Ну зачем предлагать мне опять эту боль,
что несёт за собой горечь, слёзы, вину?
Я уж за год привык, что вся жизнь - только бой.
Вот опять о душе...
Я тебя не пойму.

Я такой же, как прежде, послушай, солдат,
только мне не мешают ни раны, ни сон.
Помнишь, ты говорил: коль случится беда,
не сдавайся, дерись?..
Раз судьбы колесо

повернулось ко мне, стал таким, как хотел
ты увидеть меня.
Или скажешь, что лгал?
Помню, как Люцифер захватил меня в плен,
как смыкалась вокруг леденящая мгла.

Я, наверно, кричал, только крик мой угас.
Рвался я из оков, только не было сил.
Помню шёпот в тиши.
Помню тысячи глаз.
Я напрасно тогда о подмоге просил.

И горят города. И пылает земля.
Помню адовых псов, что прижались к ногам.
Превращу всё в пустыню, чтоб прах и зола
расстилались повсюду, цвели где луга.

А когда его братец на битву позвал,
он откликнулся сразу, идя на тот зов...
Помнишь, Дин, встречу нашу на кладбище Сталл?
И качнулся тогда указатель весов -

тех, что держит судьба, ухмыляясь опять.
И кружил в небесах хоровод воронья.
Мы напротив стоим - я и мой старший брат.
Только крик вдруг раздался:
- Та чаша - моя!

И горел Михаил.
Он взбесился, пойми.
Как посмел мелкий ангел и пара глупцов
не принять ту идею, что в давние дни
им оставлена мудрым и вечным Отцом?

Я убил их обоих.
А ты так смотрел,
будто видел во мне не исчадие зла...
Словно в мозг мой впиваются тысячи стрел -
отражение солнца в кусочке стекла.

И гремящее лего. И старый солдат -
тот, с которым мальчишка когда-то играл.
И Импала, что домом служила всегда.
А ещё понял то, что едва не за грань

заступил, растворяясь в удушливой тьме.
И твой Сэм вновь вернулся, сорвавшись из пут.
И кивнул, соглашаясь, что лучше на дне
очутиться, чем весь свой проклятый маршрут

проходить до конца в непрерывной войне,
отдавая свой мир для забавы врагам.
Кольца брошены.
Взгляду на рыжей стерне
открывается мрачный, бездонный провал.

И в падении вниз пыткам нету числа.
Я горел и разодран бывал на куски.
И от сердца порой оставалась зола.
И впивались мне в тело стальные крюки.

Только, знаешь, братишка, я память пронёс
о тебе до последней - смертельной - черты.
Где-то там, за границей и боли, и слёз,
не сломаться, не сдаться помог только ты.

Непонятным манером устроена жизнь.
И рвануло меня что-то резко наверх...
Очутился я здесь - на земле - без души.
Показалось сперва это странным, поверь.

Я, вернувшись, столбом у порога застыл.
Помигал и погас рядом тусклый фонарь.
Может, лучше, когда догорели мосты?
А потеря души - не проклятье, а дар?

Видел мирную жизнь.
Ужин. Женщина. Сын.
Я когда-то и сам лишь об этом мечтал.
У судьбы, брат, авансом ничто не проси,
ведь расплатою станут лишь пепел да сталь.

Мне б шагнуть на порог, но как будто запрет
тут поставлен.
И вновь не дано выбирать...
Хорошо, что разок подвернулся мне дед,
из охотников кто собирает отряд.

Я считаюсь в команде отличным бойцом.
Здесь хотя бы обрёл я опять свою цель.
И, когда становлюсь с монстром к морде лицом
и смотрю на него сквозь ружейный прицел,

снова ясной, наполненной кажется жизнь,
словно был для охоты когда-то рождён.
В руку очень привычно ложатся ножи.
И добычу теперь ночью вижу, как днём.

Всё запомнил, пойми, испытал что во тьме,
и считаю сейчас: жизнь и так хороша.
Да чего ты, скажи, прицепился ко мне?
И, братишка, ответь: ну зачем мне душа?