Аннотация: Захотели пограничники высокогорной заставы в отпуск съездить. Но как заработать такое весомое поощрение у черта на куличках?
Погранзнак это вам не копец. И не промежуточный валунчик. И даже не горка камешков обозначающих линейку. Это серьёзно и красиво. Особенно в кино или на плакате. Столб полосатый, заделанный пирамидкой сверху. На нём герб страны: блестящий, сияющий и солидный. Рядом, несомненно, выглаженный прямо на изображении, грозный, застёгнутый на все пуговки и крючки пограничник. Обязательно с собакой. Только собачник-эсэсовец бинокль на службу ни за что не возьмёт - не его это напряг. В крайнем случае, брезентуху СПШ* перекинет через плечо. На груди бинокль у этого орла, был, остался футляр. Бинокля в нём нет. Не тянет и не напрягает материал одежды. Значит салага ещё. Деду бинокль принёс на НП*, не иначе. Рука молодого солдата сжимает новенький автоматный ремень, перекинутый через такой же погон, новее некуда. Правый погон чист и не вытерт, как мой ремнём автомата от частого ношения по дозорке и вдоль колючки. Из-за правого плеча идеального образа торчит ствол автомата. Блин, так это ж дедушка АКМ* пятьдесят лохматого года выпуска, да им что, оружие до сих пор не поменяли? Наверно совсем там хорошо служить. И до Афгана тыщ несколько километров. Ух, ты! На голове зелёная фуражка, только со склада. И черный почти лаковый ремешок под подбородком придаёт фигуре и выражению славянского лица, стерегущие и готовые к бою очертания. Бляха ремня у отличника между пятой и четвёртой пуговицей кителя. Подсумок совершенно не провисает от тяжести магазинов с патронами. Наверное пустой, неожиданно думаю я и сам удивляюсь своему выводу. Странно, что это они его в парадку не одели. Очень к месту в лесу будет. И погоны со вставками. Знаки воинской доблести вкручены в грудь кителя героя правильным щитом. Под каждым из них есть точно неуставная вставка. Слишком правильно прилегают они к материи мундира. Сапоги воина-спортсмена даже не запылились при ходьбе по лесной тропинке, которая привела сюда плакатную версию хранителя и выпестовала образ рукой художника. У собаки сторожащей показательный столб, сидя у ног бойца, язык почему-то внутри пасти. Хотя, судя по освещению, уже точно после обеда и пилили они сюда от заставы километров пять-шесть. Ага, второй смотрит в бинокль, а третьего нет. Точно на границе с соцстранами служит. А фляги с водой нет на поясе сзади. Ремешок слишком ровно обтягивает талию. Нарушение. И кто этот плакат нам сюда повесил? Замполит что ли? А сам орёт на нас, если кто фляжку не одел на службу. Замполит у нас нервный после Афгана, восстанавливается на заставе, от желтухи, которую подхватил в ММГ по ту сторону границы. Интересный ему курорт прописали наши начальники. Зато стреляет наш комиссар, как снайпер и даже лучше. И нас приучает к этому делу старательно и не жалея наших организмов. А у этого орла на плакате ручки совсем чистенькие, гладенькие, щёки розоватые. А у нас морды загорелые. Солнечно у нас. И кисти рук сбитые, коричневые и поцарапанные об колючку - весна же. А на голове у нас панамы, а не фуражки. Не холодно у нас тут и весной, и летом, и осенью. На фига он этот плакат тут повесил? Неправильно на нём всё. Наш основной погранзнак сделан из железобетона, и герб пришпилен к нему сваркой. И всё равно местные с той стороны испоганили наш знак своими топорами. Ну да в открытую с нами невозможно - загнобим хоть с хозбытовыми, хоть с другими целями. И стрелять не будем боевыми. Больно надо. Так они исподтишка. И наш Герб исполосованный следами от ударов иностранных топоров всё равно занимает своё место на столбике. Напоминает - сунетесь, то мало не покажется. А этот, на плакате, наверно герб на своём погранзнаке каждый час пастой гоей чистит. А наш нечищеный стоит, железно, намертво. Менять бесполезно снова побьют топорами. Эх, отловить бы жандарма, как наши прадедушки учудили и в отпуск поехали. Вот потеха была. Рассказать - дак не поверит никто.
Волшебные у нас деды были. Драли нас за любую ерунду.
- Ибо, - говорили они, поясняя, - мелочей на границе не бывает. Они тут только крупнее оказываются, чем в любом другом месте, - заботились о нас, но мы тогда этого не понимали. Думали, что издеваются, когда ночью до ярости вбивали в башку, что последний проверяет заднюю полусферу каждый третий шаг. Попробуйте пооборачивайтесь назад с каждого третьего шага на четвёртый, когда идете, например, на работу. Да не так, чтоб просто. А чтоб сравнить картинку, которую видел в предпоследнем повороте головы и корпуса назад, с той, которую видишь, слышишь и ощущаешь в том повороте, который делаешь сейчас. А если забыл, то будь любезен - ползи за остальными на карачках. Не отставай, но успевай оборачиваться на четырёх точках, если не можешь проверяться в тыл наряда на двух ногах, как нормальные пограничники. Вроде и издевательство, зато доходит почти мгновенно, в зависимости от уровня интеллекта, и до любого в не зависимости от оного. А если ползёшь по-пластунски, сдирая локти, колени и расцарапывая руки, не говоря об одежде, тот нет такой науки, которую невозможно постичь на границе в течение часа. А если всё это в ОЗК, да днём и в жару, то беспредельны возможности нашего обучения. А любовь к Родине, откуда тебя призвали, начинаешь ощущать, почти зримо и осязаемо. Однако желание вывалить на какого-нибудь супостата, боль за свою никчемность в прежней жизни, начинает постепенно обуревать молодого воина, а посему очень он опасен для всяко-разных татей. И даже более чем постигший все эти премудрости дедушка пограничных войск, который обстоятелен, умудрён и понял службу. А чем ты больше знаешь и умеешь в пограничном деле, тем больше шансов вернуться домой.
А оно вишь, как выходит, домой попасть хочется очень хоть ты шкипер, дед, хоть дембель, приказ на увольнение которого вышел. А вот уволиться раньше никакой дембельский аккорд на границе не поможет. Потому, что смену надо подготовить на учебном пункте. Значит, если призыв заканчивается в октябре, то на УЧП молодые прибудут в начале ноября. А учебка в Пограничных Войсках КГБ СССР - минимум три месяца. Поэтому осенний призыв,целиком, автоматически задерживается на месяц по приказу Начальника Погранвойск, потом ещё на два по Приказу МО СССР. "В связи с необходимостью обеспечения безопасности границ государства". И их увольнение в запас происходит в феврале-марте. Когда с учебки прибудут молодые пограничники и заменят тех, кто переслужил два года на три месяца. А УЧП это вам не КМБ в обычной армейской части. Тут и обычная тактика и тактика несения службы, следовая работа, специальные пограничные упражнения, физо, метание острых предметов, рукопашка, наблюдение, конная подготовка, обкатка бронетехникой, ЗОМП (на кой хрен он нужен был? Раз учили, значит надо) и т.д., и, ёрш его в медь, сколько ещё всяких дополнений к обычным войсковым требованиям. И выявляется на учебном, что если нас правильно взять в оборот, то ниндзя из нас можно сделать в течение года. Вот только недосуг - границу охранять надо постоянно, днём и ночью, в дождичек и снежок, в цунами и землетрясение. А домой то охота как! Просто кошмар! И нет такого ухищрения, на которое не пошёл бы опытный воин, если есть хоть какая-то возможность, вариант, инструкция или закон, обещающий взамен на твою активность - отпуск на две недели в качестве поощрения. И такой не писанный и негласный закон в Пограничных Войсках есть! Отлови лично или в составе наряда, или тревожной группы, или заслона - нарушителя государственной границы и отпуск вот он! На тарелочке с голубой каёмочкой из рук начальника отряда, почёт, уважение и добрая зависть коллег по заставе и комендатуре. Только нарушителей мало стало на нашей границе. Не лезет к нам враг почему-то толпами, не сдается нарядам мелкими группами, не просит убежища от империалистов, каковыми стали ушлые держатели капиталов с той стороны границы социалистического государства. А раз нет условий, чтоб появился мотив у потенциального сопредельщика для перехода нашей границы, то надо их придумать и сотворить. Логично? Да! А потом, лови - не хочу. Только вот незадача, как же придумать что-то такое чего у них там, в империализме нет, а у нас тут, в социализме - есть. И из-за чего они пойдут "по Карлу Марксу" к нам за тремястами процентами прибыли, и не будет такого преступления, на которое ... ну дальше сами знаете. И парни придумали. И место нашлось идеальное. И потенциальный нарушитель, не абы хто, а самый настоящий иранский жандарм. Жандарм это вам не селянин затурканный из иранского кишлака, это серьёзно. А значит достойно нашего внимания, и нет такой хитрости, на которую не пойдут советские пограничники, чтоб побывать дома, вдали от жары, солнца и горнопустынной местности. Тем более, что "досы" сами к нам придут.
Вот она линия границы по вершине водораздела проложена. И от заставы до линейки километров восемь не меньше, по прямой. И видно нашу территорию с водораздела, как со спутника, только лучше. И наблюдательный пост сам собой напрашивается и с их, и с нашей стороны. Но у иранцев посёлок рядом и дорога в тыл уходит. А у нас бездорожье заповедника погранзоны и желание тоже иметь тут пограничную вышку. Глядеть на чужое государство и на его территорию ни чем и ни кем не запрещено.
