Аннотация: Насколько велика пропасть между верой и атеизмом, и почему иной раз представитель иной религии оказывается тебе ближе, и способен тебя понять лучше, чем единоверцы?
ГЛАВА XLVI
БОЛЕЗНЬ ЮЭНЬ ЧЮНЯ
В четверг утром Юэнь Чюнь слег в постель. Сердце, дававшее сбои последнее время, прихватило сильнее обычного.
- Папа! - закричал Терри, увидел больного отца, и бросаясь к нему. - Что делать, скажи! Надо вызвать "скорую".
- Я вызову, - сказал подоспевший Джеонг, принимаясь набирать номер.
Терри стало страшно. Отец был единственным близким ему человеком, больше родственников у него не было. Что будет, если он умрет? Терри не сможет жить без него. И дело здесь было не только в фабрике, которая полностью ляжет на его неумелые плечи.
Приехавшие врачи поставили диагноз: "острый сердечный приступ". Юэнь Чюня необходимо было срочно госпитализировать. Терри и Джеонг поехали в карете "скорой помощи", несмотря на протесты врачей. Благодаря деньгам, отец Терри был помещен в отдельную палату, где за ним был назначен специальный уход.
Когда врачи выполнили все необходимые процедуры, и покинули палату, Юэнь Чюнь подозвал к себе Терри.
- Боюсь, я так и не дождусь твоего счастья, так и не увижу радужного неба над нашим домом.
- Да что ты говоришь, отец! - в испуге воскликнул Терри. - Все будет нормально.
- Я так и не увижу своих внуков, - продолжал, словно бы не слыша, Юэнь Чюнь. - Не увижу твоих детей. А жаль, мне так хотелось устроить твою жизнь, но мои сроки подходят.
Он немного поразмыслил.
- Ты, конечно, вел беспутную жизнь, у тебя было много женщин, но таких, как Мария, ты еще не встречал.
- Но ты же раньше говорил, что она мне не подходит, - возразил Терри. - Ты остерегал меня от связи с ней.
- Остерегал, - согласился Юэнь Чюнь. - Но, после нашего разговора с ней, я понял, что ошибался. Она очень сложный человек, и здесь нельзя делать однозначный вывод. Но она иная. Она не вульгарна, не распутна, но быть женой... я не знаю. Уж слишком она странная. Да, с одной стороны, она религиозный человек, хочет соблюдать нравственные заповеди. Но, с другой стороны, она, по-моему, запуталась сама. Она не знает, чего хочет, и к чему стремится. В тебе ее отпугивает иная религия. Она боится тебя, и никогда не согласится выйти за тебя замуж. Но и выйти замуж за представителя своего народа она тоже не сможет. Ее народ не дорос до ее уровня или, вернее, скатился с ее уровня. Уровень нравственности слишком резко упал в России после революции семнадцатого года. Все, что считалось до нее плохо, теперь счита-ется хорошо. Что касается Марии, то она, как бы, не от мира сего. Ее понятия и представления слишком чужды для тех, кто ее окружает. Она не может найти себе мужа по той причине, что пытается жить по заповедям их традиционной веры. Только всем остальным людям нет до этих заповедей никакого дела. Их не интересует, что они оставят после себя. Они живут сиюминутной радостью.
- Но разве мы сами не живем точно так же? - спросил Терри.
Юэнь Чюнь с укоризною посмотрел на сына.
- Мне жаль, что ты так считаешь. Я никогда не жил ради богатства. Я зарабатывал свое состояние ради тебя, ради семьи, а вовсе не для того, чтобы возвыситься над миром. Я думал о том, что я оставлю после себя своим потомкам. Я хотел воспитать тебе в традициях наших предков но, очевидно, у меня это не получилось. Тебя затянул омут людских пороков. Я надеялся, что ты сумеешь найти себе порядочную жену, которая сможет удержать тебя от твоих пороков, но теперь понимаю, как это трудно сделать. Ты вел всю жизнь отнюдь не благочестивый образ жизни, а порядочную жену надо суметь заслужить.
- Я знаю, - понуро опустил голову Терри. - Но прошлого не изменить. Но как мне быть, если ты умрешь? Я не переживу этого!
- Переживешь, - тихо сказал отец. - Тебе нужно продолжать жить дальше. Если не сумеешь обустроить личную жизнь, то, по крайней мере, проживешь один. Мария же живет одна.
- Да, но как она живет! Разве это жизнь? Ты посмотри, как она страдает! И, к тому же, я - не она. Я не приспособлен к одиночеству, так же, как она не приспособлена к семейной жизни. Она, по своему характеру, затворница, отшельница. Я же не таков, мне нужно общение, друзья, знакомые.
