Аннотация: Слиток взлетел, кувыркаясь и радостно брызгая во все стороны серебристыми бликами, и доверчиво приземлился в протянутые руки, нежно прижался к груди, щедро делясь с мастером своим теплом.
Чужака притащили в конце зимы, когда долгие ночи стали все больше уступать серым сумеркам дней, а зеленая луна начала показываться из-за леса и смотреть - не пора ли вести на землю весну. Ольв сквозь сон расслышал поднявшуюся суматоху. Приоткрыв глаза, он увидел как мать, накинув теплый кожух, метнулась в сени и загремела промерзшей дверью. Вылезать из-под нагретой шкуры очень не хотелось и, пересилив любопытство, Ольв вновь провалился в сон.
Утром ему рассказали, что отец со старшими сыновьями, возвращаясь с охоты, недалеко от деревни наткнулся на полузамерзшего человека. Паренек закусил губу от досады: его пока не брали на зимние ловища - дескать, мал еще. А почему мал, если ему уже скоро двенадцать весен будет? Вот отец, по его словам, в двенадцать лет уже зверя промышлял чуть не в одиночку! А тут - маленький...
Найду разместили в баньке на отшибе. Кто знает, какие силы забросили его в зимний лес и что в нем живет после таких-то странствий. Так что пусть пока побудет отдельно, а старый Варох посмотрит, послушает духов и решит, что с ним делать.
Дурного в чужаке не нашли, но он сильно простыл и старик целыми днями жег в баньке пахучие травы, растирал больного медвежьим жиром и заунывно напевал, гоня хворь, а заодно и любопытную детвору, так и норовившую хоть чуть-чуть поглазеть на диковинку.
Через две седмицы человека переселили в дом. Ольва загнали на печь к малышне, а Промайтусу (оказывается, так его звали) выделили широкую лавку в запечье. Ольв долгое время привыкал к новенькому: был тот чуден с виду, тонок в кости, мелок настолько, что едва-едва доставал пареньку до подбородка, на горевшем нездоровым румянцем лице выделялись огромные, непривычно темные глаза. Долгими зимними вечерами Промайтус, изредка покашливая, рассказывал смешные сказки о далеких южных странах, чудных животных с двумя хвостами, громадных избах из камня, о камнях, которые тверже любого металла и о металлах, мягких настолько, что из них можно лепить фигурки. Вообще, о разных ремеслах чужак говорил много и охотно, глаза его при этом азартно загорались, а речь убыстрялась так, что зачастую приходилось просить повторить. Промайтус перещупал всю домашнюю утварь, уважительно цокая. Ольв с гордостью показал гостю топор из черного камня, вызвавший изумленное оханье, тяжелую лопату из твердого дерева, костяные скребки и шилья. Отцовский железный нож породил такую бурю расспросов, что Ольв в конце концов отвел любопытного чужака к Вароху, с которым они дотемна перекидывались непонятным словами. Ольв, пригревшись в теплом углу, даже успел задремать.
Тем же вечером Промайтус, задумчиво глядя в огонь, начал новую историю.
- Когда-то, - говорил он, - когда из безбрежного океана только-только всплыла земная твердь, она была вся покрыта металлическим лесом. Это было так давно, что все те деревья распались в прах и развеяны ветром. Но под землей нет ветра и остатки их корней до сих пор можно найти. Правда, чаще всего они настолько срослись с камнями, что достать заключенный в них металл очень и очень сложно.
- А у нас тут, - спросил кто-то, - тоже есть такие корни?
- Конечно, - улыбнулся Промайтус, - металлическим лесом была покрыта вся земля. Похоже, что в здешних местах росли железные деревья, из их дальних сородичей вы делаете лопаты. На моей родине много мягких корней - медных, оловянных, попадаются серебряные и даже золотые. Железных - мало.
- А ты можешь найти эти корни и достать из них железо?
