чего. Зашла в деканат, перекинулась несколькими словами с Ириной Петровной, поздравила с наступающим Новым годом - вдруг не увидимся в этом году - и пошла на кафедру. Там царило пред-праздничное оживление, связанное в основном с тем, что закончился семестр, и теперь у тех, кто не принимает в январе экзаменов, наступает довольно длительное затишье в работе, аж до начала февраля. Из своего кабинета вышла Жанна Георгиевна, подошла к секретарю и что-то негромко сказала ей на ухо. Наташа встала из-за компьютера, подошла к шкафу и вынула оттуда бутылку шампанского и две коробки, одну с конфетами, другую с печеньем. Все радостно загудели. Довольная произведенным эффектом заведующая своим хорошо поставленным "генеральским" голосом объявила:
  -- Сегодня последнее заседание кафедры в этом году. После подведения итогов первого семестра мы слегка отметим окончание старого года. Он был лучше предыдущего и заслужил, чтобы за него выпили шам-панского.
   Дальше все шло по накатанному пути: выступления преподавателей, краткое завершающее итоговое слово Жанны. И вот уже хлопает пробка, и разливается в чайные чашки шампанское. И Женя протянула чашку за своей порцией игристого вина.
  -- Женя, хочу с тобой чокнуться. - К ней подошел Леня, с которым сложились давние теплые отношения, пожалуй, самые дружеские на кафедре.
  -- С удовольствием, Леня.
   Они чокнулись, выпили, Леня протянул ей печенье.
  -- За конфетой сама сходишь, у меня рук не хватило.
  -- Нет, спасибо, конфету не хочу. Печенье - то, что надо.
  -- Как дома? Как Анина первая сессия?
  -- Дома без изменений. Анюта сегодня сдает последний зачет, у нее их было, если не запамятовала, одиннадцать.
  -- Однако не слабо.
  -- Да, сразу попала в ежовые рукавицы высшего образования. Экзаменов, правда, всего два. Первый - десятого января, второй, кажется, шестнадцатого. А как твои девчонки?
  -- Все пять? - и засмеялся. Все на кафедре знали про Ленин женский батальон, как он их называл: жену, тещу, двух дочек и внучку, которых он любил без памяти. Даже с тещей у него сложились очень теплые, почти нежные отношения. - Нормально. Докладываю по старшинству: Лидия Николаевна вся в предновогодних хлопотах; Машка моя, как всегда, днюет и ночует в школе по случаю конца четверти - вчера, например, пришла в двенадцатом часу, проводила со своими оболтусами новогоднюю дискотеку; Рита сражается с Дашкой и не всегда одерживает победу, страшно подумать, что будет еще через пару лет; младшую свою, по-моему, уже неделю не вижу - вся в учебе. Зять хоть и не девчонка, но тоже заслуживает доброго слова: работает много, но ночевать приходит домой.
   Женя слушала и улыбалась: Ленин оптимизм и доброжелательность всегда хорошо на нее действовали.
  -- Ты уже отстрелялась на сегодня? Могу подвезти: я еду в твою сторону, надавали целый список для Комаровского рынка. Может, и тебе туда нужно, будь другом, составь компанию.
  -- Другом буду, компанию не составлю: терпеть не могу рынок перед праздниками. Стас это знает и берет заполнение холодильника на себя, даже маму Лелю не привлекает.
  -- Ладно, убедила - буду страдать в одиночку. И даже, несмотря на твой отказ, все равно предлагаю подвезти.
  -- Только до трамвая.
  -- Да ну, перестань, будем мелочиться из-за десяти минут. Одевайся и спускайся.
   За разговором Женя не заметила, что помещение кафедры почти опустело. Все спешили домой - осталось два дня до нового 2000 года. Красивая цифра.
   Женя переобулась в сапожки, надела шапку и шубу, схватила со стула сумку и, громко попрощавшись с оставшимися на кафедре несколькими преподавателями, быстро, чтобы не задерживать Леню, пошла к выходу.

ГЛАВА 6

  
   Квартира встретила ее тишиной. Значит, Аня еще не возвращалась из института. Родители, видимо, в магазинных рейдах. А где же член семьи по имени Кася? Член семьи был обнаружен спящим под покрывалом на Жениной постели. Заметив крошечный бугорок на кровати, Женя громко позвала:
  -- Кася, ты здесь?
   В ответ тотчас раздалось:
  -- У-у-м
   Женя удовлетворенно улыбнулась: традиционная перекличка состоялась.
  -- Вставать не будешь?
  -- У-у-м
   Женя переоделась в домашние брюки и свитер и прошла на кухню. На столе лежала записка. Всю жизнь ее сопровождают эти записки на кухонном столе: в детстве написанные торопливым почерком мамы, сухие и лаконичные: "Суп в большой кастрюле на плите. Второго нет - не успела. Возьми колбасу в холодильнике. Не забудь про уроки". Без подписи - и так все ясно. Записки от свекрови тоже не были пространными, но всегда начинались нежным обращением и заканчивались неизменным поцелуем. Так, что в этой: "Евгеша, утром звонила твоя Аня из Москвы, они с Женечкой приезжают к нам на Новый год. Решение приняли буквально вчера вечером. Будут 31-го утром. Около телефона в прихожей записан номер поезда и вагон. Анюта при нас не звонила. Обедай, не жди, мы придем не раньше семи. Целую. Мама Леля."
   Не поверив глазам, Женя еще раз прочитала записку. Господи, какое счастье - приезжает Аня. Больше года не виделись. Интересно, на сколько дней. Ну, на сколько бы ни было - все равно хорошо. Женя подогрела в микроволновой печи картофельные пирожки, достала из холодильника грибной соус, кефир и села обедать. Хлопнула входная дверь. Женя вскочила, чтобы выйти навстречу дочери и, спохватившись, снова села к столу. Последнее время, а тянется оно уже больше месяца, с той ноябрьской прогулки вдоль озера, Аня с ней холодна, в проявлении эмоций крайне сдержанна, без необходимости практически не общается. Женя пыталась поговорить с ней, та молча выслушала, кивнула головой и сухо ответила: "Все понятно, мама". Что именно ей было понятно - осталось загадкой. И хотя Женя всего один раз позволила себе встретиться с Олегом - он пригласил ее в театр на спектакль Н. Пинигина "Ботинки на толстой подошве", Аню мамино затворничество не примирило с ней, она продолжала дуться, и их бывшие такие близкие и доверительные отношения стали отодвигаться все дальше в прошлое. Причем, внешне все выглядело вполне прилично: при бабушке с дедушкой она разговаривала с матерью нормально, но общение свела к минимуму, а так как началась зачетная сессия и она была очень занята, этот минимум воспринимался домашними как должное. Но не Женей. И она очень страдала.
   Вошла Аня, бледная, с кругами под глазами, уставшая. Женя по-смотрела на дочь, и сердце сжалось от жалости и любви. "Что она себе думает, мы же двое только и есть друг у друга". Внешне спокойно она спросила:
  -- Как зачет? Долги в новый год не понесешь?
  -- Да, все в порядке. Оказывается, он был дифференцированным, я получила четыре.
  -- А что, вас не предупредили заранее?
  -- Нет. Выяснилось прямо на зачете.
  -- Садись, я уже грею тебе. А пока почитай бабушкину записку.
  -- О! Здорово!
   Ну, наконец-то, какие-то положительные эмоции. А вслух:
  -- Ты завтра свободна? Нужно будет докупить подарки под елку для наших москвичек.
  -- Да. А ты?
  -- Я съезжу буквально на час в институт, надо принять зачет у одного лодыря, и тоже свободна.
  -- Хорошо. Я завтра буду отсыпаться, наконец. Ты освободишься - позвонишь мне из института, и мы встретимся.
   Аня была настолько вымотана, что даже ела без присущего ей аппетита.
  -- Устала? Ну, ничего. Теперь целую неделю сможешь отдыхать. Привет тебе и поздравления от Лени.
  -- Спасибо. Как он? - спросила не формально, заинтересованно. Уже приятно.
  -- Все нормально, строит свой женский батальон. Явно гордится независимым характером внучки.
  -- А Юля его в каком уже классе?
  -- В десятом.
  -- А мне казалось, что она намного меня младше.
  -- В вашем возрасте и два года - это уже много.
  -- А в твоем и десять немного?
   Женя почувствовала, как вспыхнули щеки:
  -- Ты взяла себе в союзники грубость - не лучшая компания. Тебе кажется, что ты защищаешь папу, но на него ведь никто не покушается.
  -- Я в этом не уверена. - Отодвинув тарелку с недоеденным обедом, Аня встала и вышла из кухни, демонстративно громко хлопнув дверью.
   Ничего не изменилось. Расслабилась на минуту и тут же, видимо, пожалела об этом, снова ощетинилась. Женя горестно вздохнула и стала убирать со стола и мыть посуду. За шумом воды не услышала, как в кухню вошла Ольга Петровна:
  -- Аня сдала зачет?
  -- Да. Он оказался дифференцированным, она получила "хорошо". В магазинах толчея, как вы только выдержали?
  -- А мы не в магазине были. Мне сегодня позвонили из журнала "Всемирная литература", у них там что-то вылетело из номера - срочно был нужен материал страницы на четыре. А у нас как раз было, - популярная фраза Жванецкого вызвала у обеих женщин улыбку, - я сделала перевод нескольких новелл из той книги, что вы с Аней купили в Париже. Возила, показывала редактору, что он отберет. Стас вызвался сопровождать.
  -- Я очень рада, что они вас не забывают.
  -- Забывают, но когда очень надо, то и с памятью становится лучше. Записку мою видела? Довольна, конечно?
  -- Не то слово. Аня еще что-нибудь сказала?
  -- Нет, только то, что случайно получился дополнительный выходной второго января, потому что коллега попросил ее вчера заменить на дежурстве, а он отдежурит за нее второго. И они с Женей решили воспользо-ваться тремя подряд выходными и "рвануть", как она выразилась, сюда.
  -- Замечательно.

ГЛАВА 7

  
   Женя вышла из института с чувством выполненного долга. С кафедры она позвонила Ане, та уже проснулась и была готова встретиться с матерью для покупки подарков. Даже разговаривала вполне мирно. Женя назначила встречу в вестибюле гостиницы "Юбилейная": там был очень неплохой магазинчик сувениров, и при этом не должно быть предпраздничной суеты. По крайней мере, Женя очень на это надеялась.
   День складывался на редкость удачно и превзошел самые смелые ожидания: и магазинчик работал, и внутри было пусто, и соскучившаяся по покупателям продавщица была мила и услужлива. В результате строгого отбора был куплен хрустальный миниатюрный дракончик - символ наступающего года - для подруги и очень симпатичная большая чашка с надписью: "Мы любим тебя со всеми твоими недостатками" - для ее дочки. Кроме этого, там продавались шоколадные конфеты минской фаб-рики "Коммунарка", в том числе набор шоколадных бутылочек с ликером. Конфет накупили с купеческим размахом: и к своему праздничному столу, и в подарок гостьям из ближнего зарубежья, чтобы увезли с собой в Москву.
  -- Пойдем пешком, через мостик? - Женя не ожидала дочкиного согласия, но, видно, день был сегодня особенный.
   Аня кивнула, и они пошли, не торопясь, в сторону дома:
  -- Студиозус твой зачет сдал?
  -- Да, и отвечал сносно - не заставил меня пожалеть о том, что я ему зачет в ведомости еще вчера поставила.
  -- А почему у них зачет, а не экзамен? Вроде во всех вузах по психологии экзамен.
  -- У них тоже, но летом. Курс рассчитан на целый год, на два семестра, но после первого - зачет, а после второго, по материалу всего года, - экзамен. В общем-то, мне нравится такая система: студенты более собранные, ответственность чувствуют, и материал распределяется для заучивания более равномерно, не сваливается на них потом в конце года, как снежная лавина.
  -- Да, под которой не все останутся живыми...
   Женя улыбнулась черному юмору дочери:
  -- Нет, на этом курсе, надеюсь, обойдется без жертв. Очень толковые ребята и учатся серьезно. А у вас как? Многих не допустили к сессии?
  -- Я точно не знаю, но довольно много. Ну, согласись, одиннадцать зачетов в течение двух недель - это что-то. И как вообще такое разрешают? Зато экзаменов два.
  -- Фактически три, если учитывать вчерашний.
  -- Нет, хорошо, что я не знала об оценке, а то бы нервничала. А зачет я точно знала, что сдам. Мам, давай сядем на трамвай, подъедем две остановки, я не люблю этот кусок.
  -- Я тоже, тогда давай пойдем немножко быстрей, вон трамвай показался.
  
  

ГЛАВА 8

  
   На перроне было холодно и ветрено. Встречающие московский поезд жались в поисках более-менее тихого уголка, прижимаясь к любому защищенному от пронизывающего ветра месту. Наконец показался состав, изогнулся на повороте и стал медленно приближаться.
   Станислав Андреевич и Женя поспешили к пятому вагону, откуда уже стали выходить самые нетерпеливые пассажиры. Они подошли в тот момент, когда на ступеньках вагона появилась Женя-маленькая в коротенькой дубленке и следом - Аня-большая в длинной дубленке. Станислав Андреевич снял сначала дочку, по-ом маму, а напоследок - их дорожную сумку.
  -- Ну, привет, дорогая!- Аня обняла Женю и дважды поцеловала. - Соскучилась и решила плюнуть на все и сорваться, пусть даже и на три дня всего. Евгения, дай здрасьте тете и двинулись, а то на этом ветру сейчас в сосульку превратимся.
   Станислав Андреевич подхватил сумку и быстрыми шагами пошел впереди, женщины засеменили по скользкому перрону следом через подземный переход, на привокзальную площадь, к оставленной там машине.
   Женю-маленькую посадили впереди, а подруги, взволнованные встречей, сели сзади.
  -- Ну, Женюрочка, рассказывай. Как ты?
  -- Все расскажу, дай только срок. Мне еще надо привыкнуть, что ты рядом, до тебя можно дотронуться, поговорить, видя выражение глаз, а не только по телефону.
  -- Ну, давай, привыкай, но не очень долго - у нас в запасе только три дня. А столько всего надо рассказать.
   К ним повернулась Женя:
  -- Тетя Женя, а Аня дома?
  -- Дома, отсыпается, поэтому не взяли на вокзал. У нее был безумно тяжелый декабрь: одиннадцать зачетов, последний позавчера. А ты уже решила, куда будешь поступать?
  -- Да, на экономику.
  -- Значит, медицинская династия Райских прервется?
   Женя неопределенно пожала плечами и ничего не ответила, видимо, этот вопрос ей задавался не впервые и порядком поднадоел.
   Машина въехала во двор и остановилась.
  -- Ну, вот и приехали, - бодро произнес Станислав Андреевич. - Выходите, девочки, а я отгоню машину в гараж. Она нам сегодня не понадобится.
   Женя открыла дверь ключом, и они вошли в квартиру. Аня потянула носом и засмеялась:
  -- Только в одной квартире может так вкусно пахнуть: там, где обитает Ольга Петровна.
  -- Кто тут вспоминает Ольгу Петровну? - на пороге кухни появилась улыбающаяся хозяйка, снимая одновременно с себя передник, слегка обсыпанный му-кой. - С приездом, очень-очень рады. Женечка, ты хочешь быть такой же высокой, как мама?
  -- Нет, тетя Оля, уже не буду, я год, как перестала расти. Тетю Женю переросла, но до мамы не дотянула.
  -- Ну, раздевайтесь, умывайтесь - в ванной висят чистые полотенца для вас - и приходите на кухню. Пирог, судя по запаху, будет готов вот-вот.
   Через десять минут все сидели в кухне за столом, который по этому поводу раздвинули, и он занимал половину свободного пространства.
   Женя-маленькая, усаживаясь за стол, рассмеялась:
  -- Мама, представляешь, что было бы у нас на кухне, захоти мы поставить таких размеров стол?
  -- Во-первых, не расставился бы, а во-вторых, папины ноги достали бы до прихожей.
   Вернулся свекор и присоединился к женской компании. Ольга Петровна разрезала на большие куски еще горячий пирог с капустой с неаппетитным названием "Утопленник". На вкусе пирога, правда, это никак не сказывалось.
  -- Обалдеть! - с набитым ртом проговорила Женя.
   Взрослые рассмеялись.
  -- Да, у нас такой пир для желудка бывает крайне редко, - поддержала дочку мама.
  -- Анна Казимировна уже, конечно, не печет?
  -- Нет, конечно, хорошо хоть сама себя обслуживает. Все-таки восемьдесят восемь - не шутка.
  -- А как она себя чувствует? Гулять выходит?
  -- Чувствует согласно паспорту и погоде. Гулять - гуляет, делает два-три круга вокруг дома - и назад. Зимой не выходит. Но мне и спокойнее: скользко, чистят дворы неважно, если не сказать - плохо. Пусть уж дома сидит. Весной и летом наверстает, были бы силы. Твои подошли к поезду, передали вам подарки и деньги на Анину учебу, были рады, что не надо связываться с почтой. Выглядят хорошо: бодрые, деловые - как всегда.
  -- А твои родители?
  -- Нормально. Папа, правда, томится зимой: нет возможности копаться в земле. А мама - ничего, ведет театральный кружок при школе рядом с домом, даже какое-то место получили на городском конкурсе.
  -- Анюта, а ты помнишь, как Василия Яковлевича было не загнать на дачу? Всеми правдами и неправдами пытался избежать этого.
  -- Пока летал, а потом в академии преподавал, ему это, действительно, было не надо. А теперь шутит, что его крестьянские гены проснулись, а раньше, мол, они были придавлены штурвалом.
   Станислав Андреевич, а вы все еще преподаете в школе для смелых мальчиков?
  -- Немного. Больше консультирую. А вчера мы получили прямо новогодний подарок: Ольге Петровне заказали перевод - уже в январском номере будет, в журнале "Всемирная литература".
  -- А что вы переводили, Ольга Петровна?
  -- Две очень милые вещицы из сборника "Современная французская новелла" - девочки из Парижа привезли. Переводила для себя, чтобы квалификацию не потерять, а тут как раз и пригодилось.
   На пороге кухни появилась розовая ото сна, улыбающаяся Аня:
  -- Доброе утро, с приездом.
   Все зашумели, задвигались, снова начались объятия и поцелуи.
   Чай пили с фирменным кексом с мужским именем "Герман". Довольная произведенным эффектом и польщенная заслуженными по-хвалами, Ольга Петровна объ-явила:
  -- Будет, конечно, и "Наполеон", но уже к новогоднему столу. А сейчас все освобождают кухню, остаемся мы с дедом, моем посуду. Вам дается перерыв на разговоры по секрету, а потом я попрошу вашей помощи. Столько рук - мы мигом справимся: еще надо успеть отдохнуть и погулять. Все - шагом марш из кухни!
   Никого не пришлось просить дважды. Младшее поколение пошло в комнату к Ане, а старшее - к Жене.
  

ГЛАВА 9

  
   Аня с комфортом и явным удовольствием вытянулась в кресле-качалке, Женя села напротив в рабочее кресло рядом со своим маленьким письменным столом.
  -- Ну, рассказывай, - с удовольствием глядя на подругу, сказала улыбающаяся Аня.
  -- О чем? - также улыбаясь, спросила Женя.
  -- Обо всем, о чем тезисно рассказывала по телефону, а теперь я жажду подробностей и, пожалуйста, с цветными иллюстрациями.
  -- Работаю, читаю, растет дочь.
  -- Замечательно. Как стул? Аппетит? Бессонница не мучает? Критические дни проходят в обычном режиме? Женька, ты это кончай мучить - давай, рассказывай. А не то я первая начну.
  -- О, то, что надо, а я пока с мыслями соберусь.
  -- Тезка твоя - типичное дитя своего времени: на голове наушники, на поясе плэйер, в руке - бутылка пива. Но это униформа. А вот то, что в голове, - Аня выделила голосом это "в", - меня беспокоит больше. Видела, как отреагировала на вопрос о преемственности в медицине? А ведь еще до прошлого года других вариантов не было. Но повзрослевшая девочка Женечка, впитавшая в себя папину прагматичность, заявила нам в конце десятого класса, что не будет "париться" в мединституте семь лет, сушить девичьи мозги, чтобы потом получать пособие по бедности, именуемое врачебной зарплатой. Ты же знаешь, сейчас все либо юристы, либо экономисты. Если так пойдет, все эти -исты через несколько лет их перепроизводства встанут за прилавки магазинов, сядут за руль такси или отправятся на вещевые рынки торговать.
  -- Ну, Женя - такая способная девочка, все будет в порядке.
   Лицо подруги не излучало такой уж уверенности.
  -- А как Лева реагирует?
  -- Как всегда спокойно. Он не разделяет моей тревоги. Правда, бабушка, а я к ней, ты знаешь, очень прислушиваюсь, сказала, чтобы я не нервничала раньше времени, что жизнь все расставит по своим местам. И будет так, как должно быть - нечего и копья ломать. И она, как всегда, окажется права.
  -- Это так. И какое счастье, что она у тебя есть и была.
  -- У нас была.
  -- Да, у нас.
  -- Лева о докторской не думает?
  -- Думает, но не все так просто. Если бы он был не практикующим врачом, дело двигалось гораздо быстрее. А так он безумно устает. Видимо, надо уходить на год в докторантуру, иначе ничего не получится.
   Аня решительно хлопнула ладонями по подлокотникам кресла:
  -- Все, обо мне хватит. Я слушаю тебя. Во-первых, как дома: родители, Аня?
  -- Родители держатся молодцом, без них я бы просто пропала. Конечно, тоскуют, и частенько вижу Ольгу Петровну с заплаканными глазами, Станислав Андреевич практически не расстается с трубкой. И может сидеть с ней во рту, уставясь в одну точку и не замечает, что трубка давно погасла. Но все вместе мы какая-никакая, но сила. На том и держимся. Аня - поплавочек, но...
  -- Что но?
  -- Трудно нам с ней в последнее время. Не знаю, кому больше. Она ревнует, считает, я ищу замену Андрею. Несправедлива, часто груба.
  -- Аня? Не может быть.
  -- Может, оказывается, когда задевает за живое.
  -- А основания к ревности есть? Это тот Олег, о котором ты мне писала после Парижа?
  -- Да, он. Мы с ним за эти четыре месяца встретились всего три раза, он звонит часто, но я отказываюсь. Но он очень симпатичный, хороший человек, я каждым своим отказом его обижаю, мне его жалко.
  -- О, женская жалость - это покруче любви. Ты же знаешь, подруга, русскую классику, небось, читала.
  -- И ты меня осуждаешь... - на глазах у Жени появились слезы.
  -- Женюрочка, бог с тобою, - в одно мгновение Аня оказалась у ног подруги. Став на колени, она обняла ее и крепко прижала к груди.
  -- Ты же взрослая, умная. Ну, как у тебя язык поворачивается? Мы же с тобой одно целое - как же я могу осуждать свою половину? Да даже если бы ты, действительно, совершила что-то непотребное, я бы не осуждала тебя, а думала, как это исправить. А в твоей ситуации все понятно. Не полюбить тебя нельзя - это не только я знаю, а все близкие и друзья. Он одинок, ты одинока. С его точки зрения ничего предосудительного он не совершает. Ты не готова к этим отношениям и вообще ни к каким, кроме приятельских. Но тебе его жалко, потому что он хороший. А он, видимо, сыт приятельскими отношениями по горло, до подбородка. Он сколько лет один?
  -- Одиннадцать.
  -- Ни фига себе. Пардон, товарищ психолог. У нас в отделении еще и не то услышишь. Послушай, а можно с ним увидеться? Очень хочется познакомиться, разобраться, так сказать, на месте.
  -- Он был бы счастлив.
  -- Заметано. Чем черт не шутит, может, и я буду счастлива, и ты. А как мы это сделаем?
  -- Не знаю. Я ему не звоню, даже телефона не знаю. Он давал номер - я не взяла.
  -- А он тебя с Новым годом еще не поздравлял? Обязательно поздравит, вот тогда и договорись о встрече. Скажи, подруга из Москвы приехала, просит отвезти ее куда-нибудь.
  -- А это будет не очень нахально?
  -- Не нахальнее, чем охмурять молодую, красивую, одинокую женщину.
  -- Договорились.
  -- А теперь идем помогать на кухне, а то твои родители не только посуду пере-моют, а примутся еще и все фамильное серебро чистить.
  -- Ой, Анька, как я рада тебя видеть. Ты, как всегда, меня ведешь, а я послушно трепыхаюсь сзади. Вечная ведомая. Сначала за тобой, потом за Андреем.
  -- Зато у этой ведомой очаровательные глазки цвета ореха, красивейшие в мире ножки и самый уравновешенный характер, с каким я только встречалась. Это я перечислила только те достоинства, которыми сама не обладаю. - С этими словами Аня поднялась с колен и потянула и Женю за руку. Приобняв ее за плечи, речитативом произнесла:
  -- Вперед, вперед, моя подруга, труба поет, зовет на труд.
   На кухне по-прежнему были только старшие Дашковичи.
  -- Что, Ольга Петровна, никто копытом в нетерпении не бьет, предлагая помощь? - И, повысив голос, громко позвала:
  -- Девчонки, к труду и обороне, готовьсь!
   Через пару минут появились и девчонки, раскрасневшиеся, возбужденные, чему-то своему смеющиеся.
   Ольга Петровна дала каждому задание: Жене и Ане делать салаты, дочкам помогать им и быть на подхвате. Сама она продолжала фаршировать утку черносливом.
  -- Сейчас для создания хорошего, боевого настроения - рассказ из жизни нашего отделения, то есть картинка с выставки.
   Пару лет назад у нас лечился "новый русский". Тяжело болел, мы его долго и старательно лечили, вылечили и выписали. Благодарный пациент даже подарил телевизор и в ординаторскую - компьютер со всеми прибамбасами: сканер, струйник и т.д. И даже перевел деньги за финские медикаменты, на которые у нас, совершенно случайно, таких денег и близко не было. Месяц назад или чуть больше вызывает меня заведующий к себе и, не поднимая глаз от стола (а это плохой признак), говорит, что к нам придет жена того благодетеля. Он очень про-сил хорошо ее принять. Дело в том, что она писательница и хочет написать книгу о врачах. Вы, Анна Васильевна, ангел-хранитель ее мужа - вам и карты в руки. А сам по-прежнему - глаза в стол.
  -- Это в строках, а что между строк, Александр Ильич?
  -- Беда мне с этими проницательными. А между строк - эта писательница ничего еще не написала, это ее первый роман. Сам муж весьма саркастично относится к ее идее и способностям, но...чем бы дитя ни тешилось.
  -- Вот теперь понятно.
  -- Пришла она через несколько дней, такая очаровательная. Я сразу, Женя, Алексея Толстого вспомнила: "Носик остренький, глазки красненькие и на фортепьянах играет". Еще и очки на кончике носика для пущей важности. В руках блокнот, ручка, диктофон - короче, экипирована на все сто. Заведующий нас представил друг другу, просил всячески помогать. Выходим из его кабинета, она щебечет:
  -- Я так волнуюсь, так волнуюсь. Сначала я хотела написать книгу о наших заключенных - это ведь очень животрепещущая тема. Но для того, чтобы написать правдиво, надо ведь изучать обстановку изнутри. Я попросила мужа... Он, кстати, передает вам огромный привет, он так вам признателен. Да, я попросила мужа определить меня в какую-нибудь тюрьму поприличнее месяца на два. Все-таки строгого режима боязно, а сгустить краски, имея фактический материал, я всегда смогу. Но муж категорически отказался. Я так плакала. Это он придумал писать о врачах. Убедил меня, что и эта тема тоже очень важная. В больницах работают энтузиасты своего дела, а получают за свой самоотверженный труд копейки.
   Я не буду вам мешать, все здесь посмотрю, понаблюдаю, поговорю с медперсоналом, с больными до лечения и после. Это будет кульминация книги - какой-нибудь трудный случай, который все равно по плечу творцу в белом халате.
   Вот она стала ходить к нам, как на работу: каждый день аккуратно являлась к девяти часам в отделение. Пыталась ходить на обходы с врачами, но Александр Ильич запретил. Беседовала с медсестрами, врачами, больными, что-то строчила в блокноте. Шуток совершенно не понимает, все за чистую монету принимает. Подходит ко мне и с пафосом говорит: "Не оскудеет наша медицина, пока есть такие врачи, как Владимир Романович". Я внутренне напрягаюсь, потому что знаю, что наш молодой врач Володя - большой хохмач. Но молчу, жду продолжения. "Такой молодой, работа такая сложная - ведь речь идет о человеческой жизни, а он решил писать научную работу, защищать кандидатскую". Так, кое-что проясняется. - Он и тему вам, видимо, назвал? - "Да. Вот я здесь ее записала, чтобы не переврать - "Активизация работы сальных желез и их влияние на развитие организма".
   На кухне раздался оглушительный хохот. Аня, кроша сваренные яйца, невозмутимо продолжает:
  -- Это еще не все. К концу месяца ее пребывания в отделении, меня снова вызывает зав. Просит сесть - совсем плохой признак:
  -- Анна Васильевна, наша писательница просится на операцию.
  -- Но ведь посторонним нельзя.
  -- А она не посторонней просится, а главным действующим лицом - оперируемой. Для чистоты эксперимента: что чувствуют больные, как тяжело им приходится, как самоотверженно борются врачи за их жизни.
  -- А диагноз она себе придумала?
  -- Анна Васильевна, шутки в сторону, что делать будем?
  -- Оперировать. Резекция желудка - достаточно серьезный диагноз? Я думаю, она согласится.
  -- А если серьезно?
  -- Гнать ее надо отсюда и побыстрее. Звоните ее мужу. Он ее от тюрьмы отговорил, может, и сейчас придумает что-нибудь не такое радикальное.
   С тем я и ушла, оставив нашего Ильича в глубокой задумчивости. Но, видимо, сделал, и сработало. Потому что мы ее больше не видели.
   На кухне стоял стон. Смеялись все, а, глядя друг на друга, начинали хохотать еще сильнее.
  

ГЛАВА 10

  
   После обеда все решили пройтись; выбран был любимый маршрут: пешком до гостиницы "Беларусь", от нее вниз к набережной и мимо памятника Пушкину налево вдоль реки до Суворовского училища, перейти улицу Богдановича и в сквер Оперного театра, а оттуда на трамвай и домой. Такой вечер, тихий, снежный, выпадает нечасто, особенно под Новый год. Мороз, правда, крепчал с каждым часом, но идти было приятно: снег скрипит под сапогами, в свете фонарей роятся пушистые снежинки, похожие на крупных пчел. Девчонки даже побросались снежками, но вообще настроение у всех было лирическое - даже разговаривать не хотелось.
  -- Хорошо тут у вас, провинциально - в лучшем смысле этого слова: спокойно, несуетно, чисто, - задумчиво протянула Аня.
  -- Выйдешь после двенадцати - будет далеко не тихо и не спокойно. Но вообще я очень люблю этот район.
   Домой вернулись, когда спустились густые сумерки, хотя и не было еще пяти часов. Сразу легли отдыхать, чтобы ночью не клонило в сон за праздничным столом.
   Женю разбудил телефонный звонок:
  -- Алло.
  -- Женя, здравствуйте. Это Олег.
  -- Я узнала, добрый вечер, Олег.
   На кровати зашевелилась Аня и стала посылать сигналы: не забудь, мол, о чем говорили. Женя успокаивающее покивала головой.
  -- Что у вас слышно? Мы уже неделю не разговаривали.
  -- У нас двойной праздник: приехала моя самая близкая подруга с дочкой из Москвы.
  -- Надолго?
  -- К большому сожалению, нет - до третьего. Но все равно замечательно, мы полтора года не виделись.
  -- Какие у вас планы? Куда-то собирались их сводить? Или разговоры-разговоры-разговоры на все три дня?
  -- Они неожиданно для самих себя приехали - все решилось в течение одного дня, так что никуда попасть не сможем, обо всем надо заранее договариваться: с билетами, с людьми.
  -- Вы знаете, есть одно место, где примут даже завтра, первого января.
  -- И что это за волшебное место?
  -- Ресторан в доме архитекторов. Мы как раз идем туда с другом и его женой. Столик заказан, останется только один стул еще подставить. Я, собственно, и звоню по этому поводу, чтобы пригласить вас. Там камерная обстановка, уютно, негромко. И самое главное - прекрасная концертная программа, ее готовит студенческий театр миниатюр "Зодчие" с архитектурного факультета. Ребята очень талантливые, музыкальные, все у них всегда получается живо, очень смешно и непошло.
   Так что, Женя, вы согласны? Или еще надо подругу уговаривать? А я вас еще тогда буду соблазнять: среди выступающих - сын наших друзей, играет на саксофоне, поет. Я вас с ним познакомлю. Представляете, вы сможете рассказывать своим знакомым, что знаете самого Мишу Шубина.
  -- Он так знаменит?
  -- Пока нет, но будет.
   Женя рассмеялась:
  -- Последний довод был самый убедительный - как можно не послушать Мишу Шубина. Поэтому мы принимаем приглашение, да, Аня?
   Аня энергично покивала головой и показала большой палец, что означало высшую степень одобрения.
  -- Что ответила ваша подруга?
  -- Да.
  -- Замечательно. Уф, не смел надеяться. Теперь Новый год буду встречать, действительно, с праздничным настроением. Вы сегодня дома?
  -- Да, как всегда. Только Аня после часа пойдет в соседний дом к своей бывшей однокласснице, там вся их компания собирается. И гостью нашу младшую возьмет с собой. А вы?
  -- Тоже дома, к нам еще присоединится сестра со своим сыном, но тоже после боя курантов хлопцы уйдут в гости, а мы по-стариковски будем смотреть телевизор и ляжем вовремя спать.
   Ладно, отпускаю вас к предпраздничным хлопотам. Поздравляю вас, Женя, с Новым 2000 годом. Год особенный, начинается с новой цифры. И я уверен, что он будет особенным не только поэтому. Будьте счастливы, здоровы и богаты.
  -- Спасибо, Олег, и вам желаю хорошо встретить Новый год, и чтобы он был для вас удачным во всех отношениях.
  -- Очень надеюсь, и не без вашей помощи. Я заеду за вами в полседьмого. Столик заказан на семь, программа начинается в девять: дают возможность спокойно поужинать. До свидания. Привет подруге и, конечно, Анечке. Мои поздравления ей.
  -- Спасибо, передам. Всего вам доброго.
  
  

ГЛАВА 11

  
   Жене снился сон. Она еще совсем маленькая, лет пяти, не старше, сидит в первом ряду в цирке. За высокой сеткой выступают бенгальские тигры. Немножко страшно и даже жутковато, но захватывающе интересно, а главное - рядом с ней папа. И это праздник вдвойне - папа так редко ходит с ней куда-нибудь: он всегда занят, а сегодня он здесь, рядом, можно как будто случайно дотронуться до него и даже подержаться за руку. Папа все понимает и руку не отнимает, хотя ему и не очень удобно так сидеть: рука немного вывернута. Женя с замиранием сердца смотрит на арену - вот дрессировщик взмахнет своей плеткой, и начнется... Вдруг ближайший тигр, сидевший на высокой тумбе спиной к ним, очень медленно поворачивает голову и смотрит прямо на Женю. Смотрит, не мигая, своими янтарными глазами, и лишь верхняя губа начинает слегка подниматься, и видны желтые клыки. Женя громко плачет, поворачивается к папе и плачет еще громче. Это, оказывается, не Женя, а ее пятилетняя Анечка - на белых льняных кудряшках нарядный голубой обруч, который Женя хорошо помнит. Аня зовет папу, мужчина рядом наклоняется к ней, что-то успокаивающее шепчет, но она отталкивает его и зовет сквозь плач папу.
   Женя проснулась:
  -- Боже мой, бедная моя маленькая девочка, как ты тоскуешь без папы, как тебе страшно и одиноко.
   Она бесшумно выскользнула из-под одеяла, чтобы не разбудить спящую подругу, уже на ходу набросила халат и вышла из комнаты. Ей необходимо срочно увидеть дочку, обнять ее, поцеловать, сказать, как она ее любит и как ей она нужна, только она. Но дверь в Анину комнату распахнута - значит, девочки не возвращались с вечеринки. Женя на всякий случай заглянула - да, пусто, только на застеленной кровати впопыхах брошенные вещи: брюки, свитера, колготки. Она аккуратно сложила вещи, положила их в шкаф, поправила покрывало и вышла из комнаты.
   В гостиной был полумрак - шторы на окнах задвинуты. Поблескивает мишурой и яркими игрушками маленькая елочка в углу на столике. Если бы не она, ничто не напоминало бы о ночном празднике: стол убран, посуда вымыта - Ольга Петровна будет падать от усталости, но не оставит ни одной невымытой ложки или чашки на следующий день.
   В любимом Женином кресле спит Кася, свернувшись калачиком. Точнее, на любимое Касей кресло всегда претендует и Женя. Вот и сей-час она взяла кошку, села в кресло, оставив ее, спящую, у себя на коленях. Та и ухом не повела, только немного повозилась, устраиваясь поудобнее.
   Женя задумалась, машинально поглаживая белую шелковую шерстку. Кася не из тех, кто купится на эту незатейливую ласку - ни урчать, ни мурлыкать не будет - гордая. Когда была маленькая и садилась на руки, начинала сосать большой палец или ладонь возле него - видно, рано оторвали от матери. Вот и Анюта, видно, боится, что рано оторвут от матери. От отца-то уже оторвали. И защищает свою жизненную территорию, еще недавно такую счастливую и безопасную, от любого посягательства извне. "Девуля моя любимая, - вздохнула Женя, - ну как тебе объяснить, что тебе нечего бояться?!"
   Вчера за праздничным столом была весела, общительна. Первая подошла к маме с бокалом шампанского, когда били куранты, чтобы чокнуться и поцеловать. Женя шепнула ей тогда на ухо: "Я тебя люблю!". Аня благодарно улыбнулась: "Я тоже. Очень" .
   А через несколько минут вошел Станислав Андреевич в костюме Деда Мороза - он у них еще с Москвы, купили, когда Анечке три года исполнилось. Раньше не хотели, думали - вдруг испугается. Малышка сначала была ошеломлена, жалась к маминым коленям, но потом танцевала с бородачом в халате и шапке и читала полагающиеся стихи и была по заслугам щедро вознаграждена: из красного мешка ей достали большого бело-розового медведя, книжку-раскраску с набором цветных каранда-шей и книгу "Сказки Матушки Гусыни". А каков был восторг, когда дедушка Мороз потребовал и от взрослых стихов, песен и танцев в обмен на подарки. Прошло пятнадцать лет, и ни разу эта традиция не нарушалась, даже в последний Новый год Андрея. Веселья не было, а все остальное было.
   А сегодня ночью было почти так же весело у них дома, как в прежние времена, когда все было хорошо. И, конечно, во многом благодаря приезду Ани с Женечкой. Все получили от Деда Мороза подарки, но только после того, как выступили с костюмированными номерами. Девчонки станцевали импровизированный испанский танец. Высокая худенькая Женя была партнером: надела джинсы в обтяжку, белую блузку, спрятала свои густые темные волосы по шляпу, подрисовала себе усики - мальчишка, да и только, а хорошенький какой. Аня на спортивный купальник надела яркую, пышную, летнюю юбку, к волосам приколола искусственную розу, взяла у бабушки японский веер (испанского не оказа-лось) и... началось. Может, им не хватало умения, но зато азарта и куража было не занимать. И Дед Мороз под аплодисменты зрителей выдал танцовщицам не только причитающиеся подарки, но еще и приз зрительских симпатий: по воздушному шарику каждой и шоколадного зайца на двоих. Ольга Петровна спела гусарский романс из оперетты "Холопка". Женя-маленькая давно не слышала ее пения и, видимо, забыла, как замечательно тетя Оля поет, потому что лицо у нее было и изумленное, и восхищенное одновременно. Аня-большая села к пианино и, обратившись к подруге, предложила:
  -- Ну, что, дорогая, тряхнем стариной? - и они спели песенку на польском языке, которой их когда-то Анна Казимировна научила: "Веселых свент" (Веселых праздников).
   Тоже получили дополнительный приз в виде календариков на новый 2000-й год - за оригинальность. Станислав Андреевич сбросил шубу Деда Мороза на плечи жены и прочитал... анекдот, который вычитал из вчерашней газеты. Но так как публика стала протестовать, что этого, мол, недостаточно, он прочитал... еще один анекдот. И под общий хохот, вызванный в основном находчивостью недавнего Деда Мороза, сам себе достал из мешка и подарок, и приз за... самый короткий номер.
   Проснулась Кася, потянулась, выгнув спину и уперев лапы в Женины колени, спрыгнула и вышла из комнаты. У порога обернулась проверить, идет ли кормилица. Женя встала, вошла на кухню, высыпала американский сухой корм в мисочку и налила свежей воды.
  -- Доброе утро, с Новым годом, - на пороге стоял Станислав Андреевич в длинном махровом халате. Подошел к невестке, поцеловал в щеку, заглянул в глаза:
  -- Как ты? Выспалась?
  -- Да, конечно. Вспоминала ваши анекдоты, за которые вы сами себе приз дали. А Ольга Петровна встала?
  -- Да, она в ванной. А Аня твоя?
  -- Видимо, нет. Пойду посмотрю.
   День проходил медленно и лениво, как всегда после новогодней ночи.
   Днем забежали девочки, чтобы переодеться в брюки и свитера - уходили гулять большой компанией, а потом собирались идти к кому-то на квартиру смотреть нашумевший мексиканский фильм "Сука-любовь":
  -- Не ждите, мы поздно.
  -- Мы, видимо, тоже поздно, - это Женя произнесла, обращаясь к родителям уже после того, как захлопнулась за девочками дверь.
  -- Вы куда-то уходите?
  -- Да, нас пригласили в ресторан дома архитекторов. Там Олег со своим другом и его женой заказали столик. Он звонил вчера, поздравлял, узнал, что у меня гостит подруга, и предложил присоединиться к ним.
  -- Конечно, сходите - все какое-то развлечение. Ну, а мы тогда зайдем к соседям. Зоя нас приглашала, но мы не знали, захотите ли вы, а сами посидим.
   Подруги прошли в комнату переодеться.
  -- Женя, меня из ресторана в брюках не выгонят, как когда-то? А то я ни платья, ни юбки не брала - только две более-менее нарядные кофточки. Сойдет?
  -- Конечно. Вообще не представляю, как туда принято одеваться - это же что-то вроде клуба, да?
  -- Не представляю себе - на светские тусовки не хожу, нет времени, да и никто особенно не приглашает, даже благодарные вчерашние больные. Видимо, чтобы я им не напоминала об их страданиях, свидетелем которых была. Ты вообще меня слушаешь? - Аня повернулась к Жене.
  -- Слушаю, просто решаю задачу... что надеть, когда совершенно нечего надеть? Вот это подойдет? - Женя повернулась к Ане, держа в руках черные бархатные брюки и нежно-желтый тонкий джемперок, воротником которому служил лимонный в блеклые разводы шелковый шарф. - Я подумала, раз ты в брюках, я тоже буду в брюках - для парности.
  -- Желтый - это твой цвет. Конечно, надевай, не раздумывай.
   Женщины стали переодеваться, изредка перебрасываясь краткими репликами. Когда Женя собрала волосы наверх, надела израильское украшение и повернулась к подруге:
  -- Я готова. А ты?
  -- Хороша я, хороша, да плохо я одета... Женька, ты прелесть. Это тот набор, который тебе Володя сделал? Нет слов, просто нет слов. Нельзя рядом с подругой-красавицей замарашкой выглядеть - дай-ка, я хотя бы подкрашусь. - Аня подсела к зеркалу и несколькими движениями подвела ресницы кисточкой, попудрилась и в мгновение ока обвела контурным карандашом губы. Помадой красила уже стоя.
  -- Ну, ты даешь, - восхищенно протянула Женя.
  -- Все рассчитано по минутам, когда впереди двадцать минут автобусом, сорок минут метро и там еще пешком почти десять. А чучелом ходить по отделению тоже не хочется - больным и так тошно, да и не этому нас бабушка учила. - И, подражая ее интонации, выговаривая вместо "л" - "в", как это часто бывает у поляков, назидательно произнесла: "Чем хуже на душе, тем лучше должна женщина выглядеть".
  -- Ну, что, кажется, мы готовы?!
  --