- Я ничего не могу изменить, - сказал отец. - К тому же, никто не отнимает от тебя общество. Живи в нем, но постарайся не окончить свою жизнь в нищете. Иначе у тебя будет плохая карма, а я так и не смогу достигнуть нирваны.
Терри заплакал, и прижался лицом к отцу.
- Ну-ну, - успокоил его отец. - Будь мужчиной. Может быть, я еще не умру, может быть, поживу еще. Успокойся.
Терри вытер слезы.
- Почему так происходит в жизни? Почему женщина, которая по всем своим качествам подходит на роль прекрасной жены, на деле вовсе не желает стать таковой? И всему причиной являются глупые религиозные предрассудки.
- Может быть, они не такие уж и глупые, - задумчиво произнес Юэнь Чюнь. - Может быть, за этим скрывается нечто более глубокое, чего мы не можем понять. Вполне возможно, что и соблюдать заповеди их христианской веры легче в одиночестве, не имея семьи.
- Человек создан, чтобы жить с себе подобными, - возразил Терри. - Он не может жить в одиночестве. Человек должен продолжать свой род. Ведь это же вполне естественно.
- Не знаю, не знаю. Я не знаток их религии, но чувствую, что для соблюдения духовной чистоты нужно именно одиночество. Именно так и учил нас Будда.
- Тогда почему она не уходит в монастырь?
Отец улыбнулся.
- Наверное, не каждый человек способен быть монахом. Она не может быть монахиней, не может и выйти замуж. Перед ней дилемма, которую она не в состоянии решить. Ей нужен человек, который бы полностью разделял ее взгляды, но такого она не может найти. Поэтому она и остается в одиночестве.
Терри качал головой, не зная соглашаться ли ему с отцом или нет.
- Жизнь, почему она так странна и запутанна? Почему она так сложна? Почему не может быть все просто? Почему, если человек полюбил кого-то, то он не может рассчитывать на взаимность? Почему всегда на пути становятся какие-то препятствия, какие-то барьеры?
- Сложный ты задаешь вопрос, Терри. Люди задают его с глубокой древности, и не могут найти на него ответа.
- Как много "почему", и нет ни одного ответа. Кто же делает жизнь такой сложной, сам человек или же некто гораздо больший, чем он?
Юэнь Чюнь сделал жест рукой.
- Я не знаю. Я не верю в Бога, как в некий абсолютный разум. Буддизм отрицает его. И я не могу найти ответа на твой вопрос.
- Как же так? Для чего тогда живет человек? Если есть некий сверхмогучий разум, то человек, что же, является его слепым орудием? И кто этот разум, Бог или дьявол? Что об этом говорит православная религия?
- Я не способен разобраться в православной религии, - признался Юэнь Чюнь.
- Может быть, мне принять православие?
Отец отрицательно затряс головой.
- Нет, не делай этого! Я не хочу, чтобы ты переменил нашу веру на чужую. Тем более что ты это хочешь сделать не по повелению души, а из-за любви. Даже если ты и примешь веру Марии, она все равно не выйдет за тебя замуж. Это ничего не изменит.
- Но почему, отец?
- Уж поверь мне, сынок, я дожил до семидесяти пяти лет, и кое-что понимаю в людях. Она отшельница по призванию души, но сама не знает этого. Чувствует это, но не понимает, не осознает.
Слова отца ввергли Терри в глубокую задумчивость. Жизнь ставила перед ним неразрешимые вопросы, и он не находил на них ответа.
ГЛАВА XLVII
БОЖЬЕ ЗНАМЕНИЕ
Вечером, того же дня, когда отца Терри госпитализировали, Мария забирала из другой больницы свою мать. Опасный диагноз не подтвердился, и врачи позволили ей покинуть больницу.
Всю дорогу домой, Октябрина Павловна была в мрачном настроении и почти не разговаривала с дочерью. Впрочем, мрачной и неразговорчивой она была всю эту неделю, что провела в больнице.
- Ну вот, мама, ты и дома, - сказала Мария, закрывая за матерью дверь квартиры.
Мать поджала губы и ничего не ответила. Она лишь бросила мрачный взгляд на зеркало, висевшее в коридоре. То, что она там увидела, ей не понравилось. Из зеркала на нее смотрело злое лицо женщины с тяжелым неприязненным взглядом.
Отвернувшись от зеркала, Октябрина Павловна прошла в свою комнату. Оглядев ее, и убедившись, что в квартире все в порядке, она, наконец, обратилась к Марии.
- Как у тебя-то дела? Ничего не случилось за это время?