Гость надолго замолчал, а Ольв в который раз задумался: сколько же лет чужаку? Иногда он задавал вопросы, присущие несмышленышу. ("Как называется река за деревней?" Как она может называться?! Конечно - Река. Не Озеро же!) А сейчас он нахохлившейся больной птицей не мигая глядел в огонь и в черных глазах плескались тоска и усталость. И казалось, что Промайтус чуть ли не ровня Вароху.
- Далеко на юге, - прервал затянувшуюся паузу рассказчик, - где лес сменяется жаркой степью, а степь упирается в море, далеко на юге могилы моих предков. Другие расы, молодые и жестокие, объезжают там кобылиц и срывают гроздья с виноградной лозы... - Промайтус обвел глазами слушателей и очень серьезно продолжил: - Я, последний из рода Тан, научу вас доставать железо. Моим учеником будет он, - гость указал на Ольва.
Паренек растерянно моргнул и смущенно улыбнулся, почувствовав на себе взгляды сородичей. Ночью ему снилось что Учитель, ухватив что-то блестящее, дает это Ольву и он, упираясь обеими ногами, вытягивает длинную железную ленту из огромного валуна.
Зима насытившимся зверем уходила в свою северную берлогу. Веселые ручьи подтачивали снеговые кучи, капля с крыши шаловливо стукнула Ольва по носу. Прошедший месяц для юного ученика слился в бесконечный рассказ Промайтуса, который тот заставлял запоминать и повторять слово в слово. Ольв передразнил в уме голос наставника: "Железо восстает из праха умеренным жаром и угольным дымом. Для того, чтобы выманить его из камня нужен сильный жар, а если оно не хочет выходить, то надобно истолочь кости животных с мягким белым камнем и добавить в очаг". Юноша представил как Учитель посыпает костной мукой расставленные силки и приговаривает "ути-ути", пытаясь приманить железного глухаря. Однако, увидев выходящего на крыльцо Промайтуса, Ольв быстро согнал лукавую усмешку. За прошедший месяц чужак сильно сдал: под глазами залегли темные круги, лицо стало отдавать синевой и лишь на щеках ярко горели пятна румянца. Ольв несколько раз замечал как после приступа кашля Учитель украдкой смотрит на ладонь, которой утирал губы. Промайтус с наслаждением подставил лицо теплому лучу солнца и напомнил: "Завтра идем в предгорья".
Маршрут они обсуждали много раз. Вся дорога до подножья гор должна занять не больше пяти дней, да три-четыре дня там, в общем - за две седмицы должны обернуться. Лучше было бы переждать еще месяц, но Промайтуса что-то толкало вперед, жгло, не давая сидеть на месте и заставляя торопиться. Отец Ольва хотел отправить с ними старшего сына, но чужак твердо и решительно отказался.
В дороге Учителю стало хуже. То ли сказались ночевки на едва освободившейся от снега земле, то ли непривычного к быстрой ходьбе южанина прохватило еще холодным ветром. Ночами Ольв ощущал сухой жар, исходивший от наставника. Словно в нем, как в очаге, варилось железо, восставая из праха и отделяясь от камня. К исходу пятого дня деревья стали понемногу расступаться, открывая величественное горное царство.
Утром юношу разбудило возбужденное бормотание Учителя, копавшегося в каменной осыпи, широким языком заползающей в редколесье. Ольв подошел к наставнику, возле которого уже возвышалась небольшая горка красновато-бурых камней.
- Это они! Они! - Промайтус поднял лихорадочно блестевшие глаза. - Ты только посмотри, какие тяжелые и сколько их!
Ольв взвесил в руке один из камней и с волнением окинул взглядом осыпь. Среди желтовато-серой массы там и тут выделялись бурые вкрапления железных корней. И в самом деле - их было немало. За пару часов удалось набрать настолько изрядную кучу, что юноша уже прикидывал как он будет мастерить волокушу, чтобы утащить это добро.