Вот иранцы и соорудили вышку, и обозначили постоянный НП. Обзор потрясающий, воздух чистый, аж звенит отсутствием кислорода. Служба у жандармов - не бей лежачего. Надо прийти на пост, влезть на вышку и приложить бинокль к глазам, и всё это в тенёчке. Тенёк создают поднимаемые вверх ставни закрывающие окна внутреннего помещения вышки. А у нас вышки нема. И мы сидим там, в секрете за арчами, кустами местного кустарника именуемого нами черникой, барбарисом, высокой травой и каменюгами, которые разбросаны божественным провидением и природой старых гор то тут, то там. А если удастся, то и под выступом скалы сидит кто-то из состава наряда. Главное змеюку не проглядеть, а то ведь не донесём укушенного до заставы, если больше метра попадётся. Да и с метр, если попадётся, тоже не в радость встреча. Потому мы осторожны вдвойне и втройне бдительны и невидимы в этой приграничной осторожности.
И жандарм на той стороне, просто, прям как на заказ. Каждый день. И не один, а двое - выбирай: не хочу. А как они шли к своей вышке! Дембельский парад в отрядовской казарме инженерно-сапёрной роты отдыхает и колбасится в перекуре от зависти. Впереди шёл молодой воин ислама. Если вам скажут, что дедовщины в армии у наших сопредельщиков не было, то я тогда не знаю чем обозвать то, что видели, чуть не каждый день, наши "дедушки". Молодой охранитель династии шаха Реза Пехлеви был слегка измождён, сильно "уставши" и премного нагружен. Худой, длинный и нескладный, как жердь, выломанная впопыхах из вязанной узлами древесины горной арчи. Стриженный наголо он был одет в грязную не глаженую форму и затянут поясным ремнём по самое не хочу. В обалденную туркмено-иранскую жару, то ли рубашка, то ли китель с погонами на нём, был застёгнут на все пуговицы до самого горла и кистей грязных, сбитых и натруженных рук. Шляпа головного убора молодого иранского пограничника висела на голове, как выжатая половая тряпка. Ботинки, в которые были убраны мятые военные брюки, имели вид пропущенного через пыльную мясорубку гор бомжа, который не развалился ещё только благодаря шнуркам и Аллаху. Да будет благословенно имя его во веки веков, за то, что он послал нашему наряду этих охламонов. На уровне ягодиц форменные штаны затурканного бойца иностранного государства имели очень вымазанный вид и многочисленные зеркальные отпечатки пыльной подошвы сверкающих блеском ботинок следующего за ним старослужащего-жандарма. Будущий "дед" правоверного воинства тащил на себе не только свою амуницию, в которую он был экипирован по всем правилам, но и всю подвеску, навеску и оружие своего старшего. Вместе с магазинами, флягой, биноклем, ремнями, подсумками, радиостанцией и ещё какой-то неизвестной нам капиталистической прибамбасой естественно в двойном экземпляре. Но это ещё не всё! В обеих руках он волок, обливаясь потом, здоровенную корзину с арбузом, виноградом, дыней, алычой и миской. Из сплетённой корзины, сквозь большие дыры выглядывал изогнутый носик кофейника. Внутри переносного устройства звякала о металл заварного чайника единственная серебряная чайная пиала и кофейная чашка ручной работы. Чего наших дедов премного удивило, так это то, что в корзине также оказался ещё и чеканный поднос, для всего этого роскошества. Практически, до пояса форма, на призванном недавно в армию жандарме, была влажной, с многочисленными соляными разводами от ранее высохшего на ней пота. Ну да, попробуй, потаскай всё это на себе до вышки, хоть до неё всего-то метров семьсот от посёлка с жандармским постом, по растоптанной горной тропке. Но с таким грузом умаешься вмиг, кислороду то - ёк. А привычки без него обходиться - пока нет. Вот и мучается молодой жандарм, волоча это их богатство к месту несения службы. Так ещё и старый воин периодически подгоняет молодого сзади, взбивая пыль ниже спины своего одухотворённого солдата увесистыми поджопниками.
Дед-жандарм явно играл роль какого-то мафиози или местного богача, хотя, скорее всего надменного офицера, для которого подчинённые есть средство продвижения вверх к очередному званию и должности. Но он старался, как мог. Китель был выпущен из штанов и свободно болтался расстёгнутым на, не обременённых оружием, плечах бравого командира. Ремень отпущен, рукава закатаны, на носу солнцезащитные очки, а на голове что-то среднее между мексиканским сомбреро и американской ковбойской шляпой. Причём сверкающе белого цвета, и с пером павлина, торчащим из этого сооружения на манер тирольских головных нахлобучек. В зубах трубка-загубник, в руках раскуренный кальян. Брюки закатаны снизу до колен. Ботинки наполовину расшнурованы. На полпути до вышки, когда тропинку невозможно было разглядеть из горного села, откуда шли эти двое, "старый воин" что-то гортанно буркнул молодому и сел на валун у тропы. Булькая кальяном и обтекаемый ароматным дымком, он чуть приподнял свою правую ногу над камнем тропы. "Жердь" отреагировала мгновенно. Дух моментально поставил корзину на тропу и, гремя снаряжением и оружием, бросился к сидящему на валуне, в позе ждущего барина, "деду". Присел так, как будто упал перед великим гуру.
- Серый, он чё? - шепотом спросил дизелист у каптёра, под разлапистой арчёй на нашей территории, - Ботинки целовать ему будет? Ох...еть!
- Не знаю! - раздражённо ответил Серёга, - Может чистить будет? - предположил он. Увиденное, повергло обоих советских пограничников на камень под арчёй в припадке смеха.
Дух аккуратно снял ботинок с приподнятой волосатой лапы старшего иранца и вытащил из висящей на нём кучи амуниции лёгкие кожаные босоножки, расшитые бисером, украшенные миниатюрными кистями и блёстками. Шик жандармского предела мечтаний. Почти ласково одел и с благоговеянием поставил празднично и ярко одетую в обувь ногу своего владыки на серость горного камня. Проделал то же самое действие с другой лапой своего руководителя. Закинул на свою мокрую шею, связанную шнурками, пару ботинок только что снятых с ног своего повелителя. Получил поощрительный тычок-удар рукой по башке от начальства и снова метнулся и схватился за ручки, оставленной на дорожке корзины. Его чуть повело сторону от стремительности движения и разворота. Масса шмоток и железа, навешенного на молодого солдата, требовала менее резкого ускорения. Но взгляд "старика" уравновешивал погрешности заноса тела вероятностью будущей кары и ускорял, как катализатор, все реакции молодого жандарма. Кальян булькнул, выпустил облачко дыма, шланг качнулся. Напыщенная рожа старшего жандарма излучала полное удовлетворение от собственной значимости, имеющейся власти и раболепного поведения подчиненного. И Барин, и его Раб проследовали дальше к вышке, выполняя каждый свою часть действа в составе немудрёного служивого каравана.
Взгляды солдат из состава нашего замаскировавшегося секрета неусыпно следовали за сладкой парочкой жандармов, следовавшей к пределу мечтаний нашего пограннаряда - к своей наблюдательной вышке. Интерес к происходящему каждый день на иранской тропе передвижению был единственным развлечением на линейке, совмещённым со служебными обязанностями наших пограничников. И надо отдать должное жандармам - они, не глядя на обывательски одинаковые маршрут, время дня и свою задачу, умудрялись вносить в единообразие и скуку своего движения к вышке элементы импровизации, чего-то нового и колоритного. Пары иранцев постоянно менялись. И, каждая последующая двойка отличалась от предыдущей пары деталями и нюансами поведения. Наши пограничники даже прозвища им придумали, клички для каждого, чтоб чётко различать вероятных противников по индивидуальным признакам поведения и в случае чего реагировать с учетом этих особенностей. Молодого иранца, который волок сегодня корзину с фруктами, погоняли прозвищем - Швабра или Метла. А старому выдумщику с кальяном придумали меткое прозвище Сандалист или Сапожник, за босоножки, в которые он переобувался, как только из посёлка пропадала возможность видеть происходящее на тропе.
- Ну что делать-то будем? - Верховный совет дедушек открыл своё заседание стандартным русским поисковым запросом. Чай хмырялся на кухне. Участие в совете принимали главные и самые весомые старослужащие высокогорной заставы. А именно: каптёр - Серёга Рязанов (ефрейтор, украинец, осенник, г. Киев), повар - Валерка Чернов (ефрейтор, чуваш, осенник, г. Чебоксары), Сашко Назарук - старший ефрейтор всех сержантов и остальных, украинейший из всех украинцев, осень, родом с очень отдалённого, но чрезвычайно значимого украинского толи посёлка, толи села, а может деревни городского типа, здоровенный хохляра и обладатель немерянной физической силы; Шурик Спирочкин - дизелист, ефрейтор, интернационалист, осеннник, гитарист, выдумщик и пройдоха, город Одесса.
- А шо тут делать? - ответил вопросом на вопрос Сашко, - Год оттарабанили, вжэ пора и в отпуск пойихать, - сказав Шурик, та зачерпнул коричневого смаку варёной сгущёнки чайной ложкой, из стоящей посреди стола, вскрытой зелёным ножом из патронного цинка, банки. Варёная сгущёнка была ещё горячая и её блестящая шоколадность вывернулась из наполненной Сашкой с верхом ложки и резиново растянувшись, плюхнулась бы на стол во время проноса до Сашковых губ. Но Шурка-дизелист неуловимым движением метнулся рукой с ломтем теплого хлеба, по которому стекало растаявшее маселко, и подставил хрусткую горбушку под падающий и лакомый ком.
