Альтернативно-исторический фанфик. Наш попаданец в английского врача, который стал Питером Бладом. ПЕРВЫЕ ПЯТЬ ГЛАВ КАНОН!!! Первая книга закончена. Предварительно вычитано.
Острова капитана Блада
ФАНФИК
Наш попаданец в английского врача, который стал Питером Бладом.
ВНИМАНИЕ!
- Перед вами - мой первый опыт в написании фанфиков. Тапки метать нежно!
- Любовной линии Питер-Арабелла не будет.
- ГГ менее благороден и более циничен, чем капитан Блад, в которого он попал.
- Куски канона будут присутствовать в тексте в приличном объеме. Первые пять глав вообще почти сплошной канон с поправкой на попаданца. За основу взята "Одиссея" и "Хроники".
- В процессе написания фанфика, помимо канона, использовались:
сайт "Веселый Роджер", книга В. Губарева "Пираты Тортуги", википедия и еще множество интернет-сайтов А так же ценные идеи моих читателей, спасибо им большое.
Пролог
Не пей с ролевиками, особенно на голодный желудок. Не таскайся по развалинам, особенно если они считаются "местами силы". И никогда, никогда не участвуй в ритуалах, смысла которых не понимаешь! Если бы я соблюдал эти простые правила, то не попал бы как кур в ощип, и не пялился бы сейчас на деревянный потолок совершенно незнакомой комнаты.
Началось все весьма обычно - друзья пригласили меня на дачу, отметить окончание своих очередных ролевых игрищ. Сам я в этом ряженом сумасшествии никогда участия не принимал, но и своих приятелей не отговаривал. Каждый сходит с ума по-своему. А мне вполне импонировала их увлеченность реконструкциями исторических костюмов, оружия и сражений.
Поскольку я ехал на дачу прямиком с работы, то поужинать не успел. И, опоздав, нарвался на штрафной стакан, после которого мне сразу захорошело. Ну а потом уже имеющаяся закусь не оказала на меня такого благотворного влияния, как могла бы, и я быстро набрался. Друзья, которые начали свою пьянку задолго до моего приезда, тоже были уже хороши, а потому идея навестить ближайшие развалины показалась всем как нельзя более уместной. Лунная, теплая летняя ночь располагала к прогулкам.
Что это были за развалины - бог их знает. По обвалившимся кирпичным останкам определить назначение строения было практически невозможно. Вроде, на церковь похоже, попавшую под горячую руку борцов с опиумом для народа двадцатых годов прошлого века. Но я бы не поручился. Дача, на которой мы гуляли, была куплена недавно родителями одного из моих друзей, и он, приехавший сюда впервые, тоже не знал подробностей.
Кому пришло в голову провести ритуал - не помню. И что это был за ритуал - тоже имею весьма смутное представление. Все мои друзья-ролевики в той или иной степени увлекались эзотерическими символами, тайными знаками, читали специализированную литературу по этой теме, так что автором идеи мог быть любой. Кроме меня. И потому особенно странно, что именно я оказался в центре пентаграммы.
Проведенные на земле линии радовали явной кривизной, а необходимые предметы культа были заменены ржавыми железками и битыми кирпичами, на которых мелом нарисовали какие-то символы. Причем, исходя из общей степени опьянения, не уверен, что нарисовано все это было правильно. Кажется, ритуал должен был привнести в мою жизнь обновление, убрать все существующие проблемы и повернуть вспять время для имеющихся в организме болезней.
Последнее, что я помнил - как моя кровь капает на какую-то темную доску с резьбой. А потом была вспышка, и острая боль в затылке, которым я приложился о каменную поверхность.
Глава 1
Проснулся я в постели. Было тепло, уютно, мягко, и не ощущалось никакого неудобства. Вообще. Ни сушняка, ни головной боли. Я открыл глаза, пытаясь понять, где нахожусь, и тут меня словно затянуло в какой-то водоворот. Черная воронка засасывала меня все глубже и глубже, но я сопротивлялся, как мог. Во мне что-то взрывалось, перемешивалось, и когда я очнулся снова, то почувствовал, что уже не один.
Сложно объяснить это странное состояние. Такое ощущение, что мое сознание расслоилось, и теперь существует два совершенно разных комплекта воспоминаний о моем прошлом. Помимо меня самого, Петра Бранева, главного редактора провинциального телевизионного канала, существовал еще и некий Питер О'Брайен, наполовину ирландец, который был уверен, что сейчас на дворе 1685 год, а он - почтенный бакалавр медицины, окончивший дублинский колледж.
Человек с более тонкой и ранимой душевной организацией двинулся бы сразу. Да я удивлен, что сам не двинулся. Видимо, запас прочности у моей психики даже больше, чем я предполагал. Скорее всего, это оказала свое благотворное влияние моя работа на телевидении, где я много чего навидался. Но, даже несмотря на это, принять факт, что дурацкий ритуал все-таки подействовал, хоть и не так, как задумывалось, было неимоверно сложно. Похоже, я попал. Причем по полной попал. В чужой дом, в чужое время и, кажется, в чужое тело. Но хуже всего - я совершенно не представляю, что случилось с моим собственным телом, можно ли вернуться обратно и что мне теперь делать.
Несмотря на прилагаемые усилия, у меня никак не получалось примириться с мыслью о попадании в другой мир. Чем больше я об этом думал, тем больший мандраж меня охватывал. Это было какое-то дикое, животное чувство ужаса, которое я никак не мог контролировать. До сих пор я никогда не падал в обмороки. Да и вообще считал это чисто женской привычкой. Однако от осознания чудовищности произошедшего я все-таки отключился. И прийти в себя мне удалось не сразу.
Обычно попаданцы как-то сразу смиряются с мыслью, что оказались в другом мире. И, иногда даже не соизволив разобраться в том, что происходит, мчатся причинять добро со страшной силой. Я так не мог. Мне было жутко, а мое состояние еще и подогревалось страхом О'Брайена, в тело которого я попал. Бедный абориген искренне думал, что стал одержимым дьяволом, и очень переживал по этому поводу. Наверное, только страх, что О'Брайен обратится к каким-нибудь иезуитам, которые проведут экзорцизм и изгонят меня из этого тела куда подальше, заставил меня действовать. Я приложил все усилия, чтобы подавить свою вторую сущность, а заодно и сам немного примирился с действительностью.
Не сказать, что борьба за главенство была легкой, но я победил. Личность Питера О'Брайена ушла в подсознание, и больше не пыталась ни влиять на меня, ни управлять телом. Окончательно давить ее я не стал, понимая, что чужая память поможет мне разобраться в чужом мире. И вот теперь валяюсь в чужой постели, пялюсь в чужой деревянный потолок и пытаюсь осознать, куда же я вляпался. А главное - что же со мной будет дальше. Одно дело - рубиться на форумах по альтернативной истории и попаданцам, споря о том, как изменить эту самую историю, и совсем другое - на своей шкуре почувствовать каково это - провалиться в прошлое.
Подсознание подсказало, где хранится успокоительное, я выхлебал два стакана, и только после этого смог более менее разумно рассуждать. Раз уж я сюда попал, и не знаю, как отсюда выбраться, нужно как-то приспосабливаться к сложившимся обстоятельствам и попытаться их повернуть в свою пользу. Первое, чего мне захотелось - выглянуть в окно, чтобы убедиться, что вокруг меня действительно конец семнадцатого века. Однако подсознание шептало, что для этого нужно нормально одеться. Ибо выглядывать в окно в том виде, в котором я есть - это верх неприличия.
Да ладно, я только одним глазком! Однако быстрый взгляд, брошенный в окно, меня не успокоил. Нужно было либо поверить в то, что толпа народа на улице решила организовать масштабные ролевые игры, либо смириться с мыслью, что я действительно провалился в прошлое. Определить, какой год стоит на дворе, ориентируясь только на одежду, я не мог, но то, что не 21 век - это однозначно. Так что примем на веру, что за окном именно 1685-й.
Собственно, и комната, в которой я оказался, говорила примерно о том же самом. Одни только свечи вместо лампочек чего только стоили, не упоминая уж о странного вида мебели и сундуке у стены. Но так не хотелось в это верить!
Ладно, для того, чтобы понять, что делать дальше, надо выяснить, что мы имеем. А значит, нужно понять, кто я, где я, и чем зарабатываю на хлеб насущный. Я машинально набил трубку (хорошо хоть доставшееся мне тело принадлежало курильщику, иначе я бы спятил), сделал пару затяжек и снова развалился на постели, пытаясь выудить из подсознания все необходимые сведения.
Итак, меня зовут Питер О'Брайен, я скромный врач, живу на съемной квартире в городке Бриджуотер, в графстве Сомерсет, в Англии. Профессию я получил благодаря отцу-ирландцу, но прежде, чем я осел в этом тихом местечке, меня помотало по миру. Папенька умер, едва я закончил колледж, мать покинула этот свет еще раньше, так что молодой О'Брайен оказался предоставлен сам себе. И, конечно же, захотел приключений. Видимо, в нем проснулись гены его предков по материнской линии, морских бродяг Сомерсетшира.
Путь О'Брайена, решившего посмотреть мир, был витиеват и тернист. Почти треть своей жизни он провел в Голландии, и довольно успешно служил во флоте как раз в то время, когда приютившая его страна выясняла отношения с французами. Знаменитый голландский адмирал де Рюйтер даже произвел Питера в офицеры.
В конечном итоге, был подписан мир. Но всегда найдется страна, флоту которой требуются отважные офицеры, и которая готова хорошо платить за проявленную доблесть. О'Брайен испытывал удачу до тех пор, пока не загремел на два года в испанскую тюрьму. Пребывание в сыром, каменном мешке Питеру совершенно не понравилось. Он приобрел проблемы со здоровьем и стойкую ненависть к испанцам. Настолько сильную, что несмотря на плохое самочувствие, ввязался в очередную войну, помогая французам расправляться с любителями корриды.
В конечном итоге полученное ранение и окончательно пошатнувшееся здоровье заставили О'Брайена подумать о том, чтобы оставить военную службу и вернуться к мирной жизни. Изначально Питер собирался осесть в Ирландии, но из-за плохого самочувствия просто до нее не доехал, остановившись в Бриджуотере и сняв комнату у некой миссис Барлоу. Шесть месяцев О'Брайен наслаждался тишиной и покоем, а потом в его тело вселился я. Хорошо так вселился, задвинув хозяина на задний план.
Ничего выдающегося в О'Брайене не было. Так же, как и во мне. И почему судьба выбрала именно нас, чтобы так постебаться - было абсолютно непонятно. Я не ученый, не инженер, и вообще не прогрессор. Да и не больно-то хочется помогать Англии становиться мировой державой. Она и без меня прекрасно справится с этой задачей.
