Блондин, именуемый Лестат де Лионкур, соврал аж в квадрате. Не только моя мать, мамаша девочки, в чье бездыханное тельце меня занесло, тоже не жаждала оставлять ребенка двум незнакомым джентльменам. Она умерла, и малышку забрали, не спрашивая разрешения. Дискуссия шла лишь в контексте убить ли несчастного ребенка окончательно или пусть еще помучается, то есть, вступит в новую, ночную жизнь, осложненную самовозгораниями на открытом солнце. Укравшие девочку мужики являлись вампирами, небезызвестными там, откуда я родом. Правда, в нормальной жизни они были героями занимательного для подростков фильма, а тут вполне себе реальной угрозой. Фильм я помнила, и поэтому перспектива меня не радовала.
dd> Вкратце, дела обстояли так. Жили-были во второй половине восемнадцатого века два вампира, и что-то разладилась у них в и без того полной взаимных претензий однополой семейной жизни. Луи топнул ногой и решительно заявил Лестату, что отныне будет влачить бессмертное и бессмысленное существование один, и ему жаль потраченных на совместную волокиту лет, денег, ценностей, сожженного поместья, невосполнимых нервов и всего прочего, что у него закончилось благодаря стараниям Лестата. Лестат, не будь дурак, всполошился, что сожитель и подельник выйдет из-под его контроля, окончательно раскается и кому-нибудь его заложит, и решил проблемы традиционно, хотя и нетрадиционным способом: завести ребенка. Готового, вампирского и прочного, чтобы лично не прибить нафиг при первом же случае, который, думается мне, наступил сразу в ночь моего появления.
Времена тогда стояли суровые, добыть ребенка из низших слоев общества было проще, чем в мое время котенка. Девочку вытащили из рук умершей от очередной эпидемии матери, а потом все пошло не так.
Бедная малышка все-таки умерла. На ее месте возникла я, не помнившая, чтобы хоть сознание теряла. Сбой вселенной, мертвая петля нити судьбы. Если мне повезло, то у меня бред, и есть шансы очнуться в реанимации родного века, среди стерильности и пикающих приборов. Если нет... В этом будущем до пикающих приборов мне дожить сложно. По сюжету того фильма, вампиршу-недомерка Клодию приговорили и сожгли коллеги из Парижа. За покушение на убийство пройдохи Лестата, сейчас втирающего ей (мне, нам?), что теперь вот эта мерзость - моя новая семья.
Второй вамп, Луи де Пон дю Лак, считался более трепетным и, по сюжету, склонялся скорее на сторону "дочери", чем психопата Лестата. От этого и надо было начинать плясать.
- Я не ваша дочь, - прошептала я, глотая слезы.
- Теперь наша, - самодовольно оскалил зубы Лестат. Ну, белые, ровные, клыки примечательные. В моем времени на такие чудеса и банальная стоматология способна. Я сильнее прижалась к Луи. Давай же, франко-американский солдат, защищай ребенка!
- Ты ее пугаешь, уймись, - не подвел Луи. - Клодия, как ты себя чувствуешь?
- Все такое странное, - прохлюпала я.
- У меня так тоже было, - он осторожно отцепил меня от безнадежно испорченной одежды и принялся вытирать зареванное личико шелковым платком.
- Правда? Когда? - Удобно, когда после плача ничего не краснеет и не отекает. Таращить глаза выходит трогательно, вон, как Луи старается добродушно улыбнуться. А ведь чувак едва ли не в депрессии до сего дня пребывал.
- Когда я умирал, - Луи отбросил платок и теперь ласково приглаживал мои растрепавшиеся волосы.
- А я умирала? - "поразилась" я.
- Да, ты была очень больна, но мы спасли тебя, - провозгласил Лестат, плюхаясь рядом со мной на кровать. Почуял, стервец, что с введением третьего-нелишнего погорячился. Мы с тобой еще урегулируем, кто здесь главная любимая жена.
- Я не помню, - и дрожащие губки. Поза "дядя, я тебя боюсь". Подстройка к Луи, выражение "ты хороший". - Кто вы?
Ага, так они и скажут: "Мы монстры, жестокие кровавые убийцы, муа-ха-ха, и ты теперь тоже". Нет, в этом веке гламур рулит.
- Меня зовут Луи, - он снова обнял меня. - А его - Лестат. Не бойся, малышка. Мы позаботимся о тебе.
Знаю я итог вашей заботы, но все равно спасибо.
- Да, Клодия, Луи хотел бросить нас, - снова влез Лестат.
- Бросить, - механически повторила я. Эх, молодой-черноголовый, почти ведь вырвался на волю.
- Но теперь он останется, - с воодушевлением продолжил Лестат. - Чтобы тебе было хорошо.
Ты ж змея! Заложил бочку пороха под наши с Луи будущие отношения. Мол, что там один белобрысый манипулятор, вот девочка - истинная причина твоей несвободы, Луи. Исчезнет она - падут и оковы. Заботься, люби, мучайся... пожелай ее отсутствия. И сожри себя собственной совестью задолго до того, как она исчезнет, и много-много после. Браво, маэстро.
- Нет, - я с усилием отстранилась от Луи и сползла с кровати. - Пойдем, - я потянула оторопевшего вампира за руку.
- Куда? - не понял Луи. Лестат нахмурился.
- Куда-нибудь. Мама говорила, можно уходить, даже не зная, куда. Если плохо. Пошли к кораблям.
- Зачем тебе понадобилось в порт? - насмешливо поинтересовался Лестат.
- Уплывем за океан. Или станем пиратами, - я дернула Луи за руку с мнимым воодушевлением. Я ребенок, надо все время помнить об этом, хотя бы первый десяток лет.
- Скорее, утонете, - желчно бросил Лестат.
- Лестат, перестань, - возмутился Луи.
- Девочки не тонут! - заявила я. - Они становятся русалками. Ты не бойся, - я улыбнулась Луи, - я тебя тоже превращу в русалку. Под водой в пещере живет морская ведьма. Она заберет ноги и даст тебе хвост. Мы будем плавать и глядеть на проходящие над нами корабли. Под водой здорово.
- Чушь какая, - поморщился Лестат. - А потом ты влюбишься в принца, захочешь свои ноги обратно, он тебя отвергнет, и ты умрешь от горя, глупая русалка.
Я съежилась, затравленно глядя на Лестата. Очередь рыцаря Луи защищать свою будущую даму сердца.
- Зачем тебе под воду? Ты и так прекрасна, как русалочка, - перевел разговор Луи, хватая меня и подбрасывая к потолку. Я взвизгнула. Хорошо, что поймал. Теперь я верещала от радости. Лестат сделал вид, что у него мигрень.