ГЛАВА 12

  
   Олег уже ждал их во дворе:
  -- Знакомьтесь - мой первый друг, мой друг бесценный - Анна.
  -- Счастлив познакомиться - Олег.
   Очень быстро подъехали к двухэтажному барскому особнячку с высоким крыльцом, колоннами и двустворчатыми темного дерева дверями. В дверях стоял дежурный, принял у Олега пригласительный и во-просительно поднял брови, указывая красноречивым жестом, что количество лиц, означенных в бумаге, превышает на одну. Олег спокойно пояснил:
  -- Я договорюсь с Валентином Павловичем - к нашему столику подставят еще один стул.
   Парень у входа кивнул молча и посторонился, чтобы пропустить гостей.
   В ресторан нужно было спуститься по боковой лестнице. Перед входом в зал было небольшое фойе и гардероб, куда они и сдали свою верхнюю одежду, а переобувшись, и ботинки. Женщины подошли к зеркалу, чтобы поправить прически, и Женя увидела отразившуюся в нем высокую импозантную пару, с радостными возгла-сами направляющуюся к Олегу. Женя не спешила подходить, ждала, пока они пе-реоденутся. Повернулась она в тот момент, когда они приблизились достаточно близко. Мужчина был слегка полноват, что придавало его внешности несколько барский вид: темные с густой проседью волосы, подстриженные и уложенные хорошим мастером, правильные черты лица с несколько надменным выражением (может, еще и отсюда впечатление барственности), прекрасно сидящий на крупной фигуре костюм-тройка. Женщина была очень высокой - почти ростом с мужем, и очень худой. Первое впечатление - некрасивая, уж больно нос длинный, но потом видишь огромные фиалковые глаза с густыми стрельчатыми ресницами и попадаешь под их магнетизм и уже больше ничего не бросается в глаза, кроме них. "Вот в них он и погиб",- мысленно констатировала Женя, слушая, как зовут новых знакомых: Наташа и Геннадий.
   Олег попросил всех подождать, а сам отправился в кабинет к дежурному администратору. Через несколько минут официант уже подставлял к их столу пятый стул, все расселись - можно осмотреться. Зал небольшой, абсолютно круглый, четверть которого занимала такая же не-большая круглая сцена. Столиков немного, стоят на возвышении, располагаясь тремя полукружьями. Под потолком подвешены в честь Нового года зеркальные шары, медленно вращаясь, они освещают всполохами темно-синий потолок и такие же стены, украшенные чеканками под серебро и масками каких-то фантастических существ.
  -- Нравится? - негромко спросил Олег.
  -- Очень! - искренно ответила Женя.
   Подошел официант, зажег на их столе толстую красную свечу, украшенную еловой веткой и добавил пятый прибор. Нагнувшись к Олегу, что-то тихонько спросил, тот кивнул.
  -- Ну, что, будем знакомиться ближе, - сказал Геннадий голосом профессионального лектора. Казалось, он даже сейчас руками потрет от удовольствия. Нет, руки оставались на месте. - Начнем с вас, Аня, поскольку вы гостья, а мы будем играть роль гостеприимных хозяев. Чем занимаетесь, почему приехали одни?
  -- Я не одна, я с дочкой, она сейчас в компании вместе с Жениной дочкой. Чем занимаюсь? Мы с мужем врачи, работаем в больницах, но разных. Он приехать не смог, а я вырвалась.
  -- Женя, но ведь вы не врач, кажется?
  -- Нет, я преподаватель психологии.
  -- Значит, Аня - подруга не по институту?
   Аня засмеялась и первая ответила:
  -- Нет, мы подруги по жизни, мы вместе с шести лет: жили в одном подъезде, ходили в один детский сад, а потом в один класс и так до самого окончания школы. Помолчав, добавила: - читали одни книги, любили одни фильмы, слушали одни песни и, если было надо, плакали друг у друга на плече - более родного плеча в моей жизни так и не появилось.
   Геннадий задумчиво, как бы взвешивая каждое слово, медленно проговорил:
  -- О таких отношениях надо писать. - И, как будто встрепенувшись, добавил другим, бодрым голосом, - ну, к этому мы вернемся за другим столом, а за этим у нас есть уже первый тост. Вот идет наш молодой человек...
  -- Его зовут Игорь, - быстро подсказал Олег.
  -- Он нам нальет шампанское, и мы выпьем за... Нет, сначала мы все же выпьем за Новый год, а потом я произнесу тост.
   Пробка в умелых руках Игоря вышла с легким шпоком и без вся-кого напря-жения, шампанское он же разлил по бокалам шапочкой, но при этом не пролив ни капли на стол. Тут же были расставлены перед каждым на тарелочке горячие металлические ковшики с грибным жульеном. А посреди стола стояло блюдо с рыбным ассорти, блюдо с зелеными и черными оливками, нарезанными свежими овощами, среди которых особенно аппетитно выглядывали маленькие ярко-малиновые редисочки и две бутылки красного вина в оплетке из мешковины с таинственным названием "Заговор монахов"
  -- Итак, за Новый 2000-й год, за его маленькие и большие победы, плоды которых доставались бы и нам!
   Тост был принят одобрительно, все с удовольствием чокнулись. Как всегда первые несколько минут проходили в полном молчании: все были заняты собой и содержимым тарелок.
  -- Чтобы перейти ко второму, уже объявленному, тосту я хочу рассказать еще об одной паре. Чтобы не интриговать, сразу называю героев рассказа, - широким жестом указал на Олега, а затем в театральном поклоне опустил свою голову. Мы тоже, представьте себе, друзья детства. Стаж наш, правда, в относительных цифрах не так впечатляет - мы дружим всего с шестого класса, но в абсолютных мы не знаем себе равных, по крайней мере, за этим столом - мы вместе тридцать восемь лет! А теперь тост: поднимаем бокалы и выпиваем за ту дружбу, - голос его стал внезапно серьезным, - про которую поется в нашей с Олегом любимой песне: она "сильней, чем страсть, и больше, чем любовь". Когда дружат просто потому, что с этим человеком тебе бесконечно интересно, хочется видеться ежеминутно и обсуждать с ним все-все, начиная от результата вчерашнего футбольного матча и кончая, где переспать с понравившейся девушкой. За дружбу, проверенную временем!.
   Женя допивала шампанское и думала, как часто внешность бывает обманчива. Ей с первого взгляда Геннадий не понравился: показался сытым, самодовольным, преуспевающим барином. Но барин так не говорит. А что хорошо выглядит - значит, счастлив в семейной жизни и жена хорошо за ним смотрит. А сама-то вон какая худенькая. Но какие же глаза у нее замечательные, не глаза, а озера синие в густом обрамлении леса.
   Геннадий явно взял руководство застольным процессом на себя:
  -- Продолжим наш вечер знакомств. Слово о себе скажет моя жена Наташа. Но это, поверьте, не единственное ее достоинство.
   Наташа слегка улыбнулась, отложила вилку и нож, вытерла рот салфеткой и негромко произнесла:
  -- Я, к сожалению, не вписываюсь в вашу компанию: у меня нет ни школьной, ни институтской подруги. Есть семья, муж и дочь, есть коллеги по адвокатской конторе, кошка Маруся и мама, живущая в соседнем государстве - на Украине. Но мне очень нравится дружба Олега и Гены, я завидую им и восхищаюсь. И надеюсь, что никакие перемены в жизни не разведут их.
   Женя почему-то опустила глаза в тарелку: показалось ей или нет, что последние слова относились лично к ней. Она подняла голову и пристально посмотрела в нечеловеческой красоты Наташины глаза. Не отвела, смотрит прямо на нее, Женю, смотрит пристально. Значит, не показалось - для нее говорилось. Видимо, поняли это и остальные, потому что разом заговорили, стали передавать друг другу тарелки, подливать вино в бокалы. Дождавшись тишины, Наташа продолжила:
  -- А тост я поднимаю такой: Насколько я в курсе, у нас у всех есть дети, три дочери и у Олега - сын. Вот за них, наших детей, их веселую, счастливую, насыщенную молодость предлагаю выпить.
   Родители отсутствующих за этим столом детей с явным удовольствием выпили за них. А Наташа, поставив бокал на стол, сказала, улыбаясь:
  -- Я бы разделила этот тост на две части: за дочек и отдельный - за Сашу, он того заслуживает. К тому же, может, мне это зачтется как будущей теще.
   Мужчины рассмеялись, видно было, что эта тема в их кругу пользуется успехом.
  -- Надо поддержать слабые женские голоса сильным мужским, и пусть это будет мой, - снова заговорил Геннадий:
  -- Несмотря на мою очень мужскую внешность, у меня очень женская профессия - филолог, но я ее люблю и горжусь: я доцент пединститута, занимаюсь современной зарубежной литературой на кафедре мировой литературы. И тащусь. Перед вами абсолютно счастливый человек: он имеет в своем обиходе все, что ему очень нравится: жену, друга, работу, дочку. Мой тост: "Чтобы наши желания не вступали в неразрешимые противоречия с тем меню, которое предлагает не всегда щедрая жизнь". И, сделав испуганное лицо, добавил:
  -- Это для вас не очень умно? Я не испугал вас?
  -- Испугал, конечно, - сказал Олег, - но у меня под столом электронный переводчик с умного на общедоступный. Так что я понял, твой тост звучит так: "Чтоб мы так жили". Я ничего не упустил?
   Ответом ему был оглушительный хохот друга. Тыча в него пальцем, он едва сумел сквозь смех проговорить:
  -- Олежка, 1-0 в твою пользу. За "чтоб мы так жили" и выпьем.
   А теперь, содокладчик, вы должны выступить с сольным номером.
  -- Я готов. Только, в отличие от вас, я не буду знакомить присутствующих с деталями моей биографии - в общих чертах ее все знают, но от тоста не откажусь ни в коем случае:
   Я сейчас в полосе счастья. Я не знаю, сколько она продлится, но это совершенно необыкновенное чувство: думать, что все позади и вдруг открыть для себя заново жизнь. Я пью за всех вас, за то, чтобы вы были еще долго-долго, и чтобы везение не оставляло вас.
   Все выпили, в это время подошел официант и спросил у каждого, какое горячее блюдо они будут заказывать. Записав, он удалился молниеносно, как и появился.
  -- Геннадий, а Олег вам рассказывал, что мы в Берлине встретились с Павлом. Я так понимаю, что он и ваш друг?
  -- Да, мы до конца школы были не разлей вода. Только эти двое были чуть видны из-за парты, когда я пришел к ним в шестой класс. Но я сумел их разглядеть и, несмотря на свой подростковый идиотизм, даже понять, чем именно они мне нравятся. Пашка - неунывающим характером, не скрою - способностями к математике и физике, которые у меня напрочь отсутствовали. Олег - рассудительностью, никогда не порол горячки и тем очень часто нас выручал, классно рисовал: его шарж на меня в восьмом классе до сих пор висит над моим письменным столом. А всеми тремя владела "одна, но пламенная страсть" - книги. Читали много, запоем, практически все подряд, передавая друг другу, иногда только на ночь вымаливая у знакомых. Но главный кайф - это потом сесть втроем и говорить, говорить, спорить, не со-глашаться, но чаще соглашаться, отстаивая какие-то свои приоритеты, свои представления о жизни.
   Принесли горячее. Женя заказала себе судака, запеченного в сыре.
  -- Не спешите переходить к горячему. Под него тоже нужен тост. У нас осталась только одна Женя, которой еще не дали и слова вставить. Исправляемся. Ваше слово, товарищ Женя!
  -- Спасибо, товарищ маузер!
   Геннадий многозначительно посмотрел на Олега:
  -- Наш человек. Простите - мы все внимание. Только, пожалуйста, несколько слов о себе.
  -- Я уже сказала, что преподаю психологию в театрально-художественной академии. Живу с родителями мужа и дочерью-студенткой первого курса. А тост у меня такой: "Чтобы жизнь не разлучала нас с теми, кого мы любим".
   Возникшая секундная тишина за их столиком показалась Жене бесконечной. Первым прореагировал Олег: подняв свой бокал, он, глядя Жене в глаза, сказал: "Самый лучший тост в моей жизни".
  -- Не преувеличивай - слыхали мы хорошие тосты и помимо этого, но то, что за этим столом лучшего не было - это факт. И вот вам, Женечка, приз за самый красивый тост, - с этими словами Геннадий полез в карман и достал оттуда огромную шоколадную медаль в золотой фольге. Всегда ношу с собой и раздаю студенткам, если они не очень много разговаривали у меня на лекции.
   Олег нетерпеливо прервал:
  -- Не отвлекайся - был прекрасный тост.
   На сцене появились молодые девушки и парни. Олег предложил Жене сесть на его место - лицом к сцене: " Я их видел и неоднократно, а вам будет интересно - это очень любопытный коллектив".
   Действительно, ребята выступали замечательно: короткие миниатюры сменялись музыкальными номерами, юмористические сценки - характерными, стилизованными танцами и снова пением. Пели квартетом, дуэтом. А под конец вышло трио - два парня и девушка. Все трое босиком, все трое с музыкальными инструментами.
  -- Вон тот, с саксофоном, - Миша, о котором я вам говорил, - шепнул на ухо Олег.
   Миша оказался невысоким худеньким парнишкой в очках, второй (его Олег назвал Андреем) парень был высоким, с накачанными бицепсами и длинной кудрявой гривой черных волос, он держал в руках гитару. У обоих были подвернуты брюки и закатаны рукава рубашек, а все это великолепие, на которое нельзя было смотреть без смеха, довершали широченные подтяжки и галстуки - у Андрея розовые в красные сердца, очень напоминающие пухлые детские ягодицы, а у Миши - ярко-салатные в огромные синие лягушки. Девочка свои рыжие кудри заплела в две торчащие толстые косички, покрыла лицо густыми, в копейку величиной, веснушками, платье по длине больше напоминало майку, а в руках это длинноногое худенькое создание держало массивный, переливающийся перламутром аккордеон.
   Их встретили смехом и аплодисментами, Олег тоже поаплодировал. Ребята раскланялись, и... началось. Хрипел саксофон, стонала гитара в умелых руках Андрея, за целый маленький оркестр звучал волшебный аккордеон, но что выделывал Миша при этом! Куда там Элвису Пресли с его рок-н-роллом. Гибкий, почти гуттаперчевый Миша то опускался на колени, держа перед собой саксофон, то становился почти на мостик, поднимая инструмент и держа его параллельно полу. И при этом ноги его выделывали какие-то необыкновенные фигуры, а саксофон звучал и звучал в бешеном, заводящем темпе. А гитара и аккордеон то поддерживали его, вторя и как будто помогая, то подзуживали, а то и уходили каждый в свое соло.
   Успех у номера был бешеный. Ребята долго раскланивались под неутихающие аплодисменты, но повторять на "бис" не стали. Сказали, что еще не вечер, а пока - перерыв.
   Перерыв был отведен под танцы. Играла негромкая медленная музыка. Олег пригласил Женю, они спустились вниз на площадку перед сценой, там уже было несколько танцующих пар, они присоединились к ним.
  -- Вы не волнуйтесь - ваша подруга не будет скучать: они ее одну не оставят за столом сидеть.
  -- Я спокойна. Я хотела у вас спросить про маски, которые висят на стенах. Вы не знаете, чьи это работы?
  -- Знаю, а почему они вас заинтересовали?
  -- Очень оригинальные, вроде пугать должны, а вызывают лишь любопытство и даже улыбку.
  -- Вы правы, именно в этом их привлекательность и изюминка. А делала их выпускница архитектурного техникума, это ее дипломная работа. Сразу после защиты ей предложили их забрать сюда, украсить стены.
  -- А вы откуда все это знаете?
  -- Я знаю эту девочку, она сейчас работает в нашей фирме дизайнером, а наш главный дизайнер была у нее рецензентом, она и посоветовала взять ее к нам.
   Музыка закончилась, а они продолжали стоять, взявшись за руки, и разговаривать. Спохватились, когда зазвучала новая мелодия.
  -- Я бы предложил продолжить, но вы, видимо, хотите вернуться к столу?
   Женя улыбнулась, благодарная за понимание: ей не хотелось надолго оставлять Аню. Они подходили к столу одновременно с молодым человеком в очках.
  -- О, Миша. Рад, что подошел.
   Женя присмотрелась внимательнее: тот самый саксофонист-рок-н-ролльщик.
  -- Я увидел вас, Олег Борисович, со сцены и очень обрадовался - хоть одно знакомое лицо, а потом и друга вашего узнал.
  -- Миша, присаживайтесь к нам.
  -- С удовольствием. - Придвинув свободный стул, он улыбнулся и негромко сказал:
  -- С Новым годом.
  -- Миша, знакомьтесь - это Евгения Анатольевна и ее подруга из Москвы Анна...
  -- Васильевна, - подсказала Аня, глядя с явной симпатией на подошедшего.
  -- Геннадия Валерьевича и Наталью Валентиновну ты знаешь.
   А почему родителей не пригласил? Такое удовольствие бы получили.
  -- Папа немного активнее, чем надо, встретил Новый год. Сегодня мучился послепраздничным синдромом. Я звал маму одну, но она не захотела, - и Миша улыбнулся слегка виноватой смущенной улыбкой.
   "Неужели этот интеллигентный мальчик полчаса назад тут отплясывал босиком на сцене? А сейчас - воплощенная скромность и даже застенчивость".
   Ее размышления были прерваны появлением еще одного нового лица, девочки из трио виртуозов. Она уже переоделась, распустила косички и смыла яркие веснушки - оказалась вполне миленькой дурнушкой. Теперь на ее плечах был не громоздкий аккордеон, а ящичек на лямках, напоминающий те, с которыми ходили коробейники. Миша при ее появлении встал и с улыбкой представил:
  -- Это наша Настя, распространитель лотерейных билетов. Приобретите, пожалуйста.
   При этих словах Геннадий с легкостью, не подозреваемой в таком крупном теле, вскочил и со словами:
  -- Я в эти игры не играю, - подошел к Ане и пригласил ее на танец, -
  -- Сколько стоят ваши билеты, Настя? И растолкуйте условия игры, пожалуйста.
   Отсчитывая пять синеньких листочков с яркими номерами, Настя неожиданно для такого субтильного создания заговорила низким голосом, давая пояснения: "Наша лотерея необычная. Вы получите не материальные призы, а возможность как-то себя проявить. Не волнуйтесь - ничего неприличного вам не предложат, в смешном виде не выставят. Вот увидите - вам понравится".
   Настя попрощалась и отошла к соседнему столику. Вслед за ней стал прощаться и Миша:
  -- Извините, еще надо успеть переодеться к следующему номеру. Андрей там уже, небось, рвет и мечет. Правом опаздывать владеет только он.
  -- И так всегда - без колкостей в адрес друг друга не обходится ни один час их общения, - прокомментировал последнюю фразу Олег. - Но стоит кому-то позволить сделать замечание одному из них - держитесь, разнесут в пух и перья. Замечательные ребята. Кстати, тоже друзья со школы.
  -- А теперь оба учатся на архитектурном?
  -- Нет, только Миша. А Андрея он просто привел в их студенческий театр. Вот и выдал секрет, ай-ай - нехорошо. Ну, хоть вы уж будьте сдержаннее, чем я, и не выдавайте тайну.
  -- Договорились, - улыбнулась Женя, глядя на "искреннее раскаянье" Олега.
  -- О чем это вы договариваетесь за нашей спиной? - раздался хорошо поставленный голос Геннадия.
  -- Да так, мелочи всякие.
   Музыка затихла, все стали снова занимать места за своими столиками. Скользили официанты, убирая последние тарелки и расставляя блюда с десертами. На сцене появился дуэт босоногих цыган. В крупной черноволосой кудрявой цыганке Женя узнала Андрея - он был очень колоритен. В роли худенького миниатюрного цыгана выступал слегка подгримированный Миша. Зазвучала фонограмма известного романса "Две гитары за стеной жалобно заныли". Мощная накачанная цыганка мучи-лась, страдала, очень эффектно трясла плечами и широкой яркой юбкой. А вокруг "нее" так и подпрыгивал то ли козликом, то ли кузнечиком щупленький ухажер, тоже изображая очень ярко свои страдания и пылающую страсть. Апофеозом этого ухаживания стала сцена, когда "цыганка" высоко подпрыгнула, "изящно" согнув ногу в колене, потом опустилась на оба колена, стала неистово трясти головой и плечами; вконец измученный поклонник бросился к ее ногам и получил в награду выставленную босую волосатую "ножку" сорок пятого размера, к которой и приник всем телом осчастливленный влюбленный. Еще не успела отзвучать музыка, еще не под-нялись с колен юные артисты, а небольшой зал буквально взорвался аплодисментами и криками "Браво!" "Цыгане" низко поклонились и убежали за сцену, причем "она" бежала очень кокетливо, высоко задирая ноги.
   Вышла Настя и объявила, что концертная программа закончена, а сейчас будет праздничная лотерея. На сцену вынесли прозрачный ящичек с желтыми шарами. Вытягивались шары с номерами, обладатели билетов с такими же цифрами поднимались из-за столов и получали задание: кому-то спеть, кому-то прочитать стихотворение, кому-то станцевать. Удивительным во всем этом было то, что номера выполнялись очень качественно, на хорошем уровне. Когда Наташа первая озвучила это удивительное совпадение номеров и талантов, Геннадий уверенно сказал: "Все подстроено, наверняка. Правда, Олег?" Олег неопределенно пожал плечами, но видно было, что он согласен с другом.
  -- Шар номером двадцать один! Обладатель этого номера, пожалуйста, поднимитесь на сцену.
   Номер оказался за их столиком - у Олега. Олег держался спокойно, хотя явно был удивлен. Значит, для него это был сюрприз. Он поднялся на сцену, а в это время вышел Андрей, вынес аккордеон и протянул под смех и аплодисменты присутствующих Олегу. Олег подошел к микрофону и объявил:
  -- Для восьмого столика и, конечно, для всех вас.
   Зазвучал аккордеон, и запел Олег:
  
   Когда простым и нежным взором
   Ласкаешь ты меня, мой друг...
  
   Женя подперла щеку рукой и стала слушать. Голос у Олега был несильный, но чувствовалось, что петь ему приходилось часто: он правильно брал дыхание, очень точно интонировал.
  
   Веселья час и боль разлуки
   готов делить с тобой всегда -
   давай пожмем друг другу руки
   и в дальний путь на долгие года.
  
   Расходились далеко за полночь. На улице распрощались. Геннадий, поддерживая жену под локоть, повел ее к машине, Олег своих спутниц - тоже. Подруги попросили Олега не заезжать во двор: много снега намело, а в праздники двор, конечно, не чистили - как бы не застрять. Олег вышел из машины и провел их к подъезду:
  -- Спасибо за компанию. Аня, было очень приятно познакомиться. Привет Москве.
  -- Спасибо, с удовольствием передам и расскажу, какие в Минске суперталантливые архитекторы. Большое спасибо за вечер, за доставленное удовольствие.
  -- Да, Олег, действительно, было замечательно - спасибо вам, - присоединилась искренне и Женя.
  -- Пока у вас хорошее настроение, можно я нахально этим воспользуюсь и попрошу разрешения снова вам позвонить?
  -- Можно. Спокойной ночи и хорошей дороги.
   Женя повернулась к двери подъезда, но Аня придержала ее за рукав шубы:
  -- Обожди, не спеши. Пойдем немного пройдемся, подышим, поговорим. Точнее, я поговорю, а ты внимательно послушаешь.
   Держась под руки, подруги пошли в сторону частного сектора, начинавшегося на параллельной улице.
  -- Женя, мне очень понравился Олег. Я даже не уверена, что у него вообще есть недостатки. Это, конечно, настораживает. Но если совершенно серьезно - он тебя любит, это и слепой бы увидел. А ты боишься его любви. А я тебе так скажу: единственный страх, который должен тебя преследовать сейчас - это потерять такую любовь.
  -- А как же Аня? Мне сегодня снился такой жуткий сон... И она кричит: "Папа, папа!" и плачет.
  -- Но это же твой сон, а не ее.
  -- Можно только догадываться, что ей снится.
  -- Конечно, ей тяжело. Но она умная девочка и очень хорошая дочка, я завтра с ней аккуратненько поговорю. Ты не против?
  -- Нет, конечно.
  -- Отлично. Идем спать. Интересно, девчонки пришли?
  -- Да, у них свет в комнате горит.
  
  
  
  
  
  
  
  
  

DrGodyPart4 [Marina Minaker]

  
  
  
  

ГЛАВА 1

  
   Не стыдись ни себя, ни меня -
   Просто горе на радость выменяй,
   Растопи свой страх у огня!
   Позови меня, позови меня!
  
   Илья Сельвинский
  
   Солнечный луч пробился через щель в шторах, пересек, не встретив препятствия, всю комнату и остановился на постели. Замер и стал медленно, крадучись подбираться к подушке. Ага, вот она, добрался-таки. Женя почувствовала, что на лицо попал солнечный свет, попыталась отвернуться, но он был назойлив, забирался под ресницы, прогоняя крепкий сон, щекотал лоб и висок. Все ясно - со сном можно распрощаться. Утреннее солнце в комнате, с одной стороны, приятно - день начинается с мажорной ноты, но с другой - надо расстаться с мечтой поспать когда-нибудь подольше.
  -- Ой, как хорошо, солнышко, что ты меня разбудило. Сегодня же день рождения Анечки. Восьмое марта - Анин день.
   И тогда, восемнадцать лет назад, тоже был ясный солнечный день. Андрей простоял полдня под окнами роддома, а потом побежал в магазин и передал через какую-то акушерку куколку и большую шоколадку, которую Женя чуть позже с огромным удовольствием съела. Хорошие воспоминания, но по-прежнему болезненные
   Женя быстро вскочила, наспех оделась, достала из шкафа подарок и пошла в комнату к дочери. Та еще спала - до звонка будильника оставалось десять минут. Ну, пусть еще пять минут поспит. Женя оставила подарок на кровати дочери и прошла на кухню. Там уже хлопотала бабушка, пекла любимые внучкой блинчики.
  -- Доброе утро, с праздником.
  -- Взаимно. - Женщины расцеловались
  -- А где Станислав Андреевич?
  -- Поехал на рынок за цветами. Вот-вот должен уже быть.
   Как будто в ответ на эти слова в прихожей открылась входная дверь.
  -- Все, иду будить.
   Женя поздоровалась со свекром, тоже поздравили друг друга с событием восемнадцатилетней давности, но не потерявшим своей актуальности и сегодня, и прошла к дочке в комнату.
  -- Нюточка, просыпайся, доброе утро, с днем рождения тебя.
   Глаза еще не открылись, но губы расползаются, пусть и в сонной, но довольной улыбке. Ну, вот уже и голубые глаза пытаются осмысленно смотреть на мир вообще и на маму в частности:
  -- Доброе утро, спасибо. А где подарок?
  -- Сначала поцелую, а потом - подарок. - Руки приподняли худенькие плечики дочки и прижали к себе. Женя зажмурила глаза от нахлынувшей нежности, прижалась к теплой, чуть припотевшей шейке с родным и знакомым запахом, потом к любимой упругой щечке, несколько раз поцеловала:
  -- Поздравляю, поздравляю, будь счастлива, здорова, везуча, любима.
  -- Спасибо, мамочка. - Аня в свою очередь обняла мать и, уткнувшись куда-то между шеей и плечом, растроганно засопела.
  -- Ну, держи, - пакет с подарком лег перед Аней.
  -- Так, так, что же мы имеем? - руки ловко разворачивали яркую упаковку. - Мамочка, ты гений, я так хотела пейджер. Ой, как классно. В нашей компании уже почти у всех есть - будем переписываться! Здорово! Дай я тебя поцелую, я очень рада.
  -- И я рада, давно хотела тебе купить, но решила все-таки оттянуть и сделать подарок ко дню рождения. Он зарегистрирован и оплачен на полгода вперед. Это дедушка настоял и дал денег: я хотела за три месяца заплатить, но он сказал: "Подарок - так подарок, пусть подольше попользуется без хлопот".
   В дверь постучали:
  -- Ну, к тебе уже можно?
  -- А вот и дедушка, легкий на успамине, - засмеялась Аня. - Заходи, дедуля, конечно, можно.
   В комнату вошли бабушка и дедушка, торжественно неся два букета, один - с веткой мелких желтых хризантем и тремя синими ирисами, второй - с чайными розами безукоризненной формы на длиннющих стеблях.
  -- Это вам, девочки. Женечке за такой замечательный подарок, который она нам сделала - внучку подарила, а тебе, Анечка за то, что ты у нас есть, такая хорошая и любимая.
  -- Я даже знаю, какой букет - кому: с ирисами - маме.
  -- Все правильно.
   Цветы вручены, бабушка обняла внучку и не выдержала, заплакала.
  -- Ну, ну, Леля - у нас все-таки праздник, - похлопал жену по плечу Станислав Андреевич. И Андрюшка сейчас смотрит и радуется: мы вместе, здоровы, дочка все хорошеет и хорошеет...
  -- Насчет умнеет - ты на всякий случай умалчиваешь, да, дедуля?
  -- Это процесс более длительный и требует больших усилий. Но я уверен - у тебя все еще впереди. Это в тридцать лет - ума нет, так и не жди - не будет. У тебя в запасе двенадцать лет, набирайся потихоньку. Но мы что-то слишком серьезные разговоры завели с утра, да еще праздничного. Вставай, я тебя как следует поцелую.
   Когда поздравления и проявления нежности закончились, взрослые вышли из комнаты, дав возможность имениннице привести себя в порядок и одеться к завтраку. Женя тоже пошла переодеться. Когда все собрались в гостиной, а бабушка именно там по случаю дня рождения накрыла праздничный стол, их ждал любимый Анин торт "Домашний" из коржей белого и коричневого цвета, пропитанных сметанным кремом; маленькие аккуратные тоненькие блинчики, к которым было подано сливочное масло и натертое яблоко и на десерт - фруктовый салат.
   Завтрак несколько раз прерывался телефонными звонками: поздравляли московские бабушка и дедушка, звонили мамины подруги, из Москвы и Израиля, один звонок был от Аниного одноклассника, с которым они дружили в школе с седьмого по восьмой класс, пока не поползли пущенные одной маленькой сплетницей грязные и безосновательные слухи. Слухам никто не поверил, но хорошо друживших детей они развели. Правда, чуть повзрослев, они снова стали общаться, но прежней доверительности и теплоты в их отношениях уже не было. Но вот позвонил - помнит, молодец.
  -- Тебе сегодня к какой паре? - спросил Станислав Андреевич.
  -- Вообще ко второй, но я решила ее пропустить: там ничего серьезного, а вот к третьей я все же хотела бы успеть.
  -- Успеешь. Но надо уже торопиться.
  -- Ой, деда, с твоей пунктуальностью трудно бороться.
  -- И не нужно.
   Но Аня не умеет торопиться, если ест что-то вкусное и любимое. Вот и сейчас: слоеный торт поглощается медленно, с чувством, с удовольствием. Бабушка и мама, сидящие по обе стороны любимого чада, подперев ладонями щеки, с умилением и одобрением наблюдают за процессом исчезновения большого полосатого куска. Аня, оторвавшись от торта, посмотрела сначала на одну, потом на вторую и громко прыснула:
  -- Видели бы вы сейчас свои лица. Ладно. Огромное спасибо за все. Я ухожу до позднего вечера. Не скучайте тут без меня. Чмокнув всех по очереди, Аня выскочила из кухни, а еще через несколько минут за ней захлопнулась входная дверь.
   Последний звонок вызвал в памяти прощальный разговор с Аней-большой перед ее отъездом домой. Она тогда зашла к Жене в комнату, прикрыла за собой дверь и сказала:
  -- Чуть нашла время, чтобы поговорить с Анечкой, как я тебе обещала - все время кто-то рядом находился. Но все же поговорили. Я у нее спросила, понимает ли она, что мама у нее еще совсем молодая женщина и хочет ли она, Аня, чтобы мама всю оставшуюся жизнь прожила одна, без спутника жизни, радуясь только тому, что Анечка счастлива, имея собственную семью и даже позволяя молодой бабушке растить внуков. Она ответила, что она все это прекрасно понимает, но ничего не может с собой поделать, когда представляет, как мама приводит в дом на папино место чужого, пусть даже и хорошего, мужчину.
   А ты сама когда-нибудь была влюблена? Она чуть-чуть задумалась и отрицательно покачала головой: "Конечно, мне часто кто-нибудь нравится, однажды даже казалось, что влюблена - это было в седьмом и восьмом классе - в одноклассника. Но нас рассорили; оказалось, это очень легко было сделать - так какая же это любовь? А так нет. Ничего более серьезного в моей жизни пока не было".
   Тогда тебе, конечно, не понять, каково это - полюбить. Полюбить сильно, возможно, последний раз в жизни. Это еще Тютчев заметил: "О, как на склоне наших лет нежней мы любим и суеверней". Почему же ты хорошему человеку отказываешь в любви к твоей маме, за что ты их мучаешь своими обидами и капризами?
   Она мне: "Я ему ничего не говорила". - А ему ничего и не надо говорить, достаточно, что ты маму изводишь, а по нему это уже рикошетом отзывается. Мама ведь тебя очень любит, боится тебя огорчить, травмировать, не дай бог, - потому на предложения встретиться отвечает отказом, в лучшем случае - по телефону общаются, и то недолго. Вчера согласилась пойти в дом архитекторов только потому, что я настояла: мне хотелось с ним познакомиться, посмотреть, чего ты чудишь. И что я увидела: безумно влюбленного немолодого мужчину и обмирающую от страха, что сможет ответить на его чувство, пока еще молодую, закомплексованную твоим отчуждением женщину - твою маму.
   Анюточка, деточка, мама ни сегодня и ни завтра, и даже ни через полгода не приведет его сюда. И вообще, я думаю, в эту квартиру они жить никогда не придут. Но пусть иногда ей будет с кем встретиться вечером, а не только ждать тебя, когда ты вернешься домой; пусть кто-то заботится о ней, а не только твои бабушка с дедушкой, которые не вечны, а у тебя со временем бу-дет своя семья. И вообще - пусть ей будет хорошо, насколько это возможно в ее ситуации, ведь ты ее любишь. Любимому человеку нужно желать добра. Он показался мне человеком воспитанным, деликатным - мне кажется, у вас должны сложиться хорошие уважительные отношения.
  -- Вот так мы поговорили с твоей дочкой.
  -- И что она тебе на все это ответила?
  -- Так уж сразу и ответила. Дай ей все это переварить, сжиться с этим. А ответит она тебе своим поведением и отношением - ты все и увидишь.
   Прошло почти три месяца с того их памятного разговора. Олег звонит часто, встречаются они по-прежнему очень редко. Выбрались в начале февраля на юбилей Геннадия (он сам позвонил и очень настойчиво приглашал) и один раз в театр киноактера на очень симпатичный спектакль "Миленький ты мой". Иногда по тем средам, когда у них заседание кафедры и она освобождается достаточно поздно, подъезжал к ее институту и отвозил домой. Аня не фыркает, не грубит, но прежних доверительных, нежных отношений нет.
   Женя встала из-за стола, собрала на поднос грязную посуду и пошла на кухню мыть. Но стоило ей надеть передник и открыть горячую воду, на кухню прибежала свекровь и отправила ее со словами:
  -- Иди, иди - тебе еще собраться надо в институт.
   В своей комнате Женя просмотрела материалы сегодняшней лекции, собралась, и, попрощавшись с домашними, вышла из квартиры. Трамвай в это время дня был полупустой, она сразу села, и на нее нахлынули воспоминания. На дне рождения Геннадия она познакомилась с его и Наташиной дочкой Лерой, студенткой четвертого курса филологического факультета, худенькой, немного по-гимназически выглядевшей, немногословной девушкой, как будто сошедшей с картины девятнадцатого века под названием "Курсистка". Там же был и сын Олега - Саша. Они вместе приехали за ней, и когда Женя подошла к машине, оба стояли уже и поджидали ее. Сын намного выше своего папы, очень худой, чуть сутуловатый, темно-русые волосы слегка спадают набок, внимательные темно-серые глаза улыбаются приветливо. Не понравился Жене только подбородок - упрямо выдающийся вперед: он несколько портил симпатичное и очень располагающее к себе лицо. В общении Саша оказался сыном своего отца: простым, обаятельным, может, чуть более общительным и чуть более смешливым. Точнее, остроумным. Замечания делал точные, попадающие в яблочко, но не злые; моментально реагировал на любую реплику и отвечал по существу и с той иронией, которая никого не ранит и не задевает. Редкий дар людей, претендующих считаться остроумцами: не хохмить; не изощряться в колкостях в адрес кого-либо, особенно того, кто в силу разных причин не может ответить тем же; не засыпать собеседника анекдотами и самому же над ними громче всех хохотать, а именно оправдывать само понятие "острый ум": тонко, умно и весело обыграть ту или иную ситуацию, положение, реплику.
   Уже через несколько минут в машине они с Женей разговаривали как давние знакомые. И она не помнила, когда ей и с кем было еще так легко, просто и хорошо. Видно было, что и она понравилась Саше. Когда всех пригласили к столу, Саша, разговаривающий в этот момент с Лерой, крикнул вслед Олегу:
  -- Папа, займи мне место, пожалуйста, рядом с Евгенией Анатольевной.
   Таким образом, она сидела между двумя Симановичами, которые наперебой ухаживали за ней, смешили. И она смеялась от всей души, пока не почувствовала на себе чей-то взгляд. Она повернула голову и увидела Наташу, смотревшую на нее неприязненно. Женя даже слегка поежилась под таким явно недоброжелательным взглядом. И вдруг она поняла его происхождение. Она вспомнила Наташины слова в ресторане на встрече Нового года, что она, Наташа, - будущая Сашина теща. А тут будущему зятю даже не пришло в голову сесть за стол рядом с будущей невестой. А может, и настоящей? Нет, вряд ли, судя по тому, как они разговаривали, отношения их связывают дружеские, но не более. Да и Олег как-то обмолвился, что никаких серьезных отношений у Саши с противоположным полом пока нет. В институте он был влюблен в девочку по имени Алиса, но она уехала вместе с родителями в США. С тех пор досуг свой проводит только с друзьями: играет в большой теннис на кортах стадиона "Трактор", там, возле их дома, ходит в кино, слушает музыку либо у себя, либо у друзей, но больше всего проводит времени на работе, в тесном общении с компьютерами. Женя попыталась улыбнуться хозяйке дома, та глаза не отвела, но и на улыбку не ответила. Женя усмехнулась. Ну, что ж, ее можно понять - она бы тоже мечтала о таком муже для своей дочери.
   Приехали. Нужно переходить в метро. Воспоминания уступили ме-сто сего-дняшнему дню, насущным заботам, предстоящей лекции.
  