Может, стоит проветрить голову, чтобы ее, наконец, посетили умные мысли? Одеться, выйти на улицу, подышать свежим воздухом и пообщаться с людьми? Что-то стремно. Я как-то не готов вот так сразу вливаться в иной мир. Да мне тупо из комнаты выходить страшно! Даже с учетом того, что сохранилась память и знания. Все-таки хорошо, что я не задавил окончательно свою вторую сущность. По крайней мере, если я буду к ней прислушиваться, то не совершу идиотских ошибок при общении с окружающими или при облачении в сложное одеяние, висевшее на спинке стула.
Я перевел взгляд на длиннополый камзол, на пену кружев, и отчетливо затосковал. Прощайте, удобные джинсы и футболки. Здравствуйте, узкие, даже на вид жесткие и неудобные туфли с квадратными пряжками, чулки, штаны с лентами и... ёклмн! Только не говорите, что это парик, и я должен его носить! На специальном агрегате красовалось черное нечто, длинное и кудрявое, как баран. Я видел такое только на хранящихся в музеях парадных портретах, и даже думать не хотел, что придется облачаться в это убожество.
Моя рука невольно ощупала голову. Слава богу, лысым я не был. Довольно длинные (до плеч) густые черные волосы совершенно точно не требовали маскировки кудрявым чудовищем. Чтобы не пугаться в дальнейшем, я решил выяснить, как теперь выгляжу и достал из сундука небольшое зеркальце, доставшееся мне в качестве военного трофея. Не самая дешевая вещь, кстати, для конца 17 века.
Ну... ничего так. Вполне приемлемо. Выглядел я как свой собственный ровесник, примерно на тридцатник. (Память подсказала, что мне тридцать два). Вроде бы не мелкий (шесть футов два дюйма*, как самодовольно подсказало подсознание), худощавый и жилистый обладатель нескольких интересных шрамов. Тонкие, правильные черты лица, твердая складка губ, и глаза, синий цвет которых казался неправдоподобно ярким на фоне смуглой кожи.
шесть футов два дюйма* - примерно 188 см.
К внешности определенно нужно было привыкать. Мой родной облик очень сильно отличался от облика Питера. И рост был сантиметров на пять больше, и вес 120 килограмм (причем ни одного лишнего), и коротко стриженая шевелюра была светло-русой. А теперь... из зеркала на меня смотрел худощавый брюнетистый тип, словно сошедший с одной из картин Веласкеса.
Даже не верится в то, что О'Брайен - ирландец. Я их себе слегка по-другому представлял. Нечто рыжее, курносое, простоватое и более брутальное. Питер, скорее, напоминал испанца. Или цыгана. Не хочу сказать ничего плохого о его матушке, но в нем явно прослеживалась южная, горячая кровь.
Впрочем, у О'Брайена не только внешность с национальностью друг другу не соответствовали, но и одежда с характером. Жилистый, поджарый молодой мужчина с таким серьезным лицом, по моему мнению, должен был носить нечто строгое и лаконичное. Никак не кружева. А уж то, что он на ночь натягивал длинную (по икры) белую рубаху и колпак, вообще выбивало меня из колеи. Питер считался весьма утонченным молодым человеком с хорошим вкусом, умеющим носить вещи с изрядной долей изящества, а у меня это как-то в голове не укладывалось.
Ладно, метросексуалы были в любом времени, хоть и назывались по-разному. Но О'Брайен принадлежал к совершенно другому типу людей. Этому хищнику совершенно не требовались дополнительные украшения. И, что самое обидное, я не мог изменить стиль его одежды! По крайней мере, не сразу. У соседей точно подозрения возникнут, если весь из себя утонченный Питер неожиданно сменит имидж.
Еще одной странностью было поведение О'Брайена. Нет, понятно, что военная служба ему опостылела, и он решил окунуться в мирную жизнь, не дожидаясь, пока лишится какой-нибудь части тела. Однако образ жизни, который он вел, мне совершенно не нравился. Какая-то легкая меланхолия пополам с мечтательностью. Питер любил курить трубку, поливать стоявшие на подоконнике горшки с геранью и читать древнегреческих философов.
Гм... это что, тоже такое веяние моды? Но, вроде бы, время байроновского героя-одиночки еще не пришло. До него еще, как минимум, лет тридцать. Хотя, утонченные страдания героев, вроде бы, уже популярны. Тема героя, умирающего от любви к даме, которую он даже толком не видел, уже встречается в различных романтических произведениях. Странно только, что Питер читает весь этот бред! Он же не экзальтированная девица! Хотя... с учетом местной литературы... особо и выбрать не из чего. Любимец О'Брайена Джон Донн* мог вызвать у меня только желание заснуть.
*Джон Донн - английский поэт эпохи Возрождения
Немного меланхоличный, слегка отстраненный и задумчивый, О'Брайен неизменно приводил в восторг молоденьких девушек. И, что самое странное, никогда этим не пользовался. Да он даже по борделям не ходил во времена своей бурной молодости! Типа, ниже нашего достоинства. И если бы не пара содержанок, я заподозрил бы Питера в нехорошем.
Большая любовь у О'Брайена тоже была. Благородная дама, с которой ему совершенно ничего не светило. Питер тайком провожал ее в церковь, стоял, смотрел, вздыхал и восторгался. Блин! И это в том самом возрасте, когда кровь кипит, а неприличные желания просто обуревают! Странные эти англичане. И О'Брайен, хоть и наполовину ирландец, тоже странный. Церковь, конечно, здорово капает на мозги, но физиологию-то никто не отменял.
Осознавать себя в качестве попаданца было сложно. Все-таки, одно дело - читать о развеселых приключениях, и совсем другое - оказаться самому в центре событий. Первые несколько дней меня спасало только отсутствие пациентов и наличие успокоительной микстуры, к которой я прикладывался по нескольку раз в день. Хотелось напиться, но я не рисковал высунуть нос на улицу, сказавшись больным.
Однако вечно прятаться я не мог. Хозяйка, конечно, мне досталась на редкость нелюбопытная (слава богу), и в мою жизнь не лезла, но рано или поздно и она заподозрит неладное. Нужно брать себя в руки и постараться приспособиться к новой жизни, хоть как-то адаптироваться в этом мире и этом времени.
С одной стороны, конечно, хорошо, что я вообще не умер. Дурацкий ритуал, проведенный по пьяни, мог закончиться совсем печально. А с другой стороны... ну надо же так было попасть неудачно! Не к Сталину с ноутбуком, а в конец 17 века, в тело обычного врача без особых перспектив. Хорошо хоть память О'Брайена осталась со мной, иначе совсем кранты. Я ничего не знал ни о местной культуре, ни о законах, ни о традициях. Единственное - неплохо говорил по-английски. Но доставшееся мне тело знало еще пять языков.
Перспектива всю оставшуюся жизнь проработать провинциальным врачом не грела. Не лежала у меня душа к этой профессии. Податься в литераторы? Кое-какой талант у меня был, но не для этого времени. В здешней литературе царит особый слог и весьма жесткие традиции. А меня стошнит от необходимости писать принятым в 17 веке высокопарным стилем. Вернуться на военную службу? Да тоже не фонтан. За десять лет службы во флоте, шрамов и болячек О'Брайен заработал гораздо больше, чем денег. Податься к королевскому двору? Ага. Так там меня прямо и ждут.
Да и чем зацепить правителя? Фокусы показывать? Кассандра из меня никакая. Общую канву исторической действительности я помню, но не до мелочей, и уж тем более не до точных дат. Не говоря уж о том, что даже имеющиеся у меня знания больше касаются России, а уж никак не Англии. Так что тут тем более пролет.
Про возвращение в родную державу я тоже подумал, не без этого. Однако именно сейчас делать там было нечего. Там как раз мой тезка Петруша Первый бодается с Софьей за власть. Влезть в разборки и попытаться повернуть историю? Я еще не сошел с ума. У меня ни денег, ни связей, ни влияния при русском дворе. А создать на коленке автомат Калашникова я однозначно не смогу.
Нет, если туда и ехать, то лет через пятнадцать. Как раз к войне со Швецией. Петр любит флот, а О'Брайен - талантливый и храбрый морской офицер. Несколько удачных сражений, немного лести, и можно заработать титул, чин, деньги и собственный дворец на берегах Невы. Петр щедр с теми, кто ему угодил. Вот только проблема в том, что к означенному времени мне будет уже почти полтинник. Не самый удачный возраст, чтобы в авантюры пускаться.
А вообще интересно было бы попасть в такой значимый исторический период. Посмотреть самому, как все на самом деле было. И, вспомнив жаркие баталии на форумах, выяснить, кто прав насчет происхождения Санкт-Петербурга. Те, кто считает, что там были болота, а потом пришел царь и все с нуля основал. Или те, кто утверждает, что Санкт-Петербург там был давно, просто в затопленном состоянии. А когда вода сошла, злобный редиска Петр просто присвоил себе лавры строительства великого города*.
Ладно, если не нарисуется совсем никаких перспектив, в Россию можно и пораньше поехать. Войти в доверие к молодому Петру будет даже проще, чем ко взрослому. Однако это дело не сегодняшнего и не завтрашнего дня. Нужно немного осмотреться, попривыкнуть, а потом уже решать, что делать. Для начала неплохо было бы выяснить оптимальный маршрут путешествия в Россию, а так же его стоимость. Ну и не с пустыми руками ехать. Захватить с собой что-нибудь не слишком громоздкое для торговли. Такое, что в Англии стоит вполне умеренно, а в России очень дорого.
Однако прежде, чем вообще куда-то рыпаться, неплохо было бы осмотреться по сторонам. Не предложит ли мне чего-нибудь Англия? Графство Сомерсет, в котором я осел, на первый взгляд, никаких надежд на быстрое обогащение не подавало. Народ занимался сельским хозяйством и разводил яблоневые сады. Сидр из местных яблок, кстати, получался первоклассный. Однако меня карьера фермера совершенно не прельщала. Да я дачу-то видел только тогда, когда меня друзья на нее приглашали! Так что нет. Не мое это. Но, может быть, что-нибудь более приемлемое подвернется?
Миссис Барлоу, у которой я снимал комнату, намекала, что мне пора покончить с холостой жизнью. И что две симпатичные девушки, живущие в доме напротив и строящие мне глазки - завидные невесты. За каждой из них дают дом и неплохие деньги в качестве приданого. Бр-р-р! Ну, это если уж меня совсем припрет! Во-первых, жениться я совершенно не хочу, а во-вторых, идти в примаки ниже моего достоинства. Нет уж. В моем доме я сам буду хозяином.
После пары дней откровенного лентяйничанья, отполированного неумеренным поглощением успокоительного, я немного пришел в себя. Пора было вылезать из раковины и знакомиться с окружающим миром. Привыкать к одежде, ценам, местной еде и отсутствию электричества. Необходимость постоянно пользоваться свечами откровенно раздражала, а тот факт, что писать приходилось перьями, вообще вымораживал. Если бы не память О'Брайена, я ни за что бы не справился!
У Питера оказался неплохой почерк, и это хоть как-то примиряло меня с действительностью. Надо сказать, О'Брайен вообще производил впечатление довольно образованного человека с замашками вельможи, что слегка удивляло. Где он набрался всего этого? Но больше всего меня поражало, каким хламом была забита голова этого, вроде бы, разумного человека. Это просто поразительно!
