Аннотация: Насколько велика пропасть между верой и атеизмом, и почему иной раз представитель иной религии оказывается тебе ближе, и способен тебя понять лучше, чем единоверцы?
ГЛАВА XXXI
РАДУЖНОЕ НЕБО
Они довольно долго стояли рядом, облокотившись на ограждение набережной, и смотрели на реку. Они молчали.
- Посмотри, как красиво, - наконец сказал Терри, указывая вперед. - Неужели же, глядя на такой прекрасный вид, нельзя почувствовать, как хороша жизнь.
Мария ничего не ответила.
- Ты знаешь, у тебя такое же безразличие к жизни, как у пьяниц и наркоманов. Ты говоришь, что ты чувствуешь себя старухой, и ты права в том, что возраст очень часто является лишь состоянием души. А состояние души во многом зависит от окружающих тебя людей. Тебе просто необходим человек, с которым бы ты могла почувствовать себя уютно.
- Да, но я не могу найти такого человека, - сказала Мария. - А у нас, с тобой, нет путей друг к другу.
- Хорошо, пусть мы не станем мужем и женой, но друзьями-то мы можем быть.
- Зачем тебе нужен такой друг, как я?
- А если мне просто хорошо рядом с тобой. Если у меня в душе что-то поднимается, когда я вижу тебя. Я не могу объяснить этого чувства, но твое присутствие создает какой-то уют у меня на душе.
Мария невольно усмехнулась горькой ухмылкой.
- Вот уж не думала, что могу создать кому-нибудь уют.
У Марии у самой происходило что-то на душе. Это, конечно, не было любовью, но она чувствовала, что общение с Терри ей дается гораздо легче, чем общение с любым человеком ее веры и национальности. Что-то было в нем мягкое и наивное, возможно, именно наивность Терри привлекала Марию. В любом случае, ей было легко с ним говорить, и самое странное, было о чем говорить, были общие темы. Может быть, это было оттого, что Терри был представителем народа, который не отказывался от своей культуры, во всяком случае, в Китае не было таких гонений на религию, как в России. Мария хотела прекратить контакты с Терри, но в глубине души сомневалась, хочет ли она этого на самом деле. Что-то подкупало ее в Терри. Он вел себя совершенно иначе, чем ведут себя богатеи России, он не был высокомерным и, знакомясь с ней, не старался возвысить себя, он вовсе не кичился тем, что был сыном миллионера. И все же Терри пугал Марию, слишком уж было большим, между ними, неравенство. Если Мария и хотела выйти замуж, то хотела иметь в качестве мужа человека верующего, православной веры, который бы старался жить, как христианин, чтобы вера его была на деле, а не только на словах. Терри на эту роль никак не подходил.
А подходила ли она сама на роль жены верующего христианина? Мария в этом сомневалась. Она пришла к вере уже в зрелых годах, но даже теперь, поверив в Бога, не могла себя изменить, лишь впала в депрессию, которая порой была столь невыносима, что вызывала безудержное желание покончить жизнь самоубийством. Она боялась жить, боялась и умереть. Мария знала, что много нагрешила в своей жизни, потому была уверена, что ей все равно не будет прощения от Бога. Церковь учит, что подобные помыслы - это наущения дьявола. Но как отогнать эти помыслы? Как быть, если они не хотят тебя оставлять в покое? Здесь остается только одно: жить с этим помыслами. Конечно, любой священник скажет, что нужно молиться. Но молитва далеко не всегда помогает. А надеяться на собственные силы, тоже можно далеко не всегда. Человек слишком слаб, чтобы расчет на собственные силы мог оп-равдаться.
Мария зашла в тупик, из которого не видела выхода. Ей становилось не по себе оттого, что она открылась человеку совершенно чуждому ее вере. Что делать, как быть? Этот человек действовал с подкупающим сочувствием, сожаление и добротой, теми чувствами, которые Мария никогда не испытывала до сих пор на себе. Это ее и пугало. Слишком все это казалось неправ-доподобным и нереальным.
Мария вздрогнула, когда Терри взял ее под руку. Придя в себя, она выдернула свою руку. Подобная интимность показалась ей нелепой и неприличной.
- Ах, Терри, прекрати ты эти глупости! - воскликнула она.
- А что плохого в том, что мужчина берет под руку женщину? - удивился Терри. - Разве у вас это не принято?
- Да глупо это все! Что хорошо и нормально для двадцатилетних, то отвратительно и пошло для сорокалетних. В нашем возрасте себя так не ведут.
- Да? А как надо вести себя в нашем возрасте?
- Да не знаю я! - Мария почувствовала раздражение. - Вообще никак! Нам нужно расстаться и все тут.
Терри улыбнулся.
- А почему тогда ты сама не уходишь? Ты ждешь, чтобы я первым оставил тебя, потому что в душе ты не хочешь этого, но боишься признаться себе самой в этом.
Эти слова привели Марию в замешательство, она попыталась ответить опровержением, но слова не шли ей на язык.
Ты просто тоже хочешь увидеть радужное небо, но боишься, что это окажется несбыточной мечтой.
- Радужное небо? - повторила Мария. - Почему ты произнес эту фразу?
Терри пожал плечами.
- Мой отец ее все время употребляет.
- Странно, моя мать тоже любит произносить это выражение, но думаю, что она вкладывает в него совсем другой смысл. Что подра-зумевает под этой фразой твой отец?
