Половинкин Анатолий Евгеньевич : другие произведения.

Радужное небо

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    История о взаимоотношении родителей и детей. Мария Ромашкина, пересмотревшая всю свою жизнь, начинает искать путь к Богу. Но это приводит к конфликту с ее матерью, убежденным богоборцем. Книга о том, как тяжело найти верующему человеку понимание среди окружающих, и о том, что порой поддержка приходит совсем не от того, от кого ты ожидаешь. Роман вышел в издательстве "Altaspera Publishing" Его можно заказать по ISBN 9781300710974
[]
  АНАТОЛИЙ ПОЛОВИНКИН
  РАДУЖНОЕ
  НЕБО
  РОМАН
  ГЛАВА I
  РОССИЯ
   Ох, Россия, Россия! Страна, породившая стольких великих людей. Страна, которая была предназначена для спасения народов, для сохранения мира на земле, несущая мира веру во Христа, породившая стольких подвижников, а, по сути, просто замечательных людей, можно сказать, единственная страна в мире, лишенная агрессии к другим странам. Что с тобой стало, о Россия? Еще триста лет тому назад, никто и помыслить бы не мог, какое глубокое падение произойдет с тобой. Страна, которая со времён Иоанна Грозного, стремилась к единению, теперь распадается со стремительностью, не способной уложиться в голове здравомыслящего человека. Как могут республики, которые на протяжении тысячи лет были, практически, единым целым с Россией, сегодня становиться ее злейшими врагами? Украина и Белоруссия, всегда считавшиеся братьями русского народа, теперь с ненавистью изгоняют русскоязычное население из своих республик, которые теперь называются государствами. Почему это происходит? Почему так?!
   Россия растаскивается на куски людьми, называющимися олигархами, а, по сути, вчерашними чиновниками и партийными работниками. Русское население вырождается, а взамен него Россию заселяют китайцы и прочие азиатские народности. Неужели же Великая Русь, Святая Русь, скоро превратится в жалкий придаток, где русские люди будут испуганно жаться, как перепуганные зверьки, а тем, что сейчас называется Россией, будет править Запад? Неужели же это произойдет?! Неужели же всего этого нельзя избежать, нельзя остановить это?
   О, Русский народ! Ты, когда-то считавшийся таким Великим, сумевший противостоять монголо-татарскому игу, и не просто выжить в таких страшных условиях, а еще и сохранить Православную веру, принесенную на Русь нашими предками, теперь так предательски втаптывающий ее в грязь. Кто мог подумать, что ты способен на такое. Русский народ, перенесший столько мучений, столько зла, на долю которого выпало столько бед и несчастий, сколько не выпадало ни на один народ в мире, почему же ты сам повернулся против своей Родины? Почему отрекся от Бога, от веры своих предков? Допустим, ты утратил веру в своей душе, но зачем уничтожать тех, кто остался верен? Зачем убивать священников и разрушать храмы, воздвигаемые на протяжении тысячи лет? Зачем же ты предал Божьего помазанника, и обрек его на смерть? Неужели, люди, вы не понимаете, что, идя против Бога, вы идете против самих себя? Вы предали самих себя! Не может быть государства без головы, а царь и был такой головой. Некому стало хранить Россию, стала она беззащитной. Потому то и стали растаскивать ее всю на части, что не стало у земли Русской защитника. У России возможен только один правитель-государь, православный царь. Не стало царя, и обрушились на Россию злобные силы со всех сторон. Ведь только царь и был той единственной преградой, мешавший им, на протяжении веков, разрушить Россию.
   Но никакие внешние силы не способны победить государство, хранимое Богом, если только собственный народ не предаст его. Что и случилось с нашей многострадальной Русью. Наслушался русский народ учений западных, и подхватил их. Захотелось ему свободы. Но какой свободы? Свободы на что? Свободы от чего? Уж не свободы от греха, и от дьявольских прельщений. Нет! А захотелось русскому народу свободы от царя, свободы то Бога и от совести, свободы от чувства долга и от ответственности, свободы от Христа и свободы на грех. Вот чего захотелось русскому народу, наслушавшегося развращающих и подрывных речей революционеров, ненавидящих свою Родину всеми своими силами. Революционеров, непонимающих, что сами то они являются всего лишь пешками, играющими на руку Западу, которому вовсе не нужна сильная и могучая Россия, а нужна беззащитная территория, наполненная несметными богатствами и запуганным народом, который будет годиться лишь для рабского труда. Прекрасно понимал Запад, что лишь царь мешает ему осуществить задуманное, и пока царь в почете у русского народа, не сможет он ничего сделать с Россией.
   Но народ отвернулся от своего царя и, более того, предали и самого его, и всю его семью на смерть от рук ненавистников России. Вот тогда то и пришла к власти красная чума, которая, на протяжении семидесяти с лишним лет, уничтожала все лучшее, что существовало в России. Уничтожала ее культуру и историю, пытаясь заново переписать все ее страницы. Ведь все помнят лозунг большевиков-революционеров о том, что необходимо начать писать всю ее историю с чистого листа, начать новую эру, начисто забыв все свое прошлое. Даже предполагалось начать вести новое летоисчисление, которое будет вестись с тысяча девятьсот семнадцатого года, с того самого переворота, который буквально уничтожил Россию. Никто не задумывался о том, что если обрубить корни у дерева, то оно погибнет, то же самое произойдет и с человеческой нацией, обрубившей свои исторические корни. Если уничтожить культуру и духовность, забыть свою историю, то нация превратится в животных и скотов, которые совершенно не будут знать, для чего они живут на свете, и к чему стремятся. Единственной их заботой будет забота о насыщении брюха, и удовлетворение похотей плоти. А такому народу можно будет навязать что угодно, и в какой угодно форме. Все это мы наблюдаем сейчас в полной мере. Десятилетия разрушений не прошли даром для нашей страны. Люди, не имеющие своей собственной культуры, легко перенимают чужую. Дети, живущие в наше время, не знают ни одной русской народной сказки. Их героями являются ни колобок, ни чебурашка, а покемены, Касперы, и прочие добрые ведьмы и вампиры. Даже Буратино переделался в Пиноккио, а русский Дед Мороз в западного Санта Клауса. Идет американизация общества.
   Да и не могло быть иначе. Семьдесят лет уничтожалось все русское, уничтожалась в людях вера и русская культура. А свято место пусто не бывает. Образовавшаяся в людях духовная пустота начинает постепенно заполняться. Но заполняться чем? Уничтожена своя культура, взамен нее приходит западная. Практически никто из живущих в нашей стране людей не знает своей собственной истории, истории своего государства. То, что преподается нашим детям в школах, начиная с семнадцатого года, является не историей, а ее извращением, не культурой, а полным отсутствием культуры.
   А больше всего горше то, что расплачиваются за все это самые невинные существа - дети. Ведь не их вина, что они родились не в то время, и не могут отличить добра от зла. А на них-то и льется больше всего грязи. Они-то и ненавидимы больше всех, потому как являются самыми беззащитными созданиями, и самыми крайними. И что больше всего ужасает, это то, что ненавидимы они старшим поколением, которое выбросило их на улицы, буквально лишив Родины, и всеми силами втаптывающее их в грязь.
   Нет, не думал Петр I, когда прорубал окно в Европу, к каким последствиям это приведет. Да и не мог он этого предвидеть. Отправляя молодежь за границу, он вовсе не предполагал, что вместе с научными знаниями, они приобретут еще и ненависть к России. А ведь сейчас стало очевидным, что по-другому и быть не могло. Запад всегда был врагом России, и никаких добрых чувств к ней не испытывал. Не имея возможности разрушить Россию силой, он смог разрушить ее хитростью, разрушить изнутри, при помощи самого русского народа, который с годами, сам того не осознавая, становился разрушителем России. Революционная идея пришла именно с Запада, Марксизм был внедрен с Запада. Внутреннее моральное разложение русского народа происходило под влиянием Европы. Результатом этого стала революция тысяча девятьсот семнадцатого года и гибель Российской империи.
   В наши дни коммунистический строй рухнул, но он успел привести в действия необратимые последствия, результатом чего стало полное обезбоживание русского народа. А когда в душе человека не остается места Богу, то человек теряет человеческий облик, и начинает жить лишь своими личными страстями, и для ублажения своей плоти.
   Но как же тяжело современному человеку придти к Богу! Выросшему в безверии, воспитанному в атеистической школе. Человек, начинающий задумываться о смысле жизни, становится изгоем, отверженным. Ему не с кем поговорить на эту тему, не на кого опереться, его никто не понимает. Он один, совсем один. В кругах, в которых человек вынужден постоянно общаться, нет места Богу. Там речь идет о чем угодно, только не о нем. Так как же найти человеку путь к создателю? Мы живем в атеистическом мире, в мире, где никто никому не нужен, каждый живет лишь своими проблемами. И когда человек, выросший в таком обществе, начинает тянуться к Богу, искать к нему пути, это является чем-то из ряда вон выходящим, это и есть настоящее чудо. А настоящим подвигом такого человека, будет, если он не собьется с намеченного пути, если он сумеет удержать в себе это стремление, наперекор соблазнам всего окружающего мира.
  ГЛАВА II
  МАРИЯ РОМАШКИНА
   Теплый июльский ветер ворвался в комнату сквозь раскрытое окно, и запутался в занавесках. Снаружи уже начинало смеркаться, и наступала та прекрасная пора, когда дневная жара спадала, и воздух приносил долгожданную свежесть.
   Женщина, сидевшая на диване и читавшая книгу, подняла от нее глаза. Наступавшие сумерки окрасили страницы в алый цвет, и начинали затруднять чтение.
   Женщину звали Мария Ромашкина. Ей был сорок один год, но выглядела она лет на пять моложе. Красота, которая была столь прекрасной во времена ее молодости, еще и сейчас сохранялась на ее лице. Она почти не поддалась безжалостному течению времени, и лишь вокруг глаз у нее появились неглубокие морщины, которых не было еще несколько лет назад.
   Но, несмотря на свою красоту, она перешагнула сорокалетний рубеж незамужней. И дело было не в том, чтобы ей никто не предлагал руки и сердца. Нет, просто ни один из претендентов не смог вызвать у Марии чувства любви. Да она и не верила в то, что кто-либо из них, любил ее. Впрочем, она не верила и в саму любовь.
   Наблюдая людей со стороны, она видела у молодых лишь романтическую связь, а у людей старшего возраста, проживших вместе не один десяток лет, полное равнодушие друг к другу. И равнодушие было лишь положительной стороной. Очень часто Мария становилась свидетельницей семейных ссор. Она не придерживалась ни одной из сторон, ссорящихся супругов. И мужья и жены вызывали у нее одинаковое чувство неприязни. Видя их пьяные лица, слушая матерщину, которой супруги осыпали друг друга, Мария не могла поверить, что эти люди когда-нибудь любили друг друга.
   Можно было выйти замуж и без любви, так, как поступает большинство людей, но интересы молодых мужчин, с которыми она встречалась, настолько сильно расходились с ее собственными интересами, что Мария не представляла себе совместной жизни, ни с кем из них.
   Когда ей перевалило за тридцать, она стала задумываться о своем будущем. Мария поняла, что ей, скорее всего, придется остаться вообще без мужа. Она не знала, жалеть ей об этом, или радоваться. Вот тогда-то Мария впервые, по-настоящему задумалась о том, для чего живет человек.
   Выросшая в семье убежденных коммунистов, она ничего не знала, да и не могла знать, о традициях предков, живших до революции. Все это, благодаря стараниям ее родителей, было окутано для нее мраком. Ей с малых лет вдалбливалась в голову коммунистическая идеология, которую можно было бы свести к следующей фразе: "Бога нет, а человек рожден для того, чтобы умереть". Марию пугала такая философия. Она заставляла ее все видеть в черно-белом свете. Для чего вообще тогда жить, для чего заводить семьи, детей? Ведь дети будут обречены на нескончаемое количество болезней, несчастий, разочарований. И все это лишь ради того, чтобы когда-нибудь умереть, избавившись, таким образом, от страданий? Это страшно, страшно! Мария не хотела в это верить, ее душа протестовала против такой философии, но она не могла найти ей альтернативы.
   В восьмидесятые годы уже всем стало ясно, чем является на самом деле коммунизм, и к чему он, в конечном итоге, приведет. Все поняли, что социалистический строй себя изжил. Строительство коммунизма началось с расстрелов, а закончилось введением талонов на все виды товаров. Таковой оказалась действительность. Никакое светлое будущее не наступило, да и не могло наступить.
   Родители Марии были убежденные сталинисты, и считали Хрущева и Брежнева предателями системы. Они признавали только жесткою диктатуру, и были уверены, что однажды они сами, когда-нибудь, будут обладать такой неограниченной властью над страной. Людей, родители Марии, откровенно презирали, считая народ безмозглой толпой, которая должна управляться жесткой и безжалостной рукой. Занимая довольно ответственный пост в коммунистической партии, отец Марии считал, что диктатура должна была непременно возродиться, справедливо полагая, что без тирании власть коммунистов рухнет. И когда это произошло, отец понял, что его надежды на обладание неограниченной властью, или на то, чтобы быть хотя бы ближайшим приближенным к этой власти, рассеялись как дым. Отец не смог перенести такого потрясения, и покончил с собой.
   Мария осталась с матерью одна. Смерть отца обрушилась на нее внезапно, и ввергла Марию в депрессию. Она потеряла интерес к жизни, можно сказать, волю к жизни, попеременно впадая то в полнейшую апатию, то в депрессию. Эти эмоциональные состояния вызывали у нее то желание покончить жизнь самоубийством, как это сделал ее отец, то панический страх перед смертью. И ее постоянно мучил вопрос о том, что же будет после смерти. И отец, когда он был еще жив, и мать, постоянно твердили, что после смерти ничего нет, наступает вечный сон, лишенный сновидений. Но так ли это было на самом деле?
   Однажды Мария проходила, в таком подавленном состоянии, мимо одного из немногих сохранившихся храмов. Она не знала, что произошло с ней, но, какая-то непонятная сила, словно потянула ее в храм. Ноги сами повернули в его сторону, и она вошла в церковь. Время было уже послеполуденное, и в храме никого не было.
   Мария остановилась в дверях и изумленно озиралась по сторонам. Ей никогда ранее не приходилось бывать в храме. Она воспитывалась в богоборческой семье, где в адрес Бога она слышала лишь проклятия и кощунства. Мария и сама часто повторяла эти речи, хотя и понимала, что представляет собой православная религия, да и Христос вообще. Она знала лишь, что это что-то очень плохое и страшное. В их доме никогда не было ни икон, ни Библии, поэтому познания Марии, в христианской области, равнялись нулю. И, хотя она часто задумывалась о смысле жизни, она никогда не думала о Боге. Бог для нее был чем-то абстрактным, пережитком прошлого, с которым так и не удалось покончить до конца.
   Но так было раньше. Теперь же, после смерти отца, Мария не знала, к какому выводу ей придти.
   Никогда раньше ей не приходилось сталкиваться со смертью лицом к лицу. Когда умирает кто-либо чужой, человек лишь равнодушно пожимает плечами, как бы говоря: "Ну что поделаешь, все люди смертные". Но, когда умирает кто-нибудь из близких, смерть воспринимается совсем по-другому. Ты видишь перед собой очень близкого человека, который еще вчера был жив и здоров, а сегодня лежит неподвижно мертвой массой. И ты понимаешь, что он уже никогда не скажет тебе ни одного теплого слова, не обнимет, не приласкает. Вот тогда-то и становится, по-настоящему, страшно. Страшно за себя, и за умершего. Что ждет его впереди? Неужели же он просто умер, и его не стало? Тело сгниет, его закопают в землю, и никто, кроме самых близких ему людей, не будет и вспоминать о нем.
   Вот тогда-то и начинается в душе протест. Вот тогда-то и бунтует человек, чей близкий умер. Не хочет человек поверить, что этим все и заканчивается, что умерший родился и жил только ради того, чтобы таким вот образом прекратить свое существование.
   Тогда становится страшно и за себя. Пугает одиночество и пустота этой жизни, пугает собственное будущее. Будучи ребенком, не задумываешься о будущем, но когда приближается одиночество, когда видишь потерю близких, тогда и начинают долбить мысли о будущем. Хорошо, тридцать, ну еще сорок лет впереди, а что будет дальше? Неужели и она будет вот так лежать мертвой массой на своей постели, и испускать зловоние? Что же происходит с человеком, когда он умирает? Почему отказывает собственное тело? А что происходит с сознанием? Неужели же оно просто отключается. Зачем же создала тогда природа человека, зачем наделила его разумом, если он не может контролировать свое тело, если он умирает, точно также как и остальные животные?
   Так как Мария была атеисткой, то перед ней лежало лишь два пути; либо стать равнодушной и безразличной ко всем и ко всему, такой, какими были почти все люди, либо впасть в депрессию, в которую можно погружаться до бесконечности. Будучи очень чувствительной и ранимой натурой, Мария пошла по второму пути. И из этого состояния она уже не могла самостоятельно выбраться, а моральной поддержки она не имела.
   Росла Мария очень замкнутым ребенком. Родители старались внушить ей высокомерие и презрение ко всем остальным людям и детям, но это им не удалось. Мария не сумела развить в себе эти чувства, но в ней появилось чувство отчуждения ко всему. Видя огромную разницу между тем, что пропагандировалось советской властью с экранов телевизоров, и тем, что она слышала от родителей, Мария теряла веру в справедливость, и вообще в человечество. Слишком велико было расхождение между реальностью и лицемерной ложью тех, кто стоял у власти.
   Соседские дети тоже не любили Марию, так же, как не любили ее родителей. Слишком большой была пропасть между народом и высокопоставленными лидерами партии, слишком низким был уровень жизни первых, и слишком высоким вторых. И люди с каждым годом понимали все больше и больше, что идея о светлом будущем для всех является всего лишь фикцией.
  ГЛАВА III
  ПЕРЕВОРОТ В ДУШЕ
   Храм, в который попала Мария, первый раз в жизни, не блистал великолепием. В нем не было роскоши, да и размером он был небольшой.
   Мария огляделась по сторонам. Первое, что ей бросилось в глаза, это было обилие икон. Она никогда раньше не видела икон, и не имела ни малейшего понятия о том, кто изображен на них.
   Тут Мария словно бы пришла в себя, и никак не могла понять, что она делает в этом месте, к которому ей, с раннего детства, внушались презрение и ненависть.
   "В храмы ходят только душевнобольные люди", - так внушали Марии отец с Матерью.
   "Неужели же я тоже сошла с ума?" - испуганно задала Мария себе вопрос.
   Повернувшись обратно к двери, она попыталась ее открыть, но рука словно соскальзывала с дверной ручки. Мария снова отошла от двери.
   В храме никого из прихожан не было, лишь в стороне от алтаря стояли две женщины, ухаживающие за подсвечниками, которые искоса и недоброжелательно посматривали на Марию.
   Мария очень медленно сделала несколько неуверенных шагов вперед, в нерешительности рассматривая иконы. На некоторых был изображен Иисус Христос, его Мария узнала. На остальных же были совершенно незнакомые ей лица.
   Окружающая обстановка действовала на Марию двояко. С одной стороны, атмосфера на нее как бы давила, вызывая желание покинуть храм. Но, с другой стороны, что-то манило ее к иконам, какое-то внутреннее чувство словно приказывало ей подойти. И это второе желание становилось все сильнее, постепенно преодолевая желание уйти.
   Мария подошла к иконам и, внимательно разглядывая их, двинулась вдоль изображений. Остановившись возле подсвечника, на котором горели три свечи, и теплилась лампадка, Мария отрешенно посмотрела на пламя, которое отбрасывало на иконы призрачные тени. Сама не зная почему, она почувствовала в душе какое-то умиротворение. Оно было не очень сильным, но, все же, приносило облегчение.
   Мария не знала ни одной молитвы, не умела даже перекреститься, да ей это и не приходило в голову. Она лишь молча стояла у распятого Христа, и чувствовала, как у нее по лицу текут слезы. Ей было и хорошо, и, одновременно, страшно. Она не понимала, что с ней происходит. Правильно ли она поступает, оставаясь в храме, или же ей надо бежать отсюда без оглядки?
   Ее родители всю жизнь боролись с Богом, отрицая само его существование. Если они были правы, и Бога действительно нет, то ничего страшного не произойдет, если она постоит здесь подольше. Ведь это всего лишь иллюзия, изображение того, кого на самом деле нет, и никогда не было.
   Тогда откуда это чувство умиротворения? Обман, внушенный церковной атмосферой? Но даже, если это и так, зачем же было лишать людей умиротворения, разрушая храмы и уничтожая священнослужителей? Для того чтобы заменить один обман другим? Заменить дореволюционного Бога революционным? Но ведь ложь от этого не станет правдой.
   С другой стороны, если Бога никогда не существовало, с кем же тогда боролись революционеры? С кем боролся ее отец? Ведь не были же они настолько глупы, чтобы бороться с пустым местом, с тем, чего не существует. А ведь боролись с яростью, с упорством, с фанатизмом, таким, какого не имеют большинство людей. Если не веришь в Бога сам, зачем же заставлять не верить в него других? Зачем лезть людям в душу?
   Тогда получается, что Бог, в самом деле, существует. Просто революционеры, по какой-то причине, не хотели ему служить, и уничтожали всех тех, кто хотел.
   Но ведь Бог всемогущ! Как же можно с ним бороться? Если он вездесущий и неуничтожимый, тогда что же может ему сделать богоборец? Он лишь сможет уничтожить самого себя для Бога, умертвить свою душу на веки вечные.
   А есть ли у человека душа? Родители Марии учили ее, что души нет. Тогда что же происходит с нею сейчас? Как можно объяснить то, что с нею творится? И почему ее отец покончил жизнь самоубийством? Он не перенес того, что рухнул коммунистический режим, или не перенес того, что так и не смог стать лидером? Чего, в действительности, хотел ее отец добиться в жизни? Ведь ни о каком светлом будущем для народа и не велась речь в семье Марии. Простой народ долгое время верил в лозунг: "В один прекрасный день наступит светлое будущее, и все люди проснуться счастливыми". Но ведь если вдуматься, то эти слова полный абсурд. Для того чтобы человек стал счастливым, необходимо, чтобы у него наступило умиротворение в душе. А как такое возможно? Чтобы наступило такое умиротворение, необходимо быть уверенным в том, что все окружающие готовы пойти ради тебя на все, на любые жертвы. Да и этого будет недостаточно. Необходимо самому отдавать всего себя обществу, но при этом, зная, что и все общество готово отдать всего себя тебе. Но ведь никто в обществе не собирался и не собирается отдавать себя другим, а наоборот, каждый ждет жертвы от других, и завидует и ненавидит тех, кому живется лучше их самих. А разве при таком отношении друг к другу может наступить всеобщее счастье? Этого не мог не знать его отец. Тогда к чему он стремился? Он хотел, чтобы Россией правила железная рука, и этой рукой был он сам. Но почему от так ненавидел Бога, если его нет, и никогда не было? Как можно ненавидеть пустое место? А ведь вся история социализма, есть постоянная борьба с Богом. Но как можно с ним бороться, если его нет? Выходит, что все революционеры и коммунисты были душевнобольными людьми? Но этого просто не может быть.
   Напрашивается один единственный возможный вывод, что Бог действительно есть, но, по каким-то причинам, он стал ненавистен людям, совершившим революцию.
   Но, если Бог действительно есть, то он должен быть всемогущим, иначе это не Бог. Как же можно с ним бороться? Если существует Бог, значит и человек наделен бессмертной душой. Тогда на что может надеяться богоборец, если он знает, что все равно попадет на суд Божий? Он лишь обречет себя на вечные муки, не имея совершенно никакой возможности нанести вред Богу.
   Марии стало страшно. Ей стало страшно за отца, за себя, за мать. Она не знала, как ей теперь быть, как себя вести, как поступать в дальнейшим. Голова ее была полна противоречий. Не в силах больше вынести эту борьбу, Мария покинула храм. Но, идя по улице, она чувствовала, что стала другой. Ее депрессивное состояние стало значительно легче, и она поняла, что в ее сознании произошел переворот.
   С тех пор она стала, время от времени, заходить в храм. Делала она это в тайне от матери, так как, вполне основательно, опасалась крупных скандалов.
   В то время храм посещали довольно мало людей. Запрет на свободу вероисповедания только-только отменили и, после семидесяти лет атеизма, верующих людей, практически, не осталось.
   Мария стала приходить на литургию, но выстоять ее до конца, никак не могла. Какая-то сила упорно гнала ее из храма. Оказываясь снаружи, Мария чувствовала, как эта сила отступала от нее.
   Что это была за сила, Мария не знала, но чувствовала, что эта сила боится храма, как огня, следовательно, была враждебна Богу. Это еще больше убедило Марию в том, что Бог действительно существует. Иначе бы у нее не возникало такого сильного желания покинуть храм.
   Мария, по-прежнему, не знала ни одной молитвы, ни одной иконы, а лишь коряво могла перекреститься. Вскоре священник, служащий в этом храме, обратил на Марию внимание. Видя ее постоянную нерешительность и растерянность, он подошел к ней и дружелюбно заговорил. Мария, невольно, почувствовала желание пойти на откровенность, и раскрыла душу священнику. Узнав, что Мария не крещенная, и ничего не знает о православной вере, он дал ей книгу "Новый Завет" в небольшом формате.
   Мария принесла книгу домой. "Новый Завет" оказался для нее откровением. Многого не понимая из прочитанного, она пришла к выводу, что всю свою жизнь она потратила впустую. Родительская ненависть к Богу, отложила отпечаток и на Марию. Она прекрасно осознавала, что никогда не сможет жить по этой книге. Слишком уж у нее огрубела душа, и убиты многие чувства. Она не была способна ни на любовь, ни на дружескую привязанность, а имела в себе лишь равнодушие ко всем окружающим.
   С ужасом осознавая, что ее душа мертва, она не знала, как ей быть. Она не хотела погибать, но и не знала, как оживить свою омертвевшую душу.
  ГЛАВА IV
  МАТЬ И ДОЧЬ
   Посещение храма, чтение "Нового Завета", не могли долго оставаться незамеченными. Однажды обо всем этом узнала мать Марии. Подобная весть привела ее в бешенство, и между матерью и дочерью мгновенно возникла пропасть, через которую уже нельзя было перейти. Произошел крупный скандал, и с тех пор мать возненавидела Марию, считая дочь своим злейшим врагом. С тех пор жизнь для Марии стала сущим адом. Не имея моральной поддержки, не имея ни одного знакомого человека, который бы мог ее поддержать, Мария переживала очень тяжелое душевное состояние, часто впадая в депрессию.
   Окрестившись в тридцатипятилетнем возрасте, Мария стала, время от времени, причащаться, надеясь, что принятие святых даров принесет хоть какое-то облегчение ее душевным мукам. Но облегчения не было, она по-прежнему была отверженной, и могла рассчитывать лишь на свои силы, которых было очень мало.
  
   Оторвавшись от книги, Мария посмотрела на заходящее солнце. Был вечер субботы, а это означало, что завтра будет выходной день. Воскресенье для большинства людей означало получение радостей от жизни, только самое понятие "радость" для каждого человека означало что-то свое, особое. Воскресный день хорош для тех, кто свободен от повседневных забот, и не забивает свою голову заботами о завтрашнем дне. Для Марии же завтрашний день был одним из бесконечных дней, которые не сулят никакой радости, а приносят лишь заботы и новые невзгоды.
   Мария смотрела на вечернее небо, с тоскою вспоминая те времена, когда она могла с наслаждением любоваться ночными звездами, твердо уверенная в том, что завтрашний день принесет ей радость и счастье. Теперь же Мария окончательно разочаровалась в земной жизни, а то, что она стала верить в жизнь после смерти, лишь пугало ее, не принося никакой надежды.
   В комнату вошла мать Марии Октябрина Павловна. Увидев свою дочь сидящую на диване, и задумчиво глядевшую в окно, она ворчливо произнесла:
   - Что, опять в небесах летаешь? Пора бы уж и на землю вернуться.
   Мария ничего не ответила, и даже не среагировала на слова матери. Увидев такую реакцию, Октябрина Павловна плотнее сжала губы, которые превратились в тонкую ниточку.
   Матери Марии было шестьдесят пять лет. Несмотря на преклонный возраст ее волосы, уложенные на затылке в клубок, были лишь слегка тронуты сединой. Маленькие злые глаза всегда смотрели с прищуром. Было видно, что эта женщина не отличается кротким и добрым нравом.
   Глядя, как дочь продолжает отрешенно смотреть в окно, Октябрина Павловна испустила тяжелый вздох, и сокрушенно покачала головой.
   - Опять, небось, завтра в церковь собираешься?
   - Собираюсь, - все также отрешенно произнесла Мария.
   При этих словах глаза Октябрины Павловны наполнились злобой.
   - Ох, ну когда же ты за ум возьмешься? Все люди живут как люди, получают от жизни удовольствие, а ты? Ну, на что ты тратишь свою жизнь, скажи мне? Живи же ты как человек, найди себе жениха, выйди замуж!
   Мария повернула голову к матери, ее глаза оживились.
   - Выйти замуж? О чем ты говоришь, мама? Мне сорок один год, да кто же меня в жены то возьмет?
   - Ах, какая старуха нашлась! - Всплеснула руками Октябрина Павловна. - Люди и в пятьдесят лет замуж выходят, а не то, что в сорок.
   - Может, и выходят, да только, может быть, я не приспособлена вовсе для семейной жизни. Не верю я в семейное счастье!
   - Так уж и не приспособлена. Да к этому никто, до поры до времени, не приспособлен, а вот когда влюбятся, начнут встречаться, вот тогда, и заговорят по-другому.
   - Влюбятся? - усмехнулась Мария. - А есть ли она вообще, эта самая любовь? И где же она?
   - Искать вокруг себя надо, вот и все.
   - А что такое вообще любовь? Что она из себя представляет? Что это за чувство такое?
   - Любовь, это когда один человек становится для тебя дороже, чем все остальные.
   - Да не верю я ни в какую любовь! Не верю, понимаешь ты это? Мне не двадцать лет, я зрелая женщина, и уже давно поняла, что никакой любви нет, и быть не может!
   - Нет, есть, - упрямо произнесла Октябрина Павловна. - Просто ты ее плохо искала.
   - Ну и зачем это нужно? Для чего мне нужно, чтобы кто-то мне стал дороже всех других? Ну, хорошо, предположим, я влюблюсь в кого-то, что дальше? Что я буду делать с этой любовью? Полезу на стенку, оттого, что меня будет жечь этот безумный огонь внутри. Буду резать себе вены, пытаться покончить самоубийством, не находя себе места?
   - Почему же это так? Ведь и тебя в ответ могут полюбить.
   - Да не возможно это! Взаимной любви не существует! Все это лишь выдумки поэтов. А в реальной жизни не могут двое любить друг друга, просто не могут! И любовь еще никому не приносила ничего хорошего, скольких людей она сгубила. Сколько людей от неразделенной любви наложили на себя руки! Любовь ослепляет. Она искажает реальность, и делает влюбленного слепым орудием в руках того, кто стал объектом этой любви. А тот, в кого влюбились, если он не дурак, умело пользуется этой любовью, и использует ее для себя с максимальной выгодой. А сам же, в душе, только посмеивается над глупым влюбленным, и, в конце концов, когда высосет из него все соки, бросает его ни с чем. Вот так вот все обстоит в реальной жизни. Любовь это проклятье рода человеческого, которое делает человека беспредельно несчастным.
   - Мы же с отцом любили друг друга, - не совсем уверенно произнесла Октябрина Павловна.
   - Вы уживались друг с другом, больше ничего, так, как уживаются все остальные. Ты думаешь, я не вижу, как живут другие семьи вокруг нас? Да я сколько лет наблюдала за ними, и никаких проявлений любви ни разу не видела. Нет ее и все тут!
   - А как же тогда люди живут?
   - Водку пьют, да морды друг другу бьют, - грубо сказала Мария. - Я так жить не хочу. Уж лучше жить одной, чем иметь мужа, но стараться перегрызть глотки друг другу.
   - Но ведь есть же и те, кто живет нормальной жизнью. Может и не быть любви, в прямом смысле, но можно вызывать к себе симпатию. Даже в сорок лет.
   Мария горько рассмеялась.
   - Симпатию вызывают лишь те, кто молод и богат. Ни молодостью, ни богатством я не обладаю. Значит, ни о какой привлекательности не может быть и речи. К тому же, после сорока лет все порядочные мужчины уже имеют свои семьи, а с теми же, которые были по пять раз женаты, я не хочу иметь дела.
   - Ишь ты! Подавай ей такого, который женат не был. Не на это надо смотреть, дуреха. Главное в мужчине, это умение зарабатывать деньги, умение занять высокое положение в высших кругах. А остальное, это так, мелочи. Найди себе богатого, ты это заслужила. С твоей-то красотою, стоит тебе лишь за дверь выйти, и все мужчины будут твоими. А ты же, вместо того, чтобы жить как люди, сидишь дома, все свободное время, да еще стала по храмам мотаться.
   - А что же плохого в том, что я хожу в храм? - возразила Мария.
   - Что плохого? - возмутилась Октябрина Павловна. - Да ты память отца предаешь! Узнай он, что ты по храмам ходишь, он бы в гробу перевернулся, от стыда за тебя!
   Мать в сердцах плюнула, и вышла из комнаты.
   Мария опустила голову на руки. Как ей тяжело было в такие минуты, как тяжело. У нее ведь никого не было, кроме матери, а с ней у Марии, отношения стали таким острыми, что, практически, не было надежды на их улучшение. И причиной такого их разлада, было то, что Мария, по словам матери, ударилась в религию. Убежденная коммунистка, Октябрина Павловна не могла смириться с тем, что ее дочь стала посещать храм. Для нее это было большим ударом, и она считала поступок дочери изменой и предательством их семейной идеи. А для Марии посещение храма было единственным утешением, единственным успокоением души. Религия для нее стала смыслом жизни, поскольку атеистическое воспитание создало в ее душе духовный вакуум, а духовный вакуум, это самое страшное, что может произойти с человеком, поскольку эта пустота не бывает вечной, а начинает заполняться чем попало. Взамен вытравленного из души человека Бога, его место может занять сатана, да он и занимает это место почти в ста процентах случаев. И вот тогда-то человек и делами и помыслами уходит в сторону, совершенно противоположную той, в которую его старается вести Бог. Вот только беда состоит в том, что человек, в большинстве случаев, не может отличить голос Бога, от голоса сатаны, и идет по пути, на который его толкает сатана.
   Да только виновен ли в этом сам оступившийся? Ведь современному человеку просто неоткуда узнать про Бога. Он этому просто-напросто не научен. Ни школа, ни родители, вовсе не стремятся дать детям религиозное образование, в результате чего люди становятся жертвами темных сил, которые окончательно и отвращают человека от Бога.
   Мария вышла на балкон, и села на табурет, положив руки на балконное ограждение, а подбородок на руки. Ее взгляд снова стал отсутствующим.
   Солнце окончательно село, и в душе Марии стало также темно, как и на улице. С приходом темноты, на Марию часто наваливались тяжелые мысли, вгонявшие ее в отчаяние, и разжигая в ней ее самые большие страхи и опасения.
   А больше всего в жизни, Мария боялась остаться одна. Она боялась одиночества. Ее единственным близким человеком, не смотря ни на что, была ее мать. Но мать старилась, и недалек был день, когда смерть придет и за ней. А что тогда будет с Марией? С кем останется она? У нее нет ни мужа, ни детей. С одной стороны, она хотела бы иметь мужа, который был бы заботлив по отношению к ней, а она, со своей стороны, заботилась бы о нем, стараясь создать в доме семейный уют. Но, с другой стороны, она понимала, что не сможет она создать никому семейного уюта, поскольку давно утратила чувство привязанности к кому-либо. У нее не было ни друзей, ни подруг. Ее тяга к православной вере вызывала лишь недоумение у всех окружающих, а у многих вызывала категорическое неприятие. Мария не могла себе представить того, что она сможет найти мужчину, способного ее понять, а значит, принять ее такой, какая она есть и, следовательно, способного помочь ей выбраться из этого депрессивного состояния, в котором она находится в последние годы. А жить с человеком, который не способен тебя понять и посочувствовать, не имело никакого смысла. Таким образом, Мария оказывалась, как бы, между двумя противоположными желаниями, которые, буквально, разрывали ей душу, не давая возможности найти ей успокоения.
  ГЛАВА V
  МАРИЯ В ХРАМЕ
   Сон принес Марии долгожданное облегчение, что случалось далеко не всегда. Обычно Мария просыпалась в дурном расположении духа. Она проснулась под звон будильника, известившего ее о том, что пора идти в храм.
   Мария всегда ходила ко второй службе. Отчасти это было связано с тем, что она любила подольше поспать, сильно уставая за день на своей работе.
   Проходя мимо зеркала, Мария мельком взглянула на свое отражение. Ей было приятно оттого, что она, в свои годы, все еще сохраняла былую красоту, и выглядела моложе своих лет. И все же ее красота не принесла ей в жизни никакой радости, ничего похожего на счастье, никакого облегчения от душевных страданий.
   Стараясь не потревожить мать, спящую в соседней комнате, Мария тихо выбралась из квартиры. Спускаясь по лестнице с четвертого этажа, она с неприязнью смотрела на исписанные стены подъезда. Среди надписей было много матерных слов, но все больше попадались слова, написанные на английском языке, что свидетельствовало о том, что российское общество все больше и больше американизировалось.
   Придя в храм еще до начала службы, Мария подошла к иконе, изображающей Иисуса Христа. Она всегда молилась возле этой иконы. По непонятной для Марии причине, ее почему-то тянуло именно к ней. Осознавая, что молитвенник из нее никудышный, Мария обращалась к Господу своими словами:
   - Господи, я знаю, что я грешна. Я знаю, что у меня бесчувственное сердце, что я недостойна твоей милости, но все равно, я обращаюсь к тебе, Господи. Не оставь меня! Не дай мне впасть в отчаяние, не дай мне погибнуть в моем депрессивном состоянии. Я одна, Господи. Нет мне никакой поддержки, никто не может меня понять, поддержать добрым словом. Мужа у меня нет, да, наверное, и не будет. Впрочем, в этом я, наверное, сама же и виновата. Не способная я на любовь, да и не верю я в нее! К людям я равнодушна, к страданиям их безразлична. Замкнулась я в себе, не могу найти выхода! Мать моя враждебна ко мне. Не способна она понять меня, и поверить в тебя. Да и сама я воспитывалась в неверии, лишь в тридцать с лишним лет впервые пришла в храм, окрестилась в тридцать пять. А что я сделала за это время? Изменилась ли я делами, поступками своими? Нет, я осталась такой же жестокой и бессердечной, как и была. Всю жизнь я прожила, замкнувшись в себе, и не способна я и сейчас выбраться из этого состояния. Господи, ты все видишь, все знаешь, помоги мне выбраться из этой погибели! Прости меня, грешную!
   Началась служба. Если первое время Мария не могла выдержать и до середины службы, то теперь свободно выстаивала ее всю, и даже оставалась на молебен.
   Церковная атмосфера действовала на Марию двояко. Иногда Мария чувствовала необъяснимую легкость во всем теле. Ей казалось, что еще немного, и она взлетит под купол храма. На душе ей становилось легко и весело. Такое душевное состояние было для нее неестественным, но настолько оно было приятным и хорошим, что Мария не хотела, чтобы это чувство прекращалось. Скорее всего это чувство и было счастьем, тем самым состоянием души, которого не испытывала Мария в повседневной жизни, и в которое вообще не верила. Это было такое чувство, при котором все заботы сегодняшнего и завтрашнего дней отходили на задний план. Все житейские и мирские проблемы и неприятности казались такими несущественными и смешными, что было невероятно, как Мария вообще когда-либо придавала им какое-то значение.
   Все казалось прекрасным, а главное, появлялась полная уверенность в том, что после смерти и начнется настоящая жизнь, что все ее земные беды и потрясения, с лихвой окупятся будущим блаженством.
   Но так было не всегда. В другие разы церковная атмосфера вызывала у нее совсем другие чувства. Порой она чувствовала тяжесть, словно огромный груз придавливает ее к земле. Тогда и пение дьякона казалось ей надрывным, каким-то фальшивым и искусственным, словно дьякон и сам не верил в Бога, а служил в храме лишь потому, что это была его работа. В такие минуты Марии казалось, что и все вокруг было сплошным обманом, что и церковь создана лишь для того, чтобы прихожане отдавали ей свои деньги. Марии казалось, что и сами иконы над ней смеются, и Бог лишь насмехается над ее наивностью, словно бы говоря, что вот, мол, Мария, и ты попалась на мою удочку, скольких я вас, доверчивых, заманил сюда и заставил поклоняться мне. А вы то, глупые, и поверили, что я вас возьму в рай. Да у меня здесь все места забронированы, и в рай, ко мне, попадут лишь те, кто мне нужен. Заповеди же я вам дал лишь для отвода глаз, потому как живи вы по ним, или не живи, ничего для вас не изменится, говорил же я вам, в Ветхом Завете, что вы все лишь рабы, рабами были, и рабами умрете. Потому и страдают, в этой жизни, невинные, оттого, что я люблю видеть страдания слабых и беззащитных. А вы то и верите, наивные.
   В такие минуты Марии становилось стыдно и отвратительно на душе. Она понимала, что мысли эти ей нашептывает дьявол, которому совершенно не нужно того, чтобы Мария посещала храм, и обращалась к Богу, но не могла пересилить себя. Эти мысли настолько сильно сверлили ей голову, что она при всем желании не могла от них отделаться. Мысли гнали ее прочь. Но и уходить из храма ей не хотелось. Прилагая все свои внутренние силы, она, буквально, назло самой себе, выстаивала службу до конца.
   Конечно, в такие моменты Мария не испытывала никакого облегчения от посещения храма. Наоборот, негативные мысли так и гнездились у нее в голове. А не ошиблась ли она, в самом деле? Не затянула ли ее церковь, так же, как и затягивают обычные секты, в свои сети? Может быть, действительно, никакого Бога и нет, а все это лишь обман церковнослужителей, которым нужно лишь выманить у доверчивых прихожан их деньги. Тем более что отрицательных примеров было множество. Сколько раз пропагандировались случаи, когда казнокрады и просто бандиты жертвовали на храмы большие суммы денег, как после этого священнослужители благодарили их публично, с экранов телевизоров, буквально заискивая перед ними, обещая вымолить все их грехи, да еще, зачастую, награждали таких жертвователей орденами. Такие примеры, действительно, имели место в жизни и, отнюдь, не располагали к доверию к церкви. И все это, ни в малой степени, не способствовало укреплению Марии в вере.
   Но и вновь стать атеисткой Мария уже не могла. Не для того она приняла крещение, чтобы вновь умереть для Бога. Как бы сильны не были для нее искушения, как бы не была тяжела жизнь, как бы низко Мария ни падала, она всегда чувствовала, что где-то, в глубине нее, все еще сохраняется вера.
   И, как ни странно, но поведение собственных родителей, убеждало ее в существовании Бога, чем все остальное. Не мог советский режим, все семьдесят лет своего существования, бороться с пустым местом. Именно это и убеждало Марию в том, что она встала на верный путь, поверив в Бога. Верила ли она в то, что Бог справедлив, это уже было другим вопросом. Но сам факт в существовании Бога, являлся теперь для Марии неоспоримым.
   Но, если Бог был несправедливым и жестоким тираном, а революционеры боролись с ним исключительно потому, что хотели освобождения от его тирании, и желали всеобщего блага людям, как они сами это утверждали, то революционеры не стали бы отрицать само его существование. Наоборот, они приложили бы все усилия для того, чтобы сделать Бога максимально реалистичным, показав его в самом неблаговидном свете. Это необходимо для того, чтобы держать людей в постоянной готовности, не дать вновь поймать себя в сети Бога. Нет, такого не было и в помине, все усилия прикладывались лишь для того, чтобы убить в людях веру в само существование Бога. Если Бог является врагом для человечества, то разве можно быть готовым к борьбе с врагом, не веря в его существование.
   Нет, что-то было здесь не то, во всей политике советской власти. Но что было не так, и почему, Мария не могла понять. Хотя именно такие мысли и удерживали Марию от того, чтобы снова не впасть в безбожье.
  ГЛАВА VI
  СОСЕДИ СНИЗУ
   В этот раз Мария, находясь в храме, не чувствовала ни облегчения, ни желание уйти из храма. В ее душе было полное равнодушие. А это был тревожный признак. Равнодушие означает охлаждение к вере, а значит, возвращение Марии к ее прежнему духовному состоянию, состоянию отчуждения, почти депрессии.
   Покидая храм, Мария не испытывала никаких чувств, кроме ощущения, что впереди еще один длинный день, который не сулит ей ничего хорошего. Такое душевное состояние приводило многих людей к отчаянию, которое, в свою очередь, толкало их на самоубийство.
   Самоубийство. Как страшно звучит это слово. По христианским понятиям, это самый страшный грех, лишение себя жизни. Этот грех уже невозможно исправить, невозможно замолить, так как молитва за собственную душу возможна лишь в этой жизни. С переходом же в загробный мир, человек уже не может замолить свои грехи, так как он попадает на суд Божий, где ему предстоит окончательный приговор, где никакое покаяние уже невозможно.
   Мария вновь и вновь думала о своем отце, который пошел на самоубийство по той причине, что не верил в Бога. Или же наоборот? Он верил в Бога, но всей душой ненавидел его, не хотел, ни в коем случае, быть с ним, не иметь ничего общего с теми, кто попадает в рай. Отрекся от рая, предпочитая муки ада? Но почему, зачем? Если Бога нет, как утверждал он, то почему он так его ненавидел, а если же он есть, и ее отец знал об этом, то тогда зачем противился ему? Зачем вел войну с Богом? Если Бог жесток и несправедлив, а коммунисты - борцы за свободу, то они должны были наоборот верить в существование Бога, и учить этому всех, в том числе и своих детей, предупреждая их о ловушках и злодеяниях Бога, для того, чтобы найти силы победить тирана. Но этого не было. Неужели же все это было лишь массовым безумием, охватившим людей, безумием, внушенным дьяволом, самим сатаной, для того, чтобы погубить человечество, как об этом предупреждает писание. Да, это самое разумное и правдоподобное объяснение, которое все расставляет на свои места. Поэтому и рухнул коммунистический строй, так как он был противен Богу, и неприемлем для человека. Невозможно построить рай без Бога. Там, где нет Бога, есть сатана, а от него может исходить только зло, которое можно лишь прикрыть маской добра, но оно никогда не станет добром на самом деле.
   Что же касается своего отца, то Мария была уверена, что он погубил себя для царствия Божья, и не знала, как его спасти.
   Перед тем, как вернуться домой, Мария зашла в соседнюю квартиру, расположенную на третьем этаже их дома. В ней жили мать с двадцатидвухлетним сыном-инвалидом. Четыре года назад его забрали в армию, и направили в Чечню, откуда он вернулся калекой, лишенным обеих ног. Его мать, не отличавшаяся трезвым образом жизни и раньше, после возвращения сына стала пить еще больше. Отец бросил семью еще лет десять тому назад, и судьбою сына никогда не интересовался. Кто-то из родственников сумел его разыскать, и сообщил о несчастье, произошедшим с его сыном, но отец на это известие никак не среагировал. Он жил на другом конце города с сожительницей, и помогать своей прежней семье совершенно не собирался. С тех пор мать с сыном перебивались, как могли. Мария иногда приносила им продукты. Зная, что им иной раз бывает не на что купить даже еды, она никогда не брала с них денег, говоря, что они могут их отдать, когда появится такая возможность.
   Поднявшись на третий этаж, Мария позвонила в дверь, и принялась ждать. Через некоторое время замок щелкнул, и дверь приоткрылась. Мария увидела в дверном проеме парня, сидевшего в инвалидном кресле.
   - Андрюшка, ты что! - ахнула Мария, увидев, что тот сам открывает дверь.
   - А, здравствуйте, теть Маш.
   Андрей распахнул дверь, и откатил кресло назад.
   - Ты что же, один дома? А где же мать? - спросила Мария, входя в квартиру.
   - А-а, дома она. - Андрей ткнул большим пальцем куда-то за спину. - Пьяная, спит.
   Мария тяжело охнула. Да что же это, сыну и так тяжело, у него и так теперь вся жизнь искалечена, а мать, вдобавок к этому, еще и постоянно пьяная.
   - А я вот вам продуктов немного принесла. - Мария указала сетку, которую держала в руках.
   - Но у нас сейчас нет денег, - произнес Андрей.
   Мария махнула рукой.
   - Ничего, отдадите позже.
   Она прошла на кухню, и принялась выкладывать на стол продукты: хлеб, колбасу, масло, немного творогу, картофель и суп в пакетах. Андрей голодными глазами поглядывал на еду. Мария же не могла без боли смотреть на Андрея. Его ноги были отрезаны выше колен. В Чечне он подорвался на мине. Для девятнадцатилетнего мальчишки жизнь прекратилась в этот момент. С тех пор начался ад, только так и можно было назвать его сегодняшнюю жизнь, а что ждет его впереди, и представить было страшно.
   Мария закончила выкладывать продукты.
   - На какое-то время вам хватит, а потом, может быть, я смогу принести еще.
   - Спасибо, конечно, - неловко произнес Андрей. Ему было неудобно признаваться в том, что они терпят нужду, и Мария это чувствовала и понимала.
   - Мать в комнате?
   Получив утвердительный ответ, Мария заглянула в комнату. Пьяная мать Андрея лежала на диване, раскинув руки.
   - Давно она в таком состоянии? - спросила Мария, качая головой.
   - Со вчерашнего дня.
   Мария повернулась к Андрею.
   - А ты на свежем воздухе давно не был?
   - Какая мне улица, вы что? - возмутился Андрей. - Разве я смогу спускаться по лестнице, не имея ног. А спуститься с третьего этажа в инвалидной коляске, на это потребуется целая вечность.
   В глазах Андрея мелькнули слезы. Это были слезы обиды, и одновременно ненависти к тем, кто был здоровым, и не знал таких проблем, которые обрушились на его голову.
   - Ну, давай я помогу тебе, - нерешительно предложила Мария. - Я, надеюсь, смогу помочь тебе спуститься по лестнице.
   - Вы? - насмешливо произнес Андрей. - Хотите стать моей сиделкой? Зачем вам это надо? Уж лучше я как-нибудь выберусь на балкон, благо сейчас не зима.
   - Ну, а почему ты не хочешь пойти со мной? - мягко спросила Мария. - Ведь ты же очень редко бываешь на улице.
   - А зачем мне там быть? Чтобы быть посмешищем для соседей? Чтобы соседи злорадствовали у меня за спиной?
   - Ну, почему же обязательно злорадствовали? - тихо спросила Мария.
   - Да потому что вы не хуже меня знаете, что люди самые подлые твари на земле! Они всегда радуются чужой беде. Даже если делают вид, что жалеют тебя, что сочувствуют. На самом же деле они злорадствуют, радуются чужому горю. Это доставляет им неописуемое удовольствие!
   - Ты считаешь, что и я радуюсь твоему горю? Я тоже злорадствую за твоей спиной?
   Марии было обидно слышать это но, в то же время, она чувствовала и правоту его слов.
   Андрей отвел глаза.
   - Не знаю, но все равно не хочу, чтобы вы меня вывозили на улицу. Ни вы, ни кто-либо другой, - поправился он. - Я не хочу быть посмешищем.
   - Но ведь не можешь же ты всю жизнь просидеть один дома. Ведь ты же еще совсем молодой.
   - Ну и что?! - взорвался Андрей. - А что мне остается делать? Какой у меня есть выбор?! Я калека! Слышите, я калека! Я никому не нужен, я обречен на одиночество! У меня нет жизни, нет будущего, есть ад, который никогда не прекратится! И всем плевать на это, понимаете вы это или нет! Да не нужна мне жизнь, понимаете! Я не хочу жить, я хочу умереть! Вы не представляете, каково это, в девятнадцать лет остаться без ног! Этого никто не может себе представить, с этим надо жить! Это надо испытать на себе! И хватит приставать ко мне со своими советами! Оставьте меня!
   По щекам Андрея текли слезы, глаза горели яростным огнем. Мария невольно подалась назад, не в силах переносить этот взгляд.
   - Извини, Андрюша, я не хотела сделать тебе больно. Я просто хотела помочь тебе, от чистого сердца. Я не знала, что ты это так воспримешь.
   Андрей вытер слезы, но промолчал.
   - Ну, я пойду, прости меня еще раз.
   Мария вышла из квартиры, Андрей запер за ней дверь.
   Стоя на лестничной площадке, Мария думала о том, насколько справедливы слова Андрея. То, что многие соседи будут злорадствовать его горю, это было очевидно. Ведь еще кто-то из писателей сказал такую фразу; "В страданиях ближнего человек находит себе душевное успокоение". Ему приятно оттого, что кому-то еще хуже, чем ему самому. Но насколько справедливы слова Андрея, по отношению к ней самой? Неужели же и она тоже, в глубине души, злорадствует над его горем? Мария приходила в ужас от самой этой мысли. Нет, этого не может быть. Видит Бог, что ее сострадания искренни, а вовсе не лицемерны. Но все же, Мария, в глубине души, боялась, что это не так. И могла ли она винить Андрея в том, что он подозревает в ее поступках лицемерие? С его стороны, действительно, все выглядело именно так. Андрей был прав в том, что хорошо смотреть на чужие страдания со стороны, но совсем иное оказаться на их месте.
  ГЛАВА VII
  РУССКИЙ НАРОД ГЛАЗАМИ КИТАЙЦА
   Юэнь Чюнь, пожилой китаец, стоял возле окна своей квартиры и, заложив руки за спину, смотрел на улицу. Это был владелец одной из самых крупных фабрик, занимающихся производством обуви. Он приехал в Россию десять лет назад и, пользуясь неразберихой и беспределом того времени, купил эту фабрику, буквально, за гроши. С тех пор он жил в России, зарабатывая при помощи этой фабрики большие деньги. Его квартира находилась совсем неподалеку от нее, и он мог видеть ее крышу из своих окон. Как раз сейчас он глядел на дымящиеся трубы фабрики, полностью погруженный в свои мысли.
   Несмотря на то, что Юэнь Чюнь прожил в России столько лет, он так и не смог понять ее народа. Он не понимал, как русский народ мог допустить того, что произошло с его страной. Многократно он слышал от людей, что во всем виноваты чиновники и правительство, так как именно они и разворовывают Россию. Но, чем больше Юэнь Чюнь наблюдал за русским народом, он все более убеждался в том, что, практически, каждый человек в России старается что-нибудь украсть. Воруют все и везде, кто на своей работе, кто старается украсть у соседа, а тот, кто не имеет возможности что-либо украсть, тот ненавидит лютой ненавистью того, кто имеет такую возможность. Даже на собственной фабрике ему пришлось вводить жесткий контроль, иначе бы ее всю растащили сами рабочие. И при всем при этом, каждый ворующий не считает, что он ворует, а считает, что он забирает себе то, что ему задолжало государство, то есть то, что принадлежит ему по праву. При этом каждый, в каких бы степени он не воровал, оправдывал себя еще и тем, что другие воруют еще больше его самого.
   Юэнь Чюнь не понимал, как в таком обществе, обществе воров, могут быть честные чиновники, когда каждый человек, стремящийся к власти, мечтает лишь о том, как бы использовать эту власть в своих личных целях. Ведь все власть имущие в свое время выходили из простого народа, народа, где каждый печется лишь о собственном благе, стараясь втоптать в грязь любого, кто встанет на его пути. Да разве у такого народа может быть честная власть? Ворами не может править честный человек, потому как сами воры ему этого не позволят. Точно также и появись в России честное правительство, что оно сделает в первую очередь? Попытается создать такие условия, при которых было бы невозможно проявление воровства в любой форме. Но разве это нужно будет народу, привыкшему воровать все, что плохо лежит? Конечно, нет. Такой народ будет проклинать честное правительство еще больше, чем правительство ворующее. Не сможет народ жить с правительством, которое будет честнее, благороднее, чем он сам. Не зря же еще древние сказали: "Всякий народ заслуживает такое правительство, каков он сам". Да и не может быть иначе. Народ, привыкший вести распутный образ жизни, не позволит править собою целомудренному правительству. Воинственный народ не захочет жить в мире с соседями, ему нужно будет правительство, которое поднимет их на войну с другими народами. Так было всегда и везде, и всегда так будет.
   Но больше всего Юэня Чюня поражало то, что русский народ оказался единственным в мире народом, который уничтожил свою собственную культуру. Мысль об этом приводила в ужас старого китайца. Народ, не имеющий своей культуры, уничтоживший все традиции своих предков, обрубивший свои корни, был, просто-напросто, обречен на вымирание. Какими бы не были другие народы, какие бы ошибки они не совершали в своей жизни, они всегда продолжали опираться на многовековую культуру своих предков. Придерживаясь уважения к своим предкам, к их верованиям и достижениям, народы земли преодолевали все земные трудности лишь благодаря этому. Именно соблюдение традиций своих предков и делает народы сильными и могучими.
   Но русский же народ, последние двести лет, жил лишь тем, что постоянно уничтожал свое прошлое, отказавшись от своей культуры, своей веры. Отрекшись от православия, русский народ пытался написать свою историю с чистого листа, в чем потерпел полный крах. Объявив войну своему Богу, которому поклонялись их предки, русский народ не смог его никем заменить. Была, правда, у него вера в коммунизм, вера в светлое будущее, но слишком быстро стало ясно, что такая вера основана на пустом месте, а вера, не имеющая под собой твердого основания, мертва и недолговечна.
   То, что видел сегодня Юэнь Чюнь в России, это полную деградацию русского народа, уничтожившего свое прошлое, а вместе с этим, уничтожившего и свое будущее.
   Да, в его родном Китае тоже была революция, приведшая к тяжелым последствиям. Но, каким бы не было тяжелым положение в стране, его народ не уничтожал своей культуры, а традиции своих предков уважал. Русский же народ не знал о традициях своих предков ничего. Да его и не интересовало это. Он жил лишь мыслями о своем бренном теле, ублажая его, как только возможно. Потому то и происходила деградация русского общества, оттого, что оно уничтожило свою собственную душу, оставив себе лишь тело. Тело было Богом для русского человека. Традиционную веру своих предков, русское общество втоптало в грязь. Для него не стало ни Бога, ни души, ни вечной жизни. Русский народ завел себя в тупик, убедив самого себя в том, что впереди у него лишь смерть.
   Юэнь Чюнь с ужасом смотрел на то, как русские люди относятся друг к другу. Такой злобы и ненависти он не видел нигде в мире. Больше всего Юэня поражало то, что родители, бабушки и дедушки, зачастую, буквально, ненавидели своих собственных детей и внуков. Все было относительно нормально до той поры, пока дети не вырастали, и их уровень жизни не превосходил уровень жизни родителей. Но стоило лишь им начать жить лучше родителей, то у тех начиналась черная зависть к благополучию собственных детей. Юэнь сам был свидетелем разговоров на эту тему, слышал, как родители, за спиной, проклинали своих детей, завидуя их успеху. Он не понимал, как можно завидовать своим детям. Как это вообще возможно? Ведь если детям хорошо, то и родителям радость, бальзам на сердце. Как же может быть иначе? Поэтому, слыша, как родители проклинают своих детей и желают им смерти, Юэнь всякий раз ощущал слабость в ногах. Слышать подобное было выше его сил.
   Что может ожидать народ, втоптавший в грязь тысячелетнюю веру своих предков, называющий их врагами народа и проклинающий своих детей?
   Впрочем, ему-то какое до этого дело. Если русский народ не изменит своего отношения к ближнему, то он полностью вымрет, уничтожит сам себя, и тогда его место займет народ Юэня, то есть китайский народ. Он и сейчас заселяет Дальний Восток России. Китайскому народу нужна территория для заселения, русский же народ свои земли не осваивает, и даже наоборот, забрасывает их на произвол судьбы. Тяжело видеть, как пропадает бессмысленно столько полезной территории. Китайский народ хочет создавать семьи, русский народ - нет. Китайский народ хочет иметь много детей, русский народ не хочет иметь их вообще. Что ж, да будет так! Пусть же русскую землю заселяют те, кто хочет жить, и верит в то, что призван служить своим потомкам, а не те, кто видит впереди лишь смерть и безысходность, живет исключительно для себя, и не желает ничем жертвовать ради своих детей.
   Нет, Юэнь Чюнь не был жестоким и бесчеловечным человеком, он лишь был представителем другого народа, и не считал себя виновным в том глубочайшем моральном и нравственном падении, которое происходило с русским народом. Юэнь Чюнь испытывал жалость к этим несчастным, но, в то же время, он жил для своих потомков. Ему было семьдесят лет, и он знал, что его смерть не за горами. Поэтому ему необходимо было приложить как можно больше усилий для того, чтобы облегчить жизнь своим потомкам.
   Жена Юэня Чюня умерла еще лет пятнадцать тому назад. Создать полноценную китайскую семью ему так и не удалось. У них родился лишь один сын, которого они назвали Тенгом, но когда сын вырос, то стал называть себя на американский манер; Терри.
   Семья Юэня жила в Пекине, а в Китае выбраться из бедности крайне тяжело. Юэнь Чюнь с юности был натурой кипучей и деятельной. Его не устраивало его место в жизни. Он хотел разбогатеть. Должно быть, в его натуре сидел предприниматель, который рвался наружу. Поняв, что его мечты в Китае бесперспективны, Юэнь Чюнь перевез свою семью в Гонконг. Там ему удалось успешно заняться предпринимательской деятельностью, и скопить приличный капитал. Когда финансовые дела его были на высоте, жена Юэня трагически умерла, и он остался вдвоем с сыном. Смерть жены Юэнь пережил тяжело, но, все-таки, пережил. Он знал, что не имеет права впадать в отчаяние, и должен жить ради своего сына.
   Вскоре после этого в России началась эпоха перемен, и Юэню удалось скупить одну из фабрик за бесценок. Чувствуя, что эта фабрика может принести колоссальное богатство, он, вместе с сыном, переехал в Россию.
  ГЛАВА VIII
  ОТЕЦ И СЫН
   В России Юэнь Чюнь столкнулся с такими трудностями, каких не испытывал ранее. Здесь нельзя было быть ни в чем уверенным, ни за что нельзя было ручаться. Российское общество было настолько криминальным, что Юэнь уже стал опасаться за свою жизнь. Но, будучи натурой хитрой и изворотливой, он сумел укрепиться в этой дикой стране. Он быстро узнал, кому надо заплатить и с кем водить дружбу. Дела пошли на лад. Юэнь старался ни с кем не ссориться, и никому не переходить дорогу. Это ему удалось, и, с тех пор, дела его шли стабильно.
   Но Юэнь Чюнь беспокоился о будущем. Он был уже стар и, после его смерти, дела должны были перейти к его сыну, которого он уже и сам называл Терри.
   Сын был полной противоположностью отцу. Несмотря на свои сорок восемь лет, он был совершенно несамостоятельным в вопросах бизнеса. То ли он слишком рано привык к беззаботной жизни, то ли российская действительность подействовала на него отрицательно, но факт оставался фактом; Терри рос совершенным оболтусом. Осознавая это, Юэнь Чюнь испытывал досаду; и это его сын. Терри проводил время в ночных клубах, казино, ресторанах, сорил деньгами направо и налево, тем самым, приводя Юэня в ярость. Он боялся давать сыну большие деньги, зная, что тот растратит их на ветер. Как-то он поручил Терри управлять своей фабрикой, но дела тут же пошли в упадок. Раздосадованный отец выгнал Терри с фабрики. Сколько не пытался Юэнь образумить своего сына, приткнуть его на выгодную должность, у него ничего не получалось.
   В свои сорок восемь лет, Терри до сих пор не был женат. У него не было даже постоянной женщины, лишь только те, с кем он, случай от случая, проводил время. Ах, если бы он только нашел себе порядочную жену, которая смогла бы его образумить! Но разве же найдешь такую. Китаянку найти в этом городе настоящая проблема, а женить его на русской женщине просто страшно. Наблюдая за русскими женщинами, Юэнь пришел к выводу, что единственное, чего они хотели от мужчин, это были их деньги. Никакие духовные и нравственные ценности их не интересовали, и никакой, мало-мальски порядочной семьи с ними нельзя было создать, поскольку не способны они были создавать домашний уют, так как сами были лишены духовной теплоты. Грубые, по своей натуре, русские женщины, в глазах Юэня, символизировали то, какими не должны были быть женщины. Выкачав все деньги из мужчины, они попросту бросят их в трудную минуту. А зачем нужна жена, которая в тяжелый момент предаст своего мужа.
   Нет, уж лучше пусть Терри остается неженатым, чем имеет такую жену. Видя пьяные лица женщин, и слыша их нецензурную брань, Юэнь всякий раз испытывал отвращение. На своей родине, ему, практически, не приходилось видеть подобных женщин. Это было неестественно для китайских жен и матерей. Женщины его страны воспитывались как будущие жены и домохозяйки. Русские же женщины воспитывались в семьях, где каждый живет сам для себя. Дети, видящие пьяных родителей, дедушек и бабушек, начинают и сами пить, зачастую не выходя еще из детского возраста. И это было повсеместно. Юэнь неоднократно содрогался при мысли о том, в какой мир он привез своего сына. А что, если и его сын станет таким же, как и окружающие, что если Юэнь, сам того не подозревая, привез сюда своего сына на его погибель? Какое будущее может быть в стране, где народ деградирует все больше и больше?
   Он хотел увидеть радужное небо, то есть счастье своих детей и внуков. Но разве это возможно в мире, где народ уничтожил собственную культуру, в мире, где не существует никаких нравственных ценностей?
   А что будет с фабрикой после его смерти? На кого она останется? Что будет с Терри, когда он останется один? Юэнь Чюнь за всю свою жизнь сумел скопить двадцать миллионов долларов, это большие деньги, особенно если жить по ценам России. Но как распорядится ими Терри? Учитывая его страсть к азартным играм и женскому полу, он способен спустить все состояние в течение года. Какое уж тут может быть радужное небо!
   В этот момент Юэнь Чюнь почувствовал себя самодовольным хвастуном. Он видел пороки русского народа, гордился тем, что является представителем более культурного народа, но не предавал значения тому, что его собственный сын погибает в тех же самых пороках, что и окружающие, а значит, он ничуть не лучше русских. Куда же он смотрел все это время, о чем думал? Не было ли в этом его собственной вины? Без сомнения есть, и вина в том, что он не доглядел за сыном, слишком много ему позволял. Он хотел совместить культуру своего народа с западной любовью к роскошной жизни, но не заметил того, что эта роскошь ослепляет и портит душу человека. Он слишком много дозволял своему сыну, и слишком мало с него спрашивал. Теперь он видел результат. Обувная фабрика приносит ежемесячный доход в триста тысяч долларов, но если Юэня не станет, производство может, просто-напросто, рухнуть. Терри не сможет руководить фабрикой.
   Юэнь Чюнь невольно сжал руки в кулаки. Нет, необходимо браться за Терри, браться пока не стало слишком поздно. Он должен сделать из сына человека, и этому не помешает ни русское общество, ни что-либо иное.
   Так думал Юэнь Чюнь, стоя у окна, из которого смотрел на крышу своей фабрики.
  