- У меня все так же, как и всегда, - вздохнула Мария.
- Да, что у тебя может измениться. А что у тебя с этим, как там его, китайцем тем?
- Мы расстались с ним. Я настояла на этом.
- Не захотела замуж за богатого?
- Нет.
- Ну и что, так одна в девках и просидишь всю жизнь?
- А куда деваться? Видно так Богу угодно.
При упоминании имени Божьего, по лицу Октябрины Павловны скользнула судорога ненависти. Медленно шагнув к Марии, она вдруг произнесла неестественно мягким и спокойным тоном:
- Но, Маша, рассуди здраво, подумай сама. Неужели ты не видишь, что Бог тебе одни только беды приносит.
- Не говори так, мама! - с надрывом произнесла Мария.
Мать с необычайной нежностью взяла ее за руку.
- Не сердись. Вот только выслушай меня спокойно. Давай поговорим без эмоций. Я все-таки твоя мать.
- Я не хочу говорить на эту тему. То, что ты говоришь - это хула.
- Пусть так. Но ты рассуди здраво. Разве ты не замечаешь, что все твои душевные страдания начались с того момента, как ты стала посещать церковь?
- Это не правда! Мои душевные страдания начались гораздо раньше. Они начались со смертью папы.
- Может быть. Но ведь твой отец не одобрил бы того, что ты стала в храм ходить. Подумай о нем, ведь твоего отца сгубил именно Бог, именно он сделал тебя сиротой. Неужели память отца тебе не дорога?
Мария выдернула свою руку из руки матери.
- Мой отец покончил с собой потому, что понял, что он проиграл войну с Богом, и он осознал, что Бога нельзя победить, но не пожелал раскаяться!
- Но подумай о себе, Маша. - Октябрина Павловна вкрадчиво заглянула в глаза дочери. - Подумай о том, на что ты себя обрекаешь. Ты же сама себя терзаешь. Выбрось все это из головы. Неужели ты думаешь, что нужна Богу? Ты думаешь, он наградит тебя за твои страдания? Совсем нет, он только радуется людскому горю. Пойми, если бы Бог хотел добра людям, то он бы давно дал им рай здесь, на земле, а не обещал его потом, не кормил бы людей завтраками. Так зачем тебе служить тому, кто лишь наслаждается твоими страданиями?
Мария схватилась руками за голову.
- О Боже, я не могу больше этого слышать!
Казалось, еще мгновение и Мария зарыдает. Не в силах больше выносить душевные муки, Мария вошла в свою комнату и легла на кровать. Перевернувшись на спину, она, не отрывая рук от головы, устремила взгляд в одну точку на потолке.
Октябрина Павловна тихо вошла следом за дочерью. Некоторое время она молча смотрела на нее, затем медленным движением сняла со стены икону Иисуса Христа и протянула ее дочери.
- Прокляни, - тихо сказала она. - Отрекись от мучителя, и прокляни его! Увидишь, ты сразу же почувствуешь на душе свободу, почувствуешь, как с нее упадут оковы.
Мария медленно повернула голову в сторону матери, и отсутствующим взглядом посмотрела на нее. Мать не торопила, ждала реакции дочери.
- И ты говоришь это после того, что с тобой случилось неделю назад? - медленно произнесла Мария.
- Да, это так, - согласилась мать. - Я обращаюсь к тебе, как к дочери, взываю к твоему чувству почитания родителей. Не разрушай нашу семью, не вноси раскола. Будь со мной и отцом, не разлучайся с нами. Я хочу, чтобы мы и после смерти были вместе, были свободны от тирании жестокого Бога.
Она снова протянула икону дочери.
- Прокляни, и будем вместе навек. Тогда уже не удастся Богу разлучить нас, разрушить нашу семью.
Мария снова отвернулась, и снова уставилась в потолок. Затем заговорила тихим, каким-то чужим голосом, который звучал жутко, так, словно шел откуда-то извне, из другого измерения.
