Началось все с того, что я родился не в той галактике, не на той планете и не в том обли-ке, в котором должен был, по первоначальному замыслу судьбы. Вместо мохнатых членистых ног большого паука мне дали тело недоразвитого человека: всего две руки, всего две ступни... Если бы не это несчастье, не сидел бы я теперь в этом уютном кафе под тентом, закрывающим солнечную жару, рядом с зеленой стеной живой перегородки. И не чадила бы моя чашка мокко, не смотрел бы я на красивый старый дом напротив - через улицу.
Тяжело сидеть и, не отрываясь, разглядывать трещинки и поры покрытия деревянного стола и думать о том, как Тиха слепа, что позволяет одной женщине рожать сразу пятерых...
А дом впечатляет: три этажа, парадный вход украшен изящной колоннадой. На втором этаже, в угловой комнате, на свет появляется уже четвертый ребенок, но я жду не его, я жду Ральфа - он так же, как и я, попал не туда... Детские пеленки, визжащие малыши, озабоченные няньки и родители...
...мама Мария подошла к окну. Она видела, что детям страшно, что они боятся наступ-ления темноты. Было у нее одно средство против таких страхов: выключить свет, открыть окно - а дети в это время должны взяться за руки - и пустить в комнату призраков. Но они на самом деле не страшные, поэтому дети просто увидят, что это такие же существа, как и они сами, и никогда больше не испугаются темноты!
И она подошла к окну, посмотрела во двор сквозь розовый воздушный тюль, потом за-думчиво вернулась к двери, окинула взглядом своих малышей, и проговорила низким, довери-тельным тоном:
- Хотите я сделаю так, что вы никогда ничего не будете бояться? - В ответ ей кивнули пять плешивенько-курчавых голов. - Тогда слушайте меня внимательно!.. Сейчас я выключу лампочку и открою это голубое окно, и внутрь влетят духи. Но вы не должны поддаваться пани-ке - они вам ничего не могут сделать, потому что их на самом деле нет - они лишь видения, миражи! Вы просто должны взять друг друга за руки, сесть в круг и подумать о том, что вы вме-сте, а вместе вы - сила! А когда вы увидите, что духи совсем безобидные, вам станет легко и весело и вы навсегда запомните, что значит быть властелином положения! Готовы?
Плюшевые дети дрожали, стараясь казаться спокойными, потому что отговорить маму было невозможно...
И мама Мария распахнула настежь окно...
Нужно только взять за руку соседа, и все будет хорошо. И кто-то хватает руку
соседа, а она холодная, шершавая, отвратительная...
А я потихоньку маленькими глоточками наслаждался мокко, облизывая с губ сладкую пенку. Мне не видно было, что происходило в доме через улицу, но я слышал неприятный муж-ской замогильный голос, который шептал еле живому среди обглоданных братьев Ральфу:
- Я сообщу тебе, когда ты сможешь что-то изменить, но до того момента ты будешь ви-деть смерть близких и страдать от бессилия что-либо изменить...
Мимо проходила девушка. В руках она держала рожок ванильного мороженого. Ее вью-щиеся темные волосы покрывали оранжевую куртку. Она остановилась на секунду возле кафе, посмотрела на меня и подошла к моему столику, отодвинула стул напротив и присела. Я смот-рел в ее темные глаза и вспоминал своих прошлых кошек, их зеленые зрачки... Ее курносый носик меня немного смешил...
Я протянул руку к чашке кофе, поднял ее и отглотнул. Горький вкус лимона обхватил мои вкусовые рецепторы, пришлось поморщиться. Но я глотнул еще. И поднял глаза на краси-вую незнакомку. Кофе тек вокруг моего языка, спускался по горлу к желудку, немного журча, а напротив седела красота, гладчайшая кожа морщинилась. Оранжевый цвет куртки блек, серел... А в ее желтоватых белках носился необъяснимый безотчетный ужас... А я успел сделать только один глоток... Когда блюдечко приняло обратно горячий круг чашечки, передо мной сидел ске-лет с вытянутыми вдоль по столу руками. И лишь прозрачные ногти остались такими же пре-красными...
Что мне оставалось? Я погладил ее высохшие кисти - они все еще хранили нежное теп-ло... И перевел взгляд на дом через дорогу. Ральфу как раз исполнилось пятнадцать, его ждали юношеские любовные переживания. Изабелле уже стукнуло тринадцать, она готова была стать его парой.
Ральф вышел на улицу, прикрыл за собой дверь, посмотрел на солнце, зажмурился и спустился по ступенькам, провел указательным пальцем по кроне березы у калитки, по ее ли-стьям, понюхал зелень дерева, и пошел в школу.