- О, вы можете забавляться потише? Луи, это же глупо, потакать соплячке в ее идиотских сказках. Чем скорее она поймет, как устроена наша жизнь, тем ей же будет проще.
- Ты злой, - пискнула я. - Эту сказку мне мама рассказала.
- Забудь! - властно махнул рукой Лестат. - Нет теперь твоей мамы. Сказки врут. Ничего нет, кроме крови и денег. И у нас явная нехватка того и другого, - последнее было адресовано Луи.
О, да, мы семья, и это наша первая общая ссора.
- Ты невыносим, - не остался в долгу Луи. - Давай я покажу тебе дом, Клодия, пока папочка Лестат остынет.
- Я помню своего папу. Он умер. Лестат не может быть моим папой, - отчеканила я.
Вот нам только детско-родительских драм не хватало. Что-то из сериалов, кажется, врач, у которого было "двое пап". Нафиг, нафиг. От вменяемой родительской семьи нормальный ребенок отделяется, создавая свою собственную. У Клодии с этим очевидная трудность в связи с детской внешностью и необходимостью конспирации. Так что, парни, придется нам играть в другой симбиоз, пытаясь, как это задорно предлагали в рекламе телешоу, найти свою пару и построить любовь прямо на находящемся рядом материале. Криво, косо, а что поделать. Для меня это, в первую очередь, вопрос выживания.
- И я тоже не могу быть твоим папой? - ласково спросил Луи. Засада, и этот туда же. Ничего, милый, еще в запасе время есть у нас с тобой.
- Ты будешь моим принцем! А я буду твоей русалкой, - я позволила детскому веселью и силам, бурлившим в Клодии, взять верх. - Мы не пойдем, а поплывем.
Луи рассмеялся, закружил меня, и мы вышли из комнаты, провожаемые тяжелым взглядом Лестата. Я понимала, что это лишь первое сражение в войне. Дальше надо затаиться и какое-то время быть паинькой. Клодии должно быть все интересно, все в новинку. Кстати, насколько я помню, дневной сон малявка проводила исключительно в гробу Луи. Не станем пренебрегать этой милой традицией.
На ночную жизнь я перестроилась быстро. А вот была бы раньше жаворонком, трудно пришлось бы. Хотя и так непросто каждый поступок предварять мантрой "Я - ребенок" и рассматривать на достоверность.
Дети - заготовки взрослых с сильно недоразвитой лобной долей, отвечающей за планирование действий и их контроль, а также осознание последствий. Вот именно, на последнем я все время спотыкалась. Я не могла со спокойной душой раздувать конфликт с Лестатом, потому что хорошо понимала, что безнаказанность - миф. Доля бунта тщательно дозировалась, равно как и темп освоения чтения, письма, естествознания. В музыке и танцах притворяться почти не требовалось, так что я искренне полюбила эти занятия. Плевать, что не получается, так интересней.
Помнится, оригинальная Клодия, освоив навыки игры на фортепиано, разделалась со своим учителем. Что ж, если ее тоже обучал герр Петер, то так вполне могло получиться. Увлеченный чистым звучанием и гармонией, Петер больно бил тонким стеком по пальцам, когда я фальшивила, а его рассуждения о неуклюжих глухих слонах было способно вывести из себя любого ребенка. Мне повезло, что я таковым не являлась, и упорно грызла незнакомую нотную грамоту в его желчной, напоминавшей того же Лестата компании.
"Легче, мадемуазель, вы же юная барышня, а не взрослый слон", "Это жабы рокочут, или вы вообразили, будто умеете петь?", "Сначала убьете этот прекрасный инструмент, а после и до мировой музыки дойдут ваши неповоротливые пальчики?", "Если бы герр Моцарт услышал, как вы его играете, он бы воскрес и лично вас побил", "Иногда мне кажется, что, помимо тугодумия, у вас сильная тугоухость, мадемуазель", - были его обыкновенные комментарии.
Ответить на уровне я не могла, но наслаждаться втихаря мне никто не мешал. Герр Петер всей душой болел за музыку, в отличие от Лестата, увлеченного собственной клыкастой персоной. А как сочно учитель ругался на немецком! Вместе с азбукой гармонии я выучила и ненормативный немецкий, и, при случае, для баварца и саксонца у меня нашлись бы разные, неизменно теплые слова с легким берлинским акцентом. Однажды, в знак благодарности, я попыталась одной рукой наиграть тему Штирлица, помня, что там дело происходило, в основном, в Берлине, родном городе герра Петера.
- Что это за стоны дохнущей кошки? - в который раз шлепнул меня по пальцам герр Петер. - Выражаете свое внутреннее содержание посредством пыток инструмента и моих ушей?
- Это песенка, - сдерживая смех, пролепетала я.
- Вот как? И о чем же она? Судя по всему, там кто-то умер, - хмыкнул герр Петер.
- Нет, то есть... она про далекую родину, майн герр. Представьте себе, сидит у "Грубого Готтлиба" усталый человек, пьет пиво или потягивает кофе. Миг - что-то напомнило о былом, к которому он не имеет права вернуться. И рождается напев: "Я прошу, хоть ненадолго, грусть моя, ты покинь меня, - я снова потянулась к клавишам. - Облаком, сизым облаком, ты полети к родному дому, отсюда к родному дому"...
- Заклинания какие-то, - высказался герр Петер, дослушав до конца. - Вы прямо потерянная сестра Гримм, мадемуазель. Порадуйте этой песенкой мсье де Лионкура, когда он придет осведомляться о ваших успехах, - предложил герр Петер.
- Нет, - импульсивно ответила я. - Он не поймет, - добавила я уже спокойнее. - Да и не понравится ему. Не рассказывайте ничего мсье де Лионкуру, пожалуйста, - я мило улыбнулась.
- О, противоборство поколений, - усмехнулся герр Петер. - Рано начинаете, мадемуазель. Тем не менее, ваш отец очень гордится вашей целеустремленностью в занятиях, - польстил мне педагог. - Разумеется, я предупредил его, что ничего сложнее салонных романсов вам, в принципе, не по силам, но вы стараетесь, так-с. Примитивные песенки вы будете исполнять лучше всех, ха-ха.
- Похвала профессионала всегда приятна, - кукушка вернула комплимент петуху.
- Вы удивительный ребенок, мадемуазель Клодия, - внезапно признался герр Петер. - Большинство моих юных учеников принялись бы доказывать, что им любая пьеса по силам.