- Ну, - Терри призадумался. - Под радужным небом он имеет в виду достаток в семье, обеспеченность, кучу детей, внуков, которые бы не заботились о завтрашнем дне, о том, что им есть, и что им пить. Радужное небо - это семейное тепло, и спокойная старость.
- Хорошо сказано, - сказала Мария. - А вот моя мать подразумевает под этими словами совсем иное.
- Что же подразумевает она? - спросил Терри.
- Она... - Мария запнулась. - Я бы не хотела об этом говорить, слишком уж это глупо и нелепо. Ты подумаешь, что я наговариваю на нее небылицу или еще что-нибудь.
- Расскажи мне, - настаивал Терри. - Я же от тебя ничего не скрыл.
Мария тяжело вздохнула, помялась, подумала.
- Моя мать мечтает о неограниченной власти. Они считает, что мир делится на рабов и рабовладельцев, и мечтает о том, чтобы кучка таких вот рабовладельцев неограниченной правила миром, и чтобы все остальное человечество было бы в полном рабстве у них. Разумеется, в числе этих немногих рабовладельцев должна быть она сама. Вот тогда, по ее словам, и наступит для нее радужное небо.
На лице Терри появилось изумление, и, в то же время, недоуме-ние.
- Но зачем ей нужна неограниченная власть? Что она будет с нею делать?
- А зачем нужна была абсолютная власть Ленину, Мао, Гитлеру, и прочим? Уж ты-то тоже родился в стране, где правила тирания. Также и моя мать, она всю жизнь состояла в коммунистической партии, и своим богом считает Ленина. И себя саму она считает достойной последовательницей его дела. Глупо, конечно, и наивно, с ее стороны делать такие заявления, но, тем не менее, она так считает.
Терри серьезно кивнул.
- Понимаю. Только любая тирания обречена на гибель. Никому еще не удавалось подчинить себе весь мир. И никогда не удастся.
- Вот только моя мать этого не понимает. Она считает, что диктатура рухнула исключительно потому, что последователи Сталина проявили слабость, и выпустили из рук контроль над населением. Мой отец тоже так считал, и тоже желал неограниченной власти. А когда понял, что возвращение в прошлое невозможно, покончил с собой.
- Извини, - скорбно произнес Терри. - Я не знал, что у тебя такая трагическая история. А самоубийство, ведь это неприемлемый способ смерти.
- По христианской религии, самоубийство является самым страшным грехом, - поддержала Мария. - Но ни мой отец, ни моя мать, так и не поняли, что невозможно построить Вавилонскую башню.
- Вавилонскую башню? - переспросил Терри.
- Согласно Библии, в древние времена люди хотели построить башню высотою до небес. Они рассчитывали таким образом достигнуть рая без Бога. Но ни попасть в рай, ни приблизится к Богу, невозможно без духовного совершенства. И Бог, чтобы наказать строителей, смешал их языки, и строители перестали понимать друг друга. В результате строительство было прекращено, и башня так и осталась недостроенной. Суть этого предания в том, что без Бога невозможно создать себе рай. Любые попытки окончатся ничем. И уж, конечно, ни о каком радужном небе, тут не может быть и речи. Кстати, согласно той же Библии, когда Ной спасся со своей семьей после потопа, Бог явил на небе радугу, которая символизировала собой установление мира между Богом и людьми. Радуга означала; творить волю Господа, и будет мир на земле. Вот что означает, по Библии, понятие "Радужное небо". И никакие мечты о неограниченной власти, никакие земные блага и богатства, не создадут этого радужного неба.
- Хорошо сказано, - одобрил Терри. - Но мир должен быть и между самими людьми тоже.
- Разумеется, первая и основная заповедь, данная Богом, "возлю-бите друг друга".
- Вот именно, любите друг друга! А что такое настоящая любовь? Это желание и стремление сделать все возможное, чтобы помочь человеку, нуждающемуся в помощи. Любовь - это отдание всего себя другому человеку, служение этому другому человеку. А я знаю, Маша, что ты нуждаешься в помощи, и со своей стороны, хочу сделать все от себя возможное, чтобы скрасить твою жизнь. Ведь я же чувствую, что ты не хочешь, чтобы я покинул тебя, ты не хочешь прекращать наши, если можно так выразиться, отношения. Я прав? Ответь мне.
- Я не знаю, Терри, - с надрывом произнесла Мария. - Я не знаю, действительно ли я этого хочу, и чего я хочу вообще!
Мария поставила локти на перила, и потерла руками виски.
- Я не знаю! Я ничего не знаю! Господи, как же я устала!
ГЛАВА XXXII
СОСЕДИ
В понедельник, восемнадцатого июля, три пожилых женщины, так активно осуждавших Марию, снова сидели на своей излюбленной скамейке возле подъезда. Поглядывая неприязненными взглядами на окружающих, они ворчали:
- Вона, посмотри-ка, как разжились-то все вокруг! Важные все стали.
- Еще бы, машины-то все иностранные стали покупать! Денег куры не клюют. А на людей-то и не смотрят. Свысока на всех гля-дят.
- Да, цацы все такие стали! Не парой им простые люди стали, не пары.
- И не говори, и не говори! Вон Ромашкины одни чего стоят. На днях поминки устроили, у Федора годовщина была. Пригласили почти весь дом, такую гулянку закатили, слов нет!
