В Тбилиси прилетели около полуночи. Стояла осень 1970 года, ночи были уже очень темными. Нас ждали забронированные места на туристской базе, но Сергей Княжен настоял на том, чтобы отправиться на квартиру его товарища по Московскому институту физической культуры. Этот товарищ наверняка уже лежал в постели, не подозревая о таком ночном подарке, как два гражданина прилетевших из Москвы, из которых один - я, был совершенно ему не знаком, а с другим - Княженым они расстались десять лет тому назад.
Расспрашивая редких прохожих, мы за полночь добрались до цели, и Сергей, не колеблясь, позвонил в дверь, которая еще ни разу перед ним не открывалась. За дверью послышался невнятный шорох, и она отворилась без каких-либо вопросов с другой стороны.
- Сулхан, это - я, Сергей. Узнаешь? - проговорил мой спутник и перешагнул через порог, не дожидаясь приглашения.
- Вах, конечно, проходи, дорогой, - послышался поспешный ответ.
- Это мой друг - Борис.
- Какая радость!
Сулхан был невысокого роста и производил впечатление крепко надутого мячика, хотя не был полным. Казалось, тронь его легонько за плечо, и он подпрыгнет высоко-высоко.
Из комнаты выглянула согбенная старушка и тут же исчезла.
Хозяин проводил нас в ярко освещенную комнату, усадил в мягкие кресла с продавленным дном, сам присел на тахту, после чего пошли воспоминания и обмен новостями, которых за десять лет у Сулхана и Сергея накопилось не мало.
Через некоторое время в нашу комнату вошла старушка, которую мы мельком уже видели в прихожей, и Сулхан представил ее:
- Это моя мама.
Она улыбнулась нам и чуть-чуть поклонилась. Кисти ее рук по-старчески тряслись, она старалась прятать их в широкие и длинные рукава старенькой кофты, и от этого казалась еще милей. По-русски она, очевидно, не решалась говорить.
- Мама приглашает гостей перекусить с дороги, - проговорил за нее Сулхан и сделал жест в сторону открытой двери.
На столе в столовой было все, что нашлось, я думаю, а этот поздний час в доме. Специально, чтобы подчеркнуть уважение к гостям, он был сплошь уставлен тарелочками и блюдечками с разнообразной холодной закуской, характерной для грузинской кухни; нам бы хватило и небольшой доли того, что было на нем. Украшая его, посередине стояла бутылка чачи. Этот крепкий напиток делается из шкурок виноградных ягод и бывает, конечно, разным по вкусу. Бутылка, которая стояла на столе, наверняка хранилась для особого случая: в темно-коричневом напитке кроме весьма крепкого градуса присутствовал и запах виноградной лозы, и жар южного солнца; в соревновании с любым коньяком он наверняка бы победил.
Я плохо был знаком с грузинской кухней и потому пробовал все подряд. Вскоре из-за обилия перца во всех закусках во рту у меня запылал костер, который притушить могла только чача.
После того, как не писаный ритуал встречи был соблюден, хозяин поинтересовался целью нашего визита.
- Мы приехали выбрать место на реке Риони близь Кутаиси для соревнований по технике водного туризма, - пояснил Сергей. - Завтра пойдем в Республиканский совет, чтобы договориться о поездке.
- К вечеру мама приготовит что-нибудь вкусное, приглашайте своих друзей, - закончил нашу трапезу Сулхан.
Я вспомнил о ее трясущихся руках, и мне стало неловко за доставленное нами беспокойство этой пожилой женщине.
Председателем Республиканского совета по туризму оказался генерал в отставке; должны же генералы в отставке занимать соответствующие их званиям гражданские посты! Генерал был заранее извещен о нашем приезде и о его цели. Мельком, но с улыбкой заглянув в наши глаза, он отдал распоряжение готовиться к отъезду. В его голосе прозвучали нотки сдержанного нетерпения. "Какое негенеральское почтение к нам", - наивно подумал я.