Особо верующим Питер, на мое счастье не был. И вообще довольно редко вспоминал что он католик. Но зато О'Брайен искренне верил в возможность построения справедливого общества и вел себя, как рыцарь без страха и упрека. Гипертрофированные понятия чести и достоинства переплетались с образами героев древнегреческой литературы, на которых Питер стремился быть похожим.
Вот честно, странно встретить боевого офицера, у которого в мозгах существует какой-то идеальный герой. Типа, сферический конь в вакууме. Осталось только узнать, что О'Брайен верит в розовых единорогов! Как вообще все это может уживаться в мозгах Питера, учитывая его образование и опыт?! Все врачи - циники по своей натуре. А у О'Брайена за плечами еще и опыт боевых действий. Солдат, ежедневно сталкивающийся с кровью и смертью, просто не может остаться наивной фиалкой, живущей иллюзиями. Однако что выросло, то выросло. И в свои тридцать два О'Брайен все еще верил в какое-то мифическое благородство и в изначальную возвышенность человеческой натуры.
У меня никаких иллюзий по этому поводу не было. Работа на телевидении не предполагает витания в облаках. Мы показываем то, за что нам платят. А насколько это соответствует действительности - никого не интересует. И поскольку мне приходилось общаться с зарубежными коллегами, могу уверить, что у них ситуация точно такая же. Невольно станешь недоверчивым, подозрительным и постоянно будешь искать второе дно во всех происходящих событиях.
Впрочем, именно умение притворяться и говорить то, что от меня ждут, позволило мне не сойти с ума и даже немного привыкнуть к мысли, что я оказался в Англии конца семнадцатого века, да еще и в чужом теле. Приняв решение познакомиться с окружающим миром поближе, я вылез из постели, умылся (целая процедура, поскольку пришлось ждать служанку с тазом, кувшином и полотенцем), побрился (опасное лезвие выглядело довольно жутко) и начал одеваться. Мода, скажу я вам, меня не порадовала.
Нижнее белье представляло собой какие-то панталоны до колен на завязках. Сверху напяливались верхние штаны такой же длины из более плотной ткани. Рубаха казалась почти безразмерной, ибо в нее мог влезть кто-нибудь, на пару размеров меня больше. Камзол из тонкого камлота, украшенный серебряным позументом, а так же брабантские кружева на манжетах рубашки и жабо делали меня похожим больше на мелкого дворянина, чем на скромного врача. И да, конечно же, ненавистный пышный черный парик с завивкой, в котором я чувствовал себя абсолютным бараном.
Ленты на штанах завязывались под коленом и придерживали чулки, а кошмарные тупоносые туфли с квадратной пряжкой оказались не такими неудобными, как выглядели на первый взгляд. Ну, я готов. Прихвачу мешочек с деньгами и пойду, прогуляюсь до аптеки. Пора пополнить запасы успокоительного, да и других зелий. Хочу я этого, или не хочу, но в данный момент я врач. И обязан оказывать помощь тем, кто обратится ко мне за помощью. Ну и будет способен заплатить, конечно же.
Бриджуотер оказался довольно милым провинциальным городком. Мощеные улицы, двух и трехэтажные каменные дома под фигурными крышами, и вполне респектабельная публика. За время моей прогулки мне на глаза не попалось ни одного нищего. Питер уже успел здесь освоиться, приобрел множество шапочных знакомых, а потому я был вынужден периодически останавливаться и вежливо раскланиваться, интересуясь здоровьем и желая прекрасного дня.
Аптека, в которой О'Брайен закупал лекарственные средства, походила на обитель алхимика. В общем-то, некоторые лекарства Питер мог бы делать и сам, но для этого желательно было иметь под рукой хотя бы небольшую лабораторию. Медицина в 17 веке оставляла желать лучшего, и народ был вынужден изворачиваться, кто как мог. Не каждый мог позволить себе визит врача, так что народные средства оказывались предпочтительнее.
Работа доктора оказалась ненапряжной и очень хорошо оплачиваемой. Меня несколько угнетало, что вся моя одежда была черного цвета, но врачам так полагалось. К тому же, О'Брайен любил качественные вещи, и, судя по отзывам окружающих, обладал отменным вкусом. Поскольку я терпеть не мог ни кружева, ни гольфы (ладно, ладно, чулки), ни тем паче парик, я старался прислушиваться к своему подсознанию, чтобы не вызвать подозрений.
Единственное , что я кардинально изменил - это распорядок дня О'Брайена. С учетом того, что 17 век сам по себе был небезопасным, а я никак не мог определиться насчет собственного будущего, не хотелось бы потерять физическую форму. Питер неплохо фехтовал, но тренироваться в небольшой комнате было не слишком удобно.
К тому же, за много лет у меня выработалась привычка заниматься собственным телом. Спортзала по близости не было, но я не посчитал это достойной причиной. На диване я и в старости отлежаться смогу. А пока молод - нужно двигаться. Качать пресс, подтягиваться, отжиматься и поднимать тяжести.
Для осуществления последнего желания мне явно не хватало штанги. Пришлось частично разгрузить сундук и использовать его. Не слишком удобно, но особого выбора не было. Ну и, конечно, с отработкой ударов возникли проблемы. Подушки для этой цели не годились, а как сделать макивару я не очень представлял. В принципе, можно обойтись обычным мешком. Только ткань поплотнее подобрать, да сухое зерно насыпать. Вот только шить вручную толстую парусину - полный геморрой. Лучше заказать.
Размеренная жизнь в провинциальном английском городке оказалась вполне приятной, и я откровенно ей наслаждался. В отличие от суматошного 21 века, век 17 был неторопливым. Единственное, от чего я страдал, так это от недостатка информации, и даже книги не слишком спасали положение, поскольку были написаны весьма вычурным стилем и страдали морализаторством.
Честно говоря, когда до меня дошел слух, что в стране началось какое-то восстание, я даже не поверил. Как я уже говорил, мое знакомство с историей Англии было весьма поверхностным, так что кровавую заварушку на ее территории я помню только одну - когда Карла Первого укоротили на голову. И то это событие отложилось в моей памяти из книг Дюма, а тот был известный выдумщик.
Подсознание подсказывало, что казнь короля состоялась почти сорок лет назад. Так что же за заварушка намечается на английских просторах на сей раз? И нельзя ли что-нибудь поиметь за то, чтобы в ней поучаствовать? А еще лучше - обезопасить себя на всякий пожарный случай. Что-то мне подсказывало, что не только русский бунт бессмысленный и беспощадный. А бьют всегда не по паспорту, а по морде. Так что я прикопал свои сбережения в приметном месте, и начал выяснять, что происходит.
Добытые сведения меня разочаровали. Почти полгода назад короля Карла II на английском престоле сменил Яков II, а теперь, неизвестно откуда, появился еще один претендент на корону. Интересно, чего он выжидал-то столько времени? На власть надо было претендовать сразу. Куда проще захватить престол в сумятице, чем подвинуть с него другого претендента, который уже удобно уместил на троне пятую точку и успел освоиться за столько времени.
Некий Джеймс Скотт, 1-й герцог Монмут и 1-й герцог Бакклейх, заявил, что является внебрачным сыном Карла II, и имеет гораздо больше прав на престол. Более того, он утверждал, что его папенька отправился на тот свет вовсе не по воле божьей, а с помощью Якова, который католик, а потому заведомо нехороший человек.
Вот казалось бы, какое дело местному булочнику, мистеру Атчесону, какая говорящая голова сидит на троне в Лондоне? Конечно, во времена нынешней политической и религиозной нетерпимости объявить себя протестантом - это уже акт большого политического мужества. А у Монмута к этому прибавлялась красивая внешность и умение убеждать людей. Дамы тут же становились похожи на экзальтированных фанаток поп-звезды мирового масштаба, а мужчины чувствовали себя воинами.
Однако от перемены мест слагаемых сумма не меняется. И кто бы ни напялил на себя корону, в жизни таких, как мистер Атчесон, ничего не изменится. И уж конечно рядовой булочник никак не сможет удержать короля от принятия непопулярного решения типа повышения налога или гонения на определенную религию. И восстание в данном случае не поможет. Напротив. Как бы хуже не стало. Коронованные особы очень болезненно воспринимают любые попытки на них надавить.
Мало-мальски зная мировую историю, я очень сильно сомневался, что бунт способен изменить ситуацию к лучшему. Даже в наши толерантные времена правители, вроде как позиционирующие себя демократичными, не особо прислушиваются к мнению демонстрантов. А уж представить, чтобы монарх 17 века прислушался к взбунтовавшимся горожанам - вообще не реально. Восстания довольно редко бывают успешными, а уж сражение обывателей против профессиональной армии - это даже не смешно.
К тому же, не стоит забывать, что далеко не все протестанты (не говоря уж о других англичанах) верили в версию того, что Монмут - королевский бастард. Многим это казалось сомнительным. Тот же О'Брайен, например, напрочь отвергал такую возможность. Впрочем, в том, что Люси Уолтерс родила сына от законного мужа, Питер сомневался еще больше. Смуглая красавица меняла любовников, как перчатки. А Монмут, по общему мнению, был слишком хорош собой, чтобы оказаться сыном Карла II.
Кстати, вспоминается мне какая-то история по этому поводу. Как только основные имена были озвучены, в голове кое-что прояснилось. Вроде бы, англичане выясняли правдивость этого слуха. Точно! На каком-то канале я смотрел иностранный документальный фильм, где как раз проводились исследования ДНК потомка Монмута и сравнение его со Стюартами. Самое смешное, что отцовство Карла II таки было доказано. Вот только никакого значения это не имеет. Кто стоит за Монмутом? Сбежавшие из страны эмигранты? И к чему приведет это восстание? В лучшем случае, его разгонят солдаты. А в худшем, большинство участников повесят, и они будут висеть, пока не умрут.
Как ни странно, подсознание вполне разделяло все мои опасения. Видимо, О'Брайен был довольно здравомыслящим типом. Однако чем дольше я следил за событиями, тем отчетливее складывалось ощущение, что я вообще единственный человек, который сохранил разум в этом бедламе. Город, в котором я обосновался, кипел, как забытый на огне котелок. Толпа народа передвигалась по улице и готовилась принять участие в историческом сражении. Лично мне от одного взгляда на этих доблестных бойцов захотелось сотворить фейспалм. Булочники, каменщики, сапожники и прочие представители самых мирных профессий прикрепили к своим шляпам зеленые веточки и вооружились, чем бог послал. То есть, что дома хранилось. Удивлюсь, если найденных ружей будет хотя бы одно на десять человек. Остальные похватали дубье, мечи и сельскохозяйственный инвентарь.
Даже не знаю, что было страшнее - вилы или сделанные из кос пики. Может быть, издалека, это и напоминало оружие, но в реальном бою толку от него точно не будет. Ну кто, спрашивается, так готовит восстания? Монмут не мог заранее об оружии позаботиться? Или искренне верил, что стоит ему ступить на землю Англии, как его тут же признают королем? Нет, поддержку-то народную он себе обеспечил на все сто, с этим трудно поспорить. Но толку-то?