- Ну, ты дывысь! И тут видирвав свое! - прокомментировал несомненный успех Шурика Сашко и смачно проковтнув то, что осталось в ложке. Шурка довольно хмыкнул, принимая похвалу и откусывая от своего ломтя. Каптёр с поваром хмыкнули в свою очередь и понимающе посмотрели друг на друга. - От жеж зараза, мало ему горбушки он ещё и сливки у Сашка прямо с ложки слизывает на лету! - продолжил Сашко в третьем лице, именуя себя любимого и намекая на пронырливость и шустрость одессита.
- Бадья та подвинь ты к нему банку, а то Шурик скоро ниндзем станет. А ты Сашко бери меньше или ложку возьми столовую. От жеж бусурмане, правда Бадья? - сказал, оценив происшедшее, Серега Рязанов, а Валерка Чернов неожиданно сунул проворную голову к выдающемуся носу дизелиста и почти упёрся в глаза глазами, а потом сказал, мастерски имитируя украинский акцент на русском языке, - Шурик, може тебе из банки полить на стол? Интересно, он успеет подбирать? - Шурик невозмутимо прожёвывал спасенное имущество, поводя длинным и изогнутым носом, как горный орёл на ветке арчи растущей на Душаке.
- Ни нэ вспие! - сомнительно оценил возможности одессита Сашко и никто бы не подумал, что Сашка самым наглым образом подначивал Шурика на эксперимент с варёнкой.
Тон, которым была брошена реплика, был серьёзен и непререкаем, как аксиома. Такое оскорбление мама-Одесса перенести не могла, но сначала надо было доесть намазанное маслом и сгущей. Шурик начал распрямляться перед не менее адекватным ответом, запивая прожёвываемое ароматным горным чаем из битой эмалированной кружки. Сашко иронично поглядывал на это многозначительное движение спасителя сгущёнки, выжидая. Но Рязанов неожиданно примирил обоих и успокоил. Сашко удивился, но виду не подал. Резан неспроста прекратил, возникший было спор. Назарук не злобливо загасил вспышку дизелиста пытавшегося доказать, что одесские они не лаптем деланы.
А Серёга быстро сообразил. Дизель для его темы не подходит. Уж очень редко его в наряд на линейку ставят. Он на заставе нужнее. Значит, придётся вдвоём, с Сашком жандарма раскручивать. И, когда Шурик пошёл отключать дизель и оставил Рязанова в столовой наедине с Сашкой Назаруком, тут и начался тот самый разговор. Сашко выслушал Серого и выдал: " А шо, може и получиться! Спробуем ".
На следующий день оба извлекли из каптёрки две пары старых подменных сапог и целый вечер, а затем и ещё один, потратили на то, чтоб привести их в порядок. Хотя бы видимый. Одна пара сапог оказалась почти целой, наверно бывшего повара, который уволился в запас. На неё родимую и решили проверить клёв на своей "рыбалке" оба пограничника. Сапоги хоть и были солдатскими, но выглядели вполне прилично. Особенно после того, как Сашко заменил и набил каблук и резину подошвы. Для полного счастья на носок и каблук поставили подковки. Начистили сапоги. Чуть прошлись паяльной лампой. И старая кирза зажила новой жизнью. После бархотки, пограничные полусапожки призывно и маняще сияли дьявольской чернотой надраенного гуталина и сглаженными обводами сточенных каблуков и резины подошвы. На следующий день, по боевому расчёту оба попали в наряд на линейку напротив жандармской вышки. Третьим, в составе наряда, как ни странно, оказался дизель-одессит.
- А шо? - сказал Спирочкин, когда Шеф прочитал его фамилию после означенного для несения службы времени вместе с Назуруком и Рязановым. Удивление всего личного состава заставы было так очевидно, что Шурик пояснил причину своего выхода в свет, - Пусть молодой сменщик у керосинки подежурит! Не всё ж мне одному за неё отвечать! Нехай учится, а я с вами на линейку схожу. А то - всё часовой, да часовой! Шо я, рыжий что-ли? - Шурик был не рыжий. К тому же свой и проверенный. И главное, он был застуканный в ОО* местным агентом, выявить которого на заставе своими силами никак не удавалось. "Дятел" особого отдела был хитрый, умный и осторожный. Но сам себя он сдать никак не мог. Поэтому Шурик, попавшийся в информации агента и наказанный за свои проделки, был вне всяких подозрений. А значит, и посвятить его в тайну подготовки было можно, но без лишних излияний.
В наряд собирались, как обычно. За полчаса до приказа. Старший - Сашко, прихватил себе трубку МТТ, кроме РПК и бинокля. Для Сашка РПК было, как пёрышко, даже со снаряженными в минус пять патронами в каждом магазине. Рязанов, урвал себе, пока неопытный дизель суетился в оружейке, заряжая магазины с колодок - СПШ* в кобуре с ракетами. Поэтому Шурику досталась радиостанция Р-392* и запасной аккумулятор к ней, и антенна. Всё по чесноку. Кто не успел - тот опоздал, напомнили Шурику одесскую выдумку-объяснялку. Патроны то всем пришлось бы заряжать. А вот роспись в книге получения оружия и снаряжения четко обозначала то, кто и с чем идёт в наряд. Шурик даже возгордился доверием связиста, который трижды пояснил ему порядок выхода на связь, как правильно, а не хорошо надо крепить антенну; что без нужды не фиг включаться, что позывной по боевому номеру, а не Одесса-мама, мазута или дизель; что аккумулятор лучше положить в подсумок, если не берёте вещмешок; что антенну лучше не снимать, а то дальность уменьшится и выходной блок сгорит к черту; если совсем плохо и ты порвал тросик или потерял антенну, подгоняя её лошадь (падло, где ж на вас таких стрелков антеннами запастись-то), то сунь в замок антенны шомпол из автомата и держи рукой, пока ведёшь переговоры, всё лучше, чем без связи остаться; что не хер играться и включать шумоподавитель и переходить в режим зашифрованной связи так, как батарея быстрее сядет.
- И вообще, Шурик, пусть старший включается, а ты её только неси, хорошо? - подытожил "паук" свой инструктаж, с сомнением поглядев, как неумело подгоняет ремешки для подвески рации по конному "вырвавшийся на границу мазута".
- Ага, - Шурик согласился с таким послушным выражением лица, что Рязаныч отвернулся, пряча улыбку от глаз дежурного связиста. "Ага" Шурика не предвещало для радиостанции ничего хорошего. Неожиданно, в соответствии с полученной утром телефонограммой наряд был объявлен конным и им придали Фрола с автоматом и тревожным мешком для усиления. Сашко заставил всех взять по пустому магазину.
- Зачем? - возмутился каптёр справедливо.
- Трэба! - коротко объяснил Сашко и кивнул в направлении Фрола снаряжающего в магазин патроны.
- Не грузись, Сашко! Хорошо хоть РПГ* не дали для увеличения огневой мощи, - успокаивал матерящегося вполголоса Сашка - Рязанов, следуя за ним к месту заряжания оружия. К удивлению Шурика, Рязанов и Назарук приготовили два завязанных вещмешка и положили их возле анкерного столба, к которому вела тропа от места заряжания оружия и далее к воротам. Они на ходу подхватили свои снасти, проходя мимо, и как нив чём ни бывало, закинули солдатские сидоры на плечи. Дежурный закрыл ворота. Напомнил о том, чтоб включались каждые полчаса и ушёл, оставив четырёх солдат и столько же лошадей за внешним обводом колючих нитей системы, наедине с кажущейся свободой в исполнении приказа на охрану государственной границы. Главное, чтоб назад, в ворота ЭСЗ прошли столько же пограничников и их четвероногих друзей, сколько вышло на охрану, можно больше, но не меньше.
- А шо это вы там прихватили? - попытался сунуть свой выдающийся нос в тайный замысел своих коллег Шурик.
- Взнаешь! Становись, - коротко отрубил старший и построил наряд за воротами для инструктажа по взаимодействию. Сашко долго не мурыжил. Первым поставил Рязанова, тот хоть дорогу знает. За ним пустил Фрола. Всё ж молодой конский фельдшер будет на глазах и не потеряется. Если что и помочь можно и рыкнуть сзади, для увеличения резвости или торможения "весеннего майского жука*". Третьим ехал сам Сашко. И последним замыкал нехитрую колонну Дизелюга-одессит с радиостанцией. Сашко обговорил сигналы подаваемые голосом и больше жестами. Порядок наблюдения и действий в случае непредвиденных обстоятельств, а попросту нападения на нашу территорию или наряд; появления иранцев на нашей земле, порядок применения оружия и страховки. Задал контрольные вопросы, проверяя единообразие понимания поставленных им задач и требований.
- Приказываю соблюдать МБ! Усим слухать, дывыться, та нюхать! Ну, вопросы щэ е? - закончил он свой инструктаж. Народ отрицательно покачал головой.
- А шо такое ЭмБэ? - не удержался Фрол. "Значит, слушать, смотреть и нюхать он уже умеет. И как это надо делать ему не интересно. А что такое эМБэ ему интересно! От жеж Пацан! Как на танцы собрался!",- подумали трое дедушек. Рязан улыбнулся, Шурик хихикнул, потому как старший наряда в ответе за всё, а значит и за глупости или неумение остальных, а Сашко рыкнул на Фрола
- Шось нэ побачишь, або нэ почуешь - будэшь у мэнэ йыхать пишки, та на карачках. А эМБэ, то Меры Безопасноти, жучара ты не учёная. Цэ тоби нэ хвосты в конюшне лошадям крутыть, - ухмыльнулся Сашко, вызывая улыбку у остальных. Перешли КСП*, перевели через него коней. Заделали проход на КСП и поставили знак о переходе прикладом Сашкиного автомата, - Тоди по коням! - скомандовал он и начал затягивать подпругу седла своей лошади. Его примеру последовали остальные. Сашко подождал пока все не сели на своих лошадей, оглядел наряд ещё раз. Заставил Фрола подтянуть ремень автомата и поясной ремень с подсумком.