Учитель после особо сильного приступа кашля, закутавшись в шкуры, лежал около костра и, утирая испарину, с легкой улыбкой смотрел на Ольва, который никак не мог остановиться, всё прыгая по осыпи и собирая бурые камни. Угомонившись, юноша присел у костра, унимая дыхание.
- Мальчик мой, - обратился к нему Промайтус. - Теперь расскажи, как ты будешь из них добывать железо.
Ольв уставился в землю и забубнил затверженный урок:
- Для получения железа потребно...
- Погоди, - остановил его Учитель. - Рассказывай не моими словами, а что бы ты сам стал делать.
Юноша осмотрелся и неуверенно начал:
- Ну, печь я бы поставил там, у ручья, - и, отвечая на невысказанный вопрос, пояснил: - Там и вода рядом, и глину таскать недалеко. Вначале я отожгу уголь...
Закончив рассказ, Ольв робко глянул на Промайтуса и, увидев в его глазах одобрение, с облегчением вздохнул. Всё было правильно, Учитель ни разу его не прервал.
- Да, всё так, - кивнул Промайтус и улыбнулся. - Что ж, действуй.
- Но как же?.. - растерялся юноша. - Я не умею! Не смогу!
- Сможешь, - строго прервал наставник. - Сейчас ты всё подготовишь, а завтра сваришь железо. И не волнуйся, - добавил он мягче. - Я же рядом.
Ольв склонил голову, еще раз обдумал всё, решительно поднялся и направился в лес. Промайтус украдкой вытер каплю крови из уголка губ.
Свалив несколько сухих деревьев, Ольв разделал их на чурбаки, а затем с помощью клиньев расколол каждый на плахи. В яме под корнями вывороченной сосны костер из сучьев и веток жадно схватил новые поленья и довольно загудел, постреливая. Пока огонь разгорался, юноша вырубил дюжину крепких кольев и нарезал гибких ветвей, из части которых сплел пару грубоватых корзин. Тщательно укрыв возмущенно зашипевший огонь двумя слоями нарезаной дернины и оставив уголь томиться, Ольв отнес колья, корзины и оставшуюся лозу на выбранную площадку. Затем он в несколько приемов натаскал туда же изрядную кучу глины и принялся ее тщательно замешивать, понемногу добавляя воду и выбирая изредка попадавшуюся мелкую гальку. Получившимся глиняным тестом он щедро, в ладонь толщиной покрыл землю на месте будущей печи. В памяти всплыл тихий голос Промайтуса: "Печь ставят грудью на восход, лещадь делают приподнятой, с уклоном в сторону продуха, который оставляют в груди". Сделав скат в сторону восхода, Ольв по краям покрытой глиной площадки вбил колья с небольшим наклоном в середину и заплел их лозой. Получился шалаш размером в два локтя у основания и в пояс высотой, сужающийся к верхушке, оставленной открытой. Тщательно обмазав шалаш изнутри и снаружи толстым слоем глины, юноша удовлетворенно кивнул и, оставив печь подсыхать, занялся подготовкой корней.
Из натасканной с утра кучи Ольв отобрал две корзины небольших, с четверть кулака размером корней, тщательно промыл их от остатков земли и глины и аккуратно ссыпал в разведенный костер прокалиться. Найдя в осыпи несколько белых камней, юноша растолок их в мелкую крошку и завернул в мягкий кожаный лоскут. Взяв три прямых ветви без сучков в палец толщиной, Ольв освободил их от коры, смочил в ручье и обмазал слоем глины. Слегка подсушив их на огне, он осторожно вытащил палки и получившиеся глиняные трубки положил обжигаться в костер.
Найдя три приметных белых камня, юноша пошел от печи на восход, отмечая каждый шаг камнем, а в конце четвертого шага вбил кол. В памяти опять возник голос Учителя: "Идущий к железу делает четыре шага. На первом печь прогревается и уголь начинает давать жар. На втором - железо рождается из праха, но еще остается внутри корней. Третий шаг - отделение: железо выходит, а камень стекает на лещадь. И, наконец, на четвертом шаге железные зерна слипаются, образуя слиток".