Он не знал, как звали Изабеллу. Но всегда перед тем, как войти в здание школы, они сталкивались у нижних ступенек парадной лестницы и пять минут молча глядели друг на друга. Школьники настолько к этому привыкли, что даже перестали смеяться над ними.
Ральф думал, стоя перед тринадцатилетней Изабеллой - девочкой-милашкой с еще не оформившейся грудью, о том, что в его черный туннель пустили наконец-то свет - открыли за-битый прежде выход. Он одновременно и радовался, что путь открыт, и боялся, потому что этот путь оставался единственным теперь... В темноте он мог двигаться в любом направлении, мог грызть стены от ужаса и тоски. Но отныне перед ним горел свет в конце туннеля, обрамленный влажными красными губами девочки.
Изабелла улыбалась и ни о чем не думала - она позволяла этому мальчику любоваться своей красотой.
Везде рядом с Ральфом появлялся его друг Михаил. Высокий парень с тусклым взором, с прилизанными коричневыми волосами, пахнувший крепким одеколоном. Прилежно одетый, в блестящих начищенных ботинках.
Они с Ральфом были неразлучны, но после школы Михаил пропал из поля зрения своих одноклассников. Никто и не подозревал, чем он увлекался до этого, никто не мог представить, чем он занимался после.
А Михаил, однажды заинтересовавшись древнегреческой мифологией, возродил антич-ных богов. Избрав для себя профессию скромного плотника, мастера по гробам, он целиком посвятил всего себя чарам богини Гекаты.
Он ходил по лесам и ловил змей, приносил их к себе в мастерскую и связывал их верев-ками так, чтобы этот клубок ядовитых гадов принимал форму человеческую. И благодать снис-ходила на его творения: они покрывались белой кожей, обрастали волосами, вставали в виде прекраснейших нимф, и лишь пальцы у них обладали змеиными головами.
Ральф организовал фирму, которая занималась поставками вин высших сортов в те рес-тораны и гостиницы, которые могли себе это позволить. Он редко видел Михаила, потому что ни на что не хватало времени. Но все же нашлась для старинного друга минутка, и он вошел в мастерскую гробовщика Михаила. Помещение было отделано багряным бархатом, вдоль стен возвышались фигуры стигийских собак.
А я поболтал пальцем в чашке с остатками кофе и кофейной гущей написал на столе чис-ло. Чтобы оно не пропало через какое-то время, подчиняясь воле случая, я развернул салфетку и накрыл его.
Ральф сбросил с себя бумажную пелену, охватившую его неожиданно, и оцепенел, пото-му что в середине комнаты в гробу лежала прекраснейшая женщина...
Ламия... Она медленно поднялась, перекинула левую ногу через бортик, поставила ее на паркетный пол. Округлые нежности розового тела вытянулись в тонкие линии грациозных мышц. Полностью обнажена... И зовет его в свои объятья...
Михаил попытался остановить безумца:
- Тебе нельзя ее трогать! Это смерть твоя!
Но Ральф уже ничего не слышал... Он только чувствовал кислый жар ее тела и сладкий яд в своих венах. Он уже не знал, где находится, вокруг метались шумы наслаждения и среди них - его собственный голос. И видел он одну лишь картину перед собой, она жила и двигалась: черное пятно вползало через все окна и щели его дома и текло в спальню мамы Марии, которая еще спала, улыбаясь небесным грезам. Темень встала у ее изголовья, протянула два длинных лезвия ножниц и разрезала пополам маму Марию... Мария от этого слегка приподнялась в воз-дух туловищем, будто была картонной...
Официант осторожно позвал откуда-то неподалеку, я отнял ладони от глаз, и стало снова светло. В руках молодого человека с подносом блестела бутылка "Бордо", возле меня стоял уже бокал с гипнотическими синими контурами. Красное вино медленно потекло из горлышка бу-тылки в жерло бокала. Из темного стекла в светлое. Приятный букет, немного терпкий вкус... А сверху - несколько капель кофе, мне как раз принесли каппучино. Черные капли ядрами рас-плылись по бордовому напитку и возвысились к поверхности, вырезая своими рваными краями широкие основания болотных лилий. Розовые лилии... И легкий голубой оттенок у кромки... Виноградный запах этих цветов сводил меня с ума, я наблюдал, как распускаются бутоны, как расцветают сердца. Но даже вечная красота умирает: жизнь лилии в оси моего фужера распра-вила крылья, встала во весь рост, огляделась и выпрыгнула в воздух. Я напряженно следил за ее полетом: он плыл к дому через улицу. Тридцатилетний Ральф как раз проснулся, поднялся с постели, приблизился к окну и отворил ставни, он вдохнул солнечное настроение и жизнь ли-лии.