- Пойыхалы! - отдал он свой приказ, и маленькая колонна вытянулась короткой змейкой на тропе, ведущей к линии границы.
Это вам кажется, что пограничный наряд идёт или едет просто так, легко накручивая километры и минуты подошвами полусапожек или подкованными копытами лошадей. На самом деле у каждого в составе наряда есть своя задача, нарезанная от общего пирога полученного приказа. Тем более, если рулишь по ту сторону системы - со стороны границы. А до самой линейки ещё пилить и пилить по залитым солнцем горным склонам, поднимаясь ещё выше привычных тысячи шестисот метров над землёй.
Первому пограничнику труднее всего, он должен на ходу оперативно заметить, услышать, оценить и учесть кучу факторов. Вся передняя полусфера его - от земли до неба. Особенно земля, камни, трава, ветки, изменения местности, звуки. Выбор пути: по тропе или сбоку. Если с боку, то слева или справа. Если по тропе, то скорость движения тоже выбирает он. А время ограничено приказом. И уложиться в его временные рамки долг чести старшего наряда. А иначе, боевой расчёт придётся начальнику заставы редактировать "на ходу". Кто-то не выспится, если опоздаешь. Кто-то не туда, куда планировали на службу пойдёт. А оно нам надо?
Второму идти легче. Однако ему надо дистанцию соблюдать. И на поворотах не терять первого из вида. Наблюдать не только за всем происходящим вокруг, но и за составом наряда. На землю поглядывать, страховать впередиидущего. "Облегчаться" на подъёме в стременах, скорость держать. И бдить, бдить, бдить и бдить. Не дома, тут сам сусам и соображать надо быстро.
Третьему - старшему наряда надо всё успеть, углядеть, организовать, время просчитать и главное приказ выполнить, а народ свой пограничный в целости на заставу вернуть. Хоть двуногий, хоть на четырёх ногах бегающий. И в связь не забыть вовремя войти. А то, если просрочишь контрольное время, то можно и всю заставу в заслоне встретить нежданно-негаданно тут же на тропе. Тогда одними словесными гноблениями не отделаешься. Вполне можно и по ряхе отхватить за свою забывчивость. Поэтому Сашко всех тренирует, пока поднимаются до линейки по своей территории и до заставы недалеко. То один сигнал подаст, то другой. Фрол сразу получил вливание за неумение слететь с лошади и на лету вывернуть автомат, падая в изготовку, снимая с предохранителя и загоняя патрон в патронник резким рывком затвора.
- Шо ты дывышся на предохранитель! Його чуять треба. А дывыться треба навкругы! ЭМБэ ты мое бестолковэ! Не глядя на затвор, - рви його, фелшар! - ругал он Фролиссимо, когда в очередной раз щёлкнул прицельной планкой, швыряя весь состав наряда "К бою!" в разные стороны от тропы. Сам Шурик трижды показал, как надо спрыгивать с лошади и выдёргивать за приклад свой автомат-пулемёт из-за спины или с плеча, тут же шваркая планкой и затвором. Фрол извозюкался в пыли, но наконец-то удовлетворил требования старшего своими действиями.
- Сашко! Задовбал! Дома его поучишь, сейчас некогда! Поехали! - возмущался нетерпиливый Шурка, когда в очередной раз отряхивался от пыли и снова влезал на лошадь, осторожно поправляя радиостанцию и антенну.
- Дома пиздно будэ! - резал Сашко безаппеляционно и снова неожиданно щёлкал прицельной планкой.
- Всэ! Дрессировка закинчена! Магазины на место! Фрол! Куды ты його пхаешь? - Фрол, обалдевший и уставший, опьянённый свободой и доверием забыл вначале проверить патрон в патроннике и сначала попытался сунуть магазин в автомат, а затем передёрнуть затвор, проверяя патронник, - Понабыралы дитэй у в армию, а соски забулы дать! Магазын с початку! - руководил присоединением оранжевого рожка с патронами к автомату Фрола Сашко.
Тропа резко пошла вверх. Все замолчали. Лошади всхрапывали, в напряжении толкаясь ногами от камня горной дорожки протоптанной не одним поколением пограничников и их лошадей. Бока ходили ходуном. Подперсье и грудь взмокли и покрылись пеной. Парни изо всех сил помогали своим средствам передвижения, выпрямляясь на затяжном подъёме в стременах и наклоняя корпус тела вперёд. Постройки Заставы превратилась в маленькие почти игрушечные домики сзади за спиной.
В связь Шурик вышел на ходу, по сигналу старшего. Нажал на тангенту вызова, покачиваясь в стременах. Услышал тоновый сигнал в щекофоне, и затем ответ с "Сокола - М".
- Залив на приёме! Приём!
- Залив, Я - одиннадцатый: на двадцатом! Приём!
- Одиннадцатый, Я Залив - вас понял! До связи!
- До связи!
Всё. Кому надо уразумели, что наряд на полпути к линейке. Признаков нарушения границы не обнаружено. Продолжаем движение. Конец сеанса связи.
Солнце в горах поднимается быстро и рано. Наряд покинул территорию огороженную колючкой около шести часов утра. К восьми часам, мокрые и усталые лошади довезли своих седоков до вершины хребта, по которому тянулась линия государственной границы. Теперь надо было пройти вдоль самого того, что и называется линей государственной границы. Через которую, если переступил, то всё, ты в другом мире. Проезжая мимо иранской вышки, вдоль линейки, Назарук замедлил движение. И если Одессит и Фрол изо всех пялились с интересом в сторону иностранного государства, то Рязанов и Сашко внимательно смотрели, изучая и оценивая, на свою территорию напротив иранской вышки. Жандармы пока не пришли. Не барское это дело в такую рань на службу ходить. И Сашко остановил наряд и взялся за бинокль. Смотрел он, снова удивляя Фрола и Спирочкина, на свою территорию. Рязан не менее пристально пожирал пространство слева от себя. Наконец-то Сашко сказав.
- Е! - и передал бинокль спешившемуся Рязанову. Показал направление рукой. Фрол держал трёх лошадей: свою, старшего наряда и Рязановскую Дессу. В указанном направлении ни Шурик, ни Фрол ничего выдающегося не увидали. Склон, камни, арчухи поляна со здоровенной каменюкой посередине, окруженная зеленью кустов и редких деревьев. Достоинство места было в том, что с нашей территории полянку хоть расшибись, но видно не было. Зато с жандармской вышки, спрятанная в углублении гор поляночка, просматривалась, как на ладошке под огромным увеличительным стеклом виден муравей, пойманный вами для опытов на уроке биологии в школе. Дизель вышел на связь.
- Залив! Я - одиннадцатый на основном. Начинаю проверку копцов и дополнительных. Приём, - отрапортовал Шурик-дизель в мокрый от пота щекофон. Застава отозвалась звонко и чётко, как будто их и не разделяли эти восемь километров по прямой, умноженных на бесконечных подъёмах и опасных спусках втрое и возведённых в степень жарой и недостатком так нужного любому живому организму кислорода.
- Одиннадцатый! Я - Залив. Вас понял! До связи, - буднично и спокойно отреагировал наушник на принятую информацию.
- Ага,- согласился Рязанов с Сашком,- и радостно улыбнулся, - Поехали? Посмотрим?
- Щас, копцы пройдём до конца и перекур, - ответил Сашко, снова поднимая всех в сёдла.
Остановленные и освобождённые от давления затянутых подпруг кони отдыхали. Пена на крупе и груди быстро высыхала в теплом, нагреваемом солнцем воздухе. Ноги лошадей дрожали от напряжённой и тяжёлой работы. Лёгкие с хрипом перекачивали воздух, выхватывая из него драгоценный кислород. А ноги пограничников плохо слушались своих хозяев, которые спешились. Из сидоров за плечами извлекли две жёсткие щётки и начали по очереди растирать ноги, грудь и спину коней. Из зубов лошадей, на время массажа, вытащили трензеля. Лошади тянулись мягкими губами к пахучей горной траве, наслаждаясь отсутствием тяжести на своих спинах. А пограничники работали.
Пока один солдат растирал своего четвероногого друга, привязанного рядом с остальными лошадьми, три пограничника взяли место стоянки в правильный равносторонний треугольник, на вершинах которого и находились. Место с вышки практически не просматривалось, зато замаскированные солдаты отчётливо разглядели, как от иранского посёлка отделилась знакомая пара жандармов с неизменной корзиной и белой шляпой старшего по иранскому Посту Наблюдения. В предвкушении спектакля Сашка приложил к глазам окуляры единственного в составе наряда средства наблюдения. Двенадцатикратный бинокль подтвердил, что к вышке выдвигаются Сапожник и Швабра. Что Сапожник чем-то сильно раздражён и пинает шатающегося "духа" сзади чаще прежнего своими начищенными ботинками. Молодой старается, как может, чтобы не злить не в меру возбуждённого чем-то своего "деда". Но тому всё не в прок. Всё не так.
- Чё это он? Перепил что-ли вчера? - предположил Серёга Рязанов, наблюдая, как от очередного толчка Швабра чуть не грохнулся вместе с корзиной на жесткую каменную дорожку.
- Ты что, им же нельзя! Мусульмане! - просветил Фрол старшего наряда. Что-то там у них случилось. И пока сапожник (он же Сандалист) не дошёл до своего любимого валуна, он чуть не запинал своего напарника так, как будто срывал на нём свою злость за что-то происшедшее на жандармском посту. Дойдя до ритуального валуна, Сандалист видно уже остыл и важно поднял ногу, призывая Швабру переобуть сановные и волосатые ноги в знатные босолапти. Пинать Швабру в босоножках Сандалист перестал. Берёг любимую обувку.
