|
|
||
Кое-какие воспоминания о моих личных встречах с театром | ||
Так вот в нашей библиотеке к Новому году была поставлена самодеятельная "Красная Шапочка". Мне досталась ответственная роль Второго Таракана. На меня надели коричневый мохнатый комбинезон, и я громко призывал других тараканов насыпать Волку песку в ботинки. В итоге все мы, лесные животные, птицы и насекомые совместными усилиями спасли Шапочку и победили хищника. После окончания спектакля актерам выдали по куску торта и я, сколько помнится, начал его есть, не сняв комбинезон, прямо лапками. Орал я так сильно, что получил общегородскую славу. Мама жаловалась, что за ее спиной слышен громкий шепот: "Тараканья мама идет!"
Между прочим, я такой инсценировки этой сказки больше никогда не видел. Если учесть, что в нашем городке селили многих репатриантов из Харбина и Шанхая, не исключен вариант, что ее автор был из русских эмигрантов и до нас ее ставили там, за кордоном.
Дальше я время от времени выступаю на смотрах художественной самодеятельности, но не в сценках, а с чтением стихов, по большей части - Маяковского. В Уфе театры были, даже не один: Башкирский театр Драмы, Республиканский Русский Театр, Театр Оперы и Балета, но я туда как-то не очень ходил. Ну, уровень вы же себе представляете? Иногда приезжали гастролеры. Тоже почему-то в памяти не отложились. Разве что однажды Ленинградский Театр Комедии привез "Ревизор", где Осипа играл любимец всей страны Сергей Филиппов. Помню, как он перекладывался и потягивался на барской кровати. Но и то, сказать, чтобы спектакль очень много добавил к впечатлению от чтения пьесы ... нет, не получается.
В 15 лет мы с моей мамой поехали в Москву. Разумеется, для просвещения провинциального подростка были куплены билеты в Малый и МХАТ. В Малом мы смотрели какую-то чепуховую советскую комедию, что-то вроде "Карточного домика". На что я был неопытным, но и то понял, что лабуда. А во МХАТЕ мы пошли на шиллеровскую "Марию Стюарт", где Марию играла Тарасова, а Елизавету Степанова. Ну, тут совсем другое дело. Не потому, что Народные, а действительно две великие артистки.
Но был один момент ... в общем, я спросил маму: "Слушай, а сколько им лет?" Что-то я об их успехах в 20-30-х годах уже слышал. Когда узнал, что за шестьдесят, то немного загрустил. Собственно, эта традиция и до сих пор сохранилась. Те артисты, которые пришли на сцену или эстраду еще во время Оттепели, продолжают за них держаться. Может быть, чтобы не упасть.
Но вообще я в ту пору имел дело с театром главным образом по радио. Началось с передач Детской Редакции, была там в ту пору редактором Роза Иоффе, вот она и выпускала чарующие постановки по "Старику Хоттабычу", "Малахитовой шкатулке", "Приключениям Буратино" и так далее. Ну, а потом и более взрослые спектакли из серии "Театр у микрофона". Помню волшебный голос Бабановой, постановки Шекспира, что-то из Льва Толстого про "изюминку". Я еще очень любил оперетту, помню бойкие куплеты Канделаки, какую-то постановку "Сильвы", ну, и "Вольный ветер", конечно. Но желания обязательно увидеть это все глазами почти не возникало. Параллельно с этим шла школа, а в ней, разумеется, был театральный кружок. Ну, а я куда только в ту пору не ходил. Во-первых, матшкола и республиканские олимпиады, потом химия - я был ярым активистом в школьном химкружке, но еще и ходил в городской дом пионеров и тамошнем кружке был старостой. Помню, как на вечере химии мы показывали простенькие фокусы на уровне "схождения благодатного огня". Еще радиокружок, но я скоро перестал туда наведываться и мастерил простенькие радиосхемы на дому, благо родители это поощряли. И вот еще театральный. Началось с "Недоросля", в котором я играл резонера ... не то Правдина, не то Стародума, уже и не вспомню, а мой приятель Фима - няню Еремеевну. Потом было, конечно, "Горе от ума", где я изображал полковника Скалозуба и очень горевал, что голос у меня высоковат, тут нужен бы бас.