- Вероятно, у них более снисходительные родители, - я пожала плечами. - "Как можно быть такой тупицей, Клодия?", "В твоей головенке шелк и булавки вместо мозгов", "Когда ангелы раздавали таланты, тебе досталось только одно непроходимое упрямство", "Ты самый злобный ребенок, Клодия, даже я в твои годы был добрее", - мрачно процитировала я "папашу".
- Что ж, вашего отца можно понять, - вздохнул герр Петер. - Вероятно, он не вполне оправился от утраты мадам де Лионкур. Вам надо больше стараться, чтобы порадовать его.
Хорошо, хоть умолчал, что "отец" рассчитывал на сына-наследника, а вам, мадемуазель, надо радоваться тому, что вас не сплавили в пансион или не забыли у дальней родственницы в глухой провинции.
Лестат полюбил представляться отцом с капризной, вредной дочкой. Луи считался братом покойной супруги, по ее завещанию, наблюдающий за моей жизнью и образованием. Ювенальная юстиция не существовала даже как словосочетание, и широкая общественность всегда склонялась на сторону Лестата, вслед за ним обвиняя ребенка, сиречь, меня, в черной неблагодарности. Я все понимала - и скрежетала зубами на сложившееся положение вещей.
Ребенок считался никем, одушевленной вещью, стоявшей выше черного раба, но, по сути, столь же бесправной. По умолчанию предполагалось, что меня любили и баловали, а я, зараза, активно кусала кормящую меня руку. Никто не стал бы вмешиваться в то, что могло происходить за стенами богатого дома с розовым садом и чугунным балконом.
Любил и баловал меня Луи, его я и не думала кусать, но Лестат... Порой мне казалось, что он специально меня провоцирует. Где он - и где ребенок, но тем не менее у нас сложилось нечто вроде непрерывного соревнования, кто кого быстрее выведет из себя. Разумеется, я поддавалась, и Лестат с искренним весельем наблюдал, как я плачу. Ему было приятно, когда, как он полагал, мне было больно. Гребаный садист. А еще он желал учить меня охотится.
Первая охота едва не окончилась у меня взаправдашним нервным срывом. Лестат продемонстрировал, как он загоняет и мучает жертву, наслаждаясь ее беспомощностью и ужасом. Собственно, само кормления и убийство меркли по сравнению с растянутой прелюдией.
- Маньяк, - в слезах бросила я. К счастью, Луи перехватил меня, когда я всерьез намеревалась броситься на Лестата.
- О-ля-ля, кто-то слишком жалостлив, - Лестат промокнул губы надушенным платком. - Когда твоя мать резала курицу, ты тоже протестовала? Ах, пардон, я забыл, что у вас на это не было денег. Что же вы делали? Ловили голубей и сворачивали им шеи?
- Мы никого не мучили, - я с трудом сгенерировала детский вариант ответа.
- Маленькая дурочка, - Лестат снисходительно потрепал меня по щеке. - Люди только и делают, что мучают друг друга. Кажется, именно люди дали таким, как ты и твоя мать, ласковое прозвание "белая шваль"? Наслаждение и благополучие одного - это бедствие и, в конечном итоге, смерть для кучи других людей. Взгляни на эти жалкие лачуги, - Лестат широким жестом обвел трущобы, свои охотничьи угодья. - Страдания их обитателей позволяют существовать уютным мощеным улицам с особняками, утопающими в зелени. Эти отрепья, - он поддел носком грязную юбку убитой им девушки, - обеспечивают шелка и бархат, которые носишь теперь и ты, идиотка. Я честен, - он триумфально мне улыбнулся, - я напрямую беру необходимые страдания и смерть, не растягивая процесс на плантациях и фабриках. Ах, ей было страшно, - он пнул несчастную жертву. - А ты подумала, от каких настоящих бед я ее избавил? Она никогда не увидит, как умирает ее уродливый большеголовый ребенок. Не станет задыхаться в чаду предприятий и заживо гореть на работах под солнцем. Она не выкашляет свои легкие в приступе чахотки, не пойдет торговать своим телом, не захлебнется собственной блевотиной, валяясь пьяная на обочине дороге, по которой проносятся чудесные сверкающие экипажи. Я оказал ей услугу, пусть и без ее высказанной просьбы, взяв небольшую плату.
- Ты чудовище, - абсолютно по канону заявила я.
- Кому я все это говорю? - Лестат послал луне страдальческий взгляд. - Можно ли пробиться через тупоумие? Клодия, своим мозгом размером с грецкий орешек ты попросту не способна меня понять. Но это не отменяет того, что тебе требуется питаться. Пошли, - он попытался выдернуть меня из рук Луи.
- Нет уж, хватит для нее твоих опытов, - решительно заявил Луи. - Я сам с ней схожу.
- Да-да, сам сходишь, сам все сделаешь, и соплячка ничему не научится. Что она станет делать, когда ты ее бросишь? - усмехнулся Лестат. - Хорошо, что у тебя не было детей, Луи. Папаша из тебя получился бы отвратительно безответственный.
- Я ее не брошу, - сверкнул глазами Луи. - Идем, Клодия, - он демонстративно развернулся, не выпуская мою ладошку из своих рук.
- Пф-ф, Клодия, ты веришь своему паладину? Конечно, ты же не знаешь его, как я, - мерзко проговорил Лестат. - Рано или поздно он снова начнет ныть, что его связывают, мы это уже проходили, верно, Луи? Он отделается от тебя, соплячка, и что ты станешь делать? Прибежишь ко мне, и я пальцем не шевельну, чтобы еда притопала к тебе сама.
- Ты злой, - достал уже меня детский арсенал, но что поделать. Лестат закатил глаза.
- Тебя бросит он, а злой, разумеется, я. Клодия, признаю, я ошибся, создав тебя. Поселить рядом с собой глупое, неблагодарное существо без малейшей возможности вырасти и все переосмыслить, надо ж было впрячься в столь провальное предприятие. Луи, это все из-за тебя. Ты не позволил ее прикончить. Ну почему из-за вас маюсь я? Почему вы такие капризные и глупые?
- А ты один гений, - хмыкнул Луи. - Так наслаждайся своей гениальностью сам. Нам, идиотам, не понять, - он утянул меня за собой.
- Не корми ее, пусть добывает еду сама, - донеслось до нас наставление. Луи прибавил шаг, так что я неслась за ним вприпрыжку. - Пусть хоть с крыс начнет, как ты. Вдруг лет через сто дозреет до настоящей охоты.
- Ты ел крыс? - "пораженно" спросила я.
- Было время, - не стал отнекиваться Луи. - Но тебе они не подойдут, малышка, - он заметил гримасу брезгливости на моем лице. - Да и, в любом случае, одной мало, а провести всю ночь в погоне за крысами...