ГЛАВА 2

  
   На кафедре, кроме секретаря Наташи, находилась только Тамара Владимировна, новая преподавательница, пришедшая к ним в этом учебном году. Женя почему-то инстинктивно избегала общения с ней. Несмотря на очень скромные физические размеры, казалось, что самой Тамары Петровны очень много: много улыбок, громкой речи, постоянного встревания в чужие разговоры, безапелляционного высказывания собственного мнения по любым вопросам.
  -- Евгения Анатольевна, - оторвалась от бумаг Наташа, - вас просила зайти Жанна Георгиевна.
   Женя посмотрела на часы - время еще есть.
  -- Жанна Георгиевна, к вам можно?
  -- Заходите, Женя, я жду вас. Присаживайтесь.
   Заведующая сняла очки и откинулась на спинку стула, оценивающе глядя на собе-седницу:
  -- Выглядите хорошо. А как самочувствие?
   Женя постоянно ощущала неформальное к себе отношение со стороны непосредственного начальника, но все равно неожиданно заданный вопрос показался немотивированным. Ничем не показав своего удивления, спокойно ответила:
  -- Спасибо, неплохо.
  -- Вопрос непраздный. Я хочу поговорить с вами по поводу вашей диссертации. Она ведь была почти готова?
  -- Да.
  -- Два года - срок немалый. Мне кажется, надо возвращаться к научной работе.
  -- Зачем?
   Жанна внимательно посмотрела на нее, прикусила дужку очков и, делая крохотные паузы между каждым предложением (на письме эта часть монолога выделялась бы курсивом) для лучшего запоминания, продолжила:
  -- Евгения Анатольевна (О, значит, началось самое главное - официальная часть), вы работаете в вузе. В данной системе не только принято, но даже необходимо заниматься наукой. Иметь ученую степень - не роскошь, а производственная необходимость. Если хотите, профессиональное лицо преподавателя. Имея почти законченную диссертацию, неразумно и недальновидно держать ее в столе вместо того, чтобы защититься и дальше строить свою карьеру. Сейчас вам это кажется лишним и даже ненужным. Действительно, на фоне того, что случилось, это мелкая суета. Но идут годы, жизнь будет требовать своего, будет упорно заявлять на вас как преподавателя свои права. Надо уметь считаться с действительностью. А действительность такова: нужно заканчивать работу и защищать диссертацию. Заодно отвлечет от тяжелых мыслей, даст новый импульс, а в будущем и более стабильное положение. Что тоже немаловажно в нашем нестабильном обществе. Вам все понятно?
  -- Да, Жанна Георгиевна. Извините, я должна идти - уже был звонок с предыдущей пары.
  -- Конечно, идите. И думайте. И принимайте разумное решение.
   Уже в спину выходящей Жене долетело:
  -- А, еще на секундочку задержитесь.
   Женя обернулась.
  -- После занятий я попросила Леню зайти ко мне, присоединитесь к нашей беседе. Вы ведь тоже через две пары освобождаетесь?
  -- Да, я зайду.
   На кафедре уже были преподаватели, пришедшие в перерыве между занятиями. Поздоровавшись со всеми, Женя направилась к выходу - через две минуты будет звонок, этого как раз хватит, чтобы подняться на четвертый этаж и войти в аудиторию сразу за звонком.
   Через четыре академических часа Женя снова входила в кабинет заведующей. Леня был уже там и весело о чем-то переговаривался с Жанной. Они были бывшими однокурсниками, и дружеские отношения имели давние и крепкие корни. Жанна даже разрешала ему быть с ней на "ты" и по имени, хотя вообще держала дистанцию с подчиненными и не допускала никакой фамильярности.
   Когда Женя села на стул рядом с Леней, Жанна сразу приобрела серьезный вид, вынула из ящика стола лист, полностью исписанный острым почерком, и протянула его со словами:
  -- Ознакомьтесь - любопытнейший документ. Давненько я с таким не сталкивалась. Дали в ректорате.
   Леня придвинулся поближе к Жене, и стали вместе читать. Это была доклад-ная на имя ректора академии, начинающаяся словами: " Довожу до сведения руководства академии, что обстановку, сложившуюся на кафедре психологии, возглавляемой кандидатом наук доцентом Прищеповой Ж.Г., при всем желании нельзя назвать здоровой и плодотворной". Далее следовали пункты, доказывающие обвинение. Первый был такой: " Преподаватели притерпелись к недостаткам друг друга, не в состоянии критически относиться ни к себе, ни к коллегам. Царствует какой-то дух семейственности, старых дружб и привя-занностей. Дошло до того, что доцент Болоцкий Л.С. обращается к завкафедрой на "ты" и по имени". И так далее в том же духе. Был там и пункт, касающийся лично Жени: "Завкафедрой Прищепова Ж.Г. покровительствует ст. преподавателю Дашкович Е.А. и потому не может быть объективной и требовательной. Благодаря такому попустительству со стороны непосредственного руководителя, Дашкович Е.А. идет на откровенное нарушение закона: в зимнюю зачетную сессию она поставила студенту второго курса театрального факультета Громовичу Юрию зачет в ведомость, хотя не имела на это право: студент с заданием не справился, зачет им получен не был и был отправлен на доучивание учебного материала". Досталось и Лене. Он был обвинен в заигрывании со студентами, в том, что постоянно отпускает "сомнительного качества шутки и остроты, добиваясь дешевого авторитета. А ведь студентам нужны наши знания, а не наше остроумничанье". Подписана докладная была честь по чести: ст. преподаватель кафедры психологии Муромцева Т.В.
   Молча дочитали, молча положили бумагу на стол, молча переглянулись.
  -- Женя, что там было с Громовичем? - спокойно спросила Жанна.
   Женя объяснила сложившуюся тогда ситуацию.
  -- Ясно. То есть формально она права. Интересно только, как она об этом узнала?
  -- Имеет осведомителя в деканате, - уверенно прокомментировал Леня. И добавил: - копает явно под тебя. Все обвинения, так или иначе, - это обвинения в твой адрес: допустила, не проследила, не проверила и т. д.
  -- Да, это понятно. Это понятно было, когда она еще только пришла. Навязали конкурс, якобы вакантную должность, а потом пришла эта мадам, явно поддерживаемая кем-то сильным. И цель этих закулисных игр, скорее всего, вот этот стул подо мной.
   Леня согласно кивнул:
  -- Но она ведь не кандидат наук?
  -- Нет. И это единственное, что играет на меня.
  -- Не только. Еще мнение преподавателей кафедры, твой престиж ученого, послужной список, научные работы и отзывы коллег по цеху.
  -- Это и много, и мало, если захотят снять. - И, помолчав, добавила: - ладно, бог не выдаст, свинья не съест. Будем бороться. А пока готовьтесь к тому, что с понедельника у нас на кафедре проверка от ректората. И в том числе будет проводиться анкетирование студентов.
  -- Проще говоря, доносы будет на нас строчить будущая творческая интеллигенция? - с усмешкой уточнил Леня.
  -- Можно и так сказать. Но думаю, что бояться вам нечего. Женю студенты обожают - это всем известно. Ну, а тебя, надеюсь, за твои шуточки тоже не сдадут с потрохами.
  -- Уже сдали.
  -- Для этого достаточно иметь одного свидетельства. Да и кто его знает, как она обрабатывала этого юного, возможно, доносчика, а, скорее всего, твоего поклонника. Небось, еще и хвастался ей, какой ты у нас юморной и современный. Короче. Будем работать. Женя, не забудьте про наш разговор. Связывайтесь со своим московским руководителем и работайте. Как вы думаете, сколько вам нужно времени на завершение работы?
  -- У меня не было еще последней главы и заключения.
  -- Значит, за два месяца интенсивной работы можно закончить? - полуутвердительно спросила Жанна.
   Женя неуверенно пожала плечами.
  -- Сможет, сможет. Она у нас способная и трудолюбивая, - с улыбкой подтвердил Леня. - К тому же впереди отпуск - как раз два нужных месяца.
  -- Да, я тоже так считаю, - твердо добавила Жанна. - Спасибо, что поддержали морально. До понедельника.
   Они вышли из кабинета. На кафедре никого уже не было, даже Наташи. Молча оделись, Леня подал Жене пальто, и вышли в коридор. До самого выхода из института не проронили ни слова. Оказавшись на крыльце, одновременно спросили:
  -- Ну, как тебе это нравится?
   И пришли к выводу, что решительно не нравится.
  -- Я тебя подвезу к трамваю.
   Пошли во двор института, где на стоянке была машина.
  -- У меня сегодня было такое хорошее настроение - у Анюты день рождения. А тут эта гадость.
  -- О, не подсказывай, сейчас скажу, сколько исполнилось. Шесть!
   Женя рассмеялась: правильно, уже шесть. Даже не верится.
  -- Передавай мои поздравления. Впрочем, я вечером сам позвоню.
  -- Она будет очень рада, только звони после десяти - раньше ее не будет.
  -- Договорились. Ну, вот - здесь выходи, только быстренько - тут остановка не разрешена.
  -- Спасибо, Леня, счастливо. Маше привет.
  -- Спасибо, передам. И не журыся - усе будзе добра. Перамога будзе за нами.
   Женя неуверенно покачала головой и вышла из машины. Темно-синий Ленин "форд" повернул направо.

ГЛАВА 3

  
   Женя села к столу и раскрыла папку с диссертацией. "Психология творчества как процесса самореализации и самовыражения". Ее тема. Кажется, прошла вечность с того времени, когда она работала над ней, и ей это было интересно. Конечно, вечность - в прошлой жизни. Женя неторопливо переворачивала страницы, бегло просматривая напечатанный текст. Все правильно: не сделана последняя глава и заключение. Интересно, как прореагирует на ее звонок Иван Алексеевич. Последний раз они разговаривали ровно два года назад. Она собралась с духом, позвонила ему и объявила о своем решении прервать начатую работу. Он не уговаривал. Выразил соболезнования и пожелал крепиться.
   Женя закрыла папку и, немного подумав, положила ее в ящик письменного стола. С этим надо переспать, а уж потом принимать решение. Пойти, что ли, посоветоваться со Стасом?
   Свекор смотрел по телевизору выпуск "Вестей". Дождавшись окончания передачи, Женя села рядом с ним и пересказала события дня. Рассказывала подробно, ничего не упуская. Станислав Андреевич слушал внимательно, иногда задавая уточняющие вопросы.
  -- Что я тебе скажу, доча. По поводу докладной - это труба дело: завелась у вас эта гадость на кафедре, так просто ее не сковырнешь. Не прореагируют в институте так, как она хочет, - будет жаловаться выше: в министерство и далее по инстанциям. У Жанны вашей есть сильный покровитель, который бы захотел вступить в борьбу?
  -- Не знаю. Муж - генерал, но это вряд ли поможет.
  -- Ну почему же, это зависит. Ладно, оставим пока эту тему - все равно ничего дельного мы с тобой сейчас не придумаем. А насчет диссертации - конечно, надо заканчивать работу. Заведующая твоя все правильно сказала. И Андрюша этого хотел. Мы уже с мамой несколько раз порывались с тобой поговорить на эту тему, но каждый раз откладывали разговор - считали, что ты еще не готова.
  -- Я, честно говоря, и сейчас не готова. Завтра с утра позвоню Серегину в Москву - посмотрим, что он скажет. Может, не захочет со мной больше дела иметь.
  -- Даже в таком случае - это не повод отказываться от завершения работы и ее защиты. Любое дело надо доводить до конца.
   После разговора с профессором Серегиным Женя несколько приободрилась: ее научный руководитель так явно обрадовался ее звонку, а еще больше предложению завершить прерванную работу, что и она сама почувствовала желание и прилив сил и бодрости. Было решено, что она уедет на весь отпуск в Новогрудок и будет там работать, а в конце августа подъедет в Москву показать результаты Ивану Алексеевичу.
  
  
  

ГЛАВА 4

  
   Кафедру в течение месяца лихорадило: комиссия, созданная по приказу проректора, беседовала с каждым преподавателем, посещала лекционные и практические занятия, проводила анкетирование студентов. После этого состоялось расширенное заседание кафедры. Председатель комиссии долго и обстоятельно зачитывал справку по проверке. В итоге работа кафедры была признана удовлетворительной, но было указано Прищеповой Ж.Г., что она должна быть более требовательной к членам вверенного ей коллектива и строже контролировать его. В заключение выступила и сама Жанна Григорьевна, покаялась и поблагодарила комиссию за непредвзятое отношение и критические замечания, которые, безусловно, помогут коллективу преподавателей справиться с поставленными задачами. Расходились молча. У Жени было чувство, что их всех выпороли, как маленьких детей, а потом еще заставили попросить прощения за плохое поведение и пообещать, что больше этого не повторится. На Муромцеву Тамару Владимировну старались не смотреть. Та не торжествовала, более того, было видно, что не таких выводов она ждала, а те, к которым пришла комиссия, ее не удовлетворили.
  -- Ну, что, Женечка, впереди нас ждут суровые будни. Кажется, безбедное и мирное существование закончилось. Если, конечно, не удастся выжить нашу героиню, - задумчиво проговорил Леня, когда они шли к метро. Машина была в ремонте, и Леня уже несколько дней как пополнил армию безлошадных.
  -- Леня, ну неужели целый коллектив бессилен перед одной склочницей?
  -- Девочка, ты меня удивляешь своей наивностью. Ты же психолог и потому должна знать, что люди с негативным началом, с ярко выраженными проявлениями ревности и зависти, мелочности и мстительности гораздо разрушительнее. Они действуют, как стихия, на которую нет никакой управы. Впрочем, управа есть - это другая сила. Вот и надо поискать эту другую силу, а не то она нас до пенсии заставит писать объяснительные записки, каяться и доказывать, что мы не верблюды.
  -- Кажется, у тебя есть какой-то план?
  -- План есть, пока нечеткий. Сформируется - буду претворять в жизнь. А пока закончим этот разговор, он неконструктивный. Лучше расскажи, что у тебя слышно с твоей работой. На каком ты сейчас этапе?
  -- Ни на каком. На старте. Достала папку, смахнула пыль, созвонилась со своим руководителем. Буду работать. Летом уеду в Новогрудок - там и буду писать. Здесь все время что-то отвлекает, а может, я просто отвыкла работать, растеряла навыки. Когда-то ведь никуда не приходилось уезжать, и в Минске хорошо писалось.
  -- Все будет хорошо. Трудно сделать первые шаги: преодолеть инерцию, лень, а потом пойдет - вот увидишь.
  

ГЛАВА 5

  
   Июнь для Жени и Ани был отмечен летней сессией. Разница заключалась в том, что первая принимала экзамены, а вторая - сдавала. Отсюда и количество затраченных нервных клеток.
   Последнее заседание кафедры проходило за два дня до ухода всех преподавателей в отпуск.
   Жанна подвела итоги летней сессии, познакомила с предварительными планами на предстоящий учебный год и в заключение сказала:
  -- Общеинститутская проверка показала, что я недостаточно требовательна к вам. Чтобы избежать в дальнейшем таких обвинений, я буду требовать неукоснительного выполнения трудовой дисциплины. Были нарушения и во время летней сессии. Так, преподаватель Муромцева опоздала одиннадцатого июня на экзамен, который должен был начаться в 9-00, а начался по вине преподавателя в 9-07. Она же не сдала на вахту шестого июня ключ от четыреста восьмой аудитории. По этим двум фактам, Тамара Владимировна, подайте, пожалуйста, на мое имя объяснительную записку.
   Женя переглянулась с Леней: наша-то не стала ждать у моря погоды, решила наносить упреждающие удары. На Муромцеву жалко было смотреть: несколько секунд она открывала рот, пытаясь что-то сказать, но потом, видимо, поняла, что бесполезно и не стоит устраивать представление на потеху публики - все равно ни у кого она не вызвала бы сочувствия. Ледяным голосом спросила разрешения написать объяснительную завтра, так как сегодня она опаздывает к врачу. Получила очень вежливое по форме и не менее ледяное по изъявлению чувств разрешение и удалилась под полное молчание коллег. После этого все зашумели, заговорили. А Женя, наблюдавшая за Жанной, обратила внимание, как та сразу стала менее напряженной и зажатой, как только за Муромцевой захлопнулась дверь.
   Как всегда прощальное перед летними отпусками заседание плавно перешло в посиделки с чаепитием. Каждый принес что-то, сделанное своими руками. Женя тоже принесла "друга семьи Германа" - кекс с изюмом. К ней подсела молодая преподавательница Тина, которая имела на кафедре кличку "француженка" за то, что была очень похожа на певицу Мирей Матье: та же темная стрижка, высокие скулы и какой-то особенный, западный шарм.
  -- Ой, Женя, я думала ее удар хватит. Может, не надо было Жанне так закручивать гайки? Муромец этот, тоже не дура - прекрасно понимает, что за такие провинности объяснительные не пишут. Еще пойдет жаловаться на самодурство заведующей.
  -- Не думаю, - пожала плечами Женя. - Это имело бы смысл, если бы она не писала ту свою докладную. А так ей могут возразить: "Что же вы, Тамара Владимировна, ратуете за усиление дисциплины, а сами нарушаете ее. Двойная мораль, нехорошо-с". - И потом, Жанна никогда ничего не делает, хорошенько все не обдумав. Да бог с ней, Муромцем, как ты ее называешь. Лучше расскажи, как твои двойняшки.
   Тинино встревоженное лицо сразу разгладилось, появилась улыбка, и молодая женщина с явным удовольствием стала рассказывать о последних проделках своих двухлетних сорванцов.
   Засиделись почти до шести часов. Расходились, шумно прощаясь друг с другом. Леня догнал Женю уже на лестнице.
  -- Что это вы так оживленно обсуждали с Тиной?
  -- Ее мальчишек. Очень забавные. Тина говорит, что уже начала по-настоящему ценить, что их двое.
  -- Почему? Как на мой вкус, так только удвоенные заботы и затраты. А она как научилась себя утешать?
  -- Не утешать, а, действительно, видит плюсы в том, что их двое: им самим очень хорошо, не зациклены на маме, могут играть подолгу друг с другом и, может, с материальной точки зрения не самое главное, - это то, что за ними очень забавно наблюдать, очень потешные в общении друг с другом. Как Тина говорит, живут по принципу: "Чего один не сделает, сделаем и придумаем вместе".
   Леня расхохотался:
  -- Да, это неплохо звучит. А еще лучше, видимо, в действии.
   Вышли из института.
  -- Я подвезу тебя?
  -- Спасибо, не надо, меня ждут.
  -- Ждут? Кто?
  -- Знакомый.
  -- Женя, почему такой похоронный голос и вид? Он тебя шантажирует?
  -- Леня, тебе бы все смеяться!
  -- А если не смеяться, то чего ты грустная?
  -- Сама не знаю, как ко всему этому относиться.
  -- Как к проявлениям жизни во всей ее полноте.
  -- Во всей полноте я еще не готова воспринимать жизнь.
   Леня неожиданно рассердился:
  -- Знаешь что, подруга. Тебя ведь ни в постель, ни под венец никто насильно не тащит? Не тащит. Отлично. А чего ты тогда боишься, что тебе будет немножко хорошо? Или ты хочешь, чтобы тебе было немножко плохо? Так плохо тебе уже было, насколько я помню. Пора возвращаться к жизни, если, конечно, у тебя нет планов уйти в монастырь.
  -- Были такие мысли, но не могу бросить Аню.
  -- Ну, слава богу, хоть что-то тебя удерживает на плаву в этой жизни. Все. Заканчиваем разговор, а то он решит, что ты уже никогда не придешь. Ты где с ним встречаешься?
  -- У "Октября".
  -- Привет мужчине с хорошим вкусом. Пока.
   Не успела Женя ничего ответить, как Леня уже завернул за угол, прощально махнув ей рукой.
  

ГЛАВА 6

  
   Олег, как всегда, был уже на месте. Еще не было ни раза, чтобы он опоздал и заставил ее ждать. Выглядел уставшим, но, заметив Женю, лицо преобразила улыбка:
  -- Очень рад видеть - соскучился безумно: давно не виделись, все по телефону да по телефону... Можно поздравить с окончанием учебного года и началом заслуженного отдыха?
  -- Да. Спасибо. Только отдых будет относительный - за письменным столом.
  -- Почему?
  -- Заведующая в ультимативной форме предложила закончить диссертацию.
  -- По психологии?
  -- Да, по психологии творчества. Там, действительно, немного осталось, чтобы завершить, но не было ни сил, ни желания. С желанием даже хуже дело обстояло, чем с силами.
   Эту фразу Женя уже произносила, садясь в машину.
  -- У нас есть время, мы можем где-то погулять или вас надо срочно отвозить домой?
  -- Нет, срочности никакой нет.
   Олег просиял:
  -- Отлично, такого праздника давненько не было. Есть предложения или можно мне самому командовать парадом?
  -- Самому.
  -- Тогда едем в Лошицу.
  -- Куда?
  -- В Лошицкий парк. Это в сторону Червенского рынка. Там когда-то была барская усадьба и прекрасный парк над рекой. Все пришло в запустение. Но парк по-прежнему хорош, место очень красивое. Жаль, что не найдется ему хозяина... Да, так мы прервались. Вы сказали, что работы осталось немного. Немного - это сколько?
  -- Месяца на два интенсивной работы.
  -- Действительно немного. А потом?
  -- А потом везти в Москву к руководителю, а потом ждать отзывов от оппонентов, предварительно заслушиваться на кафедре и выходить на защиту. Вот такая схема в общих чертах.
  -- Работаете в библиотеке?
  -- Нет, у меня весь материал собран. Нужно компоновать и писать заключение. Я уеду, точнее, мы все уедем в воскресенье в Новогрудок, там роди-тельский дом Станислава Андреевича, моего свекра. Там в тишине и в стороне от цивилизации буду работать, а в конце августа нужно везти законченную работу в Москву.
   Лицо Олега омрачилось:
  -- В Новогрудок? Значит, целое лето не будем видеться?
   Женя промолчала. Что отвечать на вопрос, в котором уже заключен ответ.
  -- А у вас какие планы на отпуск? Или в вашей фирме летом мертвый сезон и вы вообще не работаете?
  -- Мертвого сезона вообще нет, тем более - летом. Но каждый сотрудник в течение двух недель имеет возможность летом отдохнуть. Я из их числа.
   Планов никаких не было.
   Женя не услышала уверенности в ответе и внимательно посмотрела на Олега. Лицо человека, которого обескуражили. Она мысленно вздохнула: "Может, так и лучше, что не будем какое-то время видеться". Для кого лучше - она не знала.
  -- Вот и приехали.
   Машина остановилась у больших железных ворот. Они вошли в них и неторопливо пошли по длинной прямой аллее, обсаженной высокими, могучими и очень старыми деревьями.
  -- Красиво как! А я ведь здесь ни разу не была.
  -- Как и подавляющее большинство минчан, которые даже не подозревают, что есть в городе такое место. А дальше будет еще красивее.
   Аллея уперлась в большую поляну, посреди которой была круглая клумба с цветами, за ней - двухэтажный деревянный дом на каменном фундаменте с крыльцом и застекленной двустворчатой дверью. Справа - еще одно деревянное строение, поменьше и поскромнее.
  -- Олег, а вы говорили, что здесь все запущено. А смотрите, какая клумба и вокруг цветы посажены. И чисто.
  -- Энтузиасты есть - хозяев нет. На энтузиазме далеко не уедешь. Надо вкладывать деньги, реставрировать дом, расчищать заросшие берега. Вот вы сейчас все сами увидите.
   Они повернули налево, прошли мимо маленького скромного обелиска в память погибших во время войны и дальше уже шли по тенистой тропе вдоль узкой реки с высокими крутыми берегами, сплошь зарос-шими густой травой и кустарником.
  -- Ведь красиво?
  -- Очень. И прямо в городе, троллейбусом добраться можно. Ну, как это возможно, чтобы это никому не было нужно?
  -- Деньги нужны, большие деньги. А посмотрите налево - там заброшенный фруктовый сад. В августе здесь жители прилегающих домов вовсю собирают яблоки, груши, сливы. Пройдем через сад и повернем обратно.
  -- Уже?
  -- Нет, не уходить, я хочу вам еще одно место показать. А что, не хочется отсюда уходить?
  -- Не хочется, - честно призналась Женя. - Уж так здесь хорошо, тихо - просто замечательно.
  -- Да, я очень люблю это место. С Сашей раньше частенько сюда приходили. Здесь одно время можно было на лошади верхом покататься. И конюшни были, и специальный маршрут, и ребята, которые за ними ухаживали. Теперь даже и этого нет.
  -- А где теперь лошади?
  -- Даже не знаю. Кажется, в Ратомке. Там ведь манеж для верховой езды за деньги.
   Они вернулись к круглой поляне, и Олег провел ее мимо второго, меньшего, дома, к высокой полуразвалившейся лестнице, у основания которой росло диковинной, причудливо изогнутой формы огромное дерево.
  -- Вот его я и хотел вам показать. Этого красавца.
  -- Чудо как хорош! И вообще здесь такой вид открывается - вы только посмотрите.
  -- Я-то его видел - вы смотрите. Нравится?
  -- Очень! Очень! Просто слов нет.
   Перед ними внизу река делала резкий поворот. Здесь берег был пологим и представлял собой цветущий луг, расстеленный ярко-зеленым ковром, который так и манил к себе, вызывая острое желание пробежаться по нему босиком. Женя даже пошевелила пальцами в босоножках. Скинуть бы их! Трава, небось, за день нагрелась, теплая, шелковая... Видимо, лицо у нее было такое красноречивое, что Олег рассмеялся и спросил выжидающе: "Рискнем спуститься?".
  -- Рискнем. Я только обувь сниму - так проще будет.
   Женя сняла босоножки, взяла их в одну руку, второй ухватилась за протянутую руку Олега (ладонь оказалась сухой и почему-то прохладной) и очень осторожно стала шаг за шагом, переступая проломанные ступени и находя прочные места, медленно спускаться вниз. Нижних ступеней во-обще не суще-ствовало. Олег спрыгнул вниз, повернулся к Жене и, протянув к ней руки, негромко скомандовал: "Прыгайте!". Женя, не задумываясь, прыгнула в подставленные руки, которые поймали ее ловко, поставили на землю и тут же отпустили. "Нельзя быть таким умным - это что-то нереальное. Я только подумала, что как бы мне не хотелось сейчас киношных сцен с обязательным, но как бы случайным, обниманием там, внизу". Она так задумалась, что не расслышала, что ей говорит Олег.
  -- Простите, пожалуйста. Что вы сказали?
  -- Я говорю, что вы забыли обуться.
  -- Я не забыла. - Женя легко и весело рассмеялась. - Я об этом еще там, наверху, мечтала - как здорово было бы пройтись босиком по этому лугу.
   Олег тоже рассмеялся:
  -- То-то у вас лицо было такое мечтательное. Я даже испугался, что вы сейчас произнесете: "Почему люди не летают?" и поспешил вас свести вниз.
  -- А вверх опять придется карабкаться?
  -- Женя, вы прелесть. Сначала делаете, а потом думаете о последствиях. Нет-нет, не волнуйтесь - здесь есть другая дорога, по низу. Но зато мы не пройдем на обратном пути по аллее, которая вам так понравилась.
  -- Ну, что же делать - за все надо платить.
  -- Это ваша такая философия?
  -- Это не моя, это общечеловеческая. Вас смутило слово платить? Можно по-другому: нельзя только брать, надо и отдавать. Не бывают только радости, победы и приобретения. Есть еще и горести, и поражения, и потери. Главное, чтобы последних было меньше, чем первых... Ой, смотрите, Олег, какая прелесть!
   Женя подбежала к самому берегу, там, на воде на больших листьях, похожих на блюдца, колыхались бело-желтые кувшинки.
  -- Нет, это, действительно, уму непостижимо, как можно всю эту красоту бросить на вымирание. И ни у кого душа не болит.
  -- Так категорично я бы не утверждал. Но что бросили - это факт, с которым не поспоришь. Ну, что, идем к машине?
  -- Да, - сожалеюще произнесла Женя, - надо возвращаться.
   Когда они уже подъезжали к Жениному дому, Олег спросил:
  -- У вас там, в Новогрудке, телефон есть домашний?
  -- Есть. Там все есть.
  -- Дадите?
  -- Конечно. Есть чем записать? Тогда пишите...
  -- Я буду вам звонить иногда, не очень часто, чтобы не мешать работе. Хорошо?
  -- Договорились. - Женя снова весело рассмеялась. Что-то у нее сегодня прямо праздник на душе. К чему бы это?
  

ГЛАВА 7

  
   Женю разбудил стук в дверь. Несколько секунд она приходила в себя и вспоминала, где она. Вспомнила - в Новогрудке, у себя в комнате. А кто же ей стучит в дверь и сколько сейчас времени? Ответы поступили тотчас же: в дверь изнутри стучала Кася, пытаясь ее открыть; электронный будильник на комоде рядом с диваном высвечивал зеленые цифры 6-07.
   Извини, Кася, это я машинально вчера дверь захлопнула, не подумала, что ты захочешь утром выйти.
   Но кошка, так во всяком случае показалось Жене, выскочила из комнаты быстрее, чем дверь открылась - только белый хвост мелькнул, вряд ли она успела расслышать ее покаянную речь. Женя вернулась на диван и снова посмотрела на часы - до звонка оставалось десять минут - ложиться не имело смысла. Механические ритуальные движения: убрать постель, составить диван, сделать короткую зарядку, спуститься вниз по узкой крутой лестнице в кухню, включить электрочайник, оттуда - утренний туалет и снова на кухню выпить большую чашку крепкого свежезаваренного чая. Вот теперь можно функционировать. Организм окончательно проснулся и просится наверх, к компьютеру, работать. Но еще один, самый приятный, момент ритуала не выполнен - выйти во двор, поздороваться с утренним садом. Женя даже улыбнулась при мысли, какое она сейчас получит удовольствие.
   Она открыла входную дверь, вышла на крыльцо и зажмурилась от удовольствия. Пахло утренней свежестью и летом, которое полностью вступило в свои права: было тепло, несмотря на ранний час; густая зелень еще хранила ночную росу, на кустах висели гроздьями красная и черная смородина. Вдоль забора от калитки тянулся узкий длинный газон с анютиными глазками. По обе стороны от входной двери - два больших куста, один с белыми пионами, второй - с чайными розами. Пионы уже отцвели и опали, теперь это был просто зеленый пышный куст. А вот розы были в пике своей зрелой красоты: одни бутоны полностью раскрылись и своими размерами напоминали розеточки для варенья, другие были еще совсем не раскрыты и сохраняли свою девственную упругость. Женя наклонилась к ним, втянула нозд-рями тонкий розовый аромат. Ну, вот - зарядилась энергией и положительными эмоциями - можно идти работать.
   Постепенно просыпался дом; слышались снизу звуки оживающего жилья: смех, негромкие разговоры, велосипедный звонок девочки Тани, которая привозила им по утрам молочные продукты. Это все не мешало работать, но уже можно было сделать перерыв на завтрак.
   Семья, конечно, сидела во дворе в беседке. Только зверский холод или ливень могли нарушить эту традицию - завтракать в круглой беседке, обвитой плющом.
  -- Доброе утро. Приятного аппетита.
  -- Доброе, доброе, доброе, спасибо, спасибо, спасибо.
  -- Уже хотела звать тебя, - улыбнулась Ольга Петровна, - жалко, если остынет.
   Женя с аппетитом принялась за омлет с сыром.
  -- Ой, как я проголодалась, как будто всю ночь не ела.
  -- Женя, - почти с благоговейным ужасом проговорила свекровь, - ну и как мы тебя здесь одну оставим? Ты же так и умрешь от голода за своей работой или будешь питаться одними бутербродами.
  -- Во-первых, не одними, Таня по-прежнему будет привозить творог и молоко, а во-вторых, мама Леля, не позорьте меня перед дочкой - еще и правда поверит, что я безрукая и беспомощная.
  -- Ну да, а то она тебя недостаточно хорошо знает. Ну, шучу, шучу - не смотрите на меня так все укоризненно.
  -- Вы когда хотите выехать? - обращаясь к свекру, спросила Женя.
  -- Как только, так сразу. Но вообще-то хотелось бы засветло. Не люблю ночной езды.
   После завтрака Женя с Аней мыли посуду и убирали со стола, а Ольга Петровна проверяла в холодильнике, насколько он заполнен для остающейся в одиночестве Жени.
  -- Женя, смотри. В этой мисочке котлеты, в этой кастрюле куриный бульон. Сможешь его чем-нибудь заправить, если захочешь. Курицу я из него достала. Лучше всего, если ты ее обжаришь.
  -- Да, мама Леля, я все сделаю.
  -- Яйца, масло, молоко, творог, сыр, колбаса - всего этого тебе хватит на несколько дней - ты ведь одна. А потом купишь. Хорошо?
  -- Хорошо, мама Леля. Все куплю.
   Ольга Петровна подозрительно посмотрела на невестку:
  -- Что-то ты больно сговорчивая.
   Мама с дочкой рассмеялись.
  -- Бабушка, ну а чего ты ждала, чтобы мама топала ногами и кричала: "Нет, ничего ни делать, ни покупать, ни готовить не буду - хоть режьте меня"? Такая ее реакция тебя бы больше устроила?
  -- С вами не соскучишься, - махнув рукой, Ольга Петровна вышла из кухни.
  -- Мамуль, а правда, как ты тут будешь без нас совсем одна? С кем будешь ходить на озеро?
  -- Анюта, не рви душу. И потом, ты можешь что-то другое предложить - предложи, а такие вопросы неконструктивны.
   Аня покивала белокурой головкой:
  -- Согласна. Неконструктивны. Но жалко же тебя.
  -- Тогда оставайся, не так жалко будет.
  -- У-у, хитренькая. Я же в Москву хочу тоже.
   Женя рассмеялась, прижала дочку к груди, ткнулась носом в висок и негромко сказала:
  -- Скучать, конечно, буду. Но только в свободное от работы рабочее время. Кася же со мной. Да и потом, мне уже немного осталось. Думаю, в неделю уложусь. И к вам. В Москву, в Москву, в Москву. Но сегодня ты же еще составишь мне компанию на озеро?
  -- Конечно. Только давай прямо сейчас и пойдем.
   Захватив пляжные принадлежности, Женя с Аней вышли за калитку и направились в сторону темнеющего вдали леса. Там, пройдя километра полтора, попадаешь на небольшое лесное озеро, которое все местные называют Круглым из-за его абсолютно правильной круглой формы.
   Путь не близкий, обычно их отвозил Стас по окружной дороге, но сегодня не хотелось его нагружать перед поездкой в Минск.
   Лес встретил их тишиной, изредка прерываемой пением птиц или постукиванием клюва по древесине, густой утренней тенью и умопомрачительным ароматом. Они шли по тропе, весело переговариваясь; дорога туда всегда была легкой и почти незаметной. А вот обратно... После купания сил на возвращение уже не оставалось. Разомлев от воды и солнца, они, если приходилось идти пешком, еле несли себя медленно и молча: на разговоры тоже сил не было. А дома - скорее под душ и прилечь до обеда хотя бы на полчаса, а лучше на полтора. А в пять часов снова за работу и уже до позднего вечера, пока не стемнеет. Встать из-за компьютера, потянуться с чувством выполненного долга и спуститься вниз к своим. Вы-пить стакан парного молока с куском свежего черного хлеба (конечно, обязательно снова в беседке) и спокойно, не торопясь, обсудить всякие новости, как глобального, так и локального масштаба. Месяц в таком режиме пролетел совершенно незаметно. Работалось хорошо, производительность была высокой. Отдыхалось не хуже. Конечно, Жене не больно-то хотелось оставаться одной (пусть даже и с кошкой) в большом пустом доме. Но и не пустить свекров в Москву на юбилей давнего друга Стаса она не могла, то есть, об этом просто не могло быть речи. И Ане нужны новые впечатления. Ее там с нетерпением ждут бабушка с дедушкой, и Женя-маленькая, и Аня-большая. И все приготовили новоиспеченной второкурснице всякие сюрпризы и интересные планы, куда сводить и что показать.
  

ГЛАВА 8

  
   Раздался телефонный звонок. Черт, это же не в Минске, радиотелефона нет - надо спускаться вниз по этой ноголомательной лестнице, причем, быстро. Правда, все знают, что путь до телефона неблизкий - будут терпеливо ждать.
  -- Алло!
  -- Мамочка, добрый вечер!
  -- Анюта, солнышко, здравствуй, моя родная.
  -- Я тебя оторвала от работы?
  -- Пустяки. В любом случае надо уже заканчивать - поздно. Рассказывай, как ты там.
  -- Два дня были на даче, а сегодня приехали, ходили на "Нотр Дам". Понравилось. Как ты?
  -- Работаю, все нормально. А что это ты такой телеграфной строкой рассказываешь? Спешишь куда-то? Или что-то случилось?
  -- Не - ет! Просто выпалила новости, теперь можно и поговорить.
  -- А, - облегченно вздохнула Женя, - понятно. С прошлого разговора никаких новостей, ничего нового не произошло. Работу практически закончила, осталось отпечатать.
  -- Здорово! Значит, успеешь к тринадцатому?
  -- Думаю, да - не придется переносить отъезд. Как все?
  -- Нормально. Бабушка с дедушкой от гостей в гости - здесь столько желающих с ними увидеться - ужас. Мы с Женькой тусуемся. Настроение у нее боевое по случаю поступления. Тетя Аня и дядя Лева рабо-тают, в сентябре поедут в Болгарию отдыхать. Другие бабушка с дедушкой завтра везут меня к своим друзьям на дачу в Серебряный бор. Ничего, я уже тут ходила к одним их друзьям, вполне прикольные старички - было даже интересно. Как Кася?
  -- Жива-здорова, почти целый день проводит во дворе, только ночевать приходит. Ладно, Анютка, раз уж мы о Касе заговорили, значит, все темы исчерпаны. Будем закругляться - не разорять же моих родителей. Целую тебя, всем привет.
  -- Целую и скучаю. Приезжай скорей.
   Не успела Женя выйти из комнаты, как снова взорвался телефон.
  -- Алло!
  -- Здравствуйте, Женя. Извините за поздний звонок. Я тут завозился, а потом у вас было занято.
  -- Здравствуйте, Олег. Да, мне только что звонила Аня из Москвы.
  -- Как ей там гостится?
  -- Довольна, ходила сегодня слушать "Нотр Дам". Ходит в гости с моими родителями к разным прикольным, как она говорит, старичкам.
   В трубке раздался негромкий смех.
  -- Значит, девочка не скучает, а вы?
  -- Особенно тоже нет - очень много работала, зато успела все закончить. Алло, Олег, куда вы пропали?
  -- Я здесь. Думаю.
  -- О чем?
  -- Будет ли это очень нахально с моей стороны напроситься к вам в гости, раз вы уже закончили работу. И заодно забрать вас с вашей красавицей на машине, чтобы не мучились по этой жаре в автобусе и с одуревающей кошкой в корзинке.
  -- Звучит очень заманчиво. А когда вы можете приехать? У меня уже на тринадцатое билет в Москву.
  -- Завтра утром.
  -- Прямо так?
  -- Ну, а чего откладывать? Договорились? Тогда до завтра.
  -- До завтра. Спокойной ночи.
  