- А никого из нас не пригласили.
- И я про то, и я про то! - продолжала разоряться старушка. - Мы для них не соседи. Я вон, над ними живу, и что? Хотя бы по-соседски, по-людски бы пригласили. Так нет же, они избранных отобрали.
- Боялись, что мы их объедим, да обопьем.
- Уж наверняка так! Хотя вон, Самарханову пригласили, а уж она-то, чем лучше нас?
- Про нее и говорить нечего, такая змея, что ядовитее и не сы-щешь.
Женщина с отвращением плюнула.
- Век бы их всех не видать! Пропади они пропадом!
- А Машка-то, видали, какого себе хахаля завела?
- Ага, - спохватилась соседка сверху. - На этом, как его, на "Мерседесе" ездит.
- Да неужто? - ахнула третья женщина.
- Сама видела. А сам-то, ухажер, узкоглазый!
- Узкоглазый?
- Да, не то китаец, не то вьетнамец.
- Срам-то, какой! Позорище-то, какое!
- Ну, ей-то что, зато с деньгами.
- А уж прикидывается-то бедной. Все они такие, за деньги под кого угодно лягут.
Женщины еще какое-то время обсуждали и Марию и всех остальных соседей, затем поднялись со своих мест, и разошлись по домам. На скамейке осталась лишь одна женщина, соседка Марии с верхнего этажа. Ее звали Малахова Александра Леонидовна. Проводив своих подруг тяжелым взглядом, она продолжала сидеть, словно кого-то ожидая.
Во дворе показалась Мария, возвращавшаяся с работы. Завидев ее, Малахова поднялась с места, и заковыляла наперерез ей.
- Ой, Маша, здравствуй! - воскликнула Малахова, стараясь придать своему голосу радость, а лицу дружелюбие.
- Здравствуйте, Александра Леонидовна, - поздоровалась Мария, стараясь поскорее уйти с ее глаз долой.
- Ты сегодня какая-то нарядная, - Малахова заковыляла рядом, стараясь не отставать. - Праздник, наверное, какой-то?
- Никакого праздника, - возразила Мария. - Да и одета я, как всегда.
- Ох, а я уж и смотрю, заработалась, бедная, заработалась. Это же надо, на рынке столько торговать, в любую погоду, в любую погоду. Это же ведь никакого здоровья не хватит.
- Каждый трудится, как может, не я одна такая.
- Ох, да, труд тяжел. А ведь ты еще и соседям помогаешь. Молодец! Я сама видела, как ты Градовым продукты носишь, да и Андрюшку их на улицу выводила. Молодец, заслуга тебе в этом будет, заслуга! Да вот только не ценят они, твоей доброты-то. Недавно Татьяна, мать Андрюшкина, идет, вся отекшая, опухшая. Я ей говорю, Татьяна, берись за ум. У тебя же сын - инвалид, подумай о нем! А она мне отвечает: "А что мне думать, мы не плохо живем. Вон, говорит, Машка-то, продукты нам таскает, да и дальше будет таскать. У нее не убудет. Она, дура, говорит, вот и носит. Я ей в ножки-то кланяться не собираюсь. За счет таких, умные люди и живут". Вон, как она говорит.
- А я не ради благодарности это делаю, - возразила Мария. - Мне вовсе не нужно, чтобы кто-нибудь мне в ножки кланялся.
- Да, да, - подхватила Малахова, едва поспевая за Марией. - Но тебе же ведь трудно одной. Без мужа живешь, детей нет. А ведь обидно, когда на добро такими словами отвечают.
- Ну, а чего обижаться, пускай говорят. - Мария вошла в подъезд.
Малахова остановилась у дверей, и злобно посмотрела вслед Марии. Дождавшись, когда та скрылась в своей квартире, Малахова поднялась к себе и, достав припасенную банку молока, спустилась на третий этаж, и позвонила в квартиру Градовых. Дверь открыла Татьяна. Она уже несколько дней не пила, и следы попойки уже на-чали сходить с ее лица.
- Здравствуй, Таня!
- Здравствуйте, Александра Леонидовна, - не очень решительно ответила Татьяна. Визит Малаховой был для нее довольно большой неожиданностью.
- Мне, вот, родственники из деревни молока прислали. Я-то сама его не очень люблю, дай, думаю, к вам отнесу. Вам оно нужнее, чем мне.
Из комнаты, в кресле-каталке, выехал Андрей. На его измученном лице была написана подозрительность.
- Что ж, спасибо, - нехотя произнесла Татьяна, забирая банку.
- Можно пройти-то к вам? - спросила Малахова.
- Да, конечно, - Татьяна отступила, пропуская соседку в комнату.
- Здравствуй, Андрюша, - сказала Малахова, здороваясь с Андреем. - А я вам, вот, молока принесла. Молочко деревенское, полезное. Нет то, что у нас, в городе, продают.
Посмотрев на обрубки ног Андрея, она сокрушенно покачала го-ловой.