Но больше всего мне нравилась роль иркутского генерал-губернатора в некрасовских "Русских женщинах". Княгиней Трубецкой была моя одноклассница Эля, которая мне очень нравилась. По ходу постановки я должен был целовать ей руку. Опыта ни у нее, ни у меня не было. Поэтому нам пришлось после уроков запираться в классе, чтобы отработать ситуацию. Ну, привыкли, перестали краснеть и в итоге славно сыграли роли - она в платье с открытыми плечами, а я в сюртуке с эполетами из школьного чулана. Театральной карьеры впоследствии ни у меня, ни у Элечки не образовалось, но интерес к театру это поддержало. Я потом водил ее на концерты приезжавших в Уфу джаз-оркестров Рознера и Лундстрема. Надеюсь, что и у нее остались об этом неплохие воспоминания.
В шестнадцать лет я впервые съездил с родителями на юг в Кисловодск. Там опять встретился с акимовским Театром Комедии на гастролях. Мы сходили на постановку модной комедии "Опаснее врага". Ну, такая сильно оттепельная комедия, где действие происходит во ВНИИКефира, положительные молодые герои разрабатывают кефирные таблетки для космонавтов, их пожилой завлаб по фамилии Иззагардинер им всячески сочувствует, но и предостерегает, ссылаясь на личный опыт начала 50-х, а один из главных врагов это завкадрами, который запускает к себе за перегородку посетителей возгласом "Введите! В смысле - войдите". Смешно, конечно. Особенно, если это не тебе иметь дело с таким начальством. В общем, понравилось, я пришел к выводу, что хороший театр - это интересное времяпрепровождение.
Для новых студентов без двухлетнего производственного стажа у нас был "хрущевский сэндвич". Начиная с конца октября мы на два года шли работать на здешние заводы. Те, кто был по специальности "Переработка нефти и газа" на Новоуфимский нефтеперерабатывающий операторами на установки, те, кто был по специальности "Контрольно-измерительные приборы" шли слесарями именно что КИП, а мы, нефтехимики, отправились на завод Синтезспирт, аппаратчиками тоже в цеха. Я-то попал в цех по производству изопропилбензола. Раньше это была самая эффективная высокооктановая добавка для авиабензина, а в мое время поршневые авиационные двигатели на бензине превращались уже во что-то вроде парусов. То есть, оно вроде бы и есть, но уже осталось на самых примитивных рыбацких шаландах, либо в виде спортивных или отдыхательных яхт. Так и в воздухе реактивные двигатели на керосине вытеснили поршень в любительские полеты и сельхозавиацию. Наш продукт уходил на производство альфаметилстирольного каучука, а после пуска нового цеха - на производство фенола и ацетона. Теоретически мы при этом продолжали учиться вечерами либо на специальных дублях лекций с утра для тех, кто работает в вечернюю смену. Ну, там ... по мелочам. Высшая математика не в очень большом объеме, история КПСС, теоретическая механика, еще что-то. Даже сессии сдавали, но при том темпе, когда материал одного семестра растянут на три, не сдать было просто невозможно, даже для самых тупых и ленивых. Никакого участия в жизни ВУЗа при этом, конечно, не было. На комсомольском учете мы были на заводах, встречались более не в институте на лекциях, а в заводской столовой по дороге на смену. К слову скажу, что на нас этот эксперимент закончился, как, впрочем, и прочие хрущевские эксперименты. А напрасно, с моей точки зрения. Мы о своей будущей специальности узнали не так мало, при этом - с позиции пролетария, которому крутить задвижку.
Но все кончается, кончился и наш трудовой процесс на заводах, мы вернулись под кров родного ВУЗа. Где-то к концу первого месяца нового семестра меня вызвала к себе в кабинет наша деканша Любовь Нисоновна Пиркис, по кличке "Тетя Пи" и сказала, что кроме прочего в институте предстоит конкурс худсамодеятельности - так что я и мои друзья можем сделать для родного факультета? Тут она, в общем, угадала. К тому времени уже сложилась довольно спаянная компания, имевшая базу в квартире уехавших в Индию на строительство НПЗ родителей нашего приятеля Лени. Пустая хата с фоно - понятно, что мы там не только пили ханку, играли в кости и тискали девочек, но иногда под мухой и пели нестройным хором, например, песни Анчарова, Окуджавы либо Визбора. "Спокойно, - так сказать, - дружище, спокойно. У нас еще все впереди".