  

ГЛАВА 9

   Олег позвонил ей из машины, уже подъезжая к Новогрудку. Женя очень подробно объяснила дорогу к дому и теперь ждала во дворе. Ночью и утром шел дождь, временами очень сильный. Сейчас только лужи и лужицы напоминали о ливне. Снова было голубое небо, снова сияло солнце, и от влажной земли поднимался легкий парок.
   К воротам подъехала бежевая "Хонда". Женя открыла их и отошла, давая возможность въехать во двор, и показывая рукой, что нужно проехать дальше, до гаража. Олег вышел из машины. Никогда она не видела его в джинсах и футболке, даже в Париже на нем были светлые брюки, рубашки с коротким рукавом. Про Минск и говорить нечего - всегда выглядел очень представительно. Но зато и никогда он не выглядел так молодо, как сегодня: солидная одежда делала солидным и ее владельца. Поздоровавшись, Олег огляделся:
  -- Замечательно тут у вас!
  -- Да, хорошо. Мы все очень любим этот дом. Вы попали под ливень?
  -- Нет, ливня не было. Обычный летний дождь.
   Женя спохватилась:
  -- Ой, извините, держу вас во дворе, а вы же хотите, наверное, кушать?
  -- Честно говоря, проголодался. Я перед дорогой стараюсь особенно не есть, чтобы не разморило на сытый желудок за рулем. Голодному ехать безопаснее.
   Женя повела рукой в сторону дома:
  -- Проходите, пожалуйста.
   Поднялись на крыльцо, вошли в дом.
  -- Налево службы, в ванной приготовлено полотенце. Можете даже душ принять, бойлер я включила - есть горячая вода.
  -- Спасибо, с удовольствием.
   Женя прошла на кухню. "Чего ему не занимать - это естественности. Бывает ли ситуация, когда он испытывает неловкость, и она невольно передается собеседнику?" - подумала Женя, доставая из холодильника еду для завтрака. Сама она тоже ничего, кроме чая, во рту с утра не дер-жала. Во-первых, спешила отпечатать на принтере законченную работу, во-вторых, ждала компании в лице Олега. Поставив на поднос все, что можно было уместить на нем, понесла эту гору продуктов и посуды в беседку. Дверь оставила открытой, чтобы Олег, выйдя из коридорчика в прихожую, мог ее увидеть. Вот и он. Влажные волосы зачесаны назад, довольно улыбается, щурится на ярком солнце. Женя приглашающе махнула рукой.
  -- Проходите, Олег.
   Зайдя в беседку, он только развел руками:
  -- Как в кино. Просто нет слов.
  -- Вы еще не все видели - так что эмоций будет впереди немало.
   Они с аппетитом принялись за еду.
  -- Что у Саши слышно?
  -- Работает в своем Технософте. Отпуск ему пока не положен, сможет только в конце сентября взять неделю. В прошлые выходные ездил с друзьями на Нарочь. А в эти поедут в Вильнюс, уже визы оформили.
  -- Как все-таки это обидно: визы, таможенный досмотр. И куда? В Вильнюс, в который можно было свободно ездить чуть не каждую неделю. И ника-кой машины не надо, "Чайкой" утром туда, вечером обратно. Мы часто с мужем ездили: очень любили Вильнюс. И даже не за покупками, а просто погулять по городу, обязательно зайти в университетский дворик, пообедать в ресторане "Паланга", перед отъездом зайти в кондитерскую, а потом в магазин за их знаменитым сыром и черным хлебом. Обидно, - снова повторила она.
   Олег перестал есть и, внимательно глядя на нее и слушая, задумчиво произнес:
  -- Знаете, Женя, вы ведь впервые заговорили со мной о своем муже.
  -- Да?
  -- Да. И это хороший признак.
  -- Наверное, - согласилась Женя.
   Завтрак заканчивали в молчании, каждый думая о своем.
  -- Вы сыты? - вспомнила Женя о своих обязанностях хозяйки.
  -- О да, более чем. Огромное спасибо, все было очень вкусно. А творог такой можно купить в магазинах Новогрудка или это базарный?
  -- Мы покупаем у одной женщины, она живет под Новогрудком, имеет корову и продает молочные продукты - им вдвоем с дочкой столько не надо. Каждое утро девочка на велосипеде развозит по домам - у них не только мы покупаем, а еще две семьи. Перед отъездом можно будет взять с собой, и вы домой отвезете, угостите маму и Сашу. А теперь идемте в дом, я проведу экскурсию по нему - он того стоит.
   Слева вы уже были, справа - кухня и лестница наверх, туда мы еще поднимемся. Проходите вперед. Налево - спальня родителей, туда мы не пойдем, а вот направо - милости просим.
   Женя ждала восторгов и была полностью вознаграждена за свое ожидание. Переступая порог комнаты, попадаешь лет на пятьдесят назад, а некоторые вещи готовы были утверждать, что и не на пятьдесят, а на все сто. Комната большая, квадратная, с нишей, в которой был камин, выложенный старинными изразцами, перед камином - два уютных глубоких кресла, обтянутых темно-зеленой кожей, закрепленной маленькими золотистыми мебельными гвоздиками. Точно такой же диван с круглыми подлокотными валиками и полочкой вдоль всей спинки стоял напротив входа. У левой стены - очень высокий, тя-желый, массивный буфет темного, почти черного дерева с дверцами из толстого граненого стекла. На правой стене окошечко на кухню и под ним - небольшой столик, покрытый вязаной ажурной скатертью. Такая же скатерть, только гораздо большая, покрывала круглый обеденный стол на толстых ножках, стоящий посреди комнаты, окруженный стульями с изогнутыми спинками и такими же кожаными сиденьями, как и вся остальная мягкая мебель в этой комнате. Над столом очень низко нависала старинная люстра на цепи.
  -- Женя, а вы случайно не проводите здесь экскурсий, как это принято в Англии в старинных имениях? Быт белорусской интеллигенции рубежа веков. Картины тоже подлинные, насколько я понимаю? - с этими словами Олег подошел к правой стене, где висело несколько картин, написанных маслом. - Пэн, Аксельрод, а это кто? Жданович. Да-а-а. И все в таком духе?
   Женя рассмеялась:
  -- Нет, сохранилась только гостиная, свекор собственными руками все это отреставрировал. Печку переделали в камин, изразцы заказывались мастеру по керамике по рисункам тех лет. Наверх поднимемся? Там уже таких сильных впечатлений не будет.
   Площадка второго этажа освещалась большим полукруглым окном, около которого стоял небольшой стол и два плетеных кресла. Все стены были уставлены стеллажами с книгами.
  -- Налево Анина комната, направо моя.
  -- Можно посмотреть? Я ведь не видел еще, как вы живете.
  -- Пожалуйста. Здесь все обычно, но мне здесь хорошо.
   Небольшая прямоугольная комната с большим окном напротив входа. У окна письменный стол. Справа у стены диван, комод, слева - платяной шкаф, книжная полка, плетеное кресло-качалка. Стены и потолок обшиты деревянными планками. Крашеный пол ничем не покрыт, только у самого дивана лежал узенький коврик, по размеру больше похожий на длинный шарф. Из украшений - только три большие фотографии в рамках. Олег, заинтересованный, подошел ближе. Женя присела на диван: ей не надо смотреть, эти фотографии она знает наизусть, до мельчайших подробностей. На той, что над диваном, - Аня. Это еще московская фотография. Ей там два года. Ее сфотографировали в тот момент, когда она в песочнице заполняла маленьким детским совочком такое же ведерко. Ее позвали. Сидя на корточках, она повернулась на зов. На лице и недоумение, и легкое недовольство - зачем же отвлекать - разве не видно, что человек занят? Тонкие, едва заметные, бровки чуть сдвинуты, большие глаза смотрят вопросительно. Очень живая, естественная фотография. Слева от окна - ее собственная фотография, в то лето, когда она закончила школу. Они с Аней были у нее на даче. Подруга сфотографировала ее за столом под яблоней - Женя сидела там с книгой: пестрый сарафан, длинные русые волосы заплетены в косу, чтобы не мешали, тонкие руки - поверх книги. Аня позвала ее - взгляд исподлобья, губы слегка тронула улыбка. Андрей очень любил эту фотографию. А она - ту, которая справа, где он изображен - здесь, в этом доме, на балкончике второго этажа. Облокотившись на перила, смотрит вниз, смеется. Темные волосы немного в беспорядке: ветер взъерошил и слегка растрепал пряди. Глаза веселые - у них все хорошо.
  -- Прекрасные фотографии. У меня, к сожалению, не осталось после Вали таких хороших фотографий. - Сказал спокойно, как о чем-то само собой разумеющемся. - Идем дальше?
   Женя молча кивнула и вышла из комнаты. Олег за ней. Она открыла среднюю дверь, ведущую в самую маленькую комнату. Кроме двух кроватей, зеркала и узкого шкафа, здесь больше ничего не помещалось. Но зато в ней был выход на балкон. Тот самый. Это была их с Андреем спальня. Теперь это гостевая.
  -- Это ваша комната. Устраивает?
  -- Безусловно. А та, напротив вашей, видимо, Анина?
  -- Да. Хотите посмотреть?
   Олег кивнул.
   Комната дочки была почти зеркальным отражением Жениной. Даже фотографии висели те же. Не было только компьютера на письменном столе - его заменяла старенькая стереосистема, и вместо кресла-качалки были два обычных низких кресла и маленький журнальный столик.
  -- Экскурсия закончена, - несколько упавшим голосом сказала Женя.
  -- Устали? Расстроились?
  -- Всего понемногу. Хотите отдохнуть?
  -- Нет, пойду только заберу вещи из машины. Вы еще должны работать? Я с удовольствием покопаюсь в ваших книгах. Думаю, что здесь меня тоже ждут сюрпризы.
  -- Да, здесь есть что посмотреть, и не мало. Дмитрий Никифорович собирал библиотеку в течение многих лет. Это дедушка моего свекра. Они с женой здесь учительствовали больше полувека. Весь Новогрудок - это их ученики или дети и внуки учеников. Вы посмотрите, а я пойду, закончу печа-тать.
  

ГЛАВА 10

  
   Женя положила последний лист в папку и закрыла ее. Все - дело сделано. Даже немного грустно: работа доставляла ей удовольствие.
   Вышла из комнаты. Олег сидел возле окна и читал какую-то книгу.
  -- Что вы для себя нашли?
  -- О, очень много интересного. А это я взял "Театральные записки" Мировича, изданные в 1925 году. Потрясающее чувство, когда держишь старую-старую книгу в руках.
   Сели обедать. Собирая посуду со стола, Женя сказала:
  -- Я хотела предложить вам пройтись, посмотреть город. Конечно, ничего особенного, но есть холм Мицкевича и развалины старинного замка. Сойдет для десерта?
  -- Предпочел бы, конечно, сгущенку с шоколадом, но сойдут и разва-лины.
   Через центральную площадь с большим универмагом и зданием го-родских властей прошли в сторону исторического заповедника.
  -- Олег, а над чем вы сейчас работаете? Вы все время говорили по телефону, что есть большой заказ, очень заняты.
  -- Да, заказ, действительно, и большой, и крайне интересный. Но это сюрприз. Вернетесь в Минск, я вас приглашу к нам на фирму и все покажу и расскажу. Вам понравится.
  -- Звучит интригующе.
  -- О, даже не представляете, насколько.
   Осмотрев все, что можно было посмотреть, налюбовавшись открывающейся с холма панорамой, спустились и не спеша пошли в сторону дома. Вернулись в сумерках. Возле запертой двери на крыльце их поджидала сидящая столбиком Кася в застывшей позе фарфоровой статуэтки.
  -- Привет, красавица, вот я тебя и увидел, наконец, - наслышан премного. Хороша-а!
   Кошка продолжала изображать из себя изваяние. Но стоило Олегу наклониться, чтобы погладить ее, моментально отскочила в сторону.
  -- Понятно, - рассмеялся тот, - с характером у нас тоже все в порядке, как и положено красавицам.
  -- Олег, - спросила Женя, когда они вошли в дом, - вы хотите ужинать или ограничимся молоком с хлебом?
  -- И с творогом, - легко согласился он.
  -- И с творогом, - подтвердила она. И рассмеялась. Почему ей так легко на душе? Совершенно беспричинно...
   Уже заканчивая ужин, Женя вдруг вскочила и убежала в гостиную. Вернулась с пузатым графинчиком и двумя рюмками из граненого зеленоватого стекла.
  -- У нас, как в каждом уважающем себя старом доме, есть и своя домашняя наливка. Это - черносмородиновая. Градусов никаких, но вкусная и сладкая, как вы любите.
   Разлив по рюмкам, протянула одну Олегу. Тот, слегка приподняв ее, негромко произнес:
  -- За вас, Женя, за удачное завершение работы.
  -- Спасибо.
  -- О, изумительно!
   Покрутил пустую рюмку перед глазами, покачал головой:
  -- Опять антиквариат. Наполните, пожалуйста, антиквариат живительными каплями, очень вкусно. Сразу детство вспомнилось: такой напиток нам с сестрой наливали за праздничным столом.
  -- Расскажите о своих родителях. Я ведь почти ничего не знаю.
   Медленно потягивая густую сладкую жидкость, Олег неторопливо начал:
  -- Папа из потомственных инженеров и сам инженер, практически всю жизнь проработал на тракторном заводе. Его родители имели собственный дом в районе Слепянского ручья. Вот там нам и наливали до-машнюю наливку, чаще всего вишневую. Мама из Воложина. Семья была религиозная. И родители, и младшая сестра погибли во время войны в гетто. Маму спас соседский парнишка, белорус, друг ее старшего брата. Помог им обоим бежать и спрятал у родственников в деревне. Брат ушел в партизаны, там и погиб, а мама так и прожила в этой семье до конца войны. Они ее выдавали за свою племянницу. Она, действительно, на еврейку не похожа: блондинка с голубыми глазами.
  -- Вы, наверное, на нее похожи?
   Олег молча кивнул.
  -- А потом?
  -- А потом закончилась война, мама поступила в педтехникум в Минске. Начала работать в школе, сначала в начальных классах, а потом заочно окончила пединститут и преподавала русский язык и литературу. Но это уже много позже было, когда я родился. У нас с сестрой шесть лет разницы. Она тоже одна, только по другой причине - развелась, тоже сына вырастила, он на два года младше моего Сашки и в рот ему смотрел и подражал во всем. Даже в радиотехнический за ним пошел. Папа наш умер восемь лет назад, от инфаркта. Через четыре года после Вали. Так с тех пор мы втроем и живем: мама, Саша и я.
  -- Олег, а что с теми людьми, что спасли вашу маму?
  -- Они умерли не так давно. Сначала она, а потом он. Мама поддерживала с ними отношения до самого конца, продолжала называть их дядя Коля и тетя Лиза. С дочкой их Тоней не очень дружила почему-то. Но сына ее, ровесника Аси нашей, все время опекала, пока он в политехническом учился на строительном. Хороший парень, толковый, работящий. Он сейчас в Осиповичах живет, семью имеет. Когда в Минск выбирается, всегда к нам заходит. Хороший парень... если бы не пил...
  -- Бич какой-то. Такое ощущение, что нация вырождается потихоньку из-за этого пьянства.
   Оба помолчали.
  -- Олег, а вы сами не ездили в Израиль, только Саша?
  -- Да.
  -- Там есть такой музей в Иерусалиме - жертвам Холокоста посвящен. И при нем - аллея праведников, высаженная деревьями в честь тех, кто спас во время войны хотя бы одного еврея. По справедливости и спасители вашей мамы должны были бы быть там.
  -- Да, я слышал от Саши об этом музее. И мама даже начала что-то делать, но потом они умерли, а для Тони она уже делать этого не хотела. Не знаю, какая кошка между ними пробежала.
   Опять помолчали.
  -- Какой день длинный! Вы только сегодня приехали, а кажется, что давно здесь.
  -- Так успел надоесть?
  -- Зачем вы так? Мы же не дети, чтобы состязаться в остроумии. И прекрасно вы поняли, что я имела в виду: хорошо с вами, легко, просто, интересно. Завтра я вас поведу на озеро. Оно совсем маленькое, но вода чистая, прозрачная - любимое наше с Аней место.
  -- А где ж тут в городе озеро?
  -- Нет, не в городе - в лесу. Правда, довольно далеко. В одну сторону - больше трех километров.
  -- А подъехать можно?
  -- Можно, в круговую. Не жалко машину по проселочной дороге гонять?
  -- Ноги - жальче. Да и, честно говоря, уже и отвык делать такие марш-броски. Так что поедем. И насколько я понимаю, там же все равно к самому озеру не подъехать?
  -- Правильно понимаете, - рассмеялась Женя. - Так что хоть и немного, но пройтись придется.
  -- Немного - с превеликим удовольствием.
   Женя поднялась и стала убирать со стола.
  -- Вы поднимайтесь наверх. Я быстро помою посуду и тоже приду.
   Чтобы скрыть смущение, она отвернулась к раковине, открыла воду и стала сосредоточенно мыть чашки и блюдца. За спиной ничего не раздавалось: ни шагов, ни стука двери на лестницу, ни скрипа ступенек. Уже и посуда вымыта, и кран закручен. Уже неудобно стоять, уставившись в пустую раковину. О, наконец-то! Спасительные звуки все-таки раздались: его шаги по лестнице. Женя присела к обеденному столу, чтобы успокоиться. Потом прошла в ван-ную, приняла душ, набросила махровый халат и поднялась к себе. На втором этаже горела лишь лампочка, освещавшая вход на лестницу. Дверь в комнату, которую она предоставила Олегу, была закрыта, в ее - распахнута. И в одной, и в другой было темно. Женя зашла к себе и тотчас попала в объятия. Руки обнимали ее крепко, но бережно.
  -- Женя, Женечка, девочка моя единственная...
  
  

ГЛАВА 11

  
   Сон ушел сразу, как будто его выключили. Вот она спала - мгновение - и сна как не бывало. Женя открыла глаза: прямо перед ней за столом сидел Олег и смотрел на нее.
  -- Давно не спишь? - почему-то шепотом спросила она.
  -- Часа два. - Улыбнулся, подошел к ней, опустился на колени, взял ее ладонь и положил себе на лицо.
  -- И все два часа мечтал, что сделаю вот это: положу твою ладонь себе на лицо, - голос из-под руки раздавался глухо. - И буду целовать сантиметр за сантиметром.
   И чтобы слова не расходились с делом, действительно, стал покрывать короткими нежными поцелуями сначала внутреннюю сторону ладони, потом - внешнюю.
  -- Пальчики, передайте своей хозяйке, что я ее очень люблю. Очень-очень. Еще передайте, что не собираюсь ее никуда от себя отпускать, потому что все мои надежды связаны с ней. И мечты тоже связаны только с ней. И планы на будущее тоже только с ней. А еще, дорогие пальчики, если вас не затруднит моя просьба, повторите, пожалуйста, строчку Ахматовой: "Уйдешь - я умру". Вот теперь - все. Если и вы не сможете ее убедить, я бессилен. Все-таки вам она больше доверяет.
   Женя сначала улыбалась, потом очень серьезно слушала и смотрела на Олега.
  -- Ты что, все эти два часа сидел и смотрел на меня?
  -- Я не просто смотрел - я сторожил, знаешь, как сторожат каждое движение своего любимого хозяина собаки?
  -- Не знаю, у меня никогда не было собаки.
  -- А у меня была. И не одна. Так что научился собачьей преданности и верности. Вполне могу служить. Я бы даже и завтрак мог принести в постель, если ты скажешь, где что взять.
   Женя рассмеялась:
  -- Нет, не надо. Терпеть не могу есть в постели. Но намек поняла, сейчас будем завтракать. Отвернись - я встану.
   Олег послушно отвернулся. Женя встала, набросила халат и пока завязывала пояс, бросила взгляд на стол: на нем лежали листы бумаги с карандашными рисунками. Она взяла их в руки. На всех трех была она. Всего лишь карандашные наброски, но она совершенно узнаваемая. На этом она спит: одна рука под щекой, вторая свешивается, волосы закрывают часть щеки. А это она же сидит в беседке: локти на столе, пальцы переплетены, на них опирается подбородок, взгляд исподлобья - любимая поза. И даже на третьем ри-сунке она совершенно узнаваема, хотя изображена со спины там, на холме. То-то Олег не сразу поднялся за ней, а все стоял и смотрел на нее снизу вверх. Тот же ракурс и на рисунке - снизу вверх.
  -- Ты мне что-нибудь оставишь?
   Олег отрицательно покачал головой:
  -- Ты у себя и так есть, а это мне.
   Женя с сожалением положила листы снова на стол:
  -- Ладно. Я все равно тебя накормлю завтраком.
   Не успела она переступить порог кухни, во дворе раздался велосипедный звонок - Таня приехала. Женя поспешила во двор, забрала у девочки продукты и, рассчитываясь, сказала:
  -- Таня, передай маме: я завтра уезжаю и по пути заеду к вам за творогом, сметаной и молоком, чтобы взять с собой в Минск. И будет это рано, часов в восемь. Не забудешь?
  -- Нет, тетя Женя, все передам. До свидания.
   Последние слова она уже произносила, сидя на велосипеде, и босые загорелые ноги лихо закрутили педалями.
   Приготовив все к завтраку, как всегда в беседке, Женя сидела и ждала Олега. Он вышел из дома, свежевыбритый, подтянутый, держа в руках то ли большую книгу, то ли альбом, завернутый в бумагу.
  -- Женя, - торжественно произнес он, - сегодня ровно год, как мы с вами встретились. Вовремя подвернувшаяся рыжая кошка помогла мне начать разговор. С тех пор я люблю кошек. Но еще больше я люблю тебя. В честь этого события прими, пожалуйста, от меня этот подарок, - с этими словами он протянул ей тяжелый сверток.
   Озадаченная Женя стала снимать яркую подарочную бумагу. Пикассо. Тот самый. Парижский. Из книжного магазина на Елисейских Полях. Она прижала альбом к груди и молча смотрела на Олега. Она хотела поблагодарить, но боялась, что голос выдаст ее.
   Довольный произведенным эффектом, Олег засмеялся, подошел к ней и поцеловал в щеку:
  -- Пользуйся на здоровье и получай удовольствие.
  -- Но ты же купил его себе!
  -- Нет, я купил его тебе. Ты же его тогда не купила не потому, что не хотела, а потому, что не могла себе это позволить. А я мог. Теперь он твой. Я все никак не мог найти подходящего случая, чтобы, не смущая тебя, преподнести его. И вот дотянул до годовщины.
  -- Спасибо большое. Я очень тронута. Правда. И не только в связи с альбомом. Хотя я и очень хотела его иметь. Но дело не в нем. Точнее, не только в нем. Ты меня понимаешь?
  -- Кажется, да.
   Женя придвинулась к Олегу вплотную и потянулась к губам.
  -- Ты замечательно целуешься - невозможно оторваться, - очень серьезно сказал он. - Давай еще разок.
  

ГЛАВА 12

  
   За окнами вагона замелькали московские пригороды, высокие платформы станций. Женя стояла в коридоре и думала о том, что события последних дней сменяли себя с такой частотой и разнообразием, что впору им назваться калейдоскопом. Только за вчерашний день она сменила три места оби-тания: утром они с Олегом были еще в Новогрудке, днем - в Минске, а вечером он уже сажал ее в московский поезд.
   Воспоминания прервал казенно-восторженный голос диктора по вагонному радио: "Уважаемые пассажиры, поезд прибыл в столицу Российской Федерации, город-герой Москву", и тут же зазвучала газмановская музыкальная ода, так любимая мэром столицы: "Москва - звенят колокола...". Женя усмехнулась: раньше звучала корниловская "Утро красит нежным светом стены древнего Кремля...".
   Она вернулась в купе, взяла дорожную сумку и поспешила к выходу. Встречали ее папа с Аней. Папа почти не изменился: такой же по-мальчишески худой, широкая улыбка, только седины прибавилось еще больше, почти совсем белый стал. Обнялись, расцеловались. Аня по своей давней детской привычке сразу схватилась за руку и повисла на ней.
  -- Ну, мамуля, наконец-то. Я уже думала, не дождусь... Тетя Аня очень переживала, что не может тебя встретить, но не могла отпроситься из больницы, - щебетала она, прижимаясь к матери.
  -- Стрекоза, дай деду слово вставить. Ты же только неделю, как рассталась, а мы больше года не виделись.
   Аня хотела что-то возразить, но вовремя спохватилась и проглотила готовое вырваться слово. Изобразив на хорошеньком личике покорное послушание, нарочито громко вздохнула:
  -- Конечно, говори, дедушка.
   Жене впору было расхохотаться, особенно когда она увидела подмигивающий заговорщицки голубой дочкин глаз.
  -- Папа, извини, я не услышала вопроса.
  -- Спрашиваю, на когда ты договаривалась с Серегиным?
  -- Прямо с вокзала должна завезти. Ты на машине?
  -- Да, конечно.
   Папина "Волга ГАЗ-24" по-прежнему поражала воображение сверкающей чистотой.
  -- Не подводит, старушка?
  -- Нет, как новенькая.
   Что новенькая, то новенькая: по ненаезженным километрам может соперничать с недавно купленной машиной. Родители нечасто пользовались ею. В командировки чаще всего летали самолетом: всегда спешили. Дачи за городом не имели: не было ни времени, ни желания возиться в земле. Впрочем, у них не было ни того, ни другого даже для того, чтобы просто провести день-два за городом, покатать дочку на речном трамвае (она мечтала об этом много лет), сводить ее в зоопарк или даже просто когда-нибудь вместе выйти погулять и сходить, например, в кино.
  -- Как мама?
  -- Энергична, как всегда. По-прежнему увлекается фотографией, в ванную почти никогда не удается войти: нельзя включать свет - она там колдует. Даже удается пристроить иногда ее фотографии в какие-то журналы и газеты, а к нашему 135-летию обещали сделать персональную выставку в Доме журналистов.
  -- Какому 135-летию? - не сразу поняла Женя, но вовремя спохватилась, - ах да, у вас же юбилеи в этом году: семьдесят и шестьдесят пять. Да, для мамы это будет настоящий подарок.
  -- А про свой-то хоть не забыла? У тебя же тоже дата - сорок.
  -- Не дадут забыть, даже если бы хотела.
  -- Адрес помнишь? Я как сверну на Кутузовский проспект, ты там командуй, где куда сворачивать надо.
   Добрались до высотки, где жил ее профессор.
  -- Я не задержусь - подождите меня здесь.
   Действительно, не прошло и получаса, как дверь подъезда снова распахнулась - на этот раз, чтобы выпустить Женю.
  -- Как прошло, мама?
  -- Пока без сучка и задоринки. Они все будут впереди. Обещал к понедельнику прочитать.
  -- Так быстро?
  -- Он ведь многое уже видел.
  -- Сильно постарел? - спросил папа. В голосе были слышны ревнивые нотки. Вопрос, который волнует ровесника. Вот Ане и в голову не пришло об этом спрашивать.
  -- Да, сдал. У него, оказывается, в прошлом году был микроинсульт. Но сейчас ничего, вполне бодрый, вернулся в университет. Правда, каждый год теперь нужно заключать контракт с руководством.
  -- Это теперь всех пенсионеров касается. А что, в Минске не так?
  -- Точно так же.
   Справа показался Измайловский парк, а слева замелькали улицы с очень ори-гинальными названиями: Первая парковая, Вторая парковая и так далее до Седьмой, где находился дом ее родителей, где и сама она прожила четырнадцать лет, пока замуж не вышла и не ушла к Андрею, приобретя там не только мужа, но и заботливых, любящих родителей, то есть настоящую семью, о которой она всегда мечтала.
  
  

ГЛАВА 13

  
   В маленькую прихожую вышла их встретить мама. Высокая, моложавая, по-спортивному подтянутая, ни одного седого волоса. Одета в джинсы и длинную свободную футболку с белыми пятнами от проявителя. Не бабушка, а суперкласс!
  -- Хорошо выглядишь, - сказала искренне Женя, обнимая и целуя мать.
   Та в свою очередь, внимательно оглядев дочь, ответила:
  -- Теперь и о тебе можно тоже самое сказать. Не сравнить с прошлым годом. Вы проходите, я пойду, закончу там свои дела, переоденусь и присоединюсь.
  -- Ната, ну ты уж хотя бы на сегодня забыла про свои фотографии, - умоляюще, но не очень уверенно попросил отец.
   Мама не удостоила его ответом и прошла в ванную.
   Отец развел руками, мол, что тут поделаешь - я бессилен.
   Женя засмеялась, прижалась на мгновение к отцу и негромко сказала:
  -- Не огорчайся. Меня это уже давно не обижает. - И, не дожидаясь его реакции, прошла в комнату - отец на кухню.
   Огляделась. Здесь ничего не изменилось. Стандартная мебель, купленная лет тридцать назад. Из нестандартного - много книг и на стенах фотографии, в основном связанные с теми экзотическими местами, где приходилось бывать ее родителям-журналистам. Фотографии талантливые, неординарные. В детстве Женя очень любила их рассматривать, подросла - стала ревновать к этим далеким местам папу и маму, а потом привыкла. И даже сумела примирить себя с той мыслью, что в жизни своих родителей она занимает далеко не первое и даже не второе место. В шкале приоритетов она делила место четвертое-пятое.
  -- Аня, Анна Казимировна в городе или на даче?
  -- На даче, ждет тебя. Ей тяжело туда-сюда ездить.
  -- Дядя Вася и тетя Ира с ней там?
  -- В основном дядя Вася, а тетя Ира наезжает время от времени. Привезет продукты, приготовит - и снова в город, говорит, что задыхается от большого количества кислорода и отсутствия горячей воды и нормального сортира.
  -- Анька, откуда в тебе столько сарказма?
  -- От жизни, мамочка, только от жизни, такой непростой...
   И, не выдержав взятой на себя роли, расхохоталась, обняла Женю и закружила ее по комнате:
  -- Давай немного здесь похулиганим, например, сбросим фотографии на пол и чуть-чуть их помнем.
   Проницательность дочки даже несколько напугала, и Женя решила перевести разговор в другое русло:
  -- Тетя Аня приедет сюда после работы, не знаешь?
  -- Знаю, будет звонить, чтобы договориться, где встретиться. По-моему, сюда она не рвется.
  -- Девочки! Завтракать! - раздался из кухни голос отца.
  -- Пошли, ма, я готова слона съесть - такая голодная.
   На маленькой тесной кухне хлопотал папа в переднике.
  -- Садитесь, маму ждать не будем. Неизвестно, когда она закончит.
  -- Известно, я уже здесь. - На пороге стояла мама. Теперь на ней были широкие мягкие брюки из тонкой ткани и белая шелковая блузка с короткими рукавами. - Начнем, пожалуй.
   Кое-как разместившись за малюсеньким столом, они принялись за завтрак. С аппетитом, правда, ели только Аня с дедушкой. Бабушка в основном рассеянно складывала и вертела в руках бумажную салфетку, думая о чем-то своем. Женя выпила без всякого удовольствия чашку зеленого чая: в доме родителей другого чая уже много лет не водилось. Наконец, мама оторвалась от салфетки, посмотрела на дочь осмысленным, как будто только сейчас узнавшим взглядом, и спросила:
  -- Как прошла встреча с Серегиным?
  -- По-деловому. Обещал через два дня позвонить.
  -- Ты должна уехать вместе со всеми? Не можешь задержаться?
  -- Не могу. Учебный год начнется, как обычно, 1 сентября. Я и так задержусь из отпуска на три дня. Но так как заведующая очень хочет моей защиты, она мне это разрешила.
  -- А сама ты не хочешь?
  -- Не так сильно, как она; в противном случае я бы вспомнила о диссертации раньше, чем она.
  -- Но неразумно оставлять почти сделанную работу валяться в письменном столе.
  -- Конечно, ты абсолютно права. - Жене начинал уже надоедать этот, в общем-то, бессмысленный, разговор.
  -- Женюрка, поешь фруктов. - Отец поставил перед ней большую вазу с яблоками и ее любимыми желтыми сливами.
   Женя благодарно посмотрела на отца:
  -- С удовольствием. Я их так люблю, - сказала она, выбирая сливу покрупнее и с наслаждением впиваясь зубами в сладкую мясистую мякоть.
  -- Да, я помню, потому и купил именно их. А что у вас в саду в Новогрудке выросло в этом году?
  -- Смородины много, красной и черной. Яблок почти нет: прошлый год был очень яблочный, всех знакомых снабдили и сами тоже ели не в себя. Мама Леля пекла чуть не каждый день то пироги, то шарлотки, то яб-лочные муссы и суфле. Вишен и слив тоже немного...
  -- Женя, как ты странно называешь свекровь свою - мама Леля, - вдруг прервала ее мать.
   Женя увидела, как напряглась Аня. И как бы невзначай дотронувшись до ее плеча, спокойно ответила:
  -- Не вижу ничего странного, мама. По имени-отчеству называть - очень официально, у нас для этого слишком близкие отношения. Невозможно близкого и любимого человека, с которым сталкиваешься по несколько раз на дню в квартире, называть двадцать лет по имени-отчеству. "Мама" - это слово я как-то не сумела сразу выговорить, у человека вроде как только одна мать в жизни. Вот и получилась мама Леля. Насколько я помню, тебя это никогда не волновало и не удивляло. Чего вдруг сегодня?
  -- Не знаю даже. Просто как-то слух резануло.
   Аня резко и шумно отодвинула табурет:
  -- Спасибо, дедушка, было вкусно. - И вышла из кухни.
  -- Чего это она? - якобы не понимая, спросила бабушка.
  -- Хватит тебе, Наташа, цепляться ко всем. Ты же так ждала и Аню, и Женю в гости. А сейчас ведешь себя так, будто ты им не рада.
  -- Да нет, конечно, рада. Просто, видимо, устала. Легла поздно, встала рано. Тут эти еще хлопоты с выставкой. Тебе папа рассказал?
  -- Да, я очень рада.
   Мать покивала молча и после паузы произнесла:
  -- Из-за выставки и отдыхать никуда не уехали. А с другой стороны, какой отдых у пенсионеров? Целый год отдыхаем. - И с горечью добавила:
  -- От безделья впору повеситься.
  -- Ната, ну зачем ты так? о каком безделье ты говоришь? За целый день, бывало, не присядешь.
   Женя слушала родителей и постепенно начинала прозревать, почему мать раздражительна и одновременно как будто погружена в себя. Главным смыслом и содержанием ее жизни была работа. Теперь она этого лишена. Вот уже три года, как с ней и отцом не подписывает контракта ни одна газета, ни один журнал, ни одно издательство - молодых специалистов хватает. Разовые задания бывают, но не более того. Трудоголикам тяжело на пенсии. Хорошо хоть, нашла себе отдушину в виде фотографирования.
   Женя встала, обняла маму, прижалась лицом к ее аккуратно и модно по-стриженным каштановым волосам, вкусно пахнущим шампунем, чистотой и... мамой. Забытый запах. И такой родной. Как ей всегда этого не хватало: маминых ласок, рук, губ, маминого запаха, маминого голоса, рассказывающего сказки или поющего незамысловатые колыбельные песенки; маминой еды, вкус которой вспоминаешь еще долгие годы спустя. Но особенно не хватало маминого присутствия, когда болела. Не записки читать, в которых было перечислено, какие лекарства и когда надо принимать и что взять на обед из холодильника, а иметь возможность позвать ее в любую минуту хриплым от простуды и температуры голосом и попросить посидеть рядом, взяв за руку, или принести чая с малиной и лимоном - особенно вкусным и целительным оттого, что его приготовила мама.
  -- Мам, а почему бы вам с папой не съездить в Чехию? Хоть на недельку. Юлек уже столько раз приглашал вас. Брат все-таки.
  -- А как быть с выставкой? Кто ее за нас готовить будет?
  -- Выставка в октябре. Времени навалом. Отдохнешь и с новыми силами примешься за подготовку. И настроение будет совсем другое после поездки. Он ведь так тебя любит.
  -- Любил.
  -- И любит, безусловно. Но не мне тебя учить, что с родственниками надо встречаться, поддерживать отношения - общаться, тогда любовь и привязанность будут, конечно, сильнее.
   Мать пристально посмотрела на нее:
  -- Взрослая, умная. И когда только успела вырасти? Пока мы с папой работали?
  -- Видимо, да.- И чуть-чуть помолчав, негромко прочитала:
  --
   Где же ты была? Плыла.
   Рядышком, совсем под боком.
   Оглянуться ненароком ты бы мог,
   И я могла...
  
  -- Чьи стихи?
  -- Не помню... Да это и не важно...
  -- Хорошие стихи. Не про нас, но хорошие.
   Женя усмехнулась: "Да, совсем не про нас".
  

ГЛАВА 14

  
  -- Ну и все... а вечером проводил меня на вокзал.
   Женя замолчала и стала рассматривать свои ладони, как будто там пыталась прочесть ответы на интересующие ее вопросы.
  -- Насколько я поняла, все было хорошо? - спросила Аня.
   Женя молча кивнула.
  -- А что тебя грызет? Жалеешь, что так все произошло?
  -- Ничего не грызет. И ни о чем не жалею. Просто думаю, как жить дальше. Ведь все непросто.
  -- Непросто, - согласилась Аня. - Но давай, ты не будешь ломать над этим голову, а положишься на Олега. Мы с тобой видим, что решения принимать он умеет, и решимости ему не занимать. Ты уже не одна, вас двое - это гораздо легче.
   Подруги помолчали. Они сидели на скамейке в Измайловском парке. Давно стемнело, зажглись фонари. Проходящие мимо люди скользили неясными тенями и проявлялись ярко, как на фотографии, лишь когда попадали в освещенные фонарями круги под ними.
  -- Как я люблю август! - неожиданно произнесла Женя. - Только в августе бывают такие вечера: тихие-тихие и звездные-звездные.
   Аня молча улыбалась, видимо, была согласна. Потом легко поднялась и, по-вернувшись к Жене, предложила:
  -- Давай еще немного пройдемся - и домой. Идет? Значит, на завтра мы договорились: едем на дачу. Бабушка там извелась, тебя ожидая.
  -- Я тоже очень хочу ее видеть.
   Некоторое время они шли молча. Сделали круг, повернули к выходу, и через несколько минут парк остался позади.
  -- Здорово! Как раньше: погуляли и идем домой.
  -- Я тоже сейчас об этом думала.
   Неожиданно Аня громко продекламировала: "Я милого узнала по по-ходке...".
  -- Что? - не поняла Женя.
  -- Смотри, кто нас встречает.
   Еще на довольно большом расстоянии от них Женя рассмотрела высокую мужскую фигуру с собакой на поводке.
  -- Лева? - догадалась она.
  -- Он самый, - подтвердила Аня.
   Теперь уже сомнений не было: им навстречу шел Анин муж с собакой-дворняжкой по кличке Мурза. Кличку свою она получила за то, что на морде у нее было темное пятно, как будто она испачкала ее чем-то.
  -- Барышни, разрешите с вами познакомиться. Вы одни, и мы одни, - поравнявшись с ними, развязно произнес носитель собачьего поводка.
  -- Мы не знакомимся на улице.
  -- Ну, не капризничайте. Улица - не худшее место для знакомства: места много, воздуха. Я настаиваю на знакомстве. - И, склонив свою кудрявую голову, ночной прохожий представился: "Лев". Не царь зверей, не мое положение в светском обществе - просто имя.
   Женя с удовольствием слушала и смотрела на мужа подруги: вылитый актер Игорь Костолевский, только в очках.
  -- Левка, кончай балаган, лучше поцелуй даме ручку, - отдала команду Аня.
  -- Вот еще, ручку, - фыркнул муж. - Она же с микробами. Как врач я не могу на это пойти. А вот в щечку - совсем другое дело. - И, не дожидаясь приглашения, подошел к Жене, приобнял ее и дважды поцеловал: сначала в одну щеку, потом во вторую. Продолжая держать за плечи, слегка отстранился, осмотрел внимательно и удовлетворенно отметил:
  -- Молодец! Хорошо выглядишь - не растолстела.
  -- Женщины расхохотались, и Аня сквозь смех произнесла:
  -- Райский, я совершенно за тебя спокойна: ты отвешиваешь такие изящные комплименты, что любая женщина устоит перед ними.
  -- Ладно, ладно. Комплименты им мои не нравятся. Комплименты - это желание угодить, а я просто констатирую факт: твоя подруга не стала больше - и это хорошо. И вообще, долго вы здесь собираетесь торчать? Мы с Мурзой уже все свои уличные дела сделали и хотим спать.
   Процессия из трех людей и собаки не спеша двинулась в сторону дома. Расстались около Жениной двери - Райским на четвертый этаж. Подруги расцеловались и пожелали друг другу спокойной ночи. Левы около них уже не было: собака изо всех сил рвалась домой - хозяину ничего не оставалось, как, перепрыгивая через ступеньку, бежать следом за поводком. И уже сверху раздался его драматический шепот:
  -- Женя, очень рад был познакомиться. До завтра. Смотри, не проспи.
  

ГЛАВА 15

  
  -- Женечка, голубушка! Я все-таки дождалась тебя! - к ней с раскрытыми для объятий руками шла Анна Казимировна.
  -- Здравствуйте, Анна Казимировна! Так рада вас видеть .
  -- Никаких Анна Казимировна. Бабушка была - бабушкой и осталась. Запомнила?
  -- Слушаюсь, бабушка.
  -- Вот то-то же, - удовлетворенно кивнула она головой. - Дай мне посмотреть на тебя. Не изменилась. Хороша по-прежнему.
  -- Да, я уже от Левы вчера услышала, что осталась в прежних габаритах, и за это получила от него похвалу.
  -- Зато я от него недавно получила "комплимент": бабушка, вы скоро растаете в воздухе - такая изящная.
   Жене, конечно, сразу бросилось в глаза, что Анна Казимировна очень похудела, прямо высохла. Но держится прямо, абсолютно седые волосы коротко пострижены, одета, как всегда, аккуратно. Женя невольно опустила глаза на ее руки - конечно, с маникюром, значит, все в порядке - жизнь продолжается.
  -- Мама, отпусти Женю, я же тоже хочу ее обнять, - раздался рядом густой бас.
  -- Дядя Вася, здравствуйте.
  -- Здравствуй, здравствуй, красавица. С приездом.
   И в то же мгновение она была заключена в крепкие объятия Аниного отца.
  -- Это кто же здесь обнимается с моим мужем, пока я вся в хлопотах по дому? - прощебетал нежный женский голос с кокетливыми интона-циями. -Здравствуй, Женечка, рада тебя видеть.
  -- Здравствуйте, тетя Ира. Взаимно. Глядя на вас, можно решить, что время остановилось.
  -- Да, маленькая собачка всю жизнь щенком кажется, - тотчас отозвалась негромко, но отчетливо свекровь.
   Довольно засмеявшись и поправив не нуждающуюся в этом прическу, Ирина Валентиновна, миниатюрная хорошенькая женщина, махнула рукой и чуть ли не со слезой в голосе сказала:
  -- О чем ты, Женя, какая молодость? Осень жизни. В природе еще только наступает, а в моей жизни в самом разгаре. И никуда от этого не деться: надо смиренно принимать все подношения, на которые так богата жизнь.
   "Да, - подумала Женя, - ничего не изменилось в этом лучшем из миров: по-прежнему тетя Ира играет не только на сцене, но и дома; по-прежнему умную и ироничную свекровь это коробит, а та по-прежнему не понимает ее шпилек в свой адрес и принимает все слова за чистую монету".
   Аня, сложив на груди руки, с улыбкой наблюдала за разыгравшейся мизансценой. Точно с таким же выражением лица и тоже со скрещенными руками рядом с ней стоял и ее отец. Одинаковая поза лишь подчеркивала, насколько похожи дочь с отцом: оба высокие, темно-русые, серо-глазые, с чуть заостренными носами - один портрет. Только Аня худая, а Василий Яковлевич - ширококостный, плечистый, основательный.
   Хозяева переключились на Аню-маленькую, а по-прежнему улыбающаяся Аня-большая повела Женю в дом:
  -- А еще говорят, что все течет, все меняется, - озвучила она Женины мысли. - Теперь, слава богу, они не так часто общаются: в Москве в разных квартирах, на дачу матушку калачом не затащишь. Это она сегодня в честь тебя прикатила. Но ведь когда-то прожили семнадцать лет под одной крышей. Одно спасение, что артистка наша редко дома бывала. А то, боюсь, бабушка с ее прямотой не выдержала бы этого театра одного актера и ушла, куда глаза глядят.
  -- Прихватив тебя с собой.
  -- Это уж точно, - рассмеялась Аня.
  -- Но хорошо, что этого не произошло - куда бы я девалась?
  -- С собой забрали. Твои бы раньше, чем через месяц, не спохватились бы.
  -- Да уж, - с горечью подтвердила Женя.
  