Сергей был ответственным секретарем Центральной секции водного туризма, а я - будущим Главным судьей соревнований. Сергей согласовывал различные организационные вопросы, а я, в основном, пожимал руки различным людям из свиты Генерала, над которой, как и положено генералу, он возвышался, чуть ли, не на голову.
Больше всего выказывал нетерпение водитель микроавтобуса, в котором нам предстояло ехать. Путь от Тбилиси до Кутаиси - не близкий, и ему хотелось захватить побольше светлого времени. Невысокого роста, худощавый, он, то заглядывал под капот, то постукивал ногой по шинам, то помогал грузить в машину какие-то вещи. Привлекали внимание его волосы, они были иссиня-черными, цвета воронова крыла, не характерного для грузин.
- Вы - армянин? - при знакомстве спросил я.
- Нет, я - ассириец, - гордо и с некоторым вызовом ответил он.
Несмотря на все старания, к отъезду собрались только к вечеру. Оставалось - заехать к Сулхану за нашими вещами.
Когда мы вошли в знакомую нам комнату, то увидели, что стол уже накрыт и принаряженный хозяин с мамашей радостно улыбаются. С нами вошел и Генерал, чтобы познакомиться с гостеприимным другом Сергея, и люди его свиты, чтобы помочь нести наши вещи. При виде такого количества людей хозяева заулыбались еще радостнее и пригласили всех садиться за стол.
Первым запротестовал шофер-ассириец:
- Нам надо ехать, скоро стемнеет, как машину вести в горах в такую темень?
- У нас серьезное дело, надо ехать, - вздохнул Генерал.
Улыбка сошла с лица Сулхана:
- Что за разговор за грузинским столом? Немножко покушаете и поедите.
Сергей энергично поддержал своего друга, а это был - "представитель Москвы"!
После некоторого количества вежливых пререкательств Генерал решил, что "немножко покушать можно". Свита поддержало это решение гулом одобрения, который напрочь перекрыл протестующие вопли шофера. И тут же появилась огромная бутыль с красным виноградным вином.
За столом я оказался радом с Ассирийцем, который продолжал ворчать:
- Ему бы только кутить, без этого он не может, - имя в виду своего Генерала.
Из-за стола мы вышли в сумерках, и все - в хорошем расположении духа, кроме озабоченного шофера. Сулхан обнялся со всеми вновь обретенными друзьями, с которыми ему вряд ли когда-либо придется встретиться, и помахал нам вслед рукой.
Вскоре стало совсем темно. Неяркие фары освещали кусок дороги, которая уходило то серпантином круто вверх, то таким же серпантином устремлялась вниз. Ни отвесных скал, ни пропастей из-за непроницаемой темноты не было видно, поэтому опасения Ассирийца казались напрасными.
Общительный Сергей занимал Генерала бесконечным разговором, плавно переходя от несущественных вопросов к собственным рассказам о московских начальниках и хороших людях. Один фрагмент этого разговора меня заинтересовал.
- Мы будем проезжать через город Гори, родину Сталина?
- Да, конечно.
- Княжен - это партийная кличка моего репрессированного отца.
- А как его настоящая фамилия?
- Альберт. Он приехал из Бельгии, помогать делать революцию, поэтому его легко было обвинить в шпионаже.
У меня перед глазами всплыл образ Сергея (он сидел ко мне спиной): крупный мужчина выше среднего роста, с овалом лица, не типичным для русской нации - несколько увеличенным в ширину; при улыбке его щеки надувались, как у зайчишек на рисунках для детей, а углы глаз опускались, становились раскосыми, но не как у китайцев - к верху, а в противоположность им - к низу; улыбался он часто. Ему было лет сорок, но его голова уже лишилась волос. И понятно стало, почему высшее образование у него - физкультурное, а куда податься сыну бельгийского шпиона?
У меня был свой счет к Сталину: мой отец погиб в бездарной "войне с белофиннами" в 1939 году.