- Ой, как же тебе тяжело! Тяжело с тобой жизнь обошлась. И ведь некому в жизни помочь, некому пожалеть. Я, вон, сегодня встретила Машку-то Ромашкину, и говорю: "Ты бы помогала про-дуктами семье". А она мне отвечает: "Я и так им замучилась помогать. Этот, говорит, безногий, прожорливый такой. Ничего, что калека, а жрет за троих. Я им, говорит, уже столько продуктов перевела. Хорошо еще, что покупать их не приходится. У нас, говорит, там просроченные продукты остаются. Их все равно выбрасывают, вот я им и таскаю. Все руки, говорит, уже оттянула".
- Неужели так и сказала? - ахнула Татьяна.
- Слово в слово, - побожилась Малахова. - Зачем мне врать-то?
Татьяна опешила. Андрей же лишь искоса поглядел на Малахову, но ничего не сказал.
- Она мне еще говорит, - продолжала Малахова. - Вот, у него мать-то пьяница, глядишь, упьется скоро совсем, и тогда я над этим безногим опекунство возьму. Прямо так и говорит, безногим! У них, говорит, квартира-то большая, денег-то немалых стоит. Глядишь, задурю мозги-то ему, он на меня ее и оформит.
- Вот это да! - ужаснулась Татьяна. - Вот так Машка! А я-то, дура, перед ней! Думала она, действительно, от всего сердца нам добра желает.
- Ой, что ты! - Махнула рукой Малахова. - Она без выгоды для себя ничего не сделает. Такая родную мать продаст! Уж, я ее знаю! Это только строит она из себя благодетельницу, на самом деле, она та еще штучка.
Татьяна, схватившись руками за лицо, сокрушалась:
- Надо же, надо же! Ой, не ожидала я от нее, не ожидала!
- Слышала бы ты ее речи, - продолжала подливать масло в огонь, Малахова. - Она перед соседями такого наговорит, такими делами нахвалится, что только держись.
Андрей, слушавший все это молча, покрывался краской от гнева. Но гнев был вызван совсем иным. Он был единственный, кто знал истинную цену словам Малаховой. Он знал, что та пытается просто стравить между собой их и Марию. Наконец он не выдержал и закричал:
- Да что вы это здесь занимаетесь наговорами! Ведь все сказанное вами ложь и клевета!
Он повернулся к матери.
- Мама, неужели ты не понимаешь, что она просто пытается стравить нас с тетей Машей? Она же ведьма, самая настоящая!
Он с гневом посмотрел на Малахову, которая невольно сжалась под его взглядом.
- Что вы за человек такой? Вы же просто вампир, который питается кровью людей! Вы разжигаете в людях ненависть, и питаетесь человеческой враждой! Вы наслаждаетесь злом!
Андрей подъезжал в своем кресле все ближе и ближе к Малаховой. Его трясло от гнева. Малахова же, испуганно пятилась к двери.
- Зачем вы это делаете? Зачем? Почему вы на хороших людей клевещете? Почему, таким, как вы, не живется спокойно на свете, когда вы видите человека, делающего добро другим? Такие, как вы, не смогут ночью уснуть спокойно, если не сделают кому-нибудь подлость, или поссорят родственников или соседей между собою! Мама, неужели же ты не видишь, что она просто пытается разжечь в нас ненависть к тете Маше! Не доставь ей такой радости, не доставь!
В глазах Андрея блеснули слезы.
- Убирайтесь отсюда! - закричал он Малаховой. - И забирайте с собой ваше молоко! Вы никогда не принесли бы его нам на добро, да и нужно оно было вам лишь как повод, для того, чтобы придти к нам! А единственная ваша цель была: настроить нас против тети Маши! Уходите отсюда! Мама, отдай ты ей ее молоко!
Малахова, поняв, что она раскрыта, злобно сверкнула глазами на Андрея и, подхватив банку с молоком, вышла прочь.
Татьяна растерянно переводила взгляд с двери, за которой скрылась Малахова, на сына.
- Зачем ты так поступил? А вдруг она говорит правду?
- Да не может она говорить правду! Разве ты ее не знаешь? Она же первая сплетница в нашем дворе.
Татьяна покачала головой.
- Я уже не знаю, кому верить! Я уже не верю и этой Марии.
- Да? А этой Малаховой, выходит, ты поверил? Да ей этого только и нужно. Она и добивается того, чтобы весь дом перессорить между собой. Ты только играешь ей на руку.
- Не знаю, не знаю, - промолвила Татьяна. - Но я, теперь, уже не приму помощи и от этой Марии.
- Услышала бы твои слова Малахова, эх, как бы она обрадовалась! Да тетя Маша единственная во всем нашем дворе, в ком со-хранилось что-то доброе!
- Что ж в ней доброго? Да она просто купила тебя тем, что продукты носила иногда, и все.
- Она единственная, кто пытался мне моральную поддержку оказать. Ты этого не видела и не слышала, потому что пьяная была. А она пыталась! Пусть неловко, неумело, но пыталась поддержать. Тебе ведь не понять меня. Ты все время пьяная, для тебя это способ не думать обо мне и о моих проблемах.
- Но мне же тяжело! - воскликнула мать. - У меня нервы тоже не железные. Ты знаешь, каково мне одной содержать нас двоих? Твоему отцу нет никакого до нас дела! Все приходится делать мне одной. Знаешь, каково мне приходится?
- А каково мне? Мне-то ведь жить с этим! Ты не представляешь, какой ад для меня жизнь! Ты напилась, отключилась, а я-то остаюсь таким, какой я есть! У меня ноги новые не вырастают. Что меня ждет впереди, ты представляешь? У меня нет будущего!