Я захихикала. Да, то еще развлечение.
Эпизод питания крысами - это что-то вроде идейного прообраза философии семейства Калленов с поправкой на век и психическое состояние.
Накануне появления Клодии у Луи случился кризис вампирской жизни, и стало невыносимо существовать так, как прежде. К тому времени Луи потерял прижизненное состояние и положение, а нервы были расшатаны угрызениями совести и совместным бытом с Лестатом. В качестве протеста, Луи отказался от охоты на людей и принялся осушать животных, а крыс всегда водилось с избытком. Хотя Лестат потешался над вампиром-крысоедом, такая диета несла определенную опасность, притупляя восприятие и реакцию. Луи оставил ее незадолго до инициации Клодии, и больше, насколько я помню, я крысам не возвращался. Меня он никогда не пытался ими накормить.
Луи обставлял процесс убийства максимально гуманно, едва ли его жертвы вообще понимали, что происходит. Он предпочитал вызывать у них трансовое состояние, в котором они радостно пускали слюни до самой смерти. Может быть, видели исполнение заветных желаний или парили по тоннелю, улетая в свет. Но все равно, это было убийство, и мне долго становилось не по себе. Я уговаривала себя, что жертвы все равно обречены, чувствуя себя доктором-убийцей в польском концлагере. Вероятно, Луи испытывал нечто похожее до того, как яркость события погасла. Иногда днем мне снилась фасованная кровь в холодильниках, и я принималась обещать себе, что если доживу до своего времени, больше никогда не стану принимать участие в убийствах.
Но вокруг бушевал Новый Орлеан конца восемнадцатого века, и каждую ночь приходилось забывать и о холодильниках, и о весьма уместных здесь кондиционерах, не говоря уже о фасованных продуктах.
Рисованию я начала учиться, прежде всего, чтобы удивить Луи. Шел одиннадцатый год моего темного бытия. Мы давно попрощались с герром Петером (ничего фатального, просто разумная предосторожность), и порой я позволяла себе наигрывать Луи песенки из моего времени, крайне редко, когда мы оставались дома без Лестата. В отличие от Луи, Лестат позиционировал себя как музыкант, был неплохо подкован, в том числе, в теории музыки, и мне не хотелось рисковать. То ли дело живопись.
Что у меня в голове непорядок, Лестат твердил с самого моего водворения в их с Луи жизни. То, что Луи считал сказками и милыми фантазиями, Лестат именовал бреднями, и никак иначе. Перед сном, забравшись в гроб, я начинала лично придуманную и ставшую нашей с Луи совместной тайной игру: 'Представь, что мы - это не мы, а...' Таким образом мы спутешествовали в переделанные под сериалы греческие мифы, Средневековье Проклятых королей и Англию Тюдоров, Париж Короля-Солнца и Америку первых переселенцев. Мы забрели в будущее, где жюльверновщина сплеталась с моей памятью о достижениях прогресса.
'Моя Шахерезада', - мурлыкал Луи, устраивая меня поудобнее и нежно обнимая
Скорее, иллюстрация по теме 'Когда семья сходит с ума', но не говорить же об этом. 'Она старше, чем мать, он должен стать ее мужем. Ален Делон, Ален Делон не пьет одеколон...' - эту песню я точно ему не воспроизведу.
'Мне повезло больше, - отчаянно врала я, притиснувшись ближе. - Ты ведь не убьешь меня, никогда-никогда?'
Внутреннее нравственное чувство слало предупреждения горящими буквами, на которые я всякий раз закрывала глаза. Права, права старушка Скарлетт, легко быть высокоморальной леди при полном довольстве и прочном положении в обществе. Быть леди без денег и, в моем случае, хоть какой респектабельной перспективы - бессмысленно и опасно. Мне необходим спутник и защитник, а Луи, судя по всему, идет на пользу забота обо мне. Приступы меланхолии стали куда реже, это даже Лестат признал. Луи не был моим кровным родственником, да и я, по сути, не была ребенком.
Но это как с убийствами: разумом я все понимала, однако эмоции давали сбой. То я казалась себе мерзкой манипуляторшей, то грязной развратницей, но остановиться не могла. Оставалось себя чем-то занять. Я выбрала рисунки. Ведь так я могла бы показать Луи свой 'фантастический' мир.
В то время Лестат принялся ожесточенно доставать меня идеей о том, что я никогда не вырасту и не превращусь в полноценную женщину. Аукнулась привязанность Луи ко мне. С садистским наслаждением Лестат приглашал в дом дорогих шлюх, демонстрируя мне их сомнительные прелести. Настоящая Клодия могла запросто рехнуться от подобного обращения. Я не взбесилась, но нашла дополнительное основание отделаться от Лестата. Всплакнув или разоравшись для вида, я убегала на свою с Луи половину и принималась вспоминать уроки рисования, которые любезно оплатил для меня Луи. В его глазах я пока, по большей части, оставалась ребенком. К счастью, даром телепатии никто из мужчин не владел, поэтому мои планы оставались в безопасности.
Я рисовала огромные цеппелины, рассекающие облака и скользящие по синей глади неба. Нарядных дам и кавалеров, прогуливающихся по причудливо изогнутым высоким эстакадам. Высокие светлые здания с огромными окнами. Просторные автобаны с безлошадными экипажами.
- Смотри, милый Луи, так мы будем жить в другом тысячелетии, - объясняла я своему единственному другу.
- Поразительно, - он рассматривал 'фантазии' с неподдельным интересом. - А это у тебя такое здание театра, да?
- Картинного театра, - с гордостью говорила я. - Там нет настоящих актеров, зато много разных залов с живыми картинами. В каждой огромной раме разворачивается своя пьеса.
С половины Лестата донесся вскрик, и Луи, поморщившись, закрыл дверь плотнее. Он был не чужд чувственных удовольствий в компании Лестата, но неизменно возвращался сюда, помня о том, что мне может быть скучно долго сидеть одной, пока 'взрослые' развлекаются.
- А это ты, - улыбаясь, я показала ему карандашный набросок, где Луи изображался в ковбойских сапогах и шляпе. - Дикий Билл.
- Забавно, и чем я занимаюсь? - рассмеялся Луи.
- Как обычно, наводишь ночью ужас на всю округу. А еще грабишь поезда и щиплешь жирные бока золотопромышленников. Кстати, вот и я, - я вытащила набросок, где мы вместе. Бедняжка Клодия рисовала взрослых женщин и себя-взрослую, но я решила оставить на бумаге возраст обращения. Джинсы, 'индейский' платок, схожая с нарисованной у Луи шляпа и револьвер. - Джейн-Катастрофа.