- Ты смотри, босоножки жалеет, а человека не хочет! - прокомментировал происходящее Шурик,- от же ж Буржуй! - наградил старого и злого жандарма ещё одной кличкой одессит.
- Тихо! - цыкнул в сторону Дизеля Сашко и показал Фролу, чтоб он не отходил от лошадей, привязанных в тени разлапистой арчи за скалой, где их с иранской земли увидеть было невозможно.
Пока оба сопредельных "бойца" фланировали к своей вышке, Сашко перераспределил и рассредоточил свои силы. Шурика-дизелиста с рацией оставил ближе к Фролу и лошадям, а сам, прихватив сидоры и Рязана, скрытно двинулся в сторону полянки замеченной им предварительно. Пулемёт Сашко оставил Спирочкину, забрав у того складник АКСа, чтоб длинное тело пулемёта не мешало незаметно двигаться к намеченной цели.
Рекогносцировку провели быстро. Как только жандармы забрались на вышку, то оба наших дедушки скрытно прошли туда, откуда только что вернулись. И затем открыто и не таясь, пошли вдоль линейки к иранскому посту наблюдения по нашей территории, с сарказмом имитируя в движении сопредельную пару. Рязан играл деда. Сашко изображал молодого воина социализма, но с нашими добавками.
Рязаныч отпустил, по не хочу, ремень, с трудом согнув почти полностью надраенную в кои веки, как на дембель, бляху. (Что пришлось делать, обернув бляху кожей ремня, и используя силищу рук Сашки Назарука) Три тренчика на ремне символизировали высоченный статус нашего "дедугана". На одном болталась на карабине связка ключей. На втором тряслись, сверкая на такой же железяке, хромированные конские трензеля - для понту. На третьем невесомо, но аккуратно висел заплетённый конец верёвки, ярко раскрашенный фломастерами из ленкомнаты во все цвета, которыми рисовали стенную газету и боевые листки наши "заставские журналисты".
Ремень висел на ушитых и приспущенных брюках, поддерживаемых орнаментальными ГэДэРовскими подтяжками с блестящими замками. Китель ХБ был полностью расстегнут, и демонстрировал отпадную, уставную и синюю майку с, оттрафареченными черной тушью со смолкой тут и там, и даже на лямках, и невидимой пока спине, различными сюжетами и надписями из дембельских альбомов не состоявшегося ещё увольнения в запас. Больше всех выделялся на груди портрет Че Гевары выполненный в лучших традициях "теневой" графики.
Стрелки на Хэбэшных и ушитых брюках, а ля галифе, были добросовестно отглажены и склеены навечно клеем ПВА изнутри и не менее продвинуто отливали синевой целлофана с блёстками из шоколадной фольги налепленного на них снаружи. Петлицы и весь воротник были обклеены сверкающим позументом с новогодней ёлки. Внутри, вместо подворотничка алел красный бархат. Погоны на новой пограничной форме Рязаныча резали глаза зелёным ультравесенним цветом только недавно нанесенной зелёнки с эбонитовыми вставками и большими, красными эмалевыми звёздами, выломанными из кокард солдатских фуражек кусачками и плоскогубцами. На левой груди Рязаныча висели продетые под погоном и сплетённые из распущенных верёвок для привязывания лошадей на конюшне, аксельбанты, с блестяще и щедро вплетёнными в них новенькими проводами от "Кристалла-М" из каптёрки связи.
Правую грудь деда погранвойск СССР украшал немыслимый иконостас знаков воинской доблести, собранные со всех нычек и дедов заставы на время под "зуб даю, шо отдам". Достаточно упомянуть, что классности и бегунки были все четыре в ряд от третьей до мастера. Также богато обстояло дело и с остальными "пятёрочниками СА", отличниками погранвойск, воинами-спортсменами и комсомольским значком и старшим пограннаряда. Верх иконостаса венчала парадная офицерская кокарда. Солнцезащитные очки, аккуратно выпиленные и собранные в кучу из полупрозрачного козырька самоделки для ветрового стекла Газ-53 "потерянного" при проезде заставы туркменами на Душак, придавали роже Серёги царскую значимость. На запястьях рук сверкали хранимые дедами на дембель часы с редкими тогда металлическими браслетами, которые ярко отбивали световые лучи, весело поливая все вокруг отраженными от пластин солнечными зайчиками. И привлекая отблесками к себе взгляды любого окружающего народа. А тем более недалёких иранских жандармов. Оба рукава кителя Серого были закатаны по локоть. На предплечьях рукавов, с обеих сторон висели четырёхполосные курсантские нашивки и зелёные шевроны погранвойск КГБ СССР, украшенные меднонадраенными бляшками и вручную прошитые золотой и серебряной нитью. Панама на голове Нашего Деда была обкручена мишурой оставшейся после нового года. Поля панамы, со вставленной в них проволокой, были лихо заломлены вверх, а вместо красной, маленькой, лакированной звезды с серпом и молотом внутри, спереди на панаме, была пришита невидимой леской, вырубленная из солдатской бляхи и отполированная пастой гоя на шлифовальном круге почти золотая и сияющая звезда, сделанная из дешёвого сплава. Сапоги на ногах Серёги были оснащены самодельными шпорами и мелодично позвякивали при каждом шаге в тишине горного утра. Из-за голенища каждого сапога, вокруг его черноты, весело покачивались на крепких нейлоновых нитках помпончики-кисти шести цветов, аккуратно обернутые в разноцветную фольгу от шоколадных конфет присланных родственниками ещё к женскому празднику - 8 Марта в посылках. Серёга шёл медленно не только потому, что это подчёркивало его значимость и весомость, а ещё и потому, что Сашко не пожалел резины для подбивки сапог и каблуков, сделанных на манер мелкорослого автора и исполнителя известной итальянской песни "Феличита". Итальянец был мелким и обувь носил на высокой подошве и каблуках, сточенных по то самое - сколько не жалко. Рязан вынужден был держать баланс на неровностях горного бездорожья, на своих платформах сделанных "фром-мэйд а ля итальяно". С его подошвами могли поспорить только не сточенные ковкузнецом копыта наших лошадей. А потому, шел он торжественно и слегка держал на отлёте оба локотка, чтоб чувствовать на контроле центр тяжести тела. В этом ему помогал автомат, навешенный на правое плечо затвором в землю так, что ладонь правой руки Серый вальяжно положил на выдающийся вперёд приклад, а свой бок вписал между магазином и пластиком пистолетной рукоятки. Вторую руку каптёр держал также на отлёте (Джеку-Воробью такое и не снилось). В ней, в ладони левой руки, были самые настоящие, жареные семечки подсолнуха, которые каптёр мастерски и великосветски лузгал, а потом аристократично сбрасывал кожурки правой рукой, которую отнимал от приклада своего автоматического "весла". Только каптёр мог приныкать для такого случая эдакую экзотическую, в этих местах, роскошь. Фрукты и арбуз жандармов не шли с семками Рязана ни в какое сравнение. Запах жареных ядрышек изводил Назарука, шедшего за Рязаном, вынуждая того непроизвольно сглатывать время от времени.
На заставе отходов не бывает. Это вам не город. Даже мусор идёт в дело. Подсумок с магазинами на этом чуде дембельской мысли находился где-то в районе правой ягодицы между нею и коленным сгибом одноименной ноги ефрейтора и болтался на брезенте тонкого пояска продетого в проушины брюк. Рязаныч шёл важно и неторопливо, ещё и потому, что Сашко, который шёл за ним, держал в руках лопату для чистки снега над его головой, создавая тень для "начальника". Свежеокрашенная снежная Лопата, слегка изменившая свою форму, после внесённых солдатами усовершенствований из срезанных конских хвостов и той же фольги, вполне могла заменить и опахало, и мухопрогонялку, и зонтик от солнца, который и имитировал, неся лопату над головой Серёги Сашко. Серёга не спешил, шёл медленно. Давал всем окружающим насладиться зрелищем и сравнить: чей дед несёт службу на границе круче. Наш, или иранский? Если судить по состоянию верхней одежды и блестяшек, то дед иранских жандармов проигрывал Серёге напрочь, что подтвердил сравнительно брошенный Шваброй взгляд на своего дедулю и выражение лица после результатов сделанного анализа. Вид "духа", которого изображал здоровенный Сашко, тоже был не в пользу жандармской парочки. Наш Старшой был выше своего жандармского аналога на две головы, в плечах шире вдвое или даже больше. Одежда Сашка была чистой, и даже казалась выглаженной, подворотничок слепил крахмальной белизной снежную шапку Душака. Лицо Сашка выражало готовность исполнить любое желание, а также благость и умиление от лицезрения со спины божественного совершенства Рязаныча, которое и которого он оберегал и лелеял согласно полученной им роли. Сандалист глянул на своего подчинённого стоявшего рядом на вышке, снова перевёл глаза на нашу пару самодеятельных орлов, опять зыркнул на своего визави. Восхищения собой не обнаружил и отвесил своему молодому джигиту солидный подзатыльник, а когда молодой послушник повернулся к нему спиной, пытаясь увернуться от ясновельможного гнева, то дед добавил со всего маху свирепый поджопник не пощадив даже свои священные босоножки с загнутыми вверх и смешными кончиками носков. Швабра, от такого пинка, едва не улетел через перила собственной вышки. Шурка Спирочкин уже лежал на кожухе РПК и изо всех сил старался не шуметь, закрыв рот ладонью и трясясь от смеха, на поставленном на сошки Сашкином пулемёте. Фрол изнывал в неведении за скалой, присматривая за лошадьми. Процессия из двух наших "артистов" неотвратимо приближалась к иранской наблюдательной вышке, как цунами к берегам Японии. Только вот опыта, по спасению от неизбежного, в отличие от наших узкоглазых соседей, у иранцев не было.