ГЛАВА 16

  
   Два дня на даче пробежали незаметно в разговорах и воспоминаниях. Женя старалась побольше общаться с Анной Казимировной, сознавая, что таких встреч впереди может быть уже совсем немного или вовсе не быть, учитывая преклонный возраст Аниной бабушки. Беседуя, Женя не переставала восхищаться ясным, трезвым умом своей старенькой собеседницы, ее здравыми и абсолютно современными рассуждениями, умением оценить шутку. Конечно, физически это была уже не прежняя Анна Казимировна, тем более, что зимой она перенесла сложную операцию на глаза. Но себя она обслуживала полностью и даже могла что-то приготовить без посторонней помощи. К приезду Жени, например, она напекла ее любимых блинчиков с творогом. А еще Жене было приятно снова окунуться в присутствии бабушки в атмосферу любви. А здесь ее любили, понимали, сочувствовали - в этом не было никаких сомнений. И она наслаждалась этой теплотой и тем, что не было необходимости как-то себя проявлять: ее здесь знали и принимали такой, какая она есть. Такое бывает только в доме очень близких тебе людей.
   Девчонки, Женя и Аня, дома почти не были: проводили все время со своими ровесниками на речке.
   Уезжала Женя с тяжелым сердцем, долго оглядывалась на махавшую рукой Анну Казимировну и почти до самого города сидела молча, погруженная в свои мысли.
  
   В Москву вернулись поздно вечером. В понедельник всю первую половину дня провела у профессора Серегина, выслушивая и записывая замечания, пожелания, делая в тексте правки.
   Когда приехала к родителям, там были уже свекры. Не столько отдохнувшие, сколько переполненные впечатлениями от встреч с друзьями, сослуживцами, коллегами, они были радостно возбуждены и наперебой рассказывали, кого видели, куда ездили, с кем общались. Мама в этот день была очень доброжелательно настроена: поддерживала активно разговор, заразительно смеялась и при этом не забывала о законах гостеприимства.
   Оказавшись вдвоем на кухне, мама ей сказала:
  -- Знаешь, я послушалась твоего совета и позвонила в воскресенье Юлеку, попросила прислать приглашение. Ты знаешь, он так обрадовался, - в ее голосе звучало искреннее удивление.
  -- Конечно, иначе и быть не могло. Обязательно съездите и наберитесь новых впечатлений, пообщайтесь с родственниками - ближе их у тебя только мы с Аней и папа.
  -- Да, я смогу сделать целый чешский раздел на своей выставке. Похожу по Праге с фотоаппаратом, съезжу в Карловы Вары - я там знаю столько интересных мест.
   "Мама, мама, ты неисправима", - подумала Женя, но вслух не стала ничего говорить.
   Уезжали поздно вечером. Женя уговаривала Аню с Левой не ехать на вокзал - завтра рано утром на работу, но те даже слушать не стали. В итоге на двух машинах поехали на Белорусский вокзал полным составом: четверо уезжающих и пятеро провожающих. Пока девчонки шушукались друг с дружкой, а родители что-то горячо обсуждали с Левой, Аня взяла Женю под руку и отвела в сторону:
  -- Знаешь, я чувствую, что у тебя впереди много нового и хорошего. Я тебя прошу только об одном: не сопротивляйся этому. Ты мне можешь пообещать, что не будешь? Я тебя очень прошу, считай, что умоляю.
  -- Я постараюсь.
  -- Только старайся хорошо. Как в школе. Договорились? И не забывай звонить и рассказывать, что там у тебя происходит.
  -- Об этом могла бы и не говорить.
  -- Все, пошли, твои уже нервничают.
  
   Очень много расставаний за одни сутки. Жене они стали даваться в последние два года все тяжелее и тяжелее.
  
  

 [Marina Minaker]

  
  
Говорили - ничего, пройдет, станет понемногу заживать.
Заживало.
Время лучше всяких лекарей, время твою душу исцелит.
Исцелило.
Ну, и ладно, вот и хорошо,
Смотришь - и забылось, наконец.
Не забылось.
В памяти осталось - просто в щель, как зверек, забилось.
  
Ю.Левитанский
  

ГЛАВА 1

  
   Женя вышла из института, решая на ходу, что быстрее: сесть на троллейбус и проехать одну остановку или пройти ее пешком. Перевесило второе. На площади Калинина ее ждет Олег, чтобы отвести к себе на фирму. Для такого визита - две причины: он обещал показать что-то интересное; выбор пал именно на этот вечер пятницы, потому что сегодня у Олега день рождения. И не просто, а пятидесятилетие. И это была вторая, а скорее всего - первая причина, из-за которой Олег хотел именно у себя на работе встретиться с ней.
   Женя посмотрела на часы и ускорила шаг - опаздывает, а этого она терпеть не могла. Олег, конечно, уже ждал, нетерпеливо поглядывая то в сторону остановки, то в ту, откуда она и появилась.
  -- Поздравляю! Подарок вручать здесь или уже на месте? - спросила она.
  -- На месте. Не будем задерживаться - нас ждут.
  -- Кто?
  -- Мои коллеги, хотят меня поздравить. И я решил: две трети моей жизни проходит на работе - будет логично провести там и мой юбилей.
   Они свернули на улицу, сплошь застроенную маленькими двух-этаж-ными особнячками. В один из них они и зашли, поднялись на второй этаж, и Олег открыл дверь, на которой висела медная табличка: "АПМ ОлГри".
   Это оказалась большая квартира, переделанная под офис. Как только за ними закрылась дверь, они попали в атмосферу праздника: в прихожей висел красочный плакат: "Шефу - 50!" и рядом рисунок, изображающий маленького кругленького очкарика с редко торчащими волосиками и лицом, не оставляющим сомнений, что это Олег. Он держит двумя руками торт с пятью свечками, а под ноги летит маленький нолик. Из комнат доносились голоса, смех, негромкая музыка.
   Олег ввел ее в первую комнату налево. Это была приемная; за компьютером сидела девушка с короткими вьющимися волосами пепельного цвета, вздернутым носиком и большими серо-зелеными глазами. Очень хорошенькая. Женя поздоровалась. Девушка оторвалась от компьютера и, увидев вошедших, чуть-чуть привстала и с улыбкой ответила на приветствие.
  -- Знакомьтесь. Это Оксана. Наш офис-администратор и юрист в одном лице. Оксана, это Евгения Анатольевна. Что здесь происходило за время моего отсутствия?
  -- Все строго по плану, Олег Борисович.
  -- Отлично. Женя, проходи, - Олег открыл дверь в смежную комнату.
   Эта комната была меньше первой, и большую ее часть занимал стол буквой "Т". Женя огляделась: уютно, стильно, черная с серым мебель, на окнах широкие вертикальные жалюзи салатного цвета, на стене - огромный красочный плакат с фотографиями разных зданий, наискосок через весь плакат шла надпись: "Лучшие выпускники нашей фирмы". Женя подошла к столу, который служил ножкой "Т", на нем стоял макет: два дома из пе-нопласта, слева - зеленый массив, за домами изображена голубая ленточка неширокой реки, малюсенькая пристань, рядом на воде "покачиваются" крохотные лодочки и такие же катамаранчики. Женя не сразу узнала в этом игрушечном изображении место, которое так ей понравилось. А узнав, повернулась к Олегу и увидела его сияющее лицо.
  -- - Это же Лошица?!
  -- Она родимая. Это и есть мой обещанный сюрприз.
  -- Рассказывай все с самого начала, - решительно сказала Женя и села с таким видом, который не оставлял надежды, что можно будет отвертеться от серьезного разговора.
  -- А что ты подразумеваешь под началом?
  -- Вывеску на дверях. Что означают те буквы?
   Олег сел напротив:
  -- Архитектурно-проектная мастерская Олега и Григория. С Олегом тебе можно не знакомиться - ты его знаешь, - при этих словах он слегка склонил голову. Григорий - это мой друг и однокурсник, мы с ним вместе в девяносто втором году ушли из проектного института на собственные хлеба, создав вот эту фирму. Гриша через два года уехал в Штаты, я был очень расстроен: и друга терял, и компаньона, и талантливого архитектора. Вообще жуткое было время. Первые заказы тоже оптимизма не внушали: "новые русские", лишенные даже малейшего вкуса и представления о том, что такое чувство меры и стиля, заказывающие себе зеленые мраморные полы. Но при этом денег не жалевшие и не считавшие. Можно было, конечно, "рубить капусту" не задумываясь. Но ведь надо было думать и о том, что эти времена нуворишей пройдут, будут нормальные заказчики и приличные заказы - значит, нужно делать имя, зарабатывать авторитет. И нам с Гришей это как-то удавалось, занимались эквилибристикой. И тут он уезжает. А в республике начинается "завинчивание гаек", все всего боятся. Начатое строительство замораживается, от проектов отказываются, о заключении новых и говорить нечего. Ох, и было времечко!.. И именно тогда ко мне пришла работать Валина подруга, Майя, она тоже архитектор. Мы даже вместе работали когда-то в Минскпроекте. Только мы с Гришей пришли туда в семьдесят втором, а девочки, Валя и Майя, - через два года. Майя дважды спасала меня: после смерти жены и вот тогда, в девяносто пятом. Пришла, зная прекрасно, что работы нет и неизвестно, когда закончится этот "мертвый сезон". Год мы с ней прозябали. А потом потихоньку все сдвинулось. Тьфу-тьфу... По справедли-вости фирма теперь должна называться "ОлМай", но во всех документах она зарегистрирована как "ОлГри" - не хочется менять. Да и Гришино присутствие обозначено не только в памяти. Он был инициатором и движущей силой этого проекта.
  -- Так ты владелец этой фирмы? И умудрился ни разу об этом не сказать? Твоя скромность просто не знает границ.
  -- Сразу не сказалось, - с покаянным видом произнес Олег. - А потом уже как-то глупо было говорить: "А знаешь, я не просто архитектор - я самый главный у себя архитектор".
  -- И много у тебя работает людей?
  -- Немного. Ты сейчас со всеми познакомишься. А это тебя не интересует? - сказал он и постучал пальцем по макету.
  -- Интересует. Очень. Кто-то все-таки купил Лошицу?
  -- Да, и ты даже знаешь совладельца - это Паша, мой друг из Берлина. Они со старшим сыном нашли заказчика, солидную фирму по недвижимости, приехали представители, посмотрели, поговорили со мной и решили, что игра стоит свеч. На бумаге проект почти готов. Строить будут турки. Паша собирается купить акции. Это будет зона отдыха.
   Олег взял карандаш и, водя им как указкой, стал пояснять:
  -- В основном здании на первом этаже будет десертный зал и пивбар, на втором - ресторан. В этом, - карандаш коснулся правого строения, - на первом - бильярдная и прокат роликовых коньков, на втором - администрация. Старый сад разредим, проложатся асфальтовые дорожки для конькобежцев, будет прокат лодок и катамаранов.
  -- Лестницу сохраните?
  -- Конечно, и даже в том же виде - как исторический памятник: "Здесь в июне 2000 года спустились со ступенек и все-таки остались живы Женечка Д. и Олежка С.".
  -- Замечательно! И проект в целом тоже впечатляет. Рад очень?
  -- Не то слово. Причем, все участники довольны. Паша, что смог сделать для родного города такую благодать, да и копеечка какая-то будет капать; заказчики, что можно по дешевке отхватить такой лакомый кусок и потом доить его не без удовольствия. Еще их греет сознание того, что проект будет сделан нашей стороной - значит, нужно будет гораздо меньше заплатить, чем своим, немецким архитекторам платили бы. А я, конечно, счастлив больше всех: и заказ шикарный получил, и Лошицу, наконец, удочерили - не дадут пропасть; и знал, что тебя обрадую. Ведь обрадовал?
  -- Очень. И я тебя поздравляю от всей души и желаю удачного завершения и чтобы у тебя было много впереди таких грандиозных по замыслу и воплощению заказов, - с этими словами Женя открыла сумку, достала оттуда маленький сверточек, подарочно оформленный, и протянула его Олегу. - А эта ручка будет твоим талисманом: все подписанные ею договора и контракты будут только успешными и прибыль-ными.
   Олег развернул бумагу и достал коробочку с ручкой "Паркер" серебристо-черного цвета.
  -- Огромное спасибо. Очень представительская ручка. Буду пользоваться и гордиться, что она у меня от тебя. И в тон моей мебели. Ты зналь, ты зналь...- дурашливо пропел он и рассмеялся.
   Олег подошел к Жене, приподнял ее за локти, поставил и поцеловал в щеку. Потом перешел ниже. Женя тоже не осталась в долгу: обвила его шею руками, прижалась всем телом, и уже через несколько секунд они целовались. Нет, не страстно - нежно, трепетно, как будто вбирая в себя другого.
   Первым, как ни странно, оторвался Олег:
  -- Нас ждут. Идем. Потом с удовольствием продолжу.
  

ГЛАВА 2

  
   В приемной уже никого не было. Они прошли по длинному коридору в самую дальнюю комнату, откуда и доносились веселые звуки. Видимо, это и была непосредственно мастерская, потому что здесь находились компьютеры и два кульмана, правда, сейчас они были все отодви-нуты к стене, а посреди светлой квадратной комнаты с двумя окнами стоял большой обеденный стол, около которого хлопотали женщины. Одна из них, высокая интересная брюнетка, не отрываясь от своего занятия, коротко бросила: "Вы вовремя, мы уже все закончили".
  -- Дорогие коллеги! - бодрым голосом профессионального ведущего начал Олег. - Знакомьтесь - Евгения Анатольевна.
  -- Можно просто Женя, - смущаясь под пристальными взглядами, сказала она.
  -- Женя, представляю тебе остальных членов нашей небольшой, но дружной семьи. Первой, конечно, Майю Михайловну...
  -- Можно просто Майя, - под общий смех повторила Женины слова та самая брюнетка.
  -- Да, так вот эта просто Майя - мой компаньон и ангел-хранитель. У нее здесь семейный подряд: дочь Лариса, наш бухгалтер, и сын Михаил, тебе уже знакомый, который успешно совмещает учебу с работой у нас. Будущее архитектурное светило.
   Девушка, представленная Ларисой, длинноволосая, эффектная, но совершенно не похожая на мать, смотрела серьезно, без тени улыбки, изучающе. Зато улыбался за себя и за сестру Миша, в котором Женя узнала того отчаянного саксофониста из Дома архитекторов.
  -- Продолжим знакомство. Валентин Степанович. Пришел к нам после выхода на пенсию и оказалось, что рано списывать старую гвардию. Кроме таланта, о котором я был наслышан, есть еще и силы, и феери-ческая трудоспособность, и интересные идеи.
   С Женей раскланялся пожилой невысокий мужчина артистической внешности, которую подчеркивал элегантный светлый костюм и галстук-бабочка. Некоторое недоумение только вызывали густые, нависшие над глазами, седые брови, явно требующие ножниц.
  -- Теперь наши дизайнеры. Руководитель группы - Елена, наш банк идей. Кроме прочих достоинств, - мать десятилетнего сына.
   Женя перевела взгляд с Валентина Степановича на молодую женщину, которую Олег назвал Еленой. Та слегка улыбнулась и даже, как показалось Жене, подмигнула ей. Женя улыбнулась в ответ, но подмигивать не стала. "Оставим подмигивания до следующего раза", - подумала она. Но в любом случае Елена (надо полагать, можно просто Лена) вызвала у нее мгновенную симпатию.
  -- Второй дизайнер, самый молодой член нашего коллектива, и по возрасту и по стажу, - Юля. Сразу просто Юля. Заочно тебе знакомая - это она автор тех масок, которые тебе так понравились и которые замечательно смотрятся и украшают стены ресторана Дома архитекторов.
   Пожалуй, только эта маленькая, кудрявая, как овечка, миленькая девушка также была смущена всем происходящим, как и Женя.
  -- Оксану ты уже знаешь. Все звонки, бумаги и связи с общественностью - на ней.
   Оксана почти по-приятельски помахала ей рукой.
  -- Теперь ты всех знаешь. И мы можем садиться и пьянствовать.
   Когда все расселись, первым заговорил Валентин Степанович:
  -- Мне как самому старшему оказали честь открыть и вести это застолье. Первый тост, конечно, за нашего юбиляра. Поверьте, Олег Борисович, пятьдесят - это не возраст. Конечно, многое уже безвозвратно ушло: детские болезни, подростковые шалости, двойки в дневнике и в зачетке, желание до утра резаться с друзьями в преферанс под пиво, но еще очень много хорошего и впереди: спокойная старость с возможностью отдыхать все двенадцать месяцев в году, обязательный кефир перед сном, шахматы и домино в парке со своими ровесниками. Короче, есть для чего жить, к чему стремиться. Осталось только пожелать, чтобы за те двадцать лет, которые остались у вас до нарисованной мной картины, вы не растратили все силы и здоровье, а сохранили их, чтобы насладиться жизнью и в старости, когда она придет. За ваше здоровье!
   Под дружный одобрительный смех все потянулись к Олегу с бокалами шампанского. Женя обратила внимание, что стол сервирован совсем по-домашнему: на скатерти стояли не разномастные, случайно собранные тарелки, чашки и стаканы, как это обычно бывает в конторах на сабантуях, а сервизная посуда, одинаковые столовые приборы, красивые фужеры и рюмки.
  -- Посуду кто-то из дома принес? - спросила она шепотом у сидящего рядом Олега.
  -- А, обратила внимание, как у нас красиво. Не - ет! Это все наше, фирменное. Ты потом пройдешь на кухню и посмотришь, как у нас там все уютно.
   Их беседу прервала Майя:
  -- Олег, передашь маме, что фаршированная рыба выше всяческих похвал. Впрочем, как всегда.
  -- Передам. Спасибо. Ей будет очень приятно.
  -- Весь этот шикарный стол готовила твоя мама? - снова шепотом по-интересовалась Женя.
  -- Нет, хотя и могла бы. Но ей еще завтра у нас дома предстоит. Кстати, на завтрашний семейный междусобойчик ты тоже приглашена. - И, не дав ей ответить, продолжил: Да, насчет стола. Мамина рыба и фирменный торт "Зебра". Без него у меня уже лет тридцать не бывает дней рождений. А все остальное приготовили девочки.
  -- Олег, - осторожно начала Женя, - насчет завтра - ты не поторопился?
  -- Ни капельки. Медленнее уже просто быть не может. Более того, я настаиваю, чтобы ты была вместе с Аней...
   Продолжить им не дали. Слово снова взял Валентин Степанович, чтобы тут же передать его Майе Михайловне, сподвижнице и соавтору юбиляра, - как она была представлена тамадой.
  -- Олежка, - да простится мне сегодня такая фамильярность, мы знакомы уже двадцать шесть лет. Я знала тебя и в горе, и в радости. Горе тебя не сломило, радость не оглупила, деньги не испортили. Сына хорошего воспитал, дело свое создал. Остается пожелать тебе счастья. Будь счастлив, дорогой!
   Женя покосилась на Олега. Видно было, что он растроган. Ей и самой очень понравился Майин тост.
   За столом царило оживление. Беседа плавно перетекла в обсуждение производственных дел, которые теперь в основном касались Лошицкого проекта.
  -- Друзья, напоминаю, для чего мы здесь сегодня собрались. В бой рвется правая рука Олега Борисовича - Оксана.
  -- Олег Борисович, мне, конечно, повезло с начальником. Но чего-то я и лишена: например, вопросов сотрудников, "С какой ноги сегодня встал шеф?" или просто "Какое у шефа настроение?". У нашего шефа настроение всегда ровное, по крайней мере, на подчиненных его настроение не сказывается. И спасибо вам за это. А пожелание мое простое до банальности: здоровья, проектов, хороших и разных, что пре-дусматри-вает и материальное благополучие, и личного счастья.
   Оксана подошла и поцеловала своего хваленого шефа в щеку под общие аплодисменты.
   После этого тоста пауза была совсем небольшой. Слова стала требовать группа дизайнеров и присоединившаяся к ним финансовая часть. Валентин Степанович милостиво предоставил им возможность выговориться. Девушки встали из-за стола, Лариса взяла гитару, и Лена от лица всех трех заявила, что их тост неожиданно оказался тематически близок тому, о чем говорила Оксана: об особенностях характера их уважаемого шефа. Они согласны с предыдущим оратором, что Олег Борисович, действительно, не срывает своего плохого настроения на подчиненных, кричать вообще не умеет. А умеет только рассердиться и разговаривать после этого предельно сухо, холодно и лаконично.
  -- И тогда, - продолжила Лена, - хочется, как говорит мой Митя, чтобы уж лучше накричала, даже побила или еще как-нибудь наказала, но только не смотрела так, как будто я тебе не родной сын, а двоюродный. Вот и мы не хотим быть вашими двоюродными, а только и обязательно родными. И у нас заготовлен, как вы уже догадались, музыкальный тостмечта.
   Лариса взяла аккорды, и под мелодию "У девушки с острова Пасхи..." они запели втроем:
  
   У девушек группы дизайна
   Пропали все свежие мысли.
   Пропали хорошие, ни на что не похожие,
   Просто как будто слизало.
  
   И под совершенно другую, быструю мелодию закончили:
  
   А шеф их бьет горячим чайником
   А шеф их бьет горячим чайником,
   А шеф их бьет горячим чайником
  
   И заставляет сочинять.
   Как хорошо, что чайник маленький,
   как хорошо, что чайник маленький,
   Как хорошо, что чайник маленький -
   Не то костей им не собрать.
  
   Отсмеявшись, все подняли бокалы за претворение мечты в жизнь. Но ели уже вяло, и тогда Майя предложила сделать перерыв на танцы. Молодежь радостно выскочила из-за стола и бросилась к магнитофону.
  -- Женя, поможете мне? - неожиданно обратилась к ней Майя.
  -- Конечно.
   Женя стала собирать тарелки и приборы, Майя принесла два подноса, и они, составив туда использованную посуду, понесли ее на кухню. Самую обычную кухню, какая бывает в каждой квартире, правда, довольно просторную: навесные шкафчики, холодильник, обеденный стол со стульями. На окне - веселые шторки в клеточку, на стенах - симпатичные шутливые рисунки на кухонные темы.
  -- Мой Мишка рисовал, - с гордостью сказала Майя. - Мы решили сохранить кухню, когда переделывали квартиру в офис. Готовить, конечно, особенно ничего не готовим. Тем более, когда есть работа. Но согреть, сделать яичницу, сварить кашу или какие-то полуфабрикаты - это обязательно. Мы же тут только что не ночуем, поэтому на бутербродах сидеть не годится.
  -- Да, мне Олег сказал, чтобы я сходила на кухню и посмотрела, как тут у вас уютно, когда я поинтересовалась, откуда такая красивая посуда на столе.
  -- Да, по поводу Олега. Я не буду делать вид, что ничего о вас не знаю и ваш приход для меня полная неожиданность. Мне Олег рассказывал о вас. И я хочу сказать вам, Женя: "Большое спасибо". Он такой счастливый последнее время. Я ведь не одну попытку предпринимала, чтобы его познакомить с кем-нибудь. Он придет, вежливо поговорит, проводит - и все. Он вернулся из той вашей поездки в Париж помолодевшим лет на десять. Я сразу спросила: "Влюбился?" а он мне: "И еще как". Я так рада за него. Вы когда вошли, меня немного смутило, что вы такая молодая и красивая. Олежка у нас не Ален Делон, но он такой хороший - лучше его нет. Не обижайте его. Хорошо?
  -- Хорошо. Вообще-то и не собиралась. Просто у меня в семье все достаточно сложно.
  -- Да, я знаю. Ваша дочка против него настроена, да? Ее можно, конечно, понять. Она большая девочка, отца помнит хорошо, любит его. Но я уверена, когда она поближе узнает Олега, она и его полюбит. Не так, как своего папу, по-другому, но полюбит обязательно...
   Ей не дали договорить - в кухню вбежала Юля и громко позвала:
  -- Майя Михайловна, Евгения Анатольевна, идемте, конкурс начинается.
  -- А-а, идем-идем.
   Пока они переходили в комнату, Майя успела ей объяснить в двух словах, что сейчас будет происходить и что требуется лично от нее, Жени. В комнате стояли кружком радостные, возбужденные девушки. Рядом с ними настраивал саксофон Миша. Около стола разговаривали о чем-то оживленно Олег и Валентин Степанович.
   Женя подошла к Мише и сказала ему то, что от нее требовалось. Миша кивнул головой, что понял, мол.
   Позвали Олега. Оксана стала ему объяснять, что сейчас его ждет:
  -- Олег Борисович, мы подготовили для вас музыкально-танцевальный конкурс.
   Олег в наигранном ужасе попятился:
  -- Что вы, что вы. Все-таки у меня сегодня день рождения, а не экзамен в хореографическое училище. Увольте, девочки, не позорьте старика.
  -- Олег Борисович, вы же сами всегда учите, что нужно дослушивать задание до конца. Конкурс заключается в том, что вы по мелодии, которую наиграет Миша, должны себе выбрать партнершу на танец. Если вы угадаете правильно, какую мелодию любит каждая из нас, девушка идет с вами танцевать. Если нет, то - сами понимаете, танец с ней отменяется.
  -- Ну, это еще куда ни шло. Обождите, я пойду надену пиджак.
   Застегивая пиджак, Олег поинтересовался:
  -- А вы думаете, что мне удастся угадать?
  -- Уверены.
   Девушки стали кружком. Женя обратила внимание, что, кроме Юли, все женщины высокие, длинноногие - хоть на подиум выпускай. А вот мужчины-архитекторы явно не дотягивали в росте. Но здесь это никого не смущало. Заиграл саксофон. Женя узнала танго Вертинского "В бананово-лимонном Сингапуре". Все выжидательно смотрели на Олега. Подумав несколько секунд, он, не колеблясь, подошел к Ларисе. Когда она засмеялась и положила ему руку на плечо, остальные зааплодировали. Саксофон замолчал, и Олег, поблагодарив Ларису, проводил ее на место; его попросили объяснить свой правильный выбор. Он охотно рассказал:
  -- Лору я знаю с рождения. И хорошо помню, как она, еще совсем девочка, услышав у меня дома впервые Вертинского, буквально заболела им. И когда она училась играть на гитаре, первыми песнями в ее исполнении стали песни Вертинского.
   Снова все зааплодировали. Женя вдруг разволновалась. А вспомнит ли Олег их поездку в его машине из Новогрудка в Минск, когда она поставила кассету со своими любимыми песнями... Размышления ее были прерваны новой щемяще-нежной мелодией, которую выводил саксофон. Она не знала ее. Но зато Олег ее точно знал, потому что, не задумываясь, пошел приглашать Майю. И снова раздались одобрительные хлопки. Выйдя в середину круга, Майя громко объявила:
  -- Это песня нашей молодости. Олег ее любил играть на аккордеоне, а мы все пели. И сейчас мы тоже не только станцуем, но и споем куплетик, да, Олежек?
   Скоро осень, за окнами август,
   От дождя потемнели кусты.
   И я знаю, что я тебе нравлюсь,
   Как когда-то мне нравился ты...
  
   Женя с удовольствием наблюдала за танцующими: не очень молодые мужчина и женщина легко двигались в такт мелодии, негромко, но очень лирично и слаженно выпевая под красивую лирическую мелодию простые и трогательные слова:
  
   Не напрасно тоска тебя гложет,
   Не напрасно ты грустен со мной,
   Видно, в августе сбыться не может,
   Что сбывается ранней весной...
  
   Замолчал саксофон. Олег поцеловал Майе руку. А она поцеловала его в щеку и серьезно сказала: "Заплакала бы, но боюсь, - тушь потечет".
   И в третий раз заиграл саксофон. Женя сразу узнала мелодию Поля Мориа и с любопытством ждала, кого на этот раз пригласит Олег. Он, рассуждая вслух, негромко произнес:
  -- Знаю, что это дизайнеры. У них вечно звучит оркестр Поля Мориа в комнате. Но их же двое. Как бы не ошибиться. Ладно, была не была. Выбираю Лену. Все-таки она начальница, скорее всего музыкальным парадом тоже командует она.
   Он не успел закончить фразу и тем более подойти к Лене, как она, радостно смеясь, уже сама подскочила к логически мыслящему шефу и потянула его танцевать.
   Ну, наконец-то. У Жени даже ладони вспотели от ожидания. Любимая мелодия в Мишином исполнении звучала просто божественно. Но вспомнит ли Олег? На этот раз он ничего вслух не говорил, а стоял, опустив голову, и внимательно слушал. С тем же серьезным выражением лица он обвел взглядом всех присутствующих, выдержал драматическую паузу и, улыбнувшись, подошел к Жене. Все, в том числе и Женя, зааплодировали. Танцуя, Олег тихонько спросил ее:
  -- Волновалась, что не вспомню?
  -- Очень.
  -- Дурочка моя. Мы же ее с тобой раза три прослушали, пока доехали. Я хорошо усвоил и запомнил твои музыкальные пристрастия. И теперь "Мой плот" Юрия Лозы - и моя самая любимая песня.
   С Оксаной Олег танцевал под "Крылья" В.Бутусова. И когда осталась одна Юля, она развела руками, мило улыбнулась и сказала:
  -- Я боялась, что вы не узнаете мою любимую мелодию - я ведь совсем недавно у вас работаю, поэтому мы решили меня оставить напоследок. Но можно, вы все равно со мной потанцуете, Олег Борисович?
   Она была так мила и непосредственна, что у Жени появилось желание подойти и погладить по ее пышной кудрявой головке. Представив реакцию присутствующих, она мысленно засмеялась и стала слушать красивую, но не знакомую ей мелодию. Юля сказала, что эта песня из репертуара Мадонны, и она ей очень нравится.
  -- Надо будет запомнить, - серьезно сказал Олег, - вдруг еще пригодится.
   А потом пили из красивых чашек кто чай, кто кофе с тортом "Зебра" и снова хвалили кулинарные таланты Елены Аркадьевны.
  -- Знаешь, это любимый торт моей Ани. Только у нас дома он называется "Домашний". И тоже традиционно печется на ее день рождения.
  -- А на твой что печется?
  -- А у меня нет особых пристрастий. Я так люблю все печеное, что меня радует любая домашняя выпечка.
  -- У меня мама хорошо печет. Так что один способ завоевать твою признательность у нас уже есть точно.
   Расходились поздно, предварительно перемыв всю посуду, сложив и убрав стол и вернув на место кульманы и компьютерные столы. В понедельник можно сразу приступать к работе.
  

ГЛАВА 3

  
   Перед завтраком Женя зашла к Ане в комнату и передала ей приглашение Олега.
  -- Это твой знакомый, а не мой. Для меня он случайный попутчик. Совместная поездка в Париж - совершенно недостаточный повод для приглашения на день рождения, - с этими словами Аня вышла из комнаты, всем свои видом показывая, что разговор закончен, а тема исчерпана.
   За завтраком Женю спросили родители, как она провела время вчера вечером, понравилось ли ей.
  -- Нет слов. У них такая непередаваемая обстановка на фирме - просто как одна семья. Олег даже шутя сказал, что после Саши - это второе его удачное детище.
   Родители слушали и вежливо улыбались, но Женя отчетливо поняла, что продолжать не следует - здесь это никому неинтересно. И спросили они только потому, что хорошо воспитаны, и вообще у них принято дома спрашивать друг у друга, как провели время накануне, если не были вместе. От грустных мыслей ее отвлек телефонный звонок, она хотела встать и взять трубку, но ее опередила Аня. Видимо, тяготилась разговором и поспешила прервать его, уйдя из кухни.
   Что-то долго она не идет. И, судя по тому, что из прихожей не раздавался ее оживленный голос, разговаривает она явно не со своими подружками. Тогда с кем же?
  -- Олег Борисович звонил. - Получила Женя ответ. - Приглашал меня.
  -- И что ты решила?
  -- Не знаю даже.
  -- А что ты ему ответила, что не знаешь, как тебе быть и чтобы он перезвонил попозже, а ты пока подумаешь?
   Станислав Андреевич хмыкнул, Ольга Петровна хранила молчание, Аня сделала вид, что не замечает иронии.
  -- Я поблагодарила и сказала, что у меня были другие планы на сегодня.
   А он сказал, что если это не слишком серьезно, то, может быть, я отменю или перенесу на другой день. А я сказала, что попробую перенести, но не уверена, что получится. Тогда он сказал, чтобы я постаралась, а тебе передала, что он заедет за нами в два часа.
   Говорилось все это монотонно, одной перечислительной интонацией.
   Женя поблагодарила за завтрак и стала убирать со стола. Ольга Петровна начала готовить обед. Станислав Андреевич, просматривая газету, дождался, когда Аня выйдет из кухни, и негромко сказал:
  -- Не обижайся на нее - маленькая она еще. Но думает, что большая.
  -- Я не обижаюсь, - тяжело вздохнув, сказала Женя. - Перед хорошим человеком неудобно - он ведь ни в чем не виноват.
   Помыв и вытерев последнюю чашку, Женя ушла к себе. Присела к столу, включила компьютер, вошла в Интернет: она ждала письма от Марины. Письмо было. Небольшое, но содержательное, как обычно пишет ее подруга. Среди других новостей была одна, очень обрадовавшая Женю: возможно, в начале октября, когда начнутся в Израиле традиционные осенние праздники, они смогут вырваться с Володей к ней в гости в Минск. Женя даже кулаки сжала: "Да, да, да!" Быстро набрала ответ и отправила. Пересела к зеркалу и посмотрела на свое отражение. Может, волосы остричь? Женя приподняла концы и покрутила головой - как это будет. Правда, Андрей любит длинные. Не любит - любил, - поправила она себя. Так что теперь уже не имеет значения, какой длины у нее будут волосы. "А мнение Олега тебе безразлично?" Вообще-то вопрос был риторический: ответ был известен - нет, не безразлично. "Надо будет спросить". Так ведь и на этот вопрос ты заранее знаешь ответ. Он скажет: "Делай так, как тебе больше нравится. А мне нравится все, что связано с тобой".
  -- Мама, как ты думаешь, - прервал ее мысли Анин голос, - что лучше надеть - брюки или платье?
  -- Платье, - не задумываясь, ответила Женя. - Ты решила идти?
  -- Да. Я надену голубой костюм.
  -- Да, хорошо. Он тебе очень идет.
  -- А ты что наденешь?
  -- Коричневое платье.
  -- А вчера в чем ты была?
  -- В зеленом костюме.
  -- Ну ладно, я пойду. Мне еще надо голову помыть.
   Женя снова повернулась к зеркалу - выражение лица у нее было озадаченное. Решение дочери и обрадовало, и удивило. Ладно, надо собираться.
   Ровно в два часа они выходили из подъезда, где их уже поджидал возле машины Олег.
  -- Поздравляю вас, Олег Борисович, с днем рождения.
  -- Спасибо, Анечка.
  -- Олег, нам нужно заехать за цветами для твоей мамы. Она какие любит?
  -- Георгины.
  -- Тогда - на базар, в магазинах георгин не бывает.
  -- На базар - так на базар.
  