- О, Клодия, никакая ты не катастрофа, - пылко сказал Луи. Задолго до соответствующих теорий он решил проинтерпретировать послание рисунка. - Ты - чудо, никогда больше не думай, что являешься бедой. Я знаю, в чем дело. Это Лестат тебе заморочил голову, - злобный взгляд на закрытую дверь. - Не слушай его, он ревнует.
- Ревнует? - повторила я.
- Конечно. Он-то считал себя совершенным и неотразимым вампиром, гением нашего ограниченного мира из двоих, - иронично усмехнулся Луи. - Я ему был не соперник. А потом появилась ты и поколебала основы его самодовольства. Ты всегда так храбро противостоишь ему, Клодия. Так что оружие в тему, - он попытался свести все к шутке и указал на мой рисунок.
Балда, тут важно не мнение Лестата, а то, что мы вместе.
- Ты тоже ему противостоишь. Ты всегда меня поддерживаешь, - проговорила я.
- Ты моя маленькая принцесса, конечно, я тебя всегда поддержу, - легко пообещал Луи. Как бы дать тебе понять, что принцесса выросла достаточно, чтобы покинуть заколдованный замок?
- Спасибо, - серьезно поблагодарила я.
Я не знала, как нам избавиться от компании Лестата. Одно ясно: Луи он по-хорошему не отпустил бы. Привязался, да и, по-своему, любил. К счастью, Луи в голову не приходило, насколько Лестат им дорожил. Он замечал только вызывающее поведение сожителя, его самодовольные речи, жестокие шутки, недовольство и ругань, но не наблюдал, к чему это все, что стояло за бряцающими доспехами. Пусть не понимает, решила я. Пусть вообще начнет испытывать к Лестату антипатию, только тогда у меня появится шанс выжить.
Я мягко улыбнулась и придвинула чистый лист, взяла карандаш.
- Луи, я хочу тебе кое-что рассказать, - обратилась я к следящему за моими действиями вампиру.
- Что угодно, моя радость, - он сел рядом, приобняв меня. Что-что, а обнимались мы постоянно, называя друг друга ласковыми именами.
- Тогда слушай, и не говори, что не слышал. Знаешь, давным-давно на белом свете жили глупые короли, прекрасные принцессы, страшные лесные разбойники и веселые трубадуры. Трубадуры бродили по дорогам, пели песни и устраивали представления...
Где-то в глубине дома Лестат убивал своих потаскушек или просто мучил забавы ради. У него бывали фаворитки не на один раз. Девицы извивались в собственной крови, проливая на простыни вино, скуля или задыхаясь.
А практически рядом с этим сидели мы с Луи, и я пересказывала ему любимую сказку своего настоящего детства. С песенками, куда ж без них. Такой была наша жизнь, наш Новый Орлеан - город контрастов, и не снившихся советскому управдому.
***
Однажды я проснулась и поняла, что смертельно устала от липкой жары Нового Орлеана. Прошло двадцать лет с моего появления у парочки нервозных вампиров, и каждую ночь этого солидного срока мы проспали с Луи в одном гробу.
Часто я просыпалась раньше Луи и любовалась им, пока он досыпал. Объективно, было на что посмотреть. Темные волосы, мягкими волнами обрамлявшие фарфоровое лицо, длиннющие ресницы, идеального сложения фигура, изящные руки. Ранними вечерами он особенно походил на спящую красавицу, так что порой меня пробивало на пение 'Once upon a dream'. Как-то я поймала Луи на том, что он мурлыкал себе под нос этот мотив, когда мы гуляли без Лестата.
'Какая прелесть! Где ты это услышал?' - удивилась я. 'Да так, как-то во сне', - пожал плечами Луи.
Будь мы диснеевскими героями, я бы подхватила песенку, и мы бы несколько минут танцевали и пели на улице под аккомпанемент невидимого оркестра, а потом Луи посадил бы меня на верного коня, и мы бы умчались в прекрасный замок, чтобы пожениться и жить долго и счастливо.
Но вы были вампирами Нового Орлеана, и диснеевские финалы не для нас. И у нас, ну, по крайней мере, у меня, была серьезная преграда долгой и счастливой (второе особенно) жизни по имени Лестат. Яркая, жгучая, сумасбродная и смертоносная преграда, с которой настало время что-то решать.
В окно смотрел новорожденный девятнадцатый век. Европу трясло в предвкушении большой войны. Граф Резанов вот-вот должен был достичь испанской Калифорнии, а мы прозябали в бывшей французской колонии и убивали людей из низов общества, света белого не видя. Пора было выбираться в огромный мир.
- Ты меня на рассвете разбудишь,
Проводить необутая выйдешь.
Ты меня никогда не забудешь,
Ты меня никогда не увидишь...
- Клодия? - Луи недоуменно моргал. - Что это на тебя нашло, милая? Ты грустишь?
Он проворно выбрался из нашего гроба и привычным жестом притянул меня к себе.
- Очень, - призналась я, думая о своей прошлой жизни.
- Поедем кататься? Закажем тебе новый наряд, если хочешь, черт с Лестатом и его ворчанием, пусть это будет взрослый фасон, - великодушно предложил Луи.
- Я тебя очень люблю, - сказала я вместо 'спасибо'.
- И я тебя, малышка, - с готовностью отозвался Луи.
- Миндальничаете? - Лестат ворвался в импровизированную спальню злым ураганом. - Мне косточки, поди, перетираете? Клодия, не смотри так возмущенно, это не твоя супружеская спальня, и никогда не будет. Тебя вообще невозможно сплавить замуж, к несчастью, а то уж я бы расстарался, нашел бы слепоглухонемого парализованного бедолагу, чтобы счастливый муж не удрал от тебя сразу после свадьбы. Луи, мне скучно, пошли гулять.
- Это наша спальня, тем не менее, - ответил Луи. - Было бы неплохо, научись ты стучать.
- А то что? Что вы тут можете делать, сопельки вытирать? - отмахнулся Лестат. - Ты сегодня посидишь дома, Клодия. Нас с Луи пригласили на прием у французской графини. Не смей входить на улицу, поняла? Луи, я, кажется, вечность назад сказал тебе, что мы идем, а ты еще не собран. Живее, шевелись, надо еще поесть. Клодия, папочка принесет тебе конфетку с бала.
Луи обреченно вздохнул и пошел в гардеробную. Не говоря ничего, я двинулась на балкон. Свесившись через перила, я смотрела на ночной город. Было немного жаль, что эту ночь Луи проведет не со мной. Я казалась самой себе пленницей злобного Карабаса-Барабаса.