Я сказал, что мы подумаем и, на всякий случай, попросил о свободном посещении лекций. Мы что-то не могли привыкнуть к обязательному хождению в институт на шесть-десять часов каждый день в одно и то же время. Ну, а вечером доложил о беседе своим дружкам. После некоторого обсуждения и пары трехлитровых бутылей "плодововыгодного" вина было решено сочинить и исполнить куплеты из известных оперетт со студенческой тематикой. Ну, вроде того, что студентка-староста группы распекает прогульщика: "Ах, мой друг, Вы отбились от рук. Пропустить Вы смогли целых лекции три ...". И далее в том же роде. Прогульщик же в ответ объясняется ей в любви. Кончалось это дуэтом: "Любовь такая, передовая, она по жизни будет вместе нас вести ...".
Были еще опереточные сценки, потом мы подняли руку на Вильяма нашего Шекспира. Последовали сценки, в которых действовали Гамлет-преподаватель, студентка Офелия и подсказывающий ей Полоний, Гертруда, сдающая зачет по аналитической химии и с горя выпивающая анализируемый образец. И так далее. Все это вместе мы нахально наименовали "Тени забытых предков" и выставили на смотр.
Скажу честно - был успех, и мы были им до невозможности горды. Правда, лично мне это принесло семейные неприятности. На районном партактиве наш ректор сказал моему отцу: "Я знаю Вашего сына, Александр Сергеевич. Он у нас в самодеятельности выступает". Гнев отца был беспределен: "Я думал, что мне про моего сына скажут, что он отличник, что он в студенческом научном обществе хорошие работы делает. А я слышу, что ты на сцене кривляешься!"
Я молча пыхтел, слушая его иеремиаду. Но с самодеятельностью не завязал, продолжал сочинять и ставить сценки в организованном нами СТЭМе, а уж особенно был горд, когда что-то вышло за стены нашего ВУЗа и появлялось на сцене в других институтах и даже за пределами нашего города. Побочным эффектом тут было то, что из наших отцов-основателей СТЭМа все, кроме упоминавшегося Лени и меня, через какое-то время вылетели из института. Ну, перешли на вечерний.
Да и я, честно сказать, был "на взлете". Один из главных по нашей специальности предметов "Процессы и аппараты" я сдавал сразу три части за один заход. Очень гордился тем, что явно недовольный хвостистом профессор все же поставил мне отличную оценку, правда, предварительно погоняв по всему курсу в течение пяти часов. Вообще я стипендию получил только на последнем курсе, уже сразу повышенную. Тут уж подействовало то, что моя жена была у себя в Московском строительном отличница, сдававшая всегда сессии досрочно. Ну, и меня заэжектировало.
От руководства СТЭМом я к тому времени давно ушел, у меня вообще "гена руководства" от природы нет. Старшим по команде стал мой задушевный дружок Малик, который тут же на встрече с молодым пополнением, желавшим у нас выступать, официально заявил: "В Голливуде говорят - путь на экран идет через постель режиссера. Разрешите представиться - режиссер СТЭМа Малик М.". Часть кандидаток после этого сразу отпала. Но никак не все.
Я же всем морочил голову Бертольтом Брехтом, на котором был помешан, прочитал все собрание его театральных работ, переведенных на русский, дочитался до "Покупки меди", его теоретической работы о "театре "отчуждения". К нашим простеньким сценкам все это не имело никакого отношения, скорей всего для нас недостижимым идеалом был райкинский Театр Миниатюр. Где-то в это время мне повезло попасть на Всесоюзный конкурс самодеятельных театров. По-моему, дело было в Челябинске. Или в Свердловске.
Ребята из местного студенческого театра пристроили меня в общежитие. А днем и вечером я вместе со всеми помирал со смеху, слушая один театр за другим. Нам там, конечно, делать было нечего, но мы и не претендовали, нам достаточно было городской известности. А там главными звездами были одесситы. Особенно один коротенький и крайне энергичный, а другой высокий и худой. Показали они пародийную "Принцессу Турандот", что вызвало некоторое смущение. Сидевший в жюри всеобщий наш кумир Аркадий Райкин высказался том смысле, что спектакль ему очень нравится, но вот у них Император Альтоун объявляет, что он "дарит принцу Калафу сто баранов, сто верблюдов и госпиталь". "Да, действительно, наша страна много помогает развивающимся странам, строит у них не только заводы, но и стадионы и госпитали. Но надо ли над этим смеяться?!" Из зала послышалось анонимное "Плакать надо, Аркадий Исаакович!" И наступила тишина. Ну, что он возразит? Сам же воспитывал, спасибо ему за это.