В двух пустых бурдюках напротив горловин были прорезаны круглые отверстия, к ним Ольв четырьмя стежками изнутри прихватил кожаные лепестки большего размера. Теперь лепесток впускал воздух при растягивании бурдюка, а при сжатии - плотно приставал к стенке, закрывая отверстие и оставляя для выдоха только горловину.
В продухи, оставленные в северной стене печи, Ольв вставил две обожженные трубки, выведя их устья почти в центр лещади. Аккуратно замазав оставшиеся щели, юноша еще раз обвязал лозой печь и промазал глиной. Бурдюки с помощью пришитых к их стенкам кожаных ремешков были привязаны к кольям, вбитым возле трубок. Накинув горловины на трубки и затянув завязки, Ольв вставил палки в лямки бурдюков и пару раз качнул, с удовольствием почуяв шум воздуха, устремившегося в печь.
Солнце закатилось за лес, уйдя на отдых в свою избу. У потрескивающего костра Ольв перебирал отожженные железные корни, обваливая их в крошке белого камня и аккуратно укладывая в корзину. Рядом под двумя шкурами метался в горячке Промайтус, с запекшихся губ слетали слова на незнакомом языке. В какой-то момент юноша с удивлением понял, что не слышит журчания ручья, словно уши забиты сухим мхом. Он недоуменно потряс головой, но звуки не возвращались. Тут Промайтус открыл глаза и неожиданно отчетливо сказал:
- А, это ты, Га-Эфец! Пришел уговаривать?..
Ольв испуганно огляделся, но рядом никого не было. Учитель фыркнул и, отвечая незримому собеседнику, презрительно процедил:
- Не в твоей власти запрещать мне. А у мальчика - свои боги. Ты - ничто для него.
Юноша сжался, ощутив внутри себя холодок от присутствия какого-то неведомого гостя. А в голосе наставника прорезался металл, да не звонкое серебро, а тяжелая холодная сталь:
- Ты еще смеешь грозить мне?! Ты, уродливым кутенком валявшийся у меня в ногах и умолявший спрятать тебя от гнева своей матери?! Убирайся! И скажи отцу, что я сам решаю, кому передать власть над железом.
Промайтус откинулся на шкуры, закрыв глаза, а Ольв внезапно понял, что вновь слышит ручей. Учитель сквозь полуприкрытые веки посмотрел на юношу и тихо прошептал:
- Всё хорошо, мой мальчик. Всё хорошо. Это так... старые знакомые...
В серых предрассветных сумерках Ольв перетаскал готовый уголь и, посыпав угольной крошкой лещадь, разжег в печи костер. С первыми лучами солнца юноша заложил камнями продух в груди печи и замазал щели глиной, после чего несколькими сильными ударами заглубил кол четвертого шага, чтобы тень от него точно падала на свежую кладку. Раздув огонь так, что языки пламени показались над печью, Ольв засыпал ее до верха углем и начал мерно качать бурдюки, нагнетая воздух. Печь заурчала сытой рысью и выбросила клуб дыма. Солнце поднималось над лесом и тень от мерного кола потихоньку ползла к первому камню. На середине пути юноша еще раз досыпал просевший уголь до краев печи. Как только тень миновала первый шаг, Ольв осторожно засыпал первую корзину корней, добавив сверху угля. Увеличив силу поддува, юноша с радостью заметил как горка на глазах стала проседать внутрь печи. Всё было именно так, как его учил Промайтус. Когда освободилось достаточно места, Ольв засыпал вторую корзину корней вперемешку с мелкими кусочками угля. Стало достаточно жарко и пришлось скинуть рубаху. "На третьем шаге дутье надо увеличить, но не доводить до самой большой силы" - опять вспомнились наставления Учителя. Юноша качал бурдюки, капли пота, стекавшие по лицу, оставляли на коже светлые, мгновенно высыхающие дорожки. В печи корни гулко плакали раскаленными каменными слезами, в муках рождая железо. Расплав стекал на лещадь, собираясь в огненную лужу.