- Хандришь? - Лестат притащился на балкон следом за мной. - Что-то ты сегодня больно тиха. Мы не болеем, значит, опять дуешься на меня? Позволь узнать, из-за чего? Я уже простил тебя за тот раз, когда вспылил по поводу порчи имущества.
Порчей имущества Лестат называл разбор и выброс ненужного барахла. С самого начала на меня пролился дождь игрушек, преимущественно, кукол. Два десятилетия я мужественно терпела, а потом сказала опекунам 'баста' и вытащила игрушки вон из дома. Лестат долго припоминал мне эту акцию, приписывая тягу к разрушению и дразня варваром. А мне просто надоело. По моим прикидкам, даже настоящая Клодия должна была со временем повзрослеть, хотя бы душевно, и потерять интерес к игрушкам и детским занятиям. Поскольку я имею право на дисгармоничное развитие, пора это показать. Не думал же Лестат, что ребенок-вампир, в самом деле, будет подобен механической игрушке, работающей на кровяном топливе и никогда не меняющей вкусы и привычки. Если все-таки думал, то сам виноват. Все системы меняются, и наша изменится в том числе.
- Не смей меня игнорировать! - вспыхнул Лестат, задетый моим молчанием. Я пожала плечами. Вот пиявка, вечно ему всего мало: денег, вещей, живых игрушек и внимания. Внимание вообще ухает в него, как в черную дыру. Ему требуется, чтобы кто-то постоянно крутился на его орбите, словно это не я, а он тут официальный ребенок.
- Клодия, - он сильно тряхнул меня, взяв за плечи. - Что это за поведение?
Я продолжала молчать, сосредоточившись на созерцании города. Совсем рядом виднелся собор, в котором я ни разу не была. Зайти как-нибудь?
- Клодия! - прорычал Лестат мне в ухо, приподнимая меня над балконом. - Может быть, мне выбросить тебя вслед за твоими куклами?
- Сумасшедший! Немедленно поставь ее на место! - полностью готовый к светскому выходу Луи одним прыжком преодолел расстояние между комнатой и балконом.
- Но твоя игрушка сломалась, - капризно протянул Лестат, довольный вниманием публики. - Почему бы не выбросить ее? Так, Клодия, надо поступать со всяким хламом?
Я молчала, изображая, что от страха меня парализовало. В этом веке могли и поверить.
- Сейчас же поставь ее на пол, - прошипел Луи.
- Ха-ха, попробуй, отними, - Лестат потряс мною далеко за пределами балкона. В худшем случае, я немного полетаю, а потом буду долго и больно восстанавливаться. Вампирская кровь, вроде, лечит такие повреждения. Или, в дополнение к вечно детскому телу, придется стать еще и калекой? Сволочь Лестат, какая же сволочь. Если я потеряю подвижность, мы с Луи точно никуда от него не денемся.
Луи смерил Лестата полным гнева взглядом, а потом быстро развернулся и исчез в комнате. Мы услышали, как хлопнула дверь. Вот он выбежал на улицу, но вместо того, чтобы встать под балконом, готовясь меня ловить, он прошел дальше по улице и крикнул Лестату:
- Не рассчитывай на мою компанию сегодня и впредь.
- Луи, я разжимаю руки, - провозгласил Лестат, удобнее перехватывая мою неподвижную тушку.
- В таком случае, после я убью тебя, - проинформировал Луи. - И, наконец, в доме станет тихо и спокойно, - он скрылся из виду. Передо мной разворачивалось что-то новое, так далеко в ссорах эти двое еще не заходили.
- Я ее бросаю! - провыл Лестат.
Нет ответа.
- Я ее поставлю, и мы идем на чертов бал!
Тишина.
- Я же знаю, что ты здесь! Идиот, я не шучу, - он потряс руками. Я перестала изображать куклу и крепко схватила своего врага, пытаясь добраться зубами до горла.
- Ах, ты, мерзкая тварь! - он попытался сбросить меня вниз. Не так быстро, не так скоро, я отлично натренировалась на живых людях удерживать бьющуюся жертву. Лестат понял, что может запросто полетать вместе со мной, а портить свою шкурку о камни мостовой в его намерения не входило.
- Чертова мартышка! - он вытащил меня и с усилием отбросил в комнату. - Навязалась на мою шею! Что с вами сегодня такое?
- Из нас двоих более всего бешеное животное напоминаешь ты, - тихо сказала я, отползая вглубь комнаты. Мне показалось, Лестат был прав в том смысле, что Луи, на самом деле, не ушел, а притаился поблизости. Я чувствовала, что он не мог бросить меня в столь уязвимом положении. - Что ты ко мне прицепился?
- Я прицепился? - Лестата несло. - Ты, уродливая пиявка, отравила всю мою жизнь.
- Ты забыл одну деталь. Ты сам сделал меня такой, - прошипела я.
- Сделал, да, могу и разделать, - он придвинулся поближе, напоминая зверя перед броском. Резкий сквозняк - и между нами оказался Луи.
- Лестат, не будет ее - и меня с тобой тоже не будет, ты способен хоть раз услышать, что я тебе говорю? - срывающимся от ярости голосом проклекотал Луи.
- Я так и знал, никуда ты не ушел, - зашелся Лестат в дьявольском смехе. - Отличный поводок, да, Луи? Ты будешь защищать свой ошейник? Хороший пес. Вы ужасные создания, - вдруг он снизил накал, мгновенно остывая и надевая маску усталости. - Я подумываю над тем, чтобы подыскать вам замену. Клодия, ты хочешь братика? Конечно, нет, злобное ты чудовище, но это не дискуссионный вопрос.
- А вот нам не нужна замена тебя, - сообщил Луи, поняв, что продолжение трагедии нам пока не грозит.
- У Лестата кризис середины жизни, - предположила я, не рискуя выбираться из-за своего защитника. - Такое бывает, когда кажется, что все было впустую.
- Это я тебе устрою кризис жизни, соплячка, - зло пообещал Лестат, и я мысленно отвесила себе подзатыльник. Чего влезла, идиотка? - Я вас разбаловал, вот вы и навоображали собственную важность. Это я нужен вам, а не вы мне. Это вас могут выставить на солнце, а не меня, если я пожалуюсь. Вы - просто гниль и пепел, по моей доброте пьющие мою же кровь.
Ого! Лестат разошелся настолько, что впервые упомянул гипотетические вампирские законы и существование других вампиров. Я прижалась к Луи сзади, спрятав лицо в его плаще.