Но театров особенных тут, конечно, не было. За одним исключением. В начале апреля шестьдесят девятого вдруг повышенную готовность сняли. А шестого числа моя жена родила наследника, нашего сына Сашу. Под это дело я получил отпуск, оформил сам себе проездные документы и отправился в путь. Садился на рейсы, которые куда-нибудь летят. Так я добрался сначала до Читы, потом до Иркутска. А там уж нашлись билеты до Москвы.
В столице я оказался рано утром. Пришел к родителям жены на Самотеку, а там оказалось, что к десяти надо забирать мою Лину и младенца из роддома Грауэрмана. Я, наверное, никогда не забуду, как прижимал кулек с сыном к своей шинели. Я нервничал с непривычки так, что у меня с головы свалилась фуражка. Дитя мне, конечно, как и всем родным, очень понравилось. Колоссальное удовольствие доставляло его купание и одевание распашонки.
Но через некоторое время жена все же захотела развлечения вне дома, сходить в театр, к примеру. О чем разговор?! Куда идти? На Таганку, конечно. Я вставал в шесть утра и ехал к театру, пристраивался там в маленькую толпу искателей счастья. В одиннадцать касса открывалась и иногда удавалось купить пару билетов. Я там познакомился с некоторыми ловцами, все это были, конечно студенты разных московских ВУЗов. Я туда ездил в майке, джинсах и кедах, так что мое честное признание о том, что я лейтенант с Дальнего Востока в отпуске, было воспринято как милая шутка.
Первый спектакль, на который мы пошли был "Павшие и Живые" по стихам поэтов, погибших во время Великой Отечественной - Коган, Кульчицкий и так далее. Дело было Девятого Мая, так что я пришел в парадно-выходной форме, при золоченом поясе, начищенных туфлях и фуражке. Мои знакомцы по добыванию билетов чуть в обморок не упали - оказывается, правда! Спектакль мне, в общем, понравился. Стихи все эти я, в основном, знал, читались они с чувством, ну, а сценография Боровского меня просто потрясла. Я и до сих пор думаю, что Таганка своей славой наполовину обязана Боровскому. Следующий спектакль, на который мы сходили, был "Послушайте!" по Маяковскому. Я тогда, собственно, еще с детства по отцовскому внушению любил Маяка. Тоже понравилось, особенно знаменитое смеховское крамольное "Если ... думают вожди".
Я и в дальнейшем сохранил симпатию к этому коллективу, спустя годы с наслаждением смотрел "Мастера и Маргариту" с условно-голой Ниной Шацкой, летающей над залом на маятнике. Смотрели мы с женой "Товарищ, верь ..." с множественными Пушкиными, смотрели "Тартюф" с насилуемой Демидовой, болтающей ножками над ширмой. Смотрел и "Пугачева" с Высоцким-Хлопушей, рвущим грудью цепь, но, честно сказать, не особенно понравилось. Очень уж пафосно, как и вся есенинская поэма.
В принципе, тут у них было желание вырваться из российской традиции "придворного театра". Дело в том, что европейский театр пошел от народных мистерий, разыгранных на площади в день праздника. А российский - от пуримшпиля "Артаксерксово действо", разыгранного при дворе Алексея Михайловича под руководством немца-пастора Иоганна Готфрида Грегори, получившего за режиссуру "40 соболей во 100 рублев, да пару в восемь рублев".
И так и пошло. И Малый и Большой театры были Императорскими, и театр Мейерхольда, только что не при государе-императоре, а при Коминтерне. Даже частные театры как МХАТ, быстро переводились на госбаланс. На что уж "Современник" ... но и то мне пришлось по телевизору наблюдать, как Путин учит Галину Волчек(!) как ей надо ставить "Горе от ума". И она послушно кивает вместо того, чтобы спросить: "Кто это вообще такой и что он тут делает?" Это в театре, прославившемся некогда "Голым королем"!
Но возвращаясь к Театру на Таганке, честно скажем, что его свобода была как у канарейки, которой позволяют совершенно свободно летать по клетке. Хотя бы для того, что если приедет иностранец из Кракова или Будапешта, да даже и из самого Парижу, то можно было сводить и показать, что у нас существуют свободы слова и творчества. Ну вот как нынче позволяют жить "Эху Москвы" или "Новой Газете". Без симпатии, но в качестве алиби - доказательства, что не все рты в стране заклеены.