Мало того, что Монмут не удосужился вооружить своих сторонников, так он еще и напасть на неприятеля планирует ночью! А ничего, что ночные сражения гораздо сложнее дневных? Особенно для тех, кто даже никаких военных сборов не проходил, и абсолютно не имеет представления о реальной войне. А планируется ведь внезапно (!) напасть на королевскую армию. Ага. Из серии "слон тихо полз в посудной лавке". Да этих восставших глухой услышит, не то что лорд Феверш.
Наверняка командующий королевской армией прекрасно знал обо всех передвижениях бунтовщиков. Готов поспорить, ему уже донесли и их планы, и численность, и сведения о вооружении. Последний пункт, скорее всего, повеселил лорда Феверша особо. Сто против одного, что с нелепым восстанием будет покончено сегодня же. Два-три залпа, и необстрелянный народ, не умеющий взаимодействовать на поле битвы и держать строй, панически побежит, затаптывая своих же.
Однако доказывать что-либо воодушевленным борцам за светлое будущее было бесполезно. Все равно не послушают. Они уже настроились сражаться за право, свободу и веру, и теперь не отступят. И ладно бы Монмут обещал им действительно что-то путное. Типа, тебе, Джон, корову, а тебе, Джим, пару овец. Так нет, у людей в головах какие-то высшие идеалы витают. Народ целый день распевает песни, призывает присоединиться к их армии и рассказывает пафосные истории. Особенно мне понравилась баллада, в которой невинные девы разорвали свои шелковые одеяния, чтобы пошить знамена для красавчика Монмута. Хотел бы я на это посмотреть!
Ближе к вечеру, когда народ активизировался, и воинственно потрясая своим сельхозинвентарем, двинулся к месту сражения, я выкурил трубку, плотно закрыл окно и лег спать, надеясь, что начавшаяся за городом битва меня не разбудит. И действительно, уснуть мне удалось довольно легко.
Утро началось... рано началось утро. Какой-то долбодятел ломился в дверь и выкрикивал мое имя. Может, жена у кого рожает? Или еще что случилось? Я открыл окно, рявкнул, чтобы недоумок прекратил будить соседей, оделся, прихватил свою сумку с инструментами и... не успев покинуть крыльцо дома, оказался арестованным. Сказать, что я удивился - это ничего не сказать. Однако сопровождавшие меня солдаты отказывались отвечать, на каком основании меня задержали и в чем обвиняют. Не нравится мне это. Ох, не нравится. Куда-то я влип конкретно. Еще бы знать, куда именно.
В городе царил полный беспредел. Женщины голосили, а солдаты, присланные ловить мятежников, занимались грабежом и насилием. Цивилизованная Европа, чтоб ее. Армия, призванная защищать подданных английского короля, ведет себя, как последние бандиты с большой дороги. Смотреть на это было страшно.
Сумку с инструментами у меня отобрали, и заявив, что я тоже мятежник, который только притворяется доктором, толкнули в тесную камеру, где сидело еще, как минимум, десять человек. Причем, скорее всего, судя по их свински грязному и покоцанному виду, они-то действительно были с поля боя.
В камере пахло сортиром, было удушающе жарко, и ближайшую ночь нам пришлось провести рядом с трупом, поскольку один из раненных не выдержал такого обращения. Его тело небрежно выкинули, а к нам подсадили еще одного пойманного бунтовщика. И из его весьма эмоционального рассказа я понял, что мне еще повезло. Жаждущий крови полковник Кирк, не дожидаясь решения суда, хватал всех, кто только казался ему подозрительным и развешивал сушиться на рыночной площади.
По спине пополз отчетливый холодок. Победителям требовалось отчитаться перед королем, что они действительно расправились с кучей мятежников, а потому вряд ли кто-то станет разбираться, виновен я или нет. Изначально я лелеял мысль, что моя квартирная хозяйка сможет подтвердить, что я спал дома, но затем понял, что женщина даже не будет связываться с правосудием. Кто я ей? Всего лишь один из постояльцев, оплативший аренду на полгода вперед. Полагаю, она только рада будет поживиться, продав мои вещи и книги.
Чтобы не сойти с ума сидя в камере, где постоянно кто-то умирал, я проваливался в подсознание, сливаясь с О'Брайеном. У него уже был опыт сидения в испанской тюрьме, так что его навыки мне могли пригодиться. А я, глядя на то, как умирают люди, и как глумятся над заключенными охранники, наполнялся злостью и ненавистью. Поверьте, у меня было время пожалеть, что я не присоединился к восстанию. По крайней мере, знал бы, за что страдаю. А за время сидения в этой отвратительной тюрьме я настолько сильно возненавидел Якова II, что готов был удушить его собственными руками.
Единственное, что меня несколько примиряло с действительностью - знание того, что сидеть ему на троне всего три года, после чего его выпнут из страны. Жаль, не укоротят на голову, как Карла I. Впрочем, до этого светлого момента я могу и не дожить. Не то, чтобы я изначально питал какие-то иллюзии насчет благородства 17 века, но попасть в тюрьму вообще ни за что, без суда и следствия - это был перебор.
Блин, ну почему же я ничего не помнил про это восстание Монмута? Сбежал бы своевременно, и все! Однако мои знания по истории Англии оставляли желать лучшего. Я и про годы правления Якова помнил только потому, что относительно недавно помогал младшей сестре курсовую писать про Вильгельма Оранского. Но кто мог предугадать, что незнание истории чужой страны может привести в тюрьму?
Моя вторая сущность в лице О'Брайена тоже была недовольна своим нахождением в этом мерзком месте. Воспоминания об испанской тюрьме у него остались самые неприятные. Бесконечная промозглая сырость, звереющие сокамерники, необходимость двигаться, чтобы окончательно не окоченеть - и так день за днем, целых два года. То, что парень не спятил, говорило о том, что у него хорошие нервы. И железная сила воли. Я не уверен, что выдержал бы подобное.
К счастью, сейчас было лето, но духота ничем не лучше холода, когда находишься в одной камере с десятком мужиков, не имея возможности принять душ и переодеться. Отвратное ощущение того, как грязь буквально проникает под кожу, а так же опасение подхватить что-нибудь такое, что не поддается излечению, отступало только при напоминании самому себе о том, что мне вообще вряд ли удастся выжить.
Разумеется, я не избегал и общения с сокамерниками. В конце концов, мне было интересно, как продвигалось восстание и почему оно потерпело поражение, несмотря на численное преимущество и фактор внезапности. Особенно эмоционально о случившемся рассказывал Джереми Питт. Именно его сестер, как богатых невест, сватала мне моя квартирная хозяйка. Торговое судно, на котором Джереми был шкипером, угораздило пристать к берегу именно перед восстанием. И горячий английский парень решил совместить приятное с полезным - навестить родственников и принять участие в развлекаловке.
Что теперь будет с семьей парня - даже представить страшно. Джереми, правда, был почему-то уверен, что их трогать не станут, но я его оптимизма не разделял. Победители вели себя, как последние подонки. Однако я не стал разочаровывать парня. Вполне вероятно, что я не сошел с ума не только потому, что периодически погружался в подсознание, но и благодаря его неуемному оптимизму.
Мне казалось, что я сижу в тюрьме целую вечность, но в конечном итоге выяснилось, что прошло только два месяца прежде, чем нам сказали, что нас ожидает суд. Я даже немного воодушевился. Раз не вздернули сразу, то, может быть, дадут шанс оправдаться? Ну да, наивно. Но хотелось надеяться на лучшее! Как-то не верилось, что я попал в иной мир только для того, чтобы быть повешенным всего через пару недель после попадания. Блин! Надо было валить из этой Англии, пока ветер без сучков! Хотя... от судьбы не убежишь.
Однако все оказалось не так просто. Нас вовсе не собирались судить в Бриджуотере. Из процесса хотели сделать настоящее шоу, а потому заключенных планировали переправить в столицу графства Сомерсет, город Таунтон. Своим ходом. То есть пешечком. Раненных и ослабленных, правда, сваливали на телеги, но мне бы не хотелось оказаться в этой груде тел. Чудо, если хоть кто-то доедет живым до места назначения,
Поняв, что пленников, способных держаться на ногах, будут заковывать попарно, я постарался оказаться в одной связке с Джереми. Парень спокойный, не истеричный, умудрившийся во время восстания не получить ни одного ранения, он полностью меня устраивал. В паре с таким, как он, есть шанс добраться до Таунтона живым.
Путешествие оказалось... запоминающимся. Хорошо хоть вторая половина сентября выдалась теплой и сухой, иначе до места назначения живыми и здоровыми мы точно не добрались бы. Жрачка была настолько отвратительная, что мне приходилось прилагать усилия, чтобы впихнуть в себя хоть что-то. Голод отнимает силы, а у меня их и так не было.
Выбор Джереми в качестве напарника оказался удачным. Мы поддерживали друг друга и общались, стараясь хоть как-то скрасить дорогу. Дополнительные килограммы железа, в которое нас заковали, ощущались как тяжелый груз и периодически мешали передвижению, поскольку кто-нибудь из пленников не выдерживал дороги, спотыкался и падал. Охранники лютовали и били упавшего плетью, как будто это могло помочь. Мы с Джереми переглядывались и старались быть внимательнее. К счастью, наша обувь прекрасно держалась. И мои туфли, и его сапоги оказались очень хорошего качества, и мы до сих пор не потеряли подметок. Идти по каменистой дороге босиком было бы еще сложнее.
Единственное, что меня слегка раздражало в Джереми, так это то, что он периодически начинал возмущаться тем, как несправедливо наше общество. Сначала до нас дошел слух, о том, что Монмута казнили (во что, кстати, поверили далеко не все) а затем о том, что фактический глава восстания лорд Грей... купил себе полное прощение. Сумма в сорок тысяч фунтов стерлингов звучала фантастически, но сам факт казался бывшим бунтовщикам еще более неправдоподобным.
Хотя чему тут удивляться? Во все времена богатые люди откупались от закона. А король Яков известен своей жадностью. Джереми разорялся, как он презирает этого сквалыгу, а мне было по барабану. Я никогда не питал иллюзий насчет властьпредержащих. И не верил лозунгам насчет правды и справедливости. Все вопли насчет заботы о народе - развод лохов.
До Таунтона мы добрались относительно благополучно. Многим другим участникам восстания не повезло. А может и повезло, как знать. Вполне вероятно, что конец ужаса - это лучше, чем ужас без конца. И благополучно умереть было проще, чем переносить дальнейшие мучения. Нам еще предстояло пережить судилище и вынесение смертельного приговора. На какое-либо адекватное расследование я уже не рассчитывал. Мы все должны были послужить примером того, как король карает ослушников. Чтобы больше никому бунтовать не хотелось.