Мерная тень, укорачиваясь, коснулась последнего камня. Ольв, затаив дыхание, пробил основание кладки, закрывавшей продух, и пышущий нестерпимым жаром ручеек шлака хлынул из печи. Юноша отскочил, жадно хватая ртом воздух, но в голове зазвучал голос Промайтуса: "А вот теперь, малыш, дуй изо всех сил. Дуй так, словно сама жизнь твоя зависит от этого". И Ольв вновь взялся за бурдюки, не давая себе передышки. Он качал, хрипло рыча от боли в суставах. Казалось, еще немного и затрещат мышцы и сухожилия. Качал, боясь прерваться хоть на миг и этим испортить всё. Качал, еле видя сквозь пелену, затмевавшую взор, белое пламя, бушевавшее в жерле печи. Куцый огрызок тени так медленно укорачивался, что мнилось - эта мука навечно. Наконец-то, глотая слезы, Ольв рухнул навзничь в ручей и долго лежал, бездумно глядя в синее небо. "Железо - твой ребенок", - шептал Учитель. - "Дети всегда рождаются в муках".
Разобрав остатки кладки, закрывавшей продух, молодой мастер заглянул внутрь и заворожено уставился на малиновый, быстро темнеющий ком в середине лещади, около устья воздуходувной трубки. Глаза защипало, наверное, от дыма, и отчего-то захотелось радостно взвизгнуть и пуститься в пляс. Спохватившись, Ольв длинной палкой выкатил новорожденную крицу из печи и затолкал в ручей, возмущенно забурливший паром. Спустя несколько мгновений, обернув руки кусками шкур, юноша вытащил из воды еще горячее железо, кинул на большой плоский камень и деревянной колотушкой принялся обстукивать, ласково приговаривая какую-то бессмыслицу. Под сильными ударами крица уплотнялась, приобретая округлую, слегка сплющенную и чуть вытянутую форму. Чешуйки окалины отлетали, открывая блестящий металл. Ольв бережно поднял железный оковалок и подбросил вверх, к самому солнцу. Слиток взлетел, кувыркаясь и радостно брызгая во все стороны серебристыми бликами, и доверчиво приземлился в протянутые руки, нежно прижался к груди, щедро делясь с мастером своим теплом.
Промайтус медленно открыл глаза, почувствовав в руках жаркую тяжесть железа. Ольв сидел рядом, с тревогой всматриваясь в лицо Учителя.
- Молодец, малыш, - прошептал наставник и слабо улыбнулся, гладя слиток. - Всё правильно.
Молодой мастер растерянно улыбнулся в ответ.
- Теперь я могу уходить, - продолжил Промайтус и с усилием протянул крицу Ольву. - Теперь ты - старший рода. Сними у меня с шеи цепь и вставь в нее свое звено.
Солнечный луч упал на крицу, отразился и многократно раздробился в ней, укрыл светлой паволокой двух Мастеров, прощаясь с одним из них и встречая другого...
* * *
Ольв д'Тан, Мастер железа и Наставник мастеров, сидел на укрытом шкурами камне и с улыбкой наблюдал за дюжиной учеников, суетившихся у ручья. Некоторые из них были годами много старше своего учителя, но, как и все, старательно заглядывали Мастеру в лицо, ища одобрения, и со всех ног кидались исполнять малейшее его распоряжение.
Уже шестую весну Ольв приводил сюда новых учеников, чтобы на этом месте каждый поставил свою первую домницу и сварил первую крицу. Хлопком в ладоши Ольв подозвал будущих мастеров и, оглядев напряженные от волнения лица, строго сказал:
- Что ж, пора начинать. - Чуть помедлил и добавил мягче: - И не волнуйтесь: я же рядом...