ГЛАВА 4

  
   Выйдя из машины, Женя с удивлением огляделась:
  -- Оказывается, и такие дворы есть в Минске.
  -- Чтобы с фонтаном? Да, в старых дворах можно еще кое-что интересное увидеть. Фонтан, правда, воды не знал, скорее всего, со дня рождения, но все равно впечатляет. Нам направо.
   Вошли в дом, поднялись на последний, третий этаж, Олег открыл дверь и громко позвал: "Ма! Мы пришли". В прихожую вышла к ним невысокая полная женщина с густыми светлыми волосами, закрывающими уши, в очках, в шелковом легком платье, на которое был, видимо, надет сверху передник, который сейчас она поспешно снимала на ходу.
  -- Добрый день, с днем рождения сына поздравляем! - сказала негромко Женя, протягивая цветы.
  -- Здравствуйте, Женя! - проговорила она, протягивая правую руку. Несколько удивленная, Женя протянула и свою для рукопожатия, но Елена Аркадьевна, взяв ее за руку одной рукой, второй накрыла сверху и, держа так ее руку, с чувством продолжила:
  -- Наконец-то вы у нас! Очень-очень рада.
  -- Мама, у нас еще одна гостья - Женина дочка Аня. И разреши тебя представить: моя мама, Елена Аркадьевна.
   Отпустив Женину руку, Елена Аркадьевна устремила внимательный взгляд из-за очков на Аню:
  -- Хорошо, что вы все-таки к нам решили придти.
   Женя поняла, что в этом доме у сына нет секретов от матери.
  -- Проходите, пожалуйста, в комнату к Алику. А я пока цветы поставлю. Или лучше ты поставь, - сказала она, обращаясь к сыну.
   Гостьи вошли в большую квадратную комнату, сели рядышком на диван и огляделись. У окна - два компьютерных стола, в углу - большой музыкальный центр, вдоль стены напротив них - комбинированный шкаф светлого дерева и дальше - еще один диван, но уже угловой и перед ним - большой квадратный низкий стол. Пол не паркетный, но доски обработаны, как паркет: отциклеваны и покрыты лаком; посреди комнаты - красивый толстый ковер.
  -- Это я попросила, чтобы Алик привез вас пораньше, - доверительно произнесла Елена Аркадьевна, присаживаясь в кресло рядом, - познакомиться и поговорить не в суматохе. А вообще гости к четырем приглашены. - Елена Аркадьевна говорила и одновременно очень внимательно, даже пристально рассматривала Женю. - Знаете, я вас такой и представляла. А вот вашу Анечку - нет. Я когда услышала, что вас Женя зовут, у меня прямо внутри что-то екнуло: мою младшую сестренку так звали, только мы ее дома звали Генечка. Впрочем, это одно и то же.
  -- Да, мне Олег рассказывал.
  -- Он вам об этом рассказывал? - удивленно переспросила пожилая женщина.
  -- Да, и об этом, и о том, как вы спаслись из гетто. И об этих людях, которые вас приютили до конца войны.
  -- Да, святые были люди. Таких в Белоруссии немало. Я всю жизнь среди белорусов прожила, знаю, о чем говорю. Да и учительствовала больше тридцати лет. Если бы еще не пили так много...
   В комнату зашел Олег:
  -- Мама, я стол расставил. А где Саша?
  -- Вышел в магазин. Сейчас будет. И Ася скоро приедет: звонила перед самым вашим приходом, они уже выехали. - И, обращаясь к Жене, пояснила:
  -- Это дочка моя, хочет приехать пораньше, чтобы помочь. А она и так у меня вчера весь вечер провела, много помогла. А ведь у нее сегодня уроки с утра. Я ей говорила не спешить - уже ведь все сделали. "Нет, я приеду раньше" - упрямая, как все Симановичи.
  -- Ма, не ворчи и не пытайся нас очернить - ничего не получится. Женя уже поняла, что я очень хороший.
  -- Зато меня еще надо в этом убеждать, - вдруг раздался звонкий Анин голос.
   Если бы не раздавшийся хохот Олега, Женя готова была провалиться сквозь землю. Но все равно успела бросить укоризненный взгляд на дочку - та была по-прежнему безмятежна.
  -- Аня, вы мне сейчас Сашку моего напомнили: тот тоже любит правду-матку резать не в самых подходящих местах, - продолжая смеяться, сказал Олег, присаживаясь на компьютерное кресло. - Несколько лет назад у меня на дне рождения собрались мои бывшие однокурсники. Сидим, выпиваем, закусываем, тосты произносятся. Вдруг кто-то из гостей предлагает и Саше тост произнести. Он встает и говорит: "Я понимаю, что вам совершенно уже все равно, что я сейчас скажу. Вы уже и без тосяов вполне готовы пить, но такова традиция: питие без тостов - пьянка, а с тостами - мероприятие. Поэтому продолжим культурное мероприятие. И чтобы вас не задерживать, предлагаю выпить за папу". Хорошо, что уже все были основательно накачаны, а то обиды были бы непременно. А так даже посмеялись, решили, что это он шутит. А-а, вот и герой нашего рассказа.
   В комнату заглянул улыбающийся Саша:
  -- Приветствую всех. Я отнесу продукты на кухню и вернусь. Бабушка, пойди со мной, проверь и распишись в полученном.
   С трудом поднявшись из низкого кресла, Елена Аркадьевна пошла вслед за внуком.
   Женя встала и повернулась лицом к дивану, на котором сидела. Она еще, когда вошла, увидела на стене над ним портрет молодой женщины, но рассматривать его под пристальным взглядом Елены Аркадьевны ей показалось неудобным.
  -- Это Валя, - раздался за спиной негромкий голос Олега.
   Женя молча кивнула головой. Это был графический портрет задумчиво глядящей прямо на нее очень красивой молодой женщины с гладко зачесанными волосами, собранными в тяжелый узел.
  -- Красивая какая. - Женя покосилась на произнесшую эти слова дочку. Аня очень серьезно смотрела на портрет. - Говорю, красивая очень.
  -- Я расслышала. Я посмотрела на тебя не поэтому - просто хотела убедиться, что это не я произнесла эти слова: я точно также сказала, но про себя.
  -- Это ведь ты рисовал?
   Олег молча кивнул.
  -- На маму свою похожа. А Саша на них обеих.
  -- Ну, вот и я, - с этими словами в комнату зашел Саша. - И, обращаясь к Ане, приветливо спросил:
  -- Вы дочь Евгении Анатольевны? А я сын Олега Борисовича. И я сразу предлагаю перейти на "ты", не спрашивая разрешения у родителей. Согласна?
  -- Согласна, - улыбаясь, ответила Аня. - А представляться не будем?
  -- Не думаю, что ты не знаешь, как меня зовут. Но ты права - формальности должны быть соблюдены. Александр.
  -- Анна, - в тон ему ответила она.
   Родители с интересом наблюдали за этой сценой. Женя заметила, что дочка перестала быть зажатой и явно повеселела.
   В комнату зашла Елена Аркадьевна, принеся на подносике разрезанную большую дыню и тарелки.
  -- Давай, бабушка, я угощу, - подскочил к ней Саша и, взяв из ее рук поднос, подошел с ним к гостьям:
  -- Попробуйте. Я уже попробовал - качество гарантировано.
   За этим занятием их и застали новые гости: невысокая, очень спортивная женщина средних лет с темно-каштановой стрижкой и светло-серыми глазами и не на много ее выше, худой и очень похожий на мать, темноволосый парнишка.
  -- Вся семья в сборе, - беря инициативу на себя, сообщил Саша. - Это наша Ася и не менее наш Юра, мать и сын, тетя и брат, сестра и племянник, дочь и внук. - Больше никого за вами нет? - заглядывая за их спины, спросил он. - Ну, и то верно. Приведи вы еще кого-нибудь, и уже посадить было бы некуда.
   Благодаря Саше, его абсолютно простой и непринужденной манере общаться, обстановка в комнате сразу стала легкой и веселой. К Жене подошла Ася, села рядом и заговорила так, как будто они знакомы были вечно:
  -- Первый раз за день присела. В школе первые дни - сумасшедший дом. Журнал заполнить взяла домой. Тайком от начальства, конечно, - засмеялась она. - Но если не заполню в воскресенье, это растянется еще на неделю. А в вузе поспокойнее, конечно?
  -- Поспокойнее. Во всяком случае, классного журнала нет. Хотя если ты куратор, то специальную тетрадку своей группы надо вести, но все равно - это не журнал. И бояться не надо, что нерадивые ученики его куда-нибудь унесут и начнут подставлять оценки.
  -- О, я вижу, ты хорошо помнишь школьные годы.
   Обращение на "ты" было таким простым и естественным, что Женя даже не сразу это заметила. А, заметив, порадовалась, что этот процесс прошел так легко. Вообще Жене всегда было непросто сходиться с людьми, а еще труднее - обращаться на "ты". И преподавание в вузе тоже не способствовало простоте отношений.
  -- Ты в Минске училась?
  -- В Москве.
  -- Я имела в виду - в школе.
  -- И в школе, и в университете.
  -- Так ты вообще москвичка? А чего в Минск переехала?
  -- Свекор мой из этих мест, он нас всех и потянул: ему очень хотелось вернуться. А Москву он никогда не любил.
  -- А ты?
  -- Любила ли я Москву? Думаю, да. Но семью больше, поэтому поехала не задумываясь.
  -- Не жалеешь?
  -- О переезде нет.
   Их беседа была прервана звонком в дверь. Открывать пошел Олег, а когда там зазвучали приветствия и поздравления, подкрепляемые поцелуями, к ним вышли Елена Аркадьевна и Саша. Через несколько минут вошла семья Мельниковых. Женя в очередной раз отметила элегантность Наташи, презентабельность Геннадия и утонченное очарование их дочери.
   Всех пригласили к столу, который был накрыт в комнате напротив, такой же большой и квадратной, как и та, в которой они сидели. Но если в первой все было достаточно просто и функционально, то столовая была обставлена дорого и красиво: кожаные диваны и кресла, темного матового дерева сервант и подсервантник, большой овальный стол и в углу - огромный телевизор "Филипс", почти домашний кинотеатр. Женю посадили между Олегом и Асей, Аню - между Сашей и Юрой. Саша сидел между двумя девушками и успевал ухаживать за обеими, не забывая при этом и о себе. Проследив за взглядом Жени, Ася негромко ей сказала:
  -- Я очень его люблю. Иногда кажется, что больше, чем своего. Впрочем, он и есть мне как сын: пока замуж не вышла, жили все вместе, его часто на меня оставляли. А когда Олег один остался, брала Сашу с нами, куда бы мы ни ехали. Он чудный мальчик.
   Застолье протекало весело, в основном благодаря Геннадию и Саше. Они перебрасывались шутками и остротами, как мячиком пинг-понга: подача - отбил, теперь подача другого - опять отбил. Олег почти не участвовал в этом турнире острословов. А поймав на себе Женин вопросительный взгляд, пояснил:
  -- У нас роли давно распределены. И я могу расслабиться и получить удовольствие. Что я и делаю. А ты как?
  -- Все хорошо. Мне очень у вас нравится. И мама у тебя такая милая и весе-лая...
  -- Сашка воспитал - его школа.
   Когда Олега стали просить сыграть на аккордеоне, Саша тут же отреагировал:
  -- За столом играют только на баяне или на гармошке. Хотите слушать аккордеон - идемте в нашу комнату. Оказалось, что в этой семье аккордеон - семейный инструмент: кроме Олега, на нем умели играть Ася и Саша. Все по очереди и выдали несколько музыкальных номеров.
  -- Ася, ты, наверное, и рисуешь тоже? - спросила Женя, когда та подошла к ней.
  -- Рисую, - рассмеялась она, - а как ты догадалась?
  -- Как-то у вас очень равномерно распределены в семье таланты, никто не оказался обделенным.
  -- Только мой Юрка, - снова засмеялась Ася, - у него один талант - доброта.
  -- Дорогого стоит.
  -- Да, это так. А вообще я как-то особенно никогда об этом не задумывалась - о наших, как ты сказала, талантах. Альку учили музыке, остался аккордеон - стала учиться я, потом Саша. Алька рисовал, я рядом крутилась - вроде даже стало что-то получаться. Но специально этим не занималась: очень спортом увлеклась. Я кандидат в мастера по большому теннису, в институте больше на сборы ездила, чем училась. Диплом получила в перерыве между двумя турнирами.
  -- Ты преподаешь физкультуру?
  -- Похоже, да? - легко рассмеялась Ася. - Наверное, это было бы логично. Но нет, я преподаю историю. И люблю свой предмет. И даже считаюсь неплохим учителем.
  -- Саша, кажется, тоже играет в большой теннис?
  -- Да, и в теннис, и в шахматы. Ты сейчас будешь смеяться, но в шахматах у меня тоже разряд есть. Научил брат, а сам бросил. А я долго занималась. Потом и Сашу приучила, он даже ходил несколько лет в шахматно-шашечную школу. Юра тоже неплохо играет. Но не так, как брат.
   К ним подошел улыбающийся Олег:
  -- Не помешаю?
  -- Нет, конечно. Я рассказываю Жене, какие мы все необыкновенные и талантливые.
  -- Ну, мы тут так все старались, а оказывается, тебе все равно надо было рассказать. Показать недостаточно?
  -- Достаточно, - рассмеялась Женя. - Потому и стала расспрашивать Асю, чем вы еще богаты, чтобы несильно удивляться, а главное - быть готовой ко всяким сюрпризам и открытиям. Рядом с вами начинаешь свою обыкновенность ощущать.
   Очень серьезно глядя на нее, Олег несколько секунд помолчал, а потом сказал:
  -- Если красивая, умная, интеллигентная женщина - это не талант, то, значит, я так ничего и не понял к своим пятидесяти годам.
   Смущенная похвалой да еще высказанной не наедине, Женя попыталась спрятаться за шуткой:
  -- За что кукушка хвалит петуха?
  -- Ладно, ребята, кончайте, - весело прервала их Ася. - Вы оба можете участвовать в конкурсе "Алло, мы ищем таланты!". И на этом дискуссию закончим. Я пойду, помогу маме накрыть "сладкий" стол.
  -- Женя, я хочу продолжить эту тему, чтобы больше к ней не возвращаться. Я давно заметил, что ты себя недооцениваешь. Я совершенно серьезно тебе говорю, что считаю тебя богато одаренной, уж не знаю, кем там - твоими родителями или природой. Говорят, что не бывает женщин умных и красивых одновре-менно. С этим можно и не согласиться: такие экземпляры не часто, но встречаются. Но если еще и с хорошим характером, то точно - таких чудес не бывает. А ты именно такое чудо. Я тебя очень люблю, и мне безумно повезло.
  -- Кажется, мне тоже, - серьезно сказала она.
  

ГЛАВА 5

  
  -- Мамуль, ты еще не спишь?
  -- Заходи, Анюта.
   В комнату зашла дочка, переодетая в пижаму. Легла рядом, прижалась.
  -- Ты не умираешь спать? Хочется поболтать.
  -- Давай поболтаем.
  -- Мама, а Олег - он что, еврей?
  -- Еврей.
  -- И Саша тоже?
  -- Конечно.
  -- Не похожи. У них только Ася с Юрой похожи, и то не очень.
  -- А ты много евреев видела в своей жизни?
  -- Видела, наверное, немало, но особенно не задумывалась, кто этот человек по национальности.
  -- А почему сейчас задумалась?
  -- Ну, как тебе сказать...
  -- Ну, так и скажи.
  -- Они же вроде нам не чужие (при этих словах у Жени замерло сердце). И, скорее всего, станут еще ближе... А у нас ведь нет евреев в роду.
  -- А тебя это волнует?
  -- Если ты имеешь в виду, что это мне не нравится, то нет. Просто необычно. К тому же я думала, что все евреи уехали, как твоя Марина.
  -- Ты права, уехали очень многие - можно сказать, подавляющее большинство. Но не все. Вот, например, Лева, Анин муж, не уехал, хотя и была возможность уехать в Германию. Но он сказал, что именно в Германию и не уедет: еврей в Германии, принимающий их помощь, - это нонсенс. У них в роду почти все погибли во время войны.
  -- А дядя Лева - тоже еврей!?
   Женя приподнялась на локте и, улыбаясь, посмотрела на дочь:
  -- Ты и этого не знала?
  -- Нет. Значит, и их Женя - тоже?
  -- У нас она еврейка, но по их законам национальность определяется по матери. Так что нашей Жене не очень повезло. Здесь Женя Райская - еврейка, а для Израиля она русская.
   Полежав молча, Аня снова заговорила:
  -- Ма, а в каком гетто погибла маленькая сестренка Елены Аркадьевны?
  -- И не только сестренка, а и родители тоже. Это в Воложине было. А ее со старшим братом спас его друг и переправил к родствен-никам в де-ревню.
   Не дождавшись никакой реакции, Женя тихонько спросила: "Ты спишь?"
  -- Нет, разве после такого заснешь. Просто думаю.
  -- О жизни такой непростой? - засмеялась Женя.
  -- Да. Я ведь, в общем-то, ничего об этом не знаю. Все мои познания о евреях из спектакля "Поминальная молитва". Оттуда я узнала о черте оседлости, о погромах; и то, что Тевье так переживал, когда его дочка вышла замуж за русского, мне было не очень понятно. А почему он так переживал?
  -- Евреи - очень древний народ. Через тысячелетия, через погромы, гетто, Холокост - так называют уничтожение шести миллионов евреев в годы Второй мировой войны, они сумели сохранить себя благодаря религии и замкнутому образу жизни. Я имею в виду - не поддались ассимиляции, хотя вся политика и царской России, и Советского Союза сводилась в отношении евреев именно к этому: чтобы они растворились в том народе, среди которого живут. И браки на иноверцах - из той же области.
  -- Ма, а откуда ты все это знаешь?
  -- Марина много рассказывала, точнее - ее мама. Она из семьи московского раввина. Когда я у них уже совсем прижилась и своей стала, - тихо засмеялась Женя, - мы о многом разговаривали. Я была такой же дикой, как и ты, в этом вопросе - вообще ничего не знала. Вот меня немножко и просветили. Анна Казимировна просветила нас с Аней о репрессиях в тридцатые годы. Мы как раз школу заканчивали. Посадила нас как-то и говорит: "Аттестат зрелости скоро получаете, но ведь не только половой. Нужно еще что-то знать помимо того, что вам официально в голову вбивают. Уйдут такие как я - и некому будет рассказать вам правду. А она такая, что вы еще и верить откажетесь". И рассказала. Мы с Аней заснуть не могли - я как раз у них тогда ночевала. И потом еще сколько раз мне это снилось. Ужас!
   Опять помолчали.
  -- Мамуля, а эта Лера, что была в гостях, - она что, Сашина девушка?
  -- Нет, просто они знакомы с самого рождения, дружат. Хотя ее мама очень бы хотела, чтобы это было так. Она и не скрывает, что хотела бы видеть Сашу своим зятем. И я ее понимаю.
  -- Я тоже.
  -- Да? - Женя снова посмотрела на лежащую рядом дочку. - Он тебе понравился?
  -- Очень.
   От такого бесхитростного ответа у Жени сжалось сердце.
  -- Да, непростая ситуация. Но ничего, прорвемся. Может, останешься у меня спать?
  -- Можно? Ой, здорово, так не хотелось уходить к себе. Я буду тихонько лежать - не бойся.
  -- Этим меня уже трудно испугать. Спи, спокойной ночи.
  -- Спокойной ночи, мамочка.
  

ГЛАВА 6

  
  
  -- Евгения Анатольевна, у вас много седых волос - надо покраситься, - сказала парикмахер Катя, расчесывая ей волосы перед стрижкой. Не хотите краситься? Можно воспользоваться красящим бальзамом, ваш цвет - "золотой орех". Купите обязательно: скоро полголовы седой будет.
  -- Да, Катя, я сделаю.
   Женя слушала в пол-уха и отвечала механически. Она сейчас была далеко и от Кати, и от парикмахерской, в которую ходит уже восьмой год, и даже от Минска. Она была на даче у Олега, куда они ездили с ним в последние выходные.
   Дачный массив от тракторного завода, застроенный еще в пятидесятые годы, не поражал воображения ни красотой домов, ни размерами участков. Тем более приятно удивил маленький, но совершенно очаровательный домик Олега, обшитый светлой отшлифованной вагонкой, с высокой треугольной крышей - настоящий теремок. Участок просторный, с ухоженным зеленым газоном и фруктовыми деревьями. Никаких грядок, что очень удивило Женю.
  -- Удивляешься отсутствию парников? До недавнего времени были: у нас мама - большая любительница оказалась сельского труда. Но когда увидели, что ей тяжело стало этим заниматься, уговорили отказаться от огорода, сбора и обработки урожая. Засадили травой, купили газонокосилку - теперь никаких хлопот, одно удовольствие: вернулись к первоначальному понятию слова "дача".
  -- Дом ты переделывал? Не может быть, чтобы так раньше строили.
  -- Ты права: раньше так не строили. Сейчас тоже так не строят, но по другой причине. У современных домовладельцев баня таких размеров, как у меня дом. В какой-то степени людей наших, вырвавшихся из нищеты, коммуналок и хрущевок понять можно: теперь им хочется простора, больших помещений - поэтому снимаются даже несущие конструкции. Да-да, не смейся, есть и такие случаи. А мне нравится все небольшое, уютное, ни на что не похожее. Ну, проходи.
   Дом и внутри был очень симпатичен и оригинален: на первом этаже маленькая гостиная с камином и еще одна комната с кухней, на втором этаже - две кукольные спаленки. В одну из них они зашли и задержались... Вышли только два раза, чтобы спуститься вниз и поесть.
   Любовь в сорок лет выглядит не так, как в двадцать: нет уже ни той страсти, ни той энергии. Но зато есть другое: чувственность и желание дарить другому радость. Вот этим они и занимались в течение полутора суток - дарили друг другу радость.
  -- Феном укладывать?
  -- Что?
  -- Феном укладывать?
  -- А, да-да, конечно. У меня завтра день рождения, круглая дата - надо соответствовать.
  -- Сколько - тридцать?
  -- Катя, не подлизывайся, - засмеялась Женя, - на чаевых это все равно не отразится. И уже серьезно добавила:
  -- Тридцать было бы, конечно, лучше, но уже сорок.
  -- Классно выглядите как на сорок.
  -- Ты, видимо, считаешь, если сорок, то это уже старуха?
   Катя ничего не ответила, но, судя по выражению ее лица, она именно так и думала.
   Женя ехала домой в трамвае и думала о том, что нужно будет завтра принести на кафедру торт и шампанское. Удобнее было бы это сделать в среду, после заседания кафедры, когда все преподаватели будут на месте. Но поздравлять ее будут наверняка завтра - значит, и "проставляться" придется завтра.
   Квартира встретила ее тишиной. Странно, уже ведь поздно. Женя позвала, но никто не отозвался. Она прошла на кухню - никого. Заглянула к Ане - все трое сидели там, в комнате, погруженной в темноту.
  -- Почему сидите в темноте?
  -- Не включай!
   Но было уже поздно - яркий свет залил комнату. Что это? Заплаканная Аня, расстроенные родители.
  -- Что случилось?
   Ей навстречу встал Станислав Андреевич, протянул руки, у Жени все внутри оборвалось.
  -- Женя, ты сядь.
  -- Я не хочу садиться. Что, наконец, случилось? - чуть не закричала она. - И не говорите мне, чтобы я не волновалась.
   Тяжело вздохнув, Станислав Андреевич глухо сказал:
  -- Олег попал в аварию.
  -- Олег-попал-в-аварию. Олег-попал-в-аварию. Н-е-е-ет!
  

ГЛАВА 7

  
  -- Мама! Мама! - Он жив. Он в реанимации, но жив.
   Женя продолжала сидеть, закрывая ладонью рот, как будто боялась, что оттуда снова вылетит нечеловеческий крик. И постепенно до ее сознания дошли Анины слова: "Он жив".
  -- Как вы узнали?
  -- Саша позвонил полчаса назад уже оттуда, из больницы скорой помощи.
   Женя встала:
  -- - Я еду туда.
  -- Я отвезу тебя, - тотчас отозвался свекор. Видимо, этот вариант развития событий обсуждался до ее прихода.
  -- И я с вами, - это уже Аня.
   Через несколько минут они уже ехали в сторону Курасовщины.
   Сашу, Елену Аркадьевну и Асю с Юрой они застали перед закрытой дверью с надписью "Реанимационное отделение". Увидев их, жавшихся друг к другу, объединенных общей бедой, Женя чуть не расплакалась, но, подходя ближе, взяла себя в руки.
   Увидев ее, Саша встал со стула:
  -- К нему не пускают.
  -- Да, в реанимацию никогда не пускают. Саша, вы с врачом виделись?
  -- Коротко. Состояние критическое: черепно-мозговая травма, сломанные ребра и самое тяжелое - это ноги. - Саша издал то ли вздох, то ли всхлип. - Речь идет об ампутации.
  -- Боже!
  -- Сейчас приедут дядя Гена с тетей Наташей, у нее тут завотделением - бывший клиент.
   "Да, она же адвокат", - вспомнила Женя.
  -- Саша, а как это произошло?
  -- В него врезался на огромной скорости пьяный пацан, взял у папаши "Джип" покататься. Без спроса. - И, помолчав, добавил:
  -- Сейчас в морге.
   Женя закусила губу и прикрыла на мгновение глаза: "Пьянство, пьянство, опять пьянство... Нет от него спасения".
   По пустому гулкому коридору раздался быстрый стук женских каблучков. Все одновременно повернули головы на этот звук. К ним приближались Мельниковы. Куда подевалась барственная импозантность Геннадия и строгая элегантность Наташи? Это были немолодые, насмерть перепуганные люди с бледными от волнения лицами. Наташа прошла к Елене Аркадьевне, Геннадий остановился рядом с ними.
  -- Наташа звонила ему, обещал приехать. Мы предложили заехать за ним - он отказался, сказал, что быстрее сам доберется. А, вот и он.
   По коридору стремительно шел высокий мужчина, надевая на ходу халат врача. На приветствие ответил кивком головы, что-то бросил на ходу Наташе и также стремительно открыл дверь отделения и исчез за ней.
   Женя в изнеможении опустилась на твердую скамейку, обтянутую кожзаменителем, и прижалась спиной к холодной стене. Саша и Гена сели рядом. В коридоре установилась гнетущая тишина, изредка прерываемая судорожными всхлипами Елены Аркадьевны.
   Прервал это невыносимое ожидание тот же врач, появившийся из-за двери реанимации. Подошел к вставшей ему навстречу Наташе, что-то негромко сказал и пошел вперед. Та, обращаясь одновременно ко всем, но, глядя на Сашу, объявила:
  -- Александр Васильевич просит пройти к нему в кабинет для беседы. Идемте, я знаю, где это.
   На дверях, в которые они должны были войти, висела табличка: "Заведующий кардиологическим отделением Петрович А.В."
   Доктор уже снял халат и сидел за своим столом, устало положив на него большие ладони.
  -- Присаживайтесь, где найдете место. Ничего не вызывает опасности, кроме ног, - начал он без всякого вступления и слов утешения. - Сломана шейка правого бедра, на левой - множество тяжелейших переломов. Если ее удастся спасти, предстоит сшивать по кусочкам. И самое главное: у нас операции такой степени сложности не делают. Не потому, что не умеют, а потому, что нет необходимой техники и оборудования. Даже с правой ногой, с которой дела обстоят лучше, будут потом проблемы: у нас нет специальных штырей, которые вставляют при операции на шейке бедра.
   При этих словах Женя вспомнила пожилую преподавательницу с кафедры иностранного, которая лет десять назад во время гололедицы сломала эту самую пресловутую шейку бедра. Год она после этого не работала, а теперь ходит зимой только с палочкой. Хромота осталась навсегда.
  -- Нет искусственных суставов хорошего качества, которые понадобятся, если удастся сохранить левую ногу.
  -- Александр Васильевич, в каких странах делают такие операции? - спросила Женя.
  -- Да, я тоже хотел об этом спросить, - подтвердил Геннадий.
  -- Я знаю точно про Чехию, там под Прагой есть классная ортопедическая клиника. А в других странах... Ну, это все можно будет уточнить.
   Прощаясь, доктор протянул Наташе какой-то листок, вынутый им из коробочки на столе. Когда все вышли из кабинета и стали рассматривать этот листок в руках Наташи, оказалось, что это список телефонов реанимационного отделения со всеми именами-отчествами и фамилиями рабо-таю-щих там врачей.
   Женя шла, погруженная в мысли, поддерживаемая под руку Аней. Она совсем забыла, что дочка была здесь, за все время она не проронила ни слова. И сейчас шла молча, опустив голову.
   Во дворе клиники они остановились, поджидая остальных. Станислав Андреевич сразу закурил трубку. Нервно щелкнув золотистой зажигалкой, закурила Наташа. "Оказывается, она курит" - пронеслось в Жениной голове. Гена укоризненно посмотрел на жену, но ничего не сказал. "Иногда можно позавидовать курящим..." - почему-то подумалось Жене. Вышла Елена Аркадьевна, поддерживаемая дочкой и внуком. Шла медленно, тяжело переставляя ноги. Саши все не было. Наконец, показался и он.
  -- Подходил снова к реанимации. Новостей нет.
  -- Ну, что ж, сейчас отсутствие новостей - самая хорошая новость, - озвучил общее мнение Геннадий.
   Прежде чем сесть в их маленький "фольксваген", Женя подошла к матери Олега:
   - Елена Аркадьевна, дорогая, не убивайтесь так: вам еще понадобится много сил впереди. Мы поставим Олега на ноги. В прямом и переносном смысле. Главное - он жив и будет жить. Все остальное в наших руках и зависит от нашей энергии. Ее нам не занимать. Как и желания. Вон нас сколько у вас и Олега. Что же мы, совсем беспомощные?
   Жалко всхлипнув и прижав ко рту и носу платочек, Елена Аркадьевна смотрела на Женю такими умоляющими глазами, в которых заплескалась надежда, что у Жени сжалось сердце. Она обняла безвольно опущенные плечи, поцеловала мягкую старческую щеку и твердо, как могла, повторила: "Главное - он жив!".
   Ведя машину, собранный и как всегда внешне спокойный свекор, глядя в водительское зеркало на Женю, спросил:
  -- Что будем предпринимать в первую очередь?
  -- Сейчас буду звонить в Москву и в Израиль. Пусть узнают о возможности операции.
  -- Поздновато, уже первый час. В Москве - второй.
  -- Да, вы правы. В Москву позвоню завтра с утра, чтобы застать их перед уходом на работу, а Маринке - сегодня, они поздно ложатся.
  -- Стратегия правильная, - одобрил Стас.
   Свернувшаяся рядом калачиком Аня громким шепотом произнесла:
  -- Бедный Саша, бедная Елена Аркадьевна. Так их всех жалко.
  -- А Олега меньше?
   Аня приподняла голову и укоризненно посмотрела на мать:
  -- Я же его не видела, могу только представить. А они у меня перед глазами стоят. И не надо так говорить и цепляться к словам, я никого не хотела обидеть. И Олега Борисовича мне, конечно, жалко. И что такое слово "жалко" по отношению к тому, что с ним произошло? Им же ничего нельзя выразить. Жалко, что магазин рано закрыли - не успела хлеб купить. Вот это жалко. А тут... Тут все слова бессильны. Но ты же не оставишь его, правда, мама?
   Женя внимательно посмотрела на дочь: голубые глаза смотрят выжидающе и строго.
  -- Ни при каких обстоятельствах, - твердо сказала Женя и почувствовала, как ее пальцы сжали тонкие, холодные дочкины пальчики.
  

ГЛАВА 8

  
   Женя не могла заснуть почти всю ночь. Уже светало, когда ей это, наконец, удалось. Поэтому когда раздался телефонный звонок, ей показалось, что она спала от силы минут десять.
  -- Алло.
  -- Женечка, доброе утро. Извини, что так рано, но я решила позвонить перед работой...
  -- Анечка, как хорошо, что ты мне позвонила, - не дала ей договорить Женя. - А как ты догадалась, что мне надо с тобой поговорить?
  -- Вообще-то сегодня твой день рождения, и я звоню именно по этому поводу. Я тебя поздравляю, дорогая моя, и желаю всех благ. Алло!
   Алло!
  -- Да, я слышу тебя. Спасибо большое.
  -- Женя, случилось что-то?
  -- Случилось. Я собиралась тебе звонить, но заснула только под утро и проспала бы. Тут еще этот час разницы. Аня...
  -- Женечка, я слушаю. Что сегодня за связь!
  -- Это не связь, это я... Дело в том, что... - Жене удалось изложить суть дела максимум за три минуты.
  -- Понятно. Я все передам Леве, а он в свою очередь сделает все от него зависящее. - И после паузы: - Женечка, это ужасно, то, что произошло. Но он жив. И это главное. Будем бороться. Я убегаю, вечером позвоню. Держись, дорогая, целую тебя. Бабушка собиралась тебе попозже позвонить.
   День прошел, как в угаре: звонки, поздравления, необходимость отвечать на них. Она сама сделала только один звонок - в больницу. "Состояние тяжелое, но стабильное", - получила она ответ на свой вопрос. В институте - две пары практических занятий и снова поздравления. Домой Женя добралась только к семи часам. В перерыве между парами она созвонилась с Сашей. Голос у него был уставший. Обменявшись информацией, договорились, что встретятся часов в восемь вечера у нее дома.
  -- Проходите, Саша. Сейчас будем ужинать.
  -- Спасибо, я не хочу.
  -- На вас лица нет, а впереди еще много всего - нужны силы. Так что не спорьте - проходите сразу на кухню.
  -- А, чуть не забыл. Это вам от нас с папой подарок ко дню рождения.
   Уже взяв глянцевую коробочку в руки, Женя по яркому рисунку на ней поняла, что внутри. Как бы она обрадовалась такому подарку при других обстоятельствах. Она даже самой себе не признавалась, как она мечтает об этой игрушке для взрослых: что толку мечтать, когда знаешь, что вещь тебе не доступна. И вот она у нее в руках, а радости нет.
  -- Спасибо большое. Я так хотела сотовый телефон. Все владельцы вызывали у меня зависть, в том числе и ваш папа.
  -- Евгения Анатольевна, не называйте меня на "вы", пожалуйста. Это "вы" держит дистанцию и не дает по-настоящему сблизиться. Мне все время кажется, что вы хотите держать меня на расстоянии.
  -- Что вы, Саша. То есть ты. Это просто вузовская привычка. Конечно, я с радостью буду говорить "ты", но если это не сразу получится - будьте снисходительны. Но я буду стараться. И раз так, то зовите меня Женя. Я хотела сказать - зови. Хорошо?
  -- Хорошо, с удовольствием. А насчет телефона - папа давно его вам купил, он знал, что вы его хотите. Но сказал, что оставит как подарок на день рождения - тогда вы не сможете уже отказаться. И еще: он зарегистрирован и оплачен на три месяца вперед. В коробочке все документы и ваш номер.
   За ужином Женя рассказала, чего она ждет от телефонных разговоров с Израилем и Москвой.
   Первой откликнулась Москва. Аня сказала, что в субботу в Минск прилетит Лева и привезет с собой профессора-ортопеда для консультации и принятия решений.
  -- Саша, пусть Наташа поговорит с Александром Васильевичем, чтобы московским врачам разрешили пройти в отделение и осмотреть папу.
  -- Я думаю, что не будет затруднений, раз они сами понимают, что не могут справиться.
  -- Я тоже так думаю, но все же нам нужно официальное разрешение, чтобы не было никаких осложнений.
  -- Хорошо, конечно.
   Ну, наконец-то звонок от Марины.
   Женя слушала подругу молча, лишь изредка вставляя "да-да" или "я понимаю".
  -- Спасибо, Мариночка, огромное спасибо. Я жду вас. Да какое "не до вас". Мне только легче с вами будет. И не только мне. Все, ровно через неделю увидимся. Целую. Привет Володе. Все передам.
  -- Ну, что? - нетерпеливо поторопил ее Саша.
  -- Такие операции там делаются. Давно и успешно. Но! Это будет стоить огромных денег. Не только операция, а их будет не одна. Но и анализы, и каждый день, проведенный в больнице, и реабилитационный период под руководством физиотерапевтов.
  -- Сколько?
  -- Примерно...
  -- Сколько-сколько? - переспросил ошеломленный Саша.
   Женя повторила космическую сумму.
  -- Но есть еще один вариант, его подсказала Марина: оформить гражданство израильское здесь, в посольстве, и документы на ПМЖ. Тогда все лечение будет бесплатное.
  -- Интересно, - задумчиво произнес Саша. - Но, помолчав, покачал головой: - Ничего не получится: папа не захочет, пока его семья здесь, вы здесь, его фирма. А уж сколько времени займет эпопея с налоговой инспекцией - вообще страшно подумать. Этого времени у нас нет.
   А что у нас есть? - Саша достал ручку и записную книжку и стал быстро записывать. Перечень оказался коротким. Когда он придвинул его Жене, она прочла: "моя машина, наша дача, папин валютный счет". Рядом с каждым пунктом - цифра со знаком "примерно", но около последней строчки стояли не цифры, а вопросительный знак.
  -- Что он означает? - поинтересовалась Женя.
  -- Это деньги, которые папа собирался потратить на покупку квартиры для вас с ним.
  -- Так какие могут быть сомнения? Будет здоровье - заработает еще на квартиру...
  -- На такую, как он хочет, еще раз заработать будет непросто.
  -- Даже слышать не хочу, если мое мнение здесь учитывается. Саша, ты же понимаешь, что сейчас поставлено на карту?
  -- Я-то понимаю, а вот папа...
  -- А что папа? Он же не маленький: на карту поставлено быть ему инвалидом или полноценным человеком, пусть даже и хромающим. Так что приписывай и эту цифру. Ты ее знаешь?
  -- Конечно.
   Выводя очередные цифры, Саша сожалеюще произнес:
  -- Жаль, что папина машина восстановлению не подлежит. Она гораздо дороже моей. Вот что получается, - снова подвинул он к Жене записную книжку.
  -- Чуть больше половины...
  -- Да. Или чуть меньше. Вам же не точную цифру по телефону назвали.
  -- Ладно. Деньги - это всего лишь деньги. Будем доставать.
  

ГЛАВА 9

  
   Женя бодрилась и хорохорилась перед Сашей, но где достать недостающую сумму, она не представляла. Закрыв за ним дверь, она прошла к себе в комнату и достала шкатулочку с украшениями. Перебирая эти скромные золотые колечки и сережки, она вспоминала тех, кто дарил ей их: вот это плоское колечко с алмазной гранью - подарок родителей к окончанию школы, а вот эти сережки с маленькими жемчужинками и такое же колечко - подарок Андрея к рождению Анечки. Это дорогие вещи, но только для нее и только как память. Они перейдут к Ане, а от нее - к внучке, если судьбе будет угодно, чтобы она была. Но ювелирной ценности эти вещи не имеют. Как только она это подумала, сразу вспомнила о действительно ценной вещи, которая у нее есть. И она даже знает человека, который не только захочет ее купить у нее, но и будет в состоянии это сделать.
   Хлопнула входная дверь, и раздался Анин голос:
  -- Мамочка, ты дома?
   Дверь в комнату распахнулась, на пороге стояла Аня с букетом розовых гербер.
  -- Это в дополнение к утреннему поздравлению и подарку, - сказала она, протягивая цветы.
  -- Спасибо, родная.
   Женя взяла цветы, поцеловала дочку.
  -- А где бабушка с дедушкой?
  -- У себя в комнате. У меня был Саша, мы ужинали. Они не выходили, сказали, что поели.
  -- А о чем вы говорили с Сашей?
  -- Где взять денег на операцию в Израиле.
  -- Тетя Марина что-то узнала?
  -- Да. Но нужны большие деньги, очень большие.
  -- Сколько?
   Когда Женя назвала примерную сумму, Аня охнула:
  -- Ничего себе. Где же можно взять такую сумму?
   Женя ничего не успела ответить - раздался голос Ольги Петровны:
  -- Анечка пришла?
  -- Да, бабушка.
  -- А о какой сумме идет речь? И в связи с чем?
  -- Марина звонила, она консультировалась по поводу операции для Олега. Делают, и успешно, но стоит очень больших денег. Саша прикинул, что у них есть - это примерно полсуммы.
  -- А сама сумма какая?
  -- Бабушка, ты только не упади, - сказала Аня и назвала цифру.
  -- Пожалуй, я, действительно, сяду.
   Все трое помолчали. Ольга Петровна встала:
  -- Уже поздно, я пойду спать. Спокойной ночи.
  

ГЛАВА 10

  
   Женя посмотрела на часы: оставалось еще полчаса до заседания кафедры. Может, Жанна свободна и она успеет с ней поговорить?
  -- Жанна Георгиевна, вы можете уделить мне десять минут?
  -- Заходите, Женя.
  -- Жанна Георгиевна, мне очень нужны деньги. Не хотели бы вы приобрести вот этот набор - он же вам очень нравился.
   Женя протянула черный бархатный футляр. Заведующая взяла его в руки, открыла, и выражение недоумения сменилось изумлением:
  -- Женя, что у вас случилось? Понимаю, что очень серьезное, раз вы решились это чудо продать.
  -- Близкому для меня человеку нужна операция за границей, она очень дорогая.
  -- А что с ним случилось?
  -- Попал в автокатастрофу. Чудом остался жив, но ноги очень пострадали. Стоит вопрос об ампутации.
  -- Даже так?
  -- Да.
  -- Кто виновен в аварии?
  -- Не он.
  -- Тогда надо через суд получить от виновника компенсацию.
  -- Не от кого получать. Он погиб на месте.
  -- Да, дела-а...Женя, я с удовольствием куплю у вас этот эксклюзив, но неужели вы думаете таким вот образом, продавая свои украшения, собрать нужную сумму?
  -- Что вы, Жанна Георгиевна, я не настолько наивна. Но лично у меня ничего больше нет. А мне тоже хочется внести свою лепту.
  -- Вы свою лепту внесете, ухаживая за ним после операции. Вы об этом думали?
  -- Так далеко мои мечты не распространялись.
  -- Ну, хорошо. Сколько вы хотите за это? - постучала Жанна пальцем по футляру
  -- Я понятия не имею. Это ручная работа: муж моей подруги, ювелир, сделал мне это и подарил, когда я гостила у них в Израиле.
  -- ВОТ ДАЖЕ КАК. Ну, хорошо. У меня есть с кем проконсультироваться. Вы пока заберите, я потом позвоню этому человеку, и мы с вами к нему подъедем.
  -- Спасибо, Жанна Георгиевна.
  -- Не за что. Это вам спасибо, что подумали именно обо мне, когда решили продавать эту красоту.
   Женя вышла из кабинета, думая о том, что у нее выбора не было: никто из ее окружения не смог бы купить эти украшения: просто денег таких нет.
   Женя после работы съездила в больницу, но ничего нового ей не сказали, а к Олегу по-прежнему не пускали, потому что он лежал в реанимации. Вернулась Женя затемно, дома была одна Аня, слушающая какой-то французский текст через наушники.
  -- Ты одна?
  -- Бабушка с дедушкой уехали в Новогрудок.
  -- Разве они собирались?
  -- Не знаю, по-моему, нет.
  -- По-моему, тоже. А когда вернутся?
  -- Сказали, что завтра, чтобы не ехать в темноте.
  