Зал суда, в который нас привели, был убран пурпуром. Настолько обильно, что это резало глаза. Пышное дурновкусие отдавало дешевой театральщиной, но меня уже ничего не удивляло. Я смотрел в испуганные лица присяжных, в равнодушные глаза членов суда, на самодовольную физиономию Верховного судьи и понимал, что наша судьба уже решена. И что присутствующие пришли посмотреть на спектакль, где преступники понесут заслуженную кару.
Джереми, как нетерпеливый петух, лез вперед и гордо признавал, что участвовал в восстании. Не то, чтобы ему помогло отрицание вины, но зачем же лезть напролом? Верховный судья и так настроен нас уничтожить. Я даже удивился, когда он позволил мне сказать несколько слов в свою защиту.
- Ваша честь, я никогда не был в армии Монмута. Напротив, я считал восстание идиотской затеей, и подозревал, что оно ничем хорошим не закончится. Меня даже нельзя обвинить в том, что я укрывал бунтовщиков и оказывал им какую-либо помощь. Я спокойно спал всю ночь!
- Не лги мне! За тобой был установлен присмотр сразу после того, как ты ступил на землю Бриджуотера. У меня есть показания свидетеля, который утверждает, что ты - офицер флота. Будешь отрицать, мерзавец?
- Нет. Я действительно служил во флоте. Но если вы следили за мной, то должны знать, что уже полгода я занимаюсь только врачебной деятельностью.
- Врачебной? - взбеленился Верховный судья. - У меня есть донесения, согласно которым ты посещал бунтовщиков. Прикрывался личиной врача, а сам готовил восстание? Я не желаю слушать твои жалкие оправдания! Ты виновен, как и все остальные бунтовщики, которых мы будем здесь судить.
Ну, не то чтобы я на что-то надеялся, но стоило попытаться. А с обвинением у них ловко получилось, да. Посещал дома бунтовщиков? Да весь Бриджуотер сплошные бунтовщики! Даже капеллан герцога перед последним сражением толкнул речь, в которой были призывы к мятежу. Но кто бы мог подумать, что за мной сразу установят наблюдение? Видимо, слухи о том, что Монмут что-то готовит, просочились уже давно. И королевские слуги пристально следили за всеми подозрительными личностями.
Странно, что они, будучи осведомленными о готовящемся восстании, вообще его допустили. Или король решил, что проще собрать всех недовольных в одном месте и разом их прихлопнуть? Неплохая идея. Рисковая, конечно, но прекрасно осуществленная. После того, что творили солдаты с бунтовщиками и их семьями, графство Сомерсет еще долго может не опасаться восстаний.
Довольно обидно попасть под раздачу, особенно если ты невиновен. Я уже фактически смирился с тем, что нас казнят сразу после суда, как это обычно и происходило, но тут, вдруг откуда ни возьмись, нас настигла великая королевская милость. Казнь была заменена каторгой.
Сначала я как-то удивился и даже заподозрил Якова в стремлении к справедливости. Однако, немного подумав, понял, что решение было принято отнюдь не от доброты душевной, а из экономических соображений. Чего тратить ценный человеческий ресурс, когда на плантациях Ямайки и Барбадоса не хватает рабов? Сослать туда бунтовщиков - это вполне логичный поступок.
Надо сказать, что избавление от смерти меня порадовало только в самый первый момент. После того, как я буквально ощутил веревку на своей шее, известие о помиловании показалось практически чудом. Однако чуть позже, когда схлынула первая эйфория, до меня дошло, что дела мои только еще больше ухудшились. Хотя казалось, куда уж дальше.
Сама идея того, что белых людей будут продавать, как товар, меня коробила. О том, что раньше продавали негров, я слышал. А вот себя в качестве раба на плантациях представлял плохо. Если там такие условия, как описывалось в книжках, долго я не протяну. Да и дорогу еще пережить нужно. Путь долгий, а условия пребывания на корабле, наверняка, будут самые свинские.
Глава 2
"Мэри Роуз" полностью оправдала мои ожидания. Тесный трюм, гнилая вода и паршивая жрачка отразились на здоровье людей не самым лучшим образом. Несколько человек умерло, а один сошел с ума, проломил голову своему соседу, и кинулся на меня. К моей удаче, Джереми вовремя среагировал и поставил ему подножку.
К счастью, капитан "Мэри Роуз" испугался, что его не погладят по головке, если он потеряет слишком много живого товара, и допустил меня к корабельному ящику с лекарствами. О'Брайен был неплохим врачом, и, пользуясь его знаниями, мне удалось помочь некоторым товарищам по несчастью. Не знаю, куда мы все в конце концов попадем, но в любом случае неплохо иметь рядом людей, обязанных тебе жизнью. Вполне вероятно, что рано или поздно нам подвернется возможность бежать. А делать это лучше в хорошей компании.
Мне повезло, что Питер, в тело которого я попал, был моряком, иначе качка бы меня измотала, как и морская болезнь. Я прислушивался к поскрипыванию досок и пытался представить, что меня ожидает в дальнейшем. Мысли в голове крутились - одна другой мрачнее. Впрочем, остальным пленникам тоже веселиться было не с чего. Даже обычный оптимизм Джереми слегка подувял.
Хорошо хоть мы оказались в одном трюме именно с бунтовщиками, а не с какими-нибудь законченными преступниками. Бывшие булочники и сапожники, хоть и восставшие против короля, отнюдь не были отморозками. Долгая тюрьма может проявить самые низменные человеческие качества. Такие, о которых мы сами не подозреваем. Но пока плавание проходило относительно спокойно. Одного психа и нескольких покойников даже в расчет брать не стоило. Все могло сложиться гораздо хуже.
Джереми Питт
Джереми не мог не поддержать восстание. Не потому, что верил в королевское происхождение Монмута или в то, что у Якова меньше прав на престол. Просто... за свои убеждения следовало сражаться. А протестанты внезапно стали в Англии людьми второго сорта.
Восстание было не слишком хорошо подготовлено, это даже Джереми понимал. Но не мог не рискнуть. К сожалению, все мечты о справедливости пошли прахом. И теперь ему светило быть проданным в рабство. Эта мысль даже не укладывалась в голове!
Хорошо, что в тюрьме Бриджуотера Джереми сумел сдружиться с Питером О'Брайеном. Если бы можно было выбирать родственников, Питт хотел бы себе такого старшего брата. Невозмутимого, прагматичного, волевого и умеющего держать удары судьбы. И кто бы мог подумать, что щеголеватый врач так достойно поведет себя, оказавшись в тюрьме? А ведь О'Брайен даже не принимал участия в восстании!
Джереми ожидал жалоб на жизнь и абсолютной беспомощности. Но оказалось, что когда-то Питер был офицером. И даже имел опыт отсидки в испанской тюрьме. Так что его спокойные советы были всегда кстати. О'Брайен умел вовремя разрядить обстановку, задав нужный вопрос или уведя разговор в сторону. Он внимательно слушал рассказы о восстании, которого явно не одобрял, и, похоже, делал какие-то выводы.
Джереми искренне порадовался, что попал с Питером в одну связку, когда бывших бунтовщиков гнали в Таунтон. Даже будучи закованным в кандалы, идти рядом с таким человеком было куда проще, чем с каким-нибудь изнеженным нытиком. Всю дорогу до Таунтона они поддерживали друг друга. Да и на суде держались рядом. О'Брайен явно не одобрял поведения Джереми, но тому так надоела неопределенность, что он лез на рожон.
Известие о помиловании прозвучало как гром с ясного неба. Плантаторам не хватало рабов. И король Яков решил на этом нажиться. Мерзкая тварь! Гореть ему в аду! Однако деваться было некуда, и Джереми, вместе с другими осужденными, поднялся на борт "Мэри Роуз". Им предстояла дальняя дорога.
О'Брайен, кстати, и в трюме корабля не потерял своей выдержки и спокойствия. Более того. Он умудрился уговорить капитана предоставить ему доступ к корабельному ящику с лекарствами. Иначе смертей было бы больше. Питер невольно стал лидером, к которому все тянулись, но он, казалось, вовсе этого не замечал. Отвлекал пленников от мрачных мыслей, рассказывал чудные, интересные истории и поддерживал уверенность, что рано или поздно, им удастся обрести свободу.
Джереми понятия не имел, как Питеру это удавалось. Но уважал О'Брайена все больше и больше. И какой же несправедливой казалась мысль, что их всех продадут, как скот, и что они не властны над своей дальнейшей судьбой!
Питер О'Брайен
Я уж и не чаял, когда закончится наше затянувшееся путешествие. И, ступив на берег, почувствовал изрядное облегчение. Несмотря на то, что нас опять заковали в кандалы, свежий воздух кружил голову и делал меня почти счастливым.
Я попал из Бриджуотера в Бриджтаун, столицу Барбадоса. С причала открывался прекрасный вид на город. Кстати, вполне европейского вида, и очень похожий на тот же Таунтон. Только зелени было больше. И негров. А вот толпа людей, пришедшая на нас поглазеть, ничем не отличалась от такой же толпы в Таунтоне. Такие же любопытные и брезгливые взгляды. И ни грамма сомнения в том, что продавать людей - это нормально. Тоже мне, благочестивые католики называется. Посмотрел бы я, как они себя повели бы, если бы оказались на моем месте. Чувствовать себя вещью, выставленной на торг, было настолько отвратительно, что я ощутил, как к горлу подкатывает тошнота.
Выгляжу я, наверняка, мерзко. Два месяца тюрьмы и долгое путешествие превратило мой костюм в лохмотья, а меня самого - в вонючего, заросшего доходягу со спутанными волосами. Даже не знаю, кто позарится на такое убожество. И что будет, если нас никто не захочет покупать?
Хотелось жрать, хотелось вымыться, так что вскоре я перестал обращать внимание на толпу. Она слилась в одно цветное пятно. В конечном итоге, все равно я никак не могу повлиять на реальность. Так чего дергаться? Будем надеяться, что я не загнусь сразу. И что у меня будет возможность сбежать отсюда.
Толпа неожиданно оживилась, и я вскинул голову. Похоже, пожаловали важные шишки, имеющие право выбирать товар первыми. Солидные, важные, примерно пятидесятилетние, они неторопливо шествовали сквозь толпу, и люди уступали им дорогу. Один мужик в цивильной одежде, толстый, с пышными бакенбардами, а второй напротив, довольно неплохо выглядит для своего возраста и уместно смотрится в военной форме.
Приставленный к нам охранник шикнул на нас, чтобы мы поклонились. Оказывается, на торги явились губернатор Барбадоса и полковник местной милиции. Радость-то какая! Только их здесь и не хватало. А полковник еще, чтоб ему пусто было, еще и какую-то девицу с собой приволок. Вроде бы, местные консервативные нравы запрещают в открытую таскаться с любовницей по общественным мероприятиям. Так может, жена? Развлечений здесь мало, вот и потащилась смотреть торги.
А может старый муж не устраивает ее в постели, и она решила себе приобрести игрушку помоложе? Тогда она однозначно извращенка. Мы все похожи на бомжей. И пахнем, как бомжи. А она - вся из себя утонченная и лощеная мамзель с претензией на благородство. Дорогой костюм для верховой езды, серая широкополая шляпа, украшенная пышными алыми перьями, и бледная кожа. Как у поганки.