Но Рязаныч не был бы каптером, если бы не уделал Ибрагима (так звали большого жандарма) по всем пунктам его поведения и внешнего вида. Окончательные точки над превосходством советской системы воспитания юных защитников отечества, по отношению к мусульмано-иранской, расставила остановка нашей пары точно на том месте, у того самого валуна и на той полянке, которую приглядели Сашко и Рязаныч от иранского поста наблюдения.
За одессита народ не беспокоился. Эти трое (Рязан, Мазута и Сашко) умудрились загрузиться в один вагон и купе в плацкарте, когда их везли на границу из их военкоматов. Потом они попали на одну и ту же учебную заставу на учебном пункте. Мало того ухитрились записаться в одно отделение. А на выпуске из учебного пункта, при распределении на комиссии, они сделали так, что офицеры направили трёх мушкетёров на одну и ту же линейную заставу. Таким образом, этим троим можно было и посекретничать, не переживая друг за друга и агентурную заботу о думах и помыслах личного состава комендатуровской контрразведки. Фрол пока действа не наблюдал, но и его молчание было делом наживным и стоило дёшево, было бы крепко и выглядело бы сердито и надёжно: по-любому.
Рязаныч притормозил. Сашко подобострастно замер в любвеобильной позе с лопатой для чистки снега, обвешанной пышными остатками лошадиных хвостов над головой Рязаныча. Приклад автомата Рязана на миг осиротел и кожурки от семечек подсолнуха из правой руки Серёги полетели на горный камень тропы. Мазута снял панаму под арчёй и закрыл себе рот этим нехитрым шумоподавителем. Фрол забеспокоился вместе с тянувшимися к траве лошадьми. Что-то происходило, но поощрение за излишнее любопытство, когда до линейки двести пятьдесят метров - проблематично, а проявление интереса сурово наказывается. Жандарм на вышке рявкнул своему нескладному воину, чтоб тот принёс бинокль. Селим (молодой жандарм) рванулся с такой прытью, что если бы не перила, то он еле бы вписался в поворот на углу вышки, забегая в комнату отдыха Ибрагима, где на столе среди ароматных фруктов, резаного арбуза, кофейника, чашки и кальяна с подносом стоял немецкий оптический прибор. Сапожник, молча и зло, протянул руку назад к окошку и невидимому им бойцу за биноклем. Селим замешкался, и рука Ибрагима хватанула воздух.
- Мля! И тут у духа косяк,- подумал дизель на пулемёте, ожидая пинка или какого другого воспитательного приёма от Ибрагима по отношению к Селиму. А тут Шурка ошибся. Косяк, получался не у Селима, а у Ибрагима если смотреть на оплошность с нашей и не нашей стороны. За всё на границе отвечает старший. Потеря лица была настолько очевидной и болезненной, что разгневанный Ибрагим вертанулся на своих босоножках в сторону окна, за которым его верный, но не достаточно шустрый нукер уже тянулся рукой с биноклем в сторону ярости Аллаха написанной крупной, готически-тяжёлой и беспощадной арабской вязью на лице его главнокомандующего. И, хотя Селим читать ещё не умел, но мимику командира узрел и уразумел так, как будто этот текст знал наизусть и перечитывал его неустанно, денно и нощно.
Рязанов практически уже переиграл и преуспел в подаче развёрнутой картины крутизны несения службы нашим командирско-старослужащим составом, опередив имидж и выдумки Ибрагима, которые делали его лидером "дедовщины" среди остальных жандармов поста, почти по всем статьям. Осталось перебить то впечатление, которое оказывал кальян, фрукты и босоножки старшего жандарма, чтоб окончательно, и с неоспоримым преимуществом покинуть место происшествия, и убыть на заставу, дабы отдохнуть от трудов праведных по борьбе за совершенство и высокий уровень "дембелизма" в рядах защитников царственной династии Пехлеви. И тут Рязаныч пошёл на прекрасно разработанный и подготовленный им и Сашком экспромт. Вот только исполнять его приходилось, изрядно импровизируя по ходу "пьесы" и втягивая, без инстркутажа и репетиции в представление и Мазуту, и Фрола. Но Дизель справился со своей задачей превосходно, а от Фрола много, то и не требовалось: привязать покрепче лошадей и, когда надо, то заменить Шурку под арчёй, возле пулемёта и рации.
Далее всё было даже не интересно. Рязан томно расселся на валуне. Сашко замер с палкой над ним. Затем из-за арчухи вынырнул Маз и услужливо, и споро, переобул Рязаныча в солдатские тапочки. Ибрагим не отрывал глаз от бинокля. В оптику он даже рассмотрел обёрнутые той же фольгой и перехлёстнутые ремешки обычных армейских тапок, которые показались ему в этот момент золотыми. Но больше всего его поразила красная нитрокраска из запасов старшины заставы, которая на таком расстоянии вполне достоверно заменила лак педикюра на ногтях обеих босых конечностей нашего каптёра.
Потом, последовала неслышная команда и в руках у Серёги оказалась трубка вырезанная связистами зимой из ближайшей алычи возле нашего гаража. Курить зимой на заваленной снегом заставе было нечего, и народ стал вытаскивать бычки со всех щелей, куда их только можно было запихнуть в другие времена года. Окурки аккуратно распаковывались, табак сушился, и наиболее нетерпеливые крутили козьи ножки из газетной бумаги по примеру наших прадедов в отечественную войну. Однако курить и вязать "козу" это ещё уметь надо. А связёров не зря инженерами на заставах кличут. Вот они и придумали. Выломали ветку, очистили, прожгли дырки. Облагородили. А для красоты прилепили пластиковый мунштук от настоящей кубинской сигары, зашкурили, проморили и покрыли лаком. От жандармского НП трубка казалась волшебной, светящейся изнутри и смачно выпускала дымок, созданный из смеси табака сигарет "Прима" и сухого, обычного чая вперемешку с горным. Чтоб у жандарма ни осталось никаких сомнений в том, что служба в ПВ КГБ СССР - не чета его восточным утехам, то по сценарию к вышке вытащили Дессу.
Вот нормальные лошади ахалтекинской породы высокие, стройные гордые и, как правило, окрас у них равномерный. Но Десса, "дочь" Десмона и Санты, была окрашена в цвет самых знаменитых диких американских лошадей - мустангов, которых приручали индейцы и никогда не огорчали их сёдлами. То есть огромные белые пятна, разбросанные в рэндомальном порядке и абсолютно не симметричные на основном и рыжеватом окрасе тела кобылы, завораживали и гипнотизировали любого. Нрав у Дессы был такой, что сначала надо было с ней побеседовать издалёка, а потом уже когда она вас опознает, как своего, то подходить к ней ближе с седлом, попоной и оголовьем. Рязаныча она за хозяина признавала. Но к седлу Десса была приучена. Каптёр таскал своему транспортному средству всё, что попадалось под руку. От остатков хлеба, до не съеденного доппайка ночных нарядов, в виде сваренной в бачке каши. Но даже своенравная Десса опешила, увидав своего хозяина, когда её вывел из-под арчи Маз и подвёл к "великому деду всех застав и народов". Она даже остановилась, дернув Дизеля за руку в которой он держал повод.
Если бы лошади могли открывать рот в удивлении и поднимать брови, то именно это и сделала бы Десса, рассмотрев своего наездника в этаком наряде. Она хрюкнула, фыркнула и заржала ухохатываясь и поднимая голову вверх, отвернув от крепких передних зубов мягкие, бархатистые губы вверх и вниз в экстазе от полученного удовольствия. Такой клоунады ряженого Серёги она даже не ожидала увидеть тут, на линейке.
-И-и!Гы-гы-гы-гы-гы-гы-гы-аа!ХРРРРР!ХР!ХРы!Го-го!АХР! - не удержалась и захлебнулась кобыла в ржачке, прикрывая дизеля своим шумом. Всхрапывая от полученных положительных эмоций Десса, тряся головой на длинной и мощной шее, пошла за шикнувшим на неё Дизелем и встала около, сидящего на валуне, как на троне, пахана-Рязана. Кобыла повернула голову к нему и выпучила свои глаза, откровенно изумляясь происшедшим с хозяином изменениям. Хвост лошади весело гонял не существующих в воздухе слепней, радуясь свежим переменам в рутинном несении службы на границе. Дизель опустил голову, спрятался за тело Дессы от сторонних наблюдателей, чтоб при всхлипе от сдерживаемого хохота, не выдать своим поведением замыслы коллег.
Рязан встал, невозмутимо и значимо поднялся на камешек рядом с Дессой. Медленно не прыгнул, а именно сел или даже опустился в седло при помощи Сашка, который матюгнулся тихонько, закидывая организм каптёра руками вверх. Затем, процессия величественно удалилась с поляны под прикрытие арчи и скалы, якобы сваливая на заставу. Впереди шёл Маз и вёл за собой, недовольную, и видом Серёги на её спине, и его весом - Дессу. Сашко шёл сзади и чуть сбоку, по-прежнему защищая султана-Рязана лопатой для чистки снега от лучей туркменского солнышка, которое не на шутку распалилось к обеду.
Но главное, главное - сапоги Рязаныча, снятые с него вместе с новенькими портянками, остались стоять на третьем валуне, высыхая и прогреваясь на солнышке, посвёркивая шестерёнками шпор, вытянутых из старой раздаточной коробки. Портянки лежали тут же, рядом с сапогами, придавленные к камню заботливым Сашком двумя кусками щебня, шоб не улетели от ветра. Кавалькада "артистов" удалилась по тропе в заросли арчи и нагромождения скал, а сапоги сиротливо остались стоять на полянке, в двухстах пятидесяти метрах от линии государственной границы.