- Теперь я понимаю тебя. Ты принадлежишь к тому типу людей, которые просто не способны быть с Богом, не способны на раскаяние и не способны к человеколюбию. После того, что случи-лось с тобой, после твоего вызова Богу, и последовавшего за этим наказания, ты не только не остановилась, но и еще больше его возненавидела. Тебе вовсе не нужны доказательства ни бытия Божьего, ни его могущества. Ты все это уже знала, знала всегда, и прекрасно понимала против чего ты идешь. Но это не останавливало тебя. Даже сейчас, после того, как Бог наказал тебя, наказал, а потом помиловал. Он сжалился над тобою, и давал тебе шанс, может быть, даже последний. Но ты не захотела им воспользоваться. Более того, ты пыталась уговорить меня, чтобы и я отреклась от Бога. Чтобы и я стала такой же отверженной и проклятой Богом, как и ты. Ты, как сатана, мама, уже не способна на покаяние, как не способен и он сам, сын погибели. Ты утверждаешь, что Бог сделал людей рабами, но ты глубоко ошибаешься. Все это внушено тебе сатаной. Он обещает тебе свободу, если ты будешь проклинать Бога, но это ложь. Истинная свобода как раз и есть в Боге, свобода от греха, а не свобода на грех. Бог освобождает нашу душу, если мы будем добры и милосердны. Что может быть прекрасней и лучше, чем быть в состоянии вечной гармонии и любви к человечеству, когда душу не терзает злоба, ненависть и зависть, когда на душе спокойно и легко. Это и есть настоящая свобода. Совсем не то обещает тебе сатана. Он обещает свободу от совести и от добра. Ты утверждаешь, что в аду будет истинная свобода. О, как же ты ошибаешься! Ад - это и есть рабство, рабство души, рабство вечное. Ты только представь себе мир, где нет ни доброты, ни любви, ни красоты, а есть только злоба и ненависть, чувства, которые будут непрестанно терзать душу человека, и которым не будет дано удовлетворения. Эти чувства нельзя будет удовлетворить, поскольку человек будет лишен воз-можности кому-нибудь причинить вред. Наоборот, он будет видеть, как радуются люди в раю, и еще больше распаляться ненавистью. Но самое страшное, это то, что человек будет осознавать всю глубину своего заблуждения, понимать, как сильно он был обманут сатаной, видеть радости тех, кто будет с Господом, видеть, чего он себя лишил, пойдя за сыном погибели, и понимать, что он теперь не в силах что-либо изменить для того, чтобы спасти свою душу.
Вот это будет самое страшное, мама. Сознание своего полного поражения, и полное отчаяние, от которого уже не будет избавления. А ты все время говоришь о радужном небе. Какое радужное небо может быть без Бога? Что ты подразумеваешь под этим понятием? Радуга символизирует мир между Богом и человеком. Не может быть радужного неба там, где нет Бога.
- Ну и пусть, - упрямо твердила мать. - Пусть мы будем в аду, но зато будем все вместе, неразлучны, одной семьей. Или ты думаешь, что Бог заменит тебе родителей? Мы все будем в аду, а ты одна отправишься в рай? Да тебе рай покажется тошным, и будет так ненавистен, что ты станешь сама умолять Бога, чтобы он отправил тебя в ад. Он не заменит тебе нас. Никто и ничто не способно заменить родителей человеку, а тем более Бог, которого ты не знаешь.
Октябрина Павловна в третий раз протянула икону Марии.
- Отрекись, и будешь с нами, дочка. Со мной и отцом. Отрекись и прокляни!
Октябрина Павловна провела большим пальцем по иконе и почувствовала что-то мокрое и липкое. Опустив глаза, она взглянула на икону и увидела, что по ней стекает кровь.
Сперва она не поняла, откуда взялась на иконе кровь, и решила, что это ее собственная. Но, в следующее мгновение Октябрина Павловна увидела, что кровь течет из ран Иисуса Христа, который на иконе был изображен распятым. Через секунду кровь потекла и из глаз Иисуса Христа, словно бы Господь плакал кровавыми слеза-ми.
Октябрина Павловна с ужасом и отвращением отбросила от себя икону, которая упала на кровать, и попятилась к двери. Икона упала так, что изображение оказалось повернутым в сторону Октябрины Павловны, и Иисус Христос, казалось, с глубоким укором смотрел на нее.
Не в силах больше выносить его взгляда, Октябрина Павловна выбежала из комнаты Марии, и ушла в свою. Но на этом страшные чудеса не кончились. В комнате Октябрину Павловну ждало новое чудо. Портрет Ленина, висевший на стене, почернел и, словно бы, весь обуглился, так, что изображение совершенно исчезло.
Несколько мгновений Октябрина Павловна потрясенно смотрела на то, что еще недавно было портретом, затем отступила назад и, обессилено опустилась на диван, не в силах оторвать взгляда от невиданного страшного чуда, объяснения которому она не могла найти.
Октябрина Павловна долго сидела неподвижно на диване, словно бы надеясь на то, что все виденное ею, есть не более чем иллюзия, которая вот-вот исчезнет и изображение на портрете вновь восстановится. Но время шло, а изображение не восстанавливалось, лишь чернота портрета излучала нечто зловещее, словно скрывала за собой нечто такое, что должно быть навеки скрыто от взора людей.