   Тот, о ком думал Юэнь Чюнь, сидел в это время в казино и играл в рулетку. Он был слегка навеселе, и настроение у него было приподнятым. А что ему тревожиться? У него хорошая, беззаботная жизнь. Он здоров, богат, женщины к нему так и липнут. Врагов у него, вроде бы, не было, ему никто не угрожает. Так о чем же ему беспокоиться? Когда умерла мать, это было для него настоящим потрясением, но, к счастью, у него есть замечательный отец, который все для него делал. Отец владел фабрикой, которая работала без перебоев, что является довольно большой редкостью в этой стране, и приносит стабильный доход. Другое дело, что отец был уже довольно старым человеком, и его смерть была уже не за горами. Тогда Терри останется один, и фабрикой ему придется управлять самому. Сможет ли он это сделать? Ведь для этого ему придется иметь дело с российскими властями, а он никогда не имел с ними дела, но знал, насколько те хитры и коварны.
   Мысли о мрачном будущем слегка подпортили Терри настроение, и он попытался отогнать эти мысли от себя. Ничего, он сумеет найти людей, которые смогут действенно управлять фабрикой, и все будет в порядке. С русскими людьми Терри давно освоился. По-русски он говорит почти без акцента, имеет множество друзей. С деньгами ведь легче заводить знакомства. В определенных кругах Терри уважали и ценили.
   Настроение постепенно улучшилось, и Терри самодовольно улыбнувшись, сделал новую ставку. Колесо рулетки закрутилось и выпало "семь" красное. Терри равнодушно пожал плечами. Он опять проиграл, ну и что ж, просто сегодня ему не везет. Терри не особенно переживал по этому поводу. Он пришел сюда для того, чтобы отдохнуть, а не выигрывать. Будучи постоянным посетителем казино, он настолько примелькался, что его азиатская внешность уже ни у кого не вызывала удивления.
   Двери казино открылись, и на пороге появился еще один посетитель азиатской внешности. Его звали Вивьен Джеонг. Он был начальником охраны Юэня Чюня и одновременно его правой рукой. Не проходя вглубь зала, Джеонг оглядел помещение и заметил Терри. Джеонг не удивился этому. Да и босс знал, где искать своего сына, когда посылал Джеонга в казино.
   Джеонг направился к столу, за которым сидел Терри.
   - Терри, - обратился он к сыну своего босса.
   Терри обернулся на голос и приветливо улыбнулся.
   - А, это ты, Джеонг. Что ты здесь делаешь?
   - Меня послал за тобой твой отец.
   Терри поморщился.
   - Ну почему он постоянно вмешивается в мою жизнь? Я уже не подросток. Я хочу жить самостоятельной жизнью.
   Он взглянул на Джеонга, но на его лице было непреклонное выражение.
   - Именно о твоей самостоятельности он и хочет с тобой поговорить. Сколько ты уже проиграл?
   - Какое это имеет значение?
   - Сколько?
   - Около десяти тысяч долларов. Но это моя проблема.
   - Ошибаешься, - решительно сказал Джеонг. - Это деньги твоего отца.
   - Это мои деньги, - возразил Терри.
   - Но заработал их твой отец. И он их зарабатывал вовсе не для того, чтобы ты просаживал их в казино.
   - Я волен распоряжаться ими, как хочу. Отец их дает мне в полное мое распоряжение. И не надо читать мне лекций.
   - Я собираюсь забрать тебя отсюда. Твой отец велел мне привезти тебя домой. Он хочет с тобой поговорить о чем-то важном.
   Терри вздохнул, и стал подниматься из-за стола.
   - Ну, если это так важно...
   Терри был явно недоволен тем, как поворачивалось дело, но Джеонг дружески хлопнул его по плечу.
   - Отец ведь тебе зла не желает, не хмурься. Ты сам это прекрасно знаешь.
   Да, Терри это знал, и поэтому не стал ничего возражать. Они вышли из казино, и подошли к роскошному "шестисотому" "Мерседесу", на котором так любили ездить богатые люди России.
   - О чем же, все-таки, хочет поговорить со мной отец? - спросил Терри, садясь в машину. - Мне не нравится такой поворот дела.
   Джеонг завел мотор, и вывел машину со стоянки.
   - Он расскажет тебе обо всем сам.
  ГЛАВА IX
  В ТУПИКЕ
   Началась новая трудовая неделя, и Мария Ромашкина спешила на свое рабочее место. Работала она продавцом на овощном рынке.
   Мария терпеть не могла своей работы, и тяжело сожалела о выпавшей на ее долю участи. Ведь она имела высшее образование, и больше пятнадцати лет проработала на предприятии инженером. Хотя именно в то время, когда она туда устроилась, для заводов и фабрик наступили трудные времена. Все расхищалось и разворовывалось, промышленность останавливалась, но предприятию Марии относительно повезло. Их завод пережил тяжелые девяностые, но, примерно полгода назад, прокатилась новая волна сокращений, и Мария попала под нее. Оказавшись в сорокалетнем возрасте без работы, она не знала, как ей теперь быть, и куда идти. Сорок - это критический возраст для того, кто ищет работу. В этом возрасте очень трудно куда-либо трудоустроиться, по крайней мере, на приличное место. Марии не помогло ни высшее образование, ни связи родителей, которых, к тому времени, уже можно сказать и не было. Промышленность стояла, и единственное место, на какое смогла устроиться Мария, это было место продавца на овощном рынке.
   Конечно, это было очень обидно для Марии. Обидно и унизительно, после стольких лет работы инженером, имея высшее образование, вдруг оказаться никому не нужной, годной лишь на то, чтобы торговать овощами. Первым душевным порывом было, естественно, обвинить во всем новую власть. Но, взглянув на положение вещей под другим углом, Мария с горечью поняла, то, что происходит в стране сейчас, было неизбежным. Это было естественным завершением того коммунизма, который царствовал в России на протяжении семидесяти лет. Выросшая в семье непримиримых коммунистов, Мария прекрасно знала, как относились правящие круги к простому народу. Ее с детства учили, что коммунисты - это правящий класс, а все остальное население - это безмозглые рабы, которых нужно держать в слепом подчинении, и запрещать им вольно думать.
   Политика всеобщей национализации привела к тому, что русская земля лишилась хозяина, того самого, который бы следил за порядком и заботился о стране. Руководству партии было глубоко безразлично положение населения и его будущее. Оно заботилось лишь о собственном благополучии, о том, как бы заполнить свой карман, и удержаться у власти.
   Поскольку понятие "государство" было весьма расплывчатым, то и с приходом новой власти, все природные ресурсы и богатства стали переходить в руки директоров и прочих чиновников, которые управляли этими ресурсами. Таким образом, бывшие директора стали законными владельцами всех ресурсов. Но, поскольку приобретенная собственность досталась им почти без затрат, заводы и фабрики не строились на личные средства так называемых "хозяев", то и о судьбе их эти хозяева не слишком-то и беспокоились. Будучи выходцами из коммунистической партии, воспитанные на коммунистической идеологии, они не чувствовали себя хозяевами, а скорее временщиками, а потому-то и повели себя, как временщики, стараясь выкачать из производства как можно больше денег, и как можно быстрее. Прекрасно понимая, что в России стабильности не бывает, и то, что свои приобретения они совершили далеко не вполне законным и честным способом, а, следовательно, также быстро они могут их лишиться, новых хозяев, отнюдь не волновали судьбы рабочих и их нужды. Все эти новые хозяева, а по существу все те же коммунисты, готовили себе отступление в виде счетов в зарубежных банках. Их не волновала судьба России, все, что им нужно было, это обеспечить себя и свои семьи до конца своих дней. В случае нового перехода власти, они просто-напросто уехали бы за границу, махнув рукой на свою бывшую родину. Ведь не зря же существует поговорка: "А после нас хоть потоп", которая была весьма популярна в последние годы социализма.
   Напрасно многие считают, что в сегодняшних бедах виновата новая власть. Все, происходящее сегодня, является лишь логическим завершением той политики, что велась в России все после революционные годы. Дарвинизм, вдалбливаемый детям в головы с первого класса, наконец, угнездился в них, и проявил себя в полной мере. Кто сильный, тот и прав, выживает сильнейший. Три поколения людей воспитывались на этих принципах и, в конце концов, получился тот результат, который мы видим сегодня. На винограде репейник не вырастет, и на гнилом дереве здорового плода не будет. Вот он, результат политики Ленина, вот он, тот атеизм, к которому стремились революционеры. Прав был Достоевский, когда говорил: "Я предвижу, чем закончится ваш коммунизм; полным атеизмом и общими женами без детей". Когда у человека нет нравственности, он теряет и остатки совести, а когда нет совести, тогда единственной святыней для человека становится он сам. А в подобном обществе, порядок и дисциплина могут поддерживаться только силой, то есть только тем, чтобы над каждым человеком стоял надсмотрщик. Именно такой тюремный режим и пыталась создать советская власть. Но подобное не может продолжаться вечно, потому-то и рассыпался социализм, как карточный домик. Рухнула концентрационная система, и человек оказался свободен, полностью свободен. Но каким образом может распорядиться свободой человек, полностью лишенный совести, нравственных критерий, чувства долга и обязанности? Можно ли человеку давать полную свободу, тогда как даже само это понятие всеми толкуется по-разному? Хлеба и зрелищ, вот какие требования выдвигал русский человек в конце восьмидесятых годов, вот как он понимал свободу. Что ж, в девяностые годы он все это получил, но от этого не стал счастливее. Телевидение и ночные клубы развлекают современного человека двадцать четыре часа в сутки. Полки магазинов ломятся от избыточного количества товаров. О таком изобилии русский человек и мечтать не мог в советские времена. Пожалуйста, ешьте, пейте, развлекайтесь, теперь в этом нет ограничений. Но все это свобода безнравственности, разнузданности и вседозволенности. А такая свобода разрушает человека, а отнюдь не делает его счастливее.
   Русский народ издавна требовал народной власти. Это всегда было его любимым коньком. Но что такое народная власть? Разве это не власть, избираемая народом? Иной народной власти быть не может. Но разве президент и депутаты избираются не народом? Разве мэры городов и государственная дума избирается не народом? Так кто же виноват в том, что народ выбирает в правительство людей, замешанных в коррупции, а порой и откровенных бандитов? Кто виноват в том, что русский народ за банку сгущенки и за бутылку водки готов проголосовать хоть за самого сатану? Кого винить в этом, как не самого себя?
   Нет, не способен народ распорядиться свободой, нельзя давать ему и права выбирать власть. Власть народная имеет то же лицо, что и сам народ, это всего лишь зеркало, отображающее истинные помыслы и истинную натуру народа, да и человека в частности. Каков народ, такое и правительство. И не может быть иначе.
   Но встает вопрос, как быть теперь? Что делать, чтобы выбраться из той пропасти, в которую мы сами себя столкнули?
   Здесь может быть только один выход, во всеобщем всенародном покаянии, и исправлении самих себя. Потому как пока люди не исправят самих себя, не очистят свою душу, ни о каком улучшении земного бытия не может быть и речи. И исправление каждый должен начинать с самого себя, а не в коем случае не ждать того, когда исправятся люди вокруг него. Жизнь может измениться к лучшему только в том случае, если каждый изменится сам в себе. Пока ты сам остаешься порочным, злобным, завистливым и развращенным, для тебя никогда не наступит улучшения. Изменись внутри, человек, и тогда мир изменится вокруг тебя. Тогда ты будешь и воспринимать все происходящее совсем по-иному, и не будет этого неудовольствия жизнью, этой неудовлетворенности души.
   Советская власть держалась лишь благодаря обещаниям скорого наступления светлого будущего, и смогла продержаться ровно столько, насколько хватило терпения у народа. Со временем даже самые наивные люди поняли, что никакое светлое будущее никогда не наступит, да и не может наступить. Да и что оно вообще представляет собой это "светлое будущее"? Это ничто иное, как простая химера, в которую может поверить только абсолютно наивный человек. Народу объясняли это так; в один прекрасный день объявят светлое будущее, и люди проснутся счастливыми. Какой абсурд! Как может стать счастливым человек, если он живет исключительно для своих нужд, если он не способен ничем пожертвовать для ближнего своего, а ждет лишь того, чтобы другой человек пожертвовал для него? Оттого то и спился, оттого и деградировал русский народ, что не дождался он ничего подобного, поскольку каждый лишь ждал, но ничего не давал. Не имея любви и доброты в самом себе, человек и не получил ее ни от кого, поскольку был всегда окружен себе подобными. Но человек не хочет изменять самого себя. И рассуждает он таким образом; "Принимайте нас такими, какие мы есть". А кто нас должен принять, если все рассуждают подобным образом? И мир мы можем построить только такой, какой мы сами. Общество само является причиной своих бед.
   Мария же, находящаяся, как бы, между двух огней, ищущая Бога, и одновременно с душой, испорченной родительским атеизмом, металась в духовном тупике. Она понимала то, как глубоко заблуждалась всю свою жизнь, и то, как заблуждается все остальное человечество, но не знала, как достучаться до людских сердец. Ей было больно видеть, как погибают вокруг нее люди, погибают в своем неверии, но ничего не могла сделать. И больше всего ее мучило ее собственное бессилие.
  ГЛАВА X
  НА РЫНКЕ
   Торговый день на рынке был в самом разгаре. Суетящиеся и толпящиеся покупатели, не спеша, бродили вдоль прилавков, присматриваясь и прицениваясь к товару. Все хотели купить что-то получше и подешевле.
   Товар, поставляемый Марии ее хозяином, был, возможно, и не самого высшего сорта, но все же вполне приличным. Покупатели это видели, и поэтому торговля у Марии шла довольно бойко. Она едва поспевала насыпать в ведра, сумки и сетки картофель, лук, капусту и другие овощи, имеющиеся у нее в наличии. День был жаркий, и пот градом катился по ее лицу. Но уж лучше жара, чем мороз. Зимой стоять у прилавка совершенно не выносимо. Мария несколько раз простывала, но, не выходить на работу не могла. Ее бы моментально уволили, и заменили бы другим продавцом.
   Народ возле Марии понемногу рассеялся, и она получила возможность слегка передохнуть и вытереть пот. Ноги начинали чувствовать усталость, а это значило, что к концу дня Мария их будет едва передвигать. Несмотря на то, что она работала здесь уже не первый месяц, она так и не смогла привыкнуть к тяжелым условиям своей работы. Мария чувствовала, что не продержится здесь долго, но и уходить ей было некуда.
   Придвинув к себе пустое ведро, Мария принялась засыпать в него картошку. Торговавшая на соседнем лотке продавщица Вера презрительно смотрела на то, как Мария справляется со своей работой. Наконец, не выдержав подобного зрелища, она воскликнула:
   - Кто же так картошку укладывает, а? Ты так ни с чем останешься!
   - Что? - Мария подняла голову.
   Воспользовавшись тем, что возле ее лотка никого нет, Верка подошла к Марии.
   - Картошку накладывают не так, - принялась объяснять она. - Нужно взять три крупных картофеля и, уперев их в стенки ведра, создать нечто, вроде перегородки.
   Вера воровато огляделась по сторонам - не наблюдают ли за ними покупатели.
   - Ты видишь, сколько получается пустого места, - продолжала она. - Теперь остальную картошку насыпай сверху. Вот, таким образом, ты сэкономишь почти треть ведра. А это, как-никак, уже хлеб с маслом.
   Мария несогласно покачала головой.
   - Но ведь это же обман! Так же я буду обвешивать покупателей!
   - Ну и что с того! Все так делают.
   - Нет. - Мария снова покачала головой. - Я не могу поступать подобным образом, мне совесть не позволяет.
   - Гляди-ка, какая совестливая нашлась! - Всплеснула руками Вера. - Ну и куда ты со своей совестью пойдешь? С голоду помрешь!
   - Но ведь это же, все равно, что воровство! - возразила Мария.
   - Ну и что с того, что воровство? - безжалостно произнесла Вера. - Все воруют, совесть нынче не в моде.
   - Ну, все, может, и не все, а я, все равно так не могу. Что же будет, если все люди будут обманывать, обвешивать и воровать? Что же за жизнь тогда будет?
   - Такая вот и будет, как сейчас, - хмуро произнесла Вера.
   - Вот именно! Но разве же это дело? Нам нужно улучшать нашу жизнь, а не ухудшать ее.
   - Как же ее улучшишь, когда вся власть ворует?
   - Власти мы не можем помешать. Но нам-то самим можно вести себя по-иному. Друг к другу надо относиться по-людски, чтобы люди не таили друг на друга обиду, а жалели и помогали себе подобным.
   - Вот пускай сперва власть воровать перестанет, а там, глядишь, и мы перестанем.
   - А если мы все равно не перестанем? - возразила Мария. - Вот, ты хочешь, чтобы стоящие у руля воровать перестали, хорошо. А вот, теперь представь, что тебя саму выбрали в правительство. Ты сама не будешь воровать? Перед тобой откроются такие перспективы, через твои руки будут проходить такие деньги, столько возможностей у тебя будет, столько соблазнов, и ты не воспользуешься ситуацией, чтобы наполнить свой карман?
   - Конечно, воспользуюсь, - воскликнула Вера. - Я же не полная идиотка, иметь возможность обеспечить себя и свою семью, и не воспользоваться ею.
   - Так чего же ты, тогда, от других требуешь? Они тоже хотят обеспечить свои семьи.
   - Ну, тогда надо ставить в правительство таких людей, которые бы не прельщались богатством, и не воровали.
   - А кто их должен ставить, если правительство выбирает народ, выбираем мы с тобой? И потом, где же взять честных кандидатов, если весь народ ворует? Каждый старается что-либо украсть, по мере своей возможности, одни воруют на работе, другие обвешивают покупателей, третьи еще как-нибудь обманывают. Где же тогда взять честных? Ведь все чиновники и депутаты вышли из простого народа, из нас самих, и имеют все те же пороки и слабости, которыми обладают все остальные люди.
   - Что же, по-твоему, вообще не бывает честных людей? - воскликнула Вера.
   - Не знаю, но если даже они и есть где-нибудь, нам нельзя сидеть и ждать, когда кто-нибудь построит нам рай земной. Тем более что на земле рай вообще невозможен.
   - Вот как? А где же тогда возможен рай? - скептически спросила Вера.
   - Не знаю, - сникла Мария. - Наверное, только на небесах, там, где Бог.
   - Там, где Бог? Да где же он есть?
   - Везде, вокруг нас. Бог вездесущ.
   - Ну, милая моя, ты далеко пойдешь! В религию уже полезла, Бога приплела! Если Бог есть, и он, тем более, вездесущ, почему же мы его не видим.
   - Его не может человек увидеть.
   - Ах, вот оно как! Он хитрый, прячется от людей. Натравливает всех друг на друга, и смотрит на то, как люди друг другу глотку грызут?
   - Ну, почему ты думаешь, что это Бог закладывает в человеке зло, и что он радуется злу?
   - А кто же иначе?
   - Подобные мысли внушает человеку дьявол. Это он внушает людям причинять зло друг к другу, и заставляет их думать, будто это все дела рук Божьих.
   - Почему же Бог позволяет дьяволу творить весь этот произвол? Почему не остановит, не уничтожит его? Если Бог такой человеколюбец, каким его преподносит церковь, то он должен, в первую очередь, заботиться о том, чтобы людям жилось хорошо, чтобы на земле был мир и порядок. Почему, я спрашиваю, Бог позволяет все это дьяволу?
   У Марии поникли плечи.
   - Я не знаю. Я сама лишь недавно стала постигать христианство.
   Услышав такое признание, Вера победоносно усмехнулась.
   - Ну, вот видишь, ты сама не знаешь. Зато я знаю. Бог либо не хочет, либо не может противостоять дьяволу. И в том, и в другом случае, я не собираюсь ему поклоняться. В первом случае потому, что Бог сам на стороне зла, а я натерпелась его достаточно, чтобы еще и служить ему. А во втором случае, я против него потому, что он бессилен противостоять дьяволу. А зачем служить такому Богу, если он бессилен? В любом случае человек оказывается в проигрыше.
   Мария помолчала.
   - Ну, а как ты себе представляешь, чтобы Бог боролся со злом? Как это должно выглядеть, по-твоему?
   - Это очень просто. Все, кто творят зло, должны быть уничтожены, - безжалостно констатировала Вера.
   - А что ты подразумеваешь под словом "зло"? Бог дал людям десять заповедей, вот это и есть закон. Знаешь ли ты хотя бы одного человека, который бы их неукоснительно исполнял?
   Вера фыркнула.
   - Да я вообще не знаю, что это за заповеди такие!
   - Вот, - улыбнулась Мария. - А как же ты хочешь того, чтобы Бог уничтожил всех, кто нарушает закон, когда сама этого закона не знаешь? Если тебя саму судить по этому закону, как ты думаешь, чего бы ты заслужила?
   - Но я же не знаю, какие это законы! - запротестовала Вера. - Как же можно меня судить?
   - Так ведь и другие не знают этого закона. Почти никто из современных людей не знает закона, данного людям Богом. Таково наследие советской атеистической системы. У нас нет веры, нет культуры. Все это уничтожили во время революции, а вместе с этим уничтожили в людях веру в добро, извратив само понятие о добре, придав ему какой-то дикий, непонятный смысл. А ты говоришь, уничтожить беззаконников. В таком случае пришлось бы уничтожить все человечество.
   - Ну хорошо, пусть не уничтожить, пускай, хотя бы, Бог не позволяет людям творить зло. Ведь это же можно сделать.
   - Каким образом? Связав их по рукам и ногам, сковав их волю, сделав их рабами или зомби? Бог дал человеку свободную волю для того, чтобы человек добровольно пришел к нему, добровольно соблюдал его заповеди.
   - Да уж, нашему человеку дай свободу. Вон что творится вокруг. Такая свобода нам даром не нужна.
   - Ну, вот именно, разве это Бог виноват, что люди вместо добра выбирают зло? Что же теперь делать, не уничтожать же все человечество.
   - А что делать нам, простым людям? - спросила Вера. - Как выживать в таком мире? Не мы его строили, нам он достался таким в наследство от наших дедушек и бабушек. Вот ты говоришь, что нельзя обманывать и обвешивать, а на что же тогда жить? На две тысячи, которые нам здесь платят? Как жить?
   Мария помялась, под пристальным взглядом Веры.
   - Но ведь я тоже живу на эту зарплату, - робко заметила она.
   - И тебе хватает этих денег? - с возмущением произнесла Вера.
   Мария вздохнула.
   - Конечно же, нет, но перебиться же можно.
   - Это ты можешь! Ты живешь одна, у тебя нет детей, а у меня дочь растет, она есть хочет, она одеваться хочет, она хочет жить! Так что не надо меня учить, как я должна жить. Всякий порядочный человек должен жить, прежде всего, для своей семьи, и именно это я и делаю. И если нет другой возможности, будут и обсчитывать и обвешивать! У меня нет выбора, я должна жить, и заботится о семье!
   С этими словами раздраженная Вера вернулась за свой лоток, хмуро и недружелюбно глядя на покупателей, бродивших по рынку.
  ГЛАВА XI
  НА АВТОБУСНОЙ ОСТАНОВКЕ
   Черный "Мерседес" не спеша катил по одной из центральных улиц города. За рулем автомобиля сидел Джеонг, а на заднем сиденье вольготно развалился Терри. Его вчерашний разговор, состоявшийся с отцом, стороннему зрителю мог показаться ссорой. Как и предполагал Терри, разговор был о его будущем, весьма неприятный, но неизбежный. Терри знал, что отец живет ради него, желает ему только добра, так как Терри был его единственным сыном. Создать полноценную многодетную семью его отец не смог, и глубоко переживал об этом. Но именно эта причина привязывала его к Терри еще сильнее. Терри был согласен с отцом в том, что ему необходимо жениться. В его возрасте было опасно откладывать дальше, да и Терри не был уверен в том, что уже не поздно. Все-таки сорок восемь лет - это не молодость, хотя у Терри было одно преимущество. Он был богатый наследник. Это привлекало к нему женщин, и довольно молодых. Но, все дело было в том, что Терри ни одну из них не любил, да и не верил им. Впрочем, он правильно делал, что не верил. Всех этих женщин интересовали лишь деньги Терри. Зная характер русских женщин и их продажность, Терри испытывал к ним какую-то брезгливость. Проводя время в их компании, он с неприязнью думал о том, что они будут любить и ласкать каждого мужчину, имеющего большие деньги. Он не мог представить ни одну из них в роли чьей-либо жены, а тем более, своей жены. А как, и где найти порядочную женщину, способную его полюбить не за деньги, а настоящей любовью, способную создать домашний уют и расти детей, Терри не знал. Хорошо было бы жениться на китаянке, но в этом городе было трудно найти женщину его национальности.
   Справедливо полагая, что от неразрешимых проблем лишь пухнет голова, Терри решил отвлечься от этих мыслей, в надежде на то, что когда-нибудь эта проблема разрешится сама собой.
  
   Торговый рабочий день подошел к концу, и Мария покинула свой прилавок, направляясь на негнущихся ногах к автобусной остановке. Когда она была еще далеко от нее, то увидела, как от остановки отъезжает ее автобус.
   Собрав все силы, Мария припустилась, было бегом, но тут же остановилась, поняв, что все равно не успевает. Автобус отъехал, не дождавшись ее, и Мария была вынуждена ожидать следующего. Мимо нее медленно ползла колонна автомобилей. Где-то впереди образовывалась пробка.
   Черный "Мерседес", ехавший в этой колонне, все больше и больше замедлял ход. И Терри, и Джеонг поняли, что скоро им придется остановиться совсем.
   Внезапно Терри сорвался с места, и припал к боковому стеклу. Эта реакция была столь знакома, что Джеонг усмехнулся, глядя на Терри в зеркало заднего обзора. Зная, насколько Терри был падок на женский пол, Джеонг сразу понял; на горизонте появилась особа, привлекшая его внимание.
   Терри постучал рукой по спинке переднего сиденья.
   - Останови, останови!
   Джеонг прижал машину к бордюру. Посмотрев туда, куда глядел Терри, он был довольно сильно удивлен. Вместо молодой, смазливой девицы, он увидел женщину, которой было никак не меньше тридцати пяти лет. Джеонг удивился, обычно Терри не интересовали женщины, которым было больше тридцати лет. Хотя эта женщина и сохраняла былую красоту, все же она была явно не во вкусе Терри.
   Но Терри буквально прирос к стеклу. В го глазах было что-то такое, чего никогда не было раньше. Он, не отрываясь, смотрел на женщину, стоявшую на остановке и явно дожидавшуюся транспорта.
   - Терри, с тобой все в порядке? - спросил Джеонг.
   - Какая женщина! - восхищенно произнес Терри.
   - Где?
   - Да вот же, на автобусной остановке!
   - Терри, да ты взгляни на ее возраст.
   - Нормальный возраст, - возразил Терри. - Ты посмотри, какая она красивая!
   - Ну, красивая, признаю, но дальше-то что? У тебя были женщины и красивее ее.
   - Не в этом дело, в ней есть что-то особенное, что-то такое, чего нет у других.
   - Терри, очнись! - Джеонг протянул руку, и потрепал Терри по плечу. - Эта женщина, наверняка, замужем. У нее своя семья, дети. Не лезь не в свою жизнь!
   - А если нет? Может, она разведена, или еще что-нибудь в этом роде.
   Джеонг пожал плечами.
   - Не понимаю, что ты в ней нашел. И вообще, кто же знакомится на автобусной остановке. Зачем она тебе?
   Терри затряс головой.
   - Что-то в ней есть такое, чего нет у других. Не знаю.
   Терри не выдержал, и распахнул дверцу.
   - Жди меня здесь.
   Джеонг лишь покачал головой.
   Терри направился к Марии, которая смотрела в совершенно другую сторону.
   - Добрый день, - сказал Терри, подойдя к Марии.
   Мария обернулась. Нет, перед ней был совершенно незнакомый человек. Тем не менее, она кивнула в ответ.
   - Здравствуйте.
   - Общественный транспорт в России очень плохо ходит, верно?
   - Всякое бывает, - Мария явно не понимала, чего нужно от нее этому человеку.
   - Вам далеко ехать? Мы могли бы подвезти вас.
   - Нет, спасибо, - покачала головой Мария. - Мне недалеко.
   - Ну, давайте, хотя бы, познакомимся. Меня зовут Терри.
   - Очень приятно, - сухо сказала Мария, стараясь смотреть в другую сторону.
   Терри был слегка огорошен ее сухостью. Ни его шикарный костюм, ни престижный автомобиль, не вызывали в этой женщины восторга, как бывало с другими женщинами.
   - Можно узнать ваше имя?
   - А это обязательно? - Мария почувствовала раздражение и негодование. Что нужно от нее этому богатому азиату? Знакомиться с ним она не имела ни малейшего желания. Да и вообще ни с кем она не собиралась знакомиться. Во-первых, она считала себя слишком старой для того, чтобы заводить знакомства. Во-вторых, считала совершенно невозможным заводить отношения с мужчиной иной расы. А в-третьих, она была уверена, что от этого человека нельзя было ожидать ничего, кроме проблем.
   - Вы извините, но я не собираюсь приглашать вас ни в какое неприличное заведение, типа ночного клуба или еще что-нибудь. Я боюсь, вы не так истолковали мои действия. Я вовсе не собираюсь причинять вам какие-либо неудобства.
   Терри почувствовал раздражение на самого себя. Он вел себя так, словно был подростком.
   - Спасибо и за это, - мрачно сказала Мария, по-прежнему стараясь смотреть в другую сторону.
   Терри улыбнулся, но улыбка получилась неискренней.
   - Может быть, вы замужем, или у вас есть любимый человек?
   Мария ощутила вспышку гнева. Какое дело этому человеку до ее личной жизни.
   - А какая, собственно, вам разница? - неожиданно грубо сказала она.
   Терри слегка опешил.
   - Просто я не хочу разрушать вашу личную жизнь, если она у вас есть.
   Мария не выдержала и, повернув голову, враждебно посмотрела на Терри.
   - В таком случае оставьте меня в покое!
   - Но вы даже не ответили на мой вопрос! - запротестовал Терри.
   - В любом случае, мы не подходим друг к другу.
   Мария, вытянув шею, принялась высматривать автобус. Пробка начинала рассасываться, и движение на дороге возобновилось, но автобуса нигде не было видно.
   - Почему так? Вас смущает, что я другой расы?
   - И это тоже. Говорю вам, что я вам не пара! Что же вы, не понимаете человеческого языка?
   - Но разве для любви существуют расовые преграды? - спросил Терри. - Возможно, если мы встретимся с вами в более культурной и цивилизованной обстановке, мы узнаем друг друга больше.
   Мария с возмущением посмотрела на Терри.
   - О какой любви вы говорите! Мы с вами впервые друг друга видим! Я далеко не вашего круга! Я простая русская женщина, каких вокруг тысячи! А теперь отойдите от меня, вы привлекаете внимание прохожих.
   - А разве простая русская женщина не способна на любовь? - тихо, и каким-то печальным тоном спросил Терри. - Разве вы не способны любить? Неужели же у вас такое черствое сердце?
   Мария закусила губу.
   - Нам с вами за сорок лет, разве в нашем возрасте можно вообще вести речь о любви?
   - А почему же нет? Любви все возрасты покорны. А ваши последние слова означают, что вы не замужем.
   У Марии по лицу пробежала судорога. Она поняла, что выдала себя. Она вновь взглянула на Терри, и была удивленна, какими чистыми глазами он смотрел на нее. Мария горько улыбнулась.
   - Счастливый вы, наверное, человек, если способны на любовь! - неожиданно, для самой себя, произнесла она.
   Долгожданный автобус наконец-то подъехал к остановке, и Мария, почувствовав облегчение, побежала к нему.
   - Подождите! - закричал ей вслед Терри. - Вы не оставили своего адреса и телефона.
   Но дверь за Марией закрылась, и автобус тронулся с места.
   Терри бросился к своему автомобилю.
   - Скорее, за автобусом! - крикнул он, плюхаясь на сиденье.
   - Терри, не сходи с ума, - произнес Джеонг. - Наживешь ты неприятностей на свою голову.
   Но Терри не хотел ничего слушать, он был, словно, одержим.
   - Скорее же, скорее! Не дай ей скрыться!
   Джеонг покачал головой, что-то проворчал, и повел машину вслед за автобусом.
   Терри метался по заднему сиденью, не находя себе место, вытягивал шею, и старался разглядеть в автобусе незнакомку.
  ГЛАВА XII
  ВЕЧЕРОМ
   Поведение Терри изумляло Джеонга. Он, разумеется, знал, что Терри является большим любителем прекрасного пола, но чтобы так потерять голову, это было с Терри впервые. К тому же, такой способ знакомства был настолько неумелым, словно Терри впервые в жизни знакомился с женщиной.
   - Терри, что с тобой? - участливо спросил Джеонг. - Что это за дешевый способ знакомства? Это так непохоже на тебя.
   Но Терри даже не отвечал. Он не сводил глаз с автобуса, который остановился на следующей остановке. Терри тщательно всматривался в лица выходящих людей, стараясь не пропустить незнакомки. Автобус поехал дальше, и Терри убедился, что Мария осталась внутри.
   Весь путь Терри сидел, как на иголках и, когда Мария, наконец-то вышла из автобуса, он чуть не выскочил из машины.
   Джеонг схватил его за плечо, и удержал на месте.
   - Ты что, с ума сошел? Ты же перепугаешь ее! Она примет тебя за маньяка.
   - Но я должен выяснить, где она живет! - умоляюще произнес Терри.
   - Если ты хочешь выяснить, где она живет, тогда тебе нужно просто проследить за ней.
   Терри это показалось убедительным, и автомобиль медленно двинулся вдоль тротуара, держась метрах в семидесяти позади Марии.
   Наконец Мария повернула в какой-то проулок.
   - Она уйдет! - закричал Терри, распахивая дверцу.
   Боясь, как бы он не натворил глупостей, Джеонг выбрался следом.
   - Погоди! - крикнул он Терри.
   Нажав кнопку сигнализации, Джеонг, вместе с Терри, направился в сторону, в которой скрылась Мария.
   - Вот она! - чуть не закричал Терри, когда впереди мелькнуло платье незнакомки.
   - Тише! - зашипел на него Джеонг.
   Они продолжали двигаться, но Мария, похоже, даже не догадывалась о том, что за ней следят. Подойдя к своему дому, она скрылась в подъезде. Боясь, как бы Терри не выдал их своей неосторожностью, Джеонг велел ему оставаться снаружи, а сам тихо проник следом в подъезд. Прислушиваясь к шагам незнакомки, он осторожно поднимался по лестнице. Джеонгу и раньше приходилось участвовать в безумствах Терри, но сейчас он не понимал своего босса. Чем его привлекла эта женщина, он не знал. Да, конечно, она была довольно красива, с этим нельзя было не согласиться, но ведь ей было уже около сорока лет, а Терри был не из тех, кому нравились женщины этого возраста. Он был падок на молодых. Что же произошло с ним сегодня, Джеонг не понимал.
   Загремела открывавшаяся дверь. Джеонг осторожно посмотрел наверх, и увидел, как Мария заходила в свою квартиру. Когда дверь за ней закрылась, Джеонг, уже не таясь, поднялся на площадку, и посмотрел на табличку с номером квартиры. Выяснив все, что было нужно, он спустился вниз.
   - Ну? - нетерпеливо спросил Терри. Он находился в состоянии крайнего нервного возбуждения.
   - Я все выяснил, - сказал Джеонг, - Идем к машине.
   Они вернулись к "Мерседесу", и сели внутрь.
   - Ты узнал номер ее квартиры? - спросил Терри.
   Джеонг кивнул, и назвал номер.
   - Кто она, ты не знаешь?
   Джеонг усмехнулся.
   - Откуда же я знаю. На двери не написано фамилии.
   - Но ты можешь это выяснить?
   Джеонг пристально посмотрел на Терри.
   - Прежде всего, скажи, ты, действительно уверен, что хочешь этого? Ты уверен, что это тебе нужно и, что эта женщина не принесет тебе неприятностей?
   - Да, я уверен, - непреклонным тоном заявил Терри.
   Джеонг вздохнул.
   - Хорошо, я это выясню, когда мы приедем домой. Тебе придется немного подождать.
   Джеонг завел мотор, и тронул машину с места.
  
   Вечером того же дня, Мария гуляла по улице, вместе с Андреем Градовым, тем самым парнишкой-инвалидом, потерявшим обе ноги в Чечне. Несмотря на вчерашний конфликт, ей все же удалось уговорить парня на уличную прогулку.
   Мать Андрея была, по-прежнему, в запое, и не беспокоилась о своем сыне, но Мария видела, как тяжело было Андрею сидеть дома, и смотреть на пьяную мать.
   Спустить инвалидную коляску по лестнице, с третьего этажа, было довольно нелегко, но Марии, после долгих усилий, все же удалось это сделать.
   Выбравшись из подъезда, Мария повезла кресло-каталку в сквер, где было поменьше народу. Ни Мария, ни Андрей, не хотели попадаться людям на глаза.
   Андрей, давший согласие на эту прогулку, сидел в кресле весь пунцовый. Ему совсем не улыбалось быть посмешищем для соседей, но и оставаться дома, ему тоже, до тошноты было противно.
   - Вот ведь, теперь весь двор будет судачить об этом! - возмущенно говорил Андрей.
   Мария, знающая, что творится на душе у парня, чувствовала правоту его слов, но, тем не менее, старалась его поддержать морально.
   - Ну и пускай говорят, - нарочито весело произнесла она. - На каждый роток не накинешь платок и, к тому же, ты же не приглашал меня на свидание. Чего нам стыдиться?
   Андрей, несмотря на свое мрачное настроение, рассмеялся. Мария подзадорила его.
   - Да, хороша невеста, бабка старая, - самокритично произнесла она.
   - Ну, уж и старая, - воскликнул Андрей. - Вашей красоте любая молодая позавидует.
   Мария слегка зарделась, но ничего не сказала в ответ. Лицо ее приобрело грустное выражение. Андрей не мог видеть ее лица, так как Мария шла позади него, но его собственные слова неожиданно вызвали у него чувства обиды. Это была обида человека, незаслуженно наказанного, человека, который расплачивается за чужие преступления. Он взглянул на обрубки своих ног, и из его глаз выступили слезы. Он вдруг, с непередаваемой болью и ясностью осознал, что у него уже никогда не будет ни девушек, ни семьи, ни детей. Он обречен жить до конца своих дней жалким калекой, никому ненужный, всеми презираемый. Стоит ли вообще жить, если знаешь, что тебя не ждет ничего хорошего в жизни, зная, что впереди у тебя сплошной ад, в котором не будет ни радости, ни отрады?
   Андреем овладело непреодолимое желание покончить жизнь самоубийством. Зачем нужна такая жизнь? Зачем? А главное, за что это ему? Почему именно его должны были отправить в Чечню? Почему именно он должен был лишиться обеих ног? И ради чего? Ради чего? Ради того, чтобы кучка чиновников, прорвавшихся к власти, заработала на этом несколько лишних миллиардов? Нет в жизни справедливости, а если нет справедливости, то незачем и жить!
   Мария видела, как Андрей тайком утирает слезы, но не знала, что сказать ему, как утешить. Если ей самой жизнь казалась сплошным мучением, то она боялась даже представить себе, каково приходится двадцатилетнему парню, оставшемуся без обеих ног. Что творится у него на душе, как ему объяснить, за что он так жестоко наказан, за что он так страдает?
   - Ты знаешь, - неожиданно для себя самой сказала Мария. - В девятнадцатом веке в России жил один иконописец. Он родился без рук и без ног, и рисовал, сжимая кисть в зубах. Он написал такие прекрасные иконы, что до сих пор его искусство никто не может превзойти.
   - Ну и зачем вы это мне рассказываете? - холодно спросил Андрей.
   - Да я и сама не знаю, - созналась Мария.
   - Вы хотите, чтобы и тоже писал иконы? Хотите сказать, что я конченый человек, которому остается только одно успокоение, в религии? Да на что мне такое утешение?! На что мне заниматься самообманом? Что проку от всех этих икон, кому они принесли облегчение? Зачем нужно молиться Богу? Ведь если он есть, то он жесток, безмерно жесток! Иначе невозможно объяснить, почему так много зла творится в мире. Почему страдают невиновные, а преступники торжествуют? Почему я стал калекой, а наши генералы заработали на моем горе миллионы? Где же справедливость, я вас спрашиваю, где?! Если Бог справедлив и милосерд, то за что он наказал меня? За какую провинность?
   Мария вытерла слезу, показавшуюся из уголка ее глаза.
   - А может быть, Бог этим наказал твоих родителей, а не тебя? Твоего отца за то, что он бросил семью, а мать за то, что она пьет.
   - Наказал моих родителей?! Ха-ха! Да им нет дела до моего горя! Отец завел себе другую семейку, и обо мне даже не вспоминает, а мать мою интересует только водка! Да если я даже покончу с собой, она этого не заметит!
   - Что ты, Андрюша, - испугалась Мария. - Ты о самоубийстве даже и речи не веди! Это самый страшный грех, на который только способен человек.
   - Да что мне до этого греха! - воскликнул Андрей. - Каково мне жить таким? Вы даже не представляете себе, что я чувствую, и каково мне теперь! У меня нет жизни, нет будущего! У меня впереди одни страдания. Так зачем же мне жить тогда?
   - Но ведь самоубийством ты навсегда оборвешь связь с Богом, и обречешь себя на вечные мучения!
   - Да я и так обречен на вечные мучения! И так обречен!! Да и не верю я ни в Бога, ни в рай, ни в ад! На своем собственном примере убеждаюсь, что это все обман! Если бы Бог существовал, то он никогда бы не допустил того, что случилось со мной! По-крайней мере, не допустил бы, если бы он был справедлив и милосерден. А если Бог и есть, то я являюсь доказательством его жестокости и несправедливости! А если Бог жесток и несправедлив, то не нужно мне от него никакого рая! Что же это за рай, если в нем нет милосердия и справедливости! Если Бог наказывает человека за чужие грехи, то от такого Бога ничего хорошего ждать нельзя!
   Голос Андрея срывался почти на крик, из глаз текли слезы обиды. Мария огляделась по сторонам и, нагнувшись, прижала к себе Андрея.
   - Тише, тише, Андрюшка, не надо привлекать к себе внимания! Прости ты меня, дуру старую, что растревожила твои раны, прости, что сделала тебе больно! Видит Бог, что я не хотела этого, не хотела!
  ГЛАВА XIII
  ЛЮБОВЬ, НЕНАВИСТЬ И ЖЕНИТЬБА
   Три пожилых женщины, сидевших на скамейки у соседнего дома, наблюдали за тем, как Мария втаскивает коляску с Андреем в подъезд. На лицах всех троих были ехидные ухмылки.
   - Ты глянь-ка, Машка-то, Машка как старается! - воскликнула одна из женщин.
   - Ну, прямо нянька заботливая, - подхватила вторая.
   - Точно. Вывезла его из дома, и давай катать по всей округе. Это чтобы все соседи видели.
   - Ага, мол, смотрите, какая я заботливая, какая я хорошая.
   - Это она хочет показать, что у Андрюшки мать, мол, алкоголичка. Ей, дескать, нету дела до сына, вот, вроде бы, я за нее.
   - Ага, она такая, она такая, уж я ее знаю!
   - Да ее все знают, у нее же с головой не в порядке.
   - А строит-то из себя, тьфу! - Старуха с презрением плюнула.
   - Да и этот безногий не лучше, - поддержала третья соседка. - У него отец-то всю жизнь гулял, да пил. Он и ушел к такой же, какой и сам.
   - Да и сынок-то, таким же стал бы, если бы ног не лишился. Поделом ему!
   - Ага, поделом!
   - Он, пока мать пьяная лежит, у нее деньги ворует, да Машке их и отдает. Она им за это продукты таскает. Сама видела! А делает вид, что на свои покупает!
   - Ой, да ее семейка вся такая! У нее-то и мать тоже с приветом.
   - И не говори! Я с ее матерью вместе училась. Та еще штучка была. Она же в областной комитет метила. Никого за людей не считала.
   - Да она и сейчас не считает. У нее и муж был еще о-го-го!
   - Ну, уж Машка-то будет хлестче всех!
   - Это точно!
   - Она на рынке-то ой-ей-ей, какие деньги гребет! А уж обвешивает так, как никто не обвесит. Мне одна знакомая рассказывала, что купила у нее ведро картошки, принесла домой, а там аккурат полведра будет.
   - Во как!
   - Да у нее и весы так настроены, что с килограмма двести грамм не довесит. Да Машка-то и сама об этом соседям хвалилась.
   - Машка она наглая! А строит из себя!
   И все трое с ненавистью посмотрели на двери подъезда, в котором скрылась Мария.
  