ГЛАВА 11

  
   В четверг с утра Женя дома: занятия в 13-45. Она заканчивала уборку квартиры, когда приехали свекры. Ольга Петровна внесла большой сверток, перевязанный бечевкой, Станислав Андреевич - оттягивающую руку сумку. То и другое сразу отнесли в гостиную, и она услышала, как Стас сразу стал кому-то звонить:
  -- Константин Сергеевич, я привез все, как мы договаривались. Можете подходить.
  -- Леля, он приедет через полчаса. Не удивлюсь, что не спал всю ночь, предвкушая радость приобретения.
  -- Может, и меня введете в курс дела или это секрет?
  -- Женя, ну какие от тебя могут быть секреты? Тем более - это тебя касается. Иди сюда.
   Женя зашла в гостиную в тот момент, когда сверток в руках Ольги Петровны был полностью освобожден от газет. Это была одна из тех трех картин, которые сразу по достоинству оценил Олег, гостя у нее в Новогрудке.
  -- Что это значит?
  -- Сейчас приедет один богатый минский коллекционер, купит ее у нас. И вот еще книги мы с мамой для него отобрали для продажи. В основном по искусству. Небось, тоже всю ночь руки потирал от удовольствия, - без осуждения в голосе сказал Стас.
  -- Это вы для операции деньги собираете? - понимая всю очевидность происходящего, на всякий случай уточнила Женя.
  -- Конечно, - как о само собой разумеющемся сказал свекор.
   Женя молча подошла сначала к нему, обняла его, замерев на несколько секунд, потом то же самое повторила со свекровью.
  -- Мама Леля, Стас, я вам так благодарна, так благодарна...
   Ольга Петровна, вытирая набежавшие слезы, сказала, тяжело вздохнув:
  -- Это всего лишь материальные затраты - не более того. Разве можно положить на одну чашу весов жизнь и здоровье человека и пусть даже очень ценные картинки и книжки. Я думаю, о лучшем применении они и не мечтали - спасти кому-то жизнь.
   Целуя жену в голову, улыбающийся Стас прокомментировал:
  -- Леля, ты как всегда абсолютно права. Вот только плакать сейчас не надо. Ты заплачь, когда Мицкевич приедет: он сразу повысит цену, боясь, что ты передумаешь.
   Шутливо замахнувшись на мужа, Ольга Петровна со вздохом сказала: "Если бы я могла плакать только от этого, насколько легче бы мне жилось".
   Рассматривая привезенные из Новогрудка книги, Женя увидела среди них темно-синий томик, который читал у нее Олег, восхищаясь старинным изданием.
  -- Ой, а можно мы не будем продавать Мировича?
  -- Да он вроде тебя никогда особенно не интересовал?
  -- Меня нет - Олега интересовал. Можно я ему подарю от вашего имени?
  -- Ну, сделай человеку приятное. Это всегда хорошо для выздоровления.
   Окончания разговора с коллекционером Женя не дождалась: ей надо было уезжать в институт. Оттуда она поехала в больницу на встречу с врачом. Там уже был и Саша. Врач обрадовал их сообщением, что если за ночь ничего не изменится, Олега утром переведут в общую палату.
   Выйдя из клиники и садясь в машину, Саша усмехнулся:
  -- Последние дни езжу на своей лошадке. Нашел покупателя. И он даже готов выплатить деньги и оставить мне ее, пока надо будет мотаться по городу до папиного отъезда.
  -- Сколько хороших людей вокруг...
  -- Кстати, о хороших людях. Звонили папины друзья, из Германии и Америки, сказали, что помогут с деньгами. Дядя Гриша даже сказал, что сумеет взять какую-то большую ссуду.
  -- Саша, а за Лошицу деньги еще не переведены?
  -- Предоплата была частичная. Но все большие деньги еще впереди. По этому поводу дядя Павел тоже что-то такое имел в виду - просить заказчика поторопиться с оплатой, исходя из создавшейся ситуации. Он мне еще будет перезванивать.
  -- Думаю, что еще и не один раз...
  -- Конечно.
   Коллекционер приобрел картину за очень хорошие деньги, старые книги тоже нашли своих новых хозяев.
   В пятницу Саша заехал за Женей, и к пяти часам, когда уже можно навещать больных, они были в отделении.
   Женя испытывала самый настоящий страх: как она войдет в палату и сейчас увидит прикованного к больничной койке Олега, сможет ли вести себя естественно, непринужденно. Пережив болезнь и неудавшуюся операцию Андрея, последующие страшные месяцы, когда на твоих глазах единственный в мире человек тает, исчезает, медленно испаряется, Жене было безумно страшно снова погружаться в мир больниц, операций, тяжелых болезней. Это было эгоистично с ее стороны, но стресс, полученный после ухода из жизни любимого человека, заставлял ее прятаться от воспоминаний о том, как, несмотря на титанические усилия, ты оказалась бессильна. Ты хочешь держать его за руки, но они такие худые и слабые, что сами выскальзывают из твоих рук, ты хочешь с ним говорить, а ему все тяжелее это делать: он быстро устает. Он сам стесняется своей болезни, которая делает его слабым, ранимым, зависимым от близких. Это его раздражает, он срывается, кричит. Потом, обессиленный, бледный, с каплями пота на лбу, под носом, на подбородке, будет лежать с закрытыми глазами, откинувшись на подушки, и просить прощения за несдержанность. И вдруг ты видишь, как из-под ресниц, в самом уголку глаза появляется непрошеная слеза и медленно, стесняясь самой себя, скатывается по небритой щеке. Он не хочет есть и делает это с каждым днем все реже и меньше. От запахов еды его тошнит. Причем, то, от чего еще вчера не тошнило и не раздражало, сегодня в сторону этой еды не может голову даже повернуть. По ночам терзают особенно сильные боли и страхи: они как будто ждут темноты и полного одиночества больного. И тогда с ним стали ночевать все по очереди: оставить эти тяжелые, полубессонные ночи только на Женю - означало довести ее до полного физического и морального истощения. Потом взяли ночную сиделку. Жене стало намного легче, но она видела, что Андрей стесняется этой женщины, его угнетала необходимость раздеваться перед ней, отправлять естественные надобности. И Женя старалась почаще бывать дома. А полтора последних месяца (благо это был январь и начало февраля - она была свободна в институте) она вообще не отходила от кровати, на которой лежал страшно худой мужчина, с кожей светло-серого цвета, как будто присыпанной тонкой пылью. Он мало напоминал Андрея, ее Андрея. Но это был он, она точно это знала: его руки, серые глаза, темные, сильно выросшие за болезнь волосы. Но ему шла такая прическа, и они решили не стричься, а только подравнять и сделать ее аккуратнее. Чаще Андрея мыл Стас, но иногда приходилось и Жене. И когда рука с влажной губкой дотрагивалась до интимных мест, он улыбался той, прежней своей улыбкой взрослого проказника, которую она у него любила, и накрывал ее ладонь своей, чтобы задержать хотя бы на мгновение ее там дольше.
   Она боится этой двери и того, что будет за ней: боли, бессилия, невозможности облегчить страдания. Это так жестоко и несправедливо толкать ее на новые подобные испытания. Она к ним не готова: разве она давала обет пожизненной сиделки. Ну, почему это произошло именно с ней? За какие грехи ее так сильно наказывают?
   В небольшой светлой палате - четверо. Олег слева у двери. Голова забинтована, руки на одеяле, все остальное - под одеялом. Саша наклоняется первым, целует, что-то негромко спрашивает. Женя услышала: "Ты забыл, что ты у меня мама и папа в одном флаконе? Что же ты так неосторожен? Впредь будь, пожалуйста, осмотрительнее". Олег слабо улыбается, но ничего не отвечает.
   Саша поправляет подушку и полотенце в изголовье. Чем же она себя займет - уже все сделано. Подошла, наклонилась, голубые глаза ввалились, губы обметаны, нос заострился, на лице множественные порезы, некоторые из них заклеены лейкопластырем, маленькие оставлены без внимания, лишь смазаны синькой. Женя целует небритую щеку - чужой запах, этого мужчину она почти не знает. И еще чего-то нет, к чему она привыкла...А! Очков нет.
  -- Очки разбились?
  -- Да, совсем. Саша, ты подойди в нашу оптику на Кошевого, девочки все про меня знают: диоптрии, базу, что мне идет - они сделают. Рецепта у меня все равно нет.
  -- После аварии могло зрение ухудшиться. Лучше, если бы тебя тут посмотрел окулист.
  -- Женя, ты очень мудро рассуждаешь - даже боязно. Ты пользуешься нашим подарком?
  -- Да, большое спасибо.
  -- Нет, тут одним спасибо не отделаешься - здесь еще ты должна проявить широту натуры, доброту и простить меня, что я тебе испортил день рождения. Да еще какой - сорокалетие.
  -- Ты, можно сказать, меня выручил. Мне на работе сказали, что сорокалетие женщины не должны отмечать - плохая примета. Но где бы я решилась на бунт, а благодаря тебе - все получилось.
   Олег попытался пошевелиться, и такая бледность и испарина покрыли его лицо, что Саша метнулся к кровати отца со словами:
  -- Папа, что надо сделать, как тебе помочь?
  -- Женя, ты выйди, пожалуйста.
   В коридоре была Майя со своими обоими детьми, увидев Женю, заговорили все сразу:
  -- Ну, как он? Что врачи говорят? Он что-нибудь ест?
   Женя рассказала все, о чем знала, и в том числе поведала, что завтра прилетят московские врачи, один из которых профессор-ортопед, проведут консультацию.
  -- Есть возможность прооперировать его в Москве?
  -- Не знаю. Завтра все узнаем. Пока собираем деньги. В любом случае их нужно будет очень много.
  -- По поводу денег. Мы всю сентябрьскую зарплату передадим Саше и Елене Аркадьевне. Было предложено сначала, по сколько кто может, но выступила Лена и сказала, что не нужно ничего делить, а просто отдать месячный заработок. Если учесть, что это говорит мама-одиночка, все сразу согласились. Так что восьмого октября будет первое поступление.
  -- Уже не первое.
  -- Что, Женя, вы сказали?
   Ответить она не успела: открылась дверь палаты, выглянул Саша, делая приглашающий жест. Женя посидела пару минут, потом тихонько подошла к Олегу, поцеловала его в скулу, где кожа нежная - не то что щека, и прошептала на ухо: "Я ухожу с вашей планерки, буду завтра, приезжают московский врачи - тебе Саша все расскажет".
   Попрощавшись со всеми, она вышла, следом за ней вышел Саша:
  -- Я подвезу вас до трамвая на вокзал. Так будет быстрее. И как мы договариваемся на завтра? Во сколько мне за вами заехать?
  -- Самолет в десять двадцать. Значит, у меня в девять часов, можно на десять-пятнадцать минут позже.
  -- Договорились. Как папа вам?
  -- Мы же самого страшного не видели, а верхняя часть вполне прилично выглядит.
  -- Я уже и ноги увидел, подставлял ему судно. Действительность страшнее воображения. Ладно, вот мы и приехали, а я возвращаюсь в больницу, подожду бабушку и Асю. Их Юрка привезет, а я потом заберу бабушку домой. Очень она у меня расклеилась.
   Женя слушала этого мальчика, который считает себя сейчас главой семьи, ответственным и за все происходящее, и за людей, которые очень на него надеются, и такая волна нежности поднялась в ней, что Женя даже сразу не поняла, как это получилось. Она наклонилась к Саше, обняла его правой рукой за плечо и поцеловала крепко и нежно в щеку. Саша сидел, положив руки на руль, сжав пальцы так, что, казалось, от них отлила вся кровь, и...улыбался.
  -- Так вот меня только мама могла бы подбодрить. Спасибо за под-держку, с вами мне не страшно, мы обязательно прорвемся.
  
  

ГЛАВА 12

  
  
   Несмотря на субботу, единственный день, когда у Ани нет занятий и она могла бы поспать подольше, встала она вслед за Женей и заявила матери, что тоже поедет с ними в аэропорт: она хочет увидеться с дядей Левой. И хотя повод был достаточно серьезный, Женя в него не поверила, решив, что главная причина имеет другое имя. Вслух ничего сказано не было, и она лишь кивнула дочке, соглашаясь с ее доводами.
   Когда Саша подъехал, Аня попросилась сесть впереди: она любит смотреть на дорогу через лобовое стекло. Женя закуталась в куртку и уютно расположилась на заднем сиденье темно-синей "тойоты". Она не слушала разговоры детей, лишь изредка доносились отдельные фразы, по которым можно было понять, что обсуждается современная музыка. Женя думала о том, что в годы ее юности и молодости не было такого количества групп, ансамблей и направлений в музыке - спорить почти было не о чем. Сейчас же это почти политическая платформа: скажи мне о своих музыкальных пристрастиях, и я скажу, кто ты и буду ли я с тобой общаться. А то, что слушали они, не противоречило и не исключало друг друга. Были популярные исполнители, которых любила и слушала вся страна: Магомаев, Пугачева, Леонтьев, Градский, Джо Дассен, Тото Кутуньо, Карел Готт, Энгельберт Хампердинк, Ваня Стойкович и Саша Суббота, Сальваторе Адамо и, конечно, барды: Окуджава, Галич, Высоцкий, Клячкин, Кукин, Никитины, Дольский. Под этим списком подписалось бы подавляющее большинство их друзей и просто ровесников.
   Андрей очень увлекся в середине восьмидесятых русским роком. Сначала она скептически относилась к его новому увлечению. Раскрашенный, как индеец, Кинчев, бритый наголо Бутусов, длинноволосый Гребенщиков, вечно небритый Шевчук, странно чеканящий слова Цой - вся эта внешняя эпатажность была не для нее. Но однажды она услышала "Скованные одной цепью, связанные одной целью" - слова потрясли ее. "Кто это?" - Бутусов и его группа "Наутилус Пампилиус". Стала слушать с интересом и другие их песни. Очень многое стало нравиться. После Бутусова, которого приняла сразу и безоговорочно, легче пошла и на сближение с другими. И пластинки, а потом и кассеты этих музыкантов заняли свое почетное место в их доме, потеснив заметно пусть и очень качественную, но попсу. Хотя и эта попса по-прежнему дарила удовольствие, вызывала приятные воспоминания, будоражила чувства.
   Они вовремя приехали, самолет уже приземлился. Пассажиров было немного, и уже через несколько минут они увидели Леву и его спутника. Женя чуть не расхохоталась. Рядом с высоким Левой бодро шагал, помахивая портфелем, невысокий (это еще мягко сказано) кругленький, абсолютно лысый мужчина, восполнивший недостаток волос на голове шкиперской бородкой ярко-рыжего цвета.
  -- Один из семи гномов, - фыркнула Аня.
  -- Ему, наверное, скамеечку подставляют на операции, чтобы доставал до стола, - не остался в долгу и Саша.
   Пат и Паташон московского разлива, приветливо улыбаясь, уже подходили к ним.
  -- Знакомьтесь, - после приветствий объявил Лева, - этой мой друг, коллега и учитель - Семен Яковлевич Вартанян. Откликается исключительно на Сеню. Тандем из армянина и еврея - сила, не знающая себе равных.
   Лева балагурил, но когда гном пошел впереди, с двух сторон защищаемый молодыми людьми, притормозил Женю за руку:
  -- Во-первых, с днем рождения. Я понимаю, что ты не тот подарок получила - что-то на небесах перепутали. Аня там тебе передала подарок и напутствовала, что не пустит меня домой, если мы не сделаем здесь максимум того, что будет в наших силах. Поэтому мы во всеоружии. Нас пропустят? Ревности и эксцессов не будет?
  -- Нет, обо всем договорено. Нас там ждет лечащий врач, хотя он сегодня и не дежурит.
   В машине Сеня сел рядом с Сашей и сразу стал расспрашивать об аварии и той первой помощи, которую оказали отцу. Аня, сидя рядом с Левой, расспрашивала о Жене: нравится ли ей учиться на ее экономике. На что получила ответ, что теперь их упрямая дочь уже никогда не признается, что ей там не нравится. Но пока вроде, действительно, ей там нравится. Ну, придет сессия, и не одна, тогда и будем делать выводы. Хотя учиться она умеет - этого у нее не отнимешь.
   В больнице их ждал лечащий врач, который даже приготовил два халата для москов-ских светил, чтобы не задерживаться. Около палаты Сеня обронил родственникам:
  -- Подождите, пожалуйста, в коридоре.
   Через минуту к ним присоединились и вышедшие из палаты Елена Аркадьевна, Ася и Юра.
   Выходил врач, приносил рентгеновские снимки, и снова продолжалась консультация.
   Наконец, все трое вышли из палаты и отправились по коридору в ординаторскую. Родствен-ники, которым ничего не было сказано, тоже гуськом двинулись туда же. Их присутствию не удивились, а даже пригласили сесть.
   Слово держал маленький профессор:
  -- Состояние тяжелое, но стабильное. Первая помощь белорусскими коллегами была оказана своевременно и грамотно. - При этих словах Женя увидела, как радостно-смущенно покивал головой лечащий врач. - Операцию на шейке бедра можно было бы сделать и здесь, и я готов ассистировать, но не хватает существеннейшего компонента: специального зажима, без которого эта операция не будет эффективной. Такие зажимы используют широко и плодотворно в Израиле. И у меня там даже есть коллега, тоже профессор, к которому я могу обратиться за помощью. Но пока перешлют, уходит драгоценное время.
  -- При этих словах Женя чуть не подскочила:
  -- Во вторник, то есть через два дня, сюда летит моя подруга из Израиля. Она сможет взять эти детали для операции у вашего профессора и привезти сюда.
  -- И в среду можно будет сделать уже операцию на правой ноге. Неплохо, неплохо.
  -- А что с левой? - задал всех волнующий вопрос Саша.
  -- Это очень серьезно. Идеально было бы отвезти его в Израиль на операцию: у них там уникальные сделаны наработки, успехи грандиозные в хирургической ортопедии, качество медикаментов нельзя даже сравнивать с российским. Думаю, и с белорусским. Но это, конечно, выливается в огромные деньги. Я понимаю, что таких денег у вас нет.
  -- У нас нет. Но нам помогут папины друзья, а мы продадим машину, дачу, папину некупленную квартиру.
   Никто не прореагировал, видимо, решили, что парень от волнения оговорился.
  -- Так я могу говорить с профессором Бейненсоном о возможности операции в таком случае?- заметно веселее заговорил Вартанян.
   Когда обсуждение закончилось, Елена Аркадьевна пригласила всех к себе на обед. Во дворе решили вызвать такси, но Юра сказал, что он на машине.
  -- Это не машина, Юрик, это движущееся средство. Но людей все-таки перевозит при определенном везении. Ты, главное, не сильно разгоняйся, а то взревешь и взлетишь, - напутствовал брата Саша.
  -- Да ладно тебе, Сашок. Это дедушкина машина, Юра поработает, как ты, в хорошей фирме и тоже купит приличную машину, - заступилась бабушка.
  -- С той только разницей, что я уже к тому времени пойду пешком. О, кстати, Юрик, ты свой "Запорожец" не выбрасывай на свалку сразу, может, она мне еще пригодится. А может, быстрее и безопаснее на велосипеде ездить?
   К Саше в машину сели, кроме Жени и Ани, москвичи, а Юра повез своих женщин, маму и бабушку.
   Обед был обычный, рядовой, но очень вкусный - действительно, мама Олега была искусной кулинаркой. За обедом, за разговорами, вьющимися в основном вокруг Олега, день постепенно скатился к вечеру, комнату заполнили сумерки. Вартанян посмотрел на часы и сказал:
  -- Думаю, шабат у них там закончился, можно звонить.
   Разговор шел по-английски, был недлинным, но обстоятельным.
  -- Можете звонить своей подруге, Женя, Бейненсон передаст ей нужные детали. Размера он не знает - это устанавливается во время операции, но он даст три номера. Два просит вернуть обратно. Ваша подруга сможет с ним сразу рассчитаться?
  -- Думаю, да. Я ей сейчас позвоню. А что он сказал насчет операции на левой ноге?
  -- Берется. После операции на шейке бедра будет ждать моих сообщений.
   Марина подняла трубку тотчас, как будто сидела у телефона и ждала звонка. Женя изложила просьбу, продиктовала телефон и данные врача. Подруга пообещала все сделать.
   Врачи остались ночевать у Симановичей: в воскресенье рано утром Саша отвезет их в аэропорт, чтобы к среде Семену Яковлевичу снова вернуться в Минск.
   Юра предложил Жене отвезти ее с дочкой домой. И хотя она видела: Аня расстроена, что не Саша их отвозит, сама Женя была довольна: Саше за последние дни с лихвой хватало разъездов и других нагрузок. Но проводить он их все-таки вышел.
  -- Саша, у вас есть деньги рассчитаться с Вартаняном?
  -- Да, мне же заплатили за машину. А сколько надо?
  -- Поговори с Левой, он тебе все скажет.
  -- А как отчество вашего Левы?
  -- Иосифович. На ближайшую операцию деньги уже есть, так что это пусть тебя не волнует.
  -- Откуда?
  -- Мои свекры продали картину белорусского художника конца Х1Х века и несколько довоенных книг - получилась приличная сумма.
  -- Все, что я сейчас скажу - бессильно выразить то, что я чувствую: огромную благодарность и признательность. Я обязательно позвоню вашим свекрам и передам им это лично. Просто нет слов.
   Саша повернулся и пошел к подъезду; уже входя в него, спохватился и крикнул:
  -- Счастливо добраться, спокойной ночи.
   Выйдя у своего дома, мама с дочкой попрощались с мамой и сыном и поднялись к себе на восьмой этаж, еще долго слыша, как фырчит и кашляет "Запорожец", выезжая из двора.
   В квартире Ольга Петровна говорила по телефону. Прикрыв рукой трубку, сказала Жене, что это Аня из Москвы звонит. Через несколько секунд Женя слышала любимый голос:
  -- Как там мой Райский?
  -- Все в порядке. Думаю, что уже лег спать. Завтра рано утром они вылетают обратно, Саша их отвезет в аэропорт.
  -- Консультация как прошла?
   Женя подробно рассказала обо всех выводах и обо всех звонках в Израиль.
  -- Это прекрасно. Ты смотрела мой подарок или ученый муж забыл тебе его отдать?
  -- К стыду своему, еще не успела посмотреть, могу сейчас это сделать. Хочешь?
  -- Непременно.
   Женя положила трубку рядом с собой и раскрыла пакет, переданный Левой. Оттуда были извлечены две книги неизвестного ей автора Б.Акунина и что-то нежно-абрикосовое, все в обольстительных кружевах, при ближайшем рассмотрении оказавшемся ночной рубашкой.
  -- Анюта, я не смогу продолжить разговор: во-первых, я иду мерить рубашку, во-вторых, сажусь читать "Азазель" - звучит непонятно и завораживающе.
  -- Значит, все одобрено и все пригодится?
  -- Нюточка, спасибо тебе огромное. Я в восхищении. И предвкушаю много радостных минут впереди.
  -- Да, они тебе будут нужны для душевного равновесия и поддержки сил. Целую. Спокойной ночи.
  -- Спокойной ночи. Обнимаю и целую. Анне Казимировне привет.
  -- Представь себе, что книги - это ее выбор. Нам некогда следить за новинками, а она - молодец, держит руку на пульсе. Ей самой понравилось. Ждет следующих.
  
  

ГЛАВА 13

  
  -- Со следующей недели в расписании появятся практические занятия. Я оставляю старосте вопросы и список литературы. Подготовьтесь, пожалуйста. И до встречи. Всего доброго.
   Студенты зашумели, Женя вышла из аудитории, посмотрела на часы: уже началась операция, если все складывалось, как надо. Пока все так и было - не надо думать, что сегодня будет сбой. Вчера вечером прилетели из Израиля Розовские, привезли нужные детали для операции. Сегодня в семь утра приехал из Москвы Вартанян, его встречал Саша и сразу повез в больницу. Операция была назначена на час дня.
  -- Евгения Анатольевна! - ее окликнула Жанна.
  -- Здравствуйте, Жанна Георгиевна.
  -- Что слышно у вашего друга?
  -- Как раз сейчас делают операцию на шейке бедра. Вчера приехали мои друзья из Израиля, привезли необходимую для этой операции вещь. А сегодня приехал из Москвы профессорортопед, будет ассистировать.
  -- И за все надо платить. Вот по поводу денег я и хотела с вами поговорить. Мы уже сегодня можем подъехать к моему знакомому специалисту и оценить ваши драгоценности. Вас что-то смущает или вы передумали?
  -- Вы понимаете, какая получилась история. У меня же сорокалетие было недавно, и друзья, в общем-то, приехали из-за этого. И привезли мне подарок - очередной Володин шедевр: браслет к тому набору. Точно такой же, как ожерелье, и тоже из сочетания белого и желтого золота. Попросили надеть все вместе. Я подумала: "Есть Бог на свете!" - раз эти вещи еще оставались у меня лежать. Они бы, наверное, сумели меня понять, но я бы не могла смотреть Володе в глаза. И поэтому пока я не могу их вынести из дома. Вы меня понимаете? Давайте подождем, когда они уедут. Хорошо, Жанна Георгиевна?
  -- Мне эта история не нравилась с самого начала, - задумчиво произнесла Жанна.
  -- Вы не захотите покупать? - расстроенно спросила Женя.
  -- Да нет, купить я как раз очень даже хочу. Но вся история какая-то мало симпатичная. По отношению к вашим друзьям, да и к вам самим. Знаете что, давайте будем считать, что вы мне сдали украшения, как в ломбард. Когда у вас появятся деньги, вы их у меня выкупите. А я пока их поношу, покрасуюсь, вызову зависть у пары-тройки своих приятельниц - короче, хочется пофорсить. Вы же знаете, украшения, особенно дорогие и красивые, - моя слабость.
  -- Думаю, вам не придется их мне возвращать: таких денег у меня не будет никогда. Но за столь благородное предложение в любом случае - огромное спасибо. И если уж пользоваться вашим расположением, то разрешите, Жанна Георгиевна, мне не присутствовать сегодня на заседании кафедры, а поехать в больницу.
  -- Разрешаю. И ни пуха ни пера.
  -- К черту.
   Теперь в метро до станции "Университет культуры", а там - на троллейбус или автобус до самой больницы. Дорога длинная - можно будет дочитать Акунина. Чтение урывками удовольствия не доставляет, но все же. Интересно пишет. Не сам сюжет, в нем, пожалуй, слишком много всего наворочено, но язык - просто прелесть. Полная иллюзия попадания во вторую половину XIX века. И создается эта атмосфера не столько описанием интерьеров и моды, сколько именно языком, как будто сошедшим со страниц русской классической литературы.
   Да-а, с оторванной рукой любимой девушки - это, пожалуй, полный перебор. Но интересно, так еще у нас не писали. И фамилия ни о чем не говорит. Кто же этот Бакунин? Прочитав случайно первую букву имени вместе с фамилией, Женя усмехнулась: "Забавное совпадение с фамилией знаменитого анархиста. Пожалуй, в "Азазеле" тоже есть своего рода анархизм: не считаться с общепринятыми нормами и правилами, перевернуть все с ног на голову". Ну, вот и приехали. И сразу волнение, которое она так старательно запихивала подальше, защищаясь занимательным чтением, сейчас, освобожденное, стало заполнять ее всю.
   В холле операционного отделения сидели Елена Аркадьевна, Юра и Геннадий.
   Отвечая на Женино приветствие, Юра сразу добавил, что операция еще не закончилась, хотя началась даже немного раньше. У Жени зазвонил в сумке телефон:
  -- Алло. Да, Саша, будем надеяться, что добрый. Я только что приехала. Операция еще не закончена, здесь бабушка, Юра и Геннадий. Конечно, правильно, что не отпрашивался - надо же иногда и работать, и так постоянно срываешься. Да-да, я буду до конца, потом перезвоню.
   Разговор не клеился - слишком были все взвинчены. Но вот распахнулись двери, и две медсестры вывезли каталку, на которой лежал, укрытый простыней, все еще находящийся под общим наркозом, Олег. Оказавшись рядом с подскочившими со стульев родственниками, девушки шага не замедлили и прошагали в коридор направо. Лишь одна из них бросила на ходу: "Нормально прошло. Все вопросы к врачам".
   Наконец, вышли и врачи, маленький заезжий рыжий варяг и местный, похожий на спортивного тренера, поджарый, с сильно обветренным лицом и коротким седым бобриком. Они были разговорчивее своих помощниц и не скрывали удовлетворения. Общее мнение их сводилось к тому, что операция прошла успешно. Вартанян достал из кармана пакетик и протянул Жене:
  -- Передайте вашей подруге, чтобы она отвезла Бейненсону с благодарностью.
  -- Спасибо большое, Семен Яковлевич. Какие у вас планы?
  -- Очень рассчитываю на вкусный обед у Елены Аркадьевны. А в восемь - поезд. Как, Елена Аркадьевна, накормите вечно голодного доктора, который по всем параметрам маленький, только ест как большой?
  -- О чем вы говорите, почту за честь. Уже и готово все. Юрик нас отвезет. Только можно хоть одним глазком на Алика посмотреть?
  -- Можно даже двумя, да, Анатолий Иванович? - обращаясь ко второму врачу и номинальному здесь начальнику, спросил Вартанян.
   По всему было видно, что он очень доволен и возбужден. Находящийся под такой же эйфорией и второй хирург, милостиво кивнул головой и поощрительно улыбнулся.
   В палату к Олегу сначала зашли врачи, но пробыли минут пять, не больше, и потом разрешили зайти по очереди остальным, дав последние рекомендации:
   Будет бить озноб - накроете потеплее, медсестра уже приготовила два одеяла. Пить не давайте - смачивайте губы. Вечером можно будет напоить бульоном.
   Первыми зашли бабушка с внуком, а потом - Женя с Геной. Сели на два стула, уже стоящих рядом с кроватью, и стали, не отрываясь, смотреть на Олега. Он был очень бледный, но спал по-прежнему крепко, лишь изредка шевелились губы, но разобрать, что он говорил, было невозможно.
   Женя вышла из палаты, чтобы позвонить Саше. Доложив обстановку, она вернулась как раз в тот момент, когда Олег уже явственно, хотя и по-прежнему очень тихо, попросил пить. Она стала смазывать ему влажным марлевым тампоном пересохшие губы. Олег жадно облизывал их и просил снова. Это повторялось несколько раз, пока он не прошептал: "Холодно". Геннадий взял оба приготовленных в ногах одеяла и накрыл друга. Женя нащупала руку Олега - она, действительно, была ледяной, и стала растирать. Пришла медсестра и попросила уйти, потому что сейчас придет лечащий врач.
  -- И вообще на сегодня хватит, - добавила она.
  -- Я подвезу? - полуутвердительно спросил Гена.
  -- Спасибо.
  -- Как собираетесь развлекать израильских гостей?
  -- Купили билеты в театр: в оперный на балет "Спящая красавица" и в музкомедию на "Цыганского барона". Ну, Минск покажу - Володя первый раз здесь. А больше и не знаю.
  -- Подскажу. Под Минском есть чудесное место для туристов: корчма, мельница и возможность покататься на бричках, запряженных тройкой лошадей. Иностранцы просто балдеют. Правда, удовольствие не из дешевых.
  -- Ладно, в конце концов, они все понимают. И заплатят сами. Гена, вы мне объясните, где это, как туда доехать?
  -- Туда только на машине можно; общественный транспорт, слава Богу, пока не ходит.
  -- У моего свекра машина, мы все вместе и съездим. Большое спасибо за идею. Представляю, как Володя обрадуется, он большой любитель таких мероприятий.
  
  

ГЛАВА 14

  
   Дом встретил ее громкими голосами из гостиной, звяканьем посуды и вкусными запахами домашней стряпни из кухни. Хорошо, что где-то есть место без боли, бинтов, больничных запахов и страданий.
   В гостиной о чем-то жарко спорили мужчины. Правда, жара исходила только от одного спорящего - от Володи, который вообще не умел говорить тихо и спокойно. Тем разительнее отличался на этом фоне его собеседник: Стас был невозмутим и сдержан, как в проявлении эмоций, так и в силе голоса.
  -- О чем спор?
  -- Убеждаю твоего папу (Жене понравилось такое определение родства из уст Володи), что его рассуждения о ситуации в Израиле очень напоминают наших "демократов", наших левых. Сидя за тысячи километров от наших проблем, тревог и страхов, приятно ощущать себя демократом и приверженцем общегуманистических взглядов. А там, на месте, все гораздо сложнее. Вот коротенько суть нашего спора, - по-прежнему эмоционально ответил на ее вопрос Володя.
   Стас слушал молча, и лишь когда его собеседник закончил тираду, кивнул головой и подытожил:
  -- Вы абсолютно правы, Володя, в том, что на месте виднее. И я еще подумаю над вашими словами. А сейчас мы все идем обедать, поскольку ждали только тебя, - уже обращаясь к Жене, закончил свекор и встал.
   За обедом Женя рассказала об операции и о том часе, что им разрешили провести около Олега. Потом передала слова Геннадия, куда еще можно съездить. Гости загорелись, и было решено, что поедут не в выходные, когда там наверняка будет много людей, а в пятницу, когда у Жени нет занятий.
   Пока Женя с Мариной убирали со стола и мыли посуду, Володя с разрешения хозяев пошел в комнату Ани покопаться в ее книгах, а свекры прошли к себе.
   Закончив убирать, Марина присела к столу и, внимательно глядя на подругу, спросила:
  -- Что тебя гложет, Женечка? Кроме страха за Олега?
   Отметив про себя проницательность подруги, Женя покачала головой:
  -- Не готова пока об этом говорить. Я еще для себя это никак не сформулировала.
  -- Давай сформулируем вместе.
  -- Позже, - ответила Женя, зная, что никогда не решится заговорить об этом вслух. Даже с Мариной. С этим она обязана справиться сама.
  -- О-кей, позже так позже, - легко согласилась Марина и ободряюще улыбнулась.
  -- Пойдем погуляем?
  -- С удовольствием.
   На прогулку собрались все вместе, впятером. Доехали трамваем до проспекта и повернули по нему направо, в сторону площади Победы, через парк имени Горького и по Карла Маркса до Дома офицеров и дальше, до скверика и театра имени Янки Купалы и снова на проспект, на Центральную площадь.
  -- Черт, что за архитектурный монстр? - удивленно воскликнул Володя?
   Минчане рассмеялись:
  -- У нас его называют саркофаг.
  -- Довольно-таки черный юмор, помня белорусские реалии, - откликнулась Марина. - А на самом деле что?
  -- Дворец республики, самый знаменитый минский долгострой.
  -- Да, после всего, что мы сейчас видели и мимо чего шли, - разочаровывает. Но все равно. Минск очень красивый, правда, Володя? - потребовала у мужа поддержки Марина.
  -- Да, жена, Минск - красивый. Впечатляет своими размерами, шириной, простором после израильских городов. И чистый, что тоже приятно. Помню, что Москва чистой не была. Может, сейчас лучше.
  -- А вы давно в Москве не были? - спросила Ольга Петровна.
  -- Да уж лет пять: не к кому ездить.
  -- Иных уж нет, а те далече...- поддержала мужа Марина.
  -- Предлагаю пройти до площади Независимости, а там на метро - и домой, - подал голос молчавший до сих пор Станислав Андреевич.
   Когда все двинулись по намеченному маршруту, он же добавил:
  -- Редко хожу, к сожалению, пешком, еще реже просто гуляю. Вот здесь, наверное, года два не был минимум. А ведь я так люблю Минск. Почему, Леля, мы с тобой почти не гуляем? В лучшем случае около озера пройдемся, а дальше - ни-ни. И не скажешь же, что сильно заняты. Нет. Просто такой стиль жизни. Что, Леля, молчишь?
  -- Ну, что тут скажешь - ты прав. Просто такие привычки закладываются в молодости, а у тебя в молодости была работа, служба, чужие города, соблюдение дисциплины, строгая отчетность. Где уж там гулять с женой под ручку.
   Стас покивал молча головой, вынул трубку и, слегка приотстав от остальных, закурил. Тут же закурил и Володя. Марина, насмешливо глядя на мужа, прокомментировала:
  -- Ты задержался. Как мы вышли, только вторая сигарета. На тебя хорошо Минск действует.
  -- Скорее, климат, - отпарировал Володя.
   Дома их встретила Аня:
  -- Мама, звонил Саша - просил перезвонить.
   На том конце провода долго не подходили, наконец, ответил Саша, явно на ходу что-то дожевывая.
  -- Извините, Женя, недавно приехал от папы - ужинал.
  -- Я перезвоню - ужинайте спокойно.
  -- Я уже закончил. Как раз забрасывал в рот последний кусок, потому долго не подходил. Когда я уходил, папа проснулся и как раз дежурный врач зашел, посмотрел его. А звоню я вот почему: завтра иду в посольство оформлять визу на нас с папой, а у меня еще нет приглашения, которое ваши друзья привезли от бабушки. Если я заеду в начале девятого, это будет не очень рано?
  -- Да, пожалуйста. А что вы решили с работой?
  -- Меня отпускают на месяц. За свой счет, естественно. Если затянется, придется увольняться. Ну, ничего - без работы не останусь, - бодро добавил он.
  -- Да, конечно.
  -- Папа поправится - все встанет на свои места. Сейчас его нога - это самое главное. Спокойной ночи, Женя. Я заеду завтра утром.
  -- Спокойной ночи, Саша. Привет бабушке.
  

ГЛАВА 15

  
   Женя надела коричневое платье (в нем она была на юбилее у Олега в доме), достала из бархатного черного футляра украшения и тоже надела. Поглядев на себя, любуясь изысканными вещицами, украшавшими сейчас ее, с грустью подумала: "Прощальная гастроль".
   Она оказалась готовой к выходу в театр самая первая. Еще не выходили из своей комнаты родители и из Аниной - Марина с Володей. Аня приедет в театр сразу из института, не заходя домой. Есть еще несколько минут - надо позвонить Олегу.
  -- Да, - раздался глуховатый слабый голос.
  -- Добрый вечер.
  -- Здравствуй, дорогая. Ты уже из театра звонишь?
  -- Нет, мы еще даже не вышли из квартиры, но время терпит. Как ты?
  -- Терпимо. У меня мама, пытает меня блинчиками. Саша все сделал в посольстве, визы у нас в кармане, билеты взял прямо там, в посольстве, на воскресенье.
  -- На какое?
  -- На ближайшее, то есть через два дня.
  -- Через два дня? Конечно, хорошо, что так скоро, но неожиданно быстро. Но чем раньше, тем лучше. А силы есть на перелет?
  -- А куда деваться? Надо, чтобы были. Иди, а то опоздаете. Спасибо, что позвонила. Целую.
  -- Тоже. Счастливо.
   Около нее уже стояли все, собравшиеся в культпоход на балет "Спящая красавица".
  -- Ты с Олегом говорила? - уточнила Марина - как он?
  -- Терпимо, как он говорит. Саша получил визы и купил билеты на это воскресенье.
  -- Оперативно! - несколько удивленно отозвался Володя.
  -- Но затягивать-то некуда.
  -- Выходим, выходим, если не хотите опоздать. Лично у меня такого желания нет, - поторопил всех Стас.
   Уже в машине Марина, зажатая на заднем сиденье между мужем и подругой, прошептала той на ухо:
  -- Все будет хорошо. Саша будет жить у бабушки с дедушкой, и мы рядом - все поможем. Тетка у него замечательная, все они его очень любят. Все образуется.
   Женя молча кивала головой.
  
   Ни балет, ни поездка в пятницу за город, где они тоже очень хорошо провели время, не могли отвлечь Женю от ее мыслей и переживаний. Попытки Марины поговорить по душам не увенчались успехом: Женя на контакт не шла.
   Вечером в пятницу Женя съездила в больницу навестить Олега. У него были его сотрудницы, Оксана и дизайнеры Лена и Юля. Женя видела, как Олег пытается крепиться и даже шутить, но никого это не могло обмануть: видно было, что стоическое поведение дается ему тяжело, любое движение вызывает приступ острой боли. Девушки ушли почти сразу после прихода Жени, дав им возможность хотя бы немного пообщаться наедине. Но и Женя скоро стала собираться, понимая, что Олегу с каждой минутой все тяжелее себя контролировать и сдерживаться. Уходя, она поцеловала его и сказала, что придет завтра с утра. Проходя мимо медпоста, спросила сидевшую там пожилую медсестру:
  -- Скажите, пожалуйста, вы обезболивающее Симановичу из сто пятой палаты только перед сном сделаете?
  -- Почему, могу и не ждать до двенадцати. Уколоть?
  -- Да, будьте любезны.
  -- Хорошо, сейчас подойду.
  -- Спасибо большое.
  -- Да не за что. Мне же его сын баралгин дал в ампулах и просил колоть при первой же просьбе, - последние слова она уже произносила, вставая.
   Чтобы сократить время, потраченное на дорогу, Женя взяла такси до ближайшей станции метро и к десяти добралась домой.
  