И вот он стоял передо мной и не видел меня. Я изучал его руки, шею, грудь, волосы... Жизнерадостный, здоровый человек. Но изгибы скул говорили: нет счастья! Нет счастья! Нет счастья!
Каппучино как раз успел чуть-чуть остыть, и я отхлебнул. Густой шоколадно-кофейный поток погрузил меня на минуту в медовые мысли, вспомнились быстрокрылые гарпии, унося-щие кресты с распятыми святыми в лазурную ночь заката... Закат горел все ярче и ярче, солнце поднималось все выше, из глубины горизонта восстал дом через дорогу, а в нем появилась роб-кая фигура в темно-синем плаще с горящими глазами. Она плавно перемещалась из комнаты в комнату. Обойдя нижний этаж, она переместилась на второй, затем на третий.
Ральф покрылся гусиной кожей - ему стало прохладно. За его спиной медленно распахи-вался шелковый плащ. Ральф поежился и хотел уже закрыть окно, но не смог двинуться. Из лок-тей ее руки продолжались в пяти направлениях тонкими лучиками с клешнями вместо ладоней. Эти клешни клещами ушли в его тело, а в затылок впились гранитные зубы.
- Изабелла...
Каппучино остыл... Мой язык погладил стенки чашки с золотым ободком, опустился к холодному кофе и погрузился в него. Когда он вынырнул, слева за столиком у меня уже сидела незнакомка. Она удивленно спросила:
- Вы не любите кофе?
- Холодный - нет.
- Добавьте в него свежей, теплой крови! Хотите, можете взять мою! - Я молчал. - Меня зовут Света. - И правда, ее голубые глаза и волосы, завязанные в хвостик, сверкали и сияли... На рыжей маечке от одной груди до другой тянулись серебряные буквы в оправе красного эл-липса: "СМЕРТЬ ЛЮДЯМ".
- Света, ты мне предлагаешь только свою кровь?
- Нет, не только. - Указательный палец лег на правую щеку, остальные сжались поближе к ладони. Указательный палец согнулся крючком и поехал вниз, а за ним - румяная бороздка. Как будто конденсируясь из свежего бриза на ней вылуплялись пурпурные шарики, смешива-лись друг с другом и бежали к земле. Они мутновато струились по длинному ногтю, опоясывали палец, стремясь к запястью, и локтю. Кровавые слезы капля за каплей падали в мою чашку. И я услышал пар с пряным оттенком. - Попробуй! Это всем нравится!
Я под столом обнял ее коленку.
- Венера?
- Пей!
Я послушно вылил остатки смеси в себя. Рыжая футболка слева начала менять цвет, по-степенно исчезая, стол растворился. Светина юбка пропала. А мои белые ногти выросли в чер-ные когти, челюсть удлинилась, на губах я ощутил острия клыков. Солнце погасло до размеров полной Луны, могильные плиты молчаливо стонали отовсюду.
- Делай то, что хочешь! - Света насмешливо раскинулась на сиреневом обелиске. Хоте-лось больше крови, еще крови, мяса, влаги...
...оставив разорванную Венеру, я шел вперед, не отпуская взглядом Луну. Памятники и кресты сторонились моей поступи... В свежевырытой могиле неподалеку лежали Ральф и Иза-белла. Они любовались звездами, обрамленными корявыми ветками и кривыми корнями. У ме-ня была Луна, у них - звезды. Наше дыхание не совпало...
Рубиновая Луна разгоралась с каждой секундой, неожиданно позеленели заросли за моей спиной, я нашел свой столик, он все так же стоял на крытой террасе у кафе, никто его еще не занял. А официант даже принес мне чаю, и теперь оглядывался, недоумевая, куда же пропал клиент. Я поспешил на свое место, поблагодарил молодого человека за чай и, помешивая ло-жечкой янтарную жидкость, обратился вновь к дому через улицу.
Я не верил своим глазам: неужели прошла целая вечность? Безносый Ральф, покрытый жуткими болотно-зелеными пятнами, капал себя на язык раскаленную ртуть. Они шипела и за-полняла все вокруг желтоватым туманом. Виноторговец развалился на роскошном кожаном ди-ване. Из пергаментных воскурений на него мрачно двигалось воплощение ночи: фантом повис над распростертым Ральфом.
- Хочешь спасти дорогого тебе человека от смерти? Тогда следуй за мной!
- Ты за кем пришел?
- За Изабеллой, но у тебя есть шанс на этот раз. Ты еще можешь меня остановить.