   Утром следующего дня, Джеонг вошел в комнату Терри, который, в это время, раскинулся на диване. Увидев входящего Джеонга, он тут же вскочил на ноги.
   - Ну что, узнал что-нибудь? Выяснил?
   - А что здесь выяснять, конечно, выяснил. - Джеонг закрыл за собой дверь.
   - Ну, говори же, не томи!
   Джеонг усмехнулся.
   - Ее зовут Мария Ромашкина, возраст сорок один год. Не замужем, и никогда не была, детей нет. По-образованию инженер, сейчас работает продавцом на овощном рынке. Адрес ее ты знаешь, вот, пожалуй, и все.
   Терри с жадностью выхватил листок с принтерной распечаткой из рук Джеонга, и впился в него глазами.
   - Мне не нравится, как ты реагируешь на нее, - озабоченно сказал Джеонг. - Может быть, поделишься со мной.
   Терри оторвался от листка.
   - Понимаешь, я сам не знаю. Что-то со мной произошло, чего я не могу и сам понять. Никогда со мной ничего подобного не было!
   - Я это заметил. Но, все-таки, что же это?
   - Не знаю, - растерянно произнес Терри. - Что-то вот здесь!
   Он постучал себя по груди.
   - Какое-то чувство, я сам не понимаю какое. Я был готов взлететь, и лететь за ней хоть на край света! Это невозможно передать словами. Но это такое чувство, такое чувство!
   - Любовь? - поинтересовался Джеонг.
   - Не знаю. Может быть, это так и называется. Но такое чувство бывает лишь раз в жизни! От него хочется петь, взлететь в небеса, и парить как птица! Я не знаю, испытывал ли ты когда-нибудь подобное чувство.
   Джеонг понимающе улыбнулся.
   - Да, это любовь!
   - Любовь, - произнес, словно пробуя это слово, Терри. - Никогда не думал, что такое возможно. Я представлял любовь себе совсем иначе. Я думал, что это что-то плотское, что-то телесное. Но это совсем неземное! Как будто душа рвется наружу! Словно тело является для нее тюрьмой, а она хочет свободы. Это что-то необыкновенное, потрясающее!
   Джеонг протянул руку, и потрепал Терри по плечу.
   - Будь осторожен, Терри, любовь в твоем возрасте опасна. Впрочем, она опасной может быть всегда, но в твоем возрасте особенно.
   - Опасна? Но почему? Разве любви не все возрасты покорны? Разве я не свободный человек? Ведь ты же сам неоднократно советовал мне жениться. Да и мой отец хочет того же.
   - О, женитьба - это совсем другое дело! Женитьба - это вещь серьезная. При чем здесь эта женщина, эта Мария или как там ее.
   - Мария! - восхищенно, в каком-то блаженстве, произнес Терри. - Мари, Мэри, какое прекрасное имя!
   - Выбрось ее из головы, - строго сказал Джеонг. - И подумай о том, как найти достойную женщину, на которой бы ты мог жениться.
   Терри изумленно, и одновременно с возмущением посмотрел на Джеонга.
   - Да ведь я, как раз, и думаю о женитьбе. Но ведь чтобы жениться, для этого нужна невеста.
   - Совершенно верно.
   - Ну, так вот, может быть, я как раз и нашел ее. Я нашел женщину, с которой я бы хотел провести остаток своей жизни.
   Джеонг изумился.
   - Ты говоришь об этой нищенке и торговке? Ты в своем уме?
   - Она не нищенка, - возмущенно произнес Терри. В этот момент он походил на ребенка, не желающего поверить в то, что Деда Мороза на самом деле не существует. - Она такая же женщина, как и все! Почему я не могу на ней жениться?
   - Опомнись, Терри! Ты в своем уме? Ты хочешь жениться на первой попавшейся женщине, даже не зная, что она из себя представляет!
   - Но я же не собираюсь идти с нею прямо сегодня в загс, или еще куда-нибудь! Я хочу с нею встретиться, для того чтобы мы узнали друг друга поближе. Может быть, она тоже будет испытывать ко мне подобное чувство, что и я к ней!
   Джеонг медленно покачал головой.
   - Нет, Терри, любовь плохой советчик. Она ослепляет, она лишает человек рассудка. К женитьбе надо подходить с холодной головой, рассуждая здраво.
   - А разве я не здраво рассуждаю? И что значит; подходить с холодной головой? Разве нельзя жениться по любви? Да и зачем вообще тогда жениться, если нет любви?
   - Любовь приходит и уходит, а женятся для того, чтобы позаботиться о своем будущем, - объяснил Джеонг. - Ну, ты подумай сам, зачем тебе нужна жена, которая торгует на овощном рынке? Разве ты не знаешь, какие там женщины? К тому же, с твоим финансовым состоянием, тебе просто необходимо найти жену гораздо моложе этой Марии.
   Терри нахмурился.
   - Мой отец женился на моей матери, когда она работала на фабрике, к тому же она была ненамного моложе его самого.
   - Ты забываешь, что и твой отец тогда не был бизнесменом. И разве можно доверять русским женщинам?
   - Почему же нельзя, ну почему? Русские женщины, такие же, как и все остальные.
   - Нет, русские женщины существа коварные. Они не способны на любовь. Мечта каждой из них - выйти замуж за богатого. Их не интересует твоя душа, а только твои деньги. И будут они с тобой лишь до того момента, пока не выкачают из тебя все твое состояние. А затем ты им не нужен станешь. Они уйдут от тебя, и рассмеются тебе в лицо, растоптав все твои чувства. Вот тогда ты и будешь локти кусать, да будет поздно.
   - Так что же мне теперь вообще не жениться! - воскликнул Терри. - Ведь женщины моей расы здесь все равно не найти!
   Джеонг нахмурился.
   - Не знаю, Терри. И если и выбирать среди русских, то выбирать очень осторожно.
   - Вот я и выбираю. И чтобы выяснить, что Мария из себя представляет, я должен встретиться с ней, провести вместе время, и тогда будет видно.
   - Но она же рыночная торговка! Она тебя не пара. Тебе нужна жена из более цивилизованного круга. Не иди на поводу эмоций, попробуй рассуждать здраво.
   - Вот поэтому я и должен с нею встретиться. Ты сам сказал, что нельзя решать сгоряча. Пусть так и будет.
  ГЛАВА XIV
  О КНИГАХ
   Ранним утром, еще до начала трудового дня, Мария и Вера стояли около пустых прилавков своих лотков. Двое крепких грузчиков разгружали товар, раскладывая ящики за прилавками.
   Стоя в ожидании, Мария случайно бросила взгляд в раскрытую сумку Веры. В ней торчал корешок какой-то книги. Марии стало любопытно, она никогда не думала, что подобная женщина может увлекаться литературой.
   - Ты что, читаешь книги? - заинтересованно спросила Мария.
   Вера, курившая сигарету, с недоумением посмотрела на Марию.
   - Читаю, а что в этом такого? - В голосе Веры просквозила неприязнь.
   - Да нет, ничего. А что это за книга?
   Вера нагнулась, достала из сумки книгу, и протянула Марии. Это был какой-то детектив.
   - А-а, - разочарованно протянула Мария. - Ты любишь детективы?
   - Детективы, любовные романы и фэнтэзи, - равнодушным тоном произнесла Вера.
   - Фэнтэзи? Что это за жанр?
   - Ну, это что-то вроде смеси фантастики и сказки. Другие миры, драконы, колдуны и волшебники, супермены и красотки, спасающие мир от зла.
   - А-а, и тебе нравятся такие книги?
   - Нравятся, почему же нет. Ведь нужно же как-то отвлекаться от нашей жизни. Должен же человек каким-то образом снимать стресс.
   - Но ведь это же все вымысел. Совершенно неправдоподобные истории.
   - Так что же с того, что вымысел? О реальной жизни и читать неинтересно, достаточно вокруг поглядеть. В том-то и прелесть фэнтэзи, он погружает человека в мир, о котором человек может только мечтать, мир, где возможна справедливость, где побеждает добро и существует надежда.
   - А в реальной жизни ты не веришь в справедливость? - спросила Мария.
   - Разумеется, нет. В нашем мире справедливости нет. Поэтому мир фэнтэзи так привлекателен, а скоро он вытеснит и все остальные жанры. Ты ничего не читала в этом жанре? Почитай сама как-нибудь, и тогда поймешь, что я имею в виду?
   - Да, - согласилась Мария. - Мир иллюзии всегда привлекал людей. Но, как я поняла, все эти книги основываются в основном на магии?
   - Ну да, магические миры. Добрые и злые волшебники.
   - Но волшебники не могут быть добрыми. Любое волшебство исходит из одного источника, от дьявола.
   - А откуда ты это знаешь? - скептически спросила Вера.
   - Об этом говорится в Библии.
   - В Библии? - воскликнула Вера. - А что такое Библия? Библия - это та же фэнтэзи, только написанная в древние времена. Разве можно на нее ссылаться как на надежный источник?
   - А почему же нельзя? Библия очень достоверно написана. Многое из нее подтверждено современными историками.
   - Ну и что? В каждой религии есть свои священные книги, которые опровергают книги остальных религий. Я не верю ни во что сверхъестественное, ни в Бога, ни в дьявола. Если ты не веришь в волшебство, то почему любишь книги о нем?
   - Глупый вопрос. Почему дети любят сказки? Потому что они дают им надежду на лучшую жизнь, так же и взрослые хотят помечтать о лучшей жизни. Ведь и религия - это всего лишь сказка для взрослых.
   - А если бы тебе сказали, что волшебство существует на самом деле? - спросила Мария. - Ты бы обратилась к волшебнику?
   Вера пожала плечами.
   - А почему бы и нет? Если это поможет улучшить мою жизнь, почему бы не попробовать. Но волшебников нет.
   - И ты бы не задумалась о том, откуда исходит эта сила? О том, кто является ее источником?
   - А какая, собственно, разница? Если человеку это принесет пользу, то какая разница, откуда источник этой силы? К тому же, магия бывает разная, черная и белая. Белая магия - это магия добра.
   Мария отрицательно покачала головой.
   - Ничего подобного. Источник обеих этих магий один - сатана. И белая магия - это лишь маска добра, прикрывающая всю ту же магию зла.
   - Ну, какая разница, Бог или дьявол? Ведь это не имеет значения. Кто сотворит добро, к тому и обращайся.
   - Дьявол не способен приносить людям добро! Он вообще не способен на добро, иначе бы он не был дьяволом. Любая его помощь лишь временна, а потом последует расплата, и, порой, очень страшная расплата. Дьявол способен творить видимость добра, для того, чтобы завлечь его в свои сети, обольстить человека, но потом он его погубит. Единственный, кто может оказать настоящую помощь - это Бог. К нему, и только к нему, можно и нужно обращаться за помощью.
   - По большому счету, между дьяволом и Богом нет никакой разницы, - возразила Вера, выпуская изо рта дым. - И тот, и другой заставят расплачиваться за свои услуги, и весьма высокой ценой.
   - Мы просто не можем своим человеческим умом понять промысел Божий.
   Вера цинично усмехнулась.
   - Да его никто не может понять. Все эти толкователи священных книг, утверждающие, что им дано понять их, лишь хвастуны, желающие прославиться. А на самом-то деле, достаточно посмотреть вокруг, чтобы понять, что к чему. Бог помогает только тем, у кого есть деньги. Тот, кто имеет деньги, тот от всего откупится, для него не существует преград. Он даст денег на храм, так ему все грехи простятся, до конца его жизни. И все дела-то. А заповеди даны лишь для тех, кому нечем откупиться. Так что, о какой справедливости тут можно толковать?
   - От Бога нельзя откупиться деньгами, - возразила Мария. - Ну, подумай сама, что такое для Бога деньги. Зачем они ему нужны, если он живет в иной реальности, где царствуют совсем иные физические законы. Что он может на них купить?
   - Почему же, в таком случае, церковь стоит на цыпочках перед теми, у кого есть деньги? - спросила Вера. - Ведь если разобраться, то получается, что церковь служит лишь деньгам и власть имущим. Она никогда не пойдет против власти, потому что у власти сила, а против силы церковь никогда не выступала. Вздумай она заартачиться, то ей сразу повторят семнадцатый год, вновь закроют все храмы, а попов сошлют в Сибирь. Попы тоже люди, они за свою жизнь беспокоятся.
   - Это то верно, - с тяжелым сердцем признала Мария. - Но ведь суд-то над людьми будут вести не священники, а Бог. За ним будет последнее слово. И Бог будет судить людей за их дела, а не за количество денег. В Библии так и сказано: "Кто больше имеет, с тех больше и спросится".
   Вера раздраженно махнула рукой.
   - Не знаю я, о чем говорится в Библии, я никогда ее не читала.
   - А русскую классику ты читала?
   - Какую русскую классику?
   - Ну, например, Достоевского или Лескова. У них можно получить ответы на многие вопросы.
   Вера поморщилась.
   - Ну, Достоевского читала когда-то в школе. Это было давно.
   - И какое впечатление он произвел на тебя?
   - А какое там, может быть, впечатление? Ведь все о дореволюционном времени говорится, да и писалось оно до революции. Что о том говорить?
   - Ну и что с того, что до революции? Этим-то и поучительно, ознакомление с мышлением людей, живших в дореволюционное время.
   - Да что там поучительного? Тогда совсем другие времена были, другие люди. Ну, кому сейчас интересно читать о каких-то князьях, и помещиках, об их беспутной жизни. Ну, что в этом интересного? И чем заканчивали герои Достоевского, либо тюрьмой, либо с ума сходили, как этот, князь Мышкин. Ну, кому об этом читать интересно? Людям нужны книги о современной жизни, о современных проблемах, которые бы напрямую касались их самих, да надежду какую-нибудь подавали. А кому интересны проблемы всяких графинь, да князей, купающихся в роскоши, и не знающие как провести свое время.
   Мария призадумалась.
   - Но ведь и Евангелие было написано две тысячи лет назад, а ведь не устарело же.
   - Глупости говоришь, - воскликнула Вера. Евангелие давным-давно устарело. По нему жить-то совершенно невозможно, особенно в наши-то времена.
   - Евангелие писалось на все времена. Если бы по нему жить было бы нельзя, Иисус Христос никогда бы не оставлял нам бы своего учения.
   - Да ты покажи мне хотя бы одного человека, который бы жил по этому самому Евангелию!
   - Ну, показать я не могу, но такие люди должны быть. Без этого бы просто жизнь на земле прекратилась.
   - Ты не увиливай, а покажи мне, конкретно, человека, который бы жил по Евангелию, - продолжала настаивать Вера. - Ты можешь это сделать?
   - Нет, - созналась Мария.
   - Вот то-то и оно! В таком случае, незачем и разговор вести на эту тему.
   - Ну, а как можно узнать такого человека? Он же не будет себя афишировать. Он будет жить тихой, незаметной жизнью, и о нем даже рядом живущие знать не будут. И потом, откуда ты знаешь, живут ли люди по Евангелию или нет, если ты никогда его не читала?
   - Очень просто, если вокруг нет порядочных и честных людей, значит, по Евангелию никто и не живет.
   - Резонный ответ, - призналась Мария. - Но я тебе все же советую прочесть Евангелие самой, благо сейчас его можно приобрести в любом церковном магазине. Кто знает, может быть, ты призадумаешься.
   - Да незачем мне его читать, - возразила Вера. - Я же все равно там ничего не пойму. Эта книга слишком сложная и запутанная, к тому же в ней речь идет о временах двухтысячелетней давности. С тех пор много воды утекло. Ведь ни в одной современной книге не говорится о том, чтобы в наши дни кто-нибудь жил так, как заповедовал Христос.
   - В современных книгах, - произнесла Мария.
   - Ты можешь дать мне какую-нибудь книгу о том, чтобы кто-нибудь, в наше время, жил по Евангелию. Я имею в виду художественную книгу, а не церковную. Книгу, написанную правдиво и легко доступным языком, которую легко можно было бы понять, и в которой бы говорилось о наших повседневных проблемах.
   - Я не знаю, - растерянно проговорила Мария. - Но я поищу.
   - Ну, а раз таких книг нет, то и не о чем толковать. Да и незачем людям жить по-христиански, себе дороже будет.
   - То есть как это? - опешила Мария.
   - А вот так! Как закончил свою жизнь Христос?
   - Его распяли.
   - Вот именно! Он кончил мученической смертью. Так для чего же ты мне предлагаешь жить так, как жил он? Для того чтобы и я закончила свою жизнь таким способом? Ты этого желаешь всему человечеству? Ну, спасибо тебе за твое человеколюбие!
   И Вера со злостью затушила свой окурок, косо, и с неприязнью поглядывая на Марию.
  ГЛАВА XV
  МАРИЯ И ТЕРРИ
   Рабочий день уже подходил к концу, а у Марии, все еще не выходил из головы утренний разговор.
   А ведь, действительно, современные люди ничего не знают о Евангелии. Они никогда его не читали, а если бы и прочитали, то не поняли бы. Современный человек живет в мире, где царят совсем другие правила, где родители воспитывают своих детей, основываясь, отнюдь, не на десяти заповедях. Детей учат не традициям предков, да и не могут этому научить, поскольку сами родители не знают этих традиций.
   Права была Вера, утверждавшая, что не интересна литература девятнадцатого века современному человеку. Ведь герои этих произведений жили в совсем другом обществе, в окружении людей, которые показались бы сейчас безобиднейшими существами, причем довольно наивными. Разве не смешно называть атеистом Ивана из "Братьев Карамазовых" Достоевского? Разве не смешно называть атеистом человека, знающего почти наизусть все Евангелие и Библию, и который, всю свою жизнь, пытается убедить самого себя в том, что он не верит в Бога. От своих собственных, тщетных усилий он, в конце концов, сходит с ума, и у него начинается раздвоение личности.
   Разве таков современный атеист? Да современный атеист никогда и в руках-то не держал Евангелия. Он атеист скорее по незнанию и неграмотности, чем по убеждению. А не хочет ничего читать лишь потому, что считает Евангелие устаревшим, не совместимым с сегодняшним днем и временем. Вот бы такому человеку попалась бы книга, в которой говорилось бы о современности, где затрагивалась бы повседневная проблема сегодняшнего люда. Книга, в которой бы современный обыватель увидел самого себя, со всеми своими бедами и неприятностями, и где бы показывался выход из положения, путь к Богу, надежда на улучшение этой земной жизни. Тогда бы человек и задумался, может быть, о Божественном откровении, и о своем бытие, а задумавшись, стал бы делать первые шаги к Богу. А пока что человек видит лишь то, что после октябрьского переворота не стало места Богу на земле, началась новая эра, эра безбожья, в которой любой верующий в Бога человек обречен на поражение. Эх, если бы была такая литература, где верующий человек не погибал в конце романа, а воскресал духовно, тогда и дух обывателя ободрился бы, и человек бы изменился. Но не об этом пишет литература, потому и тянет так людей в мир иллюзий, в виртуальный мир, где все неправдоподобно, все нереально, но где человек освобождается духовно, получает свободу, пусть и мнимую, потому как не может он быть больше в духовном рабстве, в духовной пустоте. Человек ищет свободы, но нет у него доступа к Богу, так как все информационные пути туда закрыты.
   Марию весь день терзали эти мысли. В ее ушах так и стояло требование Веры: "Дай мне книгу о современной жизни, в которой был бы указан путь к Богу!"
   Где взять такую книгу?
   Мария этого не знала. Ей не попадались подобные книги, и она не знала, существуют ли они вообще. Чем привлек детей "Гарри Поттер"? Тем, что дети увидели в этой книге самих себя, свои детские проблемы. Книга запала им в душу и полюбилась. Беда вот только в том, что в книге этой показан путь к дьяволу, нет в нем пути к Богу.
   Так неужели же православие не может найти подход к людским душам? Не верю, не допускаю такого! Если Бог есть добро, а православие исходит от Бога, то оно должно иметь путь к сердцу человека. Просто не может быть иначе! Неужели же Бог не может найти общего языка со своим творением. Вопрос, очевидно, состоит лишь в том, может ли современное православие найти путь к сердцу людей. И хочет ли оно этого.
   Мария возвращалась домой. Повернув в сторону своего двора, она внезапно остановилась. Шагах в двадцати, впереди нее, стоял вчерашний азиат, с букетом цветов. Он приветливо улыбался Марии.
   Мария уже совершенно выкинула из головы вчерашнюю встречу, и о странном азиате и не вспоминала. Ей и в голову не могло прийти, что он может ее выследить.
   Терри медленно стал приближаться к Марии. Та огляделась по сторонам, в поисках пути к отступлению. Ей вовсе не улыбалась встреча с Терри.
   - Не бойтесь! - воскликнул Терри, видя испуг Марии. - Я не сделаю вам ничего плохого!
   Но Мария все равно невольно попятилась назад. Терри протянул ей огромный букет, который держал в руке. Лишь только сейчас Мария разглядела, что это были алые розы.
   - Здравствуйте, Маша, это вам!
   Мария вздрогнула. Насколько она помнила, она не называла незнакомцу свое имя. Да она и не помнила, как зовут его самого, хотя уж он-то называл себя.
   - Откуда вы знаете мое имя? - отчужденно спросила она.
   Терри снисходительно улыбнулся.
   - В наш век компьютерных технологий, узнать чье-либо имя не проблема.
   Марии стало не по себе при мысли о том, что этот азиат смог выяснить о ней все.
   - Возьмите же, Маша, неужели вы способны обидеть человека, отказавшись принять от него букет, который он вам преподносит от всего сердца? Не может же быть, чтобы вы были такой жестокой.
   Мария почувствовала себя неловко. Жестокой? Она, желающая жить по-христиански, может ли она поступить жестоко, отказав человеку? Имеет ли права?
   С другой стороны, если женщина не хочет встречаться с мужчиной, не хочет его подарков и ухаживаний, она имеет полное право отказать ему, и в этом не будет жестокости. Марии уже лет пятнадцать никто не дарил цветов, и она уже настолько отвыкла от подобных проявлений чувств, что считала эту попытку ухаживания чуть ли ни чем-то неприличным. И чего хочет он от нее, на самом деле? Он был явно из числа тех, кого называют преуспевающими людьми. Но разве ей нужен подобный человек? Разве она хочет иметь женихом миллионера? Может быть, где-нибудь глубоко в душе такое желание и было, но в данный момент Мария испытывала совсем иные чувства. Да она и не верила в любовь, к тому же была убеждена, что в сорок лет и любить-то невозможно. К тому же, она не знала, этого ли надо от нее азиату, или нет. Если он хочет сделать из нее любовницу на один день, то она явно не в том возрасте, чтобы стать таковой.
   Сама не осознавая, что делает, Мария протянула руку и взяла букет.
   Лицо Терри расплылось в довольной улыбке. Лишь только теперь Мария осознала, что букет у нее в руке. Она растерялась, не зная как поступить. Еще больше ее смутило, что на лице Терри не было выражения страсти, а нечто совсем иное.
   - Ну, скажите, все-таки, что вы от меня хотите? - осторожно спросила Мария.
   - Странный вопрос, - произнес Терри. - Зачем мужчине нужна женщина?
   - Вы хотите провести со мной ночь?
   - Ну, почему же сразу это.
   - Учтите, я не из тех женщин, которые согласны на такое.
   - И вовсе у меня не было ничего подобного на уме, - Терри, казалось, даже обиделся. - Я просто хочу пригласить вас на свидание.
   - Я вышла из такого возраста, когда ходят на свидание, - возразила Мария.
   - Но я еще старше вас, однако, не считаю себя стариком.
   - Мужчины - это совсем другое дело. Женщины стареют раньше.
   - Вы еще не постарели, к тому же, выглядите значительно моложе ваших лет.
   Мария невольно зарделась, все-таки она была женщиной, и комплименты доставляли ей такое же удовольствие, как и молодым.
   - Но ведь вы же даже не знаете, чем я занимаюсь, и где работаю.
   - Отчего же, вы работаете продавцом на овощном рынке.
   Терри сказал это таким тоном, словно это было в порядке вещей, и словно он сам был простым дворником.
   - Ну, вот видите. А чем занимаетесь вы?
   - Ну, - Терри немного помялся. - Мой отец является владельцем обувной фабрики, а я, так уж получается, его наследник, следовательно, я, в некотором роде, бизнесмен.
   - Вот видите, вы бизнесмен. Таким образом, что между нами может быть общего?
   - А не вижу в этом преграду. Мне вовсе не нужна миллионерша или богатая наследница.
   - А кого вы ищите? И для чего вы хотите пригласить меня на свидание? Вы ведь рассчитываете, что все закончится по стандартному сценарию, постелью и прощальным поцелуем утром? Или, может быть, в лучшем случае, стану вашей любовницей, на короткое время?
   - Неужели же я произвожу такое негативное впечатление? - удрученно спросил Терри. - В качестве любовниц обычно выбирают молодых и наивных. Я же хочу, чтобы между нами были куда более серьезные отношения.
   - О каких серьезных отношениях вы говорите? - устало произнесла Мария. - Уж не хотите ли вы, чтобы я стала вашей женой?
   - А вы исключаете такую возможность? - Терри пристально посмотрел на Марию.
   Мария испустила невольный вздох, она снова почувствовала раздражение.
   - Неужели же вы не понимаете, что мы друг другу не подходим? Как день не сочетается с тьмой, так и мы не можем подойти друг к другу. Мы разные!
   - Почему? - спросил Терри. - Потому что я азиат, потому что мы разных рас? Вы это имеете в виду?
   - Не только. У нас разные веры, разные судьбы, разные пути. Вы бизнесмен, а я обычная уличная торговка, которой уже перевалило за сорок! Вами руководит чувство страсти, а не разум! Заберите букет!
   Мария порывисто протянула цветы обратно Терри.
   - А разве чувство любви руководствуется разумом? - спросил Терри, не делая ни малейшего движения, чтобы забрать букет. - Разве может разум быть в таких делах советчиком?
  ГЛАВА XVI
  БУКЕТ
   Мария мяла в руках букет, который упорно отказывался забирать Терри. А тот, в свою очередь выжидающе смотрел на Марию, словно ждал ответа на свой вопрос. Внезапно Мария почувствовала себя очень уставшей.
   - О какой любви вы говорите? - нехотя произнесла она. - Как можно говорить о любви в нашем-то возрасте? Это дешевый бессмысленный разговор, который уместен среди подростков, но совершенно нелеп для взрослых людей.
   - Вы хотите сказать, что не способны никого любить? - спросил Терри.
   Мария вздохнула. Это был вздох женщины, которая устала от безмерной глупости окружающих. И, к тому же, ей казалось, что все начиналось сначала. Терри, как подросток, задавал одни и те же вопросы, которые по своей наивности и могли подходить только подростку.
   - Послушайте, я забыла как ваше имя?
   - Меня зовут Терри.
   - Да, хорошо, Терри. Так вот, мне сорок один год, всю свою жизнь я прожила одна. У меня нет, и никогда не было ни мужа, ни детей. Так неужели же вы думаете, что за столько лет я сохранила способность любить, или влюбиться? Мой жизненный опыт научил меня, что не существует в жизни никакой любви, и быть ее не может. Любовь - это всего лишь романтическое заблуждение подростков, причем, это даже не любовь, а кратковременная влюбчивость, которая с годами проходит полностью, и навсегда. Поверьте мне, я наблюдала за многими семейными парами, и утверждаю, что ни в одной из них нет, и никогда не было никакой любви.
   - Все эти люди просто не способны любить, - возразил Терри.
   - Именно! А не способны они любить потому, что не существует никакой любви в природе, все это лишь мечты поэтов. Так что давайте поставим над этим точку.
   - Другими словами, вы просто сами не способны никого полюбить, поэтому и считаете, что и все остальные люди такие же, как и вы, - неожиданно жестоко констатировал Терри. - Вы просто черствая женщина!
   - Вы пытаетесь оскорбить меня! - вспыхнула Мария.
   - Нет, что вы, у меня и в мыслях такого не было. Мне просто вас очень жаль. Вы очень несчастная женщина! - в голосе Терри было неподдельное сочувствие.
   - Не вам меня жалеть!
   - Вы знаете, до недавнего времени, я тоже не испытывал подобного чувства. Я был уверен, что любовь - это нечто иное, нечто плотское, а не духовное. А вчера во мне что-то изменилось, я что-то почувствовал в своем сердце. Я не знаю, даже, как это описать.
   - Это была любовь? - насмешливо спросила Мария.
   - Наверное, это она и есть. Вы не смейтесь, я говорю это серьезно. Я не знаю другого объяснения чувству, охватившему меня.
   - В таком случае, вы должны быть счастливы. Ведь любовь приносит счастье!
   Терри задумчиво покачал головой.
   - Чтобы быть счастливым, необходимо, чтобы любовь была взаимной.
   - Вот только, к сожалению, она не может быть взаимной. А любовь без взаимности не приносит ничего, кроме страдания.
   Терри протянул руки.
   - Умоляю вас, не отвергайте меня, так сразу! Не разбивайте мои надежды! Дайте мне шанс!
   Все это напоминало Марии сцену из дешевого мелодраматического спектакля. Поклонник признается в любви, разве его признание может быть правдой, ведь это всего лишь игра.
   - Что вы от меня хотите? - спросила Мария, нервно теребя букет.
   - Разве вы не видите, я хочу, чтобы вы пошли со мной на свидание.
   - Но я не могу вам ничем помочь. Даже если я соглашусь, это ничего вам не даст. Между нами не может быть никакой духовной связи.
   - Вы знаете, Мария, у нас на родине, наши предки говорили: "Если человек не способен никого полюбить, то он обречен на гибель. У такого человека просто нет будущего".
   Мария отвернулась, чтобы скрыть слезу, выступившую в уголке ее глаза.
   - Ведь вы же, все-таки, женщина, - продолжал Терри. - Разбудите в себе эти чувства, размягчите свое сердце! С такими понятиями жизнь, наверняка, кажется вам сплошным адом и мраком. А ведь любовь - это чувство, свойственное человеку! Без него человек просто обречен на одиночество. Разбудите свое сердце, и вы увидите, что вам сразу же станет легче, жизнь станет прекрасней. Я испытал это на себе, и желаю испытать того же и вам. Я знаю, насколько мир становится, после этого, ярче.
   Мария незаметно оттерла слезу.
   - Но вы ведь не приказывали своему сердцу? Это ведь произошло само собой, так?
   - Да, это так, - признал Терри.
   - Вот видите! Но со мной этого не происходит. Здесь я ничего не могу поделать.
   - Возможно, не происходит сейчас, но это может произойти в дальнейшем. Давайте встретимся, посидим в кафе. Возможно, это чувство возникнет у вас в дальнейшем, возможно, оно просто спит, до поры, до времени.
   - Но у нас разные национальности, разные веры, - продолжала настаивать Мария.
   - А разве у вас есть вера? - удивился Терри. - Русский народ уничтожил свою веру, уничтожил и отказался от нее.
   Мария почувствовала стыд за свой народ. Стыд и обиду.
   - А я стараюсь придерживаться веры своих предков.
   - Ваша вера запрещает вам выходить замуж за представителей других народов?
   - Да, запрещает.
   Терри слегка смутился.
   - Но ведь ваша вера не может запретить вам любить?
   - Даже наоборот, она учит любить.
   - Тогда почему вы, до сих пор, не вышли замуж за представителя своего народа?
   - По-моему, вы затрагиваете сугубо личные темы, - с возмущением произнесла Мария. - К тому же, я уже ответила на этот вопрос.
   Терри опустил голову.
   - Ах да, вы не смогли никого полюбить. Но, все-таки, пусть дело и не дойдет до женитьбы, но, может быть, мы сможем стать друзьями. Может быть, мы будем счастливы просто от общения друг с другом.
   Мария невольно улыбнулась.
   - Но ведь вы же сами сказали, что этого вам будет мало, вы хотите большего от наших отношений. Впрочем, ладно, давайте с вами встретимся, только будьте готовы к тому, что будете мною разочарованы.
   Терри просиял.
   - Большое спасибо, тогда давайте встретимся завтра, чтобы не терять времени.
   Мария покачала головой.
   - Нет, завтра я не могу. Давайте встретимся в четверг.
   - Отлично, - с радостью согласился Терри. - В четверг, так в четверг. В семь часов вас устроит?
   - Да, вполне, - без радости произнесла Мария. Внезапно ее тон сменился, и в нем вновь послышалось раздражение. - Но, если вы хотите, чтобы я стала лишь очередной вашей любовницей...
   Терри негодующе выставил вперед руки.
   - Боже упаси, у меня и в мыслях ничего такого не было!
   При мысли о том, что у Терри были любовницы, и то, что в любом случае, она будет не первой, Мария помрачнела. Она не хотела быть очередной женщиной Терри. Впрочем, какая разница, она все равно не собиралась становиться ни его женой, ни, тем более, его любовницей. Все, чего ей хотелось, это чтобы Терри оставил ее в покое. Она знала, что если просто откажет ему, он все равно будет продолжать ее преследовать. Необходимо было сделать так, чтобы Терри сам понял, что она ему не пара.
   Мария повертела в руках букет.
   - Может быть, вы заберете его обратно? - спросила она. - Я не хочу, чтобы наш двор полнился слухами.
   - Ну и что, - возразил Терри. - Разве у вас не принято, чтобы мужчина дарил женщине цветы?
   - Принято, но я не хочу, чтобы это все видели.
   Взгляд Терри потух.
   - Я это сделал от всей души, - удрученно произнес он.
   Внезапно Марии стало жалко этого человека.
   - Ладно, спасибо вам. Но мне пора идти.
   - Тогда до четверга! - воскликнул Терри.
   - До четверга.
   Мария пошла домой, надеясь, что ее не увидит никто из соседей.
   - Ба! Это откуда у тебя? - воскликнула мать Марии, когда дочь переступила порог.
   - Да вот, - произнесла Мария, не зная, как получше объяснить происхождение букета. - Один незнакомец подарил.
   Октябрина Павловна всплеснула руками.
   - Ну, наконец-то, за ум взялась. Может быть, выйдешь, в конце концов, замуж, и будешь жить, как все нормальные люди. Глядишь, появятся у тебя дети, да муж займется твоим воспитанием. Тогда, может, бросишь ходить в эту церковь, пропади она пропадом, и станешь вести нормальный образ жизни, вот тогда-то, может быть, и в нашем доме появится радужное небо.
   Когда мать затронула церковь, Мария вспыхнула, но ничего не сказала.
   - Кто он хоть, этот твой поклонник? - спросила мать.
   - Тебе лучше не знать.
   - Это почему же? - изумилась Октябрина Павловна. - Он что, семидесятилетний одноногий дед?
   - Он азиат, - ответила Мария.
   - Азиат?! Где ж ты его подцепила, неужто на рынке?
   - Почти. Он познакомился со мной на автобусной остановке.
   - Ох! - Мать схватилась рукой за сердце. - Он вьетнамец? Чем он вообще занимается?
   - Он то ли китаец, то ли японец. Его отец владеет каким-то заводом в нашем городе, или что-то в этом роде.
   - А, ну это меняет дело, - произнесла мать. - Выйти замуж за бизнесмена, что может быть лучше. Надеюсь, у тебя хватит мозгов, чтобы окрутить его, а там, глядишь, в случае развода, получить хоть половину его состояния. А с косоглазым жить тебе ни к лицу, главное прибрать к рукам его деньги.
   - Мама! - возмущенно воскликнула Мария.
   - Что мама, что мама? - Октябрина Павловна злобно посмотрела на дочь. - Если будут у тебя деньги, то сможешь, наконец-то, стать человеком. А, впрочем, тебя, дуру, никакие деньги уму-разуму не научат.
  ГЛАВА XVII
  ПРИГОТОВЛЕНИЕ К ПОМИНКАМ
   Мария подошла к настенному зеркалу и, упершись руками в стоящую перед ней стиральную машину, посмотрела на свое отражение.
   Если не считать небольших морщинок в уголках глаз, Марию, действительно, можно было назвать красивой. Вот только заметил это лишь азиат, человек иной нации и другого вероисповедания.
   А, впрочем, хочет ли сама Мария замуж? Странный вопрос, какая женщина не хочет выйти замуж, только та, на которую никто не смотрит, которой никто не делал предложения. Но, вспоминая семьи, которые она видит постоянно вокруг себя, Мария начинала сомневаться в своем желании. Жить с мужем-пьяницей, которого не интересует ничего, кроме водки, который будет постоянно повышать на нее голос, да еще распускать руки, разве нужно это Марии? Или жить с мужем-гулякой, который не будет ночевать дома, будет менять любовниц, как перчатки, а жену держать лишь на подхвате? Нужна такая семья Марии? Даже если муж будет зарабатывать большие деньги, разве это компенсирует семейное счастье? Это будет не семья, это будет ад, по крайней мере, по мнению Марии. А этот Терри, он, тем более, азиат, иностранец. Что может быть общего между ними? Стоило ли ей вообще соглашаться на это свидание? Но Терри бы от нее так просто бы не отказался. Необходимо убедить его в том, что Мария ему не подходит. Необходимо сделать так, чтобы Терри сам это понял. Мария улыбнулась безнадежной и безрадостной улыбкой; стоит лишь Терри узнать какое депрессивное и мрачное состояние у нее на душе, он откажется от нее и сам.
   Весь оставшийся вечер Мария провела на балконе, сидя на табурете, и отрешенно глядя вдаль. Постоянная внутренняя, происходящая в ее душе, постоянные противоречия желаний, все это не давало покоя Марии.
   В эту ночь она долго не могла уснуть. Перед ее глазами проходили события всей ее жизни. Перед ней всплывали все обиды, нанесенные ей, все лишения, которые Марии довелось претерпеть в этой жизни. Все эти воспоминания растравляли ее душу, заставляя сердце биться быстрее, тем самым, мешая ей уснуть. Мария старалась расслабиться, выкинуть все эти мысли из головы, но это оказалось выше ее сил. Мысли, обиды, искушения не хотели оставлять ее.
   Измученная Мария смогла уснуть только около двух часов ночи.
   На следующее утро она проснулась в ужаснейшем расположении духа. Ей не хотелось ни с кем разговаривать, и даже просто кого-либо видеть. Очень хотелось запереться одной в своей комнате, и не выходить оттуда совсем. Если бы не работа, то она, наверное, так бы и сделала. Но ее ненавистная работа продавцом на рынке, не давала ей возможности избежать общения.
   День тянулся для Марии бесконечно долго. К тому же, сегодня была годовщина смерти ее отца, и мать собиралась устраивать поминки. Мария хотела бы заказать в церкви молебен, но знала, что это было запрещено. Церковь не молилась за самоубийц. Единственное, что могла бы сделать Мария, это тайком поставить свечку у иконы, но она была лишена возможности попасть в храм в этот день. С утра ей надо было спешить на работу, а после работы, мать велела ей приходить немедленно домой. Необходимо было накрывать на стол.
   Придя после работы домой, Мария увидела, что почти все гости уже были на месте.
   - Где же ты пропадаешь? - накинулась на Марию мать. - По сути, тебя одну и ждем! Помогай же скорее накрывать на стол.
   Мария бросилась в кухню.
   - Да куда же ты, росомаха, с грязными руками-то за продукты хвататься собираешься! Вымой их немедленно!
   Мария направилась в ванную, и принялась намыливать руки. Мать продолжала что-то бурчать, носясь по коридору.
   Наконец, Мария добралась до кухни. Там, на столе стояли тарелки с пирогами, супами, и другой едой. В углу кухни, возле самой плиты, стояла целая батарея бутылок водки.
   В кухне стояла нестерпимая жара, шедшая из духовки, в которой недавно пеклись пироги.
   При виде бутылок с водкой, у Марии потемнело в глазах. Она прекрасно знала, что поминать усопших водкой строжайше запрещено. Это все равно, что желать умершему гореть в аду, равносильно проклятию. Учитывая то, что ее отец покончил жизнь самоубийством, такие поминки будут для него страшнее всего. У Марии на глазах выступили слезы. Ей было обидно за отца, стыдно за мать. Ее возмущало то, что мать не желала понимать, что представляют собой поминки, и для чего они предназначены. Будучи воинствующей атеисткой, мать не хотела понимать, какое значение имели поминки для ее умершего мужа. Она не верила в загробную жизнь, и поминки устраивала лишь для того, чтобы собрать застолье, весело провести время.
   - Ну, ты долго собираешься там копаться? - Марию привел в себя раздраженный голос матери. Она кричала из комнаты.
   - Неси же, скорее, тарелки!
   Мария подхватила блюда, и заторопилась в зал, где сидели гости.
   Посредине не слишком большой комнаты был разложен стол. Вокруг стола сидело десятка полтора гостей, большая часть которых были родственниками, а остальные соседями. Увидев Марию, гости зашумели.
   - А, вот и Маша пожаловала!
   - Давно тебя не видели.
   - Как поживаешь?
   - Где работаешь, чем занимаешься?
   Поскольку, все эти вопросы звучали одновременно, Мария не знала, кому отвечать.
   - Живем, как все, - ответила за Марию мать. - Вкалывать ей приходится по десять часов в сутки. Зимой и летом, в жару и мороз, все на рынке торчать приходится.
   - А она у вас на рынке работает? - спросил кто-то из родственников.
   - На рынке, а то где же еще, - воскликнула мать. - Куда же еще, в наше время, человеку податься.
   - Да, в наше время человеку податься некуда, - подтвердил Егор Михайлович, брат покойного отца Марии, с тоскою глядя на пустую рюмку перед собой.
   Мария поставила блюда на стол, и вернулась на кухню.
   - Пойду помогу ей, а то мы так до ночи не усядемся.
   Октябрина Павловна направилась вслед за дочерью.
   Мария, уставшая стоять целый день за прилавком, мечтала только об одном; лечь на диван, и дать заслуженный отдых ногам, которые уже отказывались ее держать.
   - Что ж ты, не могла отпроситься, хотя бы на пару часов пораньше? - гневно спросила мать, оставшись наедине с дочерью.
   - Да не могла я, - воскликнула Мария. - Хозяин не отпускал.
   - Хозяин, - мать произнесла ругательство. - Ладно, неси давай скорее водку, гости уж заждались.
   - Ну, может, хоть в этот раз обойдемся без водки? - взмолилась Мария. - Пойми, ведь этим мы отцу только хуже делаем!
   - Уж как-нибудь обойдусь без твоих наставлений! - снова вспыхнула мать. - Ты кем меня хочешь перед родней выставить? Тебя саму и так весь дом дурой считает, а ты хочешь, чтобы и меня таковой считали? Что люди-то скажут, а? Скажут, водки пожалела, скряга старая! Думаешь, мне это приятно будет слышать? Думаешь, приятно мне будет знать, что у меня за спиной будут такие речи вести?
   - При чем здесь жадность? - возразила Мария. - Я говорю об отце. Ведь поминки же устраиваются для того, чтобы облегчить страдания умершему, а не для того, чтобы доставить удовольствие гостям.
   - Да что ты говоришь такое! Что за глупости и суеверие такое! Испокон веков люди поминали усопших водкой, а ты мне тут мозги дуришь!
   - Да не испокон веков! - возмущенно крикнула Мария. - Это началось уже после революции, при этой самой вашей советской власти! Тогда, когда все извратили, и перевернули с ног на голову!
   Мать раздраженно махнула рукой.
   - Мне твои бредни уже и слушать надоело! Не хочешь сама пить, так не пей, а гостям застолье не порть!
   - Вот, мама, ты и сама сказала: "застолье"! Вот именно, застолье! Ну, хоть бы ты отца сюда не приплетала, подумай о нем! Если он тебе хоть каплю дорог, то не вспоминайте его за водкой!
   - Ну, понесла, понесла, - злобно сказала мать. - Да отец от твоих слов в гробу перевернется! Он проклянет тебя за то, что ты не даешь помянуть его как следует!
   - Да не от моих слов! - чуть не закричала Мария. - Не от моих слов он перевернется, а от твоих! А проклинать меня не за что! Я о его душе забочусь, спасения ей хочу, а ты ее губишь!
   - Уж, ладно, спасительница-то нашлась! Позаботься лучше о своей душе!
   - Я о ней и забочусь! - Мария вытерла слезу в уголке глаза.
   - С тобой разговаривать, это только в пустую время терять!
   Октябрина Павловна взяли в руки несколько бутылок водки.
   - Бери давай остальное, - сказала она, направляясь в комнату. - И не задерживайся, гости уже заждались.
   Оставшись одна, Мария прислонилась спиной к стене. Ее сотрясали рыдания, которые она тщетно старалась удержать.
   Нет, не могла она ничего объяснить своей матери, не могла найти с ней общего языка. Все было бесполезно, все напрасно.
  ГЛАВА XVIII
  ПОМИНКИ
   Поминки начались. Загремели ложки, вилки и чашки.
   - Да, ну и как вы столько лет уже живете? - спросила у матери ее сестра, оторвавшись от тарелки с супом.
   - А как мы можем жить? - произнесла Октябрина Павловна. - Так вот, перебиваемся. Тяжело, конечно.
   - А сколько пенсия-то у тебя? - подал голос Егор Михайлович.
   - Две с половиной, не больно-то на эти деньги проживешь.
   - А Машка-то сколько зарабатывает?
   - Столько, сколько и моя пенсия, больше платить не хотят.
   Гости ужаснулись.
   - Вот и стой на рынке за эти деньги! - возмутилась Самарханова, соседка, живущая напротив Ромашкиных.
   - Да, нигде платить не хотят, - поддержал Егор Михайлович.
   - А налоги-то, какие! За жилье отдашь половину, а попробуй на остальные проживи, - продолжала Самарханова.
   - И не говорите, и власть это совсем не волнует, - возмутилась сестра Октябрины Павловны.
   - Эх, был бы жив Федор, такого бы не допустил, - сказал Егор Михайлович. - Он бы свою семью не оставил в беде.
   - В том-то и дело, что оставил, - возразила Самарханова. - Покончил с собой, вот и наступили трудные времена.
   Сестра Октябрины Павловны угрожающе сверкнула на нее глазами.
   Самарханова сникла и замолчала.
   - Нет, - возвысил голос Егор Михайлович. - Федор был настоящий человек. Он всегда стоял за семью, да жизнь поганая его сломала. Эх, надо помянуть его! Грех, не сделать этого!
   - Да, это верно, надо помянуть. - Оживились гости, в нетерпении поглядывая на бутылки с водкой.
   Октябрина Павловна поднялась с места, и принялась разливать водку по рюмкам.
   - Тебе наливать? - спросила она, хмуро глядя на Марию.
   - Нет, - отрезала та.
   - Ну, как знаешь. - Мать поджала губы.
   Егор Михайлович поднял рюмку.
   - Ну, помянем!
   Гости выпили.
   - Ах, хорошо! - Егор Михайлович удовлетворенно потер руки.
   - Да, хорошо пошла, - подтвердил, сидевший рядом с ним, Григорьев. Это был какой-то дальний родственник, настолько дальний, что Мария даже не знала, кем он им приходится. На поминки он пришел вместе с супругой.
   Гости разогрелись. Ложки и вилки зазвенели оживленней.
   - Ну, а вы-то как, знавали Федора? - спросила Григорьева Самарханову.
   - Знавала, - неохотно произнесла та. Была видно, что она была не очень хорошего мнения о нем.
   Октябрина Павловна метнула на нее быстрый взгляд, но ничего не сказала.
   - Эх, - сказал Григорьев, тоскливо оглядывая накрытый стол. - Не те времена стали, не те. Вот раньше, помню, если уж накрывали стол, то накрывали. Все соседи гуляли.
   - Ладно тебе, Петр Иванович. - Махнула рукой сестра Октябрины Павловны. - Сейчас не разгуляешься.
   - Так вот, я про то же и говорю, - подхватил Петр Иванович. - Раньше уж стол был, так стол. А сейчас... Э-эх!
   - Чем богаты, тем и рады, - недовольно произнесла Октябрина Павловна.
   - Верно, - воскликнул Егор Михайлович. - Не слушай его, Октябрина. Водка есть, закуска к ней есть, а что еще нужно русскому человеку! Давай по второй!
   Октябрина Павловна разлила снова.
   - Ну, давайте чокнемся. - Предложил Егор Михайлович, поднимая рюмку. - За упокой души Федора.
   Гости чокнулись, и снова выпили. Их лица порозовели еще больше. Мария почувствовала нарастающее отвращение, и бессильную обиду. Поминки, как она и ожидала, начинали превращаться в обычное разгулье. Она не пила, но чувствовала себя очень неуютно в такой компании. Никого из присутствующих не волновала ни судьба ее отца, ни что-либо иное, кроме водки и закуски.
   После второй рюмки Петр Иванович стал угрюмым и, молча, исподлобья глядел на присутствующих.
   Сестру Октябрины Павловны, наоборот, стало развозить. Она весело подмигнула, сидевшей напротив нее, Самархановой.
   - Мой сын сейчас тоже в торговлю подался. Фирму организовал, бизнесменом стал.
   - А чем он торгует? - спросила Самарханова.
   - Да я даже не знаю. Он с женой живет, а не со мной. Не докладывает мне подробности.
   - Да, в бизнес все подались, - недобро произнес Егор Михайлович. - Чтобы им всем пусто было! Эх, разучились сейчас люди веселиться! Раньше, бывало, веселье в каждом доме, а сейчас людей только деньги волнуют, больше ничего.
   - И не говори! - подхватила Григорьева. - Вот мы раньше о деньгах и не думали, и ничего, прекрасно жили.
   - Вот и дожили, - буркнул Петр Иванович. - Пока деньги были, они были для нас не главным, а когда их не стало, то речь только они и ведем. Сами же только о них и думаете, а других осуждаете.
   Григорьева толкнула мужа локтем.
   - Перестань, - тихо сказала она.
   - Нет, я так скажу, - внезапно подхватил, сидевший напротив Егора Михайловича, Рыжаков, тоже сосед Ромашкиных. - Я так скажу, деньги нужны для того, чтобы жить, а не наоборот. Нельзя жить ради того, чтобы зарабатывать деньги. Человек должен повелевать деньгами, а не деньги человеком.
   - Правильно! - воскликнул Егор Михайлович. - Вот за это я тебя уважаю! Я хочу выпить с тобою на брудершафт. Хозяйка, разливай!
   Октябрина Павловна поднялась с места.
   - Тебе хватит, - шепнула Григорьева мужу. - Больше не пей.
   Петр Иванович раздраженно отмахнулся, и протянул стакан.
   - На брудершафт! На брудершафт! - закричал Егор Михайлович, поднимаясь с места. Рыжаков тоже поднялся. Переплетя руки, они поднесли стаканы к губам.
   - Давай и мы с тобой выпьем на брудершафт, - предложила сестра Октябрины Павловны Самархановой. Обе поднялись с места.
   Остальные на брудершафт пить не стали, а просто чокнулись рюмками.
   Мария, сидевшая возле сестры своей матери, почувствовала, что отвращение разрастается в ней все больше и больше, и ощутила непреодолимое желание уйти отсюда прочь. Она уже не могла есть, еда не лезла ей в горло.
   Сестра матери толкнула Марию в плечо.
   - А ты что же не пьешь, вместе со всеми?
   - Водкой нельзя поминать, - сухо ответила Мария.
   - Так уж и нельзя, - глумливо произнесла сестра. - Какая тогда радость устраивать поминки, если на них пить нельзя?
   - А разве поминки должны доставлять радость отмечающим? - не выдержала Мария. - Поминки делаются для того, чтобы облегчить страдания душе умершего человека, а не для собственного удовольствия.
   - Да ладно! Никто же, на самом-то деле, не верит в душу. Не верит ни в Бога, ни в загробную жизнь. Все это пережитки темных царских лет. Чай, мы люди грамотные, в школах советских обучались. Не верим мы во всякую чертовщину! Так ведь, соседка?
   Она подмигнула Самархановой, но та ничего не ответила.
   - К тому же, мы давно не поминаем его! Жизнь только раз дается, надо успеть пожить.
   - А она всем настроение портит, - сказала Октябрина Павловна. - Ударилась в религию, и совсем умом тронулась!
   - В религию? Ну, это гиблое дело. Религия скольких людей сгубила. Сгубит и тебя, если не образумишься.
   - Верно! - выкрикнул Егор Михайлович. - Мы советские люди! Мы коммунисты! Не по пути нам с Богом!
   Он грязно выругался.
   - Мы этого Бога в бараний рог свернем, и попов этих тоже в бараний рог! Мы их всю жизнь душили и давили!
   В глазах Егора Михайловича загорелась ненависть, кулаки сами собой сжались.
   Сестра Октябрины Павловны обратилась к Самархановой.
   - А гармонь есть у кого-нибудь в вашем доме?
   Самарханова схватилась за сердце.
   - Батюшки, вот сказанула! Да здесь отродясь ни у кого никакой гармони не было! Здесь же не деревня.
   Сестра вздохнула.
   - Да, разучились люди жить. Эх, раньше бывало...
   - Ну, тогда заводи балалайку! - воскликнул Егор Михайлович.
   - Какую балалайку? - недоуменно повернула голову сестра.
   - Ну, эту, как там ее... приемник. Он-то у вас есть, а, сестра?
   Егор Михайлович подмигнул Октябрине Павловне.
   - Это, конечно, есть. - Оживилась Октябрина Павловна. - Как не быть, что же мы, дикие совсем.
   Октябрина Павловна попыталась встать, но не удержалась на ногах, и плюхнулась обратно на диван, на котором сидела.
   Гости разразились дружным смехом.
   - Перебрала, хозяйка, перебрала!
   Смеялась и сама Октябрина Павловна.
   Неожиданно Григорьева затянула:
   - Ой, Мороз, мороз, не морозь меня!
   Сестра подхватила.
   - Какой мороз, в июле месяце! - пьяно загремел Егор Михайлович.
   - Ой, и то верно, - опомнилась сестра.
   Егор Михайлович затянул застольную. Голос у него был громкий и противный. Именно такими голосами, в годы революции, провокаторы призывали громить Россию. Марии, от звука этого голоса, хотелось зажать уши руками.
   Октябрина Павловна, наконец-то, выбралась из-за стола и, слегка покачиваясь, направилась к магнитоле.
  ГЛАВА XIX
  ЗАСТОЛЬЕ
   Загремела музыка. Октябрина Павловна, похоже, включила звук почти на всю громкость.
   Егор Михайлович поднялся на ноги, и отодвинул в сторону стул.
   - Людмила, - закричал он сестре Октябрины Павловны. - Пошли плясать.
   - Иду, иду! - прокричала она в ответ, обходя стол. - Сейчас мы с тобой спляшем на пару.
   Рыжаков тоже поднялся, и направился к Самархановой.
   - Ну, соседка, идем, станцуем.
   К ним присоединились сама Октябрина Павловна и Савельев, тоже родственник по отцовской линии, который до этого сидел молча но, похоже, водка свое дело делала.
   Григорьевы же, по-прежнему, сидели на месте. Петр Иванович молча смотрел вперед отсутствующим взглядом. Было похоже, что его одолевают какие-то мрачные мысли.
   За столом осталась сидеть и Мария. Она и помыслить не могла о том, чтобы плясать на поминках отца.
   А пляска и в самом деле была дикая. Смотреть на то, как шестидесяти - семидесятилетние старики пляшут под песню Чичерины "ветром голову надуло", было нелегким испытанием. Впрочем, песня очень подходила для танцоров. "В голове моей замкнуло, ветром голову надуло", - это, действительно, было то состояние, в котором пребывали поминающие. Песня, под которую уже перестали танцевать семнадцатилетние подростки, никак не подходила для шестидесяти - семидесятилетних.
   Да и разве можно пьяные танцы называть поминками?! Это было самое настоящее кощунство, по отношению к памяти отца Марии.
   Мария чувствовала, что ее душат стыд, обида и злость, но ничего не могла поделать, чтобы заглушить эти чувства. Ей хотелось вскочить и убежать прочь, но она не делала этого, опасаясь, что ее поступок примут за проявление характера.
   Танцы продолжались. Время от времени то один, то другой, участник танцев, терял равновесие. Тогда остальные, с дружным смехом, подхватывали его или ее, и танцы продолжались дальше.
   - Что сидишь, молодая? - закричала Людмила Марии. - Идем танцевать, пользуйся, пока молодая! А то станешь такой же, как мы! Танцуй, пока молодая! Молодость проходит, назад не вернешь!
   Мария отрицательно качнула головой, и отвернулась в сторону.
   - Не с кем ей танцевать! - воскликнул Егор Михайлович. - Пары-то ей нет, одни старики, а она-то молодая! Какой ей интерес со стариками танцевать.
   - Ничего, найдем ей жениха, - крикнула Людмила. - Выдадим замуж, будет с кем танцевать!
   - Не боись! - подтвердил Егор Михайлович. - Найдем тебе пару!
   Он потряс сзади за плечи Октябрину Павловну.
   - И тебя еще выдадим, Октябрина, ты что думаешь!
   - Ну уж, - возмутилась Октябрина Павловна. - Я с ума-то не сошла на старости лет! Вот Машку мою замуж выдать, это надо. А то она, с тоски, совсем на стенку лезет.
   В это время в стенку раздался громкий стук.
   - О! - воскликнул Рыжаков. - Соседи буянят.
   Савельев рассмеялся.
   - Портят людям праздник.
   - Это они от зависти, - пояснил Рыжаков. - Нас-то пригласили, а их нет. Вот их злость и душит.
   Стук повторился.
   Григорьева повернула голову к танцующим.
   - Слышите, так и стучат! Может, музыку-то убавите!
   - Да пошли они все! - Егор Михайлович указал адрес. - Люди веселятся, у них праздник. А эти долбят в стенку! Не живешь сам, так дай пожить другим!
   - Правильно, - подхватила Людмила. - Надо жить и веселиться, а то смерть придет, а радости в жизни не успеешь испытать.
   Октябрина Павловна, все же, убавила громкость. Вскоре танцоры и вовсе устали плясать, и расселись по своим местам.
   - Уф, - сказал Егор Михайлович, поглядывая на Марию. - Не с кем тебе танцевать, верно? Нет молодых.
   Мария не отвечала.
   - А есть у нее хоть кто-нибудь? - спросила Людмила, обращаясь к сестре.
   Та, жестом полного отчаяния, махнула рукой.
   - Какой там! До сорока замуж не вышла, а теперь разве выйдешь. Да и какого жениха найдешь в таком возрасте!
   - И не говори! - подтвердила Людмила. - Одни пьяницы, да шалопаи. Чем с таким жить, уж лучше одной.
   - Да... - Октябрина Павловна что-то пробормотала себе под нос.
   Людмила обхватила Марию за плечи, и дружески потрясла.
   - Не переживай, подруга! Найдем мы тебе жениха, да такого, что все другие будут завидовать!
   - Во! Верно подмечено, - воскликнул Егор Михайлович. - Найдем! Но сперва выпьем еще по рюмочке!
   - Дело говоришь, Михалыч, дело! - одобрила Людмила.
   Октябрина Павловна оглядела стол.
   - Кажется, на столе водка кончилась. Пойду, принесу еще.
   Октябрина Павловна поднялась из-за стола и, пошатываясь, направилась на кухню.
   - Я с тобой пойду, помогу, - вызвалась Людмила.
   - Сиди уж, сама справлюсь, - отмахнулась Октябрина Павловна, скрываясь за дверью.
   - Людмила, - окликнул Егор Михайлович. - Тебя как мать-то в детстве назвала?
   - Революцией, - довольным тоном произнесла Людмила.
   Гости рассмеялись.
   - А чего же ты сменила имя? - спросил Савельев.
   - Захотела, да и сменила. Неудобно было, как-то, ходить с таким именем. Меня все рёвой дразнили.
   Все расхохотались.
   - А вон сестра имени не сменила, - съехидничал Савельев.
   - Ну, то сестра! У нее и имя гордое.
   Вернулась Октябрина Павловна, неся в руках несколько бутылок водки. Разлила в стаканы.
   - Ну, за нас, - поднял рюмку Егор Михайлович. - За то, чтобы у нас было все хорошо, а наши враги сдохли бы от зависти!
   Гости чокнулись, и выпили.
   - Ну, выпей, хоть немного, - предложила Людмила, обращаясь к Марии. Марию передернуло от отвращения.
   Людмила хмыкнула, и пожала плечами. Она почувствовала, как водка начала ударять ей в голову. Октябрина Павловна тоже начала клевать носом.
   Егор Михайлович поднялся на ноги и, качаясь, направился к Марии. Обхватив ее за плечи, он слезливо произнес:
   - Эх, Машка, отец твой был... Э-эх! - Он застучал кулаком в грудь. - Брат мой был, братишка! Как мы в детстве с ним росли, всю молодость провели вместе! Мы не разлей вода были, не разлей вода! А на фронте, мы же вместе в одном полку служили, фрицев били! Мне твой отец знаешь, сколько раз жизнь спасал?
   Мария широко распахнула глаза.
   - На каком фронте? - изумилась она. - Он же родился только в сороковом году. Да и вы старше его всего лишь на несколько лет.
   Егор Михайлович осекся, поняв, что по пьяни понес совершенную околесицу. Он что-то неразборчиво пробурчал, помялся и, нехотя вернулся на свое место. Некоторое время он угрюмо молчал, затем хватил кулаком по столу.
   - Нет, что творится в этой стране! Сталина ей не хватает, Сталина! Надо всю страну кровью залить! Чтоб захлебнулась она ею, чтоб тридцать седьмой год ей раем показался! А то, что это творится, буржуи развелись, попы вновь развелись, кресты опять носить начали! Мало мы их всех резали! Я бы этих верующих сам бы своими руками перерезал! Бандиты, ворье! Сталина на них надо!
   Григорьев, до этого сидевший молча и угрюмо, не выдержал, и вскинул голову.
   - Да ваш Сталин и привел к этому! Ваши Ленины, Сталины, они Россию сгубили! Подумать только, все лучшее истребили, всех лучших людей уничтожили! И бандитов этих ваша советская власть развела! Все они из вашей КПСС вышли, все их школу прошли! Вот и любуйтесь теперь на то, что после себя оставили. Это же надо, семьдесят лет людей в рабов превращали, создавали такие условия, при которых человек честным трудом не мог ничего заработать! Жили от получки до аванса, ничего купить не могли, в магазинах шаром покати было. И приучали людей к тому, что единственный способ жить в достатке, это воровать! Иначе нельзя было! Чем же вы хотели, чтобы это кончилось? Талонами на все виды товаров ваш коммунизм закончился! Вот и результат всего этого! Приучали к воровству, вот и приучили! Это же было неизбежно, неизбежно!
   Жена схватила Григорьева за руку, пытаясь заставить его замолчать. Но он резким движением вырвал руку.
   - Вы же сами всех лучших людей, что были в нашей стране, уничтожили! Всех, кто обладал хоть какими-то зачатками нравственности, чести и совести! А без всего этого не может быть нормальной жизни в стране! Мир только на таких людях держится!
   Егор Михайлович осклабился, с ненавистью глядя на Григорьева.
   - Надо было и тебя вместе с ними! - Он грязно выругался. - Ненавижу!!!
   Он протянул руки вперед, словно желая схватить Григорьева за горло, но тот отбил его руки. Тогда Егор Михайлович размахнулся, и ударил кулаком в лицо Григорьева. Тот взмахнул руками, и упал назад, вместе со стулом, прямо на жену. Его тарелка упала на пол, на столе попадали стаканы и бутылки.
   Григорьев, оперевшись руками о стол, поднялся на ноги и, схватив за горлышко пустую бутылку из-под водки, нанес ее удар по голове Егора Михайловича. Тот рухнул на пол.
   За столом раздался крик. Жена Григорьева схватила мужа сзади, и потащила его прочь, боясь, как бы не дошло до смертоубийства.
   Рыжаков тоже вскочил с места, и бросился к лежащему на полу Егору Михайловичу, который делал попытки подняться на ноги или хотя бы сесть.
   - Остановите их, остановите! - закричала Самарханова. - Они же убьют друг друга!
   Григорьева увела мужа из квартиры. Рыжаков и Савельев приводили в себя Егора Михайловича, одновременно удерживая его от того, чтоб не броситься в погоню.
   Безучастной ко всему оставалась только сама хозяйка, Октябрина Павловна, которая лежала, уткнувшись лицом в тарелку. Через некоторое время она сползла на пол, потянув за собою скатерть.
   Вот так закончились поминки.
  ГЛАВА XX
  ПЕРВОЕ СВИДАНИЕ
   Мария закрылась в своей комнате, и рухнула лицом на кровать. Рыдания сотрясали ее тело. Как ей было тяжело в такие моменты. Марию душили обида, стыд и злоба. Устроить из поминок такую оргию, что может быть кощунственней такого глумления над душою умершего? Никому из присутствующих не было никакого дела до того, что сейчас испытывает душа ее отца. Никто из них и не верил в само существование человеческой души, да и не хотел верить. Поминки были устроены исключительно ради того, чтобы удовлетворить и насытить свое чрево. Все они олицетворяли собой лишь ненависть, ненависть ко всем и ко всему, в том числе, и друг к другу. И двигала этими людьми одна только зависть.
   А Марии все это было омерзительно. Ей было не место в такой компании, но и уйти она никуда не могла. Уходить было некуда. Она уже давно перестала быть атеисткой, поняв всю пагубность подобного мировоззрения. Но и стать настоящей христианкой она тоже не могла. Слишком много лет она варилась в котле безбожья, и это не прошло бесследно. Но она понимала и осознавала, что ее отец был самоубийцей, а значит, его душе был закрыт путь ко спасению. И причиной этому было не только само самоубийство. Оно было лишь заключительным актом его жизни. Ее отец всегда был закоренелым атеистом и богоборцем. Он ненавидел Бога, и во всем старался поступать наперекор его учению. И самоубийство было совершено не по слабости духа, не из-за тяжелой болезни, а сознательно. Ее отец прекрасно знал, на что идет, но пошел на этот шаг, так как он не мог, не желал быть с Богом. И не было в его душе раскаяния в своих поступках.
   Согласно церковному учению, такого человека не может спасти никакая молитва, поскольку самоубийца добровольно и окончательно разрывает свою связь с Богом, и уже не способен ни на какое раскаяние.
   Понимая справедливость такого учения, Мария все же питала надежду на то, что ее молитва способна помочь и облегчить отцу его участь.
   Совсем не то думали ее мать и родственники. Для них отец Марии был мертв окончательно и бесповоротно. Не веря в загробную жизнь, они, тем самым, лишали самих себя надежды на спасение, и на вечную жизнь. Да и не нужна им была вечная жизнь, не нужен был им и рай. Всю свою жизнь они прожили в ненависти, злобе и зависти. Все, что их волновало, это были земные блага, которых они были лишены в жизни, вернее лишили себя их сами. Пьянки, вместо поминок, водка, вместо молитвы, а в заключение всего скандалы и мордобой, все это было нормой для поколения убежденных коммунистов. И страшнее всего было то, что эти люди не оставят после себя ничего, кроме зла.
  