Это, видите ли, особый шик в высшем свете - избегать загара. Типа, доказывает, что ты можешь позволить себе не работать на солнце, а значит, светская женщина. В мое время наоборот простой народ целыми днями в офисах пропадает, а богатые бездельники пузо греют на берегу океана, а потому загар очень даже в моде.
Мое подсознание, кстати, неожиданно изволило застыдиться. Типа, такая приятная утонченная девушка на нас смотрит, а мы, увы, не в форме. Ха! Да кто ее вообще сюда звал? Можно подумать, она не знала, что здесь увидит. Хотя да, продавцы могли бы позволить нам помыться и привести себя в порядок. Почему не придать рабам товарный вид? На них же наверняка можно будет заработать гораздо больше?
Заинтересовавшая меня дама тем временем оккупировала полковника и начала его в чем-то горячо убеждать. Понятно. Красотка захотела игрушку. За гомоном толпы нельзя было разобрать, о чем конкретно они разговаривали, но зато уж губернатор отрывался на все сто. Его громоподобный голос, похоже, было слышно даже на соседнем острове. Он сам шутил, сам смеялся над своими шутками и совершенно не обращал внимания на реакцию окружающих. Самодостаточный тип.
- Полковник Бишоп, я предоставляю вам право первому выбрать тот товар, который вам приглянется, по той цене, которая вас устроит. А остальных мы продадим на торгах, - разливался соловьем губернатор. Полковник важно кивал.
- Вы очень добры ваше превосходительство. Но сомневаюсь, что от этого отребья будет хоть какой-то прок на плантациях. Это же не работники, это жалкие клячи, - поморщился полковник.
Он подозвал к себе капитана нашего корабля, и довольно долго с ним разговаривал, видимо, выясняя подробности о товаре, который собирался приобрести. Ворча, что даже негры были бы лучше, поскольку они добросовестней работают, не дерзят и не так быстро дохнут на плантациях, полковник принялся нас осматривать, как скот. Щупал мышцы, лез смотреть зубы, оценивал спины и недовольно жаловался, что выбрать не из чего. Я чувствовал себя куском мяса, выставленным на прилавок. И поверьте, это было очень неприятное ощущение.
Джереми стал первым, кто удовлетворил запросы полковника. Бишоп тщательно отбирал здоровяков, так что мне вряд ли светило стать его собственностью. Впрочем, я не обольщался. Другой хозяин мог быть еще хуже. Единственное, о чем я сожалел, так это о том, что придется расстаться с Джереми. Плечом к плечу за последнее время мы пережили столько разных ужасов, что я сроднился с парнем. Привык, что есть кому прикрыть мою спину.
Джереми Питт был оценен в двадцать фунтов, а я только поморщился. Мда. Невелика цена. Вот так продадут тебя по дешевке, несмотря на образование и знание нескольких языков, и загнешься ты на плантации. А то и вовсе попадешь к какой-нибудь Салтычихе, и тогда даже плантация раем покажется. Интересно, во сколько оценят меня, бакалавра медицины и офицера флота? Что-то мне подсказывает, что до стоимости Джереми я не дотяну.
Девица, пришедшая с полковником, увлеченно делала вид, что совершенно не замечает, чем занимается ее спутник. А губернатор, козел сальный, увивался вокруг нее и аж подпрыгивал, стараясь обратить на себя внимание. Не сказать, что у него это получалось. Да и зачем ей этот напыщенный старпер? Своего, поди, хватает.
Наконец, полковник закончил отбор, и к нам начали подходить остальные любопытствующие. Собственно, мне было абсолютно все равно, кому я достанусь. Хотелось бы, чтобы этот день, наконец, закончился, и в моей судьбе хоть что-то определилось. Мой взгляд невольно выхватывал из толпы разные лица, но ни на одном я не увидел осуждения происходящего процесса. Для большинства присутствующих это было просто развлечение.
Пришедшая с полковником девица, кстати, далеко не ушла. Она спорила о чем-то со своим спутником и указывала на нас хлыстом. Что? Папик не купил вожделенную игрушку? Да как он мог! Полковник, надо сказать, оказался устойчивым мужиком. Вынес целых пять минуть непрерывного нытья. Я так не смог бы. Однако отказать даме, по всей видимости, он оказался не в силах, а потому снова к нам подошел. Интересно, и кого она...
- Вот этот человек, которого я имела в виду! - категорично заявила девица и ткнула хлыстом в мою сторону. Нет! Только не это! Лучше плантация, чем роль постельной игрушки.
- Этот? - недоуменно уставился на меня полковник. - Этот набор костей? Зачем он нужен? Пусть его берет, кто хочет!
- Этот мошенник хоть и худ, зато на диво вынослив, - влез в разговор капитан нашего корабля, и начал меня расхваливать. Типа, и по дороге я умудрился не сдохнуть, и остальных пленников успешно лечил.
- Положитесь на вашу племянницу. Женщина может верно оценить мужчину с первого взгляда, - захихикал губернатор.
А, так это не жена, а родственница? Ну и чего полковник замер, как столб? Вообще-то, за такую сомнительную шутку, которую отпустил губернатор, нужно зарядить шутнику в морду. Вон как девица скривилась, словно кислый лимон слопала.
- Десять фунтов, - выдавил из себя Бишоп, и я был благополучно продан. Мда. Где бы еще я узнал свою реальную цену?
Кандалы с рук нам сняли, а к ноге прицепили довольно занятное украшение - тяжелый шар на короткой, толстой цепочке. Ходить с ним было не слишком удобно, а о побеге можно было забыть. И даже не потому, что вес конструкции был большой. Она вместе с цепью килограмм на 13 потянула бы. Так ведь в ногах станет путаться, сволочь, и цепляться за все подряд. А из-за длины цепочки шарик и в руки взять неудобно - нагибаться приходится.
Словом, приличное противоугонное средство. Наверняка, не раз проверенное и доказавшее свою эффективность. А к нам еще и вооруженного охранника приставили. Ну что б уж наверняка. Да и сам Бишоп, сев на коня, демонстративно похлопал себя по боку, привлекая внимание к пистолету. Типа, рыпнемся куда-нибудь, и нас пристрелят. Хотя я, если честно, был не уверен, что висевшая на его поясе конструкция работает, и из нее можно хоть во что-то попасть.
Питер О'Брайен с местным оружием, естественно, сталкивался неоднократно, а я такое чудо видел впервые. Ну, если музеи не считать. Увесистая дура, больше сорока сантиметров длиной, была рассчитана, наверняка, на один выстрел, после чего это чудо потребуется перезаряжать. Подсознание подсказывало, что это пистолет испанской работы, который очень недешево стоит. Да понятно, что дорогая игрушка. Хоть и не сильно полезная. Но понты дороже здравого смысла.
Сарай, выделенный нам для проживания, оказался довольно просторным. И крепким. Стены без окон, обитые железом ворота и весьма покатая крыша. Нам позволили помыться (кайф!), выдали чистую одежду из довольно грубой ткани (подсознание подсказало, что это какой-то льняной очес) и накормили. Ну вот. Теперь я, по крайней мере, почувствовал себя человеком, несмотря на свой статус.
По словам охранника, мы все будем проживать в одном сарае, и больше к нам никого подселять не станут, поскольку чем меньше толпа, тем легче ее контролировать. Из двадцати пяти человек, купленных полковником на базаре и вместе со мной переступивших порог этого помещения, я знал только Джереми и одноглазого здоровяка Волверстона, причем последнего чисто наглядно, поскольку он старался держаться особняком.
Обслуживавший нас болтливый черный раб из-за своего увечья был негоден к работе на плантации, а потому занимался хозяйством на должности "подай, принеси, пошел вон". Он охотно поведал нам о том, что нас ожидает в дальнейшем.
Хозяин нам достался так себе. Серединка на половинку. Особым человеколюбием не страдает, но и не такой зверь, как его сосед Крэбстон. Кормит ровно столько, чтобы не сдохли. Зато еда нормальная, не испорченная. И спать не на глиняном полу приходится, а на соломенных тюфяках. Работа, правда, с раннего утра и пока не стемнеет. Учитывая местный климат, это часов 12, не меньше.
Полковник оказался бездетным вдовцом, а опекаемая им племянница - незамужней девицей 25 лет от роду по имени Арабелла. Гм. Даже в моем родном времени к этому возрасту девушки старались замуж выскочить. А для реалий конца 17 века она вообще перестарок. Странно, кстати. Арабелла пусть и не в моем вкусе, но по местным меркам вполне хорошенькая.
Любопытно, а имя у нее реальное, или это псевдоним? Кажется, именно в это время у девиц была мода придумывать себе благозвучные прозвища и требовать от кавалеров изъясняться если и не стихами, то близко к этому? Или я все-таки в свое время пьес Ростана* перечитал, а в реальности все не так было?
* Имеется в виду пьеса "Сирано де Бержерак", и возлюбленная главного героя Мадлена де Робен, по прозвищу Роксана (подобное имя носила жена А. Македонского, и означало оно "сияющая").
Однако самым непонятным во всей этой истории было то, что к вполне приятной внешности девушки прилагалось еще и неплохое состояние. Если верить болтливому рабу, то это именно папенька Арабеллы купил здесь недвижимость, разбогател, а потом пригласил к себе брата, сделав его совладельцем. Так что половинная доля досталась девушке по наследству. Правда, хозяйством она не занималась, переложив неприятные хлопоты на дядюшкины плечи.
- Эй, кто здесь из вас лекарь, которого за десять фунтов купили? - заглянул к нам в сарай охранник. Я поднял руку. - Следуй за мной!
Ну вот. Только я устроился на новом месте. Не нравится мне этот вызов. Совершенно не нравится. Кому я понадобился в качестве доктора? На Барбадосе, наверняка, нормальные врачи есть, которые не рабы. Полковник, вроде бы, больным не выглядит. Или я изначально был прав, и это его племянница развлекается? Может она и не замужем потому, что у нее репутация... соответствующая? Такая, которую никакое приданое не покроет.
Однако, на мое счастье, все оказалось куда как проще. В гостях у полковника Бишопа находился губернатор Стид. У него разыгралась подагра, а все практикующие в Бриджтауне врачи (количеством аж две штуки) были заняты. Полковник вспомнил, что меня хвалили как лекаря, и решил воспользоваться тем, что есть под рукой. Ну, посмотрим. Что тут можно сделать сходу с этой подагрой? Для начала, наверное, немного снизить боль. Судя по комплекции губернатора, говорить ему о необходимости соблюдения диеты попросту бесполезно.
Я написал на листочке несколько латинских названий, и полковник отправил слугу в аптеку за необходимыми снадобьями. Ну а мы постараемся пока обойтись тем, что под рукой. Сливочное несоленое домашнее масло растопим на сковороде до появления пены и осторожно выльем туда крепкий ром в пропорции один к одному. Поджигаем, ждем, когда ром выгорит, и собираем получившуюся мазь в плошку. Не панацея, конечно, но лучше, чем ничего.