- Нельзя ли ненадолго задержаться в Гори, я хотел бы посмотреть на домик матери Сталина? - как-то неуверенно попросил Сергей.
- Сделаем, - коротко ответил Генерал, - но в это позднее время музей закрыт.
Машина остановилась, и Генерал, указав на небольшой домик, слабо освещенный подсветкой в глубине сада, сказал:
- Вот.
Мы с Сергеем вышли из машины. Сад ограждал невысокий деревянный заборчик, который мы без труда перешагнули. Никто нас не окликнул, и мы беспрепятственно подошли к домику. Мемориальная доска сообщала, что этот дом принадлежал матери Сталина, и что великий человек здесь родился и провел детство.
Двери дома были закрыты, мы обошли вокруг него, заглядывая в окна. Если бы попался сторож, настырный Сергей уговорил бы его пустить нас вовнутрь, но вокруг не было ни души.
Сергей бормотал какие-то слова насчет того, что дом - обыкновенный сельский, но в хорошем состоянии, и в его словах не было и намека на злобу или жажду мести, а мне подумалось: "Вот так простенько начиналась кровавая река".
Когда мы вернулись на дорогу, то нашей машины там не оказалось. Сергей растерянно вертел головой, - туда ли мы вышли?
Но меня не терзали сомнения: мы вышли "туда", машины - нет, утром мы должны быть в Кутаиси. Значит, надо идти пешком и постараться поймать попутную машину, и мы пошли.
Но не успели пройти и ста метров, как перед нами резко затормозила легковая машина, и шофер, высунувшись в окошко, сказал:
- Ваш приглашает секретарь горкома партии, садитесь в машину.
И мы поехали назад, в сторону Тбилиси.
Вскоре мы догнали наш микроавтобус, и все вместе остановились у придорожного заведения, которое у нас в России принято называть "стекляшками". Следуя за всеми, мы прошли через зал, в котором еще были посетители, и очутились в небольшой неприглядной комнате, в которой кроме стола и деревянной вешалки в одном из углов ничего не было. Стол занимал все пространство комнаты и раза в три был больше, чем стол у Сулхана.
Обыкновенный человек со строгим лицом сел во главе стола, и, как по мановению волшебной палочки, он был уставлен различными яствами столь плотно, что не оставалось и клочка свободного места.
Принесли белое игристое вино "Атенури", его разливали в керамические пиалы примитивной выделки. Я заглянул в нее: пористое дно было сплошь усеяно мелкими пузырьками, которые время от времени всплывали и лопались, обдавая лицо едва ощутимыми брызгами и непрерывно поддерживая чудесный запах грузинского сада на влажном рассвете.
Человек со строгим лицом поднялся и сказал:
- Мы приветствуем сегодня московских гостей, которые проявили глубокое уважение к нашему великому земляку - товарищу Сталину и, несмотря на поздний час и на то большое дело, которое они спешат выполнить, посетили всенародную святыню - домик-музей матери Иосифа Виссарионовича Сталина. Пусть это паломничество придаст им новые силы и вдохновит на успешное решение тех задач, которые поставлены перед ними. Еще раз - всех благ нашим гостям!
(Но дело было не в нас, а в том, что наш Генерал и Секретарь были давнишними друзьями, и это застолье - не случайность).
Начались бесконечные грузинские тосты, хорошо известные своей витиеватостью и продолжительностью. Однако тон, заданный первым тостом неукоснительно поддерживался: в каждом из них были добрые слова в наш адрес и величание Сталина да такие, что не поддержать их выпитым вином было не возможно.
Используя опыт предыдущего застолья, я старался закусывать тем, что меньше содержало перца. Атенури - сам по себе прекрасный напиток, но жара во рту не снимал, сколько его ни пей.
