Начинало светать. Снег казался грязным, скалы - неприступными. Отряд укладывал рюкзаки. Надо было успеть пересечь склон под зеленоватым, словно гнойник, кавказским ледопадом, прежде чем солнце примется за свою разрушительную работу. Как только потеплеет, лед, образовавшийся за ночь в трещинах скал, растает и посыплется щебенка, быстро набирая скорость в крутых кулуарах. Потом снег намокнет, потяжелеет, поползет вниз, и загрохочут лавины - "белая смерть".
Яков Романович, готовивший завтрак, резал грудинку. За дни похода нож затупился. Что он им только ни делал, даже лед счищал с железных шипов на подошвах ботинок. Яков Романович и так и сяк вертел мясо, пытаясь найти уязвимые места.
- Ведь не режет человек свинину, а мучает, - заметил Юрий; чаще его звали Юркой - молодой еще был парень.
Яков Романович протянул ему мясо:
- А ты возьми да покажи, как надо резать.
- Вас учить? Не решусь.
- А ты не языком, ты руками.
Юрий подчеркнуто лениво вытянул из ножен, висевших на поясе, нож, попробовал на ногте его остроту. Затем с видом брезгливого интеллигента двумя пальчиками взял мясо и принялся, не спеша, отделять от него аккуратные куски, попутно объясняя, почему нож нужно держать в правой руке, а мясо в левой, что такое свинья и почему она хрюкает. Иногда он внезапно прерывал свои наставления, картинно морщил лоб, покусывал тонкие губы, приговаривал: "Как бы это вам лучше объяснить? Сам-то я понимаю". Или же грозно хмуря белесые брови, спрашивал утробным басом:
- Вам понятно? Повторите.
Ребята похохатывали. Дело в том, что Якова Романовича и Юрия связывала одна страховочная альпинистская веревка. В опасных местах они доверяли друг другу жизнь, а на привалах беспрестанно ссорились по пустякам. К их перепалкам привыкли, как к постоянному бесплатному развлечению.
- Дай-ка на минутку. - Яков Романович выхватил из рук Юрия нож, постучал им по камню, потом коснулся им головы противника. - Похоже.
- Не то, что у Вас - как о подушку.
- Молокосос. - Яков Романович знал, чем можно досадить своему молодому противнику.
- Дуб растет триста лет, а так и остается дубиной.
- Кончай базар, - попытался вмешаться начальник.
- Он лысину носит только для приличия, - доверительно сообщил ему Юрка.
- Щенок.
- Да прекратите вы, черт вас возьми! - не на шутку разозлился начальник.
Яков Романович сорвался на крутом снежном склоне. Он неловко упал на спину и стремительно заскользил головой вниз, рюкзак мешал ему перевернуться. Заученным движением Юрка накинул страховочную петлю связывавшей их веревки на древко ледоруба, но оно сломалось от сильного рывка, и Юрку бросило грудью на снег. Однако рывок сделал свое дело. Якова Романовича развернуло и притормозило. Он быстро перевернулся на живот и, царапая клювом ледоруба по насту, погасил скорость. Посмотрел вверх направо: там, прижавшись щекой к склону, уже без рюкзака, с одним темляком от ледоруба на запястье медленно сползал вниз его напарник. Обломки ледоруба, опережая хозяина, подпрыгивали на неровностях снежного наста. Он видел, как руки парня лихорадочно искали какую-нибудь зацепку. Не находя ни вмерзшего камешка, ни бугорка, ни трещинки, пальцы скребли отполированный ветром и солнцем снег. Не трудно догадаться, что будет дальше: Юрка проскользит мимо него, разгонится, и когда веревка натянется... Склон крут, под снегом лед, на одном ледорубе двоим здесь не удержаться.
Рука Яковы Романовича легла на альпинистский карабин. Он ничем не может помочь Юрке. Он сделает два простых движения: отожмет пружину и выпустит из карабина петлю связывающей их веревки. Однако медлил сделать это и оцепенело следил за тем, как, змеясь, выпрямляется связывающая их нить жизни и смерти. Веревка натянулась и сдернула его с места. Тяжесть, повисшая на другом ее конце, поволокла вниз. Сами собой брызнули слезы.
"В снежный наст можно вонзить нож, что висит на поясе". Но Юрка поздновато вспомнил о нем; скорость была уже велика, на неровностях подбрасывало в воздух. Жить оставалось секунды. Его охватила злость: он погибает, а прекрасный мир равнодушно взирает на это - стоило бы плюнуть ему в рожу. Юрка глянул на Якова Романовича - тот плакал, не стыдясь, сморщив лицо и вывернув губы, его обессиленные руки вытянуло вверх, клюв ледоруба оставлял жалкую царапину на снежном насте.
С пугающим озорством Юрка крикнул:
- Не реви, старый хрыч, ты еще научишься резать свинину, - и полоснул ножом по веревке. Она оборванной струной взвилась вверх.
Юрка перевернулся на спину - лицом к горам, к небу, к миру - и хрипло прокричал еще что-то.
Товарищи, поспешившие на помощь, обнаружили, что следы скольжения двух тел сначала почти сошлись, некоторое время шли рядом, но потом на небольшой гряде снова разделились. Царапина от клюва ледоруба ушла в сторону безнадежных скальных сбросов. Другой след привел к неглубокой ледовой трещине. Ударившись грудью о ее противоположный край, Юрка сломал несколько ребер.
Рассматривая место обреза, начальник сказал ему:
- Жаль, что веревку перебило камнем, ты бы и Романыча спас - удержал своим весом, трещина как раз по тебе.