Мария же, по-прежнему лежала на кровати, держась обеими руками за голову, и даже не знала, что икона, лежащая рядом с ней, кровоточит. Душевное состояние Марии, в этот момент, не под-давалось описанию, его невозможно было передать словами, его мог представить себе только человек, сам переживший нечто подобное. Глядя отрешенным взглядом в потолок, Мария испыты-вала страшную тяжесть, такую подавленность, что ей казалось, что она уже никогда не сможет ни подняться, ни даже повернуться на бок. Единственное желание, которое она испытывала в этот момент, так это желание смерти. Она просила Бога послать ей смерть, дабы избавить ее от этих мучений, и непосильных искушений, которые она была больше не в силах выносить, чувствуя, что еще немного, и она сойдет с ума.
Мария лежала довольно долго и, наконец, ее тело принялось содрогаться в рыданиях, и она почувствовала, как вместе со слезами пришло облегчение, столь долго и уже безнадежно ожидаемое.
ГЛАВА XLVIII
В ДЕНЬ ДОЖДЯ
В субботу утром хлынул сильный дождь, который разогнал с рынка почти всех покупателей. Мария и, работавшая рядом с ней Вера, стояли в одиночестве, спрятавшись под навесом своих лотков.
В последнее время Вера почти не разговаривала с Марией, и была еще более хмурой, чем обычно. Она никак не могла забыть тот инцидент, происшедший с нею в церкви неделю назад. Казалось, что надежда, зародившаяся было в ее заблудшей душе, была уничтожена в одночасье, уничтожена и затоптана в грязь. С тех пор в ее душу вселилась сильная неприязнь к церкви, да и вообще к православию, как к таковому. И виновником всего случившегося она, в глубине души, считала Марию. Здравым рассудком понимая, что винить Марию крайняя глупость, она, тем не менее, не могла подавить в себе это чувство. И Мария прекрасно видела это, и понимала, и по этому в ее душе не было ни капли осуждения, лишь глубокая досада, оттого, что церковь выставила себя с такой неприглядной стороны, мучила ее. Ей было больно, больно и обидно за всех тех людей, которые были подобным образом, от-вращены от Иисуса Христа, так и не поняв того, что между Богом и людьми, действующими от его имени, большая разница.
Случай с кровотечением иконы привел Марию в ужас. Когда она увидела чудо кровотечения, то ее обуял страх, и она упала на колени перед этой иконой. Ломая руки, она стала просить у Бога прощения, просить за себя и за мать.
В ту ночь она почти не спала, а если и засыпала, то быстро пробуждалась. Она слышала, что кровотечение иконы предвещает беду, и поэтому всю ночь она мысленно умоляла Бога отвести от нее кару. Велико же было ее удивление, когда, проснувшись утром, она увидела, что кровотечение прекратилось. Мария надеялась, что Господь услышал ее молитву, и внял ее просьбе.
Теперь же, стоя под навесом, она поглядывала на Веру, мучительно думая о том, как же сделать так, чтобы она не озлоблялась. Нет ничего страшнее, когда человек живет, гневаясь на Бога.
Дождь постепенно стал затихать, и вскоре прекратился вовсе. Но покупателей по-прежнему не было. Должно было пройти немало времени, прежде чем они вновь вернуться на рынок.
Внезапно Вера посмотрела в конец торгового ряда, и лицо ее исказилось от чувства сильной неприязни, если даже не сказать, от ненависти.
- Вон он, идет наш глубокоуважаемый праведник, церковный благодетель!
Голос Веры выдавал ее чувства. Мария посмотрела туда, куда глядела Вера, и увидела шествующего между ларьков Олега Медведева. На его лице было обычное надменное выражение, смешанное с глубоким презрением по отношению к окружающим.
Поравнявшись с торговыми точками Веры и Марии, он остановился, и насмешливо посмотрел на них.
- Ну что, мои красавицы, как дела?
В ответ Вера произнесла что-то нечленораздельное.
Медведев ухмыльнулся.
- Ну как, хозяин ваш урезал вам зарплату?
- Конечно, урезал, - возмущенно произнесла Вера.
- Ну, так ведь не умерли же вы от этого? Нет. Так что не нужно роптать, а нужно учиться жить скромнее, проще, радоваться тому, что есть, а не переводить все на деньги.
- Что же сами-то вы не живете по подобному принципу? - не выдержала издевки Вера.
Медведев рассмеялся.
- Я - другое дело. Я стою выше вас, и мне позволено поступать так, как мне угодно. У меня власть, и вы находитесь под моим подчинением.