- Но что я могу сделать? - в сердцах выкрикнула мать. - Я все равно ничего не могу изменить!
- А пьянством ты можешь изменить? Как мне жить-то, как?
- А никак! Вон, иди, да вешайся! Веревка найдется! Раз жизни у тебя нет никакой, то и зачем мучиться? Иди, да вешайся! Лучше будет!
- Ну, спасибо тебе, мамочка! - воскликнул Андрей. - Большое спасибо, не ожидал от тебя такого!
- Ну и, пожалуйста! - ответила мать, направляясь в кухню. - И так жизни нет никакой, а тут ты еще!
У Андрея из глаз потекли слезы бессилия и ярости. В раздражении, он развернул кресло-каталку, и въехал в свою комнату. Он не знал, куда деваться от отчаяния.
ГЛАВА XXXIII
НЕСЧАСТНЫЕ ЛЮДИ
С трудом разместив свое грузное тело на пустом ящике, Вера вытянула ноги и, затянувшись сигаретой, произнесла:
- Ох, как я устала сегодня, как я устала!
Мария тоже присела на ящик. Рабочий день подходил к концу, и скоро должен был приехать хозяин.
- Надо просить у хозяина прибавки к зарплате, - сказала Вера, растирая ноги. - Интересно, что бы он сказал, если бы ему самому пришлось здесь стоять?
- Наверное, он сказал бы то же самое, - заметила Мария. - Да, платят нам, действительно, мало, да вот только нас никто не заставляет здесь работать. Можем идти, куда хотим, мы свободные люди.
Вера хмыкнула.
- Вот только куда мы пойдем, мы все равно нигде не нужны. Да если даже и приткнемся куда-то, разве же нам будут платить больше, чем здесь? Нет, Маша, нам никто платить больше не будет. Нам остается только побольше обвешивать и обсчитывать клиентов. Иной возможности у нас нет. Иначе мы совсем пропадем.
Мария покачала головой.
- Нет, я не согласна с тобой, - возразила она. - Обманывая людей, мы, тем самым, роем ловушку самим себе. И будет нам это во грех и в осуждение. Да и бед у нас от этого только прибавится. Мы же ведь сами страдаем за свои деяния. Вера посмотрела на Марию с сарказмом.
- Ну, а если нет у нас иного выхода? Если нас хозяин зажимает, что тогда нам делать?
- Так ведь, может, и хозяин нас зажимает по той причине, что его самого обманывают, обкладывают налогами. Круговорот получается: нас обманули, мы обманем других, те, в свою очередь, отыграются на третьих. Вот обвесим мы или обсчитаем какого-нибудь человека, тот затаит на нас обиду, проклянет нас в душе, и будет прав, между прочим. Придет этот человек домой, накричит на жену, на детей, захочет сорвать на ком-нибудь обиду, нанесенную нами. Или еще хуже, не дай Бог, сделает подлость соседу. Сосед, в свою очередь, сделает зло еще кому-нибудь, другому соседу. И пошло-поехало, все это будет продолжаться по цепочке. А мы, между прочим, будем звеном в этой цепочке, цепочке зла. Так не лучше ли, пока это в наших силах, разорвать эту цепочку, избавить от соблазна делать зло, других людей? Ведь у всех у них жизнь ни-чуть не лучше нашей. Им также тяжело, как и нам.
Вера задумчиво качала головой, стряхивая пепел с сигареты.
- А как же мы жить будем? На что семью кормить? - подняла она глаза на Марию. - Тебе легко говорить, у тебя нет детей, у тебя забота только о себе одной, а одному проще прожить. Кто мне-то поможет? Кто моей дочери поможет?
- Бог, - просто ответила Мария.
- Мы не нужны Богу, - мрачно сказала Вера. - Бог всегда помогает тому, кто сам себе помогает, то есть, сильным мира сего. Зачем мы-то нужны ему? Мы для него просто рабы.
- Нет, - возразила Мария. - Перед Богом все равны. И богатство здесь не играет никакой роли.
- Оглянись вокруг, и ты увидишь, как все равны. Никакого равенства быть не может, всегда сильный будет доминировать над слабым, а слабому не поможет никто.
На дорожке показался владелец рынка Олег Медведев, который шел в сопровождении администратора.
- А вот и сильные мира сего, - кивнула Вера на приближающихся людей. - Вот, кому Бог помогает, кого бережет.
Медведев был сорока с лишним лет, он шел твердой уверенной походкой человека, который считает себя центром вселенной. На его лице были написаны надменность и презрение к тем, кто был ниже его по рангу. Он принадлежал к числу тех, кто отлично знал, как нужно вести себя с теми или иными людьми; с вышестоящими он вел себя тихо и смиренно, с откровенной угодливостью, с теми же, кто занимал более низкое положение в обществе, чем он сам, Медведев обращался, как с рабами, недостойными даже его взгляда.
Вера невольно отодвинулась назад, вместе с ящиком. Ей совсем не улыбалось встретиться с ним. Разговор с Медведевым не мог сулить ничего хорошего.
Но, как назло, Медведев остановился прямо около палатки, в которой находилась Вера. Шедшая, рядом с ним администраторша, которая старалась держаться перед владельцем рынка со всей по-чтительностью, тоже остановилась перед лотком.
