Аннотация: История о трусах с философским уклоном и соображениями об энергетике.
Трусы
Вчера я ходил бешеный. Все на работе, казалось, чувствовали это и обходили меня стороной. К обеду я это заметил и спросил себя: Почему? И ответ не замедлил появится в моём сознании (как будто он только и ждал вопроса): Это разговор накануне. Он зарядил меня настолько негативной энергией, что я не мог её удерживать в себе и выплёскивал на окружающих.
Вчера мне почему-то не вспомнилось, что чужая энергия, согласно учению йоги, снимается кувырканием. Да и вряд ли это помогло бы. Хоть раздражитель и был внешний, негатив-то на него рождался во мне и, следовательно, отрицательная энергия не была чужой.
Просто выплеснуть дома я её тоже не мог. Дома ведь три безвинных в моём раздражении женщины. И я по привычке сдержался.
На работе же я заметил некоторую особенность выплёскивания негативного заряда. На людей мне неприятных, негативная энергия лилась потоком, извергалась как водопад, который их подавлял, раздражал, вызывал на взрыв. На людей же приятных мне эта энергия практически совсем не выливалась, а собственное плохое настроение проявлялось лишь в более чёрных, чем обычно анекдотах, над которыми они тем не менее смеялись, как бы защищаясь смехом от негативного вулкана, бушующего у меня внутри.
И эта защита работала!
Так вот, в обед, когда я наконец понял причину моего негативного заряда и осознал результаты его проявления в виде подавленных, угнетённых и раздражённых мне неприятных людей, и настороженных и непонимающих какая муха меня сегодня укусила мне симпатичных людей, ко мне вдруг пришло и решение, как от этой энергии избавится: Надо сходить искупаться.
Куда? Домой? Нет. Это мне как-то сразу не понравилось. Там и вода с хлоркой, да и ванная комната слишком тесна, чтобы выпускать в ней мой вулкан негатива.
И я решил сходить на речку.
Но прежде, мне нужен был друг. Я должен был немного успокоится, ибо вода в речке почернела бы в том место, если бы я в неё вошёл в таком настроении.
В общем я пошёл к другу. Это был старый, испытанный временем и открытостью друг. И единственное, что меня в нём напрягало, так это то, что когда мне было больно или плохо, он брал часть этой боли на себя, думая, что помогает мне, облегчает мою боль. Но на самом деле он оказывал мне медвежью услугу, так как я давно уже заметил, что что бы от меня ни уходило к другим, оно всегда возвращалось обратно усиленное. Так же и боль. Я не знал, как мне это ему объяснить, чтобы он не обиделся и понял, что если я и делюсь с ним своими мрачными стихотворениями, мыслями или опытом, так это только для того, чтобы он мог лучше меня понять и узнать меня целиком, а не только светлую, радостную сторону. Ни в коем случае я не хотел, чтобы он брал себе мою боль, или мою мрачность, или мою печаль. Я хотел только чтобы у него в памяти остался я целиком, ибо, как я думаю, только такая память имеет шанс пережить смерть, и когда мы станем звёздами, может быть в будущей жизни эта память нас сведёт вновь; возможно на этот раз ровесниками, чтобы мы могли ещё лучше понять друг друга, чему я был бы очень рад...
Но я ушёл куда-то совсем в сторону. Вернёмся к нашим баранам, как говорят англичане. Проведя пару часов в доме моего друга, чьё само присутствие всегда мне помогало справится с собственными бурями, мы отправились на залив. Путь был не близкий, но и не очень далёкий, и весь его мы говорили ни о чём.
Но наконец мы пришли на залив. Вид был замечательный. Закат окрашивал обычно тёмно-серую воду в багровые тона и было очень красиво. И даже мухи и комары нас не беспокоили, за исключением лишь некоторых особо голодных. Вид немного портили обломки дамбы, но мы их почему-то не замечали.
Дело в том, что сама идея этого похода родилась в обед, на работе. И домой я не заходил. Так что пришлось купаться просто, прошу прощения, в семейных трусах. Они были того типа, что протирается на коленках, и в которых мог бы запросто утонуть другой человек. Поэтому, я особо не стесняясь (да и некого было), решил купаться в них.
Войдя в тёплую воду, я сначала замёрз, а потом согрелся. Мне показалось, что разница температур и энергий между водой и воздухом зажгла во мне огонёк, который выжег мой вулкан негативной энергии. Я постоял ещё немного по пояс в воде и нырнул. Мне стало просто хорошо. Я вдруг почувствовал, что то место во мне, что было выжжено целительным огнём, снова ожило и запульсировало присущей мне грустновато - импульсивной силой. Я ожил. Я проплыл ещё несколько метров от берега, наслаждаясь ощущением чистоты от всяких чужеродных энергий, налипших на меня за день. Потом я вернулся на берег, переоделся в шорты в высокой летней траве и присел рядом со своим другом на краю маленького обрывчика в небольшом укромном уголке, который мы с другом нашли среди травы.
Мы говорили долго и о всяком. И мне было очень хорошо, как, впрочем и всегда, когда я разговаривал со своим другом. Потом, когда солнце зашло, и вконец изголодавшиеся комары начали свой натиск на наши бренные тела, мы пошли по домам. Нам было по пути. Его дом находился рядом с остановкой троллейбуса, который был нужен мне. И тут мне в голову пришла гениальная идея. Так как трусы мои были мокры, я их снял, и шорты одел на так сказать голое тело ещё когда переодевался. Но теперь встал вопрос: Куда их девать? В сумку я их положить не мог. Там были книги и бумаги, которые могли намочиться. В руках я их нести тоже не хотел, так как вообще не люблю, чтобы мои руки были чем-то заняты. И я решил их повесить на сумку. Я их предварительно отжал, и они теперь были не мокрые, а лишь влажные. Я их развесил на своей сумке через плечо и мы двинулись в обратный путь. Когда мы уже подходили к остановке на рубеже пустыря, который мы только что пересекли, и микрорайона, где жил мой друг, он спросил меня:
--
Ты так и не спрячешь трусы?
--
Почему? - ответил я. - Пусть люди смеются. Даже если и надо мной. Только
пусть смеются... Пока! - крикнул я ему, так как в это время подошёл троллейбус.
И я зашёл в троллейбус с развешенными на моей сумке семейными трусами. Вокруг меня сразу образовалась некоторая пустая зона, хотя вслух никто ничего не сказал. Я даже подумал, что в час пик надо заходить в городской транспорт с трусами наружу, чтобы избежать давки.
Мужчины улыбались, девушки искали моего взгляда, прямо излучая интерес, а женщины постарше смотрели с явным неодобрением. Одна мамаша даже закрыла рукой глаза своего 5-6 летнего ребёнка. И мне стало жаль и малыша и его мамашу. Его - из-за его кастрированного и регламентированного, тотально подконтрольного детства, а её - за то, как ей это аукнется, когда он вырастет.
И только дети, кроме этого малыша, смеялись открыто и тыкали пальцами в мои парашюты на сумке. Меня это так развеселило, что я засмеялся тоже.
Потом я приехал домой, и так как был с устатку и не евши пошёл спать.