- И кто же вам дал такую власть? Кто вам дал такое право?
- Э, мне дал такое право сам Верховный судья, Бог!
- Почему вы так решили?
Медведев распахнул плащ, и показал орден, прикрепленный к его груди.
- Видите вы этот орден? Знаете ли вы, что он означает? Его дал мне сам Бог, который всеми управляет. А означает этот орден то, что я нахожусь теперь в числе избранных. Мне нечего бояться, Бог меня пометил своим знаком, а Бог, милые мои, является самой высшей крышей, имея которую можно ничего не опасаться. Даже если меня и убьют, то и смерть мне не страшна, так как я сразу же попаду в рай. Этот орден означает, что у меня забронировано место у Бога, и никто уже его не сможет у меня отобрать. Вот такие вот дела, мои милые, надо знать, кому платить, чтобы быть в полной безопасности. Вам это, конечно, может показаться несправедливым, но что ж сделаешь, такова жизнь.
Медведев улыбнулся высокомерной улыбкой, подмигнул, и пошел прочь, весьма довольный своей речью, оставив Веру дрожащей от ярости.
- Разве это справедливо? - чуть ли не глотая слезы, обратилась Вера к Марии. - Что же это такое, если есть у кого-то деньги, то он может и Бога купить! Заплатил попам, и все, стал святым, орден тебе на грудь! Как же это так? Он обокрал простых тружеников, заплатил процент церкви, и все, ему в раю забронировано место! А те, кого он обокрал, те грешники, им место в аду, только за то, что им нечем заплатить! Почему, я тебя спрашиваю, Бог на их стороне?!
- Нет, - воскликнула Мария. - Не Бог! Бог не на их стороне! Для Бога не имеют значения деньги, для него имеют цену лишь наша добродетель и чистосердечное раскаяние в совершенных грехах.
- Но разве этот Медведев раскаялся? - не унималась Вера. - Он лишь заплатил деньги и получил за это орден, и его еще назвали глубоко верующим человеком!
- Так ты опять же путаешь Бога с духовенством, а этого нельзя делать.
- Но ведь церковь служит Богу, выполняет его волю.
- Должна выполнять, - возразила Мария. - Но церковь так же далека от Бога, как и все мы.
- Но ведь люди-то смотрят на духовенство, они хотят видеть в священниках олицетворение Божье, а что же получается на деле? Зачем они вводят людей в соблазн? Для людей-то Бог становится олицетворением несправедливости и лицемерия! Именно это и видят люди.
Мария испустила вздох отчаяния.
- Все это так, конечно. Но, ведь для этого Иисус Христос и приходил на землю. Он тоже обличал книжников и фарисей, говорил им, что устами они чтят Бога, а делами и сердцем далеко. Он и учеников своих учил, чтобы они не поступали так же, как фарисеи, потому, как те отошли от Бога.
- Но тогда зачем же нужна церковь? Поскольку в ней царит одно лишь лицемерие, то и церковь и вовсе не нужна.
Мария покачала головой.
- Да нет, церковь все равно нужна.
- Но для чего? Для того чтобы она превозносила богатых, и втаптывала в грязь бедных?
- Ну, хотя бы для того, чтобы люди исповедовали свои грехи и причащались.
- Исповедовали свои грехи?! - воскликнула Вера. Она положила руку на сердце. - Маша, да я в жизни больше не подойду к этому священнику, который поступает подобным образом! Да неужели ты думаешь, что я буду ему свои грехи исповедовать, душу свою открывать? Да ты что!
- Не доверяешь этому священнику, обращайся к другому. Найди себе такого, к которому у тебя душа лежит.
- У меня не лежит душа ни к одному священнику! После этого, после того, что я видела, для меня понятие "священник" будет означать то же, что и Иуда. Ну, подумай сама, если все они деньгам служат, и поклоняются тем, кто им эти деньги платит, разве я смогу им доверять! Да моя душа отвратилась от церкви раз и навсегда! Я уж не говорю про этих бабок, которые у подсвечников при-служивают. Они-то вообще никого за людей не считают, живьем сожрать всех готовы!
- Вера, ты только не озлобляйся, - успокаивающе сказала Мария. - Не позволяй таким людям встать между тобой и Богом.
- Они уже встали!
- А ты не поддавайся на эти провокации. Со священников спросится в десять раз больше, чем с простых мирян. Горе священнику, который отвратит от Бога человека, ищущего пути к нему. Если ты не доверяешь больше священникам, то обращайся с молитвой прямо к Богу, и проси его помочь тебе понять, где есть истина, а где есть ложь.