Мои советы ограничить количество жирного мяса, рыбы и соли, губернатор, разумеется, пропустил мимо ушей. Но мазь вкупе с привезенными из аптеки легкими обезболивающими немного помогла, и губернатор почувствовал себя лучше. Настолько, что попросил любезного полковника прислать меня к нему завтра с утра, дабы продолжить лечение.
Полковник поскрипел зубами, но нехотя согласился. Да и кто в здравом уме будет отказывать губернатору? У Бишопа еще куча народа, которые могут на плантации работать. И от моего отсутствия ничего не изменится. А уж я-то расстараюсь, чтобы мои навыки врача не пропали даром! Не хочется мне отправляться на плантацию и заниматься тяжелым физическим трудом. Лучше уж зацепиться за представившуюся возможность, и остаться на позиции доктора.
Утром мне была предоставлена новая одежда. Полковник, видимо, понял, что шляющегося среди бела дня человека в рабской униформе будут тормозить все, кому не лень. И на выяснение деталей, типа кто он такой и почему лентяйничает, уйдут время и нервы. Так что дешевая, но более менее цивильная одежда была наилучшим выходом, а ее черный цвет свидетельствовал о моей профессии врача. Мне даже позволили побриться, что окончательно привело меня в хорошее расположение духа. Все-таки, хотелось произвести на пациента благоприятное впечатление, а для этого одних только докторских талантов могло оказаться мало.
Губернатор с утра чувствовал себя гораздо лучше, чем вчера, а потому проникся доверием к моим знаниям и умениям. Почему-то те два врача, которые практиковали в Бриджтауне, не смогли ему помочь. А может, и не сильно старались, поскольку Стид славился своей прижимистостью, и вряд ли много платил. А мои услуги ему и вовсе на халяву достались! От одного этого его самочувствие должно было улучшится.
Ну, меня это радует. Раз лечение подействовало, есть шанс, что вслед за губернатором к моим услугам прибегнут и остальные достопочтенные жители города. Даже если полковник Бишоп будет брать с них плату за лечение, это все равно будет не так дорого, как приглашать официально работающих врачей. Медицина - это всегда не дешевое удовольствие.
Как ни странно, доказательство справедливости собственных размышлений я получил, что называется, не отходя от кассы. Жена губернатора, узнав, что мужу помог какой-то новый доктор, решила тоже у меня полечиться. Так что от подагры я перешел прямиком к мигрени.
Супруга Стида, находившаяся в самом "ягодном" возрасте, похоже, больше страдала от скуки, чем от реальной болезни. Ее все раздражало, и она постепенно превращалась в нудную сварливую бабу. А ведь по молодости, судя по всему, была довольно хороша собой.
Ну, с подобными женщинами работать гораздо проще, чем с мужчинами. Я и со Стидом подстраховался, убедив его, что подагра требует моего ежедневного тщательного пригляда. Так что с губернаторшей дело пошло быстрее. Я любезно предположил, что ей около тридцати (хотя реально было лет на пятнадцать больше), вызвав самодовольную улыбку и легкое кокетство, и посочувствовал тому, как сложно утонченной женщине жить здесь, на краю земли. Губернаторша чуть не всплакнула. Ну, да. И супруг мужлан, не понимающий высоких порывов души, и в ближайшем окружении сплошь недалекие люди, и никто не ценит, каких усилий ей стоит содержать в порядке губернаторский дом...
Беседа затянулась почти на два часа. За это время губернаторша выпила рекомендованный мною черный чай с отваром из корня ивы, доверила мне сделать массаж головы, во время которого я натер ей виски эфирным маслом мяты, и выговорилась. Последнее, полагаю, помогло ей больше всего. Все-таки раб - это всего лишь имущество, пусть и чужое, которого можно не стесняться.
После того, как мои навыки лекаря оценила семья губернатора Стида, на полковника посыпался град заказов. И Бишоп вполне резонно решил, что для него значительно выгоднее разрешить рабу заниматься врачеванием, чем использовать его на плантациях. Так что я получил некоторую свободу (ядро к ноге мне не привязывали), убогую и мелкую хижину для отдельного проживания (чтобы можно было меня выдернуть к заболевшему даже среди ночи) и даже неплохой набор медицинских инструментов.
Работал я на совесть, не забывая делать себе рекламу. Одной даме упомянул о том, что хоть и являюсь бакалавром медицины, как два остальных врача, но образование получил в более престижном заведении (дублинский колледж рулит). С другой поделился своими успехами в излечении страждущих. Словом, не прошло и месяца, как я стал довольно популярен в Бриджтауне. Особенно среди дам. Вот когда я порадовался, что Питер О'Брайен читал местную литературу, увлекался поэзией и знает несколько языков!
Не скажу, что мое общение с дамами всегда оставалось в рамках приличия, но я здоровый молодой мужик, и не собирался записываться в монахи. Тем более, что надо мной, в отличие от Питера, не довлело церковное ханжеское воспитание и местная пуританская мораль. Ну и любовниц я выбирал довольно аккуратно. Слава богу, жизненный опыт позволял отличить экзальтированных дам от хладнокровных стерв, которым нужно было только скинуть лишнее напряжение, и которые никогда не доставят проблем.
Пользуясь расположением дам, вскоре я знал все и обо всех в Бриджтауне. Вопреки моим опасениям оказалось, что племянница Бишопа - вполне приличная молодая леди. На взгляд местных кумушек, ей не хватало именно утонченности. По их мнению, в Арабелле было слишком много мальчишеского, а к мужчинам она относилась, как к братьям, начисто исключая возможность флирта.
Хм. Ну, было бы ей лет 18, я подумал бы, что она еще не созрела. Но ни разу не влюбиться до 25? Неужели не было никаких девичьих грез и ожиданий мужчины мечты? Что-то все-таки не так было с этой Арабеллой. Может, у нее ориентация какая-нибудь нетрадиционная? И зачем вообще она заставила полковника меня купить? С того времени Арабелла не искала встреч и не пыталась каким-либо образом воспользоваться мной, как покупкой.
Как ни странно, ответ на свой последний вопрос я все-таки получил. Возвращаясь в очередной раз от губернатора Стида, по дороге я встретил путешествовавшую верхом Арабеллу, и вежливо поклонился, сняв широкополую шляпу. Она придержала коня и уставилась на меня с искренним любопытством.
- Мне кажется, я вас знаю, - заметила Арабелла.
Я чуть не упал там, где стоял. Ничего себе! Я, значит, порчу себе нервы, раздумывая о причинах ее поступка, а она вообще обо мне забыла!
- Хозяйке полагается знать свое имущество, - с сарказмом заметил я.
Понятно, что Арабелла делами не занимается, свалив все на дядюшку, но проявлять элементарный интерес к тому, что происходит на плантации, она могла бы? Интересоваться, на какие, собственно, шиши куплено прекрасное платье, чудесная шляпка и конь, на котором она красуется? (Хотя дамское седло, конечно, извращение из извращений). Неужели ей это ни капли не интересно? Хм. Судя по всему, нет.
- По вашей просьбе меня купил ваш дядя. Ровно за десять фунтов. Редко кому удается столь точно узнать себе цену.
- Да! - вспомнила Арабелла. - Это вы!
- Давно хотел поблагодарить вас. Если бы не ваше вмешательство, я мог бы попасть к другому плантатору, и мои навыки врача оказались бы невостребованными.
- Но вас купила не я, а мой дядя.
- По вашей просьбе. До сих пор не могу понять, почему вы это сделали, - признался я.
- Потому что пожалела вас, - ответили мне голосом, полным добродетельной скромности.
Да ну на фиг! Что это за ответ такой? Я себе весь мозг вывихнул, пытаясь постигнуть причины поступка Арабеллы, а тут такое простое объяснение.
- А почему вы пожалели именно меня? - не сдержал своего удивления я. - Выбор-то большой был. И вы не могли знать, кто из стоявших перед вами людей больше достоин сочувствия.
- Вы показались мне достойным, а милосердие является христианской добродетелью, - поучительно напомнила мне Арабелла.
И что? Что из этого следует? Что племянница Бишопа вся из себя благородная и сострадательная? Ага. То-то я смотрю, как мило она "заботится" о двух сопровождающих ее неграх! Пока Арабелла ехала верхом, бедолаги бежали рядом. И только когда девушка остановилась со мной поболтать, они присели на корточки отдохнуть. Просто образец милосердия и добродетели! И, что самое страшное, Арабелла даже не понимает, насколько нелепо выглядит в моих глазах, с одной стороны как бы жалея меня в качестве раба, а с другой загоняя негров. Понятно, что в 17 веке чернокожих за людей не считали, но выглядело все равно некрасиво.
- Мой дядя, наверно, кажется вам тяжёлым человеком. Все плантаторы - жестокие и суровые люди. Видимо, такова жизнь, - благочестиво вздохнула Арабелла. - Но поверьте, Крэбстон из Спейгстауна еще хуже. Если бы вы попали к нему в руки... это ужасный человек. Вот почему так произошло.
Ну, да. А быть купленным по желанию девицы - это не ужасно. Блин! Вот ведь! И не объяснишь дурочке, что для нормального мужчины это неприемлемо! Хотя о чем я? Арабелла родилась и выросла на плантации. И она может сколько угодно сочувствовать рабам, но издалека. Не отказывая себе ни в чем и оправдывая жестокость своего дядюшки фразой, что "все такие".
Вот и со мной точно так же получилось. Вроде бы проявила внимание, а потом и думать забыла, не интересуясь, что стало с ее собственностью. Какая-то у Арабеллы благотворительность... однобокая. И совесть очень быстро успокаивается. Мда. "Вы вечно молитесь своим богам, и ваши боги все прощают вам".
Как сочетается такое равнодушие с заявленным христианским милосердием? Бог весть, но в данный момент Арабелла смотрела на меня взглядом праведницы, оказавшей великую милость. Причем, судя по всему, гадкий я не оценил должным образом ее стараний, и теперь меня необходимо наставить на путь истинный. Как это по-женски логично: избавить меня от жестокости одного плантатора, чтобы подвергнуть жестокости другого. Мое счастье, что обстоятельства сложились определенным образом, и я смог работать врачом.
На плантации, скорее всего, я уже давно бы загнулся. Из тех 25-ти человек, которых купил Бишоп, уже человек пять отправились на тот свет. Так что как бы я ни ерничал и не злился, повод поблагодарить Арабеллу у меня был. Впрочем, земля круглая. И, вполне возможно, у меня будет шанс отдать этот долг.
- Но почему вы все-таки выбрали именно меня? - не мог успокоиться я. - Почему именно я вызвал порыв вашей жалости?
- Мне показалось, что вы не похожи на других.
А это еще что за бред? Понятно, что не похож. Каждый человек не похож на другого! Впрочем, находившийся в моем подсознании Питер О'Брайен сразу растаял и начал упрекать, что я не умею поддержать разговор с приятной девушкой. Ну, кому приятная, а кому и не очень. Но почему бы не выпустить Питера ненадолго и не посмотреть мастер-класс охмуряжа трехвековой давности?