Селим, кажется, вообще перестал дышать. Ибрагим на вышке замер, выжидая и переваривая увиденное в кипятке эмоций. У этого доходяги, пацана с автоматом, недомерка - в услужении оказалось ДВА солдата! Два! И каких солдата! И ещё и лошадь! С лошадью Ибрагим ничего сделать не смог бы, даже если бы очень захотел. В посёлке кроме ишаков и двух старых кляч, никакой другой тягловой силы не водилось. А против статной, горделивой и породистой Дессы, которая, как бы выпорхнула из кадров с экрана голливудских фильмов, вообще никак не попрёшь. Кальян, который отсутствовал у русских пограничников, служил слабым утешением зависти Ибрагима и его мыслям, тем более что трубка заставских связистов, наполняла пространство гор английским, солидным "джентельменством" и опрокидывала восточную вычурность кальяна своей простотой и изяществом, сбрасывая его со своего пьедестала напрочь. А тут ещё и сапоги, как у офицера, который проверял их пост неделю назад. Да куда там, у него шпор не было. А тут... Образ вождя всех правоверных, на высоком арабском скакуне, в черных советских сапожках со шпорами из старых шестерёнок раздатки, начал клевать, в измождённый жаром дня и увиденным представлением, мозг жандарма, разжигая его земные амбиции, нахально оставленной на виду, и в пределах досягаемости, парой бывших подменочных сапог из нашей вещевой кладовки.
- Ну как, клюёт? - спросил Сашка Серёга, лихорадочно переодеваясь в свою форму и обуваясь в сапоги, и невидимый жандармами за скалой.
- А то! Аж слюни текуть з рота! - ответил Сашко, преувеличивая и очень осторожно просматривая сквозь заросли веток состояние дел на полянке и напротив неё.
- Шурик, станция и пулемёт! Ты - старший! Прикроешь, если - что! Фрол - лошади! Серый, - пошёл на левый, быстро, пока они боятся! - резко, но шипящим шепотом отдал команды Сашко. А сам осторожно и скрытно двинул, сдирая материю с коленок на брюках и локтях вправо. Исчезнувшие из русской и чистой речи Назарука украинизмы и акцент, тон и рубящая краткость команд мгновенно убедили Фрола и Одессита, в том, что сейчас будет или пан - или пропал. А Рязанов уже хрипел, огибая бегом поляну по большому кругу слева и заходя во фланг жандармской вышке и её обитателям. А Сапоги призывно манили к себе, и жарились на обеденном солнышке под иранской наблюдательным постом, но на нашей территории.
Ждали примерно час. Рязаныч первым понял свою ошибку и также бегом, огибая сопку, за которой спряталась полянка с сапогами, помчался назад. Времени на ловлю жандарма почти не осталось. А ведь ещё надо было вернуться на заставу. Под арчёй он с удивлением увидел всех вместе Сашка, Шурика и Фрола.
- Шо, прыбиг? - утвердительно спросил Сашко взявшись затягивать ремень подпруги у своего коня, - Тодди пойыхалы, бо вжэ нэма часу, а щэ до дому трэба добигты, - сказал он, имея ввиду заставу, запыхавшемуся Серёге. - Маз - пиды забэры чоботы та тряпчыны, нёхай помиркуе трохы отой мусульманьський дид нэдороблэнный! - послал он Шурку за сапогами к валуну на полянку, что ж добру-то пропадать на жаре. Маз, медленной походкой вывалился из зарослей, театрально покрутил головой, якобы в поисках утраченного, но своего. Обнаружил "забытые" сапоги с портянками. Взял в охапку и деловито поспешил снова туда, откуда он и появился на глаза обалдевших от событий жандармов.
- Маз - пэрший! Фрол - другый! Рязан - останний! - снова по-украински начал рулить нарядом Сашко, возвращая всех из будоражащего предзахватного состояния драки к рутине выполнения приказа.
Оставшись с Рязаном вдвоём, Сашко услышал.
- Бля, дураки! Надо было две рации взять и сапоги старшины хромовые утащить! - Рязан говорил верно, переживая неудачу, но не всё он заметил.
- Ничого, у другый раз! Я знаю, шо треба робыть! - очень серьёзно сказал Сашко так, что Серёга понял - Назарук придумал, как их, жандармов, стопроцентно выманить к сапогам так, чтоб забыли про осторожность и кинулись за наживкой сломя голову и несмотря ни на что.
- Дома расскажешь! - коротко закончил разговор Серега, и Сашка занял своё место старшего в походном боевом порядке своего маленького пограничного каравана.
До заставы неслись то рысью, то галопом. Благо вниз, а не вверх. И надо успеть. Маз пару раз включился и попросил добавить времени. Начальник дал полчаса на жару, усталость и от себя лично. Следующий раз выпал только через неделю. Но вся эта неделя делилась для заговорщиков на два времени - одно явное, а второе скрытое - для подготовки к успеху на линейке.
Взяли две рации. Отработали завлекуху. Затем посадили на лошадей пустые мешки набитые травой и отправили "наряд" вместе с Фролом и лошадями в поводу вниз по тропе к заставе. Ибрагим, выявив уход пограничников с линейки, ни о чём не догадался. И он послал за "забытыми" сапогами Селима. Послушник старого воина рванул через нашу границу как был, в полной экипировке, но без оружия и амуниции старшего, которые остались на вышке в "комнате отдыха" Ибрагима сложенные у стены. Селим, оказавшись за линией госграницы своего государства, повёл себя непредсказуемо даже для засевших на флангах и в тылу пограничников. Прихапав сапоги он подошёл к тропе ведущей вверх к линии границы и вышки и скрылся с глаз своего начальника у подошвы подъёма. Сел. Рассудил, что Ибрагим сюда не полезет на советскую территорию-то. Спокойно вытащил сигарету и начал заслуженный перекур в безопасности. Укурив сигарету молодой воин ислама обратил внимание на уволоченные им сапоги и решил хоть тут в них покрасоваться назло своему деду и в собственное удовольствие. Он расшнуровал ботинки. Так и не смог совладать с оставленными пограничниками портянками, кои также не забыл прихватить. И, в конце концов, Селим таки надел Рязановскую наживку прямо на босу ногу.
Сапоги, до этого слежавшиеся в каптёрке, приятно скрипели и резиново мычали при каждом шаге вдоль основания подъёма к дому. Кисти шести помпончиков игриво болтались, мягко хлопая по голенищам. Шпоры позвякивали, перезваниваясь шестерёнками. Ибрагим был где-то далеко, в другой вселенной. Селим, потерял чувство меры и бдительность и потянулся за второй сигаретой. Он ухватил кайф от миража кусочка свободы, подаренного ему проделками наших погранцов, и вконец расслабился, закуривая вторую сигарету.
Наши парни, наблюдая похождения Селима, даже на минутку задумались о том, кто ж его научил курить-то, если в Коране это прописано, как грех. Или не прописано? Заморачиваться проблемами мусульманства было некогда. К тому же табачок в сигаретках Селима был не простой, и парня повело и начало распирать от собственной храбрости, обутости и свободности. Он продолжил своё хождение слева направо перед границей, меняя походку и представляя себя не иначе, как падишахом.
Ибрагим же, на вышке, сильно начал переживать за успех предпринятой им авантюры по экспроприации брошенного советскими пограничниками военного имущества. Особенно после того, как Селим, пугливо оглядываясь на чужой территории, на глазах у него забрал сапоги с валуна, чуть не забыв портянки. Затем вернулся назад приисламизировал и их, и надолго скрылся за подъёмом внизу. Согласно кодексу молодого солдата иранской жандармской стражи Селим должен был бегом, радостно поскуливая и виляя глазками мчаться к вышке не жалея ног и дыхалки и с огромным удовольствием положить у ног Ибрагима, мусульманизированные таким образом, русско-советские сапоги. Затем получить от своего "деда" дружескую пиндюлину, за то, что медленно бежал (как жеж без недостатков). И теперь полностью осчастливленный дух обязан продолжить обслуживание старичка по обычному графику. А тут такой казус - нема Селима. Не идёт. Вот незадача. И Ибрагим начинает нервничать, метаться по вышке. Прикладывать к глазам бинокль, выискивая ловушки, капканы и препоны, в которые мог попасть его Селим по пути назад, к светочу, совершенству и гениальности своего наставника. Никаких признаков чего-то того, что могло удержать молодого воина от исполнения его духовского долга дед не замечает. Русские ушли. Воон, они маячат в конном порядке, на тропе, в километрах трёх-четырёх на пути к заставе.
То, что кавалеристов трое Ибрагима не смущает. Он ведь не видел, как пришёл наряд на границу. А Фролыча ему никто увидеть не дал. Таким образом, против двух жандармов, оказались не выявленными в секрете трое наших дедушек: Маз, он же Камаз, он же Дизель, он же Одесса-мама, он же Мазута, он же Соляра, и он же Шурик по фамилии Спирочкин; Рязан, который Серёга, каптёр и "супердед"; и Сашко Назарук он же старший наряда, и хохол ещё той. Армада. Толпа. Тьма. Против двух слабовооружённых, как мозгами, так и знаниями жандармов, находилось три могучих пограничных интеллекта с образованием десять классов и не ниже 4,8 среднего балла в аттестате. Плюс две радиостанции на флангах засады, два автомата и пулемёт, как групповое оружие. Шансов выскочить из расставленных силков, у сопредельных пограничников, учитывая опыт прошлой неудачи наших при рекогносцировке, не было никаких.
Вот только брать молодого бойца было невыгодно. Он уже и так практически был в руках наших солдат. Стоило только замкнуть линейку между вышкой и Селимом Рязанову с Сашком с обоих флангов и Шурик с тыла: всё - кирдык нарушителю священных и неприкосновенных рубежей нашей Родины.