   На следующий вечер, после окончания рабочего дня Марии, Терри ждал ее возле рынка. Честно говоря, встреча с этим человеком, была для Марии также неприятна, как и застолье с родственниками и соседями. Однако ей было жаль Терри, поступающему с детской наивностью, столь не свойственной взрослому мужчине, прошедшему огонь и воду. Мария рассчитывала на то, что после одного такого свидания, Терри поймет, что его выбор неудачен, и сам забудет про нее.
   "Мерседес" ждал у дороги. Как не престижен был этот автомобиль, какое бы боголепия не вызывал он у женского пола, Мария испытывала к нему полное равнодушие.
   Терри повез Марию в кафе, рассчитывая там провести вечер.
   Мария намеренно не поехала после работы домой, для того, чтобы переодеться. На свидание она отправилась в своей обычной одежде, которую, хоть и нельзя было назвать робой, тем не менее, и выходным платьем назвать было трудно. Да, это было платье, с довольно красивыми узорами, но старое, немного потертое, сшитое из дешевого материала, и совершенно не модное.
   К удивлению Марии, Терри почти не обратил внимания на то, как она одета. Он смотрел ей в лицо, смотрел в глаза, смотрел так, словно видел нечто большее, чем ее внешность, словно мог проникнуть в глубину ее души, хотя Мария сомневалась, что в ее душе найдется что-нибудь, способное привлечь хоть кого-нибудь.
   Они приехали в кафе, и уселись за свободный столик. Кафе было летним, и они сидели под открытым небом, если не считать зонтов, прикрывающих столики. Правда, в этот вечер небо оказалось хмурым, и было не так жарко, как в предыдущие дни.
   - Ну, что вам заказать? - спросил Терри, устраиваясь поудобнее.
   Мария равнодушно пожала плечами.
   - Мне все равно, закажите то же, что и себе.
   Терри кивнул и, подозвав официанта, сделал заказ.
   - Ну, давайте, все же, узнаем друг о друге побольше, - предложил Терри, когда официант удалился.
   - По-моему, вы обо мне и так все узнали, - возразила Мария.
   - Ну что вы, разве можно узнать что-либо о человеке, как о личности через компьютер. - Улыбнулся Терри.
   - Скажите, Терри, а кто вы по национальности? - Мария, не смотря на свое равнодушие, все же испытывала некоторое любопытство.
   - Я - китаец, - с гордостью произнес Терри. - Чистокровный китаец.
   - А что же вы делаете у нас в России?
   - Мой отец - бизнесмен. Десять лет назад он купил в вашем городе обувной магазин, и теперь занимается производством обуви. Тогда у вас в России был беспредел.
   - У нас и сейчас не лучше, - с горечью произнесла Мария.
   Терри неопределенно двинул плечами. Принесли заказ.
   - Так вот откуда у нас берется дешевая китайская обувь, - с легкой язвительностью произнесла Мария. - Та самая, которая разваливается на второй день после покупки.
   - Фабрика моего отца выпускает качественную обувь. - Казалось, Терри слегка обиделся.
   Мария натянуто улыбнулась.
   - Ладно, пусть будет так. А чем занимаетесь вы сами?
   К ее удивлению, Терри сконфузился, и слегка покраснел.
   - Я, как бы это сказать, помогаю при руководстве.
   - Как это, помогаете при руководстве? - удивилась Мария. - Разве у вашего отца некому руководить фабрикой?
   - Ну, что за глупости. Конечно, у отца есть управляющий. А я просто помогаю ему.
   - Иными словами, вы ничего не делаете, а просто живете на средства вашего отца? - жестко констатировала Мария.
   Терри хотел что-то ответить, но не нашел слов, и сник.
   - Может, оно так и есть, конечно. Но, какая разница, в конце концов. Были бы деньги, а остальное приложится. Какая, собственно, разница?
   Мария пожала плечами.
   - Наверное, никакой.
   Некоторое время они сидели молча. Терри не знал, как продолжить разговор, а Марии было все безразлично. Она сидела за столом, и с полной апатией жевала то, что было у нее на тарелке. Казалось, что она даже не разбирала вкуса того, что ест.
   Терри наблюдал за Марией, пытаясь разгадать ее душу.
   - Вы разочарованы во мне? - наконец спросил он. - Я вам не нравлюсь?
   - Мне просто все равно.
   - И вам совершенно не о чем со мной говорить?
   - Мы разные Терри. Нам просто нет подхода друг к другу.
   - Это из-за того, что мы принадлежим к различным социальным слоям? Вы это хотите сказать?
   - Именно! Мы настолько разные, что между нами лежит пропасть, настолько глубокая и широкая, что нам невозможно ее преодолеть.
   - Жаль, если это так. Но я не верю, что существует преграда, которую не смогут преодолеть два любящих сердца.
   - Ах, оставьте вы эту подростковую философию! Во мне нет любви к вам, да и не к кому другому. Я слишком стара для этого.
   - Разве возраст преграда этому?
   - Мы уже говорили на эту тему, и я не желаю повторяться. С возрастом сердце человека черствеет. Он утрачивает способность любить. Кто знает, может это и к лучшему.
   Терри вскинул брови.
   - Что же хорошего в том, что человек перестает любить? Да и сердце человека можно растопить, смягчить. Если человек, даже очень несчастный, увидит, что он кому-нибудь не безразличен, то и сердце его наполнится надеждою, и жизнь покажется радостней. Вот, держу пари, что вы очень мрачно смотрите на жизнь. Вы, наверняка, разучились радоваться жизни, получать от нее удовольствие. Ведь я прав, верно?
   - Да, тут вы правы, - согласилась Мария. - И я не считаю нужным скрывать это от вас. В моих глазах жизнь - это вечный кошмар, бесконечные страдания, как духовные, так и физические, сплошные разочарования. Жизнь - это мир, где надеждам не суждено сбыться, и где за малейшую радость приходится расплачиваться очень высокой ценой.
   - Мрачно вы смотрите на жизнь, - задумчиво произнес Терри. - Судя по вашему мировоззрению, смерть является единственным способом избавления от страданий. Получается, что самоубийство - единственный выход.
   - В том-то и дело, что нет. Смерть - это вовсе не избавление, а просто переход к другой форме существования. И в том мире, в который суждено перейти человеку после смерти, самоубийц ждет страшное наказание.
  ГЛАВА XXI
  БЕСЕДА В КАФЕ
   - Какая страшная философия. - Терри почувствовал, что ему стало не по себе. - Вы сами ее создали, или этому вас учит вера ваших предков?
   - Наша православная вера учит, что земная жизнь - это лишь испытательный срок, за которым следует вечность. Самоубийство же считается у нас самым страшным грехом, так как самоубийца не может раскаяться в содеянном, а значит, навсегда будет заключен в ад.
   - Но неужели же, по вашей вере, не существует понятия справедливость? - удивился Терри. - Неужели же вам не обещано, за гробом, воздаяния за дела, вами совершенные? Разве праведнику не обещаны радости, а грешнику наказание? Или же, согласно вашей вере, человек создан лишь для страданий?
   - Нет, почему же, - смутилась Мария. - Тем, кто страдает, обещано утешение, духовная радость.
   - Тогда откуда у вас такое отчаяние? Если жизнь кажется вам сплошным страданием, то вы должны верить, что после смерти ваша душа получит долгожданное облегчение. Почему вы, тогда, находитесь в таком отчаянии?
   Мария опустила глаза.
   - Я настолько устала от жизни, настолько во всем разочаровалась, что не верю в то, что существует что-либо, способное принести мне духовное облегчение. Я не смогу радоваться никаким наслаждениям, я не хочу никакой радости, никакого света, мне нужен лишь покой. Я не хочу никакого рая, никакого общения, с кем бы то ни было, мне нужен лишь покой. Я хочу просто прекратить свое существование, свое бытие. Я так устала.
   - Как же вам, наверное, тяжело, - с глубоким сочувствием произнес Терри. - Состояние вашей души нельзя представить, с ним нужно жить.
   - Тут вы совершенно правы.
   - Теперь я понимаю, почему вы не захотели пойти со мной на свидание. Дело здесь не во мне, а в вас. Вам просто не нужно никого, вы хотите одиночества. Именно по этой причине вы никогда не были замужем. Вы просто хотите быть в одиночестве.
   - Наверное, это, действительно, так, - произнесла Мария, крайне удивленная тем, что Терри так хорошо ее понял.
   - А если допустить мысль, что вы ошибаетесь? - вдруг заявил Терри.
   Мария вскинула глаза.
   - Что вы хотите этим сказать?
   - Что если вам это просто так кажется? Что, если вы себе внушили то, что вам нужно одиночество. Может быть, дело только в том, что вы просто не смогли найти человека, способного вас понять, такого, который был бы вам дорог. Вы смотрите вокруг себя, видите все эти ужасы действительности, и просто хотите уйти от них. И вот поэтому вы внушили себе, что если будете избегать людей, не будете заводить с ними близких отношений, то, таким образом, вы не станете такой, как все, и вас минуют проблемы бытовой жизни. Но, поверьте мне, если замкнуться в себе, то от жизни все равно не уйти. Так можно только сойти с ума, но от действительности не уйдешь. Ваша проблема в том, что вы не смогли найти человека, которому могли бы доверять, и который доверял бы вам.
   Подобная откровенная речь удивила Марию. Ей стало не по себе оттого, что Терри смог так глубоко проникнуть в ее душу. Соответствовало ли все сказанное истине или нет, Мария не знала и сама, но эти слова задели ее за живое. Пыталась ли она сама осмыслить себя изнутри, осмыслить по-настоящему? Наверное, пыталась. Но приходила ли она к подобному выводу? Конечно, такая мысль возникала, но Мария упорно гнала ее прочь. Она не хотела с нею соглашаться.
   Реальной жизни избежать нельзя, это было верно сказано. Подобная проблема была у алкоголиков и наркоманов. Они доводили себя до умопомрачения алкоголем и наркотиками, в надежде, таким образом, уйти от реальности, которая стала для них невыносимой, но опьянение и всяческого рода дурман, рано или поздно прекращались, и от этого возвращение к реальности было очень болезненным, а сама реальность казалась еще больше невыносимой.
   В некотором роде, подобной проблемой страдала и Мария. Конечно, она не была ни пьяницей, ни наркоманкой, но и она тоже, по-своему, пыталась уйти от реальности. Она знала, что как бы она не старалась, а жить, все равно, придется среди общества, и от этого никуда не деться. Но это вовсе не означало, что она должна быть такой же, как и все, поступать также, как и все. Видя пороки окружающего мира, она не хотела погружаться в них, не хотела перенимать общепринятый образ жизни, и это делало Марию, как бы, изгоем общества. На нее все смотрели как на человека с отклонениями. Ей было очень тяжело это переносить. Она смотрела на мир очень мрачно и пессимистично. Встречаться с мужчиной, для нее означало необходимость подстраиваться под него, а это означало, быть такой же, как и все. Мириться с его пороками, это значит перенимать их, иначе между ними будут конфликты. Подобный образ жизни был бы, по мнению Марии, путем на дно, то есть, ей пришлось бы стать такой, какой она всей своей душой быть не хотела.
   Именно эта дилемма и вгоняла Марию в депрессивное состояние, в духовный тупик.
   - А как можно вообще кому-нибудь доверять? - спросила Мария, обращаясь к Терри.
   - Да, это очень опасно, но, порой, все равно приходится это делать, - ответил Терри. Если никто не будет никому доверять, то не будет ни семей, ни детей, ни вообще ничего. Как же можно создать семью, если супруги не будут друг другу доверять? Человечество просто выродится.
   - Может быть, так было бы и лучше. Кончились бы людские страдания.
   - Вы не правы, - возразил Терри. - Если не будет человека, не будет вообще ничего. Конец света наступит. А это еще хуже того, что происходит сейчас. И я не верю тому, что зло победит. Если существует тот, кто создал человека, то не может быть того, чтобы он желал людям страдания.
   - Но и предотвратить зло он тоже не в силах. Человеку дана свобода воли, свобода выбора. Никто не виноват в том, что человек использует свободу во вред себе и окружающим. Люди веками разглагольствовали о свободе, но что получилось, когда они получили эту свободу? Лились реки крови, шло разграбление собственного отечества, и свобода приводила к власти тирана, причем такого, перед которым меркли все предыдущие деспоты.
   - Вы считаете, что свобода разлагает человека? - спросил Терри.
   - Безусловно. Хотя, согласно нашей вере, Бог дал свободу человеку для того, чтобы он совершенствовался, добровольно, и от всего сердца, стремился к нему, к своему Богу, который всех любит, и желает людям только добра. Но человек использует данную ему свободу в обратном направлении.
   - Да, я, пожалуй, соглашусь с вашим мнением.
   - Кстати, а почему у вас такое имя, Терри?
   Терри недоуменно вскинул брови.
   - Ведь это же американское имя, а вы китаец. Почему вас так зовут?
   - Вообще-то, мое настоящее имя Тенг. Именем Терри я стал называть себя уже потом.
   - Для чего?
   - Просто оно более удобно для европейского восприятия, - ответил Терри. - Мы ведь переехали в Гонконг, а он тесно контачил с западным миром.
   - Запад, - с тоской произнесла Мария. - Почему все стараются равняться на Запад? Неужели же никто до сих пор не понял, что западная культура несет гибель всему человечеству.
   - Это почему же? Америка передовая страна. Она прогрессирует, а значит, ее путь самый правильный.
   - Ну, во-первых, не такая уж Америка и процветающая страна. Процветает она только для богатых, а у рядовых американцев уровень жизни опускается последние десять лет. Но дело даже не в экономике. История уже не раз показывала, то, что хорошо для одного государства, смертельно для другого. Политика запада уничтожает культуру всех стран мира, и навязывает им свою. Понимаете, они соблазняют нас красивыми игрушками, но, по сути, хотят сделать все человечество лишь своими придатками, то есть, попросту, рабами. Вы представляете себе, что произойдет с Китаем, если его население откажется от своей культуры?
   - То же самое, что произошло с вашей страной, - холодно ответил Терри.
   - Правильно! - подтвердила Мария. - И если вы это понимаете, то, как вы можете смотреть на Запад, и ровняться по нему? Поймите, народ, лишенный своей культуры, обречен на вымирание. Ему не за что держаться, у него нет опоры, для него не существует смысла жизни, и такой народ даже не захочет иметь детей, поскольку люди не видят для этого нужды. Они видят впереди лишь тьму, и не капли света.
   - Точно так же, как не видите света вы сами, - сказал Терри. - Вы ведь описали собственную душу, то, что творится у вас самой в душе. Вы тоже не знаете, в чем смысл жизни, вы тоже не хотите иметь детей, и вы тоже не понимаете для чего живете.
   Мария потерла рукою лоб.
   - Да, наверное, я описала саму себя. Я тоже выросла в стране, которая уничтожила собственную культуру, где у людей нет веры, где народ не знает своего прошлого, своей родословной. Он попросту обрубил собственные корни.
   - Ну, вот видите, значит, мы с вами очень похожи, - заметил Терри. - Только наш народ не совершал роковой ошибки, он не обрубал свои корни, не уничтожал своей культуры, по крайней мере, в тех размерах, в каких это сделали в России. Мы почитаем своих предков, и их верования.
   - Вот только, между вашим народом и вашим есть одна разница. Наши бабушки и дедушки ненавидят всех, кто был до них, и всех кто придет после них.
   - Это как же так? - в полном недоумении произнес Терри.
   - А вот так. Всех тех, кто жил до них, они считают врагами народа, а тех, кто приходит после них, они ненавидят за то, что они иные, за то, что они иначе мыслят, за то, что у них иные ценности и понятия. Ведь наши люди готовы проголосовать за кого угодно, лишь бы им за это налили стакан водки, либо дали банку сгущенки. Им совершенно безразлично, что они тем самым, обрекают своих детей и внуков на гибель. Какое уж тут может быть почтение к старшим, когда они лишили всех нас будущего, уничтожив все то, что создавалось на протяжении тысячи лет.
   - Ты говоришь страшные вещи, - потрясенно произнес Терри. - Человек, который лишил своих потомков будущего, не достоин того, чтобы называться человеком. Тяжело вам приходится, если таково положение в вашей стране. Пока люди не начнут думать о будущем своих детей и внуков, страна так и будет катиться к пропасти. Но, может быть, у вас еще не все потеряно. Нельзя впадать в отчаяние, нельзя терять надежду. Вам нужен кто-то, кто бы оказал вашему народу моральную поддержку, подал живой пример. А вдруг я и есть тот, кто лично вам, Мария, может стать такой поддержкой?
  ГЛАВА XXII
  СВЕТЛОЕ БУДУЩЕЕ
   Мария возвращалась домой. Она злилась на себя за то, что так разоткровенничалась с Терри. Злилась за то, что открыла ему душу. Из-за этого она чувствовала себя так, словно выставила себя с глупой стороны. Но ей так необходимо было выговориться, она так устала держать и копить все это в себе. До сих пор она не могла найти ни одного человека, который бы смог так хорошо ее понять. Никому не были интересны ни ее понятия о России, ни о вере, ни о культуре. Людей не волновала ни собственная страна, ни то, что они оставляют после себя. Мария словно говорила с людьми на ином языке, который никто не понимал. Подобные разговоры были для всех пустым и бессмысленным занятием.
   Ах, какая злая ирония, какая жестокая насмешка судьбы была в том, что единственным человеком, который смог понять Марию, оказался представитель иного народа, иной религии. Почему только человек, весьма далекий от христианства, смог понять ее душу? И не просто понять, но и проникнуть глубоко в нее, найти общую тему, и проявить сочувствие, которого так не хватало Марии. Почему никто из тех, кто считает себя христианами, не способен задуматься о том, куда он идет, и что творит в своей жизни? Как это горько и тяжело, понимать все это, и быть не в силах что-либо изменить в людях.
   Мария шла на свидание с Терри в надежде, что это свидание будет последним, но вместо этого, она согласилась на новое. И в этот раз, она даже почти не упорствовала.
   Нет, вовсе нельзя было сказать, что Мария влюбилась в Терри, нельзя даже было сказать, что он ей понравился, как мужчина. Нет, дело было не в этом. Его отзывчивость и теплота сломили Марию. Это были проявления тех самых чувств, перед которыми она не смогла устоять. Тем не менее, она прекрасно понимала, что роман между ними не приведет к положительному результату. Но она и не рассчитывала на это. Просто Терри оказался единственным, с кем было приятно провести время за беседой.
   Когда Мария вернулась домой, мать, услышав хлопанье дверью, вышла из своей комнаты.
   - Вернулась, невеста наша. Как прошло свидание?
   Мария пожала плечами.
   - Ничего особенного.
   Мать хмыкнула, покачав головой.
   - Ничего особенного. Ты хоть выяснила, кто он, все-таки такой?
   - Китаец, сын бизнесмена. Я тебе уже это говорила. Его отец купил у нас в городе обувную фабрику, с тех пор они живут здесь.
   - Вот ведь понаехали китайцы к нам! Все заполонили, все Россию разворовали! Разве Мы позволили бы сделать с ней такое? Эх, Машка, была бы ты поумней, окрутила бы этого косоглазого, прибрала бы к рукам его состояние. Да попади к нам такие деньги, которыми владеет он, мы бы, я бы... э-эх!
   - Я не настолько подлая, чтобы зариться на чужое состояние, - не выдержала Мария. - Мне не нужно чужое богатство! Я его не заработала!
   - А он, он заработал? Разве все эти, кто управляют сегодня нашей страной, они заработали эти деньги? Посмотри, во что они превратили нашу страну, советский союз во что превратили. Разве Ленин со Сталиным позволили такое сделать со страной?
   - Да ведь как раз Ленин со Сталиным и привели к тому, что происходит с нашей страной! Революция сгубила Россию! Ведь до нее Россия была передовой страной. Она процветала! А что сделал с ней ваш Ленин?
   - Не смей отзываться так о Ленине! - Октябрина Павловна сорвалась на крик. - Советская власть тебе все дала, советская власть тебя человеком сделала!
   - Советская власть меня Родины лишила! Она уничтожила Россию, уничтожила все, что создавалось на протяжении тысячи лет! Она превратила Россию в концентрационный лагерь!
   - России нужна железная рука! Безумной толпой должен кто-то управлять, ее необходимо контролировать! Без контроля, ты сама видишь, что происходит. Толпой должны руководить Избранные, чтобы направлять ее в нужное русло, заставлять выполнять только то, что нужно Избранным. Как это делали Великий Ленин и Сталин. Они смогли повернуть эту толпу так, чтобы она уничтожила царизм, и привела к власти лучших людей.
   - Лучших людей? Толпа? И это говоришь ты, мама? Разве ваша коммунистическая партия не кричала на всех углах, что она делает все для блага народа? Разве ваши Ленин со Сталиным не обещали построить светлое будущее, в котором все люди будут счастливы?
   Октябрина Павловна грубо расхохоталась.
   - И это говорит моя дочь! Я не ожидала, что ты окажешься такой глупой, словно выросла не в нашей семье, а среди безмозглой толпы. Да эта сказочка была создана специально для нее. Для того чтобы держать толпу под контролем. На самом же деле, вся эта революция была устроена лишь для того, чтобы лучшие, избранные люди управляли страной, а все остальные трудились бы ради них, трудились бы за еду, да еще славили бы тех, кто превратил их в рабов. Потому как народ, он раб, по своей природе, раб и дурак! Стоит только ему наобещать золотые горы, он перегрызет горло родной матери! Да разве можно такому народу свободу давать?
   - Какие ужасные вещи ты говоришь, мама! - воскликнула Мария.
   - Я говорю то, что есть, что было, и то, что должно быть.
   - Ну, а как же человеколюбие?
   - Человеколюбие оставь для попов! Коммунист не должен знать жалости ни к кому. Я имею в виду настоящих коммунистов, не тех, что сидят в думе или находятся в безликой толпе, разглагольствуя о всеобщем благе, а тех, кто в действительности руководит всем. Тех, кто сумел вырваться из этой презренной массы, и смог добраться до руководящих постов. Тех, кто сумел взять руль в свои руки. Настоящий коммунист уже никогда не выпустит его из своих рук. Жизнь положит за то, чтобы обладать властью! Потому что власть - это все! Человек, обладающий неограниченной властью, становится Богом! Он сможет заставить себя боготворить. Людские массы свергнут все религии, которые были до них, и будут поклоняться новому Богу, Богу живому, Богу реальному! Будут смотреть ему в рот, ловить каждый его жест, и корчиться в непередаваемом экстазе, словно собаки, которых изволил погладить хозяин. Этот новый Бог окружит себя людьми, людьми надежными, проверенными временем, которые будут безприкословно подчиняться человеку - Богу, и в то же время сами будут мелкими божками. Им тоже будет перепадать кусок пирога, и кусок большой, жирный. И вот когда воцарится такой строй, вот тогда-то и появится радужное небо. Но будут любоваться им Избранные, люди, у которых есть мозги. А безмозглая толпа будет молиться на них, будет грызть кость, брошенную новым хозяином, и будет благодарить еще за это! Все это понимал твой отец, все это понимаю я, но не понимаешь ты!
   - Да, я не могу этого понять, - согласилась Мария. - Я не могу понять, почему вам понадобилось уничтожать всех лучших людей России? Как можно что-либо построить, если превращаешь народ в зомби?
   - Лучших людей? Лучшие люди руководили революцией, а те, кто не примкнул к ним, и не заслуживают жизни. Они потенциально опасны! Оставлять их в живых, это все равно, что вложить в руки своего врага нож, и повернуться к нему спиной. А мы не настолько глупы и наивны. В мире должно существовать только два типа людей: рабы и рабовладельцы. Все остальные должны быть уничтожены, поскольку в настоящем коммунистическом государстве все население должно быть под жестким контролем власти. Тот, кто не поддается контролю, должен быть уничтожен, иначе в стране будет анархия, которая губительна для страны. Это уже неоднократно подтверждала история. Царь отменил крепостное право и что, думаешь, крестьяне ему за это спасибо сказали? Как бы не так, освобожденные крестьяне примкнули к революционерам, и в результате их действий, монархия пала. Это страшная ошибка, давать людям свободу.
   - Вы уничтожили миллионы людей, - со слезами на глазах воскликнула Мария. - А ведь народ семьдесят лет шел за вами, верил вам, и до сих пор еще находятся те, кто верит! И вот, вы какое принесли им светлое будущее! Вот вы их чем осчастливили!
   - Осчастливили? О каком счастье ты говоришь, глупая женщина? Ты прекрасно знаешь сама, что большинство людей несчастны уже тогда, когда хорошо их соседям! Человеку хорошо лишь тогда, когда плохо соседу! Когда у тебя на столе есть еда, которой нет у соседа, тогда тебе хорошо! Когда у тебя есть машина, а соседа ее нет, тогда тебе хорошо! Но если, не дай Бог, сосед тоже купит машину, да еще лучшую, чем у тебя, то тогда человек перестает быть счастлив, и сосед, ставший жить чуть лучше, чем ты, становится злейшим врагом. В людях нет ничего, кроме зависти. Зависть и ненависть, вот те два чувства, которые двигают человеком. А ты говоришь о всеобщем счастье. Человек счастлив лишь тогда, когда несчастлив его сосед или его ближний. Все! Да ни один здравомыслящий человек не может, и никогда не поверит в то, что в один прекрасный день может наступить светлое будущее. Неужели ты сама когда-нибудь верила в нечто подобное? Как ты это себе представляешь? Люди злые и подлые существа, как может для них наступить рай? Да они одним лишь своим присутствием из любого рая сделают ад! И это прекрасно понимали и Ленин и Сталин, а так же все те, у кого есть мозги. А тот, кто верил в подобный бред, того и не жалко, того и человеком считать нечего. Конечно, если народ просто так загнать в концлагерь, лишив его всякой надежды, он взбунтуется. Но если его накормить сказочкой о том, что скоро наступит светлое будущее, то он готов будет своим тиранам ноги целовать. Для этого и была создана новая религия, вера в коммунизм, при котором все будет бесплатно, и все будут счастливы. Конечно, отчасти, в этом есть правда. Если бы мы добились абсолютной власти, то деньги, действительно бы вышли из употребления. Зачем нужны деньги там, где человечество делится на две части: на небольшую группу рабовладельцев, для которых все равно все поставляется бесплатно, и на рабов, которые работают лишь за еду, и в религиозном экстазе поют: "Как хорошо в стране советской жить". Вот он, тот мир, который мы строили и, который, мы еще построим! Я верю, наше время еще вернется, и тогда уже никто не сможет справиться с нами.
  ГЛАВА XXIII
  БОРЬБА ЗА ВЛАСТЬ
   - А кто вам сказал, что вы являетесь избранными? - спросила Мария.
   - Что?
   - Кого ты считаешь достойным править миром?
   - Себя! - выкрикнула мать. - Себя, твоего отца, Сталина, Ленина, и всех тех, кто с нами, и того, кто понимает суть вещей!
   - А ты считаешь, что ты понимаешь суть вещей?
   - Да, я понимаю! Понимаю!
   - Тогда почему ваша система рухнула? Почему развалился ваш концлагерь как раз в тот момент, когда вы были уверены в том, что укрепились навсегда?
   - Демократы развалили советский союз, Горбачев его развалил!
   - Перестань, мама, какие могли быть демократы, когда вы держали все полностью под своим контролем. Да такого и слова-то быть не могло в вашей системе. А Горбачев лишь закончил тот процесс, который происходил в вашей КПСС уже несколько десятков лет.
   - Правильно! Хрущев и Брежнев выпустили из рук вожжи, выпустили контроль над массами! Настоящие коммунисты считают их предателями дела Ленина. Настоящий коммунист должен быть жестким, и никогда не расслабляться. Именно такими были вожди Ленин и Сталин.
   - Другими словами ваш коммунизм разрушился изнутри. Причина этому элементарна - вся верхушка руководства разложилась. Да и не могло это продолжаться вечно. Никому не под силу захватить и удержать весь мир. Неужели ты не понимаешь, что ваша неудержимая жажда власти и сгубила весь этот строй. Вы хотели на чужой крови построить себе рай, но на крови можно построить только ад. Вы же пожрали сами себя! Сталин, пришедший к власти после Ленина, в первую очередь уничтожил всех тех, кто был с Лениным. Он убирал конкурентов, убирал тех, кто знал о нем слишком много, потому что боялся лишиться власти. А следом Хрущев, пришедший после Сталина, убрал всех тех, кто был на руководящих постах при этом отце народов. И так далее, так продолжалось до самого развала СССР. Вы пожрали самих себя!
   - Нет! И Ленин, и Сталин строили единственное государство, которое имеет право на существование! - продолжала Октябрина Павловна. - Они строили государство силы. И если бы не эти предатели, пришедшие после них, мы бы жили сейчас в раю. А эта чернь, что пьянствует на улицах, сейчас служила бы нам, и славила бы нас, как своих богов. Но ничего, мы еще придем к власти! Мы еще покажем, и этой России, и всему миру!
   - Ваше время уже никогда не придет! Государство не может держаться лишь на страхе и на штыках. А Хрущев и Брежнев просто поняли, что существует множество других вещей, которые можно приобрести без применения силы. При них-то чиновники и поняли всю силу денег. Побывав за границей, они увидели, как живут там люди, и это сгубило ваш строй. Началось стремление к земным благам, и это разложило вашу партию. Ваша система просто сгнила, потому что она была построена на крови, а кровь требует отмщения. Сколько вы не развращали народ, сколько вы не переписывали историю, все равно истина всплывает. И люди поняли, какое вы сотворили зло. И теперь Бог воздает вам за все зло, которое вы причинили России.
   - Бог?! - выкрикнула Октябрина Павловна. - Мы не боимся Бога! И ты меня им не пугай. А что касается России, то мы признаем лишь ту Россию, которой правим мы. Если не будем править мы, то пусть и России не будет! Гори она огнем, пропади она пропадом, такая Россия нам не нужна! Россия должна быть под нами или пусть ее не будет совсем!
   - Но неужели ты не понимаешь, что сегодняшний день, сегодняшнее положение вещей было неизбежно! - со слезами на глазах воскликнула Мария. - Ведь всех этих олигархов, всех этих бандитов создал ваш строй! Ведь все они, все эти демократы вышли из вашей коммунистической партии! Все бандиты, все расхитители, все казнокрады окончили советскую школу и советские институты! Вы же семьдесят лет создавали такие условия, при которых человек не мог честно заработать ничего. Ты сама сказала, что люди были лишь рабами! А при Горбачеве железный занавес пал. Пал! И народ увидел, как живут люди за границей, как живут они в капиталистических странах, в которых не было этих революций, в которых не превращали народ в безвольных рабов! И наш народ тоже захотел так жить. Он ринулся вперед, хотел заработать себе денег на достойную жизнь, чтобы обеспечить своих детей. Но нет, у нас страна советская, у нас заработать нельзя, у нас можно только украсть! И тогда те, кто мог, ринулись в бандиты, потому что это был единственный способ разбогатеть в нашей стране. А чиновники, дорвавшиеся до власти, и воспитанные вашей советской системой, стали разворовывать ресурсы, присваивать себе заводы, и вообще все, до чего могли дотянуться их руки.
   - Россию разворовали эти ваши "Новые Русские"! - взвизгнула Октябрина Павловна.
   - А кто такие "Новые Русские"? "Новые Русские" это те, кто сумел приспособиться к миру, разрушенному "Старыми Русскими". Они всего лишь сумели приспособиться. А тот, кто не сумел приспособиться, тот ударился в пьянство, в наркоманию, и готов лезть на стенку от зависти. Они не столько хотят блага себе, сколько хотят отнять его у других. Неужели ты не понимаешь, мама, что нельзя на гнилом дереве вырастить здоровых плодов. На винограде не вырастит репейник, и на репейнике виноград! То, что посеяло ваше поколение, теперь пожинает молодежь. И все эти несчастные, все погибающие люди будут на совести вашего поколения. И то, что ты говоришь, будто вы избранные, все это продиктовано лишь вашей гордыней. Теперь пришли новые избранные, которые тоже хотят править страной, которые тоже хотят урвать себе кусок! И то, что вашему поколению сейчас плохо, говорит лишь о том, что пришло возмездие! Возмездие, мама! Неужели ты не понимаешь, что ничего в этом мире не остается безнаказанным! Вы разрушили Россию, уничтожили в людях веру в Бога, вы превратили их в зомби, которые не знают своего родства, не знают своих корней, и не знают, для чего они живут на этом свете! Неужели ты не понимаешь, что тот, кто пошел против Бога, просто обречен на поражение!
   - А ты меня Богом не пугай! - злобно прошипела Октябрина Павловна. - Думаешь, если ты ударилась в религию, так весь мир переменится? Ты только предаешь нас, своих родителей. Ты предаешь память своего отца, который всю свою жизнь с этим Богом боролся! Мы победили Бога!!!
   - Вы победили себя! Господи, мама, да за что же ты так Бога ненавидишь? За что вы все его так ненавидите? Что он вам такого сделал?
   - Да Бога нет! - закричала, срываясь на визг, Октябрина Павловна. - Его просто нет! Он не существует, неужели ты этого не понимаешь, глупая дура? Его просто нет, и никогда не было!
   - Тогда почему ты его ненавидишь? Ты противоречишь сама себе. Если Бога нет, и никогда не было, тогда кого же ты ненавидишь? С твоих же слов получается, что вы боролись с пустотой. А с пустотой может бороться лишь безумец. Выходит, что вы все были безумцами? Ты это хочешь сказать, мама? Впрочем, скорее всего, именно так и есть, потому что еще в Библии сказано, что идти против Бога может только безумец. И ты, мама, своими речами лишь убеждаешь меня еще больше в том, что Бог действительно есть! Ты говоришь, что ты являешься избранной, но для Бога не существует избранных, перед ним все равны. И отец покончил с собой, потому, что осознал весь тупик своего пути, он сделал это от собственного бессилья. Он порвал с Богом, и вел с ним постоянную борьбу но, в конце концов, понял, что проиграл. Он понял, что советская система себя изжила, понял, что той неограниченной власти, о которой он так мечтал, он никогда не добьется. Он пришел в отчаяние оттого, что понял свое поражение, но отступать ему было некуда. Он сам себе отрезал путь к спасению, когда отрекся от Бога! Но у него был шанс! Ему достаточно было бы принести покаяние, но он так закостенел в своей злобе, что не смог этого сделать! Ты говоришь, что я предаю его память, но я не предаю его, а наоборот! Я хочу облегчить его страдания, на которые он сам себя обрек, а по возможности, и совсем вытащить его из ада! Потому что я верю, что любовь дочери может спасти родителей, спасти их душу!
   - Да не нужна нам такая любовь! - воскликнула Октябрина Павловна. - Лучше уж гореть в аду, чем служить Богу! И мне, и твоему отцу, Бог ненавистен! Что ж, если хочешь так считать, то считай, что мы верим и верили в Бога. Пусть будет по-твоему! Но мы ненавидим его всем сердцем! Всей своей ненавистью его ненавидим! А также ненавидим всех тех, кто в него верит, и ему служит!
   - Но за что? За что, мама, вы его так ненавидите? За что вы ненавидите Бога? - Мария готова была разрыдаться.
   - Ты хочешь знать, за что мы ненавидим Бога? - зловеще произнесла Октябрина Павловна. - Но так послушай же, что я тебе расскажу.
  ГЛАВА XXIV
  НЕНАВИСТЬ, ВЕДУЩАЯ К ГИБЕЛИ
   - Мы ненавидим Бога за то, что в мире нет справедливости. За то, что он тиран и всемогущ. Ведь Бог создал человека лишь на утеху самому себе, он сам, и никто иной заложил в человеке эту ненависть друг к другу, он создал неравенство. Почему одни люди живут лучше, а другие хуже? Это создано умышленно, и все религии, которые существуют в мире, всегда учат поклоняться богатому и сильному! Разве не так учит и твоя церковь? Разве не дает она награды тем, кто грабит и обирает? Дает, и лишь за то дает, что те делятся крохами от награбленного. Разве это совместимо со справедливостью? Я не принимаю этого глупого раболепного христианского смирения. Как это так; тебя ударят по одной щеке, а ты подставь другую? Не понимаю я этого, и не принимаю. Меня возмущает то, что Бог обладает неограниченной властью и могуществом. А разве существо, обладающее неограниченной властью и силой, может быть справедливым? Что и кто может помешать ему? Но больше всего меня возмущает то самое христианское прощение зла. Простить зло - значит одобрить его! Как же это так, человек всю свою жизнь творил зло, грабил, убивал, а под конец своей жизни раскаялся, и ему сразу же предоставляется место в раю. А те, кого он сгубил, те, кто не вынес мук жизни, и умерли во злобе, не способные простить своего мучителя, те отправляются в ад! Разве это не верх несправедливости, разве это не доказывает безжалостность и жестокость Бога? Бог - это верх несправедливости! И тот, кто служит ему, служит злу. Не хочу я попасть в такой рай, в рай несправедливости, и этого не хотел и твой отец. Народ потому и пошел за Лениным, что разочаровался в таком Боге. Разве не говорится в Библии, что за грехи родителей будут расплачиваться их дети, вплоть до седьмого колена? О какой справедливости может идти речь, если за грехи виновных будут расплачиваться невиновные? Почему я должна расплачиваться за поступки моих прадедов и прабабушек, которых я даже не знала никогда? Ненавижу я за это его! И я не успокоюсь до тех пор, пока не буду обладать всем тем, чего Бог лишал меня до сих пор. Народ устал от такого Бога. Ему нужен живой Бог, Бог - человек, каким и стал Ленин. Он обещал рай на земле, а не на призрачном том свете. Люди устали ждать рая на кладбище, и потому отреклись от Бога. Народу нужен был живой Бог, потому он и пошел за Лениным. Неужели ты думаешь, что оттого, что сейчас вновь открылись храмы, люди снова поверили в Бога? Да небесный Бог никому не нужен! Ты посмотри, чего люди просят в храмах, они просят земных благ! Они просят, чтобы Бог вернул им вновь советское время, потому что мы боги народа, а небесный Бог им не нужен. Никому не нужен мифический рай в загробном мире. Всем нужен рай здесь, рай земной.
   Октябрина Павловна перевела дух.
   - То, что ты говоришь, мама, это не твои слова, - произнесла Мария. - Ты повторяешь лишь то, что в тебя вдолбила советская школа. Ведь ты же никогда в жизни не читала ни Библии, ни Евангелия. Ты даже в руках ничего из этого не держала. У нас никогда и не было в доме этой книги, потому то и жизнь у нас вся наперекосяк шла. Ты утверждаешь, что Бог создал человека лишь на утеху самому себе, и все плохое и злое в человеке заложил он. Но это говорит лишь о том, что ты не читала Библии. Бог создал человека себе подобным. Первые люди были, по сути своей, ангелами, и заложено в них было только самое доброе. Но человеку была дана свободная воля, для того, чтобы он добровольно любил Бога, а не по принуждению. Ты утверждаешь, что он выгнал Адама и Еву из рая лишь потому, что они яблоко съели, но это не так. Из рая они были изгнаны за то, что не покаялись. Все, что от них требовалось, это раскаяния, то есть сожаления о содеянном, искреннего желания больше не повторять греха. Но Адам с Евой не захотели каяться, то есть не пожелали признавать себя виновными, и вот за это-то они и были изгнаны. Не мог Бог их оставить в раю, потому что если оставить в раю нераскаянный грех, то рай уже не будет раем. А земля, на которую были изгнаны наши прародители, является домом дьявола, но он не может причинить человеку ни малейшего вреда, так как Бог запретил ему это делать. Единственное, что может совершить дьявол, это давать свои советы, искушать человека. Но проявить напрямую свою силу он не может, ему не позволено Богом.
   Теперь ты спрашиваешь, почему одни люди живут лучше, а другие хуже. Но не могут все люди жить совершенно одинаково. Это же абсолютно невозможно, даже если людям дать совершенно одинаковые возможности, одинаковую зарплату, все равно люди не будут жить одинаково. Разве могут жить одинаково пьяница, пропивающий все свои деньги, все свое имущество, и непьющий человек, который вкладывает деньги в семью и в имущество? Разве могут жить одинаково мот, просаживающий все свои деньги в казино, и человек, занимающийся накоплением, который во всем отказывает себе, благодаря чему накапливает определенную сумму? Да не могут такие люди жить одинаково. Здесь невозможна никакая уравниловка. Все люди разные. Они ведут различный образ жизни, находят деньгам совершенно противоположное применение. Поэтому и получается то, что одни люди живут лучше, а другие хуже. Конечно, далеко не все люди наживают деньги честным путем. В нашей стране невозможно заработать честно миллиарды долларов, без того, чтобы не обобрать народные массы. Но это происходит не потому, что так желает Бог, а потому, что эти люди нарушают заповеди Божьи. А то, что церковь награждает таких людей орденами, говорит лишь о том, что церковь сама нарушает заповеди Христа. Она идет этим сама против себя. Священники - это тоже люди, со своими слабостями и со своими страстями. Не Бог дает ворам и олигархам ордена, а люди. Ты называешь христианское смирение рабским, но и тут ты ошибаешься. Оно вовсе не рабское. А что же будет с миром, если каждый станет жить лишь для самого себя? Если родители не захотят ни в чем ущемлять себя ради детей, если никто не будет никогда прощать обид, нанесенных ему соседом, ежели на все будут отвечать местью? Разве устоит такой мир? Да не будет его и вовсе! Люди просто-напросто истребят друг друга, вымрут от нежелания продолжать свой род, потому что для того, чтобы растить детей, необходимо во всем ущемлять себя. Вот в этом-то и мудрость Христианского смирения. Человеку и жить будет легче, если он будет знать, что никто не держит на него зла, не ударит ему в спину, за малейший, даже просто случайный проступок. Евангельское изречение о том, что если тебя ударят по одной щеке, подставь другую, вовсе не следует понимать буквально. Оно лишь означает, что никогда нельзя отвечать злом на зло. Не мстите, потому что Господь есть всему воздаяние!
   Неужели тебя все это так пугает, так возмущает? Христос учил лишь о милосердии, потому что простить провинившегося гораздо тяжелее, чем желать отомстить ему. Раскаивающегося человека куда гуманнее простить, чем наказывать, наблюдая после этого за его мучениями, и ожесточая свое и его сердце. Насилие порождает насилие, а зло порождает зло. Ты считаешь, что такой рай несправедлив, но и не может быть рая, где нет прощения и милосердия. Если в раю будут люди ожесточенные сердцем, злые и завидующие окружающим, то такой рай превращается в ад. Рай создан для добра, а не для зла. А насчет того, что дети вынуждены расплачиваться за грехи родителей, то в Библии, по этому поводу, есть оговорка. За грехи родителей расплачиваются лишь те дети, которые идут по их пути, не желая исправляться и соблюдать данные им заповеди. А народ пошел против Бога лишь потому, что душа его испортилась окончательно. Люди стали полностью поклоняться Мамоне, то есть земному благу. Народ все свел лишь к земному благополучию, его не интересовало уже ничего, кроме собственного блага, и душа отодвинулась на такой дальний план, что люди готовы были ее продать дьяволу, лишь бы еще разок насладиться земными радостями. Люди стали служить лишь собственной плоти.
   Этим-то и воспользовался ваш Ленин, который предложил людям разграбить все Россию, и обещал им светлое будущее, при котором они полностью смогут удовлетворить свое чрево. Все, что для этого требовалось, это отречься от истинного Бога и пойти за Лениным, боготворя его. И народ оказался настолько глуп, что поверил этому, хотя любому здравомыслящему человеку ясно, что взамен одних угнетателей, если, конечно, помещики были угнетателями, придут другие, еще худшие, ненасытные и злобные, потому что ими движет лишь жажда власти и ненависть к России. И эти новые стали гораздо худшими тиранами, чем были прежние, потому что они прекрасно понимали, что сели на чужой трон, и они боялись. Ух, как боялись! Они боялись, что законные наследники вновь вернут себе утраченную власть, власть, полагающуюся им по праву, поскольку триста лет назад весь русский народ приносил клятву верности дому Романовых. Те же, кто пошел за Лениным, просто-напросто предали своих предков, а вместе с ними предали и Россию.
   Но вы, коммунисты, не учли одного обстоятельства, самого важного обстоятельства. Бог действительно есть! И сколько бы вы не вели войны с ним, сколько бы не разрушали храмов, не убивали священников, Богу вы этим не сможете принести ни малейшего вреда! Все, чего вы достигли, это лишь того, что погубили самих себя. Вы озлобили себя, сделали себя подобными диким зверям, недаром вам так понравилась теория Дарвина о том, что люди всего лишь животные, говорящие обезьяны. А злоба в вас кипит потому, что вы прекрасно понимаете, что вам все равно не избежать страшного суда, что за все содеянное вам придется отвечать перед Богом. Это вас и приводит в ярость, осознание того, что вы обречены, что вы уже проиграли, потому как, подобно сатане, вы знаете, что Бог существует, но вы ненавидите и его самого, и его творение! Этим-то вы и обрекли себя на гибель, но погибать одним вам не хочется, и поэтому вы и стараетесь сгубить как можно больше людей, совращая их, и губя их душу.
  ГЛАВА XXV
  ДУШЕВНЫЕ СТРАДАНИЯ МАРИИ, ТЕРРИ И ЕГО ОТЕЦ
   Октябрина Павловна слушала все это молча. Лицо ее покрылось красными пятнами, а дыхание участилось. Наконец она выкрикнула:
   - Я твоего Бога не знаю! Вот мой Бог, вот!
   Октябрина Павловна указала на свою комнату, где на стене висел портрет Ленина.
   - А твоего Бога я не знаю!
   С этими словами Октябрина Павловна вошла в свою комнату, и хлопнула дверью.
   Мария, на непослушных ногах, которые вдруг стали ватными, прошла к себе и, закрыв за собой на задвижку дверь, рухнула лицом вниз на свою кровать. Долго сдерживаемые рыдания, наконец-то, прорвались наружу. Выплакавшись, она оторвала лицо от подушки, и перевернулась на спину. Но слезы все еще продолжали течь из ее глаз.
   - Господи, как мне тяжело! - тихо прошептала она. - Как мне тяжело! Ну почему так? Почему у моей мамы так много ненависти к тебе? Почему так много ненависти ко мне, да и вообще ко всем людям? Господи, как же можно так жить на свете, с такою ненавистью в сердце? Такая жажда власти. Не быть им у власти, так не быть и другим, не быть никому. Какая страшная философия! Как вразумить такого человека? Как же сделать так, чтобы она поняла, что этим только губит себя, губит всех? Эх, нет у нас мира в доме, нет мира в семье! Никто меня не понимает, я одна. Она называет себя атеисткой, но она не просто атеистка, она богоборец! Я только сейчас поняла, что атеисты и богоборцы - это совершенно разные категории людей. Атеист, он не верит в Бога, не допускает даже мысли о возможности его существования. Для него этот вопрос решен. Но он не мешает другим людям в него верить. Только параноики способны вести борьбу с тем, кого нет. А атеисты - это совсем не параноики, просто не верят они в Бога, не верят и все тут.
   Совсем иное дело богоборцы. Они-то как раз верят в существование Бога, верят, несмотря на все свои заверения в обратном. Но они ненавидят Бога, ненавидят дела Божьи. Они, как сатана, стараются во всем ему противиться, и побуждают других людей отречься от Бога. Ведь сатана верит в существование Бога, он знает, что тот существует. Иначе он не смог бы и войну вести с ним, и сатаною бы не был. То же самое и богоборцы. Они сознательно объявили войну Богу, зная, что за это их ждет ад, но не желают останавливаться, не желают одуматься. Ведь именно они и придумали эту самую бесовскую поговорку: "Лучше свой путь в ад, чем чужая дорога в рай". Это страшно, страшно! Куда нас завел семнадцатый год? Куда мы идем уже девяносто лет? Впереди у нас только пропасть, в которую гонят нас коммунисты, эти слуги дьявола, ничем иным их не назовешь. Господи, дай же людям вразумление! Пусть же они очнуться. Пусть увидят куда идут, и остановятся! Принесут покаяние и начнут жить по-христиански, хотя бы стараться, хотя бы пытаться так жить А иначе конец! Конец! Люди, лишенные защиты Бога, попадут в лапы сатаны, а тогда уже никому не будет спасения. Господи, помоги нам!
   Так лежала Мария, разговаривая с Богом, питая надежду на то, что Господь ее услышит.
  