Медведев посмотрел с насмешливым презрением на Веру, затем перевел взгляд на Марию.
- Отдыхаем, мои голубушки? Что ж, отдыхайте, отдыхайте. Только передайте своему хозяину, что я увеличиваю арендную плату еще на двадцать процентов.
- Как, увеличиваете? - ахнула Вера.
- Да вот так, увеличиваю, и все. Пусть ваш хозяин раскошеливается, или уезжает на свой Кавказ.
- Но ведь он же отыграется на нас, продавцах! Эти двадцать процентов вы снимете не с него, а с нас! Как же мы будем тогда вообще жить? Ведь мы и с такой зарплатой, как сейчас, еле сводим концы с концами!
- А меня это не волнует, - ответил Медведев. - У каждого свой бизнес. Не устраивает работа здесь, ищите где-нибудь в ином месте.
Медведев повернулся к Марии.
- А вас это тоже касается, мадемуазель. Приятно было с вами поговорить. - Он шутовски откланялся и пошел прочь. Администраторша заторопилась вслед за ним.
- Ну что, слышала? - с вызовом спросила Вера Марию, когда Медведев скрылся вдали. - Как же в таких условиях не обвешивать? Ну, скажи мне, как? Хозяин, как только узнает, что повысили арендную плату, сразу же урежет нам зарплату. Ведь надо же будет ему каким-то образом компенсировать это повышение. Он и компенсирует за счет нас. В итоге в дураках всегда оказывается са-мый слабый, которому не с кого удержать собственные убытки. А ты говоришь о какой-то справедливости. Нет, никому мы не нужны, ни Богу, ни дьяволу.
Мария хотела опровергнуть слова Веры, но ей вновь вспомнился недавний разговор с православным редактором, вспомнилось его презрительное отношение к людям, к тем, кто запутался в мировом круговороте и не может найти выхода, и ей вдруг стала ясной и понятной логика Веры.
"Да, никому-то мы не нужны, ни православию, ни тем, кто взял на себя обязанности нести веру в Бога в массы". "Массам не нужен Бог, им нужны книги для идиотов". Что еще можно сказать после этих слов, чего иного ожидать. Человека, нуждающегося в помощи, презрительно втаптывают в грязь. Но как быть тем, кто загнан в угол, кто просто не видит Бога по той простой причине, что его закрывает собой несправедливость? Где им увидеть пути Божьи, когда в литературе, доступной им, нет ничего об этом? А ведь люди читают книги, все равно читают. Так почему же не хочет православие воспользоваться этим? Даже те, кто взял на себя крест просвещения, и те презрительно отворачиваются от людей, превращая христианство в какую-то секту, учение которой распро-страняется лишь среди избранных, для тех, кто находится внутри ее стен. А те, кто остались снаружи, презрительно отвергаются. А разве для избранных приходил на землю Христос? Он приходил именно для масс, для тех, кто запутался в жизни. Не так ли должно поступать и православие, если оно несет в себе Христа? Люди нуждаются в просвещении. И читают они дешевые западные книги вовсе не потому, что они идиоты, а потому, что хотят справедливости, хотят видеть, как торжествует добро. Дайте им такую литературу, где справедливость торжествует благодаря соблюдениям десяти заповедей, доброте и человеколюбия, и люди будут читать такие книги. Будут, потому что доброта и человеколюбие - единственные факторы, без которых не мыслима жизнь на земле. Дайте людям такие книги, и они забросят боевики и мистику, потому как, после достижения справедливости путем мести, в душе все равно остается пустота, создаваемая осознанием того, что победа была достигнута путем силы, а не доброты. А людям свойственна доброта, свойственна, хотя большинство людей уверено, что она умерла или спит. Разбудите ее в людях, разбудите человеколюбие, и тогда сами увидите, как переменится мир и, может быть, в небе вновь засверкает радуга, символизирующая мир между Богом и человеком.
ГЛАВА XXXIV
БОГАТСТВО И БЕДНОСТЬ
Пока Мария предавалась размышлениям, Вера достала телефон, и принялась звонить своей дочери. В то время, пока она справлялась о ее делах, Мария рассматривала телефон. Ей почему-то вспомнилась ее собственная молодость, которая протекала двадцать лет тому назад. В то время никаких сотовых телефонов не было и в помине, да и одевалась молодежь далеко не так нарядно, как сейчас.
Вера закончила разговор, и убрала телефон в сумку.
- Ты чего улыбаешься? - недовольно спросила она.
Мария и сама не замечала, что она улыбается.
- Да я вспоминаю нашу молодость, - ответила она, немного смутившись. - В то время мы жили гораздо хуже, чем живет нынешняя молодежь.
- Ой, ли? - усомнилась Вера.
- Нет, серьезно. Ты ведь сама говорила, что у тебя муж недавно новую машину купил. Я видела ее, он как-то приезжал за тобой на ней.
- Подумаешь, это же всего-навсего "девятка", которую автозавод год назад с производства снял. Тоже мне, нашла машину! Другие вон на "Мерседесах" ездят, да на других иномарках, а мы вы-нуждены на "Жигулях" ездить, которые устарели еще двадцать лет назад.
- Вон оно как? - изумилась Мария. - Так ты считаешь, что "Жигули" - это и не машина вовсе?
Вера презрительно фыркнула.