- Я не знаю молитв.
- Тогда обращайся своими словами. Бог все равно услышит. Только не отходи от него. Отпадая от Бога, ты попадешь в руки сатаны, который только и желает того, чтобы сгубить все человече-ство.
- Я никогда и не приходила к Богу, - возразила Вера.
- Приходила, просто ты сама этого не заметила. Это было тогда, когда ты пришла со мною в храм, из которого тебя так подло изгнали. Не сдавайся, Вера, не позволяй восторжествовать над тобою дьяволу.
Вера задумчиво смотрела в сторону, затем внимательно по-смотрела в глаза Марии.
- Что ты здесь делаешь, Маша? Я имею в виду, на рынке? Ведь ты же интеллигентный человек, это же у тебя на лбу написано. Тебе не место на рынке, это не твое ремесло.
Мария пожала плечами.
- Да я бы и рада уйти куда-нибудь в другое место. Но я больше никому не нужна. Я знаю, что это место не для меня, но что я могу сделать? Когда-то я работала на производстве, но попала под со-кращение, и теперь мне нет места больше нигде, кроме рынка, куда попадают все отверженные.
Вера покачала головой, и принялась перебирать товар. А дождь вновь принялся идти, с удвоенной силой.
ГЛАВА XLIX
РАДУЖНОЕ НЕБО
Во вторник, второго августа, Юэнь Чюнь умер. Его смерть была для Терри настоящим потрясением. Напрасно Джеонг пытался его утешить, Терри был неутешен. Да и не могло быть иначе.
Похороны были торжественными, такими, какими и должны быть похороны богатого и влиятельного человека. Согласно обычаям предков, тело Юэнь Чюня было кремировано, и возле урны с его прахом была произнесена напыщенная речь. Терри, слушая ее, с горечью подумал о том, что его отцу она не может принести никакой пользы. А вот что ждало его после смерти, Терри не мог себя представить. Это было выше его понимания. Ожидает ли там перерождение в новую жизнь, или же там ждет Бог христиан, Терри не знал. Да и есть ли вообще жизнь после смерти? Все эти вопросы были слишком сложны для Терри, он знал лишь одно; у него был отец, и теперь его не стало. Терри остался один и на его плечи теперь ложился весь отцовский бизнес, которым он не знал, как управлять. Что ему теперь нужно было делать, как быть? Его отец мечтал о радужном небе, но увидеть его так и не сумел. Да и увидит ли его Терри? Он в этом сомневался. Единственная женщина, к ко-торой он по настоящему почувствовал влечение сердца, оказался не для него, слишком чуждой ему.
Конечно, Терри легко мог жениться на любой другой женщине, даже гораздо моложе Марии. Они кружились вокруг Терри толпами, и были бы рады выйти за него замуж. Но все дело было в том, что их всех привлекало только богатство Терри, вернее богатство, накопленное его отцом, и которое, по наследству, должно было перейти к Терри. А как можно доверять таким женщинам? Зачем нужна жена, которой нельзя доверять? Жить с ней, все равно, что сидеть на пороховой бочке. Терри, несмотря на все свои многочисленные пороки, все же не был слишком уж испорченным, и от семьи он хотел именно семейного уюта, а не просто иметь жену в качестве любовницы, которая всегда будет под рукой. Он тоже хотел семью в китайских традициях, иметь несколько детей. А поскольку создать такую семью не так просто, то Терри стал ловить себя на мысли о том, что он начинает мыслить, как Мария: лучше вовсе не иметь жены, чем быть женатым на ком попало. А просто откладывать женитьбу было уже опасно, его возраст приближался к пятидесяти и он не молодел, время брало свое.
Но сейчас вопросы о женитьбе отходили на второй план. Он прекрасно понимал, что никакая жена не сможет заменить ему отца, с которым он прожил всю свою жизнь. Терри полулежал на диване, уткнувшись в подушку, и рыдания сотрясали его тело.
Джеонг считал, что слезы Терри были наилучшим выходом из того стрессового состояния, в которое тот был погружен. Гораздо хуже было бы, если бы Терри ушел в себя, погрузившись в апа-тичное состояние, сопровождающееся полной отрешенностью от окружающей действительности. Слезы означали, по крайней мере, что Терри чувствовал, осознавал, что происходит вокруг. А когда человек плачет, его душа облегчается, ему становится легче. Пройдет время, и Терри придет в себя, успокоится, так, по крайней мере, надеялся Джеонг.
Мария узнала о смерти отца Терри на следующий день, и ей стало мучительно больно при мысли, что причиной смерти мог стать ее категорический отказ выйти замуж за Терри.