   В пятницу утром Юэнь Чюнь пригласил к себе в комнату Джеонга. Они были наедине, Джеонг сидел на диване, Юэнь Чюнь прохаживался по комнате, со сложенными за спиной руками. Он раздумывал над услышанным от Джеонга.
   - Они встречались вчера вечером?
   - Да, - ответил Джеонг. - Они ужинали в кафе.
   Юэнь Чюнь пожал плечами, но на лице у него была хмурая озабоченность.
   - Ты уверен, что у них это серьезно? У Терри было много женщин, но ни одной он всерьез не увлекался. Почему ты думаешь, что на этот раз все не так?
   - Во всяком случае, мне так кажется. Я видел взгляд Терри. Было похоже, как будто его околдовали. Не знаю, серьезны ли их отношения, но чувства Терри, мне кажется, серьезны. Самое странное, что она, похоже, к нему полностью равнодушна.
   - Равнодушна, - задумчиво произнес Юэнь Чюнь. - Тогда почему же он словно зачарован?
   - Я не знаю, - ответил Джеонг. - Может быть, это кризис среднего возраста, бывает, говорят, такое. К тому же, ведь Терри не женат, и никогда не был женатым. Почему бы ему и не влюбиться?
   - Ты говоришь, что она продавец на овощном рынке. Я знаю таких женщин, много раз видел. Это очень неприятная категория. Рыночная торговля отнюдь не способствует развитию порядочности и благочестия. Неужели же ты не понимаешь, что таким женщинам все что нужно, это уцепиться за богатого. Выкачать из них все деньги, а потом найти себе другую жертву. Они растопчут душу наивного мужчины, доверившегося им, а потом втопчут его в грязь. Женщины такого типа не способны на любовь. К тому же, она, наверняка, неоднократно побывала замужем, и у нее есть дети.
   - Нет. - Джеонг покачал головой. - Я проверил, она никогда не была замужем, и детей у нее нет.
   - Ну, это ничего не значит. Быть коварной, вовсе не обязательно побывав замужем. Такие еще опаснее. Они разочарованы жизнью и мужчинами, поэтому носят в своих сердцах лишь одно желание, желание отомстить противоположному полу.
   - Она производит совсем другое впечатление, - возразил Джеонг. - Она долго не соглашалась на свидание.
   - О, ты просто не знаешь, до чего коварны бывают женщины! Это была комедия, хитро разыгранная. На самом деле, ей нужно было, чтобы Терри, по глупости своей, стал бы уговаривать ее пойти с ним на свидание. А она бы стала ссылаться на то, что они разной национальности, разного социального положения, и все такое прочее. Ведь Терри наивен, как ребенок.
   Джеонг покраснел. Его босс рассказывал все так, словно присутствовал рядом.
   - Она красива? - спросил Юэнь Чюнь.
   - Да, красива, - подтвердил Джеонг. - Несмотря на свой возраст.
   - Разумеется, она красива, иначе бы Терри никогда не клюнул на нее. Но тебе, похоже, она тоже приглянулась. Ты не говоришь ни слова против нее, ты даже защищаешь ее. Неужели ты хочешь, чтобы мой сын был охмурен какой-то торговкой с рынка?
   - Я пытался отговорить Терри, но он не пожелал меня слушать. Что я мог сделать?
   - Терри не должен с нею встречаться, - хмуро сказал Юэнь Чюнь. - Она не пара Терри, и он должен сам это понимать. Никакая любовь тут не уместна.
   Юэнь Чюнь немного подумал.
   - Я должен сам поговорить с Терри. Пригласи его ко мне.
   Джеонг поднялся с дивана и вышел из комнаты. Через некоторое время вошел Терри, бросая неприязненные взгляды вслед Джеонгу. И судя по его виду, он был явно не рад предстоящему разговору.
   - Давай присядем, - мягко сказал Юэнь Чюнь, указывая на диван, на котором перед этим сидел Джеонг.
   Они сели.
   - Догадываешься, о чем я хотел поговорить с тобой.
   - Да уж, догадываюсь, - ответил Терри, вновь бросая взгляд на дверь.
   - Я слышал, что ты встречаешься с одной женщиной.
   - Да, и что с того?
   - У тебя к ней серьезные чувства, или просто очередное увлечение?
   - Какое это имеет значение? - вспыхнул Терри.
   - Имеет. Если ты хочешь завести серьезные отношения, то она тебе не подходит.
   - Но откуда ты знаешь, ты же ее даже не видел?
   - Я знаю, что представляют собой женщины, которые торгуют на рынке. Русские женщины, - подчеркнул отец.
   - Но здесь невозможно найти китаянку.
   - Я и не говорю, что это должна быть китаянка. Но рынок, это же самые низы общества. Человек, торгующий на русском рынке, деградирует и теряет человеческий облик.
   - У нас, на родине, ты говорил о торговцах совсем иное, - заметил Терри.
   - Но это не Китай. Здесь совсем другие люди, другое общество. Если хочешь найти порядочную жену, ищи в другом месте. На рынке ты не найдешь порядочной женщины.
   - Но в России такое положение вещей, что многим людям некуда больше деваться, кроме как идти на рынок. Ты же сам видишь, папа, что у них происходит.
   - Я знаю, что в России жизнь тяжелая. Но ты представь только, какая будет у тебя жизнь, если ты женишься на торговке с лотка? Этим женщинам ничего, кроме водки не надо. Она сгубит тебя, кроме грубых матерных слов, ты от нее ничего больше не услышишь. Я стар, а тебе нужно будет вести после меня мое дело. Необходимо будет вращаться в высших кругах, а что скажут о тебе люди, если у тебя будет такая жена? Ты подумал об этом? Она тебе сгубит всю твою жизнь.
   Терри криво усмехнулся.
   - Именно такие же слова, она мне сама говорила.
   - Говорить-то, может, и говорила, но это все для отвода глаз. Она действует от противного. На самом же деле, у нее цель добиться того, чтобы ты сам уговорил ее стать твоей женой.
   - Но как же она может хотеть этого, когда она избегает меня? Она не заигрывает со мной, я вижу, она не хочет меня видеть даже. Она не такая, какой ты ее считаешь. Это не передать в двух словах, но мне достаточно оказалось провести с нею наедине около часа, и я ее понял.
   Юэнь Чюнь молча смотрел на Терри.
   - Не знаю, чего наговорил тебе Джеонг, но она другая.
   - Джеонг сказал мне, что ты вел себя как подросток.
   - Не знаю, может быть. Со мной что-то произошло. Что-то вот тут.
   Терри постучал себя в левую часть груди.
   - Здесь возникло такое чувство, какое нельзя передать словами. Мне кажется, что я не смогу теперь без нее жить.
   Отец покачал головой.
   - Будь осторожен, Терри, это опасное чувство. И в твоем возрасте нельзя полагаться на него. Слишком многих людей оно сгубило, и хороших, великих людей.
   - Но как же мне быть? Как же мне найти себе жену, с которой я бы мог прожить остаток своей жизни?
   Отец улыбнулся, и положил руку на плечо сыну.
   - Хочешь, я сам найду тебе жену? Добрую, порядочную, и равную тебе?
   - Опять эти неравенства. Почему жена должна обязательно быть богатой наследницей или владеть какой-нибудь корпорацией? Почему она не может быть простой женщиной, такой же, как все.
   - Ты задаешь сложный вопрос, - признал отец. - Но на мимолетной любви нельзя основываться. Это чувство рано или поздно пройдет, и с чем ты тогда останешься? Со сварливой бабой, которой нужны только твои деньги? К женитьбе надо подходить рационально, руководствуясь разумом, а не чувствами.
  ГЛАВА XXVI
  ВЕЧЕР ПЯТНИЦЫ
   Вечером того же дня, Татьяна Градова, мать Андрея Градова, парня, лишившегося обеих ног в Чечне, поднималась по лестнице в квартиру Ромашкиных. Лицо у Татьяны было отекшим, какое бывает у всех людей, вышедших из многодневного запоя. Двигалась она медленно и тяжело, несмотря на то, что уже не пила два дня. Она была невысокого роста, но довольно крупного телосложения, из-за чего страдала отдышкой. Частое пьянство лишь усугубляло это состояние.
   Добравшись до нужной квартиры, Татьяна надавила на кнопку дверного звонка. За дверью послышались шаги, и на пороге появилась Мария.
   - Здравствуйте, Мария Федоровна, а я к вам.
   - Да что это вы? Какая я еще Федоровна? - изумилась Мария.
   Но Татьяна проигнорировала ее восклицание.
   - Я вас хотела поблагодарить, Мария Федоровна.
   - Да, Господи, зовите вы меня просто Машей. К тому же, за что вы собираетесь меня благодарить? Я не сделала ничего достойного похвалы.
   - Как же это не сделали? Я хотела поблагодарить вас за продукты, которые вы нам приносили все эти дни. Если бы не они, нам знаете, как было бы плохо. Андрюшка мой...
   При упоминании о сыне, Татьяна залилась слезами.
   - Андрюшка-то мой, как вас благодарил. Ты, мамка, говорит, совсем о нас не думаешь! Если бы соседка, тетя Маша, нам еду не приносила, мы давно бы с голоду загнулись. Ты же, говорит, все пьешь и пьешь, тебе же и дела нет до меня. Тетя Маша нам уже стала сиделкой и нянькой. Мне стыдно за тебя, мамка, говорит!
   Татьяна рассказывала все это, утирая рукой слезы, катившиеся из ее глаз.
   Мария посмотрела по сторонам: не видит ли их кто-нибудь.
   - Войдите внутрь, Татьяна, что если вас соседи увидят.
   Но Татьяна махнула рукой.
   - Да я, ведь, сейчас уйду, я ненадолго. Я поблагодарить вас пришла.
   - Да о какой благодарности вы говорите? За то, что я вам кусок хлеба принесла? Да не стоит даже упоминать об этом! Что вы, зачем вы так унижаетесь? Я вовсе не заслуживаю никакой благодарности.
   Татьяна затрясла головой.
   - Как же так, не заслуживаете, милая вы наша! Вы буквально спасаете моего Андрюшку.
   Татьяна полезла в карман.
   - Сколько я вам должна?
   Мария ахнула.
   - Да что вы еще придумали! О каком долге вы говорите? Даже и говорить об этом не смейте, слышите!
   - Да как же это так? - Татьяна рассеяно мяла в руке деньги. - Вы же все это от себя оторвали. Я же знаю, каково вам на рынке-то приходится. У вас же зарплата маленькая.
   - Не ваша это забота, я без средств пока еще не осталась.
   Татьяна растерянно убрала деньги.
   - Но ведь вам же самой тяжело, - произнесла она.
   - Вы бы лучше пить перестали, Татьяна. О сыне бы своем позаботились. Ведь ему же стыдно за вас. Это было бы лучшей благодарностью мне.
   Татьяна опустила глаза.
   - Вы думаете, мне самой легко? Думаете, что я сама не хочу бросить? А вы, хотя бы, представляете, как мне тяжело? Сын-инвалид, я работаю сторожем, получаю гроши. Вы представляете, каково мне жить такой жизнью?
   - А каково вашему сыну? Вы ведь здоровая, полноценная женщина, на беды сына смотрите, как бы, со стороны. А вашему сыну ведь жить с этим! Он калека на всю жизнь! Вы представляете, как он на жизнь смотрит, что ждет его впереди? Он никогда уже не сможет ходить, никогда! Попытайтесь осознать это слово. Никогда! У него никогда не будет семьи, не будет любимой девушки. Он обречен на одиночество. Он никогда не сможет никуда устроиться на работу, не сможет самостоятельно заработать ни копейки. Да что уж говорить о работе. Если он когда-нибудь останется один, он просто не выживет. Он же не может даже самостоятельно передвигаться, он не сможет даже в магазин сходить, чтобы продуктов себе купить.
   Татьяна прижала руки к груди.
   - Вы думаете, я этого не понимаю? Да я прекрасно представляю, что чувствует мой сын.
   - Нет, - возразила Мария. - Вы этого не представляете! Этого никто не может себе представить! Ваш сын мне сам однажды так сказал. И теперь я понимаю, что он был прав. Ах, как он был прав. Я не сразу осознала всю глубину его правоты. Невозможно представить какую боль испытывает человек, если смотреть на эту боль со стороны.
   - Но что же я могу поделать? - воскликнула Татьяна.
   - Перестаньте думать только о себе, и подумайте о сыне. Ведь к его физическим страданиям примешивается и то, что он видит, в каком состоянии находится его мать. Вы представляете, что, в этот момент, творится у него на душе? Его гложет стыд, обида, он чувствует себя никому не нужным, полностью одиноким.
   Татьяна затрясла головой.
   - Но мне ведь тоже тяжело на душе! Надо же мне как-то снимать стресс! Иначе... иначе ведь можно сойти с ума!
   - Но вы-то снимете свой стресс, хорошо. Но ведь пьяному и море по колено. Вы забудетесь, будете находиться в этом бессознательном состоянии, вам хорошо станет, вы уйдете из этого мира, из мира реальности. Вы будете в иллюзорном мире, но ваш сын останется в реальном мире. Он будет в сознании, и будет созерцать свою мать в пьяном виде. Представляете, каково будет ему? Он-то находится в сознании! Пьяному человеку хоть трава не расти, а что делать трезвому?
   Татьяна не отвечала, а лишь вытирала рукой свои слезы.
   - Может быть, вы хотите, чтобы Андрей тоже напивался, и лежал рядом с вами? Мать и сын - одна компания?
   Татьяна затрясла головой.
   - Нет, нет, не хочу! Но я не могу иначе! Слышите! Я же всю жизнь пью, а теперь-то тем более!
   - Да теперь-то вам и нужно бросить! Ведь вы единственная опора вашему сыну! У него больше нет никого, ему больше не на кого надеяться! Он один, совсем один!
   Татьяна молчала, Мария взяла ее за руку.
   - Остановитесь, - умоляюще произнесла Мария. - Ради сына, остановитесь! Ему так нужно сейчас ваше внимание.
   Татьяна ушла, а Мария вернулась в квартиру. Из комнаты выглянула мать, глядя исподлобья на дочь.
   - Что, вразумила ее? - ехидно спросила она. - Теперь она за ум возьмется, пить бросит?
   - Ну, как ты можешь быть такой безжалостной? - с болью воскликнула Мария.
   - А как ты можешь быть такой жалостливой? Какое тебе дело до этих Градовых? Что ты лезешь в чужие дела? Пускай сами разбираются со своими проблемами.
   - Мне Андрюшку жалко, понимаешь ты это! Ведь пропадает парень!
   - А это уже не наша забота. Пускай о нем мать беспокоится!
   - Мать, ты сама видишь, какая она у него.
   - Ну и не наша это забота. У нас своих проблем хватает, и без того, чтобы за чужими калеками следить.
   - Какая же ты бесчеловечная! - произнесла Мария, качая головой. - Сколько же в тебе злобы!
   - Да уж, сколько есть! - развела руками Октябрина Павловна. - А на добрых воду возят! Ишь, какая человечная нашлась! Ты думаешь, что они тебе спасибо скажут? Думаешь, этот калека тебя когда-нибудь отблагодарит?
   - А мне не нужно его спасибо, - сказала Мария. - Я это делаю не ради их благодарности.
   - Ах, ну да, конечно! Ты же в рай намылилась! Ты думаешь, что твой Господь тебя в рай за это примет! Как бы не так! На таких дураках, как ты, умные люди ездят. Эта сказочка про рай и придумана для того, чтобы добренькие дураки на умных работали, и служили им исправно. А результат всего этого один: умные богатеют, создают себе карьеру, славу, и живут ни в чем не нуждаясь, а дурачье в сырой земле гнить будет. Умные соберутся над их могилой, и будут смеяться над тем, как дураки себя раем успокаивали. Конец всех ждет один: могила в сырой земле.
   Мария махнула рукой, и прошла в свою комнату. Ей было ясно, что с матерью бесполезно говорить на такие темы. Она не могла понять своей дочери, между ними лежала бездна непонимания.
   Мария прошла на балкон, стараясь не слушать язвительный смех матери, который несся ей вслед.
   - Наивная девка! Верит в то, что ее доброта может спасти мир. Какая детская наивность! Единственное, что имеет ценность в этом мире - это собственное я. Жить надо исключительно для собственного блага, а заботу о других оставь глупцам и попам. Они-то любят распространяться о том, что надо возлюбить ближнего. А в мире правит эволюция, выживает сильнейший. Эволюция не терпит проявления слабости, каковой является добродетельность.
   Мария, в раздражении, закрыла балконную дверь и, усевшись на табурет, поставила локти на балконные перила, обхватив ладонями голову.
   Как ей бывало тяжело в такие моменты, как тяжело. Что может быть хуже, если тебя не понимает собственная мать? Мария не знала себе покоя. Ей не с кем было провести время, некуда пойти. Никто не разделял ее взглядов, никто не понимал ее мировоззрения. Люди не понимали, как это можно в чем-то отказывать себе ради призрачного загробного мира. Никто не верил в жизнь после смерти, да и не хотел верить. Слишком это было дико и чуждо человеку, выросшему в атеистическом мире, воспитанному в богоборческой советской школе. Единственное, что оставалось Марии - это книги. В них одних она могла найти понимание. Читая русскую классику; Достоевского, Лескова, Гоголя, она, как бы переносилась в иной мир, в глубине души осознавая, что этот мир также нереален, как и мир современной киноиндустрии.
   Но что делать, книги были единственным, что приносило ей успокоение.
  ГЛАВА XXVII
  О КУЛЬТУРЕ
   - Кажется, сегодня будет дождь, - сказала Вера, поглядывая на небо.
   Мария тоже подняла вверх глаза. Действительно, небо хмурилось, но будет ли дождь, пока сказать было трудно.
   - Похоже на то, - согласилась Мария. - Тучи затягивают небо.
   Вера поднесла ко рту бутылку пива и сделала глоток.
   - Ты поосторожней с этим делом, - предупредила Мария. - Заметит хозяин, устроит нагоняй.
   - Подумаешь, - Вера презрительно передернула плечами. - А у лотка, что же, будет сам стоять? Ничего он мне не сделает. А ты сама не хочешь?
   Вера указала на бутылку.
   - Нет, - запротестовала Мария.
   - Зря, пиво очень помогает стресс снимать. Да и моя дочка тоже любит пивко. Возьмет, бывает гамбургер, и под пиво его, как настоящая американка.
   - Американки толстые все стали с этих гамбургеров, да и пиво не способствует сохранению стройной фигуры.
   - Велика важность. Надо не за фигурой следить, а свою жизнь устраивать. Сколько вон красавиц наших на заводах гниют, да нищету разводят. Разве они не пускают свою жизнь псу под хвост? Нет, моя Катька такой жизни не хочет.
   - А чего она хочет? Есть у нее в жизни какая-нибудь мечта? - спросила Мария.
   - Конечно, есть. Как и все девчонки, мечтает выйти замуж за бизнесмена, желательно за иностранца.
   - А что же свои-то, русские не нужны?
   - А какой прок от своих-то? Россия скоро все равно перестанет существовать, я имею в виду существовать, как держава. Нас заполонят китайцы, так пускай уж хоть она спасется, за границу уедет, там хоть поживет, как человек.
   - Так неужели же нельзя нашу страну поднять? - с болью в сердце воскликнула Мария.
   - Ну, попробуй, подними! Тут даже Санта-Клаус не поможет, если он и прилетит на своих оленях.
   - Ох, и здесь Санта-Клаус! Но почему у нас даже Деда Мороза стали называть Санта-Клаусом? У нас испокон веков был Дед Мороз, а этого Санта-Клауса нам Запад навязал, за последние пятнадцать лет.
   - Ну, какая разница? - пожала плечами Вера. - Ну, пусть будет Дед Мороз, что от этого изменится?
   - Так ведь потому-то и наша Россия распадается! Все наше, все русское вытесняется западным! Дед Мороз вытеснен Санта-Клаусом, Буратино вытеснен Пиноккио, вместо колобка, чебурашки, репки, появились покемоны, Гарри Поттеры, Микки Маусы, Джек с бобовым стебельком. Культура наша вытесняется, поэтому и Россия умирает, все цивилизованные стали, Запад копировать стараются. Наша российская мультипликация вытеснена Диснеем, кино стало похожим на Голливудское. Даже имена стали иностранные. Алексеев стали называть Алексами, Наташек Натали. Ну, зачем все это нужно? Нет, я, конечно, не против диснеевских мультфильмов, пускай дети смотрят этого Микки Мауса, и прочих мультгероев. Но зачем же заменять ими наших, исконно русских персонажей? Пускай идут себе параллельно, пусть дети знакомятся с другими культурами. Да и кино тоже, хотят люди смотреть западные боевики, пускай смотрят. Но зачем нашему кинематографу слепо копировать их. Я допускаю, что и большинство советских фильмов ничуть не лучше западных. Весь их смысл можно уложить в одну фразу: "Как хорошо без Бога жить". Но ведь можно и кино делать душевнее и добрее. Кино должно учить человека хорошему, показывать ему выход из тупиковых житейских ситуаций. А пока же кино только развращает человека, призывает его к раскрепощению всех низменных инстинктов.
   - Мы живем в современном мире, - сказала Вера. - Что поделаешь, хорошо это или плохо, но это факт. Уйти от него мы все равно не сможем.
   - Сможем, - возразила Мария. - Но сможем лишь тогда, когда поднимем нашу культуру, ту самую, которая была до семнадцатого года.
   - Наша культура мертва! - холодно констатировала Вера. - Ее уничтожали семьдесят лет, наши дедушки и бабушки, матери и отцы. Что ж, в этом они преуспели. Наша культура мертва.
   - Вот поэтому нам и необходимо ее возрождать! - воскликнула Мария. - Это задача для нашего поколения.
   - Как можно возродить то, что давно умерло? Мертвое нельзя оживить. Да и, к тому же, наш народ все равно не захочет возрождать нашу дореволюционную культуру. Не для того он ее уничтожал, чтобы теперь ее восстанавливать. Не нужно этого нашему народу. Наша культура мертва, а западная жива. Запад живет и процветает. Так давайте же и переймем их культуру. Совсем без культуры жить все равно нельзя, так будем жить по западной, если нет своей.
   - Так ведь западная культура для нас неприемлема! - продолжала настаивать Мария.
   - Почему же неприемлема-то? Запад живет по ней и богатеет, уже столько веков, а Америка, так та вообще является первым государством мира.
   - Так ведь это же лишь иллюзия! Это всего лишь видимость. Ты считаешь, что запад процветает, но это не так! Запад погибает, он полностью разложился. Любой разврат там поощряется. Разрешены однополые браки, если девушка выходит замуж девственницей, это считается патологией, среди священников множество гомосексуалистов. Что это? Разве это является процветанием? Вспомни, отчего распалась римская империя. Она распалась из-за крайнего развращения своих жителей. Она тоже считалась нерушимой, а исчезла. То же самое произошло и с советским союзом. Государство, которое создается без Бога, наперекор его заповедям, обречено на разрушение.
   - Но американцы-то верят в Бога, - возразила Вера. - Они своих храмов не разрушали.
   - Все верно, храмов они не разрушали, но это не значит, что они верят в Бога. Они просто посещают храмы.
   - А разве посещение храмов не является верой в Бога?
   При этих словах Мария едва не рассмеялась. До какого же безбожья дошло русское общество, если простое захождение в храм считается у него истиной верой в Бога.
   - Посещение храмов - это лишь видимая часть веры. Да и не вера это в Бога вовсе. На самом же деле, верой в Бога является жизнь по этой вере, то есть, соблюдение заповедей, данных нам Богом.
   - Да разве же кто-нибудь живет по ним?! Ведь это же совершенно невозможно, нереально.
   - Да почему же невозможно? - спросила Мария.
   - Да потому что Иисус Христос жил две тысячи лет назад, и учение свое оставлял для людей своего времени, а не для нашего.
   - В том-то и дело, что нет. Заповеди даны на века, на все времена. Иначе бы в них не было и смысла.
   - Да невозможно по ним жить!
   - А ты сама пробовала поступать по учению?
   - При чем здесь я? Если бы это было возможно, то люди бы давно по заповедям жили.
   - А ты попробуй сама, не смотри на других.
   - Ну, что же я, совсем с ума сошла, тратить свою жизнь на утопию. Жизнь дается только один раз, а если я потрачу ее на поиски невозможного, то потом, в старости, горько плакать придется от разочарования. Христианство - это всего лишь утопия, которой не суждено воплотиться в жизнь.
   - Никакая это не утопия. А не соблюдают люди заповеди только потому, что это тяжелый труд. Это борьба с самим собой, это переделка своего характера. А тяжела эта борьба потому, что человек должен перешагнуть через самого себя, через все свои страсти, желания, помыслы. А человеку мешает пойти на это неверие в Бога, неверие в справедливость его суда, неверие в загробную жизнь.
   - Вот! - подхватила Вера. - Здесь ты правильно сказала. Но как может человек верить во все это, если тому нет никаких доказательств. Вера должна иметь под собой основание, фундамент. А если нет такого основания, то и вера не может существовать. Я спрашиваю тебя, где этот фундамент, на котором я должна строить свою веру?
   - Библия, - ответила Мария. - Евангелие.
   - Я не читала Библию, и не собираюсь ее читать, по одной простой причине; я в ней ничего не пойму.
   - Библия, действительно, очень трудная для понятия книга, - призналась Мария.
   - Видишь, ты сама это признала. Тогда чего же ты от меня требуешь? Ты осуждаешь меня за то, что я люблю читать детективы и фэнтэзи. Но должен же как-то человек снимать стресс, должен же как-то расслабляться. Я хочу видеть справедливость, то, как зло бывает наказанным. Потому я и читаю подобные романы. Да, они дешевые, да, они наивные, возможно, большинство из них просто глупые, совершенно непохожие на реальную жизнь. Так ведь этим они и привлекают людей. В них торжествует доброта, справедливость, и это главное. За это их так любят читать люди. Такие книги дают мне надежду, успокаивают меня. После таких книг, мне на душе становится легче, хотя я и понимаю, что все прочитанное неправда, что ничего подобного в реальной жизни нет. Но этот выдуманный мир освобождает меня. Что с того, что это дешево, и порождено чьей-то фантазией. Я что же, теперь не должна вообще книг читать?
   - А почему бы тебе не попробовать читать русскую классику?
   - Какую классику? Читать о том, как Анна Каренина под поезд бросилась? Зачем мне это нужно? Или о том, как Герасим Му-Му утопил? Да после таких книг в петлю хочется влезть! А советская литература у меня вообще отвращение вызывает. С души воротит читать о том, как ударники коммунистического труда светлое будущее строят, и как богу Ленину молятся. Тьфу!
   Вера с отвращением плюнула.
   - Привел нас этот коммунизм в светлое будущее, спасибо!
   - А ты попробуй читать Достоевского, - робко предложила Мария.
   Вера махнула рукой.
   - Я в школе его пыталась читать. Слишком тяжело и нудно пишет, и непонятно.
   - То было тридцать лет назад, - улыбнулась Мария. - А ты попробуй прочитать его теперь. Может быть, по иному на все это взглянешь.
   - Ну, не хочу я читать про девятнадцатый век! - воскликнула Вера. - Не интересно мне это! И не будут люди сейчас читать эту классику. Они устали думать, им надоело, что их постоянно кто-то учит, промывает мозги. Людям нужна легкая литература, литература для отдыха, а не для размышления. И чтобы в этих книгах был "хэппи-энд". Непременно "хэппи-энд"! Иначе, без этого, и читать их люди не будут. Или уж, в крайнем случае, люди станут читать книги, где были бы затронуты их проблемы, и не просто затронуты, а был бы показан выход из их тупиковой ситуации. Книги должны давать людям надежду, а не вгонять в отчаяние, и должны быть легко написаны. Но таких книг все равно нет, так что и нечего про это и говорить. Поэтому люди и будут продолжать читать детективы и фантастику. Эти книги легко написаны, чего нельзя сказать о классике.
  ГЛАВА XXVIII
  БЕСЕДА С ГОСПОДОМ
   Выбросив пустую пивную бутылку, Вера принялась за работу. Она работала молча, и с ее лица не сходило хмурое выражение. Было видно, что разговор с Марией подпортил ей настроение.
   Мария же размышляла над словами Веры. А ведь, действительно, литература девятнадцатого века слишком тяжела для современного человека. Человеку, далекому от Православия, очень тяжело понять Достоевского, а уж о Лескове и говорить не приходится. Люди устали от тягот жизни, они не хотят думать, не хотят забивать себе голову размышлениями о том, что будет потом. Им нужна легкая литература. Такая, где у героев все получается легко и просто, где в конце произведения торжествует справедливость.
   А ведь и в самом деле, нет таких произведений, которые бы описывали современную бытовую жизнь, и одновременно вели бы человека ко Христу. Нет книг, которые бы читались легко и западали людям в душу, учили бы добру, христианским заповедям, человеколюбию, и одновременно заканчивались бы не трагедией, а торжеством справедливости. Такие книги давали бы людям надежду на улучшение уже в этой, земной жизни, а не только в загробной. Но где найти такие книги? Подавляющее большинство православных книг трагичны и мрачны, и непосвященный человек от прочтения таких книг, может впасть в такое отчаяние, из которого уже не сможет никогда выйти. В этом-то и есть одна из основных причин того, что люди так далеки от Бога. Бог представляется им кем-то страшным и ужасным. Люди боятся его, и стараются полностью выкинуть из головы любые мысли о нем. Людям так легче, людям так проще.
   Но ведь не должно так продолжаться вечно! Кто-то должен объяснить людям их ошибку, их заблуждение. Бога не надо бояться, Бога надо любить. Ведь согласно Евангелию, Бог не является тираном, а приходится любящим отцом людям. Бог есть любовь, так говорит Евангелие. От людей требуется только выполнение заповедей, данных Господом, и тогда и жизнь на земле полностью переменится, и зло исчезнет. И не нужно ждать первого шага от всех остальных людей. Приобрети мир в своей душе, и тогда и окружающие тебя покажутся не такими злыми, какими кажутся сейчас.
   Но для этого необходимо людей научить, просветить их. Должна же быть литература, которая объяснит массам, что такое христианство. Должны же быть и художественные произведения о жизни современных людей, о том, что можно жить по-христиански и в наше время. Иначе люди будут по-прежнему относиться к христианству, как к чему-то древнему, и давно прекратившему свое существование, изжившему самого себя.
  
   На следующий день было воскресенье, и Мария, как всегда, отправилась в храм. Было рано, и храм только-только начал заполняться, поэтому возле подсвечников никого не было. Как обычно, Мария подошла к своей любимой иконе, изображающей Иисуса Христа.
   - Господи, прости ты меня, грешную. Прости ты мою вспыльчивость, мое раздражение. Господи, но как же мне тяжело! Как тяжело мне дома. Моя родная мать не может ужиться со мной. Господи, как же она ненавидит тебя! Но почему, почему? Она искренне верит, что ты несешь людям зло. Но так ли это? Это ведь не может быть, на самом деле, правдой? Не для того же ты создавал человека, чтобы погубить его? Господи, как я запуталась! Мы все запутались. Люди не знают чему верить, за кем идти, как поступать! Нас всю жизнь обманывали, обещали нам светлое будущее, а его нет, да и не может быть, сейчас это понимает каждый ребенок.
   Но где же истина, где же правда? Помоги нам понять это, Господи. Я одна, у меня нет никакой поддержки, не с кем посоветоваться. Люди ненавидят тебя, но ненавидят лишь потому, что им внушили эту ненависть к тебе наши предки. Но если ты, Господи, действительно, желаешь добра людям, то почему же не поможешь? Просвети их, помоги найти путь к тебе, помоги выбраться из тупика, из той пропасти, в которую мы все попали! Люди не верят тебе! Да это так, но не верят потому, что устали обманываться, устали заблуждаться, они разочаровались во всем, потеряли надежду. Я не хочу верить тому, чему нас учили в школе. Потому что, если нет справедливости в тебе, то и незачем жить тогда вовсе. Тогда правы самоубийцы, накладывающие на себя руки, надеяться все равно не на что, и это единственный способ прекратить земные мучения.
   Но если это так, если права человеческая логика, то зачем ты, Господи, пошел на крест? И пошел ты на него ради нас, для того, чтобы спасти людей, спасти тех, кто жил без тебя, жил своими страстями и понятиями. И первым, согласно Евангелию, ты взял с собою в рай распятого рядом с тобой разбойника, взял потому, что он нашел в себе силы раскаяться. Этим поступком ты показал, что любой, даже самый падший человек, имеет шанс на спасение. Даже более того, ты и явился на землю ради падших. Ты сам сказал, что не здоровые имеют нужду во враче, а больные. Ты спустился, чтобы спасти больных, чтобы научить их, как найти путь на небо, к царствию небесному, путь к тебе. Так почему же теперь люди ничего не знают о промыслах твоих? Они слишком далеки от того, чтобы понять Евангелие. Соответственно, им нужна посредническая литература, литература, которая бы послужила мостом, между современностью и твоим учением. Такая литература должна быть, подскажи, где найти ее, чтобы я могла порекомендовать ее знакомым. Чтобы они задумались о своей жизни, задумались о том, куда идут. Не оставь, Господи, созданий твоих на погибель.
   Помоги и мне, Господи, поддержи меня, дай мне сил. Ведь я не могу найти пути даже к собственной матери. Господи, останови ты ее! Не дай ей погибнуть во злобе, умягчи ее злое сердце. Если ты олицетворяешь собою справедливость, и если ты пошел на крест ради спасения человечества, то должен же ты как-то объяснить людям, что они заблуждаются, считая тебя злом. Они же искренне в этом уверены, потому что их так учили в школе. Господи, да они же и Библии в руках никогда не держали. И слова их - не их слова, а слова внушенные. Они же сами не знают против чего идут! Вразуми их, Господи! Не все же такие богоненавистники, как кажутся. У многих из них в сердцах идет постоянная борьба, их одолевают сомнения. Но запутались они в средствах массовой информации, много всякой лжи и клеветы льется на них с экранов телевизоров и со страниц печатной продукции. Помоги им, среди всей этой неразберихи найти правду, найти путь к тебе.
   Господи, а сколько искушений наваливается на меня. Сколько грязи и клеветы выливают на меня близкие и соседи. Я знаю, все они радуются моим бедам, да и не только моим. Человек так устроен, что чужому горю радуется, а чужое счастье ненавидит. Почему так? Почему нет у тебя доступа к сердцам человеческим? Почему ничто доброе не может проникнуть в них, или, по крайней мере, почти ничто? Почему все зло и подлое проникает сразу же в сердца людей, и изгнать это уже становится почти невозможным? Почему люди с возрастом становятся только черствее и порочнее? В них не остается ничего, кроме зависти и злобы. А ведь человек должен с возрастом набираться мудрости. Впрочем, кто-то из философов сказал, что мудрость надо приобретать в молодости, ибо как можно иметь в старости то, чего не приобрел в течение всей жизни. Посмотри, Господи, что советское поколение после себя оставило. Люди утратили человеческий образ, кругом царит дарвинизм; человек человеку волк, выживает сильнейший, каждый думает лишь о своем благополучии, даже судьба собственных детей мало кого волнует. Родители готовы принести их в жертву, ради собственного благополучия. А ведь в средние века такого не было. Старшее поколение старалось оставить после себя как можно больше хорошего, чтобы вспоминали потомки их добрым словом. Совсем не так стало сейчас, совсем не так! Теперь людям все равно, чем их будут вспоминать после смерти. Не верят они в будущую жизнь, и в страшный суд не верят. Почему так, Господи? Помоги же ты людям, не дай им погибнуть. Если ты хочешь наказать тех, кто вел с тобою войну целых семьдесят лет, то это понятно. Но почему молодежь страдает? Они-то ни в чем не виноваты, не их вина, что они дети и внуки разрушителей. Они даже не знают, кто такой Иисус Христос, не знают, зачем ты приходил на землю. Они просто не научены. Разве можно им ставить это в вину. Их сперва нужно научить, а потому наказывать. Господи, как мы все запутались! Покажи ты и мне путь, куда идти, какой дорогой. Найду ли я себе мужа, или не найду? Да и нужен ли он мне, я и сама не знаю. Не пойму я сама себя, не понимаю своих желаний. Чего я хочу на самом деле, знаешь лишь ты. Как наивно после этого звучит пожелание исполнения заветного желания. И этот Терри, разве же мы можем подойти друг другу? Да меня пугает сама мысль об этом. Кто он, и кто я? Он миллионер, и он китаец. У него иная вера, совершенно чуждая христианству. Но как же это все-таки обидно, когда меня сумел понять только человек, абсолютно не приемлемый для меня. Я знаю, многие бы на моем месте все бы отдали, чтобы выйти замуж за миллионера. Но разве мне этого нужно? Да у меня вызывает отвращение сама мысль о богатстве. Все, что я хочу, это спокойной, тихой, нормальной жизни. Иметь стабильную зарплату, на которую можно прожить. По-крайней мере, я так думаю, что хочу этого. А там, кто меня знает, что сокрыто в моей душе, может быть, она чернее угля. Подскажи мне, как поступить, укажи мне путь. Прости меня, Господи!
  ГЛАВА XXIX
  ПРАВОСЛАВНЫЙ РЕДАКТОР
   Выплакав, что в душе наболело, Мария двинулась поближе к алтарю, потому что уже начиналась служба.
   Удивительное дело, после такой мысленной беседы с Господом, она почувствовала на душе облегчение. Не зная, правда, насколько длительным оно будет, Мария радовалась и тому.
   Служба, на этот раз, прошла для Марии быстро и незаметно. Прихожане стали подходить к отцу Дмитрию, чтобы приложиться к кресту. Подошла и Мария. Она задала отцу Дмитрию вопрос, так мучивший ее, вопрос о литературе для невоцерковленных людей.
   Отец Дмитрий равнодушно пожал плечами.
   - Для людей существует Евангелие. Сейчас каждый желающий имеет доступ к нему.
   - Но ведь Евангелие не каждый сможет понять, - возразила Мария. - Есть ли что-нибудь из художественной литературы, о современном мире, которая бы затрагивала проблемы людей.
   Отец Дмитрий покачал головой.
   - Я бы не рекомендовал чтение художественной литературы. Она, ко спасению души, не имеет никакого отношения.
   - Как же это так, - растерянно произнесла Мария. - Ведь и художественная литература может привести человека к Богу, она тоже должна учить людей добру.
   Отец Дмитрий покрутил головой, словно высматривал кого-то в толпе.
   - Вон там стоит редактор православной газеты "Россия Православная" Роман Алексеевич Семенов. Подойдите к нему, может, он даст вам ответ.
   Мария робко двинулась в сторону редактора, который неистово молился, стоя возле одной из икон. Подождав, когда он закончит, она спросила:
   - Извините, вы не Роман Алексеевич Семенов?
   Редактор обернулся.
   - Да, это я. Чем могу помочь?
   - Я хотела вас спросить, существует ли какая-нибудь художественная православная литература?
   - Да, конечно. Множество русских классиков основывали свой труд на православных традициях. Например, Лесков, Достоевский.
   - Ах, нет, - воскликнула Мария. - Я имела в виду современную литературу, литературу о современном обществе. Есть ли такие книги, которые бы могли завлечь людей, которые никогда и ничего не читали о православии? Так сказать, книги для масс.
   Лицо редактора исказилось от смешанного чувства отвращения и высокомерного презрения.
   - Понимаете, массам не нужны такие книги!
   - Как это не нужны? - опешила Мария.
   - А вот так, не нужны! Массы не хотят, чтобы их учили православию. Им нужны книги, в которых бы православие было очернено, чтобы оно было облито грязью.
   - Да с чего это вы взяли? - изумилась Мария. - Ведь люди же все разные.
   - Православная литература нужна для православных людей, - продолжал Семенов. - Массам же нужны книги для идиотов, всякие там детективы и прочее!
   Мария ахнула.
   - Да как же так! Ну, даже если человек и читает детективы, что же, значит, он идиот?
   - Если люди читают подобные книги, значит, им не нужно православие! Писать православные книги для масс, это все равно, что писать Евангелие на воровском жаргоне!
   Голос редактора становился все громче, жесты все интенсивнее, в глазах появились агрессивность и крайняя враждебность.
   - Православие не должно подстраиваться под массы! Тот, кто пишет для православных, тот не должен угождать массам. А тот, кто пишет книги для масс, тот пишет книги для идиотов. Может, такой писатель и станет преуспевающим, но православие нечего вплетать в такие книги!
   - Но откуда у вас столько враждебности к людям? - возмутилась Мария. - Зачем вы отгораживаетесь так от всех?
   - Я уже все сказал. Массам не нужно учение Христа, им нужны книги для идиотов! И ко мне с такими вопросами, больше не обращайтесь! А сейчас, извините меня, мне пора идти. Меня еще ждет много работы.
   Семенов покинул храм, оставив Марию стоять оцепеневшей от потрясения. Мария не могла поверить тому, что услышала. Как редактор православной газеты мог такое сказать? Мария чувствовала себя так, словно ее хватили обухом по голове. Она никак не ожидала такого отношения к людям со стороны православия, такой враждебности, даже агрессии.
   "Массам не нужна православная литература, им нужны книги для идиотов!" Откуда взят такой чудовищный вывод? Разве люди виноваты, что книжный рынок почти весь состоит из подобной литературы? И потом, даже если людям и нравятся подобные боевики и детективы, разве же за это их можно называть идиотами? Как может христианин отзываться подобным образом о людях? И вообще, откуда в людях может взяться вера, если даже те, кто взял на себя обязательство просвещать народ, так о нем отзывается? "Массам этого не надо, им нужно, чтобы православие было очернено". Откуда взялось такое мнение? Ведь человек не рождается верующим, а если таковым и становится, то только в зрелые годы. Детей родители не воспитывают в страхе божьем, не на Евангелии выращивают, а в полном атеизме, зачастую даже в откровенной враждебности к Богу.
   "Им этого не надо!" Так ведь потому и не надо, что люди живут в полном неведении, для них понятие Бог есть что-то абстрактное и нереальное. А чтобы узнать что-либо о Боге, человеку необходимо прочесть об этом, и прочесть в книге, доступной его пониманию, которую легко усвоить. Ведь и Иисус Христос говорил притчами о богатстве лишь для того, чтобы людям был понятен смысл сказанного. "Писать книги для масс, это все равно, что писать Евангелие на воровском жаргоне!" Ну и ну! Вот так отношение к людям. И такие слова сказал не прохожий на улице, а православный редактор. А откуда же возьмутся тогда верующие люди, если воздвигать подобный барьер между Православием и массами? Человек читает дешевую литературу, потому что она снимает стресс. В этих книгах торжествует справедливость, хоть и с помощью силы и оружия, а зачастую даже с помощью магии. Так ведь и нужно создать альтернативу таким книгам. Необходимо писать книги, в которых справедливость торжествует без помощи оружия, без ударов рук и ног, а тем более, без применения магии. А чтобы привлекла такая литература людей, необходимо, чтобы герои этих книг ассоциировались у людей с самими собой, чтобы люди видели свои проблемы, свою жизнь. И самое главное, чтобы в этих книгах было решение людских проблем, и такие решения, которые бы вели человека к Богу, а не от него. Пусть постепенно и медленно, но герои такой литературы бы менялись, и менялись в лучшую сторону. Вот тогда-то, прочтя такую книгу, люди бы задумались. Пусть не все, но многие. Конечно, некоторые отбросят такую книгу, как наивную сказку, которая не вмещается в их сознании, но другие задумаются, а кое-кто, после прочтения такой книги, придет в храм и попросит Евангелие, которое он будет читать уже совсем по-другому, нежели бы он читал раньше, как бы открывая для себя заново мир, мир во Христе.
   "Массам нужно, чтобы православие очернили". Так, может быть, поэтому массы и относятся так враждебно к православию, потому что православие отгораживается от людей?
   От кого угодно ожидала Мария таких слов, но только не от редактора православной газеты. Вот тебе и христианское человеколюбие, подумала Мария, вот тебе и помощь ближнему! Какой плевок в душу всему человечеству! Что может ждать после этого православие? Неужели же такой человек не понимает, что втаптывая в грязь человечество, нельзя добиться ничего, кроме враждебности? А возмездие придет! Может быть, потому и случились гонения на церковь, потому и случилась революция семнадцатого года? Случилось все это потому, что церковь отгородилась от масс, совершив тем самым роковую ошибку.
   Конечно, Семенову это не понять. Он судит людей, сидя в мягком кресле своей редакции, он смотрит на них свысока. Разумеется, со стороны чужие пороки виднее, чем изнутри. Но и считать себя верующим человеком тоже легко, если ты пишешь статьи в газете. Твое слово становится законом, собственное мнение непреложной истиной. Легко считать себя верующим, когда тебя окружают верующие, воцерковленные люди, коллектив, который ты подбираешь лично. Конечно, в таком коллективе и разговоры ведутся лишь о Боге, и о вере.
   Но попробуй придти к вере, когда ты находишься совсем в другом коллективе, когда ты работаешь на заводе или торгуешь на рынке. Здесь царят совсем другие понятия, здесь совсем другое общество, другие законы. Как прийти к Богу, если ты не знаешь даже с какой стороны подойти к этому вопросу, если тебе не с кем даже поговорить на эту тему, когда тебя окружает сплошной атеизм и непонимание, а то и откровенное богоборчество? Да настоящим чудом будет то, если человек, живущий в таком обществе, вообще начинает задавать себе вопрос: " А есть ли Бог на свете?"
   Но нет, этого не понять редактору. Такие люди, как Семенов, слишком самодовольны и высокомерны. Они окружили себя незримой стеной, внутри которой находятся они - верующие, а все, кто остался снаружи этой стены, это просто идиоты. О них нечего и говорить, и не нужно даже пытаться нести им христианское учение. Зачем? Они же идиоты!
   Но если люди услышат, какого о них мнения, как относятся к ним те, кто обязан их просвещать, что они скажут в ответ? Втаптывать людей в грязь, и плюя им в души, можно лишь отвратить их от Бога раз и навсегда, но никак не привлечь к Богу. Для них понятие "Бог" будет тесно связано с понятием "несправедливость". Произойдет массовое озлобление, которое вновь может привести к гонениям на церковь.
   Марии так и хотелось крикнуть: "Неужели же у вас нет никакого человеколюбия, нет жалости, нет сочувствия? Неужели вы даже не хотите попытаться понять людей, понять причину их такого глубокого падения? Поставьте себя на их место, только так можно найти подход к их сердцам. Заблудшие и падшие люди ищут выхода из своего положения, призывают о помощи, а вы, вместо того, чтобы протянуть им руку помощи, втаптываете их в грязь. Скольких людей вы отвратите от Христа? У скольких вы вызовите ненавистное отношение к Богу? Ведь многие из них, услышав такие вот ваши речи, уже никогда не пойдут в храм. Для них православие навсегда останется чем-то высокомерным, враждебным, питающим глубокое презрение к людям".
   Но нет, не понять таким людям этого! Как не понимает чиновник простого работягу, работающего за гроши. А ведь сам Иисус Христос обличал подобных в Евангелии, говоря: "Горе вам книжники и фарисеи, за то, что стоите в воротах рая, и сами в него не входите, и желающим войти не даете. Горе тому, кто соблазнит одного из малых сих. Лучше бы было ему повесить мельничный жернов на шею, и броситься в море".
   Неужели же, и в самом деле, вся православная редакция так относится к людям, считает их идиотами, и отворачивается от них? Или же это личное мнение Семенова, который считает, что те, кто хочет, сами придут к Богу, а остальным, у которых не получается это сделать, этого просто не нужно?
   Не хочется в это верить, не хочется. Мария надеялась, что эти слова были произнесены просто в сердцах, не имея никакого отношения к официальной точке зрения православия. Потому, что иначе становилось страшно, страшно за страну, страшно за народ, за судьбу всей православной церкви, за все христианство. Неужели же не очевидно, что такое отношение к людям ведет лишь к концу света, гарантирует скорый приход антихриста, которого христианский мир так боится. Приход его будет означать конец всему!
   Во имя человеколюбия, помогите людям, не отворачивайтесь от них!
   Подавленная Мария покинула храм.
  ГЛАВА XXX
  НА НАБЕРЕЖНОЙ
   Через два часа Мария была на набережной, где ей назначил свидание Терри, несмотря на протест с ее стороны, и на советы своего отца. Мария, как всегда, пришла в подавленном настроении. Терри, несмотря на то, что ожидал этого, все же почувствовал, как у него защемило сердце. Почему такая красивая женщина так несчастна? Ему было не по себе видеть подобное, и он решил, во что бы то ни стало, сделать все от себя зависящее, чтобы скрасить ей жизнь. Как только они встретились, он сразу же стал делать попытки развеселить Марию, стараясь поднять ей настроение. Но он быстро понял, насколько же тяжело это сделать.
   - Терри, - сказала Мария. - Я не знаю, как называется состояние моей души, но я человек, который не способен радоваться жизни.
   - А я наоборот, стараюсь радоваться каждой минуте, - сказал Терри.
   - Я рада за тебя. Может быть, это даже лучше, жить, не задумываясь о том, что будет с тобой завтра, после завтра, и так далее. Тем более что ничего изменить, в своей жизни, все равно не в состоянии.
   - Не скажи, - возразил Терри. - Человек много чего может изменить в своей жизни. Взять хотя бы моего отца. Если бы он сидел, сложа руки, он никогда бы не достиг того положения, которое занимает сейчас.
   - Лидера китайской мафии? - спросила Мария.
   Терри засмеялся.
   - Вот видишь, ты еще способна шутить, значит не все еще потеряно.
   - Ты все время говоришь, что всем управляет твой отец, ну а почему ты сам ничего не добился в жизни? Ты же ведь сказал, что ничем не занимаешься.
   - Я слишком ленив.
   Мария взглянула на Терри, удивленная таким откровенным признанием.
   - Ленив?
   - Конечно, я слишком много времени трачу на приобретение жизненных наслаждений. В этом мой большой минус. Я чувствую, что это может обернуться против меня, но ничего не могу с собой сделать. С возрастом человек костенеет в своих пороках, ему становится все тяжелее с ними бороться.
   - Ты жалеешь о том, что живешь в роскоши?
   - Не совсем то. Я жалею о том, что вырос бездельником. Мой отец всю жизнь все делал за меня. Он один нес на своих плечах всю нашу семью. Он не хотел обременять меня.
   - Ну, тебе повезло с таким отцом. Ты можешь прожить без забот до конца своих дней, а большинство людей только этого и хочет.
   - Что-то в этом неправильно, - поразмыслив, сказал Терри. - Я чувствую, будто я что-то упускаю существенное, чего не смогу уже компенсировать никогда.
   - Кстати, ты веришь в жизнь после смерти?
   - Разумеется, - серьезно кивнул Терри. - В это верит каждый здравомыслящий человек.
   Эти слова удивили Марию. Она поняла, какая огромная разница лежит между их народами.
   - У меня складывается впечатление, что весь ваш народ верит в загробную жизнь.
   - Ну, по крайней мере, большинство из народа. Но ведь иначе и жизнь не имела бы смысла. Какой смысл человеку развиваться и совершенствоваться, если со смертью все закончится? Жизнь тогда была бы абсолютно пустой и бессмысленной.
   - Как странно, - задумчиво произнесла Мария. - А у нас люди полагают совсем наоборот, считают, что ни один здравомыслящий человек не может верить ни в Бога, ни в загробную жизнь. Большинство полагает, что в подобные вещи верят только темные и отсталые люди.
   - Люди на протяжении тысяч лет верили в загробную жизнь. А не верит в это ваш народ потому, что потерял веру, когда уничтожил свою собственную культуру. У народа, не имеющего ни веры, ни культуры нет стимула для продолжения рода. Никто не будет думать ни о развитии государства, ни о судьбе других людей.
   По лицу Марии пробежала судорога, Терри задел ее больное место.
   - Нам просто необходимо возродить нашу культуру, но как это сделать, когда народ этого не хочет?
   - По-моему об этом должна позаботиться ваша церковь. Культура начинается с религии, она основывается на религии. А вашей традиционной религией было православие. Гонения на церковь давно уже прекратились в вашей стране, теперь церковь должна проявить инициативу, должна обратиться к массам.
   - К массам? - горько произнесла Мария. Она вспомнила слова Семенова, которые слышала всего лишь несколько часов назад. - Скажи, Терри, но ведь тебя-то должно наоборот, радовать то, что наш народ деградирует и вымирает. Ведь вам освобождается новая жилая площадь, на которой может расселиться ваш народ.
   Терри покачал головой.
   - Нет, мне просто больно видеть, что происходит с вашим народом. Такой ценой я не хочу счастья своему народу. На чужом горе своего счастья не построишь. Особенно мне больно видеть твои душевные страдания, видеть, как ты терзаешься. Ведь ты чуждаешься меня, считаешь, что поскольку мы люди разных рас и вероисповеданий, то у нас нет пути друг к другу. А ведь мы с тобой очень похожи. Да-да, просто ты не можешь этого увидеть.
   Терри посмотрел по сторонам, желая удостовериться, что за ними никто не наблюдает.
   - Хочешь, я пожертвую вашей церкви крупную сумму денег? Может быть, это поможет нам сблизиться.
   Мария остановилась и, упершись руками в ограждение, бросила измученный взгляд куда-то за реку.
   - Ну, почему все полагают, что за деньги можно купить все? Полагают, что если пожертвуют денег на храм, то сразу же станут ближе к Богу.
   Терри осторожно взял Марию за руку.
   - Но я вовсе не это имел в виду. Просто я хотел сделать доброе дело, оказать финансовую помощь вашей церкви, которая переживает не лучшие времена.
   Мария качнула головой.
   - У нас проблема не в финансах, а в людях. За последние десять-пятнадцать лет выстроилось множество храмов, да только какая польза в том. Люди остались прежними, такими, какими и были в советское время; жадными, завистливыми, подлыми, развратными и злыми. Самое страшное, что люди с непонятным упорством продолжают отрицать существование Бога. Ни рай их не прельщает, ни ад не пугает. Впрочем, это, наверное, можно объяснить тем, что люди устали от постоянных обманов, оттого, что им всю жизнь обещают светлое завтра, а они хотят светлого сегодня. Люди не верят ни в какие теории, они готовы продать душу дьяволу лишь бы получить кусок пожирнее, совершенно не думая о том, что могут этим куском подавиться. Наши люди не могут выносить чужого счастья. Они способны возненавидеть человека лишь за то, что он хоть чуть-чуть, но живет лучше, чем живут они. И как вытравить из людей эту черту, никто не имеет понятия.
   - Другими словами ты тоже ненавидишь меня за то, что я принадлежу к определенному кругу, который живет лучше тебя, - сделал неожиданный вывод Терри.
   - Я? Нет, я не завидую богатым людям. Меня не привлекает богатство само по себе. Но, существует поговорка: "Сытый голодному не товарищ". Суть ее сводится к тому, что люди разных слоев населения не могут понять друг друга.
   - Возможно, это действительно так, - немного подумав, признал Терри.
   Мария нервно усмехнулась.
   - Я знаю многих женщин, которые бы отдали все на свете, чтобы оказаться на моем месте. Некоторые из них даже бросили бы ради этого своих мужей. Они бы уж не упустили свой шанс выйти за иностранного бизнесмена. Узнай они о том, что я встречаюсь с тобой, и говорю тебе такие слова, они посчитали бы меня сумасшедшей. Еще бы, судьба дает мне такой шанс, а я от него отказываюсь. Но я говорю тебе, Терри, богатство не сделало бы меня счастливее. Я слишком устала от жизни, и ни за какие деньги, я не смогу купить себе покоя на душе. Это не покупается, и не продается. Единственное, чего бы я добилась, став женой миллионера, это зависти со стороны знакомых и родных. А меня и так почти все ненавидят.
   - Всем людям невозможно угодить, - произнес Терри. - Да и ни к чему пытаться всем угождать. Живи так, как ты считаешь нужным, вот и все.
   - Скажи, - Мария пристально посмотрела на Терри. - Твой отец знает, что ты встречаешься со мною?
   - Знает, - ответил Терри.
   - И как он к этому относится? Он, наверное, очень рад этому, и ждет не дождется, когда ты женишься на мне?
   В голосе Марии послышался сарказм. Терри отвел взгляд в сторону.
   - А, вот то-то и оно! Твой отец, как и все любящие отцы, никогда не захочет, чтобы ты женился на проходимке. А ведь именно такой я и выгляжу в его глазах. К тому же я тебя не люблю, и никогда не полюблю. Зачем нам продолжать эти бессмысленные отношения? Мне не нужны твои деньги, они не привлекают меня. Не нужны также и дорогие наряды, а также походы по ресторанам, ничего этого мне не нужно. Если бы ты был моей веры, то все равно, ничего бы у нас не вышло. Одной жить плохо, тяжело, но не менее тяжело жить с человеком, которого не любишь. Нет, Терри, все это бессмысленно. Я вышла из этого возраста, когда хотят создать семью, а может быть, просто пережила саму себя. Я чувствую себя старухой, так я устала от всего, и так разочаровалась во всем.
  ГЛАВА XXXI
  РАДУЖНОЕ НЕБО
   Они довольно долго стояли рядом, облокотившись на ограждение набережной, и смотрели на реку. Они молчали.
   - Посмотри, как красиво, - наконец сказал Терри, указывая вперед. - Неужели же, глядя на такой прекрасный вид, нельзя почувствовать, как хороша жизнь.
   Мария ничего не ответила.
   - Ты знаешь, у тебя такое же безразличие к жизни, как у пьяниц и наркоманов. Ты говоришь, что ты чувствуешь себя старухой, и ты права в том, что возраст очень часто является лишь состоянием души. А состояние души во многом зависит от окружающих тебя людей. Тебе просто необходим человек, с которым бы ты могла почувствовать себя уютно.
   - Да, но я не могу найти такого человека, - сказала Мария. - А у нас, с тобой, нет путей друг к другу.
   - Хорошо, пусть мы не станем мужем и женой, но друзьями-то мы можем быть.
   - Зачем тебе нужен такой друг, как я?
   - А если мне просто хорошо рядом с тобой. Если у меня в душе что-то поднимается, когда я вижу тебя. Я не могу объяснить этого чувства, но твое присутствие создает какой-то уют у меня на душе.
   Мария невольно усмехнулась горькой ухмылкой.
   - Вот уж не думала, что могу создать кому-нибудь уют.
   У Марии у самой происходило что-то на душе. Это, конечно, не было любовью, но она чувствовала, что общение с Терри ей дается гораздо легче, чем общение с любым человеком ее веры и национальности. Что-то было в нем мягкое и наивное, возможно, именно наивность Терри привлекала Марию. В любом случае, ей было легко с ним говорить, и самое странное, было о чем говорить, были общие темы. Может быть, это было оттого, что Терри был представителем народа, который не отказывался от своей культуры, во всяком случае, в Китае не было таких гонений на религию, как в России. Мария хотела прекратить контакты с Терри, но в глубине души сомневалась, хочет ли она этого на самом деле. Что-то подкупало ее в Терри. Он вел себя совершенно иначе, чем ведут себя богатеи России, он не был высокомерным и, знакомясь с ней, не старался возвысить себя, он вовсе не кичился тем, что был сыном миллионера. И все же Терри пугал Марию, слишком уж было большим, между ними, неравенство. Если Мария и хотела выйти замуж, то хотела иметь в качестве мужа человека верующего, православной веры, который бы старался жить, как христианин, чтобы вера его была на деле, а не только на словах. Терри на эту роль никак не подходил.
   А подходила ли она сама на роль жены верующего христианина? Мария в этом сомневалась. Она пришла к вере уже в зрелых годах, но даже теперь, поверив в Бога, не могла себя изменить, лишь впала в депрессию, которая порой была столь невыносима, что вызывала безудержное желание покончить жизнь самоубийством. Она боялась жить, боялась и умереть. Мария знала, что много нагрешила в своей жизни, потому была уверена, что ей все равно не будет прощения от Бога. Церковь учит, что подобные помыслы - это наущения дьявола. Но как отогнать эти помыслы? Как быть, если они не хотят тебя оставлять в покое? Здесь остается только одно: жить с этим помыслами. Конечно, любой священник скажет, что нужно молиться. Но молитва далеко не всегда помогает. А надеяться на собственные силы, тоже можно далеко не всегда. Человек слишком слаб, чтобы расчет на собственные силы мог оправдаться.
   Мария зашла в тупик, из которого не видела выхода. Ей становилось не по себе оттого, что она открылась человеку совершенно чуждому ее вере. Что делать, как быть? Этот человек действовал с подкупающим сочувствием, сожаление и добротой, теми чувствами, которые Мария никогда не испытывала до сих пор на себе. Это ее и пугало. Слишком все это казалось неправдоподобным и нереальным.
   Мария вздрогнула, когда Терри взял ее под руку. Придя в себя, она выдернула свою руку. Подобная интимность показалась ей нелепой и неприличной.
   - Ах, Терри, прекрати ты эти глупости! - воскликнула она.
   - А что плохого в том, что мужчина берет под руку женщину? - удивился Терри. - Разве у вас это не принято?
   - Да глупо это все! Что хорошо и нормально для двадцатилетних, то отвратительно и пошло для сорокалетних. В нашем возрасте себя так не ведут.
   - Да? А как надо вести себя в нашем возрасте?
   - Да не знаю я! - Мария почувствовала раздражение. - Вообще никак! Нам нужно расстаться и все тут.
   Терри улыбнулся.
   - А почему тогда ты сама не уходишь? Ты ждешь, чтобы я первым оставил тебя, потому что в душе ты не хочешь этого, но боишься признаться себе самой в этом.
   Эти слова привели Марию в замешательство, она попыталась ответить опровержением, но слова не шли ей на язык.
   Ты просто тоже хочешь увидеть радужное небо, но боишься, что это окажется несбыточной мечтой.
   - Радужное небо? - повторила Мария. - Почему ты произнес эту фразу?
   Терри пожал плечами.
   - Мой отец ее все время употребляет.
   - Странно, моя мать тоже любит произносить это выражение, но думаю, что она вкладывает в него совсем другой смысл. Что подразумевает под этой фразой твой отец?
   - Ну, - Терри призадумался. - Под радужным небом он имеет в виду достаток в семье, обеспеченность, кучу детей, внуков, которые бы не заботились о завтрашнем дне, о том, что им есть, и что им пить. Радужное небо - это семейное тепло, и спокойная старость.
   - Хорошо сказано, - сказала Мария. - А вот моя мать подразумевает под этими словами совсем иное.
   - Что же подразумевает она? - спросил Терри.
   - Она... - Мария запнулась. - Я бы не хотела об этом говорить, слишком уж это глупо и нелепо. Ты подумаешь, что я наговариваю на нее небылицу или еще что-нибудь.
   - Расскажи мне, - настаивал Терри. - Я же от тебя ничего не скрыл.
   Мария тяжело вздохнула, помялась, подумала.
   - Моя мать мечтает о неограниченной власти. Они считает, что мир делится на рабов и рабовладельцев, и мечтает о том, чтобы кучка таких вот рабовладельцев неограниченной правила миром, и чтобы все остальное человечество было бы в полном рабстве у них. Разумеется, в числе этих немногих рабовладельцев должна быть она сама. Вот тогда, по ее словам, и наступит для нее радужное небо.
   На лице Терри появилось изумление, и, в то же время, недоумение.
   - Но зачем ей нужна неограниченная власть? Что она будет с нею делать?
   - А зачем нужна была абсолютная власть Ленину, Мао, Гитлеру, и прочим? Уж ты-то тоже родился в стране, где правила тирания. Также и моя мать, она всю жизнь состояла в коммунистической партии, и своим богом считает Ленина. И себя саму она считает достойной последовательницей его дела. Глупо, конечно, и наивно, с ее стороны делать такие заявления, но, тем не менее, она так считает.
   Терри серьезно кивнул.
   - Понимаю. Только любая тирания обречена на гибель. Никому еще не удавалось подчинить себе весь мир. И никогда не удастся.
   - Вот только моя мать этого не понимает. Она считает, что диктатура рухнула исключительно потому, что последователи Сталина проявили слабость, и выпустили из рук контроль над населением. Мой отец тоже так считал, и тоже желал неограниченной власти. А когда понял, что возвращение в прошлое невозможно, покончил с собой.
   - Извини, - скорбно произнес Терри. - Я не знал, что у тебя такая трагическая история. А самоубийство, ведь это неприемлемый способ смерти.
   - По христианской религии, самоубийство является самым страшным грехом, - поддержала Мария. - Но ни мой отец, ни моя мать, так и не поняли, что невозможно построить Вавилонскую башню.
   - Вавилонскую башню? - переспросил Терри.
   - Согласно Библии, в древние времена люди хотели построить башню высотою до небес. Они рассчитывали таким образом достигнуть рая без Бога. Но ни попасть в рай, ни приблизится к Богу, невозможно без духовного совершенства. И Бог, чтобы наказать строителей, смешал их языки, и строители перестали понимать друг друга. В результате строительство было прекращено, и башня так и осталась недостроенной. Суть этого предания в том, что без Бога невозможно создать себе рай. Любые попытки окончатся ничем. И уж, конечно, ни о каком радужном небе, тут не может быть и речи. Кстати, согласно той же Библии, когда Ной спасся со своей семьей после потопа, Бог явил на небе радугу, которая символизировала собой установление мира между Богом и людьми. Радуга означала; творить волю Господа, и будет мир на земле. Вот что означает, по Библии, понятие "Радужное небо". И никакие мечты о неограниченной власти, никакие земные блага и богатства, не создадут этого радужного неба.
   - Хорошо сказано, - одобрил Терри. - Но мир должен быть и между самими людьми тоже.
   - Разумеется, первая и основная заповедь, данная Богом, "возлюбите друг друга".
   - Вот именно, любите друг друга! А что такое настоящая любовь? Это желание и стремление сделать все возможное, чтобы помочь человеку, нуждающемуся в помощи. Любовь - это отдание всего себя другому человеку, служение этому другому человеку. А я знаю, Маша, что ты нуждаешься в помощи, и со своей стороны, хочу сделать все от себя возможное, чтобы скрасить твою жизнь. Ведь я же чувствую, что ты не хочешь, чтобы я покинул тебя, ты не хочешь прекращать наши, если можно так выразиться, отношения. Я прав? Ответь мне.
   - Я не знаю, Терри, - с надрывом произнесла Мария. - Я не знаю, действительно ли я этого хочу, и чего я хочу вообще!
   Мария поставила локти на перила, и потерла руками виски.
   - Я не знаю! Я ничего не знаю! Господи, как же я устала!
  ГЛАВА XXXII
  СОСЕДИ
   В понедельник, восемнадцатого июля, три пожилых женщины, так активно осуждавших Марию, снова сидели на своей излюбленной скамейке возле подъезда. Поглядывая неприязненными взглядами на окружающих, они ворчали:
   - Вона, посмотри-ка, как разжились-то все вокруг! Важные все стали.
   - Еще бы, машины-то все иностранные стали покупать! Денег куры не клюют. А на людей-то и не смотрят. Свысока на всех глядят.
   - Да, цацы все такие стали! Не парой им простые люди стали, не пары.
   - И не говори, и не говори! Вон Ромашкины одни чего стоят. На днях поминки устроили, у Федора годовщина была. Пригласили почти весь дом, такую гулянку закатили, слов нет!
   - А никого из нас не пригласили.
   - И я про то, и я про то! - продолжала разоряться старушка. - Мы для них не соседи. Я вон, над ними живу, и что? Хотя бы по-соседски, по-людски бы пригласили. Так нет же, они избранных отобрали.
   - Боялись, что мы их объедим, да обопьем.
   - Уж наверняка так! Хотя вон, Самарханову пригласили, а уж она-то, чем лучше нас?
   - Про нее и говорить нечего, такая змея, что ядовитее и не сыщешь.
   Женщина с отвращением плюнула.
   - Век бы их всех не видать! Пропади они пропадом!
   - А Машка-то, видали, какого себе хахаля завела?
   - Ага, - спохватилась соседка сверху. - На этом, как его, на "Мерседесе" ездит.
   - Да неужто? - ахнула третья женщина.
   - Сама видела. А сам-то, ухажер, узкоглазый!
   - Узкоглазый?
   - Да, не то китаец, не то вьетнамец.
   - Срам-то, какой! Позорище-то, какое!
   - Ну, ей-то что, зато с деньгами.
   - А уж прикидывается-то бедной. Все они такие, за деньги под кого угодно лягут.
   Женщины еще какое-то время обсуждали и Марию и всех остальных соседей, затем поднялись со своих мест, и разошлись по домам. На скамейке осталась лишь одна женщина, соседка Марии с верхнего этажа. Ее звали Малахова Александра Леонидовна. Проводив своих подруг тяжелым взглядом, она продолжала сидеть, словно кого-то ожидая.
   Во дворе показалась Мария, возвращавшаяся с работы. Завидев ее, Малахова поднялась с места, и заковыляла наперерез ей.
   - Ой, Маша, здравствуй! - воскликнула Малахова, стараясь придать своему голосу радость, а лицу дружелюбие.
   - Здравствуйте, Александра Леонидовна, - поздоровалась Мария, стараясь поскорее уйти с ее глаз долой.
   - Ты сегодня какая-то нарядная, - Малахова заковыляла рядом, стараясь не отставать. - Праздник, наверное, какой-то?
   - Никакого праздника, - возразила Мария. - Да и одета я, как всегда.
   - Ох, а я уж и смотрю, заработалась, бедная, заработалась. Это же надо, на рынке столько торговать, в любую погоду, в любую погоду. Это же ведь никакого здоровья не хватит.
   - Каждый трудится, как может, не я одна такая.
   - Ох, да, труд тяжел. А ведь ты еще и соседям помогаешь. Молодец! Я сама видела, как ты Градовым продукты носишь, да и Андрюшку их на улицу выводила. Молодец, заслуга тебе в этом будет, заслуга! Да вот только не ценят они, твоей доброты-то. Недавно Татьяна, мать Андрюшкина, идет, вся отекшая, опухшая. Я ей говорю, Татьяна, берись за ум. У тебя же сын - инвалид, подумай о нем! А она мне отвечает: "А что мне думать, мы не плохо живем. Вон, говорит, Машка-то, продукты нам таскает, да и дальше будет таскать. У нее не убудет. Она, дура, говорит, вот и носит. Я ей в ножки-то кланяться не собираюсь. За счет таких, умные люди и живут". Вон, как она говорит.
   - А я не ради благодарности это делаю, - возразила Мария. - Мне вовсе не нужно, чтобы кто-нибудь мне в ножки кланялся.
   - Да, да, - подхватила Малахова, едва поспевая за Марией. - Но тебе же ведь трудно одной. Без мужа живешь, детей нет. А ведь обидно, когда на добро такими словами отвечают.
   - Ну, а чего обижаться, пускай говорят. - Мария вошла в подъезд.
   Малахова остановилась у дверей, и злобно посмотрела вслед Марии. Дождавшись, когда та скрылась в своей квартире, Малахова поднялась к себе и, достав припасенную банку молока, спустилась на третий этаж, и позвонила в квартиру Градовых. Дверь открыла Татьяна. Она уже несколько дней не пила, и следы попойки уже начали сходить с ее лица.
   - Здравствуй, Таня!
   - Здравствуйте, Александра Леонидовна, - не очень решительно ответила Татьяна. Визит Малаховой был для нее довольно большой неожиданностью.
   - Мне, вот, родственники из деревни молока прислали. Я-то сама его не очень люблю, дай, думаю, к вам отнесу. Вам оно нужнее, чем мне.
   Из комнаты, в кресле-каталке, выехал Андрей. На его измученном лице была написана подозрительность.
   - Что ж, спасибо, - нехотя произнесла Татьяна, забирая банку.
   - Можно пройти-то к вам? - спросила Малахова.
   - Да, конечно, - Татьяна отступила, пропуская соседку в комнату.
   - Здравствуй, Андрюша, - сказала Малахова, здороваясь с Андреем. - А я вам, вот, молока принесла. Молочко деревенское, полезное. Нет то, что у нас, в городе, продают.
   Посмотрев на обрубки ног Андрея, она сокрушенно покачала головой.
   - Ой, как же тебе тяжело! Тяжело с тобой жизнь обошлась. И ведь некому в жизни помочь, некому пожалеть. Я, вон, сегодня встретила Машку-то Ромашкину, и говорю: "Ты бы помогала продуктами семье". А она мне отвечает: "Я и так им замучилась помогать. Этот, говорит, безногий, прожорливый такой. Ничего, что калека, а жрет за троих. Я им, говорит, уже столько продуктов перевела. Хорошо еще, что покупать их не приходится. У нас, говорит, там просроченные продукты остаются. Их все равно выбрасывают, вот я им и таскаю. Все руки, говорит, уже оттянула".
   - Неужели так и сказала? - ахнула Татьяна.
   - Слово в слово, - побожилась Малахова. - Зачем мне врать-то?
   Татьяна опешила. Андрей же лишь искоса поглядел на Малахову, но ничего не сказал.
   - Она мне еще говорит, - продолжала Малахова. - Вот, у него мать-то пьяница, глядишь, упьется скоро совсем, и тогда я над этим безногим опекунство возьму. Прямо так и говорит, безногим! У них, говорит, квартира-то большая, денег-то немалых стоит. Глядишь, задурю мозги-то ему, он на меня ее и оформит.
   - Вот это да! - ужаснулась Татьяна. - Вот так Машка! А я-то, дура, перед ней! Думала она, действительно, от всего сердца нам добра желает.
   - Ой, что ты! - Махнула рукой Малахова. - Она без выгоды для себя ничего не сделает. Такая родную мать продаст! Уж, я ее знаю! Это только строит она из себя благодетельницу, на самом деле, она та еще штучка.
   Татьяна, схватившись руками за лицо, сокрушалась:
   - Надо же, надо же! Ой, не ожидала я от нее, не ожидала!
   - Слышала бы ты ее речи, - продолжала подливать масло в огонь, Малахова. - Она перед соседями такого наговорит, такими делами нахвалится, что только держись.
   Андрей, слушавший все это молча, покрывался краской от гнева. Но гнев был вызван совсем иным. Он был единственный, кто знал истинную цену словам Малаховой. Он знал, что та пытается просто стравить между собой их и Марию. Наконец он не выдержал и закричал:
   - Да что вы это здесь занимаетесь наговорами! Ведь все сказанное вами ложь и клевета!
   Он повернулся к матери.
   - Мама, неужели ты не понимаешь, что она просто пытается стравить нас с тетей Машей? Она же ведьма, самая настоящая!
   Он с гневом посмотрел на Малахову, которая невольно сжалась под его взглядом.
   - Что вы за человек такой? Вы же просто вампир, который питается кровью людей! Вы разжигаете в людях ненависть, и питаетесь человеческой враждой! Вы наслаждаетесь злом!
   Андрей подъезжал в своем кресле все ближе и ближе к Малаховой. Его трясло от гнева. Малахова же, испуганно пятилась к двери.
   - Зачем вы это делаете? Зачем? Почему вы на хороших людей клевещете? Почему, таким, как вы, не живется спокойно на свете, когда вы видите человека, делающего добро другим? Такие, как вы, не смогут ночью уснуть спокойно, если не сделают кому-нибудь подлость, или поссорят родственников или соседей между собою! Мама, неужели же ты не видишь, что она просто пытается разжечь в нас ненависть к тете Маше! Не доставь ей такой радости, не доставь!
   В глазах Андрея блеснули слезы.
   - Убирайтесь отсюда! - закричал он Малаховой. - И забирайте с собой ваше молоко! Вы никогда не принесли бы его нам на добро, да и нужно оно было вам лишь как повод, для того, чтобы придти к нам! А единственная ваша цель была: настроить нас против тети Маши! Уходите отсюда! Мама, отдай ты ей ее молоко!
   Малахова, поняв, что она раскрыта, злобно сверкнула глазами на Андрея и, подхватив банку с молоком, вышла прочь.
   Татьяна растерянно переводила взгляд с двери, за которой скрылась Малахова, на сына.
   - Зачем ты так поступил? А вдруг она говорит правду?
   - Да не может она говорить правду! Разве ты ее не знаешь? Она же первая сплетница в нашем дворе.
   Татьяна покачала головой.
   - Я уже не знаю, кому верить! Я уже не верю и этой Марии.
   - Да? А этой Малаховой, выходит, ты поверил? Да ей этого только и нужно. Она и добивается того, чтобы весь дом перессорить между собой. Ты только играешь ей на руку.
   - Не знаю, не знаю, - промолвила Татьяна. - Но я, теперь, уже не приму помощи и от этой Марии.
   - Услышала бы твои слова Малахова, эх, как бы она обрадовалась! Да тетя Маша единственная во всем нашем дворе, в ком сохранилось что-то доброе!
   - Что ж в ней доброго? Да она просто купила тебя тем, что продукты носила иногда, и все.
   - Она единственная, кто пытался мне моральную поддержку оказать. Ты этого не видела и не слышала, потому что пьяная была. А она пыталась! Пусть неловко, неумело, но пыталась поддержать. Тебе ведь не понять меня. Ты все время пьяная, для тебя это способ не думать обо мне и о моих проблемах.
   - Но мне же тяжело! - воскликнула мать. - У меня нервы тоже не железные. Ты знаешь, каково мне одной содержать нас двоих? Твоему отцу нет никакого до нас дела! Все приходится делать мне одной. Знаешь, каково мне приходится?
   - А каково мне? Мне-то ведь жить с этим! Ты не представляешь, какой ад для меня жизнь! Ты напилась, отключилась, а я-то остаюсь таким, какой я есть! У меня ноги новые не вырастают. Что меня ждет впереди, ты представляешь? У меня нет будущего!
   - Но что я могу сделать? - в сердцах выкрикнула мать. - Я все равно ничего не могу изменить!
   - А пьянством ты можешь изменить? Как мне жить-то, как?
   - А никак! Вон, иди, да вешайся! Веревка найдется! Раз жизни у тебя нет никакой, то и зачем мучиться? Иди, да вешайся! Лучше будет!
   - Ну, спасибо тебе, мамочка! - воскликнул Андрей. - Большое спасибо, не ожидал от тебя такого!
   - Ну и, пожалуйста! - ответила мать, направляясь в кухню. - И так жизни нет никакой, а тут ты еще!
   У Андрея из глаз потекли слезы бессилия и ярости. В раздражении, он развернул кресло-каталку, и въехал в свою комнату. Он не знал, куда деваться от отчаяния.
  ГЛАВА XXXIII
  НЕСЧАСТНЫЕ ЛЮДИ
   С трудом разместив свое грузное тело на пустом ящике, Вера вытянула ноги и, затянувшись сигаретой, произнесла:
   - Ох, как я устала сегодня, как я устала!
   Мария тоже присела на ящик. Рабочий день подходил к концу, и скоро должен был приехать хозяин.
   - Надо просить у хозяина прибавки к зарплате, - сказала Вера, растирая ноги. - Интересно, что бы он сказал, если бы ему самому пришлось здесь стоять?
   - Наверное, он сказал бы то же самое, - заметила Мария. - Да, платят нам, действительно, мало, да вот только нас никто не заставляет здесь работать. Можем идти, куда хотим, мы свободные люди.
   Вера хмыкнула.
   - Вот только куда мы пойдем, мы все равно нигде не нужны. Да если даже и приткнемся куда-то, разве же нам будут платить больше, чем здесь? Нет, Маша, нам никто платить больше не будет. Нам остается только побольше обвешивать и обсчитывать клиентов. Иной возможности у нас нет. Иначе мы совсем пропадем.
   Мария покачала головой.
   - Нет, я не согласна с тобой, - возразила она. - Обманывая людей, мы, тем самым, роем ловушку самим себе. И будет нам это во грех и в осуждение. Да и бед у нас от этого только прибавится. Мы же ведь сами страдаем за свои деяния. Вера посмотрела на Марию с сарказмом.
   - Ну, а если нет у нас иного выхода? Если нас хозяин зажимает, что тогда нам делать?
   - Так ведь, может, и хозяин нас зажимает по той причине, что его самого обманывают, обкладывают налогами. Круговорот получается: нас обманули, мы обманем других, те, в свою очередь, отыграются на третьих. Вот обвесим мы или обсчитаем какого-нибудь человека, тот затаит на нас обиду, проклянет нас в душе, и будет прав, между прочим. Придет этот человек домой, накричит на жену, на детей, захочет сорвать на ком-нибудь обиду, нанесенную нами. Или еще хуже, не дай Бог, сделает подлость соседу. Сосед, в свою очередь, сделает зло еще кому-нибудь, другому соседу. И пошло-поехало, все это будет продолжаться по цепочке. А мы, между прочим, будем звеном в этой цепочке, цепочке зла. Так не лучше ли, пока это в наших силах, разорвать эту цепочку, избавить от соблазна делать зло, других людей? Ведь у всех у них жизнь ничуть не лучше нашей. Им также тяжело, как и нам.
   Вера задумчиво качала головой, стряхивая пепел с сигареты.
   - А как же мы жить будем? На что семью кормить? - подняла она глаза на Марию. - Тебе легко говорить, у тебя нет детей, у тебя забота только о себе одной, а одному проще прожить. Кто мне-то поможет? Кто моей дочери поможет?
   - Бог, - просто ответила Мария.
   - Мы не нужны Богу, - мрачно сказала Вера. - Бог всегда помогает тому, кто сам себе помогает, то есть, сильным мира сего. Зачем мы-то нужны ему? Мы для него просто рабы.
   - Нет, - возразила Мария. - Перед Богом все равны. И богатство здесь не играет никакой роли.
   - Оглянись вокруг, и ты увидишь, как все равны. Никакого равенства быть не может, всегда сильный будет доминировать над слабым, а слабому не поможет никто.
   На дорожке показался владелец рынка Олег Медведев, который шел в сопровождении администратора.
   - А вот и сильные мира сего, - кивнула Вера на приближающихся людей. - Вот, кому Бог помогает, кого бережет.
   Медведев был сорока с лишним лет, он шел твердой уверенной походкой человека, который считает себя центром вселенной. На его лице были написаны надменность и презрение к тем, кто был ниже его по рангу. Он принадлежал к числу тех, кто отлично знал, как нужно вести себя с теми или иными людьми; с вышестоящими он вел себя тихо и смиренно, с откровенной угодливостью, с теми же, кто занимал более низкое положение в обществе, чем он сам, Медведев обращался, как с рабами, недостойными даже его взгляда.
   Вера невольно отодвинулась назад, вместе с ящиком. Ей совсем не улыбалось встретиться с ним. Разговор с Медведевым не мог сулить ничего хорошего.
   Но, как назло, Медведев остановился прямо около палатки, в которой находилась Вера. Шедшая, рядом с ним администраторша, которая старалась держаться перед владельцем рынка со всей почтительностью, тоже остановилась перед лотком.
   Медведев посмотрел с насмешливым презрением на Веру, затем перевел взгляд на Марию.
   - Отдыхаем, мои голубушки? Что ж, отдыхайте, отдыхайте. Только передайте своему хозяину, что я увеличиваю арендную плату еще на двадцать процентов.
   - Как, увеличиваете? - ахнула Вера.
   - Да вот так, увеличиваю, и все. Пусть ваш хозяин раскошеливается, или уезжает на свой Кавказ.
   - Но ведь он же отыграется на нас, продавцах! Эти двадцать процентов вы снимете не с него, а с нас! Как же мы будем тогда вообще жить? Ведь мы и с такой зарплатой, как сейчас, еле сводим концы с концами!
   - А меня это не волнует, - ответил Медведев. - У каждого свой бизнес. Не устраивает работа здесь, ищите где-нибудь в ином месте.
   Медведев повернулся к Марии.
   - А вас это тоже касается, мадемуазель. Приятно было с вами поговорить. - Он шутовски откланялся и пошел прочь. Администраторша заторопилась вслед за ним.
   - Ну что, слышала? - с вызовом спросила Вера Марию, когда Медведев скрылся вдали. - Как же в таких условиях не обвешивать? Ну, скажи мне, как? Хозяин, как только узнает, что повысили арендную плату, сразу же урежет нам зарплату. Ведь надо же будет ему каким-то образом компенсировать это повышение. Он и компенсирует за счет нас. В итоге в дураках всегда оказывается самый слабый, которому не с кого удержать собственные убытки. А ты говоришь о какой-то справедливости. Нет, никому мы не нужны, ни Богу, ни дьяволу.
   Мария хотела опровергнуть слова Веры, но ей вновь вспомнился недавний разговор с православным редактором, вспомнилось его презрительное отношение к людям, к тем, кто запутался в мировом круговороте и не может найти выхода, и ей вдруг стала ясной и понятной логика Веры.
   "Да, никому-то мы не нужны, ни православию, ни тем, кто взял на себя обязанности нести веру в Бога в массы". "Массам не нужен Бог, им нужны книги для идиотов". Что еще можно сказать после этих слов, чего иного ожидать. Человека, нуждающегося в помощи, презрительно втаптывают в грязь. Но как быть тем, кто загнан в угол, кто просто не видит Бога по той простой причине, что его закрывает собой несправедливость? Где им увидеть пути Божьи, когда в литературе, доступной им, нет ничего об этом? А ведь люди читают книги, все равно читают. Так почему же не хочет православие воспользоваться этим? Даже те, кто взял на себя крест просвещения, и те презрительно отворачиваются от людей, превращая христианство в какую-то секту, учение которой распространяется лишь среди избранных, для тех, кто находится внутри ее стен. А те, кто остались снаружи, презрительно отвергаются. А разве для избранных приходил на землю Христос? Он приходил именно для масс, для тех, кто запутался в жизни. Не так ли должно поступать и православие, если оно несет в себе Христа? Люди нуждаются в просвещении. И читают они дешевые западные книги вовсе не потому, что они идиоты, а потому, что хотят справедливости, хотят видеть, как торжествует добро. Дайте им такую литературу, где справедливость торжествует благодаря соблюдениям десяти заповедей, доброте и человеколюбия, и люди будут читать такие книги. Будут, потому что доброта и человеколюбие - единственные факторы, без которых не мыслима жизнь на земле. Дайте людям такие книги, и они забросят боевики и мистику, потому как, после достижения справедливости путем мести, в душе все равно остается пустота, создаваемая осознанием того, что победа была достигнута путем силы, а не доброты. А людям свойственна доброта, свойственна, хотя большинство людей уверено, что она умерла или спит. Разбудите ее в людях, разбудите человеколюбие, и тогда сами увидите, как переменится мир и, может быть, в небе вновь засверкает радуга, символизирующая мир между Богом и человеком.
  ГЛАВА XXXIV
  БОГАТСТВО И БЕДНОСТЬ
   Пока Мария предавалась размышлениям, Вера достала телефон, и принялась звонить своей дочери. В то время, пока она справлялась о ее делах, Мария рассматривала телефон. Ей почему-то вспомнилась ее собственная молодость, которая протекала двадцать лет тому назад. В то время никаких сотовых телефонов не было и в помине, да и одевалась молодежь далеко не так нарядно, как сейчас.
   Вера закончила разговор, и убрала телефон в сумку.
   - Ты чего улыбаешься? - недовольно спросила она.
   Мария и сама не замечала, что она улыбается.
   - Да я вспоминаю нашу молодость, - ответила она, немного смутившись. - В то время мы жили гораздо хуже, чем живет нынешняя молодежь.
   - Ой, ли? - усомнилась Вера.
   - Нет, серьезно. Ты ведь сама говорила, что у тебя муж недавно новую машину купил. Я видела ее, он как-то приезжал за тобой на ней.
   - Подумаешь, это же всего-навсего "девятка", которую автозавод год назад с производства снял. Тоже мне, нашла машину! Другие вон на "Мерседесах" ездят, да на других иномарках, а мы вынуждены на "Жигулях" ездить, которые устарели еще двадцать лет назад.
   - Вон оно как? - изумилась Мария. - Так ты считаешь, что "Жигули" - это и не машина вовсе?
   Вера презрительно фыркнула.
   - Какая уж это машина! Позор это, а не машина. Ни один уважающий себя иностранец в такую машину и не сядет.
   Мария покачала головой.
   - Двадцать лет назад, человек, имеющий десятилетние "Жигули", считался богачом, а теперь ездить на "Жигулях" считается позором.
   - Так то же было двадцать лет назад, - возразила Вера. - Ты еще вспомни дореволюционные времена. Сейчас совсем иное время. Погляди, какие особняки вокруг нас строятся; в три, в четыре этажа. И все это называется частными домами. Куда уж нам до них, нам, простым людям.
   - Знаешь, Вера, мне вспомнилась один мультфильм, двадцатилетней давности. Он назывался "Возвращение блудного попугая".
   - А, ну знаю я такой, видела. И что с того?
   - Так вот, в то время мечта попугая Кеши о счастливой и благополучной жизни состояла в том, чтобы носить джинсы, иметь в доме видеомагнитофон, пить Кока-Колу из жестяной банки и слушать плеер с записями современной музыки. Двадцать лет назад это было пределом желаний, высшим представлением о прекрасной жизни. Сколько детей тогда с завистью смотрели на такую жизнь. Сейчас же, в наше время, все показанное в этом мультфильме, имеется в каждом доме, в каждой семье. Даже более того, практически каждый человек сейчас носит с собой сотовый телефон, который еще десять-двенадцать лет назад могли позволить себе иметь только банкиры и бандиты, разъезжающие на дорогих иномарках.
   - Ну и что? - все также хмуро спросила Вера.
   - А то, что теперь, когда все люди получили то, о чем мечтали двадцать лет назад, они не стали счастливее, не стали лучше. Они не насытились! А все почему? А потому, что запросы людей выросли на порядок и выше.
   - Все правильно. Но ведь другие, те самые, которых называют "крутыми", живут еще лучше.
   - Так где же этот предел, у которого люди, наконец, насытятся? Получается, что, сколько людям не давай, сколько их не ублажай, они все равно будут недовольны, лишь только потому, что кое-кто живет еще лучше их.
   - Само собой, - согласилась Вера. - Все хотят лучше, чем живут сейчас, и все хотят жить лучше, чем живет сосед. До тех пор, пока существует неравенство, будет существовать и зависть.
   - Но ты понимаешь, что это тупик? Ты понимаешь, к чему, в конце концов, приведет это стяжательство, это постоянное "хочу жить лучше всех"? Не могут все жить совершенно одинаково. Когда все люди ставят себе единственной целью в жизни обогатиться беспредельно, то человечество обречено на то, чтобы изжить себя как расу. Это гибель! Это все равно, что на "Мерседесе" ехать в пропасть.
   - Мы и так катимся в пропасть, - сказала Вера. - Человек для того и рождается, чтобы когда-нибудь умереть, поэтому и брать от жизни нужно все, а иначе и смысла нет. Жизнь прожить надо весело и в комфорте, особенно в молодости, когда всего хочется. Горе тому человеку, у которого нет желаний, и тому, кто не может их удовлетворить. Это глубоко несчастные люди, для которых жизнь является сущим адом, и они смотрят на смерть, как на избавление от мучений. Человек, имеющий "Мерседес" живет вольготно. Что с того, что он едет в пропасть. Он сыт и одет, он удовлетворяет все свои потребности. А пропасть - это смерть. Неужели же нищий будет счастлив оттого, что он нырнет в эту пропасть голодным и оборванным?
   - Знаешь, Вера, - медленно произнесла Мария. - Существует даже такая молитва: "Господи, не давай мне нищеты, ни богатства". И то и другое одинаково губят человека.
   - Вот видишь, сама говоришь: "нищеты". А ты агитируешь за то, что надо быть нищими, и не стремиться жить лучше, чем ты живешь.
   - Да не агитирую я за нищету! Я за то, чтобы был достаток, но я говорю о том, что не надо стремиться к роскоши, к ненасытности. И потом, разве ты нищая? Если разобраться, то по-настоящему нищих не так уж и много. Разве можно назвать нищим человека, имеющего автомобиль, носящего на шее сотовый телефон, и одевающего по моде?
   - Ну и что ж, с того, что по моде одевающегося? - нехотя сказала Вера. - Сейчас все так одеваются.
   - Вот, - подхватила Мария. - Видишь, ты опять говоришь: "все". А разве оттого, что живешь, как все, это значит быть нищим? Надо обязательно жить лучше всех? Если какой-то там процент власть имущих сумел разбогатеть беспредельно, то, значит, и ты должна быть беспредельно богатой? И где вообще проходит та грань, между бедностью и богатством?
   - Я не знаю.
   - Вот именно. В старину, на Руси, человек уже не считался бедным, если он был одет, сыт, и имел крышу над головой.
   - Эва, куда махнула! - воскликнула Вера. - В дореволюционную Россию! Тогда люди вообще жизни не видели, даже грамотными не были.
   - Зато человеческий облик сохраняли. Они были добрее, чем мы, откровенное зло творить боялись. Это уже после революции всех людей учить стали, что они не от Бога произошли, а от обезьяны. Подменять божественную сущность стали обезьяньей. И семьдесят лет подобным образом мозги промывали, вот и привели к тому, что люди в животных превратились, всякую нравственность потеряли. Это же естественно, у животных не может быть никакой нравственности, ни совести, потому как, это все дано нам от Бога. Бог это все в человеке заложил, и только в человеке. Ты, кстати, давно в церкви была последний раз?
   - Я? В церкви? Да я в ней вообще никогда не была! - с легким презреньем произнесла Вера.
   - Как? Совсем не была? - ужаснулась Мария.
   - Ну, может, и была, когда-нибудь давно. Уж и не помню точно, когда это было. Кажется лет десять назад, на пасху. Да, точно, на пасху. Мы тогда еще эти, как их, кексы освящали.
   - Какие кексы? - произнесла Мария с изумлением. - Куличи, наверное.
   - Ну, куличи, какая разница.
   Мария покачала головой.
   - А ты причащалась хоть раз в жизни?
   - Чего? - Вера посмотрела на Марию недоуменными глазами. - Какое слово ты сейчас произнесла?
   - Причастие. Ты причащалась когда-нибудь?
   - Да я и не знаю, что означает само это слово, - Вера сделала недоуменный жест.
   - Причастие, это когда человек после исповеди, как бы принимает в себя Иисуса Христа. Причащающийся ест просфору, смоченную в вине. Это символизирует Евангельское выражение: "Сие есть тело мое и кровь моя Нового Завета". Эти слова произносил сам Иисус Христос на тайной вечери.
   - Ох, страсти-то, какие! - воскликнула Вера. - Тело мое, кровь моя! Что это за ужасы такие?
   - Но это же образно говоря, - улыбнулась Мария.
   - Все равно, неужели же нельзя было как-то по-другому назвать?
   - Очевидно, нельзя было.
   - Небось, на причастие все пьяницы собираются.
   - Это еще отчего? - удивилась Мария.
   - Ну, как же, ведь причащают-то вином. По рюмке-то, наверняка, каждому достается.
   Мария не выдержала и расхохоталась.
   - Да ты что, Вера! В вине лишь кусок просфоры смачивают. Какие уж тут рюмки.
   - А-а, разочарованно протянула Вера. - А я-то думала, что там вина наливают.
   Мария продолжала смеяться, не в силах остановиться. В уголках глаз у нее показались слезы. Вера же, напротив, хмурилась. Она поняла, что попала в глупое положение, и чувствовала себя униженной. Мария заметила это, и перестала смеяться.
   - Извини, я не хотела тебя обидеть. Ты бы сходила сама в церковь, посмотрела бы на все своими глазами.
   - С какой же это я стати туда пойду? Никогда в жизни туда не ходила, а теперь вдруг заявлюсь.
   - Ну и что же?
   - Да что я там стану делать? Я и встать не знаю, где там нужно, да и вообще. На меня будут смотреть, как на дуру.
   - Никто не будет смотреть на тебя, как на дуру. А наоборот, Бог лишь обрадуется тому, что ты к нему, наконец-то, пришла.
   - Да что ты, какие глупости говоришь! - рассердилась Вера. - За все свои сорок шесть лет ни разу не приходила, а тут, на старости лет, пришла, на тебе. Что же я буду себя дурой выставлять? На меня же все там коситься будут.
   Мария улыбнулась, вспоминая, как сама себя чувствовала, в первый раз придя в храм.
   - Я тебя понимаю, но я-то ведь тоже первый раз пришла в зрелом возрасте.
   - Да не пойду я, говорю, и все! Как это глупо.
   - Ну, хочешь, я с тобой пойду? Покажу тебе, что, да как. Будешь иметь хоть какое-то представление о церкви, и о Христе.
   Вера помотала головой.
   - Нет, я чувствую, мне там не место.
   - Это ведь дьявол тебе внушает. Он не хочет, чтобы ты к Богу приходила.
   Неожиданно выражение лица Веры изменилось.
   - А ты, наверное, себя праведницей считаешь? - спросила она ледяным тоном. - Наверное, считаешь, что Бог принял тебя под свое крылышко?
   Мария опешила от такой резкой перемены разговора.
   - О чем ты говоришь? - ошеломленно спросила она.
   - Да брось ты! Все уже знают, что у тебя ухажер имеется на "Мерседесе", азиат какой-то! Или ты будешь это отрицать?
   Вера с вызовом посмотрела на Марию. Мария похолодела; неужели эти мерзкие слухи дошли и сюда? А, впрочем, никакие это и не слухи. Разве она не встречается с Терри? Но как объяснить людям, что она испытывает отвращение к богатству? Что именно богатство и является одной из причин, которые отталкивают Марию от Терри, а вовсе не привлекают? Господи, ну почему ты допустил, чтобы пересеклись их пути? Жизнь и без того невыносима, а тут еще и это искушение.
   - Но это же все совершенно не так, - с болью в душе попыталась возразить Мария.
   - Что не так? - все также холодно спросила Вера. - Не правда, что ты встречаешься то ли с бизнесменом, то ли с бандитом?
   - Ишь, окрутила-то кого! А сама рассуждает о том, что богатство - это зло, что надо жить скромнее. Лицемерка ты, Маша, лицемерка! И в церковь ты, наверное, ходишь лишь для того, чтобы благодарить Бога за то, что он дал тебе богатого жениха. Наконец, мол, ты получила то, чего давно заслуживаешь!
   - Это неправда! - с надрывом произнесла Мария. Все в ее душе горело от возмущения но, в то же время, она понимала, что со стороны все именно так и выглядит. Будь она на месте Веры, она бы тоже вынашивала подобные мысли, так что винить ее в этом, было нельзя.
   - Ты ошибаешься! Ох, как ты ошибаешься!
  ЛАВА XXXV
  БОГ-ОТЕЦ И БОГ-СЫН
   Мария прикусила себе язык. Действительно, не слишком ли она много разглагольствовала, не слишком ли увлеклась поучениями других? Кто она такая, и какое имеет право учить других? Вынь, прежде всего, бревно из собственного глаза, и тогда сможешь вынуть соринку из глаза другого. Не возгордилась ли она сама тем, что знает о Христе больше других?
   Но нет, ведь сказано в писании: "Если увидишь ближнего своего согрешающим, обличи его". Да Мария и не обличала никого. Она хотела лишь просветить окружающих, научить их, хотя бы азам христианства, основам его. Не было в Марии никакой гордости, поскольку она считала себя погибшим и глубоко несчастным существом. Ей хотелось найти в ком-нибудь поддержку, но этой поддержки не было. Единственным, кто понимал ее, на горе ей, был Терри. Но почему он не оказался одной с нею веры и национальности. Он сын бизнесмена и миллионер. Разве смогут ее понять окружающие: знакомые и соседи. Всем она будет соблазном и примером лицемерия. Какое у людей сложится мнение о христианстве? От всех этих мыслей, на душе Марии становилось тошно и омерзительно. Все, все оборачивалось против нее. Но почему так? Почему?
  