- Я действительно не похож на других, - тут же понес пургу Питер. - К сожалению, я не принадлежал к числу умных людей, которые считали необходимым подвергнуть Англию очищению. И не был повстанцем, заслуживающим уважения.
- Мне кажется, вы ведёте изменнические разговоры, - прервала излияния Питера Арабелла. - Если услышат то, что вы говорите, вас запорют плетьми.
Как толерантно и человеколюбиво! Хотя да. Питера занесло. Не стоило давать ему слово. Увидел девицу, показавшуюся ему симпатичной, и начал хвост пушить, индюк ощипанный. Куда тебя понесло, долбодятел? Какие, нафиг, уважаемые повстанцы? Кем уважаемые? И от чего ты Англию чистить собрался, ассенизатор? Пока тебя не прихватили за яйца, ты сам считал, что восстание - полнейшая туфта. И мог убедиться, что вожди тупо кинули тех, кого поднимали на праведное дело, просто откупившись от короля. И что, ты серьезно считаешь, что при другом короле в Англии было бы лучше? Кто тебя подвиг на такую идиотскую мысль?
- Прошу меня простить за излишнюю вольность, - повинился я, загоняя Питера обратно в подсознание.
- Мне рассказывали, что вы даже не участвовали в восстании. Но раз вас осудили, значит, на это были причины. Все в руках божьих. И мы должны со смирением нести свой крест.
Ха! Тоже мне... Успокоила. Ты-то какой крест несешь, курица избалованная? Напрягаешься, читая любовные романы? Или страдаешь, путешествуя по острову верхом на лошади? Заработала бы для начала хотя бы несколько пенсов собственным трудом, а потом нотации бы читала. Интересно, как ты несла бы свой крест, если бы попала в плен к пиратам или солдатам вражеской армии, превратившись в походную шлюху?
- Вам, видимо, до сих пор тяжело об этом разговаривать, - по-своему интерпретировала выражение моего лица Арабелла. - Что ж. Я могу вам посоветовать только смириться.
Я снова вежливо поклонился, прощаясь с всадницей, и раздраженно сплюнул, когда осела пыль из-под копыт коня. К счастью, все мои идеи по поводу Арабеллы оказались бредом моего воспаленного воображения. Но состоявшийся разговор мне все равно не очень понравился. Вряд ли, конечно, она настучит на меня полковнику, но вполне вероятно, будет теперь присматриваться к недостаточно почтительному рабу. Тем более к такому, который имеет относительную свободу передвижения.
Благодаря этой свободе я исходил почти весь Бриджтаун. Городок мелкий, хоть и считается столицей, да и площадь всего Барбадоса была чуть больше 400 кв.км. По российским меркам - вообще не размер. Остров зеленый, довольно красивый и, наверняка, в моем родном мире пользуется у туристов бешеной популярностью. Тропический климат, постоянно дующие с Атлантического океана пассаты, большие поля сахарного тростника, красивые пастбища с видом на океан и мангровые болота. Романтика!
Определенно, если бы я был здесь в качестве туриста, а не раба, Барбадос понравился бы мне больше. А если бы дамы не рассказали мне местную историю, я вообще посчитал бы остров раем. Однако жизнь, увы, подкидывает неприятные сюрпризы. И где-то лет сорок назад от сильнейшей лихорадки здесь умерло более 5000 человек (и это только по официальным сводкам). А во времена английской революции плантаторы провели своеобразную децимацию - истребили десятую часть рабов, испугавшись, что те проникнутся идеей борьбы за свои права и свободы.
Хотя кому проникаться-то? Мы, конечно, не первые белые рабы на острове, но чернокожих тружеников плантаций было несопоставимо больше. И ни к каким свободам они не рвались. Несмотря на рабство, тяжелый труд и полуголодную жизнь (у подавляющего большинства), негры не унывали. Каждый вечер я слышал, как они пели свои национальные песни, а то и танцевали народные танцы.
Блин, триста лет прошло, а практически ничего не изменилось. Негры все так же не любят работать, предпочитая петь и танцевать, только в моем мире белые им за это еще и пособия платят.
Мне не хотелось становиться таким овощем, который прекрасно чувствует себя в неволе. Я так и не смирился со своим рабским положением, и постоянно думал, как бы мне сдернуть с Барбадоса. Ну и Джереми с собой прихватить, конечно. Я даже возобновил тренировки, качая руки, ноги, пресс и отрабатывая удары. Если подвернется возможность побега, следует быть готовым. Благо, и питался я теперь нормально. То, что недодавал полковник, возмещали любовницы и многочисленные пациенты. Я даже не чурался брать еду с собой, ибо раб слишком зависит от хозяина, который может решить ограничить его в еде.
Я еще немного постоял, раздумывая о разговоре с Арабеллой и наслаждаясь видом. Поверхность огромной Карлайлской бухты блестела под лучами солнца, а над кораблями, отдыхавшими у набережной, с пронзительными криками носились чайки. Был бы я художником, нарисовал бы эту красоту. Но даже осознание окружающего великолепия не могло прогнать главную мысль, засевшую в моей голове - как бы ни был красив Барбадос, для меня он все равно тюрьма. И я просто обязан из нее вырваться!
Хотя мне, конечно, еще грех жаловаться. Моим соратникам по несчастью повезло куда меньше. С самого раннего утра и до того момента, как солнце начнет садиться, они вкалывали на сахарных плантациях. А чтобы им жизнь медом не казалась, их еще и надсмотрщики кнутами подгоняли. Я периодически рисковал встречаться с Джереми, врачуя его раны, так что мне было с чем сравнить мое положение. Кстати, нужно отдать должное Питту, он не злился из-за того, что я лучше устроился. Напротив. Джереми искренне радовался, что хотя бы я смог избежать невыносимо тяжелой работы.
Выданная заключенным одежда уже начала превращаться в лохмотья, но если верить старожилам, для полковника это вовсе не являлось поводом выдать новую. Вот еще! Рабов баловать. Когда уж совсем носить нечего станет, тогда да. Пусть прикроют срам. А пока им следует отрабатывать свою стоимость и содержание!
По крайней мере, на грязь Джереми не жаловался. Воды было вдоволь, и пленники могли принимать душ. Кормежка, правда, была так себе. День на день не попадал. Но тут уж следовало винить не Бишопа, а охрану, которая норовила увести самые вкусные куски, а то и просто поиздеваться над заключенными, заставляя их есть прокисшую на жаре еду.
Одно из таких издевательств закончилось масштабным заболеванием заключенных и двумя смертями. Пришлось мне вмешаться, чтобы жертв не стало больше. С позволения полковника, разумеется. Он же не мог позволить себе потерять имущество из-за такой ерунды!
Рабы возмущались, но терпели. Слишком уж ярко стояли перед глазами примеры тех, кто лез на рожон. Один, слишком бурно отстаивавший свои права, был запорот насмерть в назидание другим, а другого поймали при попытке бежать, после чего он был выпорот и получил на лоб клеймо "БК". Чтобы все окружающие знали, что перед ними беглый каторжник. Парню повезло, что он помер и не успел насладиться своим новым обликом.
Понятно, что после такого урока всех заключенных охватила тоскливая безнадежность. Даже наиболее строптивые личности быстро присмирели. Не скажу, что враз стали покорными, но не лезли на рожон. Словом, полковник добился ровно того, чего и хотел - послушания и порядка в своих владениях.
При всем при этом Бишоп действительно считался не самым плохим и не самым злобным плантатором. Пусть и из эгоистичных побуждений, но он хоть как-то заботился о своей собственности. А тот же Крэбстон был просто садистом. Ему нравилось издеваться над рабами и унижать их. Он упивался властью и безнаказанностью.
Как же мне чертовски повезло с моей медицинской практикой! Благодаря ей, я был избавлен не только от невыносимо тяжелого труда, но и от унизительных наказаний. Даже Бишоп, не отличавшийся ангельским характером, обращался со мной вполне приемлемо. Без грубостей и срывов плохого настроения. Как же вовремя мне подвернулся губернатор с его подагрой и губернаторша с мигренью!
Стид во всем потакал своей жене, а потому я стал довольно частым посетителем их поместья. Мое общество развлекало губернаторшу, а под ее дудку плясал весь дом. Впрочем, такое положение дел было не только в семействе Стидов. Как ни странно, но при всем том, что женщина не имела особых прав и вроде как зависела от представителей сильного пола, большинство богатых мужчин Бриджтауна были явными подкаблучниками
Даже жестокий Крэбстон, славящийся своим неуживчивым характером и дурными манерами, становился шелковым в присутствии супруги. И стремился исполнить все ее капризы. Казалось бы, мог рявкнуть разок, и показать, кто в доме хозяин. Но нет, Крэбстон рядом со своей женой превращался в милого, уступчивого джентльмена. Можно, конечно, предположить, что он тупо не хотел проблем в собственном доме. Но если честно, кого и когда это всерьез останавливало?
Да и Арабелла имела слишком много воли. На мой взгляд - так даже чересчур. Девица периодически искала встреч, чтобы перебросится со мной парой фраз, но я совершенно не хотел привлекать к себе внимание. Особенно такое. Да и подсознание мое стихло, не пытаясь вылезти на первый план. Питер почему-то решил, что он обманывается изящной внешностью, грациозностью молодости, мальчишескими манерами и приятным голосом Арабеллы. По его мнению, раз девушка была племянницей Бишопа, она могла унаследовать какие-то пороки этой семьи. Например, безжалостную жестокость богачей-плантаторов.
Бред сивой кобылы! О'Брайен ведь не зеленый, сопливый пацан. Помотался по миру, много чего видел, и, наверняка, встречал людей гораздо более жестоких, чем полковник Бишоп. Да что далеко ходить. Даже здесь, в Бриджтауне, самым отвратительным плантатором считается Крэбстон. Так чего изображать из себя невинную монашку, увидевшую обнаженного мужчину? Да, все плантаторы жестоки, иначе они не преуспели бы. Нужно принять этот факт, и успокоиться.
И потом. Что значит - жестокость передалась по наследству? Это ведь не цвет волос! Да и не похожа Арабелла на какую-то самодурку, хоть я и недолюбливаю эту девицу. Да я вообще, по большому счету, не знаю Арабеллу, чего ради я буду ее осуждать? Хочется Питеру создавать себе проблемы на пустом месте - флаг ему в руки. Хотя я думал, что это больше для подростков характерно - отрицать до последнего собственные чувства и придумывать себе оправдания типа "недостойно", "не подобает" и прочую подобную хрень.
Лично у меня никаких претензий к Арабелле не было. Ну, кроме того, что одно ее появление превращало О'Брайена в полного идиота. Обычная девица. Не сует нос в дела плантации, закрывает глаза на рабство и делает вид, что в ее жизни все нормально. Однако в том, что Арабелла - далеко не законченная бездушная стерва у меня был повод убедиться.