Вампирский мир никуда не уходил от человеческого, сохраняя уродливое сходство. И в том, и в другом мире дети и младшие не имели прав и привилегий. Просто одни угнетали своих собратьев преимущественно под солнцем, а другие при луне. Когда я смотрела историю Луи и Клодии на экране, их жизнь казалась сильно отличной от обычной человеческой жизни. Тут я ставила точку, а надо было бы добавить, от обычной человеческой жизни моего времени. Я могла все знать о будущем, но была бессильна изменить основы прошлого. Удивительно, как пресловутым попаданцам удавалось преображать их новую реальность?
- Обдумайте мои слова, кретины, в последний раз предупреждаю, - плюнул желчью Лестат, наконец, оставляя нас наедине.
Луи со стоном осел на пол, укладываясь на ковре. Я опустилась на него, растянувшись сверху и крепко его обнимая.
- Он невыносим, - прошептал Луи.
- Ненавижу его, - отозвалась я, слегка покривив душой. Я не ненавидела нашего 'отца'. Я понимала его, но и опасалась, давным-давно решив, что он тут - третий лишний. - Давай уедем, Луи, любимый?
- Этот увяжется за нами, и тот же кошмар начнется на новом месте, - горько сказал Луи.
- А мы его задержим, - горячо выдохнула я в его шею. Потом робко поцеловала. Немного облизнула.
Мораль, в который раз, говорила решительное 'нет' моим намерениям. Чувство самосохранения, не менее решительно, командовало 'вперед'. Воображаемый киношный зритель закинулся попкорном и философски заметил, что после смерти ценность секса стремится к нулю, равно как и идея создания семьи, пары и тому подобное. Мимикрия, не более того.
- Клодия, - ахнул Луи, не отталкивая меня.
- Он бесится потому, что я уже не ребенок, - я подняла голову и накрыла его губы своими.
- Ох, Клодия, - вздохнул Луи, крепче сжимая руки на моем теле. Женщин в подобных ситуациях просто и незамысловато подминают под себя, и природа довершает начатое. Но у нас квест посложнее. Я развязала завязки плаща и галстук. Расстегнула рубашку, не встретив сопротивления. Либо он в шоке, либо... Луи оторвал одну руку от моих едва не треснувших в его объятьях ребер и запустил в волосы.
Все, можно начинать кричать: 'Ах, ты, мерзавец, развратник галантного века! Коварно затащил меня в общий гроб, вероломно дрых рядом, и вот теперь еще и это!' Я зафыркала ему в ключицу, сдерживая веселье.
- Дорогая? - он приподнялся на локтях.
- Вот, понимаешь, не могу решить, - подмигнула ему я. - То ли начинать судорожно ловить воздух и спрашивать: 'А во что такое мы играем?', то ли думать, как тебя зафиксировать, и скомандовать: 'Не сопротивляйся'.
- Ты маленькая ведьма, - он широко распахнул глаза, а меня все-таки подмяли. Со всей возможной осторожностью из-за разницы в величине.
- Не в размере дело...
Благодарение обидчивости нашей примадонны-Лестата, домой его принесло лишь под утро, когда мы с Луи, чинные и переодевшиеся, невинно сидели над очередным моим рисунком. Лестат проинспектировал наши физиономии на предмет вероятного заговора и, ничего там не найдя, скривился.
- Твое настроение уже поправилось? - светским тоном поинтересовался Луи, спокойно глядя на нашего врага.
- Было, с чего, - ухмыльнулся Лестат. - Готовьтесь к пополнению, скоты.
Обидно, на скотов мы не накувыркались. Кое-что эти вампиры, в самом деле, не хотели или не могли. Луи рассказал, что в полном объеме не общался с женщинами после своего обращения. Однако единственного исследования было для прочных выводов мало, так что мой собственный объект требовал тщательного наблюдения и изучения. Я прикусила губу, чтобы себя не выдать.
- И присмотри за своей соплячкой, чтобы придержала язык. Я не хочу тебя слышать, ясно, Клодия? - выкрикнул он последнее предложение. Я кивнула. Не хочет - получит, я за сбычу мечт, даже таких своеобразных. Ведь у каждой мечты - свои интересные последствия.
- И глаза свои волчьи опусти! - Лестат едва не плевался. Как-то у него эти переходы от обычной озлобленности до ярости участились, 'пора валить', однозначно. Я послушно принялась смотреть в пол. - Маленький ублюдок! А ты чего молчишь, Луи?
- Надо было тебя перебить? - холодно уточнил Луи.
- Перебить? Много на себя берешь, - фыркнул Лестат. Луи пожал плечами, мол, чего ж тебе тогда надо. - Вы испортились, оба. Но я знаю, как тебя починить, Луи. Я просто хочу, чтобы мы весело жили, как раньше.
'До появления соплячки', - повисло в воздухе неоновыми буквами. Занятно, и поэтому он решил найти еще кого-то.
Кого-то. Ха, я-то знала, кого конкретно, и Луи просветила. Внимание нашей королевы драмы привлек юный смазливый скрипач-креол, не вышедший из отрочества. 'Ах, где же вы, мой маленький креольчик, мой смуглый принц с Антильских островов?' Чей-то балаганчик считает себя пустым без своего мальчика-колокольчика. Я спела песенку Вертинского Луи, сместив акценты к насмешке, и тот хохотал до слез, глядя на мое пародирование выговора Лестата. Но выбор был сделан.
Лестат склонялся к тому, чтобы обратить парня и притащить в наш дом, так сказать, в назидание, каким должен быть хороший птенец. Уже сейчас, до обращения, он вовсю жучил мальчишку, приучая, что его, Лестата, мнение - это единственное 'их' мнение, а команды надлежит исполнять немедленно, без малейшего уточнения, что, зачем и почему.
А, может, дело все же было и в том, что скрипач - мальчик? Я отчаянно не вписывалась в предпочтения Лестата, хоть палку ему в зубах приносила бы и сахаром обсыпалась. Он возился со мной только потому, что Луи выделил меня в их некогда общей охоте. Ну, не сошлись мужики интересами, бывает. Луи, хоть и проявил это в, э-э, несколько гумбертовских тонах, все-таки тяготел к женщинам, да и по моему настоящему возрасту проблем бы у нас с ним вообще не возникло (эх, прибавить бы еще мое настоящее тело).
Лестат, насколько я замечала, с барышнями был неизменно жесток, а вот некоторым парням удалось словить кайф на его ужинах. Выводы? У нас семейная гомосексуальная трагедия, и, по мнению Лестата, избавляться надо от меня, разрушительницы их гармонии. Тварь, сволочь, извращенец дохлый. Нет, мы с Луи тоже хороши, не спорю, но...