   Когда, в среду вечером, Мария возвратилась домой, она сразу же почувствовала, что ее мать вновь одержима гневом. В этот день Мария задержалась, после работы она зашла в церковь, сама не зная почему. Обычно она посещала храмы только по воскресеньям, но в тот день, ее что-то потянуло туда. В этот день тяжесть на душе у нее усилилась, и она постаралась излить все свои горести Богу, надеясь почувствовать облегчение.
   На обратном пути начался дождь, а у нее не было зонта, поэтому домой она пришла вся мокрая. Мать, увидевшая промокшую Марию, затряслась от гнева.
   - Да что же ты за горе мое! - закричала она. - Что же ты творишь, проклятая, совсем меня извести хочешь! Снова она по храмам шатается, по этой погибели нашей! Мало ей воскресных дней, так она еще и в будни туда ходить стала!
   - Откуда ты взяла, что я была в храме? - изумилась Мария. - Может, я с женихом гуляла.
   - Не лги! Сердце матери чувствует, когда в него нож всаживают!
   - Ну почему у тебя такая ненависть? Эта ненависть слепая и безумная.
   - Сгубить ты меня хочешь! Родная дочь родную мать сгубить хочет! За что мне, на старости лет, такое наказание! - Октябрина Павловна стала покрываться красными пятнами. - Ты себя сгубишь, и меня тоже!
   - Да почему же я себя сгублю, а тем более, тебя? - не выдержала Мария.
   - Да потому, что Бог всех губит, он губитель рода человеческого! Он уже сгубил твоего отца.
   - Он не губил отца, это неправда! Бог до последнего ждал, когда мой отец принесет покаяние. Но он не захотел каяться. Он покончил с собой, не желая примириться с Господом, не смотря на то, что тот протягивал ему руку.
   - Если Бог такой человеколюбец, такой добрый, то почему он сына своего не спас? И почему же Иисус Христос, его собственный сын, пошел против него?
   От такого поворота Мария лишилась дара речи. Она никак не ожидала, что можно сказать что-либо подобное.
   - То есть как это, пошел против Бога? - ахнула Мария. - Как это так?
   - А так, ведь учение Иисуса Христа в корне опровергает все то, чему учил Бог в Ветхом Завете. Выходит, даже его собственный сын понял, что Бог есть зло, раз он спустился на землю специально для того, чтобы учить людей не подчиняться Ветхому Завету. Для этого он и принес Новый Завет.
   - Да что ты говоришь такое, мама?! - Схватилась руками за грудь Мария. - Да ведь Бог и Иисус Христос есть одно целое! Иисус Христос и есть истинный Бог, только принявший человеческое обличье. Он для того и спустился на землю, чтобы своим примером показать, каким должен быть человек, как он должен поступать, чтобы наследовать царствие небесное.
   - Не мог он быть Богом, хотя бы по той простой причине, что он был распят. Разве Бог бы позволил себя распять? Бог бессмертен, в этом все и дело. А Иисус Христос оказался смертным, поэтому он и умер на кресте.
   - Иисус Христос пошел на крест для того, чтобы взять на себя наши грехи, для того, чтобы раскрыть для нас ворота рая, которые были для людей закрыты после изгнания Адама и Евы.
   - Тогда к кому же он взывал, распятый на кресте? К кому же были обращены его слова: "Господи, на кого же ты меня оставил"? Не были ли эти слова доказательством того, что Иисус Христос и Бог-отец, вовсе не являются одним целым, как учит церковь?
   - Я не могу объяснить этих слов, - призналась Мария.
   - И никто не может, никто! Есть только одно логическое объяснение этому: Бог настолько несправедлив, что даже его собственный сын пошел против него.
   - Нет, мама, ты неправильно все это понимаешь.
   - А ты, ты правильно понимаешь? - ехидно спросила Октябрина Павловна. Она смотрела на Марию взглядом победителя. - До сих пор, все эти толкователи Библии не могут сойтись во мнениях.
   Мария трясла головой, не желая соглашаться с кощунственными доводами матери.
   - Все это не так, не так!
   - Что не так? Ну, что не так? Ты сама сказала сейчас, что Бог закрыл ворота рая для людей. Почему он это сделал? Если Бог добр и любит людей, то почему он их не пустил в рай?
   - Потому что Адам и Ева согрешили, и Бог был вынужден их изгнать из рая. Они не пожелали принести покаяние, а без покаяния человек не может находиться в раю.
   - Хорошо, - Октябрина Павловна жестом остановила Марию. - Я согласна принять, что Адам и Ева были изгнаны за непослушание, за то, что они ослушались Бога и совершили грех. Я согласна принять и то, что они не захотели раскаяться. Хорошо, они виновны. Но чем виноваты их потомки, которых даже на свете не было, когда совершили грех их прародители? Бог дал свои законы еще задолго до пришествия Иисуса Христа. Для чего вообще понадобилось давать людям заповеди, если вход в рай все равно закрыт для людей? О какой доброте и справедливости может идти речь, если даже праведнику нет доступа в рай? Выходит Бог, просто-напросто, обманул людей, потому то и восстал на него сын, спустившийся на землю. Ведь он хотел открыть для них ворота рая. За это-то и предал его Бог на распятие, за то, что он пошел против его воли. Выходит Иисус Христос был первым коммунистом, он был первым, кто восстал на Бога.
   - Но мама, - воскликнула Мария. - Как же ты не можешь понять, что Бог-отец и Бог-сын представляют собой одно целое. И это лишь образное выражение, будто бы Бог послал на землю своего сына. На самом же деле Иисус Христос и был тем же самым Богом-отцом. Он лишь принял образ человека, чтобы быть более понятным и более близким людям. И потом, мама, ты противоречишь сама себе.
   - В чем же?
   - Если Иисус Христос был первым коммунистом, как ты только что кощунственно заметила, то за что же ты его ненавидишь? Почему же вы, коммунисты, уничтожали храмы, построенные в его честь? Почему вы убивали священников, которые служили Иисусу Христу? Ведь он же нес людям добро, и учил добру. А вы, с такой нечеловеческой ненавистью уничтожали все, связанное с именем Иисуса Христа. Чем ты объяснишь эти ваши деяния?
   - Иисус Христос оказался слишком беспомощным, чтобы победить Бога! Он проиграл! Он был предан одним из своих апостолов и был распят. Это означало, что он слишком слаб, а за слабыми идти нельзя. К тому же, в нем был и дух Бога-отца, а это ненавистно нам. Нельзя доверять тем, кто стоит в родстве с врагами человечества!
   - Иисус Христос был распят - это верно. Но он воскрес на третий день. Он был со своими учениками на протяжении сорока дней, после своего воскресения. И своею смертью он взял на себя грехи людские, в том числе и твои, мама. Он это сделал для того, чтобы снять с нас то проклятье, которое наложили на род людской Адам и Ева. С этой самой крестной смертью, и раскрылись ворота рая для всех желающих, для тех, кто хотел быть с Богом.
   - Ничего он не воскресал! - Октябрина Павловна в раздражении махнула рукой. - Он не воскресал! Это все выдумали апостолы, которые не желали смиряться с их поражением. Они-то и придумали это воскресение, которого, на самом деле-то и не было. Это было сделано для того, чтобы держать народ в темноте и невежестве. Вот ты думаешь, что если ты пострадаешь за идеи Иисуса Христа, то тебе зачтется это на небесах? Как бы не так! Вот ты пришла сейчас домой вся промокшая, попала под дождь, оттого, что ходила в храм послужить Богу. Ты думаешь, что если ты простынешь, и подхватишь воспаление легких, так ты станешь мученицей за веру? Как бы не так! Бог лишь посмеется над твоими страданиями, он лишь порадуется твоим мучениям.
   - Нет, мама, ты не права. Ты приписываешь Богу то, что ему не свойственно. Ты пытаешься подойти к нему со своими эмоциями, а они, именно эмоции, и затмевают собой истину. Эти эмоции заложены в тебе Вольтером. Именно на нем основывали свое учение коммунисты и первые революционеры.
   - Вольтер был великим человеком! Слышишь, Великим! Он первым разбил на голову все учение о Боге.
   - Он не разбил учение о Боге, он не смог уничтожить веру, он лишь разбился сам. Ты знаешь, мама, что когда умирал Вольтер, то он метался в агонии и кричал: "Я верую, Господи, я верую!" Ты знаешь об этом?
   Взгляд Октябрины Павловны стал бешенным. Она не могла смириться с тем, что Великий Философ перед смертью признал свое поражение. Октябрина Павловна затряслась от ярости.
   - Я твоего Бога не знаю! - вновь закричала она свою любимую фразу. Как разъяренная тигрица она ворвалась в комнату Марии.
   - Это твой Бог? Это? - выкрикивала она, указывая на икону Иисуса Христа, висевшую на стене у Марии. - Ты думаешь, он надо мною властен? Ты думаешь, этот несчастный безумец имеет какую-нибудь силу?
   Октябрина Павловна с ненавистью плюнула на икону Иисуса Христа.
   - Мама!!! - в ужасе закричала Мария, бросаясь к иконе.
   - Вот твоему Богу! Думаешь, он мне что-нибудь сделает за это? - с вызовом произнесла Октябрина Павловна. - Думаешь, он накажет меня за кощунство? Ха-ха! Да он давно мертв, и никакого воскресения не было!
   Мария со слезами на глазах смотрела на мать.
   - Что молчишь? - продолжала надрываться Октябрина Павловна. - Если Бог действительно есть, тогда пускай он меня накажет за то, что я в него плюнула! Пускай примет мой вызов!
   - Мама!!! - закричала Мария. - Зачем ты такое говоришь?! Зачем ты говоришь такие вещи?! Остановись, мама! Остановись, хотя бы ради меня, если в тебе остались ко мне еще какие-то добрые чувства!
   Что-то мелькнуло в глазах матери. Постояв несколько секунд в раздумье, она вышла из комнаты, и хлопнула дверью.
  ГЛАВА XXXVI
  БОЖЬЯ КАРА
   Трясясь от плача, Мария вытерла икону, и обессилено опустилась на свою кровать.
  Она чувствовала усталость, словно весь день таскала на себе тяжелые камни. Все ее тело дрожало, как в лихорадке.
   - Господи, сколько же это еще будет продолжаться? - тихо произнесла Мария. - Не могу я больше этого выносить, не могу. Сколько злобы, сколько ненависти. Господи, ну когда же люди научатся любить?! Когда прекратится эта слепая ненависть? Ведь люди ненавидят, в основном, по незнанию, ненавидят то, чего не понимают. Господи, научи людей хоть немного любви, помоги им, не оставь их. Не дай им погибнуть в собственной ненависти. А меня, Господи, забери к себе. Пошли мне смерть. Не в силах я больше выносить все это, не в силах. Лучше смерть, чем такая жизнь.
   Переодев мокрую одежду и умывшись, Мария вновь повалилась на собственную кровать, пролежала, таким образом, до самой темноты. Она ничего не ела, и ей и не хотелось. Лишь когда начало смеркаться, она пошла на кухню и перекусила бутербродом с чаем. После этого Мария вышла на балкон. Вечерняя прохлада приятно освежила ее. Все это время мать Марии сидела в своей комнате и смотрела телевизор.
   Мария почти никогда не гуляла во дворе. Что ей там делать? Она прекрасно знала, что старики, сидящие на скамейках у подъездов, собираются там специально для того, чтобы распускать о людях сплетни. Понимая, что она и сама является объектом для таких сплетен, Мария старалась не попадаться на глаза их собирателям, и поэтому предпочитала сидеть дома, выходя лишь на балкон. Ей было очень неприятно оттого, что слухи о том, что она встречается с Терри, начали расползаться в округе.
   Мать же, напротив, почти не интересовалась их отношениями. Она возненавидела Терри, даже ни разу не увидев его. Возненавидела за то, что он был другой расы и, разумеется, за то, что он был богат. Мать ненавидела всех, кто жил богаче, чем жили они, презирала всех, кто жил беднее, считая их полными ничтожествами. Обладая отвратительным характером, Октябрина Павловна была одержима идеей господства над всем миром. Впрочем, таковым был и отец Марии. Оба они всерьез верили, что вновь должны прийти сталинские времена, и они, непременно, будут находиться у руля, считая себя, едва ли не единственными, кто достоин этого положения.
   Отец первым понял, что такие времена уже никогда не наступят. А, может быть, он понял, что даже если такие времена и наступят, то он и мать окажутся далеко не из числа тех, кто будет править страной. Поняв это, он покончил с собой. Он понял, что проиграл, но так и не понял, почему. Не понял того, что система, убившая законного царя и ведущая войну с Богом, просто обречена на поражение. Этого до сих пор не могла понять и мать Марии, ненавидевшая всех, кто не подчинялся ее воле. Тот факт, что ее дочь стала слабо тянуться к Богу, окончательно разъярил Октябрину Павловну. Она никак не могла понять того, что война с Богом могла окончиться только ее собственным поражением. Всячески втаптывая веру дочери в грязь, она считала, что поступает правильно, и что рано или поздно, она одержит над дочерью победу.
   Несмотря на сильную усталость, Мария, в эту ночь, долго не могла заснуть. Болели ноги, измученные постоянной стоячей работой, а, кроме того, была тяжесть на душе от конфликтов с матерью. Мария понимала, что перестань она посещать храмы и вести разговоры о Боге, эти конфликты бы прекратились, но поступить подобным образом, она не могла.
   Промучившись душевными переживаниями часов до двух ночи, Мария, кое-как, уснула. А утром ее разбудил будильник. Умывшись и одевшись, Мария осторожно заглянула в комнату матери.
   Октябрина Павловна лежала на спине в своей постели и тяжело дышала. Время от времени из ее горла вырывался хрип.
   Мария никак не могла понять, спит ее мать, или нет. Она осторожно вошла в комнату и приблизилась к постели.
   Из груди Октябрины Павловны вырвался тяжелый стон.
   - Мама, - тихо, но тревожно произнесла Мария.
   Октябрина Павловна с трудом открыла глаза.
   - Мама, ты спишь?
   Октябрина Павловна медленно повернула голову в сторону Марии.
   - Сердце... - еле слышно произнесла она.
   - Что?
   - Сердце, - чуть громче сказала Октябрина Павловна. - Сердце болит, прихватило и, наверное, давление. Голова раскалывается.
   Мария бросилась к постели.
   - Мама, да что же ты! Лекарства, какие тебе нужны?
   - Принеси валерьянку.
   Мария бросилась на кухню, и принялась шарить в аптечке.
   - Вот, положи под язык, - Мария принесла лекарства, и приподняла голову матери. - Я сейчас вызову "скорую".
   - Не надо "скорую", это пройдет. Должно пройти.
   - А если не пройдет, - возразила Мария. - Сердце сильно болит?
   - Да, прихватило немного.
   Мать сморщилась и согнулась от боли.
   - Когда это началось?
   - Среди ночи я почувствовала боль.
   - И все же я вызову "скорую помощь". - Мария бросилась набирать номер телефона. Пока она звонила, Октябрина Павловна тяжело дышала, откинувшись на подушки.
   - Они скоро приедут, - сказала Мария, кладя трубку. Она старалась поймать взгляд матери, но та избегала встречаться взглядом с дочерью. Видно она, так же, как и Мария, вспоминала свои вчерашние слова и поступок.
   - Жаль, что у нас нет прибора для измерения давления, - посетовала Мария. - А то бы я сама тебе его бы измерила.
   - Нет, так нет, - сухо ответила Октябрина Павловна. - Чего об этом говорить. Приедут врачи, сами измерят.
   Мария с горечью посмотрела на мать.
   - Вот, мама, разве можно бросаться такими словами! Зачем ты сделала такое? Разве можно гневить Бога такими словами и поступками?
   - Твой Бог только на зло и способен, - мрачно сказала Октябрина Павловна. - Он без мести ничего не оставит. Так чем же мы-то хуже него?
   - Неправда, мама, Бог многим людям добро делал. И месть здесь совершенно не при чем. Ведь ты же сама просила тебя наказать. Ты и на икону плюнула ради того, чтобы бросить вызов Богу. Как же он должен был поступить в ответ на твои действия?
   Мать ничего не ответила, лишь нахмурилась еще больше.
   Прозвенел дверной звонок, и Мария поспешила открывать. Прибыла "скорая помощь".
   - Где больная? - спросила врач, входя в переднюю.
   - В комнате, - указала Мария. Врач быстро прошла внутрь, размахивая чемоданчиком.
   Пока она мерила давление, и делала электрокардиограмму, Мария стояла в дверях и ломала руки.
   - Да, угораздило вас, - сказала врач, убирая приборы. - У вас же предынфарктное состояние, и давление зашкаливает о-го-го как! Давайте, рассказывайте, что произошло. Вы, наверное, перенервничали вчера вечером. На вас, словно, проклятье какое-то наложили.
   При этих словах, Октябрина Павловна вздрогнула, и метнула взгляд на Марию, потом косо посмотрела на врача. Врач заметила этот взгляд, и насторожилась.
   - Ну-ка, рассказывайте.
   - Ничего не произошло, - сказала Октябрина Павловна, исподлобья глядя на Марию.
   - Как же это, не произошло? Я же вижу, что что-то не так.
   Врач перевела взгляд на Марию.
   - Она вчера на икону плюнула, - сама не зная почему, созналась Мария.
   Врач ахнула.
   - На икону плюнули?! Да вы что же, зачем вы это сделали? Такие шутки опасные!
   - Может быть, вы еще будете говорить, что это меня Бог наказал за это? - агрессивно воскликнула Октябрина Павловна.
   - А что же, все может быть!
   - Ну, знаете! Вы врач! И как вы можете говорить такие глупости?
   - Ну и что же с того, что врач, - удивилась женщина. - Каких чудес-то только не бывает в жизни.
   - Может быть, вы еще и Бога веруете? - вспылила Октябрина Павловна. - Может быть, вы верующая?!
   - А что вас в этом так пугает? Верующая я или нет, я и сама не знаю. Но только безумец может относиться с пренебрежением к вещам, которых не понимает. Нельзя шутить такими вещами.
   - Значит, по-вашему, я сумасшедшая? - Октябрина Павловна совсем взбеленилась. - Да я лучше умру, но не стану лечиться у таких, как вы! Мне не нужна ваша помощь.
   - Успокойтесь, не безумствуйте, - врач попыталась уложить Октябрину Павловну на место. - Если вас так раздражают разговоры о Боге, то давайте не будем говорить на эту тему. Но у вас предынфарктное состояние, вам ни в коем случае нельзя нервничать. Давайте лучше решать, что делать дальше. Вас нужно отправить в больницу, за вами нужен больничный уход.
   Октябрина Павловна стала понемногу успокаиваться.
   - Это ваша дочь? - спросила врач, указывая на Марию.
   - Да.
   - Помогите матери собраться. Вы никуда не торопитесь?
   - Вообще-то мне надо на работу идти, но какая теперь может быть работа.
   Мария стала собирать вещи. Октябрина Павловна делала корявые попытки одеться. Наконец, при помощи врача и Марии, она спустилась вниз к машине "скорой помощи".
  ГЛАВА XXXVII
  МЫСЛИ, ПОСЕТИВШИЕ ОТЦА, И МЫСЛИ, ПОСЕТИВШИЕ СЫНА
   В то время, когда Мария ехала с матерью в "скорой помощи", Юэнь Чюнь слушал кассету, на которой было записано воскресное свидание Марии с Терри. Запись эта была сделана скрытно и тайно Джеонгом, по просьбе самого Юэня Чюня. Он понимал, что поступает нехорошо, по отношению к сыну, но руководствовался он исключительно заботой о его судьбе, а вовсе не корыстными личными целями. Все, чего он хотел, это чтобы его сын Терри сумел устроить свою жизнь, чтобы он женился на порядочной женщине, которой нужен был бы он сам, а не его деньги. Юэнь Чюнь считал, что если это произойдет, то Терри сумеет побороть в себе свои недостатки, такие как страсть к азартным играм и женщинам. Юэнь Чюнь верил, что настоящая порядочная и заботливая женщина сумеет помочь ему в этом.
   Но что касается Марии, то Юэнь Чюнь не доверял ей и не верил. Он считал опасной эту женщину, так привязанную к своей традиционной религии - православию. Эта религия была совершенно чужда, воспитанному в буддизме, традиционной вере его предков Юэню Чюню. Честно говоря, он мало что знал о православии, и о христианстве вообще, но эта религия отпугивала его, как отпугивает большинство людей что-то новое и незнакомое.
   Слушая запись беседы, которая проходила на набережной, Юэнь Чюнь подумал о том, что Терри пришел бы в ярость, если бы узнал о том, что их так подло подслушивали. Но Джеонг не должен был проболтаться, а касается себя самого, то за себя-то уж он ручался. Юэнь Чюнь невольно восхищался таким чудо-прибором, который мог на большом расстоянии так четко и чисто записать разговор.
   Озабоченность на лице Юэня Чюня становилась все сильнее и сильнее, по мере того, как он слушал запись. Странное дело, но Мария, казалось, вовсе не старалась охмурить его сына. Разговоры на религиозную тему, которые занимали большую часть пленки, были почти совершенно чужды и непонятны Юэню Чюню. Но что-то в словах Марии привлекало его. Не зная почти ничего о Христе и о Библии он, тем не менее, чувствовал, что в этой религии есть что-то правильное, что-то хорошее.
   Но ведь можно говорить красивые слова, а поступать совершенно наоборот. Большинство людей именно так и делают. Не входит ли и Мария в число таких людей? Но чем больше он слушал пленку, тем больше ему казалось, что Мария говорит искренне. Ему даже становилось жаль ее. Бедная женщина, она живет в стране, которая отвергла свою традиционную религию, и не может найти ни в ком понимания. Собственный народ был чужд собственной вере. Юэнь Чюнь понимал ее. Ему, убежденному буддисту, так же трудно было найти понимание в окружающих, как и ей. Но он жил в чужой стране, а она в родной. В этом была большая разница.
   Слушая изложение ее мировоззрений, он приходил к выводу, что в Марии сохранились понятия о чести, нравственности, и вообще о добре и зле, чего было лишено почти все остальное русское общество. Пусть даже христианство чуждо буддизму, но разве буддизм не считает убийство смертным грехом? А сребролюбие, а прелюбодеяние, пьянство, все это одинаково порицается и буддизмом и христианством. Так может быть... Может быть, Терри как раз и нужна такая жена, как Мария? Может быть, она и есть тот образ идеальной и порядочной жены, хотя и сама не подозревает об этом?
   Юэнь Чюнь был удивлен собственным выводом. Мария бедна, работает продавцом на рынке, но она иная. Она совсем не похожа на тех продавцов, которых в России принято называть хабалками. Тогда, может быть, стоит присмотреться к ней повнимательней. Чем судьба не шутит.
   Юэнь Чюнь взялся рукой за сердце. Опять беспокоит, окаянное. Он потер ладонью левую сторону груди. Надо торопиться, как бы не оказалось поздно. Шутка ли, семьдесят пять лет. Хотя у него на родине, в Китае, люди доживают и до большего срока, но кто знает, за судьбу ручаться нельзя.
   Если он умрет, не успев устроить судьбу своего сына, он себе этого никогда не простит. И там, на том свете, с него будет строго спрошено за то, что он оставил после себя. Неужели он так и не доживет до того момента, когда его единственный сын жениться, не возьмет на руки своих внуков?
   Нужно торопиться. А с другой стороны, нельзя и ошибиться. Ошибка может дорого стоить его сыну.
  