В тот день она в последний раз встретилась с Терри. Тот был настолько подавлен, что не сразу заметил присутствие Марии. Лишь когда Мария осторожно взяла его за руку, он вздрогнул и заметил ее.
- Терри, - мягко сказала Мария, глядя в его полные слез глаза. - Мне очень жаль, что так случилось с твоим отцом. Я не хотела этого, и я боюсь, что это мой отказ убил его. Прости меня, Терри, если можешь.
Терри проглотил комок, застрявший у него в горле, затем также мягко взял за руку Марию, и привлек ее к себе. Она не сопротивлялась.
- Все в порядке, Маша, - с усилием произнес он. - Ты ни в чем не виновата. У него было больное сердце, и его смерть была лишь вопросом времени.
Мария покачала головой.
- Мне жаль, что я принесла тебе столько страданий, разбила твое сердце. Ну, почему наши дороги пересеклись! Я знаю, ты имеешь полное право считать во всем виноватой меня, считать меня бессердечной и черствой женщиной. Не знаю, может быть, ты был бы и прав, возможно, я действительно такая, просто сама не знаю этого. Но, несмотря на все это, я прошу у тебя прощения, ибо я и сама считаю себя косвенно виноватой в бедах, постигших тебя. Прости меня за то, что я разрушила твое радужное небо.
Мария высвободилась из объятий Терри, и затерялась в толпе. Терри с болью и мукой смотрел ей вслед.
Он не знал, что Мария страдает не меньше его и идет, вытирая слезы.
В пятницу вечером Мария стояла на набережной и, положив локти на ограждение, смотрела на противоположный берег. Солнце клонилось к западу, но небо было чистым и ослепительно синим, после прошедшего недавно дождика.
Разрыв с Терри большой тяжестью лежал на душе Марии, хотя она ясно осознавала, что добром все это все равно бы не кончилось. Как-то на днях она прочитала о буддийской религии, с целью познания, и пришла в ужас, настолько чужд был буддизм христианской религии. Все в буддизме имело противоположный смысл. Дракон, являющийся в христианстве обозначением темных сил, в буддизме символизировал силу и могущество. Да и сами китайцы считают, что их страна была в древности населена духами, падшими с неба. Не являются ли они тем самым войском сатаны, свергнутым с неба архангелом Михаилом?
Но больше всего Марию поразило то, что буддизм вообще не признавал Бога, как такового, и не признавал бессмертие души, как личности. Настолько это было чуждо христианству, что Мария просто не представляла себе, как может христианин соединиться с буддистом.
С другой стороны, все, что ей рассказывал Терри о своем мировоззрении, не соответствовало буддийским понятиям. Терри верил и в Бога, и в загробную жизнь, во всяком случае, так он утверждал. Но это говорило лишь о том, что Терри и сам не был буддистом. В его голове перепутались и смешались представления различных религий. Это, очевидно, было следствием того, что он слишком много времени провел вдалеке от своей родины.
Нет, такая путаница и такой сумбур могли лишь привести к тому, что вера Марии превратилась бы в хаос, весьма далекий от христианских традиций.
Может, действительно, что Бог не делает, все к лучшему? Он и позволил Марии познакомиться с Терри лишь для того, чтобы она наглядно смогла бы убедиться в том, что никакое богатство, ни внешнее благополучие не способно заменить собой той духовной свободы, которая может быть только в воссоединении с Богом. Бог и есть тот, кто заменит ей и мужа и семью, и способен принести ей такое душевное счастье, которое не способен ей дать никто на земле. Единственный, по-настоящему ценный смысл жизни, это стремление к Господу, жизнь во Христе. Мария осознала это как нельзя лучше сейчас, стоя на набережной. И радужное небо возможно лишь только в Боге, тогда, когда душа полностью лежит к нему, и не нужно ей больше ничего другого, лишь бы быть с Богом. И чтобы Мария не видела, чтобы она не слышала, какое бы непонимание окружающих она не встречала, никакие злые слова, никакое лицемерие духовенства и злоба церковных служителей, ни-что из этого не способно отвратить Марию от Бога, ибо он и есть единственная надежда, тот единственный, кто не предаст, не продаст, и не растопчет ее душу.
Мария вновь почувствовала тот прилив надежды, который неоднократно приходил к ней в трудную минуту. Мария подняла голову и, о чудо, увидела над деревьями, за рекою, радугу, которая ярко сверкала на синем небе.
Радужное небо!
Наконец-то, Мария смогла воочию увидеть то, о чем грезила и она сама, и ее мать, и Терри. Господь посылал Марии радугу, символизирующую мир между нею и собой.