Ральф вскочил и очутился в темной дымке, но тут же сел обратно на диван, и фантом ока-зался снова перед ним.
- Просто следуй за мной... - И пропал.
Ральф бросился вниз, чуть не упал на ступеньках парадного подъезда, и побежал прочь, вверх по бульвару, который в этот весенний вечер был особенно чудесен: золотистые отблески прощающегося солнца придавали молоденьким, едва распустившимся листочкам безумно мяг-кий вид. Какие-то птицы до сих пор пели свои соловьиные трели...
Я обожаю, когда чьи-нибудь руки скользят вверх по моим ногам. Поэтому, почувствовав легкое прикосновение слегка прохладной кожи, я напрягся в ожидании продолжения, а рука серпантином обвивалась уже вокруг колена, поднимаясь к животу. Каким образом она вылезла из-за моего пояса, останется тайной еще на несколько минут. Быстро юркнув вдоль ребер, обо-гнув лопатку, над моим плечом повисла змеиная голова, нервно раздувающая свои широкие перепонки.
- Знаешь ли ты, что такое судьба? Ты думаешь, что властвуешь над всем тем, что есть в твоей жизни?
- Нет, нет... - Мои пальцы от волнения вспотели и прилипли к столу. - Природу нельзя поработить, предотвратить...
- Ничего нельзя предотвратить! - По моему горлу прошлись два зуба, а к щеке прижалась жесткая щека змеиная, и шипящий голос вновь зашептал в самое ухо, навевая морозным дыха-нием все больший страх. - Представь себе просторную залу. Под потолок уносятся повсюду дивные витражи с сюжетами из Корана. Стены обиты парчой, внутри нет никакой мебели, нет окон, только одна дверь. А в центре стоит алтарь, на нем спит девушка, прекрасное созданье. Одного взгляда ее довольно, чтобы погубить душу человека...
Могильная тишина, не слышно даже, как из восточного угла к человеческому телу при-ближается смоляное пятно кошмара. Он взгромождается на грудь спящей... Она начинает зады-хаться, мечется на своем скорбном ложе, но нельзя скинуть демона с себя... Кажется, что ничто уже не спасет несчастную... И в этот момент дверь распахивается, и в кабинет врывается муж-чина, ужасный на вид (ты его знаешь). Он кричит что-то о помощи, зовет любимую, единствен-ную, но она не слышит. А злой дух смеется! Мужчина трясет девушку, пытаясь ее разбудить, но чем дольше трясет ее тело, тем яснее понимает, что оно безжизненно... На его лице выступает чернильный пот, урывками стекает на подбородок, оттуда стремится вниз, на перси мертвеца, на шею и застывает там на мгновение, а потом начинает не спеша разъедать остывающую плоть... И тут ее веки поднимаются, и на Ральфа обращаются восковые глаза с гранатовыми подтека-ми... и это божественное личико откатывается от туловища...
Фантом, все еще витающий где-то рядом, хватает за волосы эту голову и приставляет се-бе. Ральф в ужасе отскакивает назад: его Изабелла принимает лик дьявола! Изабелла поворачи-вается... и оказывается, что это чудовище двухглаво! Во втором, истлевшем лице Ральф узнает друга детства - Михаила!
- И Михаил вместе с Изабеллой одновременно говорят ему: "Мне нужна еще одна голо-ва!" Но Ральф убегает... Ему остается жить всего несколько часов - ровно столько, сколько ос-талось до наступления полной темноты...
- Все верно, все именно так! Ты можешь теперь открыть глаза. Прощай! - Змей исчез, как наваждение, я еще не открыл глаза, но уже точно знал, что не увижу его желтых зрачков, пото-му что ничто больше не сжимало мою ногу.
На стуле справа сидел Ральф, он с ненавистью смотрел на меня и давил указательным пальцем правой руки муравьев. Весь стол кишел муравьями, они облепили все: чашки, салфет-ки, бутылку "Бордо", скелет напротив...
- Откуда все эти насекомые?
Ральф безумно улыбнулся и ответил:
- Видишь эту дохлую крысу? Он указал на тушку животного, лежавшую у каблука моего правового башмака. - Она рожала только что, но вместо слепых крысят она исторгла из своего чрева тысячи зрячих муравьев... Не обращай на них внимания. Мы оба здесь чужие! Давай вы-пьем за нас с тобой, все равно мы больше не встретимся! Выпьем чистой воды.
Любезный официант тут же принес два стакана, заполненных до краев. Кристальная про-зрачность...
- Прощай! - Только и успел я проговорить, почувствовав, как сладкий яд расходится по моим венам...