   Терри скучал. Не зная, чем занять себя, он отправился в казино. Но, едва только он уселся за свободный столик, как сразу же почувствовал, что ему стало не по себе. Как-то неприятно стало у него на душе, неприятно и гадостно. Ему казалось, что в стороне стоит Мария, и с укором наблюдает за ним.
   Терри невольно огляделся по сторонам. Разумеется, никакой Марии поблизости не было, но неприятное чувство не проходило. Он любил Марию. Сам не зная почему, но он любил ее. Может быть, она была права, и это чувство влюбленности временно. Оно пройдет со временем, как дым, и тогда останется только презрение к самому себе. Презрение и ненависть.
   Но, с другой стороны, ему уже давно не двадцать лет, и это чувство не может быть влюбленностью подростка. В то же время и влюбиться - это было совершенно не характерно для человека его возраста. То, что Мария не испытывала ответного чувства, это было очевидно. Но Мария явно не принадлежала и к числу тех, кто хочет окрутить мужчину ради его денег. Она решительно не хотела больше встречаться с Терри, и согласилась лишь после того, когда Терри пригрозил, что в случае отказа, он приедет к ней домой на машине, на глазах у всего двора.
   Терри отлично понимал, что Мария очень замкнутая и мрачная женщина но, почему-то, именно это его и привлекало в ней. Несмотря на все отрицания, Терри знал, что Мария нуждается в помощи, в моральной поддержке. Ей нужен был близкий человек, которому бы она могла довериться.
   И Терри хотел стать таким человеком. Несмотря на то, что их разделяла религиозная и расовая пропасть, Терри чувствовал, что между ними есть что-то общее. Мария была не вульгарна, не глупа, может быть, это и являлось причиной ее одиночества. В современных женщинах ценится только красота и раскрепощенность, а Мария умудрилась сохранить в себе целомудрие. Разумеется, ей, с такими религиозными понятиями, было очень трудно найти себе мужа.
   Но ведь и сам Терри отнюдь не соответствовал образу целомудренного мужчины. У него, за всю его жизнь, было множество подруг и любовниц. Может быть, как раз это и отталкивало от него Марию. Терри почувствовал угрызения совести. Мария была первой женщиной, перед которой ему стало стыдно. Она казалась Терри образцом чистоты, рядом с которым он сам был крайне распущенным человеком. Он поставил себя на место Марии, и понял, что может вызывать у нее лишь неприязнь, и ничего более.
   Терри почувствовал себя виноватым и перед отцом. Отец столько вложил в него, столько сделал для того, чтобы он стал человеком. А он, неблагодарный, просаживал в казино деньги, заработанные его отцом. Терри почувствовал себя подлецом. Ведь он даже не может заниматься бизнесом, всегда жил на готовенькое. Все делал его отец. Нет, так дольше продолжаться не может, он не должен быть позором своему отцу в его старости. Он должен доказать и себе и отцу, что он не напрасно ест отцовский хлеб. Он сможет жить так, что отец будет гордиться им.
   Терри с отвращение оглядел игровой стол, за которым сидел, и покинул казино.
   Сев в машину, он закурил сигарету, и оглядел себя. Он был одет в дорогой костюм, сидел в роскошном "Мерседесе", а Мария, женщина, которой он пытался понравиться, вынуждена была торговать на овощном рынке, чтобы кое-как свести концы с концами. Как же он об этом не подумал! Женщина, которая ненавидит богатство, живет тихой неприметной жизнью, желая соблюдать нравственные законы, никогда не полюбит такого человека, как он, выставляющего на показ все то, что она считает пороком. Все это неправильно.
   Терри завел мотор, и поехал домой. Отец был дома и, похоже, ожидал сына.
   - Ты вернулся? А где ты, собственно говоря, был?
   В голосе отца не было раздражения, и не было ничего, чтобы указывало на то, что между отцом и сыном может разразиться буря. Юэнь Чюнь говорил совершенно спокойным и мягким тоном.
   - Я заехал в казино но, почему-то, мне совершенно не захотелось играть. Я не сделал ни одной ставки.
   Терри посмотрел в глаза отцу, который молча ждал продолжения.
   - Ты мне не веришь?
   - Верю, - ответил отец.
   Терри облегченно вздохнул, и сел на диван. Отец не спускал с него глаз.
   - Ты хочешь что-то сказать? - вновь насторожился Терри.
   - Да. Расскажи мне о твоей Марии.
   - Что?
   - Расскажи мне о том, что, по-твоему, она из себя представляет, и что ты о ней думаешь.
  ГЛАВА XXXVIII
  ОТЧАЯНИЕ АНДРЕЯ ГРАДОВА
   В пятницу вечером Мария возвращалась с работы. Открывая дверь своей квартиры, она почувствовала какую-то пустоту внутри себя. Дома не было матери, которую поместили в больницу. С одной стороны, это должно было принести Марии успокоение. Это означало, что некому теперь втаптывать в грязь ее веру, и устраивать скандалы. Редкий день проходил мирно, без скандалов. Конфликт между матерью и дочерью был очень глубоким, и со временем, разрастался все больше и больше.
   Но, с другой стороны, она все же была родной матерью Марии, и та не могла представить себе жизни без нее. Ведь она была единственным близким человеком для Марии, и Мария приходила в ужас при мысли о том, что ее мать может умереть.
   Войдя в пустую квартиру, Мария, первым делом, прошла в свою комнату и, встав перед иконой Иисуса Христа, стала молиться, прося у Бога, чтобы он простил ее мать за ее грехи и, в особенности, за ее вчерашний поступок.
   Закончив молиться, Мария прошла в ванную, но тут в дверь раздался нетерпеливый звонок. Мария закрыла кран с водой, который едва только успела открыть, и пошла в прихожую. Звонок нетерпеливо зазвонил снова.
   Мария открыла дверь. На пороге стояла взволнованная Самарханова.
   - Андрюшка Градов повесился! - с ходу выпалила она.
   - Как повесился?! - в ужасе воскликнула Мария, почувствовав, что у нее стали ватными ноги.
   - То есть, его сумели спасти, но он пытался повеситься, - исправилась Самарханова.
   Мария прислонилась к дверному косяку, и взялась за сердце.
   - Ох, как вы меня напугали! Чуть саму в могилу не свели!
   - Мать успела его из петли вытащить. Вызвали "скорую". - Самарханова с укором посмотрела на Марию. - Я думала тебе будет не безразлично узнать об этом. Думала, ты сходишь, проведаешь его.
   - Да что же я, конечно! - Мария словно опомнилась. - Идемте, скорее!
   Они спустились на этаж ниже.
   Андрей сидел на диване, свесив в них обрубки ног. На его шее четко отпечатался след от веревки. На лице было выражение полного отчаяния.
   - Андрюшка, да ты что же удумать хотел? - бросилась к нему Мария.
   Андрей хмуро посмотрел на нее, и ничего не ответил, лишь попытался отодвинуться подальше.
   Да зачем же ты удавиться хотел? - на глазах Марии блеснули слезы. - Что ты! Да ты о матери подумал?
   - О матери?! - злобно сверкнул глазами Андрей. - Вот именно, подумал! Она же меня на это и толкала!
   - Как?! - ахнула Мария.
   - А так! Она же сама сказала: "Зачем тебе такая жизнь нужна? Мучаешь только и себя и меня. Лучше вешайся, чем так жить".
   Мария медленно отстранилась от Андрея, и с ужасом посмотрела на его мать. Татьяна отвела глаза, чтобы не встречаться взглядом с Марией. В глазах Марии появился немой укор. Она вновь повернулась к Андрею.
   - Да что ты, Андрюшка, как можно! Ну, повесился бы ты, а что потом бы было, после этого? Ведь это же все, это приговор себе.
   - Ну и что, что приговор! - воскликнул Андрей. - Зато пришел бы конец мучениям, и все! Всем бы от этого только легче стало!
   - Да ведь мучения бы только начались! Нет смерти, как таковой! Это просто переход в другой мир, в другую форму существования! Понимаешь? Самоубийство - это самый страшный грех. Совершая его, человек как бы отрекается навсегда от Бога. И тогда и Бог отворачивается от человека, отправляет его в ад, а уж в аду-то и начинаются настоящие мучения, перед которыми меркнут все земные беды и несчастья. Ты думаешь, что, наложив на себя руки, ты избавишь себя от страданий? Совсем нет, ты бы лишь только усилил их.
   - Да хватит тебе запугивать его! - не выдержала Самарханова. - Что ты его изводишь! Не видишь, разве, что ему и так тошно!
   - Я не запугиваю, я пытаюсь объяснить ему, на что он себя мог обречь, если бы совершил самоубийство.
   - Никто не знает, что будет потом. - Махнула рукой Самарханова. - Все там будем! И не надо человека с ума сводить подобными разговорами.
   - Все там будем? Вы что же, представляете себе тот свет, просто как кладовку, в которую складывают всех умерших? В том-то и дело, что всех ждет разная участь. Кто что заслужит, тот то и получит потом! Вы только попробуйте представить себе это: впереди целая вечность. Вечность! Вы понимаете это? Вы можете себе представить вечность? Задумайтесь только на минуту, что такое вечные мучения. Мучения, которые не прекращаются ни на минуту! Ведь это же страшно даже представить!
   - Ну что ты голову людям морочишь! - продолжала возмущаться Самарханова. - Ну откуда ты можешь знать, что, в действительности будет там, да и есть ли вообще эта жизнь там? Ведь никто там не был, никто оттуда не возвращался. Как же можно с уверенностью говорить о том, что будет там. Религия так учит? Так и религий на земле тысячи, и каждая из них учит своему, порой даже совершенно противоположному остальным. Так что, как же можно вообще брать на веру что-то, да еще и навязывать это другим.
   Самарханова кивнула на Андрея.
   - Он знает только одно, что здесь ему очень плохо, жизнь для него не выносима. Вот он и хотел прекратить эти страдания, понимая, что ничего хорошего его в жизни не ждет.
   - Вы что же, хотите сказать, что лучше бы было, если бы он повесился? - гневно посмотрела на Самарханову Мария.
   Та равнодушно пожала плечами.
   - Для него это, может быть, было бы и лучше. Да ты посмотри на него, поставь себя на его место! Что может он ждать от жизни? Да для него день прожить муки адские.
   - Ну, знаете ли. - Мария почувствовала, как в ней закипает негодование. - И это вместо того, чтобы поддержать парня, вы говорите, что лучше бы было, если бы мать не успела его спасти! Не ожидала я от вас этого, не ожидала.
   Татьяну, все это время стоявшую молча, вдруг прорвало:
   - Да что же это такое! Как вы смеете такое говорить! - обрушилась она на Самарханову. - А если бы это был ваш сын, вы бы ему такое говорили?
   - Но ведь вы же сами этого хотели! - возразила Самарханова.
   - Да ведь я же говорила это в сердцах! Я вовсе не думала, что он воспримет эти слова всерьез! Я же вовсе не хотела, чтобы так случилось!
   - Ну, а вот он воспринял ваши слова всерьез, - все также жестоко произнесла Самарханова. - Взял и сунул голову в петлю!
   Татьяна разрыдалась.
   Мария вскочила, и взяла ее за руку.
   - Давайте пройдем с вами на кухню.
   Говоря эти слова, Мария вывела мать Андрея из комнаты.
   - Да что же вы такое делаете, - возмущенно начала Мария, закрыв за собой кухонную дверь. - Как вы могли даже говорить такие слова сыну!
   Татьяна всхлипывала, но ничего не отвечала.
   - Неужели вы совершенно не думали о том, к чему это может привести? А если бы вы не успели, что было бы тогда? Вы понимаете, что толкали сына на самоубийство? Вы ведь даже не осознаете, какой это грех. Такой смертью умер Иуда, когда предал Иисуса Христа. Вы не верите в Бога, я знаю. Но почему вы из-за своего неверия готовы сгубить сына? Вам тяжело, может быть! Но сыну-то еще тяжелее! И вы никак не можете понять, что смерть - это переход в иную форму существования, а вовсе не конец. И потом, неужели вам самой стало бы легче жить оттого, что ваш сын болтался бы в петле?
   Татьяна неистово трясла головой.
   Нет, нет, что ты, Маша, что ты!
   - Тогда зачем вы толкали его на это? Вы сгубили бы и его и себя! Его грех лег бы на вас, вы понимаете это? Вас же саму бы совесть мучила до конца ваших дней.
   - Но я не думала, я не хотела!
   - Вот вы лучше благодарите Бога за то, что он не допустил этого. А Андрею, сейчас, так нужна ваша поддержка. Он ведь чувствует себя вашей обузой, да еще и слышит такие вот ваши слова и пожелания. Вот он и решил наложить на себя руки, чтобы избавить вас и себя от страданий. Окажите ему моральную поддержку, пусть он увидит, что хотя бы вам он не безразличен.
   Татьяна кивала головой, утирая слезы.
   - А вы, вместо этого, пьете, - безжалостно продолжала Мария. - Что он видит, что у него на душе творится? Ведь ни вы, ни я, этого и представить не можем. Поддержите его, пусть он почувствует материнское тепло.
   Прозвенел входной звонок. Это приехала "скорая".
   - Здравствуйте, где ваш герой? - с этими словами врач вошла в квартиру. Татьяна провела ее в комнату.
   - Что же это ты надумал? - обратилась врач к Андрею, садясь на стул напротив него. Андрей молчал, хмуро глядя на врача.
   Женщина осмотрела шею Андрея.
   - Ну, следы еще какое-то время будут держаться, но так, повреждений никаких нет. Вот ведь, молодой совсем парень, а голову в петлю сунул. Тебе же еще жить, да жить.
   Она осеклась, увидев обрубки ног Андрея.
   - Ты думаешь, своею смертью ты бы лучше сделал? О, ты ошибаешься, матери бы ты только лишние проблемы создал, лишнюю головную боль. Ты знаешь, сколько сейчас похороны стоят? Мать бы твоя без гроша осталась. Ты об этом подумал? И зачем ты это удумал, что не живется тебе?
   - А вы сами не видите? - не выдержал Андрей. - Сами этого не понимаете?!
   - Ну и что ж, теперь! Ну, лишился ног, я понимаю, плохо, но разве ты один такой! Как же другие, находятся в таком же положении, и ничего, живут. Голову-то в петлю не суют.
   - А вы попробуйте сами! - выкрикнул Андрей. - Попробуйте, поживите сами, как другие! Отрубите себе ноги! И тогда посмотрим, что вы запоете! Хорошо говорить со стороны, пока самих такая беда не коснулась! Легко наблюдать за другими и рассуждать: "Я бы на их месте так не поступил. Я бы вот как сделал. Так-то и так-то". За чужим горем просто и легко наблюдать с хладнокровием, но когда беда касается самого, вот тогда-то и понимаешь, каково другим. Ненавижу я вас всех, умников!
   Врач ничего не ответила на это Андрею. Поговорив немного с его матерью, она покинула дом.
   Мария запустила руки в волосы, и качала головой.
   - Что же вы, люди, делаете! Ох, что же вы делаете!
   Она со страданием смотрела на Андрея. Ей хотелось его утешить, но она не знала, как это сделать. После того, что ему наговорили, и Самарханова, и врач, ее слова, чтобы она не сказала, будут восприняты в штыки. Ох, как же тяжело на душе у Андрея. И этого ни понять, ни представить не смогут никто из присутствующих. У Марии обливалось сердце кровью за Андрея. Ведь он может в любой момент повторить попытку самоубийства. И что тогда будет с Андреем? Но ни мать Андрея, ни врач, ни, тем более, Самарханова, не могли понять этого. Они были слишком далеки от христианства, чтобы осознавать весь ужас положения. У них была иная логика, они жили по другим представлениям и понятиям. Все они выросли в атеистическом государстве, поэтому понять все это, им было чрезвычайно сложно. Да и не было никого, кто хотя бы попытался разъяснить им это, научить христианским основам. В который раз ей вспоминались жестокие слова православного редактора. Неужели же, и в самом деле, простые заблудшие люди никому не нужны? Страшно, если это так, страшно.
  ГЛАВА XXXIX
  ПОТЕРЯВШИЕ НАДЕЖДУ
   Вера оказалась права. Повышение арендной платы отразилось, в первую очередь, на зарплате продавцов. И без того маленькие расценки были урезаны еще больше.
   Мария тяжело вздохнула, узнав о новой неприятности. Вера же пришла в гнев.
   - Ну что, видишь, кто оказывается крайним? Всегда тот, кто не способен за себя постоять. Как же, в таком случае, не обманывать покупателей?
   - Если ты будешь обманывать покупателей, то крайними окажутся они, а не ты, - мягко произнесла Мария.
   - А я и не хочу оказываться крайней! Почему я должна оказываться в дураках? Пойми, я не желаю никому зла, но не я создавала эту систему. Я бы с удовольствием этого не делала, но я вынуждена так поступать, вынуждена! Пускай об этом думают вышестоящие, которые загоняют нас в кабалу, которые вынуждают нас обманывать других.
   - А что им об этом думать, они заботятся лишь о своем кармане. Их не волнуют простые продавцы, да и вообще все те, кто стоит ниже них на социальной лестнице.
   - Тогда какой же может быть спрос с меня? - воскликнула Вера. - Почему я должна поступать честно, и расплачиваться за чужие грехи?
   Мария вздохнула.
   - Просто не будь на них похожа. Не поступай так, как они. Пусть это все будет на их совести, а не на твоей.
   - Но у меня нет выбора! Если не буду обманывать, обвешивать и обсчитывать, я просто умру с голоду. А мне надо кормить дочь. Она тоже жизни хочет. Чиновники положат лишний миллион себе в карман, а мы, простые работяги, должны с голоду умирать? Так что ли, по-твоему?
   Вера с вызовом посмотрела на Марию.
   - Нет, не так. Но ведь у тебя есть муж, он же тоже зарабатывает.
   - Ах, вон оно как! Значит, я должна сесть на шею своему мужу и сказать: "Дорогой, я, с сегодняшнего дня, решила быть честной, поэтому работать буду бесплатно, а ты меня содержи до конца моих дней". Так я должна ему сказать, или по-другому?
   - Какое-то время будет трудно. А ты обращайся к Богу, проси его о помощи.
   - К Богу? Ты посмотри вокруг, когда Бог помогал кому-нибудь из нас? Мы не нужны Богу. Бог помогает тому, кто народ грабит, нас истребляет. Им-то нечего бояться, у них деньги есть.
   - От Бога деньгами не откупишься, - возразила Мария.
   - Брось, за деньги от всего откупишься. Они дадут часть ворованных денег на храм, и церковь им все грехи простит до конца их жизни.
   - Даже если церковь их и простит, это вовсе не значит, что и Бог их простит.
   - Как же это так? - с сарказмом произнесла Вера. - Ведь церковь же действует от лица Бога. Что сказал священник, то сказал и Бог.
   - Совсем не обязательно. Священник не знает людских сердец, а Бог знает все людские помыслы.
   - Ну, так что же?
   - А то, что если человек просто делится своими деньгами с церковью, а сам не раскаивается в своих грехах, то и Бог его не простит, и не посмотрит на все его деньги.
   Вера замолчала, не зная, чем возразить, но было видно, что она не слишком-то верит словам Марии. И в этом не было ничего удивительного. Человек, видевший всю свою жизнь лишь одну несправедливость, не может уже верить ничьим словам. Слишком часто обманываемый, он видел лишь то, что за деньги можно было купить всех и вся. Очень сложно человеку поверить в то, что существует некто, которого нельзя купить за деньги, который будет судить человека за его дела, а не за его связи.
   Мария оглядела рынок. В основном, все посетители рынка были пожилыми людьми. Мария подумала о том, что и во дворах сейчас стало мало детей. Детские площадки пустуют, нигде не слышно голосов ребятишек.
   Марии вспомнилось ее собственное детство. В то время во дворах играло множество детей, сейчас же все словно вымерло. В сквериках и на лавочках можно было увидеть лишь пенсионеров, да пьяниц, рыскающих в поисках выпивки.
   Россия вырождалась, и Марии вдруг стало страшно. Она представила, что станет со страной лет через двадцать, когда сегодняшняя молодежь превратится в стариков, а нового поколения просто не будет.
   - Вера, а ты заметила, что сейчас стало очень мало детей?
   - В каком смысле? - недовольным тоном спросила Вера. Ей явно больше не хотелось вступать в диалог.
   - Я хочу сказать, что сейчас стало детей мало рождаться. Молодые семьи не хотят иметь детей.
   - Разумеется, не хотят. Кому же охота детей на вечные муки обрекать.
   - Почему же на вечные муки? - возмутилась Мария.
   - А на что же? Посмотри, какая сейчас жизнь стала. Чтобы детей вырастить, сколько денег иметь надо.
   - Да, уровень жизни сейчас низкий стал, - согласилась Мария.
   - Вот то-то и оно.
   - А с другой стороны, раньше-то ведь еще хуже было. Младшие дети донашивали одежду старших, сидели на картошке и воде, есть вообще было нечего. Однако, все равно, в семьях по нескольку детей было.
   - Ну и что же в этом хорошего было? Народят детей, а те, потом, по улицам побираются, ищут, где бы кусок хлеба украсть. И шли, в результате этого, дети на преступление. Вспомни, сколько раньше малолетних преступников было, сколько беспризорников было. Порядочные родители помногу детей рожать не станут. Вполне и одного ребенка хватит. А вот пьяницы и наркоманы нарожают кучу детей, а те и живи, как хочешь! Родителей это и не волнует.
   Мария вздохнула.
   - Ох, бывает и такое. Ну, все равно же, детей иметь надо. Без них у страны нет никакого будущего.
   - А какое будущее вообще может быть в нашей стране? Что может ждать людей в будущем? Сегодняшняя молодежь прошла через этот кошмар, который называется жизнью, и поэтому-то они и не желают подобного своим детям.
   - Ну, неужели же все так плохо, - ахнула Мария. - Было же и есть что-то хорошее.
   - Значит, это плохое просто тебя не коснулось.
   - Но ведь это же не единственная причина, почему не хотят заводить детей, - произнесла Мария, немного подумав.
   Вера пожала плечами.
   - Одна из главных. Ведь все прекрасно понимают, что нашу страну ждет гибель. Зачем тогда заводить детей?
   - Ну почему же нас ждет гибель? - чуть ли не со слезами воскликнула Мария. - Ведь наша собственная судьба лежит в наших руках!
   - В каких наших, - махнула рукой Вера. - Наша судьба в руках тех, у кого власть.
   - Но ведь эту власть дал им сам народ. Разве не народ избирал их на посты? Разве не мы сами ходили на выборы?
   - Я никогда не ходила ни на какие выборы, - возразила Вера.
   - Тем более, ты отдала свой голос тому, у кого сила.
   - Может, и отдала, - пожала плечами Вера. - Да только и те, кто ходит на выборы, за кого они голосуют? Они голосуют за тех, кто им нальет стакан водки или поставит банку сгущенки! Вот и все выборы.
   - Ну, вот видишь, ты сама признаешь, что люди за подачку готовы продать мать родную и детей своих. Так как же можно говорить о том, что от народа ничего не зависит?
   Вера хмыкнула и нахмурилась. Слова Марии показались ей убедительными.
   - Но все равно, сейчас выросло новое поколение, которому совершенно не нужна наша страна, им безразлична ее судьба, оно ни во что не верит.
   - Но почему оно ни во что не верит? - продолжала Мария. - Разве не старшее поколение в этом виновато, разве не родители должны были научить их любить родину?
   - Каким образом они должны были научить этому? И чему должны люди верить? Нам всю жизнь задурманивали головы, обещая нам коммунизм, обещая светлое будущее. Наша страна семьдесят лет жила такими обещаниями, а в итоге жизнь становилась все хуже и хуже. Сколько можно было еще верить в это светлое завтра? Наконец выросло поколение, которое четко и ясно понимало, что никакого светлого будущего никогда не наступит, и жить нужно лишь сегодняшним днем. Вся страна это прекрасно поняла, и вот результат, все живут сегодняшним днем, и о будущем не думают. Потому что страшно думать о будущем. Оно ужасно. А ты говоришь, родители должны научить детей верить. Верить во что? В дедушку Ленина? Или в его дело? Да провались оно все пропадом!
   Вера выругалась.
   - Все это происходит оттого, что мы отошли от Бога, - сказала Мария. - Объявили ему войну, и всю жизнь поступали наперекор Богу, нарушали все его заповеди.
   - Отошли от какого Бога? - холодно спросила Вера. - Богов много.
   - Бог один, - возразила Мария.
   - Как же один, если религий тысячи: христианство, ислам, буддизм, и так далее. Богов множество.
   - Нет, бог один. Религии, которые признают многобожье, на деле поклоняются бесам, которые и выдают себя за богов.
   - Ну, знаешь! - воскликнула Вера. - Ты просто пытаешься выдать свое мировоззрение за истину. В этом и причина религиозных распрей. Каждый считает свою религию истинной, а все остальные ложными. Никто не желает уступать другому, поэтому и существуют религиозные войны. Причина этому абсурдно проста, просто по-детски наивна: никто не желает уступать другому.
  ГЛАВА XL
  БЕДНОСТЬ И БОГАТСТВО
   Вера выжидающе смотрела на Марию, ожидая, что она скажет на это. Но Мария молчала, опустив глаза. Она обдумывала слова Веры.
   - Ты сама, как я посмотрю, веришь в христианство? - спросила Вера.
   - Да, я христианка.
   - Но ведь даже в христианстве существует три Бога: Бог-отец, Бог-сын, и Бог-святой дух.
   - Но ведь это лишь образно говоря.
   Вера покачала головой.
   - Все это слишком сложно, и слишком запутанно.
   - Да, согласилась Мария. - Для непосвященного человека, для невоцерковленного, это очень сложно понять. Да и что греха таить. - Мария махнула рукой. - Библия вообще сложна для понимания. В этом мнении сходятся и священники и монахи.
   - Вот видишь, - торжествующе произнесла Вера. - Чего же ты хочешь от простых людей, какого понимания?
   Вера выбросила окурок сигареты, которую усиленно курила.
   - Нет, человеку не понять Бога, не понять его путей. Так стоит ли забивать себе голову вопросами, на которые нет ответа? Нужно просто жить в свое удовольствие, и брать от жизни все.
   - Так учит нас запад, - сказала Мария.
   Вера кивнула.
   - Правильно учит. В этом единственный реальный смысл жизни, все остальное просто пустая философия, желание выдать желаемое за действительное.
   - Я не согласна с тобой, - сказала Мария.
   Вера пожала плечами.
   - Это твое право. Я не собираюсь навязывать тебе свое мнение. Верь, во что желаешь.
   Она задумчиво ухмыльнулась.
   - Вот ты говоришь о демографическом кризисе и ругаешь запад. Но ведь он, как раз, и делает все для того, чтобы в их мире не было никакого демографического кризиса. Взять, например, Америку. Там ведь правительство заботится о том, чтобы молодые семьи имели стимул к тому, чтобы заводить детей. Ты посмотри на то, как они живут, какой у них уровень жизни. И потом, там, у людей, имеется надежда на завтрашний день. У них стабильность. А у нас? Посмотри, что делается у нас. У нас одни революции, одни перевороты, власть меняется с приходом каждого нового правителя. Каждый, вновь пришедший, начинает переписывать историю с нуля, так сказать, с чистого листа. Начинается деление людей, собственного народа, на наших и не наших, на угодных и не угодных. Так какая же стабильность возможно в таких условиях? Кто же захочет заводить детей, когда никто не знает, что же будет с ними завтра?
   - И все равно, Запад идет в ту же пропасть, что и мы. Только идут они туда сытыми.
   - В том-то и дело, в том-то и разница. Они сытые. Они процветают!
   - Это всего лишь видимость. В той же Америке рождаемость населения ниже количества смертности. Они тоже не хотят иметь детей, только по другим причинам. Дети - это обуза, а американские молодожены не желают ни в чем себя ущемлять, лишать себя радостей жизни. Да и какие это молодожены! - Мария в сердцах махнула рукой. - Блуд один, да и только. А блудникам дети, разумеется, не нужны.
   - Но как же так получается, и наша церковь, и ты сама осуждаешь западный образ жизни, говорите, что он противен христианским традициям. Но как же тогда объяснить, что западное правительство так заботится о благополучие своих граждан? Заботятся о том, чтобы люди там не знали ни в чем нужды, ни головной боли? Не есть ли это проявлением самого настоящего христианства? Какова главная заповедь в христианстве?
   - Возлюби Господа Бога твоего всем сердцем, и возлюби ближнего своего, как самого себя.
   - Вот именно, возлюби ближнего своего! Выходит, что западное правительство как раз и поступает по этой заповеди. Американский народ и телом сыт, и морально удовлетворен. Получается, что американское правительство и является христианским правительством. Оно основывает свои действия на заповеди "возлюби свой народ". Почему же тогда церковь наша с таким упорством поливает его грязью? Что она сама сделала для процветания нашего народа? Держало его во тьме? Всегда было на стороне рабовладельцев? Ты думаешь, наша церковь заботится о душах нашего народа? Совсем нет. Оно заботится лишь о собственном кармане. Все, что ей нужно, это чтобы прихожане приносили свои деньги, и отдавали их церкви. Вот для этого она и задуряет всем голову. Все религии Богом только прикрываются, на самом же деле, они преследуют лишь только собственные интересы. Они хотят владеть душами людей, чтобы те были в их беспрекословном подчинении.
   Вера победоносно посмотрела на Марию. Та покачала головой.
   - Ты путаешь понятие "Бог" с понятием "церковь". Ты говоришь о том, что церковь хочет повелевать душами, но подразумеваешь под этим Бога. А Бог вовсе не хочет слепого рабского подчинения от людей. Он хочет, чтобы люди всем сердцем стремились к добру. А помыслами западного правительства вовсе не руководит христианское человеколюбие. Сытый - не значит счастливый. Сытый человек также далек от Бога, как и голодный. А моральное удовлетворение - вовсе не духовное. Это разные вещи. Американский народ развращен. Он получает моральное удовлетворение от разврата. А это - не есть духовное. Духовно, такой человек остается пуст. Он не удовлетворен. Все ему кажется бессмысленным и пустым. Сколько звезд шоу-бизнеса и просто очень богатых людей, кончают жизнь самоубийством. Чего им не хватает, что ими движет? Да им просто опротивела такая жизнь, в которой нет никакого духовного смысла, есть только удовлетворение желаний плоти. Вспомни, от чего разрушилась римская империя. Она погрязла в разврате, просто одурела от сытости и плотских наслаждений. Она разложилась, и в этом и была их гибель. То же самое ждет и Америку, и все страны, которые пойдут по ее пути.
   В глазах Веры мелькнули искорки враждебности.
   - Но тебе ли об этом говорить? Ты нашла себе богатого жениха, к тому же иностранца. И после этого, ты утверждаешь, что богатство - это зло? Я не понимаю, что ты вообще делаешь все еще на рынке. Да еще и разглагольствуешь о духовности, о Боге. Что это, как не самое откровенное лицемерие?
   - Да не жених он мне! - в сердцах воскликнула Мария. Она была в отчаянии от таких слов. - Не жених, как ты этого не поймешь! Да, он хочет быть моим женихом, но я этого не хочу. Так что, не жених он мне. Я не хочу богатства!
   Вера раздраженно махнула рукой.
   - Ладно, уж! Что ты будешь говорить-то! Все хотят богатства. Все к нему стремятся. Человек для того и живет, чтобы приобретать богатство. Правда, далеко не всем оно дается, но стремятся к этому все. Оно дает все, и власть и славу и удовольствие. Богатый может все приобрести в нашем мире.
   - В нашем мире - да, - согласилась Мария. - Но в загробный мир человек не возьмет свое богатство. Не сможет. Оно останется здесь, а человек пойдет на суд к тому, для кого все человеческое богатство не имеет цены. Он пойдет на суд к тому, кого нельзя подкупить, кому нельзя дать взятку.
   - Всех можно купить.
   - Всех, но не Бога. Бог - тот единственный, кто не подкупается.
   - Как же так, ведь тем, кто жертвует большие деньги на строительство храмов, прощаются все их грехи. Они-то могут спать спокойно.
   - Даже если священник и простит, но Бог-то знает человеческие помыслы.
   - Но ведь сказано, что священники даны для того, чтобы прощать грехи, либо оставлять их не прощенными. Выходит, все зависит от того, что решит священник.
   - Нет, последнее слово всегда остается за Богом, - утвердительно произнесла Мария.
   - Тогда зачем же вообще даны священники? - недоумевала Вера. - Если последнее слово остается за Богом, то и нужно тогда обращаться непосредственно к Богу, а священники и вовсе не нужны. Получается, что они нужны лишь для сбора денег.
   - Ох, - Мария вздохнула. - Ты задаешь очень сложные вопросы. Я не в состоянии на них ответить. Почему бы тебе не пойти вместе со мной в церковь?
   - Я? В церковь? - изумилась Вера. - Да с чего это я туда пойду? Никогда там не была, а теперь заявлюсь.
   - Когда-нибудь же надо начинать. Почему бы не попробовать.
   - Да не пойду я туда. Скажут, вот ведь, на старости лет с ума сошла, в церковь пришла.
   - Да никто тебе такого не скажет, - засмеялась Мария. - Или, может быть, у тебя я вызываю неприязнь?
   - При чем здесь ты? - раздраженно буркнула Вера.
   - Ну, как при чем, ведь ты же думаешь, что я бегаю за богатым женихом, хочу его богатства, а здесь просто веду лицемерные разговоры.
   Вера хмыкнула.
   - Ну что ж, я бы, на твоем месте, то же самое бы думала, наверное. Очень тяжело поверить человеку, который утверждает, что ему не ужно богатство.
   - Это точно, - подтвердила Вера.
   - Тем не менее, я говорю искренне. Я не хочу богатства. Конечно, ты меня не можешь понять.
   - Где уж мне тебя понять! - воскликнула Вера. - Мы с тобой такие разные. Мы стоим на разных полюсах.
   - Но, может быть, ты, все же, сходишь со мною в церковь? Тебе нужно взглянуть на все это своими глазами. Возможно, это объяснит тебе лучше, чем я. Не зря же говорят: "лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать".
   Последняя фраза, почему-то, вызвала у Веры насмешливую улыбку.
   - Ну что я могу там увидеть, и что услышать? Ведь я же все равно ничего там не пойму.
   - Отчего ты так уверена в этом? Что-то все равно должна понять.
   - Не знаю, не знаю, - в сомненье качала головой Вера. - Как-то это все дико для меня. Да и нужно ли это мне?
   - Нужно, Вера, нужно, - увещала Мария. - Может быть, тебе и кажется, что тебе этого не нужно, но на самом деле, это нужно всем. Вот только не каждый это понимает, не каждый осознает. Но Бог хочет, чтобы все пришли к нему.
   Вера продолжала качать головой.
   - Ну, а что я там буду делать?
   - Просто посмотришь на то, как идет церковная служба, послушаешь, что священник говорит на исповеди, церковное пение послушаешь.
   Вера все еще продолжала колебаться.
   - Идем, - продолжала уговаривать Мария. - В конце концов, не съедят же тебя там.
   - Не съедят-то, не съедят, - пробормотала Вера. - Все равно, мне как-то не по себе.
   - Я знаю, мне тоже было не по себе, когда я в первый раз пришла в храм.
   Вера подумала.
   - Ты завтра хочешь идти?
   - Да.
   - Во сколько это?
   - По воскресеньям проходят две службы, в семь и девять часов.
   - Лучше в девять, в семь слишком рано.
   - Хорошо, - согласилась Мария. - Пусть будет в девять.
  ГЛАВА XLI
  ВПЕЧАТЛЕНИЯ О ХРАМЕ
   Они встретились на автобусной остановке в воскресенье утром, неподалеку от храма. Мария приехала чуть раньше, а Вера чуть позже. Честно говоря, Мария опасалась, что Вера вообще не придет, что она передумает, поэтому очень обрадовалась, когда из подъехавшего автобуса вышла ее коллега по работе.
   - Ты приехала! А я уж стала опасаться, что ты передумаешь.
   - Да вот, приехала, - растерянно пробормотала Вера.
   Мария шагнула к ней, но тут же в нерешительности остановилась. На Вере были надеты брюки, а на лице красовалась косметика.
   - Ой, - ойкнула Мария. - Ты в брюках?
   - Да, - Вера непонимающе посмотрела на свои ноги.
   - Я совсем забыла тебя предупредить, что женщина должна ходить в храм либо в платье, либо в юбке, длиною ниже колен.
   - А почему нельзя в брюках, что в этом такого?
   - Ну, видишь ли, по христианским канонам брюки являются мужской одеждой. Женщины должны носить юбку.
   - Да все женщины носят брюки, это уже давно является такой же женской одеждой, как и мужской.
   - Это сейчас так стало. В старые времена такого не было.
   - Так что же, мне нельзя теперь в храм заходить? - возмутилась Вера.
   - Гм, я думаю, что поскольку ты идешь в храм первый раз, то тебе это простительно. Боюсь, платка ты тоже не захватила?
   - Платок? Нет, не захватила.
   - Это моя вина. Я должна была предупредить тебя заранее. Ну, теперь уже ничего не поделаешь. Идем в храм.
   Они зашагали к храму. Вера смотрела на изображения ангелов над входом с какой-то опаской и подозрением. Остановившись перед дверью, Мария перекрестилась. Вера, с неохотой, и как-то коряво, последовала ее примеру.
   Они вошли в храм. До начала службы оставалось десять минут, и прихожане собирались возле алтаря.
   Вера растерянно оглядывалась по сторонам. Было сразу видно, что она новичок в храме.
   - И что нужно делать? - спросила она Марию, стараясь скрыть свою неловкость.
   - Ну, мы можем поставить свечи перед иконами, и попросить у Бога того, чего мы больше всего желаем. Того, что у нас на душе наболело. Кого ты знаешь из святых?
   - Из святых? Да я никого не знаю!
   - Ну, а Иисуса Христа ты знаешь?
   - Его одного-то и знаю. Видела изображение.
   - А ты сможешь найти икону с его изображением?
   Вера двинулась вдоль икон.
   - Вот, - указала она рукой на изображение.
   - Правильно, - подтвердила Мария. Это была икона, изображающая вознесение Иисуса Христа.
   - И что теперь делать?
   - Теперь поставь ему свечку, и мысленно попроси у него исполнить твое заветное желание. Может быть, ты хочешь благополучия в своей семье, желаешь здоровья своим близким.
   - Это само собой! - воскликнула Вера.
   Мария достала из сумочки свечку, и протянула ее Вере.
   - Вот, зажги ее и поставь на подсвечник. Потом перекрестись, и попроси чего желаешь.
   Стоявшая неподалеку пожилая служащая косо смотрела на Веру. На лице ее отображались недовольство и злоба. Ей не нравился ни внешний вид Веры, то, как она одета, ни ее полное неведение в христианских обрядах. Не понравилось служащей и лицо Веры. Глядя, как она неуклюже пытается вставить свечку в подсвечник, служащая не выдержала и, подойдя к Вере, вырвала у нее из рук свечку.
   - Что ж вы за народ такой! - злобно воскликнула служащая. - Не можете даже свечку правильно поставить!
   Она раздраженно вставила свечку в подсвечник.
   Вера негодующе отшатнулась прочь.
   - И кто же в таком виде в храм ходит! - продолжала бушевать служащая. - Намазалась, за версту духами несет! Вместо юбки штаны нацепила, словно мужик какой-то, и даже платок на голову не наденет! Здесь вам храм, а не публичный дом!
   - Послушайте, вы... - Вера задохнулась от негодования. - Да кто вам позволил так с людьми разговаривать?! И еще в храме работает!
   - Не тебе меня учить! - окрысилась служащая. - Я в храме уже столько лет работаю! И не таких повидала.
   - Да что вы себе позволяете?! - вступилась за Веру Мария. - Человек первый раз пришел в храм, ну, не знает он, как нужно одеваться! Что поделаешь? Нужно же быть все-таки снисходительной к людям!
   - Чай не маленький ребенок, пора уже и самой знать! Взрослая женщина!
   - Да откуда же ей знать? Кто ее научил? Ведь она же росла и воспитывалась в атеистическом обществе!
   - Ну и что же теперь? Чем в таком виде приходить, лучше вообще в храм не ходить!
   - Может, мне вообще отсюда уйти? - Вера почувствовала, что ее забила дрожь. Такого отношения она никак не ожидала.
   - Может, лучше и уйти, - согласилась служащая. - А то оделась, как блудница, и в храм! Нельзя так!
   Вера рванулась прочь. Мария ухватила ее за руку.
   - Вера, погоди! Останься, и не слушай ее! Что же вы людей-то из храма изгоняете?! Вы не думаете, что она, после этого, вообще больше в храм не придет?
   Служащая, поджав губы, молчала.
   - Отпусти меня, Машка, мне нечего здесь делать! - трясясь от гнева, воскликнула Вера. - Какое она имеет право меня оскорблять? Если она считает, что мне нечего здесь делать, то и ноги моей тут не будет! Не велика потеря! Никогда раньше не ходила, да и впредь не буду сюда ходить!
   У Марии на глазах навернулись слезы.
   - Вера, ну погоди же! Она - это еще не Бог! То, что она тебя оскорбляет и выгоняет, будет на ее совести. Но ты останься, ты же пришла к Богу, а не к ней.
   - К Богу! Но кто ж знал, что меня встретит здесь такой цербер! Лучше бы я тебя не слушала, и осталась дома. Нервы были бы спокойнее.
   С большим трудом Марии удалось уговорить Веру. Кое-как успокоившись, она, вместе с Марией, двинулась к алтарю, где уже шла исповедь. Служащая провожала их тяжелым взглядом.
   Общая исповедь уже закончилась, и исповедующиеся стали подходить по одному к алтарю. Всего их было около полусотни. Само собой, разумеется, о том, чтобы уговорить пойти на исповедь Веру, не могло быть и речи. После такого приема, ей не то, что исповедоваться, ей вообще в храме было крайне неуютно. Было видно, что она порывается уйти.
   Шла служба. Вера некоторое время пыталась прислушиваться к тому, что читал дьякон, потом заявила:
   - Я все равно ничего не понимаю из того, что там читают.
   - Ну, хотя бы просто слушай, - сказала Мария.
   В конце службы священник стал зачитывать поздравления. Он перечислял тех, кто вносил свой вклад в развитие церкви. Среди перечисляемых имен, неожиданно было названо имя Олега Медведева.
   - Церковь приносит особую благодарность директору овощного рынка Олегу Медведеву, недавно награжденного орденом Андрея Первозванного.
   Мария и Вера ахнули в один голос.
   - Как? - вырвалось у Марии.
   - Это же владелец нашего рынка! - воскликнула Вера.
   - Олег Медведев известен нам, как человек глубокой веры, - продолжал священник, - который неоднократно оказывал церкви финансовую помощь, и внес большой вклад в ее развитие.
   У Марии подкосились ноги. У Веры все закружилось перед глазами. От такого сообщения Мария лишилась дара речи. Широко раскрытыми глазами она смотрела на священника, не в состоянии поверить услышанному.
   - Мы приносим Олегу Медведеву сердечную благодарность, и желаем ему успеха во всех его начинаниях.
   - Как же так? - наконец произнесла Мария. - Этого не может быть!
   Вера со злорадной ухмылкой повернулась к Марии.
   - Вот тебе и церковь! Все, как я и говорила! Поделись ворованным, вот тебе и орден на грудь.
   Лицо Веры выражало крайнюю степень возмущения.
   - Как же так, Маша? Где же справедливость? Где же Бог? Ты сама видишь, что здесь идет поклонение деньгам, ничему больше! Все наше православие есть служение тому же богатству, которому служит весь мир! И все эти разговоры о том, что нужно соблюдать заповеди, о смирении, о загнивающем Западе, есть просто лицемерие, и ни что больше! Так что все твои разговоры о пагубности богатства опровергла сама же церковь. Деньги - вот Бог церкви!
   Вера развернулась, желая покинуть храм.
   - Погоди, не уходи! - умоляюще произнесла Мария, протягивая к Вере руки.
   - А чего ждать? Я все уже услышала и увидела. Мне здесь больше делать нечего. Кто грабит народ, тому и орден. Такова мораль православия.
   В голосе Веры была враждебность. Но Мария смотрела на нее таким жалобным взглядом, с такой болью в душе, что Вера сказала:
   - Ладно уж, так и быть, подожду тебя. Но не проси меня больше подходить ни к каким иконам. Если это воля Бога, - она кивнула на священника, - то я не желаю его знать.
  ГЛАВА XLII
  КРИК РАНЕНОЙ ДУШИ
   Началось причастие. Если на исповеди было около пятидесяти человек, то к причастию подходило не менее двухсот.
   Мария смотрела на все это, и слезы застилали ей глаза. Ей было стыдно перед Верой. Стыдно и обидно. Как же встретили ее в храме, какое впечатление он произвел на нее? Что она теперь будет думать о православии и вообще о христианстве? Что расскажет своему мужу и своей дочери?
   - Что, уже началось причастие? Уже можно подходить? - спросила у Марии пожилая женщина, стоявшая в толпе.
   - Началось, - ответила Мария. - Но ведь прежде, чем причащаться, необходимо исповедоваться.
   Женщина сделала возмущенный жест.
   - Этого еще не хватало! Чтобы я кому-то свою душу изливала, свой грех открывала? Да в жизни такого не будет. Тем более, такому молокососу, который мне в сыновья годится.
   Вера, слышавшая все это, злорадно усмехнулась, но ничего не сказала. Но Мария почувствовала перед нею жгучий стыд.
   - Но ведь такое причастие вам только во грех будет, - чуть не плача, сказала она. - Неужели вы не понимаете, что таким путем вы хотите Бога обмануть?
   - Откуда Бог узнает? Что он, увидит, что ли, все? Да ему и дела-то нет до этого. У него своя жизнь, а у нас своя. Так что, не о чем и говорить.
   Женщина принялась проталкиваться к алтарю. Марию привел в себя злорадный смех Веры.
   - Это, наверное, праведница великая. На нее понятие греха не распространяется.
   После окончания службы начался молебен. Мария не стала даже предлагать Вере остаться на него, но та заинтересовалась сама.
   - Что это? - скептически спросила она.
   - Молебен. Здесь освящают воду, а потом этой водой окропляют прихожан.
   - Наверное, после этого в людей святой дух входит, они святыми становятся.
   Все это Вера произнесла язвительным тоном. Но Мария не могла ее в этом винить. После того, что Вера видела и слышала, она просто не могла вести себя иначе.
   Началось окропление. Мария и Вера стояли позади всех, но и на них попала святая вода. Вздрогнув от неожиданности, Вера постояла несколько мгновений, затем произнесла:
   - Что-то я не чувствую в себе никаких изменений. Ни святого духа не ощущаю, ни вообще ничего.
   Окропление закончилось, и люди бросились к чанам со святой водой. Началась давка.
   - Господи, какое столпотворение! - воскликнула Вера. - Они же затопчут друг друга!
   Взгляд Веры был полон изумления и, одновременно, отвращения к подобному зрелищу. Толпа давила, люди кричали, ругались, кое-где доходило почти до драки.
   - Какое безумие! Как это все отвратительно! - не выдержала Вера. - Пойдем отсюда!
   Они стали обходить толпу, но в это время, она пришла в движение, люди подались назад и, буквально, сбили Веру с ног. Вера потеряла равновесие и налетела спиной на подсвечник, который зашатался и упал на стену. С подсвечника попадали свечи.
   Служащая, та самая, которая ранее поругалась с Верой, с истошным криком вновь набросилась на свою жертву.
   - Да что же ты творишь, корова неуклюжая! Мало того, что вырядилась, как бесстыдница, так она еще и подсвечник опрокинула! Чтоб тебе пусто было, пропади ты пропадом, окаянная! Да для чего таких в храм-то пускают, все бы им лишь зло творить!
   Мария бросилась поднимать Веру. Служащая подхватила подсвечник, продолжая сулить проклятия несчастной женщине, называя ее отродьем сатаны и желая ей гореть в геенне огненной.
   - Да что вы за сумасшедшая такая! - заорала в ответ Вера. - Неужели же вы не видите, что меня толпа с ног сбила! Неужели вы не видите, какая тут давка, в вашем сумасшедшем доме! Да чтоб я еще раз пришла сюда, да пропади вы все пропадом, вместе с вашими попами и храмами!
   Вера поднялась на ноги и бросилась к выходу.
   - Вера! - закричала Мария, пытаясь ее остановить.
   Вера обернулась в дверях, и с яростью выкрикнула:
   - Мало вас коммунисты резали! Я-то раньше вам сочувствовала, а теперь вижу, что было за что!
   Вера выбежала из храма.
   У Марии все помутилось в голове от отчаяния. Она чувствовала, что еще мгновение, и она потеряет сознание. Почувствовав одновременно боль в сердце и слабость в ногах, Мария согнулась пополам. Когда ей немного полегчало, она выпрямилась и повернулась к служащей.
   - Ох, какой же вы человек! - негодующе произнесла она. - Какой же вы человек!
   Все внутри Марии клокотало. Так поступить с человеком, да этому нет никакого оправдания.
   Лицо служащей было перекошено ненавистью и злобой.
   - А как же я должна была поступить с ней? Она, беспутная, вон как бесчинствовала! Весь храм перевернула с ног на голову!
   - Да что же она бесчинствовала? - возмутилась Мария. - Ее же толпа едва живьем не затоптала! С ног сбили, вот она и упала на подсвечник! Неужели у вас ни грамма нет совести! Ведь каких трудов стоило уговорить ее придти в храм, а вы ее в два счета из него выгнали!
   - Таким, как она, вообще нечего делать в храме! - не сдавалась служащая.
   - Каким "таким"? Она такая же, как и все остальные люди! Ей, значит, нечего делать в храме, а вам есть чего? Чем вы-то здесь занимаетесь, людей изгоняете? Православные человеконенавистники, вот вы кто! Нет у вас ни жалости к людям, ни сочувствия, одна только ненависть, больше ничего!
   - Иди-иди отсюда, за своей подругой, - махнула рукой служащая. - Ты сама такая же, вот и защищаешь ее.
   - Какую память вы ей о храме оставили? Что она теперь будет думать о православии, и вообще о Христе? Чему детей своих научит? Да разве можно так!
   Служащая поджала губы и пошла прочь.
   Мария проглотила ком, внезапно подступивший к горлу и, на негнущихся ногах, подошла к иконе Иисуса Христа.
   - Господи, да как же так! Что творится в этом мире? Почему те, кто призван служить тебе и приводить других людей в твое царство, на деле лишь изгоняют их, втаптывают в грязь? Как же так, нет в них ни жалости к людям, ни сочувствия, одно бессердечие! Прав ты был, Господи, когда обличал фарисеев, говоря, что они сами в рай не входят, и других в него не пускают. Но что же будет с миром? Что будет с человечеством, когда и сами священники в тебя не верят, и не живут по твоему закону? Они лишь прикрываются твоим именем, а на самом деле же служат своим нуждам, поклоняются деньгам. И разве можно с такой грубостью и ненавистью изгонять человека из храма, который впервые пришел в него? Ведь никогда он больше не переступит порога храма. Куда он пойдет, чьей добычей станет? Ведь даже Булгаков в "Мастере и Маргарите" писал о том, что человек, от которого отворачиваются все, которого все втаптывают в грязь, становится добычей дьявола. Ведь ему только того и нужно, чтобы от человека отвернулись все, потому что дьявол-то уж от него не отвернется, он своей добычи не упустит. Все, кого отталкивает от себя церковь, все они, рано или поздно, становятся добычей дьявола, потому что таким людям больше некуда идти. Не нужны они больше никому, кроме как дьяволу, который завлекает в свои сети такие вот заблудшие души. Может быть, поэтому и произошла та ужасная революция семнадцатого года, что церковь сама толкнула на это народ, свою собственную паству. Ведь атеизм всегда начинается с церкви, с духовенства. Разве не из церкви вышел тиран всех времен и народов Иосиф Сталин? Разве он не учился в духовной семинарии? А провокатор Гапон, который был одним из тех, кто спровоцировал "Кровавое воскресенье", в результате которого был оклеветан государь Николай II, бывший последней защитой России? А Григорий Отрепьев, который выдавал себя за царевича Дмитрия? Разве он не был иноком? Да и мало ли таких примеров. Ведь охлаждение к вере Христовой началось именно с духовенства. Священник обязан являться как бы образом Иисуса Христа, примером для своей паствы. А разве можно было это сказать о большинстве священников девятнадцатого века? Разве народ, глядя на своих пастырей, видел в них Иисуса Христа? Разве не духовенство придумало себе такое оправдание, что, мол, священники тоже люди? Да разве уместна такая поговорка к пастырям? Не безумие ли это, требовать от прихожан вести праведную жизнь, а от себя этого не требовать? Что подумает народ? Может ли христианство заключаться лишь в проповедях с амвона? Прихожанин никогда не станет поступать, по словам пастыря, если не подаст пример сам пастырь. А разве видели люди подобные примеры в последние десятилетия перед революцией? Церковь разлагалась изнутри, она дробилась, появлялись обновленцы и реформисты. А раскол на православных и старообрядцев, разве он способствовал укреплению людей в христианской вере? Церковь раскололась на два лагеря, и стала бороться сама с собой. На старообрядцев устраивались гонения только за то, что те не захотели креститься тремя пальцами, а продолжали это делать двумя перстами. Уж если церковь не смогла договориться сама с собой, то чего уж тогда требовать от людей. Глядя на все это, люди утратили веру. Они запутались! А скольких людей предали анафеме незадолго перед революцией. Да разве можно было это делать! Отлучать огромное количество людей только за то, что они запутались и приобрели свое собственное мировоззрение. Я понимаю, предать анафеме священника, который закончил духовную семинарию, а потом, вдруг, создал собственное учение. Но совсем другое дело предавать анафеме заблудших людей. Ведь это же означает изгнание их из лона церкви, а когда человек изгнан от Бога, он становится прямой добычей дьявола. Скольких людей толкнула церковь в ряды революционеров, придав их анафеме. Быть может, если бы церковь попыталась достучаться до их души, попыталась удержать их до последнего, то, возможно, и не было бы этого страшного семнадцатого года, который столкнул Россию в пропасть, из которой она не может выбраться и по сей день, а, может быть, не выберется из нее никогда.
   Как же так, Господи, те, кто призван тобою спасать души людей, на деле лишь губят их. Может быть, настали те времена, когда уже нельзя людям посещать храмы? Может быть, и в православии служат не тебе, а дьяволу? Ведь сказано же в пророчествах, что в последние времена будет множество храмов построено и отреставрировано старых, но ходить в них уже нельзя будет. Господи, неужели уже настали эти времена?
   Прости, Господи, вот видишь, до каких мыслей я уже дошла. Прости, помоги мне разобраться, помоги мне найти истину.
  ГЛАВА XLIII
  ТРУДНЫЙ ДЕНЬ
   Мария полчала, глядя на икону Иисуса Христа и оттирая рукой слезы из глаз. Она смотрела так, словно, и в самом деле, ждала ответа.
   - А, может, тебя и вовсе нет? - вдруг неожиданно произнесла она. - Может быть, правы были атеисты, когда отвергали существование твое? И в школе нас этому учили, и родители тоже. Может быть, правы все же они были, когда учили нас подобному? И верят в тебя только темные люди, и я поверила в тебя лишь потому, что скатилась в эту духовную пустоту. Может быть, я безумна? И вера в тебя есть только форма безумия?
   Но нет, не получается того, что я говорю. Если тебя нет, то почему у тебя так много врагов? А все то множество религий, которое призывает идти против Иисуса Христа, называя его своим злейшим врагом, то есть, называют тебя? Почему они так тебя ненавидят? А моя мать? Она ненавидит тебя больше всех. Да прости, Господи, ты ее прегрешения. Господи, если можно, вразуми ты ее. Наставь на путь спасения. Неужели же она совершенно не способна на раскаяние?
   Мария снова помолчала, размышляя.
   - Но почему же, все-таки, такая ненависть у людей к тебе? Почему у людей такая обида на тебя? Может быть, действительно, ты такой жестокий, каким тебя рисуют люди? И все эти религии, которые существуют в мире, может, их создал ты сам, для того, чтобы люди убивали друг друга и творили зло? Может быть, ты, действительно, наслаждаешься людскими страданиями? Может быть, и дьявола-то никакого нет, просто ты сам сваливаешь на него свои злодеяния, чтобы обелить себя? Потому-то и те, кто призван служить тебе и исполнять волю твою, не соблюдают христианских законов, потому, что ты их сам учил иному? Поэтому и агрессия такая существует в мире, что ты сам натравливаешь людей друг на друга, и радуешься тому?
   Господи, что же я такое говорю! Вот до чего душевные сомнения могут довести. Если бы ты был жесток и безжалостен, то не пошел бы ты на крестные страдания ради нас. А ведь пошел, и какие муки-то терпел. Знал заранее, что мир тебя не примет, а пошел. Безропотно пошел на мучения, и с креста просил простить твоих мучителей, ибо не ведают они, что творят. Но они-то ведали, потому-то и распяли тебя, что им нужен был другой Бог, который бы установил им рай на земле. Не хотели они рая на небе, а хотели его здесь, в этой жизни. Но ты учил, что рай на земле невозможен, и на смерть пошел ради того, чтобы открылись для нас врата небесного рая, которые были для нас закрыты, из-за грехопадения наших прародителей Адама и Евы. Ты так возлюбил нас, что согласился на такие муки, а мы не принимаем тебя. Клевещем и не понимаем. От неспособности понять все наше зло. Господи, если ты пошел на такое, так научи тех, кто несет слово твое, человеколюбию. Ведь нельзя же изгонять человека, который впервые, за всю свою жизнь, пришел в храм. И этот первый раз может стать и последним. Господи, научи ты всех нас. Прошу твоего снисхождения к моей матери и к моим близким. А также за Веру, которую я привела в храм, и которую из него изгнали.
   А особенно, Господи, я прошу оказания твоей помощи Андрею Градову, который пытался наложить на себя руки. Господи, да не оставь его! Он лишился ног, не жизнь теперь для него, а ад. Дай ему душевных сил, и избави от соблазна! Если ему удастся наложить на себя руки, то это будет все, конец. Он будет обречен на вечные муки, и уже не будет ему спасения. Но ведь он один, нет ему никакой моральной поддержки, никакой опоры. Все в округе толкают его на самоубийство, внушают ему, что это самый лучший выход из его положения.
   Господи, не ты ли говорил, что претерпевший до конца спасется? Так дай же ему сил вытерпеть все это, вынести страдания! Избавь его от таких советчиков, которые толкают его в петлю. Помоги, Господи, не оставь всех нас!
  