Я сидел недалеко от человека со строгим лицом напротив Сергея. Он чувствовал себя прекрасно: улыбался, чокался, что-то интересное рассказывал соседям, словно и не восхваляли здесь убийцу его отца. Годы работы в Центральном Аппарате приучили его к лояльности ко всему тому, что говорит начальство. Ему при всех условиях необходимо поддерживать "хорошие отношения" со всеми, от кого он зависел и сверху, и снизу.
Другое дело - я, "общественность", которую временно привлекают к работе для выполнения конкретных задач. Я - вне Аппарата, я - научный сотрудник из Ленинграда, хоть и приехал с Сергеем из Москвы. Моя задача - провести соревнования и снова заняться тем делом, которое меня кормит. Поэтому мне дозволено вести себя так, как подсказывает мне моя совесть, без оглядки на значительные и незначительные лица.
И что же? Я не найду в себе смелость сказать о Сталине среди его апологетов то, что я думаю о нем? А этично ли нарушать тот добрый гостеприимный тон, который витает над этим щедрым столом? Нет, я все-таки скажу. Несколько раз я порывался это сделать, но мне не давали слова. Наверно, я вел себя не сообразно грузинскому этикету, напоминая мальчишку-выскочку на школьном уроке, который все знает и без конца тянет руку вверх, пытаясь ответить на все вопросы учителя и - за всех. Наконец, устав от моих многочисленных запросов, "мальчишке" дали высказаться:
- Сталин, несомненно, великий человек, но, перешагнув через ограду сада, окружающий домик его матери, мы тем самым перешагнули через трупы своих отцов, в смерти которых он повинен.
Лицо, сидевшего во главе стола, стало еще строже. Сергей замер на полуслове со своей заячьей улыбкой на лице, с выражением робкого протеста в приподнятых бровях: не надо "этого", все было так славно. Генерал виновато заерзал на стуле: оказывается, он привел "чужого".
- У Сергея - отец репрессирован, у меня убит на войне, которые вели в тридцать девятом году его бездарные маршалы, - продолжал я. - Их миллионы - людей, которые предъявляют Сталину такой же счет. Стоит ли грузинам так уж беспокоиться о его славе? На моей памяти много его высказываний о величии великороссов, но я не припомню, чтобы он что-то теплое сказал о своей родине. Поэтому оставим в стороне политику и героев и выпьем за грузинское гостеприимство - самое гостеприимное из всех гостеприимств в мире! За тех прекрасных людей, которые сидят за этим столом, и за того человека, который его возглавляет!
Все встали и дружно выпили.
Генерал сказал:
- Надо ехать.
Не садясь, люди потянулись за своими кепками и стали выбираться из-за стола. Вокруг меня образовалась пустота, в которой неожиданно проявился Ассириец:
- Ты все правильно говорил, но не надо было этого делать. И запомни на будущее: тост за хозяев или за тамаду является официальным закрытием застолья. И, вообще, сиди спокойно, когда тебя прославляют, чокайся со всеми, пей последним и до дна.
Было уже заполночь, когда мы снова сели в свой микроавтобус.
В городе Кутаиси мы с Сергеем проснулись в номере люкс из двух комнат. Главным украшением нашей комнаты были кровати: огромные с большим числом мягких тюфяков и пуховых подушек. Во второй комнате, в которой вообще не было никакой мебели, на раскладушках разместилась генеральская свита, сам Генерал куда-то исчез.
Город Кутаиси расположен на реке Риони, но соревнования предполагалось проводить выше по реке, километров на шестьдесят там, где она еще не смирила свой горный нрав, вблизи поселка Твиши. Участок для трассы должен быть достаточно сложным для спортсменов, но в тоже время удобным для ведения спасательных работ на тот случай, если какая-либо байдарка опрокинется. Я только за тем и приехал, чтобы принять ответственное решение. Мне нужна была машина, ее предоставить мне мог только Генерал, а тот исчез. На его розыски я послал Сергея, но и тот пропал. Я пошел бродить по городу, наивно полагая встретить кого-нибудь из нужных мне людей. Не кстати задождило. Когда я, не солоно хлебавши, вернулся в гостиницу. Мне передали, что машина сломалась, и как только ее починят, мы поедем.