ГЛАВА 16

  
   Раннее воскресное октябрьское утро. Первый раз за последние три дня не идет дождь, затих ветер, небо очистилось от тяжелых нависающих облаков, грозивших каждые полчаса разразиться очередным дождем, и, как правило, он не заставлял себя долго ждать. Теперь небо ясное, но не голубое, а сероватое, затянутое легкой дымкой, предвещающей теплый день.
   В хорошую погоду уезжает Олег - значит, и будет все хорошо, раз природа за него. Суббота вся прошла в хлопотах: с утра она по просьбе Елены Аркадьевны съездила в торговый дом "Немига", закупила для папы с сыном все, что продиктовала она ей по телефону. Оттуда на метро - к ним домой. Там дым стоял коромыслом: на кухне пеклось и варилось под руководством пожилой хозяйки дома, в комнате Ася и Юра собирали чемоданы. Здесь командовала мама, имевшая большой опыт по сбору ба-гажа, так как вся юность прошла в постоянных разъездах. Женя увидела, что ее помощь не нужна, когда делом заняты такие профессионалы. Немного посидела на кухне, поговорила и повздыхала вместе с расстроенной, снедаемой страхом и волнением Еленой Аркадьевной; потом пообщалась с Асей и Юрой, они были настроены более оптимистично и по-деловому. Протянув Асе две книги, попросила и их вложить в чемодан.
  -- Что это? - с интересом спросила сестра Олега, с удовольствием вы-прям-ляясь и потирая занемевшую поясницу.
  -- Это Акунин, новая литературная звезда, довольно занимательно, язык очень интересный. Геннадий, когда увидел ее у меня, сказал, что их преподаватели на филфаке взяли книги Акунина как учебное пособие для практических занятий со студентами.
  -- Вот даже как. Я за ночь успею прочесть, а в аэропорту отдам Альке. Можно?
  -- Можно. А ты точно за ночь успеешь?
  -- О, да. У меня большая практика. Все: книги, учебники, конспекты, если таковые бывали, читались ночью - днем времени не было. У меня высокая ночная техника чтения, - засмеялась Ася. - А вторая о чем? Кто такой Мирович?
  -- Основатель белорусского советского театра, драматург, режиссер, возглавил актерскую школу первых белорусских артистов.
  -- Да, Альке всегда это было интересно. О, да еще такая старая. Библиографическая редкость, наверное?
  -- Что-то вроде этого.
   Когда приехал Саша, мотавшийся по городу с последними неотложными поручениями, все сели обедать. Обычная оживленная обстановка за этим обеденным столом, к тому же подогреваемая кулинарными изысками Елены Аркадьевны, сегодня явно не попадала под правила. Разговор возникал и затихал, даже Саша не подтрунивал, как обычно, дружески ни над братом, ни над бабушкой.
  -- Саша, а тетя твоя со своей семьей живет вместе с родителями?
  -- Да, они живут все вместе, вшестером.
  -- У тебя там две двоюродные сестры, кажется? Сколько им?
  -- Наташе, старшей, - 22, а Маша - ровесница вашей Ани, она сейчас в армии.
  -- У них квартира такая же, как у Розовских?
  -- Точно такая же четырехкомнатная квартира.
  -- Я это веду к тому, что им там будет тесновато, когда ты приедешь, а у Марины с Володей есть совершенно свободная ничья комната, в которой я жила. Ты бы мог у них жить - они будут только рады. А питаться можно и у бабушки. Заодно и рядом с компьютером будешь, сможешь связываться со мной и Юрой по Интернету.
  -- Спасибо, Женя. Я подумаю, посоветуюсь с бабушкой, с Галей и решим. Я в основном же буду в больнице около папы - не так много времени мне придется там ночевать. Возьму машину напрокат, чтобы не быть связанным с транспортом, особенно в субботу. Все будет в порядке.
  -- Конечно, все должно быть в порядке - столько людей старались, чтобы это было так.
  -- Мы не подведем. Кто со мной к папе?
   Поднялись, как по команде, все.
   Приехали к самому началу приемных часов. Олег был еще бледнее, под глазами появились черные полукружья. Одному Богу известно, как он терпит эти мучительные, изматывающие, не преходящие ни днем, ни ночью, боли в обеих ногах, и в оперированной, и в той, которая еще только ждет своего часа и своей судьбы, а сейчас, раздробленная, кое-как собранная и закрепленная медиками, каждым движением своим вызывает у ее владельца испарину, слабость, тошноту и вот эти, закусанные до крови, потрескавшиеся губы, с которых каждую секунду готов сорваться стон. Женя в порыве чувств, забыв, что она не одна, прижалась к его руке и замерла на несколько секунд, чувствуя под губами его горячую руку, пахнущую мылом и лекарствами и тем обязательным стойким запахом, который пронизывает в больницах все снизу до верху: приемный покой, коридоры, палаты, перевязочные и самих больных.
   Олег второй рукой погладил ее волосы и тихо сказал:
  -- Женюрочка, скромная юбочка, подними личико, дай посмотреть на тебя. - Ну, ничего, вполне выглядишь прилично.
  -- Все расселись вокруг кровати и стали выяснять организационные вопросы, ответы на которые знала Ася. Это она накануне все это узнавала, утрясала и оплачивала то, что надо было оплатить заранее. Из больницы в аэропорт Олега на носилках повезет неотложная перевозка с фельдшером и двумя санитарами. Там прямо на этих носилках его занесут в самолет и положат на расставленные кресла. Уже в Бен-Гурионе его будет встречать амбуланс и повезет в больницу, с которой договаривался Бейненсон по просьбе Вартаняна.
  -- Мне нужно вести своих гостей в театр - я вас покидаю, - сказала, вставая, Женя. Наклонилась поцеловать Олега и шепнула: "У тебя в чемодане сюрприз: две книги, одна от меня - это просто для хорошего чтения, вторая - от моих родителей - на память о Новогрудке...
  -- Где мне было так хорошо, - подхватил Олег. - Спасибо. И тебе, и им. Саша мне рассказал про картину и книги. Ты присядь на минутку, я хочу тебе в одной вещи признаться. Не бойся - это не страшно. Тогда в Новогрудке ты меня не пустила в спальню к родителям, а я как-то зашел, мне жутко интересно было: я ведь архитектор, я по дому о людях сужу. А в дом, ты помнишь, я был не просто влюблен, это что-то гораздо сильнее и глубже. И вот я зашел. Обычная спальня, изразцовая печка в углу, я понял, что это - продолжение камина из столовой, две кровати, шкаф, большое зеркало, кресло-качалка, как и у тебя в комнате, маленький столик непонятного назначения. Подхожу к нему, а он весь в рамках с фотографиями. И на каждой фотографии - пары. Некоторые совсем старинные, такие плотные, как из картона, в коричневых тонах. Читаю на обороте: "Дашковичи Дмитрий Никифорович и Екатерина Максимовна, 1911 год", на второй: "Дашковичи Андрей Дмитриевич и Валентина Павловна, 1934 год", на третьей: "Дашковичи Станислав Андреевич и Ольга Петровна, 1958 год" и, наконец, последняя, четвертая: "Дашковичи Андрей Станиславович и Евгения Анатольевна, 1980 год". Смотрел я на эти фотографии, особенно на старые, и думал: "Раньше не было некрасивых людей. Все красивые. Такие светлые благородные лица, истинная интеллигенция, перед которой при встрече хочется низко шляпу снимать и кланяться". Вот такие чувства вызвали у меня эти фотографии. Передай тем, кто изображен на третьей фотографии, мой низкий-низкий поклон и восхищение.
  -- Передам с удовольствием. А сейчас бегу. Завтра встретимся в аэро-порту.
   До музкомедии, видя, что она опаздывает, ее подбросил на хрипя-щем и вздрагивающем коньке-горбунке "Запорожце" Юра.
   Супруги Розовские были уже там и вместе с Аней приступили к последнему этапу ожидания опаздывающего: нервному ежеминутному поглядыванию на часы.
   Красочный музыкальный спектакль доставил удовольствие, и они даже решили пойти пешком, хотя завтра надо было рано вставать.
   В аэропорт поехали втроем: гостей и Ольгу Петровну оставили дома. Уже подъехав к автостоянке у здания аэропорта, они увидели машину "Неотложной помощи", около нее стояли люди. И по мере того, как они подходили к ним ближе, Женя узнала и Гену с семьей, и всех Симановичей. А тут подъехала еще одна машина, темно-зеленая "БМВ", оттуда вышли четверо Шубиных. Поздоровавшись, Майя представила своего мужа, высокого, простоватого, коротко-коротко стриженного мужчину по имени Иван. Имя удивительно подходило владельцу носа-картошки, небольших хитроватых глаз и густого баса. Женя прошла внутрь перевозки. Там рядом с сыном сидела и держала его за руку заплаканная Елена Аркадьевна. Высморкнувшись в платок, она привстала и тихонько сказала: "Сыночек, вы тут с Женей пообщайтесь, пока есть минута, а я выйду подышу воздухом".
  -- Я верю, что все будет хорошо.
  -- Женя, не будем тратить время на слова утешения и ободрения. Мы уже все сказали друг другу. А вот чего не сказал, а обязан сказать - это вот что. Я снова вверг тебя в пучину несчастья, болезней, страха. Я очень перед тобой виноват. И хочу сказать тебе следующее: "У тебя передо мной нет никаких обязательств. Я не знаю, как у меня там все сложится, насколько меня сделают полноценным. Ты свободна в своих действиях и решениях. И никто тебя не осудит, если ты решишь не связывать с инвалидом судьбу. Ты мне подарила такое счастье, за это я тебе благодарен безмерно, и эти воспоминания будут меня там, я уверен, поддерживать. Ничего не отвечай, ни в чем сейчас не клянись и не обещай. Меня не будет, ты останешься одна и сумеешь взвесить все спокойно, без надрыва, без необходимости кому-то что-то доказывать. Ты лучше всех, и никто в тебе не разочаруется, какое бы решение ты ни приняла. Давай поцелуемся и освободим доступ для посещений остальных".
   В двери перевозки уже несколько раз стучали. Когда Женя вышла, вошли Мельниковы, затем Шубины и последними попрощались со своим шефом приехавшие позже всех на такси остальные сотрудники фирмы "Ол-Гри". Пришел Саша, отдал распоряжения нести носилки с папой в самолет, а сам он с багажом и заполненными декларациями идет на досмотр и паспортный контроль. Когда носилки вынесли из микроавтобуса и покатили в здание аэропорта, у изголовья оказалась Аня, что-то сказала Олегу и неожиданно поцеловала его. Потом показала на своего дедушку. Мужчины, никогда не видевшие друг друга, с большим пиететом поздоровались и представились. Внутри носилки еще некоторое время катили, а потом два санитара, оба Шубиных и Гена с Юрой подхватили носилки на руки и так на руках понесли их вверх по трапу и в сам самолет. Внимание провожающих сконцентрировалось на Саше. Он как раз стоял перед закрытыми воротами, чтобы зайти, когда они откроются, туда первым. Последние объятия, слезы, поцелуи, напутствия, обещания. И вот уже Саша машет с той стороны, он перешел границу Белоруссии.
  -- Кто куда? - громко спросила Майя. - Женя, вас не надо подвезти?
  -- Нет, спасибо, мы на машине и едем с моими гостями отовариваться перед отъездом.
   Пока остальные решали вопросы транспорта, Женя отошла в сторону и позвонила домой сказать Марине, что будет их ждать у стадиона Динамо, а те пусть прямо сейчас выходят и ждут четвертого трамвая.
   Женя со всеми попрощалась, поцеловала Елену Аркадьевну и, пообещав держать со всеми связь, села в машину к свекру вместе с Аней, и они поехали.
   Подвезя невестку с внучкой к стадиону "Динамо" со стороны трамвайных путей, Стас хотел сразу же уехать, но Аня, прижимаясь к деду, ласково попросила:
  -- Дедуль, не уезжай. Мы здесь недолго пробудем - это же не бедные провинциальные родственники, они раз-два и купят, что им надо. А зато мы потом сходим в пивной ресторан, ты же любишь хорошее пиво.
  -- Хитра ты, мать, не по годам. А как же бабушка одна?
  -- Только рада будет в тишине побыть: у нее новый французский роман появился.
  -- Тогда точно, можно не спешить. Женя, дай твой телефон, позвоню Леле, что не приеду - пусть отдыхает от меня.
   Покупки, действительно, не заняли много времени. Покупалась, в основном, обувь, так как приличная кожаная обувь в Израиле - это баснословно дорогая вещь. Приобрели несколько кофточек и джемперочков для Марины и пару рубашек для Володи. Остальное - по мелочам. От себя Женя подарила Марине набор из янтаря, глядя на который, у подруги загорелись глаза, а Володе - замшевую кепку, которая очень органично легла и прикрыла его плешь на затылке. Вот теперь, с чувством выполненного долга, можно идти получать удовольствие за бокалом хорошего пива.
   Заняли уютный столик у окна, заказали для дам темное, для мужчин - светлое пиво, рыбное ассорти на закуску и барбекю (жаренные на открытом огне куриные крылышки) со свежим салатом. Каждому поста-вили по маленькой мисочке с водой, в которой плавал ломтик лимона. Оказалось, для того, чтобы ополаскивать пальцы после трапезы: барбекю принято есть руками.
  -- Ресторан называется "Старое русло", - как всегда неторопливо и негромко начал Стас. - Название не случайное. Еще лет тридцать назад именно в этом месте протекала река Свислочь. Потом русло перенесли правее. Если вы захотите, мы можем после обеда пройтись вдоль реки и потом вернуться снова к машине.
   Все с воодушевлением приняли предложение старейшины.
   День разошелся окончательно и превратился в настоящий летний теплый день. Прогулка удалась на славу.
   Приехали домой, их встретила Ольга Петровна, тоже довольная своим воскресеньем: иногда так полезно и приятно побыть одной, заняться чем-то своим, не думать о том, что надо готовить, а потом подавать и убирать. Не дай Бог всегда, но изредка одиночество - очень приятное состояние, особенно когда знаешь, что это временно: пройдет несколько часов или максимум пару дней, и дом твой снова наполнится требовательными голосами с просьбами покушать, и если можно, то желательно прямо сейчас, не откладывая, и много. Аня сразу бросилась к компьютеру и подключилась к Интернету:
  -- Мама, есть письмо от Саши.
   Все пришли в комнату вслед за прибежавшей на зов дочери Жени.
   Саша писал: "Добрались без проблем. В аэропорту нас встречал амбу-ланс. Самая большая трудность была - вынести папу на носилках (эх, где мои добровольные минские помощники), но все же выбрались, причинив, правда, папе немало мук и боли. Из аэропорта нас повезли в сторону Петах-Тиквы, именно там находится больница для туристов Тель-а-Шамер. Нас ждали, но, несмотря на это, продержали в приемном покое больше трех часов: делали два рентгена, брали анализ крови, снимали кардиограмму.
   Но закончилась и эта эпопея. Наконец, мы в отделении хирургической ортопедии. Принял нас дежурный врач, общались на английском. Папа в палате на двоих, кровати специально оборудованные: поднимается изголовье и изножье, и вся поднимается и опускается. В палате телевизор, телефон, есть свой санузел. Папа, видя, что я на ногах не стою, отправил меня ночевать к родственникам. Но после операции я буду у него ночевать: здесь это принято и разрешено. Завтра его посмотрят уже врачи от-деления и в частности тот, кто будет оперировать. Подробности об этом - тоже завтра. Женя, вам привет от моей бабушки, вы ей очень понравились. Мне тоже.
   Спокойной ночи. Анюте и всем-всем большой израильский привет. Здесь тепло - +28.
   Бабушке я коротенько позвонил. Она сейчас одна - не забывайте ее. Ваш Саша".
   Прочитав письмо, все стали его обсуждать, и самую бурную реакцию вызвало сообщение о возможности ночевать рядом с твоим больным родственником.
   Марина подтвердила, что это обычная практика. Кровать, правда, в палату не поставят, но в креслах устроиться можно, и никто слова не скажет. И вообще нет понятия часов посещений больных: с подъема и до отбоя вход для всех свободен, можете просидеть со своим больным родственником хоть весь день.
   Женя решила позвонить Елене Аркадьевне, но ее опередил телефонный звонок.
  -- Женечка, добрый вечер.
  -- Анюта, как я рада тебя слышать! Как дела?
  -- У нас все в порядке. Есть ли новости из Израиля?
  -- Есть электронное письмо от Саши. Добрались, из аэропорта отвезли сразу в больницу, сделали анализы, сейчас Олег в отделении хирургической ортопедии. Завтра будут смотреть, и тогда все будем знать.
  -- Хорошо. А еще я звоню вот почему: мы ходили сегодня на открытие выставки фотографий Натальи Евгеньевны. Впечатляет. Даже очень. Талантливая у тебя мама.
  -- Я очень рада за нее. Для нее это очень важно. А с кем ты ходила?
  -- Всей семьей: с Левой, Женей и бабушкой.
  -- Даже Анна Казимировна выбралась?
  -- Да, но это отдельный рассказ. Ходила довольная, нравилось ей, потом стала делаться все суровее и суровее. Довольно холодно поздравила автора, и мы ушли. В машине я ее спрашиваю: "Бабуль, ты чего?" - "Да вот думаю, что ответил бы наш гений на вопрос: а талант с равнодушием совместимы?"
  -- И что?
  -- Не знаю, что он бы сказал, - продолжает она, - а я лично считаю, что равнодушие, безразличие - своего рода агрессия, только скрытая ее форма. Разве фотографии - главное дело жизни этой женщины? Нет, не фотографии, а дочка, ее единственный ребенок. Деточка, если бы ты видела, как в ссылке несчастные, преследуемые матери боролись за жизнь и благополучие своих детей... А тут... Им еще и повезло, такая удобная девочка росла: послушная, аккуратная, ответственная. Был бы у них другой ребенок, с таким отношением родителей он кончил бы в колонии.
  -- Бабуль, не сгущай краски, - говорю я и пытаюсь в шутку обернуть: - Ты бы не дала пропасть, взяла же ты Женю на воспитание.
  -- Да, чужая бабушка-соседка - это выход.
  -- Вот такой, Жекочка, у нас вышел разговор. Но, повторяю, выставка производит очень сильное впечатление. Мама твоя парила, а папа грелся в лучах ее славы и тоже был счастлив.
  -- Верю. А как вообще у вас дела?
  -- Работа, работа и еще раз работа. Женька учится. Не в поте лица. Ну, да Бог с ней. Погода отвратительная: дождь, холод, под ногами месиво из грязных листьев - одним словом, бр-р-р.
  -- А у нас сегодня бабье лето началось. Мы даже погуляли хорошо, прошлись вдоль Свислочи. Ладно, Анечка, спасибо за звонок, спокойной ночи, всем твоим привет, целую.
  -- Целую. Спокойной ночи. И тоже всем привет.
  

ГЛАВА 17

  
   Два последних дня пребывания Марины и Володи в Минске Женя старалась как можно больше проводить времени с ними. В понедельник, правда, она вынуждена была сходить на занятия, потом съездила вместе с Жанной на оценку драгоценностей. Сумма оказалась гораздо больше, чем она ожидала. По совету Жанны деньги положила на карточку "Виза". Но уже во вторник Женя никуда не ходила, даже в институт, попросив Леню заменить ее на практических. С утра они съездили в Лошицу, где вовсю шли ремонтно-реставрационные работы. Но все же они сумели погулять, и на супругов все увиденное произвело такое же яркое впечатление, как и на нее когда-то.
  -- В цивилизованной стране такой заказ сделал бы архитектора обеспеченным человеком сразу и надолго, - отметил Володя.
  -- Это не государственный заказ, Володя, это немецкие инвестиции - деньги будут приличные, но не такие, если бы это было, например, в самой Германии.
   По дороге домой заехали на рынок: Розовские хотели купить белых грибов, а потом - в фирменный магазин нижнего женского белья, где Марина "оторвалась" по полной, обеспечив не только себя изящными изделиями из прошвы, но и накупила немало их для презентов своим подругам.
   Во время прощального ужина настроение у Жени было подавленное: безумно не хотелось расставаться с Маринкой, но виду старалась не подавать, чтобы не портить подруге настроение.
   Незадолго до выхода из дому Женя, улучив момент, когда Марина была в комнате одна, зашла к ней и протянула книгу:
  -- Маришка, передай, пожалуйста, это Саше. Я сразу не отдала, так как не дочитала. И здесь в книге карточка "Виза", пинкод я ему сообщу отдельно.
  -- "Б. Акунин. Турецкий гамбит" - прочитала Марина. - Что-то интересное?
  -- Да, вполне. Особенно в больнице. Да и Саша сам прочитает с удовольствием. Первую я им отдала перед отъездом. Можешь взять у них почитать, "Азазель" называется.
  -- Возьму, раз ты рекомендуешь. А деньги твои или кто-то дал?
   Стараясь, чтобы голос звучал естественно, Женя ответила:
   - Мои. Удалось кое-что продать. - И была благодарна подруге, что та больше вопросов не задавала и удовлетворилась полученным ответом.
   И опять дорога в аэропорт. Который раз она едет в этом направлении в течение последней недели?
   А через час - обратная дорога. Если так пойдет дело дальше, этот маршрут станет ей почти родным.
  

ГЛАВА 18

  
   Женя вышла на крыльцо институтского корпуса и даже зажмурилась от удовольствия. Как она любит эту короткую передышку в осени, как будто природа делает глубокий вздох перед прыжком в окончательные холода. "Есть в осени первоначальной короткая, но дивная пора" - Женя никогда не могла понять поэта: первоначальная осень - это продолжение лета. Что же здесь особенного? А вот когда в разгаре осени неожиданно прекращаются холода, дожди, в воздухе начинают летать золотые паутинки, освещаемые последними теплыми солнечными лучами, устанавливается какая-то особенная прозрачная тишина, нарушаемая лишь шелестом сухих листьев под ногами - вот это, действительно, "короткая, но дивная пора".
   Женя прошла через скверик в сторону маленького стадиона политехникума, где в это время было почти безлюдно: только двое малышей под присмотром бабушек гоняли по кругу на своих трехколесных велосипедах. Поднялась на самую последнюю скамейку зрительской трибуны и села, подставив лицо солнцу.
  -- Ну, что, Евгеша, пора поговорить? - Пора. С чего начнем? - С самого главного: я его не люблю. - Вот так категорично? - Да. - Почему ты так решила? - Ты помнишь, что я чувствовала, когда заболел Андрей? Я готова была на рельсы лечь, руки свои отрубить - только бы он поправился. А сейчас? Ничего, кроме страха я не испытывала. Страха, что меня снова хотят втянуть в страдания, боли, отчаяние. Конечно, я очень переживала и сочувствовала Олегу и всей его семье, но сама не хотела во всем этом участвовать. Я не была готова повторить свой круг ада. - Ну, в этом вроде нет ничего страшного: обычная защитная реакция много пережившего человека. - Ты хочешь сказать, обычная реакция постороннего человека? Я согласна. У постороннего человека могла быть такая реакция. Но мне ведь казалось, что Олег не совсем мне безразличен. - Небезразличен и любимый - это совсем разные категории. - Согласна. Но моя реакция меня испугала и заставила задуматься о том, о чем я никогда не задумывалась. Помнишь, на дне рождения у Олега мы говорили с ним о талантах? Так вот, я была не права: у меня все-таки есть талант - талант нравиться. Я всем нравлюсь: продавщицам в магазине, официанткам в ресторанах, случайным попутчикам, я даже сразу понравилась своей заведующей. Эгоистичная, надменная, она чуть ли не с первого дня моего появления на кафедре приблизила меня и стала опекать. Я уж не говорю о близких людях... Ну, и как я могу не нравиться? Глазки карие, волосики золотистые, сама стройненькая, ножки-ручки красивенькие. А характер? Сама покладистость: голоса не повысит, не сорвется, с чувством юмора все в порядке, но ни боже мой переборщить или кого-то задеть персонально... - Остановись. Не вижу в этом перечне ничего, что стоило бы такой иронии. - Поясняю. Помнишь слова Анны Казимировны после выставки: хорошо, что у них был такой удобный ребенок. Был удобный ребенок, стала удобная женщина. Со мной удобно. - И что здесь плохого? - Все. Я люблю быть удобной: мне тоже тогда удобно, комфортно. А тут мне стали резко доставлять неудобства, и я испугалась. Значит, кто я? Обычная эгоистка. - А если бы ты любила Олега? - О, если бы любила. Но ведь не люблю, а человеку голову заморочила. - Но ведь он тебе нравится? - Конечно, тут сомнений нет. Как он может не нравиться? В нем есть одно замечательное и не так уж часто встречающееся качество: он адекватен. Всегда, в любой ситуации, в любом месте. - Но ты ведь не говорила ему, что любишь. - Не говорила. Ни разу. Но разве от этого мне или ему легче, раз я оказалась не способной поддержать человека в несчастье? Даже Анька моя порядочнее: пока все было хорошо, она его не хотела воспринимать и подпускать слишком близко к нашей семье, но когда случилось несчастье - все отошло в сторону: ревность, обиды, притязания на меня. Стыдно сказать, но я обрадовалась, когда они уехали. И не только потому, что там ему окажут квалифицированную помощь, а еще и потому, что я не буду рядом, не буду всего этого видеть - короче, мне не надо будет во всем этом участвовать. И чтобы уже совсем все тебе рассказать до конца: знаешь, я ведь украшения продала не только, чтобы помочь деньгами, но в большей степени, чтобы откупиться. Они мне очень нравились, мне их было безумно жалко, но я понимала, что должна отдать что-то очень для себя дорогое, чтобы не так чувствовать свою вину. - Да, разговор получился не из легких. - Да уж, но я рада, что выговорилась, все высказала до конца, до самой капелюшечки. - И что теперь? - Будем жить и пробовать выйти из этой ситуации наиболее приличным образом. Может быть, у меня получится. Может, я не совсем конченый человек. - Да, ладно, хватит тебе заниматься самобичеванием. - А что, приятно вдруг такое про себя понять? Вот то-то же...
  
  

ГЛАВА 19

  
   Уже почти заканчивался ноябрь, но зима все еще не начиналась: было сухо и не холодно. Видимо, ноябрь хотел доказать, что он не только формально относится к осенним месяцам. Женя была довольна: она не любила зиму, особенно белорусскую, когда каждый день можно ждать пере-мены в погоде. Вчера было морозно, приятно скрипел снег под ногами, а сегодня уже ветрено, все тает, под ногами грязное месиво, которое назав-тра, скорее всего, превратится в непреодолимые скользкие бугры.
   Завтра день рождения у мамы Лели; у Жени в сумке лежит для нее подарок, который именинница оценит по достоинству: книга Ромена Гари на французском языке. Его, но на русском, Женя читала, когда гостила у Марины - ей очень понравилось.
   Она зашла в свой подъезд и уже хотела нажать кнопку вызова лифта, когда увидела в почтовом ящике письмо. Это бывало редко - письма, пришедшие по почте. Связь держалась обычно либо через Интернет, либо по телефону. Письмо в конверте, написанное от руки, - почти забытая в последнее время роскошь. Женя посмотрела на обратный адрес и удивилась еще больше: письмо было от Марины. Вот уж кто давным-давно освоил все премудрости компьютера и возможности связи по нему. Хотела тут же быстро вскрыть конверт, но вовремя одернула себя - нечего пороть горячку: от писем надо получать удовольствие. Но все же нетерпеливо подгоняла мысленно лифт, еще в нем достала ключи, чтобы не задерживаться в поисках их у двери. Ну, вот, наконец-то: пальто повешено, сапожки заменены домашними тапочками. Скорей в свою комнату и - читать...
   "Здравствуй, Женечка. На исходе суббота, закончились выходные, завтра начинается очередная рабочая неделя. Если не напишу сегодня, это еще отложится, а я не хочу откладывать этот разговор: так все серьезно и важно - не могу доверить это, пусть даже и очень умной машине.
   Итак, с самого начала. Неделю Олега продержали в хирургии, потом две - в реабилитации под присмотром физиотерапевтов: учили ходить. Теперь вот уже третью неделю - дома. Сюда тоже приходит физиотерапевт, но уже в частном порядке. Конечно, дорогое удовольствие, но на фоне прежних трат - сущие копейки. Зная ситуацию, решила, что он нуждается в моей психологической помощи. Стали общаться.
   Знаешь, Женька, он редкостный человек. Впору мне у него учиться умению выходить из стрессовых ситуаций. Адекватен, спокоен, разумен, трезв. Очень выношенно, без всякой нервозности рассуждает о своем положении. Много говорит о тебе, еще больше расспрашивает: об учебе в университете, об Андрее, каким он был; о твоих вкусах и привязанностях. Собеседник он совершенно потрясающий: и слушать умеет, и сам рассказывает безумно интересно. Мне, коренной москвичке, так рассказывал о Москве, что я забыла и о времени, и обо всех своих делах и обязанностях. Мы с Володей дали ему ключ от нашей квартиры, чтобы он приходил, когда ему удобно, и занимался своими тренировками у нас на крыше: у них такого выхода на крышу нет, а это очень удобно: простора много и одновременно на свежем воздухе и ни у кого не на глазах.
   Мне кажется, я понимаю, что ты сейчас чувствуешь; хорошо запомнила, как ты изменилась после их отъезда сюда: стала веселой, раскрепощенной, как будто ношу с себя сбросила. А это и была непосильная для тебя ноша. А зная твой характер, хорошо представляю, как ты еще и каз-нила себя. Женька, милая, у каждого человека своя мера силы, выносливости и терпения. Ну, кто посмеет бросить в тебя камень за то, что твои силы не предназначены на две беды. Ты защищаешь себя - и это естественно. И Олег, заметь, это прекрасно понимает. Ему не себя - ему тебя жалко. Мы много об этом говорили, и я не переставала удивляться его мудрости и доброте. Честно говоря, я мужчинам по большому счету в этих качествах отказывала.
   А теперь уже то, ради чего и писалось это письмо. Наши отношения позволяют (очень надеюсь на это) мне попросить тебя: не торопись с выводами, не форсируй события - дай им выкристаллизоваться самим.
   Как-то в разговоре Олег мне сказал: "Черт подери, чтобы встретить Женю, должно было пройти долгих одиннадцать лет. А тут такое... Но, значит, для чего-то это было надо, да, Марина? Думаю, что да. Не надо спрашивать, за что мне это, за какие грехи? А надо принять эту ситуацию как данность: остановиться, оглянуться, подумать, чему она меня научила, какие выводы я должен сделать. И знаешь, к каким выводам я пришел? Во-первых, как много вокруг хороших людей. Во-вторых, как надо ценить каждый день, отпущенный жизнью: ведь она висит буквально на волоске, зависит от любой мелочи. В-третьих, как мне все-таки повезло: я успел встретить Женю, а ведь мог и не успеть. И что бы она ни решила в отношении нас - я уже был счастлив. И это здорово".
   Добавить мне к этому нечего. Может быть, только то, что повезло не ему одному...
   Я люблю тебя, я очень хочу, чтобы ты была счастлива. Думаю, что для этого у тебя все есть. Целую. Привет от Володи.
   P.S. Олег с Сашей собираются вернуться в Минск в середине декабря. Ну, думаю, что Саша тебе еще об этом напишет. Большой привет всем твоим. Они у тебя замечательные. Твоя М."
  
  
   "Здравствуй, Маришка, была удивлена и очень обрадована, получив твое письмо. Все ты правильно поняла, как всегда, обо мне. Вот только по поводу камня, который никто в меня не бросит, - сильно заблуждаешься. Бросят, и не один. Камни полетят с той стороны, где знают и любят Олега. И это объяснимо: пока все было хорошо, она с ним не отказывалась поддерживать отношения. Как только закончились (пусть даже и временно) благополучные времена - она в сторону. Так это выглядит, и нечего тут противопоставить. Оправданий нет никаких. Ах, она пережила большое горе: потеряла близкого человека? А о чем она думала, когда Олег стал за ней ухаживать? Он был настойчив? Ну, и ей ничего не мешало быть настойчивой и твердо сказать хорошему человеку: "Нет". А сейчас ее поведение, мягко скажем, непорядочное, что бы она ни говорила.
   Мариночка, а я ведь ничего и не могу сказать в свою защиту - аргументов нет. Это я себе могу признаться, что я не хочу, не могу снова испытывать боль. Знаешь, такое часто бывает у детей, которые потеряли любимое домашнее животное - собаку, кошку. Они и взрослыми став, не заводят себе больше никого: боятся привязанностей, которые могут закончиться трагически. А ведь по масштабу трагедии это даже несопоставимо.
   Я пытаюсь разобраться сама с собой, почему я не была тверда и последовательна, отказывая Олегу во встречах, почему сдалась? Я так и вижу твое пожатие плечами, мол, что же здесь непонятного: такой интересный, неординарный человек, яркая личность... И будешь права. Конечно, я не могла не подпасть под его обаяние. Но это лишь часть правды. То, что лежит на поверхности. А если покопаться глубоко, ухватить за самый кончик и вытянуть наружу то, в чем даже самой до конца я не признавалась, точнее, не формулировала ясно и четко. Ох, как мне не хочется произносить это вслух и все-таки облекать эти мои трусливые мысли в слова, но раз уж начала выворачивать перед тобою душу... Я боялась остаться одна, мне ведь только сорок. Сколько еще со мной будет Аня? Год-два, а потом? Конечно, многие женщины, оставшись одни, живут и ничего. Чуть не написала - "счастливы". Какое уже там счастье... Растят внуков, пока и внуки не вырастут, пока нужда в их помощи не отпадет. Вечера - в одиночестве, праздники, если дети не позовут, - в одиночестве, в отпуск - в одиночестве. Ну, про пресловутую одинокую старость, когда некому стакан воды подать, не буду - эта тема неоднократно звучала в произведениях искусства. А мы сейчас не про него, а про жизнь...
   Если бы не случилось этого несчастья с Олегом, как бы развивались события? Думаю, прошло бы еще не очень много времени, и мы бы стали жить вместе. Не думаю, что я бы согласилась официально выходить за него замуж (по крайней мере, на первых порах), но он, будучи настойчив, как всегда, убедил бы меня (а я бы дала себя убедить), что нам пора жить вместе, а не бегать по Минску в поисках места для свидания - не тот уже возраст. Ты видишь, как я откровенна с тобой? Меня еще и убеждает в этом то, что я узнала от Саши: Олег собирался покупать для нас с ним квартиру. Уверена, я не разочаровалась бы в нем и по прошествии времени. Но судьбе не угодно было подписывать такой простой и неконфликтный сценарий развития событий. Случилось то, что случилось, и я струсила, испугалась, запаниковала.
   Как я могу вернуться к Олегу, как ни в чем не бывало? Теперь-то я ведь уже знаю, что не готова к новым несчастьям и потрясениям. Не готова! Даже незнание законов не освобождает от ответственности. А знание?
   Знаешь, что самое тяжелое в нынешней моей ситуации? Это невозможность сказать ему сейчас "нет". Был бы рядом и здоров - это одно, а в переписке, да еще электронной, или во время коротких его телефонных звонков ко мне - не могу, не поворачивается язык. Расспрашиваю, сочувствую (не думай - абсолютно искренне) и каждый раз прикусываю язык, чтобы не сказать чего-нибудь лишнего, обидного для него. Хотя куда уж обиднее, чем то, что на его слова: "я люблю тебя" - я не могу ответить: "и я тебя тоже". Остается уповать лишь на то, что он умный и все понимает. Он, собственно, и не рассчитывал на быстрый результат. Но все равно: любящему человеку это тяжело осознавать.
   Кажется, нет ни одного уголка моей души, который бы я сейчас не вычистила: ничего не сказанного не осталось.
   Целую тебя. Привет вам с Володей от всех моих. Твоя Женя".
  

ГЛАВА 20

  
   День рождения плавно перешел к своей заключительной фазе: чаепитию со всякими вкусностями, как всегда в изобилии приготовленными самой именинницей.
  -- А вы знаете, что как раз в эти дни исполнилось пятьдесят девять лет, как бабушка с дедушкой познакомились? - вопрос Ани, обращенный к немногочисленным гостям, произвел нужный эффект: возникла почти театральная пауза.
  -- Да, да - пятьдесят девять. Дедуля, расскажи о вас.
   Станислав Андреевич укоризненно посмотрел на внучку, но она, как всегда, когда чувствовала себя правой (а это бывало практически всегда) встретила его взгляд без смущения и лишь покивала в ответ: "Да, да, расскажи".
   Гости поддержали Аню, и видно было, что говорится это не из простой вежливости.
   Станислав Андреевич встал из-за стола, взял свою трубку, не спеша раскурил ее, выдерживая и интригуя публику, как настоящий, опытный рассказчик, и неторопливо начал:
  -- Моя мама со своим детским домом, где она была заведующей, попала в эвакуацию в Уфу. Мне было восемь лет, но запомнилось все очень ясно, как сфотографировалось. И как папа попрощался, уходя в военкомат, и больше мы его не увидели. И вся многодневная дорога в поезде, и мое стояние с алюминиевым чайником в очередях за водой на станциях. И темная Уфа с деревянными тротуарами. И длинный большой барак, отданный под эвакуированный минский детдом. И наша с мамой комнатка, позже разделенная занавеской, потому что за ней появилась наша новая жиличка. Мама каждый день снимала с поезда осиротевших по разным причинам в течение долгого пути детишек и принимала под свое крыло все новых воспитанников. А однажды, это уже осенью было, она привела к нам в комнату женщину с маленьким чемоданчиком в руках и каким-то бесформенным свертком, передвигающимся самостоятельно на коротких ножках. Женщина, когда сбросила с себя многочисленные платки, безобразные кофты и немыслимые тряпки, которыми были обмотаны ее ноги, превратилась в красавицу с короной из толстой светлой косы, толщиной с мою руку.
  -- Нет, не теперешнюю, - засмеялся рассказчик, увидев недоверчивые улыбки за-интересованных слушателей. - В ту мою, детскую. Специально померил, когда она, остриженная, упала на пол. Ну, об этом чуть позже. А из вороха тряпок поменьше освободили девчонку, такую же беленькую, как ее мама, и тоже с косой. Женщина была, как помешанная: плакала и все повторяла: "Петя говорил мне: "Ниночка, не волнуйся, это всего на пару месяцев. Погостишь у Маши, поешь их башкирского меда - он очень полезен". А Маша сказала: "Знаешь, Нина, в такие времена - каждый сам за себя". А куда я за себя - я ведь ничего не умею".
   Мама нагрела воды, дала обмылочек и приказала этой самой Нине самой по-мыться и ребенка помыть, мол, смотреть на вас страшно. Мама вообще в эвакуации превратилась в сержанта в юбке: не говорила - только приказы отдавала, улыбаться перестала и как будто окаменела.
   Во время купания женщина как закричит и маму зовет. Выяснилось, что дочка ее вся завшивела. А когда моя мама без всякой брезгливости покопалась и в голове самой Нины, там тоже обнаружилась живность в большом количестве. Вот тут и полетели косы на пол, сначала маленькая, потом большая. Ну, помылись они, вытерлись. Женщина достает из чемоданчика два платья. Увидев их, моя мама села на табуретку и просто онемела. Платья были - ну, моя внучка сейчас бы их назвала обалденными. Я не очень понял, чего моя мама так разволновалась. А она сидит, смотрит на все эти оборочки и рюшечки, и вдруг таким хриплым-хриплым голосом спраши-вает: "А чего-нибудь человеческого в твоем чемодане нет?" А та опять за свою песню: "Мне Петя сказал...".
  -- Короче, вот так эта московская барыня, жена главного инженера какогото завода, вместе со своей шестилетней дочкой оказалась в нашей хибарке и стала нам соседкой и маминой подругой на все три года войны. Это правда, что она ничего не умела, ни к чему не была приспособлена. Но один талант у нее был: она прекрасно шила и обшивала весь детдом, и больших, и малых. А какие костюмы делала к утренникам из всякой ерунды! Как говорила моя мама, "Нина из г... пулю сделает". Единственное, что раздражало маму, - это то, как она зовет свою дочку: Ляля. "Что за имя придумала ребенку, в куклы, что ли, не наигралась в детстве". А Нина не понимала, что имя ее дочки у моей белорусской мамы ассоциировалось со словом "лялька" - "кукла". И моя мама из упрямства стала называть девочку Леля, а за ней следом и я".
   Взгляды присутствующих устремились на якобы смущенно потупившуюся виновницу домашнего торжества, весь вид которой говорил: "Да, это была я. Вот такой сюрприз".
   Стас, довольный произведенным эффектом, продолжал:
  -- Девчонка оказалась, в отличие от своей мамы, чистая пацанка: всему училась на лету: стоять, играя в футбол, на воротах - пожалуйста; лазать через забор - с превеликим удовольствием; участвовать в набегах на чужие сады и огороды - еще лучше. И самое ценное качество в ней было то, что не стонала, не жаловалась. Побьется, порежется - только губу закусит и молчит, терпит. Казалось, что нас могло разлучить? Ничего. Мы же, как Сиамские близнецы, с ней были: и дома вместе, и на улице, и даже на уро-ках, потому что она умела и читать, и считать, и ее посадили к нам в класс. Да и кто там особенно следил, в какой класс сажать. Пришла со мной, вцепившись в руку, первый раз и ни за что не отрывалась: так ее со мной и оставили.
   Женя посмотрела на свекровь: та слушала, как всегда, чуть склонив голову набок и, не отрываясь, смотрела на мужа. И столько там было любви... "За его руку она держится, не отпуская, до сих пор. Счастливая!..". И хотя она знала всю историю наизусть, Женя испугалась, что может что-то пропустить, и снова стала внимательно слушать.
  -- Но закончилась война, хоть и не за два месяца, как обещал Нине ее муж, но закончилась. И летом сорок четвертого они уехали в свою Москву, а где-то через полгода и мы со всем своим большим хозяйством - в Минск. Какое-то время мамы наши переписывались. Так мы узнали, что и Нинин муж, оптимист Петя, погиб. Что Олечка-Лелечка хорошо учится, особенно ей даются гуманитарные предметы; по-французски, например, парлекает, как заправская парижанка. Ну, и так далее. А потом прервалась переписка, уж не помню, по чьей вине.
   А в пятьдесят восьмом году я, уже учась в Москве, попадаю на выпускной вечер в институт Мориса Тореза. Мой приятель позвал, говорит: "Сходи со мной на выпускной к моей сестре, а то я там умру с тоски один". Ну, я и пошел. Сидим, вручают дипломы, и вдруг слышу, приглашают на сцену для получения диплома Тарханову Ольгу. Выходит девчушка в умопомрачительном синем платье и с длинной светлой косой. Руку протягивает за дипломом и так характерненько голову наклоняет набок. Ну, тут уж у меня и вообще никаких сомнений не осталось. Лелька! Моя Лелька!"
   Последние слова были заглушены аплодисментами, как будто дело происходило не за домашним столом в кругу друзей, а после удачного выступления в театральном зале.
   Посыпались уточняющие вопросы, восхищенные возгласы. Женя тихонько вышла из-за стола и прошла к себе в комнату.
   Сколько раз она слышала эту историю, но как-то никогда не думала, как же жизнь любит роковые "случайности", как зависит от них дальнейшая судьба, счастье и благополучие. Не переведи Стаса из университета в школу КГБ, не предложи ему друг пойти с ним вместе на вечер - и все? Ничего бы не было? Ни этой встречи, ни этой замечательной семьи, ни Андрея, ни ее счастья с ним... Надо быть очень благодарной обстоятельствам, когда они так вовремя подсказывают следующие ходы и пово-роты судьбы.
   Женя медленно провела рукой по волосам: "А разве наша встреча с Олегом - это не цепь случайностей-закономерностей? Ведь тоже сколько было совпадений: Израиль, Маринина соседка Татьяна и ее передача, приход за ней не Саши, а Олега, встреча почти через полтора года в экскурсионном автобусе... Можно ли не обращать внимания на эти подсказки и делать вид, что их нет? Пройдут годы в одиночестве и, встречая старость, я скажу: "Жизнь была ко мне жестока, ни разу не подарила шанса на счастье...".
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"