   Мария покинула храм совершенно разбитая. Мир ей казался еще чернее и мрачнее, чем раньше.
   Добредя до ближайшей скамейки, Мария обессилено опустилась на нее. Ей не хотелось больше ни думать, ни размышлять. Она слишком устала.
   Откинувшись на спинку скамейки, Мария закрыла глаза, и просидела в таком положении довольно долго. Почувствовав, что силы постепенно возвращаются к ней, она открыла глаза и встала. Ей было необходимо еще проведать свою мать, которая лежала в больнице.
   Когда Мария возвращалась от матери, то, недалеко от своего дома, она увидела Терри, который явно дожидался ее. Мария почувствовала, как на ее плечи вновь опустилась тяжелая гора. Меньше всего она сейчас хотела видеться с Терри. Одновременно с тяжестью она почувствовала раздражение; что ему здесь нужно в такой неподходящий момент.
   Мария замедлила шаг и приблизилась к Терри.
   - Здравствуй, Маша, - приветливо улыбнулся Терри.
   - Здравствуй. - Мария изо всех сил попыталась улыбнуться в ответ, но у нее ничего не получилось. Улыбка вышла кривой и вымученной. - По-моему, мы должны были встретиться в другое время, и в другом месте.
   - Я знаю, - согласно произнес Терри.
   - И потом, я же просила, чтобы ты не попадался на глаза моим соседям. Зачем ты пришел сюда?
   - Ручаюсь, что никто из твоих соседей меня не видел. Мы пока еще не подошли к твоему дому.
   Мария молчала, не зная, что сказать.
   - Послушай, я здесь потому, что мой отец хочет с тобой встретиться, - сказал Терри.
   - Что? - Мария в ужасе распахнула глаза, и невольно сделала шаг назад.
   - Да ты не бойся, он не сделает тебе ничего плохого, - постарался успокоить Терри, видя реакцию Марии.
   - Зачем я ему понадобилась?
   - Он узнал о наших с тобой отношениях, и хочет с тобой познакомиться. Я сказал ему, что это серьезно.
   Лицо Марии сморщилось как от зубной боли. Она закрыла глаза, чувствуя, что ее душат слезы.
   - Терри, мне незачем видеться с твоим отцом. И прекрати меня преследовать.
   - Но я говорю искренне! - воскликнул Терри.
   - Я тоже искренне. И потом, что ты подразумеваешь под понятием "серьезно"?
   - Я надеюсь, что ты выйдешь за меня замуж.
   Мария посмотрела куда-то в сторону и покачала головой.
   - Так, замуж. Ну, хорошо, допустим, я выйду за тебя замуж. Что дальше? Какой будет у нас семья?
   Терри смотрел на Марию непонимающе.
   - Ну, что тут непонятного? Предположим, я стану жить с тобой в роскоши и безделье. Что станет в таком случае с моей душой? Я заполню духовный вакуум мирскими радостями, но разве это то, что нужно душе?
   - Но ты сможешь и дальше ходить в храм. Мы можем даже вместе посещать его.
   - Посещать храм! - воскликнула Мария. - Боже мой, Терри, неужели ты думаешь, что забота о душе, это всего лишь посещение по воскресным дням храма? Забота о душе это, в первую очередь, образ жизни. Это соблюдение заповедей, это любовь к ближнему. Я и так не способна на что-либо подобное, так неужели ты думаешь, что если я буду жить в роскоши, то меня вообще будет волновать чья-либо судьба, кроме моей собственной? Я не способна любить! Нет у меня любви к ближнему, а если я еще, вдобавок, буду жить в роскоши, то этим буду развивать лишь собственный эгоизм и самодовольство!
   - Ну, а разве в бедности это делать легче? - спросил Терри. - Разве бедному проще любить ближнего?
   - Конечно, нет! Но своей бедностью я, хотя бы, искуплю часть своих грехов. В роскоши же, я их только приумножу.
   Терри задумчиво посмотрел на землю.
   - Но и это еще не все. Как меня воспримет твой отец, если я стану твоей женой? Как меня примет твое окружение?
   - Как тебя воспримет мой отец, это мы и должны выяснить, - сказал Терри. - Для этого он и приглашает тебя к себе.
   Мария сделала протестующий жест.
   - Хорошо, допустим, он меня примет, допустим, я стану твоей женой. Представь, что у нас будут дети. Хотя, какие уж тут дети, что я говорю. В моем возрасте уже не рожают детей.
   - Почему же? - Терри удивленно поднял брови. - Бывают случаи, когда женщина рожает и в пятьдесят лет.
   - Тем более. Вот, допустим, что у нас будут дети. Как мы будем их воспитывать, в какой вере? Я непременно захочу воспитывать их в христианской вере. Ты мне позволишь окрестить их?
   Терри задумчиво нахмурил лоб.
   - А почему бы и нет? Воспитывай их согласно своей вере. Я не буду против. Если твоя вера учит добру, то, что в этом плохого?
   - А твой отец одобрит это?
   - Не знаю, - признался Терри.
   - Вот именно, не знаешь. И как ты представляешь нашу свадьбу? Что такое, по-твоему, муж и жена? По христианским традициям, мужем и женой считаются только тогда, когда супругов обвенчает священник. А для этого, и муж, и жена должны быть одной веры, в данном случае, православной. Я не стану принимать твоей веры, а ты, станешь принимать православие?
   Терри опустил глаза.
   - Не знаю. Но неужели же нет другого выхода? Можно, например, расписаться в загсе. Это будет законно, и не затронет религиозных разногласий.
   - Нет, Терри. Согласно христианским законам, невенчанный брак считается блудом. Я не хочу быть осужденной Богом, как блудница. Ведь твоя религия, Терри, не в обиду тебе будет сказано, не признает даже существование Бога, не говоря уже об Иисусе Христе. А в христианстве брак с иноверцем строго воспрещен.
   - Даже если эти двое любят друг друга? - спросил Терри.
   - Даже в таком случае, - подтвердила Мария. - Брак между иноверцами не соединяет, а наоборот, разъединяет, вносит раздор. Так что, ты сам видишь, что нас ждет в случае нашего супружества.
   Терри замолчал, обдумывая сказанное Марией. Ее слова глубоко потрясли его. Наконец, после долгого раздумья, он сказал:
   - Мой отец расстроится, если я не смогу уговорить тебя придти к нему. Я не хочу его расстраивать. Идем со мной, и ты скажешь все, что говорила мне, моему отцу. Я думаю, так будет лучше. Так мы поставим в этом деле точку.
  ГЛАВА XLIV
  МАРИЯ ДОМА У ТЕРРИ
   Юэнь Чюнь ожидал их. Когда Терри представил ему Марию, тот довольно радушно принял ее, хотя его глаза смотрели на нее оценивающе. Мария чувствовала это, и ощущала страшную неловкость. Она старалась всячески избегать встречаться взглядом с отцом Терри. Юэнь Чюнь это понял, и стал еще внимательнее.
   - Здравствуйте, Мария, - сказал он, провожая ее в комнату. - Я ожидал вас, и рад, что вы пришли в наш дом.
   - Не думаю я, чтобы вы были этому рады, - откровенно сказала Мария.
   Роскошная обстановка квартиры вызывала у нее неприязнь и чувство отчуждения.
   Юэнь Чюнь понимающе улыбнулся, и предложил Марии сесть. Она осторожно села в угол огромного дивана, а хозяин устроился в противоположном углу. Терри уселся в кресло напротив дивана. Он был напряжен и тревожно переводил взгляд с отца на Марию. Юэнь Чюнь все время старался поймать взгляд Марии, но это ему никак не удавалось, потому что она все время отводила глаза.
   - Я бы хотел поговорить о вас с Терри, - наконец сказал он.
   - Видите ли, господин Чюнь... - начала Мария.
   - Господин Юэнь, - мягко поправил ее отец Терри. - Чюнь - это имя. У нас в Китае первой пишется фамилия, а уж потом имя.
   - Как у вас все по иному, - произнесла Мария. - И имена у вас слишком сложные для нашего произношения. Но, видите ли, господин Юэнь, я не думаю, что между мной и вашим сыном есть какие-то отношения. Мы слишком чужды друг другу. Может быть, Терри думает иначе, но я скажу вам откровенно. Я не люблю Терри, и вовсе не хочу использовать чувства вашего сына для того, чтобы подобраться к вашему состоянию.
   С этими словами, Мария подняла глаза и встретилась с взглядом Юэнь Чюня.
   - Я думаю, что ваше приглашение меня сюда было совершенно излишним. Я знаю, что вы будете против нашей связи, но заверяю вас, что между нами ничего не было и быть не может.
   Во взгляде отца Терри что-то изменилось.
   - Мне жаль, что Терри испытывает ко мне такие чувства, - продолжала Мария. - Эти чувства не свойственны взрослым людям, и я не хочу вводить вашего сына в заблуждение, не хочу воспользоваться этим.
   Произнося эти слова, Мария нашла в себе силы не отрывать взгляда от взгляда Юэнь Чюня. Как ни странно, но в его глазах появилось удовлетворение, и он медленно кивнул головой.
   - Хорошо сказано. Честно. Признаюсь, я ожидал от вас обратного. Я ожидал, что вы будете утверждать, что любите Терри, и что деньги здесь не играют никакой роли. Но вы повели себя совсем иначе.
   Мария почувствовала, что покраснела.
   - Кроме разницы в нашем финансовом положении, существует и ряд других причин, по которым мы не можем быть вместе.
   - Например? - спросил Юэнь Чюнь.
   - Например, религия. Я верующая христианка, по крайней мере, мне хотелось бы, чтобы это было так, и между нашими религиями пролегает пропасть.
   - Да, религия, - задумчиво произнес Юэнь Чюнь. - Это действительно больной вопрос. Вы правы, я бы хотел, чтобы мои внуки воспитывались в традиционной нашей культуре.
   - Ну, вот видите, получается, что мы думаем об одном и том же.
   - Да, вы правы. Но, в то же время, в наших верах заповеди очень совпадают. Они одинаково относятся к вопросам добра и зла.
   - Боюсь, что это не имеет никакого значения. Христианство отрицательно относится к буддизму. Я не вижу смысла играть дальше в эту игру, поэтому прошу вас, чтобы вы убедили Терри прекратить настаивать на наших отношениях. Я все сказала, и прошу у вас прощения за причиненные вам беспокойства.
   Юэнь Чюнь нахмурился, обдумывая сказанное Марией. Время от времени он внимательно поглядывал на Марию. Наконец медленно, словно нехотя, произнес:
   - Знаете, Мария, я действительно был против ваших отношений. Признаюсь, я был крайне возмущен, когда узнал о них. Но теперь, я даже и не знаю, что мне и думать. Я был уверен, что вы искусно пытаетесь влюбить в себя Терри, но теперь вижу, что ошибался на этот счет. Вы производите на меня совсем иное впечатление.
   - О чем вы говорите? - непонимающе спросила Мария.
   - Я говорю, что вы, возможно, как раз и являетесь такой женщиной, какой, я бы хотел, чтобы и была жена моего сына.
   Мария издала горлом сдавленный звук. Она затравленно перевела взгляд с Юэня Чюня на Терри, и обратно.
   - О чем вы говорите? - воскликнула Мария. - Я уже битый час пытаюсь вам объяснить, что Терри ошибся во мне, он заблуждается. Я...я... пустите меня, я хочу уйти!
   Мария вскочила с дивана.
   - Никто вам не сделает ничего плохого, - поспешил успокоить ее Юэнь Чюнь. - Вы вольны уйти, когда захотите. Я прошу вас только дослушать меня.
   - Брак между мной и вашим сыном невозможен, - решительно сказала Мария. - Вы сами сказали, что вопрос веры делает наш брак невозможным.
   - Да, я говорил это, - признался Юэнь Чюнь. - Но, в то же время, я считаю, что глубоко нравственная и порядочная жена стоит того, чтобы закрыть глаза на это.
   - Глубоко нравственная и порядочная?! Что вы такое говорите? Что вы обо мне знаете? Да я хуже любой другой женщины! Я черствая и бессердечная, наверное, даже эгоистичная. Я совершенно не умею ни радоваться жизни, ни получать от нее наслаждение. Да, может быть, у меня и привлекательная внешность, но это единственный мой плюс. Все остальные минусы настолько сильны, что совершенно перекрывают это достоинство. И, к тому же, я в последнее время поняла, что совершенно не гожусь на роль чьей-либо жены. Я буду только обузой, и не только вашему Терри, но и любому другому мужчине. К тому же, я не люблю Терри, и вряд ли смогу когда-нибудь его полюбить. Такой вот я тяжелый и ужасный человек.
   Мария едва сдерживала рыдания. На лице Юэнь Чюня появилось нечто, похожее на сочувствие.
   - И все же не делайте скоропостижных выводов, - сказал он. - Подумайте, в таких вещах нельзя торопиться. А скоропостижный ваш отказ может разбить сердце Терри.
   - Господи, ну что же это! - Мария в отчаянии схватилась за голову. - Когда же это все кончится? Когда наступит для меня покой? Любовь? Какая может быть любовь? Чувство влюбленности, оно когда-нибудь пройдет, и после него останется лишь пустота в душе! Все это глупо и бессмысленно! Любовь в зрелом возрасте - это патология. Любовь ослепляет и не дает разглядеть в человеке его настоящей сущности, его души, его пороков. А если тот, кто является объектом влюбленности, воспользуется этим заблуждением, то для влюбленного все закончится трагедией. Признаюсь, какое-то время я действительно обдумывала такую возможность, как брачную связь с Терри но, рассудив здраво, поняла, что от этого нам обоим будет только хуже. Терри нужна жена из среды его народа, его веры и традиций. Я не являюсь таковой. Терри, я всей душой желаю, чтобы ты выбросил меня из головы и никогда больше не вспоминал обо мне. Поверь мне, так будет лучше всем нам. Это нужно для того, чтобы тебе не было стыдно за то, что ты связался с обычной торговкой с рынка. Извини, если мои слова прозвучали чересчур резко и оскорбительно для твоих чувств. Видит Бог, я не хочу тебе зла, и не хотела тебя обидеть. Прощай, Терри, и не жалей обо мне.
  
   Терри проводил Марию из дома. Он был страшно подавлен и выглядел как юноша, получивший отказ в первом свидании. Мария испытывала жалость к нему, и одновременно презрение к самой себе. Оказавшись на улице, она повернулась к Терри.
   - Прости, Терри, но у нас не может быть радужного неба. Над нами сгущаются тучи, и будет слишком большой наивностью ожидать, что гроза минует нас. Меня не примут в твоем обществе, и будут ненавидеть в моем окружении. Представителем, какой бы нации не был человек, но радужное небо возможно для него только среди его народа, на его собственной родине. А на чужбине, в соединении с представителем чужого народа, каким бы он не был замечательным человеком, никогда не будет счастья, никогда не будет радужного неба. Поверь мне, Терри, я не твоя судьба.
   Терри долгое время молчал, пытаясь придти в себя от потрясения, затем произнес:
   - Может быть, ты и права. Я говорил и действовал, как ослепленный любовью юнец. Мне остается только благодарить судьбу за то, что на твоем месте не оказалась такая женщина, которая с радостью бы окрутила меня, воспользовавшись ситуацией. Но ты раскрыла мне глаза. Только вот не представляю, как мне быть дальше. Мой отец хочет, чтобы я создал свою семью, хочет увидеть собственных внуков. Я тоже этого хотел, только боюсь, что я строил воздушный замок, который, хоть и был создан из воздуха, но в нем никогда не будет радуги, того радужного неба, которого я так хотел.
  ГЛАВА XLV
  ДУШЕВНЫЕ МЫТАРСТВА
   Мария возвращалась домой, но совершенно не осознавала того, где она идет, и где вообще она находится. Она чувствовало себя в духовном тупике, из которого не видела выхода.
   Ах, как она завидовала в этот момент тем людям, которые не забивали себе голову вопросами религии, вопросами о том, что хорошо, а что плохо, рассуждениями о морали и о нравственности. Такие люди просто жили, получали от нее удовольствие, и стремились прожить каждую свободную минуту так, как считали нужным. Может, они были и правы, когда называли Марию человеком, неспособным радоваться жизни, недоразвитым фанатиком, запутавшимся в лабиринте религий в поисках Бога, которого никогда и не существовало вовсе?
   Может, действительно, выбросить все это из головы и зажить в свое удовольствие, пользуясь каждым удобным случаем для достижения кратковременного счастья? Выйти замуж за Терри, вести разгульную жизнь; посещать рестораны, ездить на курорты, отдыхать душой и телом, сорить деньгами, на зависть соседям и знакомым? Пускай себе завидуют, глядя на разъезжающую на "Мерседесе" Марию. Завести детей, воспитывая их в полной свободе и раскрепосщенности. Ведь именно так поступает большинство людей. И не думать о том, что когда-нибудь наступит смерть, не думать о том, что будет после нее. Может, правы те люди, которые говорят: "Что будет, то и будет, нас все равно не спросят"?
   Но нет, не так-то все это просто и легко, как кажется. Человек, однажды уже вышедший из атеизма, назад в него уже не способен вернуться. Не способен, и все. В атеизм можно лишь раз скатиться, но если ты из него выбрался, то назад дороги нет. Сколько бы человек не внушал себе, что Бога нет, что он в него не верит, что есть только материя, это был бы лишь жалкий самообман. На самом деле он бы верил в Бога. То, что выводит один раз из атеизма, оставляет неизгладимый след в душе. Его уже нельзя стереть, нельзя уничтожить, он остается в человеке навсегда. Промысел Божий привел Марию в храм десять лет назад, и он же уже не дает скатиться обратно в атеизм. И даже если бы она стала жить мирской жизнью, жизнью для плоти, сколько бы не заставляла себя получать удовольствие от мимолетных радостей, от богатства, распущенности, все равно голос Божий будет сверлить Марию изнутри, она не будет знать покоя, не будет находить себе места. Она может лишь делать вид, что всем довольна, что все у нее идет хорошо. Это будет лишь видимость, жалкая попытка выдать иллюзию за реальность. На самом же деле, она все равно будет знать и понимать, что за все ее грехи ей все равно придется держать ответ. От самой себя не уйдешь.
   Нет, если человек один раз выбрался из атеизма, потянулся к Богу, и тот вытянул его из неверия, то это уже навсегда. Тот перелом в душе, который создает Бог, уже никогда не заглаживается мирскими страстями и мудрованиями. Сколько бы не старались лжеучителя этого мира, они не в силах изгнать из души человека истину, которую он уже однажды познал.
   И пусть даже в этой жизни Мария никогда не узнает счастья, она всегда, в глубине души, будет знать, что есть тот судья, который за все ее долготерпения и страдания даст ей за гробом такую жизнь, в которой окупятся все ее земные горести, и будут казаться ей лишь мимолетными неприятностями.
   Мария сама не заметила, как ее мрачные мысли повернули в это русло. Она вновь почувствовала прилив сил и надежды и легкость в душе, которую она уже не испытывала довольно давно. А эти чувства становились все сильнее и сильнее, тем самым, как бы окрыляя Марию. Она легко взлетела по ступенькам на свой этаж, с удивлением ощущая, что ей хочется запеть. Душа словно бы рвалась из тела наружу.
  
   Но, как всегда оно бывает, все проходит, все уходит, и во вторник, двадцать шестого июля, возвращаясь с работы домой, Мария почувствовала, что ее одолевает хандра, столь обычное для нее состояние. Прежде, чем подняться к себе домой, Мария, поразмыслив немного, решила проведать Градовых. Дверь открыла Татьяна.
   - А-а, это ты, - сказала она, увидев Марию. Голос Татьяны не выражал радости, впрочем, не было в нем и враждебности.
   - Здравствуйте, я просто хотела вас проведать, - сказала Мария. - Как вы?
   - Потихоньку, - все таким же бесцветным голосом ответила Татьяна, пропуская внутрь Марию.
   - Как Андрей-то?
   - А как он может быть?
   - Я имею в виду, не пытался ли он больше наложить на себя руки?
   - Пока нет, держится.
   - А как ты? - Мария внимательно посмотрела на Татьяну.
   - Да не пью я, не пью! - раздраженно сказала Татьяна. - Уже пять дней трезвая хожу.
   Татьяна помолчала, затем добавила:
   - Нельзя мне пить, иначе Андрюшка учудить может.
   - Да, Таня, нельзя, - тихо произнесла Мария. - Он так сейчас нуждается в твоей ласке и заботе. Ему нужно почувствовать, что он кому-нибудь нужен, что он не обуза.
   В глазах Татьяны мелькнули слезы, но она ничего не ответила.
   - Где сейчас Андрюшка?
   - В своей комнате. Хочешь, пройди к нему.
   Мария вошла в комнату. Андрей сидел на диване и смотрел телевизор. Заметив вошедшую Марию, он повернул голову и радостно воскликнул:
   - А, тетя Маша, здравствуйте!
   - Здравствуй, Андрей, - улыбнулась в ответ Мария. - Как жизнь?
   Андрей неопределенно пожал плечами.
   - Да ничего, потихоньку.
   - Можно я присяду рядом с тобой?
   - Конечно.
   Мария села на краешек дивана.
   - Как ты себя чувствуешь, после того случая?
   - Да нормально, не хочу об этом вспоминать.
   - Надеюсь, больше подобные мысли тебя не одолевают?
   Андрей промолчал.
   - Андрюша, если ты чувствуешь, что такие мысли, мысли о самоубийстве, по прежнему лезут тебе в голову, то старайся всеми силами отгонять их от себя. Ведь это дьявол пытается тебя погубить. Он хочет все человечество сгубить. Не поддавайся на его уловки. Если не можешь сам бороться с этими искушениями, то призывай на помощь Бога. Бог тебя не оставит.
   - Да Богу я не нужен, - в сердцах воскликнул Андрей.
   - Не надо так говорить. Эти мысли тебе тоже внушает дьявол.
   - Да мне все говорят, что Бога нет. Нет ни Бога, ни дьявола, есть только человек и земная жизнь. И когда она заканчивается, то и все мучения и страдания прекращаются. В Бога люди верят лишь тогда, когда не могут полагаться на собственные силы. Тогда они и начинают надеяться на Бога, на того, кого нет. От этого-то люди и сходят с ума, впадают в безумие.
   - Не правда это, Андрюша, Бог есть.
   - Тогда почему же все его отрицают?
   - Потому что не научены верить. Их всех воспитывали в атеизме, а атеизм, ты сам видишь, куда завел человечество.
   Андрей неохотно кивнул, помрачнев еще больше.
   - Но если мне не получается поверить в Бога, как мне быть?
   - Обращайся к нему все равно. Ведь таким людям Бог помогает еще больше и быстрее.
   - Помогает тем, кто в него не верит? - удивился Андрей. - Это почему же?
   - Да за одно то, что человек заставляет себя поступать подобным образом. За то, что ломает себя. Дьявол внушает ему мысли о безверии, а человек все равно ищет пути к Богу, обращается к нему. Ведь сам Иисус Христос говорил своему апостолу Фоме: "Ты поверил потому, что увидел, но блажен тот, кто не видел меня, но уверовал". Эти слова означают, что если человек поверил в Бога безо всяких доказательств, то ему награда будет гораздо выше, чем тому, кто, увидев, уверовал.
   - И что же изменится для меня, если я уверую? - спросил Андрей. - Неужели же у меня ноги новые вырастут?
   - Ноги новые, может, и не вырастут, но Господь даст тебе сил перенести твои испытания. Жизнь в вере покажется тебе не такой тяжелой, как в безверии.
   - Как же жизнь может показаться мне более легкой, когда я обречен? Все отвернулись от меня.
   - Отвернуться могут люди, но Бог никогда от тебя не отвернется, если только ты сам не отвернешься от него.
   - Тогда почему же я не чувствую на себе его заботы?
   - Это лишь потому, что ты держишь обиду на весь белый свет. Постарайся не озлобляться, и тогда ты сам почувствуешь присутствие Бога.
   - А если я не могу? Не могу я не озлобляться. Такие советы хорошо давать со стороны, когда самого ничто подобное не коснулось!
   - Я знаю, Андрюша, знаю. Это очень тяжело. Но, все-таки, прислушайся к моим словам. Ведь и у меня в жизни много несчастий. Не таких, конечно, как у тебя, но все равно, на душе у меня бывает так тяжело. Я тоже, временами, теряю надежду. Но, когда я нахожу в себе силы вновь обращаться к Богу, я чувствую облегчение. Пусть ненадолго, но, все-таки, чувствую.
   - Но ведь вас все соседи не любят! Считают душевнобольной и ненавидят лютой ненавистью. А Малахова, Александра Леонидовна, даже пыталась натравить нас на вас. Ее бесит то, что вы нам продукты носите.
   - Ох, Андрюшка, пускай говорят, что хотят. Ты, главное, не верь всем сплетням, какие слышишь. Люди злы, и от собственной злобы погибают. Погибают, но сами этого не осознают, а лишь стараются сгубить вместе с собой других. Подумай, все-таки, о том, что я тебе говорила, не теряй надежды. В этом спасение каждого из нас.
   Андрей надолго замолчал, раздумывая над словами Марии. Его больше не интересовал телевизор, да и вообще, все остальное. Он пытался осмыслить услышанное, и настолько погрузился в себя, что не заметил, как Мария покинула его комнату.
  
   А Андрей оказался прав, насчет соседей. В то время, когда Мария разговаривала с ним, пенсионерки сидели на лавочке, напротив дома, и активно обсуждали ее. Особенно в этом усердствовала Малахова.
   - Представляете, эта Машка-то, совсем уже зазналась, она никого уже за людей не считает. Разъезжает на "Мерседесе" со своим косоглазым женихом. Он ее прямо до подъезда подвозит, так она теперь даже здороваться со мной перестала.
   - Ах, надо же! - негодующе поддержала Малахову соседка.
   - Правду, правду тебе говорю, - распалялась Малахова. - Я ей говорю: "что ты, Маша не здороваешься?" А она мне отвечает: "Да кто ты такая, чтобы я с тобой здоровалась? Я скоро замуж выйду за бизнесмена и в Америку с ним уеду, так что все вы теперь передо мной ничтожества".
   - Ах, ну надо же! - продолжала возмущаться соседка.
   - Я тебя так скажу, от таких, как Машка, все зло в нашей стране, да и вообще, на земле!
   - Это уж точно. Убей ее Бог!
   Малахова с ненавистью посмотрела на окна квартиры Марии.
   - А этот-то, безногий, к которому эта Машка повадилась, он со своей мамашей на пару поддает.
   - Да, у них весь род такой, пропади они все пропадом!
   Малахову буквально переполняло чувство ненависти. Особенно она ненавидела Андрея Градова, и ненавидела за то, что он не поддался на ее уловку. Ей не удалось стравить его с Марией, как она того хотела. С его матерью Малахова почти преуспела, но вмешательство Андрея все испортило. Он хорошо понимал, чего добивается Малахова, так как слишком хорошо ее знал, поскольку она принадлежала к тому типу людей, которые не могут уснуть ночью, если не стравят кого-нибудь между собой. Легко догадаться, какие чувства испытывает такой человек к тому, кто раскрывает его душу, и всю мерзость этой души предает огласке.
   Пожилые женщины еще долго поливали грязью и Марию, и Андрея, да и вообще всех, кто приходил на ум. Так уж устроен человек, что с возрастом все хорошее в нем исчезает, и единственной чертой характера остается безграничная злоба ко всем и ко всему.
   Мария же весь вечер провела за книгой. Она не любила смотреть телевизор. Западные боевики и триллеры были слишком однотипны и бессмысленны, а смысл всех советских фильмов можно было уложить в одну фразу: "Как без Бога хорошо!" Поэтому единственным развлечением Марии оставались книги. Ее любимыми писателями были Лесков и Достоевский. К сожалению, они писали о прошлом, о временах давно прошедших и канувших в небытие. А Марии бы хотелось читать книги о современности. Но ни один, известный Марии современный автор, не писал ничего и близко похожего на христианскую литературу. А, тем более, чтобы эта литература была легкой в восприятии. Поиски подобной литературы закончились встречей с православным редактором, который крайне враждебно и агрессивно отозвался обо всем человечестве, и заявил, что подобную литературу нечего и писать.
   С тоскою Мария понимала, что если такая политика станет для православия закономерной, то весь мир ожидает скорая гибель. Именно такое отношение готовит плодородную почву для воцарения на земле антихриста, о котором сказано, что он придет только тогда, когда в людях иссякнет вера, а в храмы нельзя будет и ходить.
  ГЛАВА XLVI
  БОЛЕЗНЬ ЮЭНЬ ЧЮНЯ
   В четверг утром Юэнь Чюнь слег в постель. Сердце, дававшее сбои последнее время, прихватило сильнее обычного.
   - Папа! - закричал Терри, увидел больного отца, и бросаясь к нему. - Что делать, скажи! Надо вызвать "скорую".
   - Я вызову, - сказал подоспевший Джеонг, принимаясь набирать номер.
   Терри стало страшно. Отец был единственным близким ему человеком, больше родственников у него не было. Что будет, если он умрет? Терри не сможет жить без него. И дело здесь было не только в фабрике, которая полностью ляжет на его неумелые плечи.
   Приехавшие врачи поставили диагноз: "острый сердечный приступ". Юэнь Чюня необходимо было срочно госпитализировать. Терри и Джеонг поехали в карете "скорой помощи", несмотря на протесты врачей. Благодаря деньгам, отец Терри был помещен в отдельную палату, где за ним был назначен специальный уход.
   Когда врачи выполнили все необходимые процедуры, и покинули палату, Юэнь Чюнь подозвал к себе Терри.
   - Боюсь, я так и не дождусь твоего счастья, так и не увижу радужного неба над нашим домом.
   - Да что ты говоришь, отец! - в испуге воскликнул Терри. - Все будет нормально.
   - Я так и не увижу своих внуков, - продолжал, словно бы не слыша, Юэнь Чюнь. - Не увижу твоих детей. А жаль, мне так хотелось устроить твою жизнь, но мои сроки подходят.
   Он немного поразмыслил.
   - Ты, конечно, вел беспутную жизнь, у тебя было много женщин, но таких, как Мария, ты еще не встречал.
   - Но ты же раньше говорил, что она мне не подходит, - возразил Терри. - Ты остерегал меня от связи с ней.
   - Остерегал, - согласился Юэнь Чюнь. - Но, после нашего разговора с ней, я понял, что ошибался. Она очень сложный человек, и здесь нельзя делать однозначный вывод. Но она иная. Она не вульгарна, не распутна, но быть женой... я не знаю. Уж слишком она странная. Да, с одной стороны, она религиозный человек, хочет соблюдать нравственные заповеди. Но, с другой стороны, она, по-моему, запуталась сама. Она не знает, чего хочет, и к чему стремится. В тебе ее отпугивает иная религия. Она боится тебя, и никогда не согласится выйти за тебя замуж. Но и выйти замуж за представителя своего народа она тоже не сможет. Ее народ не дорос до ее уровня или, вернее, скатился с ее уровня. Уровень нравственности слишком резко упал в России после революции семнадцатого года. Все, что считалось до нее плохо, теперь считается хорошо. Что касается Марии, то она, как бы, не от мира сего. Ее понятия и представления слишком чужды для тех, кто ее окружает. Она не может найти себе мужа по той причине, что пытается жить по заповедям их традиционной веры. Только всем остальным людям нет до этих заповедей никакого дела. Их не интересует, что они оставят после себя. Они живут сиюминутной радостью.
   - Но разве мы сами не живем точно так же? - спросил Терри.
   Юэнь Чюнь с укоризною посмотрел на сына.
   - Мне жаль, что ты так считаешь. Я никогда не жил ради богатства. Я зарабатывал свое состояние ради тебя, ради семьи, а вовсе не для того, чтобы возвыситься над миром. Я думал о том, что я оставлю после себя своим потомкам. Я хотел воспитать тебе в традициях наших предков но, очевидно, у меня это не получилось. Тебя затянул омут людских пороков. Я надеялся, что ты сумеешь найти себе порядочную жену, которая сможет удержать тебя от твоих пороков, но теперь понимаю, как это трудно сделать. Ты вел всю жизнь отнюдь не благочестивый образ жизни, а порядочную жену надо суметь заслужить.
   - Я знаю, - понуро опустил голову Терри. - Но прошлого не изменить. Но как мне быть, если ты умрешь? Я не переживу этого!
   - Переживешь, - тихо сказал отец. - Тебе нужно продолжать жить дальше. Если не сумеешь обустроить личную жизнь, то, по крайней мере, проживешь один. Мария же живет одна.
   - Да, но как она живет! Разве это жизнь? Ты посмотри, как она страдает! И, к тому же, я - не она. Я не приспособлен к одиночеству, так же, как она не приспособлена к семейной жизни. Она, по своему характеру, затворница, отшельница. Я же не таков, мне нужно общение, друзья, знакомые.
   - Я ничего не могу изменить, - сказал отец. - К тому же, никто не отнимает от тебя общество. Живи в нем, но постарайся не окончить свою жизнь в нищете. Иначе у тебя будет плохая карма, а я так и не смогу достигнуть нирваны.
   Терри заплакал, и прижался лицом к отцу.
   - Ну-ну, - успокоил его отец. - Будь мужчиной. Может быть, я еще не умру, может быть, поживу еще. Успокойся.
   Терри вытер слезы.
   - Почему так происходит в жизни? Почему женщина, которая по всем своим качествам подходит на роль прекрасной жены, на деле вовсе не желает стать таковой? И всему причиной являются глупые религиозные предрассудки.
   - Может быть, они не такие уж и глупые, - задумчиво произнес Юэнь Чюнь. - Может быть, за этим скрывается нечто более глубокое, чего мы не можем понять. Вполне возможно, что и соблюдать заповеди их христианской веры легче в одиночестве, не имея семьи.
   - Человек создан, чтобы жить с себе подобными, - возразил Терри. - Он не может жить в одиночестве. Человек должен продолжать свой род. Ведь это же вполне естественно.
   - Не знаю, не знаю. Я не знаток их религии, но чувствую, что для соблюдения духовной чистоты нужно именно одиночество. Именно так и учил нас Будда.
   - Тогда почему она не уходит в монастырь?
   Отец улыбнулся.
   - Наверное, не каждый человек способен быть монахом. Она не может быть монахиней, не может и выйти замуж. Перед ней дилемма, которую она не в состоянии решить. Ей нужен человек, который бы полностью разделял ее взгляды, но такого она не может найти. Поэтому она и остается в одиночестве.
   Терри качал головой, не зная соглашаться ли ему с отцом или нет.
   - Жизнь, почему она так странна и запутанна? Почему она так сложна? Почему не может быть все просто? Почему, если человек полюбил кого-то, то он не может рассчитывать на взаимность? Почему всегда на пути становятся какие-то препятствия, какие-то барьеры?
   - Сложный ты задаешь вопрос, Терри. Люди задают его с глубокой древности, и не могут найти на него ответа.
   - Как много "почему", и нет ни одного ответа. Кто же делает жизнь такой сложной, сам человек или же некто гораздо больший, чем он?
   Юэнь Чюнь сделал жест рукой.
   - Я не знаю. Я не верю в Бога, как в некий абсолютный разум. Буддизм отрицает его. И я не могу найти ответа на твой вопрос.
   - Как же так? Для чего тогда живет человек? Если есть некий сверхмогучий разум, то человек, что же, является его слепым орудием? И кто этот разум, Бог или дьявол? Что об этом говорит православная религия?
   - Я не способен разобраться в православной религии, - признался Юэнь Чюнь.
   - Может быть, мне принять православие?
   Отец отрицательно затряс головой.
   - Нет, не делай этого! Я не хочу, чтобы ты переменил нашу веру на чужую. Тем более что ты это хочешь сделать не по повелению души, а из-за любви. Даже если ты и примешь веру Марии, она все равно не выйдет за тебя замуж. Это ничего не изменит.
   - Но почему, отец?
   - Уж поверь мне, сынок, я дожил до семидесяти пяти лет, и кое-что понимаю в людях. Она отшельница по призванию души, но сама не знает этого. Чувствует это, но не понимает, не осознает.
   Слова отца ввергли Терри в глубокую задумчивость. Жизнь ставила перед ним неразрешимые вопросы, и он не находил на них ответа.
  ГЛАВА XLVII
  БОЖЬЕ ЗНАМЕНИЕ
   Вечером, того же дня, когда отца Терри госпитализировали, Мария забирала из другой больницы свою мать. Опасный диагноз не подтвердился, и врачи позволили ей покинуть больницу.
   Всю дорогу домой, Октябрина Павловна была в мрачном настроении и почти не разговаривала с дочерью. Впрочем, мрачной и неразговорчивой она была всю эту неделю, что провела в больнице.
   - Ну вот, мама, ты и дома, - сказала Мария, закрывая за матерью дверь квартиры.
   Мать поджала губы и ничего не ответила. Она лишь бросила мрачный взгляд на зеркало, висевшее в коридоре. То, что она там увидела, ей не понравилось. Из зеркала на нее смотрело злое лицо женщины с тяжелым неприязненным взглядом.
   Отвернувшись от зеркала, Октябрина Павловна прошла в свою комнату. Оглядев ее, и убедившись, что в квартире все в порядке, она, наконец, обратилась к Марии.
   - Как у тебя-то дела? Ничего не случилось за это время?
   - У меня все так же, как и всегда, - вздохнула Мария.
   - Да, что у тебя может измениться. А что у тебя с этим, как там его, китайцем тем?
   - Мы расстались с ним. Я настояла на этом.
   - Не захотела замуж за богатого?
   - Нет.
   - Ну и что, так одна в девках и просидишь всю жизнь?
   - А куда деваться? Видно так Богу угодно.
   При упоминании имени Божьего, по лицу Октябрины Павловны скользнула судорога ненависти. Медленно шагнув к Марии, она вдруг произнесла неестественно мягким и спокойным тоном:
   - Но, Маша, рассуди здраво, подумай сама. Неужели ты не видишь, что Бог тебе одни только беды приносит.
   - Не говори так, мама! - с надрывом произнесла Мария.
   Мать с необычайной нежностью взяла ее за руку.
   - Не сердись. Вот только выслушай меня спокойно. Давай поговорим без эмоций. Я все-таки твоя мать.
   - Я не хочу говорить на эту тему. То, что ты говоришь - это хула.
   - Пусть так. Но ты рассуди здраво. Разве ты не замечаешь, что все твои душевные страдания начались с того момента, как ты стала посещать церковь?
   - Это не правда! Мои душевные страдания начались гораздо раньше. Они начались со смертью папы.
   - Может быть. Но ведь твой отец не одобрил бы того, что ты стала в храм ходить. Подумай о нем, ведь твоего отца сгубил именно Бог, именно он сделал тебя сиротой. Неужели память отца тебе не дорога?
   Мария выдернула свою руку из руки матери.
   - Мой отец покончил с собой потому, что понял, что он проиграл войну с Богом, и он осознал, что Бога нельзя победить, но не пожелал раскаяться!
   - Но подумай о себе, Маша. - Октябрина Павловна вкрадчиво заглянула в глаза дочери. - Подумай о том, на что ты себя обрекаешь. Ты же сама себя терзаешь. Выбрось все это из головы. Неужели ты думаешь, что нужна Богу? Ты думаешь, он наградит тебя за твои страдания? Совсем нет, он только радуется людскому горю. Пойми, если бы Бог хотел добра людям, то он бы давно дал им рай здесь, на земле, а не обещал его потом, не кормил бы людей завтраками. Так зачем тебе служить тому, кто лишь наслаждается твоими страданиями?
   Мария схватилась руками за голову.
   - О Боже, я не могу больше этого слышать!
   Казалось, еще мгновение и Мария зарыдает. Не в силах больше выносить душевные муки, Мария вошла в свою комнату и легла на кровать. Перевернувшись на спину, она, не отрывая рук от головы, устремила взгляд в одну точку на потолке.
   Октябрина Павловна тихо вошла следом за дочерью. Некоторое время она молча смотрела на нее, затем медленным движением сняла со стены икону Иисуса Христа и протянула ее дочери.
   - Прокляни, - тихо сказала она. - Отрекись от мучителя, и прокляни его! Увидишь, ты сразу же почувствуешь на душе свободу, почувствуешь, как с нее упадут оковы.
   Мария медленно повернула голову в сторону матери, и отсутствующим взглядом посмотрела на нее. Мать не торопила, ждала реакции дочери.
   - И ты говоришь это после того, что с тобой случилось неделю назад? - медленно произнесла Мария.
   - Да, это так, - согласилась мать. - Я обращаюсь к тебе, как к дочери, взываю к твоему чувству почитания родителей. Не разрушай нашу семью, не вноси раскола. Будь со мной и отцом, не разлучайся с нами. Я хочу, чтобы мы и после смерти были вместе, были свободны от тирании жестокого Бога.
   Она снова протянула икону дочери.
   - Прокляни, и будем вместе навек. Тогда уже не удастся Богу разлучить нас, разрушить нашу семью.
   Мария снова отвернулась, и снова уставилась в потолок. Затем заговорила тихим, каким-то чужим голосом, который звучал жутко, так, словно шел откуда-то извне, из другого измерения.
   - Теперь я понимаю тебя. Ты принадлежишь к тому типу людей, которые просто не способны быть с Богом, не способны на раскаяние и не способны к человеколюбию. После того, что случилось с тобой, после твоего вызова Богу, и последовавшего за этим наказания, ты не только не остановилась, но и еще больше его возненавидела. Тебе вовсе не нужны доказательства ни бытия Божьего, ни его могущества. Ты все это уже знала, знала всегда, и прекрасно понимала против чего ты идешь. Но это не останавливало тебя. Даже сейчас, после того, как Бог наказал тебя, наказал, а потом помиловал. Он сжалился над тобою, и давал тебе шанс, может быть, даже последний. Но ты не захотела им воспользоваться. Более того, ты пыталась уговорить меня, чтобы и я отреклась от Бога. Чтобы и я стала такой же отверженной и проклятой Богом, как и ты. Ты, как сатана, мама, уже не способна на покаяние, как не способен и он сам, сын погибели. Ты утверждаешь, что Бог сделал людей рабами, но ты глубоко ошибаешься. Все это внушено тебе сатаной. Он обещает тебе свободу, если ты будешь проклинать Бога, но это ложь. Истинная свобода как раз и есть в Боге, свобода от греха, а не свобода на грех. Бог освобождает нашу душу, если мы будем добры и милосердны. Что может быть прекрасней и лучше, чем быть в состоянии вечной гармонии и любви к человечеству, когда душу не терзает злоба, ненависть и зависть, когда на душе спокойно и легко. Это и есть настоящая свобода. Совсем не то обещает тебе сатана. Он обещает свободу от совести и от добра. Ты утверждаешь, что в аду будет истинная свобода. О, как же ты ошибаешься! Ад - это и есть рабство, рабство души, рабство вечное. Ты только представь себе мир, где нет ни доброты, ни любви, ни красоты, а есть только злоба и ненависть, чувства, которые будут непрестанно терзать душу человека, и которым не будет дано удовлетворения. Эти чувства нельзя будет удовлетворить, поскольку человек будет лишен возможности кому-нибудь причинить вред. Наоборот, он будет видеть, как радуются люди в раю, и еще больше распаляться ненавистью. Но самое страшное, это то, что человек будет осознавать всю глубину своего заблуждения, понимать, как сильно он был обманут сатаной, видеть радости тех, кто будет с Господом, видеть, чего он себя лишил, пойдя за сыном погибели, и понимать, что он теперь не в силах что-либо изменить для того, чтобы спасти свою душу.
   Вот это будет самое страшное, мама. Сознание своего полного поражения, и полное отчаяние, от которого уже не будет избавления. А ты все время говоришь о радужном небе. Какое радужное небо может быть без Бога? Что ты подразумеваешь под этим понятием? Радуга символизирует мир между Богом и человеком. Не может быть радужного неба там, где нет Бога.
   - Ну и пусть, - упрямо твердила мать. - Пусть мы будем в аду, но зато будем все вместе, неразлучны, одной семьей. Или ты думаешь, что Бог заменит тебе родителей? Мы все будем в аду, а ты одна отправишься в рай? Да тебе рай покажется тошным, и будет так ненавистен, что ты станешь сама умолять Бога, чтобы он отправил тебя в ад. Он не заменит тебе нас. Никто и ничто не способно заменить родителей человеку, а тем более Бог, которого ты не знаешь.
   Октябрина Павловна в третий раз протянула икону Марии.
   - Отрекись, и будешь с нами, дочка. Со мной и отцом. Отрекись и прокляни!
   Октябрина Павловна провела большим пальцем по иконе и почувствовала что-то мокрое и липкое. Опустив глаза, она взглянула на икону и увидела, что по ней стекает кровь.
   Сперва она не поняла, откуда взялась на иконе кровь, и решила, что это ее собственная. Но, в следующее мгновение Октябрина Павловна увидела, что кровь течет из ран Иисуса Христа, который на иконе был изображен распятым. Через секунду кровь потекла и из глаз Иисуса Христа, словно бы Господь плакал кровавыми слезами.
   Октябрина Павловна с ужасом и отвращением отбросила от себя икону, которая упала на кровать, и попятилась к двери. Икона упала так, что изображение оказалось повернутым в сторону Октябрины Павловны, и Иисус Христос, казалось, с глубоким укором смотрел на нее.
   Не в силах больше выносить его взгляда, Октябрина Павловна выбежала из комнаты Марии, и ушла в свою. Но на этом страшные чудеса не кончились. В комнате Октябрину Павловну ждало новое чудо. Портрет Ленина, висевший на стене, почернел и, словно бы, весь обуглился, так, что изображение совершенно исчезло.
   Несколько мгновений Октябрина Павловна потрясенно смотрела на то, что еще недавно было портретом, затем отступила назад и, обессилено опустилась на диван, не в силах оторвать взгляда от невиданного страшного чуда, объяснения которому она не могла найти.
   Октябрина Павловна долго сидела неподвижно на диване, словно бы надеясь на то, что все виденное ею, есть не более чем иллюзия, которая вот-вот исчезнет и изображение на портрете вновь восстановится. Но время шло, а изображение не восстанавливалось, лишь чернота портрета излучала нечто зловещее, словно скрывала за собой нечто такое, что должно быть навеки скрыто от взора людей.
   Мария же, по-прежнему лежала на кровати, держась обеими руками за голову, и даже не знала, что икона, лежащая рядом с ней, кровоточит. Душевное состояние Марии, в этот момент, не поддавалось описанию, его невозможно было передать словами, его мог представить себе только человек, сам переживший нечто подобное. Глядя отрешенным взглядом в потолок, Мария испытывала страшную тяжесть, такую подавленность, что ей казалось, что она уже никогда не сможет ни подняться, ни даже повернуться на бок. Единственное желание, которое она испытывала в этот момент, так это желание смерти. Она просила Бога послать ей смерть, дабы избавить ее от этих мучений, и непосильных искушений, которые она была больше не в силах выносить, чувствуя, что еще немного, и она сойдет с ума.
   Мария лежала довольно долго и, наконец, ее тело принялось содрогаться в рыданиях, и она почувствовала, как вместе со слезами пришло облегчение, столь долго и уже безнадежно ожидаемое.
  ГЛАВА XLVIII
  В ДЕНЬ ДОЖДЯ
   В субботу утром хлынул сильный дождь, который разогнал с рынка почти всех покупателей. Мария и, работавшая рядом с ней Вера, стояли в одиночестве, спрятавшись под навесом своих лотков.
   В последнее время Вера почти не разговаривала с Марией, и была еще более хмурой, чем обычно. Она никак не могла забыть тот инцидент, происшедший с нею в церкви неделю назад. Казалось, что надежда, зародившаяся было в ее заблудшей душе, была уничтожена в одночасье, уничтожена и затоптана в грязь. С тех пор в ее душу вселилась сильная неприязнь к церкви, да и вообще к православию, как к таковому. И виновником всего случившегося она, в глубине души, считала Марию. Здравым рассудком понимая, что винить Марию крайняя глупость, она, тем не менее, не могла подавить в себе это чувство. И Мария прекрасно видела это, и понимала, и по этому в ее душе не было ни капли осуждения, лишь глубокая досада, оттого, что церковь выставила себя с такой неприглядной стороны, мучила ее. Ей было больно, больно и обидно за всех тех людей, которые были подобным образом, отвращены от Иисуса Христа, так и не поняв того, что между Богом и людьми, действующими от его имени, большая разница.
   Случай с кровотечением иконы привел Марию в ужас. Когда она увидела чудо кровотечения, то ее обуял страх, и она упала на колени перед этой иконой. Ломая руки, она стала просить у Бога прощения, просить за себя и за мать.
   В ту ночь она почти не спала, а если и засыпала, то быстро пробуждалась. Она слышала, что кровотечение иконы предвещает беду, и поэтому всю ночь она мысленно умоляла Бога отвести от нее кару. Велико же было ее удивление, когда, проснувшись утром, она увидела, что кровотечение прекратилось. Мария надеялась, что Господь услышал ее молитву, и внял ее просьбе.
   Теперь же, стоя под навесом, она поглядывала на Веру, мучительно думая о том, как же сделать так, чтобы она не озлоблялась. Нет ничего страшнее, когда человек живет, гневаясь на Бога.
   Дождь постепенно стал затихать, и вскоре прекратился вовсе. Но покупателей по-прежнему не было. Должно было пройти немало времени, прежде чем они вновь вернуться на рынок.
   Внезапно Вера посмотрела в конец торгового ряда, и лицо ее исказилось от чувства сильной неприязни, если даже не сказать, от ненависти.
   - Вон он, идет наш глубокоуважаемый праведник, церковный благодетель!
   Голос Веры выдавал ее чувства. Мария посмотрела туда, куда глядела Вера, и увидела шествующего между ларьков Олега Медведева. На его лице было обычное надменное выражение, смешанное с глубоким презрением по отношению к окружающим.
   Поравнявшись с торговыми точками Веры и Марии, он остановился, и насмешливо посмотрел на них.
   - Ну что, мои красавицы, как дела?
   В ответ Вера произнесла что-то нечленораздельное.
   Медведев ухмыльнулся.
   - Ну как, хозяин ваш урезал вам зарплату?
   - Конечно, урезал, - возмущенно произнесла Вера.
   - Ну, так ведь не умерли же вы от этого? Нет. Так что не нужно роптать, а нужно учиться жить скромнее, проще, радоваться тому, что есть, а не переводить все на деньги.
   - Что же сами-то вы не живете по подобному принципу? - не выдержала издевки Вера.
   Медведев рассмеялся.
   - Я - другое дело. Я стою выше вас, и мне позволено поступать так, как мне угодно. У меня власть, и вы находитесь под моим подчинением.
   - И кто же вам дал такую власть? Кто вам дал такое право?
   - Э, мне дал такое право сам Верховный судья, Бог!
   - Почему вы так решили?
   Медведев распахнул плащ, и показал орден, прикрепленный к его груди.
   - Видите вы этот орден? Знаете ли вы, что он означает? Его дал мне сам Бог, который всеми управляет. А означает этот орден то, что я нахожусь теперь в числе избранных. Мне нечего бояться, Бог меня пометил своим знаком, а Бог, милые мои, является самой высшей крышей, имея которую можно ничего не опасаться. Даже если меня и убьют, то и смерть мне не страшна, так как я сразу же попаду в рай. Этот орден означает, что у меня забронировано место у Бога, и никто уже его не сможет у меня отобрать. Вот такие вот дела, мои милые, надо знать, кому платить, чтобы быть в полной безопасности. Вам это, конечно, может показаться несправедливым, но что ж сделаешь, такова жизнь.
   Медведев улыбнулся высокомерной улыбкой, подмигнул, и пошел прочь, весьма довольный своей речью, оставив Веру дрожащей от ярости.
   - Разве это справедливо? - чуть ли не глотая слезы, обратилась Вера к Марии. - Что же это такое, если есть у кого-то деньги, то он может и Бога купить! Заплатил попам, и все, стал святым, орден тебе на грудь! Как же это так? Он обокрал простых тружеников, заплатил процент церкви, и все, ему в раю забронировано место! А те, кого он обокрал, те грешники, им место в аду, только за то, что им нечем заплатить! Почему, я тебя спрашиваю, Бог на их стороне?!
   - Нет, - воскликнула Мария. - Не Бог! Бог не на их стороне! Для Бога не имеют значения деньги, для него имеют цену лишь наша добродетель и чистосердечное раскаяние в совершенных грехах.
   - Но разве этот Медведев раскаялся? - не унималась Вера. - Он лишь заплатил деньги и получил за это орден, и его еще назвали глубоко верующим человеком!
   - Так ты опять же путаешь Бога с духовенством, а этого нельзя делать.
   - Но ведь церковь служит Богу, выполняет его волю.
   - Должна выполнять, - возразила Мария. - Но церковь так же далека от Бога, как и все мы.
   - Но ведь люди-то смотрят на духовенство, они хотят видеть в священниках олицетворение Божье, а что же получается на деле? Зачем они вводят людей в соблазн? Для людей-то Бог становится олицетворением несправедливости и лицемерия! Именно это и видят люди.
   Мария испустила вздох отчаяния.
   - Все это так, конечно. Но, ведь для этого Иисус Христос и приходил на землю. Он тоже обличал книжников и фарисей, говорил им, что устами они чтят Бога, а делами и сердцем далеко. Он и учеников своих учил, чтобы они не поступали так же, как фарисеи, потому, как те отошли от Бога.
   - Но тогда зачем же нужна церковь? Поскольку в ней царит одно лишь лицемерие, то и церковь и вовсе не нужна.
   Мария покачала головой.
   - Да нет, церковь все равно нужна.
   - Но для чего? Для того чтобы она превозносила богатых, и втаптывала в грязь бедных?
   - Ну, хотя бы для того, чтобы люди исповедовали свои грехи и причащались.
   - Исповедовали свои грехи?! - воскликнула Вера. Она положила руку на сердце. - Маша, да я в жизни больше не подойду к этому священнику, который поступает подобным образом! Да неужели ты думаешь, что я буду ему свои грехи исповедовать, душу свою открывать? Да ты что!
   - Не доверяешь этому священнику, обращайся к другому. Найди себе такого, к которому у тебя душа лежит.
   - У меня не лежит душа ни к одному священнику! После этого, после того, что я видела, для меня понятие "священник" будет означать то же, что и Иуда. Ну, подумай сама, если все они деньгам служат, и поклоняются тем, кто им эти деньги платит, разве я смогу им доверять! Да моя душа отвратилась от церкви раз и навсегда! Я уж не говорю про этих бабок, которые у подсвечников прислуживают. Они-то вообще никого за людей не считают, живьем сожрать всех готовы!
   - Вера, ты только не озлобляйся, - успокаивающе сказала Мария. - Не позволяй таким людям встать между тобой и Богом.
   - Они уже встали!
   - А ты не поддавайся на эти провокации. Со священников спросится в десять раз больше, чем с простых мирян. Горе священнику, который отвратит от Бога человека, ищущего пути к нему. Если ты не доверяешь больше священникам, то обращайся с молитвой прямо к Богу, и проси его помочь тебе понять, где есть истина, а где есть ложь.
   - Я не знаю молитв.
   - Тогда обращайся своими словами. Бог все равно услышит. Только не отходи от него. Отпадая от Бога, ты попадешь в руки сатаны, который только и желает того, чтобы сгубить все человечество.
   - Я никогда и не приходила к Богу, - возразила Вера.
   - Приходила, просто ты сама этого не заметила. Это было тогда, когда ты пришла со мною в храм, из которого тебя так подло изгнали. Не сдавайся, Вера, не позволяй восторжествовать над тобою дьяволу.
   Вера задумчиво смотрела в сторону, затем внимательно посмотрела в глаза Марии.
   - Что ты здесь делаешь, Маша? Я имею в виду, на рынке? Ведь ты же интеллигентный человек, это же у тебя на лбу написано. Тебе не место на рынке, это не твое ремесло.
   Мария пожала плечами.
   - Да я бы и рада уйти куда-нибудь в другое место. Но я больше никому не нужна. Я знаю, что это место не для меня, но что я могу сделать? Когда-то я работала на производстве, но попала под сокращение, и теперь мне нет места больше нигде, кроме рынка, куда попадают все отверженные.
   Вера покачала головой, и принялась перебирать товар. А дождь вновь принялся идти, с удвоенной силой.
  ГЛАВА XLIX
  РАДУЖНОЕ НЕБО
   Во вторник, второго августа, Юэнь Чюнь умер. Его смерть была для Терри настоящим потрясением. Напрасно Джеонг пытался его утешить, Терри был неутешен. Да и не могло быть иначе.
   Похороны были торжественными, такими, какими и должны быть похороны богатого и влиятельного человека. Согласно обычаям предков, тело Юэнь Чюня было кремировано, и возле урны с его прахом была произнесена напыщенная речь. Терри, слушая ее, с горечью подумал о том, что его отцу она не может принести никакой пользы. А вот что ждало его после смерти, Терри не мог себя представить. Это было выше его понимания. Ожидает ли там перерождение в новую жизнь, или же там ждет Бог христиан, Терри не знал. Да и есть ли вообще жизнь после смерти? Все эти вопросы были слишком сложны для Терри, он знал лишь одно; у него был отец, и теперь его не стало. Терри остался один и на его плечи теперь ложился весь отцовский бизнес, которым он не знал, как управлять. Что ему теперь нужно было делать, как быть? Его отец мечтал о радужном небе, но увидеть его так и не сумел. Да и увидит ли его Терри? Он в этом сомневался. Единственная женщина, к которой он по настоящему почувствовал влечение сердца, оказался не для него, слишком чуждой ему.
   Конечно, Терри легко мог жениться на любой другой женщине, даже гораздо моложе Марии. Они кружились вокруг Терри толпами, и были бы рады выйти за него замуж. Но все дело было в том, что их всех привлекало только богатство Терри, вернее богатство, накопленное его отцом, и которое, по наследству, должно было перейти к Терри. А как можно доверять таким женщинам? Зачем нужна жена, которой нельзя доверять? Жить с ней, все равно, что сидеть на пороховой бочке. Терри, несмотря на все свои многочисленные пороки, все же не был слишком уж испорченным, и от семьи он хотел именно семейного уюта, а не просто иметь жену в качестве любовницы, которая всегда будет под рукой. Он тоже хотел семью в китайских традициях, иметь несколько детей. А поскольку создать такую семью не так просто, то Терри стал ловить себя на мысли о том, что он начинает мыслить, как Мария: лучше вовсе не иметь жены, чем быть женатым на ком попало. А просто откладывать женитьбу было уже опасно, его возраст приближался к пятидесяти и он не молодел, время брало свое.
   Но сейчас вопросы о женитьбе отходили на второй план. Он прекрасно понимал, что никакая жена не сможет заменить ему отца, с которым он прожил всю свою жизнь. Терри полулежал на диване, уткнувшись в подушку, и рыдания сотрясали его тело.
   Джеонг считал, что слезы Терри были наилучшим выходом из того стрессового состояния, в которое тот был погружен. Гораздо хуже было бы, если бы Терри ушел в себя, погрузившись в апатичное состояние, сопровождающееся полной отрешенностью от окружающей действительности. Слезы означали, по крайней мере, что Терри чувствовал, осознавал, что происходит вокруг. А когда человек плачет, его душа облегчается, ему становится легче. Пройдет время, и Терри придет в себя, успокоится, так, по крайней мере, надеялся Джеонг.
  
   Мария узнала о смерти отца Терри на следующий день, и ей стало мучительно больно при мысли, что причиной смерти мог стать ее категорический отказ выйти замуж за Терри.
   В тот день она в последний раз встретилась с Терри. Тот был настолько подавлен, что не сразу заметил присутствие Марии. Лишь когда Мария осторожно взяла его за руку, он вздрогнул и заметил ее.
   - Терри, - мягко сказала Мария, глядя в его полные слез глаза. - Мне очень жаль, что так случилось с твоим отцом. Я не хотела этого, и я боюсь, что это мой отказ убил его. Прости меня, Терри, если можешь.
   Терри проглотил комок, застрявший у него в горле, затем также мягко взял за руку Марию, и привлек ее к себе. Она не сопротивлялась.
   - Все в порядке, Маша, - с усилием произнес он. - Ты ни в чем не виновата. У него было больное сердце, и его смерть была лишь вопросом времени.
   Мария покачала головой.
   - Мне жаль, что я принесла тебе столько страданий, разбила твое сердце. Ну, почему наши дороги пересеклись! Я знаю, ты имеешь полное право считать во всем виноватой меня, считать меня бессердечной и черствой женщиной. Не знаю, может быть, ты был бы и прав, возможно, я действительно такая, просто сама не знаю этого. Но, несмотря на все это, я прошу у тебя прощения, ибо я и сама считаю себя косвенно виноватой в бедах, постигших тебя. Прости меня за то, что я разрушила твое радужное небо.
   Мария высвободилась из объятий Терри, и затерялась в толпе. Терри с болью и мукой смотрел ей вслед.
   Он не знал, что Мария страдает не меньше его и идет, вытирая слезы.
  
   В пятницу вечером Мария стояла на набережной и, положив локти на ограждение, смотрела на противоположный берег. Солнце клонилось к западу, но небо было чистым и ослепительно синим, после прошедшего недавно дождика.
   Разрыв с Терри большой тяжестью лежал на душе Марии, хотя она ясно осознавала, что добром все это все равно бы не кончилось. Как-то на днях она прочитала о буддийской религии, с целью познания, и пришла в ужас, настолько чужд был буддизм христианской религии. Все в буддизме имело противоположный смысл. Дракон, являющийся в христианстве обозначением темных сил, в буддизме символизировал силу и могущество. Да и сами китайцы считают, что их страна была в древности населена духами, падшими с неба. Не являются ли они тем самым войском сатаны, свергнутым с неба архангелом Михаилом?
   Но больше всего Марию поразило то, что буддизм вообще не признавал Бога, как такового, и не признавал бессмертие души, как личности. Настолько это было чуждо христианству, что Мария просто не представляла себе, как может христианин соединиться с буддистом.
   С другой стороны, все, что ей рассказывал Терри о своем мировоззрении, не соответствовало буддийским понятиям. Терри верил и в Бога, и в загробную жизнь, во всяком случае, так он утверждал. Но это говорило лишь о том, что Терри и сам не был буддистом. В его голове перепутались и смешались представления различных религий. Это, очевидно, было следствием того, что он слишком много времени провел вдалеке от своей родины.
   Нет, такая путаница и такой сумбур могли лишь привести к тому, что вера Марии превратилась бы в хаос, весьма далекий от христианских традиций.
   Может, действительно, что Бог не делает, все к лучшему? Он и позволил Марии познакомиться с Терри лишь для того, чтобы она наглядно смогла бы убедиться в том, что никакое богатство, ни внешнее благополучие не способно заменить собой той духовной свободы, которая может быть только в воссоединении с Богом. Бог и есть тот, кто заменит ей и мужа и семью, и способен принести ей такое душевное счастье, которое не способен ей дать никто на земле. Единственный, по-настоящему ценный смысл жизни, это стремление к Господу, жизнь во Христе. Мария осознала это как нельзя лучше сейчас, стоя на набережной. И радужное небо возможно лишь только в Боге, тогда, когда душа полностью лежит к нему, и не нужно ей больше ничего другого, лишь бы быть с Богом. И чтобы Мария не видела, чтобы она не слышала, какое бы непонимание окружающих она не встречала, никакие злые слова, никакое лицемерие духовенства и злоба церковных служителей, ничто из этого не способно отвратить Марию от Бога, ибо он и есть единственная надежда, тот единственный, кто не предаст, не продаст, и не растопчет ее душу.
   Мария вновь почувствовала тот прилив надежды, который неоднократно приходил к ней в трудную минуту. Мария подняла голову и, о чудо, увидела над деревьями, за рекою, радугу, которая ярко сверкала на синем небе.
   Радужное небо!
   Наконец-то, Мария смогла воочию увидеть то, о чем грезила и она сама, и ее мать, и Терри. Господь посылал Марии радугу, символизирующую мир между нею и собой.
  
  2006-й год
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"