В середине дня объявился подозрительно веселый Сергей и сказал, что пока чинят машину, надо пообедать. Время действительно было обеденное, и я пошел за ним. А пришли мы к столу, который в два раза был больше, чем в городе Гори и, как водится в здешних местах, сплошь был уставлен закусками. Я понял, что ради чего мы сюда приехали, - не главное дело и что я - единственный человек за столом, не по делу озабоченный. Меня угнетало еще и то, что все, чтобы я ни попробовал, было страшно наперчено, даже сыр, даже вареные яйца! Виноградные вина набили оскомину, я попросил родной плебейской водки. Вняв советам Ассирийца, я на этот раз вел себя тихо, всецело подчиняясь грузинскому этикету. Шофер, как я заметил, "чинил машину" на противоположном конце стола.
Тост следовал за тостом, вечерело, все меньше оставалось светлого времени, чтобы оценить трассу. Наконец, когда мне показалось, что выпито и съедено достаточно много, я осмелился подойти к Генералу, чтобы напомнить о себе и о цели моего пребывания здесь.
Генерал поморщился, фыркнул, как будто на нос ему села настырная муха, и, поднимаясь, бросил:
- Едем.
Вблизи поселка Твиши в пейзаже преобладала светло-коричневая краска: этот цвет поддерживали скальные обрывы, пожухлая трава - знак приближающейся осени, размякшая после дождя земля, засасывающая башмаки, вздувшаяся, а потому помутневшая река.
Наша машина остановилась около сельской харчевни, приютившаяся над обрывом к реке. Под шелковицей на корточках сидели мужчины. Когда мы вышли из машины, они поднялись. К одному из них Генерал обратился на родном языке, ткнув в меня пальцем. Это был матерый сорокалетний мужик. Презрительно оттопырив нижнюю губу, на ходу расстегивая рубаху, не спеша, он стал удаляться от нас в сторону моста, расположенного выше по течению.
Генерал пояснил:
- Я сказал ему, что Главный судья будущих соревнований хочет знать: может человек самостоятельно доплыть до берега.
- А что он сделает? - полюбопытствовал Сергей.
- Прыгнет с моста.
- Он же разобьется! До воды около десяти метров.
- При ударе о воду он может потерять сознание, - поддержал я беспокойство Сергея.
- Его же унесет за несколько километров, пока он доплывет до берега, - в тоне Сергея прозвучал немой вопрос: "А доплывет ли?".
Генерал не счел нужным ответить.
Хозяин забегаловки вынес трехногий столик, за ним следовал мальчик в белой, грязненькой курточке с подносом в руках, на котором стояли три открытые бутылки светлого виноградного вина, которое производилось в этом поселке - "Твиши". На подносе стояли также три подозрительно мутных стакана и лежали фрукты.
Генерал и Сергей налили себе, я отрицательно покачал головой.
На некоторое время мужчина исчез из виду, потом появился на мосту в одних сатиновых трусах темно-синего цвета, которые у нас принято называть семейными. Он дошел почти до середины моста и, не задерживаясь, прыгнул, сгруппировавшись в комок, - "бомбочкой". Громкий глухой звук и высокий фонтан воды обозначили его соприкосновение с рекой. Вскоре он и сам показался на ее поверхности, энергично, "саженками" подгребая к берегу. Ныряльщик расчетливо выбрал место схода с моста: струя несла его в заводь к нашему берегу.
- Поехали, - сказал Генерал.
Положив на столик деньги и кивнув хозяину в сторону реки, добавил:
- Угости его, - и первым решительно направился к машине.
Улучив момент, Ассириец шепнул мне, посмеиваясь:
- Знаешь, что он сказал прыгуну? - "Покажи этому русскому засранцу, что может грузин, - прыгни с моста. Они тут собираются соревнования проводить, так он трясется от страха при мысли, что кто-нибудь окажется в реке".