- Какая уж это машина! Позор это, а не машина. Ни один уважающий себя иностранец в такую машину и не сядет.
Мария покачала головой.
- Двадцать лет назад, человек, имеющий десятилетние "Жигули", считался богачом, а теперь ездить на "Жигулях" считается позором.
- Так то же было двадцать лет назад, - возразила Вера. - Ты еще вспомни дореволюционные времена. Сейчас совсем иное время. Погляди, какие особняки вокруг нас строятся; в три, в четыре этажа. И все это называется частными домами. Куда уж нам до них, нам, простым людям.
- Знаешь, Вера, мне вспомнилась один мультфильм, двадцатилетней давности. Он назывался "Возвращение блудного попугая".
- А, ну знаю я такой, видела. И что с того?
- Так вот, в то время мечта попугая Кеши о счастливой и благополучной жизни состояла в том, чтобы носить джинсы, иметь в доме видеомагнитофон, пить Кока-Колу из жестяной банки и слу-шать плеер с записями современной музыки. Двадцать лет назад это было пределом желаний, высшим представлением о прекрасной жизни. Сколько детей тогда с завистью смотрели на такую жизнь. Сейчас же, в наше время, все показанное в этом мультфильме, имеется в каждом доме, в каждой семье. Даже более того, практически каждый человек сейчас носит с собой сотовый теле-фон, который еще десять-двенадцать лет назад могли позволить себе иметь только банкиры и бандиты, разъезжающие на дорогих иномарках.
- Ну и что? - все также хмуро спросила Вера.
- А то, что теперь, когда все люди получили то, о чем мечтали два-дцать лет назад, они не стали счастливее, не стали лучше. Они не насытились! А все почему? А потому, что запросы людей выросли на порядок и выше.
- Все правильно. Но ведь другие, те самые, которых называют "крутыми", живут еще лучше.
- Так где же этот предел, у которого люди, наконец, насытятся? Получается, что, сколько людям не давай, сколько их не ублажай, они все равно будут недовольны, лишь только потому, что кое-кто живет еще лучше их.
- Само собой, - согласилась Вера. - Все хотят лучше, чем живут сейчас, и все хотят жить лучше, чем живет сосед. До тех пор, пока существует неравенство, будет существовать и зависть.
- Но ты понимаешь, что это тупик? Ты понимаешь, к чему, в конце концов, приведет это стяжательство, это постоянное "хочу жить лучше всех"? Не могут все жить совершенно одинаково. Когда все люди ставят себе единственной целью в жизни обогатиться беспредельно, то человечество обречено на то, чтобы изжить себя как расу. Это гибель! Это все равно, что на "Мерседесе" ехать в пропасть.
- Мы и так катимся в пропасть, - сказала Вера. - Человек для того и рождается, чтобы когда-нибудь умереть, поэтому и брать от жизни нужно все, а иначе и смысла нет. Жизнь прожить надо весело и в комфорте, особенно в молодости, когда всего хочется. Горе тому человеку, у которого нет желаний, и тому, кто не может их удовлетворить. Это глубоко несчастные люди, для которых жизнь является сущим адом, и они смотрят на смерть, как на избавление от мучений. Человек, имеющий "Мерседес" живет вольготно. Что с того, что он едет в пропасть. Он сыт и одет, он удо-влетворяет все свои потребности. А пропасть - это смерть. Неужели же нищий будет счастлив оттого, что он нырнет в эту пропасть голодным и оборванным?
- Знаешь, Вера, - медленно произнесла Мария. - Существует даже такая молитва: "Господи, не давай мне нищеты, ни богатства". И то и другое одинаково губят человека.
- Вот видишь, сама говоришь: "нищеты". А ты агитируешь за то, что надо быть нищими, и не стремиться жить лучше, чем ты живешь.
- Да не агитирую я за нищету! Я за то, чтобы был достаток, но я говорю о том, что не надо стремиться к роскоши, к ненасытности. И потом, разве ты нищая? Если разобраться, то по-настоящему нищих не так уж и много. Разве можно назвать нищим человека, имеющего автомобиль, носящего на шее сотовый телефон, и одевающего по моде?
- Ну и что ж, с того, что по моде одевающегося? - нехотя сказала Вера. - Сейчас все так одеваются.
- Вот, - подхватила Мария. - Видишь, ты опять говоришь: "все". А разве оттого, что живешь, как все, это значит быть нищим? Надо обязательно жить лучше всех? Если какой-то там процент власть имущих сумел разбогатеть беспредельно, то, значит, и ты должна быть беспредельно богатой? И где вообще проходит та грань, между бедностью и богатством?
- Я не знаю.
- Вот именно. В старину, на Руси, человек уже не считался бедным, если он был одет, сыт, и имел крышу над головой.
- Эва, куда махнула! - воскликнула Вера. - В дореволюционную Россию! Тогда люди вообще жизни не видели, даже грамотными не были.
- Зато человеческий облик сохраняли. Они были добрее, чем мы, откровенное зло творить боялись. Это уже после революции всех людей учить стали, что они не от Бога произошли, а от обезьяны. Подменять божественную сущность стали обезьяньей. И семьдесят лет подобным образом мозги промывали, вот и привели к тому, что люди в животных превратились, всякую нравственность потеряли. Это же естественно, у животных не может быть никакой нравственности, ни совести, потому как, это все дано нам от Бога. Бог это все в человеке заложил, и только в человеке. Ты, кстати, давно в церкви была последний раз?