Самым близким к нам был Театр Пушкина. Но скажу честно, что были мы в нем один раз, водили сына на "Аленький цветочек". Мне кажется, этот театр тогда только этим спектаклем и жил. Хотя вроде и актеры там играли хорошие, что было видно по телепостановкам и фильмам. И режиссеры там случались приличные, и репертуар был совсем неплохой. А вот не шло дело! Может быть, действительно дело было в проклятии Алисы Коонен, когда их с Таировым при полном молчании коллег вышвырнули из их театра. Я, к слову, видел однажды Алису Георгиевну на Тверском бульваре. Гуляли с приятелем, он мне и показал.
Совсем рядом с нами был еще один театр "с легендой", Театр на Малой Бронной. Там жизнь шла поживее, может быть, потому что в мое время там был режиссером Эфрос. Ну, и то, что актеры Еврейского театра от Михоэлса не отрекались. Их просто взяли и, в лучшем случае, кому очень уж повезло, разогнали. А в не лучшем ... ну, вы и сами знаете. В Театре на Малой Бронной мы тоже что-то смотрели. "Дон Жуана", кажется. "На балу удачи" про Эдит Пиаф. Еще что-то.
Ходили мы и в другие московские театры. В "Сатиру" на вышеупомянутую "Женитьбу Фигаро", на "Проснись и пой", с сыном на "Карлсона", еще на какие-то спектакли, но в памяти не осталось. В Театр имени Моссовета на трогательный спектакль "Дальше - тишина" с потрясающей игрой Раневской и Плятта. А однажды жена повела меня на спектакль "Черный гардемарин" и, по-моему, покаялась. Там, конечно, не о положении афро-русских в отечественном морфлоте. Просто один из героев, ленинградский адмирал-профессор окончил курсы механиков флота, которых "черными гардемаринами" и именовали. Играл его очень хорошо тот же Плятт, дочкой его была Валентина Талызина, а ее поклонником и одновременно мюридом адмирала был Борис Иванов. Сюжет там был в том, что муж Талызиной, известный скрипач уехал на конкурс в Карфаген, а там взял, да и попросил карфагенского политического убежища. Ну, все в ужасе, не могут понять - как это он изменил Родине. И одна Талызина этим как раз не взволнована. Она не может понять - как это ее музыкант изменил ЕЙ, Талызиной. "Я знаю, это та, рыжая, которая к нему клеилась еще на венском конкурсе!"
В общем, все очень мило, но, когда адмирал-Плятт сказал: "Лично я просто отпускал бы всех, кто хочет уехать" - я выразил свое согласие с его мыслью громкими аплодисментами. В зале была вообще-то тишина, так что мои хлопанья в ладоши сопровождались только громким шепотом жены: "Тебя посадят!" Вообще-то, это был не единственный случай, когда мои аплодисменты показались ей неуместными. Повела она меня в Большой(!) на оперу "Русалка". Места у нас были шикарные - в первом ряду балкона. Но с другой стороны - уйти нелегко. А ей очень, кажется, хотелось, когда на сцену в украшенном кафтане вышел Князь и громко запел: "Здесь меня встречала свободного свободная любовь". Мне его откровенность очень понравилась и я в этом случае тоже зааплодировал, кажется, что единственный в зале. Но тут хоть она не боялась, что меня "возьмут при выходе".
В общем, она у меня была страдалица. Но все же приобщала меня по мере сил к театральному искусству. В Сибири этого почти не было. Но и то, помнится, что приезжала с каким-то выездным спектаклем Кира Головко. А уж в Москве мы находились по театрам. Ходили и на спектакли "с намеками" вроде "Женитьбы Фигаро" в Сатире, и на раскрепощенные захаровские спектакли времен Перестройки. Да я даже водил внучку, привезенную из Женевы в Россию, и в Большой на "Корсара", и в Мариинский на "Дон Кихота", и в "Сатирикон", и в театр Маяковского, и в "Современник", благо "доставать" билеты стало уже не нужно. При их нынешней цене того ажиотажа уже нет.
Но тут о чем писать? Играть старые актеры умеют, их хорошо выучили. Иногда неплохо играют и те, кто Советской власти как актер не застал. Но играть-то им нечего. Да и публика уже не смотрит на сцену как на "школу жизни". Так, в виде развлечения. Оперные же певцы и вовсе предпочитают сцену Метрополитен или Венской Оперы. Как ни печально, но и современный русский театр тоже показывает, что импульс, данный России Алексеем Михайловичем и особенно его сыном, пожалуй, что выдохся. Страна, что печально, возвращается во времена Михаила Романова с бесспорным патриотизмом, конечно, но и более ни с чем.
|