Но молодой дух, согласитесь, это не то. Это, как вместо вкусной, сладкой и тающей во рту шоколадки, вдруг, получить кислую, жёсткую и дешёвую карамельку. И пацаны тормознули с захватом, справедливо полагая, что Селим сам сейчас выманит Ибрагима с вышки своим непотребно наплевательским отношением к мечтам и чаяниям собственного дедугана. Ох, как им не терпелось прихватить Селима! Ведь вот он жандарм, пусть так себе - солдат молодой, но в форме, с оружием, на нашей территории. Но Сашко и Рязаныч просчитали обоих своих противников ещё дальше, и им позарез нужен был именно Ибрагим, пусть без оружия, в босоножках и в своей легкомысленной шляпе, но лицо он обязан был бы сохранить. А гордость врага это вещь в горах очень серьезная, полезная и основательная. Особенно, если нам она необходима и нужна, как вода в раскалённой пустыне. Так на хрена ж нам синица в руке, когда журавль в нетерпении сучит босоножками, щёлкает клювом и готов прыгнуть вниз за добычей и восстановлением справедливости над наглым поведением той же самой синицы? И Сашко показал Шурику - ждать, а Серёге нажал трижды коротко тангенту - не рыпаться, наблюдать, быть в готовности - расшифровал сигнал Рязаныч, и ближе выдвинулся к беспечному Селиму, предвосхищая захват из своего укрытия, и отсекая путь к отступлению в Иран. Сашко тоже двинул ближе и левее со своего правого фланга. Дело было за Ибрагимом.
Да кто ж такое издевательство над восточной личностью вытерпит? Личный, выдрессированный и привычный, как руки, Раб - пропал заграницей. Сапоги, можно сказать, двинулись вместе с пропажей прямо в те же руки и, вдруг, исчезли под бугром на советской территории, так на этот бугор и не поднявшись. Мало того, что практически брошенный товар до сих пор не попал, абсолютно бесплатно, на волосатые ноги Ибрагима, так он ещё и должен переживать за то, что Селим, наверное, сел под куст и справляет там свои естественные надобности, в покое, уюте, и тени. При этом, совершенно игнорируя потребности самого Ибрагима в удовлетворении чувства обладания вещью, раздразненным за какие-то два часа до гигантских размеров необходимого. Мозг Ибрагима, затуманенный жаждой жадной частнособственнической ксенофобией клептоманства наоборот, добросовестно зашорил и нейтрализовал осторожность, бдительность и осмотрительность жандарма. Ловко и безопасно для себя, утащить то хорошее, что плохо лежит у соседа и покрасоваться перед теми своими, кто это не смог или не успел сделать. Вот она вершина себя родного. Буржуй он и есть буржуй.
И Ибрагим не вытерпел. Пошёл. Но с опаской пошёл, осматриваясь к линии границы. Дойдя до копца, ему открылся вид, рассекающего советскую территорию, в Его сапогах, да ещё и курящего чирик Селима! И не хотел же переходить линейку, и оружие хотел взять с вышки и поостеречься...
Вопль боли раненного самолюбия и растоптанного Селимом, личного величия огласил окрестности вокруг нашего капканчика. Ибрагим несся с горки к подножию и своей попранной дедуганности, как разъярённый лев (это он так думал), но более похожий на небритого, непонятно как одетого, обезъяна в тапочках. Селиму от этого легче не стало. От неожиданности явления "аллаха-Ибрагима" пожелавшего наказать грех присвоения чужого добра и использования в личных целях, Селим, подпрыгнул с места вверх. Эм-16, с отпущенным ремнём, висящая за спиной, чуть запоздало, как положено по гравитации и плохой притянутости к организму, рванулась за своим носителем вверх. В это время Селим уже покинул верхнюю точку своего полёта. Причём, сапоги, без портянок, не удержались на худых ногах молодого жандарма и покинули его ноги, устремившись к земле ещё в начале траектории. Эм-шестнадцать же напротив, поимев импульс движения вверх, позже самого Селима, винтовка продолжила движение к небесам после того, как сам инициатор пошёл на снижение из своей точки наивысшего "апогея". Вид несущегося в ярости Ибрагима был так страшен, а Селим настолько боялся его кары, что непроизвольно сжался весь, собравшись в этакое подобие гусеницы, падающей с ветки. Ремень винтовки выскочил из-за головы, Селим удалился вниз от ремня, винтовка упала под босые ноги приземляющегося "духа". Спирочкин открыл рот, поднял брови расталдычил глаза и сказал: "Ох! Ух, ты!" Что в переводе означало: "Ну, ни буя себе! Цирк!" Селим, решил не искушать судьбу поджопником, в который будет вложена инерция мчащегося на него и нажравшегося с утра Ибрагима. Легкий и проворный Селим решил. Впервые за всю службу пойти против своего деда, путём быстрого и скорого перемещёния от него. Ибрагим, ещё более освирепевший от того, что молодой посмел подумать сам и побежать поперёк и подальше от его бухающей тапочками воли, зарычал в ярости... Но тут, обнаружил впереди заветные сапоги, которые даже не успели запылиться. Селим же, пользуясь моментом, стреканул в обход, без тяжёлой винтовки и на противоходе так, что пыль вылетала жменьками вверх из-под босых пяток рвущегося к вышке жандарма.
Ибрагима даже брать не пришлось. Он элементарно запнулся носиками загнутых босоножек при попытке затормозить и пронесся, сдирая кожу и кувыркаясь мимо вожделенных сапожек и оставленной Селимом винтовки. Всё - таки трудно повязать молодым парням, хоть и обученным, здорового мужика. Барахтались до тех пор, пока не добежал до кучи малой Дизель и не внёс свою в лепту в окручивание и обездвиживание Ибрагима. Жандарм рвался, плевался, пытался укусить, но концы верёвок были затянуты на совесть. Глаза крепко завязаны, порванной на полосы и свернутой портянкой. Сапоги тут же испарились, как их и не было. Фрол уже пилил с лошадьми назад. Рязан докладывал на заставу о лихом задержании буднично, серо и даже лениво. Как будто нарушители границы там стадами бегают. Селим благополучно домчал до вышки. Понял, что труба дело и решил, что надо делать в самых лучших традициях привитых ему так навсегда любимым дедом- Ибрагимом. Он провел ревизию имущества и одел вместо своих оставленных за линейкой - ботинки дедушки. Прихватил его же винтарь, благо амуниция и оружие были, как две копии, одинаковы. Посмотрел, что там внизу с его командиром происходит и доложил на пост. Что Ибрагим обкурился и поперся на советскую территорию зачем-то, ему не сказал зачем, пригрозил. И там, его Ибрагима, отловили и повязали проклятые советские пограничники. Хотели и его прихватить, но он, Селим-Великий, отбился и сохранил вышку в пределах государства Иран. "Пули свистели над головой",- примерно так бы переводился крик души при докладе на жандармский пост. Селиму приказали ждать указаний и начали согласовывать с вышестоящими руководителями: "Что делать-то?". Затем, Селим сел на стул Ибрагима. Закинул ноги на столик и смачно зачавкал арбузом, думая после закусить дынькой и запить оставшимся кофеёчком. Кальян он оставил на последок, предварительно свободно расстегнувшись и закатав рукава. Ему можно было расслабиться. Ибрагима раньше чем через три месяца не отдадут. А Его, Селима, теперь никто и пальцем не тронет, защитник священной земли, отбивший Родину и её имущество от неверных у себя самого. А Он герой защитивший отступлением своё Отечество и вышку. А Ибрагим жертва. Бывает. Мы ему памятник красивый потом поставим. Версия Селима конгениально и монументально срослась с тем, что рассказали наши орлы.
Наши, наоборот приготовились слажено лепить горбатого особому отделу. Идём, бдим, проверяем и тут, откуда ни возьмись, вылетает под ноги жандарм с оружием, без ботинков, в тапочках и расстёгнутый от локтей к коленям и по плечи на голове. А на башке у него вообще куча мала, вместо панамы... Обкурился наверно. Совсем окуели "досы", мало им рубить дрова, косить сено и баранов пасти на нашей территории - они ещё и курить к нам ходят! Скоро нужник построят втихаря... шоб у себя не гадить. Ну, мы как положено: Обложили, повязали, притащили. И всё, как учили. Отличники погранвойск. Но в отпуск разрешили, скрипя сердце и строевую часть, отпуститть только одного из состава наряда. Кто ж границу охранять будет?
За Ибрагима не переживали, сильно. Он молчал обиженный в усмерть. В результате в отпуск поехал Сашко. Рязанычу надо было отчёты в службу тыла делать за год. Дизель отказался даже слушать, он же, как бы только помогал, а Фрол, ну что Фрол, у него вся служба впереди. Сашко приехал из отпуска довольный и заорал от шлагбаума встречающим его на крыльце пограничникам.
- Всэ хлопци! - заинтриговал он и объяснил, - Женюся! - Назарук ещё не дошёл до крыльца, а неуслышанный рассказ Сашка об отпуске стал обрастать могучим нетерпением и слухами среди сослуживцев...
А погранзнак так и стоит возле иранского НП, с гербом Советского Союза, побитым топорами досов из посёлка. Железобетонно стоит. До последнего, как мы, ни смотря ни на что. Ведь никого кроме нас в радиусе пятнадцати километров. Хоть в тыл, хоть влево или вправо, вверх или вниз от высокогорной пограничной заставы.
Автор предупреждает - Любые совпадения с реальными событиями, местностью и людьми случайны... и не являются пересечением не только двух, трёх и более закономерностей, но и менее кажущихся значимыми подробностей.