- Я? В церкви? Да я в ней вообще никогда не была! - с легким презреньем произнесла Вера.
- Как? Совсем не была? - ужаснулась Мария.
- Ну, может, и была, когда-нибудь давно. Уж и не помню точно, когда это было. Кажется лет десять назад, на пасху. Да, точно, на пасху. Мы тогда еще эти, как их, кексы освящали.
- Какие кексы? - произнесла Мария с изумлением. - Куличи, наверное.
- Ну, куличи, какая разница.
Мария покачала головой.
- А ты причащалась хоть раз в жизни?
- Чего? - Вера посмотрела на Марию недоуменными глазами. - Какое слово ты сейчас произнесла?
- Причастие. Ты причащалась когда-нибудь?
- Да я и не знаю, что означает само это слово, - Вера сделала недо-уменный жест.
- Причастие, это когда человек после исповеди, как бы принимает в себя Иисуса Христа. Причащающийся ест просфору, смоченную в вине. Это символизирует Евангельское выражение: "Сие есть тело мое и кровь моя Нового Завета". Эти слова произносил сам Иисус Христос на тайной вечери.
- Ох, страсти-то, какие! - воскликнула Вера. - Тело мое, кровь моя! Что это за ужасы такие?
- Но это же образно говоря, - улыбнулась Мария.
- Все равно, неужели же нельзя было как-то по-другому назвать?
- Очевидно, нельзя было.
- Небось, на причастие все пьяницы собираются.
- Это еще отчего? - удивилась Мария.
- Ну, как же, ведь причащают-то вином. По рюмке-то, наверняка, каждому достается.
Мария не выдержала и расхохоталась.
- Да ты что, Вера! В вине лишь кусок просфоры смачивают. Какие уж тут рюмки.
- А-а, разочарованно протянула Вера. - А я-то думала, что там вина наливают.
Мария продолжала смеяться, не в силах остановиться. В уголках глаз у нее показались слезы. Вера же, напротив, хмурилась. Она поняла, что попала в глупое положение, и чувствовала себя униженной. Мария заметила это, и перестала смеяться.
- Извини, я не хотела тебя обидеть. Ты бы сходила сама в церковь, посмотрела бы на все своими глазами.
- С какой же это я стати туда пойду? Никогда в жизни туда не ходила, а теперь вдруг заявлюсь.
- Ну и что же?
- Да что я там стану делать? Я и встать не знаю, где там нужно, да и вообще. На меня будут смотреть, как на дуру.
- Никто не будет смотреть на тебя, как на дуру. А наоборот, Бог лишь обрадуется тому, что ты к нему, наконец-то, пришла.
- Да что ты, какие глупости говоришь! - рассердилась Вера. - За все свои сорок шесть лет ни разу не приходила, а тут, на старости лет, пришла, на тебе. Что же я буду себя дурой выставлять? На меня же все там коситься будут.
Мария улыбнулась, вспоминая, как сама себя чувствовала, в первый раз придя в храм.
- Я тебя понимаю, но я-то ведь тоже первый раз пришла в зрелом возрасте.
- Да не пойду я, говорю, и все! Как это глупо.
- Ну, хочешь, я с тобой пойду? Покажу тебе, что, да как. Будешь иметь хоть какое-то представление о церкви, и о Христе.
Вера помотала головой.
- Нет, я чувствую, мне там не место.
- Это ведь дьявол тебе внушает. Он не хочет, чтобы ты к Богу приходила.
Неожиданно выражение лица Веры изменилось.
- А ты, наверное, себя праведницей считаешь? - спросила она ледяным тоном. - Наверное, считаешь, что Бог принял тебя под свое крылышко?
Мария опешила от такой резкой перемены разговора.
- О чем ты говоришь? - ошеломленно спросила она.
- Да брось ты! Все уже знают, что у тебя ухажер имеется на "Мерседесе", азиат какой-то! Или ты будешь это отрицать?
Вера с вызовом посмотрела на Марию. Мария похолодела; неужели эти мерзкие слухи дошли и сюда? А, впрочем, никакие это и не слухи. Разве она не встречается с Терри? Но как объяснить людям, что она испытывает отвращение к богатству? Что именно богатство и является одной из причин, которые отталкивают Марию от Терри, а вовсе не привлекают? Господи, ну почему ты допустил, чтобы пересеклись их пути? Жизнь и без того невыно-сима, а тут еще и это искушение.
- Но это же все совершенно не так, - с болью в душе попыталась возразить Мария.
- Что не так? - все также холодно спросила Вера. - Не правда, что ты встречаешься то ли с бизнесменом, то ли с бандитом?
- Ишь, окрутила-то кого! А сама рассуждает о том, что богатство - это зло, что надо жить скромнее. Лицемерка ты, Маша, лицемерка! И в церковь ты, наверное, ходишь лишь для того, чтобы благодарить Бога за то, что он дал тебе богатого жениха. Наконец, мол, ты получила то, чего давно заслуживаешь!
- Это неправда! - с надрывом произнесла Мария. Все в ее душе горело от возмущения но, в то же время, она понимала, что со стороны все именно так и выглядит. Будь она на месте Веры, она бы тоже вынашивала подобные мысли, так что винить ее в этом, было нельзя.