Мы - это мы. Точка. Другое дело. Пусть двойная мораль будет нам опорой. Я не Лестат, но тоже твердо решила. Луи мой. Кто покусится - зубами позвоночник перегрызу, желательно, чужими и крепкими.
- Нам надо как-то отвлечь Лестата, - прошептала я тем же утром, уютно свернувшись у Луи на груди, как заправская змея. Где-то за пределами гроба занимался прекрасный южный рассвет, скользя алыми лучами по глади моря. Больше я никогда не увижу восход солнца. По крайней мере, пока не изобретут цветной синематограф.
- И даже не убить? - поинтересовался Луи.
- Ну, что ты, милый, помнишь про санкции от непонятных других вампиров? - напомнила я. - Давай просто выбьем почву у него из-под ног, желательно, обездвижим, чтобы маленький скрипач был вынужден долго и муторно ставить своего мэтра на ноги.
- Заодно мы сожжем этот дом и исчезнем во время пожара, - задумчиво продолжил Луи. Не одна малышка Клодия была в этой семейке монстром, ох, не одна.
- Пожар - рисковая идея, - с сомнением проговорила я. У меня, в самом деле, не было опыта целенаправленных поджогов.
- Однажды я уже сжигал дом, - сонно поведал Луи. - Свою усадьбу, в которую этот дурак привел жаждущую его крови толпу рабов. Решил не трудиться заметать следы среди черных. Очень умно, ха-ха.
- Предлагаешь повторить это фокус? Но как?
- Мне надо подумать...
Луи затих, провалившись в сон, а я какое-то время лежала с открытыми глазами, всеми фибрами чувствуя зарождающийся снаружи день.
- Я тоже что-нибудь придумаю, потом, когда мы выберемся, - пообещала я уже не воспринимающему ничего Луи. - Потому что теперь мы по-настоящему вместе. Знаешь, я тебя никому не отдам. Просто. Никому, - я провела пальцами по его полурасстегнутой рубашке, выводя на коже буквы, сливающиеся в слова. Я. Тебя. Никому. Не. Отдам.
Звучит попсово, но уж как есть. Настоящая Клодия придумала напоить Лестата кровью мертвых с растворенным в ней опием, и только потом обратилась за помощью к Луи. Ее действия были весьма очевидны, Луи повезло, что конкретно на него Лестат не затаил зла за эпопею с попыткой утопления в болоте. Да, потому что Луи - тоже мальчик... Елки, я такими темпами, как негритянка из 'Звездопупа', скоро начну ходить за своими вампирами и приговаривать: 'Мальчик? Мальчик! Мальчик симпатичный...' Тьфу, чур меня, чур. Свой у меня есть, и чужого не надо.
Луи думал с неделю, и я его не торопила. Лестату нравилось дразнить нас будущим 'нормальным благодарным птенцом', так что он сам предоставлял нам время для его нейтрализации. Как я потом узнала, Луи натянул личину частного сыщика и принялся расспрашивать в любимых местах охоты Лестата о пропавших и найденных мертвыми женщинах. Луи объяснял, что влиятельная особа поручила ему, скромному адвокату, найти некую исчезнувшую гетеру, и проститутки зашевелились.
Дамы быстро сложили два и полтора и принялись следить за товарками, подключив к делу своих сутенеров и любовников. Вскоре беспроводной телеграф принес свои плоды. Лестата почти прихватили на горячем, точнее, на стремительно остывающем, но какое-то время он выкручивался, втирая, что доставлял барышень другу, а сам вот только-только вернулся забрать и отвести, откуда взял. Потом он попытался начать искать легкую добычу прямо в порту, но уличные предупредили портовых, и те, в свою очередь, также наладили слежку и сообщили товаркам, что клиент подходил сам-один, уводил сам-один, и единственная согласившаяся пойти с ним мамзелька как в воду сгинула, может, и впрямь ныне обретаясь под пирсом.
Торговки телом - не современная мне машина правосудия, тут кипа доказательств и цирк с присяжными излишни. В то же время я перестала появляться на публике, и дамы, проследившие Лестата до дома, получили от уличных мальчишек информацию, что в доме жили двое джентльменов с девочкой, да только малышка куда-то подевалась. Дамы логично решили, что меня постигла участь их коллег. Потом и Луи стал окольными путями пробираться на улицу, и проститутки с котами получили сигнал, что второй мужик пропал, а в дом стал приходить свежий товар, наш знакомый креольчик.
Сутенеры потолковали с бандитами, те подтвердили, что в радиусе от нашего дома постоянно находят свежие трупы, и участь дома и его хозяина была решена. Конкурентов, тем паче, беспредельщиков, никто не выносит, хоть ты трижды вампир. Дом запалили без нашего с Луи непосредственного участия, скрипача от взбешенного Лестата едва ли не батогами отогнали и приступили к расправе.
Лестату повезло, что к тому моменту он был продолжительное время мертв, а то мог бы и не пережить жаркой встречи с народным судом. Затаившись, мы наблюдали за расправой, предварительно, собрав пожитки на первое время, так, чтобы отсутствие вещей не бросилось в глаза. Наш багаж был уже упакован и отправлен на отплывающий ночью корабль, а мы прощались с Новый Орлеаном и его ночным королем.
Лестата избили, располосовали ножами и, закутав уже неподвижное тело в мешковину, понесли, вероятно, повторять модус операнди Луи и Клодии из кинофильма. Я не обольщалась, что Лестата убили навсегда. Он был живучей тварью, так что все шансы выбраться у него имелись. Но это неизбежно являлось задержкой, реши он, что мы избежали его участи, и вздумай нас искать.
От нашего особняка заполыхали соседние дома, и из порта мы выходили, смотря на алое зарево с палубы вместе с другими пассажирами. Я не увижу настоящего рассвета, но вот это был наш с Луи рассвет, заря новой, свободной жизни.
- У нас получилось, - я взволнованно сжала его руку. - Ты свободен, дорогой.
- Мы свободны, - исправил меня Луи, стискивая мою руку в ответ.
- Мы, - еле слышно повторила я. Зарево пожарища разгоралось сильнее, и я вспомнила другую книжную вампиршу, до конца дней запомнившую пламя великого пожара в Лондоне. Кажется, наша затея обеспечила великий пожар Нового Орлеана.
Дома вспыхивали один за одним, дым валил клубами. Среди объятых огнем улиц метались пожарные команды и добровольцы, пытаясь обуздать катастрофу. Невольно я вспомнила слова Лестата о цене за благополучие. Что ж, он был прав. Многие остались без вещей и крова, а кто-